Огни чужих кораблей (гет)

Валька рванула меня за плечо так резко, что я повалилась на неё и едва не стукнулась затылком о переборку. Тарелка с грушевым пюре — последняя сегодняшняя порция! — выскользнула у меня из пальцев, дзинькнула об пол, забрызгивая форменные брюки.

Трое рядовых и молодой старшина уже вовсю мутузили друг друга, и продуктовая витрина из сверхпрочного стекла сотрясалась под их ударами.

— Отставить! — гаркнула я. Ноль реакции: они меня, кажется и не слышали за русской и английской матерщиной. Валька на полном серьёзе дёрнулась их разнимать — теперь уже я еле стиснула её локоть.

— Покалечат ещё, идиоты — сама себе кости будешь сращивать?

Повернув руку, я вдавила кнопку связи на браслете:

— Наряд в столовую. Инцидент пятого уровня — бытовая драка.

Безопасников наших не зря муштруют: минуты не прошло, как перекрыли обе двери и растащили драчунов. Растрепанный сержант с лиловым синяком, расцветившим скулу, покорно обмяк в руках лейтенанта Вульфа, но его противник ещё рвался, размахивал руками, норовя засветить кому-нибудь в лицо.

— Игла-парализатор не нужна? — любезно спросила Валя у красавца Вульфа. Тот тяжело перевел дыхание:

— Сами справимся. Что здесь стряслось, кто-нибудь видел?

— Мы обед себе накладывали, — я с досадой опустила взгляд на тарелку, исчезающую в пасти робота-утилизатора. — Собрались идти к столику, и тут кулак рядового Шульженко чуть не угодил мне в лоб.

— Ребята спорили о чём-то, — подала голос тоненькая девочка из исследовательской лаборатории — Браун, кажется. — Я вот тут сидела за столиком, с краю. Шульженко со Стивенсоном сначала тихо разговаривали, а потом Стивенсон сказал что-то про восточную свинью, и они начали кричать.

Сержант Стивенсон угрюмо мотнул лобастой головой:

— Он первый начал до меня докапываться. Мать мою обозвал.

— Тебе просто не надо было лезть без очереди, — буркнул рыжеволосый парень, потирая разорванный рукав водолазки. Вульф повернулся к нему:

— А ваша как фамилия, рядовой?

— Ковалевский, — процедил он. Браун шагнула вперед, и тугой хвостик вздрогнул у неё за плечами:

— Этот и начал драку. Он толкнул сержанта.

— Врёшь!..

— Тихо, — осадил буяна Вульф. — К трём суткам гауптпалубы ещё пять схлопочешь. А ты чего отмалчиваешься? — он повернулся к бледному веснушчатому солдату, облизывающему разбитую губу.

— А шего я? — прошамкал он. — Я слушайно… Больше не буду, шесно.

Лейтенант махнул напарникам:

— Отведите их на гауптпалубу, включите силовое поле и пришлите дежурную медсестру. Мне надо рапорт составить.

Вот и посидели, вот и пообедали. Уже можно откладывать все дела и придумывать причину, по которой психолог Зайцева не справляется со своими обязанностями — поддержанием боевого духа и командного единства на корабле.

— Чего скисла? — Валя наклонилась ко мне. — Уж привыкнуть пора, у нас месяца без скандала не проходит.

— Скажи мне, кому в Генеральном штабе пришла в голове гениальная идея устроить обмен кадрами между Западным и Восточным сектором, — устало выдохнула я, проводя по ткани влажной очистительной губкой. — Я б его выкинула в шлюз без скафандра.

— Они всё хотят нас помирить, — хихикнула подруга. — Сварили сиропчик пропаганды и сами же в неё поверили.

— Думаешь, поверили? Западники после травли со стороны наших возвращаются в свой сектор и рассказывают, какие мы сволочи. А наши то же самое говорят после службы на их звездолётах.

— И всё тихо-чинно катится к Третьей Мировой, — Валя опустилась на стул, забросила ногу на ногу. — Слушай, может, ты булочку возьмёшь, раз уж пюре кончилось?

Я пожала плечами:

— Не знаю… А с чем они?

— С маком, с мясом, — она перегнулась к витрине, — с яблочным повидлом.

