Языки (гет)

Лили услышала стук.

Ее помутненное сознание какое-то время не позволяло сообразить, что стучались в дверь. Собравшись с мыслями, открыла и увидела перед собой совсем не того, кого можно было ожидать.

— Что ты тут делаешь? — опешила она.

— Хочу поболтать. — Ремус протянул плитку шоколада и тепло улыбнулся.

Уже через несколько минут эльфы принесли в комнату две чашки с чаем.

Ремус и Лили сидели и разговаривали о мелочах вроде экзаменов, Квиддича и скорого Рождества. Она словно проснулась.

Она никогда не испытывала особой неприязни к Ремусу, но и не была с ним близка. Оказалось, он умен и достаточно смешлив. Было трудно представить, как он оказался в компании Мародеров, но она не стала спрашивать.

Ее мир ограничивался Джеймсом, обязанностями старосты и учебой. И вот этот ничем не примечательный Ремус помог разбавить ее серые, безысходные будни красками непринужденной беседы.

— Вообще-то, Лили, я пришел не просто поболтать.

Конечно, она это знала. И была уверена, что речь пойдет о Джеймсе, и не имела ничего против, поскольку это не было противоестественно. Джеймс — его друг. А еще он — неотъемлемая часть ее жизни. Когда его не было поблизости, ей становилось одиноко и пусто. Вот так нелегко и в то же время просто Поттер добился своего.

— Что ты хочешь знать, Ремус?

— В общем-то, все. — Он пожал плечами, положил чайную ложку на салфетку и сложил руки на письменном столе в ожидании повествования.

Лили сцепила пальцы рук, поджала губы и уставилась в чашку с остывшим чаем.

Он хотел знать все.

— Джеймс надо мной надругался. — Лили прерывисто вдохнула. — Попросту унизил. И если в первый раз я была подавлена, то потом в целом мне даже… нравилось.

Ремус слушал со вниманием, а ей почти не было стыдно.

— В последнее время я только и думаю о том, что же со мной происходит. Мне не столько интересно, что будет с нами, сколько то, что в конце станет со мной. Все происходящее — это только начало или уже финишная прямая? Не знаю, что ему от меня нужно. С ним сложно общаться. Наверно, стоит в себе что-то изменить, потому что в последнее время мне вообще нелегко дается общение с людьми.

Она стала нервно дергать пуговицу мантии, стараясь не смотреть на Ремуса. Становилось стыдно, но она подавила в себе это чувство и вновь заговорила. Так ей могло бы стать легче.

— Одновременно я понимаю, что без него я была бы никому не нужной заучкой. И мне даже льстит его внимание в мою сторону, но… он слишком озабочен. Трудно поверить, что я какая-то особенная, да и не тешу себя этими мыслями. Просто та рыжая стерва, которая ему не дала. А потом все равно дала, — горько усмехнулась она. — Цель достигнута, можно двигаться дальше. Но он не двигается. Все время пытается что-то мне доказать, сделать своей, но я не хочу ему принадлежать. А может, и хочу… Слабо представляю, что он может мне дать. Вот так.

Ремус протянул руку к ее, Лили вздрогнула. Он это почувствовал и крепко сжал.

— Вы должны сами разобраться. Но я хочу помочь только одним.

Лили замерла.

— Я предложу себя на пост старосты вместо Джеймса.

Она широко раскрыла глаза и впилась ногтями в его руку. Тот, кажется, даже не заметил.

— Вернее, я уже это сделал, — признался он. — Вам следует отдохнуть друг от друга, вы оба так измучены, что больно смотреть. — Он сложил брови так, будто сочувствовал всем сердцем, но Лили не смогла проникнуться его переживанием. Не понимала, почему его вообще это так волновало. Неужели он и вправду пекся о ней? Или это простая вежливость, напускное? А может, это только из-за Джеймса?

Сердце звучно ухало в груди. Она не знала, что чувствует. В ней смешались «наконец-я-от-него-отделаюсь» и «я-потеряю-последнее-что-есть-в-моей-жизни».

