Не любите барабанщиков (гет)

You know that I love you boy

Знаешь, я люблю тебя, парень,

Hot like Mexico, rejoice

Горячо, как мексиканский зной, радуйся -

At this point I've gotta choose

На этом этапе я должна выбрать,

Nothing to lose

Нечего терять...

Lady Gaga — Alejandro

Не знаю, какая муха меня укусила. Понятия не имею, откуда во мне столько безнадежной прямолинейности, но я сказала Роджеру, что не хочу ничего чувствовать.

Наша странная встреча оставила меня раздраженной, взвинченной и какой-то сломленной. Я точно знала, что в моей жизни все, что только можно, шло не так, как я хотела, но вся соль заключалась в том, что я сама не знала, что мне было нужно. Если бы не это обстоятельство, то я бы не злилась так сильно, не курила бы третью сигарету за утро и, возможно, не пришла бы на это прослушивание.

Пытаясь совладать с собственными нервами, я курила прямо на сцене, стараясь не расплакаться. Голос слушался, я попадала в ноты, но у меня складывалось ощущение, что я где-то очень и очень далеко. Я не ощущала ни присутствия музыкантов, ни хозяина джаз-клуба — Себастьяна Стерна — ни одинокой женской фигуры в зрительском зале. Уже точно зная, что, когда вернусь домой, то хорошенько наплачусь. К тому же, у меня была надежда, что Мишель не окажется дома — грех не воспользоваться такой возможностью помотать себе нервы. А потом я умоюсь, хорошо пообедаю и пойду гулять, чтобы придумать, что буду делать дальше.

Саксофонист, аккомпанировавший мне, был не меньше, чем гением с абсолютным слухом, сам Себастьян сидел за роялем. Безупречная игра музыкантов убедила меня в том, что я ошибалась, когда полагала, будто это заведение среднего пошиба. Это было совершенно не так — относительно простая обстановка ввела меня в заблуждение. В этот клуб приходили любители хорошей музыки, скорее всего, раза в два меня старше, но публика обещала быть достойной — джаз-клуб «У Себа» ни капли не был похож на кабак.

Когда я закончила, то мне пришлось спуститься со сцены, чтобы выбросить почти истлевший окурок в хрустальную пепельницу. Зажгли свет, и я тут же забрала свои слова о бедности обстановки обратно — мебель была не старая, а старинная, из цельного дерева, покрытого яхтным лаком. Пышная люстра горела огнями помутневшего стекла, и в целом все говорило о том, что хозяин этого заведения либо не мог, либо не хотел ликвидировать остатки былой роскоши, заменять их на современное цветастое стекло и геометрическую мебель.

— Хорошо, — Себастьян уселся на край сцены. — Очень хорошо.

Строго говоря, ни одно из моих ожиданий, сформировавшихся на основе короткого объявления в газете, не оправдалось. Даже хозяин заведения, Себастьян, оказался куда моложе. Ему было не больше тридцати пяти лет, он оказался рослым блондином с самым добрым и открытым лицом, которое я когда-либо видела. Его не хотелось разочаровывать, и пела я, если честно, только для него.

— На чем, говоришь, играешь?

— На рояле.

Себастьян уже задавал этот вопрос, но сейчас, похоже, у него шел активный мыслительный процесс. Он сосредоточено курил, смотря мимо меня, стоявшую рядом с напускным безразличием — на самом деле внутри я себя уже триста раз съела от волнения. Внезапно в моей памяти воскресли все те фальшивые ноты, которым я позволила проскользнуть во время показательного выступления. Да… Я была морально готова к отказу — недостойна, и все тут.

— Французский знаешь?

— Oui, tres bien.

Себастьян усмехнулся и вытащил сигарету изо рта. Еще раз осмотрел меня с ног до головы, и внезапно сказал:

— Ты принята.

— Что? — я несколько раз моргнула, невольно строя из себя дурочку.

— Ты принята, — он повторил. — Меня полностью устраивают твои данные, и я вижу, что для тебя эта работа не на один день. Я же не ошибаюсь?

— Верно, — я скосила глаза, как-то неловко потирая запястья. — Ближайший год мне работа будет крайне необходима.

— Это хорошо, — Себастьян посмотрел на наручные часы. — Ты торопишься? Мой директор придет через полчаса, ты обговоришь с ней детали.

— Нет, не тороплюсь, — плакать как-то резко расхотелось, в груди разлилось даже нечто похожее на удовлетворение.

— Это хорошо, — Стерн щелкнул пальцами и указал в сторону бара. — Стив, сделай Тейлор кофе, пожалуйста.

Бармен кивнул, а я продолжала смотреть на Себастьяна с какой-то щенячьей благодарностью. Мне казалось, что до этого момента мелкого успеха в моей жизни все время происходило что-то оскорбительно плохое. Ладно, не во всей жизни, но последние две недели я каждый день мечтала напиться.

