Маленькие трудности при написании великих книг (джен)

Примечания:

Бета в отпуске, так что читаете сей "шыдевр" вы исключительно на свой страх и риск.

Чтобы победить вселенское зло, остановить мировую несправедливость и достать очередной крестраж, Гилдерой Локхарт был готов свернуть горы, переплыть моря и вознестись к звёздам, тем самым порядочно напугав ту парочку маглов, что летает возле планеты в своей маленькой железной коробочке. Проблема была в том, что ничего, решительно ничего, из заявленного делать было не надо. Словно почувствовав его боевой настрой, вся живность разбежалась, разлетелась, расползлась и попряталась. Осталась только сама тюрьма, очевидно решившая, что в её возрасте и каменном положении бегать до крайности не солидно, а потому она возвышалась, гордо и безмерно одиноко.

Посрамлённый герой, глядя на это показное одиночество и беззащитность, твёрдо решил, что второй раз за две недели на одну и туже шутку он не попадётся, а потому проверил всё: живое, неживое, условно мёртвое и технически живое. Тщательно выискивал не относящуюся к защите тюрьмы магию, следы чужого присутствия и вообще то, что здесь в последнее время появлялся хоть кто-то, кроме него. Последнее правда было немного излишним. Кто-то здесь всё-таки появлялся. Кто-то, снёсший половину стены у основания здания. Во всяком случае, что-то подсказывало Локхарту, что означенная дыра не являлась изначально задуманным архитектурным изыском, иначе зачем эти богато украшенные защитными символами двери всего в полуметре от новоявленного входа и маскирующие чары на самой дыре. Хотя кто их разберёт, этих тёмных волшебников с их гениальными идеями и смелыми дизайнерскими решениями. Может, так и было задумано, а он просто не понимает. Додумался же нынешний самый-самый страшный волшебник до того, чтобы распихать осколки своей души по каталогу знаменитых артефактов прошлого.

Гилдерой Локхарт ещё раз оглядел местность в поисках того, с кем надо сразится, но в очередной раз не найдя ничего и никого подходящего, был вынужден сражаться с тем, что было. С собственной одышкой, болью в коленях и диким желанием использовать чары левитации, чтобы не подниматься на своих двоих на самый верх по каменным ступенькам, уходящим куда-то в ввысь. Однако, применять чары без нужды он так и не рискнул, да и вряд ли столь щедро напичканная защитной магией тюрьма позволила бы такой фокус. Он же не лорд, у него крестражей нет, а потому надёжней будет по старинке, посредством ступенек. Локхарт долго поднимался, бросая лишь короткие взгляды на периодически попадающиеся по пути камеры, чьи двери были раскрыты настежь, гостеприимно предлагая посидеть, передохнуть и подумать о смысле жизни. Но он шёл всё вперёд и вперёд, пока не остановился перед маленькой дверью на самой вершине.

На двери не было прорвы заклятий, массивных цепей, горгулий или каменных грифонов, рядом не парили дементоры и даже исчезающие камни в полу отсутствовали, однако Гилдерой Локхарт сразу понял, что пришёл по адресу. Причём адрес был далеко не единственным, к чему он пришёл, добравшись до самой верхней площадки, поскольку неутешительный вывод, что не только жизнь, но и весь его печальный опыт к такому не готовили, так же присутствовал в сей знаменательный момент. Любой другой волшебник, попав в подобную ситуацию, наверное, даже растерялся, но Локхарт лишь ещё немного посверлил взглядом дверь, пожал плечами, помянул не слишком хорошим словом Мерлина и магловского бога за компанию и…

Если бы здесь была иллюзия — он бы её развеял мощными чарами. Если бы здесь стояла несокрушимая стена — он бы разнёс её по камешку. Если бы вход охраняла сотня чудовищ, он бы сразился с ними. Но ничего и никого по-прежнему не было. Была только дверь. Совершенно обычная, деревянная и благополучно кем-то уже снесённая, потому как в данный момент она стояла сиротливо прислонённой к стеночке.

Первый красавец Англии ещё раз мрачно посмотрел на дверь и приписал к коварству Лорда ещё один пункт, за то, что тот лишил его возможности появиться, как и положено герою, пусть и фальшивому. Войти внутрь в клубах дыма и пламени, сразу после того, как дверь картинно пролетит через всю камеру, лишь благодаря чуду (и точному расчёту) не зашибив сидельца.

Иного выхода теперь не было, только и оставалось, что явится перед бывшим ночным кошмаром магического мира, как культурный волшебник. Он постучал.

— Я… тут…

— Мимо проходил. Я так и подумал, — отозвался экс самый страшный волшебник двадцатого века с таким видом, что было непонятно то ли это насмешка, то ли у него здесь действительно проходной двор, почище чем в старом Министерстве.

Помимо своего уже не столь громкого, но всё же по-прежнему внушающего титула, почётный и единственный узник не производил решительно никакого впечатления. Просто старик в старой мантии, который сидел на столь же ветхой подстилке. Ничего страшного, жуткого или хотя бы вызывающего подозрения. Табун мурашек, уже давно бывший наготове, так и не понёсся вскачь при виде него, рассудив, что по нынешним меркам и после всего того, что с ними случалось нужно нечто большее. Они подождут какого-нибудь другого, куда более достойного повода или хотя бы обещанного стража, который, вопреки обещаниям, не то что не полез в голову, но и явно отсиживался где-то в другом месте. Единственное, что было примечательным во всём облике старого волшебника — глаза. Старые, чуть подслеповатые, они были добрые-добрые. Такие добрые, что даже бессменный лидер федерации Арктики и Антарктики, рядом с ним, мог с лёгкостью сойти за отъявленного злодея. Пожалуй, только за счёт них и складывалось общее ощущение беззащитности и дружелюбия, которые щедро излучал экс-самый-самый.

— Ты же пришёл за его крестражем, верно?

Локхарт просто кивнул в ответ. О Грин-де-Вальде, даже не смотря на то что всё свободное время, после того как расстался с остальными членами отряда, он посвятил изучению его личности и особо знаменитых деяний, знал до ужаса мало. В главную очередь только то, что экс самый страшный волшебник двадцатого века, очень умён, хитёр, опасен, а главное может уболтать и очаровать любого волшебника, не волшебника, да вообще всех и вся, а не только дамочек разного уровня старости. Собственно, именно поэтому агент настоятельно просила его долго с ним не говорить. Спросить, не пробегал ли тут мимо другой тёмный волшебник, желающий подчинить мир, попутно припрятав некий излишне пафосный предмет, а после сразу искать выход. Однако легко всё это было говорить в безопасности и совсем другое дело сейчас, во всяком случае бывший самый-самый, похоже не торопился бросать всё и сообщать, где крестраж. Он даже не встал, продолжая с интересом изучать незваного гостя.

— Присаживайся. Будь как дома. Я давно тут сижу. Скучаю. Информационный голод порой куда страшней реального. Расскажи мне что-нибудь интересное. Кто ты? Почему ввязался во всё это? И зачем тебе та вещь, которую оставил здесь мой последний гость?

Гилдерой Локхарт продолжал молчать с сомнением разглядывая человека, ради встречи с которым он проделал столь долгий путь. Фраза насчёт тюремного гостеприимства смутить его уже не могла, поскольку, если министр до него доберётся, будучи в хорошем настроении, то есть весьма неплохой шанс, что заведения подобного типа действительно станут его домом на более чем приличный срок, но вот идея рассказать о себе совершенно не вписывалась в худо-бедно, но отрепетированную речь. И дело тут было даже не в наставлениях Миранды Уэлш, просто он понятия не имел, что именно рассказать.

