За границами пустоты (гет)

— Тоф, иди скорее, Фан приехал!

Голос матери разносился по пустым комнатам дома сквозь распахнутые настежь бумажные двери, так что шестилетняя Тоф не только прекрасно его слышала, но и могла сама выйти на улицу, не порвав очередную перегородку. Тоф шла осторожно, хоть и знала уже наизусть каждый уголок этого дома. Она до сих пор не считала его своим, потому что из всех обитателей только Фана она могла назвать семьей. Мать скинула заботу о больной дочери на бесконечных нянек и вместе с отцом предалась печали, а няньки в свою очередь тоже не слишком желали носиться со слепым ребенком днем и ночью, так что Тоф оказалась предоставлена сама себе едва ли не с того момента, как научилась ходить.

Старший брат был ее отдушиной, каждый его приезд непременно сопровождался шикарным праздником, а Тоф наконец-то находила желанного собеседника. С недавних пор Фана взяли в армию страны Земли, так что дома он стал появляться совсем редко, поэтому Тоф спешила к нему, не желая пропускать ни единого момента общения с братом.

Каблуки неудобных туфелек тихонько цокали по деревянному полу, стены все еще пылали, отдавая впитанное днем тепло, а Тоф шла вперед по бесконечным коридорам чужого-родного дома и считала шаги. Пятьдесят четыре шага — ровно столько она должна пройти по прямой, чтобы оказаться у парадных дверей. Голоса становились все отчетливей, Тоф завернула за угол и едва не натолкнулась на закрытую створку двери. Кто-то решил оставить открытой только одну, очевидно чтобы усложнить маленькой слепой девочке жизнь.

Темнота перед глазами стала почти привычной, Тоф смирилась с этим и с тем, что почти забыла, что когда-то невероятно давно у нее была другая жизнь, где ее глаза могли видеть голубое небо, зеленую траву и снующих туда-сюда людей. Теперь от всего этого Тоф остались только красочные сны, и от этого было больнее всего. Ей будто постоянно напоминали, чего она не по собственной воле лишилась.

— Вот ты где, — голос Фана послышался совсем рядом, и Тоф подняла голову, будто могла увидеть стоящего перед ней брата.

Длинная челка щекотала щеки; висков коснулись теплые пальцы, и волосы исчезли. Фан подхватил Тоф на руки и закружил, в нос ударил запах свежей травы и каких-то цветов. Тоф фыркнула и громко чихнула, обхватывая брата за шею.

— Боже, Тоф, только не простудись, — холодные пальцы матери коснулись пылающих щек, — Фан, немедленно занеси сестру внутрь!

— Мам, Тоф не хрустальная, и не разобьется от легкого ветерка, — фыркнул Фан, и не думая двигаться с места, — тем более сегодня было так жарко, почему бы ей немного не побыть на улице.

Мама на его слова глубоко вздохнула, словно готовилась разразиться очередной нотацией, и Тоф покрепче сжала пальцы. Фан похлопал ее по спине и чмокнул в висок, перекатился с пятки на носок и фыркнул:

— Мам, вот только не надо. Я уже взрослый и способен позаботиться о младшей сестренке.

— Я не маленькая! — хихикнула Тоф и не сильно стукнула брата по плечу.

— Ай, маленькая леди! — Фан хохотнул, получая еще один удар. — Взрослые люди, чтоб ты знала, не дерутся.

Тоф склонила голову набок, вслушиваясь в серьезные нотки в его голосе, и снова хихикнула.

— Ты дерешься!

— Тоф, — попыталась возразить мама, но замолчала, и вскоре мягкие шаги возвестили о ее уходе.

Фан поставил Тоф на землю и потрепал по волосам. Опустившись перед ней на корточки, он заговорил снова, теперь уже предельно серьезно:

— Я дерусь с врагами, дорогая, и не просто так, а для защиты тебя и других людей из страны Земли.

Тоф серьезно кивнула. Она помнила, что такое война, но сейчас было впервые, когда Фан о ней упомянул. До этого момента Тоф думала, что армия здесь не более чем аналог полиции, однако Фан упомянул всех жителей страны Земли, а это значило, что воюют они с кем-то другим.

— И кто твой враг? — спросила она.