— Хорошо, — ответила она.

* * *

— Ты рехнулся, Рем? — Джеймс был в ярости, он ходил вдоль и поперек гостиной Гриффиндора. — Зачем ты вообще лезешь? Это наше с Эванс дело, мы сами в состоянии все решить.

— Лили считает иначе, — покачал головой Рем.

Джеймс снова вспыхнул.

— Хочешь сказать, она сама тебе предложила занять мое место?

— Отдохни от нее, — невозмутимо ответил Рем. — Я о тебе пекусь в первую очередь. Взгляни на себя!

Джеймс недовольно фыркнул, но посмотрел на свое отражение в зеркале над камином. Снял очки и всмотрелся в собственное лицо. Отеки под глазами ничуть его не украшали, как и кожа, за которой он скрупулезно ухаживал, а сейчас — этот странный прыщ на подбородке.

— Тьфу, — бросил он, надел очки и сел, сложив руки.

— Так или иначе, дело уже решено. Директор согласился отдать мне эту должность. Остались мелочи, — размышлял Ремус. — Тебе нужно забрать свои вещи.

— Давно пора было это сделать, Луни, — гаркнул Сириус, подбрасывая перед собой пачку сигарет.

Сириус был рад тому, что Эванс и Джеймс наконец могли разойтись по своим углам, ничто больше не станет их связывать. Никто больше не будет волновать Джеймса. Он вернется к своей размеренной жизни. Они снова будут веселиться, как и все прошлые годы. Сириус в это верил.

— Может, так будет лучше, — смирился Джеймс. Он уставился в камин, а Сириус уставился на него.

«Нет, — решил он. — Безнадежно».

* * *

Джеймс выкатил свой чемодан из комнаты. Лили сидела за столом у камина и писала. Наверно, что-то по делам старосты. Джеймса все это никогда не интересовало. Он до сих пор не мог понять, зачем его назначили. Не только ведь для того, чтобы он исправился. Они не могли в самом деле на это надеяться, правда? Но тем тяжелее было уходить из этого помещения.

— Ты уже сменила пароль, да? — спросил он.

Лили подняла на него усталый взгляд.

— Какая разница? Все равно Ремус тебе его сообщит при надобности.

— Нет никакой надобности, если ты не захочешь меня видеть.

Рука, держащая перо, на мгновение замерла, а потом снова задвигалась.

Джеймс сглотнул. Он был огорчен ее безразличием. Хоть он и знал, что ей не было все равно. Она все еще боялась признать, что нуждалась в его близости.

— Сперва я хочу отдохнуть.

— Я тебе не верю, Эванс, — нахмурился Джеймс и пошел к выходу. Положил руку на портрет и замер. — Я, вообще-то, буду скучать.

— По мерзкому перепихону со мной? — не отрываясь от пергамента, спросила Лили. Она все сильнее жала на перо.

— По тебе.

— А что еще нас с тобой связывает? — наконец отложила перо и посмотрела ему в лицо.

Он сжал челюсти, открыл портрет и бросил сквозь зубы:

— Упрямство.

Портрет резко захлопнулся.

— Овца, — со злостью сплюнул Джеймс и покатил за собой чемодан.

* * *

Лили сложила пергамент и убрала в сумку. Это было лишь расписание занятий первокурсников.

Она убрала волосы с лица и в сердцах пнула стол.

— Осел.

Разве он не мог уйти молча? Где его гордость?

— ГДЕ?!

Она резко смахнула вещи со стола, бросила диванную подушку в стену, взяла вторую с тем же намерением, но бросила ее на пол и со всей силы пнула. Оглянулась в поисках чего-то еще, но не было ничего, кроме стен, безмолвных книжных шкафов и ужасающей тишины. Она вдруг стала рычать, потом кричать, потом топать ногами, а потом плакать, громко, навзрыд, с ребяческими всхлипами. Села на пол, обняла колени, чтобы плакать, плакать и плакать.