— Не знаю, что обо мне говорят сейчас и говорят ли вообще, но раньше на моих охранников даже накладывали специальные чары. Уверен, возможно, поэтому ты не хочешь со мной говорить. Вот только, тебе нужна помощь, раз ты пришёл сюда. Ты в отчаянии — раз пришёл сюда. Ты, — старик окинул его внимательным взглядом голубых глаз, — очевидно исчерпал другие варианты, раз пришёл сюда. Ну и коли пришёл, так расскажи мне свою историю. Всё равно торопиться некуда. Как знать, вдруг она мне понравится, и я решу помочь.

— Вряд ли эта история вас заинтересует, — нерешительно пробормотал герой, не рискнув выразить в слух сомнение по части того, с чего бывшему самому-самому вообще им помогать.

— За те полвека, что я сижу здесь, меня навестили всего раз, так что меня устроит даже увлекательный рассказ о том, какие нынче процентные ставки у гоблинов и новые методы борьбы с садовыми гномами. Рассказывай. Ты уже в любом случае здесь.

Чего было не отнять у экс самого страшного волшебника двадцатого века, так это терпения. Он слушал и не перебивал. Локхарт сам пару раз прерывал рассказ и возвращаясь к какому-то моменту и излагал вместо официальной точки зрения то, о чём мало кто знал. Расшифровывая то, что пряталось за пышными словами, красивыми речевыми оборотами и лёгкими литературными допущениями, занимавшими чуть больше, чем половину объёма его книг. Грин-де-Вальд молчал, но было в этом молчании нечто такое, что некогда успешному писателю казалось, будто каждое его слово было не только принято к сведению, но и прокомментировано.

Насмешливое молчание — когда рассказывал, как всего-лишь забрёл на огонёк в надежде сытно поесть, а в итоге был насильно заставлен участвовать в ритуале и после убегал по ночному лесу от крайне громкой и не в меру опасной потусторонней твари. Заинтересованное молчание — когда говорил о подземелье Салазара Слизерина и обитающем в нём василиске. Саркастичное молчание — когда расписывал их потуги найти все крестражи, хотя о природе крестража они знали чуть больше чем ничего. В общем, под более чем красноречивое молчание Грин-де-Вальда он сделал именно то, что его умоляла ни в коем случае не делать агент: вывалил всю подноготную своей давно переставшей быть прекрасной и спокойной жизни волшебнику крайне сомнительных моральных принципов. Но, как говорится, чего не сделаешь ради спасения мира и нахождения крестража. К слову о нём, одновременно с рассказом он продолжал обшаривать взглядом помещение. Бесполезно, что-что, а золотой кубок или ещё какой столь же заметный и крайне пафосный предмет, он бы точно сразу увидел.

— Он здесь, — словно прочтя его мысли, сказал старик, кивнув куда-то в сторону стены. И можно было смело сказать, что только после этих слов Гилдерой Локхарт с превеликим трудом разглядел какой-то крошечный предмет: почти не различимый в полумраке тюремной камеры, он сиротливо лежал в дальнем углу. Обычная, магловская шариковая ручка. Последнее, что можно ожидать увидеть в камере бывшего самого страшного волшебника.

— Это… Это же.

— Ручка, которой я подписал свою капитуляцию. Письменно признал своё поражение, отречение от идей и призвал всех своих сторонников сдаться, не оказывая более сопротивления. Не ожидал увидеть её ещё хоть раз, так что ума не приложу, где он её достал.

— Но она…

— Магловская? Да, я заметил. Но она куда удобней обычных перьев и в её основе нет ни крохи магии. Мне в тот момент не позволили бы даже притронуться самозастёгивающимся запонкам, не то что к магическому перу.

— Я думал, что он, она, будет…

— Внушительней?

Гилдерой Локхарт, может и не самый храбрый волшебник, но всё-таки весьма успешный писатель пытался сказать, что, идя сюда, он действительно думал, что крестраж здесь и, возможно, даже сам знаменитый узник что-то о нём знает, но он и представить не мог, что Волан-де-Морт положит его прямо тут. Просто положит на пол!

— Нет. То есть, да. Я не думал, что он принесёт её прямо…

— Прямо мне в руки? — понимающе кивнул волшебник. — Сначала будет долго и пафосно рассказывать о несчастном детстве, потом о борьбе с маглами и неправильными волшебниками, и закончит тем, как скитался всеми преданный и покинутый. Забавно, что самую проникновенно-душещипательную речь в моей жизни я услышал от того, кого принято называть моим преемником. Это так печально.

— И вы просто выслушали его?

— Да, хотя признаюсь, изначально, у меня была шальная мысль напоследок позлить моего так называемого приемника. Гордо стиснуть зубы и покончить с этим нескончаемым шапито. Но, когда он пришёл, я просто ответил на его вопросы, бросив пару нужных фраз. Всё-таки слова бьют порой куда лучше заклинаний. Он был в этот момент таким забавным. Слишком эмоциональным для того, кто растерял большую часть своей души.

— Он просто поговорил с вами? — недоверчиво переспросил бывший герой, который, несмотря на всю свою бурную фантазию, довольно смутно представлял себе, о чём могут говорить два самых страшных тёмных мага столетия.

Словно прочитав эти не озвученные мысли, бывший самый-самый усмехнулся, едва заметно покачав седой головой: — Я сказал ему то, что он хотел услышать, и позволил ему увидеть, — он широким жестом обвёл унылую камеру, — то, что он желал увидеть. Люди, даже самые умные, даже давно продавшие душу и растерявшие человечность, всё равно остаются людьми. Им нужно услышать от поверженного соперника, что он ошибся, что он был глуп, а теперь так слаб. И чем жальче в этот миг будет его внешний вид, тем сильнее взлетит их самооценка.

— Он мог бы стать министром магии.

— Любой дурак сумел бы стать министром магии Англии, Бельгии, Франции или Буркина-Фасо. Много мозгов для этого и не нужно, — презрительно фыркнул Грин-де-Вальд. — Происхождение, связи, деньги. Причём первое, зачастую гарантирует как второе, так и третье. Жаль ни то, ни другое не гарантирует мозгов.

— Его можно понять, это место кажется надёжным, — да, Гилдерой Локхарт, величайший из врунов магического мира, всё-таки не мог остаться в долгу, пусть и столь извращённым перед своим противником. Точнее он конечно понимал, что мало кто может понять логику Лорда, создававшего пафосные крестражи, которые затем прятались в столь же пафосно значимые места. Туда же стоит добавить странную привычку вместо того, чтобы бросаться авадой, сначала прочитать долгую и крайне напыщенную речь, где обязательным пунктом значилось рассказать, как так получилось и что он планирует делать дальше. Но всё-таки, несмотря на всё это, они его так и не одолели, а значит особо гордиться им так же нечем.

— Знаешь, в чём ошибка этого мальчика? — первого красавца Англии даже невольно передёрнуло от того, как Грин-де-Вальд назвал мальчиком того, чей псевдоним бояться произносить взрослые и весьма уважаемые волшебники. — Его знания поверхностны. Слишком поверхностны и он не желает уделять внимания ничему из того, что, по его мнению, не способствует обретению могущества. И ладно бы только это. Он не видит или не хочет видеть истины. А истина, она здесь. Надо просто посмотреть и ты её увидишь. Посмотреть открытым взглядом, без всяких этих заморочек о силе магии, чистоте крови и о том, зависит ли хоть что-то от того, сколько колдунов у тебя в родне, — бывший ночной кошмар магического мира смотрел с явным сожалением в своих наидобрейших глазах, — он прочитал умнейшие книги, но прочитал их так же, как читали твои. Даже не попытавшись заглянуть внутрь, приняв на веру всё сказанное и не задав такой простой вопрос: "Почему?"

