Маленькие трудности при написании великих книг (джен)

Очередное возвращение в мир живых в этот раз не сопровождалось тошнотой, головокружением и полным отсутствием сил. Его кровать была мягкой, солнечные лучи, проникающие через оконные витражи больничного крыла, окрашивали всё яркими красками, и хотя у храбрейшего мага мира здесь не было, в отличие от того же Поттера, личной кровати, но всё равно его нахождение тут воспринималось как нечто не то чтобы правильное, но вполне приемлемое. Здесь, в отличие от окружающего его обычно жестокого и не в меру сумасшедшего мира, было уютно и тихо, да и сама атмосфера Хогвартса в этот знаменательный день, а точнее вечер, просто-таки лучилась спокойствием и безопасностью.

Впрочем, самого предусмотрительного и, как следствие, самого мнительного писателя волшебного мира этим было не провести, а потому он, чуть скосив глаза, с сомнением посмотрел на сидящую рядом агента. У Миранды пропали лёгкие тени под глазами, разгладились некоторые морщинки, и во взгляде, который она подняла на него, оторвавшись от чтения какого-то свитка, было куда больше жизни, чем в прошлый раз.

Всё вместе это наталкивало на подозрения.

— Прежде чем ты скажешь мне, что сегодня тридцать первое мая, попрошу учесть, что тот целитель сказал, что мне нельзя нервничать, а значит, начни с хороших новостей, — слабым голосом, как и надлежит умирающему, но ещё не умершему герою попросил он.

— Хорошо. Хорошая новость — сегодня всего лишь двадцать шестое ноября.

— Тысяча девятьсот девяносто шестого? — с явным подозрением переспросил Локхарт.

— Тысяча девятьсот девяносто шестого, — с мягкой улыбкой подтвердила агент, протянув руку к стоящим возле кровати лекарствам. — Мадам Помфри сказала, что, когда ты очнёшься, тебе надо будет это выпить.

— В таких дозировках? — с недоверием сказал величайший герой магического мира, разглядывая наполовину полный беловатой жидкостью стакан и прикидывая, что у него, во-первых, после принятия этого есть все шансы стать спящим красавцем, во-вторых, действительно проснуться аккурат тридцать первого мая.

Последнего очень не хотелось.

— Это щадящий вариант. Действует куда мягче, а потому намного медленнее и меньше. Мы тебе его уже давали пару раз за эти недели, и, как видишь, ты в полном порядке. Так что пей давай. Мадам Помфри выставит меня как школьницу за дверь, если узнает, что я тебе не дала лекарство.

Она мягко, как и тогда в Мунго, подсунула ему руку под голову, другой же осторожно прижала стакан с зельем к его губам:

— Пей, а я взамен, пока ты не заснёшь, расскажу, какой ты герой. Ты ведь у нас герой?

По официальной версии, ты очнулся во время штурма и произнёс пламенную речь о том, что Родина в опасности. Отправил выделенную тебе охрану и нас с Мэтью защищать Мунго, а сам, взяв у целителя волшебную палочку и придающее сил зелье, бросился спасать Министерство.

Гилдерой поперхнулся и удивлённо воззрился на агента, та же, подождав, пока он прокашляется, снова наклонила стакан с остатками зелья и невозмутимо продолжила: — Да-да, всё так и было. И древняя магия, окружающая наш столп демократии и равенства, увидев твой отчаянный и полный благородства прорыв, пропустила тебя даже не к самому зданию, а в его недра: аккурат в канцелярию министра магии. Где ты — естественно — вступил в бой с превосходящими тебя силами противника.

Нечего на меня так смотреть, Грюм со Скримджером, может быть, и признали бы, что всё дело в не вовремя сработавшем порт-ключе, да только они полностью под контролем нашего любимого нового-старого министра. С этим не забалуешь. Он готов закрывать глаза на их шалости, благо в своё время именно он назначил Скримджера главой аврората и покрывал милые параноидальные порывы Грюма — кстати, с его уходом с поста министра магии тому и начали активно намекать о выходе на заслуженную пенсию. Но всё это он требует делать красивым в глазах общественности. Так что если кто спросит, то это ты устроил побоище в кабинете министра. Шикарное побоище. Я не видела, конечно, но говорят, вся канцелярия превратилась в один огромный раскуроченный зал, а грохот был таким, что даже заглушающие чары не спасли и его услышали маглы.

Она поставила пустой стакан на тумбочку и осторожно поправила одеяло, которое, впрочем, в этом совсем не нуждалось. — Они готовились, Гил. Все два месяца, что прошли с момента отставки Фаджа, они активно, как бы сказали маглы, минировали здание. Министерство огромно. Слишком много ресурсов нужно, что бы его удержать, слишком много сил, чтобы его оборонять. И в то же время без него нельзя обойтись ни той, ни другой стороне. Это символ власти.

Они предпочли отдать ненужное. Кому в сложившейся ситуации есть дело до магического спорта, международных стандартов толщины котлов и разросшегося до целого уровня управления Министерства?

Удержать второй и девятый уровни было делом чести и здравого смысла, а потому защитные чары накладывали на них лично Скримджер, Грюм и, есть у меня подозрения, что и Дамблдор с профессором Флитвиком в этом также участвовали: пару раз тайком покинув школу. За последнее я, конечно, не поручусь, но результат говорит сам за себя. Кроме тебя на второй из посторонних сумели попасть только четверо, да и те недалеко ушли. А ту парочку, что умудрилась пролезть на девятый, так и вовсе не нашли.

Совсем иначе дело обстояло с первым уровнем. Его нельзя было отдавать, но при этом все понимали, что для лорда взять его — это дело чести и принципа. Как же, резиденция министра магии! Сердце Министерства и мозг, управляющий всей магической Британией.

Она усмехнулась ему своей старой, до боли знакомой улыбкой. Именно так когда-то давно она усмехалась с явным удовольствием смакуя чью-то некомпетентность, неосведомлённость, ну и просто давая понять, что тот, про кого она сейчас говорит, мягко говоря, что называется, облажался.

— Я хоть и состою теперь в малом совете, но в целях безопасности, как и прочие, не знаю ни о убежищах, ни о защищающих их чарах. Однако я слишком хорошо знаю Скримджера и прекрасно представляю себе, на что способен Грюм, когда ему дают команду фас, а следом — в неформальной обстановке — добавляют, что он может делать что хочет и как хочет, поскольку цель остановить Пожирателей оправдывает практически любые средства.

Это я веду к тому, что на первый уровень я бы не сунулась даже за всё золото Гринготтса.

Но это я, а лорду было нужно, и потому он туда пошёл.

Наверное, думал, что авроры костьми лягут, но не отдадут его врагу. Думал, что Скримджер не то что не посмеет его сдать без боя, но и сам примет смерть, до последнего оберегая пустой кабинет.

Она на секунду задумалась, словно размышляя о чём-то, а после тихо и без улыбки продолжила: — Знаешь, а ведь самое смешное заключается в том, что так оно и было бы, будь у нас министром Фадж или какой его аналог. Но, слава Мерлину, наш любимый новый-старый не такой человек. Этот не просто скажет «так не достанься же ты никому!», этот сделает всё, чтобы те, кто мог бы по этому поводу порадоваться, исчезли вместе с самим поводом.

Так что можешь мне поверить, хоть Лорд и получил свой вожделенный первый уровень, радости от этого он испытал крайне мало.

Хотя бы потому, что от уровня практически ничего и не осталось.

Авроры заставили ловушками всё, до чего сумели дотянуться: кабинет, приёмную, внутренний архив и прочие службы, расположенные на этаже и находящиеся под контролем верных министру людей. Которые, будучи заранее приставлены к нему под видом секретарей, помощников и прочих сотрудников отдела магического хозяйства, устроили там настоящую полосу препятствий, на которой благополучно и завязла первая волна нападавших.

