Не любите барабанщиков (гет)

Spending my days locked in a haze

Мои дни проходят как в тумане,

Tryin'to forget you babe

Пытаясь забыть тебя, малыш,

I fall back down

Я иду на попятную.

Gotta stay high all my life

Мне придётся всю жизнь оставаться под кайфом,

To forget I'm missing you

Чтобы забыть, что я скучаю по тебе.

Tove Lo — Habits (Stay High)

В моей жизни стало слишком много мужского внимания — это я поняла сразу. Эдди и Роджеру было нечего делить, это точно, но они почему-то делили — безмолвно, одними лишь острыми взглядами. Ни тому, ни другому не нравилось присутствие другого мужчины в моей жизни, а мне не нравилось, что они видели друг в друге соперников за мое внимание.

— Извини, у нас тут немного не прибрано, — я выдавила из себя подобие улыбки. Еще даже не открыв дверь в квартиру, я спешила оправдываться, потому что помнила, в каком состоянии оставляла наше с Мишель жилье и просто молилась, чтобы за мое почти двухдневное отсутствие там не стало хуже.

— Это еще мягко сказано, — Эдди ухмыльнулся, замечая буквально комок пыли у самого порога. Я мучительно покраснела, представляя, что он думал по этому поводу, потому что запомнил меня до одержимости чистоплотной.

— Я живу здесь не одна, — я металась по крохотной квартире, собирая из всех углов бутылки и консервные банки. — Но соседки почему-то сейчас нет дома… Эдди, Роджер, вы пока пообщайтесь, что ли, я постараюсь что-нибудь приготовить.

— Тей, — Эдди взял меня за плечи и заставил посмотреть ему в глаза. — Успокойся, пожалуйста. Не мечись.

— Ты наверняка голоден, — я была жутко взволнована появлением Эдди во дворе своего дома и мне было трудно это контролировать. — Извини. Просто я очень рада, что ты здесь.

— Я немного освежусь.

С этими словами Эдди скрылся в ванной комнате, и я, проводив его чисто щенячьим взглядом, отправилась на кухню. Приготовить что-то из пачки макарон, томатной пасты и куриной грудки, находящейся на грани протухания, было задачей не из легких. Особенно учитывая тот факт, что ничего больше дома и не было.

— Ты не говорила, что у тебя есть брат, — Роджер, казалось, был недоволен. Завязав фартук, я повернулась к нему для того, чтобы одарить удивленным взглядом.

— Ну… ты как-то не спрашивал.

Некоторое время Роджер молчал. Я старалась не обращать внимания на упрек, прозвучавший в его голосе, потому что просто не видела оснований для каких-либо обид. У меня просто не было времени анализировать ситуацию, потому что я стремилась как можно быстрее навести чистоту хотя бы на кухне, оставленной Мишель в совершенно безобразном состоянии: грязная посуда, стол с крошками на скатерти и кофейными разводами, про серый подоконник уж молчу…

— Если хочешь, то я расскажу про всех своих родственников сразу, — недовольное молчание Роджера меня угнетало. — Чтобы для тебя больше не было никаких сюрпризов. Но твое… недовольство мне непонятно.

— Я не недоволен, — Роджер отвернулся от меня, решив закурить у открытого настежь окна. Я вздохнула.

— Пожалуйста, постарайся найти с Эдди общий язык, — я обняла Роджера со спины, утыкаясь носом между лопаток. — Это очень важно для меня. Он мой брат, и я очень его люблю. И я очень долго ждала нашей встречи.

Роджер выпустил облако табачного дыма и ухмыльнулся.

— Ты говоришь так, как будто я, не знаю, пытался ему врезать в первую же секунду.

— Ну, со стороны примерно так все и выглядело.

— Я не обещаю, что мы станем с ним лучшими подружками, но ради тебя я готов постараться.

— Спасибо, — не сказать, чтобы этот ответ меня удовлетворил, но я все равно коротко поцеловала Роджера в качестве поощрения. — И, Роджер…

— А? — он по-прежнему сидел на подоконнике и не смотрел на меня. Я на всякий случай отошла, чтобы кинуть спагетти в кипящую воду.

— Не мог бы ты, пожалуйста, уйти.