— Ну…

— Почему? — с лёгкой насмешкой повторил может больше не самый страшный, но точно самый хитрый и коварный маг двадцатого столетия.

Гилдерой Локхарт открыл рот, пытаясь что-то сказать, потом закрыл его, огляделся вокруг и… и понял, что снова и со всего размаху наступил на те же грабли, что и почти три недели назад. Только с одной маааленькой поправочкой. Печальный взгляд голубых глаз скользнул по тому куску двери камеры, что было видно с того места, где он стоял. Большой, массивный и даже на вид крайне тяжёлый. Великим силачом ни один из двух тёмных магов не был. Кожа, кости и желание захватить мир, на котором и держалась душа в их телах.

Гилдерой Локхарт медленно обернулся, посмотрел своими небесно-голубыми глазами в точно такие же глаза напротив и тихо спросил: — Почему на меня никто не напал и почему магия действует внутри тюрьмы?

Старый волшебник довольно усмехнулся, неспешно поднялся на ноги и в следующее мгновение обстановка в камере стала меняться. Пропала протёртая подстилка, обратившись в элегантное кресло, на полу раскинулся роскошный ковёр, появилось окно, и в массивном камине весело затрещали пожираемые огнём дрова.

— Он прошёл сюда, наивно полагая, что те препятствия, с которыми он столкнулся, и есть защита этой тюрьмы. Ни он, ни те, кто отправили меня сюда, почему-то даже не подумали о том, что это такое. В чём смысл Нумергарда и что на самом деле значат слова выбитые на воротах? Я создавал эту тюрьму не только для того, чтобы упрятать своих врагов. Чистокровных волшебников слишком мало и ими нельзя просто так разбрасываться, а потому тюрьму может покинуть любой, кто искренне раскается в своих ошибочных взглядах. Это заключение и для их блага тоже!

— То есть страж — это…

— Волшебников делают великими не открытия и свершения, а ореол загадочности и хорошая реклама. Причём реклама куда больше. Страж действительно есть, правда работает несколько иначе, чем полагали сотрудники Министерства. Я же сам построил эту тюрьму, — пожав плечами, уточнил Грин-де-Вальд, попутно заставив появиться ещё одно кресло, — однако ни у кого из этих идиотов почему-то не мелькнуло даже мысли о том, что как её автор я мог предусмотреть что-то на случай моего собственного заключения. Мы, темные маги, несколько параноидальны. Хорошо иметь подробный и чёткий план, но ещё лучше иметь и чёткое представление, что делать в том случай, если всё пойдёт наперекосяк. Правду говорят, всё предусмотреть нельзя, но вот заранее предугадать, что будет, если ты проиграешь, а мировое сообщество решит поиграть в очередное благородство — можно.

— И вы решили, что вас посадят именно сюда?

— Это было логично. Я сбегал из их тюрем и переманивал на свою сторону самых ярых их приверженцев из числа охранников, а тут сама тюрьма и есть охранник. Лишённая чувств и эмоций, слепо следующая инструкциям, получаемым от того, кто ей управляет. Те, на ком я испытывал её, дали им прекрасные показания на суде, а ключ, который они у меня забрали, дал им чувство, что это они на самом деле управляют ей. Что же до выбора камеры, то это самая верхняя, самая неприступная и потому самая защищённая. Если не в неё, то куда ещё?

— И никто не заподозрил? — неверяще спросил бывший герой, старательно игнорируя малиновое кресло, что прыгало за его спиной, приглашая присесть.

— Когда я сказал ключ, то я не имел ввиду железку, которую вставляют в замок. Он показывает заполненность камер, состояние пленника и много чего ещё. Это не ваши дурацкие дементоры: ничего не вижу, плохо слышу, в камере сидит нечто живое и это точно наш пленник. Нет, общение со мной их всё-таки многому научило. Они даже первый десяток лет держали неподалёку охрану. Держали бы и здесь, но репутация места, видимая часть защиты и слова Дамблдора перевесили.

— Дамблдор...

— Купился? Нет. Думаю, он догадывался о подобном, но он так же понимал, что я не захочу покинуть этих стен, а значит, технически желания магических правительств целого десятка стран формально выполню. И первые лет двадцать я был уверен, что так оно и будет и я никого не захочу видеть. Потом стало скучно. Даже библиотека не спасала.

— Библиотека?

Экс самый-самый кивнул на дверь, материализовавшуюся на месте одной из стен. Повинуясь воле, а скорее даже мысли, своего хозяина, она гостеприимно распахнулась, показав прячущийся за ней огромный светлый зал со множеством дверей.

— Особая камера. Я очень долго расхваливал её перед своим приверженцами и пугал ею своих противников, тщательно подчёркивая, что честь сидеть в ней надо ещё за служить. Я забывал упомянуть, что слово "особая" подразумевает, что только к ней прилагается зимний сад, бассейн, библиотека, лаборатория и ещё пара комнат. В общем, к концу второго десятилетия я снял основную внутреннюю защиту, к концу третьего спрятал и внешнюю, но мой первый посетитель соизволил развеять мою скуку только пару месяцев назад.

— И вы позволили ему?

— И ему и тебе,- согласно кивнул бывший ночной кошмар. — Ему, конечно в отличии от тебя, пришлось повозиться. Я решил, что будет не солидно, если он так легко сможет войти. К тому же он сразу понял бы, что дело не чисто, если бы всё было так легко.

— Но на меня никто не напал!

— Ну во-первых, после создания впечатления с моей стороны и зачистки местности с его, от половины моей защиты ничего не осталось. Во-вторых, ты так старательно проверял всё ещё только на подступах к тюрьме, что если бы я действительно кого-то на тебя спустил, то всё затянулось ещё недели на две. У меня и так пару раз возникало желание спуститься вниз и крикнуть, чтобы ты поторопился, — беззлобно усмехнулся старый волшебник. — Но на самом деле, ещё когда ты только подошёл к первому рубежу, я понял, что не спущу на тебя охрану и пущу внутрь. На тебе стоят интересные чары. Раньше, во всяком случае, стояли. Сейчас-то от них не осталось и следа, и если бы не Страж, я бы тоже, признаюсь, ничего не заметил.

— А, эти, они...

— Исчезли, частью исчерпав себя, частью развеявшись после ложной смерти. Дамблдор ловко придумал: и от смерти спас, и снял с тебя их. Хотя не понимаю зачем. Они были хорошо поставлены, идеальная система сдержек и противовесов. Одни, наслоены на другие, перекрывают там, где слишком много негативных сторон, обостряют именно те эффекты, которые нужны. У магии нет подписи, нельзя сказать, кем были наложены те или иные чары, но этот стиль мне знаком. За свою жизнь я объездил весь мир, говорил с сотнями волшебников, но только один был подобным виртуозом по части защитной магии. Я знал его. Очень хорошо знал. Прошло много лет со дня нашей последней встречи, многое изменилось, возможно его сильно прижало, но Руди это Руди. Он бы не стал ставить подобные чары ни на работника министерства ради их подачек, ни на чистокровного мага за деньги. Он даже ради меня редко творил подобное.

— Руди? — непонимающе переспросил в конец запутавшийся герой, которому только что сообщили о том, как его ловко провели. Радовало только то, что вместе с ним провели и большую часть магического сообщества, включая целую кучу министров и одного очень тёмного и крайне злого волшебника.

— Рудольф Синклер. Это имя тебе ничего не говорит?

