Mamas and papas (джен)

— И что сегодня на повестке дня? — спрашивает Сэм, плюхаясь на диван рядом с Баки в кабинете Наташи в штабе. Уже поздно, и почти все ушли по домам, исключая дежурных и Стива, который доделывал какие-то дела с Марией и Фьюри.

Что может быть на повестке дня на собрании "без Кэпа"?

— Девочки в купальниках? — предполагает Сэм.

— Сквернословие? Новые матерные слова на арабском? — вносит свою лепту Баки.

— Фантазия у вас... — Наташа закатывает глаза, обходит диван и присаживается между ними, втискиваясь бёдрами, чтобы хоть немного пододвинулись. — Задница Кэпа! — торжественно говорит она, и Баки давится и кашляет, отчего Сэм тут же, нежно перекидывая руку через её спину, начинает стучать его между лопаток кулаком.

— Ну как, порядок? — спрашивает Сэм, когда Баки перестаёт кашлять и начинает смотреть на Наташу круглыми глазами. И ничего не отвечает Сэму — моментальное переключение.

— Откуда? — ещё хрипло спрашивает Баки у Наташи.

Наташа только хитро улыбается.

— Янкиз. Когда ты не пошёл и сплавил Стива мне.

— А у меня была реабилитация с ветеранами, — подхватывает Сэм. — И при чём тут его задница?

Наташа улыбается ещё шире, хотя Баки честно думал, что уже просто некуда. Достаёт свой старкфон. Что-то колдует пальцами на верхней панели, и кусок плексигласа оживает, светится и... на весь экран показывает затянутую в джинсы задницу Стива Роджерса. Наташа нежно жамкает по центру экрана, и задница начинает двигаться — в такт подпрыгивающим движениям остального тела. Из динамика доносится сдавленный вой и гул.

— Боже, — подводит итог Баки. Глаза у него блестят, губы пересохли, а скулы медленно заливаются лёгким румянцем.

— Гол? — понятливо уточняет Сэм.

— Угу, — кивает Наташа. — Делаем ставки.

— Боже,— повторяет Баки. Он не может отвести взгляда от зажатого в Наташиной ладони куска пластика. Разве что моргает. Изредка.

— Только не говори, что...

— Именно, — подтверждает Наташа догадку Сэма. — Каждый раз. Он вскакивал с сидений каждый раз и тряс своей задницей перед моими глазами. Мне даже приелось в какой-то момент.

— Боже, — в третий раз произносит Баки и закрывает глаза. То ли чтобы не видеть, то ли чтобы представить получше.

— Тридцать семь? — предполагает Сэм навскидку.

— Бери больше, — сразу отвечает Наташа. — Диапазон от сорока до пятидесяти. Кто загадает ближе — срывает куш.

Сэм изгибает бровь и закатывает глаза. Кладёт на журнальный столик двадцатку. Баки не глядя достаёт деньги из кармана рубахи и кладёт поверх двадцатки Сэма.

— Сорок семь, — говорит он с закрытыми глазами, мягко улыбаясь. "Всё же представляет", — хмыкает про себя Наташа.

— Эм... Сорок восемь? — хитрит Сэм.

— И-и-и... Баки побеждает! — выкрикивает Наташа, хватая со стола бумажки и одну засовывая себе в джинсы.

— Да чёрт вас побери! Вы сговариваетесь! — негодует Сэм. — И почему это ты забрала мою ставку себе?

— В качестве моральной компенсации.

— Ты нас надула, — всматриваясь в Наташу проницательным взглядом, говорит Сэм. — Надула, так ведь?

Наташа смотрит в ответ, красноречиво изогнув бровь, и легонько стучит пальцем по старкфону.

— Все сорок пять тут. Сейчас убедитесь.

Она встаёт, обходит диван, кладёт телефон на стол и что-то делает в нём, что изображение — да-да, всё та же затянутая в джинсы задница Капитана Америка — теперь транслируется на всё полотно через проектор.

Баки говорит "Боже" в четвёртый раз и засовывает себе в рот огромную жмень попкорна. Сосредоточенно жуёт. Больше он не говорит ни слова.

Наташа нажимает "плэй", и ролики по десять-пятнадцать секунд начинают идти один за одним.

— Ровно сорок пять, — усмехается Наташа и тоже заталкивает в рот горсть попкорна. — Считайте, мальчики.

— Да вы издеваетесь! — стонет Сэм, вглядываясь в сосредоточенно-нейтральные лица Наташи и Баки, которые жуют попкорн и смотрят... трансляцию. — Почему мы вообще должны это смотреть?

— Потому что красиво, — неразборчиво бубнит Баки сквозь жевание, но это за членораздельную речь не считается.

— Потому что мы команда, Сэм, — говорит Наташа, — в горе и в радости, помнишь? — а потом вдруг поворачивается к нему и коротко целует. Затем снова суёт в рот попкорн и смотрит вперёд, туда, где уже в девятый — Сэм считает, серьёзно, он считает, так проще смириться, — раз вскакивает со своего места ярый бейсбольный болельщик Капитан Америка. Боже правый.

Сэм сидит, шокированный, ещё с пять секунд, а потом хватает горсть попкорна из чаши с Наташиных колен и тоже принимается увлечённо жевать. Двенадцатый раз, отлично. Черт с ними. Команда так команда. Тем более, что ни на какую другую он всё равно уже не согласится.