Не то чтобы ей было на самом деле интересно, но подтвердить или опровергнуть догадку хотелось. В груди зарождался странный ком, стоило ей только подумать, что Фану приходится сражаться с кем-то по-настоящему.

Фан глубоко вздохнул, снова поднял ее на руки и пошел куда-то. Вскоре мягкие звуки шагов по траве сменились скрипом половиц и стуком подошв, зашелестела отодвигаемая дверца, и Тоф оказалась сидящей на мягкой кровати. Это была комната Фана, потому что она отчетливо слышала стук песчинок в песочных часах, а еще легкий шелест перелистываемых ветром страниц.

— Наш враг, — голос Фана сделался напряженным, он осекся на полуслове и замолчал, — нет, не нужно тебе знать.

— Эй! — Тоф вскочила, когда поняла, что он не собирается продолжать.

В груди жгло, и Тоф упрямо сжимала кулаки. Ей было обидно не оттого, что Фан не говорит ей чего-то, сейчас Тоф казалось, что он попросту ей не доверяет. Голос брата звучал тихо и неуверенно, она сделала шаг назад и запнулась.

— Тоф, — теперь голос Фана звучал укоризненно, так что Тоф на мгновение сделалось стыдно, — я расскажу тебе, если ты пообещаешь больше так не делать.

— Не делать как? — пыл схлынул, и Тоф встала посреди комнаты.

Фан потрепал ее по волосам, обхватил за плечи и довел до мягкой кровати. Когда они оба уселись, брат фыркнул, притянул ее к себе и громко чмокнул в макушку. Где-то за окном шелестели листья, ветер налетал порывами, трепал ветви деревьев и разгонял застоявшийся за день воздух. Гром был едва слышен, он разносился подобно гулкому биению сердца и все приближался, обещая скорое избавление от летней духоты. Первые капли со звоном упали на листья, заструились по крыше и потекли по ровной каменной дорожке в саду. Гроза усиливалась, убаюкивала, смывала посторонние звуки и затягивала, не оставляя ничего лишнего.

— Мама зовет ужинать, — прошептала Тоф, и конец ее фразы потонул в очередном раскате.

— Правда? — сонно спросил Фан; его всегда клонило в сон во время дождя. — Я ничего не слышу.

Тоф осторожно выбралась из его объятий, пинком отбросила надоевшие туфли в сторону и дернула брата за рукав. Шум дождя усиливался, и казалось, что за ним скоро невозможно будет различить ни единого слова. Фан дышал медленно и размеренно, он уже почти успел провалиться в сон, и Тоф дернула его еще раз.

— Мам, я уже встаю, честное слово, — Фан причмокнул во сне и наконец-то сел, — Нет, Тоф, ты не сойдешь за маму.

Тоф рассмеялась, склоняя голову набок и продолжая сжимать в пальцах край его рукава. Гром пророкотал совсем близко, и она вздрогнула, поворачивая голову в ту сторону. Челка хлестнула по щеке и опала, закрывая незрячие глаза, дождь продолжал барабанить по крыше, и Тоф теперь отчего-то не слышала почти ничего, кроме этого быстрого стука.

— Какого цвета сейчас небо? — спросила она, когда Фан поднял ее на руки.

Это давно вошло у него в привычку. Фан таскал Тоф на руках с самого ее детства, отвечал на ее бесконечные вопросы про все на свете и никогда не ругался. Сейчас Фан развернулся, должно быть взглянул в окно, и слегка подбросил Тоф, перехватывая ее поудобнее.

— Уже темно, так что небо темное, сине-серое и мокрое.

— Небо не может быть мокрым! — засмеялась Тоф, цепляясь пальцами за его короткие жесткие волосы. — Небо и есть небо.

— А вот и может! — возразил Фан; в голосе его слышались лукавые смешинки. — Когда ты плачешь, твое лицо становится мокрым, а когда идет дождь — плачет небо. Значит оно тоже становится мокрым!

Гром становился все тише, но дождь продолжал радостно барабанить по крыше. Тоф фыркнула и согласилась, уж очень убедительно Фан рассказывал. Было весело слушать ерунду, было весело в нее верить, так что Тоф верила, позволяя себе быть ребенком хотя бы в присутствии большого и теплого старшего брата.

— А почему небо плачет?

— Кто знает? — зашелестели отодвигаемые створки, и в лицо подул свежий ветер вперемешку с моросью. — Вот ты почему плачешь?

