На страницах пыльных книг (гет)

— О чем вы говорите? И как ты сюда попал? — повторила девочка.

Обращалась она явно не к склонившейся в поклоне Миранде и не к стоящему у нее за спиной ухмыляющемуся чародею, но Калебу отчего-то казалось, что и не к нему тоже. Определенно не к нему, думал он, смотря на ее чуть насмешливый взгляд, и понятия не имел, то ли склоняться перед ней в поклоне, то ли сразу падать ниц и целовать землю у ее ног. Впрочем, тело так или иначе не двигалось, он застыл, словно скованный незримыми нитями, под взглядом серых как грозовое небо глаз, а розы за его спиной шевелились и многозначительно хихикали.

— Ах да, я ведь видела во сне и тебя. Ты же знаешь Корнелию, она… — она на мгновение запнулась, чуть шевельнула пальцами, — была моей лучшей подругой.

Голос ее вдруг упал, из-за наползшей над головой тучи стало совсем темно, и Калеб сощурился и вдруг перестал видеть все, кроме забавно завивающихся кончиков ее светлых волос. Девочка-подросток смотрела на него пристально, будто копалась в мыслях, но не ждала ответа на заданные вопросы, однако Калеб все равно зачем-то кивнул, то ли соглашаясь, то ли проверяя, способен ли двигаться. Миранда черным пятном стояла рядом, а шепот вокруг все усиливался, давил на виски и окутывал плотным покрывалом. Калеб чувствовал, как размеренно бьется сердце в его груди, но вместе с тем не желает исчезать с лица выдающая его с головой краска. И, думал Калеб, сейчас он был как нельзя благодарен смурной и темной погоде Меридиана.

Она была прекрасна. Эта девочка, наверняка принцесса Элион, его будущая королева была до боли в груди похожа на свою старшую сестру и смотрела почти так же презрительно и самую чуточку заинтересованно. Она склоняла голову набок, так что ее затянутые в косички волосы свивались колечками на ключицах, длинная челка накрывала глаза, а широкий серебристый обруч сверкал в темноте. Молчание между ними не казалось Калебу неловким, таковым было само его существование, самая его суть истлевшего под ярким солнцем цветка, но он все равно отчего-то был счастлив. Вся она словно светилась в темноте, пробивалась сквозь мрак ярким слепящим глаза лучиком, однако едва ли кто-то из смертных смел на нее смотреть. Вокруг нее была чернота, сам Калеб застрял в ней по самую макушку и оттого был слишком отвратительно грязным, чтобы просто смотреть. Она невесомо, едва заметно улыбалась, и сердце Калеба, охваченное странным, неведомыми доселе чувствами, колотилось мерно и гулко, с каждым новым ударом стараясь пробить его грудь.

Усиливающийся вокруг шепот вдруг разом стих, так что зазвенело в ушах, оглушающе громко в образовавшейся тишине хмыкнула Миранда. Прошло всего мгновение с появления принцессы, но никто не двигался с места уже, казалось, целую вечность, так что отнимались колени, а голос пропал вовсе. Калеб стоял, словно пораженный молнией в ясную погоду, смотрел на забавно завивающиеся кончики ее косичек, а еще на серебристый обруч на ее голове. От бесконечного молчания пересохло во рту, щеки и уши горели, а думать он мог только о том, как бы внезапно не стало светло.

— Забавно, правда? — туча над головой пропала, выглянуло понурое солнце. — Как все меняется в одно мгновение.

В глазах принцессы Элион отражалась гроза. Серое небо Меридиана, затянутое вечными тучами, плакало в ее глазах, стенало и кричало, будто звало на помощь, а собирающаяся вокруг тьма укутывала в плотное покрывало, баюкала и просила закрыть их, словно так навсегда могла остаться безнаказанной.

Короткий смазанный смешок ударил в уши, и Калеб вздрогнул, вдруг способный провалиться сквозь землю. Черное пятно склонившейся Миранды рядом дрогнуло и затихло, а другое такое же за спиной искрящегося света качнуло головой и что-то зашептало девочке на ухо.

— Я, — каркающим голосом начал Калеб, но принцесса тут же оборвала его взмахом руки:

— Я знаю. Или не знаю, — она мотнула головой, словно пытаясь сбросить с себя что-то ужасно мешающее. — Все бутоны закрылись.

От ее переменившегося, ставшего печальным тона Калеб вздрогнул и скосил глаза на цветы. Множество раскрытых мгновение назад алых, словно кровь, бутонов роз плотно сомкнули лепестки как боящиеся проболтаться сплетницы, и наполненный ароматом и красками сад стал скучным и тихим. Принцесса, вместо того, чтобы светить, хмурилась и терла лоб, а Миранда, уже не похожая на черное пятно, тянула его за рукав. Чародей, тоже уже не черное пятно, сверлил его неприязненным взглядом, но отчего-то не останавливал, позволяя скрыться в густых зарослях. Последним, что слышал Калеб, были слова о том, что цветы закрылись от дождя, и короткий снисходительный смешок, переросший в надрывный кашель и низкий гипнотизирующий голос.

— Миледи убьет тебя, если ты еще хотя бы раз посмотришь в сторону принцессы, — шикнула Миранда.