— Он мне нужен, он мне нужен, — сокрушалась Лили. Она почти услышала, как все вмиг рухнуло.

Начала раскачиваться на месте, туда-сюда. От «он-мне-нужен» до «катись-все-к-черту».

— Я дура, я дура, я дура…

Горькие слезы. Будто родители оставили ее одну дома, обделили вниманием.

Она — капризный ребенок, оставшийся ни с чем. Что-то изнутри ее пожирало, что-то, что раньше никогда не беспокоило. На что она решила просто наплевать, растоптать, а сейчас — оно ее мучает. Точно так же втаптывает в грязь.

— Ты его любишь, — услышала она за спиной.

Обернулась и увидела за собой Ремуса у открытого портрета. Она не слышала, как он вошел.

Она закивала, потом снова уткнулась в свои колени. Услышала шаги за собой, а затем — хлопнула дверь. Мысли в голове поутихли. Может, она сумеет справиться со своим чувством. Но для чего? Почему она не могла довериться Джеймсу? Неужели и вправду упрямство?

— Я тут шахматы принес, — он достал доску из чемодана.

Она чувствовала, что все лицо опухло, глаза даже болели от слез, но поднялась и сказала, чуть заикаясь:

— Спа-сибо, Ремус.

— Зови меня Рем.

Она снова кивнула. Ушла в ванную, чтобы умыться, а вышла уже когда Ремус расставил шахматы на доске. Игра была отличным способом отвлечься и размять мозги.

* * *

Джеймс лежал в кровати и глядел в потолок. Такой же белый, как и там.

— Ты рад? — спросил Сириус с соседней кровати.

Он промолчал. Джеймса поглотила пустота. Он хотел чем-то ее заполнить.

— Может, курнем? — отвлекся Сириус. Будто читал мысли. — Тут мне кое-что подкинули, говорят, хорошая штука.

Он кивнул, не раздумывая. Сириус протянул самокрутку. Джеймс затянулся.

— Давно я ничего такого не пробовал, — признался Сириус и тоже затянулся.

Скоро они начали жутко пошлить, смеяться и откровенничать. Как и в обычном состоянии, но намного глупее и свободнее. Ничего их не беспокоило. Как и раньше. Было плевать на все, что было до, и все, что могло быть дальше. Они признавались друг другу в неземной любви, вечной преданности. Обзывали друг друга, шутливо дрались и много, много смеялись. И Джеймс чувствовал, как пустота понемногу затягивалась. Понимание, что у него были друзья, придавало уверенности в себе. А Сириус был бесценным другом, несмотря на вспыльчивость. Джеймс извинялся, едва не плакал от переполняющих его чувств, прижимался к нему, как ребенок. Сириус обнимал его и ржал. А потом и Джеймс вместе с ним. Они бросались друг в друга подушками, обматывали друг друга одеялами, не давая двигаться, они были в отчаянном угаре и наслаждались тем, что были друг у друга.

Утомившись, Джеймс лег лицом в подушку рядом с Сириусом.

— И вправду неплохая вещь, — сказал Сириус и глупо прыснул.

— Успокойся уже, — устало хмыкнул Джеймс, не поднимаясь с подушки.

Они помолчали. Оба чувствовали, как трава переставала действовать. И Джеймса снова поглотила пустота.

Он завыл в подушку.

— Эй, ты чего? — Сириус обеспокоенно потряс его за плечо. — Из-за Эванс, что ли?

Он и сам все знал. Зачем спрашивать?

— Зачем ты спрашиваешь? — со злостью спросил Джеймс.

— Опаньки. — Сириус всплеснул руками. Джеймс это почувствовал.

Он поднялся с подушки и сел.

— Прости.

— Ты уже передо мной извинялся. Чуть не рыдал.

— Но я это искренне. Все — Эванс. Выбила меня из колеи.

