Wo alle Straßen enden (гет)

— Алоиз! — Готтфрид вскочил так резко, что его накрыло удушливой волной боли. — Алоиз, с тобой все в порядке?

— Да, — ответил динамик. — Мы скоро спустимся за вами.

— Это законно? — обеспокоился Готтфрид.

— Разберемся, дружище!

Динамик умолк. Готтфрид потер затылок, а после ущипнул себя — это все казалось сном. Но он по-прежнему стоял посреди отвратительной камеры с открытым ртом, а на кушетке сидела Мария и внимательно смотрела на него.

— Это, должно быть, ловушка, — она покачала головой. — Ты уверен, что это его голос? Уверен, что это не попытка поймать тебя на чем-то?

— А что было до этого? — Готтфрид нахмурился.

— Провокация? — предположила Мария.

— В которую приплели Америку и НКВД?

— Почему нет?

Готтфрид замолчал. Он не мог ответить на этот вопрос. Повисла неловкая тишина: он не решался сказать еще хоть что-то. Вдруг их продолжали слушать? Вдруг ждали от них чего-то?

Наконец лязгнул замок, и дверь с мерзким скрипом распахнулась. Готтфрид в очередной раз подумал, как же он мог проворонить этот скрип, но мысли его разом улетучились, когда он увидел, кто к ним пожаловал. На пороге и правда стоял Алоиз: в гестаповской форме, с автоматом наперевес. Красивое лицо украшал багровый синяк на скуле, на левой руке из-под обшлага рукава торчал окровавленный бинт. Рядом с ним, тоже в форме и при оружии, находился Тило. Он пнул в сторону Готтфрида и Марии объемистый тюк:

— Одевайтесь. Живо. У нас мало времени.

Алоиз скосил глаза на тело Магдалины, но стиснул челюсти и промолчал.

— Что? — Готтфрид едва совладал с собой, чтобы задать этот вопрос.

Мария только вопросительно стрельнула глазами в сторону камер.

— Отключены, — пояснил Алоиз, стараясь смотреть только на Готтфрида и Марию. — Давайте живее. Иначе отосланные нами якобы по чрезвычайному происшествию гестаповцы вернутся — и нам несдобровать.

— Не так уж и якобы, — ухмыльнулся Тило. — Думаю, они сегодня встретят на средних уровнях очень специфических личностей.

— О чем ты? — тряхнул головой Алоиз.

— Мы в наручниках, — подала голос Мария. — Или помогите нам от них избавиться, или уходите. Если вас здесь застанут...

— Пока — не застанут, — авторитетно пообещал Алоиз. — Тило, у тебя же был ключ.

Тило вздохнул и извлек из кармана связку. К первой он подошел к Марии.

— Как вы здесь оказались? Что это была за странная трансляция? Почему не работают камеры, и куда мы пойдем? Как ты вообще попал сюда? — Готтфрид не мог остановить поток льющихся из него вопросов, он неожиданно ощутил себя любопытным ребенком, которому жизненно необходимы ответы на все.

— Они нагрянули вечером субботы, — выдохнул Алоиз. — Сразу после того, как ты ушел к Марии. Обыскали мою квартиру, — он усмехнулся. — И нашли дневник твоего отца, листы и антирадин. Я не говорил им о тебе ни слова, дружище. Но первым взяли не меня, — он отвернулся и уставился в стену.

Готтфрид потерял дар речи. Так вот куда подевался дневник его отца! Вот же Алоиз — нет бы его предупредил!

— Как ты выбрался? — Мария встала с кушетки и откинула за спину спутанные волосы.

Готтфрид, над замков наручников которого теперь колдовал Тило, залюбовался Марией: гибкая, сильная, несломленная. В ее голосе явно слышалась готовность к борьбе, и Готтфрид в очередной раз задался вопросом, что же из того, что она говорила раньше — правда, а что — ложь. Он вспомнил, как она признавалась ему в любви, думая, что он спит, и расплылся в дурацкой счастливой улыбке — уж это-то точно было правдой.

