Языки (гет)

Джеймс открыл глаза. Ну, попытался это сделать. Верхние ресницы слиплись с нижними, и Джеймс удрученно уронил вытянутые перед собой руки обратно на кровать. Он потер глаза, но все без толку. Тогда он стал отскабливать гной ногтями.

Джеймс полагал, что именно из-за гноя у него испортилось зрение, потому что, когда с отскабливанием было покончено, картинка перед глазами расплывалась еще хуже, чем это обычно бывает без очков. Тогда Джеймс потянулся за очками, но рука обнаружила подушку. Теперь он приподнялся на локтях, посмотрел вокруг себя и снова удрученно свалился на кровать. Он так и спал всю ночь поперек кровати, в том же положении, в каком свалился ночью. А потом он вспомнил, что не стянул с себя брюки, а потом даже не удивился тому, что ноги жутко затекли в согнутом положении.

Джеймс простонал в потолок и посмотрел на него. Несмотря на то, что картинка расплывалась, он мог точно определить, что потолок все еще идеально белый. Как и каждую бессонную ночь или похмельное утро. И сейчас он задался вопросом: который час? Хотя это не так важно, ведь суббота на дворе. По идее.

Джеймс смачно зевнул и, не без усилий и жуткого покалывания в мышцах, встал на ноги. Он еле стоял на ногах и держал равновесие, но ему нужны были очки, лежащие на прикроватной тумбочке. В такие моменты Джеймс чувствовал себя сорокалетним мужиком, вспомнившим молодость: кем-то вроде своего отца.

На кой черт он вставал, если можно было перекатиться по кровати? Но дело было сделано, и Джеймсу оставалось только взять очки.

И он взял очки, надел их и кинул взгляд на часы. Картинка все еще расплывалась, но он старательно сфокусировал взгляд на стрелках. И тут же облегченно выдохнул. Только полдень. От осознания этого даже ноги болеть перестали.

Первая трезвая мысль, пришедшая в голову, — надо помыться. Руки, лицо и шея все еще должны были быть грязными, а завтрак он уже проспал, значит, попросит домовых эльфов притащить хотя бы фруктов.

В шкафу он откопал чистую рубашку (и отметил, что надо бы ее погладить) и полотенце и подошел к двери в ванную, потянул ее, но она не поддалась.

— Какого…

Эванс. Наверняка Эванс. Только ничего не слышно: она, видимо, наложила заглушающее заклинание. Тогда он пнул дверь и, уже через другую, вышел из своей комнаты в гостиную.

Когда Эванс вышла из ванной, Джеймс уже грыз яблоко, сидя на любимом большом диване. Он чуть не поперхнулся, увидев, что она в одном только полотенце, обернутом вокруг тела, и еще одно полотенце было у нее на голове.

Лили замерла на какое-то мгновение. Джеймс не заметил и капли стыда, что он ожидал увидеть на ее лице. Она даже не покраснела. Ну, как сказать, — она все еще была покрыта румянцем после горячей ванны, но она не побагровела, как обычно бывает, когда она злится.

— Доброе утро.

Джеймс выгнул бровь. Он откашлялся и принял прежнее положение: левая рука закинута на спинку дивана, а правая рука держит яблоко около губ. Но он не наградил ее ответом.

Эванс подошла к дивану.

— Это ты пнул дверь, да? — она села рядом и потянулась за вторым яблоком. Джеймс обратил внимание на то, что капли воды все еще стекают по ее тоненькой шее, и невольно облизнулся. — Ванная свободна.

Джеймс снова выгнул бровь и оглядел ее с ног до головы. Она, видимо, не имеет привычки вытираться после душа, потому что ее ноги все еще были покрыты капельками воды, как и плечи, руки… блин. Он положил яблоко на столик и, схватив полотенце и рубашку, все еще не сводя с Эванс взгляда, салютовал и подошел к двери в ванную.

— Кстати, Эванс, — она подняла на него томный взгляд, — погладь мою рубашку, — и он метко кинул свою рубашку прямо в лицо Лили.

— Пошел к черту! — она кинула рубашку обратно, но та врезалась в закрытую дверь, за которой скрылся Джеймс.

— В чем ты обычно спишь? — спросил Джеймс, разжевывая виноград.

Оба сидели и пялились на камин и жевали зеленый виноград. Джеймс уже успел выяснить, что он у Эванс любимый.

Она нахмурилась.

— В пижаме.

Джеймс почти рассмеялся, но воздержался, закинув три виноградины в рот. Он еле отводил взгляд от ее шеи.

— Что это ты такая разговорчивая?

— Тебя это не устраивает?

— Это не ответ.

Эванс снова нахмурилась и откинулась на спинку дивана. Она все еще сидела в полотенце, обернутом вокруг тела. Джеймс не переставал сглатывать слюну, думая о ее полуобнаженном теле. С одной стороны, он был рад, что она не стыдится ходить при нем в таком виде, но с другой стороны — это было странно. Эванс ведь такая правильная. Когда она посмотрела на портрет из гостиной, он понял, что ответа не дождется.

— Зачем ты долбил стену? — она обернулась и посмотрела прямо в глаза. Эти глаза… черт. Нахмурилась и ждала ответа.

Джеймс ожидал этого вопроса, но не готов был отвечать. Потому что он и сам не знал. Хотелось сказать, что это из-за нее, но он упрямо сглатывал эти слова. Потому что это не то. Не из-за нее. В любом случае не только из-за нее. Что-то еще. Наверно, необъяснимое возбуждение при ее виде. Хотя тогда… этой ночью… он был так зол. Необъяснимо зол. На Снейпа. И на нее. На них.