— Что? — в это самое время во дворе проехал мусоровоз, и я правда допускала, что Роджер не расслышал меня.

— Не мог бы ты, пожалуйста, уйти? — я буквально выдавила из себя эту фразу, стараясь не смотреть ему в глаза.

— Зачем это?

— Ну… — я мялась, помешивая на сковородке шипящую куриную грудку. — Понимаешь… Эдди так давно не было, и… Я бы хотела с ним поговорить и все такое…

Роджер выбросил окурок в окно и встал. Я была очень смущена такой своей просьбой, но мне правда было необходимо остаться с братом наедине. У нас с ним всегда была особая связь. И особые темы, которые нужно было обсудить.

— Так, — Роджер уселся на край стола и сложил руки на груди. — То есть, сначала ты просишь меня найти общий язык с твоим братом, а потом ты просишь меня уйти? Я правильно понимаю?

— Роджер… — я выдохнула. — Я не думала, что мне придется тебе все это объяснять. Ты должен понимать, что я не видела его несколько лет подряд.

— Тей…

— Нет, ты послушай меня, пожалуйста. Я же тебя не прогоняю…

— А, по-моему, именно это ты и делаешь.

— Черт, Роджер! — в приступе раздражения я отбросила деревянную лопатку на столешницу. — Ты же не маленький! И моя жизнь может протекать и без твоего присутствия.

— Отлично, — он взял свою джинсовку и направился к выходу.

— Да подожди ты! — я ухватила его за рукав. — Давай будем взрослыми людьми! Я не принадлежу только тебе, а если ты хочешь, чтобы было наоборот, то нам, откровенно говоря, не по пути.

Мне не хотелось говорить всего этого, но Роджер вел себя, как ребенок — это раздражало.

— Ладно, все я понимаю, — я была уверена, что он скажет «но не принимаю».

— Не забудь, что я сегодня выступаю, — я поднялась на носочки и поцеловала его в уголок губ. — Жду тебя в девять.

С этими словами я закрыла за ним дверь. По-дурацки вышло, я это прекрасно понимала, но все равно я чувствовала себя гораздо лучше от того, что все сказала Роджеру прямо, а не выпроваживала его под выдуманными предлогами. Эдди вышел из ванны буквально через минуту.

— А где же твой… э-э-э… парень? — за Эдди тянулся влажный, горячий и ментоловый шлейф из ванной комнаты, он вытирал мокрые волосы.

— У Роджера… дела, — я отвернулась, размешивая томатную пасту в сковородке.

— Да? Это жаль. Мне хотелось с ним пообщаться, — спиной я чувствовала, как мой брат сел за стол. Я нервничала, и признаться себе в этом было нелегко.

— Как он тебе? — подсознательно мне хотелось быстрее убедиться в том, что мне всего лишь показалось, что во время первой встречи с Роджером во взгляде Эдди промелькнуло пренебрежение.

— Я думаю, что главное, чтобы он нравился тебе, а не мне, — Эдди усмехнулся. — Нет, правда, Тей, пока моя единственная претензия к нему — это прическа.

— А что тебе не нравится? — я рассмеялась, ставя перед Эдди огромную тарелку наскоро приготовленной «пасты». Именно в кавычках, потому что любой итальянец скорее умер бы, чем назвал эту курицу в томатном соусе настоящей пастой.

— Он похож на пуделя.

Я не сдержалась и рассмеялась. Все-таки хорошо, что я выпроводила Роджера.

— Поверь мне, он гораздо лучше, чем Джордж. И люблю я его больше.

— Это хорошо, — Эдди, к моему удовольствию, расправлялся с макаронами с большим аппетитом. — Но если этот пудель как-то тебя обидит, то ты сразу предупреди, что я с ним сделаю то же самое, что и он с тобой.

— Ты так говоришь, как будто я действительно встречаюсь с собакой!

Эдди смерил меня ироничным взглядом, на грани со снисхождением.

— Хорошо, я буду угрожать ему лично.

— Эдди!