Имя говорило чуть меньше чем ничего. То есть Гилдерой Локхарт помнил тот факт, что помимо тысячи и одного защитного амулетика и двух-трёх десятков зелий, которыми он регулярно пропитывал свои мантии и плащи, в числе прочей защиты на него была поставлена прорва каких-то заклинаний, но в тот печальный момент своей жизни, когда всё происходило, он думал лишь о том, чтобы никто и никогда не узнал о том, что произошло в маленьком ирландском городке. Так что когда Мэнди сказала про то, что многие журналисты ничем не побрезгуют ради хорошего материала, он согласился бы на всё что угодно, лишь бы это загадочное «что угодно» позволило сохранить в тайне его маленький и крайне грязный секрет. Смутно помнил лишь домик, а может, даже просто квартирку на окраине Лондона, в которой мерзко пахло. И всё. Какой-то странный совершенно незнакомый волшебник наставил на него целую кучу заклинаний, а он даже не в курсе, а есть ли у него лицензия и мыл ли он свои руки, прежде чем наносил на тело те символы.

— В любом случае их больше нет, — правильно истолковав долгое молчание сказал старый волшебник, — а мне просто стало любопытно. Кстати о любопытстве, что собираешься делать с тем маленьким сувениром, который мне оставил на память предыдущий гость?

Не самый храбрый герой осторожно приблизился к совершенно безобидной на вид магловской ручке, что теперь покоилась на роскошном ковре, устилавшем пол. Вариантов, что делать с подарком на долгую светлую память, было не слишком много. Меч Гриффиндора он с собой не взял, использовать огненные чары в закрытом помещении тоже как-то не хотелось, была ещё маленькая скляночка с ядом василиска, но учитывая её стоимость и их бедственное финансовое положение, вскрывать её стоило только в крайнем случае.

— Он всё-таки нашёл способ победить смерть. Не спрятаться от неё, как Фламель, а именно, что преодолеть. Красивый факт с отвратительным финалом. Последний тщедушный старик вроде меня, сейчас сильнее его, а самое главное умнее.

Гилдерой Локхарт с удивлением посмотрел на экс самого страшного. Его совсем не удивляло стремление волшебника поболтать, всё-таки с собеседниками в Нумергарде была явная напряжёнка, но вот сам тон. Все те немногие упоминания крестражей, которые они находили, были пропитаны священным ужасом, с которым их рассматривали маститые профессора, и брезгливостью, с которой глядели на процесс создания любители кровавых жертвоприношений. В голосе Грин-де-Вальда сквозила неприкрытая насмешка.

— Не проходит столетия, чтобы в мире не появился колдун, решивший, что он умнее всех. Все вокруг дураки или трусы, а потому боятся тёмных знаний, но только он отринул всё земное и потому воспользуется древней силой и обретёт власть, не доступную остальным. Он избранный и потому использует древние знания, для того, чтобы победить смерть. Если бы в волшебном мире всё было так просто, то любой волшебник начинал бы день со стаканчика зелья удачи, весь день проводил в облике какой-нибудь птички, парящей в небесах, а перед сном выпивал неприятные, но очень нужные две столовые ложки крови единорога. Но как ты наверное успел заметить, никто этого не делает и для многих волшебников, предел мечтаний — это перекладывать бумажки в сером и крохотном кабинете Министерства магии. Знаешь почему? Потому, что всё имеет цену. Чем сильнее магия, тем интереснее последствия. Интереснее для колдомедиков конечно. Ни один уважающий себя тёмный маг никогда не использует или тем более не применит те чары, что использовал он, не потому что боится и не потому, что для этого надо кого-то убить. Ни один разумный тёмный маг никогда не использует чары против себя.

— В смысле, против себя?

— Вы все видели, что из себя представляют его крестражи, но, похоже, ни один из вас так и не понял до конца, что они такое. Неужели нет никаких догадок или теорий? Неужели, всё что вы смогли придумать — это банальное уничтожение?

— Его и остальные нужно уничтожить!

Экс самый страшный маг столетия с жалостью посмотрел на Локхарта, потом, очевидно вспомнив о более чем внушительной разнице в возрасте, решил пояснить ход своих мыслей:

— У тебя в руках осколок души, как ты сказал, нового самого сильного чёрного мага мира. В тёмные века, всякий желающий дожить до старости волшебник, не важно тёмный или светлый, предпочёл умереть, лишь бы не допустить попадания в чужие руки всего лишь своего волоса, не говоря уж о ногтях или зубах. Все эти заклинания стрижки, бритья, безопасного удаления зубов — лишь эхо той эпохи. Созданные, чтобы обезопасить, а не облегчить жизнь, хотя об этом уже мало кто помнит. Чем сейчас тебе грозит то, что кто-то добудет твой волос? Оборотное зелье, сглаз, если очень не повезёт, то ты нарвёшься на настоящего мастера вуду, но и то, что осталось от некогда великого искусства, способно было бы вызвать только улыбку у магов прошлого. А вот в те времена, получи твой враг твой волос — и гуманней было бы убить, чем попытаться спасти. Сейчас этого нет. Знания утеряны, а желающих экспериментировать министерства уничтожили. Но всё равно, только подумай об этом. Ноготь или хотя бы волос, для того чтобы стереть в порошок своего врага! — бывший самый-самый грустно улыбнулся. — А этот мальчик разбил свою душу на кучу частей и напихал их в обычные предметы с пафосными именами. Не частицу своей плоти, а частицу своей души. Свою суть.

В глазах Грин-де-Вальда читалось искреннее непонимание, и Гилдерой Локхарт с внезапным смущением осознал, что некогда самый умный, самый опасный, самый хитрый и вообще самый-самый во всём из тёмных волшебников смотрит на него и искренне надеется, что ему сейчас объяснят, что это так называемый «о-очень хитрый» план и что за годы его заключения были изобретены какие-то чары, ритуалы и прочее, что бы объяснило столь странный выбор.

— Может, он нашёл какой-то особенный способ…

— Яд василиска уничтожил один, ещё три вы разбили магическим мечом. Вы их просто уничтожили и, не считая одного инцидента, вам за это ничего не было. И ему, кстати, тоже. Не скрою, физическое уничтожение — это быстро, относительно просто и надёжно, но неужели ни у кого из вас ни разу не шевельнулась мысль о том, что их необязательно уничтожать? Почему вы не хотите использовать их против него же? Да, это не так быстро и требует сил и связей, а также нарушения законов, но вы проигрываете, так зачем играть в благородство?

— Что вы имеете ввиду?

— Ты можешь всё бросить и сбежать, например в Африку к тамошним колдунам вуду. Они помогут тебе извлечь его силу, обрести его могущество. Крестраж — это осколок его души, его силы. Вампиры пьют кровь, дементоры высасывают энергию, а волшебник при должном умении может отобрать если не жизнь, то хотя бы силу. Тем более силу, которую уже заботливо извлекли из тела и упаковали в сосуд. Может, многое достать и не получиться, но те же его способности, доставшиеся ему по праву крови, станут твоими. Скажи, ты хоть раз хотел понимать язык змей? Ты получишь не только его понимание, но и власть над ними. Сможешь как Слизерин завести ручного василиска.

Гилдерой Локхарт при этих словах едва сумел сдержать улыбку. Уж чем-чем, а этим заинтересовать его было сложно, хотя бы потому, что официально такой вид домашних зверюшек запрещён даже в магических поселениях, да и чтобы вымахать до размера «ужаса грязнокровок», домашнему зверьку Слизерина потребовалось несколько комфортных и тихих столетий и все подземелья и канализация Хогвартса в придачу. Скромный писатель, без определённого места жительства, крайне сомневался, что сумеет дать питомцу достаточный простор, да и от встречи с мальчиком-который-выжил не застрахован никто. А уж учитывая результат их с Гарри встреч с прошлыми двумя василисками, общество защиты магических зверушек отберёт третьего быстрее, чем он успеет придумать ему имя. Всё-таки один, пущенный на обложки для книг, и второй, отказывающийся не то что открывать глаза, но и есть и пить, уже о чём-то говорит. Хотя бы о том, что змеи — это малость не его.