И Джеймс пожал плечами.

— Скажи!

Она требовала ответа, а Джеймс не мог ответить. У него не было слов. Не мог же он ответить всем тем, что вертится в его голове. «Я схожу с ума». Да, это, наверно, было самым точным объяснением. Но он не мог сказать об этом, потому что все еще хотел от этого избавиться. Он еще не смирился.

— Я был пьян.

Вранье. Хотя она должна была поверить, потому что он не раз за это время являлся в гостиную, еле стоя на ногах. Шумел, орал во всю глотку и крушил все, что попадалось на пути. Хотя он точно не знал, что делал. А Эванс… он не помнил, что она. Наверно, тупо стояла в стороне и закатывала свои зеленые зенки. Иногда он даже боялся по пьяни сболтнуть лишнего, но пока что все обходилось. Во всяком случае, она не подавала вида, что он сказал что-то не то. У него скрутило желудок.

Эванс задумалась. Она снова стала покусывать нижнюю губу, и Джеймс плотоядно сглотнул. Ему становилось все противнее от этого.

— Ладно, — Эванс кивнула.

Джеймс чуть не вздохнул с облегчением, но снова заткнул свой рот виноградом.

— Но я знаю, что это неправда.

Джеймс нахмурился. Наверно, она помнила, что он ровно стоял на ногах и от него не несло перегаром. Он не мог упрекнуть ее за недоверие.

— Ты… — она закрыла рот, подумала и снова открыла: — ты объяснишь потом?

Какой наивный вопрос. Джеймс уставился на нее и проглотил виноградину.

— Почему ты спрашиваешь?

Лили удрученно пожала плечами и потянулась к винограду.

— И все же? — еще раз спросил он.

Она проглотила виноградину и сказала:

— Наверно потому, что ты меня разбудил. Должен же ты объяснить свое поведение. — Она моргнула. — И извиниться, кстати.

Этого Джеймс не ожидал, но где-то, в самом уголке сознания, он понимал, что виноват, хоть и самую малость. Он должен был извиниться.

— Да, извини.

Лили кивнула.

Джеймсу не нравилась напряженная атмосфера. Его это почти выводило из себя. Только почти, потому что это редкость — вот так болтать с Эванс. Он был благодарен хотя бы за это. За возможность чуть-чуть пооткровенничать, выкачать из нее хоть какую-нибудь информацию кроме той, что он уже знает наизусть: «Я ненавижу тебя, Поттер». Но вот такие посиделки пробуждали в нем надежду на обратное. Или, если не на обратное, то на что-нибудь между, что-то нейтральное. Но Лили была какой-то подавленной, будто ей всю ночь снились кошмары. Наверно, только из-за подавленности она с ним и разговаривала. Ей больше не с кем. Какой печальный факт, у Эванс действительно почти не осталось друзей. После их ссоры с Нюнчиком.

Джеймс фыркнул.

Хотя бы поэтому он имел право ненавидеть Снейпа.

А был ли сам Джеймс ее другом? В такие моменты он надеялся на это. На что-то кроме ненависти, на что-то теплое и хотя бы дружеское. Но это глупо. Конечно нет, он не был ее другом. В любом случае, она этого никогда не признает. Неужели он ее даже не привлекает? Внешне? Физически? Ему никогда не понять, в чем разница между Эванс и его поклонницами. Но что-то же было, было какое-то отличие, из-за которого она не увивается за ним. Это сводило с ума. «Ты сводишь меня с ума».

Она потягивалась, вскинув руки над головой и выгнув спину, выставляя вперед свою грудь. Ненамеренно, конечно. Хотя черт ее знает. После того, как она вышла к нему в одном только полотенце, Джеймс уже ничему не удивится. Он провел языком по нижней губе, и у него в глазах помутнело. Это было слишком по-животному — вот так запросто сходить с ума, видя, как она всего лишь выгибает спину. Она была такой маленькой, миниатюрной… Ничего не стоит взять и прижать ее к себе. Сжать лицо в ладонях и заставлять смотреть на него, не отводя взгляда.

Он приобнял ее за плечи. Лили этого не ожидала и удивленно выпучила глаза, так и не подняв взгляд на Джеймса. Она застыла, а Джеймс прижался к ее макушке, закрыв глаза. Вдыхая запах ее чистых волос, скорее, ее шампуня, но… закружилась голова. Он зарылся в ее волосах, сильнее прижимая к себе.

— Поттер, что ты…

Джеймс повернулся к ней всем корпусом и коснулся ее молочно-белой шеи. Легонько, пальцами… он мог бы… так хотелось… Он почти не соображал, что делал, когда прижался губами к ее шее, еще раз коснувшись пальцами. Руки почти дрожали, так…

— Поттер… — ее голос дрожал от… — Ты что себе позволяешь?! — …от возмущения. И гнева. Еще ярости и, пожалуй, ненависти.

Джеймс нехотя выдохнул ее запах, отпрянув от нее. Теперь он не обнимал Эванс за плечи, рука упала на спинку дивана, когда возмущенная Лили пролетела мимо него, прямо перед носом, направляясь к двери.

— Скажи мне одну вещь, — начал Джеймс, от чего Лили замерла в проходе.

Она вся пылала, грудь неровно поднималась и опускалась, лицо налилось кровью так, как обычно. Именно то, что он ожидал увидеть, когда она зашла в комнату в одном полотенце. И Джеймс почти забыл, что хотел сказать.

— Ты девственница?

И дверь захлопнулась, покачнувшись в дверном косяке.

