Эффект мортидо (джен)

— Значит, говорите, мне всего лишь повезло, и слухи о вампирах в Белише были не более, чем просто слухами? Поправьте, если я ошибаюсь, но, по-моему, вы, граф, с этим своим отшельничеством немного отстали от жизни, — желчно заметил подпирающий спиной забор Герберт. Кролок, впрочем, на его заявление ровным счетом никак не отреагировал, так что юноше оставалось только глубоко вздохнуть и попытаться немного успокоиться.

Появление на их охотничьей территории неучтенного вампира барона хоть и волновало, но в меру. Куда больше его заботил тот факт, что добычу в буквальном смысле выдернули у него из-под носа, и теперь то, что Этингейр весьма обтекаемо именовал «своим вторым я», бесновалось внутри, требуя обещанной крови. Герберт так и не успел уловить, в какой момент, воспользовавшись его заминкой, фон Кролок стремительно рванулся к мужчине, одним коротким движением ломая ему шею, и уж тем более не понимал он смысла этого поступка. Однако граф в ответ на возмущение своего подопечного ограничился лишь резкой фразой о том, что жертву барону придется подыскать несколько позднее, и, приказав ждать, принялся за какие-то непонятные изыскания. Сначала он внимательно осмотрел раны покойного, прикинул что-то, сосредоточенно постукивая пальцами по собственному, затянутому в черный шелк плечу, а затем, уперевшись взглядом в землю, отправился по цепочке кровавых пятен в дальний конец небольшого проулка, оставив Герберта наедине с бездыханным, мгновенно потерявшим всякую гастрономическую привлекательность телом, которое тот, не зная толком, чем себя занять, тоже осмотрел со всех сторон.

То ли дело было в начавшей развиваться привычке, то ли в том, что на сей раз барон точно знал — смерть мужчины не имеет к нему самому никакого отношения, однако вид мертвеца не вызывал у него ни потрясения, ни ужаса, с какими он воспринял бы подобное зрелище еще три месяца тому назад. Герберт присел перед мужчиной на корточки и провел ладонью по его лицу, закрывая уже остекленевшие глаза. Вместо голода и сопряженного с ним гнева, юноша попытался сконцентрироваться на своих размышлениях. Кем бы ни был тот вампир, менталистикой он себя явно не утруждал. Если бы не красноречивые следы от клыков на горле, Этингейр и вовсе предположил бы, будто покойный прямо в черте города столкнулся с медведем. «Лекции» фон Кролока не прошли для юноши даром, и он даже без сторонних пояснений мог сказать — так покалечить жертву способен либо низший, либо окончательно сошедший с человеческого ума высший, коих граф, брезгливо кривя губы, именовал «павшими». На ум Герберту немедленно пришла мысль о том, что сам он не так давно едва не присоединился к последним, и юноша неуютно поежился под начинающим потихоньку сыпаться с неба снегом. Именно теперь, заглянув в перекошенное от чудовищной боли лицо брошенного на погибель мужчины, фон Этингейр как никогда отчетливо понял значение слов Кролока о полностью осознанном убийстве.

— Здесь больше делать нечего, — глубоко ушедший в себя Герберт вздрогнул от неожиданности, вскинув на бесшумно подошедшего графа непонимающий взгляд.

— Я-то думал, что сейчас мы бросимся в погоню за этим гнусным гастролером, посмевшим не спросить вашего соизволения, прежде чем поужинать! — неприязненно заметил он.

— И где же, согласно вашей теории, я должен его искать? — осведомился фон Кролок и, обведя окрестности рукой, добавил: — Даже при условии, что ходить через тени этот вампир не умеет, нападение он совершил не менее часа назад и волен был после этого уйти в абсолютно любом направлении.

— А вы разве не чувствуете его? — сквозь никак не желающее униматься раздражение, все-таки удивился Герберт, уверенный, будто отыскать беглеца для графа не составит ни малейшего труда.

— Нет, — откликнулся граф и тут же спросил: — А вы?

— Неплохая шутка! Хотя, как по мне, над чувством юмора вам еще стоит поработать, — юноша фыркнул, однако Кролок явно был не из тех, кто улыбался собственным остротам.

