Не имея звезды (гет)

29 июня 1991г. Хогвартс, Альбус Дамблдор.

Сегодня у директора лучшей в мире школы Чародейства и Волшебства было отличное настроение. В конце концов, буквально послезавтра сын его старых друзей и бывших учеников получит свое письмо. И уже буквально через два месяца Альбус Дамблдор будет иметь счастье видеть Гарри Поттера в Хогвартсе. Единственное, в чем не мог себе соврать Глава Визенгамота, так это в надежде, что Гарри все же пойдет характером в мать. У той он был хоть и взрывным, но большей частью спокойным. А то еще одного Мародера школа может и не пережить. Вон, близнецы Уизли и так уже почти по камешкам её разносят. Не хватало им еще и напарника в лице наследника Величайших Шутников Британии.

Фоукс, будто прочитав мысли своего нелетающего друга, издал музыкальную трель.

— Во-во, — улыбнулся Дамблдор.

Ему не терпелось окружить мальчика незримой заботой и тем самым попытаться избавиться от чувства вины, которое грызло его на протяжении уже почти десяти лет. Дамблдор никак не мог простить себе смерть таких замечательных людей, как Лили и Джеймс Поттеры и Питер Петтигрю. Может быть, если он сумеет позаботиться о том, чтобы у Гарри было счастливое детство, он сумеет загладить эту страшную вину.

Закинув в рот лимонную дольку, Альбус потянулся к древнему артефакту — «Книге Обретенных и Найденных». В ней вот уже тысячу лет с того самого момента, как на этом талмуде закрепилось последнее заклинание Ровэны Рэйвенкло, отображались все волшебники, растущие в магловском мире. Да-да, именно так. Не только маглорожденные, но и чистокровные и полукровные волшебники, так или иначе оказавшиеся в окружении обычных людей. Даже Альбус не знал, какие чары наложила древняя волшебница, чтобы создать такое чудо. Полистав хрустящие странницы, при этом предаваясь манящим воспоминаниям, Дамблдор вдруг замер. Он смотрел на список детей, которые были зачислены в школу в этом году, и его не могло не смутить то обстоятельство, что напротив имени «Гарри Джеймс Поттер» стояло совсем неожиданное — «чулан под лестницей». Директора поразили некоторые догадки, но он отмел их как несущественные, полагая, что магия просто дала сбой. Отогнав слишком уж невероятные подозрения, Альубс переверну страницу, и в этот раз его сердце сделало сальто, так и не вернувшись обратно. Дрожащими пальцами волшебник провел по надписи «Герберт Ланс, Лондон, приют «св. Фредерика», комната номер 15».

Не веря своим глазам, сняв очки половинки, директор раз за разом перечитывал эти строки. И вихрь воспоминаний врывался в разум светлого мага. Он, как наяву, увидел здание этого приюта, увидел, как без двух дней полвека назад он вошел в него, чтобы познакомить мальчика по имени Том Марволо Риддл с магическим миром. Еще не зная, что впускает в свой дом величайшее зло, когда-либо ступавшее по земле Туманного Альбиона. Увидел горящий платяной шкаф и страх в глазах детей и старшего персонала. Он услышал, как мальчик предупредил его, что умеет разговаривать со змеями, увидел ту жажду в глазах, которую сперва принял за жажду знаний, а выяснилось, что это жажда власти, безумная лихорадка самой Тьмы. Первозданной, отвратительной, не имеющей оправдания Тьмы. Судорожный хрип вырвался из груди старого мага, который ощутил, как тяжесть всего мира опускается ему на плечи. На мгновение, ему показалось, что в кабинете потемнело, но, придя в себя, Альбус собрался с мыслями. Простое совпадение и ничего более. Правда, слишком уж много совпадений сегодня... Да и кости пора размять...

— Expecto Potronum, — Альбус взмахнул своей палочкой, и призрачный феникс улетел куда-то сквозь стену.

Спустя пару минут в кабинет, предварительно постучавшись, зашла строгая мадам в возрасте. Она была высокого роста, с прямой, чуть горделивой осанкой и выразительными очками. Седеющие волосы были собраны в тугой пучок, а ухоженные руки сложены в замок. Одета женщина была в изумрудную мантию, под которой отчетливо виднелись очертания делового костюма, правда, без пиджака.

— Добрый день Альбус, — поздоровалась профессор МакГонагал, заместитель директора, преподаватель Трансфигурации и декан львиного факультета. — Чем вызвана такая срочность?

— Добрый день Минерва, — кивнул Альбус. — Ты уже подготовила письма для маглорожденных?

— Конечно.

— Тогда я бы хотел попросить у тебя письмо для мистера Ланса.

— Хорошо, — профессор взмахнула палочкой, и у неё в руке оказался конверт, скрепленный сургучной печатью. — Могу я поинтересоваться, зачем он тебе?

— Я бы хотел доставить это послание лично.