Эванс безупречна в гневе.

* * *

Лили мучилась уже, кажется, целую вечность, но день только-только подходил к обеду.

А она не пойдет. Ни за что после такого оскорбления. Будто это так просто — взять и… когда она почти в отчаянии. Почти, черт возьми! Потому что, несмотря на то, что у нее не осталось друзей, у Лили все еще была должность старосты. Она хваталась за нее, словно за соломинку, утопая в бездне тоски и одиночества.

Бессмысленные вопросы, не имеющие ответа, снова закрутились в ее голове.

Зачем Поттеру надо было так ее унижать? Когда они сидели, разговаривали или… боже, да она уже не помнит, что они там делали, но размазне все равно удалось все испортить! Поттер-катастрофа. Все было нормально. Ну, если сравнивать с их обычными «Поттер-я-тебя-ненавижу» и «я-тебя-тоже-лохматая-сука», то это просто комильфо! Она даже… она чуть было… не позволила ему… Господи!

Дурацкие вопросы почти умиляли.

«Это твой любимый виноград, да?»

«В чем ты обычно спишь?»

Блин!

Лили схватила подушку и кинула ее в стену, и та медленно сползла на пол, смявшись прямо посередине.

Злости на него не хватало. За то, что иногда ему все-таки удается расположить ее к милому разговору. Как бы не сболтнула чего лишнего.

Лили поежилась и стала прокручивать весь разговор в голове. Что она там говорила? Виноград, пижама… Пижама! Она не сказала, что это за пижама? Какой на ней рисунок, сколько ей лет? Кажется, нет. Но она не была уверена. Ладно, а еще что? Вроде… вроде ничего.

Тогда Лили вздохнула и зарылась во вторую подушку. Хотя ей очень хотелось бы разорвать ее в клочья, чтобы перья летели во все стороны и накрыли пол мягкой пеленой, но она лишь впилась ногтями в наволочку, сильнее уткнувшись в ткань.

«Ты девственница?»

И Лили завыла в подушку, всем сердцем желая выбежать из комнаты и выплюнуть ему в лицо все то, что кипело у нее внутри, выблевать все, что она думает, ему в ноги, чтобы он подавился тем, что ей не безразлично. Чтобы знал о ее неравнодушии к происходящему.

«Эванс, ты бесчувственная». Он всегда так говорил. Как она может быть бесчувственной, если из-за такой фигни, которую нагородил Поттер, у нее слезы на глаза наворачиваются?

Да она себе-то боялась признаться в том, что… а размазне тем более!

Почему этот вопрос так вывел ее из себя? Ну почему она так пылает от гнева? Спроси кто другой, она бы фыркнула и сказала что-то о правилах хорошего тона. Хотя она сама-то этих правил не особо придерживалась. Но это ничего не меняло, все равно упрямые слезы взяли свое.

Лили села и подняла глаза к потолку. Перед глазами все плыло, и она смахнула слезинки с глаз.

«Поттер, я тебя ненавижу. Я так тебя ненавижу…»

* * *

Джеймс шел впереди всех, оглядываясь в поисках хорошего укрытия.

Ночные школьные коридоры должны внушать ужас, но Мародеры уже привыкли благодаря своим почти еженощным вылазкам, начало которым было положено на пятом курсе.

— Ну что ты как сопля! — злобно шикнул Сириус Питеру, который нехило отставал от компании.

Джеймс закатил глаза, но вернулся к прежнему занятию. Наконец ему на глаза попались две стоящие рядом огромные горгульи. Джеймс прикинул, что за каждой смогут укрыться двое, переглянулся с Ремусом, тот кивнул, и Джеймс решил, что лучше уже не придумать. А если и придумать, то не сейчас, потому что у них оставались какие-то три-четыре минуты.

— В смысле? — спросил запыхавшийся Хвост, нагнав наконец остальных.

— Еле тащишься! — снова шикнул Бродяга, отвесив толстяку подзатыльник.

— Заткнитесь! — вполголоса рявкнул Джеймс, от чего два идиота покорно обернулись. — Спрячемся за этими горгульями, — он указал в сторону каменных статуй, стоящих совсем недалеко от них.

— Там мало места, — огрызнулся Сириус, поправляя съехавший в сторону галстук. Он даже не посмотрел в сторону, где стояли горгульи.

Джеймс снова закатил глаза, схватил Бродягу с Хвостом за шивороты и пихнул в сторону ближайшей глыбы.

— Нет времени обдумывать.

Сириус согласно кивнул и шмыгнул за горгулью, потащив за собой Питера.

Ремус и Джеймс спрятались за соседней, которая была ближе к повороту, откуда должен появиться тот, кого они ждут.

— Как вы собираетесь ее забрать? — спросил Ремус, выглядывая из-за спины Джеймса. — И как вы отвлечете старика?

— Сейчас узнаешь, — загадочно усмехнулся староста.

Да уж, порядочный староста, вылезающий в коридоры посреди ночи, намереваясь ограбить завхоза, да еще и привлекающий к этому других учеников.

Джеймс перестал корить себя за это еще в середине сентября, несмотря на негодование Ремуса, который больше всех удивился решению сделать Старостой Мальчиков Джеймса.

— Ты? Староста? — Ремус долго не мог унять хохот. — Да из тебя староста, как ловец из Хвоста!

Зато Ремус — единственный, кто одобрял его симпатию к Лили. Симпатию? Ну и слово. Скорее нужда, необходимость в ней.

Сириус и Питер не переставали огрызаться, но Джеймс старательно не обращал на это внимания, высматривая в темноте Филча.

