На страницах пыльных книг (гет)

Анна выдохнула, помахала вслед удаляющейся сквозь стену дождя Элион. Ее платье для завтрашней вечеринки было почти готово, осталось кое-где подшить и кое-что подправить, а раз уж на улице был такой дождь, у нее наверняка было полно времени. Едва ли кто-нибудь заявится в книжный в такую ужасную погоду, так что все оставшееся время Анна была предоставлена себе и платью. Рик скрылся сразу после ухода Элион, так что Анне не с кем было даже поговорить и приходилось озвучивать мысли вслух, только чтобы не зацикливаться на мерном стуке дождевых капель по стеклу.

Дождь будто и не думал прекращаться, лил и лил без остановки, скрывал дома и дороги сплошной сизой стеной, стекал по асфальту и стеклам и впитывался в черную от влаги землю. Анне никогда не нравился дождь, он приводил мысли в беспорядок, путал и смущал, постоянным грохотом глушил чужие голоса. Да, голоса дождь заглушал превосходно. Пожалуй, сегодня был первый раз, когда грохочущий по крышам и стеклам дождь Анне нравился. Чужие мысли, словно шепчущее в голове радио, то исчезали, то снова возвращались, иногда она, казалось, слышала нечто далекое, тихую и красивую песню, но она обрывалась, стоило Анне чуточку прислушаться. Ее место занимали суетливые, смешанные и беспорядочные людские мысли, проносящиеся одна за другой искорки восприятия. Анна не всегда могла определить, чей поток сознания она слышит сейчас, и не всегда могла определить, где в этом бесконечном потоке скрывались ее собственные раздумья.

Колокольчик над дверью звякнул неприятно и будто натужно, и тихое, надломленное эхо расползлось между книг. Анна вздрогнула, вскинула голову и встретилась с приторным взглядом. Дверь за спиной гостьи захлопнулась, колокольчик снова звякнул и затих.

— Мы закрыты, — поспешно пискнула Анна, прячась за манекеном.

О, вошедшая в магазин женщина была ей знакома. Даже слишком, учитывая, что Анна предпочла бы никогда не встречаться с ней вовсе. У нее были темные густые волосы, извечно приветливое выражение лица и полностью несовместимый с Анной характер. Она взмахнула зонтом, отчего капли воды разлетелись по стоящим у входа коробкам, повесила его на дверную ручку и тряхнула волосами.

— Юлиан-на! — женщина выделила еще одну, лишнюю «н», растянула губы в улыбке и раскрыла руки будто бы для объятий. — Какая приятная неожиданная встреча!

О, Анна знала эту женщину лучше, чем когда-либо хотела знать. Это была профессор Джулианна Нокер, декан ее факультета в университете, и именно благодаря ей последние воспоминания Анны об этом месте были не самыми приятными. Если не сказать самыми неприятными.

— Профессор Нокер! — Анна натянула на лицо вежливую улыбку и даже не подумала поправлять бывшую преподавательницу. — И правда неожиданно. Что заставило вас выйти на улицу в такую погоду?

Анна не поправляла Джулианну Нокер с тех самых пор, как та стала деканом, и их мимолетное знакомство как преподавателя и студента переросло в постоянные бессмысленные встречи, извечно заканчивающиеся для Фишер едва ли не нервным срывом. Анна наплевала на свое имя, на спрятанные за ласковыми словами грубости, абстрагировалась насколько это возможно и только вежливо кивала и односложно отвечала на вопросы до самого своего выпуска. И она уж никак не ожидала, что встретит эту женщину здесь, в месте, ставшем отдушиной и оплотом тишины и спокойствия. Анна искренне считала, что именно Джулианна Нокер, а никакая не недавняя скандальная покупательница, была самым настоящим, всамделишным вампиром несмотря даже на то, что большинство студентов, за исключением разве что самой Анны и еще парочки несчастных, искренне любили и восхищались деканом.

— Ох, ну что ты, — профессор Нокер встряхнула руками и рассмеялась, — я не добежала до дома всего полквартала, пришлось спрятаться в первом попавшемся магазинчике. Дождь начался такой, что пальцев вытянутой руки не видно. Какое счастье, что ты тоже оказалась здесь, теперь мы можем поговорить, а не сидеть в одиночестве.

Анна мысленно застонала, покосилась на чуточку недоделанное платье, перевела взгляд на застилающую все стену дождя. Не было видно ничего, даже фонарный столб, стоящий у самого окна на перекрестке, и тот терялся в сизой, заволакивающей пеленой мгле. Не было видно не переда, ни зада, ни верха, ни низа, все будто слилось в одну бесконечно шелестящую кучу, и магазин с Анной внутри остался единственным сухим островком. Какая жалость, что кроме Анны в спасительное ничто успел проникнуть незваный гость.

Голова болела. Анна не могла различить какой-то конкретный голос, вместо этого будто слышала отражение бушующего ливня в своей голове. Бесконечный шум звенел в ушах, нечто будто бы тихо напевало, тянуло ноту за нотой, и Анна никак не могла разобрать ни единого слова. Ей хотелось выйти наружу, подставить лицо теплым дождевым каплям, смыть с себя все на свете и остаться стоять посреди бесконечно текущего океана. Но напротив нее что-то рассказывала профессор Джулианна Нокер, а Анна никак не могла оставить ее одну в магазине.

— Дивное местечко, — продолжала профессор Нокер, — так ты здесь работаешь, Юлиан-на? Правда, очень милое.

