Вот не случайно у всех возникают ретро-ассоциации… Это действительно черта авторского стиля: своего рода квинтэссенция литературы «золотого века». Если в чисто сюжетном плане – то романтической, а если брать повествовательную манеру — то русская классическая проза (все же скорее первой половины века, чем второй).
И в самом деле есть нечто общее с Грином. Во-первых, «неявная фантастика». Мир, где обитают герои (а с ними и мы), лишь тонкой гранью отделен от таинственного, истинного: оно где-то рядом — но до нас доходит только смутный шум, мерцание, отблески… показалось… послышалось… подумалось…
А другая «гриновская» черта, тоже чисто романтического происхождения, – это вневременность и внепространственность. Примет «эпохи» либо нет, либо они незначимы для рассказанного. Это не о «среде», а о людях и о человеческой жизни. Зурбаган и Лисс универсальны; но гриновский Петербург (например), по сути, в главном ничем от Зурбагана и Лисса не отличается.
Вот и здесь так.
И эта общечеловеческая универсальность – не только в «Мусочке», но и в «Водяной розе», и в «Крысе», и в «Озере», и в «Книголюбе»… независимо от того, обозначены ли там имена и место действия. Это характерно вообще для всех «повестей Белкиной».
Спасибо, автор!