Себастьян скрылся в служебном помещении. Я сразу поняла: такие люди, как он, встречаются раз, ну, максимум, два раза в жизни. Он был похож на Джея Гэтсби, но только лишь в том смысле, что его улыбка была именно того рода, которая дарит ощущение крепких объятий. Или как будто тебе пожали руку после того, как заверили в том, что все обязательно будет хорошо, и я не могла перестать думать о том, что с радостью носила бы ему каждый день тапки, если бы правда была щенком.

Пройдясь несколько затуманенным взглядом по музыкантам, тут же после окончания проб сбившихся в кучку, я чуть качнулась вперед и уже хотела пойти к бару, чтобы послушно выпить кофе, но ровно в этот момент меня поманил к себе тонкий женский силуэт, сидевший за столиком посередине зала. На секунду задумавшись, я решила все же подойти — любопытство было слишком сильным.

— Привет.

За столиком сидела та самая Изабель, которую некоторое время назад снимала Мишель. Я замялась, гадая, что ей от меня было нужно, но все же села рядом.

— Привет, — ответила я. Может, я обозналась? Нет, это была все та же Изабель, но какая-то другая… Одетая в красивый костюм из тонкой черной шерсти, она меньше всего была похожа на «девушку по вызову». Жакет с баской и юбка-карандаш делали ее еще тоньше и изящнее, хотя, казалось бы, куда уж еще.

— Очень хорошее выступление, — Изабель достала из маленькой лакированной сумочки портсигар и, зажав между зубов тонкую сигарету, теперь искала зажигалку. Я дала ей прикурить, несколько смущаясь разговоров с ней. — В тебе есть холодная отстраненность, они это любят…

— Кто — они?

Внезапно Изабель рассмеялась. Причем так звонко, словно я рассказала ей какую-то невероятно смешную шутку.

— Ну, мужчины, — она поиграла бровями, и тут же в этой леди показалась восемнадцатилетняя девочка. — Им нравится такая женственность, но, знаешь, рекомендую еще руками поработать, примерно вот так… Они с ума сходят, когда ты их как бы зовешь к себе.

И она поиграла тонкими изящными пальцами, мягко поводила руками, как будто имитируя движение рук Одетты-Одиллии. Изабель хитро смотрела на меня, выпуская сизый дым, как будто ждала, когда ее провокация подействует, и я закричу.

— Мне не нужно внимание мужчин, — я помотала головой. — Я просто хочу заработать денег на учебу.

— Милая моя, мне оно тоже, вроде как, было не нужно… — стряхнув пепел, Изабель не торопилась поднимать взгляд. — Но когда приходит осознание, что вести роскошную жизнь так просто, то уже трудно остановиться. Тем более, мужское внимание пьянит, они все готовы боготворить тебя… но ровно до того момента, когда ты попросишь что-то в ответ.

Внезапно в ее голосе появились какие-то стальные нотки. Меня пронзило осознание.

— До меня здесь работала ты, да? — в этот самый момент принесли кофе, и, прошелестев «спасибо», я принялась ждать ответа.

— Да, — она выпустила очередную порцию дыма. — Целый год.

— Поделишься своим мнением? Опытом? Мне было бы это очень важно.

Во взгляд Изабель вернулась теплота.

— Клуб очень хороший, клиентура статусная — тут рядом сразу несколько посольств. Именно в этом основной плюс, — она совершенно механически затушила сигарету о край пепельницы. — Охрана пристать к тебе не даст, да и вряд ли кто-то попытается. Платят средне, но вовремя… Но все же, мой тебе совет: не брезгуй ухаживаниями, от мужчин можно многого добиться, даже не запуская в свою постель. А если уж запустишь, то…

Она хохотнула. Мне стало как-то неприятно.

— Ой, да брось, обиделась что ли? — она дотронулась до моего локтя. — Певица должна быть постоянно в центре внимания, от этого зависит ее заработок. Поэтому побольше заигрывай с публикой, тянись к ней, но близко не подпускай. Тебе придется быть привлекательной, если ты правда хочешь здесь работать.

Как бы сильно мне не хотелось отрицать точку зрения Изабель, но в глубине души я понимала, что она была абсолютно права. Мне нужны были деньги, и я была готова пойти на очень многое ради них.

— Почему ты уволилась?

На губах девушки тут же расцвела улыбка.

— Выхожу замуж, — она достала зеркальце и подкрасила губы — я поразилась тому преображению, которое с ней произошло за время, прошедшее с нашей последней встречи. Она выглядела, как девушка не просто из приличного общества, а как из очень и очень хорошего.

Она подмигнула, как бы договаривая: «Видишь, ты всегда можешь устроить свою жизнь за счет мужчины!».

