Wo alle Straßen enden (гет)

Готтфрид и Алоиз шли на партсобрание. Готтфрид ощущал, как с плеч его свалилась если не вся гора, то немалая ее часть: Алоиз все-таки был чертовски прав. Команда в почти полном составе восприняла его вчерашнюю речь о надеждах, возлагаемых на них начальством, с небывалым рвением, а сегодня с самого утра все, кроме Айзенбаума, охотно подписали обновленные должностные инструкции — Готтфрид пообещал окончательно доработать их к началу следующей недели. Сам Айзенбаум выглядел совершенно взбешенным, но держался в рамках приличий. Зато Агнета вела себя странно: она то принималась за работу с остервенением, то впадала в какое-то подобие ступора, точно была где-то далеко. Отто, вывалив язык, корпел над учебной литературой; остальные тоже были заняты делом.

Готтфрид, входя в конферец-зал, почувствовал, что ему наплевать — разнесут за драку, так разнесут. Хвалить его пока было не за что, так что он с совершенно спокойным сердцем уселся поближе к проходу и приготовился честно пропустить мимо ушей все, что собирался наговорить им с кафедры политрук Хоффнер.

Многоголосая толпа вмиг притихла, как только Хоффнер вошел — будто кто-то выключил звук у работающего с помехами радио. Готтфрид совершенно некстати подумал, что вчера со всеми этими перипетиями вовсе забыл позвонить Адлеру, а ведь тот обещал сделать анализы срочно! Решив, что после партсобрания или выловит Адлера в коридоре, или позвонит ему, он погрузился в думы о схеме пушки — у него уже была пара вариантов, но пока совсем схематичных. Из размышлений его выдернул Алоиз, пребольно пихнув локтем в бок, когда громоподобный голос Хоффнера объявил его фамилию.

— Дуй туда, быстро! Он уже второй раз тебя назвал!

Готтфрид встал и пошел к сцене. Он понятия не имел, что о нем сейчас скажут во всеуслышание, но по дороге поймал взгляд Айзенбаума. В нем читалась такая неприкрытая злость, что Готтфрид решил, что, по всей видимости, его на сей раз похвалят.

И не ошибся. Хоффнер, натянув на лицо слащавую улыбку, принялся разоряться в микрофон:

— Товарищи! На эти подмостки поднимается небезызвестный вам арбайтсляйтер Готтфрид Веберн! На прошлой неделе Готтфрид Веберн получил от Партии мотивирующую взбучку, мы, товарищи, протянули ему руку помощи, не дав погрязнуть в пороках, свойственных даже лучшим из людей. И что же? Теперь пришел черед прокричать "ура" и похвалить Готтфрида Веберна за потрясающую работу, за перевыполнение плана, блестящую работу со своей командой! Тот факт, что Готтфрид Веберн умеет смотреть на проблематику своей работы широко и внедрять инновационных подход, может вскоре привести Арийскую Империю к новым открытиям!

Готтфрид стоял и не знал, радоваться или печалиться. Даже тут проклятый Хоффнер не упустил момента ткнуть его в прошлые прегрешения. А теперь вся толпа лицезрела его бандитскую физиономию.

Толпа же, к его удивлению, разразилась аплодисментами и громкими криками "ура". Не хлопали только Айзенбаум и Штайнбреннер. Последний и вовсе побагровел, по челюсти катались желваки. Готтфрид даже в какой-то момент понадеялся, что Штайнбреннера все-таки вызовут в ругательном блоке и устроят ему хорошую взбучку за драку. Поэтому когда чествование "великолепного ученого и блестящего руководителя" подошло к концу и Готтфрид вернулся на свое место, он принялся вслушиваться, не назовут ли фамилию его старого заклятого врага. Но Штайнбреннера так и не вызвали.

— Ну что, герой дня, — Алоиз пихнул его локтем. — Приятно стоять в лавровом венке?

— Не знаю, — признался Готтфрид. — Я как-то растерялся.

— Вот ты недоразумение, — беззлобно проговорил Алоиз. — Ругают — тебе привычно, а на похвалу теряешься. Ты это... Привыкай, вот что!

— Ага, — покивал Готтфрид. — Погоди, мне бы Адлера найти.

— Тут столько народу, — с сомнением отозвался Алоиз. — Может, ты потом к нему сходишь? Или позвонишь.

— Наверное, ты прав. Пошли, что ли?

В лаборатории их ждал огромный сюрприз. Перед дверями стояли двое: Хайльвиг Келлер, дородная двухметровая баба с остриженными на мужской манер волосами, и совсем молоденькая девушка, точно полная ее противоположность — с большими ясными голубыми глазами, едва закрывающими уши светлыми локонами и нежным румянцем на круглых щечках. Она при виде них смущенно отвела глаза.