— Скорее, проверка, — хладнокровно уточнил он. — Зная, сколь необщим набором недостатков и дарований вы обладаете, я бы, пожалуй, не слишком изумился. Что ж, весьма прискорбно. Подобная экстраординарная способность сейчас оказалась бы очень к месту, поскольку никакой мистической связи между всеми вампирами, как «братьями по виду», не существует, что бы вы там себе ни воображали.

— Но меня же вы чувствуете, — не торопясь сдавать свои позиции, равно как и двигаться с места, хмыкнул Герберт, понимая, что рискует в очередной раз вызвать неудовольствие наставника. — И я вас тоже.

— Ваша способность запоминать информацию порой начинает вызывать у меня серьезные сомнения, мальчик. Я уже говорил вам, что мы чувствуем лишь тех, кем были обращены, и тех, кого обратили сами, — дернув уголком рта, сообщил граф и, наклонившись, подхватил лежащее под забором тело. — Все остальные немертвые в нашем восприятии отличаются от людей лишь крайне специфическим запахом. Однако, как вы, надеюсь, уже заметили — обоняние не является наиболее развитой стороной вампирской сущности, и, выслеживая жертву, мы более опираемся на зрение и слух. А посему учуять другого вампира мы можем лишь тогда, когда он окажется поблизости, чего я сейчас не наблюдаю. Еще вопросы?

— Даже не представляете, сколько, — хватая фон Кролока под локоть, сквозь зубы процедил Этингейр. — Но если уж выбирать…

Закончить фразу юноша не успел, поскольку граф в эту секунду вероломно сделал шаг, и Герберт вместе с ним провалился сквозь пространство прямиком в замковые подземелья.

— …то когда вы, наконец, начнете предупреждать, прежде чем уходить в тень?! — окончательно теряя терпение, окрысился он.

— Когда вы озаботитесь тем, чтобы связывать причины и следствия, — опуская тело на пол, все так же холодно отозвался граф. — И осознаете, что прикосновение означает вашу готовность к немедленному перемещению. Или вы полагали, будто мы с вами и дальше станем вести беседы, только на сей раз обремененные трупом и стоя под руку?

— За каким чертом вы его вообще прикончили прежде, чем я успел поесть?! — к величайшей досаде Герберта, вместе с привычкой к устному общению его собеседник стремительно восстанавливал и навык риторики. Или, если уж говорить начистоту — подлой софистики: встречный вопрос Кролока был сформулирован так, что любое продолжение спора поставило бы самого юношу в весьма глупое положение. А посему, Этингейр почел за лучшее сделать вид, будто граф вообще ничего подобного не говорил, и вернуться к тому, о чем хотел узнать изначально. — И вообще, вы что, в этой ситуации ничего предпринимать не намерены вовсе? Значит, пока ваш собственный ученик, под угрозой обезглавливания, вынужден заниматься осквернением трупов, проявляя при этом, замечу, отменную выдержку, какой-то… посторонний упырь будет делать все, что ему вздумается, и безо всяких последствий?!

Высказанная вслух, эта мысль показалась Этингейру еще более оскорбительной, и он, скрестив руки на груди, воззрился на фон Кролока исподлобья окончательно почерневшими глазами, всем своим видом требуя от него незамедлительных объяснений.

Граф, в свою очередь, поймал себя на навязчивом желании либо вышвырнуть молодого человека вон, либо — что было, пожалуй, предпочтительнее — уйти самому, дабы избавить себя от этой нескончаемой трескотни, мешающей ему сосредоточиться и подумать. Впрочем, Кролок вынужден был с сожалением признать, что в данном случае ни от того, ни от другого, столь соблазнительного, варианта проку сейчас не будет. Во-первых, потому что едва контролирующему себя юноше следовало как можно скорее утолить терзающий его голод. А, во-вторых, кое в чем Этингейр был определенно прав: получив некую порцию разъяснений касательно действий и требований графа, он становился куда более управляем и сговорчив, нежели в тех случаях, когда граф пояснений не давал, предлагая просто исполнить распоряжение. И нынче момент для проявлений Гербертова упрямства и своеволия был особенно неподходящим.

— Разумеется, я не собираюсь оставлять этот инцидент без внимания, — сказал Кролок. — Именно поэтому мы здесь.

Герберт, наконец отвлекшийся от попытки прожечь графа взглядом, быстро осмотрелся по сторонам.

— А, я понял — вы просто издеваетесь! Теперь-то за что?! — возмущенно вопросил он, глядя на печально знакомые ему каменные стены замкового каземата, в которых за минувшее время успел провести несколько не самых приятных часов.