— Я бы хотела подарить тебе кое-что. На память преемнице, так сказать, — Изабель вновь потянулась к своей сумочке. — На самом деле, меня у входа в клуб караулил особенно назойливый поклонник, а я, знаешь, хочу с прошлой жизнью совершенно покончить…

Изабель извлекла из сумочки маленькую коробочку и без всяких колебаний протянула мне. Я робко подержала ее несколько секунд в руках и, посмотрев еще раз на Изабель, как бы спрашивая окончательного разрешения, отклеила краешек бумаги.

— Аромат говорит о женщине еще до ее прихода. Пусть он станет твоим первоначальным капиталом для постройки светлого будущего.

Да, это были духи. Изабель была умнее, чем казалась, и сразу поняла, что такую правильную девушку, как я, на сцену погнала только крайняя нужда. В бархатной коробочке лежал изящный флакон с гравировкой ровно посередине «Герлен Шалимар». На тонкой ножке, оканчивавшейся округлой подставкой, находился растянутый в стороны хрустальный флакон. Тонкое горлышко было заткнуто плоской пробкой-веером из сапфирового стекла, обмотанной тонкой веревочкой с золотистой кисточкой. Я затаила дыхание.

Моя мама тоже пользовалась «Герленом», правда, у нее была мшистая «Мицуко». Бабушка была поклонницей «Шанель №5», которую я не переносила ни на ком, кроме нее. Моими же первыми и пока единственными духами были цветочные «Мисс Диор», подаренные мне на семнадцатилетние родителями. Этот холодный шипр окутывал меня нежной зеленью, но был строг и отстранен, как бы говоря: «Ах, оставьте...». «Настоящие французские духи», как говорила моя бывшая подруга, и этим, собственно, уже все было сказано. Но «Шалимар»…

Как только я осмелилась вытащить эту драгоценную пробку и поднести ее к носу, то тут же почувствовала себя так, словно находилась в индийской лавке. Это были благовония, сглаженные бергамотом, ванилью и ирисом. Да… До меня как будто донесся чей-то цитрусовый выдох. Все смешалось, как на восточном базаре: дымность ладана, бальзамы и смолы, сливочность ванили. Несколько раз моргнув, я смущенно заткнула узкое горлышко пробкой и отставила флакон.

— Я не могу их взять, — Изабель внимательно на меня смотрела. — Я знаю, сколько они стоят. Это очень дорого.

— Просто скажи, что не нравятся, — она шумно выдохнула и поднялась, прижимая к себе лаковую сумочку. — В любом случае, они мне больше не нужны. Можешь выкинуть.

В ее взгляде было нечто притягательное. Тени от жирно накрашенных ресниц падали на бледные щеки, придавая Изабель сходство с актрисами немого кино.

— Нет, я не выкину, — на моих губах скользнуло что-то вроде смущенной улыбки. — За кого выходишь замуж, если не секрет?

Тут же лицо Изабель как будто озарилось светом, а взгляд принял блаженно-мечтательное выражение.

— За дипломата, — она продолжала стоять, но не смотрела на меня. — Завтра мы уезжаем в Америку. Он очень хороший, но настолько аристократ, что я его немножко боюсь.

Она издала смешок и, окончательно сжав в руке бамбуковую ручку своего ридикюля, напоследок бросила мне:

— Надеюсь, ты будешь помнить обо мне, Тейлор.

— Конечно, буду.

И она, напоследок кивнув, ушла.

Я не врала — эта странная встреча врезалась мне в память своей безнадежностью, какой-то невыносимой тоской. Конечно, я была рада, что жизнь «девушки по вызову» так круто изменилась, потому что в моем понимании представительницам этой профессии чаще всего грозила либо нищета и смерть в притоне, либо гибель от венерической болезни в государственной клинике, в абсолютном одиночестве. Но в моем понимании у распутной жизни был один единственный итог — смерть. К тому же, меня смутила эта своеобразная церемония передачи регалий от одной распутницы к другой, но я себя всячески убеждала — я не такая.

Смущенно оглядываясь, будто эта коробочка с духами была мною украдена, я засунула «Шалимар» к себе в сумочку, напоследок нанеся пару капель за уши.

Полуостывший кофе был выпит мною с какой-то меланхоличной медлительностью. Я украдкой смотрела на оркестр, который больше, чем на половину состоял из темнокожих мужчин — они все были очень дружные, и было заметно, что вместе работали уже не один год и отлично сыгрались. Мне только предстояло влиться в коллектив, и, если честно, я очень переживала.

— Привет, — ко мне подошла девушка в кислотно-зеленой летящей блузе. — Это ты новая исполнительница?

— Да, — я встала и протянула руку. — Меня зовут Тейлор Маккуин.

Девушка оглядела меня, прижимая к плечу сумку. У нее были очень большие глаза и характерной формы нос — все говорило о том, что она, скорее всего, гречанка.

— Марина Димитракис, — она протянула руку в ответ, слегка наклонив голову набок, отчего огромные серьги-кольца легли ей на плечо. — Я директор этого клуба. Отвечаю за все, что не касается музыки. Идем.

