За границами пустоты (гет)

От шумящего в ушах ветра кружилась голова, тянуло внизу живота и тошнило. Просился наружу только недавно съеденный ужин, сердце то и дело ухало в самые пятки, а еще назойливо чесалась точка между бровей. Они снова летели, перемещаясь с одного места в другое, а Ба Синг Се, кажется, так и не становился ни капельки ближе. Короткие теперь волосы щекотали уши и шею, гулко дышал в звенящей тишине Аппа, а все остальные спали, потому что однажды Сокка сказал, что путешествовать ночью безопаснее, чем днем. Тоф спать откровенно не могла, и дело было даже не в отсутствии твердой земли под ногами. В огромном седле, занимающем всю спину не менее огромного зверя, их попросту было слишком много. Вытянуть ноги было невозможно из-за растянувшегося поперек Сокки, Катара прижималась к ней бедром, а с другой стороны живой подушкой так же нервно делал вид, будто спит, Зуко. Аанг сидел где-то посередине едва ощутимым облачком, и воздух звонко отскакивал от его лысины.

Тоф не могла посмотреть, что делается внизу, где они, в конце концов, летят, была намертво зажата между горячих шумно дышащих тел, и от нарастающего раздражения неприятно давило виски. Она давно сбилась со счета, сколько уже прошло времени, лишь молча сидела, пытаясь сосредоточиться на собственном дыхании, и считала взбалмошные удары сердца. Зуко рядом с ней периодически оглядывался и томно вздыхал, складывал на груди руки, пытался переменить позу, но с другой стороны его макушкой подпирал Сокка, распростерший руки и ноги как морская звезда. Аанг, на которого Тоф переключалась время от времени, сидел, скрестив ноги и сложив на коленях руки, и тоже вовсе не походил на спящего.

Рваный ветер трепал волосы, но колокольчик не звенел, лишь время от времени беспокоилась в ножнах острая сталь. Они летели уже бесконечно долго, парили в небесах, как вылетевший из детской ладошки воздушный шарик, и от накатывающей тишины хотелось выть и рвать на себе волосы. Тоф, кажется, сходила с ума на самом деле, потому что то и дело видела цветные сны, в которых в небо улетает привязанный к целой куче воздушных шариков один дом, а другой, срастаясь и перестраиваясь, пожирал каждого, кто имел неосторожность в него войти. Тоф просыпалась, вздрагивая, голова падала на грудь, и ее будто затягивал водоворот. Внизу ощутимо не было ничего, от назойливой щекотки дрожали пальцы, а сердце заполошно билось, явственно собираясь взлететь, разорвав в клочья сковывающую его грудь.

Когда ладони коснулись прохладные пальцы, Тоф ощутимо дернулась, пнула руку Сокки и едва не взвизгнула. Привалившаяся к ее плечу Катара причмокнула во сне и отстранилась, а Зуко выдохнул и едва слышно хохотнул. Аанг, словно не заметив ничего необычного, так и остался сидеть, но все равно было слышно, как он оглушительно улыбается. Вскоре после этого Тоф снова провалилась в сон, и ощущение чужой ладони в руке на этот раз надежно защитило ее от кошмаров.

Когда Тоф проснулась, они снижались. Аппа радостно ревел, и голос его смешивался с воем разрезаемого огромным телом ветра. Сидящий на шее зверя Аанг то и дело выкрикивал команды и натягивал поводья, утреннее солнце грело макушку, а волосы ее, похоже, за ночь превратились в чье-то опустошенное гнездо. Тоф фыркнула, проведя по шевелюре пальцами, и решила про себя, что и так сойдет. В конце концов она больше не дома, так что никто теперь не может указывать ей, как надо правильно выглядеть. Разве что Катара, взгляд которой она чувствовала виском, бормотала себе под нос, что девочка не может выглядеть как хрюшка.

— Еда-а-а! — заорал вдруг Сокка, взмахивая руками и едва не ударяя Зуко по плечу. — Самое время для плотного походного завтрака!