— И никто ничего не заподозрил? — тихо спросил герой, утопая в мягкой теплоте, что окутывала его измученное долгой болезнью тело. Он плохо представлял, что являл из себя в последние дни перед штурмом первый уровень, но он запомнил его именно проходным двором в лучших традициях этого слова.

— Военное время, — пожав плечами, сказала агент. — Авроры закрыли для свободного доступа только один уровень, но туда по-прежнему продолжали ходить служащие. Что же до министра, то отсутствие времени, желание быть ближе к народу, желание показать, что министр на передовой — этим все и объясняли тот факт, что в Министерстве его никто практически и не видел. К тому же его назначили-то всего два с небольшим месяца назад. Слишком мало времени на то, чтобы углядеть за этими поездками нечто большее, чем случайное стечение обстоятельств.

Но это всё лишь прелюдия. Настоящая битва, я так полагаю, ещё впереди, и развернётся она за девятый уровень. Его не отдадут ни под каким видом. Слишком много там опасных предметов, по слухам дарующих своему обладателю власть и силу, недоступную простым смертным. Лакомый кусочек для такого ценителя тёмных искусств, которым Он себя мнит.

Жуткое это место, Гил. Жуткое, страшное, хранящее внутри себя тёмные артефакты, многие из которых не просто нельзя, а попросту невозможно эвакуировать. Но без него это Пиррова победа для Пожирателей. У Сам-Знаешь-Кого ресурсы не резиновые, а тут ему нужно удерживать шесть уровней плюс Атриум. Создавать хотя бы видимость того, что он захватил власть.

А с этим у него большие проблемы. Впрочем, как и у нас, поскольку всевидящее и до крайности прогрессивное мировое сообщество объявило происходящее внутренним конфликтом и призвало обе стороны сесть за стол переговоров. Что в переводе на общечеловеческий означает — разбирайтесь сами.

Гилдерой с трудом разлепил слипающиеся глаза и посмотрел на Миранду. Та, поймав его мутный взгляд, еле заметно кивнула:

— Нас бросили. Никто не придёт на помощь. Министр ещё пытается достучаться хоть до кого-то, но все уже понимают, что ничего, кроме слов поддержки, мы не получим. Грюм вообще сказал, что нашим соседям просто любопытно посмотреть, что получится, если в одной достаточно развитой стране победит радикально настроенная магическая оппозиция. Понравится — повторят у себя. Не понравится, как и полвека назад соберут армию стирателей, массово потрут маглам память и продолжат жить, как и раньше.

Ну да мы ещё поборемся. У нас есть Дамблдор, авроры, министр, который в кои-то веки действительно знает, как использовать свою власть, и, конечно же, у нас есть ты.

Надо только, чтобы ты окончательно поправился, и тогда мы всем им покажем. И сообществу, и Пожирателям. Найдём оставшиеся осколки и вышвырнем всю эту кодлу из Министерства!

К слову о Министерстве. У нас их теперь аж целых два. «Истинное Министерство магии» — ставленники Сам-Знаешь-Кого и «Министерство магии в изгнании» — ну это остатки нашего Министерства: эвакуированные отделы, разбросанные по всей Великобритании, и оставшиеся в здании два с половиной уровня, которые делают вид, что по-прежнему функционируют.

Совершенно не представляю, как они там работают, грызутся между собой и одновременно вещают на весь мир, что именно они тут власть, но это уже, как говорится, не моё дело.

Кстати, знаешь, как эти жуки обстряпали эвакуацию документов и предметов, подлежащих уничтожению при угрозе попадания не в те руки? Устроили маленькую локальную катастрофу в кабинете Долорес Амбридж и предложили ей переехать в другое помещение, попутно вызвавшись помочь упаковать вещи. Формально, все бумаги находились на территории Министерства и не подвергались воздействию каких-либо посторонних чар. Потому ни одно из многочисленных заклятий и прочей — призванной мгновенно поднять тревогу — мишуры даже не пикнуло. Ведь они мало того, что были перемещены с согласия министра и главы Аврората, так ещё и просто лежали в коробках — которые по странной случайности старший помощник министра не успела распаковать, когда её отправили в командировку — в кабинете, в котором точно никто бы не стал их искать.

Она замолчала. Может, решила, что он уже заснул, а может, думала о том, что сказать дальше. Длилось это, правда, недолго, он только и успел, что лениво подумать о том, какой тихой она, оказывается, может быть, прежде чем агент снова заговорила:

— Грюм мне тогда чуть плешь не проел. Всё допытывался, как ты узнал о документах, что хранились в её кабинете. Я ему ничего не сказала. Что говорить-то. Нечего. — Она глубоко вдохнула, словно собираясь с духом. — В общем, это не она. Не она, но кошка-то та. Кошка — та! — резко и быстро сказала агент, будто боясь, что Гилдерой очнётся и начнёт её в чём-то упрекать или поставит под сомнения её компетентность, или…

Голос Миранды звучал глухо, будто сквозь вату. Все её объяснения и схемы. Уверения в том, что она просто малость поторопилась с выводами, а сама Амбридж не была похожа на даму, способную принять в дом уже взрослое животное: хоть и красивое, но без должной родословной.

Все остальные кошки были взяты ещё котятами. У всех ленточки на шеях и грамоты на стене. У этой нет ни грамоты, ни ленточки, но почему-то именно её все последние два года чуть ли не тыкают в нос всем гостям, приходящим к старшему помощнику министра.

Храбрейший маг Британии не проронил ни звука. Как и сказала агент, что тут говорить — нечего. Он, проваливаясь в блаженную, тёплую, обволакивающую темноту, лишь позволил себе мягкую, еле заметную улыбку. Он-то сразу понял, что это не Сюзанна. Он её бы сразу узнал. Из тысячи. А Миранда. А что Миранда? Разве она может это понять?

Но, наверное, она это всё-таки поняла. Замолчала. Зачем-то опять поправила одеяло и, склонившись над ним, тихо сказала:

— Поправляйся скорей, ты нам очень нужен.

В дальнейшем ему везло куда меньше: рядом неизменно оказывалась сверхзаботливая школьная медсестра, которая, заметив, что главный пациент очнулся, предпочитала вливать в него зелье, не травмируя нежную натуру душераздирающими подробностями военной хроники. Лишь тихонько ворчала, что спасать мир надо будучи здоровым и полным сил. А ещё зачем-то напоминала, что, во-первых, палочку он получит, только когда она сама решит, что он здоров, а во-вторых, аппарация в школе невозможна, и на дверях больничного крыла стоят оповестители.

День, когда ему наконец не предложили зелье, а вместо этого помогли сесть на кровати, подложив для удобства под спину огромную подушку, ознаменовался, помимо прочего, появлением Дамблдора.

Директор школы чародейства и волшебства, где Локхарт в своё время честно и с риском для жизни отработал без малого четыре года, за прошедшие месяцы — Гилдерой теперь даже мысленно отказывался называть себе эту страшную цифру — ничуть не изменился. Его роскошная белая борода была по-прежнему длинной, количество морщинок, коими величайший герой магического мира привычно измерял счёт лет и выпавших тягот, не поддавалось исчислению, а в глазах, как и раньше, прятались смешинки. Словом, это был всё тот же милый, добрый старикан, с которым он по молодости и относительной глупости подписал контракт на непыльную, хорошо оплачиваемую работу, где должен был обрести много юных поклонников, открыть новые грани своего многогранного таланта и отдохнуть от геройств, занимаясь воспитанием подрастающего поколения.

