Новое Начало – Альтернатива. Часть I - Возрождение Дракона, не только... (гет)

А Гарри Поттер шел через Запретный Лес, чьи многовековые сосны возносили свои кроны на недосягаемую высоту, оставляя внизу лишь могучие, в пару обхватов стволы, облепленные седым лишайником, и толстый ковер слежавшейся темной хвои, местами покрытый бледными, способными жить в вечном сумраке, ползучими растения.

Это раскинувшееся на неизвестное, но, бесспорно, громадное расстояние царство зелени и сумрака, родной дом для кентавров, единорогов, гигантских пауков-акромантулов и прочих тварей и источник нешуточных страхов на первых годах обучения, сейчас был для Поттера не страшнее газона перед домом Дурслей.

Гарри бесшумно скользил сквозь сумерки чащи, и ночные птицы, насекомые и прочие мелкие твари бежали, ползли и улетали от него, как от огня — он намеренно создал вокруг себя плотную ауру тревоги, отлично действующую на низшие существа. Комары — это, конечно, мелочь, но все же кому понравится, когда тебя кусают и сосут кровь? А более серьезные и разумные обитатели Запретного Леса этот уголок и так с некоторых пор обходили стороной.

Здесь, в лесу, вдали от любопытных глаз, можно было скинуть мантию-невидимку и немного ослабить узду самоконтроля, в которой Гарри держал себя с тех пор, как Тэцу-Но-Кирай начал приоткрывать ему свои тайны, и сущность меча стала понемногу перетекать к Поттеру, образуя некий симбиоз.

Это не было раздвоением личности, в него никто не вселялся, не пытался управлять и не подавлял его волю — Гарри по-прежнему осознавал себя, как единую личность, просто со многими реакциями, желаниями и соблазнами бороться стало труднее, гораздо труднее. Начиная от вспышек гнева и буквально рефлекторного императива подсознания — «Убей!», и кончая мгновенными, жаркими волнами похоти, накатывающими, когда его взгляд останавливался на лице или фигуре какой-нибудь привлекательной девушки.

Нет, «тормоза» Гарри работали исправно, но великий Мерлин, если бы все то, что проделывал в услужливом воображении, он сделал бы вживую… Прощай, Хогвартс, здравствуй, солнечный Азкабан… Впрочем, едва ли — уже даже нынешних возможностей Гарри хватило бы, чтобы отбиться от авроров и не особенно при этом вспотеть.

С той памятной ночи в гостях у Уизли внутри у Гарри словно поселилось нечто, похожее на растущий сгусток чего-то одновременно обжигающего и мертвенно-холодного. Сжатая стальными тисками воли, эта «шаровая молния» лишь едва пульсировала, рассылая порой по телу волны непривычных ощущений. Но гнев, ненависть, ярость оказывали на нее действие, аналогичное струе чистого кислорода в горящую доменную печь — темный огонь с глухим ревом в секунду вздымался до небес, растекаясь по всему телу, пламя раскалялось до невиданного градуса, готовое пожрать все и вся. От чудовищного напора силы сознание плыло и требовалось крайнее напряжение воли, чтобы удержать контроль над буйством невиданной мощи.

Во время подобных «приступов» такие понятия как гуманность, жалость и сострадание становились для Гарри почти пустым звуком, все эмоции словно исчезали, оставляя место только двум — безумной ярости, заключенной в панцирь самообладания, и холодному рассудку, направлявшему эту ярость.

Все это пришло, разумеется, не сразу.

Не раз, и не два Гарри терял над собой контроль, а потом словно выплывал из темного омута беспамятства, обнаруживая себя задыхающимся, лежащим без сил посреди леса. Вокруг, как правило, царил настоящий разгром — расщепленные, дымящиеся деревья, спекшаяся в стекловидную корку земля, трупы случайных животных, разорванные в клочья. Поттер чувствовал, что жадный мрак, оживший в мече, словно голодный дикий зверь все более властно и неумолимо требует крови, и он с еще большим остервенением сжимал зубы, снова и снова учась контролировать, сдерживать эту силу: устроить нечто подобное в Хогвартсе ему вовсе не улыбалось.

