Не имея звезды (гет)

26 января 1994г Англия, Хогвартс

— Герберт, мальчик мой, мне больно это говорить, но профессора Флитвика больше нет с нами.

Наверно Геба должно было оглушить такое заявление, он должен был рассмеяться и сказать, что это классный прикол. Должен был выдохнуть или потеряться на мгновение. Должен был выпасть в астрал и замереть как изваяние. Он должен был вести себя как любой четырнадцатилетний подросток, узнавший о смерти близкого человека. Но Герберт так и не сделал того, что, наверно, должен был. Он лишь кивнул, чуть бледнея лицом.

Ни один мускул не дрогнул на его лице, не расширились зрачки, не замедлилось дыхание, не выступило испарины и не проявился ни единый признак смятения, испуга или растерянности. Проныра хорошо знал смерть и, что на самом деле, чтобы там не говорили взрослые, но она действительно может прийти в любой момент. В этот раз она явилась за Флитвиком, завтра... завтра может и за любым другим. Но это не страшно, нет, просто это то, как устроен мир.

— Простуда, сэр? — только и спросил Геб.

— Филиус так всем говорил, но это была старость, — тяжело вздохнул Дамблдор. Директор ощутимо постарел и чуть поник. Ему было сложно провожать своего друга. — Профессор Флитвик был уже очень стар и для него настало то время, когда нужно отправляться дальше.

— Сегодня похороны, — не спрашивал, а утверждал юноша.

— Да.

— Мы доберемся туда через портал или через камин?

— Через портал, — вновь вздохнул Дамблдор. Он взмахнул палочкой и в руки Лансу упало его драповое, потертое пальто, ботинки с меховой подкладкой, шарф, перчатки и шапка ушанка. — Одевайся, Герберт, нам предстоит длинный день.

26 января 1994г Англия, Сэнт-Ормери-Грэйвъярд

Здесь было много народу. Всюду, куда не взглянешь, виднелись фраки, смокинги, черные платья, шляпы, мантии и плащи. На похороны пришли многие. Старые друзья, приятели из Дуэльной Лиги, бывшие коллеги, семья, бывшие ученики, знакомые и почитатели дуэльного мастерства. Народу было слишком много. Столько Проныра еще не видел. Его поставили в первый ряд, рядом с семьей. Зачем? Ланс не знал, но здесь стояло еще несколько бывших учеников профессора, его лучший друг и несколько других близких старику людей.

Ланс запомнил, что друг профессора был стар, но не только стар, а еще и безумен. Он сидел в своем кресле-каталке, закутанный в плед и иногда посмеивался. Его руки, покрытые старческими струпьями, дрожали словно осенние листья. Он был безумен, но с мокрыми глазами. Глаза Ланса были сухими.

Рядом рыдали дети, внуки, правнуки и пищали праправнуки, завернутые в одеяльца. Ланса раздражали эти звуки. Он хотел уйти. Но не уходил. Не знал почему, но все стоял и слушал речи незнакомых ему людей.

Вот за кафедру встал бывший ученик Флитвика. Он все говорил о том каким был замечательным деканом Филиус Флитвик, как любил свой факультет. Потом встали коллеги и прославляли научные достижения на какую-то часть гоблина. Потом взял слово Дамблдор, он пытался шутить, народ смеялся сквозь силу. Ланс все стоял.

Потом поднялась самая взрослая дочь, она была стара и её держали под руки уже её внуки. Она сказала, что Филиус пережил свою жену, но всегда помнил о ней. Говорила что-то еще. Ланс слушал. Не слышал и половины, но слушал.

Было холодно. Герберт всегда полагал что на похоронах должен идти дождь, должен выть ветер. Но шел снег, мерно падая на плечи и на непокрытые головы. Ветра не было. Светило солнце. Холодно. Ланс хотел уйти, но стоял. Ему на плечо положил руку один из выпускников прошлого года. Ланс её стряхнул. Он не любил прикосновений. Так холодно.