— Разнообразия ради, на сей раз эти апартаменты предназначены не для вас, а для него, — граф кивнул на лежащее у его ног мертвое тело и, верно расценив промелькнувшее во взгляде юноши замешательство, с коротким вздохом добавил: — Пойдемте, барон. Покуда ваш разум затмевает неудовлетворенная жажда, любые беседы бессмысленны. Однако, обещаю, что мы поговорим, когда вы вновь будете в состоянии слушать.

Дождавшись, пока молодой человек приблизится, граф взял его за плечо и шагнул, искренне надеясь на то, что для него запас в высшей степени неприятных сюрпризов на сегодня исчерпан.

* * *

В принадлежащий графу кабинет они поднялись лишь тогда, когда долгая декабрьская ночь уже успела перевалить за середину. По обыкновению физически взбодренный охотой и морально подавленный последующими заботами о жертве Герберт повертел головой, отмечая заботливо разожженный Кристофом — не иначе как к их возвращению — камин, а затем покосился на снимающего плащ Кролока.

— Одну минуту, — заявил он и, прошагав через комнату, скрылся за дверью. Некоторое время спустя юноша вернулся, волоча за собой кресло, явно изъятое из гостиного гарнитура, и, с грохотом установив его туда, где, обыкновенно располагалось место для визитеров, уселся с независимым видом, прямо встречая направленный на него взгляд высшего вампира. — Вот теперь можно и поговорить! Мне, знаете ли, надоело всякий раз стоять тут перед вами навытяжку, точно перед высоким судом. Тем более, что на этот раз я ничего плохого не сделал, а вы, в свою очередь, задолжали мне объяснения. Зачем вы вместо погребения сослали этого бедолагу в подвал? Неужели собираетесь учинить ему допрос? Много же он вам поведает!

Судя по непримиримо выпяченному подбородку, барон ожидал от Кролока резкой отповеди относительно собственной наглости, однако тот лишь едва заметно пожал плечами, опускаясь в кресло по другую сторону письменного стола.

— Все зависит от методов, — качнув головой, заметил он. — Разумеется, даже если бы он сумел вспомнить лицо своего убийцы, информация эта была бы для меня бесполезна. Именно поэтому мне придется вскрывать его сознание. Так что, боюсь, это будет больше пытками, нежели допросом.

— Что, простите?.. — такого оборота Герберт никак не ожидал, а оттого уставился на графа во все глаза, окончательно растеряв свою наносную небрежность. — Вы с ума сошли? Зачем?!

— Вы, помнится, интересовались, почему я переменил свое же решение и помешал вам осуществить задуманное, — словно и не услышав сыплющихся на него вопросов, фон Кролок откинулся на спинку кресла. — Признаю, это довольно грубо с моей стороны, но упустить подобный шанс было бы кощунственно. Нам очень повезло, что не только человеческое, но и хищническое начало в вас замешкалось, столкнувшись с конкуренцией. Видите ли, вампиры не слишком охотно питаются... хм… объедками трапезы себе подобных, на инстинктивном уровне воспринимая это, как некое оскорбление их права. Что, в конечном счете, и сыграло нам на руку, — глядя на все еще хмурящегося в попытке уловить ход его мысли юношу, граф пояснил: — Связь, барон. Обратившим жертву всегда становится тот, кто забрал последнюю каплю угасающей жизни. Успей вы сделать укус — и дальнейшая возня с телом потеряла бы всякий смысл, поскольку ментальная «принадлежность» новообращенного неизбежно сменилась бы. В то время как сейчас в моем распоряжении есть вампир, имеющий связь со своим беглым создателем. При должной силе и познаниях в менталистике можно заставить творение указать местонахождение творца, где бы он ни был.

— И вы это умеете, я прав? — всматриваясь в лицо Кролока, полувопросительно, полуутвердительно проговорил юноша. — Можете даже не отвечать. Однако что это за нездоровая склонность к причинению боли? О, нет, не думайте, будто я раньше на ваш счет питал хоть какие-то иллюзии! Сразу было понятно, что вы из этих… поклонников воззрений де Сада, из-за которых он, поговаривают, и очутился в Бастилии. Но это уже чересчур! Мало было несчастному перед смертью мучиться ни за что, так после смерти еще и вы со своими замашками палача инквизиции! Думаете, он своему убийце настолько благодарен, что сам его не выдаст?