И наконец он разглядел его еле заметный силуэт в конце коридора. Его догадки подтвердило мяуканье бессмертной (что им удалось не единожды проверить) Миссис Норрис.

— Идет, — шепнул Джеймс Ремусу, после чего тот вполголоса попытался привлечь внимание двоих подопечных, но потерпел фиаско.

Тогда Джеймс снова закатил глаза и отпихнул Ремуса в сторону. Сириус держал Питера за шиворот, готовясь нанести удар.

— Идет! — прикрикнул Джеймс. — Хорош херней заниматься! Хвост, твой выход, — Джеймс ткнул пальцем в сторону Питера.

Сириус отпустил галстук потенциальной жертвы и опустил кулак, позволяя Питеру выйти из укрытия, но он медлил, встав, как гребаный член.

— Если он нас заметит, — грозно сказал Джеймс, понизив голос до угрожающего шепота, — если он нас заметит, то будет еще хуже!

Тогда Питер кивнул и, сглотнув, вышел из убежища и направился навстречу Филчу.

— Что он делает? — нахмурился Ремус.

А Джеймс наоборот повеселел.

Он оглянулся на Сириуса, который еле сдерживал смех в предвкушении предстоящего зрелища, тогда Джеймс заулыбался во весь рот и посмотрел на Петтигрю.

Он оглядывался по сторонам, старательно избегая взглядов в сторону приближающегося Филча, неуклюже перекатываясь из стороны в сторону и устремляя взгляды то на спящие портреты, то на факелы, которые ничем не отличались от факелов в других коридорах. Джеймс невольно сравнил Хвоста с пингвином. Пьяным пингвином.

Теперь он устремил взгляд на Филча, который застыл на месте в попытке разглядеть нарушителя, а потом как завопил:

— Ученик не в постели!!! — и Джеймс не смог подавить смех, и прикрыл рот ладонями, согнувшись пополам, не позволяя себе рассмеяться в голос.

Питер аж подпрыгнул от неожиданности и резко (насколько это возможно для пьяного пингвина) обернулся, побежав в противоположном направлении.

Тогда Джеймс повернулся к Сириусу, который тоже еле контролировал смех. Внутри Джеймса все кричало о том, что надо позволить смеху вырваться изнутри, но он упрямо проглатывал смешки.

Даже тихоня-Ремус весь засиял, но потом его лицо сменилось, и тогда Джеймс понял, что пора вжиматься в стену.

И он вжался в стену, пока Питер пробегал мимо горгулий, а Филч бежал — точнее плелся — вслед за ним.

Сегодня нельзя было попадаться, иначе Филч не отойдет от своего жалкого кабинета, и больше не будет возможности ее забрать. Забрать, а не украсть. Потому что она целиком и полностью принадлежит им.

Шаги стихли. И Джеймс собирался выглянуть из-за горгульи, но Сириус опередил его.

— Пора, — сказал Сириус и вылез из убежища.

Джеймс пошел за ним, но все еще оглядывался — мало ли что.

— Забей, Сохатый, — убеждал его Сириус, — его не поймают, в крайнем случае спрячется за углом и сделается крысой.

Этот факт действительно успокаивал. Уж что-что, а выпутываться из дебильных ситуаций Хвост умел лучше всех.

Они направились вперед по коридору к кабинету Филча.

«Алохомора», — и все трое уже прочесывают каждый угол в поисках вожделенного пергамента.

— Нашел! — воскликнул Сириус, подняв над головой сжатую в руке Карту Мародеров.

* * *

Лили возвращалась с патрулирования. Она потерла виски, проклиная Макгонагалл за параноидальность, а Поттера — за безответственность. Ну просила же помочь, так бы не пришлось мотаться по всем коридорам, можно было бы разделиться.

Лили схватилась за голову. Она ужасно устала и зевала всю дорогу до коридора, где находился портрет в гостиную старост.

Не успела она подойти к портрету, как увидела напротив него мрачную фигуру Северуса.

Она закатила глаза и всплеснула руками:

— Ну чего тебе? — снисходительно спросила она.

— Прости меня.

Лили выгнула бровь.

— Что?

— Прости меня, — повторил Северус, подойдя к ней.

Лили попятилась назад, вжавшись в стену.

— Ч-что? О чем ты? — она заикалась, заворожено наблюдая за тем, как он медленно, шаг за шагом, приближался к ней. Ей стало страшно. Она пыталась схватиться за стену пальцами, но ногти лишь скоблили холодный камень.

— Ты знаешь, о чем я, — он повысил голос, нависнув над ней и стукнув рукой стену у ее уха.

Лили невольно вздрогнула и зажмурилась. Ей не хотелось, чтобы он кричал. Ей не хотелось, чтобы он вообще к ней приближался, особенно так… близко. Опасно близко.

Его нос был совсем рядом с ее лбом, почти касался его.

— Что ты, твою мать, вытворяешь? — выдавила из себя Лили, осмелившись поднять на него взгляд.

Северус был зол, ее это даже не удивило. Ведь было за что злиться, хоть это и было нечестно.

— Прости меня, — процедил сквозь зубы Северус, щурясь.

— За что? — повторила Лили.

Конечно, она знала за что. Пускай он скажет, ей есть чем ответить. В ней столько злости, которую хотелось выплюнуть ему в лицо.

— За то, что… — казалось, что он глотал эти слова, всем своим сердцем желая не повторять их снова, — что я… — он снова замялся, но Лили была довольна, что он признавал свою вину, — что я назвал тебя грязнокровкой. — Последнее слово он сказал совсем тихо, почти прошептал, повернув голову в сторону и опустив ладонь, которая до этого была прижата к стене рядом с ухом Лили.