Вот вперед выпустили одного из поклонников. Он начал вещать об успехах Флитвика, о его инновациях и мастерстве во владении палочкой. Упомянул и о многочисленных записях схваток, которые вдохновили не самых сильных волшебников податься в Дуэльную Лигу. Говорил о чемпионах, которые были слабее среднего мага, но которые видели своим кумиром старого смеска. Ланс слушал, но хотел уйти. Было холодно. Шел снег. Такой крупный, такой спокойный, такой ледяной.

Потом был священник. Католический, с высоким черным воротником и белым прямоугольником у горла. Падре тоже что-то говорил, что стихотворное и возвышенное. Герберт не запомнил этого.

Он все смотрел на открытый гроб. Флитвика слишком сильно «намазали». Он совсем не был похож на тех мертвецов, которых Герберт повидал в немалом количестве. Его лицо не было искажено гримасой, не было синюшности или излишней бледности. Старик был умиротворен и спокоен. Казалось — заснул. И если слишком долго смотреть не мигая, могло даже показаться, что он легонько дышал. Но это был обман зрения. Как холодно.

Потом заиграла музыка. Не какая-нибудь заунывная скрипка, орган или нечто такое. А джаз, задорный американский джаз конца 40-х. Ланс улыбнулся . Эта была любимая музыка профессора, и он всегда говорил, что если его будут закапывать в землю, то только под эти звуки. Когда закрыли гроб и стали погружать его в землю, позволяя ближайшему кругу бросить горсть песка, запел хор. Этобыла cover-version назнаменитую«Somewhereovertherainbow».

Ланс подошел к горке земли и попытался взять немного, но наткнулся на ледяную корку. Кто-то спохватился, взмахнул палочкой, лед исчез. Закружился хоровод — рука, песок, причитание, уход. Проныра тоже отошел. Здесь все было не так, слишком холодно, слишком отчуждено, он здесь никого не знал кроме директора. Герберту не нравились эти люди и гоблины, все они пропахли смертью. Все здесь слишком пропахло смертью и даже живой джаз не мог изгнать её с похорон. Слишком холодно.

Вскоре гроб скрылся под землей. Гробовщики взмахами палочек выровняли землю, придав ей ухоженный вид. Народ стал расходиться, растекаться, подобно пролитому черному кофе. Из центра шли ручейки, теряясь где-то на границе.

— Герберт, — Ланс повернулся и увидел Дамблдора. Тот протягивал юноше полоску стали. — Это портал. Как захотите вернуться — сожмите и произнести «Ховагртс». Только прошу, не задерживайтесь слишком долго.

— Спасибо, — кивнул парень.

Дамблдор вздохнул и куда-то пошел. Он был хорошим человеком, понимающим. Вряд ли иной директор поступил так же. Вряд ли бы вообще нашлось много людей, которые поступили бы именно так, как Великий светлый маг. Герберт обернулся. Смеркалось. Похороны шли так долго, но Геб еще не чувствовал, что простился со старым карликом. Он должен был сделать это по-своему.

Два часа спустя.

Ланс достал из своей расширенной пространственной магией сумки складной стул и уселся напротив надгробия. Он потер руками, дыша на них облачком пара, вырывающегося изо рта, а потом снова полез в сумку. На этот раз на свет заходящего солнца и слабо мерцающей луны появились два граненных стакана и бутылка самого раскрученного бренда виски.

— Я знаю, что вы скажете профессор, но я всегда рассчитывал выпить с вами после выпускного, — развел руками Проныра, плеснув в оба стакана янтарного напитка.

Один он взял в руки, другой поставил на надгробие.

— Вздрогнем, сэр.

Ланс опрокинул грамм двадцать, так и не чокнувшись со вторым стаканом.

— Хех, — выдохнул парень, и шумно втянул воздух носом. — Хоть и попсовый, но неплохой. Впрочем, надеюсь вам понравились ваши похороны. В конце концов они бывают лишь раз в жизни! Правда парень на «саксе» немного в ритм не попал, но оркестр вполне себе ничего такой был. Но, как говорят русские — между первой и второй, перерывчик небольшой!

Ланс налил еще двадцать и так же их опрокинул. Солнце уже спряталось в водах Атлантики, завернувшись в темно-синее одеяло. На небе сверкала неполная луна, а на кладбище шел привычный разговор. Вот только вместо чая, был виски, вместо печенья — хлопья снега, падающие на голову, а вместо двух голосов — один.