Сад, полный закрывшихся болтливых роз, остался позади, они нырнули в узкий коридор и несколько шагов спустя остановились. Миранда, все это время тянувшая его за рукав, отступила и вдруг оказалась так близко, что у Калеба перехватило дыхание. Она была сильно ниже, но все равно отчего-то казалась такой страшной, что мурашки под одним ее взглядом табунами расползались по телу, а от угрожающего клацанья и хруста стыла в жилах кровь. Калеб рвано вдохнул похолодевший воздух, скосил вниз глаза и сглотнул, потому что светлые, почти прозрачные глаза Миранды теперь были такими черными, что он видел в них свое собственное отражение.

— Не смей, — произнесла Миранда, и голос ее показался Калебу отвратительным бульканьем, — мешать планам миледи.

В голове у него крутилась как минимум сотня вопросов, но все они смешивались в одну большую кучу и тонули в зазвеневшей в ушах тишине. Каждый из них, был уверен Калеб, преследовал какие-то свои собственные цели, но, впрочем, ни одна цель не смогла бы заставить его так защищать какого бы то ни было человека. Тем более Фобос, принесшую Меридиану и его жителям столько страданий.

— Не смей, — повторила Миранда и вдруг снова стала милой маленькой девочкой с чистыми голубыми глазами, — иначе я тебя сожру, цветочек. Целиком, с косточками и потрохами.

Стоило Калебу отвести взгляд, и она исчезла, оставив его в одиночестве посреди темного коридора.

* * *

В зале собраний было тихо, высокое небо сливалось с высоким же потолком, и Химериш, пожалуй, впервые думал, что это место вызывает у него скорее отвращение, чем благоговение. Он сидел на последней, низшей ступени рядом с Ян Лин, смотрел сквозь распростершийся Омут на хранительницу сердца Кондракара и то и дело поглядывал на разглядывающую, задрав вверх голову, резные створки дверей Юлиану. Было тихо так, что звенело в ушах, тишина этого места сливалась с тишиной на душе, однако Химеришу отчего-то хотелось встать и поскорее сбежать. Жаль, прошло уже слишком много времени с тех пор, как он мог себе такое позволить.

— Оракул, — оборвала тишину Ян Лин, — вы уверены, что это…

Она запнулась, так и не договорив, и прикрыла глаза, складывая на коленях ладони. Химериш невольно улыбнулся, снова глянул на склонившую набок голову Юлиану и похлопал Ян Лин по руке:

— Да.

Это был весь его ответ, и Ян Лин, проследив за его взглядом, понимающе хмыкнула и качнула головой. Она не могла видеть, было все еще слишком рано, но она тоже отчего-то знала о том, чего никогда не должна была знать.

— Ведь был период, когда я проводила здесь все свое время, — ответила на его молчаливый вопрос Ян Лин, — я читала легенды о Кондракаре.

Вот оно как, подумал Химериш, и зачем-то добавил:

— Я их писал.

Склоняющаяся все ниже и ниже Юлиана вздрогнула и обернулась, махнула ему рукой и отвернулась снова. Химериш пытался найти в ней знакомые, навсегда забытые черты, но не видел ничего, кроме своей собственной алчности.

— Оракул, — снова заговорила Ян Лин после недолгой паузы.

Химериш покачал головой, перехватил ее потянувшуюся к его плечу ладонь и мягко улыбнулся. Юлиана далеко-далеко отчего-то рассмеялась, крутанулась вокруг себя и прихлопнула ладонями взметнувшуюся юбку. Она была в белом, словно призрак или плод его воображения, сливалась со стенами и не исчезала лишь благодаря глазам. Они чернотой ввинчивались в разум, смотрели насквозь и куда-то дальше, не замечая на своем пути ни единого препятствия.

— Я не Оракул, Ян Лин, — он перевел взгляд на некогда хранительницу Сердца, пусть и совсем недолго, и опустил ее ладонь на ступень, — и никогда им не был.

— Но вы…

— Ты была хранительницей Сердца после гибели Кэссиди. Мне жаль, что так случилось.

Голос его вдруг охрип, и он поднялся со ступени, вставая перед сидящей Ян Лин. Она теперь смотрела на него снизу вверх чуть насмешливо, будто тоже читала насквозь, и Химериш думал, что никогда не был достоин этого титула. Впрочем, никто его никогда и не спрашивал.

— А мне нет, — глухо каркнула Ян Лин севшим голосом, — всегда случается то, что должно случиться.

Она лгала. Ян Лин до сих пор скорбела по обеим своим подругам, но не Химеришу было упрекать ее во лжи.

— Меня зовут Химериш. Я забыл это имя так давно, что… — он замолчал, не договаривая, обернулся на хихикнувшую себе под нос Юлиану, — а теперь вспомнил.

Спокойствие витало в воздухе запахом эфирных масел, пушистые облака пролетали в огромных окнах, а белая резьба на белых же дверях сливалась в удивительные картины. В зале собраний было пусто, голоса их разносились эхом по всему помещению, а в раскрытом Омуте нынешняя хранительница Сердца терпеливо делала свое домашнее задание.