В каждом слове Марины чувствовалась деловая хватка, и я покорно пошла за ней в сторону закулисья. Я уже сейчас старалась как можно тщательнее изучить обстановку вокруг, потому что до сих пор не верила, что со мной все это действительно происходило. Это была какая-то другая жизнь, о которой я обычно могла лишь слышать от других.

— Сразу скажу — контракт мы не заключаем, деньги выдаем на руки. Твоя ставка — десять фунтов в час, работаешь с девяти вечера и до полуночи, — во время разговора Марина рылась в своей безразмерной плетеной сумке в поисках чего-то. — За каждую заказанную гостями песню отчисляем пять процентов от суммы, деньги получаешь после каждой смены у меня.

Наконец, Марина нашла ключи и вставила в заржавевшую замочную скважину. Старая и облупившаяся дверь отворилась, и мы вошли в крохотную темную комнату.

— Это — твоя гримерка, — Марина дернула за какой-то шнур, и впереди, над деревянной столешницей, зажглись огни большого гримерного зеркала. Девушка пощелкала выключателем, но висевшая под потолком лампочка не захотела загореться, но Марина, казалось, не обратила на это внимания. — Здесь ты можешь переодеться, накраситься и настроиться. В общем, она твоя, можешь даже оставлять свои вещи.

Она вручила мне ключи. Я приняла их с горящими глазами, потому что эта работа казалась невероятной удачей — здесь не только сносно платили, но и давали свою гримерную, что, по моим собственным меркам, было неслыханной щедростью.

— Только… — Марина смерила меня оценивающим взглядом, — имей ввиду, что концертный наряд должен быть… нарядным. Ярким и привлекательным. Ну, в общем, мне, наверное, не надо объяснять? Прическа, туфли, платье, макияж, все дела.

— Да-да, я поняла, — я как-то смутилась. Снова придется занять вещи у Мишель, хотя бы на первое время.

— И еще: своего депозита в баре у тебя нет, но если гости захотят угостить, то можешь выпить, — я старалась мысленно провести барьер между словами Марины и своей личностью, однако у меня это плохо получалось. В голове била набатом фраза: «Я не такая!», не поддающаяся усмирению даже доводами о том, что я далеко не первая певица в этом клубе, и они, похоже, были разными. — Приходить пьяной на работу — нельзя. Накуренной — нельзя. Приставать к гостям мужчинам — тоже нельзя. Во внерабочее время — пожалуйста, но в клубе все должно быть пристойно.

— Не волнуйтесь, мисс Димитракис. Я все поняла.

Марина производила впечатление холодной, расчетливой девушки. Ее внешность создавала обманчивое впечатление — растрепанные кудри и юношеский румянец делали ее похожей на куколку, но стальная предпринимательская хватка угадывалась с первых секунд разговора. Возможно, человек с другим складом ума и не справился бы с управлением такого большого ресторана и клуба, но я все больше удивлялась, как они могли сработаться с Себастьяном — таким мягким, увлеченным музыкой человеком.

Домой я вернулась в подавленном состоянии. Эта работа представлялась мне победой через поражение: мне предстояло натурально продавать себя, чтобы заработать как можно больше денег. Пусть и не в том смысле, что Изабель, но мне было нужно предлагать себя, развлекать публику. Ни на что не было сил, и мне почему-то не хотелось, чтобы Мишель была дома.

Но с первых же секунд в квартире я поняла, что одиночество мне не светило — в коридоре пахло сигаретами и жареными яйцами, мне не хотелось заходить внутрь. Физическое отвращение к самой себе я тщательно прятала внутри. Мне больше не хотелось быть взрослой и самостоятельной. Как же все было просто, когда я… Нет, об этом нельзя было думать — я не вернусь домой, только не сейчас.

— Ты будешь ужинать? — в кухонном проеме показалась Мишель. Она была неожиданно домашней в простой, не цветастой одежде и с косичкой на плече. Я помотала головой.

— Спасибо, не хочу, — я стащила босоножки с ног. — Что-то я неважно себя чувствую, хочу пораньше лечь спать.

Мишель кивнула, с каким-то беспокойством оглядывая меня. Наконец, она спросила:

— Как прослушивание?

— Меня взяли, — я натянуто улыбнулась. — Так что скоро все наладится.

Последняя фраза была для меня.

Я вытащила из сумочки «Шалимар» и поставила изящный флакон на трюмо, напоследок еще раз вынув пробку. Горячий аромат. На моей коже за эти несколько часов цитрусы уже успели «сгореть», оставив лишь дымную ваниль.

Впрочем, в душе исчезла и она. Я стояла под струей горячей воды, пытаясь смыть с себя весь тот стыд, что испытывала. В этот странный момент своей жизни я больше всего жалела о том, что вчера сказала Роджеру, что не любила его и что скорее всего никогда не полюблю. Да, именно так и можно было трактовать все то, что я ему наговорила. Наверное, вчера я была сильнее, чем сегодня, потому что мне не хотелось никому принадлежать. Все, чего я хотела — весь мир.