Я вспыхнула, но почему-то ничего больше не сказала — мне как будто и нечего было сказать. Независимая жизнь, длившаяся уже больше месяца, заставила меня чувствовать себя по-настоящему взрослой, но тут появился Эдди, перед которым я снова испытывала мучительный стыд за квартиру, в которой жила, за то, как выглядела. Потому что мой брат, такой красивый и аккуратный, совершенно внезапно оказался воплощением респектабельности, к которой я до сих пор всем сердцем тяготела, и снова у меня возникало ощущение, что я «не доросла» до чего-то большого и важного. Я снова была зависимым ребенком.

— На самом деле, твои письма вызывали у меня нешуточное беспокойство, — доев, Эдди неожиданно вытащил сигарету и закурил, открыв окно нараспашку. — То, что родители тебя все-таки довели, я не удивлен. Это было ожидаемо, к сожалению. Они... душат свое заботой.

Я молчала, рассматривая свои ногти. Анализ Эдди моей жизни был болезненным: она вдруг предстала передо мной во всей своей ясности, и меня поразил тот хаос, в который я оказалась ввергнута. Мне было бы гораздо менее стыдно за себя, люби я Эдди хоть капельку меньше — но я по-прежнему была готова отдать жизнь за него. Нет, я была готова на гораздо большее: на жизнь ради него.

— Я приехал убедиться, что с тобой все хорошо, — брат заметил моей выражение лица и взял меня за руки, сев передо мной на корточки. — Но я не буду тебя… как-то ругать или стыдить. Я просто хочу знать, что у моей любимой сестренки все хорошо. И все.

Неожиданно на моих глазах начали скапливаться слезы. Мне уже давно стоило признаться себе, что тянуть лямку самостоятельной жизни было куда тяжелее, чем я могла себе представить. Меня душили непривычная бедность, развратное общество и нездоровый образ жизни. Хотелось какой-то красивой, богемной жизни, но поддерживать ее получалось редко. Ссора с Мишель это только подчеркнула.

— Я, конечно, не живу идеальной жизнью, — пальцы у Эдди были грубые, но теплые, и мне казалось, что я могла бы держать их вечность. — Но без потерь не бывает прогресса. А ты — мой рыцарь в сияющих доспехах.

— Но позволишь ли ты себя спасти?

— Только тебе и позволю.

— Я рад, — Эдди улыбнулся, и от этой улыбки внутри сразу стало как-то тепло. — Но твой новый парень — он кто, битник?

— Не-е-ет, — я растянулась в улыбке. — Он — рок-звезда.

* * *

В джаз-клубе было немноголюдно — в такое раннее время здесь редко бывал кто-то, кроме персонала и музыкантов. Я уже прогнала свою вечернюю программу вместе с Себом и теперь сидела за барной стойкой, потягивая кофе. Уже почти три недели я пыталась заработать себе денег пением, но отложить получилось только десять фунтов — ничтожная сумма, оставшаяся после покупки косметики, сценической одежды и оплаты жилья. Во мне все еще была надежда на то, что дальше получится сохранить чуть больше (первоначальные вложения должны были прекратиться на какое-то время), но есть хотелось каждый день, а эти траты сокращать не выходило. Впрочем, мыслей все бросить и найти более хлебное место не возникало — мне щедро платил Тед, иногда даже просто за то, что я проводила с ним время, не фотографируясь. Сотрудничество с Себастьяном давало мне множество положительных моментов, потому что он был гениальным музыкантом и, что немаловажно, знал, как должна выглядеть привлекательная женщина и учил меня этому, иногда даже сам того не замечая.

Марина стояла за стойкой и лично ревизовала бар, держа в руках картонный планшет. Она постоянно шевелила губами, проговаривая про себя названия ликеров, вин и других напитков. Именно занятость Марины мешала возникновению беседы между нами, но от меня не могло ускользнуть, что она то и дело бросала взгляды на сцену.

Я повернулась полубоком, так, чтобы видеть и Себастьяна, и Марину. Один влюбленный легко узнает другого, и я поняла, что интерес Марины к хозяину джаз-клуба был не только профессиональным. Отпив кофе, чтобы скрыть улыбку, я подумала, как я могла не замечать этого раньше. Открытие маленькой тайны, которой я пока ни с кем не делилась, подняло мне настроение.

