Не любите барабанщиков (гет)

24 декабря, 1975 год.

Стандартное утро, стандартная я — пробуждение по будильнику, идеально отглаженная одежда, укладка строптивых волос и проверка сумки, сложенной еще с вечера.

Вся моя жизнь была подчинена определенному графику и правилам, которые складывались на протяжении вот уже нескольких лет. Я вела дневник, в котором расчерчивала график дел на неделю, заполняла его каждый вечер, планируя все так, чтобы успеть все текущие дела за будни и отдохнуть в выходные. В этом смысле я была самым настоящим педантом, не терпящим никаких изменений, которые повлияли бы на мой распорядок.

Сумка была собрана еще с вечера, но я все равно каждое утро проверяла ее на наличие всех необходимых тетрадей и особенно студенческого билета. У меня был какой-то пунктик насчет забытых вещей. Далее я одевалась и выпрямляла волосы, которые всегда безбожно кудрявились. На молочной блузке не было ни одного пятнышка, вельветовая юбка была идеально отглажена, а носки кожаных сапог на платформе блестели в утреннем свете. Я была готова к еще одному учебному дню, такому же стандартизированному, как и вся моя остальная жизнь.

— Я сегодня смогу отвезти тебя в университет, — газетная бумага захрустела, когда папа перевернул страницу. В кухне пахло жареными яйцами и беконом, однако я предпочитала сладкие хлопья и хрустящий тост с ягодным джемом. От запаха свинины на масле меня начинало мутить, но я топила это чувство в горьком кофе.

— Спасибо, — ответила я, отпивая из чашки снова. С другой стороны стола села мама.

— Тейлор, мы пригласили мистера и миссис Тарлингтон к нам на рождественский ужин завтра, — мама выглядела так же безукоризненно, как и я. Что ж, это была семейная черта, потому что того же придерживался и папа. — Надеюсь, ты не против?

— Почему бы и нет, — я пожала плечами, тем самым давая свое согласие.

Джордж Тарлингтон был моим парнем вот уже почти год, и все, кажется, шло так, как должно было идти. Наши родители были друзьями, мы учились с ним в одном университете (правда, он был на факультете социологии). К тому же, мы стоили друг друга — лучшая студентка курса и звезда университетской футбольной команды. Кажется, я его даже любила, если поцелуи с ним не вызывали во мне отвращения. Я ходила с Джорджем в кино и на свидания (если, конечно, у меня было на это время), но когда дело доходило до вечеринок с его друзьями, я всеми силами старалась их избегать. Не то чтобы я была против повеселиться, просто... в последний момент я давала заднюю, потому что предпочитала провести время дома наедине с собой. Каждый раз я говорила себе, что сегодня уж точно выйду куда-нибудь с Джорджем, но в результате в половине случаев все равно оставалась в своей комнате.

Я изучала историю искусств в колледже Голдсмитс, что располагался в центральном Лондоне. Сама я жила в западном Кенсингтоне вот уже почти десять лет, и меня более чем устраивала чопорность моего спального района. Идеальные лужайки, белоснежные дома и уважаемые соседи, даже и не верится, что совсем рядом находился центр тусовки самой продвинутой молодежи. Цыганщины, как ее называл отец.

До нового года оставалась ровно неделя, а Рождество должно было наступить уже завтра. Из-за этого настроение у меня было на подъеме, я любовалась снегом, что скапливался на лобовом стекле автомобиля и напоминал мелкую крупу, и венками, развешанными на каждой из дверей наших уважаемых соседей. Все одинаковые, разве что колокольчики отличались.

В западном Кенгсинтоне было все стандартно.

— Удачи, — я поцеловала папу перед тем, как выйти из машины.

— Хорошего дня.

Автомобиль мягко двинулся с места, разметая крупу на сером асфальте, и я начала подниматься по лестнице к главному входу.

До начала занятий оставалось меньше десяти минут, поэтому людей на первом этаже было много. У самого входа меня поймала Рейчел, с которой мы учились в одной группе.

— Тей, — она схватила меня за локоть и отвела чуть в сторону, — привет.

— Привет, — я улыбнулась и поправила сумку на плече. Мы встретились с Рейчел в свой самый первый день в Голдсмитс, пытаясь завести хоть какие-то знакомства в пока еще неизвестном коллективе, да так и продолжили общаться. Я бы не назвала это дружбой, скорее, мы до сих пор поддерживали контакты просто потому, что с кем-то нужно было. Одному все же было тоскливо грызть гранит науки.

— Ты помнишь, что будет сегодня вечером? — глаза у Рейчел радостно блестели, а я, хоть убей, не могла вспомнить, что же ей наобещала.

— Э-э-э... А что будет сегодня вечером? — я вскинула брови.

— Как ты могла забыть, что сегодня последний концерт «Queen» в этом году? — Рейчел говорила очень быстро, будто задыхалась. Причем всегда. — Крис, с которым я познакомилась месяц назад, достал туда три билета. Ты обещала пойти со мной еще неделю назад, Те-е-ей!

В конце концов, Рейчел едва не сорвалась на визг. Мне не очень понравилось, что ее последняя фраза звучала как упрек. Я вздохнула.

— Но ты же говоришь, что идешь с Крисом, — я цокнула, думая о том, что сегодня вечером я бы предпочла отдохнуть от дневного шума дома. — Зачем тебе я?

— Но, Маккуин, ты же обещала-а-а! — Рейчел начала ныть, я начала раздражаться. И не только из-за того, что она назвала меня по фамилии.

— Ладно! Хорошо! — я поджала губы. Единственная музыка, которую я слушала на постоянной основе — это классика, да и то потому, что приходилось ежедневно практиковаться в игре на рояле. Несколько раз я слышала песни «Queen» по радио, но на этом, пожалуй, мое знакомство с их творчеством и кончалось.

— Ты лучшая! — Рейчел чмокнула меня в щеку, а потому мне пришлось оттирать ядовитый розовый с кожи.

— Идем на лекцию.

Учебный день не отличался от предыдущих, на плаву помогала держаться только мысль о том, что завтра долгожданное Рождество. Близкие праздники мелькали впереди и манили заслуженным отдыхом, во рту появился привкус имбирного печенья и горячего глинтвейна. Сейчас я бы все отдала за чашку этого пряного напитка.

В перерыве между последними двумя парами к нам с Рейчел подошел Джордж. Я стояла, подперев плечом стену, и слушала восторги однокурсницы по поводу сегодняшнего вечера. Мне было трудно их разделять, потому что во мне не было подобного фанатизма. И желания провести вечер в огромной толпе тоже.

Напомните, почему я согласилась?

— Привет, красавица, — Рассел поцеловал меня в висок, несколько испугав, потому что до этого самого момента я его не замечала. Парень очень по-хозяйски прижал меня к себе, держа руку на талии.

— Привет, — я повернулась и поцеловала его в щеку в ответ. Джордж был высоким, я же была среднего роста, а потому мне приходилось постоянно вставать на цыпочки.

— Привет, Джордж, — Рейчел засияла. Я выразительно на нее посмотрела, ясно давая понять, что ей ни черта не светило. Впрочем, Джордж ей только кивнул, что меня вполне удовлетворило.

— Оказывается, мама пригласила тебя и твоих родителей на завтрашний рождественский ужин, — не зная, куда деть руки, я терзала пуговицы рубашки своего парня. — Почему не сказал?

—Хотел устроить сюрприз, — Джордж улыбнулся и подмигнул мне. — Встретимся сегодня вечером?

— Не могу, — я вздохнула и отвела Джорджа чуть в сторону, чтобы Рейчел, отвлекшаяся на разговор с другой девушкой, ничего не услышала. — Оказывается, я обещала Рей сходить с ней на концерт «Queen» сегодня вечером. Так что извини.

— Что ж, — Рассел цокнул и нахмурился. — Хорошо вам провести время.

— Не обижайся, — я улыбнулась и притянула Джорджа к себе за ворот рубашки, чтобы поцеловать. — Увидимся завтра, помнишь? И послезавтра тоже.

Видимо, он был удовлетворен моим ответом, потому что улыбнулся мне той самой многообещающей улыбкой. Джордж ушел, оставив после себя лишь аромат крепкого мужского парфюма, который почти тут же затерялся в коридорах старинного колледжа.

Последняя лекция прошла мимо меня, да и мимо всех остальных студентов тоже. Никто не желал думать о ренессансе, когда в воздухе витал фантомный аромат глинтвейна, рождественского пудинга и золотистой утки в карамельном соусе. Мне было уже двадцать лет, но каждый год я радовалась наступлению праздника, как ребенок.

Этот вечер я могла бы провести в компании родителей, развешивая по дому оставшиеся украшения и готовя яблоки в карамели, но вместо этого я запихивала себя в тесный «Фольксваген Жук» благородного мышиного цвета. Стемнело на улице невероятно быстро — вдоль дороги горели желтые фонари.

— Крис, это Тейлор, — Рей всегда говорила, как будто ей не хватало воздуха, что слегка раздражало временами. — Тейлор, это Крис.

— Рад знакомству, — Крис подставил Рейчел щеку для поцелуя. Впрочем, она поцеловала его в губы.

— Взаимно.

У Криса были неряшливые длинные волосы, да и сам он был какой-то вытянутый, причем во всех местах. Длинные руки, длинные ноги, одним словом, я не поняла выбора подруги. Парень смотрелся довольно комично в тесной серой машине, впрочем, мне самой некуда было приткнуть колени, потому что мешало переднее сиденье.

Тем временем Рейчел закурила, приоткрыв окно и впуская внутрь холодный воздух. Адамс выдыхала сизый дым, подпевая радио, по которому гремела «Космическая Одиссея» Девида Боуи. У меня начинала болеть голова, а идея отправиться на концерт с Рейчел и ее сомнительным другом казалась все менее привлекательной. Они о чем-то ворковали впереди, а я пыталась заморить червячка огромным яблоком на заднем сиденье.

Только оказавшись в «Хаммерсмит», я поняла, что отступать было некуда.

Судя по всему, сегодня был не самый большой концерт, однако зал был забит до отказа. Как только мы оказались в толпе, Крис и Рейчел тут же растворились в воздухе, оставляя меня в полнейшем одиночестве среди огромной массы народа. Просто прекрасно. И ради кого я сюда пришла, спрашивается?

Впрочем, я прекрасно справилась одна, потому что нашла бар на втором этаже. Голова к тому времени уже жутко разболелась, а потому грядущий концерт обещал превратиться в ад. У меня промелькнула мысль незаметно смыться (как будто я какая-то нарушительница, я ненавидела это чувство), однако я решила остаться.

— Воды, пожалуйста.

Я еле взобралась на высокий стул, поправляя узкую юбку. Бармен смерил меня оценивающим взглядом и, думаю, задался вопросом, что же я тут, собственно, делала. Честно, я задавалась им тоже. Из общей картины я выбивалась больше, чем хотелось бы: все вокруг безбожно курили и пили, да и одеты были совсем по-другому, нежели я. Отличницу всегда можно было узнать по глазам, по моим так точно.

Выпив обезболивающего, для которого и была заказана вода, я повернулась в полоборота, чтобы увидеть хоть край сцены, однако пришлось обломаться — кромка балкона была полностью занята людьми, а протолкнуться не было ни возможности, ни желания. Приходилось просто слушать, сидя у резко опустевшего бара.

В конце концов, я заказала мартини.

Ни Рейчел, ни Криса вокруг не наблюдалось, а потому я весь концерт сидела одна, барабаня пальцами по стойке и наблюдая, как по поверхности мартини шли круги от оглушающего звука. В баре было накурено до тошноты, разговор с барменом не клеился, хотя он прилагал со своей стороны невероятные, по моим меркам, усилия.

От мартини ли, или от обезболивающего, но мне стало лучше и веселее. Купив пакетик соленых орешков, я все же решила попробовать протиснуться к краю балкона и посмотреть, что же происходило на сцене.

Меня вдавили в перила, но я лишь охнула, продолжая сжимать в ладони бумажный пакетик и ремень сумки. Похоже, выступление уже подходило к концу, однако толпа внизу и рядом со мной по-прежнему неистовствовала.

— Говорят, твои предки уговаривают тебя стать суперзвездой. Но послушай меня: просто будь доволен, оставаясь там, где ты есть.

Я была удивлена, когда увидела, что девушка, стоявшая рядом со мной, рыдала. Она размазывала синие тени по пухлым щекам и подпевала, выставляя маленькие кулачки вперед. Все ее маленькое тело содрогалось, было видно, что еще немного — и она лишится чувств, однако причина этому скрывалась вовсе не в недостатке воздуха в этом помещении, наполненном людьми. Просто она была счастлива увидеть своих кумиров. Я бы не удивилась, если бы узнала, что девушка посещала все выступления «Queen» в их туре по Великобритании. Насколько мне было известно, группа в одном только декабре собирала «Хаммерсмит» не менее трех раз.

Пытаясь не задохнуться в бушующей толчее, я принялась рассматривать музыкантов. С балкона их было видно гораздо лучше, хотя я все равно не понимала, кто был передо мной. Все эти люди вокруг были до того охвачены любовью к музыкантам и их творчеству, что я просто-напросто чувствовала себя лишней на этом празднике жизни, где каждый был знаком с творчеством «Queen» и подпевал их песням во весь голос.

Я же просто смотрела на эту цветастую толпу, чувствуя в груди вибрацию от громкого звука, и думала о том, что завтра Рождество.

— Мы любим тебя, Лондон! — вокалист кричал в микрофон перед тем, как уйти со сцены. Кудрявый гитарист положил руку ему на плечо, остальные участники группы стояли рядом. — Счастливого Рождества!

В этот момент меня охватило ощущение совершеннейшего счастья. И пусть вокалист напоминал серебряное нечто в своем блестящем костюме, выступление мне все равно понравилось. Оно будто бы зарядило меня безумной энергией, внутри меня все кипело и требовало движения, хотя, возможно, это был результат выпитого бокала мартини.

— Боже мой, Тей, куда ты делась? — толпа вокруг неистовствовала, поэтому Рейчел пришлось буквально выдирать меня из кучи людей за локоть. Позволив себя вытянуть, я тут же столкнулась с Крисом, ударившись о его вытянутую грудь.

— Смотрела выступление, как и все остальные, — я все еще сжимала в руке бумажный пакетик с соленым арахисом. — Это вы куда делись?

— Идем, Крис достал пропуск за кулисы, — Рейчел все еще сжимала мою руку, игнорируя вопрос, я чувствовала, как ее длинные ногти слегка впивались в мою кожу.

— Зачем? — понимаю, я задала глупый вопрос, но лишь ради того, чтобы получить на него отрицательный ответ. Надежда на него стремилась к нулю с каждой секундой.

— Очевидно, чтобы увидеть музыкантов, — скривился Крис, передразнивая меня. Я скривилась в ответ.

Во мне самым странным образом смешивались страшная усталость и несвойственная жажда ночных приключений. Это было трудно объяснить, но я одновременно была и не против увидеть музыкантов вместе со своей подругой и ее парнем, но вроде как это было уже лишним. В любом случае, у меня уже не было выбора — если уж я явилась сюда, значит, я подписывалась на все, в том числе и на это.

За кулисами было до безобразия шумно. Впрочем, голова у меня уже не болела, поэтому я с любопытством разглядывала все вокруг. Ноги слегка подкашивались и ныли от долгого стояния, а, может, из-за того, что на них несколько раз наступили.

В просторной гримерке собралось уже достаточно много народу, похоже, такая толпа сопровождала большинство групп, так что удивляться не приходилось. Здесь пахло сигаретами, пивом и чем-то еще. Этот запах был настолько неуловим, что я даже не могла его объяснить. Как будто электричество или даже адреналин.

Бред.

— Какая-то ты кислая, — рядом вновь материализовался новый друг Рейчел. Подруга все это время была рядом, и ее присутствие меня хоть как-то успокаивало в этой толпе совершенно незнакомых мне людей. Я подняла на него глаза, уже готовясь начать плеваться сарказмом, как Крис сунул мне в руку бумажный стаканчик. — На, выпей. Может полегчает.

Не в силах сопротивляться толпе, я позволила вытолкнуть себя ближе к группе, которая принимала поздравления после выступления. К тому же, меня тянула за локоть Рейчел, которая могла бы прекрасно обойтись и без меня. Как только я увидела музыкантов, то меня тут же накрыл внезапный приступ паники, и я совершила свою самую большую ошибку за этот вечер — отхлебнула из бумажного стаканчика.

— Что это? — ощутив на языке вкус апельсина, я тут же выплюнула все обратно. Я испуганно смотрела на усмехавшегося парня.

— Водка с апельсиновым соком, — Крису было уже не до меня — он пожимал руку кудрявому парню, кажется, он тоже выступал. — Рейчел, позволь тебе представить…

Подруга тут же отпустила мой локоть и сама протолкнулась вперед, оставляя меня за своей спиной. В голове зашумела кровь, я в панике отставила стакан, уже чувствуя, как в легких перестало хватать воздуха.

— Девушка, с вами все в порядке?

У меня не было времени смотреть на лица, я пыталась облокотиться о небольшой диван и стащить шарф, чтобы освободить шею. Я отчаянно пыталась вдохнуть, но в горле с каждой секундой становилось все теснее, потому что у меня была аллергия на чертовы апельсины.

— Рейчел, — прохрипела я, обращаясь к Адамс. — Рейчел…

— Кажется, кто-то перебрал, — вокруг послышались смешки, но я не обращала на них внимания, пытаясь не задохнуться.

— Она задыхается!

О боги, кто-то понял! Сумка свалилась на пол слишком некстати, а я, в попытке достать капсулы спасительного димедрола, завалилась на диван.

— У нее отек Квинке! — я даже не пыталась разглядеть лицо того, кто расстегивал мне блузку, но уже заранее была ему благодарна. Впрочем, в легких было по-прежнему катастрофически мало воздуха.

— Родж, твою мать, сделай что-нибудь! — мне уже было трудно различать голоса, я хваталась за горло в отчаянной попытке не умереть.

— Например?! — совсем рядом прозвучал жутко раздраженный голос.

— Ну ты же учился на дантиста!

— Вот именно, что на дантиста, а не на реаниматолога!

Что ж, спасение утопающих всегда было делом рук самих утопающих, поэтому я схватила ближайшую ко мне руку и, растрачивая последние запасы кислорода, просипела, кивнув в сторону сумки:

— Димедрол.

Окружающая обстановка успела для меня превратиться в один сплошной шум, я осознавала, что еще полминуты промедления, и мое горло опухнет настолько, что спасительная капсула просто не пройдет.

Впрочем, вокруг меня, судя по всему, находились люди хваткие, потому что сумка была оперативно выпотрошена, димедрол извлечен, а стакан с водой прижат к моим бледным губам. Руки у того, кто все это сделал, ужасно тряслись, поэтому как минимум половину моей замечательной, великолепной и неописуемо прекрасной шелковой блузки пришлось бы выжимать. Впрочем, я была готова пойти на эти жертвы, чтобы снова начать дышать.

Очень скоро картинка перед глазами начала проясняться, и я увидела перед собой как минимум десяток испуганных, недоумевавших и даже насмешливых взглядов. Хрипло вдыхая и выдыхая, я не сразу додумалась застегнуть блузку.

— Да уж, дорогуша, — первым заговорил смуглый парень с сильно выдававшейся вперед челюстью. Я неприлично долго пялилась на его сияющий серебряный костюм, совершенно забыв о том, что еще минуту назад я задыхалась и была готова склеить ласты прямо перед всеми этими людьми. — Многие фанатки начинают задыхаться от счастья при виде нас, но чтобы прямо так, почти до смерти…

Собственно, именно так я и познакомилась с «Queen».

7 мая, 1976 год.

Можно было подумать, что раз я чуть не умерла при музыкантах из «Queen», то я с ними тут же подружилась.

Как бы не так.

На самом деле почти сразу же после того, как меня откачали после водки с апельсиновым соком, прибыла скорая, и я уехала в больницу, даже не успев ни с кем познакомиться. Впрочем, не сказать, чтобы я сильно об этом жалела — в тот момент мне было совершенно не до знакомств со знаменитостями. Тогда я действительно думала, что никогда больше не пересекусь с кем-то из «Queen», но, как говорится «человек полагает, а бог располагает». Просто уморительно, правда?

Все в моей жизни шло своим чередом: я сдала зимние экзамены, продолжала учиться в колледже и совершенно не замечать, как летело время. Тонкий слой снега, которым был покрыт Лондон, растаял, и на деревьях начали появляться почки, а затем и листья, и как бы я ни старалась, у меня не получалось уловить этого переходного момента.

Когда настало время выбирать место для летней практики в колледже, то мне даже не пришлось утруждаться, потому что мой преподаватель по истории изобразительного искусства содержал свой аукционный дом, в котором и предложил мне должность младшего ассистента. В отличие от других студентов, я даже получала заработную плату, хотя и вкалывала куда больше, пропадая там с утра и иногда до позднего вечера.

Казалось, ничего не изменилось с того утра перед Рождеством. Мама приготовила тот же завтрак, отец читал газету, иногда делая замечания по поводу той или иной статьи. Сейчас он комментировал репортаж, сделанный еще первого мая в Советской России.

— Только подумайте, — папа в очередной раз цокнул языком, — тысячи людей выходят на демонстрации с портретами так называемых «вождей»! Вожди бывают в племенах, а не в цивилизованных странах, к числу которых себя причисляют Советы.

Одним словом, отец не выносил коммунистов, потому что был представителем класса «угнетателей», если смотреть с точки зрения марксизма. Но я старалась об этом не думать, потому что каждый раз, когда речь заходила о политике, у меня начинала болеть голова, особенно с утра.

Я допила свой чай и поцеловала маму с папой на прощанье. В коридоре я в последний раз посмотрелась в зеркало, убеждаясь, что маленький серебряный медальон с фотографией брата внутри не был забыт в шкатулке, а красовался у меня на груди. Захватив сумку, я зашнуровала оксофорды и вышла на улицу, вдыхая полной грудью густой весенний воздух. У меня на руке были маленькие золотые часы, которые мне подарили на шестнадцатилетие, и они показывали, что я еще не опаздывала, поэтому я особо не торопилась, рассматривая витрины попадавшихся мне магазинов.

Пробудившийся город шумел, в метро парни и девушки с длинными волосами и старыми гитарами перепевали самые популярные песни «The Beatles» и многих других исполнителей. Эти люди сидели прямо на полу, часто группами, подстелив под себя сумки и жакеты с бахромой, но ровно до тех пор, пока сюда не доберется очередной полицейский патруль. Я не останавливалась перед хиппи, не желая опоздать на прибывавший поезд.

Честно говоря, работа в аукционном доме — это лучшее, что со мной случалось за последний год. От большинства лекций в Голдсмитс меня освободили, поэтому я могла проводить там сколько угодно времени, принимая все новые и новые лоты, готовя их к последующей продаже, интересуясь их историей и набираясь бесценного опыта в самых разных сферах искусства.

Первым человеком, с которым я встретилась на новом месте работы, была Мишель Торрес. В процессе знакомства выяснилось, что мы уже были заочно знакомы — девушка тоже училась в Голдсмитс, правда, на курс выше и, к тому же, занималась в основном в студии фотографии. Мишель была этнической испанкой, но всю жизнь прожила в Лондоне, а потому вобрала в себя все самое лучшее из этих двух культур. Торрес обладала невероятным колоритом, который я, признаться честно, сначала не разглядела, приняв его за легкое сумасшествие, либо же за инфантильность. Но мы работали вместе уже больше месяца, и я могла твердо сказать, что не пожелала бы другой напарницы.

— Тейлор, это ты? Мне нужна твоя помощь.

Я только зашла в наш «рабочий кабинет», который больше напоминал склад с кучей ящиков. Повесив сумку на спинку стула, я зашла за стеллаж с карточками, на которых была записана вся известная информация о каждом из имевшихся в наличии лотов.

— Привет, Мишель, — я поздоровалась, ища глазами напарницу. Она сидела на полу и, судя по всему, заполняла карточку для очередного прибывшего лота. — Чем помочь?

— Пододвинь ящик, пожалуйста, не вижу информационного листка, — Мишель сдула упавшую на лицо кудрявую прядь. Мне пришлось нагнуться, чтобы поддеть край огромного ящика, который, впрочем, был не слишком тяжелым. — Осторожно, это муранское стекло!

— Могу я уже опустить? — у меня тут же начала затекать спина в таком неудобном положении. Мишель аккуратно оторвала информационный лист со дна и тут же начала переписывать оттуда все сведения о, кажется, вазе.

— Ага, спасибо, детка.

Мишель называла так всех вокруг, любого пола и возраста, и я к этому уже успела привыкнуть, пусть первые несколько дней такое обращение меня слегка напрягало. Сегодня густые и очень кудрявые волосы Торрес были перетянуты синей лентой на манер хиппи, а потому напоминали скорее огромный гриб, чем прическу, впрочем, ей даже шло. У Мишель был очень… своеобразный стиль в одежде, который, признаться честно, я не всегда понимала, хотя он вполне четко отражал эпоху, в которую мы жили. Скорее, это я упорно не желала поддаваться модным веяниям, предпочитая нестареющую классику.

Оформив прибывшую сегодня утром люстру, Мишель наклеила специальный стикер и сложила карточку в специальный пронумерованный ящик, и приступила к следующему лоту. Сегодня предстояло довольно много работы. У любого, кто набрел бы на наше рабочее место, сложилось бы впечатление, будто здесь царил полнейший хаос, но на самом деле мы четко знали, что и где находилось. Мне приходилось учиться на ходу, но я умела схватывать на лету, когда это действительно было нужно, и сейчас вполне неплохо ориентировалась не только среди прибывших лотов, но и среди тех, которые вот-вот будут выставлены на продажу. Если уж я бралась за что-то, то должна была стать в этом лучшей, не меньше.

— Эй, есть тут кто в этой берлоге?

Внезапно откуда-то со стороны входной двери послышался звучный мужской голос. Мы с Мишель одновременно повернулись, Торрес даже подошла к проигрывателю, на котором крутилась виниловая пластинка, и убавила звук. Честно говоря, я слегка удивилась тому, что к нам кто-то зашел, потому что мы не работали с клиентами напрямую. Если, например, один из коллекционеров искал определенную вещь, то он связывался с профессором Макмерфи напрямую.

— Смотря кто спрашивает, — Мишель облокотилась на один из ящиков, выставив вперед правую ногу. Я выглядывала у нее из-за спины, изучая пришедших и не веря своим глазам.

— Дорогуша, королевских персон приветствуют совсем не так, — да, в нашу скромную обитель нагрянули целых две Королевы. На секунду мое лицо исказила прямо-таки гримаса удивления, но я поспешила расслабить мышцы лица, чтобы никто из присутствующих не подумал, будто у меня судороги.

— Но что-то я не вижу здесь ни принца Уэльского, ни Ее Величества.

В интонации Мишель звучал тончайший сарказм, я даже на секунду подумала, не врагами ли пришедшие парни ей приходились. К моему удивлению Торрес сначала обняла, кажется, Фредди, а потом… Я все силилась вспомнить имя второго, но в голову ничего, кроме «сэр Исаак Ньютон» не приходило. Похоже, мне лучше будет молчать.

— Привет, Мишель, — парень с шикарными кудрями похлопал Торрес по спине. Через секунду он заметил меня, скромно мнущуюся неподалеку, а затем решил произнести фразу, которая привела меня в полнейший ужас: — О, а я тебя помню.

Все трое уставились на меня. Я тут же покраснела и отвела взгляд, Мишель вопросительно смотрела то на меня, то на музыкантов.

— Да, такое трудно забыть, — я нервно улыбнулась, неловким жестом заправив прядь волос за ухо. — Привет, кстати.

— Привет, — тот, что не Фредди, протянул мне ладонь для рукопожатия. Я ответила.

— Извини, запамятовала твое имя, — я решила быть до конца честной. В конце концов, тогда мы толком и не познакомились.

— Я Брайан Мэй, а это Фредди, просто Фредди, — Брайан указал на Меркьюри, который был, к моему стыду, единственным из «Queen», чье имя я запомнила. Сегодня он выглядел гораздо менее экстравагантно, но я все равно не могла перестать пялиться на его огромные очки.

— Выглядишь гораздо лучше, — Фредди встряхнул мою ладонь, я рассмеялась.

— Спасибо, буду надеяться, что это комплимент.

— Может, вы объясните мне, что здесь происходит? — Мишель вопросительно приподняла бровь и сложила руки на груди. — Не люблю, когда происходит что-то, чего я не понимаю.

— Ничего особенного, просто мы уже встречались, — я бы хотела объяснить все без лишних подробностей, но Брайан мне не позволил.

— Ага, она прямо перед нами чуть коньки не откинула, — он уже трясся от смеха. — Замечательное знакомство вышло.

— У меня аллергия на апельсины, но один придурок смешал мне водку с соком, — я поспешила объяснить и тут же сменила тему. — А вы тут какими судьбами?

Кажется, мне удалось нащупать ту самую тему, которая бы увела разговор в другое, менее стыдное русло.

— Мы буквально только что вернулись из тура по Японии и, дорогуши, это был просто взрыв! — Фредди положил нам с Мишель руки на плечи и повел куда-то вперед, будто знал, где здесь что располагалось. — Раз уж так сошлись звезды, что мои друзья работают в одном из самых крупных аукционных домов, то такими связями нельзя не воспользоваться!

— Ага, тебе же мало того барахла, которое ты привез, — Брайан вытащил из маленького ящика фарфоровую чашку из сервиза восемнадцатого века. Все внутри меня напряглось, я уже не могла оторвать взгляда от этого предмета посуды, опасаясь за его судьбу. И за свою, если он разобьется. — Вы бы видели, сколько он привез. Угрохал на это целое состояние, наверное.

Фредди лишь отмахнулся, очень уж театрально снимая с себя очки с линзами малинового цвета. Я почему-то не могла перестать улыбаться, глядя на этих людей.

— Мне нужно что-то очень японское, дорогуша, — Фредди обращался к Мишель, которая села за письменный стол и заправляла бумагу в печатную машинку.

— Что ж, посмотрим, — Торрес вновь поднялась и подошла к стеллажу с карточками. Мы с Брайаном стояли рядом и с интересом наблюдали за разворачивавшейся перед нами сценой. Мишель легко выдвинула один из ящиков и вытащила карточку. Из-за того, что нужный ряд находился достаточно высоко, ей пришлось задрать руки, и поэтому широкие рукава ее платья стали похожи на крылья. — На прошлой неделе пришла ваза эпохи Муромати, четырнадцатый век, на секундочку.

— Дорогуша, ты не поняла, мне нужно что-то… особенное, — Фредди сделал какое-то очень быстрое движение пальцами. — Забудь про вазы.

— Фредди, детка, у нас тут не магазин доставки по каталогу, — Мишель ловким движением открыла пачку «Мальборо» и теперь рылась в бездонных карманах платья в поисках зажигалки. Фредди дал ей прикурить, и девушка благодарно ему улыбнулась. — Ты не можешь просто прийти и попросить что-то, это все-таки аукционный дом. Ты должен участвовать в торгах наравне с остальными, и единственное, что мы можем тебе предложить, это список лотов.

— Какой же занудой ты иногда бываешь, Торрес, — фыркнул Фредди, сложив руки на груди.

Строго говоря, Мишель была права, но это не значило, что не было совсем уж никаких путей помочь.

— Ну, вообще, мы можем, конечно, кое-что сделать… — протянула девушка, переглянувшись со мной.

— Мы можем порекомендовать, — кивнула я. — Просто придешь на торги и выкупишь, не нарушая никаких правил. Кстати, если уж ты имеешь что-то против ваз, то на прошлой неделе мы получили нечто особенное.

Мы с Мишель вновь переглянулись, Торрес смотрела на меня и улыбалась, пуская изо рта сизый дым. Думаю, она поняла, какую именно вещь я имела ввиду, и давала свое молчаливое одобрение.

— Веер японской принцессы Есико, конец семнадцатого века, — я подставила небольшую табуретку, чтобы добраться до верхних ящичков. Ловко перебирая карточки пальцами, я извлекла нужную. — Настоящее сокровище, да и, к тому же, в отличном состоянии. Ее отец, император Го-Момодзоно, не имел сыновей, а потому сделал свою дочь своим приемным сыном, чтобы та вышла замуж и сделала своего мужа законным императором. Короче, не берите в голову, это просто красивая вещь.

Фредди тут же отобрал у меня карточку, разглядывая небольшую фотографию довольно паршивого качества. Брайан скептически посмотрел через плечо Меркьюри, но, похоже, не оценил произведение японского искусства.

— А вживую посмотреть нельзя?

— Много хочешь, — Мишель широко улыбнулась, видя искры неподдельного восторга в глазах Фредди. — Приходи на аукцион в понедельник, там и увидишь вживую.

— Как по мне, стартовая цена непомерно завышена, — я сложила карточку обратно. Да, я видела совершенно разные цены на совершенно разные вещи, но конкретно этот веер был интересен только увлеченным японистам. Ну, и Фредди.

— Возможно, но не слишком, — Мишель затушила сигарету в пепельнице и тут же закинула в рот сразу две ультрамятных жвачки. — Кстати, будь готов выложить кругленькую сумму. В понедельник придет профессор из Лондонского Университета, который тоже увлекается японской культурой и уж точно не упустит случая приобрести такую вещь в свою коллекцию.

— Вряд ли у профессора больше денег, чем у рок-звезды, — с этими словами Фредди надел очки обратно. Я улыбнулась — Меркьюри звучал очень самонадеянно. Впрочем, он имел на это полное право.

Завязался непринужденный разговор, но тут я услышала, что запись на пластинке кончилась. Когда я отошла, чтобы заменить миньон, то увидела в окно, как через внутренний двор ко входу направлялся Джордж. Я тут же вспомнила, что сегодня мама вроде как пригласила его родителей к нам обед, и в груди тут же разлилось радостное чувство. В последнее время я действительно любила Джорджа.

Оставив Мишель общаться с музыкантами, я вышла на крыльцо и сложила руки у лица в виде козырька, чтобы солнце мешало не так сильно. Джордж ослепительно улыбнулся, а затем притянул меня к себе за талию и поцеловал в висок.

— Привет, — мы зашли внутрь в обнимку. Приход Джорджа возвещал о близком конце рабочего дня, что не могло не радовать.

— Привет, — я посмотрела на часы на своем запястье. — Ты рановато, до конца смены еще полчаса.

— Ничего, я подожду. Тренировка рано кончилась.

От Джорджа пахло мятным гелем для душа, которым он всегда пользовался после игры, и я вдыхала этот аромат полной грудью, прижимаясь к белоснежному воротнику рубашки. Мне нравилось чувствовать крепкие руки на своей талии, прикосновения которых дарили мне чувство уверенности и защищенности от внешнего мира.

— Сейчас я познакомлю тебя кое с кем, — продолжая держать Джорджа за руку, я завела его в наше рабочее помещение.

— А вот и наши голубки, — Мишель снова курила и рукой, в которой находилась сигарета, махнула в нашу сторону. Она уже была знакома с Джорджем, но, как мне показалось, не принимала его всерьез. Впрочем, я была не из тех людей, которые испытывали острую нужду в обсуждении своей личной жизни с другими, а потому мне было все равно. — А я-то уж испугалась, куда же пропала Тей.

Я, жутко смущаясь, представила Брайану и Фредди Джорджа и все же опустила глаза, когда сказала, что он был моим парнем. Все это казалось слишком личным, чтобы делиться с другими.

Впрочем, в реакции музыкантов не было ничего сверхъестественного, скорее всего, это я слишком загонялась по мелочам. Они пожали друг другу руки и сказали самые обычные слова, которые говорили самые обычные люди при самом обычном знакомстве.

— Завтра суббота, дорогуша, — Фредди тоже закурил. Мишель понимающе кивнула, я вопросительно посмотрела на напарницу.

— Субботняя вечеринка в Сохо, — Мишель снова затянулась, я попыталась не дышать несколько секунд, чтобы вдохнуть как можно меньше дыма. — Ты просто обязана там быть, Тейлор. Как ты можешь находиться в центре богемной жизни и не кутить в Сохо?

Я смутилась. В последнее время благодаря новой работе я действительно находилась так близко к гламурной молодежи, как никогда до этого не была. Мишель, даже особо не стараясь, втягивала меня в водоворот насыщенной модной жизни, и я не знала, должна ли была сопротивляться.

— Конечно, мы будем, — я знала, что Джордж часто бывал в Сохо, но у меня никогда не возникало желания отправиться с ним. Что ж, может, настала пора кончать со своим затворничеством? В конце концов, мне же только двадцать!

— Отлично, — Брайан затушил свою сигарету. — Тогда увидимся в субботу, Тей. Джордж.

Парни вновь пожали друг другу руки, а я успела лишь пролепетать «пока». Признаться честно, меня несколько покоробила такая уверенность моего бойфренда в том, что я тоже пойду завтра веселиться в Сохо. Когда-то Джордж звал меня туда, но я отказалась раз, потом второй, и он перестал — зато мы довольно часто выходили вместе в город, мне казалось, что этого было вполне достаточно. Впрочем, отправиться завтра вечером в какое-нибудь шумное место внезапно показалось мне довольно неплохой затеей. Думаю, так на меня действовала компания Мишель. Торрес довольно часто рассказывала о самых безбашенных тусовках, на которых ей приходилось бывать, и, к моему удивлению, я больше не находила в них ничего отталкивающего.

— Ладно уж, идите, — Мишель махнула рукой и в последний раз затянулась сигаретой. — Сил никаких нет смотреть на ваши нежности.

— Ты лучшая! — я тут же подхватила сумочку. — Ты точно справишься сама?

— Точно, — Мишель усмехнулась. — Надеюсь увидеть тебя завтра вечером в Сохо, детка. Уверена, что тебе понравится.

Я что-то ей пообещала, а затем вприпрыжку направилась к машине Джорджа. Приглашение от Мишель звучало для меня куда притягательнее, чем, например, от Рейчел. После того случая в «Хаммерсмит» мы не стали меньше общаться, но мое мнение о ней изменилось в худшую сторону, потому что ей было все равно, задыхалась ли я где-то в углу или что там вообще со мной происходило.

Дома так соблазнительно пахло едой, что мне еле удалось подавить урчание своего желудка. С самого порога миссис Тарлингтон бросилась целовать ошарашенную меня в обе щеки минимум трижды, но я стойко выдержала это испытание, нацепив на лицо самую очаровательную из своих улыбок. Джордж помог мне снять пиджак, полностью отдавая меня в объятия своей матери.

— Девочка моя, наконец-то вы приехали! — миссис Тарлингтон сегодня была взбудоражена гораздо сильнее, чем обычно. Мне уже в этот момент стоило насторожиться.

— Добрый вечер, миссис Тарлингтон, — я чувствовала на своих плечах ее крепкие руки. — Здравствуйте, мистер Тарлингтон. Привет мам, пап.

Мама ослепительно мне улыбнулась, папа кивнул, зажав между зубов сигарету. Напротив него сидел отец Джорджа, который, заметив меня, тут же встал и крепко пожал мне руку.

— Добрый вечер, добрый вечер, юная мисс.

У всех был донельзя загадочный вид. Даже у Джорджа, что невероятно настораживало меня и заставляло строить самые невероятные догадки. Я аккуратно присела на край табуретки, облокачиваясь о обеденный стол, который ожидал главного блюда.

— Детка, может, немного поиграешь нам? Утка еще не готова, а гостей нужно развлекать, — мама ласково смотрела на меня, но я заметила в ее глазах слезы, которые она изо всех сил пыталась скрыть. Ситуация становилась все более устрашающей.

— Конечно.

У самого окна в гостиной комнате стоял рояль, который мне купили, как только порог нашего дома пересекла моя преподавательница музыки — миссис Даунтон. Честно говоря, смотрелся он крайне неуместно и как-то помпезно, на мой взгляд, да и я бы обошлась обыкновенным пианино, что поместилось бы и в моей спальне, но маме уж очень хотелось иметь дома такой «изысканный инструмент», как она всегда выражалась. Хотя сама она играть не умела.

Открыв крышку рояля, я прикоснулась к клавишам, думая, чего бы такого сыграть. Весь день в голове крутилась «Killer Queen», которую Мишель ставила в то время, когда мы заполняли документы на новые и уже проданные лоты. У девушки имелась огромная коллекция самых разных миньонов, которые она притаскивала на работу разбавлять скуку. Я запомнила еще очень мало композиций, а в памяти откладывались названия только самых ярких.

В общем, вместо какого-нибудь Баха я начала играть «Queen» по памяти.

Всю свою сознательную жизнь я играла на пианино. У меня были ежедневные изнуряющие уроки, которые я стойко переносила, лишь бы мама была довольна мной. Не сказать, чтобы она заставляла меня, просто я знала, что ей была бы приятно, если бы я умела играть, и этого было вполне достаточно. Я была так воспитана, чтобы не приносить огорчений.

— Дорогая, что это ты играешь? — мама высунулась с кухни, где вместе с ней скрылась миссис Тарлингтон.

— Это «Queen».

— Сыграй Шопена, детка.

И скрылась на кухне. Я жутко смутилась и покраснела. Родители вообще часто, сами того не ведая, пренебрегали моими увлечениями и интересами, тем самым унижая меня, но я не решалась их винить. Они были людьми совсем другого закала, да и я за столько лет уже привыкла. В остальном я отказа не знала, в пределах разумного, естественно.

В сердцах я хлопнула крышкой и уже хотела встать, как на мое плечо опустилась теплая рука. Я подняла глаза и увидела Джорджа, который успокаивающе улыбался. Я раздражилась только больше, потому что ненавидела, когда меня жалели.

— Не обращай внимания, Тей, — он сел со мной рядом на широкую скамейку у рояля и открыл крышку. — Продолжай, я хочу послушать.

Пожар смущения, так резко возникший в груди, так же резко угас, и я прикоснулась пальцами к клавишам, начиная мелодию сначала. Присутствие Джорджа меня несколько успокоило, краска сошла с лица, но неприятный осадок все же остался. Когда я доиграла, то почувствовала, как Джордж взял меня за правую руку, а затем заставил посмотреть себе в глаза.

— Тейлор, — я заметила в его глазах тот же лихорадочный блеск, что и у всех остальных в этом доме. Нутром я чувствовала подвох, но все же слегка улыбалась. — Я знаю тебя почти всю свою жизнь и должен сказать, что ты самая лучшая девушка из тех, что я встречал. Возможно, мы встречаемся не так долго для такого предложения, и я пойму, если ты ответишь отказом, но все же рискну. Готова ли ты стать моей женой?

Меня замутило, когда я увидела, как Джордж достал мятного цвета коробочку из бокового кармана своих брюк. Когда он открыл ее, то блеск бриллианта на кольце ослепил меня и совершенно выбил из колеи.

Философы Древней Греции разделяли любовь на несколько типов: стихийная «эрос», семейная «сторге», жертвенная «агапэ», страстная «мания», игровая «людус» и рассудочная «прагма». Был еще один тип — «филия», или любовь-дружба, которая обуславливалась социальными связями и личным выбором. Я знала Джорджа с самого детства, была свидетельницей взлета его футбольной карьеры, да и вообще всей его жизни, но ни разу не была влюблена в него так, как это описывают в романах и фильмах. Пытаясь обнаружить в себе хотя бы отголоски кинематографичной страсти, я, в конце концов, пришла к выводу, что такой любви просто-напросто не существовало. Она была выдумана, и люди воспевали ее, как воспевается всякий недостижимый идеал. Да, я была к нему нежна, утешала Джорджа во время его неудач, и сама получала поддержку, но мои чувства были обусловлены именно личным выбором. И я не сказала бы, чтобы была несчастлива.

С этой стороны было все гладко, и у меня вроде как не было причин говорить «нет». На одну единственную секунду я представила, что будет, если я скажу «да». Свадьба, потом, конечно же, беременность, и карьере в области искусствоведения можно смело помахать ручкой. А что после беременности? Смерть?..

Я была слишком ребенком, мне было всего лишь двадцать лет, и я не чувствовала в себе полной готовности принести молодость на жертвенный алтарь брака. Я была бы счастлива с Джорджем, не знала бы ни в чем нужды, потому что его спортивная карьера шла только в гору, но…

Потом я увидела взгляды родителей. Не только своих, но и Джорджа, и поняла, что они все ждали от меня положительного ответа. И знали о том, что он сделает мне сегодня предложение. Я сглотнула. Мама смотрела на меня с таким трепетом, что все мои личные доводы рассыпались в прах. Может, двадцать лет и не слишком рано, чтобы выходить замуж? В конце концов, все к этому и шло. Джордж бы сделал мне предложение рано или поздно, и я бы ответила на него согласием. Казалось, губы сами пролепетали:

— Я согласна.

* * *

Кольцо ощущалось непривычной тяжестью на пальце, я все никак не могла привыкнуть к тому, что отныне я — невеста. Мне это казалось смешным, будто бы кто-то просто неудачно пошутил. Возможно, я принимала все слишком радикально, но мне показалось, будто бы я мгновенно постарела на несколько лет, когда сказала «да».

Мы с Джорджем ехали в Сохо по вечернему Лондону. У него было отличное настроение, Тарлингтон барабанил пальцами по рулю в такт недавно взорвавшей радио «Blitzkreig Bop» американской панк-роковой группы «Ramones». Меня так и подбивало все испортить, спросив, почему он не пригласил меня сам, а всего лишь поддакнул, когда Мишель спросила, будем ли мы на вечеринке. Интересно, я уже имела право закатывать семейные скандалы?

Я смотрела на Джорджа и думала о том, что этот человек будет моим будущим мужем. Каждый раз, когда в моей голове возникала эта мысль, мне хотелось смеяться. Джорджу вот-вот исполнится двадцать два, зачем он губит свою молодость, по чьему настоянию?

— Почему ты сделал мне предложение?

Профиль Джорджа красиво очерчивали неоновые фонари улиц, мы остановились на светофоре. Он повернулся и удивленно на меня посмотрел, я увидела, как сверкнули его карие глаза в темноте.

— Наверное потому, что хочу на тебе жениться и завести семью.

— Но зачем? — я действительно не понимала. — Тебе предложили контракт в профессиональном футбольном клубе, неужели тебе будет до семьи?

Автомобиль мягко тронулся. Джордж некоторое время молчал.

— Не обязательно заводить детей в первый же год, Тей, если ты об этом, — мне нравилось смотреть на его руки, на то, как его пальцы обхватывали кожу руля. — Но если тебе кажется, что кто-то из нас еще не готов, то ты так и скажи. Я буду ждать столько, сколько нужно.

В его словах так же звучали доводы рассудка. Похоже, мы были идеальной парой.

Мне всегда было не по себе, когда я оказывалась среди большой толпы. Было нечто пугающее в этом скоплении людей, я терялась, конечности немели и отказывались двигаться. Во рту моментально стало сухо, я сильнее сжала ладонь Джорджа, позволяя ему утаскивать меня вглубь.

Вокруг стразы, цветастая одежда, широкие штанины и длинные волосы, в груди вибрировала громкая музыка. Я вновь была чужой на этом празднике жизни — запуганная девочка в скромном белом платье, которое, впрочем, все равно мне нравилось. Джордж тут же встретил кого-то из знакомых и разговорился с ними, прижимая меня к себе за талию. Я искала глазами Мишель, зная, что она тоже была здесь, но на глаза мне попадался кто угодно, но не она.

Хотелось плакать от того, насколько сильно я не желала быть здесь. Вся моя уверенность тут же куда-то улетучилась, я чувствовала себя по-настоящему чужой в этом скоплении людей с общими интересами. Джордж выглядел расслабленным, даже расстегнул первые несколько пуговиц своей рубашки. В конце концов, я шепнула ему, что мне нужно отойти, и скрылась в женском туалете.

В тесной комнатке было жутко накурено, я тут же закашлялась, но все равно зашла внутрь. В углу ютилась стайка каких-то девушек, которая ворковала о чем-то своем, но я не обратила на них внимания.

— Тейлор! — моего плеча коснулась чья-то рука. Я обернулась и тут же увидела Мишель. — Привет, детка. Все в порядке?

Видимо, на моем лице все же прекрасно отражались все внутренние переживания. Я натянуто улыбнулась, сильнее сжимая ремень сумки.

— Привет, Мишель, — девушка затушила сигарету в раковине, бросив туда же окурок. — Конечно, все просто супер.

— Честно говоря, я думала, что ты не придешь, — волосы Мишель больше ничего не стягивало, поэтому ее могучие кудри свободно лежали на оливковых плечах. — Но я рада, что ты здесь. Идем, познакомлю тебя с нужными людьми.

Рвение Мишель приобщить меня к богемной жизни было похвальным, но не совсем для меня понятным, однако я не сопротивлялась, когда Торрес представляла меня почти каждому встречному. Поначалу я действительно пыталась запоминать имена и лица, но вскоре это стало совершенно невозможно, поэтому я почти на автомате жала руки и говорила: «Очень приятно, Тейлор».

— Оп, держи, — Мишель где-то раздобыла нам по бокалу шампанского в удивительно хороших фужерах. — За нашу молодость, детка.

— За молодость.

Я рассмеялась, и стаканы тут же зазвенели. Шампанское тоже было очень недурным, поэтому я с удовольствием его потягивала, в то время, как к нам подошла какая-то девушка. А где, кстати, Джордж?

— Привет, Мишель, — девушки расцеловались в обе щеки, пришедшая тут же начала меня неприлично пристально разглядывать. — Не знаешь, где Роджер?

— Знаю, — хмыкнула Мишель. — Знакомься, это Тейлор. Тейлор, это Светлана.

Меня поразило не необычное имя, а абсолютная бестактность этого блондинистого существа. Я выгнула бровь, смотря на Светлану в упор с самым сучьим видом, на который была способна. То ли на меня так действовало шампанское, то ли я действительно была выведена из себя такой бестактностью, но в меня вселилась небывалая уверенность в себе. Хотя, думаю, я просто не могла позволить хоть кому-то смотреть на себя свысока.

— Очень приятно, — алые губы исказились в улыбке.

У Светланы были невероятно длинные ноги, узкое платье подчеркивало объемную грудь и стройные бедра. Она не была худышкой, но ей это определенно шло, и все же было в ней что-то сельское, несмотря на весь этот городской лоск кудрей и слегка осыпавшихся блесток.

— Взаимно.

Мы обе лгали. Бывают такие люди, которые раздражают тебя с самой первой встречи. Сегодня мы встретились, вызывая друг в друге обоюдную неприязнь. Думаю, она считала меня серой мышкой. Мне же достаточно было ее пустого взгляда, в котором отражался лишь блеск диско-шара, чтобы понять, что в Светлане не было больше ценности, кроме ее сексуализированного тела.

— Кто это? — я наклонилась ближе к Мишель, чтобы она могла меня услышать сквозь оглушающую музыку.

— Дочь советского дипломата, — мне стоило догадаться, что Светлана была русской — ее выдавало не только имя, но и акцент. — Джон!

Мишель тут же начала кому-то махать, чуть не расплескивая золотистое шампанское. Мой бокал уже был пуст, и я оставила его на перилах, надеясь, что его когда-нибудь уберут.

Я все больше начинала беспокоиться о том, что где-то потеряла своего парня, но у меня не было никакого шанса сбежать. Впрочем, я начинала втягиваться. Кольцо на руке больше не казалось таким уж тяжелым, я начинала понимать, что гулять мне оставалось не так уж и долго, и это придавало мне смелости. Или отчаяния, потому что я вновь сжимала полный бокал с шампанским.

— Дики! — Мишель бросилась на шею к какому-то парню. — Вероника, ты тоже здесь!

У меня создалось ощущение, будто Мишель знала всех и каждого, кто здесь находился, потому что она подходила буквально к любому и называла его по имени.

— Привет, Мишель, — девушка крепко держалась за руку парня, будто бы прячась за ним.

— Знакомьтесь, это Тейлор, моя новая напарница, — Мишель положила мне локоть на плечо и разом осушила свой фужер с шампанским. Она уже была порядком пьяна, что выражалось в блестящих глазах и ярком румянце на щеках.

— Мы не встречались? — Джон пожал мне руку. — У меня такое ощущение, будто мы уже виделись.

— Я была на одном из ваших концертов, — я решила не вдаваться в подробности, надеясь, что он не вспомнит. Впрочем, напрасно.

— А-а, у тебя аллергия на апельсины, да? — Джон рассмеялся, Вероника тоже. — Странно, что я вообще об этом мог забыть.

Я смущенно улыбнулась, мысленно надеясь, что мы больше никогда не вернемся к этой теме.

— Не хотите пойти за наш столик? — Вероника кивнула куда-то назад. — Ребята уже там.

Я нагнулась вниз через перила, заметив внизу Джорджа, который разговаривал с каким-то парнем. В руке у него был бокал с виски, я нахмурилась, потому что возвращаться домой, кажется, придется на такси. Он же не собирался садиться за руль пьяным? Джордж заметил меня, я махнула ему, чтобы он поднимался на второй этаж.

— Тей, ты идешь? — Мишель окликнула меня, я кивнула и последовала за ней, вновь оставляя пустой бокал.

За большим столом собралась шумная компания, слышался постоянный звон бокалов и женский смех. В воздухе стоял настолько густой сигаретный дым, что мне было трудно вдохнуть, но я все же осталась, желая хоть одним глазком взглянуть на эту прославленную «цыганщину».

— Эй, брысь отсюда! — Мишель несколько раз хлопнула в ладоши, освобождая нам стулья. Вокруг стола толпилась целая куча народу, все места были заняты, но, к моему удивлению, несколько человек моментально встали, позволяя нам сесть. Вскинув брови, я опустилась на прозрачное пластиковое сиденье. — Приветик, детки!

Я уже успела понять, что Мишель порядком накидалась по ее интонации. Она запустила ладонь в пушистые волосы, ероша их, и тут же щелчком подозвала официанта.

— Надо же, дорогуши, не рассчитывал увидеть ваш дуэт в полном составе, — одна рука Фредди находилась на плече хорошенькой рыжеволосой девушки, вторая же сжимала фужер с шампанским.

— Я Мэри, — девушка, сидящая рядом с Фредди, протянула мне руку.

— Тейлор, очень приятно.

— Детка, что ты будешь пить? — язык у Мишель уже заплетался, но она держалась бодрячком, насколько это было возможно в ее состоянии.

— Мартини.

— Рад, что ты все-таки пришла, Тейлор, — Брайан протянул мне руку через весь стол, мне даже пришлось привстать, чтобы пожать ее.

— Неужели никто не верил, что я приду? — я вскинула брови и рассмеялась. Каждый раз, как я выпивала, я становилась жутко разговорчивой, а все вокруг начинало казаться удивительно смешным.

— Просто не похоже, что ты посещаешь такие… мероприятия, — Брайан усмехнулся, мне становилось обидно. Личина девочки-отличницы еще никогда не была такой ненавистной.

— Как кстати прошел ваш японский тур? — в мастерстве внезапных перемен тем для разговора мне не было равных.

— Дорогуша, это лучшее, что со мной случалось! Со всеми нами! — Фредди разом опустошил свой бокал с шампанским и со звоном поставил его на стол. — Я влюблен в эту страну, честно.

Послышался щелчок открываемой зажигалки, сидящая рядом Мишель закурила. Как ни странно, сигаретный дым меня уже почти не беспокоил.

— Нас встречали с таким восторгом, словно мы были самими «The Beatles», — подхватил Джон. Меня восхищало то, как музыканты рассказывали о приеме в Японии. Они не хвастались, просто это действительно их волновало. — Это было довольно… непривычно. Даже смущающе.

— Но приятно, согласись? — за стол завалился еще один парень, имя которого, как бы я не старалась, я не могла вспомнить.

— Эй, Родж, поаккуратнее! — Джон еле удержал его, чтобы, кажется, Роджер не навалился на Веронику.

— Дико извиняюсь, — парень хохотнул, усаживая себе на колени хорошенькую девушку. Она громко рассмеялась, утыкаясь в длинные светлые волосы парня и держась за его шею. Я почувствовала себя очень пьяной, но выпила еще мартини. — Тише, детка, ты же не хочешь, чтобы мое пиво оказалось на тебе?

Девушка нагнулась к самому уху Роджера и что-то ему прошептала. Лицо парня тут же изменилось — на нем появилось довольное выражение, в глазах загорелись те самые искры, обещавшие бурную ночь. Я отвернулась, решив, что это было не мое дело.

— Боже, Роджер, и это прямо перед моим салатом, — Мишель демонстративно взяла салатный лист с тарелки с закусками и засунула его себе в рот, начиная специально медленно жевать.

— Не хочешь — не смотри, — девушка на коленях Роджера снова засмеялась, скрывая лицо в шее парня, он прижал ее еще ближе к себе. Может, я и не хотела пялиться на эту парочку, но пялилась, а это не могло остаться незамеченным — мы с парнем встретились взглядами. — Мне кажется, я тебя где-то уже видел.

Он кивнул мне. Я выгнула правую бровь и цокнула языком, не желая вновь рассказывать эту потрясающую историю про апельсиновый сок всем этим людям.

— Мне кажется, я тебя тоже.

Раздался дружный хохот, Мишель тут же отбросила свой недогрызенный салатный лист и довольно сильно хлопнула меня по спине. Роджер усмехнулся, а затем протянул мне свою ладонь.

— Роджер Тейлор, — девица на его коленях скривилась, страдая от недостатка внимания к себе.

— Тейлор Маккуин, — кольцо на моем пальце, поймав свет от диско шара, сверкнуло в сером сигаретном дыму.

— Классное имя, — Роджер хохотнул.

— Спасибо, у тебя тоже ничего.

Похоже, он оценил мой ответ, однако мне не понравился взгляд, которым он меня смерил, потому что я не была одной из тех девушек, на которых было позволительно так смотреть.

— Красивое кольцо, — Мэри поймала мою руку, разглядывая кольцо и заставляя меня смущаться от такого внимания. — Оно помолвочное?

— Да, — я кивнула. Только я высвободила свою руку из пальцев Мэри, как ее перехватила Мишель.

— Ты помолвлена?! — казалось, она была удивлена сильнее всех. — И как давно?

— Со вчерашнего дня, — я старалась не пересекаться взглядами с Роджером, который то и дело на меня смотрел, что меня довольно сильно напрягало. Может, у меня было что-то на лице? Я вновь выпила.

— Поздравляю, — Вероника коснулась моего колена, я смущенно улыбнулась. Мне было странно признаваться в будущей свадьбе перед всеми этими людьми, словно тем самым я окончательно подводила между нами черту.

— Спасибо большое, — я поспешила спрятать кольцо в складках белоснежного хлопкового платья.

— И кто же счастливчик, дорогуша? — Фредди смахнул снежную пивную пену с верхней губы. Я обернулась, голова начинала кружиться от выпитого алкоголя.

— Хороший вопрос! — я усмехнулась и прикончила свой бокал с мартини. — Он где-то здесь, думаю, скоро подойдет.

Я широко улыбалась, во рту был яркий привкус полыни, вызванный чистым мартини. Думаю, я прекрасно понимала, что была всего лишь частью приходящей толпы, которая постоянно окружала «Queen», но, черт возьми, мне это даже нравилось. Ощущение того, что я выходила за рамки своего благоразумного поведения действовало удивительно опьяняюще. О будущей свадьбе думать не хотелось, сохранять лицо — тоже, поэтому я снова выпила, думая о том, что если Мишель позовет меня куда-то снова, то я непременно пойду.

Тем временем ночь продолжалась.

Джордж появился очень скоро и ловко подсел за общий столик, прогнав кого-то. Его рука тут же оказалась на моем плече, и я почувствовала крепкий запах виски. Голова стала тяжелой от выпитого шампанского, и я до прихода моего жениха постоянно улыбалась и смеялась с глупых пьяных шуток, но как только Джордж оказался рядом, я тут же внутренне сжалась. Меня не смущал аромат виски — в конце концов, мы все тут были пьяны, просто я не думала, что могла вести себя рядом с Джорджем так же, как, например, десять минут назад, это казалось неправильным. Как будто он мог упрекнуть меня в этом.

Я уже мало следила за ходом разговора за столом, слышала лишь смех и звон бокалов. Пить я никогда не умела, да и не слишком-то часто мне приходилось это делать, если уж быть честной.

— Слушай, а чем ты вообще занимаешься? — Мери отставила широкий бокал с мартини, я заметила, как в нем качнулась зеленая оливка. Я слегка отстранилась от Джорджа, но, тем не менее, продолжала держать его за руку.

— Я изучаю историю искусств в Голдсмитс, — мой бокал опустел, но я не спешила брать новый, опасаясь, что иначе не смогу дойти до машины самостоятельно. — А еще мы вместе с Мишель работаем в аукционном доме в Кенгстинтоне.

— Это тот, что на Терло Плейс? — вопрос от Роджера прозвучал настолько внезапно, что на секунду я растерялась. Мне отчего-то казалось, что он был меньше всех заинтересован в общем разговоре. — Рядом с музеем Альберта и Виктории?

— Да, именно там, — я кивнула и откинулась в кресле, вновь оказываясь в объятиях Джорджа.

— А жених твой чем занимается? — Мери, похоже, решила продолжить разговор.

— Я футболист, хотя тоже оканчиваю Голдсмитс в этом году.

Совсем рядом раздался щелчок открываемой зажигалки — это вновь закурила Мишель. Сигаретный дым подсвечивался зелеными огнями, в которых тонул красивый профиль Джорджа. Его глаза блестели от выпитого алкоголя, он был очень красивым, когда говорил и активно жестикулировал, держа в руке стакан, на дне которого плескался янтарный виски.

— А я тоже учусь в Голдсмитс, — девушка, сидящая рядом с Роджером, обратилась ко мне. — На первом курсе.

— На каком факультете? — я решила поддержать разговор, хотя язык уже слегка заплетался. Мне не хотелось просто сидеть и смотреть, как другие хорошо проводили время.

— Социология.

— Похоже, мне стоило поступать туда, раз там учатся такие красотки, — Роджер подмигнул, а затем прижал девушку еще ближе к себе. Теперь, когда она сказала, что тоже училась в Голдсмитс, ее лицо начинало казаться мне смутно знакомым. Возможно, мы с ней сталкивались в коридорах.

— А ты где учился? — я решила не обращать внимания на попытки барабанщика флиртовать со всем, что двигалось.

— А Роджер у нас дантист, — Брайан отпил пива из высокого бокала, затем утирая салфеткой белоснежную густую пену с верхней губы. Нам всем пришлось придвинуться ближе к столу, чтобы расслышать друг друга.

— Правда? — надеюсь, я не удивилась слишком сильно.

— А ты не говорил, — девица слегка толкнула Тейлора в плечо, но затем рассмеялась и вновь повисла у барабанщика на шее.

— Никакой я не дантист, — Роджер хмыкнул и откинулся в кресле. — Дашь прикурить?

Мишель склонилась к его лицу, сверкнул оранжевый кончик ее сигареты. Я краем уха слушала, как Джордж обсуждал с кем-то футбол, кажется, с Брайаном, но вообще-то в основном смотрела, как серый дым нежно обволакивал пространство вокруг Роджера. Когда Мишель давала прикурить, то что-то сказала ему, однако я ничего не услышала. Тейлор ответил ей, на его красивом лице появилась лукавая ухмылка. Роджер перехватил мой взгляд, несколько секунд мы смотрели друг на друга, он — продолжая улыбаться, зажав сигарету между зубов, а я — пьяно, переплетая свои пальцы с пальцами Джорджа.

Роджер был красив, отрицать очевидное было бы глупо. Конечно, то, что я была помолвлена, не отнимало у меня право оценивать чужую мужскую красоту, по крайней мере, я хотела так думать. В тот момент, когда он посмотрел на меня так — нахально, с полным осознанием своей привлекательности, я поняла, почему он так нравился девушкам. Очевидно, Роджер всегда брал свое, это было заметно по глазам, которые блестели в темноте клуба, но его флюиды не смогли добраться до моего сердца, разбившись о стену привязанности к Джорджу. Я поймала себя на мысли, что мне нравилось наблюдать за Тейлором, однако я не хотела бы, чтобы он это заметил — нельзя было давать лишний повод скомпрометировать себя накануне свадьбы. Была у них с Джорджем какая-то схожесть, возможно, это и была причина моей заинтересованности.

— Не хочешь поехать домой? — я склонилась к самому уху Джорджа, еще отчетливее чувствуя запах виски.

Тарлингтон перевел на меня мутный взгляд и кивнул, я выдохнула.

— Если ты хочешь.

Джордж вновь обвел пространство вокруг нас взглядом. Я опустила глаза, смотря на наши руки, в особенности на кольцо, которое отражало свет софитов.

— Да, пожалуйста, — я вновь посмотрела в его глаза. — Я очень устала.

Мы поднялись, Джордж подал мне руку.

— Уже уходишь, дорогуша? — Фредди оторвался от разговора с незнакомым мне парнем. Я почему-то извиняющееся улыбнулась. — Зря, после полуночи обычно начинается главное веселье.

— Нам уже пора, — я коснулась плеча Мишель. — Тебя отвезти домой?

— Нет, — Торрес качнула головой. Она была гораздо пьянее меня, да и еще выкурила не менее трех сигарет.

— Ты уверена?

— Да расслабься, детка, — Мишель едва ли могла удержать бокал в руке так, чтобы не расплескать его содержимое. — Я же не первый день живу на свете, все будет в порядке.

Я лишь кивнула, а затем бросила короткое «пока, ребята» и ушла, держась за локоть Джорджа.

Как оказалось, я была гораздо пьянее, чем думала до этого. Сидя не чувствуешь и пятой доли своего настоящего состояния, поэтому, когда я поднялась из кресла, все происходящее поплыло, а голова закружилась. Приходилось держаться за локоть Джорджа крепче, чтобы сохранить равновесие.

Все вокруг приобрело невиданные до этого краски: огни ночного клуба стали куда ярче, звук громче, а ощущение реальности перешло на совершенно иной уровень. У меня было даже чувство, словно дух отделился от тела, и это не я ступала по винтовой лестнице ночного клуба, а кто-то другой. Прежде моим максимальным количеством алкоголя в день была пара бокалов шампанского за ужином с родителями и не больше. Ладно, в старшей школе я однажды с подругами выпила бутылку мартини на троих, но воспоминаний об этом почти не сохранилось, теперь же я впитывала эти практически психоделические ощущения, желая отложить их в своей памяти на куда более долгий срок.

На парковке, освещенной лишь несколькими длинными фонарями, было холодно. Джордж накинул мне на плечи клетчатый пиджак и, к моему удивлению, направился к своей машине.

— Мы не возьмем такси? — из моего рта вырвался слабый клубок пара.

— А зачем? — Джордж только с третьей попытки смог попасть ключом в замок дверцы. — Я могу довезти нас сам.

— Ты пьян, — резонно отметила я, смотря, каким нездоровым блеском светились глаза моего жениха. — Пожалуйста, давай возьмем такси.

Бог видел, я не хотела идти на конфликт — я всего лишь желала оставаться в безопасности, однако лицо Джорджа исказила такая гримаса неудовольствия, что на мгновение мне стало страшно.

— Тейлор, — он говорил четко, проговаривая каждое слово отдельно, — пожалуйста, садись в машину. Или ты не веришь, что я смогу довезти тебя в целости и сохранности?

Выражение лица, которое так меня испугало, тут же исчезло, как только я сделала шаг к автомобилю. Мне не хотелось идти на конфликт и ссориться, возможно, Джордж был не так уж и пьян?

Внутри меня возникло чувство, прямо противоположное любви, и имя ему было раздражение. Мне совершенно не понравился тон, с которым со мной говорил Джордж, и, садясь на переднее сиденье и пристегивая ремень, я поняла, что впервые в жизни затаила серьезную обиду на своего жениха.

* * *

10 мая, 1976 год.

Прошел уже целый день с запоминающейся вечеринки в Сохо. В прошедшее воскресенье мне пришлось пережить все прелести похмелья, однако оно выражалось у меня крайне странным образом.

Во-первых, я очень плохо спала после вечеринки. Мне почему-то всегда казалось, что пьяные люди моментально засыпают крепким беспробудным сном, но все оказалось совсем не так: прежде, чем уснуть, я долго ворочалась и в конце концов просто вырубилась, а когда проснулась, то почти ничего не могла вспомнить.

Во-вторых, утром у меня отчего-то чудовищно сильно болели руки. Честно говоря, я думала, что похмелье будет сопровождаться куда более стандартными симптомами, например, мигренью, ну или, на худой конец, повышенной чувствительностью к яркому свету и громкому звуку, но чтобы у меня ныли конечности? Это казалось мне действительно странным. К тому же, у меня все утро болела голова, поэтому пришлось выпить целых две таблетки аспирина.

Короче говоря, пить мне совершенно не понравилось.

Родители утром сделали вид, что ничего не произошло, однако я не могла не заметить взглядов, которыми они награждали меня за завтраком. Однако мне показалось, что в них не было неудовольствия, скорее, в них было… удивление. Хотя, чего уж там, я и сама себя удивила, выпив столько алкоголя за один вечер. В конце концов я решила, что раз родители мне и слова не сказали, то и мне не стоило беспокоиться.

Что меня действительно волновало, так это то, что за все воскресенье Джордж ни разу не дал о себе знать. Конечно, я тоже провела весь день в своей комнате, выпивая по нескольку кружек чая и пытаясь хоть как-то привести себя в божеский вид, однако он мог бы найти время хотя бы на звонок.

И, черт возьми, я злилась. Прямо по-настоящему, а не так, как было до этого пару раз, когда мы с Джорджем ругались по мелочам. Мне совершенно не понравилось, что он так со мной разговаривал и на полном серьезе считал, что я должна была его послушаться. Скорее всего, я села в машину только потому, что была шокирована тоном Джорджа — до этого он никогда не позволял себе ничего подобного, а вовсе не потому, что действительно испугалась. Я сама удивилась, насколько меня выбесило такое отношение ко мне и моей безопасности, и даже то, что он был пьян не могло служить оправданием.

Но и об этом у меня не было времени думать, потому что в понедельник мне вместе с Мишель предстояло помогать вести торги в аукционном доме. Это было первое серьезное дело, до которого меня допустили с момента начала стажировки, и я жуть как боялась облажаться перед профессором Макмерфи. Торги — это важное мероприятие, на котором любая ошибка имела стоимость как минимум в несколько тысяч фунтов.

— Детка, тебе стоит расслабиться, — Мишель позвонила мне вечером, чтобы поддержать. После ее слов последовала короткая пауза, в которую Торрес в очередной раз затянулась сигаретным дымом. — Все будет нормально. Проведение торгов не такое уж сложное занятие, как тебе могло показаться.

— Спасибо, Мишель, — я сидела в коридоре на бархатном пуховике, подобрав под себя ноги, и прижимала черную пластиковую трубку к уху. Звонок напарницы меня несколько успокоил — меня тронула ее забота, однако я продолжала мять край домашнего платья.

— Как ты после вчерашнего? Ничего?

— Да нормально, — не хотелось признаваться, что на самом деле все было очень даже не нормально. В конце концов, кому хочется чувствовать себя хуже остальных?

— Хорошо, — Мишель вновь замолчала. — Тогда до завтра. И не переживай по пустякам, Тей.

Послышались гудки, и я положила трубку, решив лечь спать пораньше, чтобы суметь пережить следующий день.

В понедельник я уже чувствовала себя куда лучше и, позавтракав с родителями, собиралась на торги. Рубашка была еще теплой после утюга и приятно пахла лавандовым кондиционером, сверху я надела кашемировое платье крупной вязки из серого волокна. У него был облегающий силуэт и, несмотря на кажущуюся скромность, оно мне очень нравилось. Рукава и воротник рубашки слегка выглядывали, добавляя немного красок в мою одежду.

Волосы я аккуратно заплела на голове так, чтобы не спускать косу на плечи. Такая прическа чем-то напоминала греческую и, в принципе, тоже мне нравилась, потому что ни одна прядь не падала на лицо и не мешала. Напротив окна в моей комнате стоял туалетный столик, за которым я и сидела, нанося капли французской туалетной воды на шею и запястья. В ушах блестели мелкие бриллианты — подарок родителей на окончание школы, на левой руке привычная тяжесть часов. Что по-прежнему казалось чуждым, так это обручальное кольцо.

Внезапно за спиной раздался негромкий стук, я удивленно обернулась — дверь в мою спальню всегда была открыта, и родителям не нужно было давать как-то о себе знать. На пороге, облокотившись о косяк двери, стоял Джордж. Я про себя сразу же отметила, что он выглядел как всегда свежо и аккуратно, рубашка на нем была идеально белой, а на лице не было и следа щетины.

— Привет, Тей, — он извиняющееся улыбнулся и сделал шаг вперед. Я тут же отвернулась обратно к зеркалу, желая показать, что мне совершенно все равно на его появление.

Джордж подошел сзади и аккуратно положил руки мне на плечи — я тут же ими дернула, сбрасывая крупные мужские ладони. Послышался тяжелый вздох, но я была непреклонна. Если бы я сейчас вела себя так, как будто ничего не произошло, то тем самым дала бы ему понять, что такое его поведение — это норма, и со мной в дальнейшем можно было бы так обходиться, что было, естественно, неправдой. Я продолжала делать вид, что ничего не замечала, и открыла изящную пудреницу, а затем провела пуховкой по уже напудренному носу.

— Тей…

— Почему ты вчера ни разу мне не позвонил? — я решила говорить с ним холодно и пока у меня получалось.

— Прости, мне пришлось ехать к своему научному руководителю, чтобы завершить диплом, — Джордж вновь коснулся моих плеч. — Я же все-таки получаю степень бакалавра.

— Но ты мог выделить в своем чрезвычайно загруженном расписании для меня минуту, — я вновь скинула его ладони со своих плеч и встала.

— Тейлор, что происходит? — я заметила, как Джордж стиснул челюсти. — Из-за чего ты злишься?

Ох, не стоило тебе этого говорить, дорогой. Я тут же вспыхнула изнутри.

— Ты еще спрашиваешь? — я встала к нему вполоборота, поправляя серьги перед большим напольным зеркалом. — Кое-кто вел пьяным машину в эту субботу.

— Должен заметить, что ты тоже была не слишком-то трезва, — похоже, Джордж искал ссоры прямо с утра.

— Будем считать, что я этого не слышала, — наконец, я подошла к нему вплотную и ткнула указательным пальцем в широкую грудь. — В любом случае, мое состояние не имело никакого значения, потому что за рулем был ты. И, кстати, может, тебе напомнить, каким тоном ты со мной тогда говорил, а? Почти заставил меня сесть с тобой, пьяным, в машину. Мы могли попасть в аварию, умник.

Я плотно сжала челюсти, решив не давать своему гневу полную волю. Джордж попытался вновь приобнять меня за плечи, но я лишь отмахнулась.

— Ну прости, Тей, — ему все же удалось задержать меня возле себя. — Я тогда слегка перебрал и не вполне мог контролировать себя.

— Продолжай, — я сложила руки на груди.

— И такого больше не повторится, — Джордж обворожительно улыбнулся, и я сдалась.

— Ладно, — я выдохнула. — Но чтобы это был первый и последний раз.

— Конечно, — я даже позволила ему коротко поцеловать себя в губы, тут же чувствуя привкус ментоловой жвачки. — Разрешишь мне подвезти тебя?

— Ладно уж, — фыркнула я и взяла свою сумочку.

Когда мы спустились вниз, то мама вытирала на кухне стол. В воздухе еще стоял аромат горячих блинчиков и свежего кофе, хотя завтрак был уже давно съеден. Я поцеловала маму с папой на прощанье и направилась к выходу.

— До свидания, миссис Маккуин, — мама обняла Джорджа, а папа пожал ему руку. — Мистер Маккуин.

Погода сегодня стояла чудесная: идеальный весенний температурный баланс подкреплялся солнечным светом и легким ветерком, который разносил по улице упоительный аромат сирени. Я вдохнула свежий воздух полной грудью, а затем заметила приближавшегося почтальона.

— Садись пока в машину, — сказала я Джорджу, задерживаясь на дорожке. — Я сейчас.

К счастью, он не стал задавать лишних вопросов и просто сел на водительское сиденье.

— Доброе утро, мисс, — почтальон поздоровался, коснувшись пальцами края своей фуражки.

— Доброе утро, мистер Ларсен, — я кивнула, жадно выискивая глазами то, что он должен был мне вручить.

— Ваш журнал, — почтальон отдал мне новый номер «Vogue» с Мари Хелвин на обложке. Впрочем, она меня не слишком-то интересовала — гораздо ценнее было содержимое журнала.

— Благодарю.

Мне были ненавистны такие предосторожности, однако на них приходилось идти, чтобы родители ничего не узнали. Между глянцевыми страницами лежало письмо, которое я аккуратно спрятала в сумке, делая вид, что я убирала журнал. Мне не терпелось его вскрыть, однако сделать я это могла только в одиночестве.

— Не знал, что ты выписываешь «Vogue», — Джордж усмехнулся, отъезжая от лужайки нашего дома.

— Я, что же, не могу выписывать модных журналов? — я вскинула брови. Может, я уже и простила Джорджа, но неприятный осадок все же остался.

— Почему же, очень даже можешь, — похоже, он решил не идти у меня на поводу и не развязывать ссору. А зря, иногда так хочется хорошенько поскандалить! — Слушай, Тей, через две недели у меня защита диплома, а потом будет торжественное мероприятие в Голдсмитс по случаю выпуска, и я хотел спросить, пойдешь ли ты со мной.

Пока мы ехали я решила проверить, насколько моя сумочка была укомплектована. Ключи от дома, ежедневник, кошелек и, что самое главное, димедрол были на месте, а это значило, что я смогу пережить этот день.

— Почему бы и нет, — я пожала плечами, защелкивая замочек на сумке. — Только тебе придется купить мне вечернее платье.

— Хорошо, — он засмеялся, заворачивая на нужную улицу.

— А почему ты так уверен, что защитишь диплом?

— Во-первых, я его качественно написал, — я покрутила ручку на двери, чтобы опустить стекло и вдохнуть как можно больше майского воздуха. — Во-вторых, тренер того клуба, что предложил мне контракт, обо всем договорился. В конце концов, это же всего лишь формальность. Сама подумай, ну какой из меня социолог?

— Действительно, никакой, — я усмехнулась и поймала на себе озорной взгляд Джорджа.

— А вообще, как у моей невесты, у тебя не должно быть сомнений во мне, — можно было бы подумать, что Джордж меня укорял, но я-то знала, что на самом деле это была шутка, поэтому ничего и не ответила.

— Увидимся, — я слегка подалась вперед, чтобы поцеловать его в гладковыбритую щеку.

— Пока, Тей.

Я вышла из машины и тут же направилась ко внутреннему входу в аукционный дом. Сегодня было достаточно тепло для того, чтобы не надевать колготки, однако дресскод требовал их наличия, поэтому мне пришлось надеть чулки, чтобы было не так жарко. Ощущения были, прямо скажем, непривычные, но потерпеть все же придется — не я эти правила придумала, не мне их и нарушать.

В главном зале тоже все уже было готово для начала торгов: были расставлены стулья, выставлена кафедра для ведущего, люди в специальной одежде настраивали аппаратуру. Я прошла дальше, ища глазами Мишель, которая просветила бы меня насчет моих сегодняшних обязанностей.

— Тейлор! — Торрес очень неожиданно подошла со спины, поэтому я немного испугалась. — Привет. Идем скорее, нужна твоя помощь с одним лотом.

Она тут же схватила меня за руку и потащила куда-то вверх по коридору. Странно, я же вроде как не опоздала…

Мишель сегодня была одета совсем не так, как всегда. Обычно профессор Макмерфи не имел никаких требований к нашей одежде, однако настаивал, чтобы в дни торгов все их участники одевались прилично. Конкретно для девушек это значило: никаких распущенных волос, обязательное наличие колготок, только классические платья и никаких брюк, а еще неброский макияж. Как будто это нас собирались тут продавать, честное слово, однако Мишель очень шло это платье из синего атласа, которое она сегодня надела. У него был классический крой, а юбка спускалась ниже колена. Свои волосы Торрес удалось усмирить, уложив в аккуратную прическу. Одним словом, я смотрела и диву давалась, насколько сильно Мишель смогла изменить свой обыкновенный образ девушки из богемы.

Я сжимала планшет пальцами до побеления, боясь пропустить хоть слово из того, что говорил профессор Макмерфи, который справлял обязанности ведущего. Мишель была его личным ассистентом, поэтому находилась рядом, на сцене. Я же стояла в стороне, в любой момент готовая подойти к богатому счастливцу.

Пока профессор объявлял лот и стартовую цену, я разглядывала собравшуюся публику. В основном здесь были, конечно же, люди зрелого возраста. Этому было довольно простое объяснение: у старшего поколения всегда было больше денег и жажды к высокому искусству, чем у молодежи, однако в самой середине, среди элегантных пиджаков и лысых голов, я заметила двух Королев.

— Как желаете оплатить? — после продажи последнего лота я подошла к очень красивой женщине, которая, скорее всего, была даже старше моей бабушки. От нее шел приятный шлейф крепких французских духов, который напоминал мне о родине моей матери.

— Чеком, — к моему удивлению, у нее даже были на месте все зубы. Я записала номер лота и баснословную цену приобретенного столового серебра, а также имя его новой владелицы, которое состояло аж из четырех слов.

— Пожалуйста, сохраняйте это до конца торгов, — с этими словами я вручила ей заполненную анкету. — К вам подойдут сразу же после их окончания и сопроводят в отдел выдачи.

— Благодарю, дорогая.

Я вновь вернулась на свое место у стены, находя глазами Фредди и Роджера, благо это было несложно — баклажановая куртка Меркьюри выделялась ярким пятном на фоне строгих темных пиджаков. Еще я заметила, что Роджер не снимал своих солнечных очков даже в таком ярко освещенном помещении, что остальные присутствующие, безусловно, сочли дурным тоном. Впрочем, Тейлора это не особо волновало, более того, он вальяжно сидел на стуле и что-то постоянно говорил Фредди, наверняка травил анекдоты.

— Следующий лот — веер принцессы Есико, Япония, конец семнадцатого века, — профессор уже порядком устал, а потому промокнул свою лысину белоснежным платком. — Стартовая цена три тысячи фунтов.

Роджер перехватил мой взгляд и, сняв очки быстрым жестом, подмигнул. Я лишь закатила глаза, но все же улыбнулась, особенно когда Тейлор ткнул Фредди под ребро, чтобы он обратил на меня внимание тоже, однако Меркьюри был слишком увлечен соперничеством с профессором из Лондонского Университета.

— Три с половиной тысячи! — мужчина в идеально пошитом костюме поднял табличку со своим номером.

— Четыре! — тут же ответил Фредди. Профессор обернулся на него и вскинул брови, смерив музыканта надменным взглядом. Конечно, куда уж парню в такой одежде состязаться с уважаемым человеком.

На фоне Фредди Роджер выглядел куда скромнее в своей джинсовой рубашке, да что уж говорить, на фоне Фредди любой выглядел бы ничтожно скромным. Я перехватила взгляд Мишель, которым она буквально говорила: «Запомни этот момент, вряд ли мы застанем нечто подобное еще раз». И действительно, все присутствующие наблюдали за состязанием Фредди и уважаемого профессора из Лондонского Университета так, словно это был теннисный матч, а не аукцион. Лично я была уверена, что в этой схватке победит Меркьюри — мне отчего-то казалось, что этот парень не привык к проигрышам.

И действительно, когда цена дошла до десяти тысяч, то уважаемый профессор из Лондонского Университета сдался — видимо, ученое жалованье не позволяло приобретать такие дорогие веера.

— Десять тысяч фунтов раз! — мистер Макмерфи не сумел скрыть свою радость. Конечно, не каждый день находится такой состоятельный покупатель на такую вещь для ценителей. — Десять тысяч фунтов два!

Профессор в последний раз оглядел зал, однако голосов других желающих не услышал. Макмерфи извиняющееся посмотрел на своего коллегу, как бы говоря: «Извини, приятель, но это просто бизнес».

— Десять тысяч фунтов три! Продано!

Фредди и Роджер отбили друг другу пять, и этот хлопок слился вместе со стуком молотка о кафедру.

— Привет, Фредди, Роджер, — я пробралась к парням сквозь плотные ряды. — Как будешь платить: наличными, картой, чеком?

— Конечно же наличными, дорогуша, — Фредди слегка приспустил на носу малиновые очки, улыбаясь своей невероятно широкой улыбкой. Я вскинула брови, про себя думая, неужели он действительно носил с собой такие огромные деньги.

— Привет, Тейлор, — Роджер наконец снял свои солнечные очки. Теперь, когда мне приходилось находиться так близко к нему, я начала замечать, как вокруг его глаз собирались мелкие складки, когда он улыбался. Впрочем, у меня не было времени отвлекаться — нужно было заполнить анкету для дальнейшей продажи. — Как жизнь? Как жених?

— Спасибо, все хорошо, — стандартный ответ для стандартного проявления вежливости. — Как сам?

— Да вроде неплохо.

Честно говоря, я была немного удивлена таким вниманием к своей скромной персоне, однако была слишком занята заполнением бумаг, чтобы думать об этом дольше четырех секунд.

— Фредди Меркьюри — это же настоящее имя? Ты так и записан в паспорте?

— Да, дорогуша, — Фредди внимательно следил за тем, как я вписывала его имя, а также сумму и номер лота. — Торги должны скоро закончиться, так что бери Мишель и поедем отмечать покупку.

— Фредди, я… — я уже начала перебирать в голове свой список фраз, чтобы уклониться от очередной вечеринки, однако Меркьюри не дал мне даже шанса.

— Дорогуша, королевское приглашение нельзя отклонить, — он поправил очки и вновь улыбнулся. Я вздохнула, думая о том, что сегодня хотела закончить статью, которая обеспечила бы мне автомат на экзамене по философии.

— Не вижу радости в глазах, Тей, — Роджер поправил закатанные рукава своей джинсовой рубашки. — Многие убили бы за такую возможность.

— Но я не многие, — я вскинула брови и выпрямилась. — Никуда не уходите после окончания аукциона, к вам подойдут, чтобы осуществить оплату.

Торги действительно начали подходить к концу, и я только сейчас поняла, насколько сильно устала стоять. А еще меня чудовищно раздражала резинка чулок, мне не терпелось их поскорее снять.

К сожалению, в мои обязанности не входило сопровождать сделки между аукционным домом и покупателями, потому что мне действительно было интересно посмотреть на то, как Фредди выкладывает десять тысяч фунтов за японский веер. Но мне повезло его вынести и стать свидетельницей триумфа одного кошелька над другим.

— Поздравляю с покупкой, мистер Меркьюри, — профессор Макмерфи пожал Фредди руку. — Признаться, я полагал, что вы все же уступите этот веер своему сопернику.

— Спасибо, но я не привык отказываться от того, что мне по душе.

Я передала веер, упакованный в деревянную шкатулку, Фредди. Он тут же извлек его оттуда и раскрыл, демонстрируя вещь всем присутствующим. Вещица действительно была занятная — несмотря на свой возраст, веер по-прежнему был очень ярким, а перламутровые вставки переливались на солнце.

— Поздравляю, Фредди, — я дождалась, пока профессор уйдет, передав конверт с документами Меркьюри. — Теперь ты почти японская принцесса.

— Спасибо, дорогуша, — ловким движением музыкант сложил веер и упаковал его обратно в шкатулку. — Роджер, бери наших прекрасных дам, и мы отправляемся отмечать!

К сожалению, я никогда не умела отказывать людям, поэтому уже через полчаса оказалась в машине Роджера в компании Мишель и Фредди. Торрес вытащила из волос шпильки и позволила тяжелым локонам упасть на смуглые плечи, я приоткрыла окно, как только девушка рядом со мной закурила.

— Ты сегодня настоящая леди, Мишель, — отметил Роджер, глядя на Торрес из зеркала заднего вида.

— Ой, иди к черту.

Несмотря на сказанные слова, она улыбалась.

— Не верится, что все закончилось, — Мишель потерла лодыжки, обтянутые тонким ремешком босоножек. — Я порядком утомилась стоять на этой сцене и постоянно улыбаться. А тебе как, Тей? Это же твои первые торги.

— Ну, нормально, — я пожала плечами и сложила ладони на коленях. — Сначала было волнительно, но ничего, вроде бы справилась.

Погода стояла чудесная, прямо как на заказ: дневное солнце заливало улицу и многократно отражалось в стеклах проезжавших мимо машин, ветер разносил ароматы цветущих деревьев. В воздухе пахло именно весной — теплом, набухшими почками и горячим асфальтом. Я надела солнечные очки и прикрыла глаза, подставляя лицо свежему ветру. В салоне «Альфа Ромео» звучала новая песня американской группы The Eagles «Hotel California», которая стремительно взбиралась по ступеням мировых музыкальных чартов. Благодаря Мишель я стала слушать гораздо больше современных исполнителей, хотя раньше мой музыкальный вкус ограничивался лишь мастерами старой американской школы, такими как Нэнси Синатра, Нина Симон, Элвис Пресли и другие.

Я качала в такт мелодии носком своей туфли, краем уха слушая разговор Фредди и Роджера, Мишель же просто курила. Настроение, испорченное утром Джорджем, стремительно улучшалось, и перспектива провести еще один вечер в шумной компании перестала казаться мне такой уж плохой. В зеркало заднего вида я поймала взгляд Роджера. В тот момент мне было так хорошо, что я улыбалась, думая, что никто не видит, однако это было не так. Я тут же поспешила отвернуться, спрятав это детское проявление счастья.

— О, господи, наконец-то мы приехали, — Мишель вышла из машины и ловким движением прирожденного баскетболиста закинула окурок в урну. — Что-то меня укачало в этот раз.

— Кому-то стоит меньше курить, — Роджер обошел автомобиль и сунул ключи в карман джинсов.

— Кому-то стоит аккуратнее водить.

— Детка, я вожу, как бог, — Роджер ослепительно улыбнулся, но очки я надела вовсе не из-за этого.

— Очень хочется в очередной раз пошутить про твои отношения с машиной, но я не буду, — Мишель широко улыбнулась, а затем стрельнула в меня взглядом. — Не при детях.

Фредди рассмеялся, я же сделала вид, что не приняла эту шутку на свой счет.

В баре было очень немноголюдно, конечно, только последние пьяницы придут сюда в пять вечера, когда все нормальные лондонцы пьют чай, а не виски, однако совсем скоро это модное место обещало наполниться народом.

Роджер и Фредди поспешили занять дальний столик, однако совсем скоро куда-то исчезли. Бар был достаточно плохо освещен, поэтому фигуры находившихся внутри людей напоминали скорее тени, мелькавшие тут и там. Мы с Мишель заняли места рядом, вернее сказать, это я заняла место рядом с Мишель, потому что все еще достаточно сильно нервничала в такой не очень знакомой компании, хотя все вокруг располагало к близкому общению. Я тут же подцепила пальцами широкий лист с меню, разглядывая экзотические названия цветных коктейлей.

— Детка, это совсем не то, что тебе нужно, — Мишель тут же забрала у меня меню, звеня браслетами на тонком запястье. — Поверь, это дерьмо даже пробовать не стоит.

— Почему? — я нахмурилась. Мне хотелось чего-то сладкого, чего-то свежего.

— Тебе потом с них так плохо будет, что жить не захочешь, — Мишель на секунду отвлеклась, следя глазами за тем, как на место возвращался Фредди. — Возьми что-нибудь чистое, то есть не коктейль.

— И все же я совсем не умею пить, — я подперла рукой щеку. — После субботы мне было очень нехорошо, так что, может, мне лучше и не начинать?

— Дорогуша, просто все нужно делать грамотно, — очки Фредди сверкнули в темноте, музыкант щелкнул пальцами. — Официант! Сейчас мы будем тебя учить пить.

— Может, не стоит? — я предприняла робкую попытку к сопротивлению.

— Прости, но в моей свите нет места трезвым, — Меркьюри подмигнул мне, и я поняла, что сегодня все же напьюсь.

— Добрый вечер, мистер Меркьюри, что желаете заказать? — к нам подошла очень хорошенькая официантка в мини-юбке, держащая наготове блокнот на спирали.

— Дорогуша, нам ликеров всех видов, две бутылки шампанского, — Фредди на секунду задумался. — Кажется, ты любишь мартини? Тогда нам еще две бутылки мартини.

Моя печень уже молила о пощаде, хотя мы еще даже не начали.

— Зачем так много? — я проводила взглядом удалявшуюся в сторону бара официантку.

— Ну, ты что, это так, для разминки, — Мишель хлопнула меня по спине. — Тем более, придет еще целая куча народу.

— Да, я позвонил Мери, она совсем скоро будет.

— А Джон уже уехал в Лос-Анджелес? — Мишель вновь щелкнула зажигалкой и подожгла кончик сигареты.

— Да, сказал, что хочет отдохнуть перед записью нового альбома с семьей, — Фредди нетерпеливо барабанил пальцами по стеклянной поверхности стола. Я почему-то не удивилась, когда услышала, что Джон проводил сейчас время с семьей — еще в первую нашу встречу он показался мне наиболее семейным из всех членов «Queen».

Тем временем, бар начинал наполняться людьми — сразу становилось понятно, что рабочий день подходил к концу. Очень скоро принесли алкоголь вместе с огромными тарелками с закуской, и только в тот момент я заметила, что Роджера с нами не было.