Но юноша все так же рассказывал все, что придет в голову, изредка согреваясь с помощью виски. А стакан на надгробье все так и стоял. Он уже покрылся тонкой коркой инея и начал блестеть, примерзнув к гранитной плите.

Парень рассказывал что-то о своих каникулах, о прочитанных книгах и героях. Он шутил и сам же смеялся, но так громко, будто хотел сделать это сразу за двоих. Неслышно щелкала секундная стрелка часов, ей вторила минутная, а изредка звучала и часовая, согласовывая свой бег со всё пустеющей бутылкой.

А Проныра все говорил — травил байки, смеялся, рассказывал какие-то истории, запивая ночной холод горячительным виски. Иногда юноша слышал западающий треск хлопающих подвесок и визги клаксонов. Один раз вдалеке прозвучал смех пьяных ребят, пришедших «повеселиться» на кладбище. Слышал он и слезы где-то вдалеке, а так же и кого-то, кто точно так же пришел выпить с почившем товарищем.

Бутылка закончилась только к утру. О, это был прекрасный рассвет. Он залил все своим ярко красным цветом, закрашивая небо пожаром пылающей крови. Он принес с собой легкое, почти неосязаемое, испуганно дрожащее, но все же — тепло. Ланс чуть поежился и поставил бутылку у плиты. А на ней ледышкой мерцал замерзший, наполовину полный стакан виски.

— Ну, мне пора, сэр. Я еще зайду. Принесу похвастаться своей короной. Это я не про свистнутую из Египта, а про корону Рока. Правда она обычно только на словах, но нам, я думаю, и этого хватит. Вы там не скучайте проф. Мы еще встретимся, я точно это знаю. А когда встретимся, то я надеюсь вы с гордостью воскликните — «Смотрите, леди и джентльмены, это Герберт-чтоб-его-подкинуло-да-гепнуло-Ланс, мой ученик, Король-мать-его-Рока!».

Герберт поднялся, сложил свой стул, убрав его в сумку и развернулся. Он не хотел исчезать прямо с кладбища, он хотел выйти за его пределы. Так было правильнее — человечнее. Да, в этот момент магия была излишней, да чего там, она, магия эта, довольно часто была пятым колесом в телеге.

Проныра сделал пару шагов, а потом замер. Он, не оборачиваясь, но с надеждой произнес:

— Спасибо, профессор.

Тишина.

Герберт Ланс покинул кладбище «Сэнт-Ормери-Грэйвъярд».

27 января 1994г Англия, Хогвартс.

Портал привел Ланса прямо в кабинет директора. Но тот здесь не было, вероятно ушел по своим делам или еще куда. В конце концов у Главы Визенгамота наверняка имелись свои проблемы, требующие обстоятельного разбора.

Проныра снял свое пальто, стряхивая с него снег. Недовольно заворковал Фоукс.

— Прости старина, — примирительно улыбнулся фениксу, который отодвинулся подальше от тающего снега. — Не хочу, чтобы меня Филч прикурил за «Грязь! Грязь плохой!».

Лансу показалось что мифическая птица рассмеялась в своем клекоте, но вряд ли она, вернее — он, понял бы эту незатейливую шутку. В конце концов весьма маловероятно, что Фоукс знаком с классикой кинематографа.

Проныра переоделся, погрел руки у камина а потом потрепал Фоукса. Тат закурлыкал, зажмурился а потом ткнул юношу клювом в руку.

— Сам виноват — мы тебя ждали на прошлом концерте, а ты не явился. Еще давай скажи, что уважительные причины были.

На этот раз Фоукс курлыкнул чуть извиняющееся, и даже, наверно, покраснел. Хотя он и так весь красный был.

— Ладно, пингвин, следующий будет в конце марта. Заглядывай на огонек.

Феникс расправил крылья, громогласно что-то проворковал и вспорхнул на свою жердочку. Надо было понимать — так он давал свое нерушимое обещание исправиться и больше не подводить честный люд.