— Если мне не изменяет память, Альбус, доставлять письма не осведомленным о магии — обязанность заместителя директора, а не его самого.

— Это особый случай...

— Особый?

— Взгляни на адрес, Минерва.

Профессор поправила очки и внимательно вчиталась в адрес послания. Некоторое время она перечитывали строки, а потом резко побледнела. Вероятно, преподавательница упала бы, если б не вовремя наколдованное кресло, появившееся из воздуха и подхватившее падающую женщину. Да, Минерва помнила этот адрес и помнила, кто по нему жил. Тогда это был её сокурсник — Том Риддл, впоследствии ставший известным как Лорд Волан-де-Морт. Темнейший из магов, живших в Британии. Тот, кто собственноручно убил тысячи людей и сотни магов, в том числе и семейство Поттеров, оставив без родителей их единственного ребенка.

— Альбус, не думаешь же ты...

— Нет, — покачал головой директор. — Я не считаю что волшебник, живущий в приюте, каким бы он не был, обязательно станет Темным Лордом или просто темным магом.

— Но ты хочешь в этом убедиться, — Минерва за многие годы ученичества, а потом и работы бок о бок часто могла понять, что на душе у её старого наставника и друга.

Дамблдор, сверкнув глазами из-под очков, просто кивнул головой.

— Что ж, полагаю, нам стоит внимательнее присматривать за мистером Лансом, — немного отчуждено произнесла МакГонагал, левитируя письмо на стол директора.

— Возможно.

1 июля 1991г, Лондон, Скэри-сквер

Увернувшись от прямого удара в голову, Герберт подсек своего оппонента — четырнадцати летнего Эдвина Оббервиля, и, как только тот упал, Ланс запрыгнул поверженному сопернику на грудь и принялся отчаянно мутузить брыкающегося парня по лицу. Кровь из сломанного носа, рассеченной брови и развороченных губ смешалась с кровью из разбитых костяшек. Но Геб, как звали его друзья (слишком уж нравились сироте «Сказания Земноморья»), казалось, не замечал таких мелочей. Он лишь видел лицо врага и видел, что тот все еще в сознании, а значит, надо продолжать бить, даже если болит заплывший глаз и правый бок, куда пришелся удар пудового кулака Эдвина. Когда же глаза Оббервиля закатились и тот вырубился, Геб встал, чтобы оценить поле боя.

На земле лежало пять парней в возрасте от двенадцати до пятнадцати, а рядом с Гебом стояло всего лишь трое. Двое пацанов и девчонка с лихими улыбками и чертями, пляшущими в глазах. Любой взрослый, лишь взглянув на них, тут же скривится и скажет, что это шпана. И не ошибется.

Герберт утер нос, вытер кровь о порванную рубашку поверженного противника и поднялся на ноги. Их банда снова победила. Уже две недели пацаны с окраины пытались отвоевать у них землю в Кэрилаинс, за что в конце концов и поплатились. Зато теперь здесь можно будет гулять без страха, что на тебя одного нападет толпа беспризорников.

— Что-то ты сегодня долго, Бэмбифэйс, — хмыкнула Рози. Единственная девчонка в их банде. Но тому, кто посмотрит косо на эту пацанку, не поздоровится познакомиться с её хуком левой. А от этого хука пострадало немало парней не только из Скэри-сквер, но даже из Вест-сайда, где жили знатные борцы.

Геб скривился. Бэмбифэйс, что означало «красавчик» на американском слэнге, было самым нелюбимым прозвищем Ланса. Да, парнишка прекрасно знал, какое впечатление он производит на девчонок. Черт, да ни одна из них по первости не могла смотреть ему в глаза и нормально разговаривать! Зато они умели отлично краснеть, теребить кофточки, а потом шушукаться и хихикать у него за спиной. Красавчик из «Св. Фредерика» — вот как за глаза называли Геба, и его это злило... раньше злило. Поначалу внешняя красота вызывала слишком много проблем: пацаны ему завидовали и постоянно пытались устроить какую-нибудь гадость, девчонки же постоянно сорились из-за него, и попадало опять-таки самому Лансу. Но вот он стал постарше, одиннадцать лет все же исполнилось, и Геб стал находить в своей внешности неоспоримые плюсы. Например, состроив умильную мордаху, он мог выпросить у миссис Эппл, приютской поварихи, дополнительную порцию, которую всегда делил со своим друзьями. Или, например, буквально на прошлой неделе он смог очаровать девушку в розовом платьице. Вам покажется, что это не самое большое достижение, но для этого Геб самостоятельно добрался до Литтл-Уингинга, где жили богачи. Да, урвать первый поцелуй папенькой дочки — это без малого подвиг. Так что голубоглазый парнишка, наконец, увидел в своей красоте явные плюсы, которыми собирался пользоваться всю оставшуюся жизнь. В конце концов, внешность — это единственное, что было у него от родителей, которых он никогда не знал. И, как и у любого другого сироты, главной мечтой и желанием Геба было встретиться с ними, обнять и никогда не отпускать. Но, как и многие мечты, эта была явно несбыточной. Они либо умерли, либо... Об этом Геб не любил думать, но он привык смотреть правде в глаза. Второй вариант казался самым вероятным. Его мать была обычной дешевой шлюхой-наркоманкой, случайно залетевшей от клиента. Черт его знает, почему она не сделала аборт в какой-нибудь грязной клинике, каких немало в Яме. Видимо боялась за свою жизнь. Но спасибо и за то, что не выбросила его на помойку, а отнесла в приют. Дала шанс выжить. Впрочем, это не отменяло того факта, что «мамаша», скорее всего, давно уже кормит могильных червей. Шлюхи долго не живут, особенно здесь.