Анна поморщилась, стиснула пальцами виски. Вспомнила окончание вчерашнего вечера, когда Гидеон просто расхохотался и потянул ее за собой, а она не смогла пройти, врезалась в книги со всего размаху, так что теперь на ее голове вовсю цвела крупная шишка. Вспомнила, как закрывала магазин, как в полном раздрае брела домой, как отвечала на вопросы матери, будто повторяла заученные для экзамена формулы. Анна помнила нескончаемый шум в голове, мерцающие перед глазами картинки вернувшихся видений. Анна помнила, как тянулась к маленькому огоньку, прежде чем наступила тьма.

— Да это, — Анна тряхнула волосами, облизала пересохшие губы, — временная подработка. Что-то вроде того.

Джулианна Нокер снова рассмеялась, хлопнула в ладоши, поправила собранные в низкий хвост волосы. Анна вздрогнула от громкого звука, тряхнула головой и едва не упала. Пол под ногами покосился и поплыл, она едва успела схватиться за стол, смахивая с него несколько стопок книг. Грохот и шелест страниц наполнили помещение, воздух закружился, взвился ураганом, хлопнул по лбу. Это профессор Нокер приложила к ее лбу холодную ладонь, похлопала по щеке. Анна не видела ее, мир перед глазами расплывался, смазывался и схлопывался, будто одна черная точка становилась целой вселенной, окрашивалась в белый и вспыхивала, опадая на плечи неподъемным грузом. Джулианна Нокер продолжала говорить что-то ей на ухо, но Юлианы Фишер здесь уже не было. Перед ней сияла белоснежная пустота.

— О, моя дорогая, — проговорил мелодичный, будто бы смутно знакомый голос, — нет ничего более постоянного, чем временное.

* * *

Гидеон вел принцессу темными коридорами и узкими лестницами, периодически оглядывался, чтобы не потерять девчонку из виду, и размахивал впереди себя факелом. Магическое пламя взвивалось под самый потолок, преграждало путь и коптило черным ядовитым дымом, Элион молчала с самого их перемещения, а коридоры, ведущие из библиотеки в покои, никак не желали заканчиваться. Принцесса перебирала пальцами рваные рукава платья, то и дело поправляла сползающий на глаза пушистый венок, нервно оглядывалась и вздрагивала от каждого шороха. Гидеон чувствовал, что магическое опьянение сошло на нет, и к ней возвращается здравый рассудок, чувствовал, как накатывает на нее волнами паника, разворачивался и не мог ничего сказать. Они шли по темному коридору, рыжее пламя плясало и будто смеялось, оставляло жуткие тени на стенах и тянулось к пальцам.

Пусть время на Земле и Меридиане шло по-разному, одновременно с этим оно совпадало, так что здесь сейчас тоже совсем недавно перевалило за полночь. Гидеон никогда не мог этого объяснить или даже просто понять, но время в этих мирах сплеталось и разделялось, как набегающие на песок волны, играло и бурлило, будто это было одно и то же и вместе с тем совершенно другое время. Возможно отгороженные друг от друга рвущейся по швам завесой миры хаотично соприкасались в разные моменты своей истории, так что завтра могло случиться глубокое прошлое, а вчера — далекое будущее. Но вместе с тем миры существовали параллельно, были почти близнецами и зависели друг от друга, так что в дырах завесы можно было найти более-менее точные порталы. Миледи когда-то объясняла ему, что чем сильнее истончается завеса, тем больше два мира соприкасаются, синхронизируются друг с другом. Завеса одновременно отрезала Землю от Меридиана и создавала дыры-порталы между ними, и никто доподлинно не мог знать, что будет, когда чары окончательно рассеются.

Когда Гидеон оглянулся в очередной раз, Элион за спиной не было. Он громко выругался, махнул взметнувшим пламя факелом, освещая путь позади, и тьма разбежалась, попряталась по углам перепуганными паучками, вот только во тьме никого не было. Гидеон прошел несколько шагов назад, остановился, сделал глубокий вдох; огонь мазнул низкий потолок, затрещал и зашипел, плюнул искрами и погас. Тьма хлынула обратно, навалилась ощутимо, едва не сбила с ног, и только теперь Гидеон почувствовал, что что-то не так. Из коридора, оттуда, где они проходили несколько минут назад, тянуло холодом. Гидеон услышал приглушенное шипение, звонкие шаги и шелестящий шепот, и мурашки пробежали по его спине.

Она появилась из темноты зеленоватым пятном, и Гидеон даже на мгновение спутал ее со старшей сестрой. Элион смотрела на него укоризненно, щурилась, в ладонях держала крохотную бело-зеленую змейку и шагала пружинистыми шагами, так что звон сапог эхом отражался от стен.

— Ты меня потерял, — укоризненно протянула Элион, — как можно потерять королеву?

Она снова была такая, пьяная от хлынувшей сквозь нее магической энергии, завораживающе яркая. Гидеон невольно попятился, усилием воли заставил себя остановиться, низко поклонился, прижимая ладонь к груди. Змейка на руках принцессы зашипела, показала красный язычок и отвернулась, ткнувшись мордочкой ей в ладонь.

— Это вовсе не Рик, — фыркнула Элион, проходя вперед, — но он показывает мне, куда идти.

Она была вовсе не такая, как в их первую встречу, и Гидеону это отчего-то не нравилось. Даже не потому что любое опьянение есть опьянение, просто вот такая она казалась высокой и холодной, совсем чужой и слишком сильной, чтобы он мог что-то для нее сделать. Сейчас она как нельзя больше походила на Фобос, но даже та никогда в самом деле не была такой уж возвышенной и недоступной.

— Ну же, идем, — пропела Элион, и Гидеону вдруг почудилось, что кто-то копается в его мозгу.