Тоф поморщилась и демонстративно зажала ладонями уши. От волны резкого звука мгновенно разболелась голова, и как назло Аппа вильнул, заставив ее потерять равновесие. Тоф, пискнув, повалилась набок, хватаясь руками за бортики седла, сердце сжалось и затихло, а во рту появился металлический привкус. Мгновение спустя огромные лапы коснулись земли, зашелестело и зашептало, и Тоф буквально выпала, рухнув на землю и зарывшись в нее с головой. От теплого прикосновения рыхлой шершавой почвы стало как будто легче дышать, звуки-запахи-ощущения смешались и разложились в картинку, и теперь она снова могла видеть и чувствовать себя по-настоящему живой.

За горизонтом впереди медленно поднималось солнце, Тоф почти видела это своими слепыми глазами. Теплое невесомое прикосновение переползало с макушки на лоб и падало ниже, путаясь с размеренным дыханием. Они остановились рядом с крохотной плещущейся о камни речушкой, а чуть дальше расстилалась довольно большая деревня. Оставшийся позади густой лес на этот раз не был их укрытием, он нависал и будто угрожающе шипел, и от странного ощущения чужого взгляда, буравящего спину, снизу вверх до самого затылка поднимались мурашки.

Жизнь в деревне медленно просыпалась с первыми лучами солнца, становилось ощутимо теплее, и даже рваный ветер больше, кажется, не забирался под одежду холодными объятиями. Тоф клонило в сон, голова кружилась, и вместе с ней мир вокруг вращался так, что трудно было устоять на ногах. Земля под ногами казалась обманчиво мягкой и податливой, тепло внизу живота поднималось к горлу тошнотой, и Тоф чувствовала, что еще немного — и она вовсе перестанет соображать. Но все остальные спешно перекусывали остатками припасов и собирались в деревню, и кто-то даже сунул ей в руку обветренную краюшку хлеба. Тоф фыркнула, отгоняя от себя усталость и головокружение, и мысленно пообещала, что в следующий раз обязательно пойдет пешком.

— Ты точно в порядке? — теплая ладонь легла на плечо, и Тоф дернулась, невольно сбрасывая ее с себя. — У тебя огромные мешки под глазами.

Голос Катары ввинтился в черепушку острым винтом, все вокруг как будто затихло и замерло на мгновение, и Тоф фыркнула, вздергивая подбородок:

— Если я чего-то не вижу — этого не существует. Нет никаких мешков.

В самом деле, кого вообще волнует ее внешний вид? Тоф больше не дома, где мама во главе отары слуг пыталась сделать из нее принцессу, а самой ей было откровенно плевать. Она никогда не знала, как выглядит, хоть все вокруг и говорили, что она просто прелестна. Другие шептались за спиной, думая, что больной ребенок не слышит, и Тоф была склонна верить именно им. Она была чудовищем со слепыми глазами, предавшим все, что ради нее делали те, кто якобы ее любил, так какая разница, если теперь она станет еще хуже.

— Ну не хочешь — как хочешь, — буркнула Катара обиженно и отвернулась.

— Де-е-евочки! — заорал вдруг Сокка. — Девчо-о-онки! Давайте быстрее, вы заставляете при-инца жда-ать!

На самом деле, конечно, никто никого не ждал. Точнее, до этого все ждали именно Сокку, никак не способного решить, что же ему взять с собой — бумеранг или кинжал. В итоге он, пожав плечами, распихал и то, и другое по карманам и принялся делать вид, что это не он тут всех зазря задерживает. Тоф фыркнула, кривя губы в улыбке, и чья-то рука вдруг снова коснулась ее плеча. Это уже начинало надоедать, потому что все эти люди явно трогали ее слишком часто, но Тоф все равно ничего не могла поделать с тем, что слишком хотела спать.

— Не хочу говорить этого, но Катара права, — Зуко качнул головой и шумно выдохнул, потрепав Тоф по макушке, — не хочешь остаться здесь и отдохнуть?

Земля под ногами вибрировала, лес подпирал спину и шелестел угрожающе, а еще завалившийся набок Аппа принялся громогласно храпеть. Люди в деревне наверняка подумали, что надвигается дождь, хоть на небе, кажется, не было ни единого облачка. Солнце палило макушку так, что кружилась голова, а было еще только утро. Денек сегодня обещал выдаться удивительно жарким после всех этих утомительных дождей, и Тоф никак не могла пропустить момент, когда земля наконец нагреется и удовлетворенно заурчит.

