За границами пустоты (гет)

Было темно. Не так темно, как когда находишься в закрытом помещении без освещения, или когда закрыл глаза. Света как будто не существовало вовсе, темнота проникала внутрь, была везде вокруг и, казалось, кроме нее не было ничего. Вообще ничего не было, кроме темноты.

Она была студенткой приличного университета в своем довольно крупном городе, даже получала кое-какую стипендию, которой хватало разве что на льготный проезд, не работала, но периодически принимала участие в какой-нибудь универской движухе вроде дня открытых дверей или концерта на очередной праздник. У нее не было каких-то особенных талантов, она шла туда, куда ее приглашали, и была в общем-то самым обыкновенным человеком.

Вокруг нее была пустота. Не чернота или темнота, перед ее глазами разверзлась сама пустота, вязкая и оглушающая. Она попробовала открыть глаза, двинуться или позвать на помощь, но тело оказалось каким-то жутко неповоротливым, а вместо связных слов из горла вылетали нечленораздельные звуки. Она была то ли связана, то ли во что-то завернута, не получалось даже перекатиться с боку на бок, только и оставалось что открывать рот подобно немой, выброшенной на берег рыбине и ждать хоть чего-нибудь.

Где-то совсем рядом хлопнула дверь, послышались поспешные шаги, кто-то ткнул ее влажным пальцем в щеку и крикнул кому-то:

— Мам, Тоф снова плачет!

Какая ко всем чертям Тоф, подумала она и замерла, не в силах вспомнить своего имени. Она все еще помнила свою жизнь, помнила, как вчера ходила в университет, и как ложилась спать она тоже помнила. В памяти даже всплыли цифры номера паспорта и мобильного телефона, но вот имя никак не хотело вылезать из-под слоя натекшей черноты.

Она дернулась, когда ее словно пушинку подняли на руки. Теплые пальцы прошлись по лбу и щекам, и сверху зазвучал мелодичный мальчишеский смех. Снова послышались шаги, ее тело начало покачиваться, и она поняла, что ее куда-то несут. Очень хотелось вытянуть руку и стянуть с глаз то, что мешает видеть, но она по-прежнему могла шевелить разве что ртом. Она не сразу поняла, что противные звуки хныкающего плача издает она сама.

Под спиной снова очутилась опора, чьи-то руки обхватили ее за плечи и погладили по голове. Она хотела было возмутиться, но снова не смогла собрать из звуков слова.

— Привет, Тоф, — заговорил уже знакомый голос и смущенно засмеялся, — меня зовут Фан, я твой старший брат. Блин, глупо получилось.

Последнюю фразу он сказал совсем тихо, но она все равно слышала. Она слышала шелест листвы и чьи-то голоса, звуки шагов вдалеке и глубокое дыхание того, кто сидел рядом.

— Мне четырнадцать, а тебе всего неделя, и ты такая смешная, когда не плачешь и даже когда плачешь, — он снова рассмеялся и погладил ее по щеке. — Ты наверняка меня не понимаешь, но это неважно, правда? Мне все равно больше не с кем поговорить, — он запнулся, фыркнул и обхватил ее крепче. — Мама плачет, потому что врач сказал ей, что ты не можешь видеть. Ты правда не можешь?

Нет. Нет-нет-нет, что за ерунду он несет? Как ей может быть неделя, если она уже на третьем курсе, а еще у нее никогда не было братьев и сестер. Может быть он какой-нибудь похититель, но у ее семьи нет никаких сбережений или больших денег, а с нее самой и взять-то, кроме телефона и копеечной стипендии, нечего. И что, в конце концов, за дичь с тем, что она не может видеть?! Все она может, просто ей наверняка завязали глаза или просто выключили свет, другой причины просто не может быть!

Она дернулась, пытаясь вырваться и закричать, и в этот раз крик получился пронзительным и громким, таким, что у нее самой заложило уши. Фан покачал ее на руках и, кажется, наклонился, потому что она почувствовала на щеке горячее дыхание. Влажные губы дотронулись до ее лба и тут же отстранились, послышался смех и шелест одежды.

— Я говорил, что ты смешная даже когда плачешь, но лучше все равно не плачь, ладно?

Он почему-то говорил с ней ласково, как с кем-то очень важным, и как будто постоянно смущался собственных слов. Она не могла понять, говорит ли он правду или притворяется, потому что каждое его слово казалось ей полнейшей нелепостью. Как она могла внезапно оказаться неспособным видеть ребенком, когда даже не помнит, чтобы когда-нибудь умирала?! Или новая жизнь теперь начинается не только после смерти?

Пустота наваливалась и сгущалась, ужас тугой волной подкатывал к горлу. Внезапно оказаться слепым младенцем было до одури страшно, но вместо полного отчаяния вопля из ее горла вырывался только раздражающий детский плач.