Он снова низко поклонился ей в спину и поспешил следом. Погасшее пламя оставило после себя запах гари и пепла, темнота лизала ступни и пальцы, но принцессе как будто было все равно, она стремительно шла вперед, почти летела над полом, прислушивалась к тихому шипению змейки и переливчато смеялась. Гидеон шел следом, в голове его шумело все сильнее, ноги едва отрывались от пола, а тьма впереди, казалось, окутывала, точно холодное шелковое одеяло. Серые камни все не кончались, переходы перетекали один в другой, лестницы ткались из воздуха и исчезали в темных провалах. Гидеон вздрогнул, когда пепельно-зеленое пятно перед ним остановилось, едва не врезался в него, прикрыл глаза, заслышав мелодичный голос, но не разобрал слов.

Что-то будто толкнуло его в грудь, в глазах сверкнуло, и смазанная картина прояснилась. Он стоял на пороге кабинета миледи, хлопал глазами под насмешливым взглядом Седрика. Принцесса Элион рассеянно улыбалась, глядя в пустоту и все еще не выпуская из рук змейку, а сама миледи укоризненно качала головой.

— Похоже, временная блокировка магической силы побуждает ее последующий скачок, — миледи потерла переносицу, поджала губы и махнула ему рукой, — иди, у тебя еще есть работа.

Гидеон подался вперед, столкнулся с колючим льдистым взглядом, поклонился. Кажется, сегодня он кланялся больше, чем за всю свою прожитую не слишком длинную жизнь. Элион выглядела потерянной, кивнула ему едва заметно, махнула рукой. В ее глазах больше не было того освещающего путь блеска, но и страха теперь тоже не было. Она выглядела слегка запутавшейся, но гордой и уверенной, и Гидеон улыбнулся ей, подмигнул и послушно вышел, не вздрогнув от захлопнувшейся за спиной двери.

* * *

Фобос потерла переносицу, вздохнула, опустила ладони на стол. Она устала, устала больше, чем когда-либо, голова упрямо тянула тело вниз, глаза предательски слипались, пальцы почти не слушались и то и дело цеплялись за широкие рукава. Было холодно, отвратительно морозно и сыро, она куталась в толстый, ни капельки не греющий платок, растирала холодные пальцы и, казалось, выдыхала бледные клубы рассеивающегося пара. Клубившаяся у ног Гидеона тень всколыхнулась, метнулась к захлопнувшейся двери и шлепнулась чернильной лужицей. Фобос топнула каблуком.

— Простите, — Элион втянула голову в плечи, спрятала ладони в рукавах, — мне внезапно стало страшно, а он еще и странно оглядывался на меня постоянно. Я случайно отстала, задумавшись, а потом…

Она с интересом наблюдала за скачущей тенью, за скрывшимся прочь Гидеоном, оглядывала обстановку и постоянно поправляла сползающий на лоб венок. Маленькая змейка, которую она все вертела в руках, юркнула девочке на плечо, расслабилась, будто растеклась неопределенным пятном и стала вдруг пушистым зверьком. Фобос фыркнула, откинулась на спинку кресла и опустила веки.

— Ты вытянула из него магию, — слова прокатывались в горле тяжело, вырывались шипением и вздохами, — не смертельно, но довольно неприятно.

Элион съежилась еще больше, и Фобос бы рассмеялась из-за ее забавного вида, но смех вылетел из глотки хрипом и кашлем, разлетелся в воздухе рваным дыханием. Седрик покосился на нее, но промолчал, Элион вздрогнула, прижала соскочившего с плеча зверька к груди и неловко улыбнулась. В глазах ее плескались недоумение, беспокойство и растерянность, и Фобос лишь махнула рукой на ее вопрос, все ли в порядке.

— Уже давно ночь, — она взглянула на плещущуюся за окном темноту, — тебе нужно отдохнуть. Седрик.

— Да, госпожа, — Седрик склонил голову, сверкнул глазами, аккуратно коснулся спины Элион, — идемте, Ваше Высочество.

Когда они ушли, Фобос вздохнула, тяжело поднялась. Тьма за окном клубилась и пушилась, была ощутимо телесной. Тьма, придавленная каблуком и бьющаяся в дверь, походила на отголосок чьей-то расплывшейся тени, расползалась в стороны шипами-отростками и резко сжималась, становилась не больше пшеничного зернышка. Фобос присела перед ней на корточки, осторожно коснулась кончиком пальца. Тьма оказалась холодной и вязкой, оставила на коже липкий серый след и вспучилась, стремительно перетекла к окну, прилипла к стеклу и будто бы просочилась насквозь. Фобос выругалась хрипло, плотнее закуталась в платок и послала вслед исчезнувшей тени яркую вспышку. Вспышка разбилась о стекло, разлетелась слепящими глаза искрами и погасла.

В коридорах было темно и безлюдно, сквозняк холодом обдавал шею и лодыжки, от камней тянуло сыростью и кое-где затхлостью. Замок приходил в упадок, чары, наложенные на него столетия назад, постепенно рассеивались. В отсутствие королевы и Света Меридиан слабел, поддавался неустанному напору тьмы и трещал по швам, так и норовя рассыпаться пылью. Меридиан стремительно угасал, тянулся к изначальному облику пустынной планеты и все больше покрывался пособниками тьмы — злостью, завистью, алчностью и другими не менее естественными для людей чувствами.

Отскакивающий словно пружинящий мячик от стен ветер забирался в рукава, залезал под длинный подол и просачивался тонкими иголочками внутрь, вызывал головную боль и ломоту в суставах. Фобос поморщилась, растирая покалывающие пальцы, отбросила за спину налезающие на лицо волосы и прищурилась. Тьма, слившись с ее собственной тенью, следовала по пятам, ловила каждое движение и шипела, стоило отвести взгляд.