— Не хочу, — мотнула головой Тоф, и Зуко пожал плечами и отступил.

На входе в деревню путь им преградила собака. Она рычала и скалилась, расставив все четыре лапы широко в стороны и присев вперед, лаяла, когда кто-то пытался обойти ее, и совершенно не желала двигаться с места. Никто из местных не обращал на это внимания, потому что никого рядом и не было, все отчего-то столпились несколько дальше, шумно переговариваясь и гомоня. Солнце уже давно взошло, перекатывалось теперь по небу снизу вверх и обратно в другую сторону, лениво светило, опаляя своими безжалостными лучами, а чертова собака преграждала им путь. Тоф хотела купить фруктов, а лавка была впереди, позвякивали в кармане монеты, и поднималась от рваного песьего дыхания пыль. Никто из них не желал отступать, сдав позиции врагу, и продолжалось бы это бесконечно долго, если бы не нагнавший их Аанг, возвращавшийся, потому что заигравшийся Момо спрятался где-то в кустах и отстал.

Собака, завидевшая подкрепление, зарычала еще громче, зверек Аанга пискнул и спрятался ему за спину, а сам Аанг то ли приветливо, то ли растерянно хохотнул, зачем-то протягивая вперед руку и присаживаясь на корточки. В центре деревни, похоже, как раз открывалась ярмарка, потянуло запахами свежего мяса и выпечки, а еще откуда-то ветвились запахи причудливых благовоний. Тоф принюхалась, пропуская момент, когда собака сорвалась с места, и в следующий момент вдруг полыхнуло, обдавая жаром щеки и приподнимая волосы.

Сердце предательски упало в пятки, голова закружилась, и Тоф так и застыла, не в силах сдвинуться с места. Испуганная, но совершенно не пострадавшая собака с визгом и скулежом убежала, повисла звенящая гулкая тишина, и лишь стучали, отдаваясь эхом по земле, сердца. Катара часто и рвано дышала, шелестела вокруг нее вода, и Тоф буквально слышала, как рвутся из ее уст невысказанные ругательства.

— Не благодарите, — бросил Зуко, отвешивая в ее сторону шутливый поклон.

Улыбка сама собой наползла на лицо, Тоф фыркнула и пнула валяющийся под ногами камешек. Гул голосов в стороне становился все громче, скулила забившаяся за угол соседнего дома собака, а вокруг их застывшей посреди дороги компании так и витало в воздухе искрящееся и коптящее напряжение.

— Больше так не делай, — коротко бросил Аанг, проходя вперед по расчищенному не им пути.

Катара и Сокка потянулись следом, ничего не комментируя, а Тоф почему-то захотелось смеяться. Проходя мимо, она хлопнула Зуко по плечу, и он, оставшийся позади, негодующе взвыл и всплеснул руками.

Судя по все больше окутывающим воздух звукам, в деревне проходил праздник. Возможно, ярмарка, потому что пахло едой, но гораздо явственнее вдруг громом среди ясного неба забили барабаны. На широкой площади посреди деревни трещал огромный костер, кто-то зазывно пел, и топали по жесткой земле десятки пар ног. Утро только-только наступило, лениво вывалилось из-за горизонта начавшее припекать макушку солнце, а шум странного праздника напрочь заглушал трели ранних пташек и перешептывание деревьев на слабом ветру. Тоф старательно прислушивалась к перекрикивающим друг друга голосам, к бою барабанов и свисту флейт, но никак не могла понять, что же происходит. Из центра деревни тянуло дымом, запахом мяса и специй, а еще пряным, щекочущим нос маслом, и отчего-то все эти запахи сбивали с толку и кружили голову.

В своем родном городе Тоф бывала на фестивалях еще в детстве вместе со старшим братом, до того, как про нее распространились не самые приятные слухи, но тогда разнообразие звуков и запахов скорее приводило в восторг, чем смущало. Сейчас же она чувствовала себя неуютно, словно вот-вот что-то должно было произойти, а от бесконечного топота в ушах шумело, и тьма перед глазами становилась густой и вязкой.

— Ребята, — позвал Зуко, когда они оказались в квартале от праздника, — не думаю, что вам стоит туда идти.