— Короче, смотри. Учись, пока я жива, — Мишель мастерски разлила шампанское по бокалам. — Начинай всегда с малого. И ни в коем случае не понижай градус! Еще моя бабушка говорила, что понижение градуса — это прямая дорога в неизвестность.

— За твою первую серьезную попойку, дорогуша, — звякнули три бокала, и я почувствовала, как в моем рту начали лопаться мелкие алкогольные пузырьки.

— Нет, ну вы молодцы, конечно, — на стол упала маленькая сумочка. — Могли бы хоть меня подождать.

— О, Мери, наконец-то, — Остин поцеловала Фредди в щеку, а нам с Мишель изящно помахала ручкой. — Ты сегодня удивительно быстро.

— Привет, девочки, — Фредди тут же протянул Мери бокал с шампанским. Я стянула с тарелки огромную грушу, решив хоть немного закусить, чтобы не пить на совсем уж голодный желудок.

— Привет, Мери, — я качнула бокалом и внезапно поняла, что свежие фрукты с шампанским мне очень нравились. Я вообще любила хорошее вино, но почему-то никогда не пробовала его сочетать с плодами.

Очень скоро к нам присоединился Брайан и еще какие-то люди, с которыми я вроде как познакомилась, но не могла вспомнить ни одного имени. Голова гудела от громкой музыки и алкоголя, который мне заботливо подливала Мишель. Сначала это было шампанское, потом мартини и, наконец, клубничный ликер, который подавали в маленьких рюмках.

— Пахнет заманчиво, — я поднесла рюмку к носу. Держалась я еще на удивление хорошо, хотя уже чувствовала, как горели щеки.

— На вкус еще лучше, — Мишель подмигнула. Между зубов у нее была зажата очередная сигарета, я все поражалась, какая же она сегодня была красивая в этом атласном платье. — Пей давай и не кашляй.

Я отхлебнула сначала чуть-чуть, чтобы попробовать и тут же поморщилась. Ликер был гораздо крепче мартини и проглотить его было куда труднее, но я все же сглотнула, тут же прижав рукав платья ко рту.

— Держи, — Мишель придвинула ко мне блюдце с пирожными. — Не поверишь, как хорошо на самом деле алкоголь сочетается с десертами.

Решив в очередной раз довериться напарнице на свой страх и риск, я отправила в рот сразу два клубничных макаруна. Кожаное сиденье рядом со мной заскрипело, и на него приземлилась Мери.

— Ах, Мишель, и зачем вы ее с Фредди портите? — Остин зачем-то приобняла меня за плечи. — Тейлор такая хорошенькая, прямо как эти самые пирожные.

Совсем рядом послышался громкий женский смех, и я заметила, как к столику приближался Роджер с очередной очаровательной спутницей. Я разом допила клубничный ликер и вновь поморщилась.

— Нет, Тейлор не как пирожные, — Мишель затушила сигарету прямо в бокале с мартини. — Она, скорее, как персик.

— Меня пугают ваши разговоры, — я уже еле двигала языком. — Вы меня как будто есть собираетесь.

— Ну что, девочки, уже обсудили все последние сплетни? — Роджер буквально упал на диван, утаскивая с собой удивительной красоты девушку. Его ладонь автоматически переместилась на стройное бедро, обтянутое синей тканью джинсов.

— Обсуждаем, на какую еду похожа Тейлор, — Брайан хохотнул и вновь отпил пива из высокого бокала. — Пока есть варианты пирожное и персик.

— А мне кажется, ты похожа на мед, — многозначительно изрек пьяный Фредди.

— Спасибо, наверное, — я фыркнула и вновь подперла голову рукой. Я конкретно облажалась, когда согласилась поехать в бар вместе со всеми этими людьми, потому что напилась просто зверски. — Ладно хоть не на апельсин.

— Обычно это я порчу хороших девочек, Мишель, — Роджер закурил, одной рукой продолжая обнимать свою спутницу, имя которой чудесным образом прошло мимо моих ушей. Его вообще называли, кстати?

— Меня не нужно портить, — язык у меня неожиданно развязался. — Я испорчу себя сама.

— Неужели? — Роджер выпустил серый дым изо рта и улыбнулся. Заткнись, Тейлор, заткнись, заткнись, и это я говорила себе, а не ему. — А как на это посмотрит твой жених?

Я неожиданно рассмеялась. Пить мне было нельзя, это понятно.

— Что-то часто ты спрашиваешь о моем женихе, — я закинула ногу на ногу, продолжая облокачиваться руками о стол.

— Да вот думаю, что же он за человек, раз отпускает свою невесту одну выпивать с малознакомыми людьми, — Роджер отпил какого-то напитка из бокала. — Вдруг украдут.

— Не знал, что ты такой поборник морали, дорогуша, — Фредди пришлось придвинуться ближе к нам, чтобы освободить место для Роджера и его спутницы. — У тебя красивые руки, Тейлор, ты случайно не играешь на клавишных?

— Случайно играю, — я отодвинула новую рюмку с ликером. — Прости, я больше не могу. Боюсь откинуться прям здесь с непривычки.

— Ты не говорила, — Мишель надула губы, как будто обиделась. Я лишь пожала плечами, мол, а ты и не спрашивала.

— Идем, дорогуша, — Фредди неожиданно встал и, покачиваясь, протянул мне руку.

— Куда? — спросила с опаской я.

— Я хочу услышать твою игру.

— Сейчас? — я поднесла запястье к лицу, однако цифры упорно не желали складываться перед глазами. — В два часа ночи? Черт, уже два ночи?!

Возвращаться домой стало резко опасно для жизни.

— Давай же, поедем в студию, — Фредди удалось схватить меня за руки. Я не чувствовала в себе сил оказывать хоть какое-то сопротивление, да и желание приключений стало невыносимо сильным после такого количества алкоголя.

— Я сейчас вряд ли до десяти сосчитать смогу, а ты хочешь, чтобы я играла, — я все же встала и тут же чуть не упала обратно под дружный смех Мери и Мишель.

— Мы тоже поедем, — Мишель взяла меня под руку, и мы вместе смогли выйти из-за стола. В результате в студию поехали все.

Теперь я вполне понимала, почему отец так упорно ограждал меня от «цыганщины». Наверняка он был бы очень недоволен, узнай о том, что я весь вечер пила с рок-звездами, а потом заявилась вместе с ними в музыкальную студию в третьем часу ночи.

Честно говоря, я не совсем запомнила, как мы добрались туда, потому что все смешалось в бесконечном потоке ночных огней, но одно знала точно: я хотела быть здесь, с этими людьми. Да, я знала их плохо и мало, но общение с ними стало некой отдушиной. Мое прежнее окружение не могло дать мне такой бури эмоций, да и вообще внушало мне, что быть эмоциональной — плохо. Сейчас же я начинала понимать, что такая жизнь — разнузданная и бурлящая — гораздо ближе, чем я могла себе представить. До этого я просто понимала, что она где-то есть и для кого-то она является повседневностью, но сама всегда находилась в стороне и даже не могла представить, что когда-нибудь окажусь в самом центре этого пьяного урагана раскрепощенной молодости. Пока я ее плохо себе представляла, но она манила меня к себе, и, черт возьми, мне так надоело быть просто хорошей девочкой, которой я на самом деле никогда не была по-настоящему…

В студии пахло совершенно по-особенному. Я даже не была уверена, что смогла бы описать этот аромат, потому что никогда не была в музыкальных студиях, но он был определенно знакомым. Было время, когда я гастролировала по Великобритании, давая концерты в консерваториях с классическими произведениями, но оно давно прошло, однако запах инструментов не изменился. В этот момент я почему-то вспомнила слова Роджера о том, что многие убили бы за возможность провести время с «Queen», а уж за возможность побывать в святая святых — звукозаписывающей студии — и подавно. Именно здесь творилась музыкальная магия, я то и дело вспоминала то безумие на концерте в «Хаммерсмит» и в конце концов поняла, что находиться в свите Королев — это огромная честь.

Мы завалились внутрь огромной шумной толпой, звеня бутылками из-под шампанского и громко разговаривая. Во мне не было ни следа сонливости, наоборот, появилась какая-то безумная кипучая энергия. Прическа растрепалась, поэтому я распустила волосы, позволяя им упасть себе на плечи. С нами были все: Роджер, его девушка, Брайан, Мишель и Мери, и все они были пьяны. Самым трезвым, думаю, был Брайан, потому что он пил только пиво.

Пока Фредди был чем-то занят, я открыла крышку великолепного рояля и начала наигрывать несложную мелодию, чтобы проверить, насколько инструмент был настроен. Выяснилось, что безупречно.

— Отлично играешь, — Меркьюри даже присвистнул. Я самодовольно улыбнулась, продолжая играть Бетховена чисто на автомате, потому что из-за опьянения почти не различала клавиш.

— Это потому, что каждый день я практикую этюды Листа.

— Но они же очень сложные, — Фредди, кажется, не поверил. — Не каждый профессионал за них берется.

— Впервые я начала играть его из чистого упорства, — я смотрела на Фредди снизу вверх, и из-за этого его челюсть казалась еще больше. — Однажды я спросила у своего преподавателя по музыке, почему она не дает мне Листа. Она же в ответ спросила, смогу ли я одной рукой взять аккорд из семи нот в двух октавах. Мне пришлось ответить, что нет, но в результате я смогла.

— Похвальное упорство, — Брайан с грохотом выкинул пустую бутылку в мусорное ведро. Я ничего не ответила, не желая лишний раз напрягать и так заметно уставшие мозги.

— Мы совсем скоро начнем записывать новый альбом, — Фредди еле стоял на ногах, поэтому ему пришлось облокотиться о рояль. — И я написал песню в стиле госпел.

— Госпел? — я переспросила, сложив руки на коленях. — Как в церкви что ли?

— Именно, дорогуша! — Меркьюри вытащил из внутреннего кармана своей куртки экзотического баклажанового цвета какой-то мятый листок. — Я тут набросал ноты, сыграй, будь добра. Хочу услышать мелодию со стороны.

Я распрямила листок, как смогла, одновременно собирая в кучу свои глаза и мозги. Похоже, это было очень в стиле Фредди — притащить всю компанию в студию посреди ночи, чтобы попробовать сыграть новую песню. Честно, я была в восхищении. Слегка размяв пальцы, я начала играть.

Мелодия была не очень сложная, однако играть ее пьяной было настоящим испытанием. Думаю, я могла бы без проблем отыграть фортепианный концерт Рахманинова длиной более сорока минут, потому что знала его наизусть, однако эта песня была новой, а потому и трудной. Мне снова начало казаться, что сознание отделилось от тела, и я в который раз мысленно пообещала себе больше не пить. Тем временем, Фредди начал не очень громко напевать:

— Может ли кто-нибудь, пожалуйста, найти мне кого-то, чтобы любить?

Я знала, что все окружающие смотрели на меня, и в особенности Роджер. Его подружка заснула на его плече, похоже, не рассчитала свои силы, я же продолжала упорно бодриться, пытаясь разобрать ноты на мятом листке. В конце концов, Фредди остановил меня и тут же принялся что-то на нем дописывать.

Выпрямившись, я обернулась. Мишель хлопала, но вяло — силы ее уже тоже были на исходе, однако она продолжала о чем-то говорить с Брайаном.

— Я понял, — неожиданно сказал Роджер. Я полностью повернулась лицом к нему, ожидая продолжения. — Ты похожа на соленую карамель.

Maybe I've been always destined to end up in this place, yeah

Быть может, мне было суждено в итоге оказаться здесь, да,

I don't mean to come off selfish, but I want it all

Я не должен становиться эгоистичным, но я хочу всего.

Love will always be a lesson, let's get out of its way

Любовь всегда будет уроком, так давай же пропустим его,

Cause I know, all I know, all I know

Потому что я знаю, все, что я знаю,

I'm a prisoner to my addiction

Я узник своей зависимости,

I'm addicted to a life that's so empty and so cold

Я зависим от своей пустой и холодной жизни,

I'm a prisoner to my decisions

Я узник своих решений.

The Weeknd feat. Lana Del Rey — Prisoner

11 мая, 1976 год.

Как же чертовски плохо мне было утром, мне просто не хватило бы слов, если бы я хотела описать свое состояние. Но как только я открыла глаза, то единственным желанием было умереть.

Ценой неимоверных усилий я соскребла себя с кровати и выключила дребезжащий будильник, звон которого просто взрывал мои барабанные перепонки. Собрав глаза в кучу, я села на постели и тут же схватилась за голову. Она натурально гудела, я потерла виски, надеясь как-то облегчить свое состояние, однако мне стало только хуже. Пришлось метнуться в ванную комнату, чтобы не вывернуть содержимое своего желудка прямо на бордовый ковер.

Последний раз меня так рвало только когда я отравилась несвежей рыбой в японском ресторане, мне тогда, кажется, было четырнадцать. Не отрываясь от белого друга, я толкнула ногой дверь, чтобы родители не услышали, что я уже проснулась. Или вернее будет сказать воскресла?

Наконец, я встала и тут же поняла, что была в одном белье. Решив сначала умыться, я открыла кран с холодной водой и хорошенько потерла лицо, на котором все еще оставался вчерашний макияж. Боюсь представить, как выглядела моя подушка — наверняка она вся была в тональном креме, потому что я сильно к ней прижималась. На щеке остался след от наволочки, но беспокоило меня совсем не это.

Избавившись от макияжа, я начала с пыхтением наносить увлажняющий крем, как будто он мог хоть как-то помочь. Лицо опухло, под глазами залегли тени, которые я сначала приняла за остатки туши, губы жутко побледнели. Да уж, если родители застанут меня в таком виде, то не видать мне свободы до самой старости.

К счастью, у меня в сумочке завалялась таблетка от головной боли, которую я поспешно проглотила, запивая огромным стаканом воды. Родителей пока слышно не было, но они наверняка уже проснулись и, раз мама ко мне не зашла, значит, не хотела меня видеть.

Оставив окно распахнутым, я поспешно отправилась в душ, чтобы придать своему телу хоть какой-то свежести. Намыливая голову, я все вспоминала окончание вчерашнего вечера. Я совершенно не помнила, как и на чем добралась домой, однако в памяти отпечаталось, как я уронила в коридоре вешалку с одеждой. Вздохнув, я начала смывать пену с волос, надеясь, что я вчера хотя бы не столкнулась с родителями. Чудо, что я сама добралась до своей комнаты и справилась с лестницей в таком состоянии, в каком была вчера, хотя, может, я просто не помнила. Позорище.

Платье и рубашка валялись в плетеном кресле и были безнадежно измяты, поэтому мне пришлось надеть первую попавшуюся юбку и сочетавшуюся с ней блузку. В то время, в которое я начала краситься, я обычно уже выходила из дома, но я не отчаивалась, пытаясь скрыть синяки под глазами тональным кремом. Только схватив сумку, я поняла, что забыла надеть кольцо и медальон с фотографией брата. Его письмо все еще лежало между страниц журнала мод в моей сумке, и я надеялась прочесть его по дороге в университет.

Глупо было надеяться, что мне удастся покинуть дом незамеченной, однако я намеревалась выскользнуть из своей комнаты, чтобы отсрочить неприятный разговор, который непременно устроили бы родители. Голова все еще гудела, мне совсем не помешала бы чашка горячего кофе, однако я была готова от нее отказаться, лишь бы не быть отчитанной.

— Тейлор, — властный голос отца настиг меня у самой лестницы. — Подойди-ка сюда.

Я выдохнула и нервно расправила юбку.

— Доброе утро, — я остановилась у самой двери, готовая бежать в любой момент.

— Присаживайся, — отец опустил утреннюю газету и кивнул на стул перед собой. Меня накрыла волна ужасающего стыда, щеки тут же приобрели малиновый оттенок.

— Я не могу, — я сглотнула, пытаясь не смотреть в глаза матери. — Я опаздываю на учебу.

— Ничего страшного, — папа выразительно на меня посмотрел, и я опустилась на стул, пряча взгляд. Мама молча жевала яичницу, в ее глазах была смесь гнева и негодования. Мне тут же стало вдвое хуже. — Вчера ты об этом не думала, когда заявилась домой пьяная вдрызг в половине четвертого утра.

— В половине четвертого?.. — я тут же закусила губу и вздрогнула, когда мама внезапно уронила чайную ложечку.

— Это было просто отвратительно, Тейлор, — мама говорила негромко, но я понимала, что она жутко злилась. — С кем ты вчера провела вечер? Почему нам ничего не сообщила?

Я молчала, сминая руками синюю ткань юбки. Ох, как же мне было стыдно! Показаться перед родителями в состоянии нестояния, а потом выслушивать все эти слова, которые еще больше давили на мою бедную совесть. Как ни странно, меня не волновало, что я вчера напилась в компании рок-звезд — меня гораздо больше ужасало то, что родители застали меня в пьяном виде.

Наконец, отец ударил рукой по столу. Я вновь вздрогнула и подняла на него глаза.

— Отвечай, когда тебя спрашивают! — он поднялся из-за стола и посмотрел на меня сверху вниз.

— Я была со своими друзьями, — во рту вновь пересохло, я старалась отвечать как можно спокойнее.

— С какими такими друзьями? — мама подняла ложечку и бросила ее на стол. — Что же это за друзья, которые доводят до такого состояния?

Ненужные слова вылетели гораздо раньше, чем я успела осознать, насколько не вовремя я их сказала.

— В воскресенье вы ничего не сказали по поводу моего состояния, хотя я была пьяна не меньше, — я тут же закусила губу, чтобы не сказать больше. Как минимум в одном месте я солгала — в субботу я пила гораздо меньше, нежели вчера.

— Тогда ты была со своим женихом, а сейчас шляешься в компании каких-то непонятных «друзей»! — давно я не видела папу таким злым, однако я вполне заслужила эту вспышку. Внутренне сжавшись, я вновь опустила взгляд на свои руки. — Мы тебя так не воспитывали!

— А разве есть разница, с кем именно я пила? — эта попытка защититься официально признана мною неудачной. — Почему присутствие Джорджа служит оправданием?

Я неожиданно начала раздражаться. Меня бесил сам факт того, что присутствие Джорджа сглаживало все углы пьянства в глазах моих родителей.

— Потому что он твой будущий муж и несет за тебя ответственность! — папа вновь повысил голос, но я только разозлилась еще больше, однако мне хватило здравомыслия промолчать насчет вождения в пьяном виде — не хватало мне еще одних разборок.

— У меня скоро свадьба, а я так и не пожила для себя! — я поднялась из-за стола и сжала в руках ремень сумки. — Я хочу веселиться, у меня, может быть, впервые за долгое время появились друзья, а вы меня отчитываете, как школьницу! Как будто я пью постоянно.

— Не хватало еще, чтобы ты пила постоянно, — отец все же понизил голос. — Двух раз вполне достаточно.

— Позвольте мне жить, как обычной девушке моих лет, — взмолилась я. — У меня же даже не останется никаких воспоминаний о молодости, если я буду продолжать вести себя так, как вы учили.

— Мы учили тебя не позорить свою честь, а также честь семьи, но в последнее время ты упорно мараешь и то, и другое! — мама встала и почти бросила грязную тарелку в раковину, чуть ее не разбив. Мне внезапно захотелось плакать от бессилия.

— Ясно, этот разговор никуда не приведет, — мне удалось ценой неимоверных усилий сделать так, чтобы голос не дрожал. — Просто знайте, что я ни в коем случае не считаю мое вчерашнее поведение нормальным, но и вы поймите, что я не могу всю жизнь просидеть под вашим или кого бы то ни было еще надзором.

После этих слов я направилась к двери. Голова налилась невыносимой тяжестью, когда я нагнулась, чтобы застегнуть туфли.

— Нужно поскорее выдать ее замуж, — голос отца доносился с кухни. — Может, образумится.

На улице мне пришлось надеть солнечные очки, чтобы не было заметно набежавших слез. Как же мне было обидно, никакими словами этого было не передать! Возможно, мне стоило сказать им, что Джордж не такой уж святой, как они думали, но надо мной вновь взяла верх моя неконфликтность.

Только сев в вагон метро, я поняла, что сегодня мне ко второй паре.

До начала занятий оставалось еще сорок минут, поэтому я решила зайти в кафетерий, чтобы хоть немного поесть — в конце концов, я пропустила завтрак. Эмоции уже немного поутихли, но в груди все равно жгла обида. Конечно, вчера я вела себя действительно недостойно, однако родителей, похоже, беспокоило вовсе не это, раз они считали, что вместе с Джорджем мне напиваться было вполне позволительно. На лестнице, ведущей в кафетерий, я со всей силы пнула смятую банку из-под колы, желая хоть как-то выплеснуть свои эмоции.

— Кто-то сегодня явно не в духе, — сверху до меня донесся голос Рейчел. — Привет, Тей.

— Привет, — я поздоровалась с ней довольно сухо, но, впрочем, очень быстро об этом пожалела — в конце концов, Рейчел не имела никакого отношения к тому, что случилось сегодня утром.

— Что-то случилось?

Мы вошли в кафетерий, и над дверью тут же звякнул колокольчик. Внутри было достаточно много студентов, однако для нас все же нашелся свободный столик.

— Я спала три часа и хочу умереть, — присутствие Рейчел мне скорее мешало, однако я не хотела показаться невежливой или еще хуже грубой.

— О, я вижу, — Рейчел рассмеялась, а затем взяла со стеклянной полки какой-то салат. — И в чем же причина такой бессонной ночи? Неужели Джордж?

— Что? Нет! — я продвинулась к кассе и оплатила свой кофе и шоколадный кекс. — Просто провела вечер в шумной компании.

Мне ничем не хотелось делиться с Рейчел, потому что она мало того, что ничего бы не поняла, так еще бы и просила познакомить поближе с «Queen», а мне этого хотелось меньше всего. У меня было к Адамс какое-то отторжение, которое трудно было объяснить. Наверное, оно было вызвано прежде всего ее бездействием в канун Рождества, когда я задыхалась от аллергии на апельсиновый сок, но с того момента прошло почти полгода, так что мне становилось даже совестно за свое злопамятство. Скорее всего, я просто была в ней разочарована, как в человеке, а потому и не могла больше общаться с ней так, как прежде. Один раз разочаруешься в ком-то и все, больше никогда не сможешь посмотреть на него прежними глазами.

— Интересно получается, — мы сели за столик, и я тут же отпила горячего кофе.

— Что же тут интересного?

— Извини, но мне немного трудно представить, чтобы ты проводила вечер в шумной компании.

Чайная ложечка ударилась о блюдце, и я почувствовала в груди жгучее раздражение. Я подняла глаза на Рейчел, которая продолжала говорить, как ни в чем не бывало:

— Ты же такая домашняя, правильная, — она пила зеленый чай и болтала ножкой. — Настоящая леди, одним словом. А настоящие леди не проводят вечера в шумных компаниях, они учат лекции и никогда не прогуливают занятий… Ой, а что это за кольцо? Похоже на помолвочное, Джордж, что же, сделал тебе предложение?

— Да, — я встала так резко, что чашки на столике зазвенели. — Увидимся, Рейчел.

Весь день я думала о словах Рейчел. Мысль о том, что я действительно была настолько скучной и правильной приводила меня в полнейший ужас, я внезапно поняла, что не хочу быть такой. Но с другой стороны я думала о том, что хорошо учиться — вовсе не зазорно, да и с каких это пор я стала стыдиться своего образа жизни?

Как найти золотую середину между бурной молодостью и хорошими оценками? Да и должна ли я была ее искать? Еще две недели назад я была тверда в своих решениях, ни на один пункт не отступала от расписанного в ежедневнике графика и была счастлива этим, а теперь, глотнув единожды свободы, начала сомневаться. Сейчас очевидно было одно: я без пяти минут жена, а это значило, что моя молодость окончится у алтаря, так и не начавшись.

Домой я пришла жутко расстроенной. Мне бы ужасно хотелось побыть одной, однако на вешалке висело мамино пальто, что, конечно же, значило, что и она сама уже пришла с работы. Я застала ее в гостиной с небольшой пластиковой лейкой — она поливала свои любимые орхидеи, которые цвели в этом году как никогда пышно. Заметив меня, мама присела на диван и похлопала рядом с собой.

— Присядь пожалуйста, Тейлор.

Мне не хотелось вновь идти на конфликт, но и разговаривать желания особого не было, однако я опустилась на диван рядом с мамой. Она отставила лейку на журнальный столик, и в гостиной стало неожиданно тихо.

— Сегодня утром разыгралась очень неприятная сцена, — я еле сдержалась, чтобы не хмыкнуть. — Я уверена, что никому не хотелось говорить всех этих резких слов, но, Тейлор, ты должна все же кое-что понимать.

Я не смотрела на нее, опустив взгляд на носки своих туфель. Говорить не хотелось, я догадывалась, что мама сейчас начнет меня отчитывать, и это раздражало.

— Я не оправдываю себя, — говорить приходилось чуть ли не через силу. — Но и прошу меня не отчитывать, в конце концов, я напилась впервые, да и то случайно. Вы с папой так реагируете, как будто я пью постоянно!

— Я сегодня погорячилась, признаю, — мама нервничала, это было заметно по тому, что у нее начинал проявляться в речи ее французский акцент. — Но и ты должна меня понять. Знаешь, у меня тоже была достаточно бурная молодость, но у тебя ситуация другая — ты уже помолвлена.

Я надула губы. Мысли о предстоящей женитьбе неожиданно начали приводить меня в ужас. Мама заметила мое выражение лица и вздохнула.

— Знаешь, меня пугает твое отношение к браку, — она положила мне руку на плечо. — Замужество — это не смерть на плахе и не конец жизни, надеюсь, ты понимаешь это?

— Я понимаю, — я порывисто выдохнула. — Но, когда я выйду замуж, у меня больше не будет личной свободы. Я не уверена, что готова к этому.

Я не уверена, что хочу этого.

— Понимаю, — мама еле заметно улыбнулась. — Не обижайся на отца, он бывает резок. Я рада, что ты нашла друзей, Тей, просто не наделай глупостей, хорошо? Проводи с ними время, ради бога, просто будь осторожна. Девушки же как мотыльки — порхают, порхают, живут одним днем, потом, конечно, выходят замуж… Сейчас, естественно, семьи совершенно другие, современные, но суть не меняется.

— Просто скажи, что ты любила папу, когда выходила за него замуж, — я решилась посмотреть маме в глаза.

— Я его выбрала, — мама внезапно встала, — и не было ни одного дня, когда бы я об этом пожалела. Тейлор, Джордж замечательный парень, и ты будешь с ним счастлива, поверь мне. Не существует той любви, о которой пишут книги и песни, это чувство слишком переоценено, и ты его вряд ли испытаешь за всю свою жизнь, поэтому несколько раз подумай, прежде чем отказываться от семейного счастья в погоне за призраком.

* * *

15 мая, 1976 год.

Прятать письмо от брата было унизительно, но у меня не было выбора — если бы родители узнали, что я поддерживала с ним контакт, то разразился бы скандал такой силы, что мне бы пришлось собирать свои отношения с родителями, и в особенности с отцом, буквально по кусочкам. Он почему-то считал, что раз рассорился с Эдди, то его должен был забыть и весь мир, однако я не могла и не хотела отказываться от любимого брата.

Эдди был старше меня на пять лет, но между нами была такая крепкая связь, словно мы были близнецами. Я носила его портрет у самого сердца и каждый день перед сном молилась, чтобы однажды он пересек порог этого дома, и я могла бы обнять его. Эдди был военным летчиком, и неподчинения воле отца хватило, чтобы папа пожелал не знать более своего сына.

Это было дико, но я ничего не могла поделать, хотя и пыталась. Эдди и папа стоили друг друга — оба упертые, как ослы, и принципиальные, как сицилийцы, а потому уже и не разговаривали друг с другом два года.

В своем письме Эдди сообщил, что с ним все было хорошо, просил обнять за него маму и ни словом не обмолвился об отце. Это делало мне очень больно, но, наученная горьким опытом, я более не вмешивалась в их отношения, про себя решив, что однажды они все же поумнеют. В тот же день я настрочила брату ответное письмо на четыре страницы, в котором сообщила, что скоро выхожу замуж и надеюсь, что он приедет на свадьбу. Вряд ли Эдди будет рад получить такую новость — Джордж ему мало нравился, хотя тогда, когда мой брат покинул дом, мы еще даже не встречались. Впрочем, я надеялась, что мне удалось убедить Эдди в правильности и разумности моего выбора, не даром же я истратила столько бумаги!

Однако письмо мне удалось отправить только в пятницу перед тем, как пойти на работу, потому что в нашем местном почтовом отделении внезапно закончились марки. В последний раз прижав конверт к груди, я опустила его в ящик и воровато обернулась. Глупость и бред — с каких пор я должна опасаться общения с собственным братом, которого я любила больше жизни?

Отношения с родителями оставались напряженными, однако мне начало казаться, что они решили принять мое желание немного повеселиться перед, прости господи, свадьбой. Мне почему-то каждый раз хотелось кричать от одной только мысли о грядущей женитьбе, однако я предпочитала списывать это на волнение.

Настроение немного улучшилось, когда я пришла на работу. Золотистые лучи весеннего солнца проглядывали сквозь стеллажи и играли в венецианском стекле роскошной люстры, которую совсем недавно привезли из Парижа. Мне хотелось как можно сильнее погрузиться в работу, чтобы выбить из головы все ненужные мысли. Эта неделя не задалась с самого начала и упорно не желала становиться лучше, сколько бы усилий я не прилагала. Я зачем-то начала задаваться вопросами о правильности своего выбора, и это касалось не только замужества, а подобные мысли априори не могли привести ни к чему хорошему. Что-то было не так, а я все никак не могла понять, что же именно.

— Привет, — Мишель выскользнула из-за стеллажа, шурша оберточной бумагой. Я устало опустилась на стул и заправила выпрямленную прядь за ухо.

— Доброе утро, — вряд ли оно было добрым, да и предыдущее тоже. Меня съедало чувство беспокойства, ощущение надвигавшейся опасности, хотя ничего такого не предвиделось. Наоборот, моя жизнь должна была стать только лучше.

— Ты чего грустишь? — Мишель подошла ближе и положила мне руку на плечо, а затем отпила холодного, судя по виду, чая. На краях чашки уже были кольцеобразные темные следы, по которым можно было, как по спиленному стволу, определить, сколько раз из нее пили. — Сегодня же зарплату выдают, надеюсь, ты не забыла?

Я сдержанно улыбнулась и покачала головой. Несмотря на наши с Мишель теплые отношения, я не смогла бы ей рассказать о беспокойстве, что мучило меня уже столько дней, потому что боялась, что она будет считать, будто я бесилась с жиру.

— Конечно, нет, — на самом деле я действительно помнила, какой сегодня был день, но отчего-то не разделяла этого радостного настроя. Отлично, я сама себе испортила настроение с утра пораньше. — Еще бы я забыла о таком знаменательном событии.

— Это хорошо, потому что я хотела позвать тебя сегодня вечером отметить мое новое приобретение, — при этих словах карие глаза Мишель загорелись озорным огнем. — Я сегодня внесу платеж за машину, причем полностью! И заберу ее вечером, так что ты сможешь увидеть эту красотку.

— Ого, я даже не знала, что ты откладывала деньги, — Мишель выглядела жутко довольной собой, оно и понятно, автомобиль — это все-таки серьезное приобретение, тем более, что она смогла оплатить все разом. — Но я не буду пить, мне вполне хватило прошлого раза.

Мишель звонко рассмеялась, вновь обнимая меня за плечи, я даже могла почувствовать аромат масляных духов, исходящий от ее смуглой шеи.

— Не волнуйся, я тоже не буду, — зазвенели браслеты на ее руке. — Я с таким трудом сдала на права, так что не собираюсь лишаться их в первый же день вождения. Кстати говоря, у меня даже останется немного денег, так что я предлагаю сейчас по-быстрому закончить работу и смотаться в Кенсингтон Маркет или Биба, посмотреть, что там новенького.

— Почему бы и нет, — я пожала плечами, решив, что мне не помешало бы немного проветриться.

Работа отвлекала прекрасно, но еще лучше отвлекала Мишель — кажется, она притащила сюда всю свою коллекцию виниловых пластинок, и теперь мы вдвоем отжигали под «Venus» группы Shoking Blue. Мишель схватила свою расческу и начала использовать ее в качестве микрофона, катаясь по всему помещению в кресле на колесиках. Кажется, я никогда так сильно не смеялась, потому что у меня даже начали болеть щеки. И все же я подпевала, задыхаясь от смеха и пытаясь не согнуться пополам окончательно.

— Прекрасная богиня на вершине горы в языках серебряного пламени, — я начала петь куда громче обычного, все стеснение куда-то пропало. — Идеал любви и красоты — ее звали Венерой.

Мишель продолжила петь, вращаясь на стуле с колесиками. Пружины ее волос бесконечно подпрыгивали, она даже не пыталась убрать их с лица, улыбаясь во все тридцать два. У Мишель была удивительно широкая улыбка, хотя иногда мне казалось, что она улыбалась только для того, чтобы не заплакать.

— Да, она та еще штучка! — внезапно Мишель вскочила и, подхватив свою расческу, взобралась на стремянку, которую мы использовали для того, чтобы добраться до самых верхних полок. — Что ж, я — твоя Венера и пламя твоей страсти.

Я рассмеялась и начала хлопать, Мишель соскочила со ступеней и поклонилась, отведя одну руку за спину. Она тяжело дышала и, не расставаясь с расческой, упала обратно в кресло. Я подошла к проигрывателю и немного убавила звук — все же мы были здесь не одни, и, если бы кто-нибудь заметил, чем мы здесь занимались, по голове бы нас не погладили.

— Фух, — Мишель утерла выступивший пот со лба. — Этой песне уже целых семь лет, но вставляет она меня по-прежнему!

Вновь рассмеявшись, я опустилась на стул рядом с Торрес. Мне стало довольно жарко от таких безудержных танцев, поэтому я расстегнула еще одну пуговицу на своей блузке.

— Ты, кстати, хорошо поешь, — Мишель выудила из кармана своих широких джинсов пачку сигарет. — В тебя прямо-таки уйма талантов: на пианино играешь, поешь недурно… Может, Фредди возьмет тебя пятой Королевой?

Я лишь рассмеялась и покачала головой.

— Я уже очень давно не пела, — пришлось открыть окно, чтобы в комнате сохранилось хоть немного свежего воздуха. — Сейчас у меня так, вырвалось. Обычно мне трудно побороть стеснение.

— А мне вот все равно, хоть я и знаю, что пою плохо, — Мишель откинулась в кресле и положила ногу на ногу. — Я пою потому, что хочу, а не для того, чтобы это нравилось другим.

На фоне продолжала играть музыка, я налила себе немного холодного кофе из железного кофейника и села обратно. Зажав сигарету между зубов, Мишель сложила все карточки, которые я до этого разобрала по алфавиту, в маленький ящичек и задвинула его в стеллаж. Время за танцами и работой пролетело незаметно, поэтому нам с моей напарницей оставалось только получить расчет за текущий месяц в бухгалтерии и отправиться восвояси.

Как оказалось, мне было жизненно необходимо общество людей. Думаю, если бы не Мишель, то я бы просто увядала дома в одиночестве. В другое время большое скопление людей было бы мне в тягость, но сейчас я чувствовала себя на удивление комфортно. Мишель постоянно что-то говорила, я даже не всегда успевала за ходом ее мыслей, но важно было вовсе не это. Мне впервые было хорошо среди людей, даже на тех вечеринках я не чувствовала себя лучше, чем сейчас.

— Как тебе это платье? — мы бродили по Кенсингтон Маркет уже не менее двух часов, но так до сих пор ничего и не купили. Мишель откуда-то выудила вешалку с висящим на ней бархатным платьем и продемонстрировала его мне. — Впрочем, ничего не говори.

Она тут же повесила его обратно, скорчив такую мину, будто ей предложили надеть половую тряпку. Я качала бедрами в такт игравшей по радио мелодии и лавировала между кружившими в бутике девушками. Мой взгляд упал на модные темно-синие джинсы, руки тут же потянулись пощупать ткань.

— Тебе стоит их примерить, — Мишель тут же откуда-то материализовалась и тоже пощупала штанину. — Мне кажется, они тебе пойдут.

— Почему бы и нет, — я нашла свой размер и сняла вешалку. — Тем более, у меня никогда не было джинсов.

— Серьезно? — Торрес вскинула брови. — Тогда тебе тем более стоит их померить, а потом купить. У современной девушки должно быть не менее двух пар.

Заскочив в освободившуюся примерочную, я тут же стянула юбку и начала влезать в джинсы. Я носила брюки очень редко, точнее сказать, почти никогда, поэтому ощущения были странными. Честно говоря, я даже не понимала, идут ли они мне, поэтому пришлось высунуться из-за занавесок и подозвать Мишель.

— Ну, как тебе? — я вертелась перед зеркалом, слегка задрав блузку, чтобы было лучше видно пояс. Одновременно я повернулась назад, чтобы посмотреть на цену, которая, к моему удивлению, меня вполне удовлетворила.

— Ты еще спрашиваешь? — Торрес полностью отодвинула шторку. — Я, конечно, подозревала, что у тебя классная задница, но даже и подумать не могла, что настолько!

Я рассмеялась и невольно опустила глаза на задние карманы, на одном из которых красовалась красная эмблема. Слегка подтянув пояс, я вновь повернулась.

— Думаешь, стоит взять?

— Ну, естественно! — Мишель усмехнулась и скрылась за шторкой. — Бери и не думай, детка.

В конце концов, я решила довериться мнению Торрес и купить эти джинсы. Хотелось как-то потратить свои честно заработанные деньги и побаловать себя, тем более такой необычной вещью, как джинсы. Не все же мне ходить в строгих юбках и нежных платьях, правда?

Ожидая своей очереди у кассы, я рассматривала бижутерию, вывешенную на довольно внушительном стенде. Мое внимание привлекли заколки в виде ромашек, которые продавались набором. Мишель скрылась среди бесконечных рядов платьев, поэтому мне не у кого было спросить совета, и все же я взяла эти искусственные цветы, решив, что они будут вполне неплохо смотреться у меня в волосах.

Домой я вернулась только к ужину, перед этим клятвенно пообещав Мишель выбраться с ней в бар сегодня вечером. Меня все еще терзали смутные сомнения, когда я мерила джинсы дома перед большим зеркалом, но я все же срезала бирку, решив, что назад пути не было. К ним я подобрала полосатый свитер, рукава которого слегка закатала. Заколки с ромашками сюда, к сожалению, уже не подходили, зато я надела сразу несколько колец на одну руку, как это делала Мишель. Мой сегодняшний наряд разительно отличался от моего повседневного стиля, но мне это на удивление нравилось. Было в этом что-то… волнительное.

Неожиданно зазвонил телефон, и я поспешно взяла трубку.

— Алло?

— Привет, Тей, — я выдохнула — это звонил Джордж. — Как дела? Свободна сегодня вечером?

— Привет, — я закусила губу, думая, как бы поаккуратнее сказать, что сегодняшний вечер я планировала провести с Мишель. — Извини, но меня пригласили сегодня…

— И кто же? — он все еще говорил спокойно, но я не могла не заметить возникшего в голосе напряжения.

— Мишель, — я закусила губу. — Это моя напарница на работе, она купила машину и хочет отметить сегодня.

— Ну, ладно, — я услышала, как он засопел, и сама того не замечая опустила взгляд. — Только не напивайся, как в прошлый раз. Не хочу потом слышать такие красочные рассказы от чужих людей.

— А кто тебе рассказал? — я нахмурилась, однако почувствовала, как щеки начали наливаться краской.

— Это неважно, — Джордж усмехнулся. — Завтра вечером ты должна быть полностью в моем распоряжении. И я заеду к тебе утром, проверю, в каком ты состоянии.

— Ладно, — я хмыкнула. — До встречи.

— Пока, Тей, — и, как пароль, Джордж добавил: — Люблю тебя.

— Я тебя тоже.

Я повесила трубку и проверила содержимое своей сумочки, удостоверяясь, что кошелек и пластинка димедрола были на месте. Сегодня я решила даже нарисовать стрелки, чтобы уж полностью соответствовать своему бунтарскому образу. На губах сверкал клубничный блеск для губ, теперь мне оставалось только дождаться Мишель.

Родители внизу смотрели телевизор, и, как только я спустилась с лестницы, их взгляды направились на меня. Мне отчего-то захотелось сжаться в крохотную точку, только бы избежать расспросов.

— Я пойду прогуляюсь с друзьями, — к моему удивлению, голос у меня звучал достаточно уверенно.

— Куда? — мама поправила на своих коленях клетчатый плед, я заметила, что на журнальном столике дымился свежезаваренный чай.

— В бар.

Отец хотел что-то сказать, но мама на него выразительно посмотрела, и он ничего не стал спрашивать, к моему удивлению. Я даже выгнула бровь, не веря своим глазам. Неужели родители решились прислушаться к моим желаниям и позволить мне немного насладиться молодостью?

— Когда вернешься? — мама укоризненно посмотрела на отца. — Что? Я имею право знать хотя бы это?

— К двенадцати, — в этот самый момент с улицы послышался гудок автомобиля, родители одновременно повернулись к окну. — О, а вот и моя карета. Всем пока!

Я расцеловала на прощанье родителей и выскользнула за дверь, как будто боясь, что меня схватят за шкирку и вернут обратно.

Автомобиль Мишель поразил меня в самое сердце: это был микроавтобус «Фольксваген» насыщенного зеленого цвета, а на водительском сиденье сидела моя до жути довольная напарница. Она помахала мне рукой, приглашая залезать внутрь. Да уж, когда я говорила, что за мной приехала карета, то имела ввиду совсем не возраст автомобиля.

— Привет, — я осторожно захлопнула дверцу, боясь, что она отвалится.

— Привет, — Торрес просто сияла от радости. — Ну, как тебе эта красотка?

Она с любовью провела ладонью по пластиковой панели. Я посмотрела на игральные кости из розового меха, что висели на зеркале заднего вида, и ответила:

— Просто прелесть.

— Я знаю! — к моему удивлению, Мишель без труда завела свою «красотку», и мы тронулись с места без резкого толчка. — Я сегодня ее всю помыла и даже поставила ментоловый ароматизатор. Запах не слишком резкий?

— Нет, — я втянула ноздрями свежий воздух, но все же приоткрыла окно. — А как давно ты получила права?

— Месяц назад, — Мишель ловко крутила баранку, выезжая на четырехполосную дорогу. — Не волнуйся, все будет пучком.

Мне ничего не оставалось, кроме как довериться ей.

— Сейчас я познакомлю тебя с очень модным местом, — к моему удивлению, Мишель довольно ровно припарковалась. — Сегодня я, к сожалению, не пью, но тебя ограничивать не буду.

— Не хочу пить одна, — я спрыгнула на влажный асфальт. Сегодняшний вечер был довольно прохладным, и я пожалела, что не захватила с собой хотя бы пальто.

— Тогда мы поиграем в бильярд, — Торрес закрыла свою ненаглядную красотку и взяла меня под руку. — Ты умеешь играть?

— Немного.

Как только мы вошли, то в нос сразу же ударил запах крепкого алкоголя и дубленой кожи. Нас тут же осветил красный неоновый свет вывески с названием — «Герцог Аргайл» был действительно модным местом. В этот вечер пятницы здесь было довольно людно, а еще очень накурено, думаю, скоро мама начнет спрашивать, не начала ли я дымить.

Сегодня, когда на мне были джинсы, я чувствовала себя гораздо увереннее. В прошлый раз, когда мы пили вместе с «Queen», я все же была будто не в своей тарелке, потому что нежные платья совсем не вязались с этой атмосферой рок-н-ролла, пропитанной виски и сигаретным дымом. Нам с Мишель удалось занять два места у барной стойки, и к нам тут же подошел бармен.

— Добрый вечер, дамы, — парень с копной шикарных черных волос закинул на плечо белоснежное полотенце. — Что будете заказывать?

— Кофе, — Мишель тут же достала сигареты. — И покрепче.

— Сделаем, — бармен подмигнул Мишель и отвернулся, начав готовить кофе.

— Хоть ты и говоришь, что не собираешься сегодня пить, но я рекомендую попробовать мадеру, — Мишель всегда курила слегка прищуриваясь. — Здесь она просто отличная. Поверь, от одного стаканчика ничего не будет.

— Ну, хорошо, — я слезла с высокого стула. — Закажи мне, пожалуйста, я сейчас вернусь.

Видимо, в баре было пыльно, иначе как объяснить, что мне в глаз попала какая-то соринка. Я поспешила в сторону туалета, при этом даже не зная, где он находился, а в спину мне прилетело такое дружеское:

— Я придержу тебе место.

Туалет в самой последней забегаловке наверняка выглядел лучше, чем здесь, однако я все же смогла разглядеть собственное отражение в заплеванном зеркале. В таких местах, как этот бар, важна вовсе не санитария, а атмосфера, культовые пластинки на стенах и присутствие звезд старой и новых волн. Избавившись от реснички в глазу с помощью носового платка, я достала из сумочки клубничный блеск, чтобы обновить его на губах.

— Привет.

Я чуть не вышла за контур губ от неожиданности. Обернувшись, я заметила рядом с пожелтевшей раковиной Светлану.

— Привет, — я поздоровалась в ответ, слишком пристально разглядывая ее узкое бордовое платье. На самом деле я плохо запоминала лица, но Светлану было трудно забыть — у нее были такие выразительные глаза, которые глядели прямо в душу, что отпечатывались в памяти очень и очень надолго.

— Какими ты тут судьбами? — Светлана достала серебристую зажигалку и тут же задымила тонкой сигаретой.

— Я с Мишель, — при упоминании имени моей напарницы девушка скривилась и как-то слишком пренебрежительно стряхнула пепел в раковину.

— М-м-м, ясно, — протянула она. Я, наконец, поняла, на кого Светлана была похожа — что-то в ней было от Мэрилин Монро, возможно, все дело было в волосах. — Что ж, хорошего вечера.

— Э-э… Ну, тебе тоже, — я прекрасно понимала, что ничего такого Светлана не сказала, но она смотрела на меня с какой-то усмешкой, и это бесило меня до зубовного скрежета. Я спрятала блеск обратно в сумочку и вышла в зал, где гремела оглушительная музыка.

За барной стойкой меня ждали Мишель и стакан мадеры, поэтому я решила, что не позволю никому испортить себе настроение, однако рядом с Торрес был еще один человек.

— О, а вот и Тейлор, — Мишель отпила кофе из белоснежной чашки и кивнула в мою сторону. Человек обернулся, оказавшись Роджером. — Видишь, детка, никуда мне от них не деться. Преследуют везде, где только можно.

— Что ж поделать, у нас одинаково хороший вкус на приличные бары, — Роджер поставил высокий пивной стакан на лакированную столешницу, жестом прося бармена повторить. — Привет, Тей.

— Привет, Роджер, — я придвинула к себе стакан с мадерой. Роджер прикурил у Мишель и, зажав сигарету между зубов, облокотился о барную стойку. Янтарная жидкость на дне моего стакана пахла довольно ярко, с оттенком чернослива и, немного пригубив, я убедилась в крепости этого вина. В груди тут же разлилось тепло, а глаза наверняка заблестели.

— Осторожнее с мадерой, она бывает довольно коварна, — Роджер выдыхал серый дым практически мне в лицо, но я не отворачивалась. Вокруг меня постоянно кто-то курил, и я, кажется, тоже начинала становиться зависимой. — Все-таки восемнадцать градусов.

— Остальные тоже здесь? — Мишель закинула ногу на ногу и закурила, как настоящая голливудская актриса.

— Нет, в этот раз нет, — Роджер смотрел на меня странным взглядом, вокруг его глаз снова собрались маленькие морщинки. Ему забавно глядеть на меня? Это все из-за джинсов?

— Я видела Светлану, — я вновь отпила из стакана, стараясь прочувствовать все оттенки этого крепкого вина, но пока ощущала лишь жар в груди.

— Да, мы играли вместе в бильярд, — Тейлор взял очередной стакан с пивом и немного отпил, тут же утирая густую белую пену с верхней губы. — Не хотите присоединиться?

— Я тебя снова сделаю, — Мишель тут же соскочила со стула, всем свои видом выражая полную готовность к игре.

— Ну, это мы еще посмотрим, — Роджер усмехнулся и жестом пригласил нас к игральному столу. — Прошу, дамы.

Оставив на барной стойке деньги, я взяла бокал с мадерой и пошла вслед за Мишель, пытаясь вспомнить, как же играть в бильярд. В носу стоял пряный аромат вина, смешанный с сигаретным дымом, и я вдыхала все глубже и глубже, желая проникнуться этой атмосферой. Мне больше не было холодно после улицы — от промозглости вечера помог избавиться крепкий алкоголь, который я пила мелкими глотками, чувствуя обманчивый аромат чернослива.

— Слушай, а где ты научилась играть? — Мишель все никак не могла подобрать себе кий по росту, в то время как я справилась с этим куда быстрее.

— Джордж научил, — мне вновь стало несколько совестно от того, что мне пришлось ему сегодня отказать, но что поделать, Мишель позвала меня первая, и, если быть предельно честной, мой жених был бы лишним в нашей компании. — Но это было давно, надеюсь, я хотя бы вспомню стойку.

— Привет, Мишель, — рядом вновь откуда-то материализовалась Светлана. Она обворожительно улыбалась, держа в тонкой руке коньячный бокал. Я тут же внутренне напряглась, меня ее присутствие почему-то приводило в смятение.

— Давно не виделись, — Мишель держала кий в руке так, будто он был копьем. Только сейчас я заметила эту жгучую неприязнь между Торрес и Светланой, похоже, до этого я была недостаточно внимательной.

— Вы позволите? — Светлана взяла треугольник и собрала тяжелые шары посередине огромного стола, над которым стояла сигаретная дымка.

— Ты не будешь играть? — Роджер затушил сигарету в стеклянной пепельнице.

— Нет, — девушка улыбнулась. — Но позволю себе поцеловать тебя на удачу.

Светлана оставила на щеке Роджера след от розовой помады, который не спешила стирать, Мишель сделала вид, что ее вот-вот вырвет. Сам Тейлор усмехнулся и все же утер ладонью скулу, избавляясь от насыщенного нюда на своей коже. Я разом допила мадеру, чувствуя, как по всему телу начал распространяться жар. Светлана сегодня была соблазнительна, как никогда.

— Чур, я первая, — Мишель тут же прижалась к столу, целясь в самый центр треугольника. Я же пока неторопливо натирала конец кия кусочком мела, внимательно следя за тем, как Роджер делал то же самое.

У него были красивые руки. По моему опыту, у большинства музыкантов длинные и тонкие пальцы, у Роджера они были не совсем такие, как у других, но нравились мне безумно. Я почему-то сразу представила, как он сжимал ими барабанные палочки, и поймала себя на мысли, что хотела бы посмотреть, как он играет. Роджер дождался своей очереди и тоже принял нужную позу, готовясь нанести удар по глянцевому шару. У Тейлора был очень сосредоточенный вид, все его тело на секунду напряглось, а затем он одним точным движением загнал восьмой номер в сетку.

Когда наши взгляды встретились, я возненавидела коварную мадеру.

— Твоя очередь, — Роджер выпрямился, неотрывно следя за мной.

Я сглотнула и отложила несчастный кусочек мела, а затем сдула с конца излишки. Пустой стакан пришлось отставить, я нагнулась к самому борту, пытаясь вспомнить, чему же меня учил Джордж. Левая нога впереди, правая сзади…

— Давай помогу.

Роджер подошел сзади и сжал мой локоть, располагая его так, чтобы он находился примерно на девяносто градусов к кию. Голова тут же налилась свинцовой тяжестью, я неотрывно следила за его руками, которые казались до того горячими, что должны были оставить следы на моей коже.

— Неотрывно следи за шаром, — он направил кий, который я сжимала левой рукой, в сторону самого близкого к нам шара. Дыхание Роджера было до того шумным, что я, кажется, даже перестала что-либо слышать, кроме него. — Расслабься. Удар должен быть четким.

Но я не могла расслабиться, когда он находился так близко. Это было просто нечестно — мои разум и тело подчинялись совершенно другому человеку. Не мне.

Все мысли в голове перемешались и догоняли одна другую, я ненавидела себя за то, что чувствовала… все это. Мне было жарко от прикосновений другого человека, сердце заходилось в бешеном ритме, когда я чувствовала дыхание Роджера на своей шее, и я бы желала прекратить все это в одну секунду, но не могла. Тело казалось свинцовым, я не имела возможности пошевелиться, парализованная давно забытым чувством. Руки были до того тяжелыми и не послушными, что я едва ли могла ими двигать.

Наконец, удар, и я выпрямилась, отталкивая от себя Роджера. Шар попал прямо в угол стола.

Я испуганно смотрела на барабанщика, проклиная все предыдущие секунды. В мир начали возвращаться звуки, и я уже знала, что Роджер все понял.

— Мне, пожалуй, пора.

Решив спастись позорным бегством, я стала протискиваться сквозь людей, стремясь найти выход. Мишель предложила меня подвезти, но я отказалась, и она тоже все поняла. Меня преследовал насмешливый взгляд Светланы, мне казалось, будто каждый человек в этом чертовом баре стал свидетелем моей измены.

Я бросилась на улицу, и холод вечера тут же начал остужать мои щеки, я все никак не могла надышаться мокрой свежестью. Хотелось пенять на вино, отмотать время назад и никогда сюда не приходить, чтобы не ненавидеть себя за, пусть даже мысленную, но измену. В груди стало тяжело, и я осознала, что никогда прежде мне не было так стыдно. Мне было бы гораздо легче, если бы я ничего не почувствовала, но я почувствовала.

— Тейлор! — я едва ли не взвыла, когда услышала голос Роджера. Как же стыдно! — Что случилось?

— Ничего, — я направилась в сторону дороги, сбегая от любопытных взглядов собравшихся у входа людей.

— Слушай, если это из-за меня, то…

— Не надо, Роджер, — взмолилась я. — Ничего не надо. Ты думаешь, я ничего не вижу? Если ты так испытываешь меня на прочность, то не стоит. Я помолвлена, так что оставь все эти свои штучки для других.

Я продемонстрировала ему сверкающее кольцо на своей руке и вновь развернулась в сторону дороги, желая поймать такси. Больше всего я боялась, что только мне все это привиделось, что я сама все себе придумала.

— Ой, да брось, — он схватил меня за запястье и развернул. — Я еще даже не начинал применять «эти штучки», — Роджер показал пальцами кавычки в воздухе. — Просто у кого-то проблемы, раз ты бесишься даже с таких простых вещей.

Сама не замечая как, я подошла к нему вплотную. Смотреть приходилось снизу вверх, Роджеру, кажется, было смешно. Хотелось ткнуть ему пальцем в грудь и сказать что-нибудь едкое, но я слишком хорошо понимала, насколько глупо это бы выглядело.

— Не строй из себя дурака.

— А ты недотрогу.

Я сощурилась, а затем развернулась на пятках и ушла ловить себе такси. Мне срочно нужно было увидеться с Джорджем, чтобы понять, что мои чувства к нему были прежними.

Одно было неоспоримо: мое тело и разум слишком охотно реагировали на чужие прикосновения, и это меня убивало. О какой супружеской верности могла идти речь, если я позволяла делать такое с собой?

I don't know

Я не знаю,

I get so wrapped up in a world where nothing's as it seems

Я не могу выбраться из мира, где все не то, чем кажется на первый взгляд,

And real life is stranger than my dreams

И реальная жизнь куда страннее моих снов.

I watched my wild youth

Я наблюдал, как моя бурная молодость

Disappear in front of my eyes.

Пропадает на моих глазах,

Moments of magic and wonder

Кажется, что так трудно застать

Seems so hard to find.

Мгновения магии и чуда.

Is it ever coming back again?

Вернется ли это когда-нибудь снова?

Dean Lewis — Waves

16 мая, 1976 год.

За окном разливалось небесно-голубое утро, сменившее розовый рассвет. Я собрала волосы повыше, чтобы не мешали, и поднялась с теплой от тел постели, натягивая на себя белоснежную рубашку Джорджа, под которой ничего больше не было.

Сразу же после бара я поймала такси, чтобы унестись в квартиру своего жениха, которую он недавно начал снимать, и убедиться, что мои чувства к нему остались прежними. Все было неизменным — я отдавалась ему все с той же страстностью, что и прежде, а это значило, что поводов для беспокойства не было.

Но я все же беспокоилась. Реакция, которую показало мое тело на близость Роджера, сегодня вызывала раздражение, но вчера привела меня в ужас. Всю дорогу к Джорджу мне казалось, что я все еще чувствовала жар его тела, и осознание этого факта выбивало меня из колеи. Может быть, в моей жизни впервые происходило что-то, что я не могла контролировать, и мне это совершенно не нравилось.

Однако сейчас я слышала журчание воды из ванной и чувствовала легкую боль в шее, потому что не очень удобно спала из-за того, как меня прижимал к себе ночью Джордж. Он был прекрасным любовником, однако наше с ним поведение в постели в некоторой степени… отличалось.

Я встречалась с ним уже год и за это время успела изучить все его предпочтения вдоль и поперек. Пришлось прийти к неутешительному выводу, что ему нравилось, когда я была менее страстной и более податливой, и в первый раз меня это несколько ранило. Все дело было в том, что я никогда не позволяла показаться наружу своим желаниям, потому что в моей семье — образце английского консерватизма — не было принято показывать свои чувства, скрывая их под маской внешних приличий, но я не могла пойти против своей природы.

В постели я воспламенялась, словно спичка, но Джорджу нравилось, когда я была мягкой, покладистой и в некоторой степени послушной. Он не подавал вида, но я знала, что он не выносил, когда кровать превращалась в поле боя, место боевых действий, и в конце концов я начала стыдиться своего поведения, стараясь изо всех сил перевоплотиться для Джорджа в любовницу мечты. Думаю, вчера у меня это получилось, но мне стоило огромных усилий подавить этот пожар, который грозился перекинуться на все вокруг.

Но сегодня все было спокойно, вкус мятной пасты на языке и запах рубашки моего парня действовали удивительно успокаивающе, это утро не могло быть лучше. Джордж вышел из ванной в одних спортивных штанах, по его телу скатывались одинокие капли после душа. Я сглотнула. И как я могла испытывать влечение к кому-то, кроме него?

— Не хочешь позавтракать где-нибудь? — он вытер голову и оставил полотенце свисать со своей шеи.

— Почему бы и нет, — я пожала плечами и поднялась с постели. — Мне сегодня не хочется ничего готовить.

Джордж оставил свежий поцелуй на моем виске и начал одеваться. Я нашла свои джинсы аккуратно сложенными в кресле у окна, свитер оказался там же. Я все больше думала о том, как сильно Джордж начал походить на Джеймса Дина в последнее время, и мне это нравилось. Все в моем женихе было прекрасно, однако мысли о нем неизбежно со временем вызывали во мне грусть какой-то потери, и я никак не могла этого объяснить. Как будто я что-то упускала, но все не могла понять, что же именно.

Наверное, я гонялась за призраком.

Мы вышли из его квартиры, держась за руки. Я собрала волосы в высокий хвост, чтобы они выглядели как можно более прилично, и закатала рукава джемпера. Выходное утро было прелестным, и я опустила стекло у переднего сиденья, впуская густой ароматный воздух. По радио играла какая-то ненавязчивая песня, и все вокруг располагало к хорошему настроению, но на душе у меня было не так легко, как хотелось бы. Я все еще чувствовала себя виноватой.

— Доброе утро, — в кафе к нам почти сразу же подошла официантка в белоснежном фартуке. — Вы уже определились с заказом?

Девушка лучезарно улыбалась, но не мне, а Джорджу. Сняв солнечные очки, я привлекла к себе ее внимание, а затем очень четко и ясно продиктовала свой заказ:

— Блинчики с кленовым сиропом и латте, пожалуйста.

Джордж заказал себе то же самое, а потом подмигнул мне. Я откинулась на синтетическую обивку кресла и сложила руки на груди.

— Ревнуешь?

— Нет.

Еще бы я ответила «да», умник. Хотя мои чувства были продиктованы не столько ревностью, сколько нежеланием делить своего жениха с кем-либо. Я уже давно поняла, что в отношениях я была жуткой собственницей, отчего и страдала, каждый раз выдумывая себе проблемы на пустом месте. Просто в моей голове не могла уложиться мысль о том, что мне придется делить человека с кем-либо. Он должен был быть моим и ни чьим больше.

— А я вижу, что ревнуешь, — Джордж вертел в руках стеклянную солонку и смотрел на меня, ни на секунду не отрывая взгляда.

— Тебе кажется.

Тарлингтон поднял руки в примирительном жесте, а я чувствовала себя последней негодяйкой, потому что даже не понимала, что именно мне не нравилось.

— Ну, хорошо, — он наклонился ближе ко мне и перехватил мою руку. Я не сопротивлялась. — Не будем портить такое прекрасное утро. Тем более, что я предлагаю сразу после завтрака поехать и купить тебе вечернее платье.

Я удивленно вскинула брови.

— Ты же не забыла, что в следующую пятницу будет вечеринка по случаю выпуска?

— Нет, не забыла, — я покачала головой. — Но не думала, что ты воспримешь мои слова относительно платья так буквально. И откуда же у вас деньги, мистер Рокфеллер?

— Получил первый аванс по футбольному контракту в этом месяце, — Джордж самодовольно улыбнулся. — Так что могу купить тебе практически любое, какое захочешь.

— Ловлю тебя на слове, — я улыбнулась и, перегнувшись через стол, поцеловала его в губы. В этот самый момент принесли наш заказ.

Сразу после того, как блинчики были съедены, а кофе выпит, мы отправились прямиком в Челси. Джордж не обращал никакого внимания на мои причитания о том, что на Кингс Роуд находились только брендовые бутики и что там безумно дорого. Конечно, я бы слукавила, если бы сказала, что мне не хотелось бы иметь вечернее платье оттуда, но меня немного мучила мысль о том, что разорять своего жениха на вечерний наряд не очень-то хорошо.

Впрочем, все эти мысли отступили, как только мы зашли в третий по счету бутик.

— Не нужно так вздыхать, Джордж, — над нашими головами прозвенел колокольчик. — Мы только начали.

— В первом магазине было отличное платье, — он все же вздохнул, несмотря на то, что я ему запретила. — Почему мы не купили его?

— Потому что тут может быть платье получше.

На самом деле то, что Джордж назвал «отличным платьем», было довольно средним. Просто хорошеньким, а мне хотелось чего-то более… торжественного, но не слишком. В конце концов, грядущее мероприятие было довольно важным, и мне хотелось быть наряднее, чем я была в обычные дни.

Мое внимание моментально привлекло платье, что было надето на манекен в самом центре бутика. Одна из девушек-консультантов выплыла из-за кассы и подошла к нам. Точнее, ко мне, потому что Джордж моментально отключился, увидев очередные ряды платьев и юбок, а потому просто следовал за мной. В самом начале наших поисков он еще проявлял какой-то энтузиазм, а потом, видимо, устал. Впрочем, запасы моих терпения и сил тоже находились на исходе, а потому мысленно я уже решила, что если в этом магазине не будет ничего подходящего, то мы вернемся в самый первый.

— Добрый день, — девушка ослепительно улыбнулась. — Могу ли я чем-нибудь вам помочь?

— Здравствуйте. Я бы хотела померить вот это платье, — я кивнула в сторону манекена.

— Одну минуту, мисс.

Пока консультант искала мой размер, я прохаживалась вдоль рядом с пышными юбками и модными сапогами. Это был магазин совершенно другого уровня, чем тот, в котором мы были недавно с Мишель. Мы с Джорджем находились в самом настоящем бутике, каждая вещь в котором буквально кричала: «Я дорогая и элегантная!». Мое внимание привлекло платье из натурального шелка насыщенного синего цвета, с юбкой чуть ниже колена и серебряными пуговицами, однако рассмотреть я его не успела — девушка-консультант вынесла главную звезду.

Скрывшись в примерочной, я тут же скинула джинсы и джемпер. Белье было не совсем подходящим для этого платья, поэтому на плечах выглядывали лямки. Девушка-консультант помогла мне застегнуть его сзади, и когда я подняла взгляд и посмотрела на себя в зеркало, то не смогла сдержать восхищенного вздоха.

Молочный шелк струился до самого пола, оставив открытыми руки. На груди ткань была собрана, открывая ее немного сильнее, чем я привыкла — все же это платье было вечерним. Я отодвинула шторку и жестом подозвала Джорджа.

— Ну, как тебе?

В моем голосе сквозило волнение, потому что для меня было действительно важно его мнение.

— По-моему, потрясающе, — в этот раз взгляд у Джорджа был вполне осознанный, то есть, он сказал это не просто для того, чтобы я от него отстала. Ему действительно нравилось.

— Если вы наденете каблуки, то будет еще лучше, — девушка протянула мне туфли. — Примерьте. Вы сами все увидите.

Встав на каблуки, я повертелась перед зеркалом. Действительно, такая обувь существенно меняла фигуру: я стала как будто стройнее, спина — прямее, а походка — женственнее. Я вышла из примерочной и немного прошлась, разглядывая себя в огромное настенное зеркало.

— Я могла бы собрать волосы, — я приподняла их, оголяя шею. — Или наоборот накрутить кудри.

— Хочешь его взять? — Джордж встал рядом со мной. Я смотрела ему в глаза через отражение в зеркале.

— Конечно! — я повернулась и взяла его за руку, умоляюще заглядывая в лицо. — Пожалуйста, скажи, что мы его возьмем!

— Если ты хочешь, то конечно, — Джордж ослепительно улыбнулся, и я поцеловала его в щеку.

* * *

17 мая, 1976 год.

Решив вновь заделаться в трезвенницы, я за весь вечер выпила лишь одну бутылку вишневой колы и теперь заказала еще одну. Вечер протекал вполне в мирно в том же самом баре, в котором мы с Мишель были накануне. Компанию нам составляли Джон с Вероникой, которые буквально вчера вечером вернулись из Лос-Анджелеса, а чуть позже присоединился даже Брайан со своей невестой. В общем, собрались самые душевные люди.

— Крисси, познакомься, это Тейлор, — Брайан представил нас. — Я тебе про нее рассказывал. Ну, а Мишель ты уже знаешь. Тейлор, это Крисси Мален, моя невеста.

— Представляю, что он мог про меня рассказывать, — я рассмеялась, но все же поднялась со своего места, чтобы пожать Крисси руку. — Рада познакомиться.

— Я тоже! — Крисси ослепительно улыбнулась. Благодаря Мишель я начала знакомиться с гораздо большим количеством людей, чем прежде, и мне это стало даваться несколько легче. — Джон, Вероника!

Было понятно, что, вращаясь в одном кругу, они все будут друг с другом знакомы. Вероника и Крисси тут же обнялись, и я сразу поняла, что они были близкими друзьями. В моей жизни демонстрация искренних эмоций встречалась не так уж и часто, в основном из-за того, что я воспитывалась в консервативной семье.

— Рада видеть тебя, Крисси, — Мишель тоже приобняла девушку, вынув изо рта сигарету, чтобы не дышать ей дымом в лицо. — Когда девичник?

— Не волнуйся, совсем скоро, — Мален рассмеялась.

Брайан со своей невестой разместились рядом с нами, поэтому Мишель пришлось подвинуться. Я не могла не заметить, как Крисси постоянно держала Мэя за руку, и я невольно сравнивала с ними себя с Джорджем.

— Похоже, свадьба у вас совсем скоро? — я не знала, как еще можно было поддержать разговор.

— Да, через две недели, — с этими словами Крисси повернулась к Брайану, влюбленно заглядывая ему в глаза.

— Кстати говоря, вы с Тейлор в некоторой степени коллеги, — Мишель придвинулась ближе к столу, чтобы ее всем было слышно. Крисси вопросительно посмотрела на нее. — Она тоже невеста.

— Правда? — Мален совершенно неожиданно взяла меня за руку. — Поздравляю, Тей! Я же могу так тебя называть?

— Спасибо, — я смутилась и все же улыбнулась. Крисси, похоже, была очень эмоциональной. Или же просто очень влюбленной. — Конечно, можешь. Меня все так и называют.

— А у вас когда свадьба?

— Не знаю, мы еще не назначали день. Я получила предложение совсем недавно.

— А где же твой жених, Тей? — Джон тоже приобнимал свою жену, в их с Брайаном позах была прямо-таки зеркальная схожесть. — Почему ты никуда его не берешь?

Я вновь смутилась.

— Ну, на самом деле, у Джорджа сегодня вечерняя тренировка, — мне совсем не хотелось говорить о том, что буквально накануне мой жених прочитал мне целую лекцию о том, что я не должна была водиться с такой компанией. Я прекрасно понимала его чувства, но вот он никак не желал понять мои — у меня никогда не было друзей, с которыми я вот так просто могла пойти в бар в конце тяжелого дня.

Весь разговор перешел в обсуждение свадебной чепухи. Я заказала себе еще одну бутылку вишневой колы, рядом дымила Мишель. Крисси оказалась совершенно необыкновенной девушкой, впрочем, как и все люди, что находились вокруг меня. Я без конца ими восхищалась, потому что все они были действительно из ряда вон выходящими, никогда прежде я не встречала никого подобного, ни с кем прежде я так не напивалась, но не это было главное.

Взять для начала Мишель. Она сидела рядом со мной и как всегда курила, но не пила — у нее, как никак, теперь была своя машина. Торрес имела невероятную способность делиться своей кипучей энергией, транслировать ее всем остальным и, кажется, она сама даже не подозревала об этом. Она вела себя абсолютно естественно, так, как считала нужным сама, и при этом оставалась яркой, зажигательной звездой. Именно благодаря ей у меня появились первые в моей жизни джинсы, и даже этот комбинезон из зеленого льна, который сегодня был на мне, был куплен по ее совету. Я знала, Мишель не считала себя особенной, но она ей, черт возьми, действительно была.

Мне казалось, что постоянно сравнивать пару Крисси и Брайана с собой и Джорджем — это несколько неправильно, но все мои мысли все равно сводились именно к этому. Я подмечала каждый их жест друг другу, каждый взгляд, которым они обменивались, и приходила к неутешительному выводу, что у нас такого никогда не было и, судя по всему, не будет. Брайан смотрел на Крисси с нежностью и лишь рассмеялся, когда она заказала в баре мороженое. В один момент я подумала о том, что на это сказал бы Джордж, и поняла, что он, скорее всего, счел бы меня инфантильной.

«Ты ведешь себя, как ребенок, Тей»

Сердце болезненно сжалось. Джордж всегда требовал от меня безупречного поведения. Он никогда не озвучивал это свое желание вслух, но я прекрасно знала, что мой жених ожидал от меня безупречных манер и безупречной улыбки на людях. Брайану же, кажется, было достаточно того, что Крисси была рядом с ним этим вечером.

Другой парой, которая украшала этот вечер, были Вероника и Джон. Они были совсем другими, нежели Брайан и Крисси. Мне они казались недосягаемой высотой, в основном из-за того, что уже были женаты некоторое время и у них — о боже! — уже был ребенок. Для меня это меняло решительно все. Если уж пара решилась завести ребенка, значит, они были зрелыми людьми. По моему строго обывательскому мнению Джон и так выглядел самым ответственным из всех четырех участников группы, и это, честно говоря, не слишком вязалось в моей голове с образом рок-звезды. Хотя, возможно, мне было рано делать какие-то выводы, я же знала его совсем немного.

Похоже, Вероника была ненамного старше меня в плане возраста, но уж точно старше эмоционально. Примерно каждый час она поднималась со своего места, чтобы позвонить домой и узнать, как там дела у ее сына, и это вызывало во мне только больше уважения. Джон очень серьезно расспрашивал свою жену о том, что происходило дома. Я казалась себе совсем юной рядом с ними.

И я вновь позволила себе неуместную мысль о том, что у нас с Джорджем так никогда не будет. Даже близко к этому. Джордж никогда не выражал свои чувства на людях, мне иногда казалось, что и слова его ничего ровным счетом не значили. Как будто инструкцию к чему-то читает, а не признается в любви.

В тот момент, когда Крисси принесли сливочное мороженое в креманке на высокой ножке, я впервые позволила себе мысль о том, что, возможно, совсем не любила своего будущего мужа.

— Привет, народ! — рядом с нашим столом откуда-то материализовался Роджер. За его спиной стояла Светлана, которая, кажется, держала Тейлора за руку.

— О, Роджер! — Брайан тут же пожал ему руку. — Присоединишься к нам?

Внутри меня все тут же сжалось, щеки, кажется, налились румянцем, но его не должно было быть видно в тусклом освещении бара. Чего я смущалась? Своего несдержанного поведения в прошлый раз, которое разрушило что-то очень важное во мне? На одну единственную секунду взгляд Роджера задержался на мне, и в это самое мгновение я очень сильно хотела исчезнуть. Лопнуть, как мыльный пузырь. Его губы тронула легкая усмешка, но я совладала с собой, продолжая невозмутимо потягивать вишневую колу через трубочку. Что-то во мне ломалось, и дело было, к сожалению, вовсе не в Роджере.

— Мы со Светланой хотели сыграть партию в пул, — он обвел всю нашу компанию глазами. — Никто не хочет присоединиться? Тей?

Он издевался. Я лишь усмехнулась и покачала головой, не поддаваясь на столь заманчивое предложение. Светлана с интересом выглядывала из-за спины Роджера, и я внезапно поняла, что сегодня у нее была удивительно мягкая улыбка.

— Нет, спасибо, — я отставила пустую стеклянную бутылку на стол. — Нет настроения.

Роджер просто пожал плечами, очевидно, вполне удовлетворившись своей насмешкой. Глупо было бы ставить ему в вину свое замешательство, когда во всем была виновата лишь я одна. Я не могла не заметить, как внимательно за мной следила Мишель, и, в конце концов, я повернулась к ней лицом. Смущение уступило место раздражению и даже некоторой злобе на себя. Со мной происходило что-то важное, что-то, к чему я не вполне была готова.

— Для полной картины нам теперь не хватает только Фредди, — Джон с самым загадочным видом наблюдал, как на небольшую сцену взбирались очередные любители. Сегодня был понедельник, а это значило, что выступить мог любой желающий.

— Смотри, не накликай, — Мишель хохотнула, а затем повернулась в сторону своей сумочки. — Я сегодня не пью, поэтому тут так скучно. Никто не хочет сыграть в картишки?

Я удивленно на нее посмотрела, а Мишель в тут же минуту с самым невозмутимым видом извлекла из своей сумочки потрепанную колоду карт, перетянутую резинкой для волос.

— Раздавай! — Вероника проявила неожиданный энтузиазм. Наверное, только Мишель могла носить в своей дамской сумочке колоду игральных карт.

Официантка, что обслуживала наш столик, бросала на нас обеспокоенные взгляды, но, видя, что мы ничего не сдали в банк перед раздачей, передумала к нам подходить. Конечно, никто бы нас по голове не погладил, если бы мы организовали здесь филиал казино на выезде.

— Я не буду играть, — как только Мишель начала раздавать, Брайан отодвинул карты от себя к Крисси.

— Ладно, мистер зануда, — Мишель улыбнулась, откидывая кудрявую прядь, упавшую ей на лицо, назад. — Тогда предлагаю хотя бы на желание. Раз уж у нас собралась такая детская компания.

— Но только ничего незаконного! — Вероника пригрозила Мишель. — А то знаю я тебя!

— Не нужно волноваться, — Мишель продолжала улыбаться. — Сегодня здесь только приличное общество.

Пока Торрес раздавала карты, мой взгляд невольно останавливался на Светлане и Роджере, что играли в пул совсем недалеко от нас. Похоже, девушка была настоящим мастером в этой игре, потому что загоняла шары в угол с завидным профессионализмом. Роджер, очевидно, в очередной раз пошутил, потому что Светлана громко рассмеялась, отчего ее светлые кудри подпрыгивали, отражая собой золотистый свет лампы. Она подошла к Тейлору и сняла с него солнечные очки, водрузив их себе на нос с самым царственным видом, и мне впервые пришла в голову мысль о том, почему дочь советского дипломата проводила время в такой пестрой компании.

— Тей, сейчас твой ход, — меня привел в чувства голос Крисси. Она совсем не умела играть, а потому за нее все фактически делал Брайан, подсказывая, какие карты лучше выложить.

— Да-да, — я закусила губу и выложила на стол шестерку пики.

Мои мысли были довольно далеко от всего происходящего. Я довольно неплохо играла в девятку, но отчего-то совершенно не могла сосредоточиться — меня снедало беспокойство.

Первое правило творческого человека — не сравнивай себя ни с кем. Никогда и не при каких обстоятельствах, однако я упорно продолжала, пытаясь представить свое недалекое будущее рядом с Джорджем. Дверь, за которой виднелись вечерние посиделки с рок-звездами, профессиональный рост и дружеские отношения со сверстниками, с грохотом захлопывалась, как только я мысленно представляла алтарь. Джордж нуждался в жене, которая целиком и полностью поддерживала бы его начинания. В груди внезапно стало тесно, и я поняла, что не хотела такой жизни.

— Тей, ты проиграла, — голос Вероники вернул меня в реальность. Я вздрогнула, а затем подняла от карт несколько удивленный взгляд. В голове зашумела кровь, до меня доносилось полупрофессиональное пение какого-то парня со сцены под бренчание гитары.

— Проиграла?

Действительно, ни у кого больше не осталось карт. В моих же руках было еще целых четыре. Уже не скрывая свои масти, я выложила их лицевой стороной на стол.

— Ага, — Вероника с беспокойством вглядывалась в мое лицо. — Все в порядке, Тей?

— Да-да, все отлично, — я улыбнулась, не желая портить своим кислым выражением лица этот прекрасный вечер. — И какое же желание я должна исполнить?

Меня совершенно не беспокоило то, что я проиграла в детскую карточную игру, или то, что мне придется что-то выполнить, но мне стало страшно. Джордж не был мне чужим человеком, но совершенно внезапно в моей голове он предстал каким-то монстром, узурпатором, хотя в том, как я позволяла ему вести себя со мной, была только моя вина. Решив отложить свои страхи на потом, я сложила руки на коленях, обтянутых зеленом льном.

— Можно я предложу? — Мишель была полна неподдельного энтузиазма.

— Мне уже начинать бояться? — я вскинула брови, улыбаясь. Мой взгляд с завидной регулярностью возвращался к бильярдному столу.

— О, в том, что я хочу, чтобы ты сделала, нет ничего страшного, дорогая! — неожиданно Мишель приобняла меня за плечи. — Просто сыграй и спой что-нибудь, сегодня свободная сцена.

— Нет, пожалуйста! — я взмолилась. — Лучше предложи что-нибудь другое!

— Ты играешь? — Вероника подняла на меня удивленный взгляд.

— Еще как! — в разговор неожиданно включился Брайан. — Ты бы видела, как она играла в прошлый раз, когда мы…

Мэй осекся. Нам с Мишель оставалось только рассмеяться, девушка даже схватилась за мое колено, подавшись от хохота вперед.

— Когда вы что? — Крисси выгнула бровь. — Продолжай!

— Да неважно, — я отмахнулась. — Я играю на пианино, но, пожалуйста, не заставляйте меня петь!

— Зря ты это сказала, — Джон широко улыбнулся. — Теперь нам ничего не остается, кроме как заставить тебя петь.

— Карточный долг — святое дело! — закивала сидящая рядом Мишель.

— Лучше соглашайся, пока мы не придумали что-нибудь похуже, — Крисси рассмеялась, а затем откинулась назад в кресле. Кряхтя, я встала.

— И зачем я только села с вами играть? — мой тон, может, и был недовольным, но на самом деле я улыбалась. Скрыть свою нервозность было чертовски трудно, но я уже привыкла прятать свои эмоции — такое случается, когда живешь в консервативной семье.

— Ты знала, на что шла, детка, — Мишель, похоже, была чрезвычайно довольна.

— И что же мне сыграть?

— Что хочешь. Главное — спой.

Мишель встала, чтобы выпустить меня из-за стола, и только сейчас я поняла, что же мне придется сделать. Мне придется играть для всех собравшихся людей, хотя большинству, скажем прямо, было все равно на то, кто находился на сцене. Проблема состояла не в том, чтобы исполнить что-то на рояле, а в том, что мне придется петь. От одной только мысли об этом у меня подкашивались коленки.

Но, набрав в легкие побольше воздуха, я села и открыла крышку рояля. В конце концов, мне придется сделать это всего один раз, и я уже много раз выступала на сцене с концертами, но это, казалось, было так давно. Выбрать композицию мне помогли портреты великих артистов прошлого, развешанные на стене напротив. Среди черно-белых снимков я углядела Эдит Пиаф, которая была кумиром моей бабушки, и выбор был сделан.

Я притронулась к клавишам сначала несмело, осторожно, будто проверяя, действительно ли от меня хотят что-то услышать. В последний раз повернувшись в зал в поисках спасения, я увидела лишь взгляды ребят, направленные на меня, и жест поддержки от Мишель, которая широко улыбалась. Я неловко улыбнулась в ответ, замечая, что и игравшие в бильярд Роджер со Светланой отвлеклись от своего занятия. Убрав с лица волосы, я шумно выдохнула и начала играть.

Мелодия начиналась с четвертого такта, очень размеренная и спокойная. Я вспоминала, как получила в подарок от бабушки музыкальную шкатулку, которая только и могла проигрывать, что «La vie en rose». Эта песня мне тогда так понравилась, что я тут же выучила слова, благо, это было несложно — мама позаботилась о том, чтобы я знала ее родной язык.

— Взгляд, под которым я опускаю глаза, улыбка на его губах, — мне пришлось сделать свой голос несколько ниже обычного, чтобы походить на Эдит Пиаф хотя бы немного. — Вот человек без ретуши, человек, которому я принадлежу.

Начала я несколько неуверенно, но затем решила просто представить, что в зале никого не было и что я была совсем одна. Инструмент был прекрасно настроен, дело было лишь во мне.

— Когда он обнимает меня и шепчет мне на ушко, я вижу жизнь в розовом цвете. Он говорит мне ласковые слова. Это простые слова, повседневные, но из-за них у меня хорошее настроение.

Я несколько разогрелась, голос стал куда увереннее. Припев шел большими аккордами, я, наконец, смогла расслабить запястья, как и требовалось, и даже начала получать некоторое удовольствие от своего пения. Левая рука аккомпанировала четвертями, мне внезапно стало совсем все равно на то, что думают о моем исполнении окружающие — я пела для себя, и мне нравилось. Возможно, голос у меня был не самый сильный, но я надеялась, что все компенсировала моя игра.

Исполнение французской баллады увлекло меня настолько, что я даже нашла в себе смелость бросить взгляд в сторону нашего столика и подмигнуть Мишель. Она сидела на самом краю своего стула и внимательно слушала, лиц остальных я почти не видела, потому что на них совсем не падал золотистый свет лампы. Неожиданно для себя я отметила, что и остальные присутствующие тоже слушали меня. Эта песня была очень необычной для такого брутального бара, но никто, вроде как, и не был против.

Я заметила, что на меня смотрел и Роджер. Ощущение стольких взглядов на себе оказалось неожиданно приятным, хоть мне и казалось, что играла я для себя одной.

Наконец, подошло время кульминации — наивысшей точки, самого сильного места. Мне предстояло взять ноту несколько выше, чем я пела до этого, но у меня это вышло неожиданно легко:

— Он для меня, а я для него в этой жизни, — я снова повернулась к инструменту. — Он сказал мне это, поклялся на своей жизни. И когда я замечаю его, то чувствую свое сердце, сердце, которое сильно бьется…

И мое сердце билось часто и гулко, щеки раскраснелись от волнения, но я все же вытянула концовку. Мелодия начала оборачиваться в заключительные спокойные аккорды в мажоре, и все, мое мгновение розовой жизни окончилось.

Я как будто пробежала марафон, потому что глаза у меня блестели, а дыхание оказалось неожиданно тяжелым. Я шокировано смотрела на Мишель, которая даже встала, начиная мне аплодировать. Вокруг послышались другие хлопки, не слишком активные, но видно, что искренние. Едва ли не путаясь в широких зеленых штанинах, я на ватных ногах вернулась к столику, тут же заказывая дополнительную бутылочку вишневой колы, хотя на губах и так было чересчур сладко.

— Это было просто потрясающе, детка! — Мишель тут же стиснула меня в объятиях, а я жадно пила колу прямо из горла — во рту пересохло просто жуть.

— Действительно впечатляюще, — Брайан даже пожал мне руку. — Я уж не буду говорить о том, что удивлен тем, что ты знаешь французский.

— Моя мать француженка, — я не переставала улыбаться и даже не сразу заметила, что к нашему столику были придвинуты еще два стула.

— Есть на свете вещи, которые ты не можешь делать?

Мишель отодвинулась на мое место, поэтому я сидела с краю, практически вплотную к Роджеру. На губах стало нестерпимо сладко от колы, а потому я их облизнула, поворачиваясь в его сторону. Я была возбуждена и чудовищно взбудоражена.

— Есть, — я смахнула с лица волосы. — И их очень много.

— Почему ты не хочешь податься в музыку? — я повернулась к Джону. — У твоего голоса большой потенциал.

— Это как раз та вещь, которую я не могу, — на мгновение я вновь повернулась к Роджеру, встречаясь с его испытывающим взглядом, а затем опустила глаза. — Раньше, когда я брала уроки в музыкальной академии, я участвовала во многих концертах, часто вместе с оркестром, но в конце концов мне надоело исполнять чужую музыку, а сочинить свою я оказалась неспособна.

— Возможно, ты просто плохо пыталась? — похоже, для Роджера эта тема оказалась действительно интересной. Я вновь посмотрела на него.

— Нет, — я покачала головой. — На самом деле, на инструменте может научиться играть любой дурак, не в обиду будет сказано. Ну, ладно, может, не совсем дурак! А вот чтобы создавать свою музыку нужно нечто… особенное. Какая-то искра. У меня ее нет. Такое бывает.

Роджер кивнул в знак согласия, а затем попросил у Мишель прикурить.

* * *

21 мая, 1976 год.

Эта неделя выдалась совершенно дикой, поэтому все вечера я провела либо дома, выполняя домашнее задание, либо в библиотеке в поисках нужной литературы. Близился конец учебного года, и у меня совершенно не было времени на развлечения. Но сегодня был особенный день, в который остаться дома у меня не было никаких шансов.

Прежде, чем начать готовиться к выпускному мероприятию Джорджа, я раскрыла свой ежедневник, чтобы проставить галочки напротив тех дел, которые я сегодня планировала и сделала. Занести статью по истории изобразительного искусства на кафедру — есть. Закончить эссе о поэзии во времена молодой королевы Виктории — есть. Сдать ненужную литературу в библиотеку — есть. Осматривая свое расписание, я вздохнула. Ничего еще не началось, а я уже чертовски устала. Хотелось просто пораньше лечь спать, но я не могла — обещание, данное Джорджу, было сильнее любого утомления.

Чтобы хоть как-то взбодриться, я поставила любимую пластинку Нэнси Синатры и принялась разогревать щипцы для волос. Все же было в этом мероприятии что-то хорошее — не каждый день появляется возможность одеться настолько красиво.

Мне не хотелось обращаться за помощью к маме, после того памятного разговора у меня внутри поселилась не то чтобы обида, скорее, разочарование. Похоже, всю жизнь я обманывалась на ее счет, хотя не сказала бы, что хоть раз замечала бы ее несчастливой. Видимо, мне просто нужно было время, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что мама вышла замуж по другим соображениям, нежели я.

У меня самой же совершенно не было в эти дни времени предаваться пространным размышлениям о том, насколько мне самой было необходимо замужество. Вся моя жизнь встала на прежние рельсы усердной учебы и плотного расписания, в котором не было такой графы, которая включала бы рассуждения о том, любила ли я своего жениха. На этой неделе я виделась с Джорджем раза три и каждый раз была действительно рада встрече, но они все больше напоминали дружеские, нежели романтические. Возможно, супруг-друг — это не так уж и плохо?

На туалетном столике стоял раскрытый медальон с фотографией брата, которую Эдди прислал примерно полгода назад. На нем была темно-синяя пилотка, и он улыбался, опираясь на боковую стенку самолета. Полная фотография лежала в специальной коробке, где хранились все письма Эдди. Я вздохнула — письмо от брата должно было прибыть со дня на день, но его все не было, и я беспокоилась. Что бы он сказал обо мне? О моих поступках и решениях? Мне были так необходимы его совет и поддержка, но я не могла осуждать Эдди за то, что он выбрал свой собственный путь, гораздо более благородный, чем я когда-либо смогла бы выбрать. С тяжелым сердцем я защелкнула крышку медальона, а затем положила его в шкатулку и убрала ее в ящик, подальше от любых глаз.

Я аккуратно прорисовывала алый контур губ с помощью тонкой кисточки. Уже было и не вспомнить, когда я купила эту помаду, потому что пользовалась я ею настолько редко, что она почти не истратилась. Но сегодня был совершенно особенный повод, поэтому, защелкнув золотистый футляр, я сложила ее в маленький клатч, который собиралась взять с собой.

В голове начало возникать напряжение, которое являлось верным предвестником головной боли, поэтому мне пришлось сложить туда еще и пластинку с таблетками. В клатч полетели так же димедрол и немного наличности на всякий случай, и вот он уже едва закрывался.

Вниз я спустилась уже в полном обмундировании: в платье, в туфлях и с накрученными кудрями. Я пахла лаком для волос и пудрой, а еще французскими духами. Идеальный контур губ, идеальные стрелки, ни одной складки на шелковом платье — я была готова к этому вечеру. Жемчужные серьги чувствовались некоторой тяжестью в ушах, но я старалась не обращать на это внимания, держа спину как можно прямее.

Джордж уже приехал, и его пока развлекали мои родители. Я остановилась на предпоследней ступени, смотря на своего жениха с легкой полуулыбкой. Джордж до этого о чем-то увлеченно разговаривал с моим отцом, но затем его взгляд остановился на мне.

— Привет.

Я поздоровалась первая, а затем подала ему руку, чтобы он помог мне спуститься.

— Тей, — он коснулся губами моей щеки, шумно вдыхая. — Прекрасно выглядишь.

— Спасибо, — я улыбнулась шире, довольная тем, что он оценил мои старания. У меня очень устали глаза сегодня, но я старалась не подавать виду, смаргивая напряжение.

Джордж выглядел как всегда безупречно: идеально отглаженный костюм, галстук-бабочка и белоснежная рубашка, волосы, уложенные с помощью геля. Он был красив. Я вздохнула.

Мне было тяжело. Я не хотела никуда идти.

— Дорогая, ты действительно выглядишь великолепно, — отец взял меня за руки и заглянул прямо в глаза. Я опустила взгляд и улыбнулась. — Ты очень-очень красивая, девочка моя.

Я подняла взгляд и посмотрела отцу прямо в глаза. Почему-то я вновь задумалась о том, насколько тяжелым и властным человеком он был, но разве это отменяло мою любовь к нему? Он был моим папой, тем, о ком я всегда могла говорить с гордостью. Я перевела взгляд на маму.

— Давайте я вас сфотографирую? — мама достала из футляра фотоаппарат. — Такая красивая пара должна быть запечатлена.

Мы с Джорджем встали напротив лестницы, он положил мне руку на талию. Я повернулась вперед и улыбнулась как можно более искренне. Да, мы были красивой парой.

— Очень красивое платье, Тей, — как только мама сделала снимок, отец вновь подошел ко мне.

— Это подарок Джорджа, — я повернулась к своему жениху и вновь улыбнулась. Возможно, мне стоило принять обезболивающее чуть раньше.

— Вернешь ее в целости и сохранности, — отец с Джорджем пожали друг другу руки, я смотрела на это почти равнодушно.

— Так точно, сэр, — Джордж шутливо отдал честь и протянул мне руку.

— Удачи, дорогая, — мама приобняла меня, а затем шепнула: — Повеселись там хорошенько.

Я лишь кивнула, а затем сделала шаг за порог.

Официальная часть оказалась до одурения скучной. Я все же заглотила одну таблетку обезболивающего, но сомневалась, что она поможет, потому что воды, чтобы ее запить, было взять абсолютно негде. Однако в тот момент, когда для вручения диплома вызвали Джорджа, я радовалась, как ребенок. Он выглядел на сцене совершенно блистательно, все же было в нем помимо простой красоты нечто такое притягательное, чего не объяснить словами. И все же я закусила щеку, понимая, что к этой радости за его успехи ничего больше не примешивалось. В этот момент мне стало так тоскливо от того, что Джордж, который, возможно, испытывал ко мне чувства куда более романтического характера, не получит полноценной взаимности.

Черт возьми, я была самым настоящим чудовищем, если из-за своей нерешительности или же просто нежелания выходить из зоны комфорта причиняла боль другим людям.

Я стойко терпела все представления сокурсникам Джорджа, улыбаясь самой приветливой из своих улыбок, но я чувствовала, как у меня начиналась мучительная мигрень, которую усиливала громкая музыка. Некоторых людей здесь я уже знала, однако большинство были мне незнакомы, и я просто прижималась к Джорджу, не зная, куда себя деть.

— Добрый вечер, мистер Тарлингтон, — к нам подошел, насколько я понимала, главный тренер футбольной команды Лондонского Университета, часть которого являлся Голдсмитс и за которую играл Джордж. — Мисс Маккуин, прекрасно выглядите.

Мужчина максимально галантно поцеловал мне руку, взглядом остановившись на помолвочном кольце.

— Здравствуйте, мистер Аллен, — они пожали друг другу руки. Я могла с уверенностью сказать, что побледнела, потому что в этот момент у меня начала кружиться голова, но я лишь сильнее сжала его ладонь, стараясь удержаться на ногах.