Высокие двустворчатые двери встретили ее тусклыми рунами, молчанием и холодом, отражающимися от резных узоров. Массивные ручки-кольца дрожали будто от дыхания, хрипло скрипели, покрытые почерневшим от времени рисунком и пятнами ржавчины. Фобос вздернула подбородок, усмехнулась, разглядывая открывающуюся одной ей картину старости и ненужности, смахнула стягивающую створки паутину и вычертила пальцами полустершуюся руну. Двери дрогнули, кольца запели и зазвенели, открыли перед ней тонкую полоску просачивающегося сквозь окно лунного света и замерли. Фобос закатила глаза, выругалась себе под нос и толкнула одну из створок так, что она с надрывным скрежетом проехалась по каменному полу и замерла, больше не поддаваясь, на середине.

Обруч, символизирующий королевскую власть и содержащий в себе крупицы магии правителей прошлых лет, отражал от полированной поверхности серебристый свет, слепил глаза и нетерпеливо недовольно подпрыгивал. Он рванулся, стоило Фобос протянуть к нему руку, но она схватила крепко, до выступивших на ладони алых капелек, заглянула в мерцающий камень и растянула губы в широкой хищной улыбке.

— Ты торопишься к своей хозяйке, — прошептала она, и голос сорвался шелестящим шипением, — жаль, она тебя не получит. Придется довольствоваться выродком, не наделенным и крупицей этого вашего обожаемого Света.

Металл под пальцами нагрелся, обжег руку, рванулся и оцарапал глубоко и болезненно. Фобос, будто не почувствовав ничего, сжала обруч крепче, поднесла к самым глазам, всмотрелась в собственное подсвеченное фиолетовым магическим светом отражение. Тень поползла по рукам, коснулась оправы белого золота, зашипела и отскочила, рассыпаясь яркими искрами. Фобос дернулась, но пальцев не разжала, смотрела зло и обиженно, пока камень не затянулся непрозрачной дымкой, не стал мутным и влажным, с выступившими на поверхности крупными и мелкими капельками.

Яркая вспышка ударила по глазам, резанула резко и сильно, так что Фобос пришлось зажмуриться и отступить. Темнота за окном сгустилась, заклубилась ощутимо, зашевелила проникающим сквозь щели ветром волосы. Обруч в руках нагревался, раскалялся, становился золотым и красным, оставлял волдыри и ожоги на пальцах. Фобос, будто не чувствуя боли, долго разглядывала расползающиеся по коже отвратительные пятна, кривилась и глубоко и часто дышала, после чего вдруг зашипела, отбросила обруч так, что он врезался в стену серого кирпича и отскочил, мазнув холодом по щеке.

— Бесполезная побрякушка! — рявкнула, стирая со щеки кровь, Фобос.

Обруч, будто беззвучно хохоча, мелко дрожал и подпрыгивал, зависнув над самым постаментом. Фобос глянула на него гневно, глубоко вдохнула и выдохнула, развернулась на каблуках. Клубящаяся за окном тьма толкнулась в стекло и рассеялась, разлетелась кляксой в разные стороны, открыла вид на серый, погрязший в дожде и влажности вечно осенний город.

— Госпожа, — спокойный, мерцающий в тишине голос обдал теплой волной, — мальчишка выполнил задание.

Седрик стоял в дверях, склонившись в поклоне, так что длинные волосы закрывали его лицо. Фобос сделала еще один глубокий вдох, провела по щеке, невесомым движением заживляя рану, и вышла, не оглядываясь. Седрик шел следом тихо, так что она слышала только шелест платья и чувствовала едва касающееся уха дыхание. В зале, куда они пришли, светили волшебные сферы, но не проникал естественный свет, высокий потолок оканчивался где-то гораздо выше, чем видели глаза, а стены казались вылепленными из глины. Это была одна из зачарованных, несуществующих башен, войти и выйти из которой было не так уж и просто.

Гидеон стоял, перекатываясь с пятки на носок и заложив руки за спину, глядел на живописный, изображающий победу неопознаваемой армии гобелен, на котором живые стояли на трупах, а в небе кружили целые стаи хищных птиц. У противоположной стены, сжавшись и постоянно оглядываясь, застыли двое. Рыжеволосая женщина прижималась к темноволосому мужчине с невероятно светлыми, едва заметными на лице глазами. Фобос фыркнула, поймала пропитанные ненавистью и презрением взгляды и щелкнула пальцами. Черты их лиц вытянулись и заострились, покрылись темными корками наростов, волосы собрались в длинные, похожие на канаты или щупальца пряди, утратили пушистость и рассыпчатость. Глаза остались прежними, и Фобос по-прежнему ловила свое покрытое зыбкой дымкой отражение.

— Альборн и Мириадель, — Фобос цокнула языком, — рада, что вы решили зайти в гости. Вспомнить о своей умирающей родине.

Она прошла несколько шагов, уселась в кресло, сложила руки на подлокотники. Образы двоих нелюдей задрожали, подернулись дымкой, и она скривила губы, ударила костяшками пальцев по теплому дереву кресла. Гидеон сверкнул глазами и белоснежными зубами, обернулся одним движением и застыл, хищно глядя на мятежников. Альборн и Мириадель вздрогнули, но сопротивляться перестали.

— Ты ее не получишь! — закричал, задвигая жену себе за спину, Альборн. — Зачем она тебе, она всего лишь ребенок! Верни ее домой, позволь жить нормально и продолжай упиваться властью и вытягивать из Меридиана силы, пока твои подданные тебя не погубят!

Фобос вздохнула, махнула рукой, и Гидеон, не двинувшись, заставил его замолчать. Мириадель закричала, взмахнула руками и замолчала тоже, раскрывая теперь рот совершенно беззвучно.