Наконец, я оказалась в своей постели. Голова была тяжелой, и мне было жарко, но мой взгляд приковывал отблеск веерообразной пробки «Шалимара», заметный с раскладушки. Ваниль, ладан, цитрусы, табак и кожа — все это закружилось в моем сознании, и я погрузилась в тяжелый сон без сновидений, мечтая лишь об одном — перестать стыдиться самой себя.

Ночью произошло нечто, что я предпочитала списать на невероятно крепкий сон. Я проснулась мокрая, как мышь, от того, что звонил телефон, стоявший на табуретке почти у самой моей головы. Сквозь болезненный сон посторонним звукам прорваться было не так уж и просто, но я в состоянии какой-то полукомы все-таки подняла трубку.

— Алло… — голос плохо слушался, но я все же смогла выдавить из себя целое слово.

— Какая же ты все-таки бессердечная, Тейлор… — у говорившего заплетался язык. Я с трудом открыла один глаз, чтобы посмотреть время на электронных часах — взгляд плыл, но, кажется, было около трех часов ночи. — Я люблю тебя. Как же ты меня заебала…

Но я не могла долго сосредотачиваться на разговоре и тут же положила трубку, проваливаясь обратно в крепкий сон.

Возможно, все произошедшее как раз и было видением, вызванным переживаниями прошедшего дня и невысказанными тревогами, потому что когда я спросила Мишель, слышала ли она, как кто-то звонил ночью, она помотала головой и сказала:

— Нет, детка. Не слышала.

* * *

— Тей, давай еще раз, — Себастьян закатал рукава своей светлой рубашки. — У тебя великолепный голос, ты можешь легко и быстро менять тональности. Он — твой инструмент. Используй его так же, как и рояль. Соберись.

Я прикрыла глаза, чтобы собраться, и кивнула. У меня еще не все получалось, но ни Себ, ни кто-то из музыкантов ни разу не повысил на меня голос на контрольном прогоне. Впрочем, я не собиралась испытывать глубину их терпения, а потому старалась изо всех сил.

На сцене я со всей ясностью вспоминала все то, что говорил Себ. Голос — всего лишь инструмент. А публики в зале и вовсе не существовало — была только я, саксофонист и остальные члены мужского оркестра. Это я придумала уже сама, потому что иначе справиться со страхом сцены не представлялось возможным. И пусть я выпила в гримерке коньяку из стальной фляжки, мне было трудно открыть глаза от ужаса.

Но когда мне все же пришлось это сделать, то я увидела очень много богатых и старых мужчин. Сплошь иностранцы, очень редко — с женщинами, вернее сказать, девушками. Шлягер Билли Холидей, который я исполняла, им, наверное, нравился, да и в целом мне были понятны вкусы здешней публики. Белые богатые мужчины консервативного склада ума, американцы, нашедшие убежище в самом сердце Лондона.

Подбадриваемая парнями из оркестра и аплодисментами, я набиралась все больше смелости. Разряженная, как рождественская елка, я решилась закурить прямо на сцене, чтобы снять нервное напряжение. Крупные локоны, стянутые широкой алой лентой вместо обруча, короткое красное платье Мишель, высокие каблуки — я должна была быть привлекательной. Улыбки, улыбки, еще одна сигарета на сцене, работай руками, Тейлор. Ноги начинали ныть от высоких каблуков, но я продолжала развлекать и петь, выпуская дым в свет софитов. Да, я справлялась, и к этому можно было привыкнуть.

Все эти люди смотрели на меня с усмешкой, мол, давай, удиви нас. Мы видели так много, и многое испытали, попробуй хотя бы не облажаться. Я их боялась и нуждалась в знакомом лице, в ком-то, кто не осудит.

Мишель!

Она появилась в зале за полчаса до окончания смены, и я невольно заулыбалась прямо на сцене — она не забыла о моей маленькой просьбе и пришла. В этот момент я почувствовала, что без труда смогу дотянуть до самого конца, если представлю, что выступаю только для нее.

— Ты молодец, — Марина даже пожала мне руку, как только рассчиталась за смену. — Поздравляю с первым рабочим днем.

— Спасибо! — я не удержалась и накрыла наши с ней ладони второй рукой. Я была готова любить всех и каждого, этот душевный подъем напоминал мне бездумную радость выжившего — я не просто справилась, я еще и получила за это деньги и даже какое-никакое удовольствие!

Марина, одетая в золотистое платье, выдала мне сверток с деньгами с какой-то невероятно теплой улыбкой, как будто выдавала мне кредит доверия.

Мишель ждала меня у черного входа. Я, даже не приветствуя ее, тут же накинулась с объятиями. От ее кудрей пахло египетским розовым маслом, медово тягуче, огромные серьги-кольца отражали золотистый свет уличных фонарей.

— Спасибо огромное, что пришла, — я продолжала держать Торрес за руки, как бы передавая собственную наэлектризованность. — Мне это очень важно.