Герберт сложил вещи в свободное отделение сумки и побрел на выход. Он спустился по винтовой лестнице, поприветствовал горгулью, которая куда-то спрятала корону, и побрел дальше. Судя по всему, сейчас как раз было время обеда

Ланс потянулся, хрустнув позвонками, поправил сумку, закинул руки за голову и поплелся вниз — в подземелья. Нужно было сложить в шкаф зимние вещи, посмотреть расписание и взять нужные учебники.

Геб подошел к лестницам, но те не стали чудить, видимо и они знали, что такое траур. Хотя, Ланс никогда не понимал этого слова. Смерть — это не то, из-за чего стоит убиваться и носить черное. Но. Быть может, так считали немногие, из-за этого по замку и висели черные ленты. Герберт этого не понимал и был уверен, что и профессор Флитвик тоже не понял бы. Наверное, он сейчас тяжко вздыхает и сетует что так и не научил многих тому, под каким углом смотреть на столь прозаичные вещи.

Проныра спустился на второй этаж и поплелся к переходу на нижние уровни. Уже отсюда он почувствовал, как из подземелий задул холодный, пронизывающий ветер. Может поэтому все слизеринцы такие бледные — что у них вечно сыро и холодно? Ланс, со своим все еще бронзовым загаром, выделялся на блеклом полотне однокурсников, как черная клякса на чистом пергаменте. Но ему нравилось такое выделение, быть не таким как все, зачастую определяло почти все действия юноши. Он терпеть не мог сравнений, относительности и похожести, но это скорее была обертка задушенных комплексов, что, по сути — не имеет значения.

Оставив за спиной блестящий, начищенный доспех, Проныра спустился по лестнице, но у самого её края вдруг замер. Он четко различил, как внизу, у порога ниши, два лба и один шнур прессуют какого-то мелкого, с барсучьим гербом на груди. Не сложно было догадаться что это Малфой, Креб и Гойл решили «пощекотать» какого-то первокурсника. Вообще Слабозадый и Ко были самыми отмороженным в замке, и многое сходило им с рук из-за влиятельного Слабозадого-Старшего и старины Сальновосого ублюдка. Ну уж не думали ли же вы, что Драко и два дуболома пресуют только Золотое Трио? Нет, все было куда как запущеннее.

Мелкий парнишка с растрепанными волосами и заляпанной мантией, втягивал в себя слезливые сопли, а его щеки блестели от самих слез. Малфой, покачивая палочкой, задвигал обычную гоповскую телегу, а его «бычки» ржали в голос, в строго отведенных для этого паузах. Проныра даже улыбнулся — все было так похоже на его родной район.

Ланс выдвинул палочку и невербально послал три петрификуса. Он ничуть не колебался, когда отправлял заклятья в спины. Было бы довольно глупо сражаться с подонками «по-грифиндорски». Если уж ты подонок, то не жди, что тебя позовут на помост, скорее тюкнут по кумполу и кинут в загашник.

Три одногрупника Ланса замерли в довольно затейливых и даже причудливых позах. Проныра же прошел сквозь них, подойдя к мелкому. Тот был ему даже ниже чем по грудь, хотя был всего на два, максимум три года младше.

— Спасибо, — прохлюпал парнишка. — Спасибо.

Геб замер, будто не понимая о чем его благодарят, а потом хлопнул себя по лбу.

— Оу, ты подумал, что я тебя спас? Пардон — это не так.

Мальчик поднял свои зареванные глаза и со страхом взглянул на герб Ланса.

— Не надо, — только и прошептал он.

Что было «не надо», Герьерт так и не понял.

— Слушай, шкед, вот что я спросить хотел... Какого лешего ты им сейчас в морду не дал?

— Мне страшно, — хаффлпафец ответил это таким тоном, будто это было не только объяснением, но и весомой причиной стоять и устраивать всемирный потоп.

— И что?

— Но... мне страшно!

Ланс вздохнул, потер переносицу и попытался успокоить свое раздражение. Он хлопнул паренька по плечу и вздернул указательный палец.

— Слушай и внимай мелкий, — тут Геб понял, что впервые в жизни не к нему обращаются «мелкий», а он к кому-то... — Дашь этим питушкам себя один раз пресануть — будут приходить всю твою жизнь. Не важно сколько тебе лет, как будешь ты силен и искусен, но всегда будешь бояться всякой падали. А это не вариант для настоящего парня!