— У нас сегодня снова полная посадка, — Марина села на стул рядом со мной, обмахиваясь планшетом. — Похоже, Себастьян не прогадал, когда взял тебя на работу.

— Буду считать это за комплимент, — теперь, когда я разгадала тайну Марины, то смотрела на нее совершенно другим взглядом. Обычно холодная, она сейчас казалась мне такой же девушкой, как и я — молодой и влюбленной в талантливого музыканта.

— Это и есть комплимент, — Марина позволила себе улыбнуться, растягивая пухлые губы. На ней вновь было зеленое платье, подчеркивающее цвет ее глаз. Но ничто не придавало такого блеска ее взгляду, как игра Себастьяна на сцене.

— Он тебе нравится, — было ошибкой говорить это вслух, но я слишком задумалась и даже не заметила, как озвучила собственные мысли. Марина тут же повернулась ко мне со сведенными вместе бровями, и мне показалось, что она вот-вот схватит меня. — Прости! Я не хотела этого говорить…

Некоторое время Марина молчала и была похожа на оглушенную рыбу, затем она вновь повернулась, чтобы посмотреть на Себастьяна. Он о чем-то говорил с саксофонистом, положа Большому Майку руку на плечо, и смеялся.

— Да, ты права… — я ожидала, что Марина будет зла на меня, ответит что-то едкое, но она наоборот как будто размякла. — Но это неважно. Себастьян влюблен в джаз — и только. Давай больше не будем возвращаться к этому разговору?

— Конечно. Прости меня, пожалуйста.

Остаток вечера я старалась не думать о том, что моя несдержанность и даже некоторое отсутствие такта могли как-то обидеть Марину или сделать ей больно. У меня не было на это времени и возможностей: мое выступление должно было начаться безукоризненно вовремя, и я должна была быть веселой и красивой.

Посадка и правда была полной: зал ресторана постепенно наводняли нарядные люди. На самом деле выступать перед ними было удовольствием, и, поприветствовав публику и представив музыкантов, я начала петь.

Выступление перед людьми — это всегда игра. Главное отличие было в том, что ты получаешь деньги за исполнение определенных правил, и чем лучше ты их исполняешь, тем полнее будут твои карманы после отыгранной программы.

Две трети прошлого гонорара я потратила на сапоги, в которых и выступала прямо сейчас: они были из белоснежной кожи с вышитыми яркими цветами и шнуровкой спереди. В «Биба» за ними была очередь, но Мэри по доброте душевной помогла мне их достать без всяких проблем. Воздушное белое платье я сшила сама, но по сути это был просто короткий балахон, который я обернула широким поясом. Получилось очень мило и нарядно.

Я все время выглядывала Эдди и Роджера в респектабельной (и не очень) публике джаз-клуба. Кто-то заказал Shoking Blue, и я старалась петь как можно ниже:

— Умоляю, умоляю тебя малыш. Протяни руку в знак любви, малыш…

Себастьян говорил, что меня и мой голос можно было воспринимать всерьез, только если я пела достаточно низко.

Настроение было игривое, и я играла, перекидывая перед собой провод от микрофона и шагая вперед, но не выходя в зал. Я была красивой и знала это, а взгляды, направленные на меня, почему-то заводили. Мне нравилось, когда на меня смотрели — это было похоже на дозу.

Наконец, за одним из столиков я увидела Эдди — аккуратно причесанного и в коричневом льняном костюме. Похожий на двух Джеймсов одновременно — Бонда и Дина — он был очень красивым. Наверняка от него пахло одеколоном от «Крида», а официантка, что обслуживала моего брата, обязательно оставит на чеке свой номер телефона. Я подошла к Большому Майку и, кое-что сказав ему, улыбнулась. Саксофонист улыбнулся мне в ответ и кивнул.

— Дамы и господа, сейчас мы хотели бы исполнить особенную песню для особенного человека, — я установила микрофон на стойку и улыбнулась Эдди. — Она посвящена всем тем, кто долго ждал и в конце концов дождался. Всем тем, кто так или иначе причастен к нашей великолепной авиации.

Раздались приветственные аплодисменты, и оркестр заиграл.