— Несмотря на ваши твердые убеждения касательно моих пристрастий, барон, я не имею ни малейшего желания причинять пленнику боль сверх той, с которой ему пришлось столкнуться в последний час жизни. С удовольствием избежал бы подобного, однако вам ли не знать, что судьба не часто интересуется нашими желаниями, — фон Кролок едва заметно нахмурился, разглядывая праведно негодующего юношу напротив. Пожалуй, то, что идея любого насилия, отличного от необходимости убивать ради собственного «выживания», пока еще вызывала в Этингейре столь бурный протест, можно было считать плюсом. Многие из известных графу немертвых, включая и некоторых из его учеников, с течением времени начинали смотреть на подобные вещи со все возрастающей легкостью, если не сказать — благосклонностью. Ничто так незаметно и необратимо не проедало дыры в некогда человеческом сознании, как обилие текущей по рукам крови. Фон Кролок до конца не был уверен в том, что сам сумел выдержать это испытание с честью, не разучившись отделять необходимость от возможности. — Наш гость, вполне вероятно, и впрямь указал бы на своего убийцу добровольно, однако пока он не в состоянии этого сделать. На то, чтобы почувствовать связь, мне когда-то понадобилась пара недель. Вам — чуть больше трех. Определять по ней направление и расстояние я научился за полтора месяца, вы — не можете освоить этого навыка и по сию пору. Сейчас не идет речи о выборе, герр Этингейр. Хочу я того или нет, мне придется весьма глубоко вторгаться в сознание, а точнее, в подсознание новообращенного, в поисках того, о чем он сам пока даже не подозревает. Остается надеяться, что он не будет сопротивляться — это существенно облегчит боль.

Герберт сглотнул, невольно сильнее стискивая подлокотники кресла. Слишком свежи были воспоминания о том, как фон Кролок в том же самом каземате вскрывал его собственный изо всех сил противящийся разум, так, что юноше казалось, будто голова его с минуты на минуту просто развалится на части. Если запертому в подвале мужчине предстояло пройти хотя бы через толику подобных ощущений — Герберт ему категорически не завидовал.

— А что, если научить его, а уже потом… — не желая сдаваться просто так, начал он, однако немедленно осекся под направленным на него внимательным, неподвижным взглядом светло-серых глаз.

— Надо ли понимать это так, что вы предлагаете выждать минимум пару недель, прежде чем начинать поиски? — тихо осведомился фон Кролок и, слегка подавшись вперед, облокотился о столешницу, так что теперь их с Этингейром лица находились на одном уровне. — Право, барон, мне кажется, вы не до конца сознаете истинный масштаб проблемы. Дай-то Бог, чтобы этот вампир был единственным, а нынешняя его жертва — первой. Однако шанс на подобное исчезающе мал. Мы не знаем, когда и с кого все началось — а значит, не знаем, сколько новообращенных ходит где-то в окрестностях. И, что хуже всего, каждый беспечно брошенный в подворотне или овраге труп поднимется, чтобы так же начать убивать. Немертвый, оставивший жертву без упокоения, либо слишком молод и необучен, либо слишком стар и безумен, однако в любом случае это означает, что плодить он будет точно таких же немертвых, не имеющих представления о правилах, которые я пытаюсь вбить в вашу белокурую голову. Это даже не чума, герр Этингейр, это в некотором смысле гораздо хуже. Благодаря тому, что костры и мечи Инквизиции удалось миновать лишь самым осторожным и разумным из нас, человечество впало в невежество, не только позабыв простейшие истины, которые в мой век были известны каждому, но зачастую и не подозревая о существовании вампиров вовсе. Так как вы полагаете, сколько именно новых немертвых успеет появиться за те недели, что вы предлагаете потратить на заботы об одном из них? Без сомнений, этот человек — всего лишь жертва обстоятельств, возможно, не заслужившая подобной участи. Однако, если ради достижения результата в кратчайшие сроки мне потребуется препарировать его разум... именно так и будет.

Голос фон Кролока на протяжении всей тирады звучал абсолютно ровно, и это ледяное, сосредоточенное спокойствие перед лицом только что обрисованной самим графом катастрофы казалось Этингейру особенно странным и, отчасти, пугающим.