— Кондракар, — мечтательно выдохнула Ян Лин, глядя куда-то в пустоту, — когда-то я зачитывалась легендами о нем. И каков он на самом деле?

Он ожидал этого вопроса, но отчего-то все равно словно мешком ударили по голове. Химериш на мгновение прикрыл глаза, теряя улыбку, и почувствовал разливающийся по залу звоном колокольчиков смех. Он и Ян Лин говорили каждый о своем, лишь делая вид, что беседуют, потому что один из них находился здесь слишком долго, а другая — слишком мало.

— Великолепен, — наконец ответил Химериш, не отрывая взгляда от глядящих насквозь черных глаз.

Белое платье сливалось с белыми стенами, босые ступни касались мрамора белоснежного пола, а белые волосы ее казались одним из проплывающих за окном облаков. Она смотрела на него, будто задавала вопросы и тут же сама на них отвечала, и Химериш глядел в ответ, пытаясь отыскать в ней знакомые черты. Имя, которое когда-то у него отняли, набатом стучало в висках, а чужой нанесенный раскаленным клеймом титул ощущался металлом во рту. Когда-то давно Химериш был воином, погибшим на поле боя, а после бесплотной безвольной сущностью без имени и собственной цели.

— Что значит его появление?

Два голоса слились в один, ударили по ушам и оставили в тишине. Ян Лин мечтательно улыбалась, глядя в окно, перебирала в морщинистых пальцах ткань белоснежного балахона и думала совсем о другом. Она сегодня умерла, так что не стоило винить ее в некоторой рассеянности, она была стара и слаба, но все равно явилась сюда, желая увидеть, как Свет наконец одолеет Тьму.

Химериш, химера без собственного тела и воли, парил над холодным мраморным полом, потому что ему все еще было холодно. Он сцеплял пальцы в замок на животе и мягко улыбался, а Юлиана смотрела на него как на самого большого на свете обманщика.

— Катастрофу, — собственный голос эхом разнесся по залу, отразился от стен и юркнул в раскрытые окна и двери.

Ему отчего-то показалось, что все на свете слышали его тихий ответ, и даже белый вокруг стал чуточку разнообразнее.

Громкий смешок ударил по ушам и истлел на кончиках сложенных пальцев. Юлиана тряхнула головой, снова отвечая на свои же незаданные вопросы, и вдруг исчезла, сделавшись недосягаемой даже для него. Ян Лин вздохнула, закрывая глаза и покачиваясь, будто беззвучно напевает колыбельную, а облака в окнах сделались густыми и плотными. Химериш опустился на мраморный пол, одернул смявшиеся рукава и зашагал прочь. В этом месте не могло быть холодно или жарко, все вокруг было ослепительно белым, и не существовало ничего, что было бы способно пошатнуть оплот Бесконечности.

* * *

В конце ноября в Хитерфилде выпал снег. Он падал крупными мокрыми хлопьями, лип к лицу и застилал глаза так, что невозможно было увидеть ничего перед собой, и тут же таял, превращаясь в грязные лужицы на асфальте. Уроки в школе и так проходили со скрипом, а в этот день ученики и вовсе высыпали на улицу, не дожидаясь звонка на перемену, несмотря на разгневанные крики учителей. Подростки сгребали ладонями не успевшие растаять крохи и швырялись друг в друга снежками, состоящими наполовину из снега, наполовину — из грязи. От промозглого ветра краснели лицо и руки, вода заливалась за шиворот, а на языке застыл привкус колючего холода, но все были абсолютно счастливы. Долгая промозглая дождливая осень наконец закончилась, уступив место непривычно снежной с самого первого своего появления зиме.

Вечером, когда зажигались первые ярко-желтые фонари, а ученики расходились домой промокшие до последней нитки, стражницы собрались в привычном для сбора месте — дома у Хай Лин. Сама Хай Лин, крикнув, что ей нужно помочь в кафе и отказавшись от всяческой помощи, оставила их в своей комнате, снабдив тарелкой печенья с предсказаниями и кувшином имбирного чая. Вилл, отчего-то чувствовавшая странную тяжесть в груди с самого их путешествия на Кондракар, порывалась было спросить совета у бабушки Лин, но вовремя спохватилась. Хохотнувшая Ирма ткнула ее локтем в бок, Корнелия закатила глаза, а Тарани лишь пожала плечами, сочувственно улыбнувшись. Вилл на самом деле хотела бы задать Ян Лин целую сотню вопросов, но с того первого и единственного их путешествия на Кондракар совершенно ничего не происходило. Жизнь на Земле текла своим чередом, на Меридиане Элион продолжала игнорировать все их попытки поговорить, и стремительной волной приближались полугодовые экзамены. Еще и мистер Хаглз сбежал в начале месяца и так до сих пор и не появился, так что ей стыдно было даже смотреть в глаза Мэтту.

А Мэтт Олсен Вилл нравился. Он был старше на пару лет, играл в рок-группе и был таким классным, что румянец сам собой красил щеки каждый раз, когда Вилл на него смотрела. Поначалу смущенный, а теперь, будто липкий дождь и слякоть под ногами, стыдливый. Именно Мэтт помог ей выходить мистера Хаглза, и именно тогда они, кажется, по-настоящему подружились.