— Хорошо, опустим змеиный язык, — не углядев должного энтузиазма, предложил старый волшебник. — Как насчёт силы? Нет, передающаяся по праву рождения и таящаяся в крови чистокровных волшебников магия — это чушь собачья. Красивая, но на практике, как оказалось, совершенно нежизнеспособная теория. Я видел абсолютных сквибов, рождённых в чистокровных семьях, и великих волшебников, рождённых среди маглов. Печальное зрелище, что одно, что другое, но факты редко бывают красивыми. Особенно магические факты, — он криво усмехнулся. — Это будет что-то вроде источника энергии. Ты же сам мне рассказывал, как познакомился с одной крайне милой и столь же крайне могущественной дамой. Провёл в её доме не одну неделю. Видел черепа, включая тот, что она дала тебе. Они же все настоящие. Все когда-то были людьми и всех она убила не потому, что они косо на неё посмотрели. Вижу, что и ей ты не задал вопрос «почему?» Почему она до сих пор жива, а сил у неё столько, что даже местное министерство не хочет с ней связываться? Задай вопрос "почему?" и поймёшь. Не уверен правда, что знаю ответ на вопрос, почему она не тронула тебя, но если ты ей приглянулся, так почему бы не воспользоваться её помощью? Ей ничего не стоит вытащить через осколок всё, что только можно. А можно очень много. Собственно, именно поэтому я никогда и не пытался создать крестраж. Глупое и чрезвычайно опасное занятие, никакого сравнения с философским камнем.

— Я всё равно уничтожу его!

— Да, но почему именно сейчас? Я тебе описал несколько способов: месяц или может три, и у тебя будет в руках такая мощь, которую ты сейчас даже не можешь себе представить.

— Спасибо, не нужно.

— Но почему? Он же всё равно будет уничтожен в процессе. Ты не облысеешь, твоя кожа останется нормальной и даже нос тоже останется на месте, — со смешком закончил экс тёмный маг. — Никто не узнает. Ты пошёл в Нумергард, преодолел не одно препятствие, зашёл в камеру самого Грин-де-Вальда и даже нашёл там крестраж. Кто посмеет обвинить тебя в том, что ты пришёл позднее, чем они надеялись? Кто из ныне живущих будет знать о том, что здесь произошло? Здесь никого нет, а осуждённый за массовые убийства и прочее волшебник не считается надёжным источником. Они даже не рискнут использовать сыворотку правды или омут памяти, поскольку обмануть их для такого волшебника, как я, пара пустяков.

— Правда?

— Репутация. Среди тёмных магов как-то не принято разочаровывать обычных волшебников в своих настоящих способностях. Но зелье правды обмануть действительно можно и для этого даже не всегда нужна магия.

Бывший храбрейший герой в ответ на это просто кивнул, снова обратив всё своё внимание на крестраж. Его переживания на тему, что кто-то что-то узнает посредством «случайно» попавшего в его кубок зелья или не вовремя открывшегося третьего глаза, уже успешно закончились. Теперь им на смену пришли размышления о том, кто опасней: тёмный волшебник, который хочет тебя убить за компанию, или светлый волшебник, который захочет убить из принципа. Что первому, что второму будет решительно всё равно, будет он просить о пощаде по-английски или по-змеиному. Он осторожно склонился над магловским изобретением, которое в данный момент использовалось явно не по назначению. Маленький, совершенно безобидный предмет. Посмотришь и даже не сразу догадаешься о его роли и силе. После ряда не сильно законных манипуляций может даровать знание языка или что-то вроде продления жизни. Нужны они ему будто. Последнее так вообще крайне сомнительное приобретение, учитывая что ему светит срок за стирание памяти, присвоение чужих подвигов и самое главное за то, что он заставил министра магии почувствовать себя идиотом.

То, что министр почувствовал себя идиотом, без пяти минут будущий сиделец даже не сомневался. Как и в том, что попади он в длинные и чрезвычайно цепкие руки министра и отвечать придётся по всей справедливости закона, а значит полумер не будет. Будет долгое сидение в каком-нибудь тёмном полуподвале, еда в виде холодной овсянки и тряпка вместо кровати на полу. Из-за отсутствия солнечного света его кожа станет бледной, из-за плохой еды испортятся зубы, а его бренное тело уже через пару ночей на холодном, каменном полу станет скрюченным, как у ветхого старика. Ужасный, жалкий конец. Наверное, действительно проще и надёжней взять крестраж и отправиться в Африку. Там его вряд ли хорошо знают, колдуны там хорошие, сильные, помогут вытащить всё что только можно из крестража. У него всё равно есть достаточно времени, которое некуда девать. Все отправились на штурм архивов и в условном месте его никто не ждёт. Вот они вернутся и он устроит им сюрприз! Если верить бывшему самому-самому, то план надёжнее люмоса и проще заклинание для чистки плаща.

Он же герой! Столько раз справлялся со всем, справиться и сейчас. Да что там министр, он с помощью крестража самого лорда уложит на обе лопатки и никакой Гарри Поттер с его избранностью ему не понадобиться! Мальчишка, если подумать, вообще бесполезен. Если бы не Локхарт, то тот василиск бы его прикончил и никакое знание змеиного и врождённая везучесть не помогли. Хотя нет, везучесть ему тогда помогла. Он же сразу понял, что надо звать на помощь не кого-нибудь, а величайшего героя! Прибежал к нему в кабинет, на пару с Уизли, в конце первого года и попросил о помощи. Пришёл не к Макгонагалл, которая была его деканом, а именно к нему, человеку в общем-то постороннему. Он и Рон просили спасти младшенькую Уизли, в то время как Гермиона валялась в оцепенении в больничном крыле. Рону, как и прочим чистокровным ничего не грозит, как и сказал Грин-де-Вальд их кровь слишком ценна, а вот мисс Грейнджер, как и Гарри, ждёт в лучшем случае быстрая и безболезненная смерть. Но ему-то какое дело до них. Старый волшебник прав, он должен...

Гилдерой Локхарт с грациозностью пантеры, лёгкостью лани и такой скоростью, будто ему в грудь врезалось заклятие или как минимум Хогвартс-экспресс, резко отскочил от невинно лежащего на полу предмета настолько далеко, насколько это позволяло небольшое помещение. Больно ударился о холодную каменную стену, судорожно глотая ртом воздух и выставив вперёд палочку, пытаясь защититься от маленького монстра лежащего на полу.

Откуда-то сбоку донеслись звуки глухих оваций. Грин-де-Вальд снова сидел в кресле, наслаждаясь зрелищем. Судя по овациям, оно ему даже понравилось:

— Неплохо. Очень даже не плохо!

— Второй раз на эту шутку я не попадусь! Это всё крестраж!

Старый маг щёлкнул пальцами и маленький предмет окутала серебристо-розоватая дымка, которая развеялась уже через мгновение.

— Крестраж,- кивнул маг, — вместилище было не очень сильным само по себе, так что он немного его улучшил. Полагаю специально для меня. Вот только крестраж усиливает мысли, а не создаёт их. Что бы ты там сейчас себе не думал, но это говорил ты сам, а не он. Всё, что он может, это делать так, чтобы нужные ему мысли выходили на первый план, а не нужные спрятались подальше. Причём делают они это мастерски. Защищая себя, они могут вытащить на передний план откровенно бредовую мысль, но для тебя это будет истиной и ты будешь в неё верить даже больше, чем в то, что ты волшебник.