— Дай мне с повидлом, что ли.

Валя протянула мне тёплый сверток, обмотанный шуршащей фольгой.

— Ты, между прочим, так и не договорила про лар-лассов. Неужели они правда такие же, как на картинках?

— Выглядят, честно говоря, более внушительно. Приходится подбородок задирать, если с ними вблизи разговариваешь.

— Подобраться бы к ним, — мечтательно вздохнула она. — Это ж такую докторскую можно забабахать!

— А ты уверена, что лар-лассы захотят участвовать в твоих исследованиях?

— Уж я их уломаю.

Заправив под ободок волнистую чёрную прядь, она улыбнулась:

— Ещё не родился тот мужчина, к которому я не нашла бы подход.

— Мы говорим об инопланетянах, — вздохнула я. — Откуда тебе знать, могут ли они вообще считать нас привлекательными?

Валя подмигнула мне:

— А это уже по твоей части. Кажется, твоя последняя статья в «Думах Галактики» была именно о закономерностях возникновения симпатии?

Ответить я не успела: на браслете загорелся золотистый огонёк.

— Сам вызывает, — я поднялась. — Доклад Вульфа, наверное, прочёл.

Поспешно сунув в рот остатки булки и заглотив побольше компота, я обняла Вальку и пошла к выходу, на расправу.

Алексей Игнатьевич, капитан наш, очень не любит опущенных плеч и потупленных взглядов. Про слёзы я и не говорю. «Раз вы такие нежные, дома сидите и читайте романчики о звёздных рыцарях», — это наши девчонки слышали от него не раз.

Поэтому на пороге его каюты я постаралась развернуть лопатки и отрапортовать бодрым голосом:

— Товарищ капитан первого ранга, старший лейтенант Зайцева по вашему приказанию…

— Садись, — он похлопал ладонью по креслу рядом со своим. — Тут поговорить с тобой хотят по приоритетному каналу.

В горле у меня что-то трепыхнулось, я опустилась за монитор связи, устроила руки на подлокотниках.

Из-за экрана на меня смотрело невозмутимое лицо лар-лассийского военачальника Нардалла.

— Приветствую вас, эрхеи Зайцева.

Прежде, чем я успела припомнить нужные слова, он поднял широкую длиннопалую ладонь:

— Предлагаю вести диалог на русском или английском, как вам удобнее. У меня хорошая память и он-лайн переводчик с солидным словарным запасом. Так мы потратим меньше времени.

— Не возражаю, эрхес Нардалл, — произнесла я.

А в Академии-то все хвалили моё произношение, мою грамматику… Может, дело не во мне — он просто хочет оказать нам любезность?

— Я оставлю вас, если нужно, — Михайлов приподнялся, но Нардалл чуть склонил голову на бок:

— Вопрос, который я намерен поднять, касается и вас, капитан. Эрхеи Зайцева, вы, быть может, помните слова служителя Орли о вашем происхождении?

Я нахмурилась:

— Кажется, что-то про четвёртую дочь…

— Дочь Четверых, — уголки сухих губ чуть приподнялись. — Вы понимаете, что это значит? Он принял вас за героиню наших древних легенд, которую прославляют в храмах и рисуют на священных полотнах. Молва разносится быстро, эрхеи Зайцева. Если народ Лар-Ласса и впрямь сочтёт вас той, кого он ждал веками, это сулит нам всем немало осложнений.

— Мне казалось, ваш уже народ не верит в сказки, — заметила я.

Нардалл коротко, резко рассмеялся, обнажив ряд острых белых зубов. Первый раз в жизни я слышала смех инопланетянина.

— Не знаю, как на Земле, а наше общество отличается неоднородной структурой. Есть военная элита, есть мыслители — учёные и служители Света. А есть массы, которая не знают, куда им идти, и покорно движутся по орбите. Они поверят во что угодно, если им посулить вкусную еду и головизор последней модели.

— Что ж, я так понимаю, вы предлагаете мне выступить с публичным заявлением и объявить жителям Лар-Ласса, что я самая обычная женщина с Земли? Не возражаю. Скажите только, как это лучше осуществить.

Нардалл сложил пальцы в замок на столешнице, мягко подсвеченной синими лампочками.