— Джордж, с тобой хочет увидеться один очень важный человек, — тренер говорил это как бы по секрету, наклонившись ближе к Джорджу. — Главный тренер «Челси» прибудет сюда с минуты на минуту, чтобы познакомиться с тобой лично перед окончательным заключением контракта.

У меня больше не было сил прислушиваться к их разговору, я прикрыла и отставила нетронутый бокал с шампанским, глубоко вдыхая и выдыхая. Становилось нестерпимо душно, а моя мигрень лишь усиливалась.

— Ты слышала, Тей? — похоже, Джордж был в восторге от предстоящей встречи. — Такой важный человек специально выделил время, чтобы встретиться со мной.

— Да-да, — я слегка помассировала висок, пытаясь унять боль в голове. — Джордж, мне что-то нехорошо, я хочу уйти.

— Но ты не можешь уйти сейчас, — он посмотрел мне прямо в глаза. — Давай выйдем на воздух, может, тебе полегчает.

Опираясь на его локоть, я еле дошла до улицы. Я вдохнула полной грудью прохладный вечерний воздух, но легче мне не стало. Даже наоборот — тошнота как будто усилилась.

— Джордж, я же не прошу уехать и тебя тоже, — я почти умоляла. — Просто дай мне уйти домой, я правда ужасно себя чувствую

— Тей, от встречи с этим человеком зависит не только мое будущее, но и твое, — он схватил меня за руки, и в первые секунды я просто опешила от его слов. — Ты должна остаться.

Никогда прежде я не замечала в себе такой острой реакции на его слова. Это можно было сравнить со стремительным закипанием, а головная боль сделала мою злость только острее. Боюсь, у меня даже перекосило лицо от распиравших изнутри чувств. Как он мог думать о ком-то другом, когда я весь вечер буквально умирала от духоты и напряжения?

— Знаешь, что? — я не на шутку разозлилась в этот раз. — Жди своего главного тренера сам, я уезжаю домой. У меня настолько болит голова, что мне даже говорить больно, ты мог бы проявить ко мне чуть больше снисхождения. Может, ты на этом тренере и женишься?

Я почти не соображала, что говорила, потому что сознание совершенно помутилось, а мою голову будто стягивал тугой железный обруч. Держась за виски, я направилась в сторону дороги, чтобы поймать такси. Джордж попытался меня остановить.

— Тейлор! — он попытался схватить меня за запястье. — Ты делаешь большую глупость!

— Да иди ты к черту!

Я была слишком зла и раздражена, и даже предполагала, что завтра могу пожалеть о своих словах. Только в такси меня настигла мысль о том, что моему жениху было гораздо важнее показать меня своему будущему главному тренеру, чем позаботиться о здоровье своей невесты. Именно в тот самый момент удушающей обиды я поняла, что Джордж Тарлингтон будет последним человеком в этом мире, за которого я выйду замуж.

He sang a song when he did it

Он пел песню, пока делал это,

He was cold and he was so unforgiving

Он был холодным и неумолимым,

Now she dances to the song on the minute

Сейчас она танцует под эту же песню,

Yeah, all the time, all the time

Да, все время, все время.

It make her weak when she hear it

Она слабеет, когда слышит ее,

And it got her on her knees like religion

И это поставило ее на колени, как религия,

She was young and she was forced to be a woman

Она была юна, и ее принуждали быть женщиной,

Yeah, all the time, all the time

Да, все время, все время.

The Weeknd — In The Night

22 мая, 1976 год.

Всю ночь я отчаянно проплакала, а потому встала с постели с раскрасневшимися и опухшими глазами. Двойная доза аспирина убила головную боль, оставив после нее лишь ноющее чувство, которое раздражало так, что хотелось лезть на стенку.

Это субботнее утро было бы хорошо провести в постели, не раскрывая штор, и заниматься самобичеванием, но я не могла — сегодня должны были привести французский мебельный гарнитур, который мы с Мишель должны были оформить по всем правилам.

Когда я поднялась с постели, то обнаружила, что все мое тело болело. Голова кружилась, глаза слезились, да и вообще я выглядела так, как будто умерла еще неделю назад. Не было ни одного свидетеля моей вчерашней истерики, которая явилась результатом осознания того, что я не хотела становиться женой Джорджа.

Строго распланированная жизнь крошилась прямо у меня в руках, и я ничего не могла с этим поделать. Впервые чувства брали верх над разумом, одна мысль о том, что мне придется стать женой этого человека, приводила меня в ужас, губы начинали дрожать, а руки совершенно не слушались. В кресле у окна лежало шелковое вечернее платье, которое я вчера стаскивала с себя, стараясь рыдать как можно тише, чтобы родители ничего не услышали. Под ним валялись туфли и клатч, который я не потрудилась разобрать. Слава богу, родители уже спали, когда я вернулась, и мне не пришлось выдумывать оправдания.

Я разрывалась между тем, чтобы позавтракать дома, рискуя встретиться с родителями, и поесть где-нибудь в кафе, что тоже не особо радовало, потому что я хотела показывать свое кислое лицо другим людям как можно меньше. В конце концов, решив, что сейчас слишком рано для того, чтобы мама с папой проснулись, я прокралась на кухню в одной пижаме и стащила кусок маминого яблочного пирога вместе со стаканом сока. На секунду я остановилась возле родительской спальни и выдохнула, услышав мерное сопение обоих.

Бред. В собственном доме приходится красться за едой, чтобы тебя не заметили.

Пирог не доставил мне особо наслаждения вопреки ожиданиям, поела я без особого аппетита. Холодный душ не придал бодрости, мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы не выглядеть так, будто я вот-вот умру от чахотки. В конце концов, я вновь накрутила кудри и накрасилась, почти вслепую, честно говоря, потому что соображала очень плохо.

Хорошо, что всю свою одежду я отглаживала заранее, иначе, мне думалось, я бы сейчас просто села на кровать и расплакалась от того, как тяжело мне было собираться. Благо, у меня были свежие блузка и юбка с нарисованными на ней маками, и я, кое-как собрав себя в кучу, надела солнечные очки, чтобы круги под глазами были менее заметны, и спустилась по лестнице.

— Доброе утро, солнышко, — к моему несчастью, на кухне уже сидела мама и, судя по запаху, варила кофе. — Куда это ты с утра пораньше?

— Доброе утро, — я подставила щеку для поцелуя. — Мне сегодня нужно быть на работе, привозят мебельный гарнитур из Франции.

— Звучит интересно, — мама выключила конфорку под закипавшим в турке кофе. — А как вчера все прошло? Ты вернулась домой довольно поздно.

— Нормально, — я закусила губу, чувствуя привкус персикового бальзама. — Я тебе все позже расскажу, хорошо? Я опаздываю.

— Как скажешь, — мама пожала плечами, наблюдая, как я надевала туфли. Я просто надеялась, что она не замечала дрожи в моих руках и хрипоты в голосе, потому что нормальных оправданий для своего состояния я еще придумать не успела.

Всю дорогу в аукционный дом я думала о том, что мне делать дальше. Теперь я как никогда остро чувствовала, что если выйду замуж за Джорджа, то совершу самую большую ошибку в своей жизни. Я была не для него, а он — не для меня, но в душе все еще было неприятное ощущение, из-за которого я боялась сообщить о своем решении окружающим. Пока я знала точно только одно — мне необходимо избегать Джорджа так долго, сколько это будет возможно. Я не была готова с ним говорить, смотреть ему в лицо и рассказывать, что именно пошло не так прошлым вечером. Да и прошлым ли вечером все пошло не так? Может, все началось гораздо раньше?

Погруженная в свои мысли, я все равно не могла не заметить, как на меня косились некоторые люди, особенно женщины. Одна так вообще смотрела на меня настолько пристально, что я невольно отвела взгляд, а потом она начала качать головой, как бы в осуждении. В моем теперешнем состоянии это вызывало только раздражение, но я все равно осмотрела себя, насколько это было возможно, и все равно ничего не поняла. Никаких пятен на одежде не было, стрелки на чулках не пошли, что, черт возьми, было не так? Достав зеркало, я удостоверилась, что на лице у меня не было написано никаких бранных слов, и в конце концов только больше разозлилась. Нервы сегодня были совершенно ни к черту.

— Доброе утро, Тей.

В комнате как всегда гремела музыка, Мишель носилась туда-сюда с целой кучей бумажек, и мне тут же стало очень стыдно.

— Прости, я опоздала, — я практически бросила сумку на стол. — Гарнитур уже привезли?

— Да, — Мишель нагнулась к столу что-то быстро записывая на бумажке, от усердия даже закусив губу. — Не волнуйся, все успеем. Что это с тобой?

Она смотрела на меня снизу-вверх, приподняв брови в удивлении. Я так и застыла, думая, что же сказать. Нервы сдавали, мне казалось, еще чуть-чуть и все — я закричу.

— А что со мной?

— Ты какая-то бледная, нервная и… — Мишель сделала паузу, — … и на тебе красный лифак.

— Черт, — я подошла к огромному зеркалу, что стояло у самого входа. Действительно, через светлую шелковую блузку довольно сильно выделялось красное белье, которое я, видимо, надела по ошибке, торопясь выкинуть себя из дома без истерик. — А я-то думаю, чего на меня так в метро люди смотрели! Что же сегодня за день-то такой!

Я без сил упала на табуретку, зарываясь пальцами в кудри. Напряженные нервы не желали расслабляться, сердце бешено стучало, заставляя жар разливаться по телу. Я чувствовала себя последней дурой и не знала, что мне делать дальше. Самым лучшим выходом казалось будет объестся апельсинов и умереть от удушья. Уж всяко лучше, чем есть себя по кусочкам.

— Эй, детка, что с тобой? — Мишель отложила бумаги и села на край стола, положив мне руку на плечо. Я тут же почувствовала аромат ее пряных масляных духов, но лишь отвернулась, не желая показывать ей свои раскрасневшиеся глаза. — Давай выйдем и подышим свежим воздухом.

Меня хватило лишь на слабый кивок, потому что все мои внутренние силы были направлены на то, чтобы не разрыдаться в открытую. В горле встал ком, который я все никак не могла проглотить, и я все не понимала, что же именно было не так, что же доводило меня до истерики.

— Ты ничего не расскажешь, да?

Я помотала головой, пряча взгляд. Мне понадобилось несколько глубоких вдохов, чтобы прийти в относительную норму, Мишель все это время молчала и просто держала меня за руки, не мучая расспросами. Говорить все еще было затруднительно, но я была ей благодарна за такую поддержку, и никакие слова не могли бы дать ей понять, насколько.

— Все в порядке. Правда.

Мишель вздохнула и отпустила мои руки, начав рыться в своих бездонных карманах. Конечно, она же не слепая и не тупая, она все прекрасно поняла.

— Слушай, не стоит так расстраиваться из-за того, что у тебя видно белье, — я невольно усмехнулась. Торрес, как всегда, попыталась перевести все в шутку. — С каждым может случиться, тем более, чего тебе стесняться?

— Спасибо, Мишель, — я попыталась улыбнуться. Пришлось несколько раз моргнуть, чтобы прекратить это напряжение в глазах, которое грозилось превратиться в океан слез, вызванных растерянностью.

— У всех бывают плохие дни, — она пожала плечами, ловким движением изящных пальцев выуживая сигарету из уже начатой пачки. — Просто знай, что если ты все же захочешь об этом поговорить, то я всегда готова выслушать. Держать свои переживания в себе гораздо вреднее, чем пить и курить.

С этими словами она подожгла сигарету, что была зажата у нее между пальцев. К этому моменту я была уже вымотана морально настолько, что даже не представляла, что могло бы мне помочь. В груди отчаянно ныло, мне нужно было какое-то… болеутоляющее. Что-то, что помогло бы забыть все переживания и разгрузить голову, заставить избавиться от ощущения того, что я совершала чудовищную ошибку, которое являлось неизменным спутником тех людей, которые сходили с заранее проложенному для них легкому пути.

— Хочешь? Вижу, тебе это сейчас нужно.

Я как-то и не заметила, в какой момент Мишель протянула мне раскрытую пачку «Мальборо». Меня еще мучили некоторые сомнения, но в конце концов я решила, что ничего хуже уже со мной не будет и осторожно вынула одну сигарету.

Само осознание того, что прямо сейчас я прикасалась к чему-то запретному, к чему-то, о чем мама говорила, что это «не для леди», было до жути… приятным. Возможно, решение впервые закурить за меня принял тот самый зародыш бунтарского духа, который до этого я так тщательно подавляла. Однако желание положить сигарету в рот было скорее следствием переживаемого мною горя, которое жгло меня каленым железом со вчерашнего вечера.

— В первый раз сильно не затягивайся, — Мишель дала мне прикурить, одновременно давая наставления. — Так, слегка. Боже, и чему я тебя учу? Теперь мне совершенно точно уготовано место в аду за то, что я развращаю такую конфетку, как ты!

— Думаю, я уже достаточно взрослая, чтобы принимать решения самостоятельно, — я слегка вдохнула сигаретный дым внутрь, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы нежные легкие, совершенно не привыкшие к чему-то настолько токсичному, решили его отвергнуть. Я закашлялась, думая о том, какой же лицемеркой я была, если считала себя достаточно взрослой, чтобы курить, и недостаточно взрослой для того, чтобы сообщить о своем решении разорвать помолвку родителям.

Первая моя сигарета мне совершенно не понравилась. Никакого седативного эффекта я не почувствовала — было лишь отвратительное ощущение жжения в горле и раздиравшего легкие кашля. Во рту все наполнилось невыносимой горечью, мне хотелось плеваться, но я не стала, потому что за мной внимательно наблюдала Мишель, которая курила с удовольствием, еще не доступным для меня. Лично у меня было ощущение сходное с тем, если бы у меня был полный рот золы.

— Легче? — она затушила сигарету в старой консервной банке, которая уже много лет служила пепельницей.

— Легче.

Я, можно сказать, и не солгала, потому что отвращение, вызванное первой в жизни сигаретой, на время вытеснило все остальные чувства. Пересилив себя и не желая упасть перед Мишель в грязь лицом, я докурила и тоже бросила окурок в старую консервную банку.

— Никогда не думала, что скажу это, но тебе в какой-то степени даже идет курить, — Мишель усмехнулась, а я старалась избавиться от тяжелого ощущения в груди, вдыхая как можно больше свежего весеннего воздуха. — Это настолько идет вразрез с твоим милым образом, что становится даже притягательным.

— Это самый странный комплимент в моей жизни, но спасибо, — я грустно улыбнулась, принимая от Мишель пластинку ультрамятной жвачки.

И все же от этой сигареты была своеобразная польза: я смогла собраться с мыслями, взять себя в руки даже в некоторой степени подготовиться к приезду неожиданных гостей.

К заднему двору совершенно неожиданно подъехал великолепный автомобиль. Намытые бока «Альфа Ромео» сверкали на утреннем солнце, заставляя нас с Мишель щурится от бликов. Я монотонно пережевывала жвачку, стараясь перебить горечь, и у меня это вроде как даже выходило.

— Это к нам? — я повернулась к Мишель.

— А к кому же еще? — Торрес сложила ладони козырьком, чтобы не щуриться от яркого утреннего солнца. Только сейчас я заметила, что в кудрявых волосах Мишель застряли мелкие белые лепестки. Задрав голову, я увидела, что огромные раскидистые ветви яблонь были сплошь покрыты цветами, источавшими нежный аромат. Я вдохнула его как можно глубже, желая изгнать из груди эту тяжесть.

Из автомобиля сначала вышел Роджер, а затем пассажирское сиденье покинул Фредди. Его пиджак, расшитый люрексом, переливался на солнце, в огромных очках отражались проезжавшие мимо машины.

— Доброе утро, дамы! — Фредди с жаром сжал наши ладони. Я все еще была слегка не в себе, а появление таких гостей и вовсе заставляло мою голову идти кругом.

— Привет, Фредди, Роджер! — Мишель тут же расцеловала Меркьюри в обе щеки, барабанщику же удалось избежать подобного приветствия. — И какими же судьбами вы здесь в такую рань? Мне казалось, что представители богемы спят как минимум до обеда!

— Дорогуша, у меня к тебе важное дело. До меня дошел слух, что у вас скоро появится занятная вещица…

Взяв Мишель под руку, Фредди увел ее внутрь. Напарница успела только обернуться ко мне, взглядом как бы спрашивая, мол, иду ли я с ними.

— Я еще подышу, — я покачала головой. — Все в порядке.

Мишель кивнула и вновь повернулась к Фредди, увлекая того вглубь помещения, уставленного самыми разными вещами.

— Привет.

Роджер внезапно напомнил о себе, я повернулась к нему, как бы заново открывая для себя его присутствие. Чрезмерное возбуждение в моем поведении уступило место заторможенности, мне едва ли удавалось сфокусировать взгляд на его лице. Роджер смотрел на меня из-под слегка опущенных солнечных очков, ожидая ответа на свое приветствие.

— Привет, — я тут же спохватилась и, стремясь скрыть то, что меня застали врасплох, начала расправлять несуществующие складки на юбке-колоколе. — Какими судьбами вы сюда?

Похоже, Роджер и не собирался заходить внутрь, поэтому я считала себя обязанной начать хоть какой-то разговор.

— Честно говоря, не имею ни малейшего понятия. Фред просто попросил подвезти его, — Роджер усмехнулся, снимая солнечные очки и складывая их в карман темно-синей льняной рубашки. — Милая блузка.

Я тут же зарделась, моментально вспоминая, какого цвета на мне сегодня был бюстгальтер. Щеки наверняка приняли цвет моего белья, я поджала губы в безуспешной попытке сохранить бесстрастное выражение лица.

— Рада, что ты оценил.

Роджер, не считаясь ни с какими приличиями, продолжал меня разглядывать, а мне хотелось закрыть грудь руками и убежать, вопя что-то нечленораздельное. И каким образом я умудрилась так ошибиться сегодня? Похоже, я действительно была не в себе.

— О, да, я оценил.

Тейлор продолжал меня изводить, не позволяя краске сходить с моих щек. Я чувствовала себя прямо-таки голой перед ним, как будто у меня совершенно отсутствовала верхняя часть одежды. Похоже, Роджеру доставляло истинное удовольствие смущать меня, потому что на его губах появилась ухмылка.

Я сделала несколько шагов в сторону огромной яблони, ветви которой раскинулись практически над всем задним двором аукционного дома, желая избавиться от такого смущающего общества, однако Роджер все равно последовал за мной.

— В понедельник в «Герцоге» снова свободная сцена, — Роджер начал издалека. — Стоит ли ждать еще одного твоего выступления?

Я обошла яблочное дерево, вставая между раздвоенным стволом. Признаться, меня удивил его вопрос, но еще больше меня удивил собственный ответ:

— А ты бы хотел его увидеть?

Я всегда ставила под сомнение свою способность флиртовать, но сейчас, похоже, на меня снизошло что-то типа озарения. Либо это было одно из действий сигарет, о котором мне забыла рассказать Мишель.

— Возможно, — Роджер улыбнулся, и было в этой улыбке что-то такое… какая-то смесь удивления и одновременного удовлетворения. — В прошлый раз было довольно неплохо. Мне понравилось.

Я вскинула брови. Мысль о том, что Роджер наблюдал за моим выступлением наравне с остальными, казалась мне почти невероятной. Хотя, что же в этом было особенного? В тот вечер в баре было довольно много людей.

— Я проиграла в карты желание, сама бы я вряд ли решилась на такое, — я пожала плечами, всеми силами стараясь забыть о том, насколько сильно этим утром я ошиблась в выборе одежды. — Находиться в центре внимания — это… не мое.

— А мне показалось, что тебе нравилось.

Я неопределенно повела плечами, на самом деле не зная, что мне следовало на это ответить. Если быть честной, то я была слишком погружена в себя этим утром, чтобы утруждать себя размышлениями над каждой сказанной кем-то фразой. Внезапно подул свежий ветер, который, как я надеялась, сможет остудить мои щеки, но вместо этого он лишь сорвал с ветвей очередные ароматные цветы. Я задрала голову, наблюдая, как лепестки опадали вниз, описывая немыслимые круги в воздухе.

Когда я вернулась взглядом к Роджеру, то увидела, что в его светлых волосах была целая куча яблоневого цвета. Этот факт почему-то вызвал у меня широкую улыбку, и я как-то совершенно неосознанно потянулась пальцами к его голове.

— У тебя в волосах целая клумба, — смеясь, я вытащила несколько лепестков. Роджер удивленно на меня смотрел, а мне и в голову не приходило, что мои действия можно было истолковать иначе, чем банальное желание помочь.

— У тебя тоже, — Роджер уже было потянулся к моим кудрям, но я, смеясь, отскочила.

— Не нужно, — я взмахнула волосами, широко улыбаясь и забыв обо всяком смущении перед ним. — У меня прическа!

— А у меня, ты хочешь сказать, не прическа?

Глядя на меня, Роджер тоже начал широко улыбаться. Я решила уклониться от ответа:

— Пойдем внутрь, — я кивнула в сторону входа. — Мишель с Фредди нельзя оставлять одних надолго.

* * *

24 мая, 1976 год.

Выходные прошли для меня, как в тумане. Внешний мир для меня как будто бы закрылся, я настолько погрузилась в себя, что ничего не хотела, да и не могла, замечать. Возможно, если бы это мое состояние выпало на будние дни, то я бы не смогла находиться в прострации, занимаясь делами и работая, но в воскресенье мне было решительно нечем заполнить образовавшуюся во мне брешь. Пожалуй, единственным спасением и в то же время отравой, была игра на рояле в гостиной: в течение почти часа меня никто не трогал, я могла оставаться наедине с собой и почти что медитировать, вот только больше всего на свете мне хотелось выключить на время мозги и отдохнуть от самой себя.

Я не спешила говорить родителям о разочаровании в своем женихе, которое, я знала, непременно приведет к разрыву, потому что не была уверена, что они поняли бы. В их глазах мой отказ был совершенно беспочвенным, но я сама понимала, что никогда не смогу жить с человеком, которого однажды перестала уважать. Джордж пал в моих глазах окончательно и бесповоротно, и как раз-таки это и мучило меня — у меня складывалось ощущение, что я почти предавала его. Сколько бы я не думала о произошедшем, виновницей разрыва почему-то всегда оказывалась я. Мне было так трудно принять тот факт, что я не любила Джорджа, что в воскресенье я пошла и купила целую пачку сигарет.

Не знаю, с чего начался этот порыв. Наверное, с того, что я перестала соответствовать собственным от себя ожиданиям, а синдром отличницы не позволял этого простить. Мне хотелось быть в собственных глазах максимально гадкой, однако красно-белая пачка так и валялась на дне сумки, даже не распакованная.

Противная, капризная Тейлор, которая бесилась с жиру. Меня тошнило от самой себя и лжи, которой я себя регулярно кормила.

Вечер понедельника обещал быть дождливым. Я торопилась домой, стремясь обогнать огромную тучу, нависшую над Западным Кенсингтоном, и не промокнуть. На улице становилось неожиданно темно, как будто время близилось к ночи, хотя часы на моем запястье показывали всего шесть вечера. Сегодня я весь день пропадала вне дома, стремясь оградиться от назойливых звонков моего жениха, которыми он осыпал меня все выходные, и ни на один из которых я не ответила. Мама, конечно же, замечала все это, но пока ничего не говорила, однако я прекрасно понимала, что в самом скором времени меня ждет допрос с пристрастием.

Мне удалось зайти домой прежде, чем начался дождь. Как только я ступила на крыльцо, то на каменные дорожки тут же начали падать тяжелые ледяные капли. Про себя я молилась, чтобы не началась гроза, которой я до ужаса боялась, потому что в таком случае весь мой вечер обещал превратиться в сущий кошмар.

Но в гостиной меня ждало кое-что похуже грозы.

— Мам, пап, я дома! — я по обыкновению дала о себе знать, как только закрыла за собой дверь. Повесив жакет, я прошла в гостиную, ожидая увидеть там только родителей и никого больше.

— Тей, дорогая, наконец-то ты пришла! — мама, до этого разливавшая чай, выпрямилась и улыбнулась мне. — А у нас сегодня гости.

— Привет, Тейлор.

Джордж встал из-за маленького чайного столика, бросая на огромный ковер черную тень. Золотистый свет торшера освещал его красивое лицо, на котором играла одна из тех улыбок, которые мне раньше очень нравились, но теперь она приводила меня в ужас. За окном послышался первый удар грома, и я вздрогнула, не совсем уверенная, от чего именно. Появление Тарлингтона в нашем доме в этот вечер привело меня в полнейшее замешательство, я не знала, что мне следовало говорить и делать. Внезапно я поняла, что безумно злилась. Джордж пришел сюда так просто, словно между нами ничего не произошло. Моим родителям он, конечно же, ничего не сказал, иначе как посмел бы он заявиться сюда? Я нахмурилась, уже было раскрыв рот для резкого ответа, как меня опередил отец:

— Тей, не стой на пороге, проходи, пожалуйста, — папа, отложив свою газету, тоже встал. — Поприветствуй нашего гостя, прояви хоть немного такта.

Конечно, они ни о чем не догадывались.

Я хотела бы что-нибудь сказать, да вот только не могла. Язык будто бы онемел, а все слова, которые я когда-либо знала, внезапно исчезли из моего лексикона, рассыпались, как бусы, и не в моих силах было собрать их обратно. Я шумно прогоняла воздух через легкие, силясь сказать хоть что-нибудь, но внезапно поняла, что не смогу. Не было таких выражений и слов, которые смогли бы выразить мои негодование, злость, растерянность и обиду, которые я испытывала. Этот внезапный приступ бессилия совершенно выбил меня из колеи, в которую я не желала возвращаться и, приняв, возможно, самое сложное решение в своей жизни, я просто развернулась на каблуках своих туфель и выбежала на улицу под ледяной дождь, сжимая ремень сумки до побеления пальцев.

Золотистый свет гостиной остался где-то позади, сейчас вокруг были лишь сплошная тьма и холод. До меня доносился звук собственного имени, многократно повторяющегося, но я, испугавшись, что меня заставят вернуться, побежала опрометью, совершенно забыв про грозу, которая в обычное время приводила меня в животный ужас.

Сердце гулко билось, юбка, длиной ниже колен, почти мгновенно намокла и облепила ноги, я совершенно не знала, куда бежала и просто неслась куда-то вперед, вдоль рядов идеальных домов с их идеальными лужайками, и молилась, чтобы меня не догнали и не вернули.

В конце концов, через пару кварталов я выдохлась и уже еле передвигала ноги. Мой разум, казалось, немного просветлел, потому что я начинала осознавать, что совершенно не знала, куда шла. Мне было очень жарко, мое тело в буквальном смысле горело, но я тряслась от холода, обхватив плечи. Тонкая блузка промокла насквозь, юбку тоже уже можно было выжимать. Внезапно мое лицо осветило красным неоновым светом, я подняла глаза и увидела перед собой вывеску — «Герцог Аргайл».

Внутри было тепло и очень накурено, я плотно сжала челюсти, чтобы они не так стучали друг о друга. Все еще держа себя за плечи, я вошла внутрь, настолько потерянная, что даже не думала о том, как же я смотрелась на фоне такого пестрого общества. С меня стекала вода, мне еле хватало сил на то, чтобы продолжать держать в руках сумку. Я промокла, словно мышь, но все же взобралась на высокий барный стул.

Бармен, стоявший за стойкой, удивленно осмотрел меня, но все же поинтересовался, что я буду заказывать. Я уже несколько пришла в себя и мысленно выбирала между крепким чаем и кофе, но вместо этого неожиданно сказала:

— Виски, пожалуйста.

Бармен, казалось, удивился еще сильнее, но молча налил мне, к счастью, не пытаясь настаивать на разговоре. Не знаю, чего я добивалась этим своим жалким мокрым видом и бесконечными вздохами, которые вырывались из меня чуть ли не каждые три минуты. От виски мне стало еще жарче, от первого глотка у меня перехватило дыхание, а глаза чуть не вылетели из орбит, но я продолжала пить, понимая, что иначе рисковала заболеть. Да кого я обманывала? Я была бы рада подхватить сегодня воспаление легких и слечь на несколько недель, а потом, может быть, даже умереть. К горлу подкатывала тошнота, мне становилось дурно от собственной слабости. Я бы легко могла вырваться из этого замкнутого круга, перестать бояться и волноваться, врать себе и другим, но не стала.

Горло сжало тугим обручем, я тупо смотрела в свой стакан, ничего не видя. Осознание простой истины унизило меня окончательно — я никогда не любила Джорджа, и это была даже не его вина.

— Тейлор?!

Казалось, вечер не мог стать хуже, однако я, похоже, умудрилась набрести на знакомых. Лениво оторвав руку от горячей щеки, и повернулась.

— Детка, что ты здесь делаешь? — Мишель положила мне руку на плечо. — Что с тобой произошло? Почему ты в таком виде?

Я испуганно смотрела на нее и Крисси, продолжая сжимать в руке стакан. Я одновременно и злилась, и испытывала неловкость, хотя при этом хотелось громко рассмеяться. Голова нещадно раскалывалась, я уже знала почти наверняка, что завтра проснусь со страшной простудой. Убрав влажные пряди с лица, я уже хотела ответить на этот град вопросов:

— Я… — губы задрожали, я все пыталась вдохнуть и произнести хоть слово, но не могла. Взгляд бегал от лица Мишель к лицу Крисси, и я все думала о том, какой же чудовищно жалкой сейчас выглядела. — Я…

Меня душили рыдания, я порывисто выдохнула и отвернулась. В бокал с виски сорвалась первая слеза, я зажмурилась, подавляя свою эмоциональную нестабильность. Залпом допив крепкий алкоголь, я прижала к лицу влажный рукав, надеясь как-то справиться с дрожью во всем теле.

— Боже мой, детка… — Мишель села рядом со мной и одним движением притянула меня к себе, прижав головой к груди. Я бессильно разрыдалась, сжимая пальцами ткань ее цветастого платья. Она гладила меня по волосам и что-то говорила, но я ровным счетом ничего не слышала, а затем почувствовала, как ко мне прижался еще один человек.

— Тей, не плачь, пожалуйста! — Крисси обнимала меня за плечи и, кажется, тоже начала плакать. Мне все же удалось взять себя в руки, и я отстранилась от Мишель, принимая из ее рук бумажный платок.

— Спасибо, — я утерла слезы и, как смогла, убрала со щек следы растекшейся туши.

— Ну, и что же произошло? — Мишель все еще держала одну руку на моем плече, а второй протягивала салфетку Крисси.

— Прости, я всегда начинаю плакать, если это делает кто-то рядом, — она всхлипнула, а затем высморкалась.

— Я его не люблю, — сказав это, я почувствовала, как по моим щекам вновь начали бежать слезы. Плечи затряслись, Мишель протянула мне еще одну салфетку. — Спасибо.

— Кого? — Торрес внимательно смотрела в мои глаза, держа меня за руку. Мой поток откровенности уже было не оставить.

— Джорджа, — я вновь всхлипнула, прижимая платочек к лицу. Мишель шумно выдохнула и всплеснула руками.

— Блять, я-то думала, что кто-то помер, а ты всего лишь не любишь своего жениха!

Я вопросительно на нее посмотрела, Крисси к тому моменту уже тоже успокоилась.

— Он тебя обидел? — спросила она серьезно. Я поразилась такому участию Крисси, с которой мы виделись, в общем-то, всего во второй раз. — Если да, то ты скажи, мы уж на него управу найдем!

— Нет, — я почти перестала плакать. — Я просто его не люблю.

— Крисси, мы отойдем ненадолго, — внезапно рядом с нами оказался Брайан. — Привет, Тей.

— Привет, — я снова всхлипнула, но чувствовала себя уже гораздо лучше. В моем мозгу будто прояснилось.

— Куда это вы отойдете? — Крисси тут же отложила платок в сторону и сложила руки на груди. Я не стала слушать перепалку будущей семейной пары и встала со стула.

— Пойдем, подышим свежим воздухом, — Мишель взяла меня за локоть.

— Там дождь, — предупредила я, покорно плетясь за напарницей по направлению к выходу.

— Он уже кончился, — она раскрыла передо мной дверь и я, смотревшая себе прямо под ноги, тут же с кем-то столкнулась.

— Прошу прощения, — пробормотала я, не поднимая глаз.

— Тей? — я так и застыла перед Роджером, в недоумении хлопая глазами. — Привет.

— Привет, — пробормотала я, стремясь как можно быстрее скрыться с его глаз. Встреча с Роджером смутила меня еще больше, я опустила глаза, как будто это могло скрыть мое заплаканное лицо. Молодец, Тейлор, показалась в своем самом ужасном состоянии перед всеми знакомыми.

— Тей, ты чего не идешь? — Мишель выглянула у меня из-за спины. — А, это ты, Роджер.

Он ничего не ответил — лишь открыл передо мной дверь, позволяя мне выскользнуть на улицу. Роджер зачем-то все продолжал изводить меня своим взглядом, как будто я была унижена недостаточно. Мокрая, заплаканная, с потекшим макияжем… Одним словом, жалкое зрелище.

— Держи, — внезапно на моих плечах оказался пиджак Роджера в черно-белую полоску. Я удивленно посмотрела на Тейлора.

— Спасибо, — почти прошелестела я, потому что голос сел после такого холодного уличного душа. — Я обязательно верну.

— Не сомневаюсь, — он усмехнулся, а затем скрылся внутри бара, оставляя меня в недоумении. Мне отчего-то казалось, что Роджер был… не способен к заботе о других людях.

— Тей, — Мишель взяла меня за руку, вырвав из оцепенения, и повела к своему микроавтобусу, припаркованному совсем рядом со входом. Торрес открыла заднюю дверь. — Давай-ка ты присядешь и все мне расскажешь.

— Да что тут рассказывать, — я вздохнула, опускаясь на пол микроавтобуса и садясь на него, как на скамейку. Поджав ноги и кутаясь в пиджак Роджера, я продолжила: — Я не хочу выходить замуж. На этом все.

Мишель поднялась и включила радио в машине, а затем опустилась рядом со мной, доставая сигарету. Дождь действительно кончился — прошел быстро и обильно, как и любая весенняя гроза. На улице было сыро и прохладно, я еще сильнее прижала к себе пиджак Роджера.

— Будешь? — Мишель протянула мне раскрытую пачку сигарет. Я покачала головой, отказываясь. — Это хорошо, а то наделаешь сейчас в расстройстве глупостей.

— Леди и джентльмены, следующая композиция — «Богемная рапсодия» группы Queen! По многочисленным заявкам слушателей…

Лихорадочно соображая, я совершенно не слушала радио. Я резко встала, роняя полосатый пиджак на колени своей напарницы.

— Понимаешь ли, Мишель! — могу поспорить, что со стороны я выглядела самой настоящей городской сумасшедшей. Заколка уже давно выпала из волос, и я вытащила ее, складывая в карман юбки. — Я всегда думала, что моя жизнь — совершенно идеальна и упорядочена, но оказалось, что эти два понятия совершенно несовместимы! Мой жених — конченый эгоист, отец — чуть ли не домашний тиран, а мать его поддерживает. Я задыхаюсь в собственном доме, каждый мой шаг подвергают осуждению…

Я ходила туда-сюда, сложив руки за спиной и все больше распаляясь.

— Мне всего двадцать лет, жизнь же только начинается! Я сама не знаю, чего хочу! — я согнулась пополам и рассмеялась. Мишель смотрела на меня огромными глазами, наверняка думая, что я уже успела основательно напиться. До меня смутно доходили слова песни, игравшей по радио, которые как нельзя лучше подходили под мое состояние. Я не хочу умирать, но иногда вообще жалею, что родился. — Ах, эта «Богемная рапсодия»!

Доведенная до отчаяния, я снова села рядом с Мишель и расплакалась, закрыв лицо руками. Меня лихорадило, голова гудела, и я совершенно потеряла ощущение окружающего пространства.

— Моя жизнь рушится, и я ничего не могу с этим поделать.

Мишель ничего не сказала, она просто затушила сигарету о подошву своих кед и притянула меня к себе, выбросив окурок куда-то вперед.

— Ты несешь какую-то чушь, Тейлор Маккуин, — ее тон не был осуждающим. Наоборот, она говорила очень серьезно. — Но сегодня ты этого уже не поймешь, я объясню тебе это завтра.

Ее руки были теплыми, но мне все равно было холодно. Меня продолжал бить озноб, Мишель вновь накинула на меня пиджак Роджера. Я тупо смотрела вперед, но больше не плакала — лицо все еще было влажным, однако слез уже не было. Мы продолжали сидеть молча, пока из бара не показались остальные. Я тут же начала утирать лицо, в тайне надеясь, что ни Крисси, ни Брайан, ни, тем более, Роджер, не подойдут к нам.

— Тей, — Крисси присела передо мной. Я напряженно смотрела на нее, желая просто исчезнуть. — Не знаю, что уж там у тебя произошло, но ты не должна так убиваться. Чтобы развеять твою грусть, я бы хотела пригласить тебя на свой девичник. Ну и на свадьбу, конечно же.

— Ну что ты, Крисси, это неудобно, — я тут же покраснела и опустила глаза. Роджер и Брайан стояли в стороне и о чем-то говорили, Тейлор как всегда курил.

— Очень удобно, Тей! — Крисси улыбнулась и взяла меня за руку. — Пожалуйста, не отказывайся, я бы очень хотела видеть тебя в числе гостей.

— А Брайан не будет против? — я невольно бросила взгляд на Мэя, однако он не смотрел на меня. Зато на меня смотрел Роджер.

— Конечно же нет, дорогая, — Крисси рассмеялась. — Ну, так что, я могу ждать тебя в четверг?

— Если тебе это будет приятно, — я невольно улыбнулась. На большее в своем текущем состоянии я не была способна.

— Очень! — девушка широко улыбнулась и встала. — Мне это будет очень приятно! Увидимся в четверг, Тей!

Напоследок сжав мои руки, Крисси почти что вприпрыжку побежала к Брайану. У меня не было сил на то, чтобы думать о том, сделала ли она это приглашение из жалости или по каким другим причинам, это было просто невозможно, поэтому я решила поразмыслить об этом завтра. С трудом встав, я подошла к Роджеру, протягивая его пиджак.

— Спасибо, Роджер, — я старалась не смотреть ему в глаза — это было выше моих сил.

— Не нужно, — он покачал головой и выбросил окурок. — Вернешь потом.

Наверное, ему было просто противно смотреть на меня.

— Идем, — Мишель усадила меня в свою машину. — Отвезти тебя домой?

Мысль о возвращении домой привела меня в полнейший ужас, но идти мне было решительно некуда. Все поняв по моему лицу, Торрес вздохнула, а я же сгорала от стыда за себя.

— Понятно, — Мишель дотронулась до моего лица. — Боже, да у тебя же жар!

— Прости, что я испортила тебе вечер, — я посильнее запахнула пиджак Роджера на груди, стараясь не стучать зубами.

— Глупости, — Мишель фыркнула, а затем вставила ключ зажигания и завела микроавтобус. — Для чего же еще нужны друзья?

Несмотря на свое ужасное состояние, я была растрогана до глубины души ее добротой. Я не заслуживала такого друга, как Мишель.

— Куда мы едем? — спросила я, хотя и так уже знала ответ.

— Ко мне домой, — ответила Мишель, выворачивая с парковки.

And I can no longer ignore

И я больше не могу игнорировать,

The ivy growing tall

Как высоко взвился плющ.

This life don't suit me anymore

Эта жизнь больше мне не подходит,

The writings on the wall

Это предначертано судьбой.

MARINA — Handmade Heaven

— Мам, не надо никуда приезжать, я переночую у подруги, — я прижимала пластиковую трубку к уху, опираясь плечом о стену, обклеенную бумажными обоями. — Я тебе завтра все объясню, хорошо?

— Тей, твое поведение пугает меня, — мама была очень взволнованна, это было заметно по ее голосу. — С тобой точно все в порядке?

— Да, мам, все хорошо, — вранье чистой воды, но ничего объяснять не хотелось. Я прикрыла глаза, которые чудовищно болели после стольких слез. Мишель чем-то гремела на маленькой кухне, я пыталась заглянуть туда, но провод телефона был недостаточно длинный, чтобы впустить меня хотя бы в коридор. — Я вернусь завтра домой.

— Надеюсь, — мама замолчала на несколько секунд, мне тоже не хотелось говорить. — Спокойной ночи, Тей. Надеюсь, завтра ты нам расскажешь, в чем дело.

Я на это ничего не ответила, лишь пожелала в ответ спокойной ночи и положила трубку. Опустившись на подлокотник старого кресла, я даже и не заметила, как пиджак Роджера соскользнул с моих плеч и упал куда-то назад. Я тупо смотрела вперед, не понимая, в какой момент все пошло не так. У меня был, несомненно, жар, потому что я едва ли могла сохранять ощущение пространства, но конечности налились тяжестью настолько, что я просто не могла заставить себя встать и хотя бы сесть удобнее. Все произошедшее со мной этим вечером казалось мне каким-то сюрреалистичным сном, от которого хотелось проснуться, но у меня, опять же, не хватало сил. Я чувствовала себя жалкой, виноватой и совершенно никчемной, чувство отвращения к самой себе стремительно заполняло мои легкие, вызывая спазмы и слезы.

— Ты почему до сих пор не разделась, а? — Мишель, казалось, была возмущена до глубины души. Она тут же отставила огромную кружку с дымящимся в ней напитком, от которого шел насыщенный травяной аромат. Я смотрела на нее рыбьими глазами, как бы прося прощения за то, что доставила ей столько хлопот. — На тебе же вся одежда мокрая! Вздумала воспаление легких подхватить? Не в мою смену!

Она чуть ли не насильно заставила меня подняться и уже было начала расстегивать пуговицы на моей блузке, когда я отвела ее руки

— Мишель, мне так жаль, что я доставляю тебе столько хлопот, — я закусила губу. — Может, мне лучше уйти?

— Еще раз скажешь нечто подобное, и я разозлюсь всерьез, — она нахмурилась и сложила руки на груди. — Куда я тебя отправлю в таком состоянии? Ты же не в своем уме! Наделаешь глупостей или свалишься в какую-нибудь канаву от жара. Просто молча раздевайся, а я приготовлю тебе постель.

Мне хватило сил лишь на то, чтобы кивнуть и начать расстегивать блузку дрожащими пальцами. Все тело бил озноб, только сейчас я поняла, как мне было на самом деле холодно. Пока я стаскивала с себя насквозь промокшую одежду, Мишель вытащила с, кажется, балкона раскладушку и принялась ее расставлять.

— Прости, не могу предложить тебе ничего лучше, — она, кажется, правда сожалела, что не могла предоставить мне постель удобнее, чем эта. На мои заверения в том, что я ей жутко благодарна и за это, она лишь отмахивалась — видимо, такое гостеприимство было само собой разумеющимся.

Я чувствовала себя виноватой еще и потому, что была просто-напросто не в силах по-настоящему отблагодарить Торрес за то, что она была так ко мне добра, поэтому я молча наблюдала за тем, как она извлекала из шкафа белоснежное постельное белье. Квартира у Мишель была небольшая — всего одна комната, кухня и балкон, но сразу чувствовалось, что человек здесь жил творческий. Стопки книг на полу, стены, обклеенные самыми разными фотографиями, специальный стеллаж для виниловых пластинок и сам проигрыватель, стоявший прямо на полу у старого продавленного дивана — все говорило в пользу беспорядочного с виду, но отнюдь не сумбурного образа жизни. Светильник заменяла одинокая лампочка, свисавшая на проводе с потолка, однако ее было вполне достаточно для такой небольшой комнаты. Мне отчего-то казалось, что гости у Мишель бывали не так уж часто.

Как только я стащила промокшие насквозь чулки, Мишель тут же вручила мне сухую футболку и шорты, напоминавшие мужские семейные трусы.

— Даже не отказывайся, — Мишель предупредила слова, готовые сорваться с моего языка. — Ты же не собиралась спать голой?

Я тут же закрыла рот и опустила взгляд, принимая одежду.

— Спасибо большое, — я просто надеялась, что это прозвучало достаточно искренне, потому что моя благодарность Мишель за ее заботу и беспокойство была практически безмерной.

Футболка пахла цветочным стиральным порошком и оказалась мне совершенно по размеру, вероятно, потому, что она принадлежала Мишель. Торрес тем временем заправила для меня постель, и я тут же нырнула под воздушное одеяло, стараясь не стучать зубами от бившего меня озноба.

— Надеюсь, он еще не слишком остыл, — Мишель поправила мою подушку и протянула чашку с чаем, травяной запах которого тут же перебил аромат чистой и свежей постели.

— Спасибо, — я приняла напиток и аккуратно отхлебнула, все же немного обжигая себе язык. Мне не удалось скрыть гримасу отвращения, которую этот чай вызвал во мне, однако Мишель лишь улыбнулась на это.

— Знаю, противный, — напарница подоткнула мне одеяло со всех возможных сторон. — Бабушка всегда заваривала мне его, когда я болела или начинала заболевать. Зато завтра ты проснешься уже без жара.

Горечь трав мне пришлось перетерпеть. Я послушно пила горячий чай, а Мишель тем временем села рядом со мной прямо на пол, подперев голову рукой. Будучи все еще под властью высокой температуры, я не могла справиться с бурей мыслей, что одолевали меня с невероятной силой: одна и та же навязчивая идея вертелась в моей голове снова и снова, не давая мне покоя. Казалось, будто воздух звенел, я еле держала кружку в руке, чтобы не выплеснуть ее содержимое на белоснежный пододеяльник.

— Мишель, почему я такая дура? — я не выдержала этого молчания. Из раздраженных глаз вновь полились слезы, я стремительно теряла над собой контроль. — И почему я не могу просто его любить? Тогда бы я, наверное, смогла бы простить все его выходки!

— Тише, тише, — Мишель взяла меня за руку и забрала чашку. — Ты не в себе, детка. Давай ты поспишь, и мы обо всем поговорим завтра, хорошо? У тебя жар.

Она сказала что-то еще, но я не услышала, лишь послушно кивая. Я чувствовала себя маленьким больным ребенком, которого мать отпаивала теплым молоком, чтобы снизить температуру. В конце концов, напряженные до предела нервы сдались, и я провалилась в тяжелый болезненный сон, который всегда приходит, как только отступает жар.

* * *

Просыпаться было тяжело. Ощущение было крайне странным — только что я была погружена в глубокий сон, а теперь просто очнулась, будто вынырнув из плотной мутной воды. Мне было очень тепло, даже в некоторой степени жарко, однако я не спешила выпутываться из своего кокона, в который превратилось пышное одеяло. Открывать глаза не хотелось, однако в комнате было так светло, что веки разлеплялись сами собой.

Некоторое время я просто лежала, смотря в потолок, про себя отмечая, что в углу побелка вот-вот была готова отвалиться. Дверь на балкон была наполовину открыта, и я могла услышать рев двигателей проезжавших мимо автомобилей. Теплый весенний воздух перемешивался с запахом сигарет, и я поняла, что Мишель находилась на балконе и курила.

Стекло, вставленное в балконную дверь, задребезжало, как только Мишель вернулась в комнату и закрыла щеколду. Кажется, она обо что-то споткнулась, потому что я услышала шипящее: «Черт!», а затем грохот, но мне не было видно, потому что я лежала головой в сторону балкона.

— Доброе утро, — я все же повернулась на бок, все еще прижимая к себе одеяло.

— Доброе утро, — Мишель, все еще немного сонная, выглядела очень по-домашнему в своей полосатой короткой пижаме. Ее кудрявые волосы, еще не прирученные расческой, были просто собраны сзади и падали ей на лицо. Торрес, казалось, была смущена. — Извини, это я тебя разбудила?

— Нет-нет, — я приподнялась, заставляя раскладушку издавать протяжный скрип. — Я проснулась сама.

— Как ты себя чувствуешь?

Только вопрос Мишель заставил меня прислушаться к своим внутренним ощущениям, до этого момента я, казалось, совершенно забыла о своей болезни. На меня тут же накатили воспоминания о вчерашнем вечере, и я жутко смутилась, стыдясь своего поведения.

— Хорошо, — щеки, которые и до этого были румяными, казалось, покраснели еще сильнее. — Очень хорошо, спасибо.

— Я сейчас принесу тебе еще того чая, пока мы не сели завтракать, — Мишель скрылась в коридоре, а затем вернулась с тапочками. — Держи. Пол довольно холодный.

Меня до слез трогала ее забота, но, в отличие от себя вчерашней, я не собиралась плакать. Мишель просто не заслужила становиться свидетельницей моей очередной истерики, тем более, жар у меня вроде как спал, и я могла рассуждать обо всем куда более здраво.

На несколько мгновений исчезнув на кухне, Мишель вернулась в комнату, шаркая тапочками по облезлому паркету, а затем вручила мне огромную кружку, которая до этого была накрыта блюдцем. Неужели она заварила его для меня заранее?

— Спасибо большое, — я села повыше и взяла кружку, стараясь не сильно обжечь пальцы. Мишель ничего не ответила, лишь пододвинула табуретку и села рядом.

— Похоже, тебе действительно лучше, — она подперла подбородок рукой, наблюдая, как я давилась ее горьким чаем. — Ты сегодня хотя бы не ноешь.

Мишель широко улыбалась, и я поняла, что она шутила. Сегодня, когда у меня была свежая голова и свежие мысли, я могла переосмыслить свое поведение и свои вчерашние решения. Прошлым вечером я загрузилась по полной, возможно, поэтому я и впала в практически безумие. Воспоминания о вчерашнем дне тут же отравили утро, с моих губ исчезла улыбка.

— Эй, Тей, я же шучу, — Мишель, похоже, приняла это на свой счет. Она взяла меня за руку и слегка сжала ладонь, я вновь попыталась улыбнуться.

— Нет-нет, это не из-за тебя, — я сжала ее руку в ответ. — Я просто не знаю, что мне делать дальше. Вчера я опозорила себя, как только смогла…

— Вот уж ерунда! — Мишель даже как будто разозлилась. — Ты уж меня, конечно, прости, но я вообще не понимаю, в чем твоя проблема. Разлюбила жениха — брось его!

— Но я же согласилась на его предложение… — я пыталась оправдаться. — Обещала ему…

— Возможно, я вмешиваюсь не в свое дело. Прости меня за это заранее, но я не могу оставаться в стороне, пока ты загибаешься у меня на глазах, — Торрес говорила очень серьезно, почти насильно заставляя меня слушать ее. — Ты упускаешь из виду одну очень важную истину: если уж ты решила ввязаться в отношения, то в них должно быть комфортно обоим. Тебе некомфортно быть рядом с… как там его? Джордж? И ты должна его бросить! Судя по всему тому, что ты вчера наговорила, то ты его даже не уважаешь, уж прости, о каком же тогда браке может идти речь?

Я тупо смотрела в чашку, на дне которой осталась лишь заварка. Мне совершенно нечего было возразить, и это делало мне больнее всего. Когда ложная уверенность в своей правоте застилает глаза, то прозревать становится невыносимо больно.

— Знаю, мои слова тебя ранили, но, поверь, чем раньше ты это поймешь, тем счастливей будешь, — Мишель продолжала сжимать мою ладонь. — Ты же всю жизнь будешь мучиться, потому что не сможешь развестись, я права?

— Права, — я вздохнула. — Ты совершенно права.

— Я рада, что мои слова дошли до тебя, потому что объяснять все эти прописные истины вчера было решительно невозможно. Ты была так расстроена, что не могла и не хотела слышать, что тебе говорили.

— Все это, конечно, хорошо, но не думаешь ли ты, что я просто капризничаю? — я запнулась. — Боюсь, мои родители, да и Джордж, именно так и подумают.

— Ты боишься родителей? — Мишель закусила губу и спрятала взгляд.

— Нет, но… — слова тут же терялись, как только я хотела их сказать. — Я боюсь не их. Я боюсь их неодобрения.

— Но они же у тебя не монстры, верно? — Мишель встала и тут же начала ходить по комнате взад и вперед. — Неужели они не хотят для своего ребенка лучшего будущего?

— Ах, я уверена, что хотят! — я закрыла лицо руками, боясь в любой момент разрыдаться. На ум тут же пришел Эдди, и меня затрясло.

— Просто скажи им, что ты не хочешь выходить замуж за этого человека. Они должны понять тебя! — Мишель вновь опустилась ко мне, вот только уже на колени. — Они же тебе не враги? Пожалуйста, скажи, что нет!

Я замотала головой, пряча взгляд. Вспомнив об Эдди один раз, я уже не могла перестать о нем думать. В голову лезли воспоминания того, как папа уговаривал, умолял и в конце концов угрожал моему брату — только бы тот не поступал в летную школу в Крэнуэлле. Отец всегда хотел для Эдди только лучшего, неужели для меня он не захочет того же? Боялась я только одного — его неизмеримой гордости, которую в полной мере, а, возможно, даже в большей, унаследовал его сын.

— Нет, они мне не враги, — я открыла лицо и вновь посмотрела на нее. — Ты права, мне нечего бояться. Мои родители не могут быть мне врагами, это просто невозможно. Я поговорю с ними и объясню свою позицию, они поймут.

— Очень хорошо, Тей, — Мишель улыбнулась. — Отношения должны быть здоровыми. Я уверена, что ты еще встретишь того человека, который сможет оценить тебя по достоинству.

Я смущенно улыбнулась, а затем встала со скрипучей раскладушки, тут же вставляя ноги в тапки. Мне действительно было гораздо лучше сегодня, и пусть ночная сонливость еще не прошла, моя голова была гораздо более ясной. У меня было ощущение некой усталости, которое всегда наступает после пережитого жара.

Встав напротив зеркала в ванной, я обнаружила, что у меня на щеке отпечатался след от подушки. Я выглядела потерянной, хотя чувствовала, что только-только на самом деле нашлась.

Умывшись, я собрала волосы на затылке и вышла из ванной. Теперь у меня было куда больше возможностей и желания рассмотреть жилище Мишель. Она содержала его в удивительной чистоте, хоть многое и требовало ремонта. Ни на одной из многочисленных книжных полок я не заметила и следа пыли, каждый угол был вылизан, и у меня создавалось ощущение того, будто этот небольшой бардак тоже был запланирован — все же Торрес была личностью творческой, возможно, он был ей необходим.

На небольшой кухне пахло жареным хлебом и свежим кофе, я вдохнула эти ароматы полной грудью, только сейчас понимая, как я на самом деле была голодна. Мишель, забравшись на старую облезлую табуретку, доставала с верхней полки кухонного гарнитура какую-то банку, вполголоса подпевая игравшему радио.

— Спасибо, — она слезла с табуретки и тут же принялась разливать кофе, когда я помогла ей спустить банку, которая оказалась полна вишневого джема. — Не хочешь позавтракать на балконе? Свежий воздух, все дела.

— Хочу.

В этот же момент за стенкой кто-то смачно чихнул. Это было так громко, что я аж вздрогнула.

— Здесь есть кто-то еще кроме нас? — я покосилась на Мишель.

— Нет, — она рассмеялась. — Просто здесь очень хорошая слышимость, особенно на кухне. Будьте здоровы, миссис Гамильтон!

Торрес даже не пришлось повышать голос, что из-за стенки ей ответили:

— Спасибо, милая.

Этот случай заставил меня широко улыбнуться и незаметно для моей напарницы покачать головой. Во всем этом была такая квинтэссенция Мишель, что мне уже даже некуда было поражаться.

Я взяла чашки с кофе, а Мишель тарелку с гренками и креманку с вишневым джемом, в которую были опущены две ложки. Нам пришлось вытащить небольшой складной столик из комнаты, на котором мы и разместили всю посуду, Торрес откуда-то принесла табуретки.

— Ты с ума сошла в таком виде на улицу выходить? — она тут же загнала меня обратно. — Давай снова заболей мне еще тут!

Мишель тут же укутала меня в огромный махровый халат, от которого исходила свежесть стирального порошка, и только потом позволила мне выйти. Честно сказать, на балконе было не так уж и холодно, но я все равно завязала пояс как можно туже, чтобы свежий весенний ветер не проник под одежду.

Квартира Мишель находилась на четвертом этаже, поэтому нам нечего было смущаться — нас просто-напросто не было видно прохожим. Рабочий день только начался, и только сейчас мне пришла в голову мысль, что я впервые в жизни прогуливала занятия в колледже, пусть и не по своей воле. Осознание этого факта привело меня в самую настоящую панику, вишневая гренка тут же встала поперек горла, но я поспешила себя успокоить — в конце концов, ничего страшного не случится, если меня не будет на паре лекций.

— Послушай, возможно, я сейчас задам очень бестактный вопрос, но… — я отпила кофе. — Но почему ты так заботишься обо мне?

Мишель, отставив чашку, внимательно на меня посмотрела. На ее лице не было и следа прежней смешливости — Торрес была как никогда серьезна. Я не выдержала ее взгляда и отвела глаза, разглядывая жилые дома напротив.

— Ты напоминаешь мне кое-кого, — она выдохнула. — Ты напоминаешь мне меня.

Я вновь посмотрела на нее, слегка нахмурившись. Я не понимала.

— Но… — я осеклась. Что мне говорить дальше? Честно, мы были совершенно с ней не похожи.

— Ты ищешь себя, как это делала когда-то я. И я хочу тебе помочь, потому что знаю как это сложно, — она нервно выдохнула и привычным движением потянулась к карману безразмерных домашних штанов. Она больше не хотела говорить о себе, а я не имела права спрашивать — Черт. Я же сегодня прикончила последнюю пачку.

Я без лишних слов встала и зашла обратно в квартиру, достав со дна сумки совсем новую пачку «Мальборо», которую и протянула Мишель. Торрес, изумленно глядя на меня, аккуратно вытащила одну сигарету и подожгла ее кончик.

— Спасибо, — она как-то хитро на меня посмотрела и улыбнулась, судя по всему, своим мыслям.

Неожиданно для себя и ожидаемо, похоже, для нее, я тоже вытащила сигарету и, зажав ее между зубов как заправская курильщица, взяла у Мишель зажигалку. Неловким движением я высекла искру и начала дымить, неглубоко затягиваясь. Легкие воспринимали дым уже несколько охотнее, чем в первый раз, но я все равно кашляла, продолжая упорно вдыхать табачные смолы сама не зная зачем. Было в этом что-то такое… притягательное. Во рту все еще была неприятная горечь, но я стойко ее терпела, упорно приучая себя к курению. Мне неожиданно нравилось выпускать изо рта серый дым, который подсвечивало майское солнце. Мне нравилось быть… такой, какой я была сейчас.

— Слушай, а как ты вообще познакомилась с «Queen»?

Этим вопросом я задалась уже достаточно давно, но мне все казалось, что не было подходящего повода его озвучить. Теперь же мы с Мишель, вроде как, сблизились достаточно, чтобы я могла узнать историю этой дружбы получше.

— О, на самом деле ты подумаешь, что это какой-то анекдот, когда я тебе расскажу, — Мишель улыбнулась, выпуская изо рта сизый дым. — Я полюбила их музыку гораздо раньше, чем встретила их лично. А потом я начала бывать в тех местах, где был Фредди, желая с ним подружиться, а потом подстроила это так, будто наша встреча — случайность. Он до сих пор не знает об этом.

Торрес рассмеялась, а затем вновь затянулась. Копируя движения Мишель, я стряхнула пепел в блюдце, которое она вынесла специально для этого.

— Может показаться, что я обхожусь с парнями несколько… небрежно, — она выпустила изо рта очередную порцию дыма. — Но на самом деле я, возможно, самая большая фанатка их творчества. Знать им об этом, конечно, не обязательно.

Я улыбалась, речи Мишель смешили меня. Она рассказывала об этом так просто, словно подобное было для нее абсолютно естественным. Не знаю уж, что было поводом для того, чтобы Мишель скрывала свою фанатскую любовь — гордыня или желание находиться с музыкантами «наравне» — но это было забавно.

— Ты слышала их последний альбом? — Мишель курила уже вторую сигарету. Зажав ее между зубов, она раскладывала для меня доску, чтобы я могла отгладить свою одежду.

— Думаю, настало время признаться, что я слышала лишь несколько песен «Queen», да и то, только по радио, — я неловко улыбнулась, ожидая реакции Мишель.

— Шутишь? Ты уже несколько раз напивалась с рок-звездами, с чьим творчеством едва ли знакома? — Торрес распутала шнур утюга и воткнула вилку в розетку. — Честно, эта одна из самых рок-н-ролльных вещей, о которых я слышала!

Я рассмеялась, однако Мишель, кажется, была всерьез чем-то озабочена, потому что так торопилась выйти из-за гладильной доски, что чуть не споткнулась о шнур. Чертыхнувшись, она подошла к одному из стеллажей возле стены и извлекла одну из пластинок. Сигарета все еще была зажата у нее между зубов, и та картина, которая складывалась в стенах этой бедной, но атмосферной комнаты, была очень богемной. Мишель была очень богемной.

— Ну хоть последний их альбом ты должна услышать, — она тут же положила пластинку на проигрыватель и опустила иглу.

Альбом начинался с виртуозной игры, как я понимала, Фредди, тут же превращаясь в рок-н-ролльный. Я слушала его, одновременно отглаживая свою темно-синюю юбку. Мишель кружилась по комнате, еле слышно подпевая. Честно говоря, я завидовала такой ее внутренней свободе — она очень легко двигалась, в то время, как я могла позволить себе лишь иногда покачивать бедром в такт песне.

Неожиданно, примерно на третьей песне, Мишель развернулась ко мне лицом и подняла указательный палец вверх.

— Слушай внимательно! — при этом у нее были такие озорные искры в глазах, что ее восторг передавался и мне. Она даже закусила губу, силясь не рассмеяться. — Очень внимательно!

Эту песню исполнял уже не Фредди, сначала я даже нахмурилась и вопросительно посмотрела на Мишель, но она лишь рассмеялась и упала спиной на диван, закинув ноги на его спинку. Она широко улыбалась, но затем все же села, подобрав под себя колени.

— Машина мечты…

— Это Роджер поет?

Мишель кивнула, а я стала прислушиваться внимательнее. Я пыталась понять, нравится мне эта песня или нет, но когда пришло время строчки: «Когда я вставляю свой шланг в твой бензобак», то я уже не смогла сдержаться и рассмеялась, отчаянно краснея. Боюсь, Роджеру бы моя реакция не слишком понравилась, но я не могла остановиться. Такую метафору трудно было не понять, я закусила губу, думая, что мои мысли в этот момент вполне пришлись бы Тейлору по вкусу — я находила эту песню в некоторой степени… горячей. Возможно, у нас с Роджером была общая нездоровая страсть к автомобилям?

— Слушай, а у Роджера с девушками нормальные отношения? — я пыталась сдержать свой хохот, но это больше походило на то, как будто у меня вновь начался отек Квинке. — Или он со… скажем так, специфическими вкусами?

— Обычно он говорит о девушках, — Мишель хмыкнула, решив поддержать мою шутку. — Думаю, он имеет ввиду машины.

Мы с ней вместе рассмеялись, у меня на глазах даже выступили слезы, но я упорно продолжала отглаживать юбку.

— Знаешь, вчера, когда по радио заиграла «Богемная Рапсодия», то ты расплакалась, — Мишель подала мне мою блузку.

— Правда? Я, честно говоря, плохо помню вчерашний вечер, — я нахмурилась, но все же начала прислушиваться к словам песни. — А, впрочем, понимаю почему. Слова так совпали с моим настроением, что я просто… не выдержала.

Думаю, не трудно догадаться, какие песни из альбома запомнились мне лучше всего. Хотя он весь мне понравился, я даже подумала о том, что мне стоит его купить.

Как бы мне не было весело с Мишель, мне все же придется покинуть это убежище и вернуться домой, чтобы начать, возможно, самый сложный разговор в своей жизни.

Торрес, конечно же, предложила подвезти меня до дома, и как бы я не отказывалась, не желая злоупотреблять ее гостеприимством, она все равно не приняла мой отказ.

— Если тебе нужно будет поговорить, то я всегда готова выслушать, — зеленый микроавтобус Мишель остановился практически напротив крыльца моего дома. — Позвони мне потом, хорошо?

— Хорошо, — я не удержалась и напоследок обняла девушку. — Спасибо тебе огромное за… за все спасибо. Ты не представляешь, что ты для меня сделала.

— Пустяки, — она улыбнулась. — Надеюсь, это все не зря.

Я выскользнула из автомобиля, напоследок помахав Мишель рукой. Продолжая сжимать в руках пиджак Роджера, я довольно смело шагала к входной двери собственного дома, шумно выдыхая. Ладони у меня несколько вспотели, но настроена я все же была весьма решительно.

Родителей я застала на кухне — оба заканчивали обед. Только сейчас я поняла, насколько задержалась, потому что я обещала прийти утром.

— Привет.

Я замялась на пороге, стискивая в руках ремешок сумки. Мама смотрела не очень одобрительно, отец тем более.

— Здравствуй, Тей, — мама сложила тарелки в мойку. — Будешь обедать?

— Я не голодна, спасибо, — с шумом отодвинув стул, я села. Молчание папы меня напрягало, я будто сжималась от того, как он на меня смотрел. — Мне нужно сказать вам кое-что важное.

Вот так — резко и без прелюдий. Я взглядом попросила маму сесть, и она приземлилась на кухонный стул, всем своим видом показывая, как внимательно она меня слушала. Папа тоже, казалось, весь обратился в слух.

— Надеюсь, ты хочешь объяснить, куда ты ушла вчера из дома, — сказал папа. Я понимала его негодование, но у меня голова шла кругом от… всего.

— И это тоже, — не выдержав напряжения, я опустила глаза на свои руки. Во рту пересохло, сердце, казалось, переместилось куда-то в область висков, где оно стучало оглушительным набатом. Наконец, оторвав взгляд от влажных сцепленных ладоней и переместив его на лица родителей, я сказала то, что давно должна была: — Я не выйду замуж за Джорджа.

Все то время, что мы с Мишель потратили на дорогу до моего дома, я в голове прокручивала все возможные варианты развития дальнейших событий. У меня были тысячи вариантов того, что мне могли сказать родители, но ни один из них не казался достаточно реалистичным. Все внутри меня замерло, я была напугана реакцией, которой еще даже не последовало.

— Что ж, у этого наверняка есть причина, дорогая, — мама говорила на удивление спокойно. Она как будто…понимала. Или ожидала этого, что куда вероятнее.

— Он обидел тебя? — видимо, на тон папы так действовал мой зашуганный вид. — Поднял на тебя руку?

— Нет-нет! — я невольно раскраснелась от нервов. — Просто… я поняла, что нам с ним не по пути. Я его не люблю и не уважаю.

На последнем слове я выразительно посмотрела на маму, и она, кажется, все поняла. К моему удивлению никакой бурной реакции не последовало, оба родителя, казалось, просто приняли мое решение.

— Я знаю, как бы вам хотелось видеть меня рядом с Джорджем, но, понимаете, я чувствую, что никогда не буду с ним счастлива! — я заломила руки, чуть ли не задыхаясь в своих оправданиях. — Можно не любить человека, но суметь построить с ним семью, но сейчас я понимаю, что не хочу и не смогу вступить в брак с Джорджем… Помню, я говорила вам о личной свободе, но, поверьте, сейчас я руководствуюсь вовсе не своими капризами, а здравым смыслом!

— Тей, все хорошо, — мама, заметив мое состояние, поспешила меня успокоить, накрыв своей ладонью мою. — Не хочешь — не надо. Если ты не хотела изначально, то тебе следовало сказать об этом прямо. Прости, я думала, что ты действительно просто капризничала, но теперь я вижу, что ты правда не хочешь. Не с этим человеком.

— Ты из-за этого ушла вчера из дома? — я кивнула, опустив взгляд на свои ладони.

— Меня мучало чувство вины из-за того, что вы можете быть во мне разочарованы, — я решила быть откровенной до конца.

— Мы не можем быть разочарованы в тебе из-за того, что ты приняла собственное взвешенное решение, от которого, тем более, будет зависеть вся твоя жизнь, — папа говорил удивительно мягко. Я поймала себя на мысли, что мне хотелось броситься ему на шею. — Оно же взвешенное?

Папа приобнял меня за плечи, прижимая к себе. Даже не смотря на него, я понимала, что он улыбался.

— Очень взвешенное, — я улыбнулась и, шмыгнув, прижалась к белоснежной ткани рубашки.

— Хорошо, — папа потрепал меня по волосам. — Ты бы никогда не приняла поспешного решения, я знаю. Не хочешь выходить замуж — никто тебя заставлять не станет. Знай, что мы всегда будем желать для тебя только лучшего.

В этот самый момент я почти физически почувствовала, как с моей груди скатился огромный камень. Мой тыл был надежен, как никогда — родители не осудили моего решения, как я того боялась. Как я вообще могла думать, что папа с мамой могли бы настаивать на том, что было противно мне и моим внутренним убеждениям? Возможно, всему виной была та история с Эдди… Но теперь, когда у меня была поддержка родителей, мне казалось, что я была способна на все.

В конце концов, я поняла, в чем крылась причина моего страха перед реакцией родителей. До этого момента я никогда не говорила им о своем желании разорвать помолвку прямо — я все ходила вокруг да около, бесцельно и безрезультатно, а потому мама с папой считали своим долгом подтолкнуть меня к тому решению, которое считали самым верным. Теперь же, когда я заявила о своем нежелании выходить замуж безо всяких уловок и намеков, они приняли его и не стали возражать.

Но почему то же самое не сработало с Эдди?

* * *

26 мая, 1976 год

После того разговора мы с родителями даже не упоминали имени Джорджа. Я ясно дала понять, что мне неприятны разговоры о моем решении разорвать помолвку, и они его уважали, за что я им была бесконечно благодарна. Единственный раз, когда мы коснулись этой темы в разговоре, случился прошлым вечером. Мама спросила, должны ли они с отцом сообщить родителям Джорджа о том, что свадьбы не будет. Я не сразу нашлась, что ответить.

— Нет, я скажу ему сама, — я спрятала взгляд. — Позже.

Мама кивнула, и больше мы к этому не возвращались.

На самом деле я не была уверена, что была готова взять ответственность за разорванную помолвку. В моих интересах была рассказать об этом Тарлингтону как можно скорее, но каждый раз, когда я поднимала телефонную трубку и слышала гудки, я все не решалась набрать номер и, в конце концов, клала ее обратно, фыркая и садясь на кровать в своем идеально отглаженном платьице, складывая руки на груди. Злость на себя была беспредельной, но я все оттягивала тот момент, когда мне придется сообщить Джорджу о том, что я не собиралась становиться его женой. Я прекрасно осознавала, что если не сделаю это сама, то Тарлингтон найдет меня сам и тогда взрыва избежать не удастся, но я продолжала кусать губы и молчать.

К счастью, сегодня должно было состояться событие, которое было просто обязано избавить меня от ненужных мыслей. Девичник у Крисси обещал стать грандиозным.

Накануне вечером я очень долго разговаривала с Мишель по телефону, потому что жутко переживала. Вообще, я заметила, что чем ближе время было к ночи, тем расшатаннее становились у меня нервы. Такую закономерность мне было объяснить решительно нечем, впрочем, Мишель сносила перемены моего настроения с поразительной стойкостью.

— Ты уверена, что Крисси действительно хочет меня видеть? — я наматывала на палец прядь уже, наверное, в сотый раз, отчего она стала похожа на сосульку.

— Слушай, Крисси не тот человек, который делает что-то из жалости, — Торрес, похоже, снова курила, потому что в ее речи то и дело возникали секундные паузы. — Если она тебя пригласила, значит, она правда этого хотела. Не придумывай себе столько проблем, детка. Пусть это станет твоим девизом на хотя бы ближайшие несколько дней.

Твердо решив послушаться ее совета, я максимально расслабилась, но все равно замирала каждый раз, когда звонил Джордж. Я попросила маму говорить, что меня не было дома или что я была занята, поступая, как какая-то пугливая школьница. Впрочем, я не так уж и далеко ушла от этого возраста, если подумать.

В колледже я не была уже третий день, что меня не особо волновало, как ни странно. Работа была очень ненапряжной, да и я сама была на волне полного расслабления, поэтому тогда, когда микроавтобус Мишель остановился у моего дома, я схватила свою сумку и, обуваясь чуть ли не на ходу, выскочила из дома, клятвенно пообещав родителям, что компания соберется приличная.

Мишель сидела на переднем сиденье, смотря на меня из-под линз очков, положив локоть на опущенное стекло. Весеннее солнце отражалось от ее оправы, я надела свои и тут же забралась внутрь на место рядом. Торрес лопнула пузырь из розовой жвачки и приветственно улыбнулась, отъезжая от моего дома.

— Надеюсь, ты успела выкинуть всю эту ерунду из своей головы, — у Мишель был очень хитрый взгляд, но она крайне одобрительно посмотрела на бутылку розового шампанского, которую я сжимала подмышкой. — Сегодня я тебе не позволю страдать из-за надуманных проблем.

Я лишь хмыкнула, доставая из сумки пачку сигарет. Не успела я найти зажигалку, как Мишель воскликнула:

— Ты почему не в пижаме?

Мы остановились на перекрестке, Торрес внимательно смотрела на меня. Мои солнечные очки сползли на самый кончик носа, я изумленно глядела на нее из-под темных линз.

— А должна быть? — я сунула пачку обратно. — Я думала, что переоденусь там.

— Нет-нет, переодевайся сейчас, пока мы не приехали! — Мишель барабанила пальцами по меховому чехлу на руле. — Вечеринка тематическая, мы должны быть в образе, когда приедем.

Со старческим кряхтением я перелезла назад, где было достаточно места, чтобы я могла хотя бы разогнуться наполовину. Отглаженная пижама для тематической вечеринки у Крисси лежала в моей сумке на самом дне, поэтому мне пришлось ее буквально выпотрошить, чтобы достать одежду. Мишель водила достаточно аккуратно, поэтому я даже ни разу не упала на поворотах, стягивая с себя юбку и блузку и заменяя их пижамой в бело-зеленую полоску. Стремясь сохранить накрученные кудри, я старалась одеваться как можно аккуратнее, но машина у Мишель была не такая уж большая — я едва ли могла выпрямиться.

Наконец, я сложила свою нормальную одежду в сумку и вновь перелезла на переднее сиденье. Пачка сигарет ощущалась уже не такой инородной в моей ладони, а ощущение зажатой меж зубов «раковой палочки» было на удивление правильным. Сделанного не воротишь — курить мне нравилось, но еще больше мне нравилось это ощущение кинематографичности, принадлежности к какому-то особенному клубу, к которому принадлежали Мэрилин Монро, Коко Шанель и Марлен Дитрих.

Я усмехнулась, представив себя со стороны. Могла ли я даже подумать еще месяц назад, что буду ехать в «Фольксвагене» насыщенного зеленого цвета, в пижаме и с сигаретой в руке? Звучит как начало бородатого анекдота.

— Дай-ка прикурить, детка, — я поднесла ко рту Мишель розовую блестящую зажигалку. — Где купила? Просто прелесть!

— Секрет! — я усмехнулась, выпуская в опущенное окно струю дыма.

Мы остановились на перекрестке, я надела солнечные очки, наслаждаясь теплой погодой. По радио играла чудесная музыка, я ехала на девичник и день обещал быть невероятно веселым — все складывалось как нельзя лучше.

— Боже мой, я совсем тебя испортила, — Мишель боковым зрением смотрела, как я курила. — Следующая стадия — наркотики.

Я лишь хмыкнула, решив, что это была шутка.

Крисси сняла огромный люкс для девичника в отеле «Milestone Kensington», поэтому ехали мы минут семь. Это был относительно небольшой старинный особняк, расположенный в самом сердце Лондона, центрее, казалось, уже некуда. Мишель без всякого стеснения припарковалась рядом с «Роллс-Ройсом», я вылезла из микроавтобуса и огляделась.

— Мы уже опоздали на тридцать минут, — я шла за Мишель, все еще держа подмышкой бутылку розового шампанского. Швейцар в нарядной форме учтиво открыл нам дверь, но я заметила, как плотно он сжал губы, чтобы не рассмеяться.

— Мы не опоздали, а задержались, — Мишель широким шагом направилась прямо к рецепции, за которой стояла девушка в строгом пиджаке. — Добрый день. Не подскажете, какой номер сняла Кристина Мален?

— Добрый день, — девушка профессионально улыбнулась. — Мисс Мален занимает номер триста пять. Она вас ожидает?

— О, да! — Торрес усмехнулась и, сняв очки, положила их в карман пижамы. Выглядели мы в этом шикарном холле, прямо скажем, экзотично, но рядом с Мишель меня это почти не волновало. Почти. Трудно было привыкнуть к такому повышенному вниманию, я все же предпочитала оставаться незаметной.

Времени разглядывать интерьер отеля у меня почти не было, потому что мы тут же скрылись на лестнице — лифта в этом отеле не было, как и нужды в нем, собственно. Особняк имел всего несколько этажей, однако номеров, очевидно, было достаточно много.

Портье проводил нас к номеру и постучал. За дверью слышалась музыка, смех и звон бокалов, нам открыли не сразу. Я спряталась за спиной Мишель, однако она крепко взяла меня за запястье и заставила сделать шаг вперед. Мне отчего-то было очень страшно, хотя большинство людей из той компании, что сегодня собралась, я наверняка знала.

— Боже мой, девочки, скорее заходите! — Крисси открыла нам дверь, держа в одной руке бокал с шампанским, а другой протягивая портье чаевые. — Вы задержались!

— Привет, — я старалась улыбаться как можно естественнее. — Держи, это тебе.

— Спасибо, Тей! — Крисси неожиданно чмокнула меня в щеку, и я поняла, что она была такой веселой вовсе не из-за шампанского. — Проходите же скорее, располагайтесь. Классные пижамы!

То, что я увидела в центре комнаты, затмило для меня даже интерьер в стиле рококо, который я поначалу разглядывала. Огромный стол был уставлен самыми разными сладостями, всеми, которые только можно было вообразить. У меня, словно у ребенка, тут же загорелись глаза от радости и предвкушения.

— Впечатляет, — Мишель потерла ладони. — Придется расслабить резинку на штанах.

— О да, — Мален кивнула. — Мы не покинем этот номер, пока не съедим все!

— Привет, Тей, — Вероника приобняла меня в знак приветствия, а затем и Мишель. — Смотрю, вы обе уже подготовились.

Девушка рассмеялась, глядя на наши пижамы. Моя была образцом скромности и сдержанности по сравнению с той, что носила Торрес — у нее она была с изображением огромных сердец, пронзенных стрелой. Они особенно впечатляюще смотрелись на баклажанового цвета ткани. Мэри, которая тут же накинулась на нас с объятиями, была в белоснежном махровом халате.

— Тей, ты не знакома с Жозефиной, — сначала я не заметила девушку, что сидела на диване у огромного окна, потому что все мое внимание было сосредоточено на огромном количестве сладостей, что ждали той минуты, когда я смогу их, наконец, опробовать. — Жози, это Тейлор. Тейлор, это Жозефина, моя подруга, которая и познакомила меня с Брайаном.

— Очень приятно, — она протянула мне бледную ладонь, которую я пожала в знак приветствия.

— Мне тоже.

Похоже, я была знакома с Крисси меньше всех из присутствующих, но Мален ни на секунду не позволила мне даже вспомнить об этом. Никто из нас не был обделен вниманием, да и компания собралась просто чудесная, мне казалось, что еще со времен школы я не собиралась в таком замечательном женском кругу.

Стол со сладостями стоит отдельного упоминания. Миндальные пирожные самых разных цветов высились на этажерках, образуя пирамиды, тарелки были наполнены песочными корзинками с ягодами и фруктами, которые были погребены под воздушным сливочным кремом. Эклеры, покрытые белым, темным и молочным шоколадом, были сложены в подобие поленницы, а когда я надкусила один, то поняла, что внутри была нежнейшая начинка. Количество безе самых невероятных форм поражало воображение, сахарная пудра, казалось, была везде. Рядом стояла небольшая корзинка, наполненная фруктовым мармеладом всех возможных расцветок — под слоем затвердевшего сахара он был прозрачным, словно фруктовый лед, и нежным, как масло. С краю стояла чаша наподобие той, в которую наливают пунш, только вместо него там была целая куча резанных персиков в густом прозрачном сиропе, от которых исходил такой упоительный аромат, что у меня рот тут же наполнился слюной. В вазочках на высоких ножках было вишневое и яблочное желе с заключенными в самом центре ягодами и другими плодами. Мое особое внимание привлекли турецкие сладости: залитая сиропом пахлава с щедрым слоем орехов и рахат-лукум, сахарная пудра от которого оседала на верхней губе и носу. Отдельную этажерку занимали фрукты, покрытые самым разным шоколадом, и это зрелище меня, как заядлую любительницу этой какао-сладости, чуть не заставило рыдать. Тут были и вишни, и клубники, и бананы… Но самое главное, здесь была огромная тарелка моих любимых пирожных из французской кондитерской на Ковент-Гарден — хрустящих миндальных тартов, покрытых розовой глазурью, клубникой и нежнейшим кремом.

Даже если я сегодня буду остерегаться сладостей, содержащих апельсин, то вероятность умереть от сахарного диабета по-прежнему была экстремально высокой. Закинувшись на всякий случай димедролом, я присоединилась к общему празднику и веселью.

То, что организовала Крисси, можно было охарактеризовать, как «женский рай». Ну, или рай для таких девушек, как мы. Горы сладкого, реки шампанского, нежный интерьер люкса, выполненный в стиле рококо, кисточки на шторах, розовый лак для ногтей и жидкая подводка, которой я рисовала стрелки всем желающим, потому что оказалось, что на чужом лице их сделать могла только я. Мишель гордо отказалась от моих услуг, решив, что справится сама, а вот Жози, как ее называли все вокруг, а теперь и я, подставила свое лицо и закрыла глаза, положившись на сомнительную прямоту моих рук.

— Знаете, я сейчас вспомнила, что Брайан мне говорил, что он стал гитаристом только ради того, чтобы знакомиться с девчонками.

Крисси лежала на огромной кровати, подперев одной рукой голову, а другой держа бокал с розовым шампанским. Мишель, красившая Веронике ногти в насыщенный синий цвет, прыснула, чуть не уронив флакон с лаком прямо на дорогой пушистый ковер.

— И не врал же! — Жози широко улыбнулась, все еще держа глаза закрытыми, пока я старалась сделать кончик ее стрелки как можно острее.

— Все, можешь открывать, — я закрутила крышку флакона с жидкой подводкой. Жозефина несколько раз моргнула и, встряхнув золотистыми кудрями, тут же устремилась к туалетному столику.

— Тей, ты просто прелесть! — ей приходилось говорить довольно громко из-за игравшей пластинки. — Они идеально ровные!

Я всего лишь улыбнулась, мол, мне это ничего не стоило, хотя на самом деле даже немного вспотела от усердия — не хотелось налажать для человека, с которым я планировала подружиться в дальнейшем.

— А как вы познакомились?

Я уселась на край кровати, взяв тарелку со своим любимым кремовым пирожным и бокал, который Мишель даже без просьбы тут же наполнила шампанским. Торрес так и осталась сидеть в кресле, а вот Вероника и Джози разместились рядом с Крисси, прямо напротив меня. Мэри уселась на подлокотник рядом с моей напарницей, опустив той руку на плечо. Пока еще Мален перевернулась на спину, широко улыбаясь и только чудом не расплескав шампанское на розовые простыни.

— Честно, я толком и не помню, — у Крисси было какое-то особенное вдохновенное лицо, когда она говорила о Брайане. — Мне иногда кажется, что я знаю его всю свою жизнь. Но вообще нас познакомила Жози. Она в то время встречалась с Роджером.

Мне очень сильно хотелось удивиться, но я не желала показаться совсем уж бестактной. В конце концов, что же тут было такого? Роджер на самом деле производил впечатление парня, у которого было много девушек, отрицать это не было никакого смысла. К тому же, я его за это не осуждала — мне казалось, что именно такой и должна быть рок-звезда.

— Зато я прекрасно помню, как вы познакомились, — Жози уселась по-турецки, положив себе на ноги тарелку с пирожными. — Я привела тебя однажды на репетицию «Smile», а там ты уже взяла дело в свои руки.

Крисси резко села, а затем рассмеялась, прикрывая руками лицо. Я заметила, как у нее блестели глаза, очевидно, не из-за шампанского. Мне отчего-то тоже захотелось улыбаться — счастье, охватившее Крисси, распространялось по воздуху, заражая остальных.

— Давайте выпьем за еще одну молодую семью! — Мэри разбавила обстановку самым верным способом — она предложила выпить.

Мишель ловко открыла новую бутылку шампанского и разлила по бокалам пенящийся напиток, к моему удивлению, не пролив на кровать ни одной капли. Мы все дружно поздравили Крисси, зазвенел хрусталь, и я запила очередное пирожное игристым вином, от которого временами свербело в носу.

— Ох, девочки, я на самом деле очень волнуюсь, — Крисси расстегнула первые несколько пуговиц своей пижамы и поднялась с кровати, отходя к раскрытому балкону. Лицо у нее горело, глаза блестели, да и вообще в ней чувствовалась какая-то лихорадочность. — Выходить замуж — это довольно ответственный шаг. Что, если в наших с Брайаном отношениях что-то изменится? Скажи, Тей, тебе не страшно? Ты же тоже скоро выходишь замуж.

Я чуть не подавилась шампанским. Мы с Мишель тут же переглянулись, и я закусила губу.

— Тебе не о чем волноваться, Крисси, — я взяла ее за руку, решив пока не говорить о том, что я, вообще-то, разорвала помолвку — вдруг она из-за меня передумает выходить замуж, а мне не хотелось быть в этом виноватой. Мне просто не повезло, а Крисси будет счастлива, уж в этом я была уверена на все сто процентов. — Я же вижу, ты любишь Брайана. Да и он тебя тоже. Замужество — это не конец света, с появлением штампа в паспорте в человеке ничего не меняется. Никто не запретит тебе быть собой или относиться к Брайану так, как ты это делала до свадьбы.

Возможно, с моей стороны говорить такое было несколько лицемерно — я чувствовала себя сапожником без сапог. Сижу тут, раздаю советы по постройке семейных отношений, в то время как сама вот-вот брошу своего жениха.

— Да, Тей, думаю, ты права, — Крисси улыбнулась, в этот раз куда спокойнее. — С Брайаном бывает сложно. Знаете, он такой умный, я даже не всегда понимаю, о чем он говорит, особенно когда он увлечется какой-нибудь физической темой, но это неважно. Я готова его слушать просто так, ждать из туров и с репетиций. И даже терпеть то, как он вскакивает посреди ночи, чтобы записать строчки очередной песни.

Крисси, чьи внутренние стержни были снесены волной нахлынувших нежных чувств, снова села на кровать и, кажется, начала плакать. Мы все были уже очень пьяны.

— Ох, какая же ты будешь счастливая! — Вероника обняла Мален со спины. — Легко тебе, конечно, не будет, но ты не пожалеешь. А если пожалеешь, то мне остается только посочувствовать Брайану, потому что защита у тебя достойная!

Мы все рассмеялись, хотя глаза у всех были на мокром месте. В углу стояли пять пустых бутылок из-под шампанского.

— И это говорит жена Джона Дикона! — Мишель рассмеялась, подойдя к раскрытой балконной двери и закуривая. — Он же у тебя самый тихий. Если уж у тебя с ним проблемы, то остальные парни просто катастрофы.

— Джон не самый тихий, — Вероника улыбнулась. — Он просто кричит реже остальных.

Все снова рассмеялись, Вероника и Крисси упали вместе на кровать. К своему удивлению я поднялась с матраса с трудом. Вот сидишь, пьешь, все вроде бы нормально, а потом ты не можешь встать.

— А кто же чаще всех? — я широко улыбалась, пьяная и зараженная этой невероятной атмосферой.

— Мне кажется, что Роджер, — высказалась Мэри. А затем, обратившись ко мне, добавила: — Видела бы ты их репетиции! Хотя, знаешь, наверное все же Фредди. Недаром же он вокалист.

Мы продолжали обсуждать всякие глупости, которые сейчас казались невероятно важными. Я видела «Queen» сквозь призму тех, кто их любил, и кого любили они сами, это открывало для меня парней с совершенно иной стороны. Единственным человеком, который почти ничего не говорил, была Жози.

Почти ни на секунду я не переставала думать о том, как на самом деле сильно Крисси и Вероника любили Брайана и Джона, хотя быть женами рок-звезд наверняка чудовищно трудно. Интересно, Роджер и Жози расстались по той же причине?

Известность предполагала встречи с огромным количеством новых людей, многие из которых обязательно будут девушками. Я поймала себя на мысли, что наверняка не смогла бы выдержать этого груза сомнений в своем спутнике, которые мучали бы меня каждый день. Боязнь потерять его и нежелание делить с кем-либо несомненно убили бы мои чувства, а чувства моего звездного избранника погубила бы моя ревность, поэтому я могла только удивляться той силе и самоотверженности, с которой Крисси и Вероника любили Брайана и Джона.

Мишель молча курила на балконе, в номере помимо музыки слышался громкий смех и звон бокалов. Торрес барабанила пальцами по деревянным периллам балкона и, наконец, сказала:

— Дамы, что-то у нас недостаточно весело, — она бросила докуренную сигарету в бокал с шампанским, где та с шипением потухла. — Мы уже достигли той кондиции, в которой жажда приключений становится практически невыносимой.

— И что же ты предлагаешь? — Мэри закинула себе в рот красный мармелад в форме морской звезды.

— Куда там отправились отмечать парни? — Мишель с самым хитрым видом потерла руки.

— В кабаре, — Крисси, которая начинала догадываться о планах Торрес, начала широко улыбаться.

— Ну ничего себе! А у Брайана губа не дура! — Мишель даже присвистнула. — Вот туда-то мы и отправимся!

У всех в глазах тут же загорелись искры интереса. На Лондон уже начали опускаться вечерние сумерки, но для нас, похоже, девичник только начался.

Elvis is my daddy, Marilyn's my mother,

Элвис — мой отец, Мэрилин — моя мать,

Jesus is my bestest friend.

А Иисус — мой самый лучший друг.

I don't need nobody, 'cause we got each other,

Мне никто не нужен, потому что вы есть у меня,

Or at least I pretend.

Или я хотя бы притворюсь.

Lana Del Rey — Body Electric

27 мая, 1976 год

— Оставь меня и дай мне умереть!

Мишель упала на газон, раскинув руки в стороны и закрыв глаза. Она к тому же высунула язык, так что со стороны действительно можно было подумать, что она умерла, но я не стала поддаваться на провокации и потянула ее за ногу, едва не стаскивая кроссовок со ступни.

— Нет, мы должны добежать этот круг! — я все же отпустила ногу не сопротивлявшейся Мишель, утерев пот со лба. — Иначе тебя отчислят, а мне придется приходить пересдавать этот зачет одной!

Мишель с пыхтением и выражением невероятного страдания на лице все же поднялась, откидывая кудрявую челку назад. Признаться честно, мне тоже было невероятно плохо после вчерашней попойки, но звонок из деканата и угрозы отчислением заставили меня собрать свое бренное тело в кучу и прийти в колледж, чтобы досдать прогулянные часы.

— Торрес! Маккуин! — преподаватель физкультуры громко засвистел, заставляя нас с Мишель одновременно застонать. — А ну бегом! Иначе зачета вам не видать, как собственных ушей!

Хотелось плакать. Таблетка от головной боли, выпитая мною около двух часов назад, спасала слабо, потому что главным моим желанием по-прежнему было умереть, чтобы не страдать от похмелья. По-хорошему мне бы следовало сегодня полежать дома, закутавшись в несколько одеял с термосом под боком, но моим мечтам не суждено было сбыться. Не стоило мне пропускать так много физкультур, ох, не стоило.

В конце концов, мы с Мишель потрусили по стадиону, умирая на ходу. Я-то еще держалась молодцом, а вот моей напарнице было совсем плохо — это было написано у нее на лице.

— Иисус, и почему я согласилась выйти сегодня из дома, да еще и на зачет по физкультуре? — Мишель вяло перебирала ногами, грозясь умереть прям вот здесь.

— Потому что иначе тебя бы отчислили.

— Черт, и правда.

Я не могла не заметить, насколько хуже я начала переносить физические нагрузки после того, как начала курить. Это беспокоило, но не настолько, чтобы я задумалась о том, чтобы выбросить уже почти пустую пачку «Мальборо» в ближайшую урну. Мне казалось, что мне хватит силы воли перестать дымить в любой момент, в этом отчасти и была причина, почему я этого не делала.

— Ладно уж, давайте ваши зачетки, — преподаватель снисходительно протянул ладонь, одновременно доставая из кармана белого спортивного костюма ручку. Похоже, на его решение повлиял наш жалкий внешний вид, но сейчас это было совершенно неважно.

Отбив друг другу пять, мы с Мишель весело схватили рюкзаки и не менее весело поскакали в сторону выхода, почти забыв о похмелье. Впрочем, эта радость прошла достаточно быстро, практически сразу же после того, как мы вышли за ворота стадиона.

— Ух, вот это мы вчера дали, конечно, — мы зашли за угол, Мишель тут же потянулась за пачкой, я достала свою.

— Честно, я плохо помню, что вчера было, — щелкнула крышка зажигалки, мы прикурили.

— Серьезно? — Мишель насмешливо выгнула бровь. — А как же то, как ты приставала к Роджеру?