— А если бы я его все-таки укусил? — спросил он, первым отводя глаза в сторону и делая вид, словно его неожиданно заинтересовали лежащие на столе книги.

— Тогда все стало бы гораздо труднее, — откликнулся фон Кролок. — И мне пришлось бы потерять куда больше времени. Однако даже вампиры оставляют следы, герр Этингейр. Особенно вампиры настолько неаккуратные.

В кабинете повисло тягостное молчание, нарушаемое лишь потрескиванием прогорающих в камине дров. Фон Кролок размышлял о том, что проблемы имеют обыкновение всплывать строго группами. Никем не контролируемые волны новообращенных в этих землях на его памяти случались дважды — одну удалось погасить в самом начале, зато вторая погрузила графа в кровавую и бесконечно изнурительную охоту на два долгих месяца. Этингейр же думал о десятках сбитых с толку, жаждущих крови вампиров, скитающихся в поисках новой жертвы где-то там, за замковыми стенами.

— Вы сможете это остановить? — в последний момент голос все-таки дрогнул. — Вам же это по силам, верно?

— Верно. Однако есть еще одна вещь, которую вы должны услышать, — дождавшись, пока молодой человек поднимет на него вопросительный взгляд, фон Кролок произнес: — Мне потребуется ваша помощь. Все тренировки с этой ночи отменяются, поскольку у меня не будет на них времени. Как не будет времени и на то, чтобы присматривать за вами, вовремя вмешиваясь в случае проблем. А посему — не осложняйте мне задачи. Продолжайте практику в том, в чем не требуется моего участия, найдите себе дело, не предполагающее хаоса, безумия или массовых разрушений, и главное, ни во что не вмешивайтесь. На сей раз я не приказываю и не требую, Герберт. Я прошу. И надеюсь, что вы окажетесь достаточно разумны, чтобы мою просьбу исполнить. Могу ли я на вас положиться?

Истинный ответ на последний вопрос графу, к сожалению, был прекрасно известен: по-настоящему полагаться фон Кролок давно уже мог исключительно на себя, однако сейчас обстоятельства и впрямь не давали ему выбора. И ему оставалось уповать лишь на то, что хорошо срабатывающие с бароном сокращение дистанции и апелляция к личному хотя бы на время сумеют удержать юношу от необдуманных поступков.

— Между прочим, в неприятности я попадаю вовсе не намеренно. Но вы можете положиться на то, что я очень постараюсь, — всерьез обдумав неожиданно свалившуюся на него просьбу, Герберт наконец решительно кивнул и добавил: — Слово Этингейра.

* * *

Начало вечера Герберт предпочел провести на замковой кухне вместе с Кристофом. Графский слуга, если и удивился внезапно проснувшемуся желанию барона составить ему компанию, то вида не подавал, и вел себя так, словно присутствие юноши разумелось само собой. Неторопливо перебирая пучки сушеных трав, Новак охотно делился с Этингейром сплетнями, которых он успел наслушаться за время пребывания «в большом мире». В целом, ничего интересного или достойного внимания Кристоф сообщить не мог — обычные разговоры жителей Себеша, который, по меркам юноши, и городом-то мог считаться с натяжкой, вертелись вокруг урожаев, местечковых усобиц и неаппетитных подробностей жизни общих знакомых. Поговаривали, впрочем, о войне с турками и об отмене введенной было покойным Императором крестьянской вольности, однако уровень политической просвещенности местных не вызывал у Герберта ничего, кроме смеха. Он даже прочел Новаку небольшую лекцию о том, чем на деле оказались плохи идеи исповедуемого Иосифом просвещенного абсолютизма. А заодно и о том, в каком плачевном состоянии государство перешло в руки увязшего, помимо войны, в сословных и клерикальных бунтах Леопольда, чем, кажется, произвел на Кристофа неизгладимое впечатление. ⁽¹⁾ Все усилия Герберта преследовали одну-единственную цель — юноша надеялся, что чужое присутствие и ни к чему не обязывающая болтовня позволят ему отвлечься.