Он встряхнул чем-то, по звуку напоминающим хлопнувшую тряпку, и Тоф словно ударили по голове. Остальные остановились, звуки схлопнулись и растянулись с длинную прямую, и она наконец услышала, что празднуют эти люди. Костер яростно трещал и выплевывал в воздух снопы искр, били барабаны, и пахло мясом, маслом и специями, завывали нестройно бамбуковые флейты.

— Сегодня день после весеннего равноденствия, первый день, ставший длиннее ночи, — продолжил Зуко, когда остальные соизволили обратить на него внимание, — они приветствуют солнце и возносят ему дары.

— Это деревня людей огня, — кивнула Тоф, и от ощущения расползающегося вокруг жара у нее зашевелились волосы на голове.

Липкая, прерываемая гулким боем барабанов тишина повисла на долгую, почти бесконечную минуту. Та самая собака, которую спугнул Зуко, со скулящим лаем вывалилась на площадь, едва не угодив в костер и взвыв из-за стреляющего вокруг пламени, и кто-то громко засмеялся, отпинывая ее в сторону. Огонь танцевал в воздухе и вился под облаками, запах пряностей щекотал нос, и нестерпимо хотелось чихать. Солнце висело у самого горизонта, грело макушку вскользь, простирая свой взор до самого края земли, а здесь, внизу, люди поклонялись ему, словно настоящему божеству.

Изнутри у Тоф поднималась колючая тугая волна, звенящая натянутой, готовой вот-вот оборваться струной. От рваного ритма барабанов колотилось сердце, от звонких хлопков пульсировало в висках, а ноги, кажется, приросли к земле настолько прочно, что не сделать и шага. Люди на площади танцевали и смеялись, восхваляли обыкновенное горящее на небе светило и вовсе не прятались на этом крохотном клочке царства Земли. Грудь Тоф вздымалась рвано и часто, в такт бушующему пламени и резкой музыке, земля под ногами клекотала и зазывно урчала, и ветер подталкивал в спину. Если они уйдут сейчас, придется снова лететь, а от полетов Тоф уже тошнило настолько, что она готова была собственноручно выстроить лестницу к небесам и разломать эту самую небесную твердь пополам.

— Я устала, поэтому сегодня останусь здесь, — вырвалось из горла прежде, чем Тоф успела обдумать пришедшую на ум мысль, — сами знаете, куда можете засунуть свои возражения, пока!

Развернуться на пятках в сторону празднества получилось не сразу, еще мгновение она стояла как вкопанная, переваривая собственные слова и будто ожидая, что кто-то попросит ее остаться. Барабаны стучали в ушах, ревело на площади пламя, и одуряюще пахло мясом и специями, так что рот непроизвольно наполнялся слюной. Тоф, откровенно говоря, никогда не соглашалась присоединиться к путешествию Аанга, скорее все было наоборот, поэтому именно она вправе диктовать условия. И если Тоф хотела отдохнуть, переждав на земле хотя бы одну ночь, не было в этом мире никого, кто смог бы ее переубедить.

В спину ударились разноголосые возражения, но Тоф, демонстративно заткнув уши, сделала несколько шагов вперед, завернула за угол и остановилась. Оттуда, присев на задние лапы и прижав к земле морду, на нее глядела та самая собака. От собаки так и веяло испугом, и Тоф только посмеялась бы, если бы не длинный шипастый хвост, бьющийся из стороны в сторону и сбивающий краску с домов. Это, очевидно, тоже была собака-чего-то-там, и она явно никак не желала проявлять к гостям дружелюбие. Тоф, фыркнув, топнула ногой, и хвост, как раз ударившийся о землю и взметнувший пыль, застрял во взявшейся из ниоткуда яме. Собака заскулила, и в следующее мгновение морду ее сковал каменный намордник, а Тоф злорадно фыркнула и пошла дальше, переступая через разом притихшую зверушку.

Она прошла еще несколько шагов и остановилась, прислушиваясь к не слишком старательно скрываемому дыханию позади. Зуко шел за ней с самого начала, он же освободил несчастное подвергшееся издевательствам животное, испуганно заскулившее и бросившееся наутек. Праздник впереди манил звуками и запахами, Аанг, Катара и Сокка остались где-то позади, а Зуко как будто был между ними — не там и не здесь. Тоф фыркнула, переступая с ноги на ногу, сунула руки в карманы штанов и нахмурилась, сдувая с лица длинную челку.