— Ага, но сейчас-то ее здесь нет, — покачал головой Сириус.

Джеймс закусил нижнюю губу и уставился в пол.

— Мне даже не верится, что ты влюбился. Придурок.

— Влюбился? — возмутился Джеймс.

— А что, нет? Течешь, как сука, хотя ничего в ней особенного. Ни жопы, ни сисек. Диагноз — влюбленный ебантяй.

Сириус сказал это с таким отвращением, будто хуже быть ничего не могло.

Джеймсу не приходило такое в голову. Он бы почувствовал, что влюбился, правда?

— Мне кажется, я просто помешался. Мне надо…

— Въебать?

Джеймс нахмурился.

— Ты ее ненавидишь? — спросил он.

— ДА! — воскликнул Сириус и встал с кровати.

— За что?

Тот начал ходить по комнате и размахивать руками.

— За что?! — кричал он. — Эта рыжая блядь уничтожила тебя, превратила в гадкое бесхребетное месиво. Ты готов целовать ей пятки, ты едва не боготворишь ее. Ты весь пропитан этой вонючей, отвратительной любовью. Разлюби ее, Джеймс! Или дай мне ее убить, прошу. Я не вынесу, если…

— Если — что? — Джеймс тоже повысил голос. Он изо всех сил сжал подушку. — Ты не хочешь, чтобы мы были вместе? Значит, ты хочешь, чтобы я был несчастлив. — Он сглотнул. — И… не оскорбляй ее.

— Вот оно! — провозгласил Сириус. — Ты не хочешь ее проклинать за то, что с тобой происходит. Чтоб она сдохла…

— ПРЕКРАТИ!

— Давай, ударь меня, — подначивал Сириус. Он ходил по комнате и потирал кулаки. — Она и есть сука. Вонючая дырка, слишком уж много из-за нее проблем.

— Это у тебя — проблемы.

Джеймс поднялся и встал напротив Сириуса, сжимая кулаки.

— Я не брошу тебя, даже если мы с Эванс будем вместе, — тихо и вкрадчиво заговорил он. — То, что я влюблен, не значит, что я больше никого не вижу и не слышу. Она мне просто нужна, потому что может сделать меня лучше и счастливее.

— Нихуя она не может! — кричал Сириус. — Что, сейчас ты счастлив?

— Нет, потому что ты не хочешь меня понять…

Джеймс откинулся в сторону от удара по лицу, споткнулся обо что-то и упал.

— Потому что здесь нечего понимать! — слышал Джеймс откуда-то со стороны. В ушах зашумело. — Она — вина всему происходящему. А ты не хочешь признать, что нет в ней ничего хорошего.

Джеймс потер щеку. Гадкий ком застрял у него в горле.

— Что ты за истеричка, Блэк? — хмыкнул Джеймс.

— Тогда ударь меня! — вопил он.

— Нет, я не хочу делать тебе больно. Потому что ты мне дорог.

Джеймс посмотрел на Сириуса. Тот был в ужасе.

Сириус вдруг сел перед ним и осмотрел ссадину на щеке.

— Я не… — он потерял дар речи.

— Ты, да. Это ты меня ударил. Как и хотел.

Сириус в спешке стал рыться в своем ящике, достал какую-то мазь и снова сел напротив Джеймса.

Он выдавил немного на ладонь и приложил к его больной щеке.

Стало очень холодно, а потом боль ушла. Сириус выдавил еще и намазал всю щеку. Джеймс спокойно наблюдал за его действиями и ни о чем не думал. Потому что все было хорошо.

Сириус смотрел на него, нахмурившись.

— Я тебя прощаю, — хмыкнул Джеймс.

— Спасибо.

— Хоть ты и придурок.

— Просто мне страшно, — признался Сириус.

Джеймс протянул руку. Тот наклонился, и они крепко обнялись. Мазь размазалась по плечу Сириуса, но они этого не заметили.

— Я буду с тобой, Блэк. Всегда.