Однако некое отвратительное, извращенное любопытство, похожее на то, с каким человек обыкновенно ощупывает языком больной зуб, время от времени все равно предательски обостряло его слух сильнее необходимого. И тогда ушей барона касались звуки, доносящиеся из замкового подземелья. Новообращенный больше не кричал, и в речи его уже невозможно было разобрать ничего связного — лишь иногда прорезали тишину тихие, обессиленные стоны. Графа Этингейр не слышал, точно его в камере не было вовсе. Попытавшись на пробу коснуться сознания Кролока с помощью ментальной связи, через которую ему теперь изредка удавалось считать общее настроение наставника, юноша наткнулся на глухую стену абсолютного ничего — ни эмоций, ни мыслей, ни ощущений. И Герберт этому, пожалуй, был даже рад. Пара месяцев знакомства убедили его, что Их Сиятельство во имя достижения своей цели вполне может запытать кого-нибудь до смерти, и находить подтверждение тому, что он, вдобавок, способен сделать это без малейших переживаний, молодому человеку странным образом не хотелось.

Конец своеобразным метаниям юноши положил, как ни странно, Кристоф, внезапно прервавший довольно забавный рассказ касательно нравов себешских девиц известием о том, что граф только что покинул замок.

— Велел его не ждать, — каким-то странным тоном пробормотал Новак и неуверенно добавил: — А кроме того, сказал, дескать, мертвец у нас в покойницкой лежит, которого схоронить до утра надо.

— Ах, значит, помощь моя нужна, — тем не менее, быстро вскакивая на ноги, констатировал Герберт. — Какое умелое разделение обязанностей! Их Сиятельство трупы будет разбрасывать, а я — убирать. Дивно!

Все это молодой человек проговорил уже на ходу, так что несколько замешкавшийся слуга догнал его лишь возле самых дверей, ведущих в подвал.

— Давайте лучше я сам, Ваша Милость, — решительно сказал он. — Не след вам…

— Что именно мне «не след»? — Герберт оглянулся, замерев на верхней ступени лестницы, и в свете прихваченного с кухни фонаря Новак увидел, как на секунду изогнулись в усмешке его губы. — Травмировать свою нежную душу созерцанием покойников? Знаешь, Кристоф, по-моему, ты забыл, что нынче вампиров в замке двое. И пока ты в этом своем Себеше предавался гедонизму в обществе разнузданных белошвеек, я здесь успел насмотреться на мертвецов. Так что благодарю сердечно за заботу, но лучше я пойду, а ты оставайся тут. Ах да! Пока ждешь, прихвати ключи от ворот — на нашем кладбище, видишь ли, постояльцев больше не принимают.

Не дожидаясь ответа, молодой человек резво поспешил вниз, бормоча в темноту что-то явственно возмущенное — Новак сумел различить лишь несколько раз повторившееся «schön» ⁽²⁾. Покачав головой, Кристоф направился в свою комнату, дабы одеться и взять те самые ключи. Он не знал, сознавал ли его хозяин, что именно сотворил, на два долгих месяца заперев себя наедине с юношей, которому необходимо было заново выстроить для себя картину развалившегося на части мира. Видел ли, вокруг чего, за неимением иных вариантов, барон ее воссоздал… Вот только самому Новаку ответа не требовалось — эта сумрачная, кривая усмешка на губах Этингейра была ему прекрасно знакома.

Герберт же, сбегая по истертым от времени ступеням, размышлял о том, что фон Кролок по какой-то причине, вместо того, чтобы известить его о своих планах напрямую, предпочел передать распоряжение через Новака. Было ли это еще одним признаком графского пренебрежения, нежеланием выслушивать мнение барона по поводу отданных приказов, или же прямым указанием на то, что погребением должен был заняться именно Кристоф, юноша не знал. Однако одного взгляда на побледневшее лицо мужчины было достаточно, чтобы понять — похоронами графских жертв тот если и занимается, то крайне редко, так что для него поход в замковую «покойницкую» может стать тем еще испытанием. Этингейр тихо фыркнул, ловя себя на том, что еще с полгода назад принимать в расчет чувства какого-то там слуги ему бы и в голову не пришло. Особенно, если бы речь шла о том, чтобы вместо него чем-либо настолько же омерзительным должен был заняться сам барон. Впрочем, стоило юноше наконец очутиться в морге, как все эти мысли разом вылетели у него из головы.

В нос ему ударил запах мертвой, уже остывшей крови, и Герберт, морщась, приблизился к плахе, возле которой лежало, неловко завалившись на бок, тело вампира, так и не успевшего познать радостей жизни после смерти.

— Пресвятая Матерь Божья… — едва удержавшись от того, чтобы зажать рот рукой, Герберт попятился и, сделав над собой усилие, перестал дышать.