— Он сказал, что будет ждать тебя на месте приземления, — сказал Зуко, зачем-то потрепав Тоф по волосам.

От него веяло огнем и железом, почти как с праздника, и Тоф вдруг подумала, что могла бы определять стихии магов по запахам. Впрочем, тут же отбросив эту мысль, она поджала губы и отвернулась, делая несколько шагов вперед и пиная попавшийся под ноги камешек.

— Я могла бы сама, — буркнула себе под нос Тоф, и Зуко тут же отреагировал, усмехнувшись:

— Конечно.

Ладно, может быть и не могла бы. Охваченная праздником площадь встретила Тоф лавиной сводящих с ума звуков и сбивающих с толку запахов. Земля под всеми этими людьми ходила ходуном, взвивалось в небо шумными вспышками пламя, и били, отсчитывая чей-то ритм, глухие барабаны. Тоф застыла, втягивая носом воздух, сжала ладони в кулаки и резко выдохнула, с негромким клацаньем захлопывая рот. Сердце стоящего рядом Зуко стучало спокойно и ровно, рука его оказалась оглушающе горячей, и все остальные звуки точно схлопнулись, разом исчезнув, отодвинувшись на задний план. Люди здесь танцевали и хлопали в ладоши, пели и бросали специи в воздух, и Тоф ни за что не сказала бы, что это маленькая деревенька народа огня, спрятавшаяся посреди бескрайних просторов царства Земли.

— Если тебе интересно, в столице праздники проходят совсем не так, — Зуко склонился к самому ее уху, — многие считают танцы уделом дикарей, так что все это там напоминало бы скорее военный парад, чем настоящее развлечение.

Стоило ему договорить, и костер выплюнул вверх сноп потрескивающих, взрывающихся в воздухе искр. Тоф дернулась, склоняя голову, люди захлопали в ладоши, и вдруг стало совсем тихо. Стрекотал лишь огонь, да множество оттоптанных танцами ног замерло напряженно. Тоф почувствовала, как скрещиваются на них с Зуко изучающие недружелюбные взгляды, и точно уверилась в том, что ни за что не смогла бы сама.

— Чужаки, — зашипел кто-то, ощерившись словно кошка.

— Уходите! — взвизгнула маленькая девочка, выбрасывая вперед руки.

Празднество прекратилось, веселье обернулось настороженностью, и завыл, гуляя между домов, ветер. Тоф фыркнула, вскидывая подбородок, но сказать ничего не успела. Зуко шагнул вперед, задвигая ее себе за спину, и вскинул свободную руку, второй зачем-то ухватив ее ладонь.

— Мы путешествуем, моя сестра очень устала, — голос его звучал как будто успокаивающе, словно тлеющее на углях пламя, — позвольте нам отдохнуть и переночевать, и завтра же мы покинем вашу деревню.

Недоверчивая тишина разлилась глубоким подземным озером, подмывающим почву. Недовольно урчала земля, а где-то далеко внизу и в самом деле плескалась вода. Тоф фыркнула, слушая едва уловимые перешептывания, волной прошедшиеся по толпе, сдула с лица челку и распахнула глаза. Она никогда прежде на самом деле не пользовалась образом маленькой слепой девочки ради собственной выгоды, потому что считала это ниже своего достоинства, так что в животе неприятно скрутило. Шепотки в толпе стихли лишь минуту спустя, выплюнул сноп искр костер, и прогонявшая их маленькая девочка вдруг подбежала ближе, хлопая Тоф по руке. Впрочем, она отскочила прежде, чем Тоф успела что-то сообразить, а на тыльной стороне ее ладони остался крошечный покалывающий отпечаток.

— Что ж, — легко ступающий по земле мужчина откашлялся, и пламя за его спиной словно приветливо колыхнулось, — мы не будем спрашивать, кто вы и куда идете. Можете остаться здесь до завтрашнего утра, но обещайте покинуть это место с первыми лучами солнца.