Студент с барсучьего всю хлюпал и старательно утирал слезы, от чего его щеки стали красными, как помидоры.

— Не важно насколько ты слабее, не важно, как больно тебе будет — дашь отпор один раз, сможешь дать и в любой другой. И, что самое важное, любой другому шнуру, который захочет тебя на копье поставить.

— Я боюсь, — все гнул свою линию первокурсник.

— Как говорил профессор Флит... — тут Геб запнулся, потом его глаза расширились и он резко вскинув голову, гордо и с расстановкой произнес следующие слова. — Как говорил мой Учитель — «страх это не признак трусости, страх это повод для смелости»!

Зареванный мальчишка наконец поднял свои глаза и посмотрел на Ланса.

— Сейчас я уйду, чары спадут через пару минут. У тебя есть два варианта — убежать или сражаться. Выбор за тобой.

Проныра еще раз хлопнул юношу по плечу и затопал дальше, понимая, что этот мелкий инцидент принес новое знания и для него самого.

В замке было все так же холодно.

Вечер того же дня

В гостиной гриффиндора сегодня было неспокойно. Многие обсуждали смерть преподователя чар, но мало кто рассматривал его кончину, как конец жизненного пути отдельно взятого существа. Просто большинство обсуждало нового профессора, который придет на смену Флитвику. И конечно же примеряли короны декана Воронов на головы свободных от подобной ноши профессоров. В итоге все дружно решили, что новым деканом станет мадам Вектор.

Еще самые беспардонные и хамоватые вздумали выяснить у Геба какого было на похоронах, но их быстро заткнули старшие с факультета. Герберт же просто сидел у камина, пытаясь согреться. В этот раз ему не помогали ни плед, ни прижавшаяся к нему Изабель МакДугалл, которая уже порядком раздражала своим дутым флиртом, даже курить особо не хотелось. А пить больше нельзя, Ланс же не алкаш какой-нибудь. И так за ночь пол литра виски всосал, куда уж еще. Удивительно что его не крутит и что юноша не пьян. Но ведь говорят же что на выпивку еще и настроение влияет. Мол в некоторых кондициях, ты так и не дойдешь до нужной кондиции, пардон за столь плоский каламбур.

На коленях юноши лежал «Маленький принц». Вернее, не он сам, а книга. Она была старой, потрепанной, Ланс даже не знал сколько ей лет. Просто когда-то очень давно, он нашел её под собственной кроватью. А судя по форзацу, она принадлежала кому-то с инициалами «Т.М.Р». Слизеринец не знал, почему владелец оставил явно дорогую ему книгу в приюте, но надеялся, что с бывшим владельцем сейчас все хорошо. Может он уже вырвался из пут района и попивает текилу где-нибудь на солнечных островах. Конечно глупо было проектировать собственные мечты на неизвестного «Т.М.Р». Но так делают многие, да что там — почти все сироты.

Тут подошел Вуд, да и почти вся сборная по квиддичу. Даже странно, что одни из самых тесных связей были с противниками по спорту.

— Как ты Геб? — спросил капитан алых.

— Нормально, — пожал плечами Ланс.

Игроки переглянулись.

— Слушай, Геби, если что-то нужно...

— Народ, да все пистолетом, — перебил Проныра Кэти. — Серьезно. Все хорошо.

— Ладно, — вздохнул Джордж. — Но если что, ты не стесняйся — говори.

— Да, мы всегда поддержим, — поддакнул Фред.

— Спасибо. Честно — спасибо. Но все в норме.

И Ланс не врал. Смерть, это не то что могло вывести из равновесия Герберта Ланса. Но все же — кое что было. В гостиную влетела растрепанная, разгневанная Грейнджер и, пошарив по помещению глазами, решительно двинулась к Лансу. Она плечами растолкала стайки студентов и встала, грозно сверкая карими глазами, уперев руки в бока.