— Веберн? Берг? — прогрохотала Келлер. — Мы из Отдела Пропаганды. Уделите нам, пожалуйста, полчаса вашего времени.

Готтфрид и Алоиз переглянулись. Судя по тону Келлер, это было чем угодно, но только не просьбой.

— Мы возьмем интервью у всех членов вашей команды, — басила Келлер, сидя напротив Готтфрида в его кабинете. — Разумеется, нам не нужны никакие секретные данные. Просто в этом месяце у нас очередная рубрика об ученых. А вас нам рекомендовал Хоффнер. Он так хвалил вас на собрании.

Келлер смерила Готтфрида взглядом:

— Мне нужно ваше фото.

Девчушка, которая была рядом с ней, принялась вытаскивать из кофра фотоаппарат.

— Можно, пожалуйста, не сейчас? — робко возразил Готтфрид. — Мой вид...

— Мы можем написать какую-нибудь героическую историю! — тут же ответила Келлер. — Или расскажете правду, что и с кем вы так не поделили.

— Прошу прощения... — Готтфрид замялся.

— Ах да! Что это я! — Келлер всплеснула ручищами. — Хауптайнзацлятерин Хайльвиг Келлер, — она пожала Готтфриду руку. — А это — оберхельферин Биргит Шиллер.

Биргит робко пожала Готтфриду руку.

— Готтфрид Веберн, Алоиз Берг, — вежливо отрекомендовался Готтфрид, искоса посмотрев на Биргит — она была первым встреченным за последнее время партийным человеком ниже его по званию.

— Итак, фотографии, — Келлер села обратно и осмотрела кабинет хозяйским взором. — Мы можем снять вас за столом в профиль. А еще одну фотокарточку, в анфас, возьмем из личного дела, вы согласны?

— Как скажете, — Готтфрид пожал плечами.

— Отлично! — Келлер просияла. — Еще один важный момент, арбайтсляйтер Веберн. Напишите мне список, у кого из вашей команды стоит взять интервью в обязательном и первоочередном порядке.

— Хауптайнзацляйтерин Келлер, это лишнее, — твердо заявил Готтфрид. — Если возможно, я бы настаивал, чтобы мнения каждого члена команды вошли в это интервью. У нас нет никого, кто неважен, понимаете?

Алоиз, стоявший за спиной у Келлер, принялся показывать жесты одобрения. Биргит, судя по всему, это заметила и улыбнулась.

— У вас есть студенты, — парировала Келлер.

— И им важно знать, что они тоже нужны Империи, — покивал Готтфрид. — Хауптайнзацляйтерин Келлер, я бы настаивал...

— Разумеется, мы выполним ваши пожелания, — пробасила Келлер. — И пришлем на согласование материал. В таком случае, позволите ли вы начать опрос? Мы бы хотели побеседовать с вами дважды, в начале и в конце.

— Конечно, не вижу проблем, — Готтфрид улыбнулся. — Начнем прямо сейчас?

* * *

К удивлению, с первым этапом интервью и правда удалось разделаться очень быстро. После того как Келлер и ее подопечная Биргит покинули его кабинет, Готтфрид нашел телефон Адлера и набрал его номер. После четырех гудков на том конце провода раздался мужской голос.

— Добрый вечер, — поздоровался Готтфрид. — Это Готтфрид Веберн, я вчера...

— Ах, Готтфрид, — Адлер, судя по всему, улыбнулся. — Так торопились узнать, что у вас там и как, что забыли вчера позвонить, не правда ли?

— Да, заработался.

— Ничего! Сейчас, подождите, посмотрю в вашу карту. Да-да... Так... Анализы в норме. Кровь, моча в порядке, фертильность чуть выше медианы, pH спермы...

— Да-да, спасибо, но я в этом не разбираюсь. Получается, я допущен?

— Допущены-допущены, так что не вздумайте употреблять алкоголь!

— Кто...

— Кто будущая мать? — Адлер, похоже, пребывал в отличном расположении духа. — Одну минуту.

В трубке послышался шелест бумаг.

— Берайтсшафтсляйтерин Агнета Мюллер, минус пятого года рождения.

Готтфрид почувствовал, как у него закружилась голова.

— Как вы сказали? — переспросил он.

— Берайтсшафтсляйтерин Агнета Мюллер, минус пятого года рождения. Ее фенотип сгладит ваши недостатки, а высокий интеллект обоих родителей, скорее всего, передастся по наследству. Кажется, она из вашей лаборатории, так что вам же лучше!