— Не было такого! — я тут же вспыхнула. Ручаться за правдивость своих слов я не могла.

— Да ну? — Торрес хохотнула, выпуская изо рта серый дым.

И тут я начала вспоминать.

* * *

Фактом, который отрицать было решительно невозможно, было то, что я в тот вечер безбожно надралась. Так надралась, что в карманах моей юбки лежало одиннадцать пробок, извлеченных из бутылок шампанского «Moёt&Chandon». Как они туда попали — я знать не могла, да и не хотела, если уж быть предельно честной. Просто утром они выкатились из карманов прямо на паркет, разбегаясь перед моими глазами, прямо как огни вчерашнего вечера.

Начиналось все довольно мирно. Мы приехали в кабаре, предварительно все же переодевшись, однако я оставила пижамную рубашку, заправив ее за пояс юбки и расстегнув несколько первых пуговиц. Мы все были уже достаточно пьяны, чтобы с шумом занять столик с огромным диваном и сидеть, уткнувшись в меню, постоянно хихикая и надеясь, что парни нас не заметят. Впрочем, наша компания была до того шумной, что не заметить нас мог только глухой, а никто из участников «Queen» таким недугом не страдал.

Некоторое время мы вместе с Мишель прятались за огромным меню, загораживаясь от всех вокруг, вели себя, как дети. Впрочем, не мы одни, хотя следить за остальными девочками было выше моих сил, потому что все вокруг меня кружилось, вертелось и сверкало. Оркестр рядом со сценой что-то играл, но я никак не могла понять, что именно. Тяжелый бархатный занавес был опущен, но было уже так поздно, что я пришла к выводу, что пока был просто антракт.

— Добрый вечер, — к нам подошел официант в безупречной форме. — Вы будете что-то заказывать?

— Да, — Мишель надвинула указательным пальцем очки как можно выше. — Шампанского. Бутылки три.

— Пощади! — взмолилась Джози. — У меня были планы на завтрашний день.

— Детка, нельзя строить никаких планов, если ты собираешься на девичник, — Мишель взбила руками свои огромные кудри. — Тем более, вчерашнее завтра уже наступило и стало сегодня. Что я только что сказала?

Она начала громко смеяться, хватаясь за мои плечи и трясясь от хохота. Я ничего не поняла из ее слов, но тоже начала смеяться — это передавалось, как инфекция, по воздуху.

— Тихо! — Крисси прижала палец к губам и зашипела, призывая нас всех к тишине. Мишель, абсолютно пьяная, повторила ее жест, прижавшись к поверхности стола почти вплотную. Мы все придвинулись ближе, пытаясь собрать глаза в кучу. — Дамы, мы не должны себя выдавать!

Мэри захихикала, прикрывая румяное лицо руками. Мы были похожи на детей, игравших в прятки, а парни были взрослыми, от которых мы скрывались. Все происходящее было такой глупостью, но у меня совсем не было сил и тем более желания сопротивляться этому безумию, охватившему наш небольшой женский коллектив.

Я чувствовала себя так, будто оказалась в течении реки. Не то чтобы она была такой уж бурной, но я просто находилась на ее поверхности и не сопротивлялась, надеясь, что как-нибудь миную острые пороги и обрывы. Все мое существо теперь состояло из крема пирожных и пузырьков шампанского, а потому нормально соображать я была не в состоянии. Это было похоже на спонтанное подростковое желание напиться, чтобы намеренно показаться родителям в таком виде, и чтобы они увидели, какой оторвой я могла быть. Чтобы все вокруг увидели.

— Извините, девочки, — Крисси, которая минут десять назад отошла в дамскую комнату, обратно вернулась с Брайаном. — Вот, пристал ко мне по дороге. Я ему говорю: «Молодой человек, я не знакомлюсь, у меня свадьба через два дня!», а он такой цепкий оказался, просто кошмар!

Все кажется гораздо смешнее, когда ты пьян в дрова, вот и мы с Мэри начали хохотать, обхватив друг друга за плечи. Только Мишель возмутилась, сказав что-то про «предательство племени амазонок». Короче говоря, все вокруг несли какую-то чушь, но зато всем вокруг было весело.

— Я, конечно, абсолютно не понимаю, что вы здесь делаете, — Брайан был гораздо трезвее нас всех. — Потому что Крисси так долго донимала меня со своим девичником, что я думал, что вы в этом номере запретесь минимум на трое суток, но, раз уж вы здесь, так предлагаю объединить наши столы. Тем более, что совсем скоро начнется вторая часть выступления.

Было принято единогласное решение переместить нашу вечеринку на территорию парней, тем более, что они занимали целую ложу на втором ярусе, а оттуда выступление должно было быть видно гораздо лучше. Захватив с собой бутылки с шампанским, мы начали свое восхождение по лестнице. Хватаясь за перила, я пыталась переставить ноги с одной ступеньки на другую, сотрясаясь от смеха и стараясь никуда не свалиться вместе с Мишель. Наконец, мы смогли добраться до нужной ложи, придерживая друг друга за локти и улыбаясь так, что начинали отниматься скулы.

Поздоровавшись с остальными парнями, я упала на диван, еле успев поправить юбку так, чтобы она не задралась и не обнажила слишком большое количество кожи на моих ногах. Все вокруг меня кружилось и сверкало, пирожные в моем животе начали беспокоить меня только сейчас. Та последняя тарталетка с клубникой и сливочным кремом была такой лишней, но такой вкусной…

— Не спать! — я прикрыла глаза всего на три секунды, чтобы унять рябь на веках, но меня тут же ущипнула за руку Мишель. Я зашипела, потирая вмиг покрасневшую кожу и недовольно посмотрела на Торрес, которая с самым довольным видом открывала очередную бутылку с шампанским.

— Да не сплю я!

— Дорогуша, это был бы полный провал, если бы ты уснула прямо сейчас, — челка Фредди упала прямо ему на лицо, и Меркьюри, движением заправской дивы, откинул ее обратно. — Сейчас начнется вторая часть, самая сочная, между прочим.

— Ну, пока у вас тут не слишком-то весело, буду честна, — Мишель, держа в руке бокал с шампанским, окинула критичным взглядом всю ложу и сцену под ней. Брайан с Крисси куда-то делись, Джон и Вероника сидели на противоположном краю дивана и о чем-то тихо между собой разговаривали. Ну, может и не очень тихо, однако нам ничего не было слышно из-за громкой оркестровой музыки. Мери и Джози сидели по обе стороны от Фредди, а потому, путем несложных вычислений, я пришла к выводу, что не хватало только Роджера.

— Это потому, что вы пришли как раз в перерыве, — Фредди разом вылил в себя рюмку чего-то горячительного. — До этого тут такое было, м-м-м…

Мери сказала ему что-то на ухо, от чего Фредди громко рассмеялся, обнажая свои крупные зубы. Вокруг пахло алкоголем и даже как будто электричеством, сонливость, которая настигла меня так внезапно в самом начале, тут же отступила, как только я залпом выпила бокал сухого мартини, чуть не задохнувшись, а затем увидела, как медленно начали гаснуть огни в зрительном зале, возвещая о том, что представление вот-вот начнется.

Мои мысли внезапно вернулись к Роджеру. Я зачем-то задалась вопросом, где и с кем он был, хотя какое вообще мне дело? Подсознательно я знала ответ, но он мне жутко не нравился из-за того, что я еще слишком мало знала Тейлора, да и мысли, которые возникали при этом, выдавали меня с потрохами. Я была слишком пьяна, чтобы заботиться о праведности своих рассуждений, да и обстановка вокруг к ней совершенно не располагала, но я все никак не могла остановиться.

Наконец, тяжелый занавес из алого бархата начал расступаться, свет погас окончательно, и в этот самый момент я почувствовала, как слева от меня прогнулся диван.

— Не против?

Инстинктивно повернувшись влево, я тут же встретилась с глазами Роджера. В ту же секунду меня оглушили звуки саксофона, доносившиеся из оркестровой ложи, и я невольно несколько раз моргнула, прежде чем ответить на его вопрос.

— Конечно, нет.

Голос Роджера сейчас был несколько более хриплым, чем обычно, очевидно, что он только недавно курил, что подтверждалось ароматом сигарет, пронизавшим всю его одежду. Я предприняла попытку несколько подвинуться, однако я и так сидела почти вплотную к Мери, а потому бедро Роджера прижималось к моему. Сглотнув, я перевела взгляд на сцену.

На ней находились три девушки с идеальными длинными ногами, тонкими талиями, да и вообще с совершенными телами. Все три были в париках, имитирующих каре, и в белье из черной кожи. Я никогда прежде не была в кабаре, а потому все это зрелище представляло для меня пугающий интерес. Как будто я была ребенком, которому положено закрывать глаза, когда в фильме показывают сцены с поцелуями, но я все же тайком подсматривала сквозь пальцы. Зал одобрительно зашумел, когда девушки задрали высоко ноги, опираясь на реквизитные стулья.

— Не ожидал вас здесь увидеть.

Сначала я не поняла, что Роджер обращался ко мне, а потому повернулась к нему с некоторым вопросительным выражением лица. Я была слишком занята происходящим на сцене, чтобы одновременно следить еще и за тем, что говорили люди вокруг меня.

— Боишься, как бы мы не испортили Брайану мальчишник? — я слегка приподняла бровь. Роджер сидел ко мне настолько близко, что я почти чувствовала его дыхание на своем лице, которое больше не казалось мне слишком табачным, потому что я теперь тоже курила. На секунду в его глазах промелькнуло удивление, тут же сменившееся насмешкой. Он улыбнулся одной из этих своих улыбок, а я сжала край юбки, отвечая ему тем же.

— Почему же испортили? — в этот момент я повернулась лицом к сцене, а потому Роджеру пришлось наклониться к самому моему уху, чтобы я смогла его услышать. — Может, вы сделали его только лучше.

Тем временем на сцене происходил настоящий пожар. Три королевы бурлеска творили что-то невероятное, в моем мозгу промелькнула мысль о том, что если бы родители узнали о местах, которые я посещала, то уж совершенно точно не одобрили бы их. И это еще мягко сказано.

Все, что я знала о кабаре, так это то, что это шоу с некоторым эротическим подтекстом, но движения этих девушек приводили меня в какой-то странный восторг. Я никогда не чувствовала ничего подобного прежде. Мне внезапно стало очень жарко, настолько жарко, что я чувствовала, как горели мои щеки. Невольно подавшись вперед, я выпустила из рук смятую ткань юбки, с горящими глазами наблюдая за отточенными движениями танцовщиц, за тем, как они касались себя и друг друга. Ни времени, ни желания думать о морали у меня не было. У солистки, исполнявшей неизвестную мне композицию, был невероятный голос, напоминавший мне Лесли Гор в ее лучшие годы.

— Похоже, ты никогда до этого не была в кабаре, — Роджер вновь закурил, кончик его сигареты выделялся яркой точкой в тусклой ложе. У меня было такое ощущение, будто прямо сейчас здесь были только мы с ним, потому что все остальные ушли куда-то на задний план. Даже Мишель меня ни разу не окликнула, хотя обычно ей каждые три секунды нужно было мое общество. — Ты делаешься все более… Как это сказать? Не свободной, это слово не подходит.

— А это плохо? — я осмелела настолько, что начала смотреть прямо ему в глаза. Когда ты сидишь, то степень опьянения определить гораздо труднее, но, похоже, еще чуть-чуть — и я буду просто в дрова.

— Для меня — нет, — он снова усмехнулся. Мне до ужаса сильно захотелось любым способом стереть эту усмешку с его лица. — Как там твой парень, кстати?

— Да иди ты к черту!

Фыркнув, я откинулась на спинку дивана, сложив руки на груди. Роджер рассмеялся, стряхивая пепел в бокал с шампанским — он был тоже очень пьян. Прямо сейчас мне вообще не хотелось думать о Джордже, мне вообще больше не хотелось о нем думать.

— Не злись, Тей, — его рука тут же оказалась на спинке дивана прямо за мной, Роджер вновь смеялся, а в моей голове в очередной раз срабатывал какой-то рычаг, который позволял Тейлору делать все это. А что, собственно, подразумевалось под «все это»? То, что он сидел так близко ко мне? То, что мне это нравилось?

— Я не злюсь.

И это, конечно же, была совсем не ложь.

Его горячее бедро, обтянутое плотной джинсовой тканью, прижималось к моему настолько тесно, что мой мозг просто разрывался пополам. Я не знала, о чем думать — о том, что происходило на сцене, или о том, что моя юбка была слишком тонкой, а чувствительность кожи под ней слишком высокой. Температура моего тела, казалось, взлетела просто до небес, и я всерьез думала, что если Роджер вдруг решит коснуться какой-либо части моей обнаженной кожи, то у него просто-напросто останется ожог.

Мои бледные голые колени почти светились в густой темноте и тусклом свете золотых ламп. Воздух, наполненный электричеством и светом софитов, сжигал легкие, мне было трудно дышать. Роджер уже касался моего плеча в очень не многозначительном жесте, но я, как хорошая девочка, проигнорировала его. Теперь же я не могла перестать думать о том, что я хотела, чтобы он коснулся моих колен, обвел большим пальцем круг на коже, а затем полностью накрыл коленную чашечку ладонью, а потом, возможно, повел ее выше. Я горела, но была уверена, что, попробуй Роджер провернуть нечто подобное, я скорее спихнула бы его с этого дивана прямо на глянцевый пол, чем позволила бы делать все это.

Не знаю, насколько Роджеру было необходимо поощрение с моей стороны, но, не получив и капли во время всего представления, он не стал настаивать. Тейлор был слишком нетерпелив, я же была слишком скованна и сдержанна, чтобы просто так отдаваться на растерзание этому лавовому потоку, вызванному алкоголем, горячим шоу и моим неудовлетворенным желанием, а потому всю оставшуюся часть выступления мы так и просидели вплотную друг к другу с тем лишь отличием, что больше мы были не вдвоем — к нашему разговору подключились другие, абсолютно лишая нас обоих возможности преодолеть эту критическую точку, которая неизменно привела бы к пьяному и бурному сексу.

И мне не было стыдно за все эти чувства и желания. По крайней мере, сейчас.

* * *

— Видишь, ничего такого не было! — я победоносно усмехнулась, выпуская изо рта серый дым. Голова слегка кружилась после совершенно ужасной пробежки, к тому же, меня до сих пор мучило похмелье, но после очередной затяжки стало несколько легче.

— Ладно, может, я что-то перепутала, — Мишель нахмурилась и принялась массировать виски. — Но к нему совершенно точно кто-то приставал, я думала, что это ты. Черт, голова так болит!

— Наверное, одна из танцовщиц, — я продолжала дымить. — Мы же потом пошли за кулисы, помнишь?

— Э-э-э…— Мишель, похоже, предпринимала чудовищные усилия, чтобы вспомнить события вчерашнего вечера. — Это случилось до или после того, как я пошла блевать в первый раз?

— После, — я усмехнулась, а затем затушила сигарету о подошву своих кроссовок, а окурок выкинула в ближайшую урну. В голове немного прояснилось, теперь спуститься в метро казалось не такой уж непосильной задачей.

— Тогда вроде помню, — Торрес тряхнула своей шевелюрой. — Да, помню. Вы с Мери еще обмотались какой-то меховой херней.

— Серьезно? А я-то все думала, откуда у меня были оранжевые перья в волосах, — я засмеялась, но тут же замолчала, повернув голову слегка в сторону и увидев Джорджа, который выходил из спортивного зала.

На нем была темно-синяя спортивная форма с эмблемой нашего колледжа, та же самая, что и всегда, с плеча свисала объемная сумка на ремне. Его темные волосы были слегка влажными и находились в небольшом беспорядке — раньше мне это до безумия нравилось. Да чего уж там, мне до сих пор нравилось, как выглядел Джордж, но только при одном его взгляде меня охватывала непонятная дрожь, которая была вызвана отнюдь не романтическими чувствами.

Мишель проследила мой взгляд и повернулась. Она нахмурилась и очень серьезно спросила:

— Все в порядке?

— Да, — сначала я кивнула неуверенно, но затем выдохнула и сжала кулаки. — Все нормально. Я хочу с ним поговорить.

— Я могу остаться с тобой, если хочешь, — она мягко коснулась моей руки. — Или мы можем вообще уйти.

— Нет, — я решила дожать себя, чтобы не было шанса сбежать. Джордж все равно уже заметил меня, а потому лучшего момента, чтобы все прояснить, нельзя было даже представить. — Я поговорю с ним. Он имеет право обо всем знать. Джордж должен понять, что больше не имеет на меня никаких прав.

— Ну, хорошо, — нехотя протянула Мишель. — Но если что — я рядом. Могу его держать, пока ты раскрашиваешь ему лицо.

Я натянуто улыбнулась на эту фразу — нервы с утра были и так ни к черту, а теперь, с появлением на горизонте Джорджа, все стало еще хуже. Я все еще робела перед ним, это правда, но теперь со мной было еще и осознание того, что наши с ним отношения совсем не были здоровыми, раз я испытывала подобное. Вряд ли по-настоящему влюбленная девушка может испытывать эту леденящую робость при виде своего парня (и уже даже жениха), которая не имела ничего общего со смущением, которое было бы вполне естественным.

И все же я вполне твердым шагом пошла вперед, напоследок крепко сжав руку Мишель — единственный жест поддержки, который я ей позволила проявить. Я должна была пройти этот путь сама, пережить все это в гордом одиночестве и позволить проявиться первым шрамам на своей душе. Именно так и никак иначе, потому что за всю свою жизнь, кажется, я не переживала таких эмоциональных потрясений.

Отъезд Эдди из дома не считается — никто не был в курсе моих чувств, я переживала их одна и похоронила эти переживания под таким слоем пепла, что мне до них за всю жизнь не добраться.

— Привет.

Он поздоровался первым, держа руки в карманах своей спортивной формы. Я продолжала держаться за лямку рюкзака, про себя отмечая, что Джорджу, как самому настоящему подлецу, все было к лицу — он по-прежнему был неотразимо хорош.

— Привет, — я как бы равнодушно посмотрела на него, заправляя выбившуюся прядь за ухо. Про себя я с удовольствием отмечала, что его чары на меня больше не действовали. Этому мешала накопившаяся злость на наши дурацкие отношения, которые несуразно начались и точно так же закончились.

— Пьешь, куришь… — он посмотрел на меня сверху-вниз. — Может, ты уже и колешься?

— Предпочитаю нюхать.

Честно говоря, я не собиралась ему дерзить. Ну вот правда! Я хотела все спокойно ему объяснить и разойтись на этом, но он сам меня провоцировал.

— Не смешная шутка, Тей, — его взгляд внезапно стал куда более серьезным. Джордж попытался взять меня за руку, но я уклонилась, одновременно сделав шаг назад. Тарлингтон вздохнул так, что могло показаться, будто он был действительно разочарован этим моим действием. — Перестань вести себя как ребенок, пожалуйста.

— А ты перестань вести себя как идиот, пожалуйста.

Прямо сейчас я действительно вела себя, как ребенок, но мне было совершенно не жаль.

— Я уже столько раз извинился за тот вечер, — Джордж стиснул зубы. — Но ты отказывала мне в личной встрече, а я, как идиот, чуть ли не каждый день приходил к тебе домой, чтобы поговорить, как со взрослым человеком и прояснить ситуацию.

Про себя я отметила, что два раза в неделю — это еще не «чуть ли не каждый день», но решила не отвлекаться на всякие мелочи.

— Во-первых, я уже очень давно дала тебе понять, что не хочу никаких с тобой отношений, — нервы начинали сдавать, я поймала себя на мысли, что в руке отчаянно не хватает сигареты, чтобы успокоиться. — Во-вторых, если ты этого еще не понял, то ты действительно полный идиот. Предупреждая все твои будущие вопросы: я не могу находиться в отношениях, в которых мне не комфортно. С тобой мне душно, Джордж, и даже если так было не всегда, то сейчас это стало настолько невыносимо, что ты просто не оставляешь мне выбора. Мне бы правда хотелось расстаться с тобой если не друзьями, то хотя бы просто по-хорошему, но с твоим характером это совершенно невозможно!

— Думаешь, я оставлю это просто так? — ему все же удалось больно схватить меня за запястье. Я зашипела, а Джордж приблизился к моему лицу. — Думаешь, что сможешь оставить меня в дураках, да? Спуталась с этими рок-звездами и возомнила себя кем-то большим, чем…

— Кем-то большим, чем что? — я тоже повысила голос. — Отпусти меня сам, или я закричу.

Еще несколько секунд он смотрел на меня так пристально, будто хотел выжечь дырку на моем лбу, но я выдержала этот взгляд, даже более того, не отвела глаза.

— Знаешь, что? — он все же отпустил меня, и я тут же сделала два шага назад, потирая запястья. — Пошел ты к черту, Джордж Тарлингтон. Надеюсь больше никогда тебя не увидеть.

Когда я вернулась к Мишель, то у нее, разумеется, была целая куча вопросов, но одного моего тяжелого взгляда и просьбы их не озвучивать оказалось достаточно, чтобы она молча открыла для меня дверь своего автомобиля. Я старалась не смотреть в сторону покинутого жениха, но буквально кожей чувствовала его взгляд, а когда все же повернула голову, то увидела, как он сплюнул на газон и пошел обратно на спортивную площадку.

Я не просила Мишель подвезти меня до дома, но я была так раздражена, зла и обижена произошедшим, что даже не заметила, как зеленый микроавтобус остановился напротив моих окон. Кажется, я только и была занята тем, что сжимала и разжимала кулаки, а еще фыркала и прижимала холодные ладони к горящим щекам. Мишель с опаской смотрела на меня, но продолжала крутить руль, лишь иногда барабаня пальцами по его поверхности в такт игравшей по радио песни.

— Детка, если тебе нужно будет поговорить, то, пожалуйста, звони, — Мишель активно вертела ручку на своей двери, чтобы опустить стекло. Между зубов у нее уже была зажата сигарета, наверное, третья с утра. Мне бы хотелось сказать ей, чтобы она не курила так много, но вместо этого я ответила:

— Спасибо, Мишель, — возможно, в тот момент я еще не совсем осознавала, как я была благодарна Торрес за оказанную поддержку, потом, когда я немного остыла, мне было за это совестно. — Обязательно.

Она чуть заметно мне кивнула и проводила внимательным взглядом до самой двери. Я помахала ей, а затем извлекла ключи из цветочного горшка и вошла в дом.

Голова у меня все еще гудела, а потому тишина пустого дома была как целебный бальзам. Мне все же пришлось выйти на улицу, чтобы отодвинуть в тень мамины нежные розы, которые не пережили бы и дня на палящем солнце. Шаркая ногами по каменной дорожке, я старалась удержать содержимое моего желудка внутри, потому что меня заново начало тошнить. В этот самый момент меня кто-то окликнул из-за ограды.

— Мисс Маккуин! — я подошла ближе и тут же увидела темно-синюю униформу нашего почтальона. — Для вас есть письмо с острова Вознесения!

Я тут же метнулась к калитке, чтобы забрать из рук почтальона белоснежный конверт с целой кучей марок. Скомкано поблагодарив, я тут же побежала обратно в дом, едва не забыв про мамины цветы, постоянно держа перед глазами имя отправителя — Эдвард Маккуин.

Не помня, как я добралась до своей комнаты, я плотно закрыла дверь, как будто боялась, что кто-то может нарушить мое условное, но все же единение с братом, который прямо сейчас нес военную службу на далеком острове в Атлантическом океане.

Приземлившись на стул перед письменным столом, я достала канцелярский нож и аккуратно вскрыла письмо, вынимая плотные листы бумаги из несколько потрепанного конверта. Разгладив их, я не без трепета принялась читать. Два листа были испещрены ровным и несколько острым почерком, совершенно отличным от моего — я писала более округло и мелко, мои письма были больше похожи на кружево.

«Моя дорогая Тейлор!

Я был безумно рад получить твое прошлое письмо и узнать, что у тебя все хорошо. Спасибо, что продолжаешь писать мне, потому что твои письма — это единственное, что теперь связывает меня с домом.

Моя служба проходит по-прежнему мирно, я знаю, что ты волнуешься, но, поверь, не стоит, потому что мои дежурные вылеты проходят без внештатных ситуаций. Короче говоря, скукота настала смертная, потому что наша база находится на самом отшибе и никаких «красных воробьев», с которыми наше и американское правительство ведут пассивную войну, здесь нет. Кстати говоря, мне дали новый самолет, прикладываю фотографию из его кабины.»

На этом моменте я прервалась, чтобы снова заглянуть в конверт. Оказалось, что фотография застряла в тесной бумаге, но когда я ее извлекла, то долго разглядывала. На ней был изображен Эдди в, очевидно, кислородной маске, и, честно говоря, я бы его ни за что не узнала, если бы у него не были открыты глаза. Мой брат улыбался, смотря в камеру, и в моей груди разлилась свинцовая тоска, которую я была абсолютно не в силах подавить. Мне так отчаянно не хватало Эдди рядом, что я готова была задохнуться от отчаяния, от невозможности обнять его и прижаться щекой к плечу. Решив отложить свое горе на потом, я продолжила читать.

«Никаких развлечений, о которых ты спрашивала, здесь нет. Часто приезжают американские офицеры и привозят новости с «большой земли», но этого, конечно, не достаточно. Самое большое развлечение, которое я могу себе позволить — это твои письма.

Последнее, однако, не слишком меня порадовало, особенно вторая часть. Честно говоря, я очень удивился, когда узнал, что ты выходишь замуж, а когда узнал за кого, то просто впал в ступор. Тей, мне правда очень хотелось бы сказать, что я ни в коем случае не осуждаю твой выбор, но это не так. Я его осуждаю. Скажи честно, насколько он был продиктован твоим собственным желанием? Я даже в первый раз не стал читать все твои старательные убеждения на четырех листах в том, что такой шаг оправдан.

Сестренка, я желаю тебе самого большого счастья, но не с Джорджем Тарлингтоном. Я неплохо его знал еще в то время, когда жил с вами в Лондоне, и сомневаюсь, что он сильно изменился. Мне жаль, если ты действительно любишь его, но этот скользкий тип не годится на роль мужа моей сестры, в этом я уверен абсолютно точно. Тем более я уверен в этом после того, как ты пыталась убедить в обратном не только меня, но и себя.

Я не хотел завершать свое письмо на такой резкой ноте, но так уж получилось. Я прекрасно умею читать между строк, сестренка, и слишком хорошо тебя знаю, чтобы понять, что ты опять поддалась чьему-то влиянию. Если этот говнюк давил на тебя, то я приеду и разобью ему лицо лично.

Люблю тебя.

Эдди Маккуин»

В уголке листа была нарисовала маленькая лисица, которая заставила меня улыбнуться. Он все еще помнил. Я даже и не заметила, как мои глаза наполнились слезами, вызванными бесконечной любовью к моему старшему брату. Он не только смог все понять лучше меня самой на расстоянии тысячи километров, но и прекрасно помнил, какие крепкие узы нас связывали. Брат все понял по моему письму даже тогда, когда я сама еще ничего не поняла, и от этого в груди становилось лишь тяжелее. Сильнее всего мне хотелось, чтобы Эдди правда приехал, пусть для этого и пришлось бы выйти замуж.

Потому что в его любви я могла не сомневаться.

* * *

29 мая, 1976 год

Свадьба Брайана и Крисси обещала быть безумной хотя бы потому, что среди приглашенных был Фредди.

Меркьюри был, как и всегда, великолепен: шелковая рубашка и чудовищно узкие штаны, а еще солнечные очки в широкой черепаховой оправе. Короче говоря, смотреть на него было одним удовольствием. На его фоне Роджер в своей джинсовой рубашке и неизменных авиаторах с лимонными линзами выглядел ну просто воплощением скромности, однако он мог легко это исправить в ту же секунду, когда я решила вернуть ему его полосатый пиджак, который он мне накинул на плечи несколько дней назад.

— Роджер, — я подошла к нему, когда он курил, облокотившись о свой автомобиль. День сегодня выдался ужасно солнечный, хотя всю ночь шел ужасный дождь, а потому светлые волосы барабанщика отливали золотом. — Привет.

— Привет, — он улыбнулся, пуская изо рта дым и смотря на меня из-под своих лимонных линз.

— Я хотела вернуть тебе пиджак, — до этого я остановилась в нескольких шагах от него, а потому мне пришлось вытянуть руку, чтобы отдать пиджак Роджеру. Тейлор лениво оторвался от капота своего автомобиля и подошел ближе, все еще не забирая свою вещь. Я щурилась от яркого солнца и мысленно умоляла Роджера, чтобы он побыстрее забрал свой пиджак. — Спасибо большое, он правда мне тогда пригодился.

— Не стоит благодарности, — Роджер бросил окурок на асфальт и растер его носком красных кед. — Честно говоря, я уже и забыл про него.

И прямо в этот момент я так некстати вспомнила все то, что происходило в кабаре и начала отчаянно краснеть. Мне казалось, что Роджер тоже все прекрасно помнил и думал сейчас о том же, хотя по нему этого никак не было видно. Он был таким же, как и всегда — ослепляюще прекрасным и притягательным от того, что сам это знал. Впрочем, я никак не выдала того, что знала это тоже, по крайней мере, мне так казалось.

— Теперь все в порядке?

Роджер все же забрал у меня этот несчастный пиджак и тут закинул его на заднее сиденье своего автомобиля. Я удивленно посмотрела на него, честно говоря не понимая, к чему именно относился этот вопрос.

— Да, — я кивнула и, не выдержав его взгляда, опустила глаза на носки своих туфель. — Теперь все в полном порядке.

— Это хорошо, — Роджер улыбнулся, а наш неловкий разговор зашел в тупик.

Впрочем, продолжать его все равно не было смысла, потому что в этот же момент начали пребывать все остальные гости, которых было не так уж и много. Мишель приехала чуть позже вместе с невестой, а Джон и Вероника и так уже находились здесь, прогуливаясь в тенях деревьев церкви Святой Троицы в ожидании прибытия остальных.

Прямо перед тем, как приехала Крисси, я зашла внутрь церкви вместе с Роджером, который, к моему удивлению, не остался на улице. Зал был полон самых разных людей, по одежде сразу становилось понятно, что они из одной тусовки. Я заметно выделялась в своем скромном платье из нежного розового шелка среди этого атласа, перьев и джинсы. Народу было так много, что я тут же растерялась, а когда повернулась искать поддержки у Роджера, то поняла, что его уже не было. Он имел поразительную способность растворяться в толпе за доли секунд.

К счастью, мне недолго пришлось стоять в одиночестве с оленьими глазами, не зная, куда себя деть, потому что меня каким-то образом нашла Мэри. К тому времени край моего платья был уже значительно измят, пав жертвой моего внутреннего беспокойства, и теперь я пыталась всеми силами его разгладить, впрочем, безуспешно.

— Привет, — Мэри дотронулась до моего плеча. — А ты чего здесь стоишь? Идем скорее, совсем скоро все начнется.

— Да я немного потерялась, — я промямлила что-то еще, но это было уже совсем неважно, потому что Мэри потащила меня в самую глубь, вперед, ближе к месту основного, так сказать, действия.

Для меня нашлось место с края огромной скамьи в третьем ряду, рядом с Мэри, откуда было очень хорошо видно все происходящее у алтаря. Гости в церкви гудели, и я чувствовала себя немного не в своей тарелке, однако очень скоро подошла Мишель, ради которой мне пришлось потеснить Мэри и Джона с Вероникой, однако Торрес все же уместилась.

— Фух, — она тут же достала из сумочки-мешка пестрый веер и начала им с остервенением обмахиваться. — Ну и жара!

— Ты что, бежала? — я усмехнулась.

— Да, — Мишель кивнула. — Пыталась успеть быстрее Крисси. Как видишь, я успела.

— Она уже здесь? — я оглянулась назад, на огромную дубовую дверь.

— Да. Сейчас все начнется.

Я перевела взгляд обратно на алтарь, где Брайан стоял рядом со своим отцом и судя по всему ужасно нервничал. В целом этого можно было и не заметить, но все эти мелкие жесты, типа бесконечной поправки лацканов пиджака и манжет рубашки, а также бегающий взгляд, выдавали его с потрохами. Я находила это чудовищно милым и с нетерпением ждала появления невесты с минуты на минуту, а пока принялась разглядывать гостей.

В церкви находилась и Джози, и многие другие люди, с которыми я мельком пересекалась на общих вечеринках, а также на совместном девичнике и мальчишнике. Имен их я вообще не помнила, но это не мешало мне время от времени обмениваться с ними всякими ни к чему не обязывающими фразами.

Джон был единственным, кто сидел не вместе с остальными участниками группы. Роджер и Фредди находились вместе на другой стороне во втором ряду, поэтому мне были видны лишь их затылки, однако я сразу поняла, что это были именно они, хотя здесь было довольно много людей с подобными прическами — было в Тейлоре и Меркьюри что-то особенное, отличное от других.

Я в который поймала себя на мысли, что мне было как-то странно называть Роджера по фамилии — ее сходство с моим именем неосознанно напрягало.

Наконец, в один момент все разговоры стихли, и вся эта разношерстная толпа поднялась с церковных скамей и устремила взгляды в сторону дверей. Я обернулась, прижимая к животу клатч, и расплылась в улыбке от одного вида Крисси. Она была очень красивой в легком свадебном платье, за одну руку ее держал, судя по всему, отец, а в другой она держала букет. Длинной фаты у нее не было — вместо нее глаза закрывала кружевная вуаль, которая, впрочем, тоже была весьма кстати.

Ни Крисси, ни Брайан не были мне близкими людьми, но у меня захватило дух от торжественности момента. Внезапно мне захотелось придаться своим самым романтическим мечтам и представить в роли невесты себя, хотя этот странный настрой тут же исчез — в роли жениха я до сих пор могла представить только Джорджа, но от этой картины меня мутило. Я задавалась вопросом: горели бы мои глаза счастьем так же сильно, как сейчас у Крисси, если бы я не расторгла свою помолвку? Мне пришлось с сожалением признать, что я не была бы и вполовину так счастлива, как Маллен.

Я изо всех сил гнала мрачные мысли из своей головы, но венчание оказалось таким долгим, а голос священника таким монотонным, что я волей-неволей возвращалась к тому неприятному разговору с Джорджем. Я его не боялась, но конфликтность никогда не была моей основной чертой, а потому я довольно долгое время чувствовала себя отвратно, и никакие убеждения в том, что я ни в чем не виновата, не помогали.

Потом я думала о том, как родители отреагировали на мою последнюю пьянку. Ни мама, ни папа почти ничего не сказали, но я знала, что они осуждали, а это было куда хуже, чем если бы случился очередной скандал. Впрочем, тут я виноватой себя не считала, как бы родители не пытались убедить меня в обратном.

А еще я до сих пор не ответила на письмо Эдди, хотя получила его еще вчера. Я внезапно поняла, что мне нужно куда больше времени, чем обычно, чтобы составить ответное послание. Мне нужно было столько всего рассказать, что я банально боялась что-то забыть, а потому писала понемногу каждый день. Эдди наверняка вздохнет с облегчением, когда узнает, что свадьбы не будет.

Очнулась я в тот момент, когда священник уже озвучивал клятву. Все это время Мишель и Мери о чем-то переговаривались у меня под боком, кажется, кто-то что-то говорил и мне, но я настолько погрузилась в омут своих собственных проблем, что весь мир буквально отключился для меня, мне стало очень страшно, как будто вокруг меня не было толпы людей, и я была одна. Поэтому, когда начала звучать свадебная клятва, я несколько вздрогнула.

— Я, Брайан Гарольд Мей, беру тебя, Кристина Маллен, в законные жены, чтобы всегда быть вместе в радости и горе, бедности и богатстве, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас.

У меня сперло дыхание, думать было болезненно, хотя ситуация вообще не предполагала посторонних мыслей — я должна была просто радоваться за этих двух людей. Внутреннее беспокойство нарастало, еще немного, и я бы начала задыхаться.

— Я, Кристина Маллен, беру тебя, Брайан Гарольд Мей, в законные мужья, чтобы всегда быть вместе, в радости и горе, бедности и богатстве, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас.

Всегда.

Ища успокоения среди незнакомой толпы, я совершенно внезапно столкнулась взглядами с Роджером, который зачем-то повернулся назад в то время, когда его друг произносил свадебную клятву. Я смотрела на него несколько секунд, а затем тут же отвела глаза, прекрасно зная, как не красило меня беспокойство. Липкое ощущение собственной жалкости было одним из самых отвратительных в жизни, и я хотела бы его стряхнуть с себя, да вот только никак не могла.

Когда Брайан и Крисси поцеловались, то зал тут же взорвался овациями и радостным улюлюканьем. Казалось бы, вместе с этим венчанием должен был закончиться и мой испуг, однако он не то чтобы прекратился, скорее просто несколько уменьшился.

Цветастая толпа хлынула на улицу, тут же откуда-то взялись холщовые мешки, наполненные розовыми лепестками, и все стали осыпать ими жениха с невестой, а потом и себя, радуясь так, что уши закладывало. Я тоже пыталась украсть кусочек этого всеобщего счастья, внезапно ловя себя на мысли, что я правда была рада за Брайана и Крисси. Такое искреннее чувство было мне в новинку, потому что в моей жизни было не так уж и много поводов просто порадоваться за кого-то.

— Поцелуй невесту! — Мишель стояла совсем рядом со мной и, сложив руки рупором, кричала. Волосы ее сегодня были в совершеннейшем беспорядке, а длинное зеленое платье на мелких пуговицах не желало оставаться статичным, постоянно поддаваясь потоку ветра.

Крисси, смеясь и краснея, повернулась к Брайану. Она была очень красивой — оно и понятно, счастье украшало ее лучше всякой косметики. Брайан тоже казался счастливейшим из смертных, а я была так искренне рада за них, что совершено забыла о собственном эгоизме, грозившем испортить этот день.

Я не была готова позволить чему-либо или кому-либо отнять у меня это ощущение бесконечного счастья за кого-то.

— Мишель, возьмешь к себе людей?

Брайан подошел к водительскому окну, пытаясь договориться с моей напарницей, чтобы она помогла довезти людей до дальнейшего места празднования. Я же в это время пыталась открыть окно и впустить немного свежего воздуха, потому что за время своего пребывания на солнце микроавтобус Мишель успел превратиться в подобие микроволновой печи на колесах.

— Конечно, о чем речь, — приспустив очки на переносицу, Мишель махнула рукой, давая понять, что заберет несколько человек с собой.

— Спасибо огромное! — Брайан, кажется, выдохнул с облегчением. — Ребята, вы поедете с Мишель!

Я в это время наблюдала за тем, как Фредди с чудовищной болью на лице позволял минимум десятку человек залезть в свой роскошный лимузин. Рядом с ним внутри сидела и Мери, которая, казалось, умирала со смеху. Конечно, Меркьюри ничего не возразил против того, чтобы пустить в лимузин посторонних людей, но по его лицу было вполне понятно, что он обо всем этом думал.

Совсем рядом Роджер очень по-джентельменски предлагал нескольким девушкам услуги своего автомобиля, облокотившись рукой о крышу «Альфа-Ромео» и благословляя нас всех своей улыбкой. Одной из девушек была определенно Джози. Тейлор перехватил мой взгляд, и я заметила, как он мне подмигнул сквозь свои лимонные линзы. К своему стыду я растерялась и позорно отвела взгляд, к счастью, примерно в тот момент Мишель и решила тронуться с места.

Мне невероятно повезло, что я заняла место рядом с Мишель, потому что в ее «Фольксваген» набилось человек семь сзади, которым, похоже, было очень тесно. Я же ехала с комфортом, постоянно смеясь с того, как Мишель реагировала на других водителей.

— Черт возьми, ты это видела? — вообще-то, Торрес была не самым аккуратным водителем, но, как и все темпераментные люди, не могла признать свою неправоту. — Пень ушастый! Купят себе права, а ездить так и не научатся.

Сзади послышались стоны гостей, которые катались по салону, как кегли. Я лишь широко улыбалась, подставляя лицо солнцу и городской пыли.

— Мишель, пощади! — прямо над моим плечом возникло лицо какого-то парня.

— Ники, детка, скажи спасибо, что я вообще тебя взяла, а то ехал бы в курятнике Фредди или в гареме Роджера, — Мишель хохотнула, в очередной раз лихо выворачивая руль и, наконец, паркуясь возле дома Крисси.

Церковь Святой Троицы находилась совсем недалеко от места основного празднования, Ферри Роуд вообще располагалась очень удобно, потому что от нее до основных тусовочных мест «Queen» было буквально рукой подать. Я спрыгнула на асфальт, разглаживая подол своего платья и, дождавшись Мишель, зашла вместе с ней внутрь.

До свадьбы Крисси жила вместе с Джози в небольшом многоквартирном доме, честно говоря, я не знала, почему празднование проходило именно здесь, но от меня требовалось что угодно, кроме вопросов.

Мой небольшой опыт обильных возлияний в компании знакомых и не очень людей показывал, что пьянела я гораздо быстрее, чем хотелось бы. Как только я вошла в квартиру, то меня тут же настигли реки шампанского, мартини и кучи другого алкоголя. Было еще и пиво, которое я не переносила на дух, однако его все же кто-то разлил на диван рядом со мной. Я рассмеялась, а затем встала с бокалом коньяка в руке, чтобы парень, упавший на диван, не навалился на меня.

Что-то звонко разбилось, послышались грязные ругательства со стороны кухни. Как бы пьяна я не была, все равно мне было далеко до Мишель, которая очень подружилась с бутылкой «Хеннеси». Мне коньяк нравился не слишком сильно, но мне нравилась его терпкость и крепкий мужской запах. Я вообще питала слабость ко всему мужскому, когда выпивала.

— Тей! — Мери тоже уже была изрядно пьяна, пусть в ее руках не было ни одного бокала. — Давай танцевать! Не надо сидеть в стороне!

Разом допив остатки коньяка, я, смеясь, взяла Мери за руки и вышла вместе с ней и многими другими в центр комнаты, где уже танцевала куча народу. Я все время поражалась тому, как в этой небольшой квартире все смогли поместиться. Было душно, хотя все окна и двери были открыты нараспашку, однако учащенное дыхание нескольких десятков людей делало свое дело. Заиграл новый хит этого лета — «Daddy cool».

В нормальном состоянии я бы и не подумала вытанцовывать с Мери посреди комнаты, но обстановка располагала как никогда. В комнате было очень накурено, а еще пахло вином и пивом. Свадьба превратилась в то, во что и должна была — в хорошую дружескую попойку.

Мы с Мери зачем-то переплели пальцы и танцевали, хотя со стороны наши движения наверняка гораздо больше походили на беспорядочные движения.

— Она сходит с ума по своему папочке. О, она верит в него. Она любит своего папочку.

Я повторяла слова песни одними губами, смеясь и откидывая волосы назад. Мне хотелось раствориться во всем этом, похоронить себя в сигаретном дыму и на дне коньячного бокала и никогда не воскресать для прежней жизни, потому что сейчас я не была одинока. Были люди, которые были готовы веселиться рядом со мной, которым было до меня дело. От меня требовалось лишь одно — порождать эту кипучую энергию, которая поддерживала атмосферу всеобщего веселья. Может, Брайан и отличался несколько сдержанным нравом, но Крисси была не такой — ей требовалось общество других людей, и она им наслаждалась.

— Боже, — я обмахивала раскрасневшееся лицо ладонью, улыбаясь так широко, что начинали болеть щеки. — Это было очень дико!

— Знаю! — у Остин щеки тоже были румяные, но, думаю, скорее от того, что она очень любила лимонную водку с содовой. Мери вновь взяла свой стакан, когда мы вышли из центра после конца песни и предложила тот же самый напиток мне, но я все же отказалась, не желая задохнуться от аллергического отека. — Как тебе вообще здесь? Нравится?

— Очень! — соображала я уже не очень хорошо, но теперь, когда кровь в голове гудела, я была как-то болезненно оживлена. — Черт, я начинаю слишком втягиваться во все это.

— Не стоит об этом думать, — Мери смешивала для меня водку и содовую, а затем кинула в стакан несколько кубиков льда. — Будешь об этом думать, когда одним утром проснешься в постели с незнакомым парнем. И немного мятного сиропа — для равновесия.

Я рассмеялась, приняв слова Мери за шутку. Я по-прежнему была слишком хорошей, чтобы со мной такое произошло, как мне казалось.

— Я выйду покурить, — мне пришлось наклониться к Мери, чтобы она меня услышала. В одно мгновение мне показалось, что она удивилась, но в ту же секунду все ее внимание переключилось на подошедшего Фредди, который еле держал бокал с плескавшимся в нем шампанским.

Протискиваясь сквозь толпу людей, я заметила на диване Мишель, которую потеряла из своего поля зрения минут пятнадцать назад. Она сидела рядом с какой-то девушкой и увлеченно с ней разговаривала несмотря на то, что держала в руке шот текилы. Пуговицы ее платья были расстегнуты чуть выше колена, Торрес перехватила мой взгляд, подмигнула и тут же повернулась обратно. Я лишь усмехнулась и продолжала двигаться в сторону балкона, пытаясь не расплескать водку.

К моему счастью, на маленьком незастекленном балконе никого не было, потому что буквально передо мной отсюда вышла целая толпа каких-то девушек. Я не спеша достала сигареты, поставив бокал на широкие перилла, и стала искать зажигалку. К моему ужасу, ее нигде не было, как бы я не выворачивала сумку наизнанку. Внезапно совсем рядом со мной раздался щелчок, и кто-то поднес огонек зажигалки к моему лицу.

— Спасибо, — я сказала это сразу же, как только сделала первую затяжку. Было неожиданно увидеть перед собой Роджера, вальяжно облокотившегося о перила. На нем больше не было очков с лимонными линзами, да и рубашка, которая и до этого была не до конца застегнута, освободилась еще от пары пуговиц, обнажая подвески на его груди.

— Всегда пожалуйста, — он закусил губу, — Тей-Тей.

— Мое имя Тейлор, — мне отчего-то казалось, что, услышь я эту вариацию своего имени от любого другого человека, то пропустила бы ее мимо ушей. Но меня так назвал Роджер.

— Очень приятно, Тейлор! — он широко улыбнулся и протянул мне ладонь. — А я — Роджер!

— Очень смешно! — я хмыкнула и повернулась лицом к вечерней улице, делая очередную затяжку. Похоже, Роджер был очень пьян, и именно от этого его шутки становились в два раза глупее.

— Не обижайся, Тей-Тей, — он улыбнулся, придвигаясь еще ближе ко мне. Я сделала шаг в сторону, упираясь боком в противоположные перила — этот балкон был слишком маленьким для меня, Роджера и его настойчивости.

— Я не обижаюсь, — я сделала очередную затяжку и повернулась к Роджеру. Он смотрел на меня в упор этим своим взглядом, а я, к сожалению, была еще не настолько пьяна, чтобы поддаться действию его флюидов. Хотя, может быть, и настолько.

На всякий случай я выпила еще.

Роджер усмехнулся, а затем закурил тоже. За нашими спинами грохотала музыка и шумела веселая компания, я чувствовала себя так, будто мы с Роджером находились на каком-то подобии обочины. Внезапно он усмехнулся, а когда я поинтересовалась, что же смешного он вспомнил, то Тейлор невозмутимо ответил:

— Тебе не идет курить, — он мотнул головой, от чего его светлые волосы колыхнулись. — Ты слишком… правильная. Сразу возникает ощущение, что что-то идет не так.

— Неужели такая уж правильная? — я выдохнула дым почти ему в лицо. Мне не нравилось, когда меня называли слишком правильной — сразу срабатывал какой-то механизм, от которого я начинала раздражаться. Впрочем, сказалось то ли действие водки с содовой, то ли душного вечера, но сейчас я не раздражалась.

— Ну, возможно, и не настолько, — он вновь усмехнулся, проводя взглядом от моего лица к области шеи. Внезапно я поняла, что не имела намерения заходить дальше легкого флирта, в то время как ситуация принимала все более крутые обороты. — Ты же в восторге от своего папочки.

Я отчаянно покраснела, вспоминая наши с Мери танцы.

Проблема была в том, что Роджер сейчас мне очень нравился. Не то чтобы он мне обычно не нравился, но сейчас все было как-то по-особенному. Мятный сироп больше ничего во мне не уравновешивал, но если бы я и хотела зайти дальше, чем глупые пьяные разговоры на задворках вечеринки, то я бы не смогла этого сделать — на утро мне было бы мучительно плохо не только от похмелья, но и от осознания совершенной ошибки.

Сейчас я прекрасно понимала всех тех девушек, которые ждали Роджера после концертов, которые страдали из-за недостатка его внимания. Я им почему-то обделена не была, но мне так отчаянно не хотелось вливаться в этот бешеный поток, из которого меня бы все равно с грохотом выбросило.

Короче говоря, на пьяную голову впутываться в какие-либо отношения с Роджером я не собиралась.

На некоторое мгновение я перевела взгляд за спину Роджера, туда, где происходило все веселье, и увидела, что тот полосатый пиджак, который я вернула барабанщику сегодня днем, сейчас висел на плечах другой девушки.

— Ладно, забираю свои слова обратно, — все эти мысли пронеслись в моей голове за доли секунд. Роджер все еще смотрел на меня тем самым взглядом, а мне внезапно стало так чертовски грустно, что я разом допила коктейль Мери, жутко морщась от пузырьков газа, от которых свербело в носу. — Курить тебе идет.

Он попробовал приблизиться, приступив к решительным действиям, но я выставила руку вперед, не позволяя ему оказаться критически близко к себе.

— Роджер, нет, — мне стало мучительно плохо от того, что сейчас я не была способна даже к одноразовым отношениям. Хуже всего было то, что мое тело вполне реагировало на Роджера, но каждый раз, когда я допускала одну лишь мысль о том, что будет дальше, у меня срабатывал какой-то внутренний ограничитель, а ведь я уже второй раз стояла на краю этой опасной пропасти. Я повторила: — Нет.

Казалось, до него не сразу дошли мои слова. Роджер несколько раз моргнул, фокусируя взгляд на моем лице, а затем просто отошел, подняв ладони в примирительном жесте. Он просто зашел обратно, оставив меня одну с таким чувством, будто меня, как непослушного ребенка, лишили сладкого за какой-то глупый проступок.

«Майкл Корлеоне стоял неподвижно, и сердце гулко стучало в его груди; он чувствовал легкое головокружение. Кровь вскипела в его теле и билась о кончики пальцев рук и ног. Все ароматы сада — запах апельсина, лимона, винограда и цветов — смешались и нахлынули на него. Казалось, тело отделилось от души. Потом он услышал смех пастухов.

— Тебя ударила молния, а? — спросил Фабрицио, похлопывая Майкла по плечу.»

Марио Пьюзо, «Крестный отец»

1 июня, 1976 год

Закрытая сессия на меня плохо влияла, у меня не было другого объяснения своему совершенно внезапному и совершенно развязному стилю жизни. Конечно, я все ещё работала в аукционном доме, который служил, так сказать, дамбой для нескончаемой лавины кутежа, вина и прочих радостей жизни. Но в аукционном доме со мной работала Мишель, а это значило, что подобного веселья мне избежать никак бы не удалось.

Прошло два дня со свадьбы Брайана, и я вновь входила в рабочую колею, занимаясь тем, что у меня хорошо получалось. Сегодня был доставлен совершенно потрясающий торшер, не слишком ценный экземпляр — это была всего лишь Франция конца девятнадцатого века, но от того не менее прекрасный. От созерцания ножки торшера, которая представляла из себя фарфоровую девушку, окружённую херувимами, меня оторвал телефонный звонок.

— Алло, — к счастью, рядом с телефоном находилась Мишель, которая и подняла трубку. Сегодня она была особенно кудрява — мелкие пряди то и дело падали ей на лицо. — Фредди? Привет. У какой ещё Мэрилин сегодня день рождения? У меня нет знакомых с таким именем. Как у Монро? Ты проспался, нет? Она умерла десять лет назад!

Я засмеялась в кулак, отложив картонный планшет с прикреплёнными к нему бумагами и уселась на письменный стол, подобрав под себя гофрированную юбку.

— А-а-а... Ну так бы сразу и сказал! — губы Мишель растянулись в улыбке. Мне стало жутко интересно, что же они там обсуждали, однако все, что я слышала из трубки, это какое-то шипение. — Конечно, мы будем! Не сомневайся, дорогой!

Мишель со звоном положила трубку и на пятках повернулась ко мне. До этого, я должна отметить, у моей напарницы настроение было не самое лучшее. Отчасти это объяснялось ее легкой простуженностью после свадьбы Брайана и Крисси (очевидно, Мишель продуло на балконе, жаль, со мной не произошло ничего подобного, может, я меньше бы проводила там времени с Роджером), но сейчас, узнав об очередной тусовке, Торрес как будто мгновенно выздоровела. В очередной раз высморкавшись, она широко улыбнулась.

— Детка, у меня потрясающие новости! — Мишель легким движением кисти выбросила салфетку в мусорное ведро не глядя.

— Нет! — взмолилась я.

— Да! — глаза у Мишель сверкали. Иногда я думала, что же случится, если однажды моя напарница не сможет посещать вечеринки с той же регулярностью, с которой она делала это сейчас. — Фредди зовет нас сегодня праздновать день рождения Мэрилин Монро.

— Это что, какой-то прикол, праздновать дни рождения мертвых знаменитостей? — я усмехнулась, продолжая сортировать бумаги. Рабочий день все же продолжался.

— Нет, это просто лишний повод повеселиться, — мне не слишком понравился тон, с которым Мишель ответила — в нем как будто чувствовался сарказм, хотя я вполне допускала, что мне всего лишь показалось. — К тому же, в компании знаменитостей.

Торрес оставила меня в помещении с неприятным осадком внутри. Его едва ли можно было уловить, я все старалась убедить себя в том, что я выдумывала, что мне показалось. Но глаза у Мишель светились нездоровым блеском, да и весь ее вид вызывал у меня некоторое беспокойство.

Покурить она меня не позвала. Я проследила за тем, как она подошла к уже отцветшей яблоне, нервным движением подожгла сигарету и выдохнула дым вверх, опрокидывая голову назад. Она заметила, что я на нее смотрю через намытое оконное стекло, но не отвернулась, лишь как-то пусто посмотрела в ответ. И от этого взгляда мне стало не по себе.

* * *

К своему стыду я не так долго думала о странном поведении Мишель, как, возможно, следовало. На самом деле я прибеднялась, когда говорила, что не хотела идти на вечеринку, куда нас пригласил Фредди, потому что любила искренней любовью не только джаз, но и саму Мэрилин. Когда я была совсем еще девочкой я смотрела с ней фильмы и пыталась петь «I wanna be loved by you» так же томно и игриво, как и она. У меня было несколько пластинок с записями ее песен, подаренных, как и все остальные, моей любимой бабушкой, поэтому, да, я хотела пойти и отдать дать уважения невероятной мисс Монро.

Но было одно но. Я понимала, что так много и часто тусоваться было как-то… неправильно. Я осознавала это мозгом, но сердце просило еще и еще, и каждый раз я говорила себе, что вот эта вечеринка точно последняя, но затем шла дальше, прямо как желающая похудеть девушка ела пирожные в воскресенье вечером, обещая себе в утро понедельника начать наконец бегать.

Твердо решив, что после этой вечеринки я возьму перерыв (святая наивность!), я, к тому же, захотела сегодня быть еще и самой смелой, надев самое короткое из своих платьев. В свое оправдание я должна была сказать, что отправлялись мы снова в кабаре, а настроение у меня было игривое (результат дружбы с богемой, что поделать!).

Короче, я решила надеть все лучшее сразу.

Во-первых, я накрутила себе прическу, вдохновившись Нэнси Синатрой, пластинки которой крутились у меня на протяжении всего вечера. Не знаю, почему я решила, что это будет хорошая идея, но остановиться я уже как-то не могла, да и не хотела. Во-вторых, я надела платье из черного шелка, привезенное мне года три назад бабушкой из Парижа, и которое я ни разу не надевала, потому что его длина была на полторы ладони выше колен. И в-третьих, чтобы совсем добить всех и себя заодно, я надела чулки со стрелками, которые пришлось закрепить подвязками. Душные вечерние духи, помада на губы и туфли на низком «кошачьем» каблуке.

Вот иногда ты чувствуешь себя как минимум шальной императрицей, у тебя откуда-то появляется невиданная до этого смелость и желание накраситься той самой яркой помадой, которую ты еще при покупке считала слишком смелой, а потом, распустив волосы и смотря на себя в зеркало, ты понимаешь — это пиздец.

Я была в ужасе, когда увидела себя в зеркале. Эх, где же там мои монашеские платья и строго уложенные волосы? Исправлять что-либо было уже поздно — под окнами изумрудный микроавтобус Мишель рассыпал по асфальту золотистый свет фар и неприлично громко сигналил, почти наверняка вызывая раздражение у консервативно настроенных соседей, для которых любой уличный шум позднее семи часов вечера был личным оскорблением. Мне хотелось закричать самой себе: «Сними ты уже мамину одежду, сотри помаду старшей сестры, ты слишком маленькая и невинная для всего этого!»

Но, стоп, мне же двадцать!

Все эти мысли пронеслись в моей голове буквально за доли секунды, и я бы так и продолжила стоять напротив зеркала с оленьими глазами, если бы Мишель не посигналила во второй раз. Деваться было некуда, и я буквально выбежала из дома, на ходу крича родителям, чтобы они не ждали меня к ужину, что звучало примерно как: «Всемпоканеждите».

Доскакав до машины, словно сайгак, я уселась на переднее сиденье, расправив под собой юбку, которая оказалась такой короткой, что я сидела практически на голых подвязках.

— Пресвятая дева, — Мишель округлила глаза. — Девушка, кто вы и где Тейлор Маккуин?

— Черт, мне лучше переодеться обратно, — я уже начала дергать за ручку двери, но от нервов совершенно забыла, что открывается она только в том случае, если потянуть за рычажок под определенным углом и с определенной силой. Впрочем, никакого смысла в моих действиях все равно не было — Мишель уже тронулась с места.

— Надеюсь, что ты сейчас шутишь, — Торрес все же перевела взгляд на дорогу. — Тей, ты выглядишь потрясно, ты должна это знать.

— Спасибо, — я нервно улыбнулась, заправляя вьющуюся прядь за ухо, а потом заново ее выправляя, потому что вспомнила, что в прическе она должна свисать.

Спасите.

Это было самое частое слово, возникавшее в моем мозгу. Я все еще чувствовала себя крайне неуютно, и это состояние ухудшилось, когда мы вошли в кабаре. Огни софитов и неоновая дымка все еще поражали меня до глубины души, и я будто оказалась загипнотизирована и потеряна в пространстве, осталась наедине со звуками саксофона и брызгами «Беллини». Красный бархат сцены и черная кожа сидений, вельветовые мушки танцовщик и жемчужные нити на мраморной груди солистки — все это закружило меня, опьянило, хотя во рту совершенно пересохло.

Я смогла вернуться в этот низменный мир лишь тогда, когда Мишель взяла меня за запястье своими длинными и гибкими пальцами и повела наверх, в ту ложу, где нас уже ждали. Шелест ее комбинезона из изумрудного атласа был для меня еле слышен сквозь смесь смеха, звона и имитации голоса Мэрилин.

— Всем привет! — Мишель вскинула руки вверх, отчего на ее запястьях зазвенели тонкие бронзовые браслеты. Зубы Торрес казались еще белее из-за малиновой помады на губах, девушка широко улыбалась, а затем буквально упала на бархатную обивку дивана, из-за чего сидевший на нем Фредди едва не пролил шампанское прям на Мэри. — А вот и мы!

— Дорогуши, вы опоздали даже сильнее, чем я, — в малиновых линзах очков Фредди отражался блеск люстры, на мой взгляд сделанной из муранского стекла. Меркьюри усмехался, смотрел из-под своих очков и веселился, ничуть не заботясь о том, что его атласная (или шелковая?) рубашка расстегнулась ровно наполовину, обнажая смуглую грудь, покрытую темными волосами.

— Тейлор, ты выглядишь просто потрясающе, — я готова была расцеловать Мэри за то, что она протянула мне бокал шампанского и решила хоть как-то отвлечь от бесконечного закусывания губ и одергивания подола платья.

— Спасибо, — я снова смутилась, но отпила шампанского. — А мне очень нравится твой костюм.

— Спасибо! — Мэри очаровательно улыбнулась. — Купила в Сохо.

На Мэри действительно был великолепный твидовый костюм, состоявший из серо-розового жакета и такого же цвета юбки. Пиджак висел на массивной спинке стула из цельного дерева и выглядел несколько бледно на фоне алого бархата обивки. У меня все сверкало в глазах, я терялась в пузырьках шампанского, которые поднимались со дна хрустального бокала.

А по винтовой лестнице, которая вела, собственно, в ложу, поднимались Роджер и Светлана. Девушка, во всем блеске своей потрясающей фигуры и светлых волос, уложенных как раз в стиле Мэрилин, вполне могла посоперничать в своей красоте с танцовщицами, развлекавшими публику на ярко освещенной сцене. Ее пухлые губы были накрашены малиновой помадой, и я не могла не заметить, как она слегка смазалась в самом уголке, придавая всему образу какой-то растрепанной сексуальности. Светлана посмотрела на меня сверху вниз из-под густо накрашенных ресниц, ее броские губы растянулись в улыбке (в этот раз она, однако, не обнажала своих жемчужных зубов), и поздоровалась с, как всегда, некоторым акцентом:

— Привет!

Мишель как-то сморщилась, стараясь создать на своем лице некоторое подобие улыбки, а затем, чуть не разлив шампанское на атласные штанины, подняла бокал в некоем приветственном жесте. Светлана на это ничего не ответила, лишь приземлилась на алый бархат, на ходу закуривая.

— Привет, — я, словно какая-то подражательница, тоже достала из маленькой сумочки пачку сигарет. На самом деле основной причиной того, почему я курила, было незнание того, куда деть себя и свои руки. Я как-то осторожно перевела взгляд на Роджера, здороваясь как бы и с ним тоже, и все же я произнесла: — Привет, Роджер.

Род-жер. Роджер. Роджер? Я мысленно произносила это имя с самыми разными интонациями, пытаясь понять, что же менялось внутри меня, когда я это делала. С одной стороны — ничего. Я не испытывала никакого подобия влюбленности, как было в наши с Джорджем лучшие времена (мне всегда хотелось широко улыбаться, когда я звала его по имени), в этом плане мне было абсолютно все равно.

Но.

— Привет, — внезапно во рту у Роджера также оказалась сигарета. — Дашь прикурить?

Я лишь кивнула, наклоняясь ближе к Тейлору и поднося блестящую зажигалку к его лицу. Часы на тонком золотом браслете сверкнули на моем бледном запястье, а уже через секунду вокруг него обвились пальцы Роджера. Он затянулся. Под подушечкой его большого пальца бился частый пульс, Роджер не спешил отпускать мою руку. Я видела, как пламя газовой зажигалки играло в его слегка прищуренных глазах, он смотрел на меня и будто что-то искал. Поразительно, но я делала то же самое.

— Спасибо.

Это и было то самое но.

Роджер не вызывал у меня эйфории влюбленности, что было, конечно же, хорошо. У него было несколько другое влияние, и я не знала, какое было опаснее.

Где-то сбоку Светлана и Мэри обсуждали свадебное путешествие Брайана и Крисси, изредка вовлекая в этот разговор и меня тоже. Я не могла не заметить потуги русской красавицы привлечь внимание Роджера — то лямка платья изящно упадет с мраморного плеча, то девушка закусит губу так, что на зубах магическим образом не оставалось и следа от помады. Я смотрела на все эти уловки с каким-то раздражением, по-мальчишески покачивая туфлей на закинутой на колено ноге.

— Выпьем же за Мэрилин, одну из величайших актрис и самую недооцененную! — Фредди уже успел порядком напиться, а этот тост в честь мисс Монро был, кажется, седьмым по счету.

Компания у нас сегодня была довольно тесная за счет того, что не было ни Джона, ни Брайана, а, соответственно, и их жен, но постоянно приходили и уходили какие-то люди, имен которых я не знала или просто не запомнила. Мишель громко смеялась рядом с Фредди, закидывая голову назад на обивку дивана. Все были пьяны, я тоже, однако понятно это стало только в тот момент, когда я встала, чтобы посмотреть выступление прямо с балкона. Девушка в белоснежном шелковой платье, завитая, как Мэрилин, исполняла песню из фильма «Займемся любовью». Я фыркнула — этот фильм был самым нелюбимым у сегодняшней именинницы.

— Похоже, тебе очень нравится Мэрилин, — я приземлилась обратно на диван, стараясь не смотреть на Роджера, мило ворковавшего с какой-то девушкой. — Какой твой любимый фильм?

— «В джазе только девушки», — Фредди пьяно усмехнулся. — Песня, которую она исполняет, неплохая, — Меркьюри указал пустым бокалом в сторону девушки, так старательно копировавшей интонации и движения Монро, — но фильм-то, признаемся честно, откровенная херня.

— О да, — я снова выпила. — «Ниагара» мне нравится гораздо больше.

— Да! Есть в Мэрилин эта естественная сексуальность, то, что нельзя подделать, — у Фредди горели глаза то ли от сказанных им слов, то ли от виски с содовой, которой он неустанно заправлялся.

Совсем рядом фыркнул Роджер, заставив нас с Фредди повернуться к нему. Тейлор уже заметно поплыл, его светлые глаза, подернутые хмельной дымкой, смотрели прямо на меня с какой-то насмешкой.

— Чего смеешься? — голос Фредди казался мне мягким, словно пластилин. Я была пьяна.

— Слышали бы вы себя сейчас, — Роджер разом опустошил свой бокал, — знатоки женской сексуальности.

Я не могла не заметить, как хищно на этом моменте улыбнулась Светлана.

— Ах, прости, забыли проконсультироваться с главным ценителем женской красоты, — я подперла щеку рукой, по-детски надувая свои вишневые губы и пьяно смотря на Роджера из-под густо накрашенных ресниц. — Или ты все же больше по машинам?

Мишель, уже практически лежавшая на Фредди, прыснула, чуть не расплескав свой скотч. Фредди рассмеялся в голос, без всякого стеснения обнажая свои крупные зубы.

— Все время забываю спросить, Роджер! А какая самая сексуальная часть машины?

Мишель одобрительно присвистнула, тут же отлипая от Меркьюри и садясь обратно на диван. У меня было такое ощущение, что я уселась на самую крутую и самую скользкую горку в мире, иначе как объяснить, что меня так несло и я совершенно не следила за тем, что говорила?

Роджер усмехнулся, однако застать его врасплох этим вопросом у меня не вышло.

— Я, сидящий в ней.

Бум.

Дым от обновленной сигареты в моей руке достигал и лица Роджера тоже, он терялся в его глазах, а я хотела сгинуть меж его длинных ресниц. Голова шла кругом от шампанского и моих собственных душных духов, я достигла уже той степени опьянения, когда могла себе позволить без зазрений совести разглядывать лицо Роджера.

Сегодня я не чувствовала внутри себя особой женственности, хотя и платье, и прическа, и даже угольно-черные стрелки должны были способствовать обратному. Светлана была мрамором, мягкое сияние которого притягивало взгляд и вызывало желание дотронуться. Мишель — бронза, пряность и острота которой привлекали внимание даже женщин.

Я же сегодня была дубленой кожей, табаком, взрослыми духами и пузырьками шампанского, поднимавшимися со дна хрустального бокала. Я была тонким браслетом золотых часов и густым вишневым блеском, сладость которого не ставилась под сомнение. Я была лаком для волос, парфюмированной пудрой для тела и темным шелком, нагретым разгоряченным телом.

И мне хотелось, чтобы все это увидел именно Роджер. И никто другой.

Смотри только на меня. Желай только меня.

У меня в голове все еще звучали слова той самой песни: «My heart belongs to daddy». Последнее слово певица пропевала с особым смаком, очень четко и с широкой улыбкой.

— Осторожно, Тей-Тей, — он наклонился ближе ко мне. — После таких шуток…

Я не дослушала, испуганно отпрянув. Щеки горели от выпитого алкоголя, но я все же набросилась на заказанный ранее «Кир-Рояль». Сладость смородинового ликера оседала на нотах охлажденного шампанского. У меня было ощущение, что я буквально спрыгнула с моста, потому что стойкое желание прямо сейчас и прямо при всех поцеловать Роджера было сильнее меня.

С самой первой секунды нашего знакомства он меня злил, дразнил, подначивал, но разве хорошие девочки не всегда выбирали именно таких парней?

Роджер смотрел на меня с той же самой насмешкой, но я не могла не заметить, что и в нем что-то изменилось. Я больше не была хозяйкой самой себе, но во мне по-прежнему боролись две разные Тейлор: одна хотела расстегнуть эту его цветастую рубашку до конца (конечно же чертов Роджер, как и всегда, оставил половину пуговиц свободными), а вторая больше всего на свете желала как можно скорее смыться отсюда и уйти в монастырь замаливать свои греховные мысли.

Мама не учила меня так беззастенчиво и вызывающе смотреть на мужчин, закинув ногу на ногу. Мама была бы в ужасе.

Я тоже была в ужасе, но мои рельсы развязного поведения были слишком сильно смазаны маслом, чтобы я смогла остановиться.

* * *

Как там говорила Мэри? Не стоит думать о том, что ты зашла слишком далеко до того момента, пока ты не проснешься в постели с незнакомым парнем?

Так вот: я проснулась.

Справедливости ради, парень был знакомым. Но от осознания того, с кем я проснулась, мои глаза грозились выпасть из орбит от ужаса. Я долгое время сидела на кровати, прижав левую ладонь ко рту и думая, как это все могла произойти со мной. Дело в том, что на другой стороне кровати (не моей, кстати) лежал Роджер. Кажется, без одежды.

Просто умопомрачительный пиздец.

Подобрав под себя ноги, я натянула конец одеяла до самого подбородка, что, однако, привело к тому, что оно начало сползать с самого Роджера. Пискнув от ужаса (я еле сдержала свой крик), я и вовсе отпустила одеяло, обнаружив, что Тейлор, вообще-то, был в белье.

На секунду я застыла. Опустив одну ладонь на свою грудь, я нащупала кружевную ткань лифа, а спустившись еще ниже, поняла, что я была еще и в трусах. От полученной информации я слегка зависла — если мы с Роджером переспали в пьяном угаре, то вряд ли нашли бы время на то, чтобы переодеться обратно. Я не могла говорить за Роджера, но у меня такой привычки не было.

Однако радоваться было рано. При каких еще обстоятельствах девушка оказывается утром в постели с парнем? Вариантов ответа на этот вопрос у меня было не так уж и много, и один звучал неприличнее другого. Я закусила губу, запустив ладонь в копну растрепавшихся кудрей и тяжело выдыхая.

Спокойно, Тейлор, спокойно. Ничего страшного не произошло, правда же? Сколько бы я себя не успокаивала, сердце продолжало наращивать свой темп в груди, кровь прилила к голове. Я была на грани того, чтобы не заскулить прямо в эту подушку, на которой остался след от моей помады.

Наконец, оцепенение вроде как прошло, и я открыла глаза, чтобы шустро собрать все свои вещи и с воплями унестись домой и никогда больше не встречаться с Роджером, однако он, лежа на одном боку и подперев ладонью голову, смотрел прямо на меня.

Мне было нечего сказать, поэтому я так и сидела, держа у груди одеяло и притянув к себе ноги. Несколько секунд мы просто молча смотрели друг на друга, и, черт, Роджеру до ужаса шел этот заспанный взгляд, и я завидовала тому, как он выглядел с похмелья, потому что я подобным похвастаться не могла. Наконец, он заговорил:

— Доброе утро.

Я, как чудачка со стажем, сначала даже как будто забыла английскую речь. Язык присох к небу, да и вообще, губы отказывались размыкаться, однако я решила показать, насколько мало меня волнует вся эта… щекотливая ситуация и, повернувшись к нему почти голой спиной, ответила:

— Доброе.

— Что вчера произошло?

Эх, как бы мне хотелось разразиться сейчас тирадой о том, что такие вопросы не задают утром девушке, которая оказалась в твоей постели! И эта речь была бы вполне уместной, если бы я сама помнила хоть что-то.

— Хороший вопрос! — как только я встала, то в голове будто бы раздался выстрел. Похмелье никто не отменял, и поэтому я, чуть покачнувшись, едва не упала обратно. Рядом с кроватью откуда-то оказались две бутылки портвейна, которые я успешно уронила, однако они не разбились — лишь покатились по полу и остановились, столкнувшись с плинтусами. — Что же могло произойти, раз я оказалась в твоей постели в столь ранний час?

— Ох, Тей-Тей, пожалуйста, не кричи! — честно говоря, я лишь слегка повысила голос, однако Роджер перевернулся на спину и прикрыл глаза, раскинув руки в стороны. Я тяжело сглотнула, однако отвернулась и направилась на поиски своего платья. — У меня сейчас такое похмелье, что даже мое имя болит.

На это я ничего не ответила, найдя, наконец, свое платье в кресле рядом с огромным зеркальным шкафом. В его отражении я заметила, как Роджер все-таки открыл глаза и следил за каждым моим движением, продолжая лежать все в том же положении. Темный шелк заструился по теплому после сна телу, чулки, которые я обнаружила под креслом, оказались в полнейшей негодности — огромные стрелки тянулись от пятки и чуть ли не до конца.

— Хоть я ничего и не помню, — Роджер, наконец, поднялся с кровати и потянулся. Я старалась лишний раз не глядеть на него, несмотря на то, что он, вообще-то, пялился все то время, что я переодевалась! — Но уверен, что тебе понравилось.

— Ну и козел же ты, Роджер, — я чуть прочесала волосы рукой, а затем собрала их в подобие хвоста. Он усмехнулся. — Я могла бы опровергнуть это утверждение, ну или подтвердить, если бы сама помнила хоть что-то.

— Тей, ты уже можешь не строить из себя скромницу, мы же уже переспали.

— Нет, серьезно, я ничего не помню, — я с досадой почесала голову. Можно было бы разозлиться на эту его фразу про скромницу, но какой в этом был смысл? Все, что не должно было произойти, все равно произошло. — Как бы, знаешь, если бы я с тобой действительно переспала, то вряд ли бы это забыла.

Совершенно неожиданно Роджер оказался совсем рядом со мной и так получилось, что, когда я разворачивалась назад, то фактически столкнулась с его обнаженной грудью. Тихонько ойкнув, я подняла глаза, и снова увидела эту легкую полуулыбку на его губах.

— И правда, — его голос стал неожиданно хриплым. Я попробовала упереться ладонями в его грудь и оттолкнуть, но Роджер перехватил мои запястья и наоборот прижал их еще ближе. — Но, знаешь, мы еще можем все наверстать.

Стыдно признаться, но мне было легко представить, как я соглашаюсь. Вчерашние мысли и события нахлынули на меня с новой силой, заполняя голову совсем не тем, что мне следовало бы думать в этой ситуации. Голова, и так тяжелая после выпитого вчера алкоголя, налилась еще сильнее, я нахмурилась и выпалила почти на одном дыхании:

— Иди к черту.

Роджер рассмеялся и отпустил мои руки. Подобрав свои туфли, я уже схватилась за ручку двери, чтобы выйти из наполненной светом спальни. Что-то заставило меня обернуться и снова окинуть взглядом все то, что стало свидетелем моего падения.

— Тейлор, подожди, — честно говоря, я не ожидала, что Роджер назовет меня по имени. Никакого издевательского «Тей-Тей» — просто Тейлор. — Давай я сейчас выпью кофе и отвезу тебя домой.

Всего лишь на секунду в моей голове промелькнула мысль о том, насколько Роджеру было несвойственно, да и вообще не шло подвозить утром девушек до дома. Гораздо более подходящим ему поведением было просто исчезнуть вместе с лучами восходящего солнца и больше никогда не появляться в моей жизни, но… я зачем-то сказала: «Да».

Мне кажется, я просто не до конца осознавала, что произошло, но позже, когда я осталась одна, то поняла, что моя жизнь после этого утра разделилась на «до» и «после». И как бы мне потом не хотелось вернуть все обратно, стать прежней Тейлор, для которой главным было не выделяться и соответствовать определенным ожиданиям — на ее место пришел кто-то другой, незнакомый, требовавший с каждым днем все больше адреналина.

Я сидела за пустым столом и наблюдала, как Роджер выворачивал содержимое кухонного шкафа в поисках банки с кофе. Его идея подвезти меня была неудачной еще и потому, что он не до конца был в себе. В смысле, его похмелье (да и мое тоже) ярко выделялось на бледном лице и служило сигнальной ракетой для полицейских патрулей, которые бы нам несомненно попались по пути домой, согласно закону подлости.

Наконец, Роджер вытащил полупустую банку и засыпал ее содержимое в медную турку. Я молчала, он тоже. Меня все еще терзали смутные сомнения насчет нашей половой связи, потому что, ну правда, не могла же я напиться до такой степени, чтобы этого не запомнить? Это же чертов Роджер Тейлор.

На меня накатил прилив жара, когда я начала вспоминать события вчерашнего вечера. Боже мой, то, как я думала про Роджера, было для меня просто верхом безрассудства. Мне повезло, что в данный момент его внимание было полностью сосредоточено на помешивании кофе — барабанщик расфокусированным взглядом наблюдал за темным напитком. Всепоглощающий стыд накрыл меня с головой, вызывая на щеках багровые пятна.

— Тебе не кажется странным, что мы проснулись одетыми? — вопрос Роджера повис в кофейном воздухе. Я к тому моменту уже пришла в себя, но все равно подняла на Тейлора затравленный взгляд.

— И я о том же, — было странно обсуждать с Роджером такие вещи, но с кем, если не с ним? Он с шумом пододвинул к столу табуретку и уселся напротив меня. Рубашка на нем, как и всегда, была застегнута лишь наполовину, впрочем, это уже не могло меня отвлечь. — Мне кажется, что между нами ничего не было.

— Предположим, что это действительно так, — Роджер выудил из безразмерных карманов домашних штанов пачку сигарет и, как настоящий джентльмен, предложил мне одну.

— Спасибо, — он дал мне прикурить.

— Предположим, у нас с тобой не было секса, — он улыбался, когда затягивался сизым дымом, и смотрел на меня слегка сощуренным взглядом. — Тогда почему мы проснулись в одной постели не совсем одетые?

— Давай начнем с самого начала, — я выдохнула дым вместе со сказанными словами. — Сначала мы были в кабаре, так?

— Так.

— После кабаре мы отправились за продолжением к Фредди, если я не ошибаюсь.

— Все верно, — услышав шипение, Роджер тут же подскочил с табуретки и, выругавшись, снял убегавший с плиты кофе. — Черт! Ну, ладно, почти ничего не убежало. Ты пьешь со сливками?.. Впрочем, неважно, их все равно нет.

Я улыбалась, наблюдая за тем, как Роджер пытался хозяйничать. Было в этом что-то противоестественное, но я не собиралась ему хоть как-то помогать, желая узнать, чем же в итоге увенчаются его попытки.

— Кстати, мне очень понравилось, как вы спелись с Фредди, — Роджер продолжал зажимать между зубов сигарету. — Особенно то, как ты пела «My heart belongs to daddy» лежа на рояле.

— Не было такого, — я вновь покраснела и поспешила скрыть свой взгляд на дне кофейной чашки. — Раз не помню, значит, не было.

— Врешь, — Роджер, довольный тем, как у меня покраснели от стыда уши, широко улыбался. — Все ты помнишь.

— Перестань, — взмолилась я, заставив Роджера закусить губу, сдерживая смех. На самом деле я действительно достаточно хорошо помнила, как пьяный Фредди мне аккомпанировал, а я, не менее (а может, и более) пьяная лежала на его любимом рояле и что-то пела. Что именно я правда не помнила. — Но что было дальше? Я помню только кошмарный холод.

— Может, я предложил тебе согреться в моих объятиях? — он подмигнул. Я молила о том, чтобы прямо сейчас в Землю врезалась комета и окончила мои страдания.

— Смешно, — я сказала это очень сухо.

— Ну, а если серьезно, то логично было бы предположить, что я предложил подвезти тебя до дома, — Роджер затушил сигарету о дно пепельницы.

— Не думаю, — я покачала головой, делая предпоследнюю затяжку. — Ты был очень пьян.

— Я вызвал такси? — предположил Роджер.

— Нет, — я нахмурилась. Какой кошмар — мне приходилось вспоминать вчерашний вечер поэтапно, чтобы понять, переспала ли я с парнем. — Я точно помню, что я еще потом с кем-то гуляла.

— С кем-то, — Роджер фыркнул. — Со мной, конечно.

— Да, наверное, с тобой, — я оставила окурок в пепельнице, а сама откинулась на спинку стула. Роджер, допивший кофе, подошел к окну. Полуденное солнце тут же сделало его светлые волосы почти пшеничными. Интересно, сколько же я выпила, что идея прогуляться пьяной с не менее пьяным Роджером показалась мне хорошей?

— Сегодня хорошая погода, не то что… — он остановился на полуслове, смотря прямо мне в глаза, а затем рассмеялся. — Ну, конечно! Мы с тобой вчера вечером попали под дождь и, видимо, грелись вдвоем. Еще и портвейна две бутылки выпили. Черт, это ну очень…

Больше он говорить не мог из-за распиравшего его смеха. Я тоже начала смеяться, сгибаясь пополам от хохота. Раньше бы мне все это не показалось смешным, скорее, позорным, но почему-то глядя на Роджера для меня все произошедшее приобретало не такие уж пугающие краски. Просто сама мысль о том, что мы могли вот так переспать, вызывала теперь у меня спазмы смеха.

— Теперь я вспомнила, как у меня зуб на зуб не попадал от этой ледяной воды, — я все еще не могла разогнуться, на глазах выступили слезы. — И мы с тобой лежали под этим одеялом и стучались зубами о горлышко бутылки.

— Честно говоря, у меня такое впервые, — Роджер, наконец, начал успокаиваться, — чтобы утром рядом со мной лежала девушка, а у нас с ней, оказывается, ничего и не было.

Мы смотрели друг на друга все еще широко улыбаясь, хотя, если подумать, ситуация было вообще не смешная. Я заламывала край шелкового платья, в который раз кусая губу — все вновь стало очень неловким. Откашлявшись, я спросила:

— Ну, так что, подвезешь меня?

Роджер, казалось, не сразу меня услышал, но, пару раз моргнув, он ответил:

— Да, конечно.

Погода на улице стояла невероятно солнечная, несмотря на то, что вчера был страшный ливень. Из-за этого воздух был наполнен густой влажностью, можно было даже заметить, как от асфальта поднимался водяной пар.

— Ты же не против, если я одолжу их у тебя на пару дней? — я нацепила роджеровы солнечные очки, которые лежали на тумбе в прихожей совершенно обделенные вниманием. Они были мне слегка велики, поэтому тут же спустились на самый кончик носа.

— Конечно, — он усмехнулся, ничего не сказав насчет моей невероятной наглости.

Поездка домой была чудовищно неловкой, мысленно я уже три тысячи раз пожалела о том, что вообще согласилась на его предложение подвезти меня. Надо было брать такси или вообще ехать на метро, чтобы куча людей узрели меня в самом неприглядном свете и мне бы стало стыдно, потому что сейчас стыдно мне совершенно не было.

Воспоминания о том, как я, в одном белье, стуча зубами, прижималась к такому же неодетому Роджеру возвращались, словно бумеранг, и били так же больно по темени. Хуже были только мысли о том, что я пела довольно двусмысленную песню, лежа на рояле рок-звезды.

Но Роджеру все это понравилось.

По радио играл очередной летний хит, я опустила стекло на своей двери и, сложив локти, выглянула на улицу, подставляя лицо томному воздуху. Я обязательно подумаю обо всем произошедшем и загрызу себя по полной, но после. Все после.

— Останови на светофоре, пожалуйста, — я нарушила затянувшееся молчание и поправила роджеровы очки на переносице. Тейлор ничего не ответил на мою просьбу, лишь покорно остановился там, где я попросила.

Щелчок отстегиваемого ремня безопасности казался мне слишком громким, а солнце, лучи которого оседали в пшеничных волосах Роджера, слишком ярким. Мое стандартное «Пока, спасибо, что подвез» казалось до ужаса неуместным и лишним. Отчего-то захотелось исчезнуть. Роджер как будто хотел что-то сказать мне, когда я выходила из его машины, но, слава богу, сдержался, иначе я бы просто с криками унеслась прочь.

Наконец, он уехал, оставляя мне в награду свои солнечные очки и что-то еще, чего я пока была не в состоянии объяснить. Впереди меня ожидал долгий оправдательный разговор с родителями и много чего такого же неприятного. Например, самобичевания.

Ведь я погружаюсь все глубже и глубже,

Harder and harder,

Сильнее и сильнее,

Getting darker and darker,

Становлюсь мрачнее и мрачнее,

Looking for love

Ищу любовь

In all the wrong places,

Совсем не там, где стоило бы,

Oh my god,

Боже мой,

In all the wrong places,

Совсем не там

Oh my god!

Боже мой!

The Blackest Day — Lana Del Rey

2 июня, 1976 год.

Моему везению не было предела, потому что дома снова никого не было. Я взглянула на отрывной календарь — среда. Отец находился на работе, но где же была мама? Я закусила губу и взбежала по лестнице наверх так быстро, как мне позволяла больная голова. Какие-то неотложные дела моей мамы отвратили от меня этот стыдный разговор, в котором меня макнут в собственную лужу как провинившегося питомца.

Кольца, которые я так поспешно снимала с пальцев, зазвенели, когда упали на поверхность фарфорового блюдца, которое я специально поставила на туалетный столик, чтобы хранить в нем украшения, которые я носила каждый день. Туда же полетели и золотые часы, и жемчужная нить, и серьги. Роджеровы солнечные очки я положила рядом, задержавшись на них отдельным взглядом. Все мои движения давались мне как будто через какую-то пелену, через вязкий туман, а объяснение этому было простое — большое количество алкоголя и чужая постель. Я снова вздохнула и решила набрать себе горячую ванную.

Когда я выливала ванильную пену в горячую воду, то думала о том, как хорошо было бы прямо сейчас оказаться кристально чистой не только снаружи, но и внутри. Даже в доме у Роджера мне было не так плохо, как сейчас. Хотелось вытащить все свои внутренности, прополоскать их хорошенько и только потом засунуть обратно, а потом как следует выспаться, чтобы проснуться и понять, что все прошедшее было лишь сном, и в моей жизни по-прежнему существует четкая схема действий.

В любом случае, меня хорошенько прополоскало возле унитаза, и мне стало чуточку легче.

Сняв хлопковый халат и оставив его на кушетке рядом с ванной, я погрузилась в ванильную воду. От высокой температуры конечности начали приятно зудеть, пена накрыла меня нежнейшим облаком, и я прикрыла глаза, вытащив из волос все шпильки.

Волосы намокли, и темные пряди тут же облепили мои шею и грудь, а я все думала, думала и думала. Как бы отвратительно это не звучало, но мои мысли прояснились, как только я оставила содержимое своего желудка в унитазе. Ничего красивого в подобном образе жизни не было, хотя я прекрасно помнила, как крутые девочки в старшей школе, носившие чулки и модные юбки-трапеции хвастались в школьном туалете, как на недавней вечеринке, где были парни из какого-нибудь колледжа, они напились так, что на следующий день блевали. Они описывали все это очень красочно, вплоть до подтеков туши на щеках с россыпью вчерашнего тусовочного глиттера, вплоть до колготок, на которых от напряжения и тесных объятий пошли стрелки, что девочке, которая ни разу в жизни такого не испытывала, это казалось каким-то… богемным. Лучшего слова и не подберешь.

Я не жалела о вчерашнем вечере, не жалела я и о том, что выпила настолько много, что проснулась в одной постели с Роджером. Должна была жалеть, но не жалела. Я отпустила это неожиданно просто, мол, случилось и случилось, с кем не бывает, а вникать в вопросы морали мне совершенно не хотелось, по крайней мере, сейчас.

Меня неожиданно бесило то, что все мои мысли вольно или невольно сводились к Роджеру. Его стало неожиданно много в моей жизни, настолько много, что мне было не продохнуть. Нас с ним ничего не связывало, кроме общих друзей и знакомых, но каждый раз, когда мы с ним встречались, у меня возникало чувство глубокой потери, и я сама не знала, почему.

Я бы соврала, если бы сказала, что мне не хотелось, чтобы его стало еще больше в моей жизни. У меня не было к нему романтических чувств, по крайней мере, не было и следа тех эмоций, которые я испытывала, когда влюблялась (а случалось это не один раз, и не только с Джорджем), а потому я считала, что все находилось под моим контролем. На данном жизненном этапе я чувствовала себя невероятно сильной как девушка, мне хотелось выбирать и быть выбранной, но каждый раз, когда я думала о Роджере, во мне происходило тихое бешенство. Меня бесило, что большинство моих мыслей сводились к нему.

Не выдержав накопившейся усталости, я позволила себе уснуть в горячей ванильной воде. Пена осела, и у меня складывалось стойкое ощущение, что я купалась в молоке.

* * *

Когда я проснулась примерно минут через тридцать, вода была уже далеко не такой теплой, а потому мне стало некомфортно. Выпрямившись во весь рост, я принялась смывать с себя остатки ароматной пены и хорошенько вымыла голову. Мне нравилось ощущение чистоты, как будто вместе с потом и пылью в сток уходили и физическая усталость, и хандра.

Процедуры ухода за собой вообще занимали отдельную часть моего дня. Особенно спокойно мне было сейчас, когда я знала, что родителей пока не было дома и я могла побыть собой хотя бы еще немного.

Я размазывала по коже жидкое миндальное молочко, дыша паром от горячей воды. У меня было неприятное и тяжелое ощущение внутри, как будто мне снова было девять, и я ждала родителей после школьного собрания. Проблема была в том, что больше всего на свете я боялась чужого недовольства, в основном родительского, конечно. Привыкла всем нравиться, привыкла к тому, что всем нравлюсь и я тоже, и сейчас мне было больно. Точнее, я чувствовала себя виноватой, хотя по своему собственному мнению не должна была.

Мое сердце остановилось, когда я услышала, как в замочной скважине два раза провернули ключ.

В это время я складывала яблоко в свою сумку, чтобы трусливо сбежать к Мишель. Я надеялась, что мне удастся как можно сильнее отсрочить этот неприятный разговор, а потом все как-нибудь само утрясется, хотя прекрасно знала, что нет.

Это была мама. Еще даже не оборачиваясь, я узнала ее по шагам и по шуршанию бумажного пакета с продуктами. Мама вошла на кухню решительно, хотя от меня не укрылось, как она на секунду замялась на пороге. Поставив на стол пакет с продуктами, она осмотрела меня таким тяжелым взглядом, что мне стало неуютно в своем цветочном платье.

— Привет.

Слова давались мне нелегко, хотя я пыталась говорить уверенно. Может, потому и нелегко.

— Привет.

Она ответила мне очень сухо, настолько, что мне захотелось плакать. Как бы я не бравировала тем, что меня устраивало то, что происходило со мной в последнее время, но ссориться с родителями я ненавидела, особенно с мамой.

— И во сколько же ты сегодня вернулась? — она как будто спокойно расставляла банки с молоком по полкам холодильника, но в ее голосе сквозила сталь, которую я остро чувствовала.

— Мам, я всего лишь проводила время с друзьями.

— Я не спрашивала, чем ты занималась, я спрашивала, во сколько ты вернулась.

И внезапно что-то внутри меня лопнуло. Возмущение, обида и какая-то подростковая неприятная злоба заполнили меня, схватили за горло, перекрывая доступ кислорода к мозгу и заставляя его отключаться. Я буквально чувствовала, как загудела моя голова, как наполнились тяжестью черты лица.

— Я вернулась тогда, когда захотела, тогда, когда закончилось веселье, — каждое слово отдавало каким-то звоном, какой-то желчью. Я внезапно стала очень большой. — Мне двадцать лет, и я вполне в состоянии нести ответственность за себя и свою жизнь. У меня есть друзья, с которыми я хочу проводить время в том числе и в не детское время.

— Как интересно ты заговорила, — мама встала с другого конца стола, опершись ладонями о его поверхность. — Значит, ты считаешь, что ты уже достаточно взрослая, чтобы позорить свою семью и мотать нервы своим родителям?

— Если ты толкуешь это именно так, то да.

Я думала, что она меня ударит. На несколько секунд повисло молчание, у меня во рту вновь начала появляться желчная горечь. Мне было противно: от самой себя, от угла, под которым мама видела всю эту ситуацию, от невозможности внятно объяснить собственную позицию. Я, может быть, наконец начала становиться именно тем человеком, которым всегда хотела быть, а меня за это судили.

— Что бы ты там себе не думала, я не позволю тебе наделать глупостей, — мама смотрела на меня из-под нахмуренных бровей, и раньше я бы уже сдалась под натиском этого взгляда, которого боялась больше всего на свете, но не сейчас. — Слышишь? Не позволю!

Проблема была в том, что мы с мамой были одинаково волевыми людьми, но поняла я это только сейчас. Раньше во мне это качество как будто дремало, но, однажды проснувшись, оно не хотело ослабевать.

— Я хочу сама отвечать за свою жизнь и сама же ее проживать. Я больше не хочу храниться, я хочу жить.