По притихшей толпе прошла волна шепотков, люди двинулись, словно подступила накрывающая с головой волна, и в следующий миг снова забили барабаны. Тоф вздрогнула, крепче сжимая ладонь Зуко, рвано выдохнула и почувствовала, как сильно напряглась его рука. Было бы сумасшествием предполагать, что кто-то из этих людей знал принца народа Огня в лицо, но от повисшей на мгновение натянутой паузы захотелось сбежать. Им разрешили остаться, но теперь уже Тоф не хотела следовать собственной прихоти. Впрочем, просто взять и уйти она тоже не могла, потому что краска приливала к щекам и смазанно колотилось сердце.

Праздник продолжился как ни в чем не бывало, застрекотало посреди площади пламя костра, взвились в воздух колючие искры. Было раннее утро, солнце на небе встречалось с палящим костром на земле, и Тоф отчего-то казалось, что от дыма вокруг невозможно дышать. Но, что ж, в конце концов это была именно ее глупая спонтанная прихоть, так что поздно теперь отступать.

Их отвели в сторону и накормили, разрешили отдохнуть в одном из домов и пригласили на праздник. Тоф казалось, будто она подглядывает за чем-то странным, сокровенным и непонятным, чем-то, что не должно ей принадлежать. Зуко постоянно улыбался, не отпуская ее ладонь, и голос его звучал не то настороженно, но то просто сконфуженно. Люди здесь были добры к ним, но близко не подпускали, касались и отстранялись, оставаясь глубоко в своем собственном мире. Когда солнце достигло зенита, пламя костра взвилось и зашипело, опало под ноги и облизало пятки, заставляя Тоф отпрыгнуть и спрятаться Зуко за спину. Она чувствовала, как отдаются эхом по сухой земле бесконечные шаги, как разбивают воздух хлопки, и как падает и кружится, точно первый снег, фейерверк из щекочущих в носу специй. Люди здесь праздновали и смеялись, приветствуя небесное светило, будто и не были крохотным чернильным пятном посреди чистого белого листа. Страна Огня воевала со всеми подряд, оставляя после себя лишь пепел и смерть, и Тоф, наверное, все-таки самую капельку ненавидела всех, у кого вместо крови по жилам текло сжигающее все на своем пути пламя.

— Идем со мной, я тебе кое-что дам! — та самая девочка дернула Тоф за руку.

Ей было около пяти-шести на неискушенный взгляд Тоф, на длинных словах язык ее заплетался, и девчонка глотала добрую половину звуков, так что не всегда можно было разобрать, что именно она говорит. Кто-то называл ее Каной, и Тоф отчего-то запомнила, будто имя это могло оказаться чем-то для нее важным. Крохотная ручка, вцепившаяся в ее пальцы, была теплой и немного влажной, Кана тянула ее изо всех сил, упираясь пятками в песок, и Тоф, хохотнув, поддалась. Они обошли потрескивающий костер широкой дугой, помахали танцующим женщинам и свернули на петляющую между домов тропинку. Барабаны звучали теперь приглушенно, словно стучащее в ушах сердце, шаги отдавались пульсом под пальцами, а от окутывающих округу запахов кружилась голова. Тоф присела на корточки, когда они остановились, и Кана выпустила ее руку, коснулась ладонями теплой почвы и выдохнула, концентрируясь на собственных мыслях. Здесь было шумно и весело, захватывало дух от страха быть раскрытой и ощущения того, что она подглядывает в замочную скважину, и прямо сейчас Тоф казалось, что ощущения лучше на свете не существует вовсе.

— Я дам тебе огонек, — сбивчивым шепотом заговорила Кана, воровато оглядываясь, — мне пока нельзя, но все так делают, а ты ведь никому не расскажешь, правда?

От боя барабанов и навалившейся за несколько бессонных ночей усталости кружилась голова и казалось, будто твердая земля стала вмиг бушующим океаном; Тоф сидела, вслушиваясь в окружающую ее коконом какофонию звуков и запахов, и темнота перед глазами бурлила и мерцала яркими вспышками, теплом обнимающими плечи. Кана протянула ей руки, и Тоф подставила свои, раскрывая вверх ладони. Конечно, она никому не расскажет, Тоф умеет хранить чужие секреты, потому что нет на свете ничего важнее ее собственных.

