#литература #ex_libris
Нобелевский лауреат по литературе 2023 года — норвежский писатель Юн Фоссе.
Если кто-то еще только решает для себя вопрос, стоит ли уделить время знакомству с творчеством новой литературной звезды, то вот он, ваш шанс определиться!
Первым делом я, как современный человек, полезла в Интернет. Куда ж еще…
Ну, вообще-то не Сигрида Унсета, а Сигрид Унсет: дама все же. И не Бьенстьерне, кстати, а БьёРнстьерне — если уж на то пошло.
Ну, вообще-то не брат и сестра, а просто любовники, так что, дорогой «Литрес», никакого инцеста. Да и город не «родной», а как раз таки чужой.
Ну, вообще-то это не три романа, а один-разъединственный, в трех частях (хотя и называется «Трилогия»)…

Короче, могу предложить только собственные впечатления.
Что это такое вообще?
Психологическая проза в традициях модернизма — джойсовского потока сознания. Хотя ассоциации все же в первую очередь не с «Улиссом».
По настроению и стилю Фоссе напоминает отчасти школу французского «нового романа», в частности — «В лабиринте» Роб-Грийе. И слегка — «Снег» Орхана Памука. Переживание отчужденности, потерянность, усталые блуждания по улицам чужого холодного города, которые идут фоном к бесконечному потоку мыслей, вязнущему в повторах, прорезанному вспышками воспоминаний, видениями…
Первую книгу Фоссе перевели на русский лет пять назад (журнальная публикация), а в 2021 г. издали отдельно. Это как раз «Трилогия».
Сюжетом она и вправду небогата. А то важное и «эффектное», что тут происходит, размещено за кадром, и читатель только догадывается, сначала смутно, а потом все более и более уверенно, что же все-таки случилось. Зато этот прием в исполнении Фоссе впечатляет больше, чем могло бы сделать прямое «репортажное» изображение событий.
Итак, история двух юных любовников, которые лишились крова (молодая женщина на сносях) и ищут пристанища в большом городе — Бергене, куда отправились в наивной надежде непонятно на что. (Мне описание их обреченных скитаний напомнило первую часть фильма Такеши Китано «Куклы», где вот такие же незадачливые любовники бредут в никуда, прикованные друг к другу виной и бедой.)
Сознание Асле и Алиды, к которому читатель подключается напрямую, одновременно и очень просто — и чрезвычайно сложно. Оно регистрирует только простейшие реакции и состояния: холодно, хочется есть, устал, опасно, красиво… Зато способ оформления этого непрерывного потока неуловимо напоминает о ранних повестях Достоевского — тех, с внутренним монологом «маленького человека».
Это бесконечные повторы с минимальными изменениями: мысль словно не может выйти из заколдованного круга, а фраза между тем путает, петляет в подсознательной попытке найти какое-то более удачное выражение, более удобный (приемлемый, приличный, желаемый) ракурс — и скрыть то, что открывать не хочется или страшно. Слова пытаются подчинить, загипнотизировать действительность — но гипнотизируют только говорящего. (Ну и читателя, само собой.)
Даже смерть тут мало что может изменить. Во всяком случае, грань между существованием и несуществованием героя размыта. Что представляет собой центральная часть «Трилогии»: бред? сон? посмертные видения?
Да понимайте как хотите.
Зачем всё это?
Фоссе стремится не рассказать и даже не показать, а заставить прочувствовать. Своего рода художественная индукция, которая передает то, что невыразимо в словах — или выражается тускло, тупо, с очень грубой приблизительностью.
Поэтому читать его тексты можно только настроясь на «глубокое погружение».
Отсюда — своеобразный синтаксис. Фразы тянутся на многие страницы, без абзацев, без каких-либо знаков, кроме запятых, подчас теряя даже заглавные буквы. Абсолютное преобладание простых предложений с сочинительной связью. Временами сплошной текст разрывают краткие реплики диалогов, вообще лишенных пунктуации.
И это не фокус ради фокуса.
Сплошные запятые регистрируют события и ощущения «как есть», чередой, одно за другим: без точек, без тире, без двоеточий, которые устанавливали бы отношения отграничения, противопоставления или, боже упаси, причинно-следственных связей. Ну не могут их устанавливать герои Фоссе. Да, наверное, и не хотят. (И этим принципиально отличаются от героев его любимца Достоевского, которые на всякий свой поступок откопают десяток причин — чтобы тут же объявить их все выдуманными.)
Плохо? Плохо, потому что — ну как же ориентироваться в мире, в котором не установлены причины и следствия.
А с другой стороны — и неправильно установленных связей тут не будет. И единственных — там, где на самом деле их много…