А прозвище, это презрительное «Бэмбифэйс», было единственным, что напоминало Лансу о тех временах, когда его внешность доставляла одни неприятности. Вот он и не любил, когда Рози его так называла. Сама же девочка была довольно симпатичной — зеленые глаза, рыжие волосы, которые выглядели бы куда лучше, если бы та не стригла их под горшок, и наивное круглое личико, никак не сочетающееся с жестокой натурой.

— Да ты посмотри на этого кабана! — возмутился Геб. — Я чуть не обосрался, пока его уделал!

Эдвин и вправду был тяжелее Ланса как минимум кило на десять. И, наверно, любой ровесник Геба не выдержал бы этой драки, но у голубоглазого пацана был свой секрет. Стоило ему захотеть — и его удары могли стать по-настоящему сокрушительными. Парнишка не знал, как и почему это происходит, он просто чувствовал, как в нем поднимается что-то, нечто жаркое, как пламя камина, разжигаемого исключительно в Сочельник. Он чувствовал, как жар идет от сердца, растекается по груди, перетекает в руки и ноги, и тогда Геб был способен на многое. Он мог пробежать пару миль, не снижая скорости, мог одним ударом отправить ровесника в нокаут, сломав тому челюсть. Правда, последнее не особо приветствовалось, если на руках не было перчаток — в последний раз, когда такое было, Ланс сломал себе костяшки, заимев «боксерский перелом». Три месяца он был недееспособен, и банда чуть не потеряла свою землю

— Почапали до приюта, — сквозь зубы сплюнул Кэвин Брикс, рослый тринадцатилетний плечистый парнишка.

Попав прямо на лицо одному из поверженных беспризорников, он злорадно усмехнулся. У оплеванного из дырки в брюхе бежала тонкая струйка крови, а в руках была зажата наточенная отвертка.

Собственно, Кевин тоже сжимал окровавленное лезвие кухонного ножа. Оружие на таких разборках было обычным делом. Сам Геб редко когда доставал свой нож-бабочку, подарок Рози. Просто, прочитав все те же «Сказания», Ланс уверился в простом факте, что обнажать оружие нужно, только если ты хочешь серьезно навредить противнику, даже убить или защитить кого-то, кто тебе дорог. И что-то внутри говорило парню, что он не готов на убийство ради земли. Об этом он, правда, не говорил никому, даже Гэвзу, который ужасно не любил свою фамилию. А ведь Гэвз был его лучшим другом вот уже целых пять лет! Кстати, вон он — блондин в бейсболке со шрамом на переносице, который в данный момент рассовывал по карманом все, что удалось найти у павших.

— Ага, — кивнула Рози и, сплюнув кровь, развернулась на пол-оборота. — А то сейчас фараоны понаедут.

Парни улыбнулись, шутка была довольно забавной. Копы припрутся только в том случае, если в их участок заявится сам премьер-министр и собственноручно устроит им втык. А это, согласитесь, весьма маловероятно.

— Погодите, — Геб подошел к валявшемуся рядом булыжнику и легко поднял его. В его руках до сих пор кипел тот самый жар, и он чувствовал, что может спокойно жонглировать парочкой таких камней.

— Нафига тебе этот валун? — спросил Гэвз.

— Увидишь, — так все же было тяжеловато, Герберт это практически прокряхтел.

Парнишка подошел к одному из лежащих: тот сейчас хныкал одним глазом, второй либо выплыл, либо заплыл — в этом месиве хрен разберешь. Раздвинув ему ноги, Герберт занес камень над головой. Глаза парня широко открылся и тот прохрипел.

— Стой!

И в ту же секунду камень опустился подростку прямо на... в общем, когда-то там были яйца. На мгновение Герберт оглох от адского вопля, медленно переходящего в писк. Сплюнув, Ланс развернулся и пошел к друзьям. Те отнеслись к этому абсолютно спокойно. Ребята, поддерживая друг друга, отправились в приют, где их ждала неизменная взбучка от смотрительницы, которой не понравиться, что те пришли в ссадинах и кровоподтеках.

— И на кой? — спросила Рози, когда они миновали улицу и уже зашли в квартал.