За те годы, что Локхарт отчаянно пытался выжить, не сойти с ума или хотя бы не поседеть раньше времени на нервной почве, он действительно обрёл много поклонников, открыл новые грани своего таланта, но вот с отдыхом от геройств, благодаря неугомонному подрастающему поколению в лице Гарри Поттера и его друзей, что-то не клеилось с самого начала. Да и подозрения о том, что милый, добрый старикан не так-то прост, с каждым годом возрастали, а фраза «его боится даже Волан-де-Морт» так и вовсе начинала поневоле обретать несколько иной смысл, заиграв новыми красками.

Словом, когда директор Хогвартса с милой улыбкой примостился на стуле возле ложа величайшего волшебника мира и с участием осведомился, как тот себя чувствует, Гилдерой выдавил из себя робкую улыбку и, взглянув в голубые глаза Дамблдора, приготовился принять свою судьбу так, как и подобает её принимать бесстрашным героям.

Ну или просто героям.

Ну или просто людям, которым некуда деваться.

То, что он уже никуда не денется, было ясно давно, но как-то не сильно бросалось в глаза. Раньше Волан-де-Морт искал его исключительно из-за его связи с Дамблдором и Гарри Поттером. Он думал, что преподаватель ЗОТИ что-то знает о пророчестве и его жизнь очень много значит для этих двоих.

Его искали для того, чтобы «просто поговорить».

О том, что с ним не просто больше не хотят разговаривать, но и вообще более не жаждут видеть в числе живых, активно намекали слова Миранды о покушениях, разрушенный дом, которому всевозможные эксперты в своё время предрекали простоять лет двести — не меньше — ну и, собственно, сам Скримджер. Глава аврората в их последнюю встречу прямо сказал, кто отныне цель номер один для всех Пожирателей и их бессменного лидера.

Цель номер один собралась с духом и, глядя в кристально честные глаза директора Хогвартса, тихо задала вопрос, который уже давно не давал ей покоя:

— Что произошло тогда в доме Мраксов? В больнице Мэнди сказала, что я умер. Скримджер сказал, что Кассандра заявила, что я умер. Целитель говорил о проклятии. Но… Почему?

У агента в тот вечер дрожал голос от неверия и радости. В приветствии Скримджера сквозили недоверие и скептицизм. Дамблдор откровенно наслаждался ситуацией. С особым наслаждением и радостью он медленно, словно смакуя каждое слово, с неизменной улыбкой произнёс:

— Они сказали так, потому, что вы, мой друг, действительно умерли.

Проклятие Чёрной смерти — это авада кедавра среди не мгновенной магии. Нельзя отменить, нельзя остановить, можно лишь ненадолго отсрочить смерть, отдав ей на растерзание часть тела, на которую пришёлся удар. Это требует серьёзной мощи, навыков и, конечно, желательно, чтобы это была рука или нога. Но даже в таком случае вы проживёте полгода-год.

— Тогда почему я жив?

— Потому что вы умерли.

По плану Волан-де-Морта, проклятие должно было обрушиться на любого, кто посмел бы надеть кольцо. Сделай это я, мистер и миссис Уэлш, или даже мистер Блэк — мы были бы мертвы. Но случилось так, что кольцо надели именно вы.

— И в чём же мне повезло? — убито поинтересовался Локхарт.

— Вам повезло в том, что у вас много верных друзей и поклонников, готовых ради вас на всё. Это и то, что вы, подобно моему старому другу — Аластору Грюму, — готовы всегда и ко всему, и спасло вас.

Директор школы мягко улыбнулся, и Гилдерой поймал себя на мысли о том, что, наверное, сейчас донельзя похож на Гарри в конце учебного года. Если верить Мэнди, то всё происходило каждый раз по одной и той же схеме — ну, пожалуй, кроме третьего курса. Каждый раз, когда Поттер после очередного безумного приключения отлёживался в больничном крыле, Дамблдор, приходя его навестить, доходчиво объяснял гриффиндорцу, во что тот вляпался и почему любой другой на его месте должен был бы умереть.

Правда, он не Гарри Поттер — он Гилдерой Локхарт. Может, он и завидовал где-то в глубине души — где-то очень глубоко — тому, что гриффиндорец постоянно оказывается на первом плане, но вот желания оказаться на его месте он никогда особого не испытывал. Сейчас же он был именно что на его месте. Он лежал в больничном крыле, рядом сидел Дамблдор, вся Британия считала его героем, а Волан-де-Морт мечтал его убить, похоже, даже сильнее, чем Мальчика-Который-Выжил.

Сложно было в этот момент не вспомнить сказанное кем-то из великих «бойся своих желаний, они могут исполниться» и то, как Поттер постоянно твердил, что ничего подобного он не хотел и такая популярность ему не нужна.

Нужна ли такая популярность хоть кому-то, Гилдерой не знал, да и куда больше его сейчас волновал предстоящий долгий и немного нудный рассказ о произошедшем. Рассказ, который однажды, в один ужасный день, Чарльз потребует обратить в деньги.

Когда война закончится. Она ведь обязательно скоро закончится.

Так что он устроился поудобнее, всем своим видом показывая, что готов слушать.

Дамблдор, однако, с пояснениями не спешил, сказав, что для того, чтобы объяснить случившееся, ему придётся малость уйти в сторону. Вернуться к первому вопросу. К тому, что на самом деле произошло в тот день в доме Мраксов.

— Я надел проклятое кольцо.

— Вы? Нет. Это были не совсем вы.

Дело в том, что многие предметы, наделённые магической силой, обретают своего рода, — директор на мгновение словно задумался, — я бы не назвал это душой в привычном смысле слова, да и разум тут не годится — это нечто более тонкое. Простое и в то же время сложное. Оно проявляется и выражено тем ярче, чем больше магии и сил было вложено в предмет. Самый наглядный пример — распределяющая шляпа. Обычная шляпа, в которую вложили свой разум и силы четыре могущественных волшебника. Исключительный и яркий пример. Она может говорить, думать, принимать решения и, судя по тому, что произошло четыре года назад, обладает магией. Кубок огня — куда менее разговорчив, но, тем не менее, также может думать. Принимать решения и, как и всякое разумное существо, может быть обманут. Волшебные палочки, к сожалению, ещё меньше наделены этим свойством, но именно благодаря ему способны выбирать хозяина под стать себе. То же верно и для крестражей: Волан-де-Морт отдал им частицу своей души, и потому, как вы уже, наверное, могли заметить, они способны думать, говорить и подчинять своей воле окружающих. В некотором смысле их даже можно посчитать живыми, в чём вы убедились целых два раза.

— Два? — недоверчиво переспросил Локхарт. С первым всё было понятно — призрачного Тома Риддла в допотопной мантии, который с лёгкостью плёл заговор и командовал василиском, он ещё не скоро забудет — если забудет вообще — но вот второй откуда взялся?

— Два, — со вздохом подтвердил директор школы. — То, что случилось в тот день, тоже было, образно говоря, делом рук крестража. И, как мне ни больно это признавать, но в том была немалая доля и моей вины. Я был слишком обеспокоен тем, что мы нашли его, ведь Волан-де-Морт выбрал для вместилища своей души не самый обычный предмет. Когда-нибудь я расскажу вам о нём подробней, а пока вернёмся к тому моменту в доме. Я был слишком занят своими мыслями, чтобы заметить, что вам нельзя было и близко подходить к осколку.

Крестраж, обнаруженный вами в доме Сириуса, не сопротивлялся, поскольку его сил всё равно бы не хватило на четырёх взрослых волшебников. Будь там только дети, он, может, ещё бы и попытался, но шансов на это у него всё равно было бы крайне мало. Обнаруженный нами в доме Мраксов осколок был совсем другим. Рождённый от убийства людей, к которым Волан-де-Морт питал особенную неприязнь, скрытый в месте, что имело для него особое значение, он был сам по себе очень опасен, а тут ещё и неординарный выбор носителя, который, ко всему прочему, обладал весьма внушительной магической мощью. Всё это сделало его очень сильным.