Но помимо всего этого Гарри накапливал новые знания и учился их использовать. Поначалу они, то втекающие в его голову колючими ручейками, то вонзающиеся ледяными иглами, вызывали у Поттера только страх и отвращение. Принципы и законы этой, и_н_о_й магии были настолько чужими, неправильными, а порой и попросту отвратительными и ужасающими, что Гарри чувствовал себя человеком, которого насильно кормят битым стеклом. Разум, воспитанный на классической земной магии, сперва категорически отказывался принимать и осмысливать тот древний яд, что по капле, по ложке вливался в него. Но со временем чувства отвращения и отторжения притупились и почти исчезли, а Гарри начал видеть в этой новой магии некое хищное совершенство, смертельно опасную красоту и иррациональную гармонию. И главное — необозримый океан возможностей, а это интересовало Поттера прежде всего.

Он уже давно ходил на занятия и вообще продолжал учебу исключительно по инерции и ради желания «не светиться» слишком рано. Присутствуя на уроках трансфигурации и зельеделия, Гарри развлекался тем, что решал учебные задачи при помощи классической магии, и тут же мысленно искал параллельное решение в магии другой.

Уроки же ЗОТИ поднимали Поттеру настроение на целый день: описываемые там темные заклинания, черная магия и опасные существа, все эти «Круциатусы», проклятья, банши с вризраками и загрыбастами, вызывали у него приступы безудержного веселья — настолько нелепыми они ему казались, прямо как «коза» пальцами младенцу.

А раз в два-три дня он, дождавшись темноты, покидал гриффиндорскую спальню уходил в Запретный Лес для того, что сам про себя назвал «погружением во тьму». Вот и сейчас Поттер неслышной тенью приблизился к облюбованному им месту — укромному уголку, затерявшемуся посреди бескрайней чащи, закрытому с трех сторон обросшими мхом громадными валунами. Постелив на мягкий ковер опавшей хвои свою мантию, Гарри выпрямился и достал меч, который всегда носил с собой в безразмерном кошеле, купленном специально для этого.

Странное дело, но Тэцу-Но-Кирай не поддавался никаким изменяющим его размер заклинаниям, и становиться невидимым тоже не желал, всегда сохраняя свои изначальные вес, длину и форму.

Скрестив ноги по-турецки, Гарри уселся на мантии и положил меч на колени. Выдвинув лезвие на ширину пары ладоней, он привычно положил на него руку, слегка сжав клинок пальцами. Острейшая кромка легко вошла в плоть, боль жгуче стегнула по нервам, и по зеркальной поверхности меча поползла темная струйка крови, тут же впитавшись в железо. На стали меча вспыхнули фиолетовым огнем и медленно погасли три неизвестных иероглифа, знакомая струя холода прошила руку, отдалась в голову, и Гарри выпал из течения времени.

В его представлении он словно сунул голову в темный, бесконечный поток, позволяя ему свободно течь сквозь разум.

* * *

Гарри очень хорошо помнил свое самое первое «погружение», объяснившее очень и очень многое.

Тогда его будто шибануло обухом по голове, и Поттер очнулся внутри гигантской полой четырехгранной пирамиды, которая повторяла египетские лишь формой, будучи внутри абсолютно пустой. Откуда-то сверху струился неясный красноватый свет, а внутреннюю поверхность старого, как само время, храма, сплошь покрывали едва различимые неведомые символы, испещряющие вулканическое стекло стен мириадами насечек.

«Смотри!» — словно шепнул ему на ухо неведомый проводник, знакомый по снам, и стоило Поттеру сосредоточиться на знаках, как тысячи, десятки тысяч их налились уже знакомым фиолетовым огнем, все более отчетливо проступая из бездонно-черного фона, и, наконец, полыхнули прямо ему в глаза.

И Гарри все понял.

Знаки сложились в слова, слова во фразы, которые водопадом хлынули в его сознание.