— Это слишком долгая история, — покачал головой Алоиз. — Если выпутаемся — закатимся в ваш "Эдельвейс", выпьем там как следует, тогда и расскажу. А если нет — так и какая разница?

Тило хмыкнул и освободил запястья Готтфрида от натирающих браслетов. Тот потер изрядно покрасневшую от соприкосновения с металлом кожу.

— Быстро, — цыкнул Тило. — Переодевайтесь!

В тюке лежало два комплекта партийной медицинской формы. Женской. И темно-синий мундир криминальинспектора. А еще два автоматических пистолета, несколько магазинов, два ремня с круглыми пряжками, противогазы и наушники.

— Я не знаю, что из этого подойдет тебе по размеру, — виновато пожал плечами Алоиз. — Там вторая женская форма с брюками...

— Мой лучший друг — идиот, — застонал Готтфрид, стягивая грязный китель и замаранную сорочку. — Может, ты мне еще чулки принес? С поясом?

— Одевайся быстрее!

Мария абсолютно безо всякой стыдливости сбросила с себя костюм, в котором была, и принялась натягивать медицинскую форму. Готтфрид на секунду отвлекся на Тило — тот пожирал Марию глазами, и Готтфриду отчаянно захотелось воткнуть в эти самые глаза что-нибудь острое.

— Сойдет, — резюмировал Готтфрид, завернув штанины брюк и запихав их в сапоги.

— Ну, как бы тебе сказать, — Алоиз потер подбородок. — Плотнее ремень затяни, только на пряжку не нажимай. Выглядишь, как фюрерюгендовец в форме отца.

— Оружие? — Мария деловито протянула руку.

Одетая, с собранными в аккуратный пучок волосами — и только как, Готтфрид не видел ни одной заколки! — она выглядела неотличимо от партийных женщин.

— Автоматы. Для вас, — Тило кивнул на тюк.

— Готовы? — Алоиз переминался с ноги на ногу.

— Магдалина, — жестко сказала Мария.

— Заботиться надо о живых, — отрезал Тило. — Быстро, я закрою камеру. И да, вот ваши пропуска, — он выдал им два бейджа с магнитными картами. — Но лучше бы нам никому не попадаться на глаза.

— Сюда, — указал Алоиз. — А теперь следуйте за мной. Огонь открываем только в самых крайних ситуациях. Тут сейчас нет патрульных — все заперто с Центральной консоли. Все силы стянули в город, на средние уровни.

Они бежали за Алоизом следом. Тило был замыкающим, и Готтфриду это не нравилось — он не был готов подставить этому таракану спину. Но выбора не оставалось. Мария ступала твердо, уверенно сжимая Готтфридову ладонь, и он поражался ее стойкости и проникался к ней еще большим уважением и трепетом.

Впереди маячила какая-то внутренняя проходная. Часовой. Совсем молодой парень с едва пробивающимся светлым пушком над верхней губой козырнул и несмело спросил:

— Какова цель прохода в отсек В-2-08-Y?

— Всеобщая тревога, — небрежно отозвался Алоиз. — Давай, юнец, живее.

— По всеобщей проходят через B-2-11-X, — неуверенно возразил тот.

Готтфрид дернулся.

— Это ты что же... — Алоиз нахмурился. — Сомневаешься в правдивости моих слов?

Мундир криминальрата и тон Алоиза сделали свое дело: мальчишка сжался и замотал головой:

— Никак нет, херр криминальрат, просто я подумал, может, вы перепутали.

— Фамилия? Кто за тебя ответственный? Где он?

— Херр криминальрат, пожалуйста, — тихо проговорил мальчишка, лицо его пошло красными пятнами. — Не сообщайте... Всеобщая тревога... Всех вызвали... Проходите, — промямлил он, нажимая у себя какую-то кнопку.

Часть стены отъехала в сторону, открыв магнитный считыватель. Алоиз небрежно приложил карту к считывателю — и все четверо рванули в открывшийся проход.

— Херр криминальрат, так не положено! — донесся сзади срывающийся на фальцет крик мальчишки, но никто из них не обернулся — они продолжали бежать по лабиринтам пустых коридоров.