Лили выдохнула. Гадкие, тошнотворные воспоминания полезли в голову. Она всем сердцем желала забыть о них, забыть о том, кто он такой. Она пыталась не обращать на это внимания, но выхода не было. Ничего не оставалось, кроме как сказать правду. Всю колющую глаз правду, разрывающую голову на куски, разъедающую мозг и сжимающую сердце колючей проволокой.

— Я не могу, Северус. — Он разочарованно выдохнул, отстранившись от нее и прижавшись к другой стене, а Лили наоборот отошла от стены и подошла ближе к Северусу. Всего на два-три шага, которые могли бы показать ее решительность. — Ты злой, противный и упрямый мальчишка, живущий мечтами. Я не имею ничего против мечтаний, но пора вырасти, Северус. Я не прощу тебя, как бы ты ни старался. Я не хочу причинять тебе боль, но если иначе никак, то... — Она набрала побольше воздуха, и слова сами посыпались изо рта. — Посмотри на себя, Северус. Во что ты превратился? Какого хрена с тобой случилось? Кто ввязал тебя в это? Кто заставил тебя? Я не верю, что ты сам выбрал темную сторону, ты не мог, или я тебя совсем не знаю. Я полагаю, что ты многое от меня скрывал, — в общем-то, так оно и было, не зря же ты связался с Эйвери и Мальсибером. Какого хрена, Северус? Почему ты никогда не говорил мне, куда вы постоянно уходите? Где вы шлялись ночами, зачем вы ходили в Запретный лес, зачем крали книги из запретной секции? Я не хочу знать, — сказала она, когда Северус было открыл рот, чтобы объяснить. — Слишком поздно, раньше надо было объяснять. — Лили втянула воздух через нос. — В конце концов, ты — Пожиратель Смерти. Ты даже не отрицаешь! Дежавю, да? Все это уже было, Северус! Я повторяла тебе сотню раз, что я тебя не прощу хотя бы потому, что ты — Пожиратель Смерти! Ты прислуживаешь убийце, чьи взгляды и идеалы отличаются своей бесчеловечностью и кровожадностью! Волдеморт не человек! Чем ты, мать твою, думал, когда принимал Метку? — Северус поднял до этого устремленный в пол взгляд на Лили. Он выпучил глаза, но Лили уже не могла остановиться: — Я тебя ненавижу! Ты — само зло! И я жалею, что вообще с тобой связалась, что я с тобой дружила! Ты этого не заслуживаешь! Я готова прямо сейчас пойти к Дамблдору и сообщить о том, что ты прислуживаешь Волдеморту! Но я не могу, потому что мне жаль тебя, Северус. Потому что во мне еще есть человечность, а в тебе больше нет.

Лили задыхалась. Это была лишь малая часть того, что она хотела сказать, и она это понимала. Могла сказать больше, но ей было жаль его. Она не хотела причинять больше боли и делать больше зла. Потому что она не такая, она не Северус, она не могла… не могла выплюнуть все, что думала, как бы ей этого ни хотелось.

Северус сделал шаг ближе, но Лили молниеносно достала палочку из кармана и направила на него.

— Еще хоть один гребаный шаг…

Но ей не пришлось утруждаться.

Из-за угла появилась фигура Поттера. Даже в тени было видно, что он пылал от ярости. Прерывистое дыхание, брови нахмурены, кулаки сжаты. Лили полагала, что костяшки пальцев побелели.

Волоски на шее встали дыбом.

Палочка выскользнула из руки и упала на холодный пол. Звук стукнувшегося о камень дерева прервал ужасающую тишину, наполнившую темный коридор.

Поттер сделал шаг вперед, выходя из тени. Его лицо теперь было освещено светом, исходящим от факела — единственного источника света в каменном коридорчике. Вид Джеймса пугал: скулы напряжены, глаза мечут молнии, а взгляд устремлен на Лили.

Она чуть не охнула, когда заметила это. Она часто заморгала, приходя в себя. И тут она поняла, что не дышит, и сделала протяжный выдох.

Теперь он знал. Поттер знал, что Северус — Пожиратель Смерти, а это ничего хорошего не предвещало. Лили не знала, что делать дальше, поэтому наклонилась за палочкой, подкатившейся к ногам Северуса. Дрожащей рукой она схватила палочку, поспешно встала и прижалась к стене, противоположной той, у которой стоял Пожиратель Смерти.

Теперь не надо было скрывать, не стоило даже прогонять эту мысль из головы, ведь в скором времени об этом узнает вся школа, потом Дамблдор. А что потом? Неужели его отправят в Азкабан? Ему семнадцать, так что это вполне реально.

Лили поежилась. Азкабан. Какая ему достанется участь? Поцелуй дементора или пожизненное заключение?

Она не могла уложить в голове мысль о заключении Северуса в Азкабан. Это просто немыслимо.

Тогда Лили посмотрела на Северуса. Он застыл и смотрел на Поттера в упор, но его лицо не выражало ничего. Абсолютно. Оно было каменным и бледным, будто он только что увидел… Поттера. Да, именно при Потере его лицо каменело и переставало выражать всякие эмоции. Наверно, в нем таилась ни с чем не смешанная ненависть, чистейшая, сверкающая.

Так же и Поттер. Он тоже ненавидел Северуса, только вся его ненависть была написана у него на лице.

И он все еще продолжал смотреть на Лили. Ей хотелось провалиться сквозь каменный пол, лишь бы он не смотрел на нее. Что она сделала? Почему он смотрит именно на нее, а не на Северуса? А тот все еще продолжал смотреть на Поттера. Какое-то безумие.