Это была невероятная история, начавшаяся более семи тысяч лет назад и рассказывавшая о том, как некий молодой маг иного мира по имени Каэр-Ду, в поисках силы и знаний начал знакомиться с тайными учениями древности. Как он, в поисках абсолютного могущества, погружался в такие пучины тьмы, куда не рискнул бы соваться даже самый чернейший из магов его времени. И как с помощью обретенной мощи он сначала встал во главе своей родной страны, а затем — и всей планеты. Как, поработив целые народы, он заставил их сооружать для него громадные храмы, служащие усилителями магических ритуалов, дарующих ему безграничную силу и бессмертие.

И как, спустя более тысячи лет правления, предательство его ближайшего друга и сподвижника разрослось в страшную войну между величайшими темными магами, выжегшую их мир дотла за каких-то семь дней. И как Каэр-Ду, победивший, но растративший в войне почти все силы, бежал из опустошенного, обращенного в прах мертвого мира в другой, молодой и зеленый.

Мир Земли.

Однако, восстановившись и немного окрепнув, маг понял, что попал в ловушку — открыв врата между мирами, он использовал последний «ключ» — магический артефакт, созданный в Даймоне, его родном мире. И чтобы открыть врата вновь, нужен был еще один и, желательно, не одноразовый.

Сначала Каэр-Ду попытался добиться своего с помощью выходцев из другого, близкого, практически граничащего с миром людей, мира Лоно Хара, куда он смог попасть по Тропам — проторенным пространственно-временным путям между близкими к Лоно Хара мирами. Лонохарсские маги были неизмеримо старше и могущественнее людей, и Каэр-Ду надеялся на успех. Однако тот лонохарец, к которому он обратился, не пожелал делиться знаниями, более того — попытался пленить его, но маг сумел выскользнуть из ловушки.

Тогда Каэр-Ду решил пойти иным путем — в мире Земли его сила и магия были чуждыми, но, тем не менее, продолжали работать. Более того, эта реальность преподнесла Каэр-Ду весьма приятный сюрприз — магия тьмы Даймона, умноженная на гнев, злость, ярость, ненависть местных аборигенов, давала такой невероятный выброс силы, что даже не нуждалась в циклопических храмах-усилителях.

Для начала он решил вернуть свою прежнюю мощь, и Земля времен 2500 года до нашей эры отлично для этого подходила. Начав с Древнего Египта, став для египтян верховным богом Амон-Ра, он привел это государство к его расцвету. Однако силы никогда не бывает слишком много, и к исходу эры он основал еще несколько мировых религий с собой в главной роли — иудаизм, христианство, ислам и несколько кровавых культов в Южной Америке.

Тому, кто в своем мире тысячи лет именовался Богом-Повелителем и являлся им по магической мощи, это не доставило много труда. А молитвы миллионов людей, по крупице, по капле, все увеличивали его силы. И даже появление на Земле некоего оппонента — лонохарского мага немалых сил и умений, сумевшего доставить изрядно неприятностей, не помешало планам Каэр-Ду.

Но для создания ключевого артефакта, открывшего бы путь между мирами, одних магических сил было мало — требовался человек, чьи негативные эмоции были бы настолько всепоглощающи, что заполонили бы его всего, доведя носителя до грани помешательства. А в этом мире, несмотря на всю эмоциональность людей, такое было редкостью.

Несколько сотен лет — а что такое сотни для того, кто живет уже тысячи? — могущественный пришелец из другого мира странствовал по миру людей, пока в далекой восточной стране, жители которой называли ее «Нихон», не нашел того, кто идеально подходил для его целей. Звали эту жертву Ичиро Акамацу. И, по достоинству оценив ту ярость, что овладела полубезумным японцем, великий темный маг понял, что может создать далеко не только ключ, а нечто гораздо большее…

Получив желаемое, Каэр-Ду заглянул к своему знакомому лонохарцу, отличавшемуся столь своеобразным гостеприимством, с «визитом вежливости» — и вероломный хозяин со всем его кланом были стёрты с лица Лоно Хара. Из его рода выжил только один — мальчик, чья кровь была на две трети кровью местного демона-шаргха.