Дневнику Тома Риддла потребовалось два месяца, чтобы взять мисс Уизли под свой контроль. Два месяца, чтобы мягко сломить сопротивление, используя в качестве пищи её страхи, сомнения и неуверенность.

Гилдерой вспомнил, что творилось с ним в последний месяц перед неудачной вылазкой.

Директор кивнул:

— Моя небрежность чуть не стоила вам жизни. Я был преступно слеп в этот момент. Добытый с такой лёгкостью предыдущий крестраж и это кольцо. Семейная реликвия Мраксов. Вы не представляете, сколько лет я его искал. Как страстно мечтал обладать им. И вот он оказался в паре шагов от меня. Лежал внутри шкатулки, а я сидел и думал лишь о том, что будет дальше. О том, что сделаю с ним, когда крестраж будет уничтожен. Размышлял о том, скажется ли это на его свойствах или нет.

Он вздохнул.

— На самом деле, я просто тянул время. Странное это чувство, когда замираешь в шаге от исполнения многолетней мечты. Особенно если не до конца представлял себе все последствия её исполнения.

Он этим воспользовался. Крестраж почувствовал угрозу и попытался если не защититься, то хотя бы, как говорит Аластор, продать свою жизнь подороже.

Он был очень сильным, а вы были очень слабы для столь тонкой атаки. Эта душа хотела погубить вас. Ему надо было, чтобы вы всего лишь надели кольцо.

Но, на его беду, он был не единственным предметом, наделённым чёрной магией.

— Булавка? — внезапно сообразив, к чему было столь долгое вступление, посвящённое наличию «разума» у предметов, осторожно спросил Локхарт.

— Да. Магические артефакты со временем становятся лишь могущественней. Артефакты, в основе которых лежит чёрная магия, ревниво смотрят не столько на белую, сколько на другую чёрную. В нашем случае был артефакт, созданный не одно столетие назад и при этом не только считающий вас своим хозяином, но и чувствующий, что его создательница была бы крайне недовольна вашей гибелью.

Вспышка была очень яркой, — сказал Дамблдор, чуть прикрыв глаза, словно вспоминая этот момент.

Гилдерой медленно повернул левую ладонь и с удивлением заметил тонкий белый шрам, в том самом месте, где была спрятана булавка.

— Она расплавилась. Я, профессор Снейп и миссис Уэлш побоялись её убрать, полагая, что только она и сдерживает проклятие. И, как позднее выяснилось, так оно и было. Вы ведь никогда раньше не использовали её магию напрямую, на самого себя?

— Как-то не хотелось заснуть вечным сном, — неохотно подтвердил Локхарт, вспоминая, каким именно образом прославился в своё время «бабушкин подарок». — Только я не понимаю, почему она. — Он недоверчиво потёр белый след. — Ведь так не должно было быть.

— Если бы она хотела, чтобы вы просто уснули беспробудным сном, то да. Так быть было не должно. — Директор Хогвартса весело прищурился. — Но она хотела остановить смертельное проклятие. Не припоминаете другую историю с подобным сюжетом? Укололась, проклятие, долгий сон, спасший жизнь.

Гилдерой Локхарт, кавалер ордена Мерлина третьей степени, почётный член лиги защиты от тёмных искусств, враг Волан-де-Морта номер один и просто самый прекрасный волшебник Британии не находил в подобной аналогии ничего смешного. Скорее нашёл в этом нечто тревожное. Во всяком случае, как мог попытался воскресить в памяти вечер, который до этого изо всех сил старался забыть. Там-то она не сама по себе проснулась! А он… да нет. Бред какой-то.

Дамблдор, заметив его смятение, освобождающие махнул рукой.

— Это всего лишь красивая легенда, которая наверняка имела под собой куда менее приглядный реальный случай. У нас же всё было намного сложнее. Мёртвый сон ничего бы не дал. Мистер Эндрюс, я, ваш агент и ещё пара целителей нашли всего один задокументированный пример того состояния, в которое вы погрузились, когда она впилась в вашу руку.

Анабиоз — наиболее близкое слово, описывающее то, что случилось.

Близкое, но не совсем. Время для вас будто остановилось. Все, абсолютно все процессы в теле замерли, даже сердце не билось, и мы, признаюсь, поначалу даже решили, что вы мертвы.

Естественно, подобный фокус давал лишь отсрочку и не мог быть долгим, но, может, именно эти два дня и были решающими, дав нам время переправить вас в Мунго. Дав мне время вызвать профессора Снейпа и обдумать случившееся. Мало, не скрою, но вам повезло во второй раз уже тем, что мы с Северусом были рядом, а в Мунго, помимо всего, ещё и хранятся самые редкие зелья и ингредиенты. Ну и, как, наверное, вам уже сообщил мистер Скримджер, вам повезло в третий раз в том, что у вас есть такая преданная поклонница.

Если в Министерстве и в Мунго одно упоминание и уж тем более появление бабушки было воспринято с определённой долей нервозности, то Дамблдор, похоже, не находил в ней ничего пугающего. Во всяком случае, его голос был по-прежнему тих и спокоен, и единственное, что в нём изменилось, так это появившиеся лёгкие нотки уважения. Словом, не приходилось даже сомневаться в том, что, когда дверь палаты распахнулась и она во всей своей пугающей красе явилась пред светлы очи директора Хогвартса, тот и не думал спасаться бегством через окно. Скорее наоборот, галантно уступил даме своё место у ложа павшего героя.

И все втроём они его как-то спасли. То есть сначала не спасли, а потом…

Обмануть Чёрную смерть нельзя никак, поскольку проклятие отступает не когда живое существо умирает, а когда весь организм оказывается поражён им. Постепенно усыхая и чернея, оправдывая тем самым скрытую в названии суть проклятия. Заключение его в конечности также было сомнительной панацеей, оно просто медленно пожирало её, чтобы потом, по истечении определённого срока, буквально в один день захватить всё остальное. Страшная и мучительная отсрочка неизбежности, поскольку под воздействием проклятия превращались в чёрные мумии даже тела тех, кого из жалости в старые времена лишали жизни.

Только одно заклятие могло остановить её — авада кедавра. Ну как остановить, уничтожить. Правда, к сожалению, вместе с самим больным. Чем это было вызвано, никто не знал, а правительство запретило подобные опыты на людях ещё в незапамятные времена, так что причины сего феномена так и остались неизвестны. Единственное, что было установлено точно, так это то, что авада не то из-за своей убивающей силы, не то из-за чего-то ещё науке неизвестного способна «убить» чёрную смерть. Радостно ли покойному от мысли, что он не целиком превратился в мумию, никто доподлинно не знал, но сам метод порой практиковался безутешными родственниками. И чего в нём было больше: сострадания, желания поскорее получить наследство или стремления сохранить хотя бы тело в приличном для погребения виде, было вопросом открытым.

Для Гилдероя же, уже с трудом, но принявшего факт собственной, пусть и временной кончины, важным оставался совсем другой вопрос. Как? Фламель был бессмертен, но лишь для смерти от старости. Авада убила бы его, чёрная смерть убила бы его, даже магловское оружие при определённой доле невезения также убило бы его.

Гилдерой Локхарт устало откинулся на подушку. Всё медленно вставало на свои места. Слова Кассандры о его смерти через пару дней после столкновения в Мунго, слова Скримджера о том, что бабушка вернулась уже потом для спасения, фраза Миранды сразу по пробуждении «ты жив», сказанная так, будто до этого она в этом сомневалась, и наконец его собственная чудовищная слабость и бессилие.