— Ты ведь говоришь о моей сестре Элион, верно? Так, чтобы не возникло недопонимания, — Фобос перешла на едва уловимый шепот, подалась вперед, опуская подбородок на сцепленные в замок пальцы. — Она наконец-то дома, избавлена от удерживающих ее предателей. Ты спросил, зачем она мне? Чтобы передать принадлежащий ей по праву трон, разумеется.

Фобос шипяще рассмеялась, откинулась на спинку, закинула ногу на ногу. Альборн рванулся, рухнул, заскреб ногтями по полу, Мириадель раскрыла рот в немом крике, указала на нее тут же хрустнувшим пальцем. Помещение наполнилось беззвучными, надрывными криками, Фобос опустила подбородок на согнутую в локте руку, указательным пальцем смахнула невидимую слезинку. Гидеон впереди смотрел на мятежников невидящим взглядом, шевелил пальцами и склонял голову набок. Фобос нахмурилась, заметив на его бледном лице капельки пота, щелкнула ногтем и взмахом кисти приказала ему убираться вон.

— Альборн и Мириадель, — протянула Фобос, — глупцы, поверившие словам чудовища, которое считали другом. Глупцы, совершившие измену, приговоренные к казни…

Альборн, переставший выть и скрести пол, вскинулся, рванулся, врезался в незримую стену, ударил по ней кулаком. Фобос тяжело вздохнула, наблюдая за ним и за прижимающей руки ко рту Мириадель, скривила губы, и Альборн шлепнулся на пол.

— Галгейта!.. — закричал он, и Фобос прервала его взмахом ладони.

— Галгейта, — она лениво качнула ногой, сдула с ногтей невидимые пылинки, — скоро встретит свою участь. Но вы, мои дорогие кукольные родители, все еще дороги Элион, и потому будете жить. Жить, пока не совершите какую-нибудь опрометчивую, совершенно заурядную глупость.

Она громко щелкнула пальцами, и в стене ровно позади двоих мятежников открылся мерцающий неровными краями портал. В его глубине, скрываемая мутной пеленой, виднелась грунтовая дорога, покосившиеся колышки оградки и кусочек жухлой посеревшей травы. Альборн покосился на нее непонимающе. Мириадель рыдала. Фобос закатила глаза, качнула ногой — пол под их ногами подпрыгнул.

— Убирайтесь, — приказала она.

Проход захлопнулся спустя мгновение. Фобос потерла переносицу, опустила горячий лоб на ладонь. Усталость темнотой наваливалась на плечи, кутала и баюкала, и она даже прикрыла глаза, прежде чем услышала гулкие шаги и отпечатывающееся на веках дыхание. Седрик стоял за ее спиной, недвижимый и непоколебимый, стоял каменной статуей и продолжал ровно, размеренно дышать. Фобос отняла руку от лица, сбросила ноги на пол. Темнота клубилась под веками, тянула за привязанные к пальцам ниточки, шептала на ухо. Седрик не улыбался, не смотрел на нее вовсе, буравил взглядом место исчезнувшего в стене портала.

— Вы слишком добры, госпожа, — наконец выдохнул он.

Фобос глянула на него исподлобья, расхохоталась. Обошла резное кресло, приблизилась, почувствовав его дыхание на губах, тряхнула головой так, что их волосы на мгновение смешались и спутались, растянула губы в наверняка некрасивой азартной улыбке. Седрик смотрел будто сквозь нее, но Фобос видела, как дрожали его ресницы, как расширялись темные на светлом фоне зрачки. Она усмехнулась, хлопнула его по груди тыльной стороной ладони, развернулась, хлестнув длинными волосами:

— Согреешь для меня постель.

Она не могла видеть, как сверкнули его глаза.

Фобос куталась в ласки и поцелуи, отпечатывающиеся на коже алыми розами и диковинными цветами, ловила и тянула чуждое дыхание, поддавалась и вела, и только тогда могла себе позволить быть чуточку мягче. Седрик касался, сжимал и мял ее, будто тряпичную куклу, будто не выполнял приказ, а наслаждался. Вот только этого Фобос ему не могла позволить. Она привыкла брать, а не отдавать, она привыкла считать себя выше, считать всех своими слугами. Фобос слишком привыкла быть колкой розой, чтобы позволить кому-то любить себя.

— Расчеши, — коротко бросила она, стоило им переступить порог ее покоев.

Седрик склонился непривычно низко, скрыл лицо волосами цвета вожделенной повстанцами пшеницы. Фобос фыркнула, глядя на него, сбросила туфли, уселась перед зеркалом. Она слишком устала и слишком злилась, чтобы иметь возможность поддерживать их обычную колюче-язвительную беседу. Однако сразу переходить к причине его нахождения здесь не хотела тоже.

Прохладные пальцы коснулись висков едва ощутимо, пустили по коже волны мурашек и исчезли, забирая с собой спасительную преграду волос. Фобос выдохнула, расслабилась, опустила голову, ощущая тяжесть ладоней на висках, прикрыла глаза. Она могла поклясться, что Седрик усмехнулся, растянул губы в снисходительно-довольной улыбке, но он продолжал расчесывать ее волосы пальцами, перебирал и сплетал пряди, успокаивающе массировал напряженную кожу. Он не притронулся к лежащему на столике гребню, принялся плести нетугую косу, постепенно опускаясь на колени. Фобос чувствовала, как опускается за ним его дыхание, чувствовала моменты прикосновения тонких пальцев, чувствовала моменты их исчезновения.