* * *

— Что это? — потрясённо спрашивает Тони у воздуха, отставляя свой едва пригубленный кофе на край стола. — Джарвис, увеличить.

— Сделано, сэр. Если я правильно понимаю, любительская видеосъёмка от тридцатого августа, сделана предположительно аппаратом Агента Сокол. Длительность минута пятьдесят шесть, на двадцать пятой секунде, что стоит у вас на паузе, вы пытаетесь поставить руку на жёлтый...

— Джарвис! — не выдерживает Тони. — Я знаю, что это. И знаю, что я делаю. Вот это, это что? — он пригибается к виртуальному монитору и тычет в изображение пальцем, пытаясь угодить себе куда-то повыше пояса. Картинка идёт пиксельной рябью и настраивается, только когда Тони убирает палец. — Твою мать.

— Не понимаю запрос, сэр.

— Да куда тебе, — Тони оседает на стул со вздохом, косится куда-то вниз, под завязанные полы палата. Потом — с осязаемым сожалением — на тарелку свежих пончиков рядом с кофе. Берёт кружку и выпивает залпом. — Удалить запись.

— Возможно только из вашего личного архива, сэр. Но она распространена также по аппаратам Стива Роджерса, Наташи Романофф, Баки Барнса, Марии...

— Стоп, я понял, — говорит Тони с тяжёлым вздохом и неохотно встаёт с кресла. — Если Пеппер будет спрашивать — я в спортзале. Запри двери и не выпускай меня оттуда раньше трёх, даже если я буду угрожать анинсталом или важным совещанием. Не верь мне, Джарвис. Я изворотливый сукин сын.

— Директива принята, сэр. Желаете мотивирующие ролики или аудиокнигу? Музыку для тренировки?

— Ага, — Тони уже заходит в лифт и нажимает на индикацию тренировочно-спортивного этажа. — Поставь вот этот ролик и зацикли его. Более мотивирующего сложно придумать. Толстый. Я им покажу, толстый.

* * *

Стив выпутывается из объятий Баки — сладких, сонных, чертовски тёплых, таких, что одно это уже достойно увековечивания в балладах о крепости духа — и идёт на пробежку. На улице уже ранняя осень, терпко и пряно пахнут первые слетевшие листья. Стив бегает долго, порой, по полтора-два часа, каждый раз меняя маршрут, и по ощущениям, оббегая добрую половину Манхэттена. Он не слушает музыку — Баки запретил наушники, сказал, это притупляет бдительность и готовность к форс-мажорным ситуациям. Баки прав, но Стиву хватает шума и дыхания города, чтобы двигаться в ритм, чтобы подстраивать под него своё дыхание. Нью-Йорк добродушный спящий зверь. Стиву нравится ощущать его силу. Этим утром он добегает до парка и, пробежав по самому краю, разворачивается обратно.

Уже на Эджком-авеню он отвлекается на рекламу на мимо проезжающем автобусе. Это он, чёрт, и он рекламирует "Дорито". Нет, он не смущается и не стыдится. В конце концов, эти "Дорито" очень вкусные, и с другой стороны он не видит в этом опыте ничего плохого. Интересный опыт. Вот только Мария ничего не говорила об автобусах.

И в этот момент он заворачивает за угол дома и с силой налетает на кого-то, пытается инерционно смягчить удар и валится на асфальт, группируясь. Рядом падает бумажный пакет, из него выкатывается дурманяще пахнущий свежий пончик в шоколаде. Вот незадача.

— Простите, — начинает Стив, протягивая руку к пончику. В этот момент он встречается с чужой рукой и резко поднимает голову, — бух! — удар лбами такой, что звёзды кружатся как сошедший с орбиты нимб. — Боже, простите, — стонет он, потирая голову. Всматривается — фигура высвечивается расплывчатым тёмным контуром в мягких рассветных лучах. Лица не видно. Человек начинает смеяться.

— Чёрт, Стив, — хихикает он. — Это я. — Ну ты и придурок... Эй. Стиви. Чего ты так смотришь?

— Не вижу... — взволнованно говорит Стив, часто-часто моргая. Он тянется руками, он развалился на асфальте на углу их дома, и... — Не вижу тебя.

— Эй? — взволнованно звучит голос. — Всё в порядке? Это я, Стив. Баки. Это я.

Наконец, Баки приседает рядом с ним и попадает в тень. Лучи больше не бьют Стиву в глаза, мешая рассмотреть. Какой же он... Какой же потрясающий, Господи. Стив сглатывает и притягивает Баки ближе за скулы. И вдруг — смеётся.

— Это ты, Бак, — говорит он хрипло сквозь смех. — Я столько голову ломал, а это всегда был ты. Боже. Ну я и...

— Тупица, — с готовностью подхватывает Баки. Стив тянется ближе. — Эй, эй, Стиви, мы на улице вообще-то. Я тебя что, так сильно приложил?

— Плевать, — говорит Стив и целует, оставляя губы влажными. Потом ещё раз. И снова. — Двадцать первый век, Бак, — вставляет он где-то между и улыбается — пьяно и довольно. — Должны же быть от этого хоть какие-то бонусы.

Баки улыбается в ответ. Поднимает пакет с пончиками и подаёт руку Стиву, чтобы рывком поставить на ноги.

Пожалуй, ему нравится двадцать первый.

* fin *