Откуда он только взялся? Что он опять вытворял со своими дружками посреди ночи?

Поттер сделал шаг вперед и протянул руку Лили. Лили выпучила глаза и посмотрела на его руку. Она не была вспотевшей и даже не дрожала, хотя все лицо Поттера выражало ненависть и злость, которые должны были бы заставить его дрожать, но он был почти спокоен, если бы не его покрасневшие щеки, прищуренные глаза и слегка прерывистое дыхание.

— Пошли, Эванс, — спокойно сказал он.

Лили непонимающе нахмурилась.

— Куда? — не менее спокойно спросила она.

— К Дамблдору, конечно, — он закатил глаза, будто она была совершенной идиоткой.

Рука все еще протянута в ее сторону.

Сердце Лили упало. Вот так сразу? Даже не рассказав своим друзьям, не похваставшись тем, что узнал об этом первым во всей гребаной школе?

— Нет, — ответила Лили и отвернулась.

Северус все еще стоял там. Куда он смотрел, Лили не знала, потому что отвернулась от него и от Поттера.

— Не будь дурой, Эванс, — он схватил ее за плечо и повернул к себе, — хоть раз в жизни поступи правильно и послушай меня.

— Наверно, ты хотел сказать послушайся.

— Да причем здесь это? — он уже выходил из себя, Лили не смотрела ему в лицо, а немного левее, пытаясь увидеть, куда смотрит Северус, но башка Поттера мешала.

— А зачем идти к Дамблдору?

— Ну, я даже не знаю! — он демонстративно всплеснул руками. — Может быть для того, чтобы сообщить о Пожирателе Смерти, поселившемся в нашей школе?

Лили молчала и смотрела на Северуса, который почему-то все еще стоял у стены, хотя мог бы давным-давно уйти.

Какое-то недоразумение.

— Смотри на меня! — Поттер тряхнул Лили за плечи.

— Да какого хрена ты вытворяешь? — Лили все больше хотелось, чтобы он не приходил, не появлялся в этом коридоре. — Что ты такого услышал?

Лили стало интересно, сколько он услышал. От начала до конца или только от слов «ты — Пожиратель Смерти»?

— Я услышал достаточно, чтобы сделать выводы, — ответил Поттер, понизив голос, но он все еще злился. Он был опасно близко.

— О, и какие же такие выводы ты сделал?

— Да какая нахрен разница, Эванс? Этот ублюдок — Пожиратель Смерти, а ты молчала! Ты прикрывала его, идиотка! Да ты только подумай, что он может натворить, что он может сделать с тобой!..

Поттер покачнулся в сторону.

Звук ударившейся о щеку ладони раздался эхом по всему темному коридору, где теперь остались только Лили и Джеймс.

Лили даже не знала, что может так сильно ударить человека, но она потерла ладонь, выдохнула и теперь посмотрела в лицо Поттера, который ошарашено держался за щеку.

— Заткнись, — с невероятным спокойствием произнесла она. — Я не буду в этом участвовать, делай что хочешь.

Поттер все еще стоял в недоумении и нахмурил брови.

— Какого хрена… — он недоумевал, — ты его защищаешь?

Лили растерялась, но не подала виду.

— Не говори глупости, — ответила она, проверив палочку в кармане, — я просто не подставляю людей.

— Что? — он вскинул брови. — Не подставляешь? Я что-то пропустил? Все время, сколько я тебя знаю, ты ябедничала учителям о том, как мы тебя доставали, а тут ты не хочешь рассказать о гребаном Пожирателе Смерти?

— Да.

Поттер клацнул языком.

— Ясно.

И скрылся за портретом, оставив Лили наедине с собой.

* * *

Портрет захлопнулся за спиной, и Джеймс застыл на месте.

Он смотрел на камин, который почему-то не горел, на столик, стоящий около дивана, на книжные шкафы, закрывающие почти каждый сантиметр стены, на две висевшие над потухшим камином картины: одна изображала какого-то седого волшебника, презрительно оглядывавшего пустующую комнату, а вторая — единорога и девушку (или женщину), довольно симпатичную на вид. И все это лишь бы не думать.

Не допускать мысли о том, что Эванс защищает Снейпа. Джеймс даже встряхнул головой, о чем пожалел, покачнувшись в сторону. Ноги не слушались, щека все еще горела, но недомогание не могло сравниться с его непониманием и удивлением.

Джеймс рухнул на диван и достал Карту Мародеров, которая в этот раз досталась ему.

— Торжественно клянусь, что замышляю только шалость.

На смятом пергаменте стали проявляться чернила, образовывая надпись «Карта Мародеров».

Джеймс устроился поудобнее, положив голову на подушку и закинув ноги на подлокотник, и раскрыл Карту. Появились силуэты коридоров, а потом и следы с именами. Их было бесчисленное количество, и среди них Джеймс стал искать коридор, где только что произошла стычка с Эванс и Снейпом.

Он глубоко вздохнул и забегал глазами по коридорам, ища нужный. И когда коридор наконец нашелся, Эванс там не оказалось. Джеймс удивленно поднял брови, поджал губы и забегал глазами по карте, отыскивая следы под именем «Лили Эванс», но не нашел.

Наверно, он и не особенно старался, ведь на кой черт ему это надо? Он быстро нашел гостиную Гриффиндора, убедился, что остальные Мародеры у себя и никуда без него не свалили, и кинул карту в сторону.

«Я тебя ненавижу! Ты — само зло!»