Тоф задумчиво приложила пальцы к подбородку, дернула себя за длинную прядь и прикусила губу.

— Ну, когда мне больно или обидно, или чего-то хочется, или страшно, — она стала загибать пальцы, — еще когда больно кому-то другому, кого я люблю, я тоже могу плакать.

На лицо Тоф попало несколько влажных капель, и она поспешила стереть их рукавом. Ощущение холодной влаги на лице действительно напоминало слезы, и от этого ей самой хотелось заплакать.

— Ну вот, — Фан захлопнул створки и пошел дальше, — может быть небо плачет, потому что кому-то, кого оно любит, больно.

* * *

— Фан, смотри, что я могу!

Тоф неслась по дорожке босиком, перепрыгивая появляющиеся под ногами камни, размахивала руками и заливисто смеялась. Фан стоял где-то впереди, она отчетливо слышала его глубокий смех, будто бы видела полупрозрачный, сотканный из тьмы образ. Кусты по бокам дорожки кололись шипастыми ветками, потому что Тоф не могла бежать строго прямо, то и дело срывалась в сторону и получала очередную царапину. Мама сзади кричала, что это опасно, и она может пораниться, но Тоф уже поранилась, так что ей было решительно все равно. Она не слышала Фана целых полгода, и сейчас была настроена наброситься на него и заключить в объятия. Ах да, еще похвастаться достижениями.

— Привет, мартышка! — Фан подхватил ее, когда Тоф, споткнувшись, едва не проехалась носом по каменной кладке. — Может быть, иногда стоит послушаться маму и не бегать?

Тоф замотала головой и прижалась щекой к его теплой, немного колючей щеке. Фан как будто за полгода стал еще выше и крепче, она чувствовала под рубашкой мышцы и слышала сладковатый запах железа. Брат засмеялся, когда Тоф дернула его за отросшие волосы, и поспешил убрать их за ухо.

— Я так по тебе соскучилась! — воскликнула Тоф, когда волна переполняющего ее счастья схлынула, и она снова смогла говорить.

Фан хохотнул и потрепал ее по волосам; он сделал уже пару шагов вперед, когда Тоф вспомнила, что хотела ему показать, и захныкала, потребовав спустить ее на землю.

— Смотри! — велела она и топнула ногой.

Камни, устилающие садовую дорожку, были теплыми и шершавыми, Тоф чувствовала под босыми ногами каждую щербинку, каждую трещинку, она, казалось, могла ощущать сам камень. Тоф могла повелевать камнем, подчинять его себе, заставлять расти и менять форму. Он был словно пластилин, гибкий и пластичный, только пока еще слишком твердый для маленькой Тоф, так что она могла разве что «выращивать» небольшие камешки на ровной дорожке.

— О, да ты крот, а не мартышка! — хохотнул Фан. — Мама с папой знают?

— Почему крот? — Тоф наугад схватила его за руку и потащила вперед. — Шутишь! Если мама узнает, она совсем запретит мне выходить из дома.

— Кроты роют норы в земле и почти никогда не показываются на поверхности, совсем как моя маленькая сестренка, — Фан погладил Тоф по волосам и щелкнул ее по носу. — Мама заботится о тебе, юный землекоп.

— Я знаю, — буркнула Тоф, по привычке перешагивая низкий порог, — просто ее забота меня…

— Душит? — подсказал Фан, подхватывая сестру на руки. — Дальше маленький крот едет верхом на своем верном коне.

Тоф засмеялась, пальчиками цепляясь за плечи брата, и прислушалась. Голоса слуг сливались в монотонное жужжание, Тоф давно не обращала на них внимания, шаги громом отдавались в голове, походили на сонно ворочающиеся камни; разговоры родителей вплетались в общий шум гулким течением реки. Тоф слышала весь дом, слепо наблюдала за ним. Она знала, кто, где и когда находится, поэтому с легкостью могла проскочить на улицу незамеченной, а потом также — подобно тени — вернуться.