— Герберт Артур Ланс! — Проныра даже поперхнулся. Она еще и его второе имя откуда-то узнала. Мало того — сам Геб стал забывать о его наличии. — Что ты такого рассказал первокурснику с Хаффлпафа, что он из-за тебя в госпиталь попал?!

Теперь на юношу осуждающе посмотрели еще и местные старосты. Но Ланс лишь по-пиратски усмехнулся, вскочил на ноги и громко заявил.

— От щегол, от учудил. Красавец. Уважуха! А рассказал я ему то, чего не знаешь ни ты, ни твой Уизли, ни Поттер. Адьо народ, мне нужно медаль на грудь герою вешать!

Никто не успел ничего понять, как Проныра уже выбежал вон.

Несколько пролетов спустя

— Мадам Помфри, ну пустите переночевать, а то так есть хочется, что аж попить нечего!

Но целительница была непреклонна, а двери лазарета все еще были закрыты. Но чтобы проныра сдался, нужно было применить нечто более серьезное, нежели обычное игнорирование.

— Мадам Помфри, тут дышать темно и воздуха невидно!

И вновь тишина и лишь немой укор наглухо запертых дверей. Тогда Ланс, втянув воздух полной грудью, стал отчетливо отстукивать на дверях похоронный марш. «Бом-бом-бо-бом! Бом-бо-бом!» отбивал кулак слизеринца. Наконец раздался надсадный скрип петель и на горизонте показалась фигура колдомедика.

— Мистер Ланс, если вы не прекратите, я отправлю вас в Мунго, в отдел травм мозга.

— Локонс мне будет не рад.

— Это меня мало волнует, — фыркнула целительница.

— Ну мэм, мне всего на пару слов. Я мигом, вы даже рассердиться не успеете.

Ланс состроил свою молотильную мордашку, и та, подкрепленная очарованием шляпы, прошибла броню Помфри.

— У вас есть ровно одна минута, — вздохнула мадам, пропуская юношу внутрь.

Чтобы не происходило вокруг — лазарет не менялся. На койках лежали страдальцы, кто от чьей-то шутки, кто от неудачного эксперимента, а кто и нарушив правила безопасности на прикладных науках. Многие, с самыми смешными или отвратительными травмами, были огорожены ширамами. Ланс догадывался что ему нужен именно такой — огороженный. Юноша втянул воздух носом, разбирая в этой чуждой палитре, пропитанной вонью от мазей и лекарств, нужный ему запах. Наконец он почуял его — легкий оттенок страха, смешанный с хвоей и боярышником.

Ланс уверенно прошел к пятой койке, от которой еще почему-то потягивало гноем. Слизеринец твердым и быстрым движением откинул в сторону ширму.

— Ну здравствуй, барсук, — улыбнулся он.

Хаффлпафец представлял из себя жалкое зрелище. Все его лицо было в бинтах, пропитанных желтой, гнойной жидкостью. От него ощутимо разило вонью лекарственных мазей и зелий, да и вообще он представлял жалкое зрелище. Видно что побитый, «заклятый», и вообще — разбитый. Но вот глаза, о да, эти почти черные глаза блестели немым вызовом, готовностью хоть с бурей сразиться. Такому и сам черт не брат, и Снейп не страшен.

— О, здорова BigBro!

Ланс покачал головой, удивляясь когда он успел стать «BigBro».

— Вижу ты не убежал, — улыбнулся слизеринец.

Первокурсник сперва замотал головой, а потом захрипел, это движение явно доставило ему немало боли.

— Хочешь расскажу? — глаза паренька зажглись еще сильнее и, кажется, ему не нужно было согласие, так как он и сам начал свой рассказ. — Они в меня гнойниками, а я в них ватными. Потом бац, хрясь, я одного укусил, а тот что блонди, в ухо мне двинул, так я ему между ног вмазал, как сестра учила. А сестра у меня магл, чемпион среди юниоров по кикбоксингу! Это такой спорт, там и руками и ногами можно! Потом блонди вылетел, я со здоровяками смахнулся, они меня скрутили и давай накидывать лещей. Но я вывернулся, снова укусил и ослиные уши стал накидывать, в обоих попал! Но потом блонди меня чем-то оглушил и я уже ничего не помню, очнулся здесь. Мадам Помфри говорит, что я бестолочь и что поправлюсь только через неделю.