— Хьюстон вызывает Землю, прием, Вилл! — Ирма хлопнула ее по спине, и Вилл невольно закашлялась. — Прекрати вздыхать, как бесхозное привидение.

— Если тебя что-то беспокоит, ты всегда можешь сказать нам, — кивнула Тарани.

За окном сыпал снег, ударялся в окна мокрыми каплями и стекал, превращаясь в лужи на асфальте. Снизу слышались громкие голоса посетителей ресторана, а тарелка печений с предсказаниями, стоящая посреди низкого стола, оказалась почти пуста. Словно ожидая ее, Вилл, реакции, там сиротливо лежало последнее надломанное печенье.

— Я, — Вилл запнулась, потянулась за печеньем, — на самом деле в последнее время чувствую себя странно.

Хруст разнесся гулким эхом по комнате, крошки посыпались на колени и облепили пальцы. Маленькая, свернутая рулоном бумажка шлепнулась на стол, приоткрывая начало предсказания, и тут же исчезла в цепких пальцах любопытной Ирмы. Вилл, проследив за руками подруги, сунула раскрошившееся печенье в рот и старательно прожевала, почти не почувствовав вкуса.

— Надо же! — театрально воскликнула Ирма. — Тут написано, что в ближайший месяц тебя ожидает судьбоносная встреча.

Щеки ее сделались малиново-красными, и Вилл показалось, что она врет. Тарани громко рассмеялась, а Корнелия поджала губы, как делала всегда, когда беседа казалась ей слишком шумной. Вилл потянулась за бумажкой с предсказанием, но рука Ирмы исчезла у нее из-под самого носа, так что в глаза бросились лишь первые смазанные буквы. Хриплый писк вырвался у нее изо рта, Вилл подобралась и резко рванулась, выхватывая помятое предсказание. Не то чтобы ей на самом деле было важно точно знать, что там написано, просто то самое странное чувство долбило в голову и упрямо твердило — ничего, кроме правды.

Ирма оказалась права, предсказание, написанное печатными буквами, но от руки, полностью повторяло ее слова. Помятая бумажка обещала ей судьбоносную встречу уже в этом месяце, а Вилл вдруг показалось, что она уже случилась. Буквально только что она была на Кондракаре, в самом сердце, средоточии Бесконечности, где от белизны слепило глаза, а от мелодичного звона колокольчиков закладывало уши. Вилл была там вот прямо сейчас, от мысли об этом сердце приятно теплело, и покалывало едва ощутимо кончики пальцев.

— Любо-о-овь, — не унималась Ирма.

Она тянула звуки, прижав ладони к щекам, а на лице ее пылало такое ужасное мечтательное выражение, что Вилл невольно дернулась и покрылась гусиной кожей. Корнелия закатила глаза, и Ирма тут же переключилась на нее, напоминая про Калеба и Меридиан. Вилл поежилась, глянула на блестящий в свете фонарей снег, медленно падающий на землю, и подумала, что он удивительно похож на окружающие Кондракар облака.

— Пока они заняты друг другом, — постучавшая по ее руке Тарани кивнула в сторону спорящих подруг и забавно округлила глаза, — как это — странно? С тобой все в порядке?

Длинная косичка у ее лица, унизанная разноцветными бусинами, болталась и позвякивала, а глаза выражали такую тонну сочувствия, что становилось даже неловко. Вилл пожала плечами, пожевала губы и крепче сжала в ладони бумажку с предсказанием. Она не могла объяснить, что подразумевала под странным чувством, просто как будто все вокруг происходило во сне, а она просто смотрела, широко распахнув глаза, и изо всех сил желала проснуться. Будто бы вся эта ерунда с магией и другими мирами могла разом оборваться, и она стала бы обыкновенной девочкой-подростком, занималась бы плаванием чаще и завела еще тысячу новых друзей. Но сон все не кончался, волшебство застилало глаза, а свет упрямо смешивался с тьмой, окрашиваясь неприятно серым, как глаза выбравшей магию Элион.

— Просто мне кажется, что я сплю и никак не могу проснуться, — Вилл хохотнула, отерла ладони о штаны.

Она были знакомы совсем немного, Вилл и Элион, так что на самом деле она не могла назвать их даже подругами. Элион была лучшей подругой Корнелии и приятельницей Ирмы с Хай Лин, и даже с Тарани, тоже переведшейся совсем недавно, они были знакомы дольше. Вилл иногда задумывалась, почему вообще должна кого-то спасать и какое отношение к ней имеют проблемы другого мира? Ей было всего пятнадцать, но даже так для мечтаний о магии и розовых пони она была уже слишком взрослой.

— Понимаю, — серьезно кивнула Тарани, — вся эта магия — как сон. Иногда хочется проснуться.

Последнюю фразу она сказала совсем тихо, но Вилл все равно услышала. Тарани пожевала губы, зажмурилась и перевела взгляд на окно, поправляя сползшие на нос очки. Пожалуй, из них всех Тарани была самой серьезной и рассудительной, так что Вилл не удивлялась ее словам, но никто ведь не спрашивал их, хотят ли они рисковать своими жизнями ради спасения тех, кого даже людьми назвать было сложно.