Вдалеке виднелось здание. Четырехэтажное, с облетевшей краской, пропахшее детским слезами и пустыми надеждами. Здание, в котором Геб прожил всю свою сознательную жизнь и которую всю эту жизнь ненавидел. Ненавидел жестокость, царившую там, бессмысленную и неоправданную. Ненавидел приезжающих раз в месяц взрослых парочек, которые выискивали себе потенциальных жертв. Да-да, именно жертв. Уж не думаете ли вы, что в Скэри-скевр может заехать любящая семья, желающая найти себе кого-нибудь на усыновление или удочерение? Нет, разные психи, маньяки, сектанты или нуждающиеся в дешевой рабочей силе — вот кто приходил в «Св. Фердинанд». Всего за сто фунтов они могли себе выбрать любого ребенка и увести его, не оформляя никаких бумаг. Геб, однажды найдя в мусоре старые архивы приюта, обнаружил в строке с именем одного такого купленного — «скончался от малярии», а день был поставлен как раз тот, в который забрали мальчика. Какое-то время парнишка жутко боялся, что его заберут, ведь он — посмотрим правде в глаза — чертовски красив. И какие-нибудь извращенцы уж точно им заинтересовались бы. Но здесь крылась очередная странность: когда бы не приходили эти «любящие родители», то ни они, ни персонал, да вообще никто не замечал четверку друзей, закрывавшихся в комнате.

— Он обещал с тобой «поразвлечься», — скривился Герберт.

Ребята вздохнули. Эта тема была для мальчика необычайно острой — вспомните «вариант номер два», наиболее вероятный из вариантов рождения ребенка, и вы поймете, почему для него это так болезненно.

— О мой Ланселот! — улыбнулась Рози и чмокнула друга в щечку.

Геб продолжал кривиться. Это была его вторая кличка, придуманная все той же девчонкой: стоило ей поиграть с его фамилией, как на те — получите и распишитесь. Два месяца издевательств, и теперь стоило парню сделать что-то в таком же духе, как Рози не забывала его поддеть. Хотя только слепой бы не заметил, что девочка довольна. И это было единственное, что волновало Геба. Главное, что его семья в порядке, что они могут быть вместе. Да, три парня и взбалмошная девчонка были друг для друга семьей, они были одни против целого мира, но их это нисколько не волновало.

Подростки доковыляли до приюта, поднялись по скрипучей лестнице. Она была настолько старая, что прошлым летом девочка по имени Мариэтта сломала на ней ногу, когда сухая трухлявая ступенька подломилось под ней. Правда, именно это спасло бедняжку, и ту не забрали взрослые. Вообще, наверное, из-за этих «забираний» Герберт не испытывал ни грамма доверия к людям, старше его больше чем на десять лет. Как показывала практика, большинство из них весьма темные и подлые личности, которых, во избежание и в целях самосохранения, желательно было обходить стороной. А если уж довелось столкнуться и иметь дело, то не злить, быть вежливым, учтивым и как можно более неприметным. Может, и отвалят. А если нет, то самое время достать бабочку, пырнуть в брюхо и бежать быстро и как можно подальше.

Возможно, вам покажется это диким, но к своим одиннадцати с половиной Ланс уже участвовал в трех поножовщинах на разборках за территорию и получил четыре колотые раны, шрамы от которых останутся с ним на всю жизнь. И если быть честным, то на улицах Скэри-сквера и в ближайших окрестностях, любой босота мог вам сказать, что против Герберта Ланса из «Св. Фердинанда» лучше не выходить с ножом — самоубийственная затея. Герберт не просто так славился ножевым дел мастером, за что его уважали даже старшие. Порой он мог по нескольку часов, стоя перед зеркалом, отрабатывать на невидимом сопернике удары, подсмотренные в художественном и документальном кино о боевых искусствах. А уж постоянные драки и беготня с друзьями сделали мальчика жилистым и подтянутым, даже спортивным. Хотя тот и не выглядел старше своих лет.

— Вот вы где, мои дорогие, — улыбнулась толстая потная смотрительница в замасленном фартуке.

Эти самые «дорогие» чуть не упали на пороге. Так, на их памяти, к ним еще не обращались. Перед лицами детей, которые явственно говорили о недавнем сражении, стояли двое. Одна — та самая мадам Бэгфилд, а другой... Ну, тут так сразу и не скажешь. Самое простое описание, приходящее на ум — дедушка. Ни старик, ни дедок, ни дедан, ни мумий или как-то еще, а именно дедушка. Немного сказочный такой, со своими причудами, но с большим любящим сердцем. У дедушки была длинная, ненормально длинная серебристая борода, а одет он был в твидовый пиджак и брюки в тон. В руках же незнакомец держал трость, а из-под очков половинок сверкали добрые, но чем-то обеспокоенные голубые глаза. В принципе, он вызывал исключительно положительные эмоции, так что складывалось некое доверительное впечатление. И именно это так напугало и насторожило детей. Они привыкли никому не доверять, кроме своей четверки, и поэтому тут же внутренне ощетинились, приготовившись к драке.