Отпущенная коса оттянула голову, шлепнулась на пол. Фобос приоткрыла глаза, поглядела на собственное занавешенное светлыми ресницами отражение в зеркале, скосила глаза на светлую же макушку. Седрик сидел на коленях, не спешил подниматься и касаться ее снова, так что она не могла видеть его лица. Тем не менее Фобос отлично представляла непоколебимое спокойствие, вздернутый в лукавой улыбке уголок губ. Она подхватила основание косы, перекинула ее через плечо, долго разглядывала ровные стежки. Отбросила волосы так, что они снова шлепнули Седрика по лицу, скрыла взгляд ресницами и прикусила от удовлетворения губу.

— Расплети, — приказала она.

Седрик послушно коснулся кончиков волос, принялся расплетать медленно, сводяще с ума неспешно. Фобос сложила руки на груди, закинула ногу на ногу, фыркнула, расправляя мешающие складки длинного платья. Когда ладони Седрика будто случайно коснулись спины, она дрогнула, поддалась охватывающему жару, тяжело выдохнула. Но не двинулась с места.

— Вы милостивы к другим, госпожа, — выдохнул Седрик, намеренно неосторожно мазнув дыханием по плечу, — но так жестоки с вашим покорным слугой.

Фобос хохотнула, переборола расползшуюся от его прикосновений волну мурашек, повела плечами. Он поднялся достаточно высоко, чтобы теперь она могла видеть его отражение за своей спиной, неспешно уничтожал плоды собственного труда, сверкал глазами-льдинками и опасно улыбался. Фобос качнулась на пуфе, уперлась затылком ему в грудь, отсчитала вдохи.

— Тебя что-то не устраивает? — сорвалось в стремительно нагревающийся воздух.

— Весьма, — ответил Седрик, оглаживая ладонями ее щеки.

Фобос коротко расхохоталась, когда одна его рука будто нечаянно соскользнула вниз, мазнула по груди. Седрик неожиданно отстранился, сбросил одежду, повалился на кровать наискосок, раскинув руки. Фобос вскинула бровь, обернулась вместе с пуфом, сложила руки на груди. Почти разочарованно цокнула, но сдержалась, склонила голову набок, коснулась босой ступней его ноги, шлепнула с размаху.

— Вы приказали мне… — он не договорил, скривился от хлесткого удара пробежавшей по волосам молнии.

Фобос медленно поднялась, ладонями расправила платье, не спуская глаз с замершего с ехидной улыбкой на лице Седрика. Его волосы рассыпались по одеялу, кое-где свесились вертикально вниз, грудь и живот мерно вздымались от дыхания, и Фобос коснулась пальцами впадинки между ключиц, надавила, опустила ладонь целиком.

— Я знаю, что я приказала, — отчеканила она.

Седрик следил напряженно, не отрывал взгляда от скользящей ниже ладони, рвано вздохнул, когда она надавила на грудь, туда, где под ребрами билось беззащитное сердце. Его кожа была прохладной и гладкой, нагревалась под ее пальцами и покрывалась розоватыми пятнами. Фобос невольно хихикнула, отстраняясь, когда он потянулся следом и, тут же опомнившись и повинуясь ткнувшему в подбородок кончику пальца, лег обратно. Она облизала разом пересохшие губы, склонила голову набок, скрывая половину лица платиновой завесой, взмахнула руками и сбросила ставшее катастрофически лишней деталью платье. Мягкая перина прогнулась под ее весом едва заметно, магический свет замерцал и погас, оставляя их в полумраке, освещенных тусклым серебристым светом луны.

Фобос почувствовала на губах жаркий выдох, хохотнула, отвела голову, так что губы мазнули по щеке. Поцеловать себя не позволила. Седрик рыкнул, будто спущенный с цепи зверь, обхватил за талию, впился в ложбинку на шее. Ей было горячо и мягко, разум заволакивала сладкая пелена рук, губ и других частей тела, Седрик целовал ее тело рвано и почти больно, не спешил доводить до конца. Фобос сидела на его коленях, все больше и больше отклонялась назад, падала на спину, заставляя его навалиться, укрыть и укутать, ловила губами жар и трепет чужого тела. Фобос забывалась, но забыться не могла, что-то внутри, тревожное и колкое, не давало закрыть глаза, заставляло следить, глядеть в подернутые пеленой льдины и считать прошивающие молниями удары сердца.

Позже, когда глаза наконец закрывались, а тело проваливалось в вязкую темноту, она схватила Седрика за руку и заплетающимся языком приказала охранять ее сон.

* * *

Вилл тяжело вздохнула, уселась на траву рядом с угрюмой Ирмой. Корнелия ходила из стороны в сторону в тени растущего во дворе школы дуба, Хай Лин рисовала что-то, а Тарани задумчивым взглядом сверлила проходящих мимо учителей. Была обеденная перемена, так что у них в запасе оказалось довольно много времени на раздумья и разговоры. Вилл поморщилась от стрельнувшей в виски головной боли, растерла ладони — вчерашний дождь оставил лужи, трава была мокрой и липкой от размокшей земли, но зато никто больше не рисковал обедать на улице. Им, как волшебницам, дождь и грязь были не страшны.

— Я думаю, нужно проверить миссис Рудольф, — заявила, не отрываясь от наблюдения, Тарани.

Хай Лин подняла на нее взгляд, рассеянно кивнула. Ирма встрепенулась, проследила за взглядом подруги. Миссис Рудольф, учительница математики, как раз проходила по открытым коридорам из учительской в один из классов. Вилл вспомнила, что следующим уроком у них была именно математика.

— И Коллинза заодно, — буркнула Вилл, заметив раздражающую физиономию.

Ирма фыркнула, Тарани закатила глаза. Хай Лин хихикнула, вернулась к рисункам. Она рисовала уже долго, с самого утра не отрывалась от альбома и карандашей, и, по словам Ирмы, уже каждый учитель успел сделать ей замечание.