Бумажка с предсказанием, теперь позабытая всеми, лежала на краю стола, покачивалась из-за размахивающей руками Ирмы и так и норовила упасть Вилл под ноги. Ровные буквы на ней казались ненастоящими, будто кто-то в последний момент подменил надпись, а где-то под слоем белого и белого прятался настоящий текст. Вилл смотрела на бумажку пристально, сверлила ее взглядом, вспоминая все, что произошло с ней с самого их переезда в Хитерфилд, и думала о том, что по законам жанра чудеса только начинались. Поговаривали, что пару дней назад в город прибыли следователи, расследующие исчезновение семьи Браун, и было бы хорошо, не докопайся они до какого-нибудь прохода в другой мир. Книжный магазин, в котором помогала Элион, тоже опустел совсем недавно, и теперь в темных окнах виднелись только неразложенные коробки и смазывающиеся в нелепое пятно корешки книг. Жизнь в Хитерфилде текла своим чередом, медленно вступала в свои права белая звонкая зима, и на Меридиане, должно быть, тоже подходила к концу дождливая грязная осень.

— Да почему ты постоянно такая! — рявкнула Ирма, ударяя кулаком по столу. — Только и делаешь, что брюзжишь, как старуха!

Бумажка с предсказанием все-таки упала на пол, исчезая у Вилл под коленом. Вилл подняла голову на ссорящихся подруг и увидела, как поджимает губы Корнелия, и как пышет возмущением Ирма. Опустевшая тарелка звякнула о стол и подпрыгнула, но не упала, лишь стала чуточку ближе к вздрогнувшей Тарани.

— А я, по-твоему, должна смеяться над своими же глупыми шутками и вести себя как идиотка? — прошипела Корнелия, складывая на груди руки, — Моя лучшая подруга заперта в другом мире, а я сижу здесь и ем долбанные печеньки!

— Элион и моя подруга тоже! — Ирма шумно втянула носом воздух, зачем-то махнула рукой у себя перед глазами, — и я тоже беспокоюсь о ней, но…

Она резко осеклась, и между ними повисла звенящая тишина. Вилл переглянулась с Тарани, глянула на шмыгнувшую носом Корнелию и покачала головой. Все они сейчас думали об одном и том же, но ни у кого из них не хватало смелости это озвучить. За окном продолжал крупными хлопьями падать снег, и теперь он не таял, стоило соприкоснуться со стеклом или асфальтом.

— Нужна ли Элион наша помощь? — каркнула Вилл, озвучивая их общие ядовитые мысли. — Она ясно дала понять, что ее все устраивает. Несколько раз.

Может быть, если они сунутся еще раз, Элион запулит их куда-нибудь на другой конец вселенной. Или сделает так, что они вовсе ее забудут, или еще что-нибудь, у Вилл в голове крутились сотни вариантов, что девчонка, сильнее них всех вместе взятых, может сделать, если они не перестанут ей докучать.

Распахнувшаяся дверь хлопнула о стену, разбивая звонкую и хрупкую, как древняя ваза, тишину. Стоящий на пороге Калеб выглядел так, будто его пытали несколько дней, а лицо его выражало то ли растерянность, то ли ярость. Хай Лин рядом с ним прижимала ладони ко рту и распахивала глаза так, что они казались огромными блюдцами на ее маленьком круглом лице. Пискнувшая Ирма толкнула Корнелию в бок, и та склонила голову набок, скрывая волосами порозовевшие щеки.

— Вы должны спасти принцессу Элион, — проговорил Калеб, и голос его показался Вилл скрежещущим громом, — Фобос собирается отобрать ее силу, а затем убить на церемонии коронации.

Снег за окном продолжал падать, мягко отсчитывая последние часы ноября. Зима приближалась мягкой поступью, окрашивала мир в непроглядно-белый и укрывала плотным слоем пушистого снега все тайны, выплывшие на дороги осенней грязью.

* * *

Пушистые белые хлопья, кружась, медленно падали на землю, в конце концов сливаясь с подмерзшей, растоптанной башмаками грязью. Люди на улице сновали туда-сюда, расталкивая друг друга и громко ругаясь, и некоторые из них пронзительно кричали, призывая остальных взглянуть на их товары. Ярмарка в центре города открылась с самым первым днем зимы, когда небо стало светлее, а изо рта впервые вырвались облачка теплого пара. Холод окутал плечи стремительно, снежинками запутался в волосах и упал за шиворот дуновением игривого ветерка. Элион поежилась, пряча озябшие ладони в широких рукавах, и оглянулась на слегка отставшего Гидеона, почему-то зависшего у лавки платками и лентами. Про себя хохотнув, Элион увернулась от прущего прямо на нее мужика, прислушалась к перекрикивающим друг друга голосам и безошибочно выбрала направление. Книжный прилавок вырос прямо перед ее носом, стоило пару раз свернуть, а надоевший до зубовного скрежета охранник остался позади, так, что больше не буравил ее затылок пристальным взглядом.