— Ловко ты его, — покачал головой Готтфрид. — Откуда ты знаешь, куда нам?

— У меня тоже были проекты с подпиской о неразглашении, — усмехнулся Алоиз. — Помнишь, я еще два года назад ездил в командировку в Цюрих? Так вот, я ездил не в Цюрих. Мы проводили здесь коммуникации. Конечно, я знаю не все. Но вот наш арьергард знает кое-что, чего не знаю я. А остальное — потом. Под шнапс.

Второй кордон без штурма не сдался: молодой парень с прозрачными глазами и шрамом на половину лица проверил магнитную карту Алоиза, посмотрел куда-то у себя и с недоброй усмешкой проговорил:

— Криминальрат Вессель. Рад, что вы выбрались из морга живым и почти здоровым, но у нас это не положено, — он что-то нажал, и из стойки, за которой прятались все органы управления, выросла почти прозрачная мерцающая стена.

— Ого! — искренне восхитился Готтфрид. — Это же силовое поле! Эксперименты с ними одно время ставили в ряде лабораторий. А потом...

— Заткнись, — прошипел Тило. — Никому тут не нужны твои проповеди!

Готтфрид обиделся. Было и так понятно, что они погибли. Сейчас этот шрамолицый нажмет еще пару кнопок...

Но вместо этого раздался выстрел, и шрамолицый, вместо того, чтобы нажать что-то еще, с глухим стуком уронил голову на свою панель. Сзади него, отгороженная от остальных силовым полем, стояла Мария и рассматривала что-то, видимо, панель управления.

— Я не знаю, как это отключить! — прокричала она. Звук доходил искаженный, как будто к голосу Марии примешалось противное дребезжание.

Готтфрид потер затылок. Он совершенно не понял, как Мария вообще там оказалась и в какой момент проникла за стойку — теперь же вся стойка спереди и сбоку была огорожена этим чертовым экспериментальным силовым полем, а за спиной Марии и со второй стороны была глухая стена.

— Посмотри на пиктограммы на кнопках, — посоветовал Алоиз. — Скорее!

— На них нет пиктограмм, — покачала головой Мария, и принялась рыться там, судя по звуку, в бумагах. — Зато есть инструкция.

Очень скоро поле исчезло, и в стене открылся магнитный считыватель.

— Бежим, — подал голос Тило. — Очень скоро они обо всем узнают.

— Узнают, — согласился Алоиз, — но не очень-то и скоро. Я вывел из строя камеры и микрофоны во всех помещениях, кроме одного, — он поправил в правом ухе какую-то микроскопическую капсулу телесного цвета — Готтфрид только теперь ее вообще заметил.

— Это не забудьте, герои, — хмыкнула Мария, протягивая Готтфриду пистолет, судя по всему, позаимствованный у шрамолицего часового.

Готтфрид взял ледяной пистолет и задумался о том, насколько не задумываясь Мария выстрелила этому человеку в затылок. Должно быть, так же, как когда-то тому самому гестаповцу Рольфу, о котором говорили Тило и Вальтрауд.

— А теперь стойте, — Алоиз резко затормозил перед следующим поворотом и обернулся к остальным. — Надеваем противогазы!

Тило запустил руку в тюк и выдал каждому по противогазу. Готтфрид тут же натянул его на себя, отметив, как тяжело стало дышать.

— Здесь точно будет сопротивление, — продолжил Алоиз. — Нам надо пройти по коридору до лифта H-001. И подняться на нем на самый верх. И на входе, и на выходе нам, возможно, придется тяжело. У нас всех кнопки на пряжках. Нажмете их, когда мы отойдем от поворота на двадцать шагов. Не позже. И не раньше — заряда может не хватить. Если что — стреляем на поражение. Лучше всего — в головы.

— Но куда мы идем? — спросил Готтфрид. Вышло невнятно.

— В змеиное логово, — серьезно пробубнил Тило.