— То, что Коллинз встречается с твоей матерью, не делает его пришельцем и злодеем, — резонно заметила Тарани.

Вилл надулась. Дин Коллинз, ненавистный ей учитель истории, разговаривающий с директрисой на веранде, неожиданно замолк, смерил ее приветливым взглядом и улыбнулся. Ирма расхохоталась, когда Вилл натянула на лицо самую широкую свою улыбку и вытянулась, не поднимаясь с земли. Директриса Никербокер удовлетворенно качнула головой и пригрозила им пальцем.

— Еще как делает, — надулась Вилл, когда преподаватели скрылись из виду, — он просто хочет подобраться ко мне, чтобы украсть сердце Кондракара. Зачем еще ему встречаться с моей мамой?

Она сдула со лба непослушную прядку, почувствовала треск как от статического электричества, но не обратила на него внимания. Хохочущая Ирма повалилась ей на колени, Тарани сочувственно улыбнулась, Хай Лин снова на мгновение оторвалась от своих рисунков.

— Любовь, — пропела она, воздевая палец к небу.

Ирма задохнулась смехом.

— Ну хватит! — рявкнула Корнелия. — Элион пропала, а мы сидим тут и хохочем!

— Элион на Меридиане, — сказала, отдышавшись, Ирма, — где еще она может быть? Ватек же сказал, что она местная принцесса, сидит себе, наверное, чаи с пирожными гоняет вместо скучной математики.

Корнелия шумно вздохнула, раздула ноздри. Вилл вскинула руки, покачала головой, но прервать начинающуюся перепалку ей не дал громыхнувший в небе гром. Небо стремительно серело, затягивалось тучами, вот-вот, кажется, должен был хлынуть дождь.

— Элион моя лучшая подруга, — припечатала Корнелия, — она бы не ушла, не рассказав мне…

Ирма задрала голову, присвистнула. Темнело резко и быстро, вот уже их накрывала густая тень облаков. Корнелия опустила плечи, обхватила себя руками. Хай Лин снова оторвалась от рисунков, приподняла лист, продемонстрировав им серебряный обруч с ярким фиолетовым камнем.

— Ты-то ей не рассказала, — высказала общую мысль Ирма.

Корнелия зыркнула на нее зло, но пререкаться не стала. Вилл поднялась, отряхнулась от налипшей травы, смахнула капельки влаги. Рисунок Хай Лин казался ей отчего-то знакомым, притягивал взгляд и завораживал, и она подошла, склонилась над подругой, уперев ладони в колени. Тот лист Хай Лин уже отложила, принялась раскрашивать, разрисовывать новый, на котором постепенно вырисовывались очертания мутного зеркала и клубящейся вокруг черной дымки.

— Мне кажется, я уже видела это, — пробормотала Вилл, вглядываясь в будто живые туманные клубы.

— Во сне, — кивнула Хай Лин, — я решила нарисовать, потому что это как будто нечто очень важное. Но я никак не пойму, что это.

— Помните, мы все видели во сне сердце Кондракара? — склонилась рядом Тарани. — Ощущения примерно такие же.

— Тревожное чувство, — Ирма не переставала смотреть в затягивающееся тучами небо.

Корнелия молча поджала губы.

После окончания математики миссис Рудольф попросила их с Корнелией задержаться, заговорщицки зашептала, вручила бумажку со своим адресом и пообещала рассказать о Меридиане все, что им следует знать. Вилл переглянулась с Корнелией, отправила девочкам мысленное сообщение и пообещала миссис Рудольф непременно зайти на чай.

— Как думаете, она наш друг или враг? — спросила Хай Лин, когда они шли по пахнущей влагой и свежестью улице.

Дождь прошел мимо них, закончился ровно с окончанием занятий, наполнил воздух запахами, а асфальт под ногами — глубокими лужами. Хай Лин, обутая в резиновые сапоги, шлепала прямо по ним, поднимая тучи брызг, Ирма ругалась и отскакивала, а Корнелия, кажется, погрузилась в прострацию еще больше. Тарани держала в руках листок с адресом и то и дело сверялась с номерами домов.

— Миссис Рудольф была другом семьи Браун, — неожиданно громко заговорила Корнелия, — Элион рассказывала, что она довольно часто приходила к ним в гости.

Тарани остановилась, указала на нужный дом, задумавшаяся Ирма едва не влетела ей в спину. Хай Лин присвистнула, задирая голову, Корнелия закатила глаза, толкнула калитку и сделала приглашающий жест.

— Вот ты и иди первой, — буркнула Ирма.

— Просто на всякий случай, если придется превращаться, — обернулась Тарани, — Вилл, ты как?

Вилл улыбнулась, вытянула руку, и на ладони появилось, слепя розоватым светом, сердце Кондракара. Тарани удовлетворенно кивнула, Корнелия хмыкнула и вздернула подбородок, Ирма толкнула ее плечом и все-таки пошла первой. Дом возвышался над головой, казался подпирающим небеса, хотя Вилл и насчитала в нем всего лишь три этажа. То ли страх и настороженность делали свое дело, то ли место в самом деле было зачарованным, и дом был таким же большим, каким и казался на первый взгляд. Так и не рассеявшиеся тучи клубились над козырьком крыши, налетевший внезапно ветер ударил Вилл в спину, будто преградил путь назад. Хай Лин оглянулась, подняла руку, и ветер взвился вокруг нее, усилился и стал зримым. Они стояли за стеной бушующего вихря, так что позади ничего видно не было. Оставалось только шагать вперед, войти в кажущийся совсем недружелюбным дом и послушно выслушать рассказ миссис Рудольф.

— Ладно, девочки, — Вилл еще раз оглянулась на непрозрачную вихрящеюся стену, — назад пойти мы все равно не можем, так что вперед.