За прилавком стояла женщина, закутанная в плотный платок, с красивой лиловой кожей и широким, как картошка, носом. Она улыбалась каждому, кто подходил ближе, но книги ее были старыми и потрепанными, и потому никто не задерживался рядом надолго. Примерившись, Элион склонилась ближе, складывая уже не совсем незнакомые буквы в слова, и вытянула только-только согревшиеся пальцы из рукавов, касаясь хрупких обветшалых переплетов. Женщина за прилавком что-то сказала, но Элион совсем не разобрала ее голоса, заглушаемого шумом и гамом других ярмарочных продавцов. Внимание ее привлекла одна книга, почти черная и совсем без надписей, от которой веяло чем-то таким приятным, что Элион невольно принюхалась, склоняясь над прилавком совсем уж низко.

Резкий взрыв за спиной заставил вздрогнуть, и она едва не уперлась в понравившуюся книгу носом. Женщина с лиловой кожей заливисто рассмеялась, и прогремело еще раз. На другом конце площади взрывалось, обдавая воздух яркими искрами, некое подобие фейерверков, даже при свете дня кажущихся ослепительно яркими. В воздух летели снопы разноцветных искр, опадающих на раскрытые ладони зевак крошечными звездами, а за ними еще и еще, пока вся площадь не оказалась заполнена переливающимися всеми цветами радуги конфетти. Элион тоже поймала одну «звездочку», потрясла ее на ладони и сунула в карман, потому что та и не думала гаснуть. Она была искрящейся и теплой, согревала озябшие пальцы, но сверкала слишком ярко, чтобы долго смотреть.

— Они празднуют первые дни заморозков, — появившийся из-за спины Гидеон заставил Элион вздрогнуть и рывком обернуться, — скоро уже будет слишком холодно, чтобы так веселиться.

В руке он держал небольшой неприметный кулек размером не больше ее сжатого кулака, но Элион все равно стало жутко интересно, что же такое он купил. Она склонила голову набок, почти позабыв о черной от старости книге, и протянула руки, но кулек в то же мгновение исчез в кармане его штанов.

— А еще это способ подзаработать, избавившись от ненужных вещей, и подготовиться к долгой зиме, — кивнула улыбчивая продавщица, вновь привлекая ее внимание.

Почти черная книга без всяких надписей глядела на Элион из самой середины прилавка, а рядом с ней была темно-синяя, название которой она пока не могла прочитать. Большую часть времени Элион казалось, что она всю жизнь жила в этом мире, но иногда приходилось вспоминать, что это не так. Язык здесь звучал почти как ее родной, так что Элион не составляло труда понимать других и разговаривать, но вот письменность была абсолютно другой. Круги и закорючки расплывались перед глазами, никак не желая складываться в привычные слова, но Элион упрямо читала снова и снова, заучивая заковыристые буквы, а потом бросала все и шла жаловаться сестре, что у нее ничего не получается. В такие моменты Фобос лукаво улыбалась, трепала ее по волосам и принималась рассказывать, как в детстве все время проводила в дальней библиотеке, где не было ни одной живой души, чтобы что-то подсказать. Тогда Элион спрашивала, разве у нее не было слуг и учителей, и Фобос смеялась, а лицо вездесущего Седрика делалось мрачным. Ответа на свой вопрос Элион тем не менее не получала и снова садилась за книги под задорные смешки и ехидные комментарии Гидеона.

— Госпоже приглянулась эта книга? Всего один серебряный, — продавщица с лиловой кожей постучала по обложке длинным тонким пальцем и улыбнулась еще шире.

Гулкий смешок раздался у нее за спиной, и Элион обернулась, поднимая на Гидеона вопросительный взгляд. Он смотрел на нее сверху вниз снисходительно, а на губах его плясала непонятная, то ли насмешливая, то ли предупреждающая улыбка. Повернувшись обратно к прилавку, Элион обвела пристальным взглядом все давно потрепанные книги, нашла кое-где полузнакомые буквы и даже прочитала парочку названий. В правом верхнем углу прилавка лежало несколько еще более ветхих свитков, а с лица продавщицы не слетала будто приклеенная доброжелательная улыбка.

— Это дорого? — спросила Элион, не отрывая от нее взгляда.

— На одну серебряную монету можно купить все эти книги, — ответил Гидеон, и рука его вытянулась вперед рядом с лицом Элион, — с ней в придачу.

Доброжелательная улыбка слетела с лица продавщицы с лиловой кожей, она сделалась какой-то бледной и совсем маленькой. Элион, перебирающая в кармане «звездочку», покачала головой и наконец-то взяла заинтересовавшую ее книгу в руки. Обложка ее была чуть теплой, несмотря на колючие заморозки и витающие в воздухе мелкие снежинки, от ярких вспышек окрасившиеся в разные цвета, а черный теперь не казался таким уж затертым. Не было видно ни следа стершихся надписей, а внутри витиеватые буквы прыгали и танцевали на хрусткой пожелтевшей бумаге. Элион не могла прочитать, но отчего-то ей казалось, что во всем этом мире не было книги более ценной, чем та, что угольком теплела в ее руках.

— Это дорого, — она склонила голову набок, согласно кивнула, — дай ей две серебряные монеты.

Приказ вырвался из горла высоким почти писком, и Элион кашлянула, пряча книгу под накидку. Гидеон хохотнул, зазвенели деньги у него в кошельке, и продавщица с лиловой кожей расплылась в еще более добродушной улыбке. Крупица алчности сияла в ее глазах и движениях, в том, как поспешно она засунула полученные деньги в тайник под одежду и как подозрительно оглядывала проходящих мимо зевак.