— Вы позволили ему взять верх, — не глядя на директора, сказал он.

— Авада кедавра убивает жизнь, чёрная смерть убивает тело. Однако если душа не поддаётся врачеванию, то плоть имеет способность к исцелению. Риск был велик, но иного выбора у нас просто не было.

Гилдерой Локхарт кивнул и отвернулся. Смотреть на директора не хотелось, представлять, каким «красавцем» он был, желания не было вообще.

Больше в тот день к ложу раненого героя никого не подпустили. Маленькая и обычно довольно-таки милая мадам Помфри аки дракон из старых преданий охраняла покой своего главного пациента, грозясь в случае неповиновения перейти к магловским методам лечения. Из магловского лечебного инвентаря у неё, правда, была лишь неизвестная ему дурно пахнущая жидкость и странное приспособление грушевидной формы, при виде которого в памяти невольно всплыло, как агент, вертя в руках нечто подобное, недобро усмехаясь, заверила его, что лучше ему не знать, как этим лечат маглов.

Сама агент вместе со своим вечно ищущим неприятности пополам с сенсациями супругом объявилась уже следующей ночью. Причина не то столь позднего, не то столь раннего визита была проста: ошмётки нервной системы героя берегли не просто так, а для встречи с аврорами. Они должны были прибыть в течение дня и, по словам школьной медсестры, после беседы, по её просьбе, собирались наложить на помещение хорошие охранные чары. Дабы оградить пациента от провоцирующих на героические поступки элементов.

Элементы на это очень обиделись, но не подали виду, зато едва на замок опустилась ночная тьма, не преминули воспользоваться своим служебным положением, знанием расположения всех постов, ловушек и прочих охранных чар.

Гилдерой не спал, когда они тихонько проскользнули внутрь, так что единственное что его удивило, так это то, как они обошли оповестительные чары стоящие на дверях.

Мэтью не был бы Мэтью, если бы в ответ на это не напомнил с хитрой улыбкой о том, что в своё время и не такую сложную защиту обходил. А это так, мелочи. Он не трогал основную защиту, эту же ставила сама мадам Помфри, а в чарах она куда слабее, чем в целительстве. Но на что, как говорится, не пойдёшь ради защиты самого главного пациента.

Главный пациент пребывал в отвратительном расположении духа. Гарри Поттер был Мальчик-Который-Выжил. Гилдерой Локхарт мог войти в историю как Маг-Который-Помер. Ну или Маг-Который-Превратился-В-Мумию. Он же, по сути, превратился именно в мумию.

Во всяком случае, Уэлш описывал его именно так. Радостно так описывал. Говорил, что сначала у него почернела рука, потом предплечье, потом оно добралось до лица, а потом…

А потом Миранда, судя по звуку, весьма ощутимо пихнула его в бок, и он замолчал. Ненадолго, правда. Решив, что Гилдерою будет приятно однажды, по окончании войны, сходить в знаменитый магловский музей в центре Лондона. У них там мумия лежит. Ну как мумия, жертва чёрной смерти, которую маглы, следуя своей дурацкой привычке разрывать могилы, успели извлечь на свет раньше, чем до них добрались стиратели памяти.

— У неё даже волосы, как у тебя, светлые. Я когда в палату зашёл однажды — один в один был! — убеждал он, не замечая полного отсутствия энтузиазма у героя.

Агент впрочем тоже не молчала, желая высказать своё возмущение в адрес бабушки.

Не могла ей простить.

— Нет, ну ты представляешь, они же оба с Дамблдором мне клялись, что всё под контролем. Знаешь, какой у них был контроль? Никакого! — возмущённым шёпотом объявила она. — Сказали мне тогда, она великая ведьма, что она раньше и не такое врачевала. Историю про каких-то маглов рассказывали, которые убили своего братца, тело расчленили, а потом пришла она, и вот он живой-здоровый. Ходил, ел, пил, женился и умер своей смертью через много лет в окружении внуков и правнуков.

Я ей и поверила. Были же действительно такие источники, и история, вполне возможно, такая была.

Так что я молчала, когда они выставили за дверь всех целителей, я молчала, когда эта гадость начала распространяться, я молчала, когда они использовали какие-то странные чары и натащили кучу непонятных амулетов, из-за которых у меня вместо случайно произнесённого люмоса вылетела самая настоящая шаровая молния. Я молчала! А потом она приходит и приносит два страшных старых, замшелых пузырька и говорит, что знала, что пригодится.

Источники, видите ли, пересохли ещё четыреста лет назад!

Знаешь, что она ответила на мой вопрос о том, не протухли ли они за эти столетия?

А что ему в леднике будет?!

Я чуть с ума не сошла, когда твоё тело пришло в норму, а ты сам всё не мог очнуться!

После такого вступления, Гилдерой, как ему этого ни не хотелось, но просто вынужден был увести тему хотя бы к готовящемуся визиту авроров.

— Это будут не просто авроры. Своих мракоборцев тут и так хватает, они ждут Скримджера или Грюма, а может и обоих разом, — с явной неохотой уходя от темы возвращения в мир живых, сказала Миранда. — Они ведь тогда хотели воспользоваться тем, что ты уже пришёл в сознание, и достать из тебя всю необходимую информацию. Скримджер заполнил целую кучу бумажек, посвящённых тому, что: в стране чрезвычайное положение…, все должны по мере сил…, мне жаль, но я обязан… В общем, они хотели хоть как, но достать всю информацию про лорда. Тебя должны были отправить в какое-то сверх-сверх-сверхсекретное убежище и там обработать как магловскую лабораторную мышь. Но в последний момент перед переправкой появился министр, решивший проведать, как у тебя дела.

Те, кто там были, говорят, что, когда Скримджер сказал, куда и зачем, собственно, тебя тащат, то министр на него так посмотрел, что даже Грюм сдулся.

Вот скажи мне, как? Как надо посмотреть, чтобы даже Аластор Грюм почувствовал себя нашкодившим школьником? — вопрошала агент. — Они, конечно, потом пытались объяснить ему, что это ради страны! Они сделают всё лично, максимально осторожно и твои маленькие грязные секреты унесут с собой в могилу, но нашего любимого нового-старого это не впечатлило.

Он сказал, что с героями, тем более с ранеными, так не обращаются и выразил уверенность в том, что ты сам им всё расскажешь. А после распорядился переправить тебя в Хогвартс — поближе к Дамблдору и подальше от их загребущих ручонок.

Впрочем, несмотря на столь очевидное заступничество со стороны министра магии, особо обольщаться на его счёт она всё же не советовала:

— Я, конечно, понимаю, что он, по сути, отбил тебя у них, вручил тебе твой орден Мерлина и именно его люди вытащили тебя из Министерства, но я бы не советовала питать на его счёт особых иллюзий. Он весь из себя такой правильный, такой благородный, такой умный, но ты не забывай, что человек, сумевший надеть на шею Грюму и Скримджеру ошейник с коротким поводком, просто не может быть таким же милым и своим в доску парнем, как Фадж. Он мастер решать конфликты по-тихому. Быстро, эффективно и на первый взгляд совершенно законно. Фигура важная, но донельзя скрытная и загадочная. Как о министре мы о нём много знаем, но если разобраться, то это всего лишь голые и крайне неинтересные факты: родился, женился, овдовел, снова вернулся на пост, а также такие мелочи, как рост, вес и школьные оценки.

— У нас про таких, как он, говорят «мутный тип». — поддакнул жене Мэтью. — Вроде всё хорошо, правильно, но ты-то знаешь, что ничего про него не знаешь и к тому же нюхом чуешь, что он с лёгкостью тебе глотку перегрызёт, если тебя угораздит перейти ему дорогу. О нём даже Арчи ничего не говорит, хотя проработал с ним несколько лет. Пока не пришёл к нам.