— Благодарю вас за информацию!

— Конечно-конечно, обращайтесь!

Трубка разразилась противными короткими гудками. Готтфрид с отвращением швырнул ее на рычаг. Вот уж и правда, час от часу не легче! И Айзенбаум, сволочь, как в воду глядел! Готтфрид вспомнил свой сон и потянулся за платком — вытереть руки. Это было фиаско.

* * *

— У Айзенбаума было такое лицо, будто ему кто-то на роже говном усы нарисовал, — смеялся Алоиз, когда они летели вниз, закончив с работой. — Понятия не имею, что он там наговорил этим достопочтенным фрау, но, кажется, тебя он теперь возненавидит еще больше!

— Я тоже не знаю, — проговорил Готтфрид. Он сам вообще смутно помнил вторую половину интервью — все его мысли были заняты совершенно другим.

— Что с тобой такое? Ты после этих формальностей опять какой-то кислый.

— Например, мне нельзя пить.

— О, тебя допустили! Поздравляю! — Алоиз широко улыбнулся.

— Угу.

— Кто мать, знаешь?

Готтфрид вздохнул. Отчаянно хотелось напиться вопреки директиве Адлера.

— Угу.

— Ну не тяни же ты кота за причиндалы! — воскликнул Алоиз.

— Агнета! — рявкнул Готтфрид, закладывая слишком крутой поворот. — Агнета, мать ее, Мюллер!

— Ну так это же отлично, дружище! — Алоиз похлопал его по плечу. — Вы друг друга знаете, цените, она к тебе очень хорошо относится.

— Ничего ты не понимаешь! — горячо возразил Готтфрид. — Айзенбаум был прав. Она уйдет из команды! И я останусь один с этой чертовой пушкой! На сколько она выпадет из процесса, а? Сам посуди! И Айзенбаум и все остальные будут тыкать в меня пальцем, мол, на бабу поставил? А ей каково?

— Ты с ней уже говорил?

— Нет.

— Ну так и не приплетай ее! Она, в конце концов, нормальная девчонка, хотя и физик. Только порадуется. А ты уже за нее решил какую-то муть! Вот что, поехали вниз! Тебе ж половой покой не прописали?

— Нет, — мрачно отозвался Готтфрид. — Пока нет.

— Ну... Поехали?

Готтфрид медлил. Какая-то часть его стремилась в "Цветок Эдельвейса", но перспектива рассказа Марии о его новом задании пугала. Готтфрид сам не мог понять, почему, но, судя по ее реакции на упоминание Вальтрауд, здесь все могло быть куда хуже. Домой? Впереди выходные, пусть ему и стоило поработать, но возвращаться теперь в нору, в которой ему уже второй раз снилась форменная дрянь.

— А поехали вниз? — неожиданно предложил он.

— Уверен, — Алоиз с сомнением посмотрел на друга. — Там зараженные, радиация. А тебе вон, долг Отечеству...

— Адлер сказал, что, во-первых, еще действует антирадин, а во-вторых, дети, рожденные от облученных родителей, проще адаптируются!

— Ну, если Адлер сказал, — с сомнением протянул Алоиз. — Вот чертяка ты, Готтфрид! Знаешь же, что мне и самому интересно!

Они медленно плыли по воздуху вдоль одного из нижне-средних ярусов, немного ниже того, где они некогда встретили то самое существо. Признаков жизни там не было — заброшенные бетонные коробки с зияющими провалами окон-глаз, битые стекла, какой-то мусор.

— Смотри! — Алоиз дернул Готтфрида за рукав.

Готтфрид замедлился еще сильнее, почти повис в воздухе, чтобы посмотреть, на что же указывал друг.

У самого более-менее ровного пятачка, когда-то, похоже, бывшего весьма роскошной посадочной площадкой, громоздилось здание. Когда-то отделанное светлым, почти белым камнем, большую часть которого уже давным давно сковыряли или разбили, с огромными окнами и даже остатками балконов, старомодное, вроде тех, что были до Катастрофы, оно казалось здесь совершенно чужеродным. На его крыше, отделанной вычурными барельефами, тоже искалеченными, громоздился следующий ярус Берлина, и громоздился до того несуразно, что казалось, что это здание сюда воткнули совершенно вопреки здравому смыслу.

— Давай его осмотрим? — глаза Готтфрида загорелись.

— А если там кто-то есть?

— Хм-м... — протянул Готтфрид. — Да... Если зараженные...

— С другой стороны посмотри! Там над входом свастика!

— Думаешь, зараженные бы ее содрали?