Джеймс готов был ликовать. Эванс даже ему самому таких слов никогда не говорила.

«Я тебя не прощу хотя бы потому, что ты — Пожиратель Смерти!»

Она его не простит. Никогда не простит. Джеймс весь сиял, несмотря на все еще горящую щеку. А он волновался насчет того, что между ними что-то до сих пор есть. Что-то кроме ненависти и отвращения. Ему даже стало наплевать на то, что Нюнчик мог выкинуть. Что бы он ни сделал, теперь это не коснется Эванс.

Но Джеймса до сих пор смущало то, что Снейп навязывался ей. Это бесило. Охренеть как выводило из себя. Она ведь посылает его, что тут непонятного? Она не простит его. Никогда.

Если с Джеймсом она разговаривает коротко и ясно, то со Снейпом она общается чересчур дотошно, что невозможно не понять ее отношение к нему. Даже такой тупица, как Нюнчик, должен понять, что у него нет шансов. Ни одного.

Теперь Джеймс был уверен, что никто и ничто больше ему не помешает. Даже не пришлось прилагать усилий для устранения помехи. Помеха сама нарвалась, сама убралась и больше не появится на пути.

* * *

Лили сидела в библиотеке, скрывшись за стопкой книг и открыв «Древние руны», и делала вид, что читала, хотя на самом деле даже не начинала.

Поттер все знает. До последнего.

Но Лили не теряла рассудка. Конечно, он не слышал самого начала ее монолога. Ей казалось, что услышь он все с начала до конца, он бы непременно вклинился в разговор, вылез бы из-за угла раньше, и она не успела бы закончить.

А она сказала почти все. Очень многое. Не все, конечно. Лили так хотелось забросать Северуса матами. Всеми самыми жестокими, мерзкими и обидными, чтобы он отвалил к чертям и не появлялся на пути.

Внутри вдруг всплыла такая злость. Если где-то глубоко внутри до этого еще оставалось сожаление, то теперь его нет. Он ее вымучил. Она докатилась до того, что стала срываться. Это ненормально. Даже Поттер не выводил ее из себя. Даже Поттеру она не говорила все, что думала. Почти все.

Лили запустила пальцы в волосы и впилась в кожу ногтями. Было больно. В голове был такой хаос, такая невыносимая боль, злость, обида и страх. Страх, что Поттер проболтается. Что он сдаст Северуса. Что тот попадет в Азкабан. Что это все из-за нее. Потому что она проболталась. Потому что она не умеет себя контролировать.

А ведь все потому, что Северус — глупый баран. Настырный. Заслужил. Так и надо. Осточертел.

Лили захлопнула книгу, расставила всю стопку по полкам и отправилась в гостиную старост, забыв попрощаться с библиотекаршей.

Буркнула пароль, и портрет открылся.

Втянула воздух через нос и ступила за порог.

Лили простонала в потолок.

Джеймс ходил по комнате, качаясь, и держал в руках бутылку. Лили не было интересно, что было в этой бутылке, но не было сомнений, что это что-то алкогольное.

И он что-то напевал. Наверно, какую-нибудь дурацкую песню про квиддич или очередную пошлую выдумку компании собутыльников и его самого. Она слышала только странные отрывки про любовь, дружбу и бухло.

Поттер отшатнулся к стене, все еще стоя спиной к Лили, а сама Лили прислонилась к косяку и стала наблюдать. Или, скорее, ждать пока он свалится на пол, и она сможет пройти в свою комнату, не опасаясь огромной пьяной туши, шатающейся туда-сюда по гостиной.

— О, Лили! — Поттер обернулся в ее сторону и заметил, что она там. — А я не заметил, как ты зашла.

Лили удивлялась, как в таком состоянии его голос оставался ровным, а язык не заплетался. Только говорил он слишком громко и откровенный бред.

Джеймс стал приближаться к ней, исполняя странные повороты и зигзагообразные вывороты ногами. Лили рассмеялась бы, если бы ее не пугало то, что он мог сделать. А он мог сделать все, что угодно. Сейчас он поет, а через пару секунд он может раздолбать столик, стоящий около дивана, и кинуть обломки в горящий камин, а потом дьявольски рассмеяться, будто он совершил охренительное злодейство.

От него несло алкоголем за версту. Вот почему она не поверила его словам о том, что он был пьян прошлой ночью. Вот сегодня Джеймс был пьян как никогда.

А Поттер, зигзаг за зигзагом, приближался. Лили хотелось отойти, но мало ли что он выкинет. Не то чтобы она боялась, просто ей было противно. Жутко противно, что такой распущенный мудак стал старостой. О чем думали преподаватели? А он все неутомимо приближался. Вот он уже прошел мимо столика (теперь Лили не боялась, что он его раздолбает), и вот он почти отошел от камина, а Лили это уже наскучило.

И, наконец, он подошел к ней. Постарался встать как можно ровнее, выпрямил спину, поставил ноги так, чтобы перестать качаться, — скрестил их.

Джеймс был на расстоянии одного метра от нее и протянул дрожащую руку.

Лили вскинула бровь. Второй раз за эту ночь Поттер протягивает ей руку. Но ладно, тогда он сказал зачем, а сейчас его рука дрожала и была вспотевшей, что Лили даже не хотелось спрашивать, к чему это он.

Но спрашивать не пришлось.

Джеймс откашлялся и произнес:

— Потанцуем?

Лили замерла. А потом взорвалась смехом.

Джеймс покосился, но не опускал руки.

Лили не могла остановиться, но взяла себя в руки, глубоко вдохнула и протяжно выдохнула.