Хмыкнув, Элион уже собиралась уходить, когда громыхнуло снова. Теперь в воздух не полетели разноцветные искры, не разразилась толпа радостными криками, только прохожие застыли, словно каменные истуканы, да забранились патрулирующие улицы солдаты. От расположенной на холме и оттого видимой из любой точки города уродливой громады тюрьмы в чистое серовато-голубое небо тянулся столбом клубящийся дым, и больше не было ничего. Все вокруг пораженно смотрели, застыв в тишине, то ли скорбной, то ли ликующей, и в конце концов кто-то крикнул, подбросив в воздух грязную засаленную шляпу:

— Долой принцессу Фобос!

Толпа гулко подхватила, закачалась и поплыла куда-то в сторону от мигом опустевших прилавков. Кто-то приказал остановиться, но люди больше не слушали, они волной хлынули в сторону горящей тюрьмы, снося все на своем пути, крича и размахивая руками. Элион протяжно вздохнула, почувствовав, как теплая рука сжала ее ладонь, и их с Гидеоном тоже подхватило и понесло, смешивая с ликующей и бранящейся толпой. Рядом то и дело мелькали разноцветные уродливые лица, совсем не человеческие, покрытые чешуей и наростами, слышались выкрики, но общий гул перекрывал все, стоял в ушах жужжанием тысячи пчел. Элион пыталась выбраться, уйти в сторону, но толпа несла ее, так что приходилось шагать, почти не касаясь земли, и только теплая ладонь Гидеона придавала ей немного уверенности. Сердце гулко стучало в ушах, голова кружилась, а в глазах плыло, но вместе с тем, будто зараженная общим настроем, Элион хотела смеяться. Странное чувство щекотало в груди, в небо тянулся столб серого угрюмого дыма, а снег все падал, кружился белесыми хлопьями, смешивающимися с искрящимися разноцветными искорками-звездочками.

— Да здравствует Свет Меридиана! — чей-то голос разнесся в толпе пронзительным эхом, отразился от каменных стен домов и запутался под ногами, растоптанный сотнями ног.

— Свет Меридиана! — повторили громче.

— Принцесса Элион — законная королева!

— Законная Королева! — разнеслось по толпе волной.

Сильный рывок выдернул ее из толпы, и Элион невольно поежилась, провожая продолжающих шествие людей взглядом. Гидеон тем временем оглядел ее с ног до головы, поправил растрепавшуюся накидку и волосы, набросил капюшон ей на голову и только потом отодвинулся, делая вид, что ничего необычного не случилось. Элион тоже сделала вид, удачно пряча покрасневшие щеки в глубоком капюшоне, и проверила, не вывалилась ли ненароком странно привлекшая ее внимание книга. Та оказалась на месте, и Элион выдохнула, только теперь нормально оглядываясь. Они стояли в узком переулке, а толпа с улюлюканьем проносилась мимо, крича и кидаясь на пытающихся остановить особенно разбушевавшихся индивидов солдат. Поднимающиеся от тюрьмы клубы дыма были видны даже отсюда и отчего-то походили на извергающийся вулкан, модель которого Элион вместе с Корнелией мастерила в пятом классе.

— Они намеренно выбрали день, когда наибольшее внимание стражи сосредоточится на открытии ярмарки, — глухо пробормотал Гидеон, и Элион обернулась, задирая к нему голову.

Она заметила это уже давно, но не обращала внимания, потому что они редко стояли так близко, но Гидеон был выше нее почти на полторы головы, так что рядом с ним Элион ощутила себя совсем ребенком. Ей было всего пятнадцать, и большую часть своей жизни она провела на Земле в компании родителей, отрицающий всякую магию, и Корнелии, которая быстро стала для волшебства слишком взрослой. Элион рисовала портреты и пейзажи, виденные ею во снах, но тогда, в отличие от реальной жизни, можно было просто-напросто стереть непонравившуюся деталь, проведя несколько раз ластиком.

Осознание собственной силы вдруг захлестнуло ее с головой, и Элион подалась вперед, преследуя взглядом устремившуюся вперед толпу. Она ведь и правда могла стереть, словно неудавшуюся деталь картины, все, что только хотела.

* * *

Непривычно светлое небо постепенно темнело, окрашивалось яркими красками и было таким высоким, что захватывало дух. Снег давно перестал падать и теперь куцыми хлопьями лежал на промозглой земле, громоздился на сухих сучковатых ветках деревьев и превращал немногочисленные флюгеры в скрипящие черно-белые кляксы. В ее покоях было тепло, даже слишком, почти жарко, так что тяжело было дышать, но у Фобос все равно от холода сводило пальцы. Она куталась в колючую шерстяную шаль, которую откопала где-то неугомонная Элион, глядела на пустое пятно на холме и пыталась не улыбаться. Тюрьма исчезла словно по мановению волшебной палочки, как в глупых земных сказках, а люди, не успевшие до конца осознать произошедшее, все ликовали, забрасывая небо фейерверками и дырявыми шляпами.