Во мне еще было какое-то остаточное чувство того, что я неправа, того, что могу еще пожалеть о сказанном, но я отвергала его из гордости, не давала ему шанса вырасти и вернуть меня домой, потому что ноги несли меня прочь из Кенсингтона, а куда — я еще не знала, хотя догадывалась.

Мне нужен был кто-то, кто укрепил бы меня в моем мнении и моей правоте, кто-то, чьи доводы о свободе были бы достаточно убедительными для того, чтобы я окончательно освободилась от своей старой личины, которая успела стать мне ненавистной.

Я вышла из метро, сжимая в кулаке свою мнимую правоту. Я уже, конечно, ссорилась с мамой, но никогда до этого наши с ней споры не давили так сильно на мою совесть. Все же в своей сущности я была девочкой домашней, но теперь мне хотелось чего-то большего, чем уроки игры на рояле и бесконечная учеба. Живя в Лондоне нельзя было оставаться в стороне от той стороны его жизни, которая не признавала чая ровно в пять часов, предпочитая ему неразбавленный коньяк.

Ноги привели меня к квартире Мишель.

У меня были опасения, что я могла быть не вовремя, или что ее вообще не будет дома, да и предлога внятного у меня не было, но я по своей эгоистичности надеялась, что он и не нужен будет. Мишель была легкой на подъем, и я надеялась, что она сможет сгладить мои душевные углы.

Подъезд ее дома был стабильно загажен, я прошла в своих босоножках на танкетке ровно посередине ветхих половиц. Из-за двери квартиры на первом этаже доносились крики семейной ссоры на непонятном мне языке, где-то громко хлопнула дверь. Поднявшись по лестнице на третий этаж, я уже было занесла кулак над коричневой дверью (звонок был выдран), как она открылась сама.

— Привет, — Мишель сдула с лица кудрявую прядь. — Заходи, нечего стоять на пороге.

В ее квартире пахло какими-то пряностями и сигаретами, совершенно не сочетавшимися с моим миндалем. Но я вошла, аккуратно закрыв за собой дверь, боясь, что та развалится.

— Доброе утро, — я бросила взгляд на часы в малюсеньком коридоре. — Точнее, день. Как себя чувствуешь?

Мишель подняла на меня замученный взгляд, рыская в карманах своего пятнистого халата в поисках, очевидно, сигарет.

— Хреново. Максимально хреново, — я дала ей прикурить, когда она, наконец, нашла свою пачку «Лаки Страйк». — Спасибо.

Ничего не говоря, Мишель отправилась в свою спальню и одновременно гостиную, шаркая тапочками и оставляя меня в одиночестве. Весь ее вид говорил о том, что встала она едва ли раньше, чем пару часов назад. Через несколько минут она вернулась в домашнем платье и с грохотом уселась на табуретку, уронив голову на ладони и продолжая держать в руке дымящуюся сигарету. Я захотела сесть тоже, но на второй и единственной табуретке лежало ни что иное, как красные женские трусы. Жутко смутившись, я подцепила их пальцем за безопасный край и приподняла.

— М-м-м… это твое?

Мишель подняла на меня усталый взгляд и, сфокусировав его на занятной детали женского нижнего белья, нахмурилась и фыркнула:

— Дура, — а затем взяла эти самые и трусы и выбросила в мусорное ведро. — Не ты дура, не волнуйся.

Я отчего-то жутко покраснела и почувствовала себя самым нежеланным гостем на свете. Стыд заполнил меня с ног до головы, расспрашивать о чем-то Мишель было выше моих сил, а все те мысли, которые я думала насчет всей этой ситуации просто убивали меня.

— Могу я как-то тебе помочь? — Мишель докурила сигарету. Я продолжила: — Приготовить тебе завтрак? Кофе, может быть?

— Я бы сейчас убила за яичницу и чай, правда, — она улыбнулась, но как-то настолько вымученно, что у меня внутри все сжалось.

Яйца на сковородке начали шкварчать и невероятно вкусно пахнуть, у меня даже желудок свело. Хотелось начать хоть какой-то разговор, но вместо этого я спросила, где найти банку с чаем.

— На верхней полке в контейнере с надписью «Сахар».

Я улыбнулась, зажимая в зубах сигарету и стараясь стоять так, чтобы пепел не падал в жареные яйца.

Но в том контейнере, который открыла я, был вовсе не чай. Сушеная трава была совершенно другого свойства — это была конопля. Я поняла это сразу по запаху, потому как моя подруга в старшей школе временами курила ее, пряча косяки между резинкой своих чулок. Мельком глянув на Мишель, я решила ни о чем не спрашивать — это была ее жизнь, а я вовсе не та, кто должен об этом спрашивать.

— Знаешь, я сегодня утром проснулась у Роджера. Безумие просто, — я нервно усмехнулась. Не зная, как начать разговор, я решила просто все вывалить. — А еще с мамой поссорилась.

— Хочешь об этом поговорить?

— Да.

— Хорошо. О чем сначала?

Как просто.

— Даже не знаю, — я положила жареные яйца на тарелки, нарезала хлеб и поставила все на стол. — Наверное, о ссоре с мамой.

— Наорала на тебя за то, что вернулась только на следующий день? — Мишель разом съела чуть ли не целое яйцо и тут же откусила половину ломтя хлеба.

— Не совсем… — я вздохнула, ковыряя слегка подгоревшую яичницу. — Мы больше не понимаем друг друга. Я не знаю, как им объяснить, что я хочу жить по-другому. Понимаешь, сейчас я чувствую так много, что не хочу останавливаться. Это не связано с алкоголем или Роджером, просто… все это несовместимо с тем будущим, которого они мне желают.

— А какого будущего ты хочешь?

— Я больше этого не знаю, — я подперла щеку рукой, почти потеряв интерес к еде. — Единственное, что я знаю — это то, что я хочу чувствовать… больше.

— Это как-то связано с Роджером?

— Нет. А, может, да… я не знаю. Точно нет, — Мишель усмехнулась.

— Тей, я сейчас буду говорить, как типичная мамаша, но Роджер — не тот парень, который нужен такому складу сердца, как твое, — Мишель даже отложила вилку. — Не влюбляйся в него.

— Я и не влюбляюсь, — я отвечала честно. — Дело вообще не в нем.

— Вы с ним переспали?

— Нет.

— Вот дела! — Мишель рассмеялась. — Впервые слышу, чтобы девушка проснулась с парнем, тем более с Роджером, и не переспала с ним.

— Он мне сказал сегодня почти то же самое, — я сложила руки на груди. — Мне не нужна его любовь, не думай.

— Тей, детка, если ты хочешь просто с ним переспать и сомневаешься, то не сомневайся, — Мишель внезапно стала серьезной. — Или не с ним. Каждый человек нуждается в любви, если не в духовной, то физической.

Она внезапно поднялась и вновь закурила. Она спрятала взгляд, но мне отчего-то казалось, что она всеми силами сдерживалась от чего-то.

— Если человек тебе нравится, то в этом нет ничего постыдного, Тей. Не позволяй своей гордости встать между тобой и твоим желанием. Если тебе нравится человек — люби его. Если ты хочешь его — трахни. Все предельно просто. Не усложняй себе жизнь, дорогая. Ты же сама говорила, что хочешь чувствовать больше. Так чувствуй. И не забивай себе голову какими-то мыслями. Живи, действуй и только потом разгребай последствия.

Повисла пауза. Мишель сделала пару затяжек, а затем вновь села.

— А в советах для отцов и детей я полный ноль, ты уж извини, — пепел из ее сигареты упал на пожелтевшую клеенку стола. — Но знай, что если ты решишься круто изменить свою жизнь, то мои двери всегда будут для тебя открыты, потому что я прошла через то же самое. Просто я не совсем понимаю, чего именно ты хочешь.

Я задумалась. Вопрос был сложный, но мне казалось, что я знала на него ответ — просто не могла объяснить.

— Я хочу жить полноценную жизнь, — не выдержав, я достала из сумочки пачку сигарет и не спеша закурила. Блестящая зажигалка переливалась в моих руках. — Понимаешь, мне кажется, что только сейчас я начала чувствовать по-настоящему. До этого я жила так, как привыкла, говорила то, что привыкла, чувствовала то, что уместно. Я была… уместной. Сейчас что-то изменилось, у меня теперь больше жизни, чем когда бы то ни было, и у меня есть ты…

Мишель смотрела на меня долгим мучительным взглядом. Я застыла. Казалось, что ей было очень-очень больно, что она вот-вот бросится либо ко мне на шею, либо к моим ногам. Мне хотелось утешить ее и прижать к своей груди, но я не понимала, что именно было не так.

— Мне нравится то, что сейчас у меня есть ты и все… это. Я больше не хочу возвращаться в удобную рутину. То, как я жила раньше — это совершенно не то, как я хочу жить сейчас, понимаешь?

— Понимаю, — она моргнула и улыбнулась, выкидывая окурок в пепельницу. Она резко встала, чуть отодвинув стол так, что даже тарелки звякнули. — Ты на пути исправления, Тей. Я тебя хорошо понимаю. Давай это отметим, сходим выпить по бокалу эля и сыграем в пул. Мне тоже нужно проветриться.

Мне одновременно стало легче и тяжелее. Мишель поддержала меня, но мне показалось, что мой приход как будто разбил ее. Она внутренне страдала от чего-то, а я пришла и как последняя эгоистка загрузила ее собственными проблемами.

А я и была эгоисткой, самой страшной из всех. Я была сконцентрирована на себе и только себе, не замечая, как мои собственные действия задевали, словно случайные пули, окружавших меня людей.

И говорила я не только о Мишель.

— Я позволю тебе пожить моей жизнью, потому что это то, что тебе сейчас нужно, чтобы понять, действительно ли ты так уж хочешь перестать быть удобной, — мы дошли до «Герцога Аргайла» пешком, подставляя бледные лондонские лица под такое редкое в наших краях солнце, пусть уже и закатное. — Но начнем мы позже. Я уверена, что тебе понравится. Другое дело, сможешь ли ты выбраться из нее целой. Ты должна решить, чего ты хочешь: веселиться или измениться до неузнаваемости, это две совершенно разные вещи.

Я не придавала значения упадническим речам Мишель, потому что не видела ничего плохого в том, чтобы просто дать своим чувствам немного жизни.

В баре как всегда пахло кожей и крепким алкоголем. Я в своем цветастом платье с широкими рукавами-фонариками смотрелась совсем уж девочкой, особенно в таком брутальном интерьере, но было в этом что-то эдакое.

Мы сели на высокие стулья и заказали эль. За одним из столов в бильярд играли Роджер со Светланой, и я почему-то совсем не удивилась, когда увидела их. Русская красавица выглядела сегодня особенно скромно в своем льняном сарафане и кожаных туфлях, я даже удивилась. Раздраженная Мишель не удержалась от колкого комментария:

— Похоже, ее консервативные родители устроили ей хорошую взбучку за последнюю гулянку.

Она ехидно улыбалась, медленно попивая эль.

— А сколько Светлане лет?

Роджер не мог нас видеть, потому что стоял спиной, а вот Светлана — да. Она не удосужилась поздороваться, но что-то изменилось в ее поведении, когда в баре появились мы. Возможно, она старалась быть к Тейлору еще ближе, чем до этого (хотя куда уж).

— Восемнадцать.

Я чуть не подавилась элем.

— Восемнадцать? — у меня округлились глаза. — Серьезно?

— Ага, — Мишель же говорила совершенно спокойно. — Исполнилось два месяца назад. Поэтому она так старательно окучивает бедного Роджа, ее саму-то скоро увезут обратно в Россию получать высшее образование.

— Не такой уж он и бедный, — пробурчала я, разглядывая фигуру Светланы, которую не мог скрыть никакой сарафан.

Наконец, Роджер сам заметил нас. Сначала он помахал, я в ответ тоже скромно поприветствовала его, оторвавшись от созерцания лент на своих пробковых босоножках. В золотистом свете ламп бара его волосы казались совсем уж пшеничными, он отставил кий и самым решительным шагом направился в нашу сторону.

— Привет, — он встал так близко, что я могла чувствовать аромат односолодового виски. — И давно вы тут?

— Только пришли, — за меня ответила Мишель. — Привет.

Ее приветствие было направлено Светлане и было полно сарказма. Я все еще не могла понять, откуда у этих двоих было столько взаимной неприязни, хотя прекрасно понимала, что часто для этого не нужно было объективных причин.

— Роджер, мне пора, — Дегтярева демонстративно проигнорировала Торрес и показательно приподнялась на носочки и поцеловала Роджера в щеку. — Позвони мне.

На часах было около семи вечера.

— Видишь, я же говорила, — Мишель усмехнулась, намекая на родителей Светланы. Мне было все равно.

Роджер заказал виски с содовой и уселся на стул рядом со мной. Мне все еще было неловко после нашего совместного пробуждения, но голова, которая обрела необычайную легкость после двух бокалов эля, передала ее и телу, а потому я развернулась лицом к Роджеру, когда Мишель покинула нас, встретив одну из танцовщиц кабаре, с которой у нее, по-видимому, была крепкая женская дружба.

— Как себя чувствуешь после вчерашнего? Да и утреннего тоже? — Роджер решил побыть сегодня джентльменом, поэтому заказал мне третий бокал эля, а я, наполненная ядом, не стала отказываться.

— Нормально, — я пожала плечами. — Гораздо лучше, чем могло бы быть. Ты как?

— Ну, по моему опыту, красивая девушка в постели скрашивает любое похмельное утро.

Я покраснела и шуточно ударила его в плечо, он сделал вид, что начал падать, и я машинально схватила его за края рубашки и потянула на себя, не переставая смеяться. Роджер был такой… Роджер. Его имя можно было сделать прилагательным для описания красивых и харизматичных парней, которые брали и получали все, чего хотели.

Он спросил, чем я планирую заниматься летом, на что я ответила, что, скорее всего, работой. Тейлор со всей ответственностью заявил, что это самая скучная вещь на свете, но я парировала это тем, что не все люди вокруг него рок-звезды.

— Кстати, мы скоро начнем запись следующего альбома, — было что-то в том, чтобы курить вместе с Роджером. Я чувствовала себя как-то по-другому, когда делала это, наверное, все дело было в том, как он смотрел. — Не хочешь как-нибудь посмотреть?

И мне больше не хотелось убежать с криками, когда он так смотрел и говорил. Сейчас я могла принять, что я могу кого-то привлекать, а также то, что мне может кто-то нравиться. В этом, как оказалось, не было ничего необычного — необычным был Роджер.

— Конечно, почему нет?

Я все гадала, сколько девушек при встрече с Роджером хотели поцеловать его в первые же десять минут. Я тоже этого хотела. Разогретая элем, взбудораженная ссорой с мамой, отравленная вкусом бунтарской подростковой свободы, я очень хотела его поцеловать.

И поцеловала.

Честно говоря, я не помнила, кто первый сделал это. Не исключено, что именно Роджер. Но я помнила золотой свет лампы, дым собственной сигареты и привкус отчаяния в его односолодовых губах. Звук собственного падения оглушил меня, заставив звон в ушах достигнуть той тональности, когда не слышно уже вообще ничего. Роджер придерживал меня за локоть, вероятно, опасаясь, что я его оттолкну, как уже было до этого, но я не отталкивала. Мне было очень горячо, словно я, замерзшая, оказалась под струей горячего душа.

До этого момента мне казалось, что поцелуй я Роджера — и все, я мертва. Но нет. Сейчас я была живее всех живых.

В какой-то момент этого странного вечера я обнаружила себя на заднем сиденье автомобиля Роджера, обхватывавшей его шею и сидящей на джинсовых коленях. Свет уличных фонарей освещал каблуки моих пробковых босоножек, я целовала Роджера, напрасно стараясь сохранять хоть какую-то связь с реальностью. Но он вновь и вновь касался губами моей шеи, сжимал ситец моего платья, самым наглым образом срывая стоны с раскрасневшихся губ.

Если тебе нравится человек — люби его. Если ты хочешь его — трахни.

Смущение все же иногда брало надо мною верх и на несколько мгновений в моих глазах вспыхивал страх — что же я делала?! — но затем я снова его целовала, приподнимаясь на сиденье, касаясь макушкой головы светлого потолка автомобиля. Было очень-очень жарко, но никто из нас уже не мог остановиться. Не хотел тоже.

Грудь часто вздымалась, я дрожала, ломающимися пальцами зарываясь в его волосы и цепляя пуговицы его рубашки. Его кожа была очень горячей, и я понимала, что если Роджер сейчас выкинет одну из своих шуток, то я просто закричу. Я стала чем-то большим, настолько большим, что мне было тесно в собственном теле, и я целовала его со всхлипами.

Я хотела получить удовлетворения своего желания здесь и сейчас, не заботясь о последствиях. Я ни о чем не думала, когда чисто интуитивно целовала Роджера за ухом и расстегивала его рубашку, все еще стесняясь касаться его ниже, хотя понимала, что вот-вот преодолею и этот страх.

Нас остановила внезапная вспышка, знамение свыше, апокалипсис в пробирке, если угодно. Мимо проехал автомобиль, набитый праздной молодежью, дребезжащий и кричащий восторгом, как новогодняя витрина. Он осветил наши лица лишь на мгновение — растерянный взгляд Роджера был сосредоточен на моем лице — но этого хватило, чтобы мы могли заглянуть друг другу в глаза и увидеть две бездны похоти. Меня окатил ушат с холодной водой, но отступать было слишком поздно. Слишком невозможно.

Я притянула Роджера за воротник рубашки и крепко поцеловала, как только мы вновь оказались в бархатной тьме.

Страшно. Слишком боязно. Как переступить?..

— Не здесь.

Но сейчас.

Я надеялась, что он все поймет — и он понял. Мне было пока трудно говорить о своих желаниях напрямую, но я закусила губу и посмотрела на Роджера из-под опущенных ресниц — беспроигрышный вариант.

Невинная шалость, желание получить свое — как мне стоило назвать эту свою выходку? Я не знала. Больше я вообще ничего о себе не знала.

Well, now that you've got your gun

Теперь, когда ты взяла пистолет,

It's much harder now the police have come

Стало сложнее, ведь приехали копы.

Now I'll shoot him if it's what you ask

Я выстрелю в него, если ты об этом просишь,

But if you just take off your mask

Но только, когда ты снимешь свою маску.

You find out everything's gone wrong

Ты понимаешь, что все пошло наперекосяк...

The 1975 — Robbers

2 июня, 1976 год.

Я проснулась, погребенная под одеялом, в одних трусах и футболке Роджера, поджав под себя ноги. Судя по всему, ночью я конкретно мерзла, потому что сейчас открыто у меня было только лицо.

Разлепив глаза и перевернувшись на другой бок, я увидела Роджера, застегивавшего джинсы. Он не сразу заметил, что я больше не спала. В воздухе уже витал запах табака, а это значило, что Тейлор успел покурить.

— Привет, красавица.

Он усмехнулся, а я откинула одеяло и как следует потянулась. Прошедшая ночь предстала передо мной во всех красках, но, что удивительно, мне не было стыдно от слова вообще. У меня было ощущение, словно я пережила какое-то невероятное приключение, которое еще не до конца осознала. Оказалось, что переспать с парнем, который не был твоим женихом, было гораздо проще, чем я могла подумать. Оказалось, что можно делать то, что хочется, и ничего тебе за это не будет! Шок!

— Не называй меня так.

Я потерла глаза, а затем закинула ногу на ногу. Роджер сел на край кровати, а затем лег, положив руки себе под голову. Подобравшись поближе к нему, я без всякого стеснения зарылась в пшеничные волосы пальцами. Мне отчего-то казалось, что у меня было на это право.

— Если я не могу тебя так называть, то ты не можешь так делать.

Он перехватил мои руки. Я вскинула брови.

— Но тебе вчера нравилось.

— Тебе тоже.

Я зарделась и попыталась выпустить пальцы, но безуспешно — Роджер сжимал их слишком крепко.

Между нами происходило что-то вроде невидимого боя, битвы характеров, может быть. И кто же победит? Бабник-сердцеед или девочка, впервые вдохнувшая свободы? Побежденной быть не хотелось, но оторва из меня никакая, прости, Мишель!

— У тебя красивые щиколотки.

Роджер, который продолжал сидеть на кровати в одних джинсах, обхватил рукой щиколотку моей правой ноги и притянул к себе. Охнув, я оказалась вплотную к нему, продолжая зачем-то прижимать к груди тонкое одеяло. Мое сердце билось так гулко и громко, что, как мне казалось, еще чуть-чуть — и мы оба оглохнем.

Хотелось сказать что-нибудь крутое, быть классной девчонкой, которая переспала с классным парнем (и это было бы для меня в порядке вещей), но я не могла. Мне стоило ответить что-то типа «Тебе правда нравится?», но я продолжала ловить воздух полуоткрытыми губами, думая о том, что для меня все происходящее вообще не было в порядке вещей. Оказавшись прижатой вплотную к его джинсовым коленям, я не придумала ничего лучше, чем упереться ладонями в его грудь, пытаясь выстроить хоть какую-то преграду между нами, продолжая держать одеяло. Такой домашний фон из мерно проезжавших за окном машин был кошмарно неуместным, Роджер смотрел на меня с этой своей ошеломляющей полуулыбкой.

— Может, ты уже что-нибудь скажешь?

— Может, ты уже меня отпустишь?

— Нет.

Вот так просто. Я выдохнула, стремительно краснея и закусывая губы. Роджеру нравилось мучить меня, в этом он был неизменен. Прямо сейчас во мне происходила ужасная борьба между заложенным внутренним стержнем хорошей девочки и остатками той, вчерашней, которая переспала с Тейлором лишь потому, что захотела. И не пожалела, кстати.

— Попроси вежливо, — у Роджера было мятное дыхание, которое я чувствовала на своих губах. Смущенная, теплая ото сна и с румяными щеками, я не могла набраться смелости посмотреть ему в глаза дольше трех секунд. — Попроси так, как просила вчера.

Мне казалось, что покраснеть сильнее я не смогу уже просто физически, но к щекам стремительно прилил жар.

— Ты просто невыносим, Роджер! — хотелось кричать от собственного смущения!

Выпутавшись из не таких уж и крепких на поверку объятий Роджера, я выскользнула из-под одеяла, чувствуя разгоряченной кожей прохладу золотистого дня. Волосы, которые успели сваляться в неплохой такой колтун, я кое-как собрала на затылке и хорошенько потянулась, чувствуя, как по позвоночнику пробежало что-то вроде электрического заряда. Роджер как бы невзначай сказал:

— Футболку пора бы и вернуть.

Я развернулась на пятках и вскинула брови. На его лице играла мальчишеская улыбка, Роджер без стеснения разглядывал меня, хотя прекрасно видел, какими румяными у меня были до сих пор щеки. Хмыкнув, я одним движением сняла футболку и кинула прямо в него.

— Лови, — я сделала это чисто из упрямства, я осталась с голой грудью просто потому, что он подумал, что мне будет слабо. Мне нужно было сделать что-то естественное, ненавязчивое, чтобы показать, что Роджер, вообще-то, ошибался на мой счет. Я включила радио, по которому транслировали «Heartbreak Hotel» Элвиса, а Роджер, поймавший собственную футболку в воздухе, почему-то не спешил ее надевать.

Между нами шла безмолвная война, в которой проигравшим будет тот, кто поддастся на провокацию первым. Мы не разрывали зрительного контакта, и в моей голове пронеслась мысль о том, что все у нас с Роджером было как-то ненормально, не так, как должно бы быть. Хотя, признаться честно, я не знала, как должно быть «по-нормальному».

Единственное, что я знала точно, так это то, что первая поддамся не я.

В конце концов я, не привыкшая к тому, что на меня могут так смотреть, стесняющаяся своего обнаженного тела, застегнула бюстгальтер, повернувшись к Роджеру спиной. Глупость. Просто феноменальное безрассудство. Я поймала взгляд Роджера в зеркале, некоторое время мы смотрели друг на друга, пока я застегивала пуговицы платья. Я не выдержала первой:

— Что?

— Мне нравится на тебя смотреть, — Роджер был прямолинеен до мурашек. Если ему что-то или кто-то нравился, то он ничего не утаивал, не превращал свои мысли в неразрешимый ребус, как это делала я. Такому умению я могла только позавидовать, но все эти его слова и поступки вышибали воздух из моих легких, я не знала, что нужно делать, если ты кому-то нравишься в ответ.

Я ломала пальцы, борясь с желанием пропустить сквозь них пшено роджеровых волос. Вчера вечером я не была скупа на нежность, но сегодняшним утром мне казалось, что я утратила на нее право. Роджер принадлежал девушке только в тот момент, когда он сжимал ее в своих объятиях, да и то не всегда. Мне пришлось сесть рядом с ним на кровать, чтобы завязать ленты своих пробковых босоножек, и любая близость к Тейлору делала меня такой же напряженной, как и близость к огню.

— Слушай, обычно так, как ведешь себя ты, веду себя я утром, — он заставил меня посмотреть в свое лицо. Я вскинула брови. — Ты считаешь все произошедшее ошибкой?

— Нет, — Роджер заслужил от меня честности, поэтому я отвечала сразу, без колебаний.

— Тогда в чем дело? Ты какая-то дерганая, — было трудно сосредоточиться, когда Роджер сидел передо мной без футболки, но я правда старалась. — Гадаешь, что подумает обо всем этом твой жених?

— У меня больше нет жениха, — я потерла переносицу, мобилизуя все свои внутренние силы. — Я расторгла помолвку. Уже достаточно давно, кстати.

Роджер удивленно вскинул брови, а затем усмехнулся.

— Вот как? — он все же встал и оделся, я тем временем выудила из своей сумочки сигарету.

— Просто… — я выдохнула сизый дым, — просто я не знаю, что теперь сказать. «Было круто?». Или, может быть, «Спасибо»?

Роджер рассмеялся, я тоже улыбнулась. Он подал мне пепельницу.

— Ну, круто действительно было.

Наш крайне неловкий разговор прервал звонок в дверь, после которого последовали тяжелые удары и крики:

— Роджер, выпроваживай своих шлюх и открывай, мы знаем, что ты еще дома!

Затем послышался подавляемый смех и, кажется, тычки под ребра. Не узнать голос Фредди было невозможно, а с ним, похоже, был никто иной, как Брайан. Сколько же уже было времени, раз даже Меркьюри больше не спал?

Мы с Роджером одновременно переглянулись, на наших лицах были просто нечитаемые выражения смеси удивления и желания расхохотаться. Тейлор уже двинулся в сторону коридора, чтобы открыть дверь самому, когда я сделала ему знак рукой:

— Подожди, я хочу открыть им сама.

— Я тебя не узнаю. Это мое негативное влияние или все-таки Мишель?

— Дорогой, мне не нужно ничье влияние, чтобы быть двинутой.

Подхватив сумку, я подошла к двери, готовясь ее открыть. Еще слышались реплики вроде «Долго не открывает, видимо, сегодня у него не одна девчонка». Мне хотелось как можно скорее увидеть лица ребят, когда они поймут, что та самая девушка, которая провела сегодня с Роджером ночь, была я. Малышка Тей, как они меня называли.

И Фредди, и Брайан тут же замолчали, как только я открыла дверь, нарочито широко улыбаясь. Они все поняли сразу же, но, похоже, не сразу смогли поверить. А меня уже тошнило от того, что все вокруг считали, что я не была способна на безрассудства. Я была, еще как была, нужно только преодолеть себя, избавиться от ненавистной личины.

— Тей?

— Привет, мальчики, — я им даже помахала. — Брайан, а ты разве уже вернулся?

— Вернулся, — он кивнул. — А ты…

— Ты что здесь делаешь, дорогуша? — Фредди сейчас был в обычной футболке и джинсах, и это было просто до жути странным. Меркьюри по определению должен сверкать. — Этот развратник затащил тебя в свой притон?

— Очень смешно, Фред, — Роджер встал прямо за моей спиной, в его голосе чувствовалось раздражение. — Идите отсюда вообще, мы вас не ждали.

— Не сомневаюсь, — хохотнул Фредди.

— Тей, ты не подумай, ты не шлюха…

— Спасибо, Брай.

— Это была просто шутка, честно. Мы не думали, что встретим у Роджера… тебя, — было забавно наблюдать за оправданиями Мэя, но я правда на них не злилась. На этих парней вообще невозможно было злиться.

— Я понимаю, — я рассмеялась, маскируя свое желание убежать как можно скорее и дальше. — Мне пора. Пока, парни.

— Я тебя подвезу, — Роджер уже натягивал свои кеды, но я помотала головой.

— Не нужно, я хочу пройтись.

— Я не спрашивал.

Я начала закипать. Брайан и Фредди с интересом следили за нашей перепалкой, возникшей буквально из ничего.

— Давай ты не будешь строить из себя джентльмена, хорошо? — я ткнула ему пальцем в грудь. — Тебе не обязательно меня подвозить, особенно, когда я хочу пройтись. Всем пока.

Мне хотелось не столько пройтись немного пешком, сколько сознательно отвергнуть Роджера. Ночью все было круто, но я понимала, что ничего серьезного из этого не выйдет, что я не получу от него любви, в которой отчаянно нуждалась. Я должна была приучить саму себя к мысли, что в том обществе, в котором я сейчас вращалась, было нормальным переспать с человеком, получить от этого низменное удовольствие и не привязываться.

Я брела по тщательно выметенной дорожке и пинала заостренный камешек кончиком босоножек. Я чувствовала себя… странно. У меня больше не было чувства, будто я знала, чего хотела, а когда знала, то получала и тут же отвергала. Гораздо проще жить, если у тебя есть готовый план, расписанный по дням.

Не придумав ничего лучше, я зашла в телефонную будку и, сунув монету, набрала номер Мишель.

Торрес ответила не сразу, я уже даже думала сбросить вызов, когда она, наконец, подняла трубку.

— Алло? — очевидно, у нее между зубов была зажата сигарета.

— Привет, — я прислонилась спиной к мутному стеклу. — Это я, Тейлор.

— Я узнала тебя, детка, — она рассмеялась. — Что-то случилось?

— Нет, — я закусила губу. — Я могу к тебе приехать?

— Естественно можешь, что за вопрос? — она по привычке выдохнула дым прямо в трубку. — Только придется тебе помочь мне с работой. Оказалось, что у меня почти не осталось денег для оплаты кредита, представляешь?

Судя по тону, Мишель совсем не беспокоилась по этому поводу. Скорее, принимала как данность.

— Конечно, — я зарылась рукой в волосы и прикрыла глаза. — Спасибо, Мишель.

— Не за что, — она усмехнулась. — Жду тебя и уже ставлю чайник.

Мне жутко повезло, что имелась возможность пойти куда-то кроме собственного дома. Ужасная ситуация, на самом деле. Я старалась не думать о том, что, вообще-то, с каждым днем все больше теряла связь со своими родителями, но эта мысль постоянно вертелась в моей голове, и мне, как человеку, невероятно сильно зависимому от своей семьи, было тяжело. Интересно, Эдди чувствовал то же самое?

Когда я зашла в квартиру Мишель, то у меня сложилось впечатление, что здесь прошло что-то вроде обыска. Или урагана. В коридоре стояли какие-то коробки, на полу лежали стопки журналов, рядом же валялись еще какие-то вещи. Я аккуратно прошла мимо всего этого, стараясь ничего не задеть, и в гостиной впервые увидела Мишель за работой.

Я знала, что она была фотографом, но никогда прежде не видела, чтобы она где-то снимала, кроме тех вечеринок, на которые мы с ней выбирались. Та половина гостиной, которая была ближе к окну, была полностью освобождена от мебели, осталось лишь темно-зеленое байроновское кресло, которое в последний мой визит было погребено под целой кучей вещей. На этом самом кресле восседала ярко накрашенная девушка в черном кружевном белье.

Чуть не споткнувшись о табуретку, я так и застыла на пороге. Возле стен по всем правилам был выставлен свет, а перед самым креслом на корточках сидела Мишель и, не обращая внимания на кудрявую прядь, упавшую чуть ли не на самый нос, продолжала фотографировать. Я бы так и боялась даже пошевелиться, чувствуя себя неуютно, если бы девушка в кресле хищно не усмехнулась, чем привлекла внимание, собственно, Торрес.

— Детка, ты уже здесь? — Мишель выпрямилась и подала мне огромную картонку, обклеенную фольгой. — Будь душкой, подсвети вон там, слева.

Без лишних слов я положила сумку на табуретку и, взяв эту самую картонку, встала туда, куда просила Мишель, честно пытаясь направить свет в нужную сторону.

— Ага, чуть повыше, — Мишель снова вернулась к фотоаппарату, а я старалась боковым зрением хотя бы немного рассмотреть девушку, которая старательно позировала, выгибая спину и вытягивая ноги. Она была достаточно красивой, но дешевизна ее синтетического белья отталкивала, а яркий макияж прибавлял лет пять как минимум. Вообще-то, ей было лет восемнадцать, не больше, но, похоже, она намеренно состаривала себя. Пока мне было непонятно, зачем?

— Когда тебе будут нужны снимки? — Мишель вновь закурила, позволяя фотоаппарату свисать со своей шеи на толстом кожаном ремешке.

— Как можно скорее, — девушка легко вспорхнула и тут же оказалась в цветочном сарафане. Я продолжала молчать, меня терзали смутные сомнения насчет рода занятий данной особы, но я не смела их озвучить. — Меня зовут Изабель.

Одну руку она протянула мне, а второй стирала салфеткой с губ яркую помаду. У Изабель были тонкие запястья и пальцы настоящей пианистки, уж я-то разбиралась. Она была сама по себе очень тонкой, словно тростинка, но я не позволяла себе обманываться — в ее глазах, подернутых напускным туманом наивности, скрывалась сила, не терпящая сомнений.

— Я Тейлор, — руки у Изабель, вопреки моим ожиданиям, были теплые. — Приятно познакомиться.

Девушка как-то по-хитрому улыбнулась, очевидно, что-то додумывая к моим словам про себя, но все же сжала мои пальцы.

— Заходи за фото через три дня, — Мишель аккуратно приобняла ее за плечи и вывела в коридор. — Половину возьму сейчас, остальное занесешь потом.

Торрес сказала ей что-то еще, но я уже не слышала (или не хотела слышать). В этой крошке Изабель было что-то неземное, но страшное. Нет, не так — пугающее.

— Кто эта девушка? — когда дверь за Изабель захлопнулась, то я, без всяких предисловий, задала интересующий меня вопрос. Мишель усмехнулась и уселась на подоконник докуривая свою сигарету. Сегодня она выглядела, как настоящая студентка арт-класса: небрежно собранные кудрявые волосы, полосатая рубашка, больше похожая на обивку матраса, широкие брюки и свисающий с шеи фотоаппарат.

— Шлюха, — она выдыхала дым прямо в окно, стряхивая пепел в банку из-под кофе. Я тоже достала сигарету и не спеша ее подожгла. — Дама полусвета. Девушка с низкой социальной ответственностью. Смотря, как тебе больше нравится.

Я ожидала этого ответа, но, признаться, была разочарована. Изабель была слишком нежной, слишком тонкой для этой профессии, я не могла ее себе представить в такой грязной роли.

— А зачем ей фотографии?

— Как зачем? — Мишель вскинула брови. — Клиентам показывать, конечно же. Ее тело — ее товар. Денег катастрофически не хватает, вот и приходится браться за самую разную работу… Хотя Изабель я знаю уже давно.

Мне стало грустно. Романтический флер малышки Изабель разрушился так быстро, что я даже моргнуть не успела.

— Не жалей ее, — Мишель тряхнула волосами. — Поверь, она в этом не нуждается. Лучше расскажи, как прошел вчерашний вечер.

— Ну, как… — я запнулась. В груди скопился спертый воздух, ладони отчего-то вспотели. — Я переспала с Роджером. Было круто. Все.

— Все? — я опустилась в то самое вольтеровское кресло, Мишель уселась на узкий подлокотник.

— Все! — я пыталась вести себя уверенно и равнодушно, но на самом деле чувствовала себя так, будто рассказывала подруге о первом поцелуе, который случился со мной накануне на школьных танцах.

— М-да, подруга, — Торрес цокнула языком. — Все-то из тебя клещами вытаскивать надо. Но, на самом деле, я не удивлена. Между вами же искры летят.

— Знаешь, это было, типа, реально круто, — у меня было ощущение, что я могла рассказать Мишель абсолютно все. — У меня не было парней, кроме Джорджа, мне сравнивать особо не с чем, но с Роджером было… по-другому. Круче. И ярче.

— Теперь я еще более плохого мнения о твоем уже бывшем женихе, — Мишель громко рассмеялась, чуть не упав с подлокотника. — Это хорошо, что тебе понравилось. Но только помни, пожалуйста, о том, что я тебе про него говорила.

— Конечно, мам, — я улыбнулась и закатила глаза. — Может, мне просто нравится спать с рок-звездой?

— Для этой роли Роджер подходит идеально, — Торрес широко улыбнулась. — Идем, накормлю тебя чем-нибудь. Этот болван наверняка даже не позаботился о завтраке.

Бодрое урчание моего живота послужило самым ясным ответом.

— Спасибо, — я пересела на кухонную табуретку. — Не хотелось идти к родителям.

— Понимаю, — Мишель налила мне кофе из кофейника. — Но когда-нибудь придется.

— Да, — нехотя протянула я, терзая край своего платья. — Я боюсь.

Мишель пододвинула ко мне тарелку с бутербродами и села напротив, серьезно вглядываясь в мое лицо.

— Слушай, я уже давно хотела тебе предложить, — она сминала и расправляла салфетку между своих пальцев. — Ты не думаешь, что тебе пора съехать от родителей? Это всем вам пойдет на пользу.

— Да я-то, может, и с радостью, только куда? — я жевала бутерброд, от голода пытаясь еще и одновременно разговаривать.

— Ну, хотя бы и ко мне. Делили бы аренду пополам, — похоже, Мишель нервничала, что ей было совсем не свойственно, если честно. В моей голове на секунду промелькнула мысль, которой я тут же устыдилась — возможно, это предложение продиктовано лишь желанием сэкономить? Это не могло быть так ни при каких обстоятельствах.

— Я обещаю подумать, хорошо? — я с трудом проглотила огромный кусок и тут же залила его кофе.

— Этого для меня достаточно, — Мишель улыбнулась. — Сегодня возвращаться, как я понимаю, ты не собираешься?

Я покраснела и опустила глаза в пол. Действительно, я не собиралась, но и напрягать Мишель лишний раз тоже не горела желанием. Уже готовая оправдаться и вернуться домой, я открыла рот, чтобы все это сказать, как Мишель меня перебила:

— Тогда отлично! — она хлопнула в ладоши. — У меня сегодня день рождения, поможешь мне подготовить вечеринку.

Я чуть не подавилась.

— У тебя сегодня день рождения?! — я несколько раз кашлянула. Мне было жутко стыдно от того, что я об этом совершенно забыла. — Но почему ты…

— Не сказала? Забыла, — она пожала плечами. Мне снова стало мучительно стыдно за себя и свое безразличие к Мишель, скромности которой можно было только позавидовать. — Давай дожевывай бутеры, у нас еще куча дел, раз ты решила остаться.

Следующие несколько часов мы с Мишель потратили на покупку готовой еды и уборку, от которой я взмокла так сильно, словно грузила мешки с картошкой. Торрес призналась мне, что взяла кучу денег за работу наперед, чтобы как следует повеселиться, так что следующий месяц ей придется работать раза в три больше обычного. Я не стала у нее спрашивать, сколько еще проституток она фотографировала — это было не мое дело, да и сам Веспасиан, римский император, сказал, что деньги не пахнут. Мало что изменилось со времен Древнего Рима (проститутки так точно нет).

Когда я спросила у Мишель, сколько народу будет на вечеринке, она задумалась, а потом довольно пространно сказала:

— Только самые близкие.

Пришло человек тридцать. Точнее, тридцать человек постоянно находились в этой крохотной квартирке, постоянно сменяя друг друга.

К тому моменту, как началось все веселье, я успела переодеться в одежду, которую мне так любезно предоставила Мишель. Если бы моя мама ее увидела, то, скорее всего, упала бы в обморок. Это были какие-то шорты с высокой талией, которая изящно прикрывала живот, наполненный целой кучек мелких закусок, и майка, то и дело оголявшая пупок, как бы сильно я ее не натягивала. Но, честно, мне было настолько все равно, как я выглядела, потому что все вокруг вырядились, как цыганский табор. На мои щеки с век осыпалось немного разноцветного глиттера, я вся сверкала, как рождественская елка благодаря стараниям Мишель.

Самой первой гостьей, пришедшей на праздник, оказалась Крисси, притащившая две бутылки «розе», и которая любезно согласилась помочь мне с закусками, пока Мишель завивала себе кудри раскаленными щипцами. Торрес потом и меня усадила в кресло, сделав мне на голове целую гриву из локонов. Было непривычно — я-то всегда выпрямляла волосы, но мне неожиданно понравилось. Было в этом что-то свежее.

И все же я поражалась, как в этой квартире, такой небольшой на первый взгляд, могла устраиваться такая тусовка. К тому моменту, как я обнаружила, что, оказывается, довольно большое количество людей веселились еще и на лестничной клетке, я уже конкретно набралась. Не то чтобы прям сильно, но ощутимо, до тумана в глазах. Я решила вернуться обратно, продолжая сжимать бумажный стаканчик с каким-то импровизированным коктейлем, слишком сладким и газированным, чтобы пить его быстро. Сегодня насчет апельсинов можно было не беспокоиться — мы с Мишель просто не купили ни сока, ни фруктов.

Вокруг было довольно мрачно, но под потолком висело подобие диско-шара, так что на все поверхности и лица падали серебристые блики. Мишель, кроме одежды, отдала мне еще и свои старые кеды, шнурки на которых развязались и едва ли не убили меня, потому что я на них, конечно же, наступила.

— Кое-кто уже никакой, дорогуша, — под руки меня поймал Фредди, как всегда, блистательный. — Где тут у вас стол с напитками?

— Это все шнурки, — я виновато потупилась. — А напитки там.

Я махнула неопределенно в сторону. Хотелось спать, но никакой возможности, естественно, не было. Фредди что-то еще сказал мне, но я тупо смотрела куда-то в область его переносицы и кивала, надеюсь, в тему. Среди бесновавшейся толпы было жарко, стаканчик уже опустел, но мне повезло набрести на Мишель.

— Держи, подружка, — она дала мне новый коктейль. Торрес еще не была совсем пьяной, скорее, просто веселой. — Вечеринка только началась, и я не позволю тебе уснуть. Открой-ка свой ротик, дорогая.

Я послушно открыла рот, и Мишель положила мне на язык сладкую кристаллическую пластинку.

— Что это? — пластинка практически мгновенно растворилась на языке, а до меня слишком поздно дошло, что задавать подобные вопросы нужно было раньше. Гораздо раньше.

— Всего лишь энергетик, — Мишель пожала плечами и положила себе на язык такую же. — Наслаждайся. Идем, потанцуем.

Почти вся мебель, кроме заплатанного дивана, была вытащена на балкон, чтобы освободить место для танцев. Мишель положила мне руки на плечи и постоянно двигалась, а я же вертела головой, пытаясь найти знакомые лица. Фредди скрылся в коридоре, прижимая к себе Мэри, был еще вроде как Джон, но без Вероники. Других людей я тоже как бы должна была знать, Мишель вроде как говорила мне их имена, но я ничего не могла вспомнить. На спине выступила испарина, а музыка, до этого разрывавшая мне мозг, начала звучать так, как будто я находилась на глубине нескольких метров. Сердце бешено билось, душа требовала веселья, а задница — приключений.

— С днем рождения, подружка, — я широко улыбалась, прижимаясь своим лбом ко лбу Мишель. — Ты мой самый близкий друг, ты знаешь об этом?

Мишель кивнула, блаженно улыбаясь. Не знаю, что она мне там дала, но мне стало так хорошо и весело, что хотелось начать бегать и прыгать, забраться на стол и танцевать. Было такое чувство, словно внутри меня лопнул эндорфиновый пузырь, заполнивший меня с головой, затопивший сознание и выплескивавшийся через уши.

Никто из присутствующих «Королев» не перетягивал внимание на себя, постоянно поднимая стаканчики с алкоголем разной степени крепости в честь Мишель. Не знаю, осознанно или нет, но я постоянно шарила широко раскрытыми глазами по толпе, пытаясь наткнуться глазами на Роджера. Может, его вообще здесь не было? Спрашивать не хотелось.

В какой-то момент я обнаружила себя на улице у самого подъезда. Я пыталась поджечь сигарету и у меня это, очевидно, не выходило. Никотиновая палочка раздваивалась в моих глазах, я все никак не могла достаточно прицелиться, чтобы попасть пламенем своей трескучей зажигалки по ее кончику. Стоя, опершись плечом о стену, я смеялась от своей никчемности и от смехотворности всей этой ситуации.

— Эй, все нормально? — мне хватило ума перестать выбивать искру и опустить руку с зажигалкой.

— Роджер, — я растянулась в глупой улыбке, откидывая назад темные кудри. Я развернулась к Тейлору лицом, подпирая стену одной ногой. — Как дела?

Он подошел ближе, внимательно всматриваясь в мое лицо. В одной руке у него была полупустая бутылка с пивом, но было ясно, что она была уже далеко не первой. Внезапно я почувствовала себя такой маленькой рядом с ним, такой крохой… Я не переставала улыбаться.

— Тей, ты под чем вообще? — он взял меня за локоть и отвел в сторону, под свет фонаря. Рядом стояла какая-то машина, так что теперь мне пришлось опереться на нее, чтобы не свалиться. — Ты меня хоть слышишь?

— Уф, вот только не надо нотаций, мамочка, — я зачем-то уселась на капот автомобиля и свесила ноги, болтая серыми шнурками и красными кедами. — Или папочка? Как тебе больше нравится?

Последнюю фразу я прошептала ему на самое ухо и глупо засмеялась. Вообще-то, мне было уже далеко не так весело, как прежде. Возник некий диссонанс между тем, как я чувствовала себя физически и морально. Мое сердце гулко билось, требовало движения и шума, но внутри я была очень-очень уставшей, и это несоответствие выбивало из колеи посильнее алкоголя. У экстаза вышел срок годности.

— Да ты под экстази, малышка, — Роджер слегка оттянул мои веки и заглянул прямо в глаза. То, что он сказал, не показалось мне таким уж важным или опасным просто потому, что я не понимала значения его слов. Я просто не знала, что такое «экстази».

— Н-нет, — я слегка качнулась назад. — Я ничего не принимала… Мишель не могла так со мной поступить…

— Мишель дала тебе что-то? — Роджер стоял очень близко. От него пахло пивом, сигаретами и горячей кожей, и я вспомнила все: толчки, объятия, то, как я целовала его на заднем сиденье его машины. Тряхнув головой, я откинула волосы назад и все же закурила.

— Только сладкую пластинку, — я выдохнула серый дым и поежилась — было довольно прохладно.

— Все ясно, — Роджер допил пиво одним большим глотком и поставил бутылку рядом.

— Со мной все нормально.

— Я вижу.

— Нет, серьезно, все нормально! — я подогнула одну ногу под себя. Несмотря на то, что было прохладно, внутри меня пылал настоящий пожар, спина вся взмокла, а по ключице скатилась капелька пота. Роджер продолжал стоять между моих ног, я качнулась вперед, касаясь своим лбом его. — Владелец этой тачки прибьет нас, когда увидит, чем мы тут занимаемся.

— Не волнуйся, — Роджер усмехнулся, — это моя тачка.

— Серьезно? — я фыркнула. — Значит ли это, что я могу сделать даже так?

Я отклонилась назад и улеглась на капот автомобиля полностью, прижав пятки к ягодицам. Я выглядела, как самый настоящий бардак с этими развязанными шнурками на красных кедах, в задравшейся майке и с копной завитых волос, разметавшимися по еще не остывшему после полуденного зноя металлу. Мне нравилось смотреть на Роджера из-под полуопущенных век, улавливать мерцание на собственных щеках и чувствовать, как в груди рождались сверхновые. В квартире Мишель все еще грохотала музыка, я слышала звон бьющегося стекла, значит, Торрес все же не успела кое-что спрятать.

Роджер придвинул меня за бедра к себе и заставил подняться, я засмеялась, едва ли не роняя сигарету. В моей голове было слишком много всего, она шла кругом, и мне хотелось думать, что все дело было лишь в экстази.

— Нет, не можешь, — он улыбался, когда говорил это. Я снова засмеялась, смыкая руки за его шеей, стараясь не опалить пшеничные волосы своей сигаретой.

— Как скажешь, — пустота сознания окрыляла, мне хотелось больших глупостей, — папочка.

Я поцеловала его сквозь улыбку, медленно, желая прочувствовать все оттенки хмеля на мягких губах. Мне ничего от него не было нужно, кроме сиюминутной нежности, звезд под веками и ощущения, пусть и мгновенной, но нужности. Я целовала его без стыда и без стеснения, без оглядки и с бешеным сердцем, жестоко и бесповоротно.

— Бум! — я приставила сложенные пальцы к его виску и сделала характерный жест. — Ты ранен, Роджер Тейлор.

And I know she'll be the death of me,

Я только знаю, что она — моя смерть.

At least we'll both be numb

По крайней мере, мы оба онемеем.

And she'll always get the best of me,

Она всегда возьмёт у меня лучшее,

The worst is yet to come

А худшее оставит впереди.

But at least we'll both

Во всяком случае, мы оба останемся

Be beautiful and stay forever young

Прекрасными и вечно молодыми.

This I know, yeah, this I know

Я знаю это. Да, я знаю это.

The Weeknd — Can't Feel My Face

По шкале от одного до десяти я была пьяна примерно на шесть с половиной. Учитывая, что десятка означала бы полную невозможность двигаться, то я еще очень неплохо держалась. Настроение в этот вечер под воздействием алкоголя и экстази менялось если не со скоростью света, то все равно достаточно быстро. В одно мгновение мне необходимо было танцевать, а уже в следующий миг я могла сидеть на коленях Роджера и обнимать его за шею, слушая пьяные рассказы остальных ребят и грубые шутки. Именно этим я сейчас и занималась.

Мне довольно быстро наскучило валяться на капоте его автомобиля, и я попросила его вернуться. Как сейчас помню, как Роджер докурил свою сигарету и, усмехнувшись, взял меня за руку. Все, о чем я думала в тот момент — это его пальцы. Мой возбужденный мозг концентрировался на самых неожиданных вещах, но я действительно находила их привлекательными.

Мне нравилось виснуть на Роджере, его прикосновения вызывали во мне какой-то нездоровый восторг. Вот и сейчас я сидела на его коленях, положив одну руку на горячую шею, а второй держа у рта сигарету, медленно и размеренно раскуривая ее. Роджер держал меня за талию, иногда поднося к губам пиво и с кем-то разговаривая. Рядом сидели и другие, в том числе и Мэри, которая не скрывала своего удивления, когда увидела меня вместе с Тейлором. Я следила за всем происходящим возбужденными глазами, но не участвовала в разговоре. Весь шум праздника слился для меня в один сплошной гвалт, и единственным, что связывало меня с настоящим миром, был неоновый кончик сигареты и пальцы Роджера, которые все время обводили выступавшую на моем запястье косточку.

— Роджер, я хочу пить, — я откинула волосы назад. — Открой мне пиво.

— Ты пьешь пиво? — он усмехнулся, приподняв одну бровь.

— Теперь да.

У нас с ним были странные отношения. Я взяла из его рук ледяную бутылку, на которой из-за конденсата отошла этикетка, и сделала обжигающе холодный глоток. Мне не понравилось, и я поморщилась. Роджер, все это время смотревший на меня, засмеялся, и я пихнула его в плечо, стараясь не подавиться. Слишком много контрастов было вокруг — испепеляюще горячий Роджер с обнаженной шеей, на которой все время висели какие-то цацки, ледяное горькое пиво, разноцветные огни вокруг.

Мне было отчаянно кайфово.

Никогда прежде мне не было так хорошо и плохо одновременно. Отставив пиво и затушив сигарету, я не выдержала и зарылась носом в волосы Роджера, обнимая его. Я почему-то не подумала, что бы делала, если бы он меня оттолкнул, наверное, я бы расплакалась. Но он не оттолкнул, позволяя мне проявить эту слабость в полной мере, чтобы потом вскочить и унестись танцевать, спасаться от самой себя.

В толчее я сумела найти Мишель, чтобы повиснуть теперь на ее шее под «Dancing Queen» ABBA. Она взяла мои руки и заставила танцевать, ее темные глаза сверкали в бархатной тьме, разбавляемой подобием диско-шара. Бусы на ее груди оглушительно гремели, а на смуглой шее выступила испарина.

— Ты видела?.. — я задыхалась. Трудно было перекричать весь этот праздный шум.

— Да, — она кричала мне прямо в ухо. — Боишься стать всего лишь группи? Я предупреждала.

— Нет, — я мотнула головой, заставляя крупные кудри подпрыгнуть. — Мне это не грозит.

— Думаешь? — Торрес посмотрела мне за спину. Я тоже обернулась и увидела, как Роджер поднялся и, пытаясь не споткнуться о низкое кресло, на котором разместился Брайан с его ногами-ходулями, протискивался среди непрерывно двигавшихся тел. — Получай удовольствие. И постарайся все запомнить.

Я снова захмелела от пива, а потому танцевать мне было очень просто и весело — я была уверена в том, что я просто звезда импровизированного танцпола. Нас с Роджером с самого начала знакомства тянуло друг к другу, словно магнитом, отрицать это было глупо и бессмысленно, поэтому я решила пустить все на самотек.

* * *

Сколько раз в жизни вы видели сон, в котором внезапно исчезал водитель автомобиля, в котором вы ехали? У меня он был наяву. Я больше не могла отвечать за себя, положилась на провидение при твердой привычке держать все под контролем, от того и страдала. Я физически чувствовала свою вину перед кем-то.

Говоря языком французских романов, я искала чувственных удовольствий. Сделать это было гораздо легче, когда ты пьян и тем более, когда ты под кайфом.

С Роджером было легко во всех смыслах, потому что он был действительно потрясающим любовником. Я говорила это со всей ответственностью, потому как уже вторую ночь подряд проводила с ним и уже даже знала, как схватиться за железную спинку его кровати, чтобы получить максимум удовольствия.

Утром я думала о том, сколько же девчонок на той вечеринке хотели бы оказаться на моем месте, а я ничего даже для этого специально не делала. Самое интересное, что вне постели у нас с Роджером было не так уж и много общих тем для разговора (не то чтобы в кровати мы занимались сплошной болтовней и все же). Мне казалось вообще неочевидным, что мы с Тейлором сошлись, однако сейчас я хваталась за его спину, задыхаясь в собственных кудрях и его золотистых волосах, пытаясь широко раскрытым ртом найти его губы и не думать о том, что с Джорджем у меня никогда не было такой пустоты в голове во время секса.

Я бы солгала, если бы сказала, что когда я спала со своим бывшим женихом, то «думала об Англии» и воспринимала секс с ним как вынужденную необходимость. Если бы я все это утверждала, то была бы большой лгуньей. Но Роджер был другим, он заставлял меня просить и, как оказалось, мне было, чему научиться вместе с ним.

Мы ввалились в его дом далеко за полночь, зажимаясь в коридоре и отчего-то с трудом выпуская друг друга из объятий. Джинсовая куртка Роджера так и осталась валяться у двери, а мне даже нечего было скидывать с себя, кроме дурацких кед красного цвета. Ни в ком я не нуждалась так сильно, как в Роджере, а в его руках я была действительно нужной (и нежной), пусть и одномоментно, как мне казалось.

Это не было любовью, это даже не было влюбленностью. Это просто было, чем бы это чувство не звалось. Я распадалась на части, когда была с Роджером, и не знала, как далеко смогу зайти.

Утром, обмотанная в тонкое одеяло, я сидела и курила, думая о том, как мне было физически плохо от неопределенности. Я была слишком трусливой, чтобы бросить окончательный и бесповоротный вызов родителям, слишком маленькой для этого огромного мира, слишком скромной, чтобы просить у кого бы то ни было помощи, слишком…

— Тей.

Роджер больше не называл меня по полному имени, и я даже могла понять почему. Мне казалось, что он выдыхал это самое «Тей».

— Тебе не кажется, что это уже не просто совпадение?

— Что именно? — я обернулась, держа в руке сигарету и рассыпая по голой спине смявшиеся кудри.

— Что ты просыпаешься в моей постели уже второе утро подряд.

— Хорошо, в следующий раз я выберу кого-нибудь другого.

— Не язви, — он поморщился. Я усмехнулась, не ожидая такой реакции. Настроение после вчерашней попойки было премерзкое, а потому я была намерена язвить.

— Я не совсем понимаю, о чем ты, — я повернулась к Роджеру лицом, позволяя одеялу сползти с моих плеч и слегка оголить грудь. Он был все еще слегка сонным, и я не могла не соблазниться быть ближе к нему. — Мне казалось, что все… отлично?

Сигарета истлела полностью, и мне пришлось оставить окурок в пепельнице, что стояла на тумбочке рядом с кроватью. Я подползла к Роджеру и поджала под себя ноги, благо на мне все же было нижнее белье. Сейчас, на данном этапе моей жизни и моего мировоззрения, телесная близость была для меня важнее душевной.

— Тебя сейчас все устраивает?

— Меня? — он переспросил. — Да.

— Отлично, — другого ответа я и не ожидала. — Потому что меня тоже.

Пока я собиралась, повисла какая-то неловкая тишина, нарушаемая лишь скрипучим радио. Не знаю, была ли она на самом деле неловкой и влияла ли она на мой настрой. Он был… странным. Физически я была разбита (иного ожидать после такой тусовки было глупо), морально — слегка помята. Мне не хотелось думать о том, что вчера под воздействием экстази я была по-настоящему счастлива впервые за долгое время. В тот момент у меня не было никаких мыслей ни о брате, ни о родителях, ни о Джордже, ни о том, что я не появлялась дома уже вроде как три дня. Настало время внести хоть немного ясности в свою жизнь, иначе она рисковала превратиться в такой узел, который возможно было бы только разрубить.

— Ты можешь отвезти меня домой?

Роджер выглядел помятым, но вполне жизнеспособным. Я стояла перед ним, переминаясь голыми ногами, держа пыльные красные кеды за серые шнурки и пытаясь не замерзнуть в этой ужасающе короткой майке. Зажатая между зубов Роджера сигарета слегка дрогнула от усмешки, Тейлор кивнул и натянул рубашку, застегнутую лишь наполовину, как и всегда.

С тех пор, как я связалась с Роджером, Мишель, дешевым алкоголем и джинсовой молодежью, в моей жизни больше не было определенности. Мое стремление проводить во всем четкую границу не находило выражения в наших с Роджером отношениях, потому что я спала с ним (и было очевидно, что еще пересплю), но никаких мыслей о влюбленности у меня даже не возникало. В голове постоянно сидела мысль, привитая здравым смыслом и женскими романами (эти две вещи по большей части противоречили себе, но все же), что я должна была полюбить его еще давно.

— Держи, замерзнешь, — Роджер протянул мне свою джинсовую куртку, и я утонула в грубой голубой ткани, пропитанной душным запахом сигарет и свежим ароматом мужского дезодоранта.

— Спасибо, — несколько секунд Роджер неопределенно смотрел, как я завязывала шнурки, постоянно подтягивая рукава его куртки, а затем надел очки-авиаторы и открыл дверь.

Пока мы ехали, я подставляла лицо солнцу, высовываясь из опущенного стекла и прикрывая глаза. Было тепло, но не настолько, чтобы я не замерзла в коротких шортах, так что куртка Роджера была очень кстати. Играла очень классная песня, но внутри меня поселилась нервозность, вызванная предстоящим разговором с родителями.

— Боишься? — Роджер повернулся ко мне, когда мы остановились на перекрестке. Я кивнула, закусив губу.

— Боюсь, — мне почему-то казалось, что Роджеру можно было рассказать сейчас абсолютно все — и он бы не осудил. — Но, знаешь, я буду даже рада, когда они на меня накричат и, возможно, запрут дома.

— Чего? — он вскинул брови. Роджеру пришлось отвернуться, потому что нам снова был зеленый. — Ты серьезно сейчас? Я думал, что та Тейлор уже в прошлом.

— Я устала, — честно призналась я. Опершись локтем о дверь, я придерживала голову рукой так, чтобы было удобнее разговаривать с Роджером. — Оказалось, что все эти вечеринки, бесконечное бухло, отсутствие нормальной еды… все это изматывает.

— Я бы добавил сюда еще кое-что, но не буду, — он хитро улыбнулся. — Раз уж ты теперь такая целомудренная.

Толкнув его в плечо, я не выдержала и рассмеялась вместе с ним. Ну а чего скрываться? Особенно перед Роджером.

— Дело даже не во всем этом, — я начала путаться в показаниях. — Просто мне нужно наладить отношения с родителями. Я не могу жить в вечной с ними ссоре. Ну и, правда, я устала кайфовать. У меня еще нет иммунитета.

Наконец, мы подъехали к моему дому.

— Тей, ты не испытала еще даже половины, — Роджер сказал это таким голосом, что мне тут же захотелось попробовать. — Взять хотя бы самое безобидное — секс. Вот сколько поз мы с тобой попробовали?

Я тут же залилась алым румянцем, красочно вспоминая все то, что между нами было. Если я что-то и поняла точно, так это то, что секс — это далеко не акт выражения полного доверия партнеру, как это было у нас с Джорджем. Это кое-что гораздо большее, гораздо более красочное и… раскрепощенное.

— Ну… — губы почему-то не слушались. — Три?

Сверху, снизу и сзади. Я почему-то почувствовала себя голой.

— Вот именно, что всего три, — он наклонился ближе и слегка щелкнул меня по кончику носа. — Могу поспорить, что ты больше пяти и не практиковала никогда.

— Неправда! — я знала-то всего четыре. — Не знаю, как тебя теперь называть: мистер половой гигант или мистер самоуверенный индюк!

— Зови меня просто папочка, — он рассмеялся, вспомнив, очевидно, наш вчерашний разговор. Я чуть ли не кубарем выкатилась из машины, стараясь не запутаться в собственных ногах и совладать со смущенным дыханием. И как с таким настроем идти договариваться с родителями?

Впрочем, как только я пересекла порог собственного дома, то поняла, что настрой, собственно, был не так уж и важен.

Находиться здесь было…приятно и радостно. Из кухни доносился умопомрачительный аромат шарлотки, очевидно, уже припудренной сахаром и корицей, а еще пахло чистотой. Я скучала, я правда скучала. Набрав в грудь побольше воздуха, я вошла в гостиную, готовая принять любые упреки, но также в равной степени готовая их отразить.

Отец сидел в кресле и читал газету, мама смотрела телевизор. Она увидела меня первой, потому что диван, на котором она расположилась, стоял лицом к двери. На мне все еще была куртка Роджера, от меня пахло сигаретами — уже не лучшее начало разговора, но на лице моей матери отразилась такая смесь удивления, облегчения и злости, что я просто не смела двинуться с места. Я была уверена — она ударит меня. Доказательствами, указывавшими на ее нервное состояние и метания во время моего отсутствия, были темные круги под глазами, мутные белки и какой-то посеревший цвет лица.

— Тейлор?

Мама двигалась в обычном темпе, но время для меня как будто замерло. Она застыла передо мной в нерешительности, через мгновение из кресла поднялся папа.

— Простите меня. Я больше не буду убегать, если вы поймете меня.

Я не старалась говорить быстро специально, но слова застревали в какой-то воздушной пробке, образовавшейся в легких, и буквально спадали с моих губ. Сердце стучало где-то в горле, я старалась не расплакаться и стойко выносить напряжение, повисшее между нами.

Родители стояли передо мной, и я не знала, что делать дальше. Мы все молчали.

— Не оставляй нас больше, — к моему удивлению, отец заговорил первым. Я несколько раз моргнула, боясь поверить в происходящее, но все было правдой. Такие откровения давались отцу непросто, кому, как не мне, знать это? Он мог сказать мне многое, выплеснуть всю злость, что накопилась внутри (а она накопилась, потому что на шее у него пульсировала вена), но, возможно, впервые выбрал путь односторонних уступок.

У мамы дрогнула рука, в любую секунду я была готова к тому, что она меня ударит.

— До того, как ты ушла, мне казалось, что изменения, произошедшие в тебе, равноценны тому, если бы мы потеряли и тебя тоже, — глаза наполнились водой, а косвенное упоминание Эдди грозило вызвать целый поток неконтролируемых слез. — Но это не так. Потерять тебя — гораздо хуже, чем попытаться свыкнуться с изменениями.

— Мир?

— Мир.

Я бы соврала, если бы сказала, что мы простили друг друга так просто. Я бы соврала, если бы сказала, что после этого странного и даже неполноценного разговора у меня в душе не осталось бы неприятного осадка, что я так просто продолжала общаться с родителями, словно ничего не произошло. В тот вечер, когда я впервые за последние три дня уснула в своей кровати, я каждую секунду думала о том, как же все происходящее не было нормально.

Но худой мир в любом случае лучше доброй ссоры, разве нет?

За завтраком мы все тщательно притворялись, что все происходило, как обычно. Я не могла быть не благодарной родителям за то, что они оставили все претензии при себе, но постоянное ощущение напряженности в воздухе натурально душило.

— Спасибо, — я поставила пустую тарелку из-под яичницы в мойку. На мне было то же самое бледно-розовое платье, какое я надевала на свадьбу Крисси и Брайана, правда, из-за собранных на затылке волос оно смотрелось менее празднично, но для обычного рабочего дня вполне подходило.

— Пожалуйста, — мама завязала фартук. — Во сколько ты сегодня вернешься?

Я решила рискнуть.

— Пока не знаю, — я пожала плечами. Родители переглянулись, папа тяжело вздохнул, но ничего не сказал. — До вечера.

Раз уж у нас все было «типа как прежде», то я поцеловала родителей и вышла из дома, мысленно радуясь тому, как все относительно гладко прошло. Мне правда нужна была семья, мне нужен был внутренний комфорт, поэтому желание мира с родителями носило отчасти эгоистичный характер. Дальше все будет лучше. Правда.

Возвращаться на работу казалось правильным. Я чувствовала себя в своей тарелке, когда помогала профессору Макмерфи отбирать лоты для следующих торгов, которые должны были состояться только ближе к осени, потому что лето традиционно было мертвым сезоном для любых продаж. Мишель, которая все еще не до конца отошла от празднования своего дня рождения, занималась самой безопасной для себя деятельностью — писаниной где-то в углу, в котором ее никто не трогал.

Перед обеденным перерывом позвонил Роджер, чтобы осчастливить меня новостью о том, что заберет меня с Мишель после работы в звукозаписывающую студию, как и обещал сколько-то времени назад. Мне стоило больших трудов вспомнить, когда это он такое мне обещал, видимо потому, что обещание это было дано и принято в пьяном угаре.

Впрочем, звонок Роджера не был самой странной вещью, которая могла бы со мной случиться за этот день. Гораздо страннее было появление моей вроде-как-подруги Рейчел, с которой мы не виделись с самого окончания семестра.

— Привет, — она как-то неловко переминалась с ноги на ногу. — Ты куришь?

Пообедав, я вышла на улицу, чтобы немного подымить, потому что профессор Макмерфи не выносил табачного духа в помещении, хотя и курил сам. Мишель рядом тоже не было — она ушла за пивом. Да, посреди рабочего дня, но ее физические страдания, судя по всему, были совершенно невыносимыми. Надеюсь, она хотя бы зажует жвачку, иначе так и с работы вылететь недолго.

— Привет, — я очень удивилась, увидев Рейчел. — Курю. А ты тут какими судьбами?

Честно говоря, я не была так уж рада ее видеть. Рейчел была чем-то вроде призрака прошлого, о котором не хотелось вспоминать без лишней необходимости.

— Мы можем поговорить где-то внутри? — судя по всему, она очень волновалась.

— Конечно, — я не могла не отметить, как внезапно Рейчел побледнела, что меня немало напугало. — Все в порядке? Выглядишь неважно.

— Мне бы освежиться, — мне пришлось взять ее за локоть.

— Идем.

Мне пришлось провести Рейчел в уборную, где она подставила руки под струи холодной воды, а затем приложила ледяные ладони к внезапно алым щекам. Я стояла позади, сложив руки на груди, и смотрела через отражение зеркала на свою некогда близкую подругу и гадала, что же ей все-таки было от меня нужно.

— Тей, — Рейчел взяла меня за руку, очевидно, для храбрости. — Я беременна.

— Эм, — я запнулась от удивления, не зная, какие конкретно чувства испытывать. Удивление? Радость? Ничего? — Поздравляю?

У Рейчел, похоже, выступил на шее холодный пот, либо же это были остатки воды.

— Ты узнаешь одна из первых, потому что мне нужна будет твоя… помощь. Да, помощь, пусть это будет называться так.

— Ну, хорошо, — я все еще была растерянна. — А кто отец?

— Тейлор, ты только сейчас не злись, пожалуйста, — Рейчел отпустила мою руку. — Но это Джордж.

У меня, конечно, совсем не математический склад ума, но цифры складывать и вычитать я умела. Прошло недели три с того момента, как мы с Джорджем расстались, и я, честно говоря, сомневалась, что тесты в наше время настолько чувствительны, чтобы уловить такой ранний срок.

— Та-а-к, — протянула я. — И какой же срок?

— Два месяца, — она это практически пропищала, тут же прижимая носовой платок к лицу. Странно, что я сразу не заметила покрасневшие белки глаз — похоже, она много плакала в последнее время.

— То есть, — я говорила поразительно спокойно, — ты хочешь сказать, что спала с моим парнем у меня за спиной?

— Тейлор, пожалуйста, отдай его мне, — она говорила все быстрее по мере того, как я приближалась к ней. — Вы расстались почти месяц назад, но он до сих пор не мой полностью…

— Сколько ты с ним спала, а? — внутри все клокотало, клянусь, я была готова придушить ее.

— Полгода, — она снова всхлипнула.

— Тупая ты сука!

Вид, просьбы, высокий голос Рейчел раздражали меня, и я, поддавшись какой-то первородной злости, ударила ее по щеке. Звон пощечины отразился от кафельных стен, я приложилась к щеке девушки так хорошо, что удар дошел до самых костей. Рейчел упала на пол, тут же заливаясь слезами, а я принялась трясти запястьем, пытаясь облегчить боль.

— То есть, ты все эти полгода продолжала общаться со мной, как ни в чем ни бывало, смотрела мне в глаза и обсуждала Джорджа? —все прошедшее пронеслось у меня перед глазами. Даже голова закружилась от осознания того, как долго я была обманута, как долго я встречалась с Джорджем, спала с ним, целовала губы, которые до этого касались Рейчел. Я поставила ее на ноги одним рывком, ухватив за плечи и почти впиваясь в них. — Ну и дрянь же ты. Впрочем, вы стоите друг друга.

Я пыталась себя успокоить, прокручивать не слишком убедительную мысль о том, что все это уже было пережито и осталось в прошлом, но меня захватила невиданная до этого злость, которую я испытывала впервые в своей жизни. Хотелось отхлестать Рейчел по щекам за ее вранье, если бы здесь был Джордж, то я бы просто убила его.

— Тейлор…

— Пошла вон, — я оперлась руками о раковину, пытаясь унять пульсирующую мигрень, раскалывавшую голову. — Молись, чтобы мы больше никогда не встретились.

На щеке Рейчел остался алый след от моей ладони. Она застыла на несколько секунд, мы смотрели друг на друга через отражение в зеркале. Я позволяла ей уйти, потому что впервые не была уверена в своей выдержке. Меня не волновало, была ли Рейчел беременна, для меня она была всего лишь предательницей и последней шлюхой. Девушка, прижав к груди свою сумку, попятилась к двери и выбежала наружу. Я выдохнула.

Повезло, что профессор уже ушел, потому что было бы не круто, если бы он застал меня, рыдавшую за своим рабочим столом. Мне было очень-очень больно от всей этой лжи, в которой я, оказывается жила так долго. Хотелось пожалеть себя и стараться не верить в то, что я никогда не смогу быть настолько хороша, чтобы мне не врали и не изменяли.

— Ты чего это делаешь?

Мишель, которая до этого что-то делала в противоположном конце здания наконец вернулась, застав меня в таком отвратительном виде. Она села на край стола, притянула к себе и мягко заставила рассказать все, что случилось. Объяснение было коротким:

— Мой бывший парень полгода трахал мою подругу в то время, как мы встречались. А теперь она беременна.

Торрес некоторое время сидела молча, а затем, налив мне стакан воды, спросила:

— Ты совсем идиотка?

Я даже опешила. Так и вылупилась на Мишель, пока она вытирала с моих щек потекшую тушь.

— Ну, трахал и трахал, — она казалась удивительно спокойной. — Ты же больше не с ним.

— Но тогда почему мне больно?

— Потому что тебе все же не было не все равно на него, — она вздохнула. — Сколько вы встречались? Год? Ну, еще тебе хочется пожалеть себя. Но тебе стоит понять, что мужчинам очень трудно угодить, да и не нужно это. Даже великим женщинам изменяли, но это была не их вина. Ты достаточно хороша.

У меня мелькнула неосторожная мысль: а сколько же раз Мишель предавали, раз она так говорила?

— А теперь забудь этого мудака, закури и накрась губы. У нас сегодня вечером будет большое приключение.

Совет Мишель был из разряда «не грусти», но я все же попыталась приободриться. Позже меня гораздо сильнее стал беспокоить приступ неконтролируемой злости, который так внезапно настиг меня в уборной, пока мы разговаривали. И когда я успела стать такой?

Этот день явно был не моим, либо же это Мишель накликала беду в виде Джорджа, который поджидал меня после работы. Стандартное игнорирование этого существа не сработало — Джордж схватил меня за руку, пытаясь заставить остаться.

— Убери руки, — я пыталась вырваться, выворачивала руки с таким усердием, что ремень сумки сполз с плеча и она едва не упала. — Не хочу тебя видеть, урод.

— Ты никуда не пойдешь, пока мы не поговорим! — он казался взвинченным и как будто даже пьяным. Действительно, от него слегка несло алкоголем, а в глазах засела какая-то пелена. Мишель как назло рядом не было. — Что она тебе сказала?

— Не хочу я с тобой говорить! — позади послышался гудок машины, я обернулась. — Роджер! Помоги!

Бывший парень был куда настойчивее, чем обычно, а я, со своими измотанными нервами, была готова расплакаться от бессилия и — неожиданно — злости. Я была так зла на него, что даже подумала, что разодрать ему лицо было бы хорошей идеей.

— Слышь, придурок, она никуда с тобой не пойдет, — Роджер, обещавший забрать нас с Мишель с работы, прибыл неожиданно вовремя. Он толкнул Джорджа в грудь, и я уже знала, что сейчас будет знатная потасовка.

— Ты еще кто такой? — Джордж был похож на быка, вена на его шее вздулась от злости. Роджер тоже не отставал — я никогда не видела его таким.

— Конь в пальто, — Тейлор сплюнул. — Свали отсюда.

— А то что?

— Роджер, пойдем, — я взяла его за руку и попыталась оттащить в сторону автомобиля, но он стоял, как вкопанный. — Хватит с него.

Я не заметила, в какой момент они сцепились, но была благодарна Мишель за то, что она так вовремя смогла отцепить меня от Роджера. У меня от ужаса зашевелились волосы, потому что перспектива драки не радовала от слова совсем. Не поддаваясь усилиям Мишель, я все же смогла вклиниться между Роджером и Джорджем.

— Роджер, пожалуйста, поедем, — я почти плакала. Нервы и так были ни к черту, а тут я еще заметила крупную ссадину, которую мой бывший оставил барабанщику на память.

— Еще раз увижу тебя рядом с ней, и ты пожалеешь, что на свет появился, козел, — Роджер снова сплюнул ему под ноги, и в тот момент, когда изрядно помятый Джордж попытался сделать еще один шаг, то я, совсем себя не контролируя, кинула в него первым, что мне попалось под руку в сумке — своим ежедневником. Он пролетел, словно бабочка, шелестя раскрытыми страницами, а затем попал точно в висок, позволяя мне скрыться в машине и оставить проклятого Тарлингтона за спиной.

Я сидела на переднем сиденье, стараясь не смотреть на взвинченного Роджера и не плакать. Меня все еще потряхивало временами, перед глазами так и стояло, как они схватили друг друга за грудки и начали мутузить.

Мишель постоянно что-то говорила в попытках как-то сгладить обстановку, но мне было невыносимо стыдно за все то, что произошло. Мне было стыдно за то, что я втянула в это Роджера, за то, что у него на щеке начал образовываться огромный синяк, да и кровь появилась, кажется. Я кусала губы в попытках успокоиться и не смотреть, как Роджер то и дело сжимал и разжимал руль.

Первой реакцией на побитого Роджера был свист удивления от Брайана. В студии была уже целая мини-толпа, состоявшая из Мэя, Дикона, Татьяны и еще одного мужчины, очевидно, продюсера или агента, не знаю, как уж называлась его должность. Фредди, как всегда, опаздывал.

— И кто это тебя так? — Роджер лишь отмахнулся на вопрос Джона, а я, шмыгнув, спросила, где можно найти аптечку.

— Не спрашивайте пока ничего, пожалуйста, — все еще чувствуя невероятный стыд, я прижала к груди несчастную аптечку. — Мы сейчас вернемся.

Роджер в порыве какой-то злости просто скрылся в одном из технических помещений, не отвечая ни на чьи расспросы. Я вошла без стука, но прикрыла за собой дверь, чтобы никто не услышал, о чем мы с ним говорили, хотя и не была уверена, что какой-то разговор вообще состоится.

— Нужно обработать ссадину, — я решила действовать напролом, а потому ничего даже не стала у него спрашивать — просто раскрыла аптечку и достала вату с перекисью водорода.

— Ерунда, — он попытался от меня отмахнуться. — Лучше скажи, чего он от тебя хотел.

— Не знаю, — я смочила кусочек ваты. — Но сегодня я узнала, что моя бывшая подруга беременна от него.

Роджер присвистнул от удивления и даже вынул только что закуренную сигарету изо рта. Я воспользовалась этим моментом и приложила вату к неглубокой, но довольно обширной ссадине. Роджер тут же зашипел и выругался, пытаясь убрать мою руку.

— Ты чего творишь?

— Прости! Но если будешь болтать, то будет хуже, — в порыве какой-то заботы я наклонилась ближе к его лицу и почти инстинктивно подула на ссадину, желая облегчить его боль. Джордж хорошо его приложил, тут и говорить было нечего. — Давай закончим с этим поскорее.

Я и не заметила, в какой момент Роджер застыл, смотря мне прямо в глаза, в то время, как я была слишком занята тем, чтобы причинить ему как можно меньше боли.

— Прости меня, — я все еще находилась предательски близко к нему, чувствуя на своем лице порывистое дыхание и стараясь не поддаваться на бесспорное обаяние Роджера. Даже сейчас, в такой стрессовый момент, меня влекло к нему, хотя мне казалось, что я была слишком взвинчена от всего произошедшего и не была в состоянии испытывать других чувств, кроме ярости и всепоглощающего стыда.

— За что?

— За то, что ты оказался втянут в эту глупую драку.

— Глупую драку? — Роджер усмехнулся и фыркнул. — Я защищал твою честь, а ты называешь это глупой дракой?

Я улыбнулась, прекрасно зная, что он шутил. Но сейчас передо мной сидел совершенно не тот Роджер, с которым я проснулась вчера утром. Роджер так разозлился на Джорджа в тот момент, когда увидел, как он схватил меня за руку, что я действительно испугалась, как бы он его не порвал.

Я не могла сопротивляться приступу благодарной нежности, потому что побитый моим бывшим парнем Роджер вызывал во мне самые смешанные чувства. Оставалось обработать совсем немного, и я, желая сделать это быстро, резко приложила свежую вату к ссадине и прежде, чем Роджер начал возмущаться, я коснулась губами его неповрежденной щеки, вдыхая полной грудью запах табака.

— Спасибо, Роджер.

И это были самые искренние на свете слова.

My pussy tastes like Pepsi cola,

Моя киска на вкус, как Пепси-кола,

My eyes are wide like cherry pies.

А глаза распахнуты широко, как у девственницы.

I got sweet taste for men, who're older,

Я предпочитаю мужчин постарше,

It's always been so it's no surprise.

Ничего в этом удивительного, я всегда была такой.

Lana Del Rey — Cola

Основная проблема в наших с Роджером отношениях была в том, что я, оказывается, совершенно его не знала. То, что я видела изо дня в день, было не более, чем поверхностным слоем, глазурью на пироге, если проводить параллели с едой. Не знаю, как в моей правильной голове смогла укрепиться мысль о том, что физическая близость вполне возможна без душевной, но когда я поняла, что вообще не знала Роджера, то мне стало, мягко говоря, не по себе.

Эта мысль пришла ко мне во время репетиции парней в студии, работа в которой кипела. Было очень накурено, несмотря на открытые окна, пахло пивом и кожей отчаянно просиженного дивана. Я еле дышала в этой творческой клоаке, жадно припадая к стеклу, чтобы послушать, что же они там репетировали. Роджер сидел за установкой и что-то самозабвенно барабанил, пока Фредди ожесточенно объяснял Брайану, какой он хочет видеть следующую песню.

— Я хочу, чтобы она была в стиле Ареты Франклин. Это будет госпел.

— Госпел? — Брайан, казалось, не мог поверить своим ушам. — Ты в своем уме?

Но причина, по которой я прилипла к стеклу, была совершенно другой. Я смотрела на Роджера, на то, как он держал палочки, как порывисто дышал, полностью отдавшись ритму. До этого я ни разу не видела ни полноценных концертов «Queen», ни их репетиций, что было очень странно, учитывая, что я с ними везде таскалась. Но на то, как играл Роджер, можно было смотреть вечно.

Для меня игра на барабанах была лишь набором хаотичных движений — до этого момента, честно говоря, я их и за инструменты-то особо не считала. Одно дело гитара или даже тот же самый рояль — там и тональности свои есть, и какая-то манера игры, и другое дело — просто лупить по каким-то цилиндрам. Вслух озвучить свои мысли я никогда бы не осмелилась, но прямо сейчас меняла свое мнение.

Впрочем, к игре на барабанах я оставалась равнодушной. Меня цепляла манера игры Роджера, то, как он держал палочки, то, как он знал разницу между, на мой взгляд, одинаковыми барабанами. Это было впечатляюще, особенно, когда я заметила, что одновременно он курил. И горячо мне было не из-за того, что воздух в студии накалился из-за десятка сигарет и работавшей аппаратуры, вовсе нет.

Мысль о том, что я совершенно не знала Роджера, вызвала во мне смятение. Как это — спать с человеком и совершенно не иметь понятия о том, что он из себя представлял? Именно это привело меня в смятение, привело меня к мысли о том, что именно это и есть распутство, подлинное блядство, когда тебе важно только тело, и ты используешь человека, чтобы удовлетворить собственный эгоизм.

А я была подлинной эгоисткой. Как и стоило ожидать, Роджер осмелел настолько, чтобы назначать мне свидания без моего согласия. Он позвонил мне однажды вечером и самым будничным тоном, сказал:

— Я заберу тебя завтра в семь.

Я рассмеялась, прижимая телефонную трубку к уху и разваливаясь на цветастом покрывале своей кровати.

— Ты? Заберешь меня? — мне казалось забавным, что он действительно думал, будто мог вот так просто рассчитывать на мои время и расположение. — А ты не хочешь спросить, могу ли я, ну, или хотя бы, хочу ли я.

— А я не принимаю других ответов, кроме утвердительного, — я услышала, как он усмехнулся. Я хмыкнула, думая лишь о том, что в воспитательных целях необходимо отказаться, даже если бы мне и хотелось пойти куда-то с Роджером (а мне хотелось).

— А я не бегу по первому требованию, — мне нравилось, как уверенно звучал мой голос. — Я не одна из твоих девушек без голоса и мнения, позвони им, уж они-то точно не откажут.

— Что ж, пожалуй, так и сделаю.

— Вот и катись!

Раньше во мне не было этого прожженного кокетства, не было этого острого желания выделиться перед каким-то парнем, затмить для него всех остальных. Быть не такой, как другие, чтобы он вел себя со мной не так, как с другими. Почему я думала, что все это у меня получится — я не знала.

Роджер был не таким, как остальные парни. Но и я была не такой, как остальные девушки.

Впрочем, меня не слишком волновало, имела ли моя заранее глупая затея успех. Хотя я знала, что имела, потому что, когда мы встретились с Роджером на очередной вечеринке, все было ясно, как белый день.

Мишель серьезно взялась за то, чтобы влить меня в богемную тусовку, но сделала это, как и всегда, с шиком. Мало было просто знать людей оттуда — было нужно иметь такой же поток мыслей, такие же вкусы и оторванность от скучной бренности жизни.

Все это я узнала тогда, когда сидела вместе с Торрес в ее «майском жуке», как сама Мишель с недавних пор называла свой автомобиль, и пыталась состряпать какое-то подобие яркого вечернего макияжа, используя одно лишь откидывавшееся зеркальце. Тело слегка гудело после монотонной работы за столом, но в общем и целом я была готова к всепоглощающему веселью. Тем более, что Мишель обещала меня познакомить с кое-кем «совершенно особенным».

— Ты будешь в шоке, когда узнаешь, у кого мы сегодня тусуемся.

— Там что же, будет сама Королева? — я усмехнулась, пытаясь переколоть булавку так, чтобы запАх платья все-таки скрывал мою грудь, а не выдавал кружева белья.

— В какой-то степени даже лучше, чем Ее Величество, — Мишель не скрывала своего восторга. — И я безумно горда, что дружу с этим человеком. Ты его даже в какой-то степени знаешь.

Не скрою — мне было ужасно интересно познакомиться с этим невероятным, в какой-то степени даже мифическим человеком, о котором Мишель не могла перестать говорить. Когда мы подъехали к его дому, то еле нашли место для парковки — так много гостей было приглашено в этот особняк, светящийся, как новогодняя елка.

Мишель протащила меня через фейс-контроль (он тут был, прямо как в самых лучших тусовочных местах Лондона) и с бесконечным щебетанием повела сквозь пеструю толпу в сумасшедших клешах, пайетках и высоченных платформах. Все в этом доме сверкало, кричало и гремело, и у меня создалось ощущение, что я находилась в особняке Джея Гэтсби — героя одноименного романа.

— Да где же он?! — Мишель нахмурила брови, вгрызаясь в веселую толпу глазами. Нас бросало от одной компании к другой, но мы так пока и не нашли хозяина дома. — Вот он! Тед!

Мишель вытянула руку, едва ли не подпрыгивая и сигнализируя кому-то впереди. Она вновь схватила меня за запястье и потащила к бассейну, совершенно не заботясь о том, успевала ли я переставлять ноги на этих каблуках.

— Тед!

— Мишель! — он произнес ее имя, растягивая последнюю гласную чуть ли не нараспев. Это был взрослый мужчина лет сорока, с присущим этому возрасту животом, не обремененным рубашкой и выставленным напоказ. Точнее, рубашка была, да еще какая — пестрая, яркая, но она была расстегнута и обнажала грудь, покрытую редкими, но темными волосами. — Как я рад тебя видеть, дорогая!

Тед курил, стряхивая пепел прямо в бирюзовый бассейн, совершенно не заботясь о том, что там плескались несколько десятков людей.

— Позволь представить тебе Тейлор Маккуин, она учится в Голдсмитс на факультете искусств, — она подтолкнула меня вперед. — Тей, это Тед Бьюкенен.

— Тед Бьюкенен?! — мои глаза тут же расширились от удивления. — Тед Бьюкенен?! Это вы? Как же я сразу не узнала…

Прямо передо мной был один из лучших, не только по моему мнению, художников современности. Мне было совестно, что узнала я его не сразу, но я не преминула выразить все свое запыхавшееся восхищение словами.

— Да я же эссе писала по вашей работе, по «Осадку»… одну из ваших картин продали в аукционном доме, в котором я работаю…

Тед выслушивал мое восхищение молча, не перебивая, с какой-то загадочной полуулыбкой, от которой он стал еще больше похож на кота.

— Приятно, что тебя узнают, — я закусила губу, чувствуя себя неловко от такого бурного излияния чувств, одновременно понимая, что этот человек привык к восхищениям. Еще бы — последнюю его картину продали за такую сумму, что за нее я могла бы окончить Голдсмитс не менее двадцати раз. — Как тебе вообще тут?

Он обвел этот праздник бокалом с шампанским, а затем слегка пригубил, наблюдая за моей реакцией. Мне в какой-то степени передалась наэлектризованность всего происходящего, и я больше испуганно не жалась к Мишель в поисках моральной поддержки, а потому твердо ответила:

— Мне здесь очень нравится.

На этом мы расстались — поступила новая партия гостей, которым было необходимо представиться хозяину, возможно, даже сильнее, чем мне.

Среди гостей были студенты, начинающие и уже состоявшиеся музыканты, окруженные стайкой хорошеньких девушек, распутные старики, прижимавшие к себе чуть ли не нимфеток, именитые критики, просто богатые тусовщики и много-много разных красочных лиц, составлявших публику, развлекавшую Теда Бьюкенена.

То, что мне здесь нравилось, было сущей правдой. Возможно, умение общаться передавалось от Мишель воздушно-капельным путем, но я поймала себя на том, что то и дело кочевала от одного кружка к другому, поддавалась дружному хохоту и уже, как оказалось, многих знала (хоть и с некоторыми знакомилась заново, потому что наши встречи были настолько краткими и пьяными, что никто уже и не помнил ни имен, ни обстоятельств). Мне казалось удивительным, что я могла говорить подходящую чушь вовремя без помощи Мишель, курить так, чтобы сразу несколько рук протягивались для того, чтобы поджечь мою сигарету.

Курила я много. Пила, честно, еще больше, но разгоряченное тело не желало воспринимать алкоголь должным образом, а потому мне казалось, что мне просто очень весело. Впрочем, я не была отвратительна, скорее, гораздо более общительна и расположена к флирту, чем обычно. Мне нравилось внимание, которым я оказалась окружена, а потому встреча с Роджером, когда меня стихийно перекинуло к очередному праздному кружку, подействовала отрезвляюще.

Впрочем, сначала я увидела не его. В потоке праздной молодежи (что было удивительно, учитывая возраст хозяина дома), порхавшей и сверкавшей туда-сюда, выделялась классическая, почти голливудская красота Светланы. Я встретила их в баре, за которым работал, судя по всему, профессиональный бармен, что заставило меня в очередной раз подумать о том, как же чертовски богат был Тед Бьюкенен.

Светлана выстветлила волосы, выжгла их в платиновый блонд и постригла покороче, избавившись от своей косы. На ней было алое, горящее платье на тонких лямках. Светлана сидела напротив Роджера и смеялась, помешивая коктейль тонкой соломинкой. Я скрылась в баре вместе с другими ищущими короткой передышки и заказала какой-то напиток на вкус бармена, «лишь бы с вишней». Когда Светлана меня увидела, то на короткий момент ее милый алый рот искривился, но она вновь взяла себя в руки, заставляя Роджера смотреть на ее прелестный мраморный бюст, наклоняясь ниже. Я ни на минуту не сомневалась, что это была именно его спина, скрытая под яркой рубашкой.

Желание насолить Светлане было гораздо сильнее любой стеснительности, любой обидчивости. Именно поэтому я, гаденько улыбнувшись, взяла свой бокал с коктейлем и, сдвинув у кого-то навсегда позаимствованные очки в форме алых сердец на самый кончик носа, вклинилась в разговор этой нежной парочки.

— Как же пр-р-риятно встретить здесь старых друзей! — рык вырвался у меня случайно. Надеюсь, моя улыбка не была слишком уж похожа на оскал. Я потянула через соломинку густой вишневый ликер с самого дна бокала, в упор смотря на Светлану, которая, казалось, была готова убить меня одним взглядом.

— Тейлор? — Роджер, казалось, был удивлен. Я была на одном с ним уровне только потому, что на мне были босоножки на сверхмодной платформе, а еще эти белые тонкие носочки с кружевом по краям резинки, которые делали меня похожей на Долорес Гейз. — Не ожидал встретить тебя… здесь.

— Знаю. Именно поэтому я и здесь, — я усмехнулась, выуживая из стакана одиноко плававшую там вишню. — Но, знаешь, здесь очень круто.

Держа вишню за веточку, я неторопливо положила ее в рот, сжимая губы и чувствуя на языке ее мясистую мякоть и терпкую сладость. У меня вызывала некоторое беспокойство мысль о том, что чем чаще я посещала вечеринки, тем менее восприимчив к алкоголю становился мой организм. Кровь кипела, но разум, казалось, был куда яснее, чем обычно.

— Это не сюда ты хотел меня сегодня затащить? — я старательно игнорировала Светлану, пытаясь сфокусировать взгляд на цацках Роджера.

— Сюда, — он усмехнулся и отпил виски из бокала, смотря на меня с хитрым прищуром. — Так что могла и не отказываться.

— О, не бери на себя слишком много, — я наклонила голову. — Не только ты зовешь меня на вечеринки. Увидимся.

Я хмыкнула, чувствуя себя глупо и, развернувшись на каблуках, направилась на поиски ванной комнаты. Мишель нигде не было видно, и я уже начала подумывать о том, чтобы уйти, ни с кем не прощаясь, потому что было уже довольно поздно, да и, к тому же, я неожиданно сильно устала. Без какой-то серьезной догонки веселиться всю ночь напролет, как оказалось, было не так уж и просто, но я не поддавалась на провокации своего мозга, подсовывавшего воспоминания о том, как же мне было весело после экстази.