— Ох, Герберт, ты заставил нас поволноваться!

— Я? — удивился мальчик. Уж он-то точно не мог причинять беспокойства. Черт возьми, да он был, пожалуй, самым примерным из живущих в приюте ребят! Хотя вся его примерность и была показной. Но, с другой стороны, если б смотрительница узнала о делишках банды, она бы позвала не деда, а копов.

— Конечно, — вновь улыбнулась Бэгфилд. И эта улыбка была столь непривычна на её обычно перекошенном от ярости и раздражения лице, что дети даже передернулись. — Вот, знакомься, это профессор Дамблдор, он преподает в академии для одаренных детей... Как вы сказали, она называется?

— Хогвартс, — голос у дедушки оказался именно таким, какой и должен был быть у сказочного дедушки: спокойным, мягким и увещевательным.

— Вы разве посылали мои резюме в академии? — удивился Ланс, который к тому же он никогда не слышал о Хогвартсе. Хотя большинство академий на самом деле — закрытые школы-пансионы, названия коих знают в основном те люди, которые в них заинтересованы.

— А как же! — все продолжала улыбаться смотрительница. — Ведь ты же лучший ученик! Ни единой четверки! Иногда мне кажется, что ты не способен получить что-нибудь ниже, чем «пять».

И это было чистой правдой. Герберт ценил бесплатное обучение и знания в принципе. Он собирался выучиться на юриста или, может быть, врача, открыть свое дело и вытянуть своих друзей и себя самого из этого болота. Обеспечить своей семье хорошее будущее, в котором не придется каждый день зубами вырывать право на жизнь.

— Ну, ладно, вам с профессором есть о чем поговорить. А вы, сорванцы, марш умываться и в столовую! Обед пропустите.

Ребята переглянулись, Рози крепко сжала ладонь друга, но тот кивнул, и ребята нехотя ушли дальше по коридору. Герберт же вместе с профессором поднялся по лестнице. Мимо пробежала стайка младших — кучка шести и семилеток. Бедные дети! К ним пока еще относятся нормально, так как младших трогать запрещено, но как только им стукнет восемь, для них начнется настоящий ад, к которому не каждый успевает подготовиться.

Пройдя пару метров по коридору и свернув на первом повороте, профессор и Ланс оказались перед комнатой «15». В ней когда-то жило четверо, но один из парней повесился прошлой весной. Все оказалось очень просто: Пипс Каптон оказался крысой, стучащей всем, кто мог предложить ему хрустящую банкноту или еду. Так что Гэвз, Кэв и Ланс устроили тому пару темных, несколько раз подсыпали битое стекло в еду, потом рассказали всем и вся о крысятничестве. И всего спустя пару дней старшие увели парнишку к себе, после чего тот и повесился. Никто не сожалел, да и поминок даже не было: тело просто увезли, а все забыли, но зарубили себе на носу, что лучше не стучать.

В комнате по-прежнему стояли четыре кровати, и на четвертой четыре дня из семи спала Рози, ни сколько не смущавшаяся ребят. А те не смущались при ней. Родные все же, хоть и не по крови. А в самом углу не самой большой комнатки, в которой был всего один шкаф, одна полка, но четыре тумбочки, находилось сокровище Герберта. Это была старая гитара. Когда мальчик нашел её в сточной канаве, она была разбита, вся в трещинах, с порванными струнами, но инструмент чем-то приглянулся парню. Уже через полгода тот сумел подлатать гитару до такого состояния, что смог свободно учиться играть, в чем ему помогали старшие. Сказывалось уважение к мальчику.

Геб сел на кровать и стал ждать. Некто Дамблдор пристально осмотрел комнату, а затем сел напротив.

— Здравствуйте, мистер Ланс.

Что ж, надо решительно перейти к делу и отправиться на обед.

— Здравствуйте, профессор. Извините, если вам покажется это бестактным, но ни в какую академию я не поеду.

Казалось, старик удивился, но тут же сумел взять себя в руки.

— Боюсь, у вас нет выбора. Видите ли, дело в том, я не простой профессор, а директор школы Волшебства и Чародейства Хогвартс. И вы, Герберт, являетесь волшебником.

Геб покрепче сжал рукой нож, готовясь атаковать. Это все же был какой-то псих, скорее всего, сектант. Дамблдор некоторое время пристально вглядывался в лицо мальчика, а потом тяжко вздохнул. И в тот же миг мальчик почувствовал, как невидимая сила поднимает его. Эта сила оторвала его от кровати, приподняла к потолку, перекувырнула, а потом бережно вернула обратно.

— Дьявол! — вырывалось у Геба. Он как-то сразу поверил в волшебство, ведь после такого мало кто не поверил бы. — Простите, профессор. Значит, вы действительно волшебник?

— Да.

— И я тоже?

— Да.

— И мне нужно поехать в эту, вероятно, закрытую школу?