От провалов, как видишь, тоже порой бывает польза. Два раза его крестражи захватывали разум своих невольных жертв. Он, очевидно, решил, что я уже в той кондиции, когда меня можно поставить на одну доску с несовершеннолетней девчонкой, и, — он смерил Гилдероя внимательным взглядом, — тобой. Но он не учёл того факта, что крестраж всего лишь усиливает мысли. Я сидел здесь почти полвека. Один. Здесь. Сидел. Думал. А потом пришёл этот мальчик, положил предо мной крестраж и решил, что я сейчас же проникнусь важностью момента. Я, конечно, старый и слегка попахивающий плесенью, но на библиотечную книжку не похож. Я ненавидел подчиняться. Всегда. Сколько себя помню. Ненавидел и потому презирал тех, кто принимал правила игры. Я не ломал систему. Я прогибал её под себя. Я находил лазейки, извращал факты, но больше всего я любил смотреть, как мягко система сама ломала своих защитников. Ломала так, что они приходили ко мне, как к своему единственному спасителю и последней надежде. Сколько, кстати, ещё осталось крестражей?

— Два.

— Но ты не знаешь, где они? Так что возвращаясь к прошлому вопросу, и не привлекая к разговору нашего молчаливого гостя, я повторюсь. Какой смысл в том, чтобы уничтожать именно этот, если уже понятно, что остальные два в ближайшее время не найти? Моральное удовлетворение?

— Чувство выполненного долга!

— Долг? И кому ты успел столько задолжать, чтобы ввязываться в эту войну? Я открою тебе страшную тайну. Никому не говори. Долг и призывы следовать ему придумали работники Министерства или те, кто выполняли их функции задолго до этого. Когда ты не можешь кого-то заставить что-то сделать ни за деньги, ни за власть, ни за ещё какие соблазны, всегда всплывает слово долг. Например, ты утверждаешь, что тебя сюда привёл долг. Долг перед страной, волшебным сообществом и прочими скорее всего тебе совершенно незнакомыми личностями. Если я сейчас захочу убить тебя, сколько из них вообще узнают об этом? Сколько из них рискнёт прийти сюда? Что, никто? Ну, тогда упростим задачу, как насчёт если они узнают об этом милом сувенире, его значении и прочем-прочем, сколько из них решит сунуться сюда? Я умолчал лишь об особенностях этой камеры, всё остальное о Нумергарде правда. Заметил, что здесь, кроме меня, никого нет? Знаешь почему? Потому что защита слишком сложная на их взгляд. У них есть в руках ключ, но даже с ним они побоялись сажать сюда хоть кого-нибудь по той простой причине, что мне оправдание не грозит, адвокат не придёт и свидание с роднёй не светит. А вот с новым заключённым один из этих пунктов может сыграть. И что они будут делать? Я сказал тебе, что охрану убрали примерно через десять лет, но не сказал почему. Сам понимаешь, международная охрана, охраняющая одного из самых страшных преступников, не уходит просто потому, что ей надоело.

— За мной придут!

— Друзья? А ты знаешь, что мы с Дамблдором тоже были друзьями. Ну, до того как он меня сюда посадил. Ну не совсем он и перестали мы быть друзьями несколько раньше того дня, но про дружбу он мне ещё говорил.

— Вы с Дамблдором были друзьями?

— Да. А потом перестали дружить и он уехал преподавать в школе. Забавно получилось, он бросил дружить с одним тёмным волшебником и отправился учить магии другого тёмного волшебника. Судьба редкостная юмористка. Кстати, о твоих друзьях, которые, как я понял, и явятся в случае чего спасать тебя. Вижу ты в них уверен?

— Они придут!

— Ну да, ты в них уверен! Они придут и спасут. И тебя, и Англию, и весь магический мир. Ты знаешь, что если опираться на логику, то шансов у вас нет? Четверо взрослых и трое детей. По школьникам всё и так понятно, а вот со взрослыми всё ещё интересней, чем с детьми. Один отсидел много лет по ложному обвинению в тюрьме. Полагаю у него за это время должны были заметно ухудшиться магические способности, а многие заклинания он должен был просто забыть. Кто ещё? Семейная пара со специализацией взлома и шпионажа? На любительском уровне хороши, но против профессионалов они ничто, что и показала история с двумя порт-ключами, иперио и конечно заколдованной палочкой. И наконец есть герой, — Грин-де-Вальд медленно встал и неспешно подошёл к по-прежнему прижимающемуся к стене герою. — Книга — это всегда хорошо, особенно если она написана настоящим профессионалом, но ни одна книга не заменит настоящее обучение, а теория никогда не станет ровна практике. Может, именно поэтому были столь глупые ошибки? Я не имел чести столкнуться с Аластором Грюмом, но если одна его книга дала такой результат, то мне было бы приятно с ним поговорить. Заодно сказать ему, чтобы в следующем издании глава о самомнении юных дарований занимала побольше места. А то они прочитают одну книжку и мнят себя бессмертными. Нет-нет, не подумай, что я прослушал ту часть про подвиги или пропустил тот экспромт по части борьбы с моим так называемым преемником. Но сам понимаешь, кто были твои противники в первом случае и какова была роль удачи и совпадений во втором.

Гилдерой Локхарт хотел что-то возразить, но экс самый-самый подошёл к окну, жестом пригласив последовать его примеру.

Вид за окном существенно преобразился. То, что раньше выглядело безжизненной пустыней, сейчас напоминало скорее какие-то дикие джунгли. Причём дикие в прямом смысле слова. Дикая мешанина всего со всем, звери, птицы и растения, которые в природе обитали на разных континентах, были собраны в одном месте, как и предупреждал Мэтью. Вся коллекция тварей, так и не встретивших свой жизненный финал в виде набора для зелий, предстала перед его глазами.

— Это второй рубеж, видимая часть защиты, с которой я решил тебя не знакомить.

Экс самый-самый вытянул руку в окно, подзывая кого-то, и в следующее мгновение в камеру-комнату влетело маленькое серебристое создание с непропорционально большими когтями и уселось на спинку кресла. — Не буду устраивать тебе урок и спрашивать, из скольких созданий была собрана данная химера. Просто хочу на её примере показать. И эти чудесные стальные коготки с парализующим ядом, и скорость, с которой она перемещается, и самое главное, хочу, чтобы ты обратил особое внимание на перья: чтобы пробить такое, нужно бить не меньше чем адским пламенем, причём желательно прямо в голову. А ведь, помимо этой птахи, у меня здесь целый зоопарк, в том числе даже один магический сфинкс: этакая дань традиции — не более. Хотя мне было бы любопытно, как бы ты решал его загадки, попутно уворачиваясь от прочей живности. У моей охранной системы, помимо того, что она живая, есть один крайне неприятный минус для незваных гостей. Знаешь какой? Они нападают все, сразу, одновременно, а не благородно отсиживаются в стороночке, ожидая того момента, пока ты расправишься с другим.

— Почему? — покорно спросил бывший герой, поскольку было очевидно, что именно этот вопрос доставляет особое удовольствие старику, который мало того что истосковался по общению, так ещё и жаждет рассказать о том, как умудрился обдурить очередного волшебника. Видно, чувство морального удовлетворения, не подкреплённое рассказом о том, как ловко он всех обхитрил, перестало греть ещё десятилетие назад.

— Почему ты их не заметил? Почему не увидел даже следов? Да потому что ставил профессионал. Руди помогал ставить эту защиту. Гений, жаль только в этой области. У него метла могла запросто выбить не званным гостям зубы, а после аккуратно прогнать их по дому, но чтобы просто подмести? Нет. Никогда. Вечно что-нибудь случалось. Я ему даже пообещал, что после победы обязательно подарю немую, но хозяйственную маглу. Домовые эльфы, к несчастью, сами выбирают хозяина, да и он бы не потерпел рядом существо, чью магию не мог бы контролировать на сто процентов.