Развивает эту тему другая книга Фоссе — «Септология». На русском языке в прошлом году опубликованы две первые части под общим заглавием «Другое имя».
Тоже внутренний монолог главного героя. Он художник.
В романе действует еще один художник, по имени Асле. (Так же зовут и героя «Трилогии». Явно не простое совпадение. Асле — этакий «вечный Адам» Юна Фоссе.)
И со временем выясняется, что и главного героя-художника тоже зовут Асле! Если читатель был слегка невнимателен, то может даже показаться, будто повествование развертывается в разных временных планах.
Но нет. Вот описана встреча обоих персонажей, и становится ясно, что тут всё несколько сложнее.
Жизнь незадачливого Асле-2 явно близка к финалу: он алкоголик, уже в стадии белой горячки. Асле-1 — трезвенник; к тому же он католик, богоискатель — и слывет коммунистом. Да, такое вот сочетание.
Далее, в паре эпизодов повествователь (он скитается по улицам того же Бергена, что и герои «Трилогии») случайно подсматривает свидание парочки любовников, и некоторые совпадающие портретные детали вызывают подозрение, что это он сам (только молодой) и его бывшая / будущая жена (которой во времени повествования уже нет в живых). Наконец звучат имена: так и есть, юношу зовут Асле, а девушку, как и жену ГГ, — Алес (анаграмма этого же имени).
У рассказчика есть еще один хороший приятель — уже не художник, а фермер, и не Асле, а Аслейк. Но тоже имя похожее. Вдобавок у художника и фермера на удивление сходные вкусы: по крайней мере, из картин Асле он безошибочно выбирает те, которые и самому автору больше всего нравятся.
Потом — воспоминание из детства: Асле и Сестра (ее имя — Алида — звучит позже, и это, к слову, опять имя героини «Трилогии»)…
Так что в едином хронотопе «Септологии» одновременно сосуществуют как разные времена жизни героя (настоящее, прошлое и — возможно — будущее), так и АU-версии его же судьбы, где он в какой-то момент выбирает иную дорогу. (Этот же прием работает и в отношении персонажей второго плана: например, девушка по имени Гуро — и случайная знакомая ГГ, и сестра Аслейка.)
Но на фэнтези-сюжеты с клонами героев и таймтрэвелами все это ничуть не похоже, потому что существует не на событийно-буквальном уровне, а на метафизическом (символическом). И вписывается в старую-престарую литературную и философскую традицию.
Тут можно вспомнить, например, Уитмена с его длиннейшей «Песнью о себе»:
Или толстовского Пьера Безухова: в самый отчаянный момент своей жизни, во французском плену, он поднимает глаза к звездному небу — и внезапно ощущает: «И всё это моё, и всё это во мне, и всё это я!»
И еще дальше, вплоть до индуистского TAT TVAM ASI («то ты еси»).
На эту тему проецируются и размышления Асле о Боге, явившем себя через Сына Человеческого, и его попытки понять, чего и как он добивается в собственных картинах. Одна из них — «Андреевский крест» — очень настойчиво возвращается в сюжет. Ее описанием, собственно, и открывается «Септология». Две полосы краски, лиловая и коричневая, встречаясь в центре полотна, дают на пересечении «совершенно особенный цвет», который невозможно назвать, но можно увидеть.
Свет во тьме, Бог в человеке, один человек — в другом и во всех людях (TAT TVAM ASI) — это и есть то не выразимое прямыми словами переживание, которое стремится внушить Асле своими картинами, а Фоссе — своими романами, с их гипнотизирующими циклическими повторами и взаимоотражениями. Если нельзя найти четкий сформулированный ответ на «вечные вопросы», можно и нужно в них вглядеться, вникнуть, как в дзэнской медитации.
(И вот тут мне вспоминается Ле Гуин, с ее «В молчании слово, а свет лишь во тьме…»)
Недаром Нобелевский комитет сформулировал свое решение словами: «за новаторские пьесы и прозу, которые дают голос невыразимому».
И эпиграф к «Септологии» — ключ к заглавию «Другое имя».
Он работает и в изначальном, евангельском смысле (сокровенный характер благодати), и в смысле внутрисюжетном: «другие люди» — всего лишь «другие имена» Я.

Второе направление творчества Фоссе — драматургия. В последние годы он стал одним из самых востребованных авторов для театра. На русском языке в 2018 г. вышел сборник из 12-ти пьес под общим заглавием «Когда ангел проходит по сцене».
Для себя Фоссе назвал «лучшим в мире драматургом» Чехова. «Не знаю, испытал ли я влияние Чехова. Наверное, да, но мне никак не удается четко определить, в чем оно состоит», — сказал он.
Со стороны же выглядит так, что Фоссе предельно форсирует ряд особенностей чеховского театра: взаимную «глухоту» героев, повторяющиеся, обрывочные, часто незаконченные реплики, отсутствие твердого сюжета, лирический принцип композиции (движение действия подчиняется не событиям, а настроениям).
А вот чисто его собственное — это любимые автором универсалии: персонажи его пьес чаще всего — просто Мужчина, Женщина, Мать, Отец… или вовсе Один и Другой.
Хронотоп же начинает терять последние признаки конкретности и становится пространством чистой экзистенциальности (эх, как я завернула! но сейчас на фото сами увидите), где уже совершенно неприкрыто, в отличие от романов, могут выступать в общей сцене разновременны́е версии одного и того же героя, сосуществующие в едином «пространстве памяти».
«Сон об осени». Санкт-Петербургский Театр им. Ленсовета, реж. Юрий Бутусов
Мужчина — В.Куликов, Женщина — О.Муравицкая, Мать — Л.Пицхелаури, Сын — С.Волков

«Сюзанна». Московский театр «Школа драматического искусства», реж. Александр Огарёв
Сюзанна средних лет — Е.Мерецкая, Сюзанна в возрасте — Е.Симонова, юная Сюзанна — А.Рыжова

«Тени». Норвежская независимая театральная группа «Избранные», реж. Кари Холтан
Мать — Р.М.Родригес, Отец — Л.М.Вильямс, Девушка — И.Ю.Колбенстведт, Мужчина — Л.Х.Бёкман