— И снова — да.

— Тогда простите еще раз, — Геб покачал головой. — Все же я не могу поехать с вами.

Профессор был явно ошарашен и удивлен, приятно удивлен.

— Могу ли я узнать почему? — осторожно спросил он.

— Видите ли, — начал мальчик, пытаясь понять, как можно поделикатнее объяснить сей вопрос. — Ладно, скажу как есть. Вы ведь все равно, небось, знаете какой-нибудь фокус, чтобы отличать, когда люди врут. Так вот, я и мои друзья — мы все делаем вместе, то есть живем, едим, деремся. Деремся часто, в основном за еду и за жизнь. И они мне очень дороги, они — это все, кто у меня есть, впрочем, если вы не были сиротой, то вряд ли поймете. Так вот, если я их оставлю, то в скором времени они попадут в беду или просто пропадут. Я не могу так рисковать своей семьей.

Дамблдор был удивлен не только умом ребенка, который быстро обо всем догадался, но и такой искренностью и самоотверженностью, верностью и любовью. Сперва, когда Альбус увидел красивого, но настороженного мальчика и сравнил его с Томом, его чуть не схватил инфаркт. Но сейчас... Нет, может, мальчик и напоминал Тома, ведь он был тоже красив, умен, проницателен, и в глазах плескались тонны подозрения, но, по сути, он был полной его противоположностью.

— Возможно, я не совсем правильно выразился, когда сказал, что у вас нет выбора. Видите ли, Герберт, в тот момент, когда вы были найдены, а именно такой термин подходит лучше всего, то вы стали гражданином Магической Британии и должны подчиняться её законам. А один из законов гласит: каждый маг должен получить образование. Я вижу, вы хотите меня перебить, но дайте мне возможность объяснить. Если вы не будете обучены, как держать свою силу в узде, как ею управлять, то однажды это может привести к настоящей катастрофе. Неконтролируемый стихийный выброс ребенка может привести к колоссальным разрушениям, а такой же выброс у взрослого необученного мага... боюсь себе представить количество жертв. Я понимаю, что вы заботитесь о своих друзьях, но поймите: находясь рядом, вы подвергаете их огромной опасности.

Герберт задумался. Он вспомнил, как однажды в шутливой драке чуть не пробил Кэвину грудину, так что тот потом две недели ходил с чернеющим синяком и дышал через раз. Вспомнил и другие случаи с похожим исходом. К тому же он чувствовал, что директор говорит правду.

— Возможно, вы правы. Что ж, полагаю, друзья поймут, когда я им объясню.

— Боюсь, это невозможно, — покачал головой директор. — Видите ли, согласно закону о Секретности, вы не может раскрыть свою суть никому, кроме кровного родственника или, в данном случае, супруги. А пока вы не являетесь совершеннолетним волшебником — кстати, в магическом мире оно наступает в семнадцать, — вам запрещены любые контакты с маглами. Так мы называем обычных людей.

Казалось, у Герберта кто-то вытянул почву из-под ног. Геб никогда не боялся, ну, то есть, он никогда не поддавался страху, всегда мог его перебороть и заставить себя пойти на самый отчаянный шаг, броситься в самую страшную драку, отправиться в темное и гиблое место, но сейчас он по-настоящему испугался. Его хотели забрать от друзей, его друзей хотели забрать у него на целых шесть лет, пока не исполнится семнадцать. Как он без них, но самое важное — как они без него?

— Нет! — крикнул Геб. — Я не согласен! Я не поеду!

— Мне жаль, мальчик мой, но у тебя нет выбора.

Ланс слышал неподдельное сочувствие в голосе профессора, и тут же его как мешком огрели. Он всегда был умным и догадливым, в конце концов, когда ты за год читаешь около сотни книг, то хочешь не хочешь, а разовьешь в себе не только память, но и проницательность.

— Вы заберете меня силой, — выдохнул он, осознавая собственное бессилие перед магией, которая может поднять человека, как перышко. И, видимо, может много чего еще.

— Не я — специальные органы, но ты прав.

— Но, профессор, неужели вы ничего не можете сделать? — мальчик почти умолял. — Прошу вас!

Впервые жизни Герберт Ланс кого-либо и о чем-либо просил, и в первые в жизни мальчик чувствовал, как по его щекам бегут слезы. Не тем потоком, как у истерящих и ревущих несносных детишек, а одинокие слезы. И если бы их кто слизнул, то вместо соли почувствовал гнев, злость на себя и на магов и горечь от бессилия, а еще тоску, невыносимую, ужасную тоску, стальными тисками сжавшую сердце.

— Не могу, — сокрушенно покачал головой Дамблдор. — Я не могу изменить, кто ты есть, и не могу оставить тебя здесь. Поверь мне, это ни чем хорошим не закончится. Люди пострадают.

Но Герберт так просто не сдавался, он вскочил на ноги и сжал левую руку, в которой покоился нож. Ланс был амбидекстером и предпочитал ошеломлять врага внезапным лезвием с левой, а правой продолжать методично обстреливать ударами.