— Я знаю, — Мишель улыбнулась мне удивительно мягко. Сердце тут же заполнила истинно детская радость — она мною гордилась, а я испытывала крайнюю нужду в признании от безусловно близкого человека. — Поэтому и пришла. Ты была великолепна, Тей. Мне больше нечего сказать. Я…

Момент был поистине хрустальный. С губ Мишель что-то должно было сорваться, я заглядывала ей в глаза, чтобы понять, что именно она хотела мне сказать, но Торрес, облизнув нижнюю губу, опустила взгляд. Наконец, она посмотрела на меня и как-то робко улыбнулась.

— Идем, — она потянула меня в сторону. — Нас ждет такси. Нужно отпраздновать твою маленькую победу.

— И я даже не буду сопротивляться!

Мне хотелось смеяться и танцевать. Несмотря на то, что время уже было за полночь, я знала, что не смогу уснуть в ближайшие несколько часов. Я чувствовала слишком много, и мне нужно было поделиться этим с другими.

Достав из сумочки серебристую пудреницу, я заглянула в зеркало, чтобы проверить, что макияж был в порядке. Сегодня пришлось постараться — кожа выглядела хуже, чем была на самом деле, в искусственном свете софитов. Слой тонального крема вместе с обильно нанесенной пудрой полностью перекрывал мою кожу, создавая какое-то фарфоровое покрытие. Широкие черные стрелки завершали макияж глаз, окончательно превращая меня в куклу. С ресницами пришлось потрудиться — оказалось, что клеить такие опахала было не так уж и легко, как я думала, и сначала мне казалось, что я даже перестаралась, но Марина меня заверила:

— В самый раз, дорогая.

У нее была та же привычка, что и у Мишель — называть всех каким-то определенным словом. Мишель называла «детками» всех без разбора пола и возраста, наверное, это была определенная дань моде, но в обычае Марины было что-то наоборот старомодное.

Такси несло нас в Сохо, я была необычайно болтлива. Внутри все кипело, хотелось делиться собственной энергией, и я мучила Мишель разговорами. Конечно, она охотно отвечала, но я видела, что мысленно она посмеивалась над моей оживленностью. Ну и пусть! Я почти физически чувствовала присутствие в сумочке тридцати фунтов, заработанных за сегодняшний вечер, но все равно несколько раз нажимала на металлический замочек, чтобы открыть и снова посмотреть на них, ощутить шершавую бумагу между пальцами. Теперь-то все точно будет в порядке!

Наконец, автомобиль остановился. У меня тут же перехватило дыхание — это был тот самый клуб, в который я впервые пришла, будучи еще невестой Джорджа. Прошло чуть меньше четырех месяцев с того момента, но мне казалось, что вся жизнь.

— Детка, ты идешь? — Мишель позвала меня, вырвав из внезапно нахлынувших воспоминаний. Да, я тогда была совсем другой, но вот хуже или лучше — до сих пор не поняла.

— Да, — я помотала головой. — Иду.

На входе было очень много людей, но Мишель протащила меня за руку через толпу, что-то сказав охраннику. В воздухе стоял сигаретный дым, сладкий аромат коктейлей и, кажется, человеческого пота, смешанного с самыми разными духами.

— Ребята где-то здесь, — она оборачивалась ко мне, чтобы перекричать музыку, и все еще крепко держала за руку. Было непросто поспевать за ней на высоких каблуках, но ориентиром служили темные кудри, звон множества браслетов и яркий зеленый сарафан.

Народу и правда было много. Это место буквально пульсировало, как один большой организм, и у меня не было шанса не влиться в этот цветастый гудящий поток.

— Фредди! Брай! — Мишель поднялась по металлическим ступенькам куда быстрее меня, оставив меня цепляться за перилла и проклинать эти ужасные туфли. Ноги болели чудовищно, но я все же взобралась в ложу, пусть и ценой неимоверных усилий.

— Тей, надо же! — Брайан тут же подвинулся, освобождая мне место на округлом диване. — Давненько же мы не виделись.

— Очень давненько! — я засмеялась. — Вы даже не представляете, как я рада вас видеть. А где же Мэри? Крисси?

— Они танцуют, — Фредди тянул через соломинку какой-то коктейль, приспустив очки. Я думала, что носить очки в помещении — это исключительно стиль Роджера.

Роджер.

Перед тем, как он появился, я успела заказать коктейль «Двадцатый век», наболтаться с парнями о том, почему я сегодня так выглядела и что вообще нового произошло в наших жизнях. Оказалось, что они все еще записывали новый альбом и сегодня закончили очередную песню, Джона на гулянку не пустила жена, а Фредди собрался купить японское кимоно и интересовался, нет ли у нашего работодателя чего-нибудь для него «особенного».

—Где ты, говоришь, теперь работаешь? — Брайан дал мне прикурить. Я повторила название джаз-клуба. — Да… джаз сейчас, конечно, слушают только старики. Но было бы интересно как-нибудь на тебя посмотреть.