Слабому сердцем и отличающемуся известной добротой Кристофу видеть этого точно не стоило. Что греха таить, Этингейр и сам не отказался бы очутиться где-нибудь в другом месте. При ближайшем рассмотрении становилось очевидно — Кролок спешил настолько, что не стал прибегать даже к помощи меча. И, если с телом безжалостно упокоенного вампира, на первый взгляд, все было в порядке, то его же лежащая неподалеку оторванная голова вызывала у юноши желание развернуться и броситься вверх по лестнице, не забыв перед этим захлопнуть за собой дверь.

Однако, вместо этого Герберт, не в силах отвести взгляда, сделал пару шагов вперед, присаживаясь на корточки рядом с жуткой находкой. Восково-бледное лицо в обрамлении спутанных волос застыло, до неузнаваемости искаженное не то трансформацией, не то страданием, нижняя челюсть безвольно отвисла, обнажая нечеловечески длинные клыки, один из которых был сломан едва ли не пополам. Но хуже всего на этом лице были почти черные, уже начинающие подсыхать потеки крови, которая струилась изо рта, носа, глаз и даже, кажется, из ушей мужчины, еще при жизни. А точнее — при том, что ее вампирам заменяло. Стараясь не задумываться, что именно пришлось перенести новообращенному перед тем, как он обрел, наконец, пусть и весьма условный, но все же покой, Этингейр позволил себе на секунду крепко зажмуриться. Кое-как поднявшись, он подхватил тело на руки, делая шаг к столу. Юноша уже не раз замечал, что мертвые всегда казались странно тяжелыми. Куда более тяжелыми, чем живые.

Пару минут Герберт постоял, опираясь обеими руками о шершавые доски столешницы и борясь с искушением ограничиться заботами лишь об одной части «усопшего».

— Ну, за это вы со мной и за сто лет не расплатитесь, — запрокинув лицо к потолку, наконец простонал он и, решительно развернувшись на каблуках, вернулся обратно к плахе, дабы торопливо и неловко, точно раскаленный добела камень, подхватить с пола еще и голову.

Этингейру оставалось лишь порадоваться, что Кролок раз за разом заставлял его проходить через процедуру погребения от начала до конца, поскольку на то, чтобы плотно завернуть окончательно мертвого вампира в отрез холстины у Герберта, вместо прежних двадцати минут, ушло всего пять. Теперь оставалось лишь подняться на поверхность и немного прогуляться.

Кристоф, полностью одетый, ждал юношу возле входных дверей.

— Уж как хотите, Ваша Милость, а я с вами пойду, — покосившись сначала на страшный груз на плече Этингейра, а затем на зажатую в его руке лопату, заявил он.

— Неужели Их мерзейшее Сиятельство тебе велело еще и глаз с меня не спускать? — шагая через запорошенный снегом двор, притворно удивился юноша, настроение у которого было вполне подходящим, чтобы с кем-нибудь всерьез поцапаться. — Если уж я надумаю бежать, то хотел бы я посмотреть, как ты мне в этом мешать станешь. А кровожадных волков я, если хочешь знать, сам съем.

— Ничего такого мне граф не приказывал, — честно отозвался и не думающий отступаться от своих намерений Новак. — А только, ежели я вас провожу, мне самому на сердце спокойней будет, чем если здесь останусь сидеть и вас дожидаться.

Все время, пока Кристоф пытался справиться с замком, появившемся на воротах в дополнение к засову сразу после обращения барона, последний хмуро молчал, сверля укутанного по самые глаза слугу неодобрительным взглядом.

— О, ну ладно! Хорошо! — глубоко вздохнув в ответ на просительный взгляд Новака, наконец сказал он, распахивая калитку ногой. — Но тогда лопату несешь ты!

1) Речь, разумеется, идет об Иосифе II Габсбурге — императоре Священной Римской Империи вплоть до февраля 1790 года, который, хоть и сделал для империи немало хорошего, под конец жизни втравил ее в те еще проблемы, как на ниве внешней, так и на ниве внутренней политики. После его смерти заботы об империи взял на себя брат Иосифа — Леопольд II Габсбург, которому пришлось спешно выкручиваться.

Вернуться к тексту

2) с немецкого — "отлично", "прекрасно", "ладно"

Вернуться к тексту