Я бы тебя познакомил и со Стражем, но это пятый уровень. Ключ может отразить подобное баловство, а кто-то не в меру любопытный может именно в этот момент решить проверить, как у меня дела. Сам понимаешь, будет немного обидно раскрыться из-за подобной мелочи.

Построить красивое здание и назвать его тюрьмой — это дело пяти минут. Магия может и не такое. Всё остальное время так называемой постройки ушло на то, чтобы поставить чары, найти животных и растения, обеспечить систему их питания и самое главное сделать так, чтобы они успешно сосуществовали, а не сожрали друг друга за пару часов. Я бы сюда и дракона посадил, но их разум плохо поддаётся магическому внушению и он бы либо просто поубивал треть защитников, либо являл собой скорее красивую декорацию, чем что-то опасное.

Старый волшебник не без гордости оглядывал свои владения. Действительно симпатичный вид из окна, если забыть о том, что встреча с любым, даже самым безобидным цветочком из этого сада должна окончиться встречей со злыми колдомедиками в лучшем случае или с добрым магловским богом в худшем. Хотя Хагриду и Спраут здесь наверняка бы понравилось. Флитвику с Макгонгалл впрочем тоже, с их знаменитыми шуточками на темы "вы ни за что не догадаетесь, из чего я сделала этот сервиз" и "вы случайно не знаете, почему маглы так любят приезжать на "развалины" Хогвартса, чтобы убиться упав с седьмого этажа?"

— Надеюсь, хоть теперь ты понимаешь, что я хочу сказать? — мягко сказал Грин-де-Вальд, спустя два десятка минут, когда Локхарт вволю налюбовался красотой этого ужасного места.

— Дамблдор сказал...

— Дамблдор сказал, — фыркнул экс самый-самый, — он, как я понял, просто согласился с тем, что крестраж действительно могут отправить сюда и посоветовал заранее изучить систему защиты. Но поскольку он не сильно расписывал вам устройство тюрьмы, а единственный из вас, кто сидел в тюрьме, сидел не где-нибудь, а в Азкабане, то естественно вы как-то разом забыли, что в разных тюрьмах разная система защиты. Даже мой так называемый преемник, при всей его силе и самомнении, пришёл сюда не один. Вон тот не сильно симпатичный холмик когда-то был великаном. Мало того, что испортил тщательно продуманный ландшафт, так еще умудрился перед смертью растоптать мои прекрасные австралийские огненные лилии, где я теперь возьму новые?

Дамблдор им сказал! Естественно, он слишком хорошо меня знал и решил, что мне станет любопытно. А если бы не стало? Если бы я решил, что ко мне в гости решил заглянуть очередной волшебник с излишне раздутым самомнением? Ты бы справился со всем этим зоопарком в одиночку? Пыжитесь, изображая из себя что-то и составляя какие-то странные планы. Вся ваша беготня за крестражами — это просто череда случайностей, которая рушит продуманные планы ваших противников и не самых приятных союзников. Случайности, в результате которых вы находите, то что нужно, а троица первокурсников обходит защиту философского камня. Почему мне так не повезло в своё время?!

Старый маг расстроенно отошёл от окна. Махнул рукой, прогоняя химеру, и так так быстро выпорхнула в окно, что Локхарт только и уловил, что лёгкое дуновение ветерка на щеке, да нечёткое серебристое пятно, пронёсшееся мимо него.

— Слышал о магловских богах? — мрачно спросил Грин-де-Вальд, снова усевшись в любимое кресло.

Это был настолько странный вопрос, что Локхарт даже растерялся. Про странного старикашку, с сомнительным чувством юмора, в их компании говорили только они с агентом, даже мисс Грейнджер, выросшая среди маглов признавала, что не очень сильна в понимании магловской концепции восприятия мира.

— Скажи всё, что знаешь. Вряд ли это займёт много времени.

— Глупое магловское поверье. Он сильный и могущественный. Наблюдает за всеми всегда и везде, особенно его интересует, что ты ешь, с кем ты спишь и как ты одеваешься. Он даровал всем маглам свободу делать, что они хотят, но в один прекрасный день он спустится вниз со своего облачка и жестоко накажет тех, кто, по его мнению, себя плохо вёл, — бывший храбрейший герой чувствовал себя круглым идиотом рассказывая подобные вещи не просто волшебнику, а человеку, известному своими немного радикальными взглядами касательно этих самых маглов. Он даже не рисковал поднять глаза, сосредоточенно изучая свои перемазанные грязью ботинки.

— Прекрасно! А ещё?

— А ещё он очень умный и всё знает наперёд. Поэтому многие маглы считают, что от них ничего не зависит и всё происходящее — это следствие его воли, — монотонным голосом, как хорошо заученный урок, сказал Гилдерой Локхарт. Поднял глаза на экс самого-самого и в тоже мгновение табун мурашек понёсся вскачь, а дурное предчувствие авторитетно заявило, что по всем признакам надо звать инстинкт самосохранения и бежать подальше. Причём лучше всего бежать даже быстрее, чем они бегали от того призрака. Поскольку к добрым-добрым глазам, добавилась добрая-добрая отеческая улыбка. Бывший герой понял, что это не к добру. Если бы те четыре часа назад, когда он только вошёл в камеру именно эта картинка предстала перед его глазами, то он бы и шагу не сделал внутрь, предпочтя остаться возле двери.

— Теперь, когда ты сам всё это сказал вслух, я тоже тебе кое-что расскажу. Одну очень интересную историю. Она повествует о мальчике сироте. Тоскующий по родительской любви, вынужденный жить с ненавистными ему людьми, которые его не только не любят, но и не ценят. Отверженный в детстве, но в последствии обретший огромную силу, признанный волшебником, к тому же чуть ли не избранным. Он добр, ценит искреннюю дружбу, верит тем, кому вряд ли доверится хоть кто-то, кто претендует на звание «нормальный человек», и готов на всё ради своих друзей. А совсем рядом с ним злой волшебник: жаждущий власти и изменения мирового порядка. И всё это на фоне грандиозной войны, в которую против его воли втягивают ещё одного волшебника, которому не просто всё-равно, а ему плевать на происходящее, но из-за целого ряда, совершенно случайных на первый взгляд совпадений он оказывается чуть ли не главной фигурой на доске. Этот третий волшебник неопытен, не понимает и не чувствует эту игру. Но его действия рушат все планы и тонкие расчёты!

Экс самый страшный волшебник двадцатого века вынырнул из очевидно не самых приятных воспоминаний, посмотрел на Локхарта, и с какой-то запредельной тоской спросил, — Тебе не кажется, что у неё закончилась фантазия?

— У неё?

— Маглы называют его Богом, но я думаю, что это не Бог, а Богиня. Спасать мир любовью, сокрушать врагов, протягивая им руку помощи, побеждать в последнюю секунду исключительно из-за того, что у холодного и расчётливого противника прорезались эмоции и желание поболтать. Такой мир могла создать только женщина!

Гилдерой помешкал меньше мгновения, прежде чем усиленно затряс головой, выражая крайнюю степень согласия со столь не обычной и можно сказать революционной идеей. Лучше кивать, соглашаться и попутно прикидывать, как аккуратно и максимально быстро покинуть гостеприимные тюремные апартаменты, прихватив с собой крестраж. Было более чем очевидно, что долгое сидение взаперти, пусть даже имея в своём распоряжении библиотеку, зимний сад, лабораторию и что-то там ещё, до добра никого не доведёт. Тем более тёмного волшебника с весьма живым умом и богатой фантазией. Потеряв доступ к благам цивилизации, в числе которых значилось главное развлечение тёмных волшебников под названием «захват мира, завтра точно получится!» Грин-де-Вальд очевидно распрощался с умом, полностью отдав себя на откуп больной фантазии, которая, не имея в наличии избранного, которого можно было обвинить во всех грехах и провалах, не придумала ничего лучше чем вот это.