— Ну конечно!

— Может, ловушка, — с сомнением проговорил Готтфрид.

Его раздирали сомнения. Чертовски хотелось влезть внутрь, осмотреться, но он прекрасно понимал, что попади они в лапы зараженным, о которых говорили Мария и Барвиг, им не сносить головы. У них не было оружия, они были совершенно беззащитны.

— Знаешь, я беру свои слова назад, — уверенно заявил Готтфрид. — Я не самоубийца, этого Партия не поощряет.

— Ну... — Алоиз, похоже, тоже боролся с желанием все-таки влезть в столь интересное здание. — Ты прав, — признал он. — Давай, что ли, пошатаемся по окрестностям "Эдельвейса"? Или чуть ниже?

— Давай, — с легким сердцем согласился Готтфрид. Он еще раз бросил взгляд в одно из огромных окон странного дома, и в тот же миг ему почудилось какое-то движение. — Алоиз... Там кто-то есть.

— Уверен?

— Нет, конечно, — фыркнул Готтфрид. — Может, просто тени.

— Ну и фюрер с ними.

Согласившись, что уж под свастикой с тенями точно фюрер, Готтфрид направился наверх. Вот еще, так рисковать! Они не настолько идиоты, посмотрели — пора и честь знать.

Ярус за ярусом город становился все оживленнее. Туда-сюда сновали пестрые фигуры, иногда встречались и форменные мундиры. Пару раз Готтфрид заметил непропорционально огромных — людей? Существ? Эти твари были ростом выше любого истинного арийца раза эдак в полтора, и шире — примерно в два.

— Кто это? — нахмурившись, спросил Готтфрид.

— Ты тоже заметил? — Алоиз поджал губы. — Понятия не имею. Впервые вижу.

— Надо бы выяснить. Не люблю, когда рядом ходит то, названия чему я не знаю, — поморщился Готтфрид.

Они летели дальше. Пейзаж стал почти привычным, разве что вывески потусклее, партийных мундиров — побольше, и даже встречались новенькие флюквагены на посадочных площадках.

— Может, тут? — предложил Готтфрид, кивая на просторный пятачок. Он открыл окно, чтобы лучше рассмотреть обстановку. Там уже стоял свеженький "Опель" с партийной эмблемой, в окнах виднелись люди, а из хриплых динамиков над дверями какой-то забегаловки доносился какой-то джаз.

— Давай, — легко согласился Алоиз. — Пониже немного, конечно. Но выглядит довольно надежно.

— Если не лезть во всякие заброшенные здания, — поддакнул Готтфрид.

Они шли по узкой улочке вдоль нагромождения лавчонок, забегаловок, магазинчиков, большая их часть была открыта. На них смотрели по-разному: кто-то стремился зазвать к себе гостей в партийных мундирах, кто-то кривился, кто-то делал вид, что они — пустое место.

— Ну и лабиринт, — покачал головой Готтфрид, когда они вышли на очередной перекресток. Улочки петляли, и порой перекрестки представляли собой пересечения не двух дорог, а больше. — Как бы не потеряться. Надо было прихватить с собой клубок пряжи.

— Какой клубок?

— Мне мать какую-то сказку в детстве читала. Не помню точно, но там был лабиринт и чудовище. И посланный туда человек вышел благодаря тому, что его возлюбленная дала ему клубок пряжи.

— Что-то никто не одарил тебя клубком, Готтфрид, — недоверчиво проговорил Алоиз.

— Тебя, знаешь ли, тоже!

— Прямо по больному, — вздохнул Алоиз. — И не стыдно тебе? А еще друг, называется.

Они вышли на небольшую площадь, очень похожую на рыночную. К их огромному удивлению, там не было ни души. Воздух словно застыл, тишина показалась неестественной и давящей, низкий потолок верхнего яруса угрожающе навис над самыми головами.

Холод пополз по спине Готтфрида.

— Знаешь, — протянул Алоиз, — давай смываться отсюда подобру-поздорову. Не нравится мне тут...

— Правильно не нравится, партийная шавка! — откуда-то от ближайшей стены отлепилась фигура, одетая в темно-серый, почти черный комбинезон. В руках фигура держала увесистую железную трубу.

Готтфрид оглянулся — он помнил, откуда они пришли, нужно было срочно делать ноги! Но с той стороны от стен отделились еще две фигуры. Они были в таких же комбинезонах, перчатках, а на головах у них были подобия глухих шлемов с прорезями для глаз.

— Не оглядывайся, — прокаркал еще один — Готтфрид сбился со счета, сколько их выросло из темноты. — Не поможет. Вы еще пожалеете, что на свет родились.