— Я не пойду! — буквально прорычал он.

— Герберт, мальчик мой, они — Департамент Магического Правопорядка, и они заберут тебя, а если выяснят причину, удалят все воспоминания о тебе из памяти любого магла, которого ты когда-либо встречал.

Парень отрешенно кивнул и снова уселся. Это был капкан. Он словно загнанный зверь, на которого уже накинули уздечку и плотно затянули её на шее. Нет никакого шанса выбраться. Он полностью, неотвратимо ничтожен в собственном бессилии. Он настолько разбит, что не может чувствовать должную ненависть к магии, а наоборот, проклинает себя за то, что часть его вожделеет это долбанное волшебство.

— Значит, у меня не будет возможности ни написать, ни позвонить, ни проведать своих друзей до тех пор, пока мне не исполнится семнадцать?

— Мне жаль.

Некоторое время в комнате висела страшная, давящая тишина. Дамблдор же, казалось, еще немного — и был готов совершить необдуманный поступок, но у него сердце кровью обливалось, когда он смотрел на этого потерянного ребенка. Впервые в жизни Альбус сознал, насколько страшным может быть вмешательство в жизнь маглов, насколько сильно может магия покорежить их судьбу. И если бы у него была возможность, если бы только был выход...

— У меня нет денег на все эти мантии, палочки и котлы, — все так же отрешенно произнес ребенок, вчитываясь во второй лист письма.

— В Хогвартсе учрежден фонд для малоимущих семей. Конечно, придется ходить в старых мантиях и пользоваться потрепанными учебниками, но на палочку хватит.

— А где мне жить весь следующий месяц?

Вот теперь Дамблдор выпал в осадок. Закон о маглорожденных сиротах и об ограничении в их общении был принят почти тридцать лет назад, и за все это время прецедента еще не было. Так что такой очередной дырки никто не заметил. Правда, Дамблдор вспомнил, что его старинный друг Том, бармен в Дырявом Котле, обещал Альбусу пустую комнату и кормежку за счет заведения. Возможно, он согласиться дать такие условия не Альбусу, а мальчику. В конце концов, Том должен ему без малого жизнь.

— Этот месяц вы поживете в таверне, а на следующее лето я что-нибудь придумаю.

Мальчик лишь бездумно кивал, почти не вслушиваясь в слова. Кажется, он слишком глубоко ушел в себя, чтобы осознавать, что происходит вокруг него.

— Герберт, нам пора уходить, так что вам лучше поторопиться и попрощаться с друзьями.

Парень грустным взглядом окинул помещение и поднялся с кровати. В это время Дамблдор взмахнул палочкой, и все немногочисленные вещи, принадлежащие Лансу, взлетев со своих мест, легли в одну кучку, которая была тот час уменьшена и помещена в рюкзак с порванной ручкой, принадлежащий Гебу. Мальчик смотрел на эти удивительные метаморфозы как на что-то само собой разумеющееся.

— Мистер Ланс, — серьезным тоном обратился профессор к уже выходящему ребенку. — Я обещаю вам, что позабочусь о ваших друзьях, и в семнадцать лет вы сможете вернуться и наверстать упущенное.

Огонек жизни, пока маленький, но все же огонек, загорелся в глазах будущего волшебника.

— Спасибо, — произнес он и покинул комнату.

Герберт плелся по коридору, словно в тумане. Все вокруг казалось чем-то ненастоящим, какой-то глупой, злой шуткой. Но все же это была реальность, которая подкралась незаметно, как бывалый воришка, вот только вместо очередной подлости, легкого тычка реальность нанесла смертельный удар. Она била четко и безжалостно, била по самому дорогому, по единственному, что ему, в принципе, дорого. Герберт чувствовал ужасную, сжимающую боль в груди. Будто кто-то схватил его сердце и сдал крутить его, давить и рвать, пытаясь врывать из груди. Слезы текли по щекам, пытаясь хоть как-то облегчить долю. Но боли было так много, что даже проплачь Ланс целый месяц, легче бы не стало.

— Смотрите, кто это у нас здесь! — раздался знакомый девичий голос. — Это же наш признанный гений!

Его друзья сидели в холле за столом и что-то обсуждали. На их лицах сияли улыбки, они были рады за друга. Но, когда ребята приметили состояние Геба, улыбки медленно сползли с их лиц. Троица поднялась и подошла поближе, не желая верить своим глазам. Это действительно были слезы. Черт, весь мир сошел с ума, если Герберт Ланс позволил себе заплакать. Да даже когда у него после падения с третьего этажа был открытый перелом руки, то все, на что был способен парень, — выдать нервный смешок и травануть байку. И никаких слез. А сейчас...

— Ребята, — прохрипел мальчик и не выдержав обнял друзей. Сразу всех троих, стянув их в одну кучу.