Наконец, я нашла свободную ванную комнату в самом конце коридора. Мне пришлось приложить к щекам мокрые ладони, чтобы как-то охладить этот пьяный жар. В отражении зеркала я заметила, что все-таки потеряла булавку, которая позволяла моему платью крепче держаться на груди. Я себя не узнавала, стало как-то противно. А еще очень-очень одиноко — кто же знал, что чем больше толпа вокруг тебя, тем меньше ты сам. Мысль о том, что теперь я жила именно той жизнью, которая грезилась мне в самых смелых снах после рассказов подруг, больше меня не укрепляла. Проблема была в том, что я не могла найти середины между своей скромностью и желанием веселиться на полную катушку, ни у кого не спрашивая ни на что разрешения. Либо все, либо ничего — третьего варианта для меня не было.

Я наклонилась и начала пить воду прямо из крана, слегка размазывая помаду по краям губ и пытаясь хоть немного протрезвиться. Внезапно дверь открылась, и на пороге появилась Светлана с нечитаемым выражением лица. Я так и застыла, вытирая с подбородка воду, и просто смотрела, как она медленно подходила ко мне.

— Ты так просто от него не отстанешь, да? — она подошла настолько близко, что я могла почувствовать тяжелый и очень женственный аромат ее духов. Светлана смотрела на меня в упор, хмуря тонкие брови и сжимая яркие губы. Я облизнулась.

— О чем ты?

— Не строй из себя дуру, — она цокнула языком. — Я люблю Роджера.

— И?

— А ты — нет, — внезапно она схватила меня за запястье. — Его не хватит на двоих.

Внезапно я рассмеялась, громко и раскатисто, поражаясь такой наивности от, казалось бы, опытной девушки. Она смотрела на меня растерянно и так же внезапно разжала свою стальную хватку. Лицо Светланы было так близко, что я даже могла рассмотреть тщательно напудренные веснушки на ее носу.

— Это для него этот маскарад? — я кивнула в ее сторону. — Он не оценит. Ты права, на двоих его не хватит, потому что он не ограничивается такой скромной цифрой.

— Да мне плевать! — внезапно она огрызнулась. — Я скоро уеду, и все, что мне нужно, чтобы он был со мной в это время. Сейчас ты его отвлекла.

— Ох, прости, что не спросила разрешения, — я надула губы в притворстве, недооценивая опасного противника напротив себя. — Поверь, он отвлекся за этот вечер не раз.

— Перестань вертеть хвостом перед ним, я же вижу, что он тебе не особо-то и нужен, — она оглядела меня сверху-вниз. — Или, может, он тебе платит за то, что ты с ним спишь?

— Может, и платит, — я разозлилась. Захотелось поддеть ее еще сильнее. Во мне взыграла не ревность, что, к сожалению, подтверждало слова Светланы. Меня глубоко оскорбила сама мысль о том, что эта выскочка, что эта тупая курица позволяет себе диктовать мне, что делать и как и с кем себя вести. — Знаешь, как он просит называть себя в постели? Папочка.

Я совершила большую ошибку, когда почти прошептала последнюю фразу на ухо девушке, приблизившись к ней опасно близко. Когда я попыталась обойти Светлану, то она мне не позволила. Только сейчас я заметила, что за спиной у нее было что-то спрятано — очевидно, что-то острое, потому что она оскалилась, вставая на моем пути. Впрочем, я ошиблась.

— Ты меня недооценила, дорогая, — она улыбнулась, доставая из-за спины всего лишь стакан. Всего лишь стакан, наполненный апельсиновым соком. — Будь здорова.

С этими словами она окатила меня им с ног до головы, и сначала я даже не закричала от неожиданности. Весь ужас происходящего доходил до меня медленно, но, прежде чем я смогла себя разморозить, Светлана тут же скрылась за дверью, запирая меня с той стороны и отрезая все пути к отступлению. Очки в форме сердец тут же упали с головы и, кажется, треснули, потому что я отшатнулась, пытаясь ухватиться за ручку двери и изо всех сил ее дергая. Несколько капель попали в рот, я старалась их выплюнуть и промыть губы, но было слишком поздно, даже если бы этого не произошло. Сначала начался кашель, я хваталась за горло, пытаясь разжать несуществующие руки, которые как будто сжимали мне шею, перекрывая поступление кислорода.

Страх сковал мое тело даже сильнее отека горла, я не могла даже хрипеть, что уж говорить о крике. Окончилось все тем, что я рухнула на пол, все еще пытаясь открыть дверь, царапая деревянную поверхность ломавшимися когтями.

* * *

Мне снился Эдди. Видения были настолько яркими и реалистичными, что я не желала приходить в себя, потому что мне снились долгие разговоры с моим братом, смысла которых я, впрочем, все равно не могла понять. Боль разлуки и какой-то непомерной утраты жгла мне грудь, и я плакала, не в силах справиться с тем, как же я на самом деле по нему скучала. Мне казалось, что я умру, если не смогу обнять Эдди в следующие тридцать секунд, но его образ медленно растворялся в моем воспаленном мозгу, и я, наконец, открыла глаза.

Солнечный свет прожигал насквозь, глаза слезились, я все пыталась повернуться, но тело так задубело, что ни одна конечность не слушалась. Все, что я видела — потолок с длинной и тонкой трещиной по всей ширине. Я попробовала разлепить сухие и потрескавшиеся губы, чтобы позвать кого-нибудь, но ничего, кроме глухого шипения, издать не смогла. Внезапно рядом со мной что-то зашелестело, послышались шаги, и кто-то с надрывом произнес мое имя.

— Тейлор!

Чужая горячая ладонь сжала мою руку, кто-то припал к ней губами и беззвучно заплакал. Краем глаза я заметила худенькую медсестру, которая помогла мне сесть и налила стакан воды.

Так. В моей голове начали медленно шевелиться шестеренки. Что же произошло?.. Даже думать было болезненно. Я была на вечеринке у Теда Бьюкенена, поссорилась в туалете со Светланой, она облила меня апельсиновым соком, а потом… темнота.

— Тейлор, — мама снова позвала меня по имени. Именно она сидела рядом со мной и смотрела на меня так, будто бы я только что умерла. — Господи, я думала, что ты…

Я вновь попыталась что-то сказать, но, конечно же, у меня ничего не вышло. Кроме того, оказалось, что на шее у меня был надет специальный корсет, не позволявший мне повернуться.

— Тише, — папа тоже был рядом. — Тебе пока нельзя говорить.

Я беззвучно заплакала от всего пережитого. Страх смерти все еще не отпускал меня, она была так близко, что я до сих пор с трудом дышала, мысленно проклиная Светлану. Впервые во мне взыграло такое чувство ожесточенной мести — даже когда я узнала о том, что мне изменял Джордж, такого не было. Я сжала кулаки, собирая пальцами грубую кипельно-белую простыню.

Приход доктора прошел для меня, как в тумане. Я совсем не слушала его рекомендации, предпочитая внутренне злиться и пялиться в стену напротив, думая о том, как я расквашу нос этой Светлане, которой все сойдет с рук. Показаний я пока давать не могла, но уже заранее готовила себя к мысли о том, что, скорее всего, полиция не станет заниматься этим делом, потому что она была гражданкой другого государства, да и, к тому же, пользовалась дипломатической неприкосновенностью. Скажут, мол, сама напилась на вечеринке, вот и облилась сама соком, обычное, черт возьми, дело.

Я уже очень давно не получала такой заботы от родителей, какой они окружили меня во время моей «болезни». Они забрали меня домой уже на следующий день, прямо в день рождения Ее Величества, а папа даже съездил в мою любимую кондитерскую на Ковент-Гарден и купил любимых миндальных пирожных. Они ничего не спрашивали, но в каждом из взглядов, которые они бросали на меня, сквозило такое явное и пытливое любопытство, что я не обманывалась и уже заранее знала, какому серьезному допросу мне предстояло подвергнуться. Я испытывала испепеляющий стыд за все то, что со мной произошло, за обстоятельства, при которых меня обнаружили. Мысленно я прокрутила уже все возможные упреки, которые на меня посыпятся в тот же самый момент, как я смогу произнести хоть слово.

Никто меня не навещал, даже Мишель, но я догадывалась, что в больнице, скорее всего, ко мне никого не пускали родители, и я даже могла их понять, но уже очень скоро я ужасно утомилась от самой себя, от того, как во мне томились страх и ненависть, которые не находили выхода в словах.

Но на второй день моего пребывания дома, когда я от скуки села за рояль и наигрывала одну из самых простых мелодий, я увидела в окне знакомый автомобиль, остановившийся прямо напротив нашего дома. Я оглянулась на маму, давая ей понять, что я его заметила, и что ей не выпроводить этого гостя без моего ведома. Через минуту раздался лязгающий звук дверного молотка, и мама поднялась из кресла.

На мне было легкое белое платье, я сидела спиной к двери в гостиную, а потому увидела Роджера не сразу, желая доиграть этюд до конца. Я слышала, как он представлялся моей матери, она слегка замялась на пороге, но, понимая, что я уже знала о его прибытии, все-таки впустила. Папы дома не было, поэтому и я ничего не боялась.

Я его еще не видела, но чувствовала его присутствие всем свои существом. Никогда бы до этого я не могла бы представить Роджера на пороге своей гостиной, но обстоятельства тоже были такими, которые не привиделись бы и в самом страшном сне.

— Тей, — он позвал меня по имени, когда я повернулась к нему лицом. — Привет.

Я все еще не говорила, хотя уже могла издавать хрипы, похожие на слова (какой прогресс!), поэтому просто поднялась и, заглядывая прямо ему в глаза, просто указала на лестницу, предлагая подняться в мою комнату.

Было глупо винить Роджера в том, что со мной произошло — он не был виноват в том, что Светлана была сумасшедшей сукой, но что-то внутри меня подтачивало, и даже огромная коробка с клубничными тартами из французской кондитерской не смягчила меня.

Я не спеша развернула мятную обертку и аккуратно облизнула кончики пальцев, мгновенно покрывшиеся сахарной пудрой. Мы оба молчали, но я тут же написала на каком-то клочке бумаги, что все еще не могу разговаривать, и протянула его Роджеру.

— Мне жаль, что все это случилось с тобой, — он молчал в течение нескольких секунд, прежде чем что-то сказать. Мое лицо оставалось бесстрастным. — Это же не случайность? Кто это сделал?

Забрав у него бумажку, я тут же написала: «Светлана».

— Светлана? — меня покоробило, как сильно удивился Роджер. — Не могу поверить…

Если бы у меня было чуть больше времени, то я бы написала ему целую поэму о том, какой он недалекий, раз думает, что эта сексуальная террористка не смогла бы убить человека из-за того, что он ей, судя по всему, до сих пор не дал.

— Черт, прости, — заметив мое выражение лица, он поспешил где-нибудь спрятать взгляд. Я с приподнятой бровью следила за тем, как он разглядывал мою комнату, туалетный столик, уставленный самыми разными флаконами, а затем стойку для капельницы. Я снова взялась за карандаш.

«Мама до сих ставит мне капельницы с утра. Ты не мог переспать со Светланой до того, как она решила прикончить меня?»

Я стояла с недовольным видом, пока Роджер читал мое гневное послание. К моему удивлению, он рассмеялся. Вскинув брови, я была готова разразиться гневной тирадой (если бы, конечно, могла).

— Вижу, что с тобой уже все практически в порядке, — он продолжал смеяться. — Тей.

Роджер попытался взять меня за руку, но я тут же отошла, принимая угрожающий вид. Со стороны это могло напоминать игру, но я действительно злилась. Честно, мне хотелось, чтобы он меня пожалел, чтобы дал понять, что он, возможно, переживал. Роджер снова сделал шаг в мою сторону, и я тут оказалась прижатой к письменному столу. Я вскинула на него пламенный взгляд, который как бы говорил, мол, ты зря пришел.

— Тей-Тей, — Роджер говорил со мной, как с ребенком. Он попытался взять меня за руки, но я тут же запыхтела, не желая ему поддаваться. В конце концов, мои ладони оказались прижаты к его груди, щеки покраснели от усилий. — Может, это даже хорошо, что ты пока не можешь говорить, а то я бы, наверное, оглох.

Злодей! Если бы я только могла, я бы действительно высказала ему все то, что накопилось, все ругательства, которые я знала. Зачем он приехал? Поглумиться?

Но в этот момент Роджер крепко меня обнял, несмотря на мои попытки сопротивляться и вырваться. Это было неловкое, даже немного грубое объятие. Но он гладил меня по спине, перебирая пуговицы, пока я просто стояла, напряженная, как истукан, но, в конце концов, внутреннее одеревенение спало, уступив место горячечному желанию зацепиться за Роджера и никогда не отпускать.

— Если ты думаешь, что я не боялся, что ты умрешь, то ты очень ошибаешься, — он говорил тихо, практически мне на ухо, но я внимательно слушала, прижимаясь к его плечу. — Твои родители никого не пускали в больнице и, ты уж прости, что я сюда приехал, но мне нужно было увидеть, что ты действительно еще дышишь.

Думаю, все дело было в том, что меня толком так никто и не пожалел после всего того, что случилось. И пусть Роджер был косвенным виновником всего произошедшего, но...

Он был очень теплым, и, в конце концов, во мне начало зарождаться какое-то странное чувство внутреннего облегчения, я злилась все меньше, пока, наконец, не сомкнула руки за его спиной и не положила подбородок на плечо. Эта близость была гораздо интимнее секса, гораздо горячее любых наших заигрываний. Для меня была странной мысль, что Роджер мог правда переживать за меня, но я была рада его присутствию — оно было нужнее всяких лекарств.

I heard the truth was built to bend.

Я слышал, что правда создана сгибать.

A mechanism to suspend the guilt,

Механизм снятия вины -

Is what you are requiring, still

Это то, что тебе требуется, и все же

You've got to dance little liar,

Тебе придется танцевать, маленький лжец

Arctic Monkeys — Dance, Little Liar

Через три дня ко мне вернулся голос, а вместе с ним и бесконечные оправдания перед родителями. На самом деле, вынужденные объяснения были моей самой нелюбимой вещью на свете, сразу после печеных кабачков, но в собственном доме мне было некуда спрятаться, а потому время от времени мне приходилось отвечать на такие вопросы, как «что ты делала в том особняке тем вечером? Как ты туда попала?» и «собираешься ли ты как-то менять свою жизнь и браться за ум?».

Родители умело использовали довод о том, что они и представить себе не могли, что им когда-нибудь придется мне, милой и хорошей, замечательно послушной Тейлор растолковывать такие простые вещи, как опасность больших незнакомых компаний и вред алкоголя. Я лишь вздыхала и думала о том, что мир не делился на черное и белое, да и оказался на поверку куда шире и больше, чем я могла себе представить.

Все то время, что мне пришлось провести в вынужденном молчании, я думала. Много и подолгу. И в моей голове начали поселяться опасные мысли, начавшиеся с пусть и мысленного, но эмоционального восклицания: «как было бы хорошо, живи я самостоятельно!»

Просто так отмахнуться от этой навязчивой мысли не получалось, пусть и первое время я пыталась утопить ее в доводах о том, что это будет слишком сложно, и вообще я самая неблагодарная дочь на свете, раз думала о таком. Но мечты о самостоятельной жизни продолжали постоянно вертеться на периферии моего сознания, не позволяя забыть о них просто так.

Доводы против самостоятельной жизни рушились один за другим, как только я начинала их разбирать. Мишель предлагала мне жить у нее некоторое время, мы могли бы снимать квартиру на двоих, я бы продолжала работать и учиться… Конечно, за учебу нужно было постоянно платить, но я всегда в своих мыслях откладывала денежную проблему на потом.

Этим вечером я совершенно не чувствовала себя уставшей. Я уже пожелала спокойной ночи родителям и расчесывала волосы перед туалетным столиком, готовясь ко сну. День был до ужаса скучным, и я даже толком не могла вспомнить, чем занималась все это время. На работу я должна была выйти только через два дня, а потому никакой особой надежды на веселье, особенно, когда я была под таким тщательным наблюдением, не было.

Надеясь развлечь себя книжкой, я переоделась в ночную рубашку и уже была готова лечь в постель, как услышала нечто вроде легкого щелчка по стеклу. На несколько секунд я застыла, прислушиваясь, и вот этот странный звук снова повторился. Честно сказать, я знатно испугалась — живя на втором этаже, я не ожидала услышать никаких резких звуков, а этот стук явно не был случайным.

В конце концов, я выглянула в окно и мне пришлось даже наполовину из него высунуться, чтобы увидеть источник шума и несколько раздраженно выдохнуть.

— Черт, Роджер! — я поправила лямку ночной рубашки, сползшую от такого низкого наклона. — Что ты тут делаешь?

— Честно говоря, я ожидал более теплого приветствия, — он сложил руки на груди. — Во-первых, привет.

— Привет.

— Во-вторых, я хотел тебя увидеть.

Мне нечего было на это сказать, хотя с самого начала я настраивала себя на что-нибудь саркастичное. Откровенность Роджера совершенно меня разоружила, так что несколько секунд я так и стояла, слегка приоткрыв горячие после душа губы и не зная, что делать дальше.

— Тебя увидят родители, — и это было единственным, что я смогла сказать после того, как собрала свои мысли в кучу.

— Ну так спускайся, — глаза Роджера сверкали в темноте, отражая свет моей лампы.

— Я не могу, — я вздохнула, чисто инстинктивно оглядываясь назад. — Это будет катастрофа, если родители узнают.

— А они узнают? — Роджер заговорщицки улыбнулся. — Давай, я подстрахую.

Меня охватило то самое невыносимо приятное ощущение, которое появлялось каждый раз, когда я делала что-то тайное и, если судить по старому моему образу мыслей, «плохое». Было одновременно и страшно и жутко интересно, хотя я прекрасно понимала, какой скандал начнется, если мама не найдет меня в комнате посреди ночи. Но было слишком поздно — я скучала уже три дня подряд, и мне была совершенно необходима встряска и хоть какое-то мгновение счастья.

Шелковая ночная рубашка тут же превратилась в молочного цвета платье-комбинацию, как только я надела сверху объемный свитер. Коса, заплетенная с вечера, слегка растрепалась, и мне очень хотелось ее поправить, но я боялась терять на это время. Закрыв дверь на защелку, я все же не удержалась и покрыла губы малиновым блеском для губ, хоть внутренней мне и хотелось чего-то посерьезнее, чтобы не выглядеть перед Роджером совсем уж домохозяйкой без косметики.

Я аккуратно вылезла из своего окна, хватаясь за карниз и девичий виноград, оплетавший стену, и старалась спуститься как можно тише, зная, что родители смотрели телевизор на первом этаже, но в один момент я все же оступилась, и одна туфля стремительно полетела вниз. Сама я не упала только из-за того, что меня все же поймал Роджер, до этого атакованный моей обувью. Мы оба прижались к стене, стараясь не издавать ни звука, и я, пунцовая от сдерживаемого смеха, искала ногой в темноте свою туфлю.

В машине Роджера я все-таки не выдержала и рассмеялась, оглядываясь на удалявшийся дом.

— Я не сбегала из дома даже когда мне было шестнадцать, — я открыла окно, чтобы ночной воздух хоть немного охладил мои щеки. — Так что, прости, опыта у меня никакого.

— Да, я заметил, — Роджер рассмеялся, и я уселась в кресле так, чтобы мне было удобно его рассматривать так, чтобы он не замечал.

— Куда мы едем?

— Увидишь.

— Там будет много людей?

— Узнаешь.

— Ты скучный сегодня.

— И это говоришь мне ты, которая ни разу не сбегала из дому? — одним движением Роджер включил радио, и тут же заиграл шлягер Ненси Синатра десятилетней давности.

— Фи, как это грубо, — я поморщилась, тут же начиная улыбаться. Во мне горело нетерпение, а еще я очень-очень скучала по Роджеру, хоть и не до конца себе в этом признавалась. Я уже давно его простила в том, в чем он, собственно, не был виноват, а потому чувствовала себе не меньше, чем всепрощающей святой.

Единственное, что я все еще не прощала Роджеру, так это то, что он мне очень нравился.

Понимая, что ответа на свой вопрос я все равно не получу, я развернулась к окну, пытаясь понять самостоятельно, куда мы направлялись. Спустя пятнадцать минут езды мы оказались на южном берегу Темзы, прямо напротив Челси, и я поняла, что Роджер вез меня в парк Баттерси.

— Честно говоря, я не думала, что ты такой романтик и любишь прогулки под луной, — насчет последнего я, конечно, погорячилась — ночное небо было затянуто густыми облаками, а потому в парке, освещенном только низкими уличными светильниками, было особенно сумрачно.

— Я сейчас увезу тебя обратно.

— Ну не обижайся, — я прижалась к его локтю. — Идем. Я до смерти соскучилась по долгим прогулкам. Или по хоть каким-то прогулкам.

Меня саму приводила в замешательство та лихорадочная нежность, которую я стремилась обрушить на Роджера, а потому я смущалась и язвила, пытаясь соответствовать непонятно какому образу. Но я все же прижималась к его руке, и мы практически не отличались от других гулявших здесь пар, за исключением того, что парой мы не были.

Выбрав определенную аллею, мы все глубже погружались в парк, болтая о всякой ерунде. Мне казалось, что за те пять дней, что я не могла говорить, во мне скопилось невероятное количество слов, которые требовали быть озвученными немедленно. Люди попадались нам все реже, да и количество фонарей с завидным постоянством сокращалось, и я уже подумала, что мы заблудились, пока впереди не показалась японская пагода.

— Хочешь остаться здесь?

Я кивнула, бесшумно присаживаясь на скамейку. Отражение пагоды слегка искажалось на поверхности небольшого запрудья, чье спокойствие нарушал только легкий ветер. Такое простое и невинное общение с Роджером казалось странным, потому что сейчас я была довольно уравновешенна. Обычно нахождение рядом с Тейлором выливалось в яростный пожар где-то в области солнечного сплетения, бурю эмоций, но то ли прохлада ночи охлаждала мой пыл, то ли мои чувства по отношению к нему приняли сегодня иной оборот.

Но я была так благодарна Роджеру за то, что он вывез меня сегодня на свежий воздух, за то, что так вовремя оказался рядом, и я без стеснения заглядывала ему в глаза, когда он говорил и активно жестикулировал, что лично мне казалось его профессиональной деформацией.

— Я хочу уйти из дома.

Мы говорили на какие-то совершенно отвлеченные темы, и я не знала, почему у меня вырвалась именно эта фраза. Она зрела внутри меня, постоянно вертелась на языке и в результате так странно соскочила, что я и сама удивилась.

— Почему-то я не удивлен, — Роджер усмехнулся. — Но почему сейчас?

— Мне душно в собственном доме, — я невольно поежилась, хотя на мне был свитер, и подобрала ноги под себя. — Я как будто действительно не могу дышать… Я неблагодарная дочь?

Это не было случайностью, что разговор на эту тему зашел именно с Роджером. Мне казалось, что он был единственным человеком, способным понять мои чувства. Было ли это связано с тем, что он был старше меня почти на семь лет, или с тем, что с ним я во всех планах была ближе, чем с кем-либо другим… Ответа на все эти вопросы у меня не было, но я точно знала, что жестоко ошибалась и врала самой себе, когда утверждала, будто бы не нуждалась в нем.

Роджер дал мне закурить.

— Нет, — он пожал плечами, отвечая на мой вопрос с некоторой паузой. — Поверь, в твоем случае это желание совершенно точно должно было появиться, и я, честно говоря, удивлен, что ты не захотела уйти раньше.

— Я им многим обязана.

— Не настолько, чтобы мучиться каждый день.

Мне до жути хотелось расспросить Роджера о том, откуда у него такой опыт в спорах между «отцами и детьми», но не стала, предпочитая хранить таинственное молчание. Табачный дым в его глазах казался практически синим, и я не могла отвернуться, не могла избавиться от странного наваждения, вызванного то ли моим внезапным смущением перед ним, то ли сгущением странных, точивших меня изнутри чувств.

В один момент парковую тишину прервала внезапно заигравшая из чьего-то портативного радио песня Витторио де Сика, в очередной раз умолявшего свою Марию «поговорить с ним о любви». Я прикрыла глаза, думая о том, что хотела бы остаться в этом мгновении навсегда. Я была распаренная после горячей ванны, мое тело пахло медом и густотой крема для тела с карите и липовым цветом, а я совершенно эгоистично думала о том, насколько близко к коже находился этот аромат и ощущал ли его Роджер.

— Где собираешься жить, кстати?

— Пока не знаю, — я пожала плечами, выкидывая окурок в чугунную урну. — Мишель предлагала снимать квартиру вместе с ней.

— Ты могла бы…

— Нет, не могла бы, — я предпочла прервать Роджера прежде, чем он предложил бы мне жить вместе с ним. — Я не могу.

— Но почему? — он не был обижен, Роджер спрашивал спокойно, будто бы мы обсуждали погоду на завтра, например.

Я затруднялась ответить. Мне было хорошо с Роджером сейчас, но... Внезапно я осознала, что за весь вечер не услышала от него ни одной похабной шуточки, ни одного подкола, намекавшего на особо близкую связь между нами. Мне бы очень хотелось принять все эти знаки близко к сердцу, так же, как и его приглашение, но я до смерти боялась ошибиться, потому в случае с Роджером заблуждение грозилось быть фатальным.

* * *

Когда я говорила Роджеру, что хочу уйти из дома, то не имела ввиду какие-то конкретные даты. Это было совершенно спонтанное желание, еще не имевшее под собой четкого обоснования и какой-либо «подушки безопасности», которая бы гарантировала, что я не останусь на улице в первый же день своей самостоятельной жизни.

Все изменилось следующим утром. Естественно, вовремя лечь спать после ночных прогулок по парку у меня не получилось, а потому встала я довольно поздно. Субботнее утро выдалось на редкость ясным, и я медленно сползала вниз, свежая и выспавшаяся, когда услышала родительские разговоры, доносившиеся с кухни.

— Мы должны что-то сделать, — я застыла на лестнице, буквально превращаясь в слух. — Так не может дальше продолжаться.

В этот момент кто-то включил воду в раковине, и я не услышала ответ.

— Ты понимаешь, к чему это приведет? Я не могу терпеть такого в своей семье, — это говорил отец. Я сжала лакированные перила до побеления костяшек, стараясь подавить злые слезы. — Эдварда мы не смогли удержать, но Тейлор гораздо более податливая…

— Думаешь, это поможет?

— Да.

— Но мы потеряли своего сына...

— Именно из-за того, что произошло с нашим сыном, я и хочу удержать Тейлор и не вижу других вариантов, как это сделать, кроме как отдалить ее, — похоже, папа сел обратно за стол, потому что я четко услышала звук отодвигаемого стула. — Если она будет вдали от всего этого… сброда, то быстро поймет, что ей не нужен такой образ жизни. Тейлор снова станет прежней. Я уже связался со своим кузеном Артуром, он будет ждать ее в Нидерландах через три дня…

Дальше я не стала слушать, метнувшись обратно в комнату и, прижавшись спиной к входной двери, начала судорожно дышать. Мне не верилось, что так могли поступить мои собственные родители, для которых, казалось бы, благополучие их детей должно было стоять выше всего на свете! Но они жалели только о том, что не смогли провернуть ничего подобного с Эдди…

Я судорожно сгребала вещи в чемодан, даже не разбирая, что туда летело. Единственное, что я положила вполне осмысленно, так это коробка с кое-какими деньгами и самыми ценными вещами, которые у меня были и которые состояли далеко не из драгоценностей. Я злилась, и не желала верить, и чувствовала много чего другого, но совершенно точно знала, что через пять минут меня здесь не будет.

Я оставила на туалетном столике совершенно злую записку, в которой высказывала все, что накопилось, а также горькое сожаление в том, что именно они, мои родители, заставляют меня покидать родовое гнездо. Выкинув чемодан на газон, я, взвинченная донельзя, сумела самостоятельно спуститься из своего окна даже ни разу не сорвавшись и, прижав к себе свой скромный багаж, практически побежала, желая как можно скорее поймать такси.

Мишель встретила меня с удивлением, но ни коим образом не высказала никакого неудовольствия — лишь обняла и взяла чемодан из рук, позволив мне упасть на табуретку на ее кухне и расплакаться.

— М-могу я пожить у тебя какое-то время? — успокоившись, я тут же утерла слезы, стараясь притвориться, будто ничего и не было.

— Конечно, — Мишель накрыла мою ладонь своей, тут же пододвигая огромную чашку с зеленым чаем. — Ты можешь рассчитывать на мою помощь и полную поддержку. Что случилось? Кто тебя обидел?

— Мои родители разбили мне сердце, — я с ожесточением посмотрела в окно. — Они хотели отправить меня в Нидерланды к моему дяде на остаток лета, совершенно не считаясь с тем, что у меня здесь работа, друзья, увлечения… Точнее, наоборот, стараясь оторвать меня от всего этого. Ох, как же я теперь понимаю своего брата!..

— Они не станут тебя искать?

— Надеюсь, что нет, — я хмыкнула, стараясь пить чай маленькими глотками. — Я такого в письме понаписала… И если я хорошо знаю своего отца, то он не будет пытаться возвращать меня домой, особенно зная, что я все равно нахожусь в Лондоне, близко к нему, пусть и неизвестно где.

— Ты и об этом написала? — Мишель скептически подняла бровь.

— Ага, — я вздохнула. — В общем, начинаю самостоятельную жизнь.

Затем я покосилась на чашку с уже остывшим чаем.

— Есть чего-нибудь выпить?

Мишель лишь загадочно улыбнулась и ушла вглубь квартиры, начав чем-то шуршать в углу комнаты.

— А мы не ослепнем? — я недоверчиво посмотрела на мутную жидкость в пыльной бутылке. — Выглядит, как бурдымага.

— Обижаешь! — Мишель не без труда откупорила бутылку. — Это оригинальный рецепт. Крепковато, конечно, но ситуация требует!..

Честно, так душевно плохо мне еще ни разу не было, даже когда я разочаровалась в Джордже и поняла, что нам не по пути. Эта боль была сопоставима разве что с той, которую я почувствовала, когда Эдди уехал, и я осознала, что это, скорее всего, навсегда.

— Понимаешь, Мишель, — я медленно моргала, держась за плечо Мишель и стараясь удержаться на табуретке. — Я всегда старалась быть для них хорошей. Выучить французский — пожалуйста. Играть на чертовом рояле, пока все сверстники гуляют, влюбляются и тр… — в этот момент я смачно икнула. — Ну, ты поняла. А заче-ем? Заче-е-ем все это? В итоге я все пропустила в этой жизни… мне даже нечем похвастаться своим будущим детям!

— Ты не п-р-рава! — реплики Мишель сопровождались активным и весьма странным жестикулированием. Ее вишневая самогонка в целом была неплоха, хоть и обещала превратить завтрашнее утро в ад, но мне и сейчас было не слишком-то сахарно. — Ты очень хорошая, Тей. И ничего ты не пропустила… Просто иногда надо взять свое говно в руки и вымести себя из родительского дома, пока еще не слишком поздно, понимаешь? Жизнь — это не фабрика по исполнению желаний.

— А я не хочу быть хорошей, понимаешь? — язык путался, слова уже были гораздо больше похожи на мычание, чем на целостную речь. Я резко встала, впрочем, тут же упав обратно. Проигнорировав вторую половину сказанного Мишель, я продолжала: — Хочу мотаться туда-сюда, делать всякое… Нет, я просто не знаю, чего хочу! Любви, наверное!..

У меня больше не получалось складывать мысли в слова, и я обессилено прикрыла руками лицо.

— А толку-то от этого? — неожиданно Мишель погладила меня по волосам, но от меня не укрылось, как печально она начала смотреть. — Для себя нужно жить, детка, для себя и никого другого. Никого у тебя не будет в этой жизни, кроме себя, и чем раньше ты это примешь, тем легче будет.

— Да, — я внезапно убрала руки от лица, как будто просыпаясь от чего-то, и широко открыла глаза, шевеля вишнево-спиртовыми губами. — Да, для себя, ты права… Мне нужно на воздух, не могу здесь больше дышать…

Я вновь пошатнулась и мне пришлось ухватиться за хрупкие плечи Мишель, чтобы удержаться на ходу. Ее кожа была очень горячей, и она вздрогнула, когда я коснулась ее, хотя мои пальцы не были холодными.

— Я пойду наверх, — я махнула в сторону выхода.

— Хорошо, я сейчас тоже поднимусь. Только возьму кое-что.

Кивнув, я пошла вдоль стен, стараясь не закрывать глаза слишком надолго. Я была очень пьяна, но к моему великому огорчению все еще расстроена. И именно факт того, что мне не удалось избавиться от злости, расстройства и горечи усиливал все эти эмоции многократно, и я распалялась все больше, глотая слезы и кусая губы.

Дом Мишель был, можно сказать, совершенно «открытым». Выход на крышу был свободен для беспрепятственного прохода любого желающего и, к моему счастью, я смогла добраться туда без приключений, пусть и с черепашьей скоростью. В обычное время на крыше всегда кто-то находился, но сейчас почему-то было абсолютно пусто, впрочем, это меня только радовало. Какие-то щедрые жильцы вытащили сюда старые раскладушки, заменявшие лежаки, в надежде придать немного шика этому безнадежно бедному дому. Ржавые пружины заскрипели от того, что я немного резко уселась, и я принялась ждать Мишель.

— Держи, — она появилась через несколько минут, протягивая мне что-то вроде самодельной сигареты. — А то совсем кислая. Настроение вмиг поднимает.

Я сразу поняла, что она мне предлагала — запах марихуаны трудно было не узнать, но совершенно неожиданно я взяла косяк даже не задумываясь. Несколько секунд я тупо смотрела на него, а потом все-таки достала зажигалку и подожгла его. Для меня за этот день было слишком много впечатлений, и это единственное, чем я могла бы оправдать свой поступок.

В конце концов, я уже большая девочка. В конце концов, один раз не считается.

Правда?

Я легла на спину, смотря на неожиданно чистое небо. Звезды было плохо видно, но я продолжала смотреть и курить, распространяя вокруг мерзкий, сугубо на мой взгляд, запах травки. В чьем-то окне играла «Space Oddity» Дэвида Боуи, и я прикрыла глаза, пытаясь унять гудение в голове.

Мишель лежала на соседней раскладушке и молчала. Я пыталась думать, но мысли внезапно рассыпались в тот же момент, как я пыталась ухватиться хотя бы за одну из них. Но не это было странным.

Когда я вновь открыла глаза, то увидела огромное небо, усыпанное крупными звездами. Оно буквально парило надо мной, густое и тяжелое, как какой-нибудь битум, а я все приближалась к нему. Звезды были не более, чем молочными брызгами, и я чувствовала поразительную легкость во всех частях тела, а в мыслях — абсолютную ясность, такую, которая приходит только во время сна. А, может, я и правда спала?

Это майор Том для наземного управления!

Я прохожу через дверь…

Ничего более прекрасного и завораживающего, чем это фантастичное небо, я не видела в своей жизни. Для меня не существовало более никаких звуков и никаких шумов — только гудение невидимой ракеты и собственное дыхание.

И звезды сегодня выглядят совсем иначе…

В конце концов, небо подпустило меня к себе слишком близко. Настолько близко, что в один момент меня резко подбросило вверх, как будто я была на огромном батуте, и огромный звездный купол растянулся, словно его показали сквозь линзу «рыбий глаз».

Вскрикнув, я полетела прямо в эту густую тьму — и все резко застыло, и я застряла в битуме невероятной галлюцинации.

Don't make me sad

Не огорчай меня,

Don't make me cry

Не доводи до слез.

Sometimes love is not enough

Порой одной любви недостаточно,

And the road gets tough

И путь становится все труднее,

I don't know why

Не знаю, почему.

Lana Del Rey — Born To Die

Мой организм, судя по всему, обладал нескончаемым ресурсом сил для восстановления подорванного накануне практически каждого дня здоровья, потому что по-другому объяснить то, что я все-таки проснулась, было невозможно.

Меня обуревали самые странные чувства, но сильнее всего хотелось блевать. Голову сдавило раскаленным обручем, и каждый раз, когда у меня возникали все новые позывы, он сжимался все сильнее, грозясь расплавить мне мозги. Было ощущение, будто бы я вовсе и не спала, сил не было вообще. Я все надеялась, что если проблююсь, то настанет хоть какая-то ясность ума, но он был настолько затуманен, что у меня уже не было совершенно никакой надежды прожить этот день нормально. Меня бил озноб, но одновременные приступы жара через каждые десять минут держали меня в тонусе, заставляя чувствовать целый спектр эмоций.

И первой из этих эмоций было раскаяние.

Мишель я обнаружила на крохотной кухне, лениво размешивавшей черный кофе. Крепкий запах напитка заставлял мои внутренности сжиматься и молить о пощаде, в любом случае, желудок уже был пуст — дальше только желчь.

Я залпом осушила стакан воды, затем еще один. Стало несколько легче, и я опустилась на стул рядом с Мишель.

— Выглядишь хреново, — она шумно отхлебнула из пожелтевшей чашки.

— А чувствую себя — еще хуже.

— Заметно, — она усмехнулась. — Не переживай, все пройдет через пару часов.

— Все да не все, — я лениво достала сигареты и медленно закурила. За окном уже вовсю светило солнце, а с первой затяжкой мне даже начало казаться, что жизнь стала налаживаться.

— Не переживай, все будет пучком, — Мишель без разрешения выудила сигарету из моей пачки. — Хуже-то уже некуда.

— Думаешь? — я смотрела, как растворялся сигаретный дым, и думала одновременно ни о чем, и сразу обо всем.

— Ну, вообще-то, всегда есть куда хуже, — она усмехнулась, смотря на меня сверху вниз. — Но это не твой случай.

Я встала и распахнула окно, пытаясь вдохнуть хоть немного свежего воздуха, но это было сложно, учитывая, что в квартире скопился смрад, смешанный с сигаретным дымом. Голова снова закружилась, и я облокотилась о шершавый подоконник.

— Нет, так больше нельзя, — я помотала головой. — Я не могу себя уважать после такого.

Внезапно мой взгляд остановился на засаленной бумажке, лежавшей на подоконнике, судя по всему, довольно давно. В любое другое время я бы на нее и смотреть не стала, но сейчас мне нужно было чем-то занять руки и глаза, и я развернула ее тут же натыкаясь на герб колледжа «Голдспрингс».

— «Уведомение об оплате»… — пробормотала я, пытаясь игнорировать ком, подступавший к горлу. — Уведомление об оплате…

Я тупо повторила, а мозг тем временем продолжал мысль, даже если губы не двигались. Уведомление было, разумеется, на имя Мишель Торрес, но это означало, что и мне нужно было внести деньги на счет. Даже если бы я продала все до последней нитки, то мне не хватило бы средств оплатить даже полугодие, что уж говорить о целом курсе, который, к слову, был последним перед получением диплома, что делало ситуацию в тысячу раз обиднее.

— У меня нет денег, чтобы заплатить за учебу, — я уронила голову на руки. — А учитывая, что и на родителей теперь надеяться не приходится, то…

Одна мысль была ужаснее другой. Я знала, что уязвленная гордость не позволит мне обратиться к ним за помощью, но и бессилие убивало хуже возможной перспективы вымаливания у них прощения только ради денег.

— Тише, Тей, надо что-то придумать, — Мишель выбросила сигарету. — Давай, достать деньги не так уж и трудно… Во-первых, ты можешь попросить их у Роджера.

— У кого?! — возмущение вырвалось у меня из самой глубины души.

— А что? Он тебе точно не откажет.

— Я с ним, конечно, сплю, но он меня не содержит, — я фыркнула, думая о том, что ни у своего отца, ни у своего «папочки» денег я брать не буду. — Нет, это исключено.

— Хорошо, — Мишель не стала настаивать. — Во-вторых, ты можешь их заработать.

— Да, ты права, — я подняла голову, но продолжала прижимать кончики пальцев к сухим губам. — Даже не «могу», а «должна». У меня нет другого выхода, если я хочу получить диплом. Но… кем я могу работать? В аукционном доме все ставки заняты нами же самими.

— Ну, Тей, тебе надо быть немного более приземленной, — Торрес иронически улыбнулась. — Берешь газету, — с этими словами она вышла в коридор и вернулась примерно через полминуты с мятой газетенкой, — и смотришь раздел с поиском работников.

Мне не очень понравилось, что Мишель так вот ткнула мне моей «стерильностью» от забот внешнего мира, поэтому я молча взяла газету и развернула дешевые страницы — издание было бесплатным и подкладывалось в почтовый ящик.

— Уборщица, мойщица посуды… няня в семью со средним достатком… эти точно платить будут мало. Все не то! С таким жалованьем мне и за два года не накопить, даже если я перестану есть и вообще существовать, — я уже отчаялась найти что-либо путное, постоянно пропуская вакансии прачек и прочих профессий, к которым я не питала совершенно никакой предрасположенности. — Смотри-ка!

Внезапно среди нянек, учителей на дому, продавщиц и прочего нашелся вполне сносный вариант, где хотя бы не нужно было работать руками — мне не хотелось признаваться Мишель, но я не могла преодолеть себя, чтобы работать кем-то из вышеперечисленных профессий, несмотря на убеждение, что любой труд уважаем. В ручном труде и правда не было необходимости, но главным инструментом заработка в данной вакансии являлся, кхм, рот.

— «В джаз-клуб в исторической части Лондона требуется певица с графиком работы два дня через один. Оплата состоит из оклада и чаевых. Музыкальный слух и привлекательная внешность обязательны, спрашивать мистера Себастьяна Стерна», — далее шел адрес, смазанный из-за моих влажных от волнения пальцев и дешевых типографических чернил. — Вот это уже кое-что стоящее.

— То есть ты правда считаешь, что быть певичкой в кабаке лучше, чем мыть посуду? — подруга скептически подняла бровь. — Ты же даже никогда не выступала на сцене.

— Нет, выступала. И даже пела, правда, это было еще в школе. Но, думаю, умение играть на фортепиано только добавит мне очков, — я встала и потянулась. — В любом случае, тут платят еще и чаевые, и мне кажется, что стоит начать именно с этой позиции.

— Смотри сама, — Мишель лишь пожала плечами. — В любом случае, газета сегодняшняя, и у тебя есть реальные шансы. Я отвезу тебя.

— Спасибо большое, — я взяла ее за плечи и с благодарностью заглянула прямо в глаза. — Мне очень-очень важна и нужна твоя поддержка.

— Я знаю, — она усмехнулась.

— Но сначала нам нужно заехать в колледж. Все же хочу надеяться, что есть возможность платить в течении года, а не сразу.

— Как скажешь, — Мишель как-то странно на меня посмотрела. — Тей, ты не пойми меня неправильно, но ты уверена, что тебе лучше ехать на прослушивание именно сегодня? Все-таки вчера мы…

— Уверена, — я не дала ей договорить. — Я просто боюсь, что потом мне не хватит решимости, а если мне сегодня все-таки откажут, то будет не так обидно.

Несмотря на то, что я только что сказала, я все же отправилась в душ и как следует вымылась, стараниями Мишель вкусно и плотно поела, а также отгладила свое лучшее платье. Оказалось, что в порыве смятения, злости и обиды я вынесла из дома всякую ерунду: свои старые записные книжки, несколько довольно спорных платьев, фотоальбомы и всякие другие «сокровища», которые непременно со временем копятся у такого сентиментального человека, как я. Открыв один из блокнотов, я не сумела сдержать порыва ностальгии — на пожелтевшем листке жирной ручкой были выведены строчки несостоявшейся песни. Вообще-то, я не была склонна к сочинительству, но тогда мне казалось, что я была влюблена, а потому решила по до сих пор неизвестной мне причине выразить свои чувства через стихи. Впрочем, мне удалось подавить тот порыв так же быстро, как он возник. Кроме бесполезного хлама я забрала все свои деньги, которых должно было хватить на некоторое время (на какое точно — я не знала, но надеялась, что на относительно долгое).

В принципе, в моей голове все складывалось довольно неплохо, если бы не одно категоричное «нет».

— Нет?! — с возмущением переспросила я.

— Нет, — миссис Джексон из деканата невозмутимо продолжала что-то печатать на печатной машинке, лишь изредка поправляя свои черепашьи очки и совсем не поднимая на меня взгляд.

— Вы совсем не делаете исключений? — я уже была готова умолять. — А если очень нужно? Какая разница — заплачу я сразу или буду вносить деньги каждый месяц.

— Мисс Маккуин, у Голдспрингс одни правила для всех, мы не можем делать исключений.

Это был конец разговора.

От обиды хотелось плакать. Так грустно и очень обычно все вышло — теперь меня попрут из одного из лучших колледжей, а все года, потраченные здесь, и принесенные жертвы были напрасными. Я училась в Голдспрингс не потому, что мне нужно было хоть какое-то образование — я на самом деле любила искусство и готова была посвятить ему свое время и силы. От безысходности я уселась прямо на бетонные ступени.

— Мисс Маккуин, не сидите на холодном полу, — мимо проходил профессор Макмерфи в ярком клетчатом пиджаке.

— Извините, сэр, — я невольно шмыгнула носом, хоть и старалась сдержать внешние проявления обиды. Пожалуй, единственным способом заработать такие большие деньги, было выйти на панель. Ну, или найти себе богатого любовника, что было практически одним и тем же, но оба варианта меня категорически не устраивали. Я уже была готова попросить о помощи Роджера, когда ко мне с небес спустился ангел. Кто же знал, что он выглядел как мой собственный работодатель и по совместительству препод?

— У вас что-то случилось? — неожиданно мистер Макмерфи сел рядом со мной.

— Да практически ничего, — я снова зачем-то шмыгнула. — Но, видимо, мне придется забрать документы из колледжа.

— Вот как? — он поправил очки. — И почему же?

— Я крупно поссорилась с родителями и ушла из дома, а денег на оплату учебы у меня нет, — степень знакомства с профессором давала мне возможность выражаться настолько откровенно, что я сразу все выложила.

— Ситуация действительно… неприятная. Вариант помириться с родителями вы, судя по всему, не рассматриваете? — я помотала головой. Он, казалось, задумался. — Но я мог бы выдвинуть вас на специальный грант, поверьте, ваша отличная учеба позволит вам сократить оплату, скажем, вдвое.

— Правда? — пробудившаяся надежда мгновенно вытеснила любые сомнения.

— Конечно.

— Но я все равно не смогу собрать всю сумму так быстро, — я закусила от обиды губу.

— Но вы же можете платить не сразу все, а по частям.

— Не могу, — я разочарованно выдохнула. — Я только что узнавала — по месяцам вносить деньги нельзя.

— Помесячно нельзя, это правда, но за полугодие — точно можно, уверяю вас.

— Ох, вы действительно ангел!

В порыве безумной радости я обняла преподавателя, до конца еще не веря в то, что все так хорошо складывалось. Дело оставалось за малым — заработать деньги хотя бы на полугодие.

— Мне сегодня должно повезти дважды, — мы с Мишель ехали по оживленной дороге, но Торрес великолепно справлялась, время от времени матерясь на других водителей из открытого окошка своего минивена и активно жестикулируя. — Честно, даже если меня сейчас не возьмут на работу, то я не расстроюсь.

— А где же возьмешь деньги?

— О запасном варианте я еще не думала, признаюсь честно, — нервозность перед собеседованием делала меня невероятно разговорчивой. — Придется тогда лечь под богатого старика.

— Может, все же легче мыть посуду? — Мишель так круто повернула руль, что я ударилась боком о выступающую рукоятку двери. — Не вижу тебя в роли проститутки совершенно.

— Да я же шучу, — я потерла ушибленное место. И зачем я оправдывалась, прекрасно зная, что Мишель тоже шутила?

Я откинулась на спинку сиденья, прикрывая глаза. Сознание заволокло какой-то пеленой, слишком сильный эмоциональный всплеск в университете негативно отразился на состоянии и без того изможденного организма. В груди начиналось что-то типа изжоги, только с еще большим жаром, и я поняла, что Мишель была абсолютно права, когда советовала не ходить на пробы сегодня.

— Давай вернемся домой?

Несмотря на то, что джаз-клуб, в котором я вроде как должна была проходить собеседование, производил довольно приятное впечатление, мой настрой исчез мгновенно. Я испугалась. Внезапное осознание того, что я была не в форме, что мои руки тряслись, а голос хрипел из-за того, что накануне я пьянствовала, вызывали жгучий стыд.

— Ты боишься? — Мишель попыталась дотронуться до моей руки, но убрала ее, увидев мое состояние. Эмоциональные качели знатно выматывали меня, и я даже ничего не смогла ей внятно объяснить. Больше никакой марихуаны.

— Я… не могу сегодня, — ломающимися пальцами я вытащила сигарету из пачки и закурила. — Я приду завтра.

— Хорошо.

Мишель странно на меня посмотрела, как будто виновато, но, больше ничего не сказав, просто отъехала от джаз-клуба и пристроила свой зеленый автомобиль в шумный и дурно пахнувший поток машин.

Странное ощущение, преследовавшее меня еще с утра, только обострилось, как только я переступила порог теперь уже своего дома. Меня носило из крайности в крайность, и теперь, когда я, наконец, оказалась в относительной тишине, чувство невосполнимой потери сдавило мне грудь. Я вытащила свой чемодан, на дне которого лежали письма от Эдди и начала их перебирать, но не читала. От него так долго не было вестей, что я уже была готова сама лететь на Остров Вознесения, лишь бы увидеть его, лишь бы просто поговорить. Я писала ему уже дважды и, не получив никакого ответа, расстраивалась еще больше.

Мишель молча следила за моими метаниями, за тем, как я, будто раненый в свои самые светлые чувства подросток перебирала всякую бумажную чепуху, состоявшую еще и из старых дневников, каких-то клочков бумаги и остатков школьных переписок между партами. Мне нужно было напоминание, что я — все еще я, и что у меня есть не только прошлое, но и будущее.

Прекрасно отдавая себе отчет в том, что моя бесполезная рефлексия не только не давала облегчения, но и, скорее всего, усугубляла и так не имевшую решения проблему, я позволяла себе просто переварить все обиды, пережить все страхи и весь стыд, который я испытывала.

Когда зазвонил телефон, то я сначала даже не обратила внимания. Мишель занималась проявкой пленки на кухне, и ей потребовалось некоторое время, чтобы понять, что я трубку поднимать не собиралась. К тому моменту, когда Торрес все-таки буркнула «Алло», я все же смогла вырваться из полудремы, внезапно охватившей меня на диване, и уже сидела на нем, потягиваясь так, что хрустел позвоночник.

— Нет, — она мотнула волосами в каком-то ожесточенном жесте. Неожиданно она посмотрела прямо на меня, закусив губу в каком-то пугливом порыве. Несколько секунд она молчала, что-то обдумывая. В один момент Мишель шумно выдохнула, как будто решаясь на что-то неприятное для себя, и произнесла жесткое: — Да, хорошо.

Трубка звякнула от того, как резко ее положили. Мишель на несколько секунд опустила взгляд в пол, а затем, как будто пересилив себя, довольно просто сказала:

— Сейчас приедет Роджер.

Несмотря на леность в теле, я была рада такой новости. Было в появлении Роджера что-то, подававшее надежду.

Когда Роджер приехал, то я не стала дожидаться, когда он поднимется — я сама спустилась и села на переднее сиденье, по привычке закидывая ноги на панель. Роджер раздраженно что-то мне высказал, но я лишь улыбнулась, коротко целуя его в губы. На мне было короткое платье в невинный горох, и я уже знала, что пожалею о своем выборе, потому что такой зной, который стоял этим вечером, не предвещал ничего, кроме дождя.

— Куда мы едем? — мне нравилось поворачиваться вполоборота и смотреть, как Роджер ведет машину, как огни проезжавших мимо автомобилей падали на его лицо. Между нами не было крепкой связи, и именно это придавало нашим с ним отношениям нечто такое, что мне хотелось бы назвать не вполне подходящим словом «газировонность».

— В одно веселое место.

— Не хочу.

— Не хочешь? — он изумленно на меня посмотрел. Я прижалась щекой к горячей коленке так, чтобы не размазать стрелки, и прикрыла глаза. — А куда ты хочешь?

— К тебе.

— Вот так сразу? — он усмехнулся, готовый еще как-нибудь пошутить, но, увидев мой взгляд, полный какой-то неопределенной жажды нужности, передумал. — Как скажешь.

Я приподнялась и слегка коснулась губами его бледной щеки в знак благодарности, задержавшись лбом у виска. У Роджера была особенная энергетика, а мои жесты вовсе не были приставаниями — просто мне хотелось касаться его, знать, что он действительно здесь и рядом. Меня это не только успокаивало, но и придавало внутренней силы.

— Я ушла из дома, — вопреки настойчивым предложениям Роджера, сегодня я пила только яблочный сок.

— Да, я знаю, — он же, как всегда, пил виски с содовой. — Мне сказала Мишель.

В этот момент я вспомнила то странное выражение ее лица, когда она подняла трубку. Наверное, я была очень плохой подругой, но мне не хотелось самой у нее ничего спрашивать — я ждала, когда она поделится сама, как это всегда делала.

— Она странно себя ведет в последнее время.

— Да? — Роджер уселся на диван и тут же откинулся на его спинку, как бы приглашая меня сесть рядом. Я приземлилась на бордовую обивку и тут же оказалась прижата к крепкой мужской груди. — И как же?

И тут я поняла, что даже не могла ему объяснить, что именно было не так в поведении Торрес. Много ли говорят взгляды о намерениях и чувствах человека, если поведение оставалось по-прежнему безукоризненно дружеским?

— Не могу объяснить, — я пожала плечами. — Она что-то скрывает от меня.

У меня были догадки, что, возможно, у нее проблемы с какими-либо зависимостями — я уже убедилась в том, что для нее не было таких удовольствий, от которых бы она отказалась. Возможно, появилось новое, о котором я не знала? В любом случае, мне не хотелось больше обсуждать эту тему с Роджером, хотя была уверена, что могла бы.

— Хочешь поговорить о Мишель?

— Нет.

— А о чем хочешь? Не зря же мы никуда не поехали. Мне нужно получить что-то взамен.

— Ты не пожалеешь.

Роджер улыбнулся, и я обняла его, зарываясь носом в светлые волосы. Он с лихвой восполнял то чувство потери, которое возникло у меня в тот момент, когда я ушла из дома и ощутила одиночество.

Запись на игравшей пластинке уже давно кончилась, и игла, наткнувшаяся на бумагу, издавала слабое шуршащее шипение. За окном удивительно быстро стемнело — надвигалась летняя ночная гроза, а я медленно целовала Роджера, ни о чем не думая и лишь сосредотачиваясь на том, что я чувствовала.

Неторопливый поцелуй сначала в губы, как бы пробуя их на вкус, затем я переместилась к вискам, прикрывая глаза. Роджер не шевелился, позволяя мне разместиться у него на коленях, но затем все же попытался взять инициативу в свои руки, но я ему не позволила.

— Тише, — я отчего-то шептала. — Тише. Будь сегодня нежен со мной. Ты мне очень нужен.

Я поцеловала его в шею, затем за ухом. Роджер выдохнул — я знала все его слабые места. Сегодня мне хотелось его целовать, бесконечно целовать, запоминать губами черты его лица, чтобы не забыть уже никогда. Восхищаться им, растянуть это мгновение так надолго, насколько возможно, чтобы запечатлеть в памяти навсегда.

И он позволял мне целовать его в закрытые веки, снова коротко в губы, несколько раз подряд. Он улыбался, когда я делала все это, но ничего не говорил. Мне важно было тепло его тела, знание, что он близко, что только вместе с ним я могла бы скрыться в коконе от всего мира.

Я медленно расстегивала пуговицы его джинсовой рубашки, продолжая целовать, но все отдаляться от своих намеренно невинных действий — я начинала испытывать страсть.

— Тебе нужно переехать ко мне, — Роджер поцеловал меня в шею, я шумно выдохнула.

— Нет, — я помотала головой, оказавшись головой на диванных подушках. — Нет, мы уже говорили об этом. Я буду жить с Мишель.

— Но почему? — он неожиданно остановился, нависнув надо мной. Смотря прямо ему в глаза, я чувствовала горячее дыхание на своем лице и уже не могла и не хотела останавливаться. — Ты — моя девушка, и…

— Твоя кто? — моя главная ошибка состояла в том, что я позволила себе коротко рассмеяться. Однако настрой не был окончательно утерян, и я попробовала притянуть Тейлора к себе для поцелуя. — Роджер, я не твоя девушка.

— Не говори ерунды, Тей, — он позволил себя коротко поцеловать.

— Это не ерунда, — я покачала головой. — Ты никогда не предлагал мне ею стать.

— Хорошо, тогда я предлагаю сейчас.

— А я говорю «нет».

Роджер резко сел, взъерошив волосы. Честно говоря, я даже не ожидала, что его настолько удивит моя реакция, на какое-то мгновение мне даже стало стыдно.

— Ты говоришь мне «нет»? — он переспросил, и во взгляде Роджера улавливалась нота раздражения, которая меня неприятно удивила.

— Даже сейчас тебя волнует всего лишь тот факт, что я тебе отказала! — я всплеснула руками, даже не пытаясь скрыть проступивший на щеках румянец — такого жесткого облома у меня давно не было.

— Но почему?

— Я со стариками не встречаюсь, — у меня был последний шанс перевести все в шутку.

— Со стариками? У нас же всего… — Роджер, очевидно, не воспринял мой сарказм. Он сделал паузу, мысленно производя сложные математические действия, — шесть лет разницы.

— Семь, — поправила я.

— Шесть с половиной, раз уж на то пошло.

— Роджер, дело не в возрасте! — в моем голосе послышалось отчаяние. Глупая вышла шутка. За окном грянул гром, и мелкий дождь, моросивший до этого, сменился самым настоящим ливнем.

— А в чем? — казалось, я довела его до самой последней степени негодования. — Я люблю тебя, и ты — моя!

— Это не так! Люди не принадлежат друг другу! — я и сама не заметила, как повысила голос. — Ты себя слышишь? Ты не можешь меня любить, возьми свои слова обратно!

— Да с чего ты это взяла? — мы оба были взбешены поведением друг друга, от моей былой горячей лености ничего не осталось.

— С того, что, если бы ты правда меня любил, то никогда бы не сказал ни одного из тех слов, которые я только что услышала, — у меня от досады были готовы брызнуть слезы из глаз. — Думаешь, я не предвидела этого разговора? Не прокручивала его в своей голове сотни раз? Мне есть что сказать. Даже не обращая внимания на твою запальчивость, есть одна большая и важная причина, по которой у нас с тобой ничего не выйдет.

— Какая же?

— Я буду всегда просить у тебя того, чего ты мне не сможешь дать — верности, — видел бог, я не хотела этого разговора. Каждое откровение ранило не хуже лезвия. — У меня было достаточно времени, чтобы понять, что ты никогда не сможешь остановиться на чем-то одном, на ком-то одном, уж прости. Мне было достаточно просто быть с тобой рядом и, каждый раз отдаваясь тебе, делать это с удовольствием и ничего не ожидать взамен, разве этого мало?..

— Усложнять? — Роджер резко притянул меня к себе за запястье, я оказалась прижатой к его груди. — Ты себя слышишь? Сплошное «я», «я», «я»…

— Я себя слышу прекрасно, а вот ты меня, похоже, нет, — я испытывала странные ощущения, когда Роджер держал меня за запястья так крепко. — Давай начистоту. Мы оба испытываем страсть, глупо это скрывать и притворяться, будто это не так. Я уже пробовала — не получилось.

Я пыталась идти на примирение, потому что я вовсе не хотела задеть Роджера, а тем более ссориться с ним. Его взгляд, казалось, смягчился.

— Ты — рок-звезда, думаешь, я не знаю, сколько девчонок выстраивается к твоей гримерке после каждого концерта? Я не группиз, и твою неверность я не переживу, — я попыталась коснуться его щеки, но Роджер дался нехотя. — Только ничего не отрицай, пожалуйста.

— Не знал, что ты такого мнения обо мне, — он все еще злился, это было заметно по колючему взгляду и часто вздымавшейся грудной клетке.

— Ты ничего не отрицаешь, это хорошо, — я повела плечами, и платье соскользнуло к самым бедрам, обнажая грудь. — Забудем этот разговор? Наши отношения после него не изменятся.

— Честно? Мне впервые девушка предлагает просто трахаться без обязательств, — я улыбнулась, уже зная, как обернуть его негодование себе на пользу.

— Это называется «быть друзьями с привилегиями».

— Но ты совсем не даешь мне шанса, — он вновь прижал меня к себе, заставляя смотреть прямо в глаза. — Это нечестно по отношению к нам обоим.

— Хорошо, — я кивнула головой, обхватывая его лицо руками. — Хорошо. Ты заслуживаешься честности с моей стороны, полной и безоговорочной. Знай: я никого никогда не любила, даже своего бывшего жениха, никогда не влюблялась и не знаю, каково это.

Я касалась кончиком большого пальца его щеки, проводя вверх по скуле. Меня охватило странное волнение.

— Ты говоришь, будто любишь меня, но сам знаешь, что это не так, — я поцеловала его, чтобы он меня не перебивал. Мне в голову пришел самый странный вопрос из возможных: — Хочешь, чтобы я любила тебя, как одна из твоих группиз?

Он помотал головой.

— Нет.

— И я этого не хочу, — я снова поцеловала его. — Не огорчай меня, не делай больно. Давай просто плыть по течению? Мне теперь даже интересно, к чему мы придем.

Роджер поцеловал меня, крепко обнимая за талию. И мне было гораздо легче думать, что при этом он меня не любил.

You know that I love you boy

Знаешь, я люблю тебя, парень,

Hot like Mexico, rejoice

Горячо, как мексиканский зной, радуйся -

At this point I've gotta choose

На этом этапе я должна выбрать,

Nothing to lose

Нечего терять...

Lady Gaga — Alejandro

Не знаю, какая муха меня укусила. Понятия не имею, откуда во мне столько безнадежной прямолинейности, но я сказала Роджеру, что не хочу ничего чувствовать.

Наша странная встреча оставила меня раздраженной, взвинченной и какой-то сломленной. Я точно знала, что в моей жизни все, что только можно, шло не так, как я хотела, но вся соль заключалась в том, что я сама не знала, что мне было нужно. Если бы не это обстоятельство, то я бы не злилась так сильно, не курила бы третью сигарету за утро и, возможно, не пришла бы на это прослушивание.

Пытаясь совладать с собственными нервами, я курила прямо на сцене, стараясь не расплакаться. Голос слушался, я попадала в ноты, но у меня складывалось ощущение, что я где-то очень и очень далеко. Я не ощущала ни присутствия музыкантов, ни хозяина джаз-клуба — Себастьяна Стерна — ни одинокой женской фигуры в зрительском зале. Уже точно зная, что, когда вернусь домой, то хорошенько наплачусь. К тому же, у меня была надежда, что Мишель не окажется дома — грех не воспользоваться такой возможностью помотать себе нервы. А потом я умоюсь, хорошо пообедаю и пойду гулять, чтобы придумать, что буду делать дальше.

Саксофонист, аккомпанировавший мне, был не меньше, чем гением с абсолютным слухом, сам Себастьян сидел за роялем. Безупречная игра музыкантов убедила меня в том, что я ошибалась, когда полагала, будто это заведение среднего пошиба. Это было совершенно не так — относительно простая обстановка ввела меня в заблуждение. В этот клуб приходили любители хорошей музыки, скорее всего, раза в два меня старше, но публика обещала быть достойной — джаз-клуб «У Себа» ни капли не был похож на кабак.

Когда я закончила, то мне пришлось спуститься со сцены, чтобы выбросить почти истлевший окурок в хрустальную пепельницу. Зажгли свет, и я тут же забрала свои слова о бедности обстановки обратно — мебель была не старая, а старинная, из цельного дерева, покрытого яхтным лаком. Пышная люстра горела огнями помутневшего стекла, и в целом все говорило о том, что хозяин этого заведения либо не мог, либо не хотел ликвидировать остатки былой роскоши, заменять их на современное цветастое стекло и геометрическую мебель.

— Хорошо, — Себастьян уселся на край сцены. — Очень хорошо.

Строго говоря, ни одно из моих ожиданий, сформировавшихся на основе короткого объявления в газете, не оправдалось. Даже хозяин заведения, Себастьян, оказался куда моложе. Ему было не больше тридцати пяти лет, он оказался рослым блондином с самым добрым и открытым лицом, которое я когда-либо видела. Его не хотелось разочаровывать, и пела я, если честно, только для него.

— На чем, говоришь, играешь?

— На рояле.

Себастьян уже задавал этот вопрос, но сейчас, похоже, у него шел активный мыслительный процесс. Он сосредоточено курил, смотря мимо меня, стоявшую рядом с напускным безразличием — на самом деле внутри я себя уже триста раз съела от волнения. Внезапно в моей памяти воскресли все те фальшивые ноты, которым я позволила проскользнуть во время показательного выступления. Да… Я была морально готова к отказу — недостойна, и все тут.

— Французский знаешь?

— Oui, tres bien.

Себастьян усмехнулся и вытащил сигарету изо рта. Еще раз осмотрел меня с ног до головы, и внезапно сказал:

— Ты принята.

— Что? — я несколько раз моргнула, невольно строя из себя дурочку.

— Ты принята, — он повторил. — Меня полностью устраивают твои данные, и я вижу, что для тебя эта работа не на один день. Я же не ошибаюсь?

— Верно, — я скосила глаза, как-то неловко потирая запястья. — Ближайший год мне работа будет крайне необходима.

— Это хорошо, — Себастьян посмотрел на наручные часы. — Ты торопишься? Мой директор придет через полчаса, ты обговоришь с ней детали.

— Нет, не тороплюсь, — плакать как-то резко расхотелось, в груди разлилось даже нечто похожее на удовлетворение.

— Это хорошо, — Стерн щелкнул пальцами и указал в сторону бара. — Стив, сделай Тейлор кофе, пожалуйста.

Бармен кивнул, а я продолжала смотреть на Себастьяна с какой-то щенячьей благодарностью. Мне казалось, что до этого момента мелкого успеха в моей жизни все время происходило что-то оскорбительно плохое. Ладно, не во всей жизни, но последние две недели я каждый день мечтала напиться.

Себастьян скрылся в служебном помещении. Я сразу поняла: такие люди, как он, встречаются раз, ну, максимум, два раза в жизни. Он был похож на Джея Гэтсби, но только лишь в том смысле, что его улыбка была именно того рода, которая дарит ощущение крепких объятий. Или как будто тебе пожали руку после того, как заверили в том, что все обязательно будет хорошо, и я не могла перестать думать о том, что с радостью носила бы ему каждый день тапки, если бы правда была щенком.

Пройдясь несколько затуманенным взглядом по музыкантам, тут же после окончания проб сбившихся в кучку, я чуть качнулась вперед и уже хотела пойти к бару, чтобы послушно выпить кофе, но ровно в этот момент меня поманил к себе тонкий женский силуэт, сидевший за столиком посередине зала. На секунду задумавшись, я решила все же подойти — любопытство было слишком сильным.

— Привет.

За столиком сидела та самая Изабель, которую некоторое время назад снимала Мишель. Я замялась, гадая, что ей от меня было нужно, но все же села рядом.

— Привет, — ответила я. Может, я обозналась? Нет, это была все та же Изабель, но какая-то другая… Одетая в красивый костюм из тонкой черной шерсти, она меньше всего была похожа на «девушку по вызову». Жакет с баской и юбка-карандаш делали ее еще тоньше и изящнее, хотя, казалось бы, куда уж еще.

— Очень хорошее выступление, — Изабель достала из маленькой лакированной сумочки портсигар и, зажав между зубов тонкую сигарету, теперь искала зажигалку. Я дала ей прикурить, несколько смущаясь разговоров с ней. — В тебе есть холодная отстраненность, они это любят…

— Кто — они?

Внезапно Изабель рассмеялась. Причем так звонко, словно я рассказала ей какую-то невероятно смешную шутку.

— Ну, мужчины, — она поиграла бровями, и тут же в этой леди показалась восемнадцатилетняя девочка. — Им нравится такая женственность, но, знаешь, рекомендую еще руками поработать, примерно вот так… Они с ума сходят, когда ты их как бы зовешь к себе.

И она поиграла тонкими изящными пальцами, мягко поводила руками, как будто имитируя движение рук Одетты-Одиллии. Изабель хитро смотрела на меня, выпуская сизый дым, как будто ждала, когда ее провокация подействует, и я закричу.

— Мне не нужно внимание мужчин, — я помотала головой. — Я просто хочу заработать денег на учебу.

— Милая моя, мне оно тоже, вроде как, было не нужно… — стряхнув пепел, Изабель не торопилась поднимать взгляд. — Но когда приходит осознание, что вести роскошную жизнь так просто, то уже трудно остановиться. Тем более, мужское внимание пьянит, они все готовы боготворить тебя… но ровно до того момента, когда ты попросишь что-то в ответ.

Внезапно в ее голосе появились какие-то стальные нотки. Меня пронзило осознание.

— До меня здесь работала ты, да? — в этот самый момент принесли кофе, и, прошелестев «спасибо», я принялась ждать ответа.

— Да, — она выпустила очередную порцию дыма. — Целый год.

— Поделишься своим мнением? Опытом? Мне было бы это очень важно.

Во взгляд Изабель вернулась теплота.

— Клуб очень хороший, клиентура статусная — тут рядом сразу несколько посольств. Именно в этом основной плюс, — она совершенно механически затушила сигарету о край пепельницы. — Охрана пристать к тебе не даст, да и вряд ли кто-то попытается. Платят средне, но вовремя… Но все же, мой тебе совет: не брезгуй ухаживаниями, от мужчин можно многого добиться, даже не запуская в свою постель. А если уж запустишь, то…

Она хохотнула. Мне стало как-то неприятно.

— Ой, да брось, обиделась что ли? — она дотронулась до моего локтя. — Певица должна быть постоянно в центре внимания, от этого зависит ее заработок. Поэтому побольше заигрывай с публикой, тянись к ней, но близко не подпускай. Тебе придется быть привлекательной, если ты правда хочешь здесь работать.

Как бы сильно мне не хотелось отрицать точку зрения Изабель, но в глубине души я понимала, что она была абсолютно права. Мне нужны были деньги, и я была готова пойти на очень многое ради них.

— Почему ты уволилась?

На губах девушки тут же расцвела улыбка.

— Выхожу замуж, — она достала зеркальце и подкрасила губы — я поразилась тому преображению, которое с ней произошло за время, прошедшее с нашей последней встречи. Она выглядела, как девушка не просто из приличного общества, а как из очень и очень хорошего.

Она подмигнула, как бы договаривая: «Видишь, ты всегда можешь устроить свою жизнь за счет мужчины!».

— Я бы хотела подарить тебе кое-что. На память преемнице, так сказать, — Изабель вновь потянулась к своей сумочке. — На самом деле, меня у входа в клуб караулил особенно назойливый поклонник, а я, знаешь, хочу с прошлой жизнью совершенно покончить…

Изабель извлекла из сумочки маленькую коробочку и без всяких колебаний протянула мне. Я робко подержала ее несколько секунд в руках и, посмотрев еще раз на Изабель, как бы спрашивая окончательного разрешения, отклеила краешек бумаги.

— Аромат говорит о женщине еще до ее прихода. Пусть он станет твоим первоначальным капиталом для постройки светлого будущего.

Да, это были духи. Изабель была умнее, чем казалась, и сразу поняла, что такую правильную девушку, как я, на сцену погнала только крайняя нужда. В бархатной коробочке лежал изящный флакон с гравировкой ровно посередине «Герлен Шалимар». На тонкой ножке, оканчивавшейся округлой подставкой, находился растянутый в стороны хрустальный флакон. Тонкое горлышко было заткнуто плоской пробкой-веером из сапфирового стекла, обмотанной тонкой веревочкой с золотистой кисточкой. Я затаила дыхание.

Моя мама тоже пользовалась «Герленом», правда, у нее была мшистая «Мицуко». Бабушка была поклонницей «Шанель №5», которую я не переносила ни на ком, кроме нее. Моими же первыми и пока единственными духами были цветочные «Мисс Диор», подаренные мне на семнадцатилетние родителями. Этот холодный шипр окутывал меня нежной зеленью, но был строг и отстранен, как бы говоря: «Ах, оставьте...». «Настоящие французские духи», как говорила моя бывшая подруга, и этим, собственно, уже все было сказано. Но «Шалимар»…

Как только я осмелилась вытащить эту драгоценную пробку и поднести ее к носу, то тут же почувствовала себя так, словно находилась в индийской лавке. Это были благовония, сглаженные бергамотом, ванилью и ирисом. Да… До меня как будто донесся чей-то цитрусовый выдох. Все смешалось, как на восточном базаре: дымность ладана, бальзамы и смолы, сливочность ванили. Несколько раз моргнув, я смущенно заткнула узкое горлышко пробкой и отставила флакон.

— Я не могу их взять, — Изабель внимательно на меня смотрела. — Я знаю, сколько они стоят. Это очень дорого.

— Просто скажи, что не нравятся, — она шумно выдохнула и поднялась, прижимая к себе лаковую сумочку. — В любом случае, они мне больше не нужны. Можешь выкинуть.

В ее взгляде было нечто притягательное. Тени от жирно накрашенных ресниц падали на бледные щеки, придавая Изабель сходство с актрисами немого кино.

— Нет, я не выкину, — на моих губах скользнуло что-то вроде смущенной улыбки. — За кого выходишь замуж, если не секрет?

Тут же лицо Изабель как будто озарилось светом, а взгляд принял блаженно-мечтательное выражение.

— За дипломата, — она продолжала стоять, но не смотрела на меня. — Завтра мы уезжаем в Америку. Он очень хороший, но настолько аристократ, что я его немножко боюсь.

Она издала смешок и, окончательно сжав в руке бамбуковую ручку своего ридикюля, напоследок бросила мне:

— Надеюсь, ты будешь помнить обо мне, Тейлор.

— Конечно, буду.

И она, напоследок кивнув, ушла.

Я не врала — эта странная встреча врезалась мне в память своей безнадежностью, какой-то невыносимой тоской. Конечно, я была рада, что жизнь «девушки по вызову» так круто изменилась, потому что в моем понимании представительницам этой профессии чаще всего грозила либо нищета и смерть в притоне, либо гибель от венерической болезни в государственной клинике, в абсолютном одиночестве. Но в моем понимании у распутной жизни был один единственный итог — смерть. К тому же, меня смутила эта своеобразная церемония передачи регалий от одной распутницы к другой, но я себя всячески убеждала — я не такая.

Смущенно оглядываясь, будто эта коробочка с духами была мною украдена, я засунула «Шалимар» к себе в сумочку, напоследок нанеся пару капель за уши.

Полуостывший кофе был выпит мною с какой-то меланхоличной медлительностью. Я украдкой смотрела на оркестр, который больше, чем на половину состоял из темнокожих мужчин — они все были очень дружные, и было заметно, что вместе работали уже не один год и отлично сыгрались. Мне только предстояло влиться в коллектив, и, если честно, я очень переживала.

— Привет, — ко мне подошла девушка в кислотно-зеленой летящей блузе. — Это ты новая исполнительница?

— Да, — я встала и протянула руку. — Меня зовут Тейлор Маккуин.

Девушка оглядела меня, прижимая к плечу сумку. У нее были очень большие глаза и характерной формы нос — все говорило о том, что она, скорее всего, гречанка.

— Марина Димитракис, — она протянула руку в ответ, слегка наклонив голову набок, отчего огромные серьги-кольца легли ей на плечо. — Я директор этого клуба. Отвечаю за все, что не касается музыки. Идем.

В каждом слове Марины чувствовалась деловая хватка, и я покорно пошла за ней в сторону закулисья. Я уже сейчас старалась как можно тщательнее изучить обстановку вокруг, потому что до сих пор не верила, что со мной все это действительно происходило. Это была какая-то другая жизнь, о которой я обычно могла лишь слышать от других.

— Сразу скажу — контракт мы не заключаем, деньги выдаем на руки. Твоя ставка — десять фунтов в час, работаешь с девяти вечера и до полуночи, — во время разговора Марина рылась в своей безразмерной плетеной сумке в поисках чего-то. — За каждую заказанную гостями песню отчисляем пять процентов от суммы, деньги получаешь после каждой смены у меня.

Наконец, Марина нашла ключи и вставила в заржавевшую замочную скважину. Старая и облупившаяся дверь отворилась, и мы вошли в крохотную темную комнату.

— Это — твоя гримерка, — Марина дернула за какой-то шнур, и впереди, над деревянной столешницей, зажглись огни большого гримерного зеркала. Девушка пощелкала выключателем, но висевшая под потолком лампочка не захотела загореться, но Марина, казалось, не обратила на это внимания. — Здесь ты можешь переодеться, накраситься и настроиться. В общем, она твоя, можешь даже оставлять свои вещи.

Она вручила мне ключи. Я приняла их с горящими глазами, потому что эта работа казалась невероятной удачей — здесь не только сносно платили, но и давали свою гримерную, что, по моим собственным меркам, было неслыханной щедростью.

— Только… — Марина смерила меня оценивающим взглядом, — имей ввиду, что концертный наряд должен быть… нарядным. Ярким и привлекательным. Ну, в общем, мне, наверное, не надо объяснять? Прическа, туфли, платье, макияж, все дела.

— Да-да, я поняла, — я как-то смутилась. Снова придется занять вещи у Мишель, хотя бы на первое время.

— И еще: своего депозита в баре у тебя нет, но если гости захотят угостить, то можешь выпить, — я старалась мысленно провести барьер между словами Марины и своей личностью, однако у меня это плохо получалось. В голове била набатом фраза: «Я не такая!», не поддающаяся усмирению даже доводами о том, что я далеко не первая певица в этом клубе, и они, похоже, были разными. — Приходить пьяной на работу — нельзя. Накуренной — нельзя. Приставать к гостям мужчинам — тоже нельзя. Во внерабочее время — пожалуйста, но в клубе все должно быть пристойно.

— Не волнуйтесь, мисс Димитракис. Я все поняла.

Марина производила впечатление холодной, расчетливой девушки. Ее внешность создавала обманчивое впечатление — растрепанные кудри и юношеский румянец делали ее похожей на куколку, но стальная предпринимательская хватка угадывалась с первых секунд разговора. Возможно, человек с другим складом ума и не справился бы с управлением такого большого ресторана и клуба, но я все больше удивлялась, как они могли сработаться с Себастьяном — таким мягким, увлеченным музыкой человеком.

Домой я вернулась в подавленном состоянии. Эта работа представлялась мне победой через поражение: мне предстояло натурально продавать себя, чтобы заработать как можно больше денег. Пусть и не в том смысле, что Изабель, но мне было нужно предлагать себя, развлекать публику. Ни на что не было сил, и мне почему-то не хотелось, чтобы Мишель была дома.

Но с первых же секунд в квартире я поняла, что одиночество мне не светило — в коридоре пахло сигаретами и жареными яйцами, мне не хотелось заходить внутрь. Физическое отвращение к самой себе я тщательно прятала внутри. Мне больше не хотелось быть взрослой и самостоятельной. Как же все было просто, когда я… Нет, об этом нельзя было думать — я не вернусь домой, только не сейчас.

— Ты будешь ужинать? — в кухонном проеме показалась Мишель. Она была неожиданно домашней в простой, не цветастой одежде и с косичкой на плече. Я помотала головой.

— Спасибо, не хочу, — я стащила босоножки с ног. — Что-то я неважно себя чувствую, хочу пораньше лечь спать.

Мишель кивнула, с каким-то беспокойством оглядывая меня. Наконец, она спросила:

— Как прослушивание?

— Меня взяли, — я натянуто улыбнулась. — Так что скоро все наладится.

Последняя фраза была для меня.

Я вытащила из сумочки «Шалимар» и поставила изящный флакон на трюмо, напоследок еще раз вынув пробку. Горячий аромат. На моей коже за эти несколько часов цитрусы уже успели «сгореть», оставив лишь дымную ваниль.

Впрочем, в душе исчезла и она. Я стояла под струей горячей воды, пытаясь смыть с себя весь тот стыд, что испытывала. В этот странный момент своей жизни я больше всего жалела о том, что вчера сказала Роджеру, что не любила его и что скорее всего никогда не полюблю. Да, именно так и можно было трактовать все то, что я ему наговорила. Наверное, вчера я была сильнее, чем сегодня, потому что мне не хотелось никому принадлежать. Все, чего я хотела — весь мир.

Наконец, я оказалась в своей постели. Голова была тяжелой, и мне было жарко, но мой взгляд приковывал отблеск веерообразной пробки «Шалимара», заметный с раскладушки. Ваниль, ладан, цитрусы, табак и кожа — все это закружилось в моем сознании, и я погрузилась в тяжелый сон без сновидений, мечтая лишь об одном — перестать стыдиться самой себя.

Ночью произошло нечто, что я предпочитала списать на невероятно крепкий сон. Я проснулась мокрая, как мышь, от того, что звонил телефон, стоявший на табуретке почти у самой моей головы. Сквозь болезненный сон посторонним звукам прорваться было не так уж и просто, но я в состоянии какой-то полукомы все-таки подняла трубку.

— Алло… — голос плохо слушался, но я все же смогла выдавить из себя целое слово.

— Какая же ты все-таки бессердечная, Тейлор… — у говорившего заплетался язык. Я с трудом открыла один глаз, чтобы посмотреть время на электронных часах — взгляд плыл, но, кажется, было около трех часов ночи. — Я люблю тебя. Как же ты меня заебала…

Но я не могла долго сосредотачиваться на разговоре и тут же положила трубку, проваливаясь обратно в крепкий сон.

Возможно, все произошедшее как раз и было видением, вызванным переживаниями прошедшего дня и невысказанными тревогами, потому что когда я спросила Мишель, слышала ли она, как кто-то звонил ночью, она помотала головой и сказала:

— Нет, детка. Не слышала.

* * *

— Тей, давай еще раз, — Себастьян закатал рукава своей светлой рубашки. — У тебя великолепный голос, ты можешь легко и быстро менять тональности. Он — твой инструмент. Используй его так же, как и рояль. Соберись.

Я прикрыла глаза, чтобы собраться, и кивнула. У меня еще не все получалось, но ни Себ, ни кто-то из музыкантов ни разу не повысил на меня голос на контрольном прогоне. Впрочем, я не собиралась испытывать глубину их терпения, а потому старалась изо всех сил.

На сцене я со всей ясностью вспоминала все то, что говорил Себ. Голос — всего лишь инструмент. А публики в зале и вовсе не существовало — была только я, саксофонист и остальные члены мужского оркестра. Это я придумала уже сама, потому что иначе справиться со страхом сцены не представлялось возможным. И пусть я выпила в гримерке коньяку из стальной фляжки, мне было трудно открыть глаза от ужаса.

Но когда мне все же пришлось это сделать, то я увидела очень много богатых и старых мужчин. Сплошь иностранцы, очень редко — с женщинами, вернее сказать, девушками. Шлягер Билли Холидей, который я исполняла, им, наверное, нравился, да и в целом мне были понятны вкусы здешней публики. Белые богатые мужчины консервативного склада ума, американцы, нашедшие убежище в самом сердце Лондона.

Подбадриваемая парнями из оркестра и аплодисментами, я набиралась все больше смелости. Разряженная, как рождественская елка, я решилась закурить прямо на сцене, чтобы снять нервное напряжение. Крупные локоны, стянутые широкой алой лентой вместо обруча, короткое красное платье Мишель, высокие каблуки — я должна была быть привлекательной. Улыбки, улыбки, еще одна сигарета на сцене, работай руками, Тейлор. Ноги начинали ныть от высоких каблуков, но я продолжала развлекать и петь, выпуская дым в свет софитов. Да, я справлялась, и к этому можно было привыкнуть.

Все эти люди смотрели на меня с усмешкой, мол, давай, удиви нас. Мы видели так много, и многое испытали, попробуй хотя бы не облажаться. Я их боялась и нуждалась в знакомом лице, в ком-то, кто не осудит.

Мишель!

Она появилась в зале за полчаса до окончания смены, и я невольно заулыбалась прямо на сцене — она не забыла о моей маленькой просьбе и пришла. В этот момент я почувствовала, что без труда смогу дотянуть до самого конца, если представлю, что выступаю только для нее.

— Ты молодец, — Марина даже пожала мне руку, как только рассчиталась за смену. — Поздравляю с первым рабочим днем.

— Спасибо! — я не удержалась и накрыла наши с ней ладони второй рукой. Я была готова любить всех и каждого, этот душевный подъем напоминал мне бездумную радость выжившего — я не просто справилась, я еще и получила за это деньги и даже какое-никакое удовольствие!

Марина, одетая в золотистое платье, выдала мне сверток с деньгами с какой-то невероятно теплой улыбкой, как будто выдавала мне кредит доверия.

Мишель ждала меня у черного входа. Я, даже не приветствуя ее, тут же накинулась с объятиями. От ее кудрей пахло египетским розовым маслом, медово тягуче, огромные серьги-кольца отражали золотистый свет уличных фонарей.

— Спасибо огромное, что пришла, — я продолжала держать Торрес за руки, как бы передавая собственную наэлектризованность. — Мне это очень важно.

— Я знаю, — Мишель улыбнулась мне удивительно мягко. Сердце тут же заполнила истинно детская радость — она мною гордилась, а я испытывала крайнюю нужду в признании от безусловно близкого человека. — Поэтому и пришла. Ты была великолепна, Тей. Мне больше нечего сказать. Я…

Момент был поистине хрустальный. С губ Мишель что-то должно было сорваться, я заглядывала ей в глаза, чтобы понять, что именно она хотела мне сказать, но Торрес, облизнув нижнюю губу, опустила взгляд. Наконец, она посмотрела на меня и как-то робко улыбнулась.

— Идем, — она потянула меня в сторону. — Нас ждет такси. Нужно отпраздновать твою маленькую победу.

— И я даже не буду сопротивляться!

Мне хотелось смеяться и танцевать. Несмотря на то, что время уже было за полночь, я знала, что не смогу уснуть в ближайшие несколько часов. Я чувствовала слишком много, и мне нужно было поделиться этим с другими.

Достав из сумочки серебристую пудреницу, я заглянула в зеркало, чтобы проверить, что макияж был в порядке. Сегодня пришлось постараться — кожа выглядела хуже, чем была на самом деле, в искусственном свете софитов. Слой тонального крема вместе с обильно нанесенной пудрой полностью перекрывал мою кожу, создавая какое-то фарфоровое покрытие. Широкие черные стрелки завершали макияж глаз, окончательно превращая меня в куклу. С ресницами пришлось потрудиться — оказалось, что клеить такие опахала было не так уж и легко, как я думала, и сначала мне казалось, что я даже перестаралась, но Марина меня заверила:

— В самый раз, дорогая.

У нее была та же привычка, что и у Мишель — называть всех каким-то определенным словом. Мишель называла «детками» всех без разбора пола и возраста, наверное, это была определенная дань моде, но в обычае Марины было что-то наоборот старомодное.

Такси несло нас в Сохо, я была необычайно болтлива. Внутри все кипело, хотелось делиться собственной энергией, и я мучила Мишель разговорами. Конечно, она охотно отвечала, но я видела, что мысленно она посмеивалась над моей оживленностью. Ну и пусть! Я почти физически чувствовала присутствие в сумочке тридцати фунтов, заработанных за сегодняшний вечер, но все равно несколько раз нажимала на металлический замочек, чтобы открыть и снова посмотреть на них, ощутить шершавую бумагу между пальцами. Теперь-то все точно будет в порядке!

Наконец, автомобиль остановился. У меня тут же перехватило дыхание — это был тот самый клуб, в который я впервые пришла, будучи еще невестой Джорджа. Прошло чуть меньше четырех месяцев с того момента, но мне казалось, что вся жизнь.

— Детка, ты идешь? — Мишель позвала меня, вырвав из внезапно нахлынувших воспоминаний. Да, я тогда была совсем другой, но вот хуже или лучше — до сих пор не поняла.

— Да, — я помотала головой. — Иду.

На входе было очень много людей, но Мишель протащила меня за руку через толпу, что-то сказав охраннику. В воздухе стоял сигаретный дым, сладкий аромат коктейлей и, кажется, человеческого пота, смешанного с самыми разными духами.

— Ребята где-то здесь, — она оборачивалась ко мне, чтобы перекричать музыку, и все еще крепко держала за руку. Было непросто поспевать за ней на высоких каблуках, но ориентиром служили темные кудри, звон множества браслетов и яркий зеленый сарафан.

Народу и правда было много. Это место буквально пульсировало, как один большой организм, и у меня не было шанса не влиться в этот цветастый гудящий поток.

— Фредди! Брай! — Мишель поднялась по металлическим ступенькам куда быстрее меня, оставив меня цепляться за перилла и проклинать эти ужасные туфли. Ноги болели чудовищно, но я все же взобралась в ложу, пусть и ценой неимоверных усилий.

— Тей, надо же! — Брайан тут же подвинулся, освобождая мне место на округлом диване. — Давненько же мы не виделись.

— Очень давненько! — я засмеялась. — Вы даже не представляете, как я рада вас видеть. А где же Мэри? Крисси?

— Они танцуют, — Фредди тянул через соломинку какой-то коктейль, приспустив очки. Я думала, что носить очки в помещении — это исключительно стиль Роджера.

Роджер.

Перед тем, как он появился, я успела заказать коктейль «Двадцатый век», наболтаться с парнями о том, почему я сегодня так выглядела и что вообще нового произошло в наших жизнях. Оказалось, что они все еще записывали новый альбом и сегодня закончили очередную песню, Джона на гулянку не пустила жена, а Фредди собрался купить японское кимоно и интересовался, нет ли у нашего работодателя чего-нибудь для него «особенного».

—Где ты, говоришь, теперь работаешь? — Брайан дал мне прикурить. Я повторила название джаз-клуба. — Да… джаз сейчас, конечно, слушают только старики. Но было бы интересно как-нибудь на тебя посмотреть.

Я ответила, что буду их очень ждать, совершенно не думая о том, как такая богемная публика впишется в консервативный характер клуба «У Себа».

Наконец, появились Мэри и Крисси. Я, обычно довольно скованная и стеснительная, всех тут же заобнимала, стараясь не прожечь пеплом сигареты дыру на их прекрасных платьях. Мы так давно не виделись, что болтовня лилась не переставая, но ровно до тех пор, пока я не увидела Роджера.

Бывают такие моменты, когда тебе кажется, что земля уходит из-под ног, а сердце перестает биться. Мне же казалось, что я смотрела на киноэкран. иногда случается так, что проявляется определенный дефект пленки, и изображение сначала замедляется, а потом медленно сгорает, пока не исчезнет совсем. В себя я пришла только в тот момент, когда Мэри потянула меня к себе на диван.

— Ваш коктейль, мисс, — я приняла бокал на вытянутой ножке и тут же отпила чуть ли не половину.

— Роджер! Честно, уже не думал, что ты придешь, — Брайан похлопал его по плечу. Я же, стиснув зубы, не могла оторвать взгляда от его руки, сжимавшей тонкую женскую ладонь.

— Не думал, что ты обо мне такого дурного мнения, Брай, — Роджер уселся прямо напротив меня и знаком заказал себе пива.

Рядом с ним на диван приземлилась девушка-нимфа с огромными глазами и изящными, чуть рыжеватыми локонами. Она мило хлопала ресницами и всем улыбалась, бесконечно расправляя юбку белого платья. Я отпила еще. Внезапно за нашим столиком повисло молчание — все переводили взгляды с меня на Роджера, который, однако, на меня не смотрел, а, может, мне это просто казалось — на нем были темные очки. Те самые, которые я у него однажды «позаимствовала» практически на неделю, а отдала только после того, как он разрешил мне складывать ноги на панель его автомобиля. Я практически слышала мысли находившихся рядом друзей — они меня все жалели, сидевшая рядом с Роджером Мишель гневно закусила губу, взглядом пытаясь убить Тейлора. Торрес что-то ему шепнула, но он лишь раздраженно отмахнулся и, кажется, послал ее. Говнюк, чертов говнюк. Все присутсвующие думали об одном и том же, и мне хотелось провалиться под землю от осознания того, что они все с самого начала знали, что наши отношения окончатся подобным образом. И что я знала это тоже.

— Роджер, представишь меня своим друзьям? — какая же эта девушка была милая, скромная… Аж зубы сводило. Одним словом — ангел.

— О, да, я совсем забыл, прости, — Роджер, зажав между зубами сигарету, хлопал себя по карманам небесно-голубого пиджака в поисках зажигалки. — Ребята, это Эмили.

И имя у нее такое усредненно-ангельское — Эмили. Осколки разбитого сердца жгли грудь, мне было тяжело дышать. Как жестоко с его стороны… Я снова затянулась сигаретой.

— А это Фредди, Мэри, Мишель, Брайан, Крисси, — наконец, очередь дошла до меня. Я смотрела на Роджера с каким-то вызовом, держа в согнутой руке дымившуюся сигарету, и скривила ярко-красные губы в подобии улыбки. — И Тейлор.

Сердце билось гулко и быстро, я даже не заметила, как допила первый коктейль. Постепенно оживление за столиком вернулось, но в воздухе все равно повисло какое-то напряжение, а, может, я создавала его сама? Я посмотрела на Фредди, как побитая собака, но его взгляд говорил нечто вроде:

— Это бы все равно произошло, мы все видим это далеко не в первый раз. Но ты не переживай, дело не в тебе. Ты все еще хороша.