— Полетели со мной, давай улетим, давай улетим отсюда, — я старалась улыбаться, стараясь добиться схожести со звездами, запечатленными на обложках журналов, развешанных над моей кроватью. Уподобление кому-либо стало моим источником заработка, и в итоге я вернулась к тому, от чего уже уходила. — Если ты не против отведать экзотического напитка, то я знаю отличный бар в Бомбее…

В этот момент за столик к Эдди подсел Роджер. Я помахала ему, продолжая улыбаться и изображать из себя звезду Старого и Нового Голливуда.

На самом деле я внимательно наблюдала за ними, но, похоже, они просто разговаривали. Я правда надеялась, что Эдди не угрожал ему, потому что это было бы не только бесполезно, но и смешно.

— Привет, — в перерыве я подсела к Роджеру и Эдди и тут же закурила, забыв, что мой брат вроде как не знал про появившуюся у меня пагубную привычку. — Как вам мое выступление? Можете не сдерживать свои восторги.

— Это было очень здорово, — Эдди протянул мне букет из нескольких роз. — Я очень тобой горжусь, сестренка.

— Спасибо большое! — я тут же запустила свой нос в пышные бутоны. — А как тебе, Роджер?

— Я не знаю, как выразить свое восхищение так, чтобы не задеть тонкие чувства твоего брата, — Роджер усмехнулся и накрыл ладонью мое голое колено. Под слоем пудры не было заметно моего горячечного румянца, и я подалась вперед, чтобы поцеловать Тейлора.

Эдди рассмеялся и даже хлопнул Роджера по спине, и я поняла, что разговор, о чем бы он у них не шел во время моего выступления, в некоторой степени растопил лед в их отношениях. А разговор несомненно шел обо мне.

* * *

Тед просил меня принести с собой белоснежный слитный купальник и даже дал денег, чтобы я его купила. Его небрежное отношение к деньгам не могло меня обмануть — я видела, что он был в высшей степени гениальным торговцем и администратором, имевшим крайне развитое чутье на малейшие изменения арт-рынка. В этом смысле близость к гению индустрии вдохновляла и распаляла меня, и я неслась на его виллу на каких-то огромных крыльях.

— Это не дом, — я прохаживалась босиком по огромной гостиной, рассматривая старинный английский и китайский фарфор, расставленный в стеклянных витринах. — Это музей.

— Не могу противиться роскоши, разлагающей тело и душу, — Тед, как всегда, был без рубашки и демонстрировал свой живот, покрытый темными волосами. — Закончим — покажу тебе свою коллекцию бриллиантов.

— Как у тебя ничего еще не украли? — мы вышли к бассейну.

— Я заставляю прислугу каждый раз все прятать, а потом вытаскивать снова, — он широко улыбнулся, стараясь придать себе беззаботный и даже чудаковатый вид. — Смотри, купил себе новую игрушку. Японская.

Он протянул мне камеру, но я, повертев в руках, вернула ее со словами «класс». Я ничего не понимала в такой технике — Теду лучше было бы похвастаться ее перед Мишель, которая относилась ко всей своей аппаратуре примерно так же, как многие люди относились к своим детям. Мысли о Торрес на мгновение выбили меня из колеи и омрачили взгляд, но я старательно их отгоняла, в глубине души уже давно решив найти Мишель и помириться во что бы то ни стало. К сожалению или к счастью, я не могла долго злиться на людей.

— Я хочу, чтобы ты вышла из дома и, оставив очки на лежаке, направилась к бассейну, — Тед лично показывал, что я должна была сделать. — Затем ты войдешь в воду, медленно. Взгляд устремлен чуть вперед, но не в камеру, поняла?

— Да, — я кивнула. — В воду заходить полностью?

— Да.

— Похоже, зря я сегодня делала прическу!

— Детка, это все ради искусства, — Тед закурил. — Ты мне лучше скажи, не размажутся ли твои стрелки от воды?

Первая часть съемок была легкой. Тед снимал что-то вроде мини-фильма, и назвать он его хотел не иначе, как «La Piscine» — именно по-французски. Вторая же часть проходила под водой, и я не совсем была готова к ней, в отличие от моей подводки.