Ланс, слушая этот путанный, горячий рассказ, только сильнее растягивал свою пиратскую улыбку.

— Орел! — вынес он вердикт. — Ну как, больше не будешь стрематся всякой швали?

— Неа, — сверкнул глазами Хаффлпафец.

Ланс хотел что-то еще сказать, но тут раздался строгий возглас.

— Минута вышла!

Проныра поежился. Помфри могла и сама на койку отправить. Нужно было следовать букве уговора.

— Ну, герой, поправляйся, а мне надо идти, пока Большая Медведица не переломила мне что-нибудь.

Ланс вытянул вперед правый кулак. Сперва мальчишка не понял к чему это, а потом, с кряхтением, протянул свой кулак и приложил его к Гебовскому. Проныра кивнул и уже хотел задвинуть ширму, как услышал:

— Спасибо, BigBro.

Герберта словно пыльным мешком ударило. В голове вдруг закружились слова, звуки, ритмы, образы, и Проныра понял, что должен срочно взять в руки гитару.

— Не за что, Орел, — на автомате произнес он.

Ланс задвинул ширму и бросился мимо ошалевшей Помфри. Он стрелой промчался по коридорам, ветром взвился по застывшем лестницам, ураганом пронесся среди шуршавших гобеленов и блестящих доспехов. Он бежал так быстро, что портреты могли различить лишь яркую красную вспышку, приведения видели лишь огненную стрелу, а люди не видели и вовсе ничего.

Всего за пару мгновений, когда еще даже не успела дрогнуть секундная стрелка, Ланс, вспотевший, покрасневший, тяжело дышавший, оказался перед кабинетом своего Учителя. Он дрожащими, взмокшими руками нашарил в кармане ключ, со второго или даже третьего раза попал им в замочную скважину.

Щелчок и распахнулись двери. Геба обдало жаром этого места. Даже после ухода хозяина, здесь навсегда осталась весна с её горячими, страстными объятьями истомившейся по ласке любовницы. Герберт позволил этому ощущению захлестнуть себя с головой, позволил пожару проникнуть в каждый уголок, напитать каждую клеточку. А потом, захлопнув за спиной двери, он метнулся к гитаре.

Ланс буквально вырвал Малышку из цепких лап футляра. Он схватил со стала чистый лист пергамента и перо. Юноша обмакнул его в надколотую чернильницу и перо замелькало в его урках. Оно разбрасывало кляксы, оставляло помарки, но юный волшебник не обращал внимание на это. Он лишь видел образы, заключая их в словесную форму. Но не заковывая в кандалы, а лишь придавая направлении, давая возможность для свободного полета.

Вскоре образы сменились звуками, и Герберт записал и их. Он записал их все, ведь там были не только гитарные, а еще и другие, такие незнакомые, но столь же известные и любимые. Через какое-то время, когда замызганный пергамент обзывался строками слов и «шифром музыки», Ланс тронул струны гитары.

А вместе с пальцами, задрожали и губы — Герберт позволил образом покинуть его, выйдя через легких, потом выше — по трахеи, там через горло и наконец слететь с языка и губ. Алых, горячих губ будущего Короля Рока.

Ланс был готов петь от радости, но он и так пел, пел, а его музыка вновь обрела цельность. Но кроме того, она стала завершенной, очерченной, такой, какой юноша всегда мечтал её видеть. Герберт Ланс снова имел счастье играть, и теряться в игре не ища недостатков и огрехов. Быть может они — недостатки и огрехи и были, но сейчас это было не важно. Это никогда не было важно. Только звук, только миг, только слова, только полет.

Музыка закончилась и Ланс отдышался. Горло саднило и было сложно дышать. Но все же юноша улыбнулся и протолкнул:

— Спасибо, профессор, — произнес он «ритуальную фразу».

И, быть может почудилось, а может так оно и было, но юный волшебник услышал в отзвуках, доносящихся эхом от гитарных тонов, играющих на стенах, как некто в последний раз произнес «ритуальный ответ»:

— Не за что, Герберт. Абсолютно не за что.

(п.а. помним про печь :) )