Сначала подставленных ладоней коснулось тепло, но позже, всего мгновение спустя, от самых кончиков пальцев прокатилась ядовитая боль. Тоф взвизгнула, отшатываясь, и окутывающее ее умиротворенное тепло развеялось, словно кто-то вылил ведро воды ей на голову. Кана вложила ей в руки огонь, жгучий и хохочущий, потому что каждый в их деревне был способен на это, а Тоф, завороженная, почти сведенная с ума атмосферой чужеродного праздника, напрочь забыла об этом. От охватившего ладони жара из глаз брызнули слезы, взбурлила и заурчала сухая земля. Барабаны громогласным стуком отбивали удары сбившегося сердца, а Кана вдруг всхлипнула, что-то выкрикнула и рванула прочь.

Темнота перед глазами переливалась и булькала с пронзительным, смеющимся свистом, так что казалось, вот-вот она спадет, открыв взору завораживающую, сводящую с ума яркость. Тоф сидела посреди дороги, от шума раскалывалась голова, а по щекам текли горячие слезы. Кажется, когда Азула ранила ее, было вовсе не так больно, а теперь, стоило пошевелить пальцем — и боль пронзала, прошивала насквозь и прибивала словно еще живую бабочку к пробковой доске на стене. Сейчас, больше чем когда-либо на свете, Тоф чувствовала себя маленькой и слабой, совсем беспомощной посреди огромного и безжалостного взрослого мира. В висках пульсировало, от пронзительного запаха специй хотелось умыться и прополоскать рот, а барабаны все стучали в такт вырывающимся из костра вспышкам пламени. Посреди площади словно стоял самый настоящий вулкан, окрашивающий небо серым горьким дымом, а вырывающийся из него пепел толстой пленкой оседал на плечи, мешая дышать.

Тепло легло на плечи, ударившиеся в уши слова рассыпались колокольным звоном, и Тоф вдруг показалось, что она напрочь оглохла. Барабаны стучали в ушах, ладони пульсировали, и жгучий жар поднимался от самых кончиков пальцев до линии роста волос на лбу. Она не была уверена, вели ли ее куда-то или это ноги ее двигались сами по себе, с каждым шагом она погружалась все глубже в мокрый зыбучий песок, проваливалась, и тяжелая тугая волна сбивала ее, уносила с собой и пережевывала, не собираясь выплевывать обратно. Всего вокруг было слишком много, хотелось вырваться и сбежать, провалиться сквозь землю и остаться в холоде и тишине совершенно одной, чтобы наконец перестали стучать в ушах чертовы барабаны. Тоф казалось, будто вот-вот перед глазами вспыхнет яркий свет, фильм закончится, и она выйдет из зала, перебираясь в маленькое кафе с верандой под открытым небом.

* * *

Когда тянущая, пульсирующая боль немного утихла, вокруг осталось по-прежнему темно. Света словно не существовало вовсе, лишь разносились глухие, тянущиеся звенящей цепью звуки. Тоф слышала текущий в толще земли ручеек, прорывающих себе узкие пути-туннели букашек и существ покрупнее и стук собственного тихого, но отчетливого сердца, бьющегося словно запущенный чьей-то легкой рукой метроном. Дышать было тяжеловато, ладони пульсировали вязкой болью, такой, что не пошевелить и пальцем, а со всех сторон ее окружала прохладная почва. Она была глубоко под землей в крохотной пещере, где невозможно даже вытянуть ноги, упиралась макушкой в округлый потолок с осыпающимися за шиворот комками грязи и совершенно не знала, что теперь делать.

От окутывающей тишины хотелось кричать, от шорохов и перестуков поджимались на ногах пальцы, и Тоф казалось, что еще немного — и она останется зарытой в этой яме навечно. Страх приходил постепенно, беспомощность окутывала коконом, а земля, как в самом далеком детстве, вовсе ее не слушала. Тоф дернулась, ударяя пяткой по рыхлой стене, в лицо брызнула грязь, и она закашлялась, тихо ругаясь и отплевываясь. Земля словно отказалась от нее, заперла и бросила в клетке, не отзывалась ни на уговоры, ни на просьбы или мольбы, и в конце концов Тоф громко закричала, неловко касаясь обожженными ладонями пропитавшихся грязью штанов.

— Ну хватит уже! — собственный голос потонул в плотной почве, затих и исчез, снова погружая ее в тишину. — Слушайся меня, я сказала!