— Элион нужна наша помощь, — кивнула Хай Лин.

Стоящая посреди лужайки Ирма нетерпеливо махнула рукой.

Миссис Рудольф встретила их на пороге, широко улыбнулась и пригласила внутрь. Ее не смущал ни неутихающий вихрь, ни их подозрительные взгляды. Выглядела она совершенно обычно, разве что то и дело замирала и прислушивалась. Изнутри дом тоже казался обыкновенным среднестатистическим домом без лишних объемов и живущих внутри чудовищ. Тарани махнула рукой, указала на виднеющуюся из окна улицу, мысленно напомнила всем быть настороже.

— Вы чего-то боитесь? — участливо спросила Хай Лин, когда они все расселись вокруг низенького кофейного столика в гостиной.

Миссис Рудольф снова замерла, прислушалась, покачала головой. Вилл прислушалась тоже, но не услышала ничего, кроме доносящихся с улицы криков гуляющих ребятишек и воя ветра.

— Она забрала Альборна и Мириадель, — вздохнула миссис Рудольф, — скоро ее слуги придут и за мной. Но прежде, чем это случится, я вам кое-что расскажу.

Тарани пихнула тянущуюся к печенью Ирму локтем. Ирма вскинула брови, потерла место удара, пожала плечами и растянула губы в вежливой улыбке. Где-то слышался шелест листьев, хотя Вилл не была уверена, что видела на этой улице деревья.

— Она? — спросила, подаваясь вперед, Тарани. — Вы говорите о Фобос, верно?

— Мы защитим вас! — воскликнула Ирма и воровато оглянулась на остальных. — Ничего страшного не произойдет.

«Мы еще не знаем, хорошая она или плохая», — осадила ее мысленно Корнелия.

«Если Фобос охотится на нее, значит хорошая», — фыркнула Ирма.

Вилл глянула на миссис Рудольф, вздрогнула, пнула под столом сидящую ближе всех Хай Лин. Хай Лин, заметившая тоже, хлопнула Корнелию по руке, получила порцию шипящего недовольства и взмахом подбородка указала на сидящую напротив учительницу. Вернее уже нет. На месте миссис Рудольф и в самом деле сидело чудовище, нечто, сравнение чему Вилл подобрать никак не могла. Она была огромная, с хвостом и полосками на песочного цвета коже, с длинными заостренными ушами и наверняка полным ртом острых зубов. Ирма раскрыла рот, выронила схваченное с тарелки печенье, спешно отодвинулась, едва ли не забираясь на диван с ногами.

— Защитим! — пискнула она и втянула голову в плечи.

Миссис Рудольф рассмеялась, и ее уши смешно дрогнули. Вилл прыснула, зажала рот ладонью, промямлила извинения, но миссис Рудольф махнула рукой, на мгновение сделалась теплой плюшевой игрушкой и вдруг снова превратилась в монстра.

— А теперь, девочки, послушайте то, что я вам скажу, — она оглянулась, будто опасалась, что их могли подслушать, и Вилл увидела заполняющие ее рот длинные клыки, — именно я пятнадцать лет назад похитила принцессу Элион, Свет Меридиана и наследницу престола.

— Похитили? — переспросила Тарани.

— То есть Элион правда принцесса? — недоверчиво пробубнила Ирма.

Корнелия шикнула на нее рассерженно. Вилл прикрыла глаза, прислушиваясь к шелестам и шепоткам за окном, сомкнула пальцы.

— Прошу вас, миссис Рудольф, продолжайте, — Корнелия взяла женщину-чудовище за руку.

— Меня зовут Галгейта, дитя, — миссис Рудольф тепло улыбнулась, сверкнула зубами, — я была другом и верной подданной почившей королевы. Я принимала в этот мир и принцессу Фобос, и принцессу Элион.

— Вы хотели рассказать нам об Элион? — спросила Вилл.

— Нет, о ее старшей сестре, — покачала головой Галгейта, — Фобос была нехорошим, темным ребенком. С самого рождения ее сердце было черно, и даже сам Меридиан отрицал ее существование. Мне было жаль это дитя, ибо не знало ее сердце ни любви, ни ласки, но то, что она замыслила сделать, оказалось слишком чудовищным для жалости.

Ветер за окном рванулся, по стеклу застучали первые крупные капли дождя. Галгейта прижала уши к голове, оскалилась, глядя куда-то в пустоту, недолго молчала.

— Королева умирала, — продолжила она рассказ, — она ведала о тьме в сердце старшей дочери, ведала о ее желаниях и страстях. Королева боялась, что, умерев, она оставит без защиты свет, еще крохотный и неоформившийся, бьющийся в сердце ее младшей дочери, боялась, что тьма в душе старшей разрастется и погубит ее. Королева боялась, что жажда Фобос погубит не только ее дитя, но и весь мир, всех людей, которых она поклялась когда-то защищать. Фобос завидует свету в сердце младшей сестры, завидует тому, что не в состоянии постичь. И желает уничтожить.

В наступившей тишине Вилл отчетливо услышала чужое дыхание за спиной. Она попробовала обернуться, но не смогла, не в силах была даже моргнуть. Галгейта, уже несколько минут глядевшая ей через плечо, поднялась, стряхнула с колен крошки печенья, улыбнулась печальной, обреченной улыбкой. Вилл рванулась, и ее будто прибило обратно с силой, на мгновение выбило воздух из легких.

— Благодарю, что выслушали меня, — проговорила Галгейта, принимая облик миссис Рудольф, учительницы математики, — тебя тоже, юноша. Надеюсь, каждый из вас примет мой рассказ во внимание и сделает соответствующие выводы.

Когда Вилл смогла вздохнуть, кроме них в доме никого не было.