Я ответила, что буду их очень ждать, совершенно не думая о том, как такая богемная публика впишется в консервативный характер клуба «У Себа».

Наконец, появились Мэри и Крисси. Я, обычно довольно скованная и стеснительная, всех тут же заобнимала, стараясь не прожечь пеплом сигареты дыру на их прекрасных платьях. Мы так давно не виделись, что болтовня лилась не переставая, но ровно до тех пор, пока я не увидела Роджера.

Бывают такие моменты, когда тебе кажется, что земля уходит из-под ног, а сердце перестает биться. Мне же казалось, что я смотрела на киноэкран. иногда случается так, что проявляется определенный дефект пленки, и изображение сначала замедляется, а потом медленно сгорает, пока не исчезнет совсем. В себя я пришла только в тот момент, когда Мэри потянула меня к себе на диван.

— Ваш коктейль, мисс, — я приняла бокал на вытянутой ножке и тут же отпила чуть ли не половину.

— Роджер! Честно, уже не думал, что ты придешь, — Брайан похлопал его по плечу. Я же, стиснув зубы, не могла оторвать взгляда от его руки, сжимавшей тонкую женскую ладонь.

— Не думал, что ты обо мне такого дурного мнения, Брай, — Роджер уселся прямо напротив меня и знаком заказал себе пива.

Рядом с ним на диван приземлилась девушка-нимфа с огромными глазами и изящными, чуть рыжеватыми локонами. Она мило хлопала ресницами и всем улыбалась, бесконечно расправляя юбку белого платья. Я отпила еще. Внезапно за нашим столиком повисло молчание — все переводили взгляды с меня на Роджера, который, однако, на меня не смотрел, а, может, мне это просто казалось — на нем были темные очки. Те самые, которые я у него однажды «позаимствовала» практически на неделю, а отдала только после того, как он разрешил мне складывать ноги на панель его автомобиля. Я практически слышала мысли находившихся рядом друзей — они меня все жалели, сидевшая рядом с Роджером Мишель гневно закусила губу, взглядом пытаясь убить Тейлора. Торрес что-то ему шепнула, но он лишь раздраженно отмахнулся и, кажется, послал ее. Говнюк, чертов говнюк. Все присутсвующие думали об одном и том же, и мне хотелось провалиться под землю от осознания того, что они все с самого начала знали, что наши отношения окончатся подобным образом. И что я знала это тоже.

— Роджер, представишь меня своим друзьям? — какая же эта девушка была милая, скромная… Аж зубы сводило. Одним словом — ангел.

— О, да, я совсем забыл, прости, — Роджер, зажав между зубами сигарету, хлопал себя по карманам небесно-голубого пиджака в поисках зажигалки. — Ребята, это Эмили.

И имя у нее такое усредненно-ангельское — Эмили. Осколки разбитого сердца жгли грудь, мне было тяжело дышать. Как жестоко с его стороны… Я снова затянулась сигаретой.

— А это Фредди, Мэри, Мишель, Брайан, Крисси, — наконец, очередь дошла до меня. Я смотрела на Роджера с каким-то вызовом, держа в согнутой руке дымившуюся сигарету, и скривила ярко-красные губы в подобии улыбки. — И Тейлор.

Сердце билось гулко и быстро, я даже не заметила, как допила первый коктейль. Постепенно оживление за столиком вернулось, но в воздухе все равно повисло какое-то напряжение, а, может, я создавала его сама? Я посмотрела на Фредди, как побитая собака, но его взгляд говорил нечто вроде:

— Это бы все равно произошло, мы все видим это далеко не в первый раз. Но ты не переживай, дело не в тебе. Ты все еще хороша.

Интересно, о чем сейчас думал Роджер? О том, как круто будет меня унизить, буквально растоптать, приведя в общую компанию очередную девушку? Он вообще хоть иногда обо мне думал?

Сама не зная зачем, я пыталась вызвать Роджера на открытый взгляд, чтобы он посмотрел прямо мне в глаза. Мне почему-то казалось, что я смогу все в них прочитать, ну или бросить одной мне понятный вызов. Но барабанщик не смотрел на меня, прижимая к себе ангельскую Эмили, пока она рассказывала историю их с Роджером знакомства:

— Выхожу я вчера, значит, из бара на Пикадилли, ну, знаете, наверное? С такой модной неоновой вывеской, — не дожидаясь ответа, она продолжала: — Так вот. Только я собралась свернуть в сторону Грин Парка, чтобы спуститься в подземку, как на самом входе ко мне пристали какие-то пьяные парни. В общем-то, не какие-то… — она замялась, в очередной раз расправляя юбку. — Ко мне пристали скинхеды, и я очень испугалась. Но тут появился Роджер…

В этот момент она коснулась его колена в робкой попытке погладить, и меня перекосило.