Темный колдун пощадил его, поразившись, насколько сильной в совсем еще юном ребенке была концентрация злости, зависти и ненависти. С его точки зрения, в своей абсолютной тяге к разрушению, стяжательству, власти и жестокости, мальчик был просто идеален. Маг даже подарил ему амулет из Даймона, заключавший небольшой заряд магии погибшего мира, многократно усиливавший темное начало в ребенке, но не позволявшему этой силе сжечь своего носителя. Зачем он это сделал? Может, по сиюминутной прихоти. А может, и с дальним умыслом, превратив мальчика в своеобразную бомбу замедленного действия для столь неприветливо встретившего его мира.

Мальчика по имени Джелар.

А затем Каэр-Ду, проведший на Земле чуть более четырех тысяч лет, вернувший себе к тому времени всю свою былую силу и даже больше, покинул мир людей, оставив созданный меч там, где он и был рожден — на островном восточном государстве, раздираемом междоусобными войнами.

* * *

То, первое «погружение» закончилось для Гарри кошмарно — его выворачивало, рвало до желчи, долго бил озноб и ныла каждая клеточка тела — казалось, сам организм яростно протестует против временного слияния с Мечом Проклятых. Но в следующий раз все прошло немного легче, потом еще легче, а затем Гарри уже начал испытывать некую зависимость, тягу к получению очередной «порции» темного знания. Черные волны приятно туманили сознание, словно баюкали его, защищая от всего мира, давая ощущение силы и могущества.

Поттер «вынырнул» из темного водоворота символов, знаков и понятий, и улыбка тронула его бледные губы — сегодня он продержался еще немного дольше в бесконечном потоке знаний, созданных по совершенно иными принципам и законам, которые хоть и перестали быть для него абсолютно чуждыми, но все равно требовали для усвоения и понимания немалых усилий.

Гарри посидел еще немного, пробуя на вкус и упорядочивая то, что осело у него в памяти, и встал.

«Любопытное заклинание…» — он посмотрел на стоящий в десяти метрах от него на пригорке небольшой камень и резко, будто что-то разрубая, махнул в его сторону сжатым кулаком с выставленными и сложенными указательным и средним пальцами. С их кончиков, вращаясь и оставляя за собой дымный шлейф, сорвался бледно-красный двухметровый полумесяц и разрубил камушек пополам. Как, впрочем, и вековую сосну, стоящую за камнем на линии удара, которая через пару долгих секунд рухнула с оглушительным грохотом, эхо которого раскатилось, казалось, по всему лесу.

Задвинув меч назад в ножны, Поттер засунул Тэцу-Но-Кирай обратно в кошель и подошел к упавшему дереву.

«Мда… Не рассчитал… — с досадой подумал Гарри, потрогав идеально гладкий, еще горячий срез. — Уже пора возвращаться, не стоит давать поводов для дополнительных подозрений. Но ничего, время уже близко… Оно уже почти настало… И тогда…»

Поттер в предвкушении хищно улыбнулся, подхватил с земли мантию и неслышно растворился в ночном лесу по направлению к Хогвартсу. Необходимо было отдохнуть — ведь завтра должен был состояться квиддичный матч со змеиным факультетом, а от обязанностей ловца его никто не освобождал.

* * *

— Добро пожаловать на первый в этом году матч — Гриффиндор против Слизерина! — голос Ли Джордана, многократно усиленный благодаря магофону, разносился над стадионом. — За Гриффиндор играют охотники Уизли, Криви и Криви, вратарь Уизли, отбивалы Томас и Финниган и, наконец, ловец и по совместительству капитан команды — Гарри Поттер!

Болельщики Слизерина засвистели, но их улюлюканье перекрыл рёв оставшейся части стадиона — Хаффлпафф и Равенкло, как и всегда, болели за Гриффиндор.