— Эй, эй, братишка, — похлопал его по спине Гэвз. — Ты либо задушишь, либо затопишь нас.

— Скорее первое, — прохрипел Кэвин.

— Герберт, — спокойно произнесла Рози, когда мальчик разжал свои объятья. — В чем дело?

— В академии, — сказал мальчик. — Вы знаете, я не хочу туда ехать, но не могу этого не сделать. Это сложно объяснить. Мне придется уехать, придется...

Ребята поначалу были шокированы, а потом каждый из них заулыбался.

— И чего, ты поэтому тут решил разлив Темзы продемонстрировать? — подколол Кэвин. — Да ладно тебе, мы всегда знали, что ты первым выпорхнешь из этого гнездышка.

— Ага, — кивнул Гэвз, — ты у нас птица высокого полета.

— Но я хотел вместе с вами. Мы же всегда вместе!

— А мы подождем, — улыбнулась Рози. — И не будем дурака валять, наляжем на учебники, глядишь — и нас в ту академию примут. Да ладно тебе, Ланселот, мы не пропадем. А ты выучишься, и совсем жизнь в гору пойдет.

— Еще бы! — хлопнул по плечу Кэвин. — Вот увидишь, мы, как и хотели, весь мир объедем.

— И будем есть мороженное, сколько захотим, — улыбнулся Гэвз.

— И плавать в море после обеда.

— И кататься на Русских Горках.

— Побываем на Гавайях.

— И устроим снежное приключение в Альпах.

— А если нам для этого нужно немного подождать — ничего страшного.

Герберт смотрел на своих немного грустных, но улыбающихся друзей, и в нем разгоралось пламя жизни. Оно было куда как крепче и сильнее, чем то, что раньше, узы его семьи крепчали с каждым словом, с каждой произнесенной буквой. Он еще никогда не любил своих друзей так сильно, как сейчас.

— Наверное, у меня самые лучшие друзья на свете, — улыбнулся Геб, вытирая предательские слезы.

— Только сейчас дошло? — хихикнул Кэвин, и все рассмеялись.

— Ребят, — снова подал голос Герберт, — это закрытый пансионат. В общем, я не смогу написать вам, а вы мне, и... мы какое-то время не увидимся.

На мгновение, лишь на мгновение, но все же повисла тишина.

— Да не беда, — еле слышно шмыгнула носом Рози. — Не уж то ты думаешь, что мы о тебе забудем?! Ну, а чтобы ты о нас не забыл, — девочка стянула со своего запястья самодельные фенечки. Они были сделаны из нарезанной кожи коричневого цвета, а в центр были вставлены стеклянные бусины, стилизованные под изумруды. — Вот! Носи и никогда не снимай, так ты не забудешь о...нас.

Геб кивнул и еще раз стиснул друзей в крепких объятьях. Он все еще не хотел их покидать, но все же теперь ему было легче, куда как легче, чем десять минут назад.

— Мистер Ланс, — произнес Дамблдор. Он уже стоял с рюкзачком своего будущего студента около самого выхода. Радостная смотрительница открыла перед ним дверь. Дверь, которая вела в новый для Герберта мир и в тоже время оставляла в старом все самое ценное, что у него было. — Нам пора.

— Да, профессор.

Мальчик разжал объятия и уверенным шагом, не оборачиваясь, направился к двери. Он принял из рук немного потяжелевший рюкзак, неизвестно как вместивший все его вещи. И уже шагнул на крыльцо, как его окликнули.

— Бэмбифэйс, — мальчик повернулся и заметил жутко покрасневшую Рози. Она, как и когда-то остальные девчонки, нервно теребила кофточку и явно хотела что-то сказать. — Я... я... я...

— Да?

Тут девушка замотала головой и улыбнулась как-то по-новому.

— Нет, ничего, — помахала она рукой. — Скажу, когда вернешься!

Парень кивнул и решительно вышел во двор. Вместе они прошли через сад, в котором дети, когда еще были младшими, играли в самые разнообразные игры. Прошли возле качелей, за которые частенько шла недурственная драка. Прошли мимо будки, где когда-то жила собака, пока не померла. Прошли мимо замаскированной дырки в заборе, о которой знали все, в том числе и персонал. Прошли мимо многого, с чем были связаны самые разные воспоминания: от болезненных до трогательных, от волнительных до волнующих. Наконец, они остановились за воротами, территория осталась позади, и Дамблдор наколдовал отводящие взгляд чары. Он уже хотел было аппарировать с ребенком, но ощутил, как тот колеблется.

Герберт стоял посреди улицы, держа руки в карманах и закусывая губу так сильно, что по подбородку текла струйка крови. Его голова была чуть-чуть повернута влево, и складывалось такое впечатление, что парнишка обернется в любой момент. Так продолжалось несколько секунд, а потом Геб решительно вскинул подбородок и твердо взглянул прямо и только прямо. В тот же миг Дамблдор положил ему руку на плечо, и они беззвучно исчезли.