— Не зарекайся, — гаркнул тот.

— Смотри, не накаркай, — засмеялся Джеймс и отпустил его. Сириус поднялся и убрал мазь в ящик.

— Слушай, это не выглядело по-гейски? — спросил он.

— Выглядело.

— Вот блять.

Они оба заржали.

— Я решил так, Сириус, — начал Джеймс. — Я не стану к ней приставать. Грубо говоря, я на днях ее оттрахал. Так, что она рухнула на пол и не могла прийти в себя очень долго. Я решил ждать, чтобы она сама пришла ко мне.

Сириус подумал.

— Ты уверен, что она придет?

— Когда я уходил, она так нервничала, что готова была воспламениться. Она просто упрямится. Придет, — улыбнулся Джеймс.

— Может, тебе стоит потрахаться с другой? — очень, очень неуверенно спросил Сириус.

— Я смотрю, ты проникся моими чувствами, — смеялся Джеймс.

— Просто понял, какой я эгоист.

Сириус сел на кровать и уставился в потолок. А Джеймс сидел на полу и смотрел на него.

— Каково это — любить?

Джеймс задумался, а потом сказал:

— Я еще сам не понял.

* * *

На другой день Лили отправила письмо Северусу, где попросила его прийти в библиотеку после ужина. На ужине она его не увидела, а когда пришла в библиотеку, он уже был там и сидел за самым дальним столом у окна.

— Здравствуйте, — сказала она библиотекарше и, взяв первую попавшуюся книгу, направилась к столу у окна.

Им было что обсудить. Лили настроилась на цивилизованный беспристрастный разговор, постаралась проглотить обиду, вспомнив его слова о том, что то — была проделка Эйвери.

Когда она села рядом, он даже не оглянулся. Он смотрел в окно невидящим взглядом и будто бы ничего вокруг не замечал. Лили осторожно коснулась его руки, лежащей на книге. Северус не дрогнул и медленно повернулся к ней.

— Лили, — сказал он, убрав руку со стола.

Она сжала пальцы и раскрыла книгу, просто чтобы занять чем-то руки. Его голос показался ей сухим, будто это говорил не он, а призрак.

— Мне нечего тебе сказать, — добавил он, не сводя с нее глаз.

Лили посмотрела на него и увидела привычно бледное лицо, печальные глаза и уголки губ, опущенные вниз. Будто и вправду — призрак.

— Я понимаю твою злость. Я бы на твоем месте… В общем, ты хотела мне что-то сказать? — исправился Северус и постарался выпрямиться.

— На самом деле, я просто хочу все обсудить. Мы с тобой не глупые люди, — говорила она, стараясь выглядеть уверенной. Но это было вовсе не так. — Не хочу, чтобы между нами остались какие-то недосказанности.

— Мне нечего тебе сказать, — повторил он и отвел взгляд.

— А мне — есть что спросить.

Северус посмотрел на ее руки, теребящие края страниц. Лили видела, что он был изнеможен. Не знала, из-за чего — может, из-за мыслей, а может, из-за каких-то дел с его союзниками. В ней на мгновение вскипела ненависть, но она поерзала на месте, закрыла книгу и посмотрела ему прямо в лицо, откинув посторонние мысли.

— Почему ты остался с этими людьми, Северус?

Ни один мускул не двинулся на его лице. Он словно ждал этого вопроса и ответил:

— С ними я чувствую себя полезным. Им нужны мои способности, меня могут оценить по достоинству.

— Кто — они? — с опаской спросила Лили.

— Мои друзья.

Друзья.

— Ты не считаешь их друзьями, так ведь? Ты просто нашел, где себя показать. И называешь их друзьями потому, что на тебя обратили внимание…

— Что ты знаешь о дружбе? — спокойно прервал он, все тем же сухим голосом, глядя в пустоту.

Эти слова задели ее.

— Я не… — Лили откашлялась. — Я не пытаюсь тебя переубедить. Я хочу понять. Ведь это не выход.