— Не говорит, не пишет, но знает явно куда больше нас. Я, например, не заметила и тени удивления, когда зашёл тот разговор про его семейку.

— А что не так с его семейкой? — нервно поинтересовался Локхарт.

— Племянники какие-то у него нарисовались. Не было, не было, и тут сразу две штуки. Хотя моё мнение, это чистой воды подставная утка. Точнее две утки. Он хочет перетянуть внимание Пожирателей на другие цели, и потому подставляет кого-то из молоденьких авроров. Архив сожжён, тесно знакомых с его семьёй волшебников по пальцам пересчитать можно, а образ жизни его покойного братца вполне допускает наличие неучтённых ранее ребятишек. Короче, как ни посмотри, а министру от этого одни плюсы. У разведки Пожирателей больше целей, и потому меньше времени на выискивание убежищ и потайных проходов в Министерство, а среди избирателей слухи о том, что родня министра осталась в стране, идут на ура. — Агент на секунду задумалась, чуть наморщив лоб. — Впрочем, может, это и правда его племянники. Сам-то он никогда не любил светиться, я только недавно узнала, что старая мегера является его прабабушкой.

Прабабушка.

У Гилдероя невольно пробежала лёгкая дрожь по телу и похолодело где-то в животе. Агент этого не заметила:

— Венди. Ей сто пять лет стукнуло, а она требует называть себя этим именем. У нас все думали, что она померла давно, ан нет, живее всех живых, да ещё и в его родне, оказывается. С ума сойти просто. Живешь так и не знаешь, какие люди рядом ходят. У меня, как узнала, даже мысль мелькнула порыться в архивах на предмет поиска родства. Вдруг и у меня кто всплывёт интересный. Жаль, не успела. Сначала времени не было, а теперь они и вовсе сгорели. Пока война, пока восстановят, так и несколько лет пройдёт.

— Ты же сказала, что всё знаешь.

— Я знаю всё, что касается тебя, но с министром ты на моей памяти до этого пересёкся всего один раз — в день вручения ордена.

О том, что Гилдерой пересёкся с министром целых два раза, ей знать не стоило. Или стоило. Он никак не мог решить, а Миранда тем временем продолжала активно оправдываться:

— Она родилась ещё в прошлом веке! Тогда, конечно было модно давать целую кучу имён, но её родители вообще непонятно о чём думали. В результате у неё их штук двадцать и четыре фамилии по количеству мужей. Так что откуда мне было знать, что Елена-Беатриса-Гвендолин-Луиза-Мария… и ещё добрый десяток имён — это она!

Гвендолин. Венди — это уменьшительно-ласкательное от Гвендолин, — пояснила она, натолкнувшись на непонимающий взгляд героя. — Посмотришь на неё, так и поверить сложно, что на неё кто-то польстился целых четыре раза, да ещё и называл эту старую мегеру Венди.

— Она всё-таки дама, — тихо напомнил Локхарт, даже в отношении Скитер в своё время проявлявший сдержанность.

Миранда на это лишь привычно отмахнулась:

— Её называли старой мегерой, ещё когда нас всех в проекте не было. У неё послужной список будь здоров — везде старушка отметилась. Открой учебник по истории магии, ткни в абсолютно любое мало-мальски значимое или хотя бы скандальное событие, начиная с тысяча девятьсот десятого, и будь уверен, что старушка в этом замешана. Даже среди маглов отметилась, участвуя в их разборках: в общем, ничем не брезговала. Впрочем, в компании Грин-де-Вальда, насколько знаю, она не участвовала.

— Только потому, что он отказал ей, — многозначительно заметил Мэтью.

— Он отказал ей в участии строительства Нумергарда, а не...

— Слухи разные ходили…

— Ну да, слухи — это твоя специализация.

— И скелеты в шкафах, — довольно закончил Уэлш. — А их у старушки немало. Опасная дама во всех смыслах этого слова. Зелья варила — закачаешься, да и сейчас всё ещё не промах.

Представляешь, она отказалась от обязательной эвакуации, заявив, что из-за очередного пытающегося захватить мир мальчишки она не намерена покидать свой дом. Авроры её, как водится, поуговаривали, ну да упрямством она сродни Грюму, так что неудивительно, что эти двое в конце концов нашли общий язык и сошлись на том, что если к ней кто заглянет, то она как одинокая, старая, больная женщина может смело палить авадой без предупреждения.

Уж не знаю, чем руководствовался наш на тот момент ещё не министр, разрешая ей подобное, но факт остаётся фактом. Старушка осталась в своём доме одна, а поскольку всем в этот момент было слегка не до неё, то про неё благополучно забыли.

— Все, кроме наших любителей пощеголять в масках, — недобро усмехнувшись, вклинилась Миранда. — Эти идиоты раскопали об её родстве с уже свеже утверждённым министром и решили зайти к старушке на огонёк.

Говорят, огонёк полыхнул так, что маглы, живущие в городке, увидели зарево.

— Да, обычно подобные фейерверки объясняют взрывом газа, но тут пришлось объявить, что рванул газопровод. Одна проблема, в городке его официально не было.

Авроры, конечно, тогда выкрутились. Придумали что-то про какой-то источник, несанкционированную добычу и нарушение техники безопасности. Но после этой истории она всё-таки под конец вроде поддалась на уговоры и переехала в одно из убежищ, так что этот магловский городок сейчас самое тихое место во всей Великобритании — Пожирателей туда ничем не заманишь.

— Кстати, знакомые места, — усмехнулась агент. — Это тот самый городишко, где ты избавился от той воющей твари. Которая, между прочим, перед тем, как исчезнуть, должна была тебе спасибо сказать, что столкнулась с тобой, а не с этой особой. От этой дамочки всего можно ожидать. Она и из призрака душу вытрясет.

— К чести этого дважды покойного субъекта, он был не самым обычным призраком, — напомнил специалист по копанию в чужом грязном белье. — Как-никак, его несколько столетий не могли упокоить. Я, собственно, когда услышал, что его так легко одолели, сначала не поверил. Ну как так-то. Столько столетий не могли его утихомирить, и тут — раз! А потом я удивился ещё больше. Почему они ждали-то? Тебя должны были со всем почётом наградить в Министерстве уже на следующий день, а вместо этого министр тянул до самого выхода книги. И в итоге что? За того призрака минимум второй должны были дать! Ладно этот, скупердяй известный, но Фадж-то мог бы потом вручить. Себе-то он первой степени отхватил!

Гилдерой, облизнув внезапно пересохшие губы, поспешил снова переменить тему, уведя её как можно дальше от призрака, старушки и причины задержки выдачи ордена.

— Почему они объявили, что это я защищал первый уровень? Неужели нельзя было просто сказать, что авроры готовились и…

Миранда тихонько фыркнула и посмотрела на него снисходительным взглядом:

— Гил. Ты же не первый день в этом бизнесе и знаешь, как это работает. Людям нужны герои. Да, им нужно знать, что Аврорат ночей не спит, защищая их. Им нужно знать, что идёт война, в которой Министерство из кожи вон лезет, но одерживает победы. Им нужно знать, что отчаянные мракоборцы в окружении врагов не дают покоя марионеткам лорда, а шпионы, рискуя жизнью, добывают информацию. Это всё важно, это всё нужно, но им всем — всем этим людям — нужен другой герой. Герой без страха и упрёка. Этакий мистер совершенство. Красивый, чертовски умный, вечно появляющийся в последний момент и всех спасающий. Непобедимый! Такой, чтобы, даже если всё улетит к магловским чертям и они окажутся в безвыходном положении, у них оставалась надежда. Он придёт!