— Есть более надёжный вариант. На ваш корабль «Королёв» прибудет Верховный служитель и после беседы с вами удостоверит: вы не Дочь Четверых.

Я провела ребром ладони по волосам:

— Как всё сложно-то… Этот Верховный служитель — он кто-то вроде нашего Патриарха или Папы?

Нардалл озадаченно нахмурился, и капитан наклонился к экрану:

— Это главы религиозных течений Земли.

— Пожалуй, аналогия вполне уместна. К сожалению, наука у нас ещё не шагнула так далеко, чтобы объяснять некоторые физические явления. Вот и хватаются многие за веру, как за запасной парашют.

— На сколько нас задержит визит Верховного служителя? — капитан озабоченно покосился на планшет с календарём. — Согласно распоряжению Генерального штаба, через трое суток мы должны быть на Байконуре.

— Если вы дадите согласие, его шаттл сможет провести стыковку с вами через… — он поднял глаза к потолку, — через сто девяносто минут. Сколько времени ему понадобится для беседы с эрхеи Зайцевой, сказать не берусь: он буквоед ещё тот. Но, если что, я смогу на него нажать, чтобы не затягивал сильно.

Капитан повернулся ко мне, и я пожала плечами.

— Надо так надо. Хотя я, честно говоря, не понимаю, чего вы опасаетесь, эрхес Нардалл.

Он усмехнулся уголком рта:

— Вы просто никогда не были на Лар-Лассе.

Рядовых, сержантов и старшин собрали в конференц-зале — я сама проверила списки. Не было только тех, чья смена ещё не закончилась, и двух бедолаг, которые мучились в здравпункте вместе с послом.

— Сядьте, пожалуйста, на первый ряд, сержант Стивенсон. И вы, рядовой Шульженко, двигайтесь, не прячьтесь за спинами ребят, — я махнула рукой. — Как думаете, зачем я вас всех попросила прийти сюда?

Желтоволосый ван Харменс пожал плечами:

— Наверное, капитан сказал, что вы давненько пропагандой не занимались.

— Пропесочивать нас будете, чего уж там, — процедил Шульженко. Ковалевский, его подельник, весело закивал:

— Мы готовы проявить сознательность, Мария Сергеевна. Об одном прошу: не растекайтесь мыслью по древу. На гауптпалубе через полчаса кормёжка.

— Мыслью по древу, говоришь? — я оперлась поясницей о стол, накрыла ладонями гладкий пластик. — Что ж, не буду. Я хочу только поздравить вас: вы сделали первый шаг к рабству у лар-лассов.

По рядам пробежал недоуменный гул, парни переглянулись.

— Чему вы удивляетесь? Вчера мы действительно подписали договор о сотрудничестве, договорились обменяться посольствами. И что с того? Неужели вы не видите, что они присматриваются к нам? Насколько развитая цивилизация? Сколько сил потребуется, чтобы поставить её на колени?

В горле у меня запершило, и я откашлялась в кулак.

— Очень скоро наши соседи разберутся, что к чему: есть Запад и есть Восток. Два сектора, которые не доверяют друг другу, которые друг друга практически ненавидят. Попадёт сержант Стивенсон в беду — разве рядовой Ковалевский вступится за него? Они не дураки, эти лар-лассы. Им даже стравливать нас не надо, мы сами друг другу глотку перегрызём.

Ребята мои молчали. Кто-то глядел хмуро, исподлобья, кто-то пожимал плечами, кое-кто одобрительно кивал.

— Я хочу извиниться, — Шульженко медленно поднялся. — Больше я не буду нарушать дисциплину, товарищ старший лейтенант.

Что ж, хоть его проняло.

— Хорошо. Надеюсь, ты выполнишь своё обещание. Ребята, — я подошла ближе, — понимаю, многим сейчас нелегко. Но постарайтесь всё-таки относить друг к другу чуточку терпимей. Вы ведь из Западного сектора прилетели для того, чтобы опыт полезный получить, а не драться стенка на стенку со старожилами корабля. А вы, как хозяева, должны проявить дружелюбие.

Молчат. Ну как эти медные лбы прошибёшь?

— Я вам ещё раз повторяю: не мы придумали программу обмена, но в наших силах хотя бы не устраивать друг другу ад.