От очередного удара ногами по стене грязь снова разлетелась во все стороны, ладони взорвались болью, и Тоф, рвано выдохнув, задушено всхлипнула. Она оказалась заперта черт знает на какой глубине, и не было даже гроба, который кто-нибудь когда-нибудь мог бы найти. Шум в ушах то усиливался, то стихал совсем, неуклюже билось неповоротливое сердце, макушка упиралась в землю, и от накатывающей тяжести кружилась голова. Тоф не знала даже, где верх, а где низ, тошнота то и дело подступала к горлу, и хотелось свернуться калачиком, тихонько выть и ждать спасения. Но Тоф, черт возьми, была бы не Тоф, если бы позволила себе сдаться.

Приглушенный вой разнесся эхом и затих уже через единственный удар сердца. Тоф рявкнула то ли сама на себя, то ли на землю вокруг, всхлипнула и крепче прижала локти к бокам. От ладоней тянулась жгучая боль, от каждого движения сводило нутро, и Тоф закусила губу, сосредотачиваясь. Совсем рядом текла подземная река, вода пропитывала землю, делая ее мягкой и вязкой, копошились подземные жители и медленно двигались вгрызающиеся вглубь тонкие корни. Верх, как ни странно, оказался вверху, а низ — внизу, Тоф фыркнула, прорывая пяткой небольшую ямку, и крепко зажмурилась. Если бы ее глаза могли видеть, сейчас перед ними заплясали бы разноцветные ядовитые пятна, однако Тоф все еще была слепа, а черное оставалось черным.

Короткий вздох спустя, когда земля под ногами наконец-то вопросительно зашевелилась, Тоф снова крикнула. Забившаяся в рот почва была горькой и прилипала к пересохшему языку, вся она, казалось, была покрыта землей как броней. Звук воды отдалялся, но ничего вокруг как будто не менялось, лишь тонкие нити корней цеплялись за волосы и упрямо тянули назад. Тоф рвано дышала, пряча ладони на животе, прижимала локти к бокам, кусала губы и громко-громко ругалась. Земляная темница отпускала ее, распахивала удушающие объятия и медленно-медленно пережевывала, прежде чем окончательно выплюнуть. Тоф чувствовала себя комком грязи, только что скатившимся с отвесной скалы и шлепнувшимся прямиком на острые камни.

Чужой пронзительный вопль вдруг ударился в уши, заставил вздрогнуть и неловко пошевелиться. Тоф перекатилась на спину, рывком поднялась и скривилась, утыкаясь лбом в колени. Она была теперь на поверхности, сидела посреди высоких деревьев, а орал ей на ухо дешевой корабельной сиреной Сокка.

— Откуда ты взялась?! — выкрикнул он в последний раз, отскакивая на добрые полтора метра.

Тоф, похоже, вынырнула у него прямо из-под ног, все еще покрытая грязью с головы до ног. Она фыркнула, потянулась отряхнуться и пискнула, вспоминая о позабытой на несколько минут боли в ладонях.

— Из-под земли! — рявкнула Тоф, медленно разгибая пальцы один за другим. — Ай-яй-яй.

Сейчас, похоже, весь диапазон ее «зрения» ограничивался небольшим кругом не больше нескольких метров в диаметре. Тоф слышала шелест деревьев, стрекот сверчков в траве и приглушенное бурчание стоящего слишком далеко Сокки. Земля под ней была приятно мягкой и теплой, трепетала на легком ветру травка, и отваливалась кусочек за кусочком прилипшая к коже грязь. Теплое солнце приятно грело макушку, немного звенело в ушах и было так непривычно тихо, что хотелось просто откинуться на траву и проспать целую вечность.

— Что с тобой опять случилось? — недовольный голос Сокки вдруг прозвучал совсем близко.

От его неприязненного голоса хотелось скривиться и отмахнуться, но Тоф только надулась и осторожно отстранила едва ли не прилипшие к бокам локти. Было все еще больно, так же сильно, как и в самом начале, отчего слезы предательски выступали в уголках глаз. Зачем она вообще согласилась куда-то идти и кого-то учить? Лучше бы сидела дома, продолжая разыгрывать из себя маленькую слабую и глупую слепышку.

— Эй, это Зуко тебя?..

— Мне ведь только двенадцать лет, — всхлипнула Тоф и вдруг неожиданно для себя разревелась.