Им нужно не нечто абстрактное, а вполне реальное. Одно лицо и имя, которое на слуху.

Неужели ты думаешь, что если бы я успела проверить палочку, а тебя бы не угораздило активировать портал, то эта история сильно бы изменилась? — со своей любимой усмешкой, осведомилась она. — Можешь мне поверить, авроры просто нашли бы другого героя, а Пожиратели — другого козла отпущения, поскольку ситуация такова, что обеим сторонам выгодно раздувать подобные мифы. Рассказывать о герое, кинувшемся прямо из палаты для неизлечимых спасать мир. Вылезшем не пойми как и не пойми откуда. Сумевшем пробить сложнейшие чары, охранявшие Министерство, и влезши в драку переломить ход боя.

Сам посуди. Растрепав на весь мир о произошедшем именно в этом ключе, обе стороны только выиграли. Пожиратели не выглядят идиотами, которые вовремя не сумели понять, что их попросту заманили в ловушку. Авроры — это храбрые герои, которые, несмотря на внезапность атаки и то, что их силы фактически равномерно размазаны по всей стране, сумели выдержать удар вшестеро превосходящих их сил и вынуждены были оставить первый уровень только потому, что герой от этого уровня камня на камне не оставил. Аккуратно перемешав ошмётки Пожирателей и стен.

Понимаешь? Лёгкая игра фактами и красивыми словами, и вот уже Пожиратели не идиоты, а авроры не криворукие палочкомахатели, не сумевшие удержать святая святых. Они все герои. Они все выжали максимум из ситуации. У них у всех всё шло по плану до твоего появления.

— Тогда в глазах общественности я…

— Ты герой. Точка. Ты пришёл, увидел и снёс всё и вся.

— Но, но ведь Волан-де-Морт не идиот.

— И именно поэтому он сейчас громче всех шипит о том, что всё шло бы как по маслу, не заявись туда ты. Гил, ну сам подумай, за ним идут, поскольку он непобедим. Да большая часть волшебников его имя назвать боится, не то что с ним воевать. А тут такое фиаско. Ему проще сказать — это сделал Гилдерой Локхарт! — чем расписаться в том, что его разведка проморгала установку ловушек, а он сам настолько зашугал своих подчинённых, что те предпочли лезть на мины, но не остановить атаку, чтобы хотя бы попытаться снять защиту, а не переть на неё как танк.

Один признанный герой или роспись в том, что он никакой не величайший тёмный маг столетия? К тому же восстанавливать репутацию долго, а герой всего лишь один, и его можно… — она на секунду замялась, но быстро взяла себя в руки, — можно принять как вполне приемлемое оправдание.

Мягко улыбнулась, ободряюще положив свою узкую ладошку поверх его руки.

— Видишь? Многие знают правду, но они все скорее сломают палочку и уйдут жить к маглам, чем признаются в этом.

Гилдерой Локхарт понуро кивнул головой, соглашаясь с агентом.

Думать о том, что если так, то слова, сказанные Грюмом в Министерстве, и кната ломаного не стоят, ему совершенно не хотелось.

То, что кто-то идёт, Локхарт скорее почувствовал, чем услышал, и сделал предупреждающий жест неугомонной парочке. Те, как и положено, отреагировали быстро. Мгновение, и погас еле теплящийся огонёк, а их самих надёжно укрыла мантия-невидимка, пусть не такая хорошая, как у Поттера, но всё-таки довольно надёжная. Конечно, если не шевелиться.

Дверь бесшумно отворилась, и что-то проникло в комнату. Послышался шорох и какая-то странная возня.

Гилдерой, украдкой следящий за происходящим, сначала открыл второй глаз, а потом и вовсе не таясь сел на кровати. Дело было уже даже не в том, что шорохи звучали слишком тихо для пришедшей с проверкой Помфри или слишком громко для убийц, просто его инстинкту самосохранения не надо было видеть, чтобы каким-то образом понять — почувствовать — кто это. Просто он знал всего одного человека, который, услышав, что завтра прибудет Скримджер и учинит допрос, попутно поставив непрошибаемые чары, пошёл бы сюда ночью в нарушение всех правил и с твёрдым намерением выломать дверь, но проникнуть внутрь больничного крыла.

— Гарри, если бы тебя сейчас увидел Аластор Грюм, то он бы очень рассердился.

— Потому что мы нарушаем? — с явным облегчением осведомилась темнота, прежде чем явила всю гриффиндорскую троицу.

— Нет, потому что вы слишком шумите! — фыркнула Миранда, стягивая мантию-невидимку.

— Вы ему рассказали?! Рассказали, да?! — нетерпеливо набросился с расспросами на парочку Рон, когда с искренним и потому крайне неловким приветствием было покончено.

— Нет ещё, — со смешком отозвался Мэтью, — кто же кроме вас может сообщить о подобном?

— Что там ещё случилось? — едва сдержав горестный стон, спросил Локхарт, уже чувствуя, как его и без того не самое хорошее настроение становится ещё мрачнее. Все новости, которые он узнавал за последний месяц, были почему-то исключительно со знаком минус.

Гриффиндорская троица довольно переглянулась и…

Гарри Поттер — мальчик, мягко говоря, не обычный, а его друзья, прямо скажем, под стать ему. Они неразлучны в радости и в горе, в серых школьных буднях и в невероятных приключениях. Они бодро и весело охотились за философским камнем, выискивали логово василиска, бросали вызов министру магии и конечно только строгие правила участия в турнире трёх волшебников, позволили лорду столкнуться с одним Поттером, а не со всей честной компанией. В общем, не было ничего удивительного в том, что, пока Гилдерой Локхарт боролся за свою жизнь, они так же не сидели без дела.

Они усиленно искали крестражи и неприятности.

Неприятности в школе найти было сложно, учитывая, сколько в неё нагнали авроров и как усилил бдительность Дамблдор после несчастного случая с Локхартом, но вот крестражи…

Волан-де-Морт, наверное, усиленно проклинал тот день, когда ему пришла в голову гениальная мысль сначала превратить в крестражи вещи, которые так или иначе, но на слуху, а после спрятать их в местах, связанных с особо важными для него вещами и событиями.

Изображение вещей, связанных с самыми знаменитыми волшебниками, можно найти в каталоге «магические древности Великобритании», а тёмное прошлое, благодаря стараниям неугомонных журналистов и самого директора Хогвартса, также предоставило не сильно большой список мест.

В итоге не возникло особых сложностей с тем, чтобы, сложив два и два, получить кубок Хельги Хаффлпафф, диадему Кондиды Когтевран и ещё не более пяти предметов, достойных стать вместилищем для души тёмного лорда.

С кубком, правда, не повезло. Он, как выяснилось, долгие годы хранился в Гинготтсе в ячейке семьи Лестрейндж и был спешно перемещён, едва вскрылась незавидная участь других крестражей. Выяснить его новое местоположение так и не удалось, но вот диадема…

За диадему боялись больше всего. Бегать по албанским лесам и искать дупло, в котором пряталась от общественного мнения незадачливая дочурка основательницы Когтеврана, никому не хотелось. И дело тут даже не в том, что Албания далеко, леса её тёмные и весьма обширные. Просто минуло слишком много лет с тех пор, и поиск нужного дерева был бы сродни выискиванию иголки в стоге сена.

К счастью, до Албании добраться не успели.

В связи с тем, что Хогвартс в свете последних событий должен был пойти на беспрецедентный шаг и в нарушение всевозможных школьных уставов, правил и прочего покончить со своим нейтральным статусом — исключительно ради безопасности детей и спокойствия их родителей, — его буквально-таки наводнили авроры, прочёсывающие его сверху донизу. А как в такой ситуации не заглянуть в бывшую тайную комнату?