У Теда был бассейн особой конструкции: из подземного этажа можно было просматривать его чашу, находясь за толстым стеклом. Я должна была нырять и подплывать к оператору, прижимаясь к стеклу, а это оказалось довольно утомительным. Но мне неожиданно нравилось оказываться перед камерой — в последнее время меня одолевала страшная жажда внимания. Как будто во мне жило еще одно существо — необузданное, похотливое и охочее до всякого рода славы. Пугало ли это меня? Пока нет.

Теду хотелось, чтобы у меня был взгляд «с поволокой», и я выкурила косяк, стараясь быть во всем ему послушной. Разум затуманился, но я продолжала нырять, пока без сил не упала на лежак. Стоило ли говорить, что и Тед был под кайфом?

В этот раз кайф прошел относительно безболезненно, но валяться обкуренной и наблюдать, как за горизонт закатывалось горящее солнце было странно. Ощущение было, словно двигалось все вокруг, как по какой-то спирали, а я находилась внутри этой карусели и глупо улыбалась.

— Знатная трава, а? — Тед протянул мне банку пива, но я покачала головой и начала пить прямо из носика чайника.

— Пробрало до костей.

— Я даже не ебу, какие там снимки получились, — лицо у Теда раскраснелось, глазные яблоки бешено вращались, — но уверен, что бомбические.

— Тогда уж кайфовые, — я надела юбку прямо на купальник, даже не став застегивать рубашку. — Еще пара-тройка таких фотосессий и мне нужно будет лечиться.

— Детка, все художники торчат, — Тед открыл вторую банку. — Это я тебе как художник говорю.

На улице стало уже совсем темно, и мне стоило значительных усилий добрести до дома. В вагоне метро меня никто не трогал — лондонцев было не удивить «блаженными» молодыми людьми. Дома я планировала поскорее привести себя в порядок и как можно более свежей дождаться Роджера.

Огни в окнах нашей с Мишель квартиры удивили меня — там никого не должно было быть, потому что Эдди утром сообщил мне, что перезвонил официантке, которая оставила свой номер на чеке, и ночевать не придет. Страшная догадка поразила меня: в квартире находилась моя заклятая подруга, и встречи нам было не избежать.

Скрипучий пол выдал мое присутствие в первые же секунды, но в коридор никто не вышел. Золотистый свет лампы рассыпался по полу, указывая направление на кухню, и я увидела Мишель, занимавшуюся развешиванием фотографий по всей стене.

— Привет, — она поздоровалась со мной первая. Возмущение пробрало меня до самых костей — как может она вот так просто разговаривать со мной после всего того, что наговорила? Но я решила не начинать разборки первая, и, сглотнув первую обиду, поздоровалась в ответ:

— Привет, — я опустила сумку на табурет у самого входа и, пытаясь унять дрожь в пальцах, начала собирать уже совсем не праздничные волосы на затылке. — Где ты была?

— Ты беспокоилась?

— Да.

— Я была везде, — Мишель прищурилась и затянулась сигаретным дымом. Она улыбалась уголками губ, как будто пыталась собраться с мыслями — я хорошо знала это ее выражение лица. Она мысленно готовилась к прыжку. Я тоже достала сигарету и позволила Мишель дать мне прикурить, символически обозначая воцарившийся между нами хрупкий мир.

— И ты больше ничего не хочешь мне сказать?

Я лишь мельком глянула на фотографии, которые Мишель так старательно развешивала на стене, но тут же как будто лишилась дара речи. На каждом снимке была изображена я и только я. Лишь изредка на фото находились еще какие-то люди, но они никогда не попадали в центр кадра. Я перебирала пальцами одно изображение за другим, воскрешая в памяти каждое запечатленное событие. Я на вечеринке у Теда, я у нас дома, я на сцене, я в крошечной гримерной вместе с Себастьяном, только почему-то хозяин джаз-клуба был обрезан…

— Должна ли я что-то говорить?

Внезапно стало очень тихо. Невидимая рука чрезвычайного волнения сдавила мне горло, щеки пылали. Я медленно начинала все понимать: Мишель давала мне множество знаков, которые я успешно игнорировала на протяжении стольких месяцев, потому что была слишком занята собой или своими непонятными чувствами к Роджеру.