Интересно, о чем сейчас думал Роджер? О том, как круто будет меня унизить, буквально растоптать, приведя в общую компанию очередную девушку? Он вообще хоть иногда обо мне думал?

Сама не зная зачем, я пыталась вызвать Роджера на открытый взгляд, чтобы он посмотрел прямо мне в глаза. Мне почему-то казалось, что я смогу все в них прочитать, ну или бросить одной мне понятный вызов. Но барабанщик не смотрел на меня, прижимая к себе ангельскую Эмили, пока она рассказывала историю их с Роджером знакомства:

— Выхожу я вчера, значит, из бара на Пикадилли, ну, знаете, наверное? С такой модной неоновой вывеской, — не дожидаясь ответа, она продолжала: — Так вот. Только я собралась свернуть в сторону Грин Парка, чтобы спуститься в подземку, как на самом входе ко мне пристали какие-то пьяные парни. В общем-то, не какие-то… — она замялась, в очередной раз расправляя юбку. — Ко мне пристали скинхеды, и я очень испугалась. Но тут появился Роджер…

В этот момент она коснулась его колена в робкой попытке погладить, и меня перекосило.

— …и показал им какую-то карточку. Сказал им, мол, это специальная карточка, удостоверяющая, что он имеет черный пояс по дзюдо, и по закону обязан предупредить их об этом три раза, прежде чем прибить на месте, — Эмили пронзительно рассмеялась, чуть ли не выплескивая на себя и Роджера третий по счету бокал шампанского. — Когда Роджер дошел до третьего предупреждения, то скинхедов уже и след простыл. Вот так мы и познакомились…

Ребята за столом рассмеялись и тут же принялись обсуждать этот необыкновенный рассказ. Роджер выдерживал подколы со свойственной любому рыцарю скромностью, отвечая что-то типа:

— Да пошел ты, Фред.

— Как это романтично, — Мишель где-то раздобыла сигару и теперь сидела и пыхтела прямо на стол. — Ты просто ебаный герой, Роджер.

Его реакция была до ужаса спокойной, вернее, ее не было совсем — Роджер промолчал. Он спокойно пил пиво, время от времени наклоняясь к Эмили, чтобы она сказала ему на ухо очередную ерунду.

Докурив сигарету, я резко поднялась.

— Куда ты? — Мишель тут же засобиралась, очевидно, со мной.

— Покурить, — я старалась говорить как можно более спокойно, но вышло что-то вроде скрежета.

— Я с тобой.

— Нет.

Вот так просто — нет. Мне нужно было побыть одной; хоть потребность с кем-нибудь подраться и была велика, но мне не хотелось, чтобы кто-нибудь близкий попал под удар. Мишель точно не должна была стать тем объектом, на которого выльется поток моей желчи.

За спиной тут же раздались какие-то странные шепоты, а, может, мне показалось. Я очень быстро пробралась через толпу и, разгоряченная, вышла на обжигающе холодную улицу. Приложив руки к щекам, я поняла, что забыла сумочку с сигаретами на диване.

— Держи, — передо мной тут же оказалась раскрытая пачка «Кэмэл».

— Спасибо.

Мэри протянула мне зажигалку, и я закурила второй раз за полчаса. Голые ноги тут же покрылись мурашками от вечернего ветра, но я упорно смотрела куда-то в пустоту. Плевать, что Мэри увязалась за мной — мне не нужна ничья жалость.

— О чем думаешь? — она оперлась спиной и каменный забор, из-под ярко накрашенных ресниц блестели глаза.

— Да так, — я стряхнула пепел, придерживая одной рукой другую за локоть. — Хочется вернуться туда, и… приложить эту Эмили несколько раз головой об стол.

Мэри тихо рассмеялась, закуривая. Перед ней было гораздо легче раскрываться, наверное, из-за того, что мы с Остин были не так уж и близки.

— Ты похожа на ревнующую старшеклассницу.

— Ну, спасибо, — я фыркнула, выдыхая целое облако белесого табачного дыма.

— А если серьезно, то почему ее? Почему не его?

Потому, что Роджер был моим, и только моим. Во мне говорил форсайтский «инстинкт собственности», и никакой голос рассудка и тем более чужой голос не мог его перебить. Только я могла в разгар дружеской пирушки прижиматься к нему и называть на ушко «папочкой», да так, чтобы он захотел как можно скорее уехать домой.

Вдруг я вспомнила все те дни, все те мгновения, когда я владела его умом и телом безраздельно. У меня перехватывало дыхание от одной только мысли, что эта девчонка сейчас сидела там и перебирала его волосы так, как делала это я, обнимала его, утыкаясь щекой в плечо так, как когда-то и я делала. Измена... Да, именно так.

Стоп. Но измена ли? Я требовала от Роджера односторонней верности, чтобы он не разбил мне сердце, но в результате получилось так, что и он — не мой, и сердце разбито.

Но вместо всего этого я сказала Мэри:

— Потому что я его ненавижу, вот почему, — я зачем-то снова коснулась своей щеки и через несколько секунд с удивлением разглядывала остатки пудры на кончиках пальцев.

— Мне даже сказать тут нечего, — Мэри вздохнула. — Вы стоите друг друга.

— Да неужели? — саркастично и остро бросила я.

— Ты-то хоть дуру из себя не строй, — Мэри оторвалась от забора и встала прямо передо мной, хорошенько встряхнув за плечи. — Не знаю, что уж между вами двоими произошло, но Роджер сегодня привел твою точную копию четырехмесячной давности.

— Между нами ничего не могло произойти, потому что между нами ничего нет, — я сама не знала, зачем это сказала — Остин знала, что это ложь. Мэри сделала несколько шагов назад и, улыбнувшись, ответила лишь:

— Как скажешь, куколка. Но реши сама для себя, чего ты хочешь. И кого хочешь. Или так и будешь по-тихому ныть?

— Вот уж нет! — я фыркнула, но в ту же секунду хитро улыбнулась. — Впрочем... Ты права. Мне нужно кое-что решить для себя, но, обещаю, я буду доброй.

я не лягу под ноги к тебе, никогда!

вот так, раненый в сердце тобой буду страдать.

я не знаю, что у тебя на уме. да и не хочу!

за дикую радость, что даришь мне не представляю чем расплачусь

Rojden — Знаешь

В моей жизни было не так уж много судьбоносных встреч, но эта, наверное, была вторая — просто осознала я это не сразу. Это был очередной вечер моей так называемой «работы», и я страшно устала ближе к полуночи. День в аукционном доме выдался не из легких, к тому же, я сильно натерла ноги и теперь не могла двигаться на сцене. Помощь пришла откуда не ждали: гениальный саксофонист, которого все здесь звали Большой Джо, где-то раздобыл для меня высокий стул, на котором я и восседала теперь, сложив ноги так, чтобы болели меньше.

Мне было проще отрешиться от публики, не останавливаться на конкретных лицах, но в этот раз я не смогла. За дальним столиком сидел Тед Бьюкенен и еще двое джентльменов, потягивавших абсент. Он тоже меня заметил и приподнял бокал с виски приглашающим жестом. Я немного растерялась сначала, но все же спустилась — музыканты давали мне небольшую передышку своим выступлением.

— Добрый вечер, Тед, — сцена в самые короткие сроки приучила меня всегда улыбаться и быть приятной внешне. — Джентльмены.

Я опустилась на бархатную обивку стула, подбирая под себя пышную юбку перешитого платья — пришлось прошвырнуться по разным стоковым магазинам, чтобы найти относительно дешевые сценические наряды.

— Привет, Тейлор, — Тед галантно поцеловал мне руку, несмотря на то, что мы были не очень-то хорошо знакомы. — Разреши представить тебя моим друзьям: мистер Галлахер старший и мистер Галлахер младший. Мои новые постоянные покупатели.

Взрослый мужчина громко рассмеялся, хватаясь за верхние карманы своего пиджака. Я сразу поняла, что эти отец и сын были американцами — им совсем не шла классическая английская клетка. К тому же, у старшего мистера Галлахера было такое сытое и благостное выражение лица, какое бывает только у очень быстро разбогатевших людей.

Сын же его был болезненным, но очень самоуверенным малым. Думаю, он был всего на год или два младше меня, а потому я не могла воспринимать его как-то слишком серьезно. Парень все время смотрел на часы, но я видела, как загорелись его глаза, когда за стол села я. Это мне польстило, но я все еще была слишком взволнована встречей именно с Тедом Бьюкененом.

— У вас хороший вкус, джентльмены, — я смотрела на них из-под слегка опущенных ресниц, потому что мне казалось, что так я была гораздо красивее (и загадочнее).

— Коктейль? — Тед одним движением подозвал к себе официанта.

— Лучше чай, — я улыбнулась. — После выступления жутко хочется пить.

— А вы, юная леди, разбираетесь в искусстве? — старший мистер Галлахер дымил сигарой, затягиваясь так глубоко, что все его лицо стало красным.

— Да, в следующем году я заканчиваю Голдспрингс по направлению «История искусств», — я снова улыбнулась, прекрасно считывая, кем именно считал меня этот человек. Стало жутко противно.

— Это очень хорошо, — мужчина встал, все еще густо дымя сигаретой. — Но не очень прибыльно! Было очень приятно познакомиться с вами, юная леди. Вы прекрасно поете. До свидания.

Я кокетливо протянула руку, пытаясь таким образом скрыть свое отвращение. Не было никаких предпосылок к такому гадкому завершению вечера, но этим господам удалось испортить мне настроение одним лишь взглядом.

— У тебя настоящий талант, — младший мистер Галлахер также поцеловал мне руку. — Меня зовут Гарри, надеюсь, мы еще увидимся.

— Взаимно.

Конечно, я лгала. Они оба были мне неприятны, потому что я знала, что они были гораздо богаче меня или моих родителей, а потому считали меня не больше, чем вещью. Хорошенькой, занимательной вещью, потому что мне приходилось развлекать публику в ресторане для богатых американцев, скучавших по родной стране в Лондоне. Я почему-то вспомнила Изабель: неужели она не испытывала отвращения в те моменты, когда на нее смотрели, как на товар?

Когда эти странные люди ушли, Тед как будто вздохнул с облегчением. Он залпом допил виски и тут же заказал еще, отрывистым движением расстегивая верхние пуговицы своей рубашки. Я почему-то засмеялась, глядя на это зрелище.

— Смешно выгляжу, да? — он осмотрел свой костюм. — Приходится разыгрывать из себя непонятно кого, иначе никто не хочет покупать мои картины за те деньги, которые за них требует мой агент. А эти янки, черт их дери, вообще ничего не соображают в плане искусства. Нашли на своем ранчо кучу нефти тридцать лет назад и до сих пор жируют.

— Может, легче притвориться сумасшедшим? — я подперла подбородок рукой, смотря прямо на него. — Тогда можно брать даже больше.

— Я пробовал, — мужчина рассмеялся. — Тогда их вообще никто не покупает.

Повисло небольшое молчание. Я уже допила свой чай и решила закурить, чтобы немного разогнать тучу мыслей. Тед попросил прикурить, и мы вместе смотрели, как Большой Джо вытягивал невероятное соло.

— Я собираюсь заняться фотографией.

— Правда? — я снова повернулась к Теду. Я испытывала перед ним некоторый трепет, такой, какой испытывает ученик перед учителем, признанным профессионалом. И несмотря на то, что я не была ни художницей, ни фотографом, я все равно была по-своему влюблена в искусство. И, конечно, в людей, которые его творили.

— Ага, — он выдохнул немного дыма. Тед курил совершенно не затягиваясь, как школьница. — Сначала хотел вернуться к академической живописи, но потом решил — к черту. Эти снобы меня ненавидят, а мне, знаешь, необходимо признание.

Я снова улыбнулась. Тед был эклектичным: я сразу поняла, что у него проблемы с алкоголем, что он настоящий художник в самом широком смысле этого слова, но было в нем что-то совершенно юношеское. Нет, не так — в нем было что-то театральное. Мысленно я могла сравнить Бьюкенена только с Фредди, была у них какая-то общая широта жестов.

— Понимаю, — я стряхнула пепел прямо в пустую чашку. — И какой же жанр? Мне правда очень интересно.

— Если честно, то я еще никому не говорил о своем намерении, даже своему агенту, — Тед засмеялся. — Но я приглашаю тебя на съемку, так что ты сама все узнаешь. Если согласишься, конечно.

— Я? К тебе на съемку? — я была потрясена. Впрочем, растерянность довольно быстро прошла, уступая место какому-то детскому восторгу. — Если честно, то с удовольствием.

— Ты даже не хочешь поинтересоваться, что я снимаю? А вдруг это порно? — он хохотнул, снова опустошив стакан, и тут же заказал еще. — Шутка. Почти. Возможно, тебе придется раздеться, потому что я собираюсь переложить некоторые шедевры живописи на пленку. Например, «Завтрак на траве» или, еще лучше, «Олимпию»… Постмодерн невозможен без отсылок к оригиналу, но у меня есть несколько идей, как обличить все это в прекрасную форму, не уходя в чистую эротику или плагиат. Но я щедро заплачу. Плюс неизвестной ты точно не останешься.

Я задумалась. Насколько приемлемо для меня было обнажаться перед камерой? Демонстрировать свое тело потенциальным миллионам людей? Было в этом предложении нечто не только пугающее, но и завораживающее — это был своеобразный новый виток в исследовании собственной натуры и сексуальности.

— Сколько человек будет на съемках?

— Только ты и я.

— Насколько щедрой будет оплата?

— Две тысячи фунтов сразу после съемки.

— Почему я?

Финальный вопрос, после которого я и решу в первую очередь для себя, соглашусь ли я на подобное. От одной только мысли обнажаться перед кем-то, кто не был моим партнером, меня, если честно, бросало в дрожь. Но в последнее время я настолько раскрепостилась, что, казалось, могла бы делать что угодно. И одна только мысль о том, насколько это не понравится моим родителям, вызывала трепет и самодовольную улыбку.

— В тебе что-то есть, — он указал на меня своей сигаретой. — Я это заметил еще тогда, на вечеринке. Ты очень красивая, Тейлор, но постоянно ищешь чего-то или кого-то вокруг себя, оглядываешься. У тебя какая-то отчаянная смелость и одновременная чистота, это привлекает. Но фотосессия ни в коем случае не эротическая, меня не слишком вдохновляют голые женские тела, знаешь. Я занимаюсь искусством, а не порнографией.

— Понимаю, — меня в первую очередь впечатлила сумма. Эта фотосессия давала мне шанс закрыть следующий год учебы практически полностью! — И все же сколько будет обнаженных снимков?

— Честно, не знаю, — он даже развел руки. — Это моя первая фотосессия, впрочем, как и твоя, наверное.

— Хорошо, я готова попробовать, — я закинула ногу на ногу. — Но если мне что-то не понравится, то я сразу же уйду.

Тед поднял руки в примирительном жесте. Я широко улыбалась, пытаясь скрыть свою нервозность.

— Как скажешь. И я очень рад, что ты согласилась, потому что мне кажется, что это из нас выйдет чудесный творческий дуэт.

* * *

И если до определенного момента я еще сомневалась, нужно ли мне было соглашаться на эту съемку, то утверждение Мишель о том, что Тед — гей, развеяло мои сомнения полностью.

Да, я боялась домогательств с его стороны гораздо больше того, что моя обнаженная грудь будет выставлена в галерее. Это был мой первый такой опыт, но все прошло достаточно гладко. Правда, пришлось выпить не один бокал шампанского, чтобы расслабиться, и теперь у меня болела голова. Но это были мелочи по сравнению с тем, какой уверенной и красивой я себя чувствовала. Это было ощущение полного освобождения, и дурманило разум оно не хуже травки.

Мишель не умела готовить практически ничего, кроме яиц, поэтому дома меня снова ждало целое блюдо отварных. Усталость у меня была дикая, сил, казалось, хватало только на то, чтобы стянуть с ног туфли и упасть на табуретку, даже есть не хотелось. От запаха отварных яиц меня уже воротило, к тому же, Мишель в очередной раз заняла ванную, чтобы проявить снимки.

Чувствовала я себя знатно помятой. Целый день я провела в особняке Бьюкенена, а моделью, как оказалось, быть не так уж и просто. Наконец, мне надоело пялиться на вареные яйца, и я упала на свою раскладушку, решив немного подремать до того момента, как Мишель освободит ванную.

Внезапно зазвонил телефон. Первым желанием было проигнорировать его, но когда я поняла, что на том конце был кто-то удивительно настойчивый, то со стоном подняла свое тело с мятой постели.

— Алло?

— Тей?..

Это был Роджер. Мне тут же захотелось бросить трубку.

— Чего тебе? — я оперлась о стену и прикрыла глаза. Не хотелось его ни видеть, ни слышать.

— Можешь приехать? — в трубке слышался шум гулявшей толпы и музыка. — Я хочу увидеть тебя.

— Ты пьяный? — опустившись на колени, я уселась прямо на пол.

— Возможно, — его фирменный смешок нельзя было ни с чем спутать даже через трубку. — Мне казалось, я всегда нравился тебе таким больше.

— Я сейчас повешу трубку.

— Тей, — послышался глубокий вздох. Очевидно, складывать буквы в слова пьяным было для Роджера задачеq из разряда непосильных. — Приезжай, пожалуйста. Мне нужно добраться домой, а я так набрался, что еле двигаю языком.

— Позвони своей Эмили, пусть она тебя и забирает.

Я все еще очень злилась на Роджера и уже хотела положить трубку, но что-то меня останавливало. Мне было интересно, что он скажет на это.

— Какой еще Эмили? — казалось, он правда не помнил, кто это. — Тей, я в «Герцоге Аргайле». Пожалуйста, приезжай.

Было что-то в тоне Роджера такое, что растопило лед в моем сердце. Он впервые просил меня о чем-то настолько… смиренно, что ли. Это не уняло обиду в моем сердце, но я почему-то сказала:

— Хорошо, жди.

Я чувствовала себя круглой дурой, когда ехала сквозь ночь забирать пьяного Роджера из бара. Злость на саму себя почти довела меня до того, чтобы просить водителя развернуться обратно, домой, и лечь, наконец, спать. У меня не было сил, потому что сегодня я много пила и курила, но еще больше думала и говорила об искусстве. Тед был приятным человеком, пусть и не без творческих загонов, но я была уверена — то был признак абсолютной гениальности.

В баре было очень много народу. Я оставила такси ждать, и каждая минута простоя была обличена в звонкую монету, и я совсем не была уверена в том, что Роджеру было, чем заплатить.

— Давай вставай, — он сидел у барной стойки, и я по одному только затуманенному взгляду поняла, что Роджер был абсолютно никакущий.

— Те-е-ей, — протянул он, а затем широко улыбнулся, подперев рукой щеку. — Присаживайся. Поболтаем, а потом, может быть, потрахаемся. У нас с тобой обычно так и никак по-другому.

— Если ты сейчас не пойдешь со мной, то я уезжаю обратно, а ты, — я ткнула пальцем ему в грудь, — добирайся домой как хочешь.

— Мне нравится, когда ты злишься. Это горячо, — Роджер все же предпринял некоторое количество усилий и встал. Он сделал несколько шагов, но тут же чуть не упал, и мне пришлось положить его руку на своем плечо, создавая новую точку опоры. Несколько взглядов посетителей проскользнули по нам, но, судя по всему, подобное поведение было здесь в порядке вещей.

— Ты просто отвратителен. И чего ты так набрался, а? Что за повод?

— Да, знаешь, захотелось что-то, — неприкрытый сарказм в его голосе удивил меня, но не разозлил. — Сижу и думаю: дайка напьюсь!

— Очень смешно, — процедила я. — Это первый и последний раз, когда я иду у тебя на поводу.

— О, — Роджер поднял палец вверх и многозначительно произнес: — не сомневаюсь!

От него несло алкоголем, и мне было жутко стыдно перед водителем за это пьяное тело, но, надо было отдать таксисту должное, мужчина ничего не сказал.

— Извините, пожалуйста, — я одновременно отпихивала от себя Роджера, решившего, что сейчас было самое подходящее место и время для того, чтобы начать распускать руки. — Он не буйный.

— Если только иногда, — ему все же удалось прижать меня к себе вплотную, и я тут же почувствовала влажные поцелуи на своей шее. В этом не было ничего сексуального, потому что мне, трезвой, был отвратителен пьяный Роджер. Я отпихнула его и совершенно неожиданно для себя и для него дала звонкую пощечину. Он схватился за щеку и как будто на мгновение протрезвел — я смотрела на него сверкавшими глазами, я была очень зла.

— Где у тебя деньги? — я сначала попыталась спросить у него по-хорошему. Мне не хотелось платить самой, потому что, вообще-то, мне было, чем заняться этим поздним вечером, и вытаскивание пьяного Роджера из бара в мои планы не входило. — Тейлор, черт возьми, где твои сраные деньги?

В зеркале я случайно перехватила взгляд водителя, и мне стало мучительно стыдно. Захотелось почему-то расплакаться, я даже прикрыла глаза, чтобы успокоиться. У меня на счету был каждый пенни, и если я сейчас расплачусь за такси сама, то обратно придется идти пешком. Перспектива была безрадостная, потому что дом Роджера находился в совершенно другом районе, а метро уже не работало.

— В кармане, — Роджер отвернулся, очевидно, не желая встречаться со мной взглядом. К этому времени машина уже подъехала к его дому, и мне нужно было поторопиться достать его деньги.

— В каком?

— Переднем.

Я уже была настолько зла, что хотела просто открыть дверь и выкинуть Роджера из салона, но все же собрала все свою волю в кулак и засунула руку в карман его джинсов, вытаскивая мятые купюры.

— Полегче, — он усмехнулся. — А то я еще подумаю, что ты хочешь воспользоваться моим беззащитным положением.

— Ты отвратителен! — повторила я. — На выход.

К счастью, выйти из автомобиля Роджер смог сам.

— Возьмите, пожалуйста, — я протянула деньги водителю. — И извините за… за все.

Я дала ему щедрые чаевые из роджеровых денег — не обеднеет, алкаш хренов.

И все же мне снова пришлось подставить ему свое плечо, чтобы Роджер не свалился в какой-нибудь куст по дороге к себе домой. Он еле нашел ключи — вставить их мне пришлось самой — а дальше…

Я снова оказалась прижатой к нему. Спина тут же заныла от соприкосновения с жесткой дверью, Роджер настойчиво меня целовал, не позволяя никуда выскользнуть. Я оперлась обеими ладонями в его грудь, пытаясь отстранить, но он развернул меня спиной к себе, поднимая юбку. Он был настойчив, но не груб, однако я все равно не хотела.

— Роджер, — я старалась говорить твердо, но голос срывался. — Я не хочу. Отпусти меня.

Он услышал меня тут же, но отпускать не торопился. Я почувствовала, как Роджер уткнулся в мои волосы, тяжело дыша — все его тело было напряжено, как один большой мускул, и я больше не была уверена, что он был пьян. Страшно мне тоже не было, потому что я знала точно, что Роджер не был способен на насилие. Мне было не по себе от того, что я ничего не чувствовала — внутри как будто все просто онемело.

Роджер развернул меня обратно к себе, прижавшись своим лбом к моему, и тяжело дышал. Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза, как будто чего-то ждали, но, как только я решилась заговорить, он тут же отпустил меня и скрылся во тьме гостиной.

Сначала я так и стояла, прижавшись спиной к двери и все еще чувствуя жар его тела, но затем аккуратно нажала на ручку, как будто боясь кого-то разбудить, и выскользнула на улицу. Пока мне не хотелось видеть Роджера.

Внутри разлилась непомерная горечь. Мне было физически тяжело, и я не знала, отчего. От того, что я метнулась к Роджеру при первом же зове? От того, как грязно закончилась эта ночь?

Когда я вернулась домой, то Мишель уже спала — это спасло меня от дальнейших размышлений и оправданий самой себя. Как только моя голова коснулась подушки, то я тут же уснула.

* * *

Осознание того, что я сделала, согласившись сниматься для Теда Бьюкенена, пришло ко мне не сразу. Эйфория, находившая на меня каждый раз, когда я делала что-то «запретное», довольно быстро прошла, но все же был верный способ ее продлить, и назывался он — хорошая пьянка.

Тед устраивал вечеринки в своем роскошном особняке каждые две недели, и это была вторая, на которую я попала. После первой я оказалась в больнице, но кого это сейчас волновало? Точно не меня.

На этот раз я приняла экстази добровольно, иначе я бы просто не пережила целую ночь бурного веселья.

На этой вечеринке запросто уживались поп и рок-звезды, знаменитые спортсмены, богатые наследники, болтавшие о своем наследстве за невероятно длинной барной стойкой, а также великое множество самой яркой, безобразной в своей праздности публики. Столько, сколько пили здесь, не пили больше нигде в Лондоне по признанию самого Теда, а «веселые таблетки» выдавались каждому желающему по весу, а не по количеству.

— Мне нравится собирать вокруг себя молодежь, —говорил Тед, прихлебывая неразбавленный виски. — Это, знаешь, держит в тонусе. Ну и я ненавижу пить в одиночестве.

Неизменной звездой любой вечеринки, конечно же, была Мишель. Сегодня у нее была по-особенному пышная грива, а одета она была в шаровары и широкую пеструю рубаху с индийского рынка. Она водила тонкими руками над картами таро, гадая практически любому желающему. Единственный критерий — этот желающий должен понравиться самой Мишель. Ну, и принести ей выпивку.

Я уселась прямо возле нее, чуть не расплескав коктейль из плоского бокала.

— Ты никогда не говорила, что гадаешь, — чем большее количество алкоголя находилось внутри меня, тем более бесцеремонной я была. — Погадай мне!

Мишель улыбнулась мне, сдувая с лица толстую прядь, и тут же одним движением собрала со стола все карты, вызывая тем самым возмущение девушки, которой Торрес гадала до этого. Мне было жутко весело, а еще очень жарко, и душа, и тело требовали каких-то приключений.

— Дай-ка прикурить, детка, — я поднесла зажигалку к ее сигарете и закурила сама. В без того задымленной комнате стало совершенно невыносимо, но это мало кого волновало — все были слишком пьяны и накурены. — На что гадаем?

— На любовь.

Я не знала, почему сказала именно это — мои мысли были вообще далеко от происходящего. Наверное, это основное, на что вообще гадают люди, потому и сказала. Мишель как-то странно на меня посмотрела, а затем отделила часть карт от общей колоды.

— Будем гадать на старших арканах.

Я понятия не имела, что это значило. Голова гудела, а тело как будто было наэлектризовано — еще чуть-чуть и я просто сорвусь и побегу, куда глаза глядят. Мне нужно было движение, мне нужен был алкоголь.

Мишель раскладывала замусоленные карты на столе, попутно с кем-то разговаривая. Мое сознание по какой-то причине сфокусировалось на ее звенящих браслетах, я следила за ними затуманенным взглядом, словно какая-то кукла, и ничегошеньки не понимала. Руки у Мишель и правда были очень красивые, но в голове у меня была вата. Внезапно она смахнула карты со стола, но я все же успеваю заметить, что на них было изображено — «Влюбленные», «Смерть» и «Солнце».

Мишель испуганно смотрит на меня, но затем берет меня за руки и вытаскивает во внутренний двор, к бассейну, где собралась основная толпа. Внезапно я почувствовала приступ тошноты: еще чуть-чуть — и я просто упаду, пуская слюни на сицилийскую плитку.

— Давай лучше танцевать, — она дает мне еще шампанского, я выпиваю его почти сразу. — Смотри! Это что, Aerosmith?

У Теда великолепный дом, превращенный в одну огромную танцевальную площадку. Конфетти летели, кажется, бесконечно, и я уже видела здесь целую кучу знаменитостей, включая Фредди. На моем бедре была изображена красочная бабочка, нарисованная самим Тедом обычными фломастерами, и я думала о том, что быть тусовщицей не так уж и трудно и неприятно. Нужно лишь много пить и еще больше танцевать.

Вокруг все гудело, моя спина взмокла от бесконечных танцев. Совершенно внезапно рядом со мной оказалась Мери, и мне не понравилось то, каким взглядом она на меня смотрела.

— Тейлор, — мы отошли в сторону, чтобы поговорить. — Что с тобой случилось?

Я расплылась в глупой улыбке.

— Не знаю, — пожатие плечами вышло каким-то очень уж детским. — Что-то не так?

Мери тоже пожала плечами. Ужасно странно.

— Ты очень изменилась.

— Хочется забыться, — я решила признаться ей во всем честно. — И забыть.

— Что забыть?

— Себя.

Мери несколько секунд смотрела мне прямо в глаза, пока наконец не сказала:

— Я видела много таких, как ты. Пожалуйста, будь осторожна — мне не хочется, чтобы ты сгорела.

Я решила не говорить ей, что сама этого ужасно хотела.

На самом деле мне ничего не хотелось. Существовало только пресловутое сейчас, которое мне нужно было как-то прожить, и я перешивала себе платья из всякого тряпья, пытаясь скрыть удушающую бедность, в которой мне приходилось жить. Объемная укладка и яркий макияж скрывали все (или почти все), но мне хотелось отчаянно блистать на этом балу Сатаны.

— Тейлор!

Из толпы меня внезапно окликнули. Я решила сделать передышку и присела возле бара, болтая с новыми случайными знакомыми о всякой чепухе. Сквозь толпу ко мне пробрался какой-то парень, и мне стоило действительно больших усилий вспомнить, кто это такой.

— Я Гарри, — он сел рядом и заказал мартини. — Гарри Галлахер.

— Точно! — я рассмеялась и хлопнула себя по коленке. Он улыбнулся одним уголком губ, и этот слегка пренебрежительный жест меня отрезвил. Я отставила бокал с шампанским и поняла, что я была гораздо менее пьяной, чем думала и хотела. — Ты тут какими судьбами?

— Да так…

На самом деле мне это было совершенно неинтересно. Я постоянно смотрела по сторонам, как будто искала кого-то глазами.

И нашла.

Из дома Теда во внутренний двор вышел Роджер, держащий за руку, конечно же, Эмили. Мне стало дурно, в ушах зашумела кровь. Почему? И как? А самое главное — за что?

Смятение очень быстро сменилось какой-то животной злостью, и я двинулась им навстречу. Роджер, не заметив меня, разговаривал с каким-то парнем, оставив Эмили одну. Она заказала в баре шампанское, и я села рядом.

— Привет, — я поздоровалась первая. В голове одновременно проносились тысячи мыслей, и я не знала, за какую ухватиться. Все тело, казалось, вибрировало, и мысленно я уже представляла, как разбиваю бокал о мраморную стойку и получившейся «розочкой» провожу по ее прекрасной шее.

— Привет, — она рефлекторно отодвинулась. — Эм… классный вечер, да?

Поздно, моя дорогая. Папочка уже злой и жаждет крови.

— О да, — я нервически отбивала пальцами ритм игравшей песни. — Вечер и правда чудесный.

Мне не хотелось с ней говорить — мне хотелось ее ударить. Один взгляд на смазливую мордашку Эмили вызывал во мне желание схватить ее за волосы и несколько раз приложить лицом о стойку.

— Как тебе Роджер? — я снова закурила, пытаясь хоть куда-то пристроить руки. Эмили отпила совсем немного шампанского и тут же покраснела.

— В каком смысле? — она едва не подавилась.

— В прямом, — я выдохнула дым прямо ей в лицо. Повалить на землю, занести кулак и раз, раз, раз, пока нос не разобью. — Тебя он тоже просит называть его папочкой?

— Тей, мне неприятен этот разговор, — он посмотрела на меня серьезно. Мне хотелось сделать ей больно, но я не знала, как — словесно я была ее обидеть не в состоянии.

— Давай начистоту, — я наклонилась к самому ее уху. — Еще раз увижу тебя с ним — по кусочкам себя собирать будешь. Поняла?

Ответа я дождаться не смогла — в голове зашумело, в груди разлился странный жар. Это была не злость, а бессилие, и я слишком хорошо понимала природу обуревавших меня чувств, чтобы сопротивляться им. Я даже не заметила Роджера и задела его плечом, а когда он повернулся ко мне, то просто показала ему средний палец.

В попытке унять охвативший меня жар я не придумала ничего лучше, чем нырнуть с бортика в бассейн прямо в одежде, но мне хватило ума хотя бы снять туфли. Я погрузилась в нежную прохладу, касаясь руками мозаичного дна в сицилийском стиле. Мало какие звуки проходили сквозь толщу воды, и меня успокаивала эта пьянящая прохлада, так резко контрастирующая с моим разгоряченным телом. Здесь было так тихо и свежо, что мне не хотелось подниматься.

Но ровно до того момента, как у меня кончился кислород.

Я вынырнула, хватая губами воздух. Кто-то свистел мне вслед, пока я поднималась по ступеням на берег, кто-то аплодировал. Присев в чисто театральном реверансе я, взяв в руки туфли, гордо прошла в дом, не обращая внимания на то, что белоснежное платье тут же облепило ноги и тело, мгновенно превращая меня в подобие обнаженной греческой скульптуры.

Мужество изменило мне в темных коридорах — я побежала по паркету босиком, стремясь скрыться от всех и вся. Мне было очень плохо, но я зажимала рот рукой, подавляя рыдания. Отличный шанс проверить водостойкость туши!

Я ворвалась в одну из дальних ванных комнат, бросив туфли в угол. Шум вечеринки остался позади, и для меня веселье, похоже, на сегодня кончилось. Я и злилась, и металась, пытаясь хоть на чем-то выместить свое бессилие, но подходящего объекта все не было, пока на пороге не появился Роджер.

— Какого черта ты творишь? — от меня не ускользнуло его быстрое движение — Роджер запер дверь.

Неожиданно для самой себя я расхохоталась, ударив ладонь о мраморную поверхность раковины — мне было очень больно внутри.

— А что хочу, то и творю! — я закусывала губы, ломая их в подобии улыбки. Все во мне было нервическое, хотелось рыдать, но только не при нем. — Не твое дело!

Мокрое платье полностью облепило мое тело, меня начал бить озноб. Очевидно, это было начало истерики, но я оттягивала ее как могла. Все мое существо обернулось квинтэссенцией обуревавших меня чувств, и я не знала, чего мне хотелось больше — убить его или поцеловать.

— Ты не можешь мне указывать, как себя вести, — я сделала к нему неосторожный шаг. Вены на висках Роджера вздулись, но мне этого было мало — я хотела накалить его до предела. — Ты мне вообще никто.

«Я люблю тебя» — подумала я. Но не сказала.

Вместо этого я отвернулась, чтобы он не увидел надвигавшихся рыданий.

— Если бы ты только знала, как же я тебя, блять, ненавижу! — в своей злости Роджер был, казалось, совершенно искренен. — Все нервы ты мне вымотала! Ничего не осталось!

— Нет, это я тебя ненавижу! — хотелось кричать до хрипоты, но вместо этого повисло секундное молчание. Мы таращились друг на друга, как два барана, и мне казалось, что я слышала биение его сердца.

В следующую секунду я была прижата к стене, обложенной кафелем.

Роджер целовал напористо, жадно, и я изо всех сил ему отвечала, хватаясь за спину и пытаясь стянуть рубашку как можно быстрее. Но он завел мои руки вверх, до боли сжимая запястья, и я глухо застонала, выгибаясь навстречу. Мокрые волосы липли к горячим щекам, и все происходящее больше походило не на прелюдию к сексу, а на ближний рукопашный бой.

Один раз потеряв инициативу, я больше не смогла ее вернуть. Роджер развернул меня спиной к себе и заставил прижаться грудью к холодному мрамору, все еще сжимая запястья. Внизу живота все заныло, истерика сменилась на неконтролируемую похоть, и я была готова отдаться ему в любой позе.

— Ненавидишь меня? — он наклонился к самому моему уху, и по позвоночнику тут же побежали мурашки. — Скажи это еще раз. Но так, чтобы я поверил.

Мне стоило ненавидеть себя за то, что мне нравилось все происходящее. Мне нравилось быть беззащитной в его руках, нравилось чувствовать его силу, знать, что я ничего не получу, если не буду хорошей девочкой. Или, наоборот, плохой.

— Ненавижу тебя… — процедила я сквозь зубы. Во мне было слишком много страсти, слишком много эмоций вообще, чтобы сейчас останавливаться. Я услышала шуршание открываемой упаковки презерватива, но… ничего не почувствовала.

— Не верю, — он усмехнулся, проводя ладонью вверх по бедру и поднимая мокрую юбку к спине. Я шумно выдохнула, прикрывая глаза.

— Ненавижу тебя!..

Это был полу-крик полу-стон, но, похоже, вышло достаточно убедительно для того, чтобы Роджер вновь развернул меня к себе. Я тут же накрыла его губы жадным поцелуем, прижимаясь оледеневшим телом ближе, стремясь завладеть его рассудком полностью.

Всего несколько порывистых движений — и я уже откидываю голову назад, закатывая глаза. Роджер тут же пользуется этим, жадно, с каким-то остервенением целуя мою шею. Я хватаюсь за его спину, прижимая ногами ближе, хотя, казалось, ближе уже было некуда. Он что-то говорил мне на ухо, но я не слышала, заходясь в стонах. Все это время мне нужен был он, и только он. В его руках я всегда была другой, распадалась на части и вновь собиралась в целое.

— Скажи же, что любишь меня, — с каждым последующим толчком я все ближе ощущала развязку. Внутри творилось нечто безумное, я почти горела и была готова пообещать что угодно и кому угодно. — Скажи же!

— Люблю, — я целовала его коротко и влажно, — люблю тебя!

У меня была дурная привычка — прижимать к себе ногами Роджера в тот момент, когда достигала пика, но я ничего не могла с собой поделать. На внутренней стороне век расцветали фейерверки, я хватала ртом воздух, чувствуя себя так, будто пробежала пятикилометровый марафон на одном дыхании. Сердце гулко билось в груди, но, когда я целовала Роджера в висок, мы оба молчали.

I got a feeling in my bones

Я чувствую это всем телом,

Can't get you out of my veins

Ты в моих венах, я не могу избавиться от тебя,

You can't escape my affection

Ты не избежишь моей симпатии,

Wrap you up in my daisy chains

Оплетаю тебя венками из маргариток.

Summer Bummer — Lana Del Rey feat. A$AP Rocky & Playboi Carti

Просыпаться было страшно. Я банально боялась открыть глаза и понять, что все произошедшее мне лишь приснилось. Или, может, лучше бы оно мне приснилось?

В конце концов, я все же открыла глаза. Огромная стеклянная дверь, ведущая на балкон, была открыта настежь, и легкая тюль надулась, словно парус, заполняя собой чуть ли не половину комнаты.

Это была спальня Роджера. Я растянулась на кровати, разминая затекшие за ночь конечности, и снова уткнулась лицом в подушку, поддаваясь всем своим существом утренней неге. Роджера рядом не было, но белье пахло им, и я подмяла под себя тонкое одеяло, зарывая в него свой нос. Мне не давало покоя ощущение какого-то безграничного счастья, словно только сейчас я наконец освободилась от какого-то удушающего шею узла.

Я все ждала, когда он, может быть, поднимется, или пройдет мимо, чтобы я могла его окликнуть (спускаться мне было лень), но ничего, кроме шума проезжавших по улице машин я уловить не могла.

Еще раз потянувшись, я, наконец, встала. Что-то было такое в том, чтобы носить одежду Роджера, по-тихому тырить его очки и куртки, поэтому я накинула его цветастую рубашку, которую нашла смятой на стуле рядом с кроватью, но застегивать не стала — настроение у меня было игривое.

Моя тревожность первые несколько секунд внушала мне, что я была в доме одна, но работавшее на кухне радио, запахи сигарет и кофе переубедили меня. Все в этом доме мне было знакомо, но только сегодня заиграло какими-то особенными красками. Этот стол, эти стулья, вся мебель в его доме были свидетелями развития наших отношений, которые часто сводились просто к совместной ночи. Но вчера, кажется, все изменилось.

Роджер стоял ко мне спиной, помешивая кофе в турке, и выдыхал густой сигаретный дым. Его светлые волосы были взъерошены, и я некоторое время переминалась с ноги на ногу, не решаясь подойти к нему или хоть что-то сказать. Внезапно мне стало очень и очень страшно: что, если для меня вчерашние признания, вчерашние… действия значили совсем не то, что для него? Что, если он вообще больше ничего не чувствовал? Сердце гулко билось, и мне стоило больших усилий, чтобы преодолеть настигшее меня оцепенение и сделать несколько шагов вперед босыми ногами.

Я не знала, что мне нужно было сказать или сделать (а нужны ли вообще были слова?), и я просто доверилась чувствам — не задумываясь, я обвила Роджера со спины, утыкаясь носом в плечо. Я совершенно точно знала, что если сейчас он отвергнет мою нежность, то я просто умру. Рассыплюсь от стыда песком прямо на пол, и летний сквозняк вынесет меня за пределы этого дома, за пределы его взгляда.

Но Роджер не отверг меня. Ткань его рубашки была тонкой, и я чувствовала грудью жар тела Роджера, и это добавляло этому хрупкому моменту особенной близости. Секунды, в которые Роджер просто-напросто осознавал мои действия, растянулись для меня в вечность, но когда он взял мою руку и прикоснулся к костяшкам пальцев губами, я поняла, что была самым счастливым человеком на свете.

— Доброе утро, — он все еще не поворачивался, снимая турку с огня. Я не отлипала от него и, не выдержав щенячьей радости, поцеловала его в голое плечо. — Кофе?

— Не откажусь, — я уселась на стол, подбирая под себя ноги. Голова шла кругом, и если обычно в компании Роджера я могла болтать практически без умолку, то сейчас не могла подобрать слов. Хотелось спросить его буквально обо всем, но ничего, казалось, не было нужно.

— Молока нет, — Роджер разлил кофе по чашкам и протянул одну из них мне. — Оказалось, что в холодильнике вообще ничего нет, кроме старых консервов и подсолнечного масла.

В доказательство он открыл старый дребезжащий холодильник нараспашку, демонстрируя мне его пустоту. Я засмеялась, прихлебывая горячий кофе. Никогда прежде я не была так влюблена в кого-то. Никогда прежде мне не хотелось быть с кем-то настолько сильно. Я была бы не против стать чем-то вроде автоматической ручки, чтобы помещаться в карман его рубашки и быть всегда рядом. Роджер делал из меня совершеннейшую дурочку (и я была этому рада).

Роджер отставил свой стакан и поцеловал меня, как будто проверял все происходящее на реальность. Я обняла его и прикрыла глаза, отвечая на поцелуй, впервые веря в то, что все происходило на самом деле. Все наши недомолвки, ссоры и скрытые обиды ушли на второй план, и все, что я знала — это то, что я была смертельно влюблена в него.

— И что дальше? — он улыбался, заглядывая мне в глаза. — Снова дашь мне от ворот поворот?

Я покраснела, перебирая его волосы на затылке. От нечаянного движения моя грудь обнажилась, но я все равно не стремилась запахнуть рубашку обратно.

— Нет, — я снова поцеловала его. — Скажи еще раз, что любишь меня.

— Я люблю тебя.

Он сказал это сразу же, как я попросила, и я знала, что Роджер был честен. Мне просто нужно было знать, что я снова любима, что меня снова принимают, и что мною действительно дорожат. Была всего лишь одна вещь, отравлявшая мое подсознание.

— Прежде, чем все зайдет слишком далеко, мне нужно кое-что узнать, — я закусила губу, не выпуская Роджера из своих объятий. Я прощала ему все, что уже видела: всех девушек, весь алкоголь, но одно бы точно не смогла. — Ты спал с Эмили?

Этот вопрос был для меня принципиальным, и я сразу поняла, что он Роджеру не понравился. На его лице промелькнула тень, и на мгновение он выпустил меня из объятий.

— Тей, какое это имеет отношение к моим чувствам к тебе? — Роджер нахмурился и вернулся к своему кофе. У меня внутри все оборвалось, мне казалось, что я забыла, как дышать. Весь мир померк, а чувство того, что меня безвозвратно предали, вытеснило все остальные.

— Это имеет прямое отношение к моим чувствам к тебе, — я старалась говорить спокойно, но уже знала, что через пять минут меня уже здесь не будет. Мне казалось, что я все поняла по его взгляду, и ничто уже не могло переубедить меня в обратном.

— Тей…

— Просто скажи: да или нет.

Он молча отошел от меня на несколько шагов и вновь закурил, смотря в окно.

— Как глупо…

Я чувствовала себя полной дурой. Молчание Роджера так быстро спустило меня с небес на землю, что мне показалось, будто при падении у меня действительно вышибло воздух из легких. Я слезла со стола и уже хотела метнуться на второй этаж, чтобы уйти навсегда, как Роджер остановил меня, схватив за запястье.

— Я не спал с ней.

— Ты врешь! — из глаз брызнули злые слезы, и я попыталась вырвать свою руку из плотного кольца обхвативших ее пальцев, но Роджер не только не выпустил меня, но и дернул на себя так, что я оказалась плотно прижатой к его груди.

— Вот видишь, — он не обращал внимания на то, что я пыталась оттолкнуть его обеими ладонями и все равно держал. — Ты все равно мне не веришь.

От сигаретного дыма защипало в глазах, я попыталась отвернуться.

— Посмотри на меня, — он говорил со мной терпеливо, как с маленьким ребенком. — Тей, посмотри на меня.

Наконец, он взял меня за подбородок и развернул к себе. Я попыталась нахмурить брови и высушить слезы, но у меня ничего не выходило. Он рассмеялся.

— А что, если я скажу, что она была не против, но я отказался?

— Просто герой! — я попыталась всплеснуть руками, но это было не так уж легко сделать, будучи прижатой к Роджеру. — Тебе шоколадную медаль вручить? Или, может, шоколадный член?

Он шумно выдохнул и закатил глаза, потому что знал, что я специально его провоцировала. Мы как будто поменялись с ним местами.

— Не в том смысле! — он слегка меня встряхнул. — Я мог бы и не отказываться, потому что ты сама, лично, отвергла меня. Сказала, что тебе нормально в свободных отношениях, и это развязывало мне руки…

«И расстегивало ширинку» — дополнила я про себя. Откуда такая концентрация на половых органах, Тей?

— …но я знал, что однажды ты все же будешь моей, — меня поражала его абсолютная откровенность. Я была обезоружена. — И что если за это время я пересплю хоть с кем-то, то потеряю тебя навсегда. Ни одна девушка в мире не стоит этого.

В этот самый момент он отпустил меня — так не вовремя! Я так и стояла с широко раскрытыми глазами, пораженная в самое сердце. Только сейчас я поняла, насколько ощутима была разница в возрасте между мной и Роджером: несмотря на всю мою серьезность и ответственность, у него было гораздо больше опыта в любовных делах, тогда как я, кажется, никого на самом деле до него не любила. Со времени моего расставания с Джорджем прошло так мало времени, что меня как будто бы перекинуло в объятия Роджера, словно воздушную гимнастку в цирке от одной трапеции к другой.

Но это больше не делало мне больно. Я внезапно осознала, что мне придется ему верить, не додумывая чего-то в ответ. Роджер не был идеальным, но он был хорошим, а теперь я поняла, что он еще был и честным. Это уже что-то.

— Прости меня, — я уткнулась носом куда-то ему между лопаток, обнимая сзади. Мне хотелось спросить его, зачем он вообще связался с этой Эмили, но я прикусила язык. Сразу же в памяти всплыли слова Мэри о том, что Роджер привел с собой мою копию, и все встало на свои места.

Мне не хотелось признаваться ему вслух в том, что я боялась, что он мог в любой момент разбить мне сердце. Я прекрасно осознавала, какой образ жизни он вел, сколько туров уже отыграл и сколько ему еще предстоит, и что далеко не всегда я буду рядом для того, чтобы отбивать его гримерку от бесчисленных группиз. Мне не хотелось говорить ему, что я знала, что он обязательно сделает мне больно.

Но Роджер и так знал это.

— Забудем, — он спокойно докурил сигарету и затушил ее о край пепельницы, сминая окурок. — Поехали лучше позавтракаем где-нибудь.

— Мне не верится, что ты можешь быть таким серьезным, — я коротко поцеловала его в губы.

Он лишь улыбнулся этой своей улыбочкой и сказал:

— Детка, тебе предстоит еще множество чудесных открытий.

Я наелась до отвала в кафе, куда меня отвез Роджер, пользуясь его безграничной щедростью в отношении меня. Он сделал вид, что не заметил, что я снова утащила его очки, но когда дело дошло до моих планов на день, то ему не понравилось, что я собиралась весь день провести на работе.

— Роджер, я не рок-звезда, и мне нужно платить за учебу, — впереди маячил «Фольксваген» Мишель, значит, она еще не уехала. — К тому же, мне сегодня не надо на вторую работу, так что вечер у меня абсолютно свободен.

— Это хорошо, — наконец, машина остановилась. — У нас сегодня вечером концерт. Небольшой, в клубе.

Он отбивал ритм на руле в такт игравшей по радио песне даже когда мы остановились. Несмотря на то, что приглашение от Роджера так и не прозвучало (видимо, лимит на Роджера-паиньку был исчерпан, и в игру вступал крутой парень), я широко улыбнулась и сказала:

— Я приду.

У меня был не самый лучший опыт с многолюдными концертами, но ради Роджера я готова была рискнуть еще раз. Он старался не показывать этого, но его лицо просветлело после моих слов.

— Я позвоню.

— Конечно, — я снова поцеловала его перед тем, как выйти из автомобиля.

Дома был кавардак. Мишель и до этого не отличалась особенной любовью к порядку, но за время моего почти суточного отсутствия квартира превратилась в подобие склада. Какие-то коробки, пыль, пустые бутылки и… запах. Пахло уже не только сигаретами и розовым маслом, но еще и марихуаной, которой Мишель злоупотребляла в последнее время. От меня не могло укрыться то, что ей требовалась «разрядка» куда чаще обычного, и это меня почему-то беспокоило. По словам Торрес в травке не было ничего плохого — от нее не было отходняков, как после водки или джина, после нее ты не блюешь в туалете, но какие-то изменения все равно происходили, и в моем сознании они были необратимыми.

Мишель пыталась застегнуть юбку посреди комнаты. Ее силуэт мягко освещал золотистый солнечный свет, в котором парили пылинки, да и в целом картина была довольно мирной. Единственная деталь, которая меня смущала — это выражение лица Мишель, на котором отражалась смесь усталости и какого-то разочарования, до этого редко свойственная ее темпераментной натуре.

— Привет, — я бросила сумку на жесткий диван. — Как хорошо, что ты еще не уехала.

— Помоги мне, детка, — Мишель повернулась ко мне боком. — Похоже, ткань заело.

И правда: темно-зеленый атлас юбки попал в молнию и мешал поднять ее, чтобы застегнуть. Я выправила злосчастный кусочек ткани и принялась раздеваться сама, чтобы поскорее отправиться на работу.

— Где ты ночевала? — Мишель старательно расправляла ткань юбки, вертясь перед зеркалом — это был один из самых дорогих предметов ее гардероба. — Я не заметила, как ты ушла.

— Я ушла с Роджером, — застегнув рубашку, я начала искать джинсы на стуле, заваленном вещами — шкафа у нас не было. Мишель ничего мне не ответила, но ее лицо исказила такая гримаса отвращения, что меня это действительно удивило.

— Мне казалось, что у него теперь новая пассия, — она бросила на меня странный взгляд, как будто сожалела, что я пала так низко. Я лишь пожала плечами, пытаясь закрепить ремень на своей талии.

— Все очень изменилось, — ремень все никак не хотел держаться, а больше в нем отверстий не было. — И я пока не знаю, хорошо я сделала или нет.

Только сейчас, когда я не смогла затянуть ремень на своей талии, я поняла, как же сильно похудела за то время, что жила вне родительского дома. Подняв рубашку, я обнаружила, что у меня обнажились ребра, руки стали гораздо тоньше, а бедра, которыми я так гордилась, потеряли былую округлость. Я прекрасно понимала, что дело было в ужасном питании, которое по большей части заключалось в беспорядочных перекусах и кофе, а еще сигаретах и алкоголе, которые стали моими неотъемлемыми спутниками. Дни без вина были очень редкими, а уж без сигарет и вовсе никак не обходилось. Мне внезапно стало очень страшно: то, как сильно я изменилась, мне совершенно не понравилось. Легкая изможденность придавала богемности, а мои глаза стали почти такими же большими, как у Твигги, но что бы сказала об этом всем прежняя Тейлор?

Впрочем, времени размышлять у меня не было — через полчаса мы с Мишель должны были находиться в аукционном доме, а мы еще даже не выехали. Я заправила рубашку в джинсы, чтобы они не спадали и, схватив сумку, выбежала из дома вслед за Мишель.

— Дело, конечно, твое, Тей, — Мишель закурила на одном из перекрестков, — но в следующий раз, когда Роджер придет на вечеринку с кем-то другим, тебе будет гораздо больнее. А когда ты прибежишь ко мне за утешением, то я не буду тебя жалеть, потому что изо всех сил предупреждала.

Я очень удивилась такому ходу разговора. То, что я была влюблена, не лишало меня некоторого здравомыслия, и мне совершенно не понравилось то, что сказала мне Мишель.

— Если честно, то я еще ни разу не прибегала к тебе за утешением, — я тут же поправилась: — из-за Роджера. И с чего ты взяла, что это я попала в его сети, а не он — в мои?

— Потому что я знаю его гораздо дольше, чем ты, — она с каким-то остервенением вращала тугой руль своего автомобиля. — И ты даже представить себе не можешь, сколько девушек он сменил за это время…

— Послушай, — я решила раз и навсегда расставить все точки над «и» в этой теме. — Если ты думаешь, что я не осознаю, на что иду, соглашаясь на отношения с ним, то ты глубоко ошибаешься. Да, Роджер — бабник, рок-звезда и даже отчасти пьяница, но и я больше не та большеглазая дурочка, которая увидела его в первый раз, застенчиво прячась за спину своего жениха. Если у меня есть хоть какой-то шанс на счастье вместе с Роджером, пусть кратковременное, пусть мимолетное, то я готова рискнуть. Я не какое-то приложение к нему, не какая-то групgи. Хватит относиться ко мне, как к несмышленому ребенку, или как к какой-то похотливой самке.

Мишель неожиданно расхохоталась, чуть ли не падая на руль. Ее глаза сверкали недобрым огнем, и я даже отшатнулась к дверке, не зная, чего от нее можно было ожидать.

— Какая же ты дура, Тейлор! — я никогда прежде не видела ее такой взвинченной, такой… злобной. — Слепая, наивная дура!

— Вместо того, чтобы поддержать меня, ты несешь какую-то чушь! — я выскочила из машины, как только она остановилась, за квартал от музея Альберта и Виктории. — Я думала, что мы друзья. Что ты можешь за меня радоваться, думать, что я достойна любви, а оказывается я была нужна тебе только для того, чтобы меня можно было жалеть.

Развернувшись на пятках, я пошла дальше одна. Зеленый микроавтобус Мишель взвизгнул шинами и умчался вперед, без меня. Мне было больно от того, как повела себя Торрес, но еще больше расстраивало то, что, похоже, я потеряла единственного друга.

* * *

Сегодня у меня все валилось из рук. Ссора с Мишель выбила меня из колеи, и пусть я попросила себе другую работу, чтобы не находиться с ней в одном помещении, но я не могла перестать думать о том, что она мне сказала.

Конечно, отчасти она была права. Но мне была противна мысль о том, что я буду продолжать жить в скорлупе, прятаться от собственных чувств, потому что я уже пробовала — и мне не понравилось. В конце концов, я считала справедливой выражение «если не можешь победить — возглавь». Бог мне свидетель, я пыталась отгородиться от Роджера и сберечь свое сердце, но такая пресная жизнь оказалась мне не по душе, а потому я была намерена нырнуть в этот омут с головой.

В клубе было очень много народу. Настолько много, что люди стояли и в коридорах, и даже цеплялись за стены, чтобы посмотреть на «Queen» вживую. Яркая молодежь гудела, танцевала и подпевала изо всех сил, и оказаться в этом потоке было ни с чем не сравнимым ощущением.

Я наотрез отказалась смотреть выступление из-за кулис вместе с Мэри, Крисси и Вероникой, потому что это было другое. Мне хотелось в какой-то мере побыть просто фанаткой, пришедшей на концерт любимой рок-группы, а не девушкой барабанщика, горделиво наблюдавшей за всем происходящим из-за кулис. Мне необходимо было просто покайфовать и разгрузить голову, потому что из-за всего сказанного Мишель я не на шутку распереживалась.

Из-за того, что я опоздала, мне пришлось активно поработать локтями, но близко к сцене мне удалось подобраться только после третьей песни. Фредди был неотразим в своем белоснежном комбинезоне, открывавшем волосатую грудь. Волосы были изысканно уложены на манер каре с каким-то невиданным начесом, а про ботинки я лучше промолчу — на такой платформе даже я не всегда решалась ходить.

На его фоне Брайан и Джон выглядели удивительно скромно. Я подпевала каждой песне, хоть и путала иногда слова — все же я не так уж и много слушала «Queen», хоть и спала с их барабанщиком — но меня распирало от мысли о том, что я, находящаяся в рядах простых фанатов, была к группе несравнимо ближе, чем все остальные.

— Роджер, я хочу от тебя детей! — крикнула какая-то девушка совсем рядом со мной. На это я могла только рассмеяться, пускай мой хохот и погряз в гудении неистовствовавшей толпы. Меня захлестнула какая-то бешеная эйфория, и мне казалось, что я была частью какого-то огромного организма и уже ни дышала, ни кричала сама — все было общее.

Мне было плохо видно Роджера из-за недостаточного высокого роста и огромного парня спереди, но даже когда я подобралась еще ближе к сцене, то все равно видела только его макушку из-за барабанов. Впрочем, я была уверена в том, что ни он, ни кто-либо из парней меня бы все равно не увидел, да это было и к лучшему — мне внезапно захотелось почувствовать себя всего лишь фанаткой, одной из многих.

За взаимодействием Фредди с толпой нельзя было наблюдать без восхищения — он умел их заводить, как никто другой, и я тянулась к нему вместе со всеми остальными, и мне даже показалось, что он узнал меня в толпе фанатов, когда касался рук во время припева. Думать так было эгоистично, особенно, когда вокруг тебя бесновалось столько людей, но я думала, впервые за всю свою жизнь с такой страстностью отдаваясь порыву.

Наконец, концерт был окончен, и парни все вместе вышли на сцену. На Роджере была какая-то дурацкая, на мой взгляд, жилетка и больше ничего (кроме штанов, конечно же), но я все равно свистнула, пытаясь привлечь его внимание. Свист вышел только наполовину из-за распиравшего меня смеха, но он все равно повел головой, пытаясь найти его источник, но меня, конечно же, не заметил.

— Лондон, мы любим тебя!

Выбраться из зала тоже было приключением — меня почти что вынесло потоком людей к выходу, но я сумела завернуть в сторону кулис и предполагаемых гримерок. Там уже ожидаемо собралась приличная толпа, и я честно не знала, как мне ее преодолеть — такой плотной она была. Охранник уже разгонял разодетых в пух и прах девчонок, и я, чтобы не попасться под его могучие руки, спряталась за спиной какой-то девушки.

— Ой, девочки, — она обмахивала себя какой-то брошюрой. — Мне сегодня повезет, я знаю.

— Да что ты говоришь? — хохотнула ее подружка. — Ты так говорила и в прошлый раз тоже.

— Он меня ждет, я знаю.

— А кого ты ждешь? — я зачем-то набралась смелости и спросила.

— Роджера Тейлора, — она нехотя обернулась ко мне, смотря с высоты платформы своих туфель. Я пальцем поправила очки с лимонными линзами на своем носу, решив разыграть роль наивной дурочки до конца. — Впрочем, любого, но Роджера предпочтительнее.

— Он чертовски горяч, — ее подруга закивала, как будто пыталась убедить меня в том, что Земля — круглая.

— Да ну, — я махнула рукой. — По-моему, Брайан гораздо симпатичнее. С ним бы я с радостью… э-э-э… — я начала смущаться собственной лжи, одновременно пытаясь не умереть от удушающего хохота. — А этот, как там его… Доджер Тайлер вообще не очень.

На меня с нескрываемым пренебрежением уставилось несколько пар глаз, я же в это время пыталась подавить вырывавшийся из недр моей груди смех. Господи, с каждым днем планка моего юмора опускалась все ниже… Связано ли это было с моим близким (очень близким) общением с Роджером — я не знала.

В этот момент я решила, что уже повидала сегодня достаточно и заработала локтями активнее, пробираясь к охраннику. Роджер кое-что написал мне на обратной стороне билета, и огромный мужчина в форме без вопросов пропустил меня.

Напоследок я подмигнула той самой стайке группиз, скрываясь за кулисами.

* * *

В принципе, к роли девушки рок-звезды можно было привыкнуть. После концерта мы отправились, естественно, отмечать. Напились все, впрочем, не слишком сильно, хотя это понятие было довольно относительным. В общем-то, помнила я все довольно смутно, но ночь провела, естественно, у Роджера.

Домой мне банально не хотелось возвращаться. Мысль о том, что я увижу там Мишель, вызывала во мне горькое отвращение. Мне не хотелось там встречаться с ней, я вообще не желала ее видеть. Обида была все еще свежа, и я могла бы оправдать Торрес, если бы понимала, в чем я была перед ней виновата и чем заслужила такое отношение.

Ребята почти никак не отреагировали на то, что у нас с Роджером, вроде как, отношения (даже в моей голове это звучало странно). Наверное, потому, что они ни для кого, кроме нас самих, не были ни секретом, ни, тем более, сюрпризом.

— У нас с тобой странные отношения, — был уже почти полдень, а я все еще валялась в постели.

— В каком смысле, — Роджер курил возле распахнутого окна — взлохмаченный, сонный и очень домашний. Я пожала плечами, думая о том, что я его совершенно точно еще не любила в тот момент, когда решила впервые с ним переспать.

— Ну, они начались с койки, — я растянулась на спине, подставляя лицо солнечным бликам, отражавшимся от потолочной люстры. — Ты ни разу не пригласил меня на свидание, ну или хотя бы в кино…

Роджер почему-то рассмеялся, и я зажмурилась, ослепленная ярким солнцем из окна. Он встал и сел на край кровати, хватая меня за щиколотку и пододвигая к себе.

— Тебе нужно все и сразу? — он положил мои ноги к себе на колени. Я тоже улыбнулась.

— Не знаю, — я пожала плечами. — У меня никогда не было нормальных отношений.

Мне хотелось быть честной рядом с Роджером, потому что я знала, что он не осудит. В каком-то смысле мне нравилось быть маленькой и наивной девочкой рядом с ним, потому что он был старше, он был опытнее. Он был моим «папочкой» не только в сексуальном смысле.

— Хорошо, куда ты хочешь, чтобы я тебя пригласил?

— Так не пойдет! — рассмеялась, продолжая лежать на кровати. — Ты должен сам меня пригласить. Это должен быть сюрприз для меня.

— Как с тобой сложно!

— А ты как думал? — я улыбнулась и поднялась, обнимая его со спины. — Или тебе нужно, чтобы я любила тебя, как твои группиз?

— Именно из-за того, что ты любишь меня не так, как это делают группиз, я и люблю тебя.

Я поцеловала его в макушку и встала, натягивая джинсы. Наше общение было медовым, и это было нормально — этот период бывает у всех пар в начале. В, так сказать, обычной жизни Роджер был обычным парнем и чаще всего не вел себя, как рок-звезда, позволяя мне не только липнуть к себе, но и постоянно целовать. Моя любовь была телесной. Мне были важны проявления нежности, и Роджер это понимал и иногда даже отвечал, правда, в своей собственной манере.

— Я заеду сегодня вечером, — Роджер все же отвез меня домой. Я прятала от него свое нежелание туда возвращаться, не желая вдаваться в подробности и в очередной раз тревожить обиду.

— Не получится, — я надела лимонные очки. — Я работаю сегодня.

— Опять? — Роджер вскинул брови. — Какой аукционный дом работает по вечерам?

— Мне пришлось устроиться на вторую работу, чтобы оплатить учебу.

Я знала, что Роджеру хотелось сказать, что он мог бы все оплатить, но, к счастью, он знал меня достаточно хорошо, чтобы промолчать. Я была ему благодарна за это.

— И кем же ты работаешь?

— Пою в ресторане, — я лениво рассматривала проезжавшую мимо группу велосипедистов. В ярких шортах. — Приходи сегодня посмотреть.

— Будем посещать концерты друг друга по очереди?

Я ничего не ответила — лишь улыбнулась и прибавила громкости радио.

Как только мы подъехали к дому, то я на автомате стала искать глазами автомобиль Мишель. К моему облечению и удивлению его не было, но я увидела кое-что, что заставило мое сердце пропустить несколько ударов подряд.

Во дворе нашего дома стоял Эдди. Красивый и высокий, он смотрел прямо на меня, и первое время я просто не могла пошевелиться. В голове пронеслись тысячи мыслей, смешиваясь в один сплошной ураган, и я честно перестала дышать. Роджер заметил мое состояние и тронул меня за коленку, но я молча, как будто в каком-то трансе, нажала на ручку двери и вышла.

Шаг, второй, я перешла на бег. Дыхание все более учащалось, пока я наконец не повисла на шее Эдди, рыдая. Я прижималась к нему, покрывая идеально выбритые щеки торопливыми поцелуями, не веря, что он снова был здесь, со мной, после многолетнего перерыва. Золотистые пуговицы его кителя царапали обнаженную кожу моего живота, но я продолжала прижиматься к его шее, не в силах подавить счастливые слезы.

— Тей, — он взял меня за плечи и заглянул в глаза. — Ну ты чего, Тей?

— Ты вернулся, — я попыталась улыбнуться, вытирая лицо от слез поданным мне платком. — Ты вернулся ко мне.

— Я вернулся, — он мог сколько угодно прятать это, но я видела, что и Эдди был растроган чуть ли не до слез. — Ты изменилась, сестренка.

— А вот ты — совсем нет.

Это была правда. Он все еще был высоким и неприлично красивым в этой своей темно-синей форме, коротко стриженным, прямо как тогда, когда я тайно ездила к нему в Крэнуэлл, чтобы увидеть перед отбытием на остров Вознесения для несения военной службы. Он стремился уехать как можно дальше от дома, несмотря на то, что я всегда ждала его в Лондоне.

— Если только загорел, — я разглаживала лацканы его кителя с металлическими орлами, символизирующими военно-воздушные силы. — Ты просто не представляешь, как я скучала.

— Я тоже, сестренка, — Эдди улыбнулся мне голливудской улыбкой. Я снова почувствовала себя подростком, просто Тей, у которой был старший брат — ее опора и защита. — Тебя было не так уж и просто найти. Ты написала, что ушла из дома, но не сказала, куда.

— Да… — я отвела взгляд. — Столько событий произошло за последние несколько месяцев… Тебе даже трудно будет поверить во все.

— Ну, идем, расскажешь, — он поднял с земли небольшой чемодан и надел темно-синюю фуражку.

— Да-да, конечно, — я обернулась в поисках Роджера. — Только…

Тейлор стоял уже совсем рядом, и взгляд его показался мне не слишком-то дружественным. Внезапно я странно себя почувствовала, как будто видела, как на меня надвигалась огромная лавина, и я просто смотрела на нее с интересом, ожидая, что будет дальше.

— Тей, может, ты нас представишь? — Роджер поднял очки и попытался посмотреть на Эдди сверху вниз, но у него это не получилось — мой брат был выше него чуть ли не на полголовы.

Я вздохнула.

— Роджер, это Эдди, мой брат, — ощущения были острые — как будто находишься внутри какого-то вестерна. Причем ровно на том самом моменте, когда долдна начаться перестрелка. — Эдди, это Роджер, мой… парень.

Рукопожатие у них вышло чрезвычайно крепким, и я поняла, что мне придется стать своеобразным Фигаро. И как быть, если твой брат — лейтенант военно-воздушных сил Ее Величества, а парень — рок-звезда?

Spending my days locked in a haze

Мои дни проходят как в тумане,

Tryin'to forget you babe

Пытаясь забыть тебя, малыш,

I fall back down

Я иду на попятную.

Gotta stay high all my life

Мне придётся всю жизнь оставаться под кайфом,

To forget I'm missing you

Чтобы забыть, что я скучаю по тебе.

Tove Lo — Habits (Stay High)

В моей жизни стало слишком много мужского внимания — это я поняла сразу. Эдди и Роджеру было нечего делить, это точно, но они почему-то делили — безмолвно, одними лишь острыми взглядами. Ни тому, ни другому не нравилось присутствие другого мужчины в моей жизни, а мне не нравилось, что они видели друг в друге соперников за мое внимание.

— Извини, у нас тут немного не прибрано, — я выдавила из себя подобие улыбки. Еще даже не открыв дверь в квартиру, я спешила оправдываться, потому что помнила, в каком состоянии оставляла наше с Мишель жилье и просто молилась, чтобы за мое почти двухдневное отсутствие там не стало хуже.

— Это еще мягко сказано, — Эдди ухмыльнулся, замечая буквально комок пыли у самого порога. Я мучительно покраснела, представляя, что он думал по этому поводу, потому что запомнил меня до одержимости чистоплотной.

— Я живу здесь не одна, — я металась по крохотной квартире, собирая из всех углов бутылки и консервные банки. — Но соседки почему-то сейчас нет дома… Эдди, Роджер, вы пока пообщайтесь, что ли, я постараюсь что-нибудь приготовить.

— Тей, — Эдди взял меня за плечи и заставил посмотреть ему в глаза. — Успокойся, пожалуйста. Не мечись.

— Ты наверняка голоден, — я была жутко взволнована появлением Эдди во дворе своего дома и мне было трудно это контролировать. — Извини. Просто я очень рада, что ты здесь.

— Я немного освежусь.

С этими словами Эдди скрылся в ванной комнате, и я, проводив его чисто щенячьим взглядом, отправилась на кухню. Приготовить что-то из пачки макарон, томатной пасты и куриной грудки, находящейся на грани протухания, было задачей не из легких. Особенно учитывая тот факт, что ничего больше дома и не было.

— Ты не говорила, что у тебя есть брат, — Роджер, казалось, был недоволен. Завязав фартук, я повернулась к нему для того, чтобы одарить удивленным взглядом.

— Ну… ты как-то не спрашивал.

Некоторое время Роджер молчал. Я старалась не обращать внимания на упрек, прозвучавший в его голосе, потому что просто не видела оснований для каких-либо обид. У меня просто не было времени анализировать ситуацию, потому что я стремилась как можно быстрее навести чистоту хотя бы на кухне, оставленной Мишель в совершенно безобразном состоянии: грязная посуда, стол с крошками на скатерти и кофейными разводами, про серый подоконник уж молчу…

— Если хочешь, то я расскажу про всех своих родственников сразу, — недовольное молчание Роджера меня угнетало. — Чтобы для тебя больше не было никаких сюрпризов. Но твое… недовольство мне непонятно.

— Я не недоволен, — Роджер отвернулся от меня, решив закурить у открытого настежь окна. Я вздохнула.

— Пожалуйста, постарайся найти с Эдди общий язык, — я обняла Роджера со спины, утыкаясь носом между лопаток. — Это очень важно для меня. Он мой брат, и я очень его люблю. И я очень долго ждала нашей встречи.

Роджер выпустил облако табачного дыма и ухмыльнулся.

— Ты говоришь так, как будто я, не знаю, пытался ему врезать в первую же секунду.

— Ну, со стороны примерно так все и выглядело.

— Я не обещаю, что мы станем с ним лучшими подружками, но ради тебя я готов постараться.

— Спасибо, — не сказать, чтобы этот ответ меня удовлетворил, но я все равно коротко поцеловала Роджера в качестве поощрения. — И, Роджер…

— А? — он по-прежнему сидел на подоконнике и не смотрел на меня. Я на всякий случай отошла, чтобы кинуть спагетти в кипящую воду.

— Не мог бы ты, пожалуйста, уйти.

— Что? — в это самое время во дворе проехал мусоровоз, и я правда допускала, что Роджер не расслышал меня.

— Не мог бы ты, пожалуйста, уйти? — я буквально выдавила из себя эту фразу, стараясь не смотреть ему в глаза.

— Зачем это?

— Ну… — я мялась, помешивая на сковородке шипящую куриную грудку. — Понимаешь… Эдди так давно не было, и… Я бы хотела с ним поговорить и все такое…

Роджер выбросил окурок в окно и встал. Я была очень смущена такой своей просьбой, но мне правда было необходимо остаться с братом наедине. У нас с ним всегда была особая связь. И особые темы, которые нужно было обсудить.

— Так, — Роджер уселся на край стола и сложил руки на груди. — То есть, сначала ты просишь меня найти общий язык с твоим братом, а потом ты просишь меня уйти? Я правильно понимаю?

— Роджер… — я выдохнула. — Я не думала, что мне придется тебе все это объяснять. Ты должен понимать, что я не видела его несколько лет подряд.

— Тей…

— Нет, ты послушай меня, пожалуйста. Я же тебя не прогоняю…

— А, по-моему, именно это ты и делаешь.

— Черт, Роджер! — в приступе раздражения я отбросила деревянную лопатку на столешницу. — Ты же не маленький! И моя жизнь может протекать и без твоего присутствия.

— Отлично, — он взял свою джинсовку и направился к выходу.

— Да подожди ты! — я ухватила его за рукав. — Давай будем взрослыми людьми! Я не принадлежу только тебе, а если ты хочешь, чтобы было наоборот, то нам, откровенно говоря, не по пути.

Мне не хотелось говорить всего этого, но Роджер вел себя, как ребенок — это раздражало.

— Ладно, все я понимаю, — я была уверена, что он скажет «но не принимаю».

— Не забудь, что я сегодня выступаю, — я поднялась на носочки и поцеловала его в уголок губ. — Жду тебя в девять.

С этими словами я закрыла за ним дверь. По-дурацки вышло, я это прекрасно понимала, но все равно я чувствовала себя гораздо лучше от того, что все сказала Роджеру прямо, а не выпроваживала его под выдуманными предлогами. Эдди вышел из ванны буквально через минуту.

— А где же твой… э-э-э… парень? — за Эдди тянулся влажный, горячий и ментоловый шлейф из ванной комнаты, он вытирал мокрые волосы.

— У Роджера… дела, — я отвернулась, размешивая томатную пасту в сковородке.

— Да? Это жаль. Мне хотелось с ним пообщаться, — спиной я чувствовала, как мой брат сел за стол. Я нервничала, и признаться себе в этом было нелегко.

— Как он тебе? — подсознательно мне хотелось быстрее убедиться в том, что мне всего лишь показалось, что во время первой встречи с Роджером во взгляде Эдди промелькнуло пренебрежение.

— Я думаю, что главное, чтобы он нравился тебе, а не мне, — Эдди усмехнулся. — Нет, правда, Тей, пока моя единственная претензия к нему — это прическа.

— А что тебе не нравится? — я рассмеялась, ставя перед Эдди огромную тарелку наскоро приготовленной «пасты». Именно в кавычках, потому что любой итальянец скорее умер бы, чем назвал эту курицу в томатном соусе настоящей пастой.

— Он похож на пуделя.

Я не сдержалась и рассмеялась. Все-таки хорошо, что я выпроводила Роджера.

— Поверь мне, он гораздо лучше, чем Джордж. И люблю я его больше.

— Это хорошо, — Эдди, к моему удовольствию, расправлялся с макаронами с большим аппетитом. — Но если этот пудель как-то тебя обидит, то ты сразу предупреди, что я с ним сделаю то же самое, что и он с тобой.

— Ты так говоришь, как будто я действительно встречаюсь с собакой!

Эдди смерил меня ироничным взглядом, на грани со снисхождением.

— Хорошо, я буду угрожать ему лично.

— Эдди!

Я вспыхнула, но почему-то ничего больше не сказала — мне как будто и нечего было сказать. Независимая жизнь, длившаяся уже больше месяца, заставила меня чувствовать себя по-настоящему взрослой, но тут появился Эдди, перед которым я снова испытывала мучительный стыд за квартиру, в которой жила, за то, как выглядела. Потому что мой брат, такой красивый и аккуратный, совершенно внезапно оказался воплощением респектабельности, к которой я до сих пор всем сердцем тяготела, и снова у меня возникало ощущение, что я «не доросла» до чего-то большого и важного. Я снова была зависимым ребенком.

— На самом деле, твои письма вызывали у меня нешуточное беспокойство, — доев, Эдди неожиданно вытащил сигарету и закурил, открыв окно нараспашку. — То, что родители тебя все-таки довели, я не удивлен. Это было ожидаемо, к сожалению. Они... душат свое заботой.

Я молчала, рассматривая свои ногти. Анализ Эдди моей жизни был болезненным: она вдруг предстала передо мной во всей своей ясности, и меня поразил тот хаос, в который я оказалась ввергнута. Мне было бы гораздо менее стыдно за себя, люби я Эдди хоть капельку меньше — но я по-прежнему была готова отдать жизнь за него. Нет, я была готова на гораздо большее: на жизнь ради него.

— Я приехал убедиться, что с тобой все хорошо, — брат заметил моей выражение лица и взял меня за руки, сев передо мной на корточки. — Но я не буду тебя… как-то ругать или стыдить. Я просто хочу знать, что у моей любимой сестренки все хорошо. И все.

Неожиданно на моих глазах начали скапливаться слезы. Мне уже давно стоило признаться себе, что тянуть лямку самостоятельной жизни было куда тяжелее, чем я могла себе представить. Меня душили непривычная бедность, развратное общество и нездоровый образ жизни. Хотелось какой-то красивой, богемной жизни, но поддерживать ее получалось редко. Ссора с Мишель это только подчеркнула.

— Я, конечно, не живу идеальной жизнью, — пальцы у Эдди были грубые, но теплые, и мне казалось, что я могла бы держать их вечность. — Но без потерь не бывает прогресса. А ты — мой рыцарь в сияющих доспехах.

— Но позволишь ли ты себя спасти?

— Только тебе и позволю.

— Я рад, — Эдди улыбнулся, и от этой улыбки внутри сразу стало как-то тепло. — Но твой новый парень — он кто, битник?

— Не-е-ет, — я растянулась в улыбке. — Он — рок-звезда.

* * *

В джаз-клубе было немноголюдно — в такое раннее время здесь редко бывал кто-то, кроме персонала и музыкантов. Я уже прогнала свою вечернюю программу вместе с Себом и теперь сидела за барной стойкой, потягивая кофе. Уже почти три недели я пыталась заработать себе денег пением, но отложить получилось только десять фунтов — ничтожная сумма, оставшаяся после покупки косметики, сценической одежды и оплаты жилья. Во мне все еще была надежда на то, что дальше получится сохранить чуть больше (первоначальные вложения должны были прекратиться на какое-то время), но есть хотелось каждый день, а эти траты сокращать не выходило. Впрочем, мыслей все бросить и найти более хлебное место не возникало — мне щедро платил Тед, иногда даже просто за то, что я проводила с ним время, не фотографируясь. Сотрудничество с Себастьяном давало мне множество положительных моментов, потому что он был гениальным музыкантом и, что немаловажно, знал, как должна выглядеть привлекательная женщина и учил меня этому, иногда даже сам того не замечая.

Марина стояла за стойкой и лично ревизовала бар, держа в руках картонный планшет. Она постоянно шевелила губами, проговаривая про себя названия ликеров, вин и других напитков. Именно занятость Марины мешала возникновению беседы между нами, но от меня не могло ускользнуть, что она то и дело бросала взгляды на сцену.

Я повернулась полубоком, так, чтобы видеть и Себастьяна, и Марину. Один влюбленный легко узнает другого, и я поняла, что интерес Марины к хозяину джаз-клуба был не только профессиональным. Отпив кофе, чтобы скрыть улыбку, я подумала, как я могла не замечать этого раньше. Открытие маленькой тайны, которой я пока ни с кем не делилась, подняло мне настроение.

— У нас сегодня снова полная посадка, — Марина села на стул рядом со мной, обмахиваясь планшетом. — Похоже, Себастьян не прогадал, когда взял тебя на работу.

— Буду считать это за комплимент, — теперь, когда я разгадала тайну Марины, то смотрела на нее совершенно другим взглядом. Обычно холодная, она сейчас казалась мне такой же девушкой, как и я — молодой и влюбленной в талантливого музыканта.

— Это и есть комплимент, — Марина позволила себе улыбнуться, растягивая пухлые губы. На ней вновь было зеленое платье, подчеркивающее цвет ее глаз. Но ничто не придавало такого блеска ее взгляду, как игра Себастьяна на сцене.

— Он тебе нравится, — было ошибкой говорить это вслух, но я слишком задумалась и даже не заметила, как озвучила собственные мысли. Марина тут же повернулась ко мне со сведенными вместе бровями, и мне показалось, что она вот-вот схватит меня. — Прости! Я не хотела этого говорить…

Некоторое время Марина молчала и была похожа на оглушенную рыбу, затем она вновь повернулась, чтобы посмотреть на Себастьяна. Он о чем-то говорил с саксофонистом, положа Большому Майку руку на плечо, и смеялся.

— Да, ты права… — я ожидала, что Марина будет зла на меня, ответит что-то едкое, но она наоборот как будто размякла. — Но это неважно. Себастьян влюблен в джаз — и только. Давай больше не будем возвращаться к этому разговору?

— Конечно. Прости меня, пожалуйста.

Остаток вечера я старалась не думать о том, что моя несдержанность и даже некоторое отсутствие такта могли как-то обидеть Марину или сделать ей больно. У меня не было на это времени и возможностей: мое выступление должно было начаться безукоризненно вовремя, и я должна была быть веселой и красивой.

Посадка и правда была полной: зал ресторана постепенно наводняли нарядные люди. На самом деле выступать перед ними было удовольствием, и, поприветствовав публику и представив музыкантов, я начала петь.

Выступление перед людьми — это всегда игра. Главное отличие было в том, что ты получаешь деньги за исполнение определенных правил, и чем лучше ты их исполняешь, тем полнее будут твои карманы после отыгранной программы.

Две трети прошлого гонорара я потратила на сапоги, в которых и выступала прямо сейчас: они были из белоснежной кожи с вышитыми яркими цветами и шнуровкой спереди. В «Биба» за ними была очередь, но Мэри по доброте душевной помогла мне их достать без всяких проблем. Воздушное белое платье я сшила сама, но по сути это был просто короткий балахон, который я обернула широким поясом. Получилось очень мило и нарядно.

Я все время выглядывала Эдди и Роджера в респектабельной (и не очень) публике джаз-клуба. Кто-то заказал Shoking Blue, и я старалась петь как можно ниже:

— Умоляю, умоляю тебя малыш. Протяни руку в знак любви, малыш…

Себастьян говорил, что меня и мой голос можно было воспринимать всерьез, только если я пела достаточно низко.

Настроение было игривое, и я играла, перекидывая перед собой провод от микрофона и шагая вперед, но не выходя в зал. Я была красивой и знала это, а взгляды, направленные на меня, почему-то заводили. Мне нравилось, когда на меня смотрели — это было похоже на дозу.

Наконец, за одним из столиков я увидела Эдди — аккуратно причесанного и в коричневом льняном костюме. Похожий на двух Джеймсов одновременно — Бонда и Дина — он был очень красивым. Наверняка от него пахло одеколоном от «Крида», а официантка, что обслуживала моего брата, обязательно оставит на чеке свой номер телефона. Я подошла к Большому Майку и, кое-что сказав ему, улыбнулась. Саксофонист улыбнулся мне в ответ и кивнул.

— Дамы и господа, сейчас мы хотели бы исполнить особенную песню для особенного человека, — я установила микрофон на стойку и улыбнулась Эдди. — Она посвящена всем тем, кто долго ждал и в конце концов дождался. Всем тем, кто так или иначе причастен к нашей великолепной авиации.

Раздались приветственные аплодисменты, и оркестр заиграл.

— Полетели со мной, давай улетим, давай улетим отсюда, — я старалась улыбаться, стараясь добиться схожести со звездами, запечатленными на обложках журналов, развешанных над моей кроватью. Уподобление кому-либо стало моим источником заработка, и в итоге я вернулась к тому, от чего уже уходила. — Если ты не против отведать экзотического напитка, то я знаю отличный бар в Бомбее…

В этот момент за столик к Эдди подсел Роджер. Я помахала ему, продолжая улыбаться и изображать из себя звезду Старого и Нового Голливуда.

На самом деле я внимательно наблюдала за ними, но, похоже, они просто разговаривали. Я правда надеялась, что Эдди не угрожал ему, потому что это было бы не только бесполезно, но и смешно.

— Привет, — в перерыве я подсела к Роджеру и Эдди и тут же закурила, забыв, что мой брат вроде как не знал про появившуюся у меня пагубную привычку. — Как вам мое выступление? Можете не сдерживать свои восторги.

— Это было очень здорово, — Эдди протянул мне букет из нескольких роз. — Я очень тобой горжусь, сестренка.

— Спасибо большое! — я тут же запустила свой нос в пышные бутоны. — А как тебе, Роджер?

— Я не знаю, как выразить свое восхищение так, чтобы не задеть тонкие чувства твоего брата, — Роджер усмехнулся и накрыл ладонью мое голое колено. Под слоем пудры не было заметно моего горячечного румянца, и я подалась вперед, чтобы поцеловать Тейлора.

Эдди рассмеялся и даже хлопнул Роджера по спине, и я поняла, что разговор, о чем бы он у них не шел во время моего выступления, в некоторой степени растопил лед в их отношениях. А разговор несомненно шел обо мне.

* * *

Тед просил меня принести с собой белоснежный слитный купальник и даже дал денег, чтобы я его купила. Его небрежное отношение к деньгам не могло меня обмануть — я видела, что он был в высшей степени гениальным торговцем и администратором, имевшим крайне развитое чутье на малейшие изменения арт-рынка. В этом смысле близость к гению индустрии вдохновляла и распаляла меня, и я неслась на его виллу на каких-то огромных крыльях.

— Это не дом, — я прохаживалась босиком по огромной гостиной, рассматривая старинный английский и китайский фарфор, расставленный в стеклянных витринах. — Это музей.

— Не могу противиться роскоши, разлагающей тело и душу, — Тед, как всегда, был без рубашки и демонстрировал свой живот, покрытый темными волосами. — Закончим — покажу тебе свою коллекцию бриллиантов.

— Как у тебя ничего еще не украли? — мы вышли к бассейну.

— Я заставляю прислугу каждый раз все прятать, а потом вытаскивать снова, — он широко улыбнулся, стараясь придать себе беззаботный и даже чудаковатый вид. — Смотри, купил себе новую игрушку. Японская.

Он протянул мне камеру, но я, повертев в руках, вернула ее со словами «класс». Я ничего не понимала в такой технике — Теду лучше было бы похвастаться ее перед Мишель, которая относилась ко всей своей аппаратуре примерно так же, как многие люди относились к своим детям. Мысли о Торрес на мгновение выбили меня из колеи и омрачили взгляд, но я старательно их отгоняла, в глубине души уже давно решив найти Мишель и помириться во что бы то ни стало. К сожалению или к счастью, я не могла долго злиться на людей.

— Я хочу, чтобы ты вышла из дома и, оставив очки на лежаке, направилась к бассейну, — Тед лично показывал, что я должна была сделать. — Затем ты войдешь в воду, медленно. Взгляд устремлен чуть вперед, но не в камеру, поняла?

— Да, — я кивнула. — В воду заходить полностью?

— Да.

— Похоже, зря я сегодня делала прическу!

— Детка, это все ради искусства, — Тед закурил. — Ты мне лучше скажи, не размажутся ли твои стрелки от воды?

Первая часть съемок была легкой. Тед снимал что-то вроде мини-фильма, и назвать он его хотел не иначе, как «La Piscine» — именно по-французски. Вторая же часть проходила под водой, и я не совсем была готова к ней, в отличие от моей подводки.

У Теда был бассейн особой конструкции: из подземного этажа можно было просматривать его чашу, находясь за толстым стеклом. Я должна была нырять и подплывать к оператору, прижимаясь к стеклу, а это оказалось довольно утомительным. Но мне неожиданно нравилось оказываться перед камерой — в последнее время меня одолевала страшная жажда внимания. Как будто во мне жило еще одно существо — необузданное, похотливое и охочее до всякого рода славы. Пугало ли это меня? Пока нет.

Теду хотелось, чтобы у меня был взгляд «с поволокой», и я выкурила косяк, стараясь быть во всем ему послушной. Разум затуманился, но я продолжала нырять, пока без сил не упала на лежак. Стоило ли говорить, что и Тед был под кайфом?

В этот раз кайф прошел относительно безболезненно, но валяться обкуренной и наблюдать, как за горизонт закатывалось горящее солнце было странно. Ощущение было, словно двигалось все вокруг, как по какой-то спирали, а я находилась внутри этой карусели и глупо улыбалась.

— Знатная трава, а? — Тед протянул мне банку пива, но я покачала головой и начала пить прямо из носика чайника.

— Пробрало до костей.

— Я даже не ебу, какие там снимки получились, — лицо у Теда раскраснелось, глазные яблоки бешено вращались, — но уверен, что бомбические.

— Тогда уж кайфовые, — я надела юбку прямо на купальник, даже не став застегивать рубашку. — Еще пара-тройка таких фотосессий и мне нужно будет лечиться.

— Детка, все художники торчат, — Тед открыл вторую банку. — Это я тебе как художник говорю.

На улице стало уже совсем темно, и мне стоило значительных усилий добрести до дома. В вагоне метро меня никто не трогал — лондонцев было не удивить «блаженными» молодыми людьми. Дома я планировала поскорее привести себя в порядок и как можно более свежей дождаться Роджера.

Огни в окнах нашей с Мишель квартиры удивили меня — там никого не должно было быть, потому что Эдди утром сообщил мне, что перезвонил официантке, которая оставила свой номер на чеке, и ночевать не придет. Страшная догадка поразила меня: в квартире находилась моя заклятая подруга, и встречи нам было не избежать.

Скрипучий пол выдал мое присутствие в первые же секунды, но в коридор никто не вышел. Золотистый свет лампы рассыпался по полу, указывая направление на кухню, и я увидела Мишель, занимавшуюся развешиванием фотографий по всей стене.

— Привет, — она поздоровалась со мной первая. Возмущение пробрало меня до самых костей — как может она вот так просто разговаривать со мной после всего того, что наговорила? Но я решила не начинать разборки первая, и, сглотнув первую обиду, поздоровалась в ответ:

— Привет, — я опустила сумку на табурет у самого входа и, пытаясь унять дрожь в пальцах, начала собирать уже совсем не праздничные волосы на затылке. — Где ты была?

— Ты беспокоилась?

— Да.

— Я была везде, — Мишель прищурилась и затянулась сигаретным дымом. Она улыбалась уголками губ, как будто пыталась собраться с мыслями — я хорошо знала это ее выражение лица. Она мысленно готовилась к прыжку. Я тоже достала сигарету и позволила Мишель дать мне прикурить, символически обозначая воцарившийся между нами хрупкий мир.

— И ты больше ничего не хочешь мне сказать?

Я лишь мельком глянула на фотографии, которые Мишель так старательно развешивала на стене, но тут же как будто лишилась дара речи. На каждом снимке была изображена я и только я. Лишь изредка на фото находились еще какие-то люди, но они никогда не попадали в центр кадра. Я перебирала пальцами одно изображение за другим, воскрешая в памяти каждое запечатленное событие. Я на вечеринке у Теда, я у нас дома, я на сцене, я в крошечной гримерной вместе с Себастьяном, только почему-то хозяин джаз-клуба был обрезан…

— Должна ли я что-то говорить?

Внезапно стало очень тихо. Невидимая рука чрезвычайного волнения сдавила мне горло, щеки пылали. Я медленно начинала все понимать: Мишель давала мне множество знаков, которые я успешно игнорировала на протяжении стольких месяцев, потому что была слишком занята собой или своими непонятными чувствами к Роджеру.

Нет, это просто не могло быть правдой. Я все себе придумала.

— Тей, — соображать мне было все еще непросто, и я стояла в каком-то оцепенении, позволяя Мишель дотрагиваться до моей щеки. — Послушай, Тей. Прости меня за все. Я люблю тебя.

Утомленный мозг долго не желал воспринимать тот факт, что Мишель решила меня поцеловать. Ее губы были горячими и влажными, а я стояла, как истукан, и не знала, что делать. Торрес торопилась, в любой момент ожидая отпора с моей стороны, и в конце концов он случился.

— Нет… — я оттолкнула ее, утирая губы. — Нет… Мишель, я не могу…

В груди как будто что-то горело, мне стало нечем дышать. Мне было бы легче ощущать пространство вокруг себя, если бы меня перевернули и встряхнули за ноги, чем вот так, стоя перед ней. Потеряв равновесие, я упала, тщетно пытаясь зацепиться за стену.

— Тей…

Мишель потянулась ко мне, но я замотала головой и даже отползла назад. Все мое нутро стремилось оттолкнуть Торрес от себя, мне было очень больно и это было все, о чем я могла думать. Чувства Мишель меня не волновали, потому что я пыталась залатать собственную внезапную брешь. Все то время, что мы жили вместе, общались, она любила меня.

— Не нужно, Мишель.

Я схватилась за голову и начала раскачиваться вперед и назад, как будто пытаясь физически унять рой возникших мыслей.

— Зачем ты отталкиваешь меня? — я видела, как из ее глаз брызнули слезы. — Все это время я старалась быть хорошей для тебя! Но ты, конечно, не ценишь!..

