Посмотри в глаза чудовищ (джен)

Они усадили Лестрейнджа на высушенный Гарри кусочек травы под наколдованный им зонт. И пока Мальсибер заворачивал его в плед, Гарри вложил Лестрейнджу в руки кружку с чаем и, сняв крышку, попросил:

— Выпей, пожалуйста.

— Пей, — велел и Мальсибер. — Давай, — он сам придвинул чашку к губам Лестрейнджа, и Гарри услышал негромкий дробный звук: зубы застучали по краю. — Радольфус, надо, — голос Мальсибера звучал и мягко, и настойчиво. — Глотай. Давай.

Тот подчинился и медленно опустошил всю кружку. Кажется, это помогло — во всяком случае, с какого-то момента Гарри больше уже не слышал этой жуткой дроби, да и кружку Лестрейндж под конец уже держал самостоятельно. Гарри снова наложил на него согревающие чары и плотнее запахнул плед. Ему хотелось сделать что-нибудь ещё, но он не знал, что именно, и просто ждал, тревожно глядя на по-прежнему белого, как полотно, Лестрейнджа.

Прошло… Гарри не знал, сколько — ему показалось, что ужасно много — когда Лестрейндж пошевелился и хрипло спросил Мальсибера:

— Сколько раз ты это делал?

— Не знаю, — отозвался тот. — Можно посчитать, но мне, признаться, лень. Какая разница? Ты как? Встать можешь?

— Пожалуй, — Лестрейндж оперся рукой о землю. Гарри тут же протянул ему свою, тот схватился и поднялся — с некоторым усилием, но вполне уверенно.

Они пошли назад — не быстро, но и не то чтобы медленно. От руки Гарри Лестрейндж не отказался и шёл, опираясь на неё и сжимая пальцы Гарри своими — абсолютно ледяными. Мальсибер молча шёл позади и заговорил только когда они подошли к самому входу в палатку:

— Я советовал бы тебе сейчас немного полежать, а потом отправиться домой и заняться чем-нибудь… тёплым, — он подошёл ближе. — Не горячим, — добавил он с нажимом, — а тёплым. Знаешь, свет, уют, тепло… что-нибудь спокойное и милое. Друзья, дети, камин, горячий шоколад — ну и так далее.

— Пожалуй, — к огромному облегчению Гарри, согласился Лестрейндж. — А ты? — спросил он, пристально глядя на Мальсибера. — Где ты тёплое берёшь?

— Лето, солнце… кот вот есть, — легко отозвался тот — и вошёл в палатку, обрывая разговор.

— Я, пожалуй, последую совету, — сказал Лестрейндж Гарри. — Проводишь меня? -попросил он. — Не хочу сейчас сам аппарировать.

— Конечно, — Гарри, видимо, смотрел так тревожно, что Лестрейндж улыбнулся:

— Я, скорей, страхуюсь. Идём — я сперва хочу поговорить, — позвал он. — И обсушиться нужно.

Внутри палатки стояла та же тишина: дежурные авроры так и не показались, и даже невыразимка исчезла из-за их стола, где теперь остался только сиротливый трубчатый прибор. Мальсибера тоже видно не было, но Лестрейндж и Гарри знали, где его искать, и направились к крайней левой двери.

Она была прикрыта — не закрыта, и Лестрейндж, негромко стукнув, приоткрыл её и спросил:

— Можно?

Ответа Гарри не услышал, но они вошли. Мальсибер стоял спиной к двери возле дальнего окна, завернувшись во взятый с постели плед, и на звук шагов даже не обернулся.

— Ойген, я хочу поговорить, — Лестрейндж подошёл к нему, оставив Гарри неловко топтаться у двери. — Пожалуйста.

— Да, разумеется, — Мальсибер обернулся. Его лицо было спокойным — или… никаким, подумал Гарри. Вежливая, даже немного любезная маска — и больше ничего. — Чем могу помочь?