— Команда Слизерина: три охотника — Бэддок, Причард и Старкс, отбивалы Крэбб и Гойл, вратарь Блэкуорт и капитан и ловец — Малфой! — продолжал вещать Джордан.

Трибуны Слизерина восторженно завопили, нисколько не смущаясь тем, что другие факультеты были против них.

— Капитаны пожимают друг другу руки под пристальным взором мадам Хуч, которая следит, чтобы никто из них не сломал пальцы противнику — ведь ни для кого не секрет, что Поттер и Малфой являются непримиримыми врагами уже долгие годы!

— Джордан! — как и всегда, возмущённый возглас МакГонагалл пропал зря: остановить лавину красноречия Ли было невозможно.

— В этот раз я поймаю снитч. Любой ценой, — в серых глазах Драко появилось странное упрямое выражение.

— Любой ценой? Согласен. Сломай себе шею, хорёк, и я лично вложу снитч в твои холодные руки, — улыбнулся одними губами Гарри.

Четырнадцать игроков взмыли в небо; раздался свисток, и игра началась.

— Кваффл у Бэддока — пас Причарду — ох, какой удар бладжером! Да ты снайпер, Дин! Мяч у Криви-старшего — пас Уизли — да!! Десять-ноль в пользу Гриффиндора! Кваффл снова у Слизерина; Старкс проходит между братьями Криви и бьёт — но Уизли удаётся защитить ворота! Так держать, Рон!

Гарри кружил над полем, следя за игрой и одновременно высматривая снитч; Малфой же застыл на месте и, казалось, прирос к своей метле. Он даже не смотрел по сторонам, словно ждал, что снитч сам прилетит к нему. Гарри недоумённо пожал плечами, скользнув взглядом по неподвижной фигуре. Его взор зацепился за метлу Малфоя; такой Гарри раньше не видел: обтекаемая, чёрная, с прутьями, не привязанными пучком, как у других мётел, а словно растущими из древка; на ручке виднелась надпись серебром, но прочитать название было нельзя, так как Малфой, держась за метлу, закрывал надпись рукой.

— Эй, Малфой, что за метла? — спросил Гарри.

Тот, не поворачивая в его сторону голову, убрал руки, и на солнце сверкнули серебряные буквы «ТЕНЬ».

— Новейшая разработка, — коротко бросил Малфой.

Гарри напряг память, но не смог вспомнить ничего об этой марке. Но метла была хороша, спору нет — надо быть начеку и заметить снитч раньше, чтобы не дать Малфою преимущества.

Игра продолжалась; Гриффиндор постепенно увеличивал разрыв в счёте, доведя его до сорока, а затем и до пятидесяти очков, но Малфой по-прежнему не двигался с места, словно забыв о том, что он на поле. Гарри смотрел на него со всё большим изумлением, но молчал, не желая вступать в перебранку во время игры и пропустить снитч.

Внезапно Малфой, до того смотревший невидящим взглядом в сторону своих колец, встрепенулся и, резко развернув метлу, ринулся вниз. Гарри помчался за ним, подумав, что это может быть обман: снитча не было видно. Лишь спустя несколько секунд Гарри смог разглядеть мячик, шныряющий по полю между игроками, и увеличил скорость, пытаясь обогнать Малфоя, однако чуть не столкнулся с Бэддоком и был вынужден притормозить, потеряв драгоценные секунды, но затем снова ринулся вперёд, разгоняясь до предела возможностей «Всполоха». Симус пустил в Малфоя бладжер, но слизеринцу каким-то чудом удалось, резко вильнув в сторону, избежать столкновения.

Гарри не мог не признать, что его собственная метла менее маневренная — такого финта «Всполох» бы совершить не позволил. Но всё-таки Гарри удалось снова почти поравняться с Малфоем, когда внезапно снитч метнулся к земле. Ни секунды не раздумывая, слизеринец вошёл в отвесное пике, стремясь схватить мячик, и, не заботясь о том, насколько близко была земля. Гарри помчался за ним, отлично понимая, что не успевает, что метла Малфоя быстрее; совсем рядом просвистел бладжер, но не задел никого из ловцов.