В итоге школьный год у гриффиндорцев начался на неделю раньше. Жалели ли они об этом? Судя по довольным лицам и тому, с каким восторгом описывались поисковые операции — вряд ли.

Гарри и его друзья знали о школе многое, Аластор Грюм повидал немало, но лишь Альбус Дамблдор пожал плечами и сказал, что Хогвартс хранит много тайн, когда была обнаружена выручай-комната. Место, способное стать тем, чем ты хочешь, исполнив любое твоё желание. Хочешь, и это банкетный зал, хочешь, и она станет комнатой для дуэлей, хочешь, в ней появится фонтан и деревья в кадках. Она может быть всем, чем угодно. Даже свалкой ненужного хлама.

Во всяком случае, именно в качестве свалки рассматривал её Грюм, когда, дабы вся троица не подглядела, какие чары ставят в Большом зале, на воротах и школьном дворе, отправил их поискать там «что-нибудь полезное».

Они искали. Потом устали. А потом Гарри в шутку сказал, что в таком бардаке, наверное, можно найти всё что угодно и с важным выражением лица сказал: акцио, кубок Хельги Хаффлпафф!

Рон, не желая отставать от друга, крикнул в ответ «акцио, диадема Кондиды Когтевран!»

— …и она влетела мне прямо в руки! Прямо в руки, представляете?! — с восторгом уже в который раз повторял Рон, судя по всему, готовясь пойти на третий круг, когда тихонько скрипнула дверь больничного крыла.

Застигнутые врасплох гости потянулись к мантиям, но так их и не надели. Прятаться было уже глупо, да и не имело смысла, поскольку в дверях стоял не кто иной, как несостоявшийся маньяк собственной персоной.

По тому, как он шёл к ложу героя, по его грязной одежде и до крайности усталой ухмылке Гилдерою сразу стало понятно, что он, в отличие от всех присутствующих, этот вечер провёл далеко за пределами школы.

— Что-то ты быстро вернулся, — подтвердила догадку агент, поднявшись на встречу вошедшему.

— Сегодня на входе дежурит Венс. Он обычно по карте проверяет да спрашивает какую-нибудь ерунду.

— Повезло, — согласно кивнул Уэлш. — Помнишь, как две недели назад по возвращении нарвались на прибывшего с инспекцией Грюма? Два часа мурыжил.

— Это явное нарушение инструкций, от соблюдения которых зависит безопасность школы, — мигом взвилась всегда излишне щепетильно относящаяся к этой теме мисс Грейнджер. — Проверка личности — это…

— Мерлин великий, Гермиона. Я могу обернуться собакой — вот моё главное доказательство личности! — устало отмахнулся Блэк.

— Кстати о собаках. Я надеюсь, ты не оборачивался в неё, когда нёс это сюда, — с подозрением глядя на несостоявшегося маньяка, спросила агент, попутно кивнув на яркий свёрток, что он держал в руках.

— Волшебной палочке ничего не бывает, когда я обращаюсь в пса! С одеждой, газетами и прочими вещами также ничего не бывает. А ему, — он кивнул на свёрток, — ему, конечно, от этого поплохеет!

— Просто есть такое понятие, как этикет и чувство брезгливости.

— А я наивно думал, что такие, как вы, даже не знаете, что это такое, — сварливо отозвался Блэк, с размаху плюхнувшись на соседнюю кровать.

Если это и было завуалированной шпилькой, то журналист этого не понял. Грустно вздохнул и с явной тоской в голосе сказал:

— Я знаю, что это такое. Мама приставила ко мне учителя, едва мне исполнилось четыре года. Поскольку представитель благородного семейства должен красиво выражаться, учтиво себя вести и знать, зачем эта куча столовых приборов на столе.

Препираться после столь душераздирающего откровения было глупо. Агент, пряча улыбку, уткнулась в плечо супруга, а Блэк, знавший не понаслышке, что такое «мамочка сказала» и его последствия, повернулся к Рону.

— Вот тебе два прекрасных примера того, что делает наличие денег с чистокровными семействами. Три, если будем считать Малфоя. Так что живи и радуйся. Хотя я бы, наверное, хотел посмотреть, как стали бы сходить с ума твои. Особенно Артур.

Рон в ответ на это лишь закатил глаза, а затем, кивнув на свёрток, спросил:

— Это то, о чём я думаю?

— Как будто есть много вариантов, — фыркнул Блэк и, предупреждающе подняв руку, повернулся к мисс Грейнджер. — Нет, я бегал не только за этим. Это было архиважное и сверхсекретное задание. По окончании которого я завернул за ним — с соблюдением всех мер предосторожности, — так что даже Грозный глаз мною бы гордился.

Гермиона промолчала, а Миранда, взяв свёрток, осторожно его развернула. Внутри оказался немного помятый кусок торта на белой тарелке.

Свадебного торта.

— Вы что, хранили его всё это время?! — внезапно осипшим голосом спросил Локхарт, не в силах отвести от него взгляд.

— Всё то время, пока ты валялся без чувств в палате. Пока все разводили руками, Дамблдор говорил, что надо ждать, а Касандра Вулф завывала под окнами на тему «он умер!» — любезно уточнил маньяк, который… который, если разобраться, не такой уж и плохой человек. Мало ли кому его книги не нравятся. Это же всё-таки дело вкуса, и он не у всех столь же утончённый, как у него самого.

— Они сказали, что надежды нет, но мы всё равно надеялись, — подтвердила зеленоглазая ходячая неприятность.

— Это сказала кучка целителей и каких-то важных шишек, которые тебя толком и не знали, а мы, — Мэтью Уэлш с гордостью оглядел всю разношёрстную компанию, собравшуюся в столь поздний час у постели героя, — мы знали, что ты очнёшься и наверняка расстроишься, что не попал на наше скромное торжество.

В эту ночь многие не сомкнули глаз. Несли свою стражу авроры: обходя с дозором пустые кабинеты и слушая как за окнами завывает холодный декабрьский ветер. Не ведали покоя, в этот глухой полночный час, и Пожиратели: что в Министерстве, что возле Запретного леса. Одних сводили с ума непрекращающиеся стоны волынок, вторых мучила внезапная тишина, что накрыла страшный, тёмный лес. Не спали Аластор Грюм и Руфус Скримджер: в сотый раз просчитывая и прогнозируя расклад на готовящуюся операцию. Бессонницей страдали министр магии и тёмный лорд: сидя в своих кабинетах, на противоположных концах страны, они раз за разом скользили цепкими взглядами по разложенным перед ними документам и картам.

Гилдерой Локхарт тоже не спал. Он сидел на своей больничной кровати и смотрел на еле видимые в неровном свете магического огня улыбающиеся лица друзей. Завывания ветра здесь были неслышны, а тёмный лорд и его приспешники были далеко и вообще казались чем-то нереальным.

В этот поздний час, Гилдерой Локхарт, один из самых великих волшебников и по совместительству также один из самых брезгливых людей мира, который ещё до обретения популярности брезговал даже вчерашним супом, сидел на кровати и ел кусок торта трёхмесячной давности. Сохранённая магией свежесть была единственным его достоинством, поскольку в пути до Хогвартса он растерял половину своего праздничного вида. Кое-где стёрся крем и отвалился кусочек бисквита. Правый бок был безнадёжно смят, в то время как левый почему-то потёк. Гилдерой Локхарт, самый брезгливый маг мира, ел его, справедливо считая самым вкусным из того, что когда-либо доводилось ему пробовать.

Ел, пытаясь убедить хотя бы себя в том, что его глаза слезятся из-за внезапно обострившейся аллергии.