— Как вы и приказывали, Альборн и Мириадель были там, — отчеканил склонившийся за ее спиной Седрик.

Его голос звучал глухо, а длинные волосы подметали пол у ее ног, но он больше не смел сказать ни единого лишнего слова. Фобос удовлетворенно хмыкнула, отворачиваясь от окна, и шторы сами собой задернулись, погружая комнату в разбиваемый желтым светом коптящей свечи мрак. Яркий свет резал глаза, так что приходилось некрасиво щуриться, а в темноте Фобос чувствовала себя давно мертвой набитой опилками тряпичной куклой. У нее осталось совсем немного времени, и почти все приготовления уже были завершены.

— Сколько еще мятежников? — она оборвала вопрос на полуслове, обошла Седрика по широкой дуге.

— Не меньше полусотни, госпожа, — понятливо отозвался он, не двигаясь с места.

Гулкий смешок сам собой вырвался из ее горла, и Фобос закашлялась, отхаркивая скопившуюся в легких желчь. Темнота ласкала плечи, манила к себе и баюкала, напевая одну из тех колыбельных, что никогда не пела ей мать. Оплывшая свеча тлела и коптила, оставляя на потолке уродливый черный отпечаток, а на кончиках пальцев прыгали разноцветные искры, собранные Элион на прошедшей ярмарке. Из распахнувшейся двери повеяло липким холодом, звякнули доспехи ставших по стойке стражников. Фобос не нужна была охрана и лишние глаза и уши, но Элион смотрела на нее, словно на настоящую принцессу, рассказывала о своих красочных снах, и она делала так, чтобы каждое ее видение сбылось. Свет вернулся на Меридиан, и осталось совсем немного, чтобы позволить ему гореть.

Стук ее каблуков гулко разлетался по каменным коридорам, шелест платья нашептывал в уши, а мягкое дуновение чужого дыхания, следующего за ней по пятам, сводило с ума. Фобос не приказывала сопровождать ее, но Седрик все равно шел, словно призрак, преследующий неисполненную при жизни мечту. Тускнеющее небо мерцало в узких окнах-бойницах, окрашивалось красным и истлевало, как затухающий посреди моря костер. Первые пятнышки звезд игриво мерцали, перемигиваясь между собой, перепрыгивали из одного окна в другое и угрюмо клонили головы, скрываясь за яркими кляксами облаков. Высокие испещренные рунами двери казались оглушающе темными, манили и гипнотизировали, и Фобос, легко касаясь холодного дерева кончиками пальцев, распахнула их. Свет выкатившейся из-за горизонта луны на мгновение ослепил, застыл на лиловом камне в самом центре серебряного обруча и мягко затрепетал, словно крылья собирающейся вспорхнуть бабочки. Стыдливо скрывшись за облаком, луна исчезла, зависнув в темном небе расплывчатым пятном, и мрак снова окутал, ласково огладил плечи и приветственно поцеловал в лоб. Фобос скинула колючую шаль, сделала пару широких шагов и склонилась, кончиком носа почти упираясь в мерцающий, словно насмехающийся над ней камень.

— Госпожа, — выдохнул Седрик, и, повинуясь взмаху ее руки, двери захлопнулись, оставляя его в коридоре.

Лиловый камень в центре обруча мерцал насмешливо, будто ядовито подмигивал, утверждая, что у нее все равно ничего не получится, и в груди Фобос росла с каждой секундой ярость. Мать отказалась от нее, вычеркнув не только из собственной жизни, но и из жизни всего замка, потому что в ней не было и крупицы Света, и потому этот отвратительный обруч никогда не мог бы достаться ей. Символ, по легенде увеличивающий силы Света, мог принадлежать одной лишь Королеве, способной победить или запечатать Тьму, медленно поглощающую этот мир, а Фобос не могла его даже коснуться. От прикосновений горела кожа, появлялись уродливые волдыри и ожоги и капала, испаряясь у самого пола, кровь. Обруч отрицал само ее существование, а лиловый камень, словно всевидящее око, заглядывал в самую душу, поднимая жгучей яростью в груди все обиды, что ей когда-то преподнесли.

— Ну что ж, — хохотнула Фобос, подхватившая с подушки обруч, шипя и щурясь от прокатившейся по телу боли, — осталась последняя деталь.

Тонкая, почти неразличимая в темноте струйка скользнула из рукава, и Фобос выдохнула, начиная ровнее дышать. Тьма окутала лиловый камень, ядовитый, как самое ее существо, прокатилась волной по мерцающему в тусклом лунном свете серебру и впиталась без остатка, будто ничего не произошло. Красная капелька, выступившая на ладони, зашипела и испарилась струйкой едкого дыма, а пошедший рябью, словно озеро во время дождя, камень треснул ровнехонько посередине. Фобос удовлетворенно ухмыльнулась, аккуратно положила обруч обратно на подушку и ласково огладила его пальцами, склоняясь так низко, что почти коснулась стремительно затягивающего рану камня губами. Каркающий смешок вырвался из ее горла отвратительным бульканьем, дрожь мурашек прошла по телу, и снова выглянувшая луна ярко осветила прекрасную семейную реликвию, смиренно дожидающуюся прихода своей новой хозяйки.

Отныне все приготовления были завершены.