Снитч спикировал вниз с огромной скоростью; до земли оставалось двадцать метров… десять… пять… Снитч уже несётся над полем на высоте нескольких дюймов над травой — а Малфой уже не успеет выйти из пике, даже если очень постарается: слишком мала высота и велика скорость. Но почему он даже не пытается тормозить?!

И когда зрители, затаив дыхание, с ужасом ждали, что слизеринец разобьётся, Малфой отпустил ноги и, держась лишь руками, оттолкнулся от хвоста метлы в подобии сальто, коснувшись земли ногами. От мощного толчка метла крутанулась в воздухе и, почти не теряя скорости, полетела уже параллельно земле. В то мимолётное мгновение, когда она замерла в воздухе, поменяв направление, Малфой успел закинуть на нее правую ногу, и полетел дальше, держась сбоку от метлы. Он почти касался земли, но невероятным усилием удерживал себя в подобном положении, используя ноги, как противовес, и не давая метле вращаться. Его лицо было очень бледным и сосредоточенным, и внезапно Гарри стало понятно, почему слизеринец не набирает высоту: снитч, несясь над полем, почти чертил крыльями по земле, и если подняться хоть немного выше, то мячик будет уже не достать.

Гарри не мог опуститься на такую же высоту, что и Малфой: слизеринец мешал ему, а лететь в подобном положении можно было лишь по прямой — о маневрировании нечего было и думать.

«Что же делать? — драгоценные в игре секунды летели одна за другой. — Дела плохи — чертова новая метла Малфоя дает ему слишком большую фору, мой «Всполох» ее не догонит… Применить что-нибудь из своего арсенала? Нет! Даже ради гарантированной победы не стоит пока раскрываться, — размышлял Поттер и сам про себя немного удивлялся, что не испытывает того яростного накала игры, что охватывал его раньше. — Остается надеяться, что хорек не справиться с управлением на такой скорости или снитч уйдет вверх…»

Гарри взлетел чуть выше, надеясь, что снитч все же поднимется, и тогда он сможет поймать мячик — но Малфой ещё немного увеличил скорость и, оказавшись над снитчем, бесстрашно разжал руки, в падении подхватывая неуловимого золотого упрямца, упав на землю, по инерции проехал ещё десяток метров и, остановившись, замер. Его метла пролетела ещё немного и остановилась, мягко шлепнувшись на траву.

— Драко Малфой поймал снитч, — голос Ли звучал хрипло: он не мог избавиться от потрясения, вызванного поразительным, самоубийственным трюком слизеринского ловца. — Слизерин выигрывает со счётом триста сорок-двести пятьдесят.

Игроки опустились возле Малфоя, который постепенно приходил в себя. Он приподнялся на локте и, точно безумный, горящим взором уставился на снитч, который сжимал в руке так крепко, что казалось, никакая сила не способна вырвать у него мячик.

— Я обыграл Поттера, — потрясённо прошептал он. — Снова…

Малфой с трудом поднял голову, ища взглядом Гарри, — и окружившие его игроки отшатнулись с невольным возгласом ужаса. Правая сторона лица не пострадала, избежав соприкосновения с землёй — а вот левая… левая превратилась в кошмарную окровавленную маску; кожа была содрана, обнажая мышцы; на скуле — там плоть была буквально стёсана — тусклым белым пятном светилась кость.

— О, Мерлин! — потрясённо выдохнул кто-то; более слабонервные зрители отвернулись, борясь с тошнотой.

— Я же обещал, что поймаю снитч, Поттер, — Малфой попытался ухмыльнуться, и лицо его свела судорога боли, ещё больше искажая черты. — Любой ценой…

Произнеся это, слизеринец потерял сознание от болевого шока. И не видел того, что наверняка бы подпортило ему триумф от победы — Гарри Поттер посмотрел на его ободранное до мяса лицо, равнодушно хмыкнул, и, положив метлу на плечо, направился в раздевалку, будто ничего особенного не произошло.