— Мы уже пожалели, уважаемые товарищи! — заявил Готтфрид. — Мы очень пожалели, разрешите нам идти?

Существа разразились лающим смехом.

— А он смешной! — заявило еще одно существо, судя по голосу, женщина. — Мне нравится! Давай отдадим его старине Груберу? А?

Готтфрид вздрогнул — он понятия не имел о том, кто такой старина Грубер, но, судя по контексту предложения, ему это ничего хорошего не сулило.

— Не буди лихо, женщина! — рявкнуло еще одно из них.

Откуда-то спереди раздался утробный вой и тяжелая поступь.

— Разбудила, сука безмозглая, — возмутился кто-то еще. — Вот теперь нам его успокаивать.

— Зачем? — возразило еще одно. — Отдайте Груберу этих.

— Они нам пока живыми нужны, идиот! — рявкнул первый. — Нам партия за них дорого заплатит! Утихомирьте его!

Трое отделились и пошли на звук. Издалека донеслась какая-то возня, вой, рычание и ругань, но вскоре все стихло.

— Только можно я вот этому, хорошенькому, сначала веки швейцарским ножичком отрежу? — взмолилась женщина, указывая на Алоиза. — Как такой же, как он, гестаповец проклятый, моей сестре на моих глазах!

— Ты определись, на чьих глазах веки-то обрезал — на твоих аль сестриных, — глумливо протянул очередной.

— Отставить! — снова рявкнул первый. Женщина было метнулась к насмешнику, ну тут же застыла и поникла, ссутулив тощие плечи. — Ну что, партийчики... Готовы ответить за грехи братьев?

Готтфрид вздрогнул — он знал одного человека, способного отрезать жертве веки. Но этот человек не был гестаповцем.

— Погодите! — Алоиз поднял руки. — Расскажите, чего вы хотите! Может, мы попробуем...

— Вы? Попробуете?! — протянул первый. — Да если мы вас сейчас отпустим, вы к нам своих приведете, а нас потом... — он рубанул ребром ладони по горлу. — Думаете, нам хорошо?!

— Никому не хорошо гнить заживо! — прокричал Готтфрид. — И это можно облегчить! Я знаю, как!

Он очень надеялся, что попал в точку. Это был их крохотный шанс на жизнь — лишь бы с ними вышли на торг. Он сделает антирадин, он добудет реактивы, он... Да все что угодно, лишь бы их оставили в покое!

— Знаешь? — первый рассмеялся. — Раз знаешь — расскажешь.

— Отпусти — и не только расскажу, еще и лекарства принесу! — уверенно отчеканил Готтфрид. Это далось с трудом — от волнения ему свело челюсть, по спине градом катился пот.

— Зачем же мне тебя отпускать? — первый явно веселился. — Мои тебя обработают так, что ты и тут расскажешь.

— Не расскажу, — Готтфрид дернул головой. — Я не помню! У меня рецепт.

— О, мои ребята заставят тебя вспомнить, — пообещал первый. — Они у меня знаешь какие! Один — художник, разрисует — родная мать не узнает! Второй — музыкант! На каждой струне поиграет, нужный звук настроит! Третий — скульптор.

— Вы не понимаете? — вмешался Алоиз. — Любая неточность в рецепте сделает из лекарства яд!

— И к тому же, где вы возьмете реактивы? — подхватил Готтфрид.

— Я не верю вам, партийчики. Вот когда ваша драгоценная верхушка выменяет вас на наших людей, тогда мы продолжим разговор. Возьмите их! Они явно без оружия.

Существа стали сжимать кольцо. Готтфрид и Алоиз встали спина к спине, но, судя по всему, драться было бесполезно. Готтфрид прикинул, что даже если он каким-то чудом завладеет палкой того, что было женщиной и подбиралось к нему слева, то остальные быстренько парой метких ударов раскроят ему череп. Возможно, это было лучшим решением ситуации, но проверять не хотелось. Неожиданно откуда-то сзади донесся рев мотора — явно дизельного, хотя такие уже давно были пережитком прошлого. Впрочем, как и Готтфридова "БМВ", пусть и с атомным движком. А потом бабахнуло раз, бабахнуло два, в нос ударила жуткая вонь, а перед глазами потемнело; и он почувствовал, как чьи-то цепкие пальцы ухватили его за ворот кителя и куда-то потащили.

— Алоиз! Алоиз, ты где? — Готтфрид давился словами, пока его волоком тащили по бетону, его ужасно тошнило, а потом, помимо темноты, на него навалилась тишина, и время застыло.