— Это богиня. У маглов бог — жестокий, циничный, признающий только право сильного. Но у волшебников Богиня. Я крутил как хотел министерства магии, расставлял пешек и королей, заставлял вертеться самые непослушные шестерёнки и работать как часы самые сложные схемы, но я не мог переиграть её. Схемы рушились, планы нарушались, любовь спасала мир, а всякие… — он с тоской посмотрел на Локхарта, — не сильно озабоченные будущим магического мира волшебники ломали схемы одним своим появлением. Причём самое обидное состоит в том, что им было плевать на мою войну, мир и будущее. В тот момент, когда я понял это, я прекратил войну.

— И..?

Бывший самый страшный волшебник мира пожал плечами. — По-моему, её это устроило. Я сижу здесь. Один. Забытый всеми. Потом приходит мой так называемый преемник и представляется редчайший шанс — умереть благородно. Умереть красиво. Искупить свою вину! Пусть предложит что-то получше, это было настолько банально, что гуманней было бы скормить меня дементорам.

Гилдерой Локхарт предпочёл кивнуть и уйти от темы. Хотя это было уже и не нужно, боевой запал старика очевидно уже иссяк.

— Забирай крестраж и уходи, я уберу защиту, — сказал он и бывший герой поспешил воспользоваться этим предложением. — О вашей войне так же можешь не переживать. Думаю Дамблдор и доверил вам эту самодеятельность из-за того, что Она всё равно отдаст вам победу. Так было в прошлый раз и так наверняка будет в этот. Ты же сам заметил это дурацкое совпадение, что всё начиналось исключительно на Хеллоуин, а заканчивалось в конце учебного года. Всегда. Наверное, чтобы бедный мальчик не отвлекался от учёбы! Женщины, — со вздохом продолжал маг, накручивая уже наверное сотый круг по камере, которая скорее считалась прихожей, — покажи им несчастного сиротку и они будут рыдать от умиления. А если к сиротке добавить смазливого волшебника, который «не такой как все», то шансы…

Гилдерой Локхарт резко дёрнулся, вскидывая палочку, когда волшебник прервал очередной спич на тему «это всё она, я ничего не мог с этим поделать!», неожиданно приблизившись к нему. Грин-де-Вальд даже не обратил на него внимания, склонившись над вещами, которые были извлечены из бездонного мешка с целью найти там пригодное для крестража хранилище. С секунду старый волшебник помедлил и протянул руку к книге лежащей в общей куче.

— Это Гарри, наверное пихнул по ошибке в мой мешок, — сконфуженно пробормотал немного нервный герой, стараясь скрыть своё смущение от столь определённой реакции. Но экс самый страшный маг столетия, очевидно, ничего даже не заметил и не услышал. Всё его внимание было сосредоточенно на книге в неброской обложке.

— Его книга? Думаешь он будет искать её?

— Да. Это его любимая.

— Любимая книга того, кого называют избранным? — Длинные, тонкие пальцы мягко провели по тиснённому заголовку и имени автора, словно пытаясь подтвердить, что глаза не обманули и на обложке написанное именно это название и имя.

— Всё в порядке? — обеспокоенно осведомился писатель, не очень понимая, чем вызвана такая реакция. Книга как книга, что-то там про животных, хотя он, когда в первый раз взял её в руки, ожидал увидеть под столь громким названием нечто иное. Во всяком случае когда он сам услышал о фантастических тварях, он представлял себе явно не магических зверушек.

— У меня, да. А вот у того мальчишки — нет, — Грин-де-Вальд, бывший самый страшный волшебник двадцатого века, как зачарованный смотрел на книгу, потом перевёл взгляд на Локхарта, потом посмотрел куда-то вверх, очевидно собираясь сказать что-то крайне важное магловскому богу. Даже что-то пробурчал под нос. Что-то звучащее приблизительно, как «когда я сказал другое, я не это имел ввиду!» После, тяжело вздохнув, бывший самый-самый обошёл вокруг столь же бывшего героя, внимательным взглядом изучая того. Снова посмотрел на книгу, снова куда-то наверх, снова вздохнул и как-то странно рассмеявшись сказал, — ладно, знаешь, я передумал. Оставайся. У меня есть пара тройка интересных книг. Посидим, полистаем их, обсудим некоторые моменты за чашечкой чая. У меня, знаешь ли, давно не было гостей.

Пить чай с самым страшным волшебником двадцатого века, сидя у него в камере. Когда в паре шагов лежит осколок души другого самого страшного волшебника двадцатого века. Это идея…

Это было, пожалуй, в первый раз, когда Гилдерой Локхарт точно знал, что в той самой книге есть подходящие слова. Много слов, потому, как именно этот момент, но в разных вариациях оговаривался и высмеивался с завидной частотой. Что-то про то, что со злом надо сражаться, а не чаи гонять. Про то, что всё надо знать и уметь наперёд, поскольку шанс, что какой-нибудь тёмный маг пригласит вас на чашечку чая равен...

— Если бы я хотел отсюда уйти — то ушёл. Хотел бы убить — убил. Но… чаю? Да и вообще, я не самый страшный волшебник этого мира, века и точно не для тебя. Ты общался кое с кем пострашней, — сказал бывший самый-самый, осторожно положив книгу на краешек стола.

— С Томом Риддлом?

Грин-де-Вальд грустно посмотрел на героя, помолчал и уже поворачиваясь спиной, чтобы пройти в главный зал, тихо сказал: — И с Томом тоже.

За первой чашкой чая последовала вторая, а потом и третья. Беседы были неспешными, библиотека огромной, знания бывшего самого-самого мага мира поражающе обширными, а магический чайник с кофеваркой только и успевали подливать в чашки добавку. Пролетела первая неделя, за ней пронеслась вторая и Гилдерой Локхарт на исходе второго месяца начал осознавать, что жизнь его, в соседней камере с Ну-Его-Всё-Таки-Называли-По-Имени не так уж и ужасна. Можно писать правдивые мемуары с каким-нибудь пафосным названием вроде «Преступление и наказание».

На прощание Грин-де-Вальд вручил коротенькую записку и маленькие, карманные серебряные часы: — Их знает каждая министерская шишка по обе стороны океана. Они будут подтверждением того, что ты был здесь. Покажи их Руди, он поставил те чары, и здесь он тоже может помочь. Не самый конечно приятный волшебник и человек, но дело своё знает.

— А вы…. Вы не пойдёте?

— Ты веришь в раскаяние самого страшного волшебника двадцатого века?

— Технически, вы больше не самый-самый, — осторожно поправил бывший герой.

— Знаешь, а ты мне нравишься куда больше того писателя, которого она всучила мне. Ты хоть нормальный. Ну, нормальный настолько насколько это возможно.

Старый волшебник подошёл к книжному шкафу, сдвинул стоящий раскрытым на самом видном месте монструозный том. За ним, на не менее почётном месте, пряталась книга в светлой обложке. Экс самый страшный осторожно снял её с полки, на тонких губах играла еле заметная улыбка.

— Вот. Передай её мальчику.

— Это наверное одно из самых первых изданий, — удивлённо заметил Локхарт, разглядев дату издания.

— Первое. С автографом автора. Если однажды я захочу проверить теорию о том, может ли начисто лишённый сентиментальности волшебник умереть от стыда, то я обязательно расскажу, как один из моих лучших планов, в котором всё было рассчитано вплоть до секунды, закончился вот этим.