— Ты была моим другом, — сказал он, словно не слыша ее слов. — Стоило мне только начать общаться с другими, на меня посыпались твои упреки. Они вовсе не глупы, не ограничены. Ты просто не понимаешь, Лили, — он покачал головой.

— Тогда объясни мне, Северус. Я не хочу, чтобы мы с тобой остались врагами, — призналась Лили. Она едва подавляла в себе обиду и горечь. Ей было жаль, очень жаль, что Северус стал ей чужим человеком. После всего, что он совершил, они не могли быть близки, но ей так хотелось все уладить. Сказать все, выяснить, но он отчаянно избегал этого. Когда он приходил к ней, все ограничивалось пустыми извинениями, а теперь, когда она сама позвала, он не хотел идти на контакт. Это ее задевало, но, как показывала ситуация, гордость не была помощником.

— Объяснить… Хорошо, я тебе объясню. — В его глазах загорелся огонек. — Хоть я и думал, что ты сама сможешь понять, но, видимо, придется хорошенько разжевать. С первого же курса я оказался мальчиком для битья. Я уже давно прошел тот этап, когда жалел себя и проклинал остальных. Но дело в том, что ты была единственным человеком, который меня поддержал…

— Я это понимаю, — прервала Лили и увидела, как он недовольно нахмурился, и больше не перебивала.

— Но, тем не менее, у тебя были другие друзья. Все время, что ты была с ними, я учился. Я изучал то, что не давали в школьном курсе, крал книги из запретной секции, изучал и практиковался. Мне было скучно на уроках. И на это обратили внимание другие, похожие на меня. Они видели мою успеваемость и предложили свою компанию. С ними было интересно. Ты никогда не смотрела дальше учебника, твой ум не настолько пытлив, ты больше витаешь в облаках, чем думаешь о материальном. В конце концов, я стал Пожирателем. Меня меньше волнуют их убеждения, чем то, что для них я полезен. — Он постучал пальцем себе по лбу. — Я могу применить свои способности. Смог бы я сделать это, будучи в компании ограниченных, глупых, как Поттер? Я чувствую себя особенным, выше их всех. Вот почему я оказался по другую сторону от тебя. Я тебе не нужен таким, какой я есть.

Лили слушала его, нахмурившись. Он был эгоистом. Лили всегда это знала. В нем всегда была заносчивость. Что бы он там ни думал, Северус не многим отличался от Джеймса. Самоуверенный, эгоистичный, упрямый.

— Но я люблю тебя, — услышала она.

У Лили зазвенело в ушах.

— А тот случай… Мне гадко об этом говорить, но я был под Империусом. Ты знаешь, что это?

Лили кивнула.

— Разумеется, ты знаешь, — тоже кивнул он. — Эйвери знает, что я в тебя влюблен. Он был пьян и…

Он положил руки на стол и поводил ладонью по другой.

— Тебе, наверно, не надо этого слышать.

Лили покачала головой.

— А я люблю Джеймса, — сказала она. — Вот так.

Северус медленно кивнул, глядя перед собой.

— Это было неизбежно, — сказал он.

Она снова покивала, переведя взгляд на его холодное лицо. Казалось, дотронешься — треснет.

— Я очень ценила твою дружбу, жаль, ты этого не понял. Но я бы не была с тобой, даже если бы ты не был Пожирателем.

— Почему? — его голос дрогнул.

— Мне нужно больше, чем ты мог бы мне дать.

— А что может дать тебе он? — тихо, почти шепотом спросил Северус.

— Уверенность в себе. Ты за пять лет не смог сказать о своей любви, хотя ближе тебя у меня никого не было. Мои друзья? Где они сейчас? Испарились — пуф — стоило мне стать старостой. Наверно, решили, что я слишком занята, и забыли обо мне. Что, в целом, не так далеко от правды. А ты — дурак. Ума у тебя навалом, способностей — тоже. Но ты упустил свою возможность быть со мной, когда назвал меня грязнокровкой. Думаешь, меня обидело это слово? Вот уж нет. Меня обидело то, что ты выбрал их. Предпочел моей светлой дружбе их темные делишки. Что ж, надеюсь, ты самоутвердился.