— …и показал им какую-то карточку. Сказал им, мол, это специальная карточка, удостоверяющая, что он имеет черный пояс по дзюдо, и по закону обязан предупредить их об этом три раза, прежде чем прибить на месте, — Эмили пронзительно рассмеялась, чуть ли не выплескивая на себя и Роджера третий по счету бокал шампанского. — Когда Роджер дошел до третьего предупреждения, то скинхедов уже и след простыл. Вот так мы и познакомились…

Ребята за столом рассмеялись и тут же принялись обсуждать этот необыкновенный рассказ. Роджер выдерживал подколы со свойственной любому рыцарю скромностью, отвечая что-то типа:

— Да пошел ты, Фред.

— Как это романтично, — Мишель где-то раздобыла сигару и теперь сидела и пыхтела прямо на стол. — Ты просто ебаный герой, Роджер.

Его реакция была до ужаса спокойной, вернее, ее не было совсем — Роджер промолчал. Он спокойно пил пиво, время от времени наклоняясь к Эмили, чтобы она сказала ему на ухо очередную ерунду.

Докурив сигарету, я резко поднялась.

— Куда ты? — Мишель тут же засобиралась, очевидно, со мной.

— Покурить, — я старалась говорить как можно более спокойно, но вышло что-то вроде скрежета.

— Я с тобой.

— Нет.

Вот так просто — нет. Мне нужно было побыть одной; хоть потребность с кем-нибудь подраться и была велика, но мне не хотелось, чтобы кто-нибудь близкий попал под удар. Мишель точно не должна была стать тем объектом, на которого выльется поток моей желчи.

За спиной тут же раздались какие-то странные шепоты, а, может, мне показалось. Я очень быстро пробралась через толпу и, разгоряченная, вышла на обжигающе холодную улицу. Приложив руки к щекам, я поняла, что забыла сумочку с сигаретами на диване.

— Держи, — передо мной тут же оказалась раскрытая пачка «Кэмэл».

— Спасибо.

Мэри протянула мне зажигалку, и я закурила второй раз за полчаса. Голые ноги тут же покрылись мурашками от вечернего ветра, но я упорно смотрела куда-то в пустоту. Плевать, что Мэри увязалась за мной — мне не нужна ничья жалость.

— О чем думаешь? — она оперлась спиной и каменный забор, из-под ярко накрашенных ресниц блестели глаза.

— Да так, — я стряхнула пепел, придерживая одной рукой другую за локоть. — Хочется вернуться туда, и… приложить эту Эмили несколько раз головой об стол.

Мэри тихо рассмеялась, закуривая. Перед ней было гораздо легче раскрываться, наверное, из-за того, что мы с Остин были не так уж и близки.

— Ты похожа на ревнующую старшеклассницу.

— Ну, спасибо, — я фыркнула, выдыхая целое облако белесого табачного дыма.

— А если серьезно, то почему ее? Почему не его?

Потому, что Роджер был моим, и только моим. Во мне говорил форсайтский «инстинкт собственности», и никакой голос рассудка и тем более чужой голос не мог его перебить. Только я могла в разгар дружеской пирушки прижиматься к нему и называть на ушко «папочкой», да так, чтобы он захотел как можно скорее уехать домой.

Вдруг я вспомнила все те дни, все те мгновения, когда я владела его умом и телом безраздельно. У меня перехватывало дыхание от одной только мысли, что эта девчонка сейчас сидела там и перебирала его волосы так, как делала это я, обнимала его, утыкаясь щекой в плечо так, как когда-то и я делала. Измена... Да, именно так.

Стоп. Но измена ли? Я требовала от Роджера односторонней верности, чтобы он не разбил мне сердце, но в результате получилось так, что и он — не мой, и сердце разбито.

Но вместо всего этого я сказала Мэри:

— Потому что я его ненавижу, вот почему, — я зачем-то снова коснулась своей щеки и через несколько секунд с удивлением разглядывала остатки пудры на кончиках пальцев.

— Мне даже сказать тут нечего, — Мэри вздохнула. — Вы стоите друг друга.

— Да неужели? — саркастично и остро бросила я.

— Ты-то хоть дуру из себя не строй, — Мэри оторвалась от забора и встала прямо передо мной, хорошенько встряхнув за плечи. — Не знаю, что уж между вами двоими произошло, но Роджер сегодня привел твою точную копию четырехмесячной давности.

— Между нами ничего не могло произойти, потому что между нами ничего нет, — я сама не знала, зачем это сказала — Остин знала, что это ложь. Мэри сделала несколько шагов назад и, улыбнувшись, ответила лишь:

— Как скажешь, куколка. Но реши сама для себя, чего ты хочешь. И кого хочешь. Или так и будешь по-тихому ныть?

— Вот уж нет! — я фыркнула, но в ту же секунду хитро улыбнулась. — Впрочем... Ты права. Мне нужно кое-что решить для себя, но, обещаю, я буду доброй.