— Но я не люблю тебя! — мне удалось встать.

— Ты просто запуталась, и сама не знаешь, чего хочешь! — она попыталась взять меня за руку. — Я же все понимаю, потому что мы с тобой — одно и то же… Никто не понимает тебя так, как я!

— Нет, это не так, — я снова замотала головой. — Я…

— Любишь Роджера, конечно! — она старалась смотреть на потолок, чтобы скрыть рыдания, и как-то разбито скалилась. — Но я могу дать тебе гарантированное долговременное счастье! Я никогда не разобью твое сердце!..

Но я больше не могла выносить этого разговора. Ноги сами, казалось, вынесли меня из квартиры; мне приходилось цепляться за облезлые стены, чтобы не упасть. Чудовищная боль разрывала мне грудную клетку, хотелось вдохнуть свежего воздуха. Я слышала, как рыдала Мишель в квартире.

Идти в ночи по нашему району было небезопасно, но я ни о чем не могла думать, кроме как о признании Мишель. Мои фотографии, развешанные на кухонной стене, одновременно восхищали и пугали — они говорили о некой одержимости, как будто Мишель в любой компании видела только меня.

Думаю, со стороны меня можно было принять либо за сумасшедшую, либо за наркоманку — впрочем, и то, и другое было в какой-то степени правдой. Что-то внутри меня упрямо твердило, что Мишель не могла меня любить, что это было неестественно, и что она всего лишь заблуждалась. Мне даже казалось ее признание в какой-то степени предательством нашей дружбы. Но мне все же хотелось знать ответ на один-единственный вопрос: за что меня вообще можно было полюбить?

Некоторое время я стояла и курила, опираясь спиной о стену круглосуточного магазина. Какой-то придурок на машине уже спросил, работала ли я, и тут же был благополучно послан в пешее эротическое путешествие. Когда мое лицо вновь осветили фары, то я была готова злостно выругаться, однако автомобиль был слишком хорошо мне знаком.

— Роджер, — я прижалась к его груди и, словно ребенок, обхватила руками за шею, — господи, Роджер…

Я совсем забыла о том, что мы должны были встретиться.

— Тей, что случилось? — похоже, его не на шутку напугал мой вид, но я только покачала головой, стискивая зубы. Казалось, в этом мире реален был только он, и только тепло роджерова тела удерживало меня от истерики. Признаться ему во всем казалось слишком стыдным, и я, несколько раз вдохнув, произнесла:

— Увези меня куда-нибудь.

---

Примечания:

похрустим!

Примечания:

для тех, кто мог пропустить: я написала драббл с нашей замечательной мишель https://ficbook.net/readfic/7653563/28616928#part_content

амок (малайск. meng-amok — впасть в слепую ярость и убивать) — состояние неконтролируемого бешенства, которое приводит к уничтожению всего вокруг.

---

Oh, c-can you see me?

Ты видишь меня?

Woah, my heart beating fast,

Мое сердце бешено стучит.

I can feel it chasing in the speedlights

Я чувствую, как оно колотится, обгоняя огни на дороге.

I was built to last.

Я была создана, чтобы жить вечно.

Woah, c-can you feel that?

Ты чувствуешь это?

Ah, my heart's shakin fast,

Мое сердце трепещет.

I can feel that you're the one for me,

Я чувствую, что ты мой единственный.

You'll be my first and you'll be my last.

Ты станешь моим первым и последним.

Lana Del Rey — Hollywood

Утро застало меня в растрепанном состоянии. Мысли, казалось, с трудом проходили через голову, и я долго сидела на горячей постели, поджав под себя ноги и смотря за окно. Беспокойство не позволило мне выспаться, я все время думала о том, что же будет со всеми нами дальше. Под «нами» я имела ввиду, конечно же, в первую очередь себя и Мишель, потом себя и Роджера и, наконец, себя и Эдди.

Роджер понимал, что что-то произошло, но, так как я один раз уже отказалась ему что-либо рассказывать, то он больше не пытался вывести меня на чистую воду. Странное ощущение не вполне осознанной потери заставляло меня то и дело сжиматься, полностью лишая себя радости нахождения рядом с Роджером, не позволяя наслаждаться ни моей, ни его любовью. Я все время как будто искала чьего-то одобрения, доказательства того, что я не несла ответственности за чувства Мишель ко мне, но это было невозможно без того, чтобы поделиться этим позорным фактом. Почему позорным? Потому что отныне каждую секунду своей жизни я испытывала мучительный, жгучий стыд.

Признание Мишель настолько потрясло мое сознание, что оно просто отказывалось в это верить. Иногда мозг защищает сам себя, отрицая травмирующие факты и воспоминания — со мной происходило то же самое. Мне было непонятно, за что Торрес могла бы любить меня. Это было не то же самое, что с Роджером: с ним у меня была всепоглощающая страсть, вожделение, вихрь, и потому мне было легко верить в то, что он мог любить меня (впрочем, не всегда — в голове всегда была мысль о том, что главное то, что его любила именно я). Я была эгоистичной, нерешительной, не знала, что мне было нужно, а еще обидчивой и даже капризной… В общем, по моему глубокому убеждению, любить меня той любовью, о которой я мечтала, было нельзя. Максимум — желать.

— Мне сегодня нужно в студию, — Роджер пил кофе, пока я курила на кухне, завернувшись в его рубашку. — Ты останешься здесь?

— Можно я поеду с тобой? — я выбирала таскаться за ним тенью, но не оставаться одной в этом пустом доме. — Я не буду мешать.

— Как хочешь, — он пожал плечами. Пусть Роджер больше не спрашивал меня о том, что же вчера все-таки произошло, но от меня не могли укрыться его изучающие взгляды в те моменты, когда ему казалось, что я ничего вокруг себя не замечала. — Ты выглядишь, как напуганный ребенок.

И он снова не спрашивал — он просто замечал, надеясь, что я расколюсь сама. Но я лишь встряхнула волосами и улыбнулась.

— Почему? — удивление получилось максимально правдивым.

— Стоит ли мне упоминать, что вчера ты рыдала, а сегодня ходишь, как привидение?..

— Роджер… — я соскочила с подоконника. — Все правда нормально.

Он посмотрел на меня с нескрываемым скептицизмом, и я поняла, что ему не очень-то нравилось то, что я не желала рассказывать ему о причинах своего плохого настроения.

— Как скажешь, — внутренний взрослый и рассудительный человек подсказывал мне не реагировать на напускное равнодушие Роджера, чтобы загасить возможный конфликт в самом начале, но мне не терпелось оправдаться.

— Все правда нормально! — я порывисто выдохнула, мысленно решив, что если я буду игнорировать проблему, то, возможно, она станет меньше (или вообще исчезнет).

— Поэтому ты не хочешь ехать домой?

— Почему ты просто не удовлетворишься ответом, что у меня все нормально? — то, что я начала огрызаться, разумеется, не могло уверить Роджера в том, что я пыталась ему внушить.

Заметив, как напряглась его челюсть, я поняла, что мое очевидное вранье нешуточно его злило. Несколько секунд, по-видимому, он решал для себя, насколько сильно ему хотелось ссориться, и на самом деле я была благодарна за то, что Роджер единственный из нас двоих повел себя «как взрослый».

— Мы выходим через пять минут, — он резко задвинул стул. Я вздрогнула, но не стала окликать Роджера, когда он скрылся на втором этаже. Мне было больно, и я неосознанно причиняла боль всем вокруг себя, заражая их какой-то странной скорбью.

После этого странного разговора между нами мне уже не так сильно хотелось ехать с ним, но возможность увидеть ребят и позаимствовать у них хотя бы каплю невероятной энергетики делала любую неловкость между мной и Роджером оправданной. Мне хотелось извиниться перед ним телесно — в смысле, прижаться, обнять так, чтобы он понял, что все это неважно и пройдет, а мои чувства к нему останутся, но я не стала этого делать. Мне хотелось казаться для него взрослее, потому что это как будто возвышало меня в роджеровых глазах. Я почему-то так думала, и не знала, насколько была права.

Избегание проблемы уже давно зарекомендовало себя как отличное средство от хандры, и я больше не собиралась позволять мыслям о Мишель омрачать свой день. Искусственная перегородка подкреплялась псевдовеселостью, с которой я встретила Брайана и Джона.

— Сто лет не виделись, а? — Брайан даже приобнял меня за плечо, и я засмеялась.

— Вы даже не представляете, как я по вам скучала.

— Ты очень изменилась, Тей, — Джон отложил гитару.

— Разве? — я хмыкнула. — Надеюсь, в лучшую сторону?

— По-видимому, да, — Брайан неосознанно бросил взгляд на Роджера, скрывшегося где-то за барабанной установкой.

— Я не буду вам мешать? — усевшись на диван, я подобрала под себя ноги. — Обещаю сидеть тихо.

— Конечно же не помешаешь, — мне пришлось подвинуться, чтобы Брайан смог сесть рядом. — Только это зрелище не для слабонервных.

— Интересно, почему.

— Потому что мы опаздываем с релизом уже на две недели, — Джон посмотрел на часы. — А Фред — на сорок минут.

— Дорогуша, я не опоздал. Это просто вы пришли слишком рано.

— Неужели явился? — Роджер, до этого занятый своей установкой, на секунду выглянул из-за барабанов.

— Привет, Фредди, — я закусила губу, пытаясь подавить смешок, который грозился вот-вот вырваться. Меркьюри не был одет смешно, вовсе нет, но его полосатые штаны приводили меня в какой-то нездоровый восторг.

— О, а что это ты тут делаешь? — он широко улыбнулся, приспуская очки на нос, и у меня на секунду возникло ощущение, что Фредди потреплет меня за щеку. — Впрочем, мне все понятно. Ну, располагайся, дорогуша, и наблюдай.

— Очень скромно.

— Может, мы уже начнем?

На самом деле я пришла сюда именно для того, чтобы наблюдать. А еще заражаться — у «Queen» была та самая «аура гениальности», как я про себя это называла. Анализируя свое новое окружение, я пришла к выводу, что именно она притягивала меня и к ребятам, и к Теду. Ну и лично к Роджеру, конечно — у него тоже была своя собственная «аура гениальности», к которой хотелось быть ближе. Естественная тяга к одаренным и веселым людям усиливалась еще и тем, что с ними было невероятно увлекательно (и пьяно) проводить время.

Во время сессии, прерываемой перекурами и иногда руганью, я лежала на небольшом диванчике и наблюдала со стороны. В сумке, которую я не перебирала уже два месяца, затерялся старый блокнот, в котором я лет пять назад пыталась заниматься сочинительством. Тогда мне казалось, что я была влюблена в парня на год старше меня, без пяти минут выпускника, и не нашла ничего лучше, чем написать об этом что-то вроде песни. Именно «что-то вроде», потому что материал получился в итоге никуда негодный, но сейчас, зараженная творческим вдохновением, витавшим в воздухе, я решила ее переписать.

Опыта у меня не было практически никакого, не считая каких-то каракулей и отрывков в разных записных книжках. Ежедневник, который я метнула в порыве странной ярости в Джорджа, был потерян для меня навсегда, но там, кажется, были лишь плотные графики и разные планы без намека на творчество. Спасало и успокаивало лишь то, что я вновь могла бы сымитировать кого-то, как я делала это для Себастьяна в клубе и для Теда во время фотосессий. Притворяться было куда проще, потому что сама по себе я не так уж и много представляла. И вот, строки сложились сами собой:

«Я слышала, что тебе нравятся плохие девочки,

Дорогой, это правда?..»

* * *

Да, «Queen» были гениями чистой воды. Угнетала ли меня мысль о том, что несколько лет назад я прекратила свою музыкальную карьеру из-за нежелания имитировать кого бы то ни было, а сейчас занималась по сути тем же самым? Немного. Желания думать об этом у меня было так же мало, как денег в жестяной коробочке-копилке под кроватью. Радовало одно — Тед уже заплатил мне, и за учебу беспокоиться не приходилось.

Возле самого дома меня застал какой-то ступор. Окна в квартире горели, значит, там кто-то был. Мишель или Эдди? Или оба? В этот раз сбежать к Роджеру было невозможно — он собирался оставаться в студии до глубокой ночи, и даже если бы я отправилась к нему домой, то избегала бы своего брата, которого не видела уже почти два года. Вздохнув, я поплелась наверх.

Знакомый запах затхлости на лестничной клетке смешивался с мокрой пылью, придавая этому подъезду особенный шарм полупритона. Утрированно, зато близко к правде.

Первое, что меня поразило в квартире — это порядок. Полы были чистыми, воздух в квартире благоухал свежестью и какой-то вкусной и горячей едой. Мой живот, с самого утра не получавший больше вареного яйца и сэндвича (кофе и сигареты я не считала) тут же издал звук, на который вполне могли бы откликнуться киты, если бы они тут были. В гостиной работал телевизор, и я первым делом направилась туда.

— Привет, — я не удержалась и обняла лежавшего на диване Эдди сзади за шею.

— Привет, — он слегка сжал мои пальцы. — Ты не предупредила меня, что живешь с подругой.

— Мишель здесь? — хорошо, что Эдди не видел выражения моего лица. Я закусила губу и выпрямилась.

— Да, — Эдди сел и взлохматил волосы. — Мы познакомились с ней, когда я вернулся утром. Перемыла все полы и все перестирала… в общем-то, хорошая девушка. Только очень удивилась, увидев меня.

— Да, — я вздохнула, — она замечательная.

Избегать встречи с ней было бы глупо, я понимала это слишком хорошо, но и подходящих слов у меня не было. Что я ей должна была сказать? «Извини»? Но за что «извини»? За то, что я любила другого человека? За то, что влюбила в себя? Конечно, это был бред, но придумать что-то иное у меня не выходило. В конце концов решив импровизировать по ходу дела и дав себе зарок не разрыдаться, я остановилась на пороге кухни, наблюдая, как Мишель вытаскивала из духовки открытый фруктовый пирог.

— Привет, — тактика игнорирования проблемы была выбрана мною инстинктивно, мозг как будто хотел обезопасить себя заранее. По телу Мишель от моего голоса как будто прошла какая-то судорога, но она тут же взяла себя в руки и повернулась.

— Привет, — она выглядела непривычно домашней: густые волосы были убраны под платок, но одна непослушная прядь все равно выбивалась. Фартук был местами испачкан в муке, но сама Мишель выглядела удивительно… опрятной. Как будто ее отдавали в починку — ничего общего с той отчаявшейся девушкой, объяснявшейся мне вчера в любви, не было. — Будешь?

Она кивнула на пирог, который до сих держала в руках с помощью прихваток.

— Буду.

Я прикрыла дверь и села на обшарпанный табурет. Никаких моих фотографий на стене уже не было, от вчерашних воспоминаний неприятно засосало под ложечкой. Мишель водрузила пирог на подставку и, освободив его от разъемной формы, тут же ловко разрезала и положила кусок на тарелку. Нежный крем тут же начал растекаться, распространяя вокруг себя сладковатый аромат слегка переспелых, а потому крайне сочных персиков.

— Ему бы немного остыть, — Мишель налила две чашки чая и тоже села, — но и сейчас он тоже должен быть вкусным.

Мысли роились в моей голове, и я отхлебнула чая, пытаясь унять нервную сухость во рту. Как она может вести себя так, будто вчера ничего не было?

— Пирог замечательный.

Мне было трудно выносить взгляд Мишель. Каждую секунду я думала о нашем вчерашнем поцелуе — вернее, о ее поцелуе, потому что я так на него и не ответила. Мне не хотелось терять Мишель, но начать этот трудный разговор все же пришлось.

— Мишель, — я отложила ложечку в сторону. — Ты не думаешь, что нам нужно поговорить?

Она смотрела на свои сложенные на колени руки, и у меня было такое чувство, словно я била хромую собаку.

— Да… нам определенно нужно поговорить, Тей.

Передо мной была какая-то другая Мишель, не та, с которой я познакомилась полгода назад, не та с которой делила кров последние два (или уже три?) месяца. Она была обнажена передо мной в моральном смысле, ее душа, казалось, была лишена каких-либо покровов.

— Я обдумала все то, что сказала тебе вчера, — она все еще не смотрела мне в глаза, — и пришла к выводу, что ты не несешь никакой ответственности за те чувства, которые я испытываю, и не обязана их разделять. Это только мое дело, и я прошу прощения за то, как навязчиво вчера пыталась… объясниться. Я уважаю твои чувства к Роджеру и очень хочу сохранить с тобой дружеские отношения, если это еще возможно.

Все сказанное Мишель было похоже на хорошо заученный текст, и от этого пирог чуть не встал у меня комом в горле.

— Я тебе никогда не рассказывала о своем детстве, — не дождавшись моего ответа, Мишель продолжила: — потому что оно не было таким уж счастливым. Семьи моих родителей увезли их из Испании от режима Франко еще детьми, поэтому я никогда не была на своей исторической родине, но, думаю, сохранила в себе некоторый… пыл характера. Он-то и привел к тому, что меня отдали в закрытую католическую школу для девочек в пятнадцать лет после некоторых событий… В общем-то, мои родители, как мне кажется, отказались от меня сразу же, как только я проявила свою бисексуальность, что случилось несколько раньше. Поэтому я стремилась опекать тебя, Тей, а не потому, что мне нужно было кого-то пожалеть. Я никогда не самоутверждалась за твой счет.

— Мне жаль, что с тобой все это произошло, — спонтанно протянув руку вперед, я сжала ладонь Мишель. — И на самом деле я никогда не думала всерьез, что ты меня просто жалеешь. Я всегда знала, что ты дорожишь мною.

Хотелось продолжить «как другом», но это было, разумеется, неправдой, и мы обе слишком хорошо это знали.

— Значит, ты не против, если мы продолжим дружить? Жить вместе?

— Конечно же не против! — я даже смогла улыбнуться. — Я уже не могу представить свою жизнь без тебя.

На самом деле я испытала страшное облегчение, потому что Мишель все сделала за меня. Она сама согласилась подавить в себе эти чувства, насколько возможно, и остаться мне просто другом. Мне хотелось верить, что эта схема имела право на существование, хотя и понимала, чего Мишель будет стоить видеть меня каждый день с кем-то другим. Но мой эгоизм задушил любое сочувствие, и уже через несколько минут я была убеждена, что никакая это была не любовь.

— Ты уже успела познакомиться с моим братом? — теперь, когда многое стало понятнее и проще (наверное), я ела пирог с аппетитом.

— Да, он очень милый, — смотреть на Мишель вот так, будто ничего не произошло, было непросто, но я справлялась. — И похож на тебя.

— Если бы, — я вздохнула и улыбнулась уголком губ. — Извини, что не предупредила тебя. Но приезд Эдди стал неожиданностью и для меня тоже.

— Нестрашно, — она неожиданно мягко улыбнулась. — Лучше расскажи, как у тебя дела. Мы не виделись несколько дней подряд…

Как же у меня были дела?.. В частности — неплохо. В общем-то — хуево.

Естественно, мы с Мишель не говорили о том, что я похудела до не самых аппетитных форм, что мне требовалось все больше косметики, чтобы скрыть сине-желтый оттенок кожи. Я мало спала, много курила и плохо питалась, а потому примерно каждую секунду своей жизни ощущала на задворках сознания присутствие мысли о том, что я некрасивая. Мне приходилось прикладывать очень много усилий для того, чтобы ощущать себя привлекательной: в ход шли горячие щипцы, высокие каблуки, целая куча карандашей для глаз, румян и пудры. Хотелось буквально выйти из собственного тела, но это желание возникало во мне вместе со странной страстью к демонстрации себя же. Мне хотелось, чтобы на меня смотрели, да не просто смотрели, а восхищались. Меня поразила странная болезнь, практически лихорадка, и имя ей было — непреодолимая жажда внимания, которым я так долго была обделена.

На мне был желтый хлопковый костюм, состоявший из коротких шорт и блузки с рукавами-фонариками, открывавшей тонкую полоску живота. На вечеринку к Теду я приехала в сопровождении Роджера и Мишель, но все успели уже куда-то рассредоточиться. Мне же хотелось танцевать, и я танцевала на открытой площадке, прикрыв глаза и, кажется, забыв о том, что тут был кто-то еще. Я выпила уже достаточно для того, чтобы никого и ничего не стесняться, не до такой степени, чтобы вытворять всякую дичь.

Осознанно оторвавшись ото всех (в первую очередь, конечно, от Мишель), я просто наслаждалась этим туберозным вечером. Тед заставил весь дом огромными кадками с желтыми и белыми цветами, и разношерстная толпа утопала в этом густом аромате, как мухи в меду.

Когда песня кончилась, я отошла и залпом выпила целый бокал ледяного шампанского. Оно великолепно сочеталось с красной икрой, которую подавали тут же, и мне правда казалось, что я находилась в раю. Все вокруг было какое-то золотое и хмельное, и желание уменьшить себя до микроскопических размеров на некоторое время отступило. Время от времени меня кидало из крайности в крайность, как Алису, провалившуюся в кроличью нору: в одну секунду мне хотелось стать такой маленькой, чтобы никто и никогда бы меня не потревожил, а в следующую — большой и внушительной, заметной и важной. Эти перепады настроения разрушали, но я старалась делать все для того, чтобы никто их не заметил.

— Тебе здесь нравится? — Тед взял меня под локоть и отвел в сторону, играя роль радушного хозяина.

— Как всегда великолепно, — я приподняла плечи и улыбнулась, стараясь казаться веселой и счастливой. Исполнять роль музы художника было легко, нужно было лишь постоянно радоваться и быть красивой. — И такую компанию собрать можешь только ты.

— О, да, — Тед рассмеялся и повел меня куда-то вперед. — Я коллекционирую спортсменов, рок-звезд, моделей, актрис, певиц и прочих знаменитостей, как жуков. Тот факт, что все они пьют и едят за мой счет приятно щекочет мои старческие нервы.

Я рассмеялась, отставляя пустой бокал.

— То есть, я тоже жук?

— О нет, Тей, — он покачал головой. — Ты скорее бабочка.

Мне стало не по себе от такого сравнения: я как будто физически почувствовала, как меня прикалывали к рамке.

— Твоя юность и красота меня восхищают, — Тед продолжал свои пространные размышления. — С тобой я как будто моложе. И есть в тебе что-то наивное, и одновременно порочное…

Мне вспомнилось, как Роджер говорил мне примерно то же самое. Все вокруг отмечали тот факт, что выглядела я гораздо менее порочной, чем была на самом деле. И постоянное упоминание об этом вызывало желание становиться все хуже и хуже.

Во всех лицах, которые я видела вокруг себя, мне мерещилась Мишель. Она выходила из-за угла, брала коктейль в баре, сидела на диване и болтала с гостями. Она была везде и одновременно всем. Как только я приближалась, то мираж исчезал. Было в этих полуголлюцинациях что-то болезненное, тяжелое, даже угнетающее. Я знала, что она была где-то здесь, но боялась встретиться просто до ужаса, как будто один вид Торрес жалил меня. Я не могла просто так отпустить ситуацию, мне было больно.

— Тей, — Бьюкенен выдернул меня из болезненных размышлений. — Идем, мне нужна твоя помощь.

И он повел меня куда-то вглубь дома, где уже не так была слышна музыка, а кучки гостей становились все более редкими. Наконец, мы оказались в одной из спален. Тед тут же начал шарить в ящике массивного комода, выгребая оттуда какую-то одежду. Я стояла у двери, не зная, что делать. Где-то там был Роджер и мне хотелось его найти, потому что эта темная зашторенная комната вселяла в меня нешуточную тревожность. В последнее время было очень мало вещей, которые бы ее не вселяли, но сейчас происходило нечто, отчего моя внутренняя сигнализация просто ревела.

— Тебе не нужно ничего делать, успокойся, — Тед нервно рассмеялся, высыпая на журнальный столик белый порошок. — Просто проследи, чтобы я не откинулся. И все.

— Тед, тебе нельзя, — я прекрасно знала, что у него был диабет, да и куча других сопутствующих заболеваний, и нешуточно испугалась возможной смерти.

— Извини, детка, но я больше не могу терпеть.

Он очень быстро вдохнул кокаин и тут же откинулся в кресле. Глаза его были полузакрыты, руки напряжены, и его зависимость предстала передо мной в самом уродливом свете из возможных. К горлу подступила тошнота.

— И что мне делать, если ты начнешь умирать?

— Кричать, звать на помощь, все такое…

Во мне боролись два чувства: отвращения и долга. Как оказалось, смотреть на то, как другой человек попадал под кайф было не то же самое, что его получать. Зрелище оказалось не из приятных, но я не могла бросить Теда — он был уже немолод и болен, а мое осуждение не спасло бы его от возможной остановки сердца или инсульта. Секунды тянулись, словно вечность, в любой момент я была готова к тому, что он начнет задыхаться, или наоборот перестанет дышать. Страх сковал мое тело, а потому я не могла поддаться инстинктивному желанию уйти. Постепенно Тед начал приходить в себя и через несколько минут встал как ни в чем не бывало.

— В этот раз пронесло, — он провел огромной ладонью по лицу. — Пойдем, детка.

— В следующий раз может не повезти.

— Я уже на той стадии, когда страха смерти просто нет, Тейлор.

Было что-то отчаянное в том, как он это произнес, и я сломалась. Меня переполнял жгучий стыд за образ жизни, который я вела, за компанию, в которой находилась. Еще несколько месяцев назад я была другой, а сейчас почему-то скучала по однообразию дней. И этот стыд бежал по моим венам, лопал сосуды, вызывая головную боль, от которой раскалывался череп. Хотелось просто молча уйти. В одну секунду я возненавидела все то, чем стала, а желание сделать больно самой же себе стало почти невыносимым.

— Тей, — в одном из коридоров на моем пути попался Роджер. — Я везде тебя ищу.

— И вот я здесь, — сухо произнесла я и, обойдя его, пошла дальше.

— Пойдем, я хочу тебя кое с кем познакомить, — Роджер попытался взять меня за руку, но я застыла, как вкопанная.

— Я не хочу, — я попыталась выдохнуть. — Поехали домой. Пожалуйста.

Делать больно Роджеру я хотела меньше всего на свете, а потому всяческими внутренними уговорами старалась держать себя в узде. Это было сложно, потому что мои глаза заволокла какая-то слепая ненависть.

— Ну, хорошо, — Роджер как-то странно на меня посмотрел, но руку отпустил. Меня захлестнула новая волна стыда, захотелось выть волком. — Поехали домой, если ты так хочешь.

— Да, я очень хочу.

— Что с тобой? — на улице он попытался взять меня за плечи, но я была в каком-то забвении. Роджер смотрел в мое лицо, пытаясь найти оправдание такому странному поведению. — Ты же не?..

— Нет! — мой голос перешел в какой-то вскрик, все тело передернуло. — Я не употребляла!

— Да что с тобой такое? — Роджеру, по-видимому, надоело со мной нянчиться. Конечно, там, на вечеринке, гораздо веселее, чем тут со мной.

Я сама не заметила, как озвучила эту глупость.

— Если хочешь, то я могу вернуться домой и одна! — к счастью, на улице никого не было, а гостям в доме не было никакого дела до того, что происходило на темной улице.

— Что ты несешь? — Роджер сделал шаг вперед, разворачивая меня лицом к нему за плечо. — В чем, блять, твоя проблема?

Продолжительное пьянство, разврат и мания величия наложили определенный отпечаток на мой характер, сделав из меня какую-то неуравновешенную истеричку. Мне хотелось разрушать и делать больно всем вокруг, чтобы они почувствовали хоть каплю того отвращения, которое испытывала я ежесекундно.

— Да нет у меня никаких проблем! — в груди как будто что-то горело, но я не затыкалась: — У меня не может быть никаких проблем! Это ты обвиняешь меня в том, что я торчу!

— Да потому что ты ведешь себя, как обдолбанная истеричка! — никогда прежде мне не удавалось вызвать у Роджера такую реакцию на себя. Впрочем, нет, один раз удавалось, но сейчас жесткий секс в чужой ванной не спас бы ситуацию. — Ты же специально меня выводишь!

— Конечно, я все делаю специально! — я подошла и ткнула пальцем ему в грудь. — И трахаюсь с тобой исключительно специально.

— Давай-ка сразу все выясним, — несмотря на то, что Роджер, очевидно, тоже выпивал и немало, из нас двоих он сохранял большую трезвость рассудка. — Ты мне сейчас прямым текстом говоришь, что тебя со мной интересует только секс? Браво, Тей, ты превзошла меня по всем фронтам.

Из глаз грозились политься злые слезы, но я еще исчерпала далеко не весь свой яд. Хотелось сделать ему еще больнее, потому что через Роджера страдала и я сама.

— Да ты вырвал из меня то признание, — я смотрела на него в упор, как будто это придавало мне значимости и храбрости. Как подсудимые громче всех кричат, что они невиновны, так и старалась убедить Роджера в том, что не любила его.

Несколько секунд Роджер тоже смотрел на меня, не мигая. Затем отошел на пару шагов назад и сказал то, что повторялось в моей голове следующие несколько дней подряд:

— Как хорошо, что мы все выяснили именно сейчас.

---

Примечания:

напоминаю о своем замечательном паблике вк: https://vk.com/club107596501

I think I'll miss you forever

Думаю, я буду скучать по тебе вечно,

Like the stars miss the sun in the morning skies

Как звезды скучают по солнцу в утренних небесах.

Late is better than never

Поздно — лучше, чем никогда.

Even if you're gone I'm gonna drive, drive

Даже если ты уйдешь, я все равно буду гнать, гнать...

Lana Del Rey — Summertime Sadness

Когда я проснулась следующим утром, то не сразу вспомнила события вчерашнего вечера. О них напоминали ощущения физической разбитости и похмелья, а еще какой-то странной тоски. Я пыталась от нее отгородиться (как и всегда), но очень скоро поняла, что от себя не убежишь.

Все утро я избегала возможной промывки мозгов от своего брата, и в этом, как ни странно, мне помогала Мишель. Точнее, ее присутствие, которое мешало Эдди напрямую спросить у меня, что же все-таки произошло на вечеринке у Теда Бьюкенена и почему я так долго сидела в ванной после того, как пришла.

Именно из-за того, как близок мне был Эдди я и не хотела с ним делиться своими переживаниями. Мне не хотелось, чтобы он видел меня с настолько плохой стороны, но и держать в себе эмоции было трудно. Я знала, что он все понимал, но продолжала молчать следующие несколько дней, делая вид, что ничего не произошло. Нарыв вскрылся лишь тогда, когда Эдди как бы невзначай бросил:

— Что-то пуделя твоего давно не видно.

В тот момент мы были в магазине и набирали продуктов на целую неделю вперед, потому что ближайшие несколько дней обещали быть загруженными — Себастьян согласился репетировать со мной в свободные дни, и мне хотелось направить все силы на совершенствование голоса и навыка выступления вообще. А еще я чувствовала, что готова и хочу работать больше, чем когда-либо. Было ли это настойчивой попыткой упрямого мозга сделать вид, что все на самом деле было нормально? Определенно. Помогало ли это? Ни капли.

— Пуделя? — я решила сыграть дурочку. — Какого еще пуделя?

Эдди даже остановил тележку, чтобы наградить меня по-настоящему говорящим взглядом. Лицо моего брата выражало одновременно и недоверие, и возмущение и что-то типа «я так и знал».

— Куда делся твой Роджер? Меня именно этот пудель интересует.

— А… — еще несколько секунд я продолжала делать вид, что выбираю, какие хлопья взять с полки, но красноречивый взгляд Эдди чувствовался буквально физически. — Мы поссорились.

Конечно, надеяться на то, что Эдди спокойно пропустит через себя эту информацию и продолжит делать покупки не приходилось. Он еще некоторое время как будто безмятежно катил тележку вперед, но затем остановился и резко повернулся ко мне.

— Он тебя обидел? — Эдди взял меня за плечи и с беспокойством наседки всматривался в лицо. — Я же предупреждал его, ну, ничего…

— Да нет же, — я убрала руки Эдди со своих плеч и пристыженно опустила взгляд. Признание себя виноватой казалось неизбежным, и все мое нутро сопротивлялось этому. — На самом деле, это я его обидела.

Мы подошли к кассе и начали выкладывать товары. Только благодаря Эдди тележка не была наполнена сплошь консервами, крупами и лапшой быстрого приготовления — иногда встречались и овощи, и даже фрукты.

— Ты? Его? — Эдди вскинул брови. — Интересно, как.

— Ты слишком хорошего мнения обо мне, братец, — я вздохнула, чувствуя, как изнутри поднимался жгучий стыд за себя. — Я наломала дров.

— Расскажешь? — Эдди расплатился за продукты и, взяв каждый по пакету, мы вышли на улицу.

— Наверное, в подробности углубляться не стоит… — я попробовала на секунду представить свои объяснения, которые даже в мыслях представлялись совершенно ужасными, что уж говорить о том, чтобы высказать их вслух. — Но я его очень обидела.

— Тогда ты должна попросить прощения, разве нет?

— Если бы это было так просто, — меня охватывал странный страх каждый раз, когда я думала об этом.

— Думаешь, он не простит, — меня поражало, как точно Эдди угадывал мои мысли.

— Да.

Некоторое время мы шли молча. Я ничего не говорила от стыда — каждый раз, когда я вспоминала о том вечере, мне становилось ужасно плохо от всего того, что я буквально вывалила на Роджера.

— Понимаешь, Эдди, — мне уже давно хотелось облегчить душу, но вот только Мишель больше не подходила на роль свободных и дружеских ушей. — Два дня назад я почувствовала себя так плохо, что мне захотелось сделать себе еще хуже. А так как это было невозможно — хуже, чем мне было тогда, быть уже не могло — я решила сделать плохо Роджеру.

— Раз он не появлялся здесь уже несколько дней, значит, у тебя получилось.

— Точно, — я невесело усмехнулась. — Я отлично справилась с этой задачей, на пять с плюсом.

— И почему тебе было плохо?

Было нелегко открываться перед Эдди, рассказывая ему только половину правды. Более того, я была уверена, что он прекрасно понимал, что я была не до конца честна с ним, но молчал и позволял открыться самостоятельно. Без какой бы то ни было силы, даже самой мягкой, Эдди почему-то заставлял меня желать рассказать ему все.

— Потому что я больше не соответствую своим собственным ожиданиям, — я пинала маленький камешек перед собой, желая как-то занять свой мозг. — Понимаешь, когда я… уходила из дома, то думала, что стану только лучше. Но я стала хуже, гораздо хуже, чем могла бы подумать. И понимание этого просто сводит меня с ума… Неужели родители были правы? Или это я не гожусь для взрослой жизни?

— А что ты понимаешь под взрослой жизнью? — тон Эдди был нейтральным, но, взглянув на него, я поняла, что он улыбался.

— Чего ты смеешься? — я толкнула его в бок, невольно начиная смеяться тоже.

— Да потому, что все то, что ты мне рассказываешь, я тоже прошел, — в ответ на мой толчок Эдди растрепал волосы на моей голове. — И так странно это осознавать. Как будто я говорю с собой из прошлого.

— То есть, ты хочешь сказать, что ты тоже первое время пил, курил и… — хотелось дополнить «спал с рок-звездой», но это было бы уже совсем-совсем слишком. — И водился не с той компанией?

— Ну, это было не совсем так, — Эдди как будто задумался. — Все-таки у меня всегда было свободы чуть больше, чем у тебя, даже в нашей семье. Но да, я чувствовал себя потерянным первые полгода, наверное. И в тебе я вижу кое-что похожее, что мне совершенно не нравится.

Что-то внутри меня хотело взбунтоваться — как это, и Эдди хочет меня переделать? Но за этой первой поспешной мыслью последовала и другая: мой брат впервые за больше, чем неделю своего пребывания в Лондоне открыто сказал, что кое-чем во мне был недоволен. Это совершенно меняло дело, потому что он не хотел меня переделать — Эдди хотел мне помочь.

— И что же тебе не нравится?

— Ты настолько стыдишься, что не замечаешь, как уничтожаешь сама же себя.

Эта мысль заставила меня резко остановиться посреди дороги, и мужчина, который шел сзади меня и, по-видимому, собиравшийся идти на обгон, чуть не налетел на меня. Эдди вовремя дернул меня в сторону, и мы отошли ближе к бордюру.

— Ты прав, — меня как будто стукнули по голове. — Ты совершенно прав…

— Понимаешь, Тей, я сейчас ни в коем случае не хочу тебя обидеть, — Эдди казался смущенным, — но от меня не могло укрыться, как сильно ты похудела и, если честно, продолжаешь худеть. Я уже видел подобное. Однажды наша эскадрилья отправилась с миссией на острова близ Малайзии, название уж не вспомню… Но мы были вынуждены задержаться там почти на месяц, и у нас был шанс в некоторой степени изучить нравы и обычаи местных жителей…

Мы продолжили движение, но уже двигались не так быстро. Я слушала Эдди с неподдельным интересом.

— Городишко, в котором нас расквартировали, был довольно тихий и паршивенький, но в один день за окнами казармы раздались ужасный шум и крики. Оказалось, что один из местных жителей (когда я говорю «местный», то подразумеваю именно коренной народ, а не англичан, оставшихся там со времен колонии) попал под воздействие амока и убил троих, пока не выбился из сил настолько, что умер сам.

— Амок? — я нахмурилась. — Что это?

— Это какое-то помешательство, под которое подпадают исключительно жители тропиков, — мы остановились перед светофором. К своему неудовольствию я поняла, что до дома осталось совсем ничего — мне хотелось поговорить с Эдди наедине как можно дольше. — Наш военный врач считает, что это влияние исключительно влажного климата, но местные говорят, что виной всему стыд. Человек начинает стыдиться и, пытаясь компенсировать свою неполноценность, впадает в подобие безумия и калечит всех вокруг себя до тех пор, пока не упадет замертво. Помочь ему невозможно — если человек впал в амок, то он непременно умрет.

— Звучит не очень-то ободряюще, — я попыталась усмехнуться, но вышло не очень.

— Это я, конечно, утрирую, — Эдди улыбнулся. — Но ты же понимаешь связь? Ты тоже стыдишься, а потому пытаешься сделать себя как можно меньше, как можно незначительнее… и тоже ранишь людей вокруг себя.

— Но я могу остановиться в любой момент, потому что на самом деле никакой амок меня никуда не гонит, — во мне вновь заговорило упорство.

— Да, ты должна остановиться. Или хотя бы замедлиться, — Эдди взял у меня пакет, чтобы я могла достать ключи из кармана. — Постарайся это сделать, Тей. И помирись со своим пуделем.

* * *

В этот же вечер я выступала в джаз-клубе «У Себа». Весь день я думала о том, что сказал мне Эдди и находила все больше поводов и возможностей помириться с Роджером. Говоря «помириться» я, конечно же, щадила собственные чувства, потому что мне нужно было просить у него прощения.

Первая часть вечера тянулась, словно бесконечность. Я старалась не давать публике повода думать, что с моим настроением было что-то не так, но это было невероятно трудно, потому что с ним и правда было что-то не то. Мне было страшно просить прощения у Роджера из-за боязни быть отвергнутой: мне казалось, что он легко мог решить, будто я такая буду всегда, и что лучше со мной не связываться. В моем понимании Тейлору не нужны были тяжелые и драматические отношения, в которые я рисковала их превратить из-за неустойчивости собственного характера. Я просто ясно понимала, что если Роджер меня отвергнет, то я совершенно точно потеряю почву под ногами.

Я решила провести время в собственной гримерке и попытаться собраться с мыслями, а не сидеть у бара, ожидая, когда какой-нибудь щедрый посетитель меня угостит. Эдди сегодня здесь не было — он отправился в министерство по каким-то неотложным делам и это тоже меня беспокоило: я боялась, что его командируют обратно на остров Святой Надежды, и что нас снова ждет разлука.

Путем приложения некоторых усилий мне удалось превратить гримерку в довольно милую комнатку с хорошим светом и мягким высоким стулом. Уже чистое зеркало украшали вырезки из киножурналов и музыкальных афиш, а в углу была приделана специальная перекладина, на которой висело несколько концертных платьев. В общем-то, я сделала все для того, чтобы здесь было как можно более приятно находиться.

Предвкушая почти двадцать минут уединения после выступления перед внушительной по моим меркам публикой, я открыла банку содовой, которая успела за это время значительно потеплеть. Сегодня мне почему-то очень хотелось смыть весь макияж, да и поскорее отправиться в постель. Для себя я уже твердо решила помириться с Роджером как можно скорее, и страх быть отверженной делал меня слабой и какой-то чересчур мягкой.

Поток моих странных мыслей нарушил настойчивый стук в дверь.

— Тейлор, — из-за двери показалась кудрявая голова Марины. — К тебе тут ухажер твой.

Роджер! Это была первая мысль, которая появилась в моей голове. Он решил пожалеть меня и пришел первым! Я была готова заплакать от досады, когда увидела, что пришел вовсе не он.

— Добрый вечер, мисс Маккуин, — в дверь протиснулся тот самый парень, отец которого покупал картины у Теда. Как же его звали… — Вы сегодня чудесно выступили, впрочем, как и всегда.

— Добрый вечер, мистер Галлахер, — мне наконец удалось вспомнить его имя, и я расплылась в притворной улыбке. — А вы постоянно ходите на мои выступления?

— Если честно, то да, — молодой человек слегка покраснел, а затем протянул мне огромную корзину с розами. — Примите от меня эти цветы в качестве скромного комплимента вашему таланту.

На его беду моя гримерка была слишком маленькой для того, чтобы вместить двоих людей и целую корзину цветов. Комнатку тут же заполнили душный аромат красных роз и какая-то странная неловкость, исходящая от этого мистера Галлахера.

— Спасибо большое, — я попыталась поставить их хоть куда-то, но места просто-напросто не было. Мне хотелось плакать от того, что пришел именно он. Необходимость в присутствии рядом Роджера стала почти жизненной — так сильно мне хотелось его видеть. — Вам, правда, не стоило.

Я слишком поздно спохватилась: эту мою неловкость он легко мог принять за кокетство, а уж вот этого мне не надо было.

— Ну что вы, — он снова покраснел, но уже, казалось, от удовольствия. — Доставить вам наслаждение мне только в радость.

Я все думала о том, откуда в нем столько напыщенной самонадеянности: то, что эти его розы были тут как слон в посудной лавке трудно было не заметить. И что я задыхалась от их аромата — тоже. Вот неловко будет, если окажется, что у меня аллергия еще и на них.

— Не позволите ли вы мне угостить вас чем-нибудь? — мне было приятно, что мистер Галлахер-младший так старался мне угодить — все-таки это немного льстило моему самолюбию. Однако я испытывала отторжение странной природы: я уже была уверена, что он был бы последним мужчиной на Земле, от которого я бы приняла ухаживания.

— Извините, мистер Галлахер…

— Вы можете называть меня просто — Гарри.

— Хорошо, Гарри, — я поймала себя на мысли, что разговаривала с ним, как с ребенком. — Но мне хочется немного отдохнуть перед второй половиной выступления.

— Тогда, может быть, я дождусь окончания вашей программы, и мы где-нибудь поужинаем?

— К сожалению, это невозможно, — мой тон начал приобретать ледяной оттенок. — Я буду очень уставшая.

— Что ж, — выражение лица молодого человека приняло оттенок какой-то странной брезгливости. — Возможно, вы измените свое мнение, Тейлор. Я оставил номер своего телефона в букете.

— Всего вам доброго.

Я закрыла за ним дверь, а через некоторое время выставила и букет в коридор, чтобы хоть немного избавиться от этого навязчивого запаха.

В груди болезненно заныло — больше всего на свете мне хотелось, чтобы здесь был Роджер. В своем воображении я уже рисовала картину того, как он в порыве ревности спускает этого Гарри с лестницы, и я прошу у него прощения. Естественно, он меня прощает, и мы уходим отсюда вместе. Все складывалось как нельзя лучше, жаль, что это было всего лишь моим разыгравшимся воображением.

Отыгрывать вторую половину задуманной программы было не легче, чем первую. Появление этого Гарри и мое абсолютное одиночество среди толпы действовали угнетающе, а потому я с особенным чувством исполнила «Другую женщину» Нины Симон. Уже отчаявшись увидеть сегодня хоть одно приятное лицо, я заметила за одним из столиков Брайана, которому один из официантов принес пива. Это меня слегка приободрило, и я сделала гитаристу знак рукой, на который он ответил кивком и улыбкой.

Я подсела к нему в очередном перерыве.

— Привет, Брай, — я заказала себе чай. — Очень рада видеть тебя здесь.

— Да, что-то проезжал мимо и захотелось тебя послушать, — Мэй стер салфеткой белоснежную пивную пену с верхней губы. — Мы почти закончили запись альбома.

— Вот как? — я закусила губу, полируя большим пальцем ручку изящной фарфоровой чашки, гадая, знал ли Брайан о том, что мы с Роджером поссорились. — Поздравляю. Надеюсь, скоро мы сможем услышать его по радио.

— Работы осталось не так уж и много, но она довольно важная, — он снова отпил пива. — Нужно все свести, заняться продакшеном… В такие моменты группа держится только на моих нервных клетках и Джона, по крайней мере, именно такое ощущение у меня складывается.

Эта фраза заставила меня улыбнуться, хотя до этого я молча смотрела в полную эрл грея чашку.

— Не хочешь спросить, как там нервные клетки Роджера? — тон у Брайана был какой-то вкрадчивый, как будто он подбирался ко мне издалека по-пластунски.

— А что не так с его нервными клетками? — я все еще не поднимала на Брайана глаз.

— Он последние несколько дней стал совсем невыносимым, — я нахмурилась, чувствуя надвигающиеся нравоучения. — Не сказать, чтобы он до этого был оплотом спокойствия, но сейчас с ним просто невозможно работать. Не знаешь, в чем дело?

Я смотрела за плечо Брайана на сцену, на которой, как назло, все еще продолжал выступать Себастьян, не давая мне возможности тихонько скрыться от Брайана.

— Тей? — Брайан заставил меня посмотреть ему в глаза.

— Мы немножко поссорились, — я выдохнула, решив во всем ему признаться.

— Боюсь себе представить, как бы он себя вел, если бы поссорились сильно, — усмехнулся Брайан, скрещивая руки на груди и откидываясь на спинку стула. — Роджер ходит злой, как черт.

Меня одновременно и трогали слова Брайана, и расстраивали. С одной стороны, переживала не только я, а с другой — подобная реакция по моему мнению уменьшала шансы на мирное восстановление отношений.

— Слушай, Тей, — Брайан снова придвинулся и наклонился над столом. — Я не привык работать миротворцем, но нам очень надо закончить этот чертов альбом, потому что у нас и так задержка в три недели. Ты уж как-нибудь помирись с ним, пожалуйста. Мы бы и без него его закончили, но, к сожалению, никто из нас не играет на барабанах.

При этих словах я не смогла сдержать улыбки. Однако руки у меня похолодели от какого-то липкого страха, хотя еще буквально час назад меня распирало от самоуверенности.

— Я его очень обидела, Брай, — я решила во всем признаться Мэю. — И не знаю, захочет ли он меня вообще видеть.

— Ты же помнишь, что у него послезавтра день рождения? — я округлила глаза. — Не помнишь? Ну так вот, он устраивает вечеринку в клубе на Пикадилли, ты должна помнить, мы там выступали не так давно… Думаю, это будет отличная возможность э-э-э… наладить ваши отношения. Тебе будет сердечно благодарна вся группа, Тей, уж поверь.

— Спасибо, что сказал, Брай, — перерыв подходил к концу, и я встала, напоследок слегка приобняв Мэя за плечо. — Я постараюсь.

* * *

Пробуждение было одним из самых тяжелых, которые мне приходилось переживать. Такое бывает, когда ложишься на рассвете, а просыпаешься после обеда: все тело как будто налилось свинцом и не желало подчиняться, оно как будто вообще не было моим. Трудно объяснить эти ощущения, но они были схожи с тем, как если бы меня переехало мусоровозом. Трижды. У меня очень сильно болела голова, и как бы я не пыталась вспомнить, при каких обстоятельствах легла вчера спать, у меня не получалось. Мозг и глаза застилала какая-то пелена, с которой я усилием воли пыталась бороться, но тщетно. Я ощущала себя чистым листом, совершенно не запятнанным какими-либо чувствами.

— Мисс? — наконец, мне удалось унять зернистость воз взгляде и, повернувшись, я увидела медсестру, устанавливавшую капельницу. Как оказалось, мне. — Мисс, вы слышите меня?

Наконец, я испытала какое-никакое чувство — изнутри начало подниматься беспокойство. Эфемерное и какое-то тонкое, как будто я еще не до конца осознавала, в каких обстоятельствах оказалась. А я и правда не осознавала — я просто не помнила, как оказалась в этой странной комнате и почему.

— Да, — мне еле удалось разлепить сухие губы, а звук, который с них сорвался, был больше похож на дребезжание старого радиоприемника. Медсестра приподняла мне голову и поднесла стакан с водой. Жадно отпив из него, я спросила: — Где я?

— Сейчас, мисс, я позову доктора.

Медсестра снова уложила меня на постель, и я почувствовала, как похолодели кончики моих пальцев. Она позовет доктора, но зачем? Я находилась в больнице? Впрочем, комната и правда была похожа на палату: исключительно белые стены, капельница и воздух, наполненный чем-то йодистым, ясно указывали на медицинское учреждение. Каждая попытка вспомнить хоть что-то вызывала у меня боль, и я решила пока не стараться воскресить события прошлого. Возможно, доктор сможет ответить на мои вопросы?

— Как хорошо, что вы пришли в себя так скоро, — деревянная дверь отворилась, и в нее вошел безобидного вида врач. Выражение лица у него было самое благодушное из возможных, он вообще был похож одновременно на всех докторов, которых я когда-либо встречала, и я не знала, как интерпретировать его эмоции. — Меня зовут доктор Грин. Как вы себя чувствуете?

— Трудно сказать, — медсестра, зашедшая вслед за доктором, помогла мне сесть на кровати. — Очень болит голова.

— Это ничего, это нормально, — доктор Грин достал из нагрудного кармана фонарик и включил его. — Давайте проверим вашу реакцию.

— Я в больнице?

— Ну, а где же еще? — весь вид доктора выражал исключительно позитивный настрой, и это немного, но все же успокаивало. — Так, зрачки реагируют нормально. А теперь следите за концом ручки.

Он поводил перед моим лицом теперь уже выключенным фонариком. Я послушно проследила за движениями рукоятки, доктор Грин с довольным видом кивнул.

— Отлично, но нужно будет провести дополнительные исследования, — он пододвинул стул ближе к кровати. — Скажите, как вас зовут?

— Тейлор Кристен Маккуин, — мой голос звучал несколько удивленно. Странный вопрос, или они не знали, кого лечили?

— Очень хорошо, — он снова кивнул. — Вы знаете, где находитесь? В смысле, город.

Я посмотрела на отворенное окно — вид за ним ничего мне не говорил.

— Возможно, в Лондоне.

— Да, так и есть, — доктор что-то записывал в маленьком блокноте. — Какой сейчас год?

— Тысяча девятьсот семьдесят шестой.

— А число? Или хотя бы месяц?

Мне понадобились некоторые усилия, чтобы ответить на этот вопрос. Мозг как будто был не мой, в том смысле, что он отчаянно сопротивлялся любым размышлениям или попыткам вызвать воспоминания. Как будто он был замененной и к тому же неисправной деталью, отказывавшейся приживаться и нормально функционировать. До это я отвечала на вопросы чисто рефлекторно, не задумываясь, а сейчас…

— Мне кажется, что апрель. Число назвать не могу.

Доктор внимательно посмотрел на меня и снова что-то записал. У меня уже были некоторые догадки, в том числе и потому, что погода за окном стояла отнюдь не апрельская.

— Доктор, я сошла с ума? Я в психушке?

— Что? — мужчина удивленно посмотрел на меня, а затем рассмеялся. — Почему вы так решили? Нет, вовсе нет. Вы попали в аварию и получили травму головы, закрытую, слава богу. Ушиб, но довольно сильный. Похоже, пострадала память, но вы не волнуйтесь, она скоро восстановится.

— И сколько же я забыла? — я растерянно смотрела на свои руки, чувствуя себя абсолютно беспомощно. Странное чувство полного опустошения заполнило грудную клетку, и мне отчаянно захотелось разрыдаться. Как будто я стала чем-то вроде инвалида, неполноценного человека. Страх и беспокойство значительно преувеличивали диагноз в моих глазах, но я еще этого не понимала.

— Похоже, примерно полгода, — он встал. — Вам нужно отдохнуть, мисс Маккуин. Я зайду к вам вечером еще раз.

— Я хочу видеть своих родителей.

— Они здесь и ждут в коридоре со вчерашнего дня, но вам пока нельзя никого видеть и тем более беспокоиться, — он разговаривал со мной вкрадчиво, как с ребенком. — Вам пока нельзя утомлять мозг, да и вообще утомляться. Но я обещаю, что приведу их к вам вечером. На самом деле вас ждет целая делегация, но попытайтесь, пожалуйста, поспать. Если хотите, то я попрошу медсестру вколоть вам снотворное.

— Не нужно, — я помотала головой. — Вы расскажете мне, что со мной произошло?

— Не сейчас, — он помотал головой. — Но я думаю, что через пару дней вы все вспомните сами. Это было бы лучше для вас.

— Обязательно приведите моих родителей, доктор Грин.

— Конечно, мисс Маккуин. А теперь отдыхайте.

Мне гораздо комфортнее было слушаться его, потому что я все еще не была уверена, что не сошла с ума. Я чувствовала себя маленьким потерянным ребенком, и мысль о том, что полгода моей жизни просто исчезли, угнетала меня. Впрочем, как и любого больного, вверившегося в руки врача, меня успокаивали слова доктора о том, что очень скоро я все вспомню, и я снова легла в постель. В конце концов, я была жива, а это уже значило очень много.

Примечания:

большая часть этой работы была вдохновлена клипом на summertime sadness. немножко летней грусти в этот осенний день в подарок.

и приятного прочтения <З

---

I am not the only traveler,

Я не единственный странник,

Who has not repaid his debt.

Который ещё не отдал свой долг.

I've been searching for a trail to follow again,

Всё это время я искал дорогу обратно к тебе,

Take me back to the night we met.

Верни меня в ту ночь, когда мы встретились.

Lord Huron — The Night We Met

Вопреки просьбе врача я не стала пытаться заснуть, да у меня бы и не получилось, несмотря на ломоту в теле. Приняв лекарства по расписанию, я осталась в палате одна и тут же принялась рассматривать себя в малюсенькое зеркало, висевшее над такой же крохотной раковиной.

На скуле черничным пятном расплылся синяк, а другая сторона лица вся была покрыта мелкими, но неглубокими порезами. Они уже успели подзатянуться и даже больше не краснели, но я все равно зашипела, когда неосторожно коснулась их дрожавшими пальцами. Да, у меня тряслись руки, какие бы усилия воли я не прилагала. Умственное напряжение причиняло мне почти физический дискомфорт, но я все же пыталась хотя бы догадаться, что потенциально могло со мной произойти. Впрочем, это было не так-то просто, особенно, когда ты просто забыл полгода своей жизни.

Тело тоже было все в синяках — где-то больших, где-то поменьше. Доктор Грин сказал, что я попала в аварию, но каким образом? Прав у меня не было, но могла ли я их получить за это время? Или, может, меня сбили?

Мне приходилось заново знакомиться с собой и в тот момент, когда ко мне пустили моих родителей и, неожиданно, Эдди. Я настолько не ожидала увидеть собственного брата, что долго не отпускала его, когда он наклонился ко мне. Ощущать ладонями его плечи, чувствовать его собственный неповторимый аромат, который пах домом, несмотря на то, что он там не был уже несколько лет, было бесценно.

— Эдди, — искренняя радость от того, что брат был так близко, вызвала у меня слезы. — Эдди…

Мне никогда не было так трудно подбирать слова, поэтому я просто смотрела в его лицо, надеюсь, что мой брат все поймет.

— Тише, тише, Тей, — он утер большими пальцами слезы с моего лица и ободряюще улыбнулся, но я видела, как на самом деле Эдди был напряжен. — Все хорошо, я здесь. И мне приятно, что ты так рада видеть меня. Снова.

— То есть, ты приехал уже давно?

Он кивнул. Я выглянула за его плечо, не отпуская рук, и с удивлением обнаружила, как пристыженно выглядели наши родители. Они как будто не осмеливались подойти к моей кровати ближе, чем на расстояние вытянутой руки, как будто боялись нарушить эту близость, возникшую между разлученными братом и сестрой.

— Я… — мысли отказывались трансформироваться в слова, рассыпаясь в моей голове, словно бусы. — Вы?..

— Доктор Грин предупредил, что тебе может быть первое время немного тяжело выражать свои мысли точно, — Эдди сел на кровать, — поэтому ты не торопись. Но да, мы пришли к тебе вместе.

— Прости нас, пожалуйста, — первым заговорил отец. Оба моих родителя выглядели на десять лет старше, чем должны были, и я только могла догадываться о том, что они пережили. — Нам пришлось почти потерять вас обоих, прежде чем понять, как сильно мы на самом деле любим вас. И нуждаемся.

— Простить? — я несколько раз удивленно моргнула. — Но за что?

Мама отвернулась, чтобы я не увидела, как она промокнула уголки глаз батистовым платком.

— Она ничего не помнит, Майкл! Что же они сделали с нашей девочкой!..

— Что я должна помнить? — я вопросительно посмотрела на Эдди, все еще не отпуская его руки.

— Ну… — он почесал затылок. — Это довольно долгая история, и я не думаю, что сейчас тебе нужно о ней думать. Доктор Грин сказал, что ты сама все скоро вспомнишь.

— Тейлор, — я никогда не видела отца настолько смущенным. — Мы принесли тебе еду и фрукты. Ты только поправляйся… и, пожалуйста, помни, что мы очень любим тебя.

— Конечно, я помню, папа, — я кивнула в знак благодарности. — Но мне становится немного страшно.

— Встречи с тобой ждет еще один человек, — тон Эдди изменился, приняв какие-то загадочные оттенки. — Ты только не пугайся, если не вспомнишь его сначала.

— Это Джордж?

— Нет, — Эдди замотал головой и встал. — Вы с Джорджем расстались.

— Вот как, — протянула я и нахмурилась. Был ощущение, будто я оказалась заперта в чужом теле, и тот, другой человек проживал мою жизнь, не считаясь с моими собственными желаниями и амбициями. — Ссора с родителями, расставание с Джорджем… какие еще сюрпризы меня ожидали?

— Поверь, их достаточно много.

Папа взял Эдди за локоть и отвел в сторону, пока мама сидела на моей кровати и без конца говорила, как она любила меня, как они все переживали, когда мой брат внезапно пришел обратно домой с такими новостями. Я слушала ее в пол-уха, стараясь уловить, о чем говорили отец и Эдди.

— Ты уверен, что им стоит видеться? — меня одновременно радовало и смущало, что они снова говорили так, будто не было той страшной ссоры. Неужели для этого мне нужно было потерять память?

— Уверен, — Эдди уверенно кивнул. — Так она все вспомнит гораздо быстрее.

Отец сжал челюсти, но кивнул. У меня даже закралась мысль о том, что не так уж он и хотел, чтобы я все вспоминала.

— Давайте дадим Тейлор немного отдохнуть, — Эдди очень ненавязчиво просил родителей на выход. — Не будем создавать толпу в палате, ей это не пойдет на пользу.

Мне снова захотелось поплакать — Эдди был моей любимой курочкой-наседкой.

— Мы придем завтра, обязательно, — мама напоследок сжала мою руку.

— Я буду ждать.

Чувства от встречи с родителями у меня были смешанные. Немножечко складывалось ощущение, что мне навешали отборной лапши, но приходилось верить всем на слово, а собственной памяти у меня пока не было.

Сразу же после того, как Эдди проводил родителей до двери, в палату практически ворвался какой-то парень. Я сначала даже немного испугалась: глаза у него были бешеные, светлые волосы находились в художественном беспорядке. Я сглотнула и вопросительно посмотрела на Эдди в поисках поддержки.

— Молодец, ты ее напугал, — только сейчас я заметила, что в руках этого парня были цветы и какой-то бумажный пакет, но он так крепко их держал, что у Эдди не сразу получилось все это у него забрать. — Я говорил тебе: езжай домой и приведи себя в порядок.

Парень что-то ответил ему, но я не услышала. Его лицо казалось мне смутно знакомым, как будто я видела его на какой-то картинке, но очень-очень давно. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, пока Эдди не вышел, оповестив нас, что он отправлялся на поиски вазы. Конечно, в больницах всегда было полно ваз.

— Не пугай ее, — он шепнул парню напоследок. — Она еще довольно слаба.

Он кивнул и сел в кресло рядом с кроватью. Мне хотелось попросить Эдди не оставлять нас наедине, но почему-то побоялась — это было бы довольно глупо, учитывая, что мы могли бы быть потенциально довольно близки с этим человеком.

— Привет, — очевидно, он очень волновался, и это чувство передавалось мне. — Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, вполне сносно, — я уложила руки на одеяло перед собой в попытке унять какое-то странное волнение.

— Ты не помнишь меня.

В этой его фразе была какая-то странная безнадежность, и на секунду мне стало очень горько. Потерять бесценные воспоминания было невероятно обидно, как будто кто-то вырезал их прямо из моей головы тупыми ножницами.

— Почему же, — меня пронзила слабая искра. — Ты Роджер, барабанщик из «Queen».

— А что еще ты обо мне помнишь? — он осмелел настолько, что пододвинул кресло ближе. Мне было одновременно и приятно, и обременительно, что я дала ему эту жалкую надежду.

— Увы, это все, — я пожала плечами. — Доктор Грин говорит, что я забыла последние полгода, и последнее, что я помню, это как я устраиваюсь в аукционный дом своего преподавателя. Мне жаль…

— Тебе не нужно сожалеть, ты же все вспомнишь, — он как будто говорил это не мне, а себе.

— Возможно, я смогу вспомнить быстрее, если ты мне немного расскажешь о том, что нас связывало… прости, связывает. Ты же не просто так пришел сюда? Думаю, мы довольно близки.

Мне приходилось собирать информацию о своей жизни буквально по крупицам, и это приводило меня в странное состояние душевной одеревенелости, а еще пугало. Конечно, моя жизнь была довольно однообразна, по крайней мере, раньше, а сейчас… Я проснулась и узнала, что у меня больше не было парня, и что полгода моей жизни просто исчезли из моей памяти.

— Я любил… — Роджер осекся, — люблю тебя.

Я застыла, так и продолжая смотреть на свои руки. По телу прошла странная дрожь, и перед глазами снова появились какие-то странные всполохи. Это ощущение трудно было описать: как будто сквозь прорези в ткани виднелись тончайшие полоски света.

— А… — мне все еще трудно было поднять на Роджера глаза, я была смущена, — а я тебя… любила?

— Мне кажется, что нет.

В этот момент я посмотрела на него. У Роджера было странное выражение разочарования и какой-то мольбы на лице. В груди странно заныло, внутри меня поднималось что-то вроде возмущения и будто протест, но никаких всполохов воспоминаний больше не было.

— А мне кажется, что ты ошибаешься.

Этот наш разговор с Роджером стал моим первым шагом к тому, чтобы начать распутывать клубок воспоминаний полугодовой давности. Эдди не был против нашего общения и говорил, что если я буду видеть его каждый день, то вернее и быстрее всего верну себе утраченную память. Сначала я смущалась и даже просила своего брата не оставлять нас наедине — он смеялся, но просьбу мою исправно выполнял. Впрочем, было в присутствии рядом Роджера нечто успокаивающее, и я все больше убеждалась, что связывало нас гораздо больше, чем он мне рассказывал.

И все же именно брат был для меня главной опорой и поддержкой в это странное и непростое время. Родители тоже были рядом, но между нами встала стена стыда, природа которой была мне непонятной, но я как будто изнутри чувствовала неладное. Это было странное ощущение, и временами я укоряла себя в несправедливом отношении к ним, но также было понимание того, что, возможно, за эти полгода они могли сделать со мной то же самое, что и с Эдди.

Доктор Грин запрещал рассказывать мне о моей жизни что-то конкретное, говоря, что это может травмировать неподготовленный мозг, и что я должна была непременно все вспомнить сама. Впрочем, также он говорил мне, что с физической точки зрения со мной все было в абсолютном порядке — особых травм я не получила, а те, что были, заживали. Однако спустя неделю память не вернулась, и через десять дней тоже.

— С физической точки зрения с вами все абсолютно нормально, мисс Маккуин, — перед доктором были разложены мои анализы и много-много разных исследований. — И я пока не вижу объективных причин для того, чтобы ваша память не восстановилась в самые короткие сроки. Возможно, перед аварией вы пережили какие-то нервные потрясения...

— Я еще не могу вернуться домой? — с надеждой спросила.

— Я бы настоятельно рекомендовал остаться вам здесь до конца недели, — у доктора Грина был очень пытливый взгляд, особенно из-под очков, которого я смущалась. — Лучше будет, если память вернется к вам именно в наших стенах. Возможно, после вам понадобится дополнительная помощь.

— Скажите, доктор, — я сминала и тотчас расправляла ткань светлой юбки, пытаясь унять нервное напряжение, — а может так случиться, что… память не вернется вовсе?

— Может, — он кивнул, и я шумно выдохнула, в глубине души надеясь не найти подтверждения своим самым страшным надеждам. — Но, скорее всего, вы все вспомните в самое ближайшее время. Природа амнезии еще не изучена, бывало, что люди вспоминали все в самый неожиданный момент… Постарайтесь окружить себя вещами и людьми, которые были рядом с вами последние полгода. Думаю, ваш брат сможет вам в этом помочь.

В палату я вернулась расстроенная. Несмотря на то, что со мной постоянно были брат, родители и довольно часто Роджер, мне жутко хотелось вернуться домой. Я невероятно устала от духоты больницы, от гнетущей атмосферы физических страданий, которой она была наполнена. Мне было невыносимо здесь находиться.

В тот самый момент, когда я сидела на подоконнике и грустно смотрела на течение жизни за пределами больничного забора, раздался стук в дверь. Я сразу поняла, что это были не медсестры и не мой брат — они стучали только для вида, а заходили сразу, но все же ответила:

— Войдите.

Это был Роджер. Я постаралась подавить свой вздох разочарования — сейчас я бы предпочла видеть Эдди.

— Привет, — он поднял солнцезащитные очки и посмотрел на меня с плохо скрываемой надеждой. Я уже давно заметила, что каждый раз, когда он видел меня, то пытался понять, вспомнила ли я хоть что-то. Увы, сегодня мне его порадовать было нечем — память все еще была чиста, как лист.

— Привет, — я спрыгнула с подоконника. — А что это у тебя такое?

— Иногда мне кажется, что ты только притворяешься, что потеряла память, — он язвил, пытаясь скрыть разочарование, но я на него не злилась — кто знает, как бы я чувствовала себя на его месте.

— И все же? — я подошла к нему и почувствовала, что должна была сделать что-то еще, например, поцеловать Роджера в щеку, но тело, забыв все напрочь, одеревенело и не позволило мне сделать хоть шаг ближе от смущения.

— Ну, открой и узнаешь.

Он сел на стул и снял солнцезащитные очки окончательно, отдав мне на растерзание внушительных размеров бумажный пакет.

— Роджер, — протянула я, не скрывая своего удовольствия и улыбки. — Это мои самые любимые пирожные.

— Я знаю.

Я тут же прикусила язык. Обычно я старалась мысленно фильтровать каждое свое слово, особенно сейчас, когда в моем мозгу не доставало такого большого куска времени, но это не всегда было просто. Сейчас Роджер был для меня просто… Роджером. Просто парнем, который приходил меня навещать в больнице, и которого я знала так же мало, как и булочника на своей улице.

— И что, ты съешь все прямо так? Даже без чая?

— Совершенно верно, — я улыбнулась, поддевая указательным пальцем немного крема с малинового тарта и слизывая его. — Не хочу, чтобы он перебивал вкус. Будешь?

— Это все для тебя.

— Но мне хочется поделиться.

Я подвинулась на кровати, скинув теннисные туфли и подбирая под себя ноги. Как бы я ни была смущена, пирожные были невероятно вкусными. Роджер сел рядом и взял сливочный эклер. Между нами повисла странная пауза, и я не знала, как ее следовало разбить.

— Расскажи мне что-нибудь.

Роджер удивленно на меня посмотрел.

— Что, например?

— Ну, не знаю, — я пожала плечами. — Кто мы друг другу, например. Доктор Грин считает, что будет лучше, если я все вспомню сама, но я так не думаю.

— Тебя мучает отсутствие памяти?

— Если честно, то да, — я доела малиновый тарт и, вытащив из пакета продолговатую картонную коробочку, потянула ленту и вытащила розовое миндальное пирожное.

— По тебе не скажешь, — У Роджера была своеобразная усмешка: он смотрел как бы сверху вниз, но не высокомерно, а… сексуально. Пирожное тут же встало поперек горла. Испугавшись собственных мыслей, я отвела взгляд.

— Ну, не могу же громко и постоянно от этого страдать, — любой мой разговор с Роджером был похож на повторяющееся кино, которое я смотрела в глубоком детстве. Воспоминания будто пытались пробиться через мембрану, но что-то их сдерживало. — Хотя, признаюсь, это доставляет мне дискомфорт.

— Даже со мной? — на верхней губе Роджера осталось немного ванильного крема, из-за чего выглядел он довольно забавно.

— Особенно с тобой.

Глупый получился ответ. Вообще, довольно часто мои разговоры с Роджером совершенно невольно переходили в заигрывания, я сама удивлялась, как это происходило. Внезапно стало как-то очень тихо, а еще я поняла, что не могла перестать смотреть на его лицо. Это было странно, сердце гулко билось, и я сжимала и разжимала подол юбки, пытаясь не затеряться в этом мгновении.

— Ты даже не представляешь, как трудно мне разговаривать с той Тейлор, с которой я только познакомился, — Роджер разбил тишину первым. — Особенно после той Тейлор, которую я полюбил.

— Я просила тебя не говорить о любви, — я нахмурилась и встала. Это было одним из условий, при котором я разрешала ему приходить в больницу. — Ты обещал. И неужели новая Тейлор настолько уж лучше старой?

— А что мне тебе говорить, если ты спрашиваешь, что нас связывало? — он тоже встал, и я не могла не заметить, как повысился его голос. — Если я люблю тебя, и ты была и остаешься моей девушкой?

— Потому что я не помню, что я люблю тебя, — я схватилась за голову. Теперь меня было довольно легко вывести из равновесия, и я сваливала это на повышенную нервозность, хотя прекрасно понимала, что это легко могли бы быть и просто капризы. — Потому что я не помню тебя, Роджер.

— Да боже мой! — он всплеснул руками. — Поверь, тебе будет стыдно за эти слова, когда ты все вспомнишь.

— Да, возможно, — я постаралась успокоиться. — Но ты не понимаешь, как тяжело мне сейчас. Тем более, что на подсознательном уровне я чувствую, что нас с тобой что-то связывает, но от этого ни капли не легче. Мой мозг считает тебя чужим человеком, а я не знаю, как переубедить его. Это разрывает и мучает меня. Но больше всего я боюсь, что вообще ничего не вспомню.

Несколько секунд Роджер внимательно смотрел на меня, а потом твердо произнес:

— Поехали. Нужно восстановить твою память любой ценой.

— Куда это ты меня ведешь? — я только и успела, что схватить свою сумочку перед тем, как Роджер довольно жестким движением взял меня за руку.

— Это больше не может так продолжаться, — мы спустились на первый этаж и вышли во двор больницы. — Ты либо все вспоминаешь сегодня, либо…

— Либо что?

— Либо я прямо по дням рассказываю тебе, как все было. Мне нужна прежняя Тейлор.

— Мне уже очень страшно, — я с нескрываемой опаской села на переднее сиденье «Альфа-Ромео» Роджера. — Судя по тому, с каким лицом говорят о моем прошлом окружающие, то там произошло нечто. Просто нечто.

Роджер лишь улыбнулся, но ничего не сказал по этому поводу — лишь протянул мне солнцезащитные очки.

— Зачем они мне? — и все-таки я надела их.

— Потому что ты постоянно «заимствовала», — Роджер изобразил в воздухе кавычки, — мои очки. И не возвращала. Точнее, они просто исчезали в один момент.

— Не может такого быть, — я фыркнула. — Надо было просто следить за своими вещами.

— Еще как может, — Роджер выехал с парковки на дорогу. — И кстати, ты говорила мне то же самое.

— Тогда будем считать, что первый шаг к восстановлению воспоминаний сделан.

Мне правда хотелось спокойно усидеть на месте, но мысли в голове роились с космической скоростью, заставляя меня елозить по сиденью и размышлять. Украдкой я смотрела на Роджера, думая, что, вообще-то, девица я, судя по всему, была не промах, по крайней мере, последние шесть месяцев. Мысль о том, что мы с Джорджем расстались, угнетала меня только первые три дня, а потом Эдди рассказал мне, что тот мне изменил — и грусть тут же как рукой сняло. А Роджер был… симпатичным. Даже очень. И он мне нравился даже сейчас, но более того: я чувствовала, что у нас с ним была какая-то особая связь. Меня тянуло к нему, как магнитом, несмотря на то, что мозг кричал остановиться, мол, я его не помню и, соответственно, не знаю. Но более всего меня занимала мысль о том, как я могла решиться на отношения с ним — мы были совершенно разными, между нами была семилетняя разница в возрасте и, кроме того, он был рок-звездой…

— О чем думаешь? — на светофоре нам пришлось остановиться, и Роджер повернулся ко мне. — У тебя такое лицо, будто ты логарифмы решаешь в уме.

— Я думаю о том, почему я начала встречаться именно с тобой, — я решила быть с ним честной. В конце концов, может быть именно эта честность и сыграет главную роль в том, чтобы я все вспомнила. — Не то, чтобы у меня были прям толпы поклонников, но просто… почему?

— Ну, знаешь, сначала мы с тобой переспали пару-тройку раз, — он снова усмехнулся, но уже смотря на дорогу. — А потом как-то закрутилось-завертелось… Но, вообще-то, ты сначала не очень-то хотела становиться моей девушкой. И для наших отношений слово «встречаться» не особо подходит.

— Это почему? — я все еще была в шоке от того, что он мне рассказал, но старалась этого особо не показывать.

— Потому что у нас как-то даже свиданий особо не было, но зато у нас был офигенный секс. Мне сейчас трудно все это объяснить, потому что это будет похоже на какие-то бредни, так что придется тебе постараться все вспомнить самой.

Я была чудовищно смущена и шокирована. Нет, я не могла так себя вести, не могла так распуститься… Я же даже позже девяти часов домой не возвращалась, а тут просыпаюсь — и у меня парень рок-звезда. Впрочем, распуститься ли? Монахом я не была и обет невинности не давала... И все равно мне было трудно принять и уложить в голове все то, что мне сказал Роджер.

— Что ж, у тебя есть шанс отвести меня на свидание сейчас, мы как раз проезжаем мимо кинотеатра.

Роджер послушно остановил машину.

Сегодня показывали фильм «Человек, который упал на Землю» с Дэвидом Боуи, и Роджер, конечно же, взял билеты на последний ряд. Время было не самое ходовое — три часа дня, поэтому в зале кроме нас находились еще только две пары.

— Ты расстроилась из-за того, что я тебе рассказал?

Роджер купил мне огромное ведро попкорна и у меня был шанс подавиться им, чтобы не отвечать на этот меткий вопрос, но я снова предпочла быть честной.

— Немного, — мне пришлось склониться к нему, чтобы говорить тихо и никому не мешать. — Для меня это… дико.

— Извини, я не подумал… мне стоило преподнести это как-то по-другому, но мне показалось, что ты была уже достаточно готова.

Некоторое время мы сидели молча, и я честно пыталась вникнуть в происходящее на экране, что было не так уж просто из-за странного стыда, пожиравшего меня изнутри.

— Может, я просто тебе уже не нравлюсь?

— Не понимаю, — я нахмурилась.

— Ну, просто ты выглядела действительно расстроенной, когда я тебе все рассказал.

— Для меня это было шоком, — лицо Роджера находилось совсем близко от моего, настолько близко, что я могла разглядеть каждую ресничку. — Просто представь: ты просыпаешься, а тебе говорят: «Роджер, я твоя девушка, а отношения наши начались с того, что мы переспали пару-тройку раз».

— Я бы только обрадовался, если бы ты мне сказала такое, — он широко улыбнулся этой своей улыбочкой, и я мучительно покраснела. Впрочем, в темноте ему этого не было видно.

Кто-то с передних рядов обернулся на нас и многозначительно шикнул, так что нам пришлось замолчать на некоторое время.

— И все же, — Роджер не переставал меня доставать, — дело во мне?

— Нет, не в тебе, — мне снова пришлось к нему склониться. — Иногда мне вообще кажется, что, может, мне стоит тебя поцеловать, и я все вспомню. А иногда…

— И что же тебя останавливает? Трусишь?

Некоторое время я смотрела на него широко раскрытыми глазами и думала. Что меня останавливало? По существу, ничего, особенно учитывая тот факт, что Роджер и правда был моим парнем, даже Эдди так говорил. Но мне было чертовски трудно — я ничего этого не помнила. И это его «трусишь?»! Я вообще не боялась! Ни капли! Наверное, он специально это сказал, решив взять меня на слабо. И все же я потянулась к нему и поцеловала, с новой силой ощущая карамель от попкорна, покрывавшую мои губы. Странное ощущение легкости с примесью страха наполнило меня снизу доверху, кружа голову и взрывая под веками фейерверки. Роджер притянул меня еще ближе за предплечья, мне даже пришлось приподняться, опираясь голыми коленями о сиденье. Поцелуй вышел влажным и неожиданно страстным, я чувствовала себя словно неопытная школьница рядом с Роджером, и это смущало. Красная, задыхающаяся и взъерошенная, я села обратно, облизывая припухшие губы.

— Ну, что?

— Ничего.

У Роджера странно блестели глаза. Мне не хотелось его разочаровывать, но ничего, кроме ощущения чего-то давнего у меня не было. Обнадежить нас обоих было решительно нечем.

Некоторое время мы сидели в молчании, нарушаемом лишь хрустом моего попкорна. Я пыталась заесть им неловкость — выходило слабо, да он уже и заканчивался.

— Может, еще раз попробуем? — раздалось над моим ухом через несколько минут.

— Нет.

— Уверена? В этот раз точно получится, я уверен.

Я повернулась к Роджеру со скептически поднятой бровью. Он улыбался, закусив губу, чтобы не рассмеяться.

— Это все очень напоминает мне сцену из фильма в «Джазе только девушки»…

В этот момент я застыла, глядя куда-то мимо Роджера. В моем мозгу как будто зашевелилась застарелая шестеренка, от вращения которой в моей голове вновь возникли те самые всполохи. Слабые воспоминания, за хвосты которых я пыталась зацепиться.

— Тей? — Роджер взял меня за руку, возвращая обратно в реальность. — С тобой все нормально?

— Да, да, — я несколько раз моргнула, переводя взгляд на Роджера. — Я кое-что вспомнила… Как будто сон…

— Что ты вспомнила? — Роджер более настойчиво всматривался в мое лицо, между бровей у него залегла складка.

— Я в варьете, певица исполняет песни Мэрилин Монро, — на несколько мгновений я перевела взгляд на экран. Нить сюжета уже давно была для меня потеряна. — И там был ты…

Жгучее смущение заполнило меня с ног до головы, голова, кажется, даже загудела от такого прилива крови. Момент, который встал у меня перед глазами, был слишком интимным, слишком… мне было трудно описать, каким именно он был. Но я все четче понимала характер отношений, которые связывали меня и Роджера.

— Что было дальше? — Роджер хотел услышать, что я все вспомнила, или хотя бы часть, но я вжалась в кресло. Это был огромный спектр эмоций, и я пыталась пережить его с наименьшим уроном для своей нервной системы и гордости. Если это была лишь часть той страсти, которой я жила, то полная ее сила сожжет меня, испепелит дотла. Я смотрела на Роджера и понимала, что уже сейчас любила его.

— Ничего, — я сглотнула вязкую слюну. Пальцы Роджера ощущались огненным кольцом вокруг моего запястья, мне хотелось обхватить их в ответ, но в попытке размазать свои чувства как можно более тонким слоем я заставляла себя быть сдержанной. — Дальше — ничего.

Оставшееся время я не могла думать ни о Дэвиде Боуи, ни о фильме. Роджер, видимо, решил, что давил на меня слишком сильно, а потому больше не пытался подтолкнуть меня к тому, чтобы я воскрешала в своей памяти отдельные фрагменты прошедших шести месяцев. С одной стороны, я была благодарна ему за это — даже такое короткое воспоминание утомило меня, истончив ту прослойку устойчивости, которую мне удалось нарастить в больнице.

— Куда мы едем дальше? — время уже шло к вечеру, и закатное солнце отражалось в сотнях окон близлежащих домов.

— Тебе фильм-то хоть понравился? — Роджер смотрел на меня странно, с каким-то разочарованием.

— Да, мне нравится Дэвид Боуи, — этим вечером мне как раз очень пригодились очки Роджера, и я надела их, преодолевая странное желание закинуть ноги на приборную панель. И откуда оно только взялось?

— Когда-нибудь мы запишем с ним песню.

— Звучит, как шутка.

— Я говорю абсолютно серьезно, — мне нравилось смотреть на Роджера, но делать это прямо мне было все еще как-то боязно и стыдно. — Вот увидишь, я прав.

Наверное, именно это люди и называют любовью с первого взгляда, когда ты почти не знаешь человека, но готов провести с ним всю жизнь. Конечно, мой случай был особенным, но с того нашего разговора в палате днем и до моего теперешнего состояния был проделан такой огромный путь, что проще было бы сказать, что я стала другим человеком. И пусть моя память восстановилась далеко не полностью, но сердце уже знало, что к чему. Я все еще не выказывала своих чувств напрямую, боясь, что все-таки ошибалась, но больше не сопротивлялась тому восхищению, которое испытывала рядом с Роджером. Это было странное ощущение — любовь к пока еще чужому человеку.

— Ты привез меня в бар? — вывеска «Герцога Аргайла» покосилась, к тому же, у нее не горели последние две буквы.

— Это не просто бар, — Роджер открыл передо мной дверь. — Здесь произошло довольно много важных встреч и вещей, и я подумал, что ты, возможно, сможешь здесь что-то вспомнить. И к тому же, мы с тобой здесь впервые поцеловались, так что, может быть…

— Ты не похож на романтика, и я приятно удивлена, — я невольно улыбнулась. Роджер заставлял меня чувствовать себя важной и особенной без, казалось бы, приложения каких бы то ни было усилий.

— Чего только не сделаешь ради того, чтобы ты все вспомнила.

— А мои воспоминания принесут мне радость? — мы сели за дальний столик. В целом, здесь было мило, хоть и довольно много шумных и пьяных людей. Впрочем, скоро я пришла к выводу, что «Герцог Аргайл» был усредненным английским баром, не лучше, но и не хуже.

— Мне трудно ответить на этот вопрос, если честно, — Роджеру пришлось прерваться, чтобы сделать заказ. — Но хорошего было много. Мне кажется.

Он говорил неуверенно, и это поселило в моей душе сомнение. Слишком все сегодня было хорошо для того, чтобы быть исключительной правдой, и я стала бояться восстановления памяти, потому что ясно поняла, что без взлетов не бывало падений.

— Но я была счастлива с тобой?

Роджер был похож на парня, которого трудно смутить, но мне это удалось. Было видно, что он растерялся и пытался найти подходящие слова, а поэтому избегал смотреть мне в глаза.

— Я хочу думать, что да, — он достал сигареты. — Но… ты довольно непростая девушка. Я никогда не мог знать наверняка, о чем ты думала и, если честно, то за несколько дней до аварии я был убежден, что ты меня не любила.

Поддавшись какому-то необъяснимому порыву, я протянула руку вперед и сплела наши пальцы. Бар был совершенно не романтичным местом, но я чувствовала потребность в сближении с Роджером, пусть и таком символическом.

— А как ты думаешь сейчас?

Сигаретный дым внезапно подействовал на меня, как наркотик. Уже несколько дней я испытывала странное желание получить что-то, а что — не знала. А теперь поняла — за эти полгода я научилась курить. Без спроса вытащив у Роджера из пачки сигарету, я жестом попросила его прикурить.

Нас прервала девушка-официант, принесшая пиво для Роджера и коктейль на вишневом ликере для меня. Я тут же отпила чуть ли не половину, не в силах удержаться. На деревянном подносе кроме огромного и жирного сэндвича лежала целая куча картошки-фри, порубленная так крупно, как будто ее стругал дровосек.

— Мне хочется думать, что я ошибался, — вокруг глаз Роджера собрались мелкие морщинки, и мне нравилась эта его улыбка. — Но ты сейчас такая покладистая, и это непривычно. Будет интересно на тебя посмотреть, когда ты все вспомнишь.

Я уверена, что Роджер не хотел, чтобы его слова были пророческими исключительно в плохом смысле. Но гора жареной картошки была навалена на старую газету, и мой взгляд зацепился за собственное имя в тексте статьи.

Аккуратно вытащив сложенную в несколько раз страницу, я принялась читать. Роджер в это время был слишком занят своим пивом и выступлением какой-то группы и не видел, чем я занималась. Заголовок гласил: «Смертельная авария в центре Лондона».

— Роджер… — голос до такой степени ослаб, что у меня даже не сразу получилось привлечь его внимание. — Роджер…

«Смертельная авария в центре Лондона! Предварительно, водительница не справилась с управлением, в результате чего минивен фирмы «Фольксваген» влетел в дерево…»

Эта маленькая заметка в криминальной сводке ежедневной газеты перевернула мое сознание с ног на голову. До этого воспоминания возвращались постепенно, примерно как медленно распускающийся цветок, и не причиняли боли. Но сейчас воздух просто исчез из моих легких — я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Меня сносило лавиной боли, страшный жар мигрени сжимал мне виски, и я застыла. Весь мир замер для меня, замолчал.

«Водительница скончалась на месте. Ею оказалась студентка Голдсмитс Мишель Торрес, просим ее родных и близких в самое ближайшее время связаться с полиций. Девушка в пассажирском кресле доставлена с немногочисленными травмами, но без сознания, в больницу. В ней опознали Тейлор Маккуин, студентку того же колледжа…»

Я не запомнила, как Роджер вывел меня из бара и усадил на заднее сиденье автомобиля. Хрипя и пытаясь вдохнуть, я хлопала глазами, пытаясь хотя бы для себя ответить на вопрос, почему мне было так больно.

В какой-то момент я просто оказалась на коленях у Роджера, прижатой к его груди так, как будто мне грозила смертельная опасность. Я вымочила в слезах весь воротник его рубашки, пытаясь унять истерику. Ощущение невосполнимой потери заставляло меня прижиматься к Роджеру так близко, будто я пыталась закрыться от всего мира, закрыться от этой чудовищной реальности. Это было мучительное восстановление, и я даже не предполагала, что может быть так больно.

— Ты все вспомнила.

Я судорожно закивала в ответ, продолжая прижиматься к его плечу. Не было более безопасного места в этом мире, чем на коленях у Роджера, в его «Альфа-Ромео», но мне все еще было страшно. Настолько страшно, что тело то и дело вздрагивало, будто меня пробивали разряды тока. Роджер провел ладонью по моим волосам, пытаясь успокоить, но продолжал молчать.

Он не произносил ни слова, лишь гладил меня по голове, плечам, бедру. В этих прикосновениях не было ни капли пошлости, наоборот, с каждой минутой я все больше расслаблялась и всхлипывала все меньше, рассеивая эту невыносимую тьму в своей голове.

— То, что со мной произошло, ужасно.

До этого момента я не так уж часто становилась объектом нежности от Роджера, точнее, вообще никогда, но сейчас он был ласков со мной, как никогда прежде. Делало ли это боль утраты меньше? К сожалению, нет.

— Мишель мертва? — внутри меня жила еще какая-то надежда на то, что газеты ошибались, что она на самом деле тоже где-то восстанавливалась, поэтому мы не виделись все эти десять дней. В моем сознании она не могла умереть не после всего того, что мы с ней пережили. И не такой смертью, более всего походившей на самоубийство.

— Мне жаль, — у меня хватило сил посмотреть Роджеру в глаза. Для меня было загадкой, сколько времени прошло за время моей истерики, но бархат ночи уже успел опуститься на город. Так было на самом деле легче и менее страшно.

— Это была не случайность.

— Что ты имеешь ввиду? — Роджер нахмурился и настойчиво посмотрел мне в глаза. — Мишель же просто не справилась с управлением…

— Она любила меня, и это разбило ей сердце, — я вновь прижалась к его плечу, пытаясь не дать голосу сорваться. — Я не могла разделить ее чувства ни в коем случае, потому что… потому что… люблю тебя.

Мне понадобилась пауза, чтобы собраться с мыслями. Пережитое отзывалось болезненным эхом, и я просто не знала, как продолжить. Роджер молчал, дожидаясь, пока я продолжу сама, без всякого давления.

— В общем, после того, как мы с тобой поссорились, Брайан пришел ко мне на работу и попросил скорее помириться, потому что у вас совсем скоро выходит альбом, — на этом моменте Роджер усмехнулся, но прижал меня чуть ближе. — Мы с Мишель решили ехать вместе на празднование твоего дня рождения… И она сказала, чтобы я помнила, что она любит меня! Я уверена, что она хотела убить и меня тоже, но я же всегда пристегиваюсь…

Перед глазами встала эта отвратительная сцена: ничто не предвещало подобного поворота событий. Мишель казалась спокойной весь день, либо я просто не замечала того, что с ней происходило, стараясь быть как можно более красивой для Роджера. Просить у него прощения было страшно, и я пыталась облегчить себе задачу, выпрямив волосы до зеркального блеска и надев свое лучшее платье с тонкими лямками и стеклярусом на лифе. Теперь я понимала, что мне было множество знаков, множество практически криков о помощи: ее долгие взгляды, молчание… да даже то, что она навела в своих вещах идеальный порядок должно было заставить меня уделить ей больше внимания, хотя бы спросить, в чем дело. Но я не спросила — я была слишком занята приготовлением себя и своей речи. Я должна была сказать, что на самом деле любила Роджера, хоть никогда до этого не была в достаточной мере искренна с ним. Более того, я неосторожно делилась своими мыслями с Мишель, отмахиваясь от ее чувств, попросту забыв о них. Но в машине ее прорвало, она начала говорить про свое одиночество, про то, что я была послана ей провидением… Тогда я была на нервах и эти слова меня только раздражали, но в конце концов она посмотрела на меня с таким отчаяньем, что у меня что-то надорвалось внутри.

— Помни, я всегда буду любить тебя. Мне жаль, что все так вышло.

Она не отказалась от меня до самого конца, выжав педаль газа на максимум. Я пыталась остановить ее, заставить вывернуть руль, но она вцепилась в него такой мертвой хваткой, что я ничего не смогла сделать.

Рассказав все это Роджеру, я замолчала.

— Господи, — я заговорила снова, — клянусь, я и правда ничего не могла сделать!

Мне хотелось оправдаться и как-то отмыться от всего этого, но гнетущее сожаление и бессилие не позволяли этого сделать. Я должна была ее остановить… должна была!

— Ты не виновата, — Роджер зарылся носом в мои волосы, и этот жест подействовал удивительно успокаивающе. Не выдержав потребности в нежности, я поцеловала его в висок, задержавшись на несколько секунд. — Ты не могла читать ее мысли.

— Ты правда так считаешь? — я посмотрела прямо ему в глаза.

— Конечно, — в глазах Роджера отражался свет проезжавших мимо автомобилей, и это было самое прекрасное зрелище, которое я видела за очень-очень долгое время. — Как ты можешь нести ответственность за ее поступок? Это было бесчеловечно.

— Но я знала, что она любила меня, и пренебрегала…

— А ты бы хотела ответить ей взаимностью? Пожертвовать своими чувствами ради ее жизни?

Это был слишком трудный вопрос, на который мне только предстояло ответить. Ставить меня перед таким выбором было действительно бесчеловечно, потому что она знала, что могла быть мне лишь другом. Мне было безумно жаль Мишель, но она не должна была лишать меня права на собственное счастье, представление о котором отличалось от ее собственного.

— Ты даже представить себе не можешь, как я рада, что все-таки выжила, — незаметно для себя я перешла на шепот. — Я очень сильно люблю тебя, прости, что заставила в этом сомневаться. Ты был рядом со мной даже после того, как я сделала тебе очень больно. Прости меня.

— Ну конечно я тебя прощаю, — он улыбался, утирая вновь выступившие на моем лице слезы. — Ты думаешь, все это время я просто так с тобой возился? И кстати, помнишь, я говорил, что ты пожалеешь о своих словах, когда все вспомнишь?

Мне удалось тихонько рассмеяться, уткнувшись в плечо Роджера.

— Я тебя не заслуживаю, — то, что я чувствовала, хотелось назвать абсолютной любовью. Возможно, она была лишь плодом мгновения, но это было самое лучшее мгновение в моей жизни. Я и подумать не могла, что обладала таким эмоциональным спектром, и это делало меня по-настоящему счастливой.

— Давай ты не будешь говорить ерунду? — я не видела его лица, но была уверена, что Роджер нахмурился.

— Не злись, пожалуйста, — я успокаивающе провела ладонью по его груди.

— Поедем домой?

— Да, — я выдохнула. — Домой.