Ладно. Что толку распинаться перед ними — всё равно годы идеологической обработки за полчаса не выветришь из головы. Тем более, мне ещё встречать лар-лассийского духовного светоча. Ох, и посмеётся он, наверное, когда увидит, кого ему подсунули вместо богини…

— Все свободны.

В парадном кителе с блестящими пуговицами, с золотистым кантом по рукаву я невольно чувствовала себя уверенней. Ну, прилетит этот умник, ну, посмотрит на меня. Вряд ли это страшнее, чем приём у адмирала Колотова или чем распределение по кораблям. Помню, как я тряслась тогда: за пару дней до собрания прошёл слух, будто всех, у кого балл за физическую подготовку ниже семидесяти, назначат на грузовые и сельскохозяйственные корабли. Мне с моими пятьюдесятью тремя было о чём задуматься: всю жизнь возить удобрения с Кадма-VI на Марс — это как-то не предел мечтаний для кадета, получающего диплом.

Капитан Михайлов, тоже затянутый в парадную форму, смотрел на меня пристально и серьёзно. Я улыбнулась в ответ: не подведу я вас, Алексей Игнатьевич. Не подведу.

За железными дверями послышался шорох выходящего воздуха: пошла декомпрессия. Я сцепила ладони за спиной, переступила с ноги на ногу.

— Ты его особенно не торопи, — тихо сказал Михайлов. — Если будем опаздывать, я сам свяжусь с Генштабом.

— Хорошо, товарищ капитан первого ранга.

Тяжёлые створки дверей наконец поехали в стороны, и, осторожно придерживая полы пышного золотистого одеяния, через порог переступил лар-ласс.

Мало он был похож на своих соплеменников, с которыми мне уже случилось познакомиться: хрупкий, тонкокостный, всего на полголовы выше меня. Кожу на щеках и на лбу бугрили морщины, а волосы, заплетенные в три толстые косы, отливали фиолетовым.

— Добро пожаловать на борт, Высокий служитель Наамо, — капитан шагнул вперёд, вытянул руку в приветственном жесте.

— Я рад познакомиться с вами, Алексей Игнатьевич, Мария Сергеевна, — мягким, глубоким голосом произнёс гость. — Вы позволите мне называть вас по личному имени и имени отца? Я не очень люблю воинские звания: по-моему, они только отвлекают от главного.

— Как вам удобнее. Эрхес Нардалл сообщил нам, что вы хотите поговорить с Марией Сергеевной, — Михайлов взглянул на меня. — Я предоставлю вам для беседы комнату отдыха.

Светлые серо-желтоватые глаза остановились на моём лице.

— Благодарю вас.

— Возможно, вы хотели бы сначала отдохнуть, пообедать? — осведомилась я. — Мы можем…

Лар-ласс улыбнулся:

— Я не отказался бы от разговора за чашечкой мятного чая. Говорят, этот земной напиток изумителен на вкус.

— Вам принесут чай, — кивнул капитан. — Если понадобится ещё что-то, скажите Марии Сергеевне.

— Я вот о чём хотел бы спросить вас, Мария Сергеевна: вам известно что-нибудь о нашей вере?

— В общем-то, нет, — протянула я. — Только то, что на Лар-Лассе чтят некую Дочь Четверых — и за неё почему-то приняли меня.

Служитель Наамо задумчиво наклонил голову к плечу, сделал ещё пару мелких глотков. Пластмассовая чашка, на вид неотличимая от фарфора, с негромким стуком опустилась на поднос.

— А ведь на Земле, без сомнения, проводили астрономические наблюдения за Лар-Лассом.

Вытащив откуда-то из складок своей хламиды планшет, Наамо вывел на экран звёздную карту.

— Вы видите, это наша планета. А вот — звёзды: Гелла, Амаро, Силата и Кардами, — жилистые пальцы ловко описали круг. — Лар-Ласс находится практически посредине — таким образом, у него не одно Солнце, как у Земли, а четыре.

Я наклонилась ближе, убирая волосы со лба.