Нет, это просто не могло быть правдой. Я все себе придумала.

— Тей, — соображать мне было все еще непросто, и я стояла в каком-то оцепенении, позволяя Мишель дотрагиваться до моей щеки. — Послушай, Тей. Прости меня за все. Я люблю тебя.

Утомленный мозг долго не желал воспринимать тот факт, что Мишель решила меня поцеловать. Ее губы были горячими и влажными, а я стояла, как истукан, и не знала, что делать. Торрес торопилась, в любой момент ожидая отпора с моей стороны, и в конце концов он случился.

— Нет… — я оттолкнула ее, утирая губы. — Нет… Мишель, я не могу…

В груди как будто что-то горело, мне стало нечем дышать. Мне было бы легче ощущать пространство вокруг себя, если бы меня перевернули и встряхнули за ноги, чем вот так, стоя перед ней. Потеряв равновесие, я упала, тщетно пытаясь зацепиться за стену.

— Тей…

Мишель потянулась ко мне, но я замотала головой и даже отползла назад. Все мое нутро стремилось оттолкнуть Торрес от себя, мне было очень больно и это было все, о чем я могла думать. Чувства Мишель меня не волновали, потому что я пыталась залатать собственную внезапную брешь. Все то время, что мы жили вместе, общались, она любила меня.

— Не нужно, Мишель.

Я схватилась за голову и начала раскачиваться вперед и назад, как будто пытаясь физически унять рой возникших мыслей.

— Зачем ты отталкиваешь меня? — я видела, как из ее глаз брызнули слезы. — Все это время я старалась быть хорошей для тебя! Но ты, конечно, не ценишь!..

— Но я не люблю тебя! — мне удалось встать.

— Ты просто запуталась, и сама не знаешь, чего хочешь! — она попыталась взять меня за руку. — Я же все понимаю, потому что мы с тобой — одно и то же… Никто не понимает тебя так, как я!

— Нет, это не так, — я снова замотала головой. — Я…

— Любишь Роджера, конечно! — она старалась смотреть на потолок, чтобы скрыть рыдания, и как-то разбито скалилась. — Но я могу дать тебе гарантированное долговременное счастье! Я никогда не разобью твое сердце!..

Но я больше не могла выносить этого разговора. Ноги сами, казалось, вынесли меня из квартиры; мне приходилось цепляться за облезлые стены, чтобы не упасть. Чудовищная боль разрывала мне грудную клетку, хотелось вдохнуть свежего воздуха. Я слышала, как рыдала Мишель в квартире.

Идти в ночи по нашему району было небезопасно, но я ни о чем не могла думать, кроме как о признании Мишель. Мои фотографии, развешанные на кухонной стене, одновременно восхищали и пугали — они говорили о некой одержимости, как будто Мишель в любой компании видела только меня.

Думаю, со стороны меня можно было принять либо за сумасшедшую, либо за наркоманку — впрочем, и то, и другое было в какой-то степени правдой. Что-то внутри меня упрямо твердило, что Мишель не могла меня любить, что это было неестественно, и что она всего лишь заблуждалась. Мне даже казалось ее признание в какой-то степени предательством нашей дружбы. Но мне все же хотелось знать ответ на один-единственный вопрос: за что меня вообще можно было полюбить?

Некоторое время я стояла и курила, опираясь спиной о стену круглосуточного магазина. Какой-то придурок на машине уже спросил, работала ли я, и тут же был благополучно послан в пешее эротическое путешествие. Когда мое лицо вновь осветили фары, то я была готова злостно выругаться, однако автомобиль был слишком хорошо мне знаком.

— Роджер, — я прижалась к его груди и, словно ребенок, обхватила руками за шею, — господи, Роджер…

Я совсем забыла о том, что мы должны были встретиться.

— Тей, что случилось? — похоже, его не на шутку напугал мой вид, но я только покачала головой, стискивая зубы. Казалось, в этом мире реален был только он, и только тепло роджерова тела удерживало меня от истерики. Признаться ему во всем казалось слишком стыдным, и я, несколько раз вдохнув, произнесла:

— Увези меня куда-нибудь.

Примечания:

похрустим!