— Почему ты сразу не сказал? — спросил Лестрейндж. — Не объяснил, как это, и не разделил эту обязанность на всех?

— Я не настолько сильно ненавижу вас, — ответил тот. — Я полагал, что всё это закончится быстрее. Вот рассказал теперь — как понял, что ошибся.

— Нет другого способа?

— Я его не знаю, — равнодушно ответил Мальсибер. — И это лучше, чем кормить их напрямую. Но я об этом говорил, я помню.

— Ты этого не будешь больше делать, — сказал Лестрейндж неожиданно жёстко. — Теперь это наша проблема.

— У меня есть условие, — ответил ему Мальсибер. — Я не буду таким образом работать с кем-либо из вас дважды. У вас есть не только авроры — ДМП большой. Опять же, есть отдел магического регулирования популяций.

— А невыразимцы? — с любопытством спросил Лестрейндж.

— Я бы не советовал вам подпускать их к этому, — Мальсибер усмехнулся, и на сей раз это было органично. — Дело, конечно, ваше, но мне это представляется неправильным. Но кто я, чтобы решать.

— А почему не будешь работать дважды? — спросил Лестрейндж, и Мальсибер улыбнулся и сказал почти задорно:

— Не хочу. И смогу обосновать, не сомневайся.

— Обоснуй, — кивнул Лестрейндж.

Мальсибер вдруг вздохнул и опустился в кресло, возле которого стоял, и жестом предложил Лестрейнджу сесть на кровать. Лежащий на ней кот проснулся, поднял голову, лениво поднялся и стёк с неё на пол. Он оказался очень крупным и при этом поджарым — фунтов четырнадцать-пятнадцать мышц, пожалуй, решил Гарри. Потянулся, подошёл к Мальсиберу, запрыгнул к нему на колени, потоптался чуточку — и завалился, подставляя ему свой живот. Тот погрузил в чёрную шерсть пальцы, и кот заурчал — так громко, что Гарри даже от двери его услышал.

— Ты полагаешь, — сказал Мальсибер тихо, — что кто-то из твоих коллег заслуживает дважды пережить то, что пережил сейчас ты? Почему?

— Я не считаю, — отозвался Лестрейндж. — Но какая разница тебе?

— Долго объяснять, — сказал Мальсибер, помолчав. — Возможно, как-нибудь потом. — Лестрейндж продолжал молча на него смотреть — Гарри не видел выражения его лица, зато видел лицо Мальсибера. — Хочу остаться человеком, — сказал тот наконец. — Не так-то это просто… теперь вот вашими трудами, — он усмехнулся. — Но я стараюсь. Я был чудовищем — мне не понравилось. Это всё же не моё, — он тихо рассмеялся.

— Чудовищем? — медленно переспросил Лестрейндж, но Мальсибер, похоже, не желал продолжать этот разговор.

— Да. Бу-у! — рассмеялся он, плавно вскинув руки и помахав растопыренными пальцами. — Иди домой, а? — попросил он и снова принялся гладить недовольно приоткрывшего свои зелёные глаза кота. — И я бы подремал — мне здесь не выспаться, конечно, но дождь навевает сон.

— Почему не выспаться? — спросил Лестрейндж, и Мальсибер удивлённо вскинул брови:

— Потому что я сначала ходил к ним каждые два часа: я спал полтора часа, вставал, шёл, ложился, спал ещё полтора часа и снова шёл. Попробуй выспаться так, — в его голосе вдруг прорвалось искренне раздражение. — Затем я стал спать по два с половиной часа, потом — по три с половиной. А теперь по целых четыре! — в его голосе зазвенел сарказм. — С половиной. Как ты думаешь, так можно выспаться? Да, я понимаю, что всем наплевать — а некоторые даже рады — и что я просто инструмент для вас, но я-то ведь живой и мне тяжело! Я не жалуюсь, — резко оборвал он сам себя, — и признаю, что заслужил и всё это, и вашу ненависть — но я устал. От всего сразу. Ненависть ведь тоже убивает, знаешь — и я не хочу ей уступать, — непонятно проговорил он и закрыл глаза. Впрочем, почти сразу их открыл и добавил: — Я в самом деле хочу спать. Да и тебе бы отдохнуть — поверь, тебе это сейчас необходимо. Я не денусь никуда — если тебе нужно что-то от меня, мы можем продолжить позже. А теперь давай, пожалуйста, закончим.