Тоф нравилось гулять. Теплый ветер трепал волосы, камни жаром ласкали босые ступни, а трава впивалась в пятки подобно колючкам. Тоф нравилось фантазировать, представлять себя зрячей, «рассматривать» окружающий ее потрясающий мир. Она представляла дома и деревья, воображала растущие в саду кусты и мысленно уходила дальше, далеко за ограду, где заканчивался безопасный дом и начинались шумные, наполненные людьми улицы города. Где-то там непременно был базар, где все кричали и торговались, и шум там сливался в такую невыносимую какофонию, что Тоф переставала различать голоса людей и слышала лишь смазанный в единый клубок гомон. За базаром располагалась площадь, там было гораздо тише, но все также многолюдно. Люди здесь не кричали, но неспешно прогуливались и переговаривались между собой, так что Тоф могла слушать их разговоры и узнавать чуточку больше о жизни этого мира и его жителей.

Воображение непременно разбивалось окриком матери, цветная картинка разлеталась вдребезги, и Тоф оставалась один на один с привычной уже пустотой. В ее темном мире не было ничего, кроме звука и запаха, а также стершихся, полузабытых воспоминаний о разливающихся по миру красках.

Тоф много раз пыталась представить собственное лицо. Не то, оставшееся в прошлой жизни, а ее теперешнее, настоящее. Она знала, что слепые часто ощупывают чье-то лицо и так мысленно воспроизводят его, создают некий понятный только им образ, но у нее ничего не получалось, все ее старания ограничивались лишь смазанным, покрытым непрозрачной темной дымкой портретом. Вот образ Фана вырисовывался как-то сам собой: он был высоким и крепким, с резковатыми чертами лица, горбинкой на носу и тонкими губами. Наверное он не был красавцем, но разве незрячая Тоф могла судить о внешности собственного родного брата? — для нее он был самым красивым мужчиной на свете.

— Фан! — позвала Тоф. — Какого цвета небо?

Волосы растрепал ворвавшийся в окно порыв ветра, и Тоф прищурилась, смахивая с лица непослушные пряди. Это был ее любимый вопрос, и Фан отвечал безропотно и честно, словно действительно верил, что слепая от рождения девочка может в полной мере понять, что такое небо.

— Оно светло-голубое, — Фан остановился, и Тоф почувствовала, как он делает глубокий вдох, — такое чистое-чистое и яркое, почти белое.

— Белое, как снег? — спросила Тоф, представляя белоснежные сугробы, доходящие ей до пояса, и сыплющиеся с неба кристаллы снежинок.

В стране Земли не бывало снега. Зима здесь мало чем отличалась от лета, и Тоф страшно хотелось прикоснуться к мягкой снежной подушке, съехать с ледяной горки или построить снеговика. Она помнила снег из своей прошлой жизни, помнила, что зима всегда казалась ей чем-то волшебным именно из-за него, медленно падающего с неба в тусклом свете уличных фонарей.

— Откуда маленькая леди знает про снег? — теплые губы осторожно коснулись виска Тоф. — Я хотел сказать, как облака, но снег тоже подойдет.

— Если небо чистое, оно не может быть как облака, нужно что-то другое! — возразила Тоф, поучительно качая пальцем. — А про снег я знаю просто потому что знаю.

Бесполезно было придумывать глупую отмазку или делать вид, что не услышала вопрос. Фан знал Тоф как облупленную, так что с легкостью мог вывести ее на чистую воду, а уж про заданные однажды вопросы он не забывал, казалось, вообще никогда. Но не говорить же ему, что Тоф помнит свою прошлую жизнь и поэтому знает, что такое небо и что такое снег. Оставалось только сказать вот так просто, будто это что-то обыденное, что-то, о чем не знать совершенно невозможно.

— Сестренка, боюсь, снег тебе не понравится, — Фан захлопнул окно и продолжил путь, — он мокрый и ужасно холодный, а ты любишь ходить босиком.

— Ты видел снег?! — воскликнула Тоф, едва не вываливаясь у него из рук. — Где?!

— О, маленькая леди, — Фан придал голосу наигранную чопорность, — мне доводилось учиться в школе, так что я прекрасно знаю, что Северный и Южный полюса круглый год покрыты снегом.

— То есть ты не видел? — энтузиазм Тоф тут же испарился, и она обиженно надула губы.

— Когда ты вырастешь, — Фан чмокнул Тоф в щеку и погладил ее по голове, — я отвезу тебя на Северный полюс, на морское побережье, в пустыню и куда захочешь еще.

— Ты сам это сказал! — рассмеялась Тоф, взмахивая руками и вырисовывая в воздухе причудливые узоры.