— Он попеременно попадает в сферу притяжения каждого из них. С незапамятных времён наши предки верили, что Четверо дарят жизнь нашей планете и хранят её от бед. Впоследствии, разумеется, науки о небесных светилах развивались и развивались, мы стали путешествовать по космическому пространству… Знаете, что интересно? — в светлых глазах блеснули лукавые искорки. — До сих пор сотни учёных и военных пытаются доказать, что существование Четверых — лишь легенда, а наши Солнца — просто небесные тела, у которых нет ни чувств, ни разума. Пока это никому не удалось.

— Трудно доказать что-то верующему, — негромко заметила я.

— Пожалуй. Тем более, за последнюю четверть многие пришли к вере, как к последнему прибежищу среди тревог.

Протянув руку, он не спеша вывел на карте замысловатый цветок из четырёх лепестков, сходящихся на планете.

— Вот так выглядит орбита Лар-Ласса. Раньше солнечные циклы были равномерными и плавно переходили один в другой: Зелёный — Амаро, Красный — Гелла, Синий — Силата и Белый — Кардами. Подолгу не менялась погода, у нас было время подготовиться. Но сейчас… сейчас нам нелегко. За засухой следует наводнение, за наводнением — жестокий мороз. Четверо гневаются на нас.

Проблемы с климатом, вон оно что… Но причём же здесь я?

— В Книге Четверых сказано: вслед за гневом светил придёт день, когда вражда в сердцах лар-лассов испепелит небо и землю. Лишь Дочь Четверых способна принести мир космосу и планете, пока не стало слишком поздно. Тиан Каарро, первый Высокий служитель, записи которого дошли до нас, рассказывает, как узнать её.

Подняв глаза от экрана, Наамо негромко произнёс:

— В волосах её — алая медь, и лицо ало, как рассвет Геллы. Силата поделилась с её глазами своей синевой. Юность Амаро в её улыбке, и чисты её помыслы, как свет Кардами. Воин она, но с миром явится, немая птица принесёт её. Чужая нам, она станет нашей и скрепит свою кровь с кровью Лар-Ласса.

Я потрясла головой, пытаясь не рассмеяться.

— Ну, вы же видите, что это не я. Я даже под пророчество не подхожу: у меня волосы крашеные.

— Что значит — крашеные? — глаза Наамо изумлённо расширились.

Я запустила пятерню в пряди на затылке:

— Это не мой природный оттенок, у людей вообще такого не встречается. Мы берём специальный химический состав и покрываем им волосы, чтобы они приобрели тот цвет, который нам нужен.

Наамо огорчённо коснулся ладонью щеки:

— И так принято на Земле? Я не знал. На Лар-Лассе именно волосы — главное выражение внутренней сущности человека. Их цвет пытаются изменить лишь те, кто совершил преступление или как-то иначе опозорил себя.

Наверное, мне не слишком хорошо удалось скрыть досаду, потому что он поднял ладонь в извиняющемся жесте:

— Я ни в коей мере не хотел оскорбить обычаи вашей планеты, Мария Сергеевна. Прошу прощения, если выразился неловко.

— Ничего страшного, — я бодро улыбнулась. — Выходит, я точно не та, кого вы ищете, раз так варварски нарушаю ваши традиции.

Наамо снова наклонил голову к плечу. Похоже, у лар-лассов это жест отрицания.

— Каждый служитель толкует старинные песни по-своему. Мне вот думается, что традиции — лишь тропинки, которые ведут нас к желанной цели. Тропинок этих может быть много.

С сожалением отставив опустевшую чашку, он придвинулся чуть ближе ко мне.

— Мне хотелось бы узнать о вас больше, Мария Сергеевна. Вы не поделитесь со мной воспоминаниями?

— Да пожалуйста, — я повела плечом. — Спрашивайте. Или мне лучше загрузить всё на флэшку?

— В виде картинок? — Наамо улыбнулся. — Я слышал об этой технологии. Но предпочтительнее было бы войти в частичное погружение — если, конечно, вы позволите.

А почему нет, собственно? Я о подобном раньше только читала. Вдруг сама научусь чему-нибудь полезному для работы с клиентами?

— Давайте, — я откинулась на спинку кресла и на всякий случай прикрыла глаза.

Что-то тихонько зашуршало, тень заслонила от меня абажур. Тёплый, шершавый висок лар-ласса коснулся моего виска, и ото лба к переносице щекотно побежали искорки.