— Давай, — согласился Лестрейндж. — Отдыхай, — он встал, кивнул Мальсиберу — тот ответил на кивок, но больше не пошевелился в своём кресле, и Лестрейндж развернулся и ушёл, забрав с собою, наконец, так и простоявшего всё это время Гарри. Когда они вышли в пустой зал, Лестрейндж посмотрел на Гарри и сказал: — Он прав, и это неприятно. Но я бы пока это оставил… проводи меня?

— Конечно, — Гарри с облегчением.

Выйдя из палатки, они аппарировали к Лестрейндж-холлу — вернее, Гарри аппарировал вместе с Лестрейнджем. Здесь тоже моросило, и сильный ветер с моря бросал морось в лицо, куда бы ты ни поворачивался, коварно срывая капюшон. Гарри сперва прихватил было его пальцами, но потом махнул рукой и отпустил: влага всё равно попадала и в лицо, и на волосы, и он решил, что просто высушится после.

— Я не приглашаю, — слегка извиняющимся тоном проговорил тот. — Хочу просто отдохнуть. Можно попросить тебя рассказать всё Роберту? И письмо, — он отдал Гарри полученное от Мальсибера письмо. — Его лучше сразу Гавейну. Ему, кстати, тоже нужно рассказать… ну, разберёшься, — улыбнулся он. — Спасибо, что проводил, и извини.

— Да всё в порядке! — торопливо заверил его Гарри и добавил: — У меня есть вопрос, но я его задам завтра.

— Задавай сейчас, — возразил Лестрейндж. Его самого ни морось, ни ветер, кажется, вообще не волновали, он даже плащ не стал запахивать, не говоря о парусящем сзади капюшоне.

— Что имел в виду Мальсибер под возобновляемым воспоминанием? Я честно собираюсь подготовиться.

— Воспоминание о том, что можно повторить, — ответил Лестрейндж. — Романтический ужин с супругой, игра с ребёнком, гонка на метле — всё, что угодно и тебя радует и что можно вспомнить, создавая Патронуса. И что несложно повторить. Я Миллисенту вспоминал, — он вздохнул, — но если б знал, как это, то выбрал бы другое. В идеале — не с человеком связанное. Может быть, полёт? — спросил он, и Гарри тоже спросил:

— А почему?

— Не знаю, как это точнее сформулировать, — ответил Лестрейндж. — Подумаю. Мне кажется, что легче пережить происходящее, когда это не про живого человека.

— Он мог бы и предупредить, — буркнул Гарри, и Лестрейндж заметил:

— Возможно, у него не так. Возможно, ошибаюсь я. Пойду, — он протянул Гарри руку, пожал его и пошёл к дому, а Гарри аппарировал к министерству.

В Лондоне дождь шёл уже всерьёз, и за те секунды, что прошли с момента аппарации, Гарри успел вымокнуть настолько, что уже в Атриуме с его волос вода просто лилась. Так что он первым делом высушился, и только потом отправился в Аврорат.

Сначала Гарри зашёл к Робардсу, но на месте того не оказалось, и он отдал письмо секретарю, сам написав на нём ярко-красным: «Важное» и «Срочно» и попросил отдать сразу же, как только тот вернётся. И сказать, что это передать это его попросил Лестрейндж.

А затем пошёл в отдел, готовясь к разговору с Сэвиджем — но и его там не застал. В отделе вообще обнаружился лишь Долиш.