— Ты это серьезно? — она издала последний смешок. — Ты, малолетний алкаш.

— Ни хрена не малолетний, мне уже семнадцать.

— Ладно, взрослый алкаш.

А рука Джеймса все не опускалась.

Лили ждала.

Джеймс уже еле стоял — еще хуже, чем до этого, ноги дрожали, но он упорно не опускал руку, которая тоже дрожала все сильнее.

— Ну так?

— Нет, Поттер. Даже не мечтай.

— Ну пожалуйста.

«Пожалуйста» он мог сказать только по пьяни, так что Лили всерьез эти слова не воспринимала.

— Прошу тебя. Всего один раз.

— Иди к черту.

Он сделал шаг вперед.

— Ты мне отвратителен, Поттер. И я уже сказала: нет! — Лили отмахнулась.

Джеймс пробормотал что-то невнятное и резко приблизился к ней.

— Какого хрена, Поттер? — от него жутко воняло.

Джеймс навис над ней и кончиками пальцев коснулся ее ладони. Лили вздрогнула.

— Что ты…

— Всего один танец, Эванс.

Его пальцы оказались между ее, и он резко притянул Лили к себе. Еще ближе.

Лили нахмурилась.

Джеймс закинул ее руку себе на плечо, а свою руку положил ей на талию.

Она посмотрела ему в глаза.

Он был пьян. Отвратительно пьян. Почему она не оттолкнет его? И тогда она пихнула его в грудь, но он только сильнее обхватил ее.

— Пусти меня, идиот.

Джеймс усмехнулся.

— Убери от меня свои грязные лапы.

Лили стала биться с ним. Пинать, ударять ничтожно маленькими кулачками в грудь, а Джеймс усмехался и прижимал ее к себе, пытаясь кружиться по комнате, приподнимая Лили над полом, но он был слишком пьян, поэтому ничего у него не получалось.

А Лили теперь было страшно, что он свалится и задавит ее, но он, кажется, старался изо всех сил.

Что за кретин.

— Да пусти меня! Ты еле стоишь на ногах, какие нафиг танцы?

— Неа, не пущу.

Лили фыркнула, а Джеймс встал на месте, все еще держа ее мертвой хваткой.

— От тебя несет за километр. Ты отвратителен.

— Если только самую малость. В остальном я — совершенство.

Лили промолчала. Что спорить с идиотом? Пускай считает, что она согласна, все равно утром уже ничего не вспомнит.

— Ты так не считаешь? — спросил Джеймс, опустив голову и выдохнув прямо ей в лицо.

Лили поморщилась. Какой же он мерзкий. И все равно она не удостоила его ответом. «Когда же ты вырубишься?»

— Ну?

— Да, ты просто великолепен, — выдавила она и снова попыталась оттолкнуть его, но тот только усилил хватку.

Лили сдалась и спросила:

— Что тебе нужно? Мы уже потанцевали, — она могла бы рассмеяться от своих слов, — что дальше?

Джеймс пожал плечами.

— Побудь со мной.

И он обнял ее, положив голову на плечо и обхватив спину крепкими объятиями.

Лили замерла.

— Пожалуйста, — сказал Джеймс и запустил пальцы в копну нечесаных рыжих волос.

— Ты ведешь себя по-свински, — тихо сказала Лили и отпрянула.

Его руки на удивление легко разомкнулись и выпустили ее из объятий.

Лицо Джеймса было красным и отекшим. Он устал, он слишком много выпил. Утром у него будет жутко болеть голова. И Лили знала, что он вот-вот вырубится, но он смотрел на нее, не отрывая взгляда.

— Ну что еще?

Джеймс шагнул вперед и навис над Лили. Его лицо было совсем близко. От него воняло, а при такой близости Лили даже начало тошнить от этого запаха. И еще он выдохнул ей в лицо. Лили поморщилась и сглотнула, чтоб ее не вырвало прямо на и без того омерзительного Поттера.

И он неожиданно прижался к ее губам. Сначала мимо, а потом прямо в яблочко. Мимолетное соприкосновение губ, попытка пихнуть язык в рот Лили, и Джеймс Поттер рухнул на пол.

Лили облегченно выдохнула. Облизнула губы и сплюнула противный привкус чего-то алкогольного.

Джеймс свалился набок и громко захрапел.

Лили щелкнула языком и перешагнула через пьяную свинью, направляясь в свою комнату.

Но она увидела какой-то клок пергамента на диване. Оглянувшись, она убедилась, что Поттер забылся беспробудным сном до завтрашнего дня, и подошла к дивану.

Оказалось, что это совсем не клок, а полноценный пергамент, сложенный несколько раз. Лили взяла его в руки и прочитала надпись: «Карта Мародеров». Она вздохнула и раскрыла очередное бесполезное или вредоносное изобретение Мародеров.

Лили с любопытством стала рассматривать множество непонятных линий и надписей, а потом поняла, что это карта Хогвартса. Затем она обратила внимание на движущиеся надписи, где указывались имена учеников. Ее взгляд пал на кабинет директора. Дамблдор расхаживал в своем кабинете. И надписи двигались. То есть по этой карте можно было определить место расположения и траекторию движения любого ученика, который находится в Хогвартсе.

Лили ахнула и тут же закрыла рот, снова оглянувшись на Поттера, который перевалился на спину, издавая при этом непонятные стоны.

Так вот откуда он узнал, что она не дежурила в тот вечер. Так вот как он… вот ублюдок!

Лили сложила карту, положила в карман мантии и отправилась в свою комнату, захлопнув дверь и закрыв ее на замок.