Лили встала из-за стола, поставила книгу на место и ушла.

* * *

Она сидела у себя в комнате и ела конфеты, которые ей оставил Ремус. Он был чудесным соседом и незаменимым старостой. Сейчас большую часть ответственности он взял на себя.

«Ты и так три месяца выполняла все обязанности, которые рассчитаны на двоих. После рождественских каникул будем работать вдвоем, а пока что я справлюсь».

И она была ужасно благодарна за его помощь. До каникул оставалась пара недель, и она не могла дождаться момента, когда вернется домой, увидится с родителями и сестрой, они станут обмениваться подарками и впечатлениями. Она скучала по дому, очень скучала. Но в то же время ее угнетала мысль, что после каникул они уже не будут видеться с Джеймсом так часто. Больше не будет делить с ним пространство, он больше не будет докучать ей. Не хватало его близости.

Лили его полюбила. Когда именно — непонятно. Возможно, это ее эгоизм и потребность во внимании, но все равно при мысли о том, как их губы соприкасались, как его руки гладили спину, что-то внутри больно кололо.

Странно, что именно разлука помогла ей понять это. Когда она увидела его с чемоданом у выхода, она едва не стала умолять о том, чтобы он не уходил. А все упрямство и остатки гордости. Все казалось ужасно глупым и бессмысленным. Эти их ссоры, ее отрицания, его крики и прикосновения. Наверно, иначе не могло сложиться. И не жалела о том, что именно он лишил ее девственности. Ни капельки.

Лили уже плохо помнила, что он перед этим говорил, но что-то, что заставило ее разум на мгновение пробудиться. Без этого она бы не решилась.

Она возбудилась от этих мыслей.

Знакомые ощущения внизу живота, и она легла на кровать, спустила колготки и залезла рукой в трусы. Пальцами провела по промежности, и на них осталась влага. Спустила трусы до колен и без труда проникла одним пальцем внутрь. Закусила губу и стала вспоминать.

Представила, что это пальцы Джеймса проникают в нее. И то, как он нависает над ней всем своим красивым телом, шумно и тяжело дышит, проводит большим пальцем по клитору, двигает другими внутри и целует, целует своими влажными опухшими губами, прикусывает, дразнит, улыбается, а она, беспомощная, возбужденная, оказывается на самом пределе. И он останавливается. Мучает. Достает свой член и входит в нее, заполняет своей плотью, горячей, такой желанной. И двигается. Меняет амплитуду и скорость, прислушивается к своим ощущениям, следит за ее реакцией, а потом… потом…

Она выгнулась на кровати, хватаясь свободной рукой за подушку и изо всех сил стараясь не издать ни звука, потому что в другой комнате должен был спать Ремус.

Этот оргазм не шел ни в какое сравнение с тем, что она испытывала с Джеймсом. Ей стало грустно.

Она поднялась и отправилась в ванную, чтобы принять душ. Потом она лежала на кровати, читала какую-то из заданных книг, но не могла понять ни слова, потому что из головы не выходила мысль о том, чтобы пойти к Джеймсу. И сказать все, что испытывала. Как она скучает, какая она глупая и как стыдно за все мучения, которые из-за нее им обоим пришлось пережить. Ну, не только из-за нее.

Но гордость не давала покоя. Иногда, на мгновение, казалось, что она ошибается, и на самом деле ему было все равно. Но каким-то образом знала, что он тоже любит. Возможно, не может этого понять, так же как и она не могла, но так или иначе его мучают те же мысли.

Странное чувство, потому что одновременно она ненавидела этого человека за то, что он заставляет ее испытывать, и была рада, что тот вообще есть на свете.

Она не заметила, как уснула с этими неспокойными мыслями.