— Туда, откуда я наладил вам в камеру этот радиоспектакль, — кивнул Алоиз. — И... пообещайте мне одно. Если хоть с кем-то из нас... — он сглотнул. — Надо дойти до конца. Там какой-то заговор.

— И нас в него втянули, нас даже не спросив, — подхватил Готтфрид.

Мозаика складывалась. И картина ему совершенно не нравилась.

— Не дадим больше никому подохнуть просто так, — Алоиз нахмурился. Его глаза горели зловещим огнем, в голосе прорезалась сталь. — Давайте узнаем правду. И прекратим это дерьмо.

Алоиз надел противогаз и кивнул за угол. Тило хмыкнул. Готтфрид ощутил, что еще меньше доверяет ему. Но затевать здесь и сейчас спор — было идеей еще более самоубийственной, чем лезть в змеиное логово. Там хоть были шансы, что все закончится не их мучительной смертью. Точнее, не шансы — шанс. Примерно один из ста. Или — один из миллиона.

Тило отцепил от пояса гладкую круглую гранату и вышел за угол.

— Руки за голову! Несанкционированное проникновение! — раздалось оттуда.

А потом они побежали. У Готтфрида кровь стучала в висках. Слишком длинные рукава мешали, ствол автомата задирался при стрельбе, штаны норовили упасть, противогаз ограничивал обзор и затруднял дыхание — но он бежал вперед. Три человека у лифта и еще трое в коридоре кашляли, пытались продрать глаза и отчаянно ругались. Кто-то принялся палить в воздух — Мария обернулась и дала сухую хлесткую очередь, человек упал, хрипя и захлебываясь кровавой пеной.

Лифт сиял впереди подобно свету в конце тоннеля. Готтфрид запоздало подумал, что, должно быть, они так и погибнут перед его сверкающими дверями: наверняка охрана обесточила его, передала информацию кому надо, и граната со слезоточивым газом только оттянула их неминуемую участь.

— Заберите оружие у этих! — приказал Тило, кивнув на троих у лифта. — Добейте!

Готтфрид вздрогнул — эти люди ничего им не сделали. Они просто исправно несли свою службу. Просто оказались не в том месте не в то время!

Мария подняла автомат. Готтфрид закрыл глаза и на всякий случай отвернулся — и очень пожалел, что не может заткнуть еще и уши.

— Что встал столбом? — Тило стукнул его в плечо. — Шевели задницей, неженка!

Он ввалился в лифт, ощущая, как у него вспотели не только ладони — под противогазом пот градом тек прямо по лицу.

— Снимайте, — скомандовал Алоиз. — Здесь работает вытяжка.

Мария, стягивая противогаз, побледнела и едва слышно застонала — Готтфрид подумал, что ей, должно быть, очень больно. Алоиз посмотрел на часы:

— Перезаряжаем автоматы! Живо! Тебе не надо, — махнул он на Готтфрида. — Тебе он вообще для виду. Через тридцать секунд будем. Надевайте!

Тило вытряхнул наушники. Их оказалось трое.

— Надевайте все, кроме неженки, — он резко ткнул узловатым пальцем Готтфриду в грудь. — От него все равно толку никакого! Уши руками зажми, но все равно готовься потерпеть!

Готтфрид едва успел открыть рот, но тут же передумал говорить вообще хоть что-то. Двери лифта разъехались в стороны. Еще один маленький блестящий шарик с громким стуком упал на вымощенный плиткой пол и покатился. А потом...

Готтфрид зажал уши — но это не помогло. Через все его тело прошла странная вибрация, на языке появился противный привкус крови, и он очутился в звенящей пустоте. У всего вокруг словно нажатием одной кнопки выключили звук, а тело Готтфрида потеряло и свой вес, и какую-никакую ориентацию в пространстве — он словно плыл в нигде. Глянцевый темный, почти черный, похожий на мрамор пол неожиданно оказался у него прямо перед глазами. А потом он почувствовал, что куда-то летит.

Пол заскользил под ним, и Готтфрид понял, что его куда-то тащат. Свет резал глаза, тишина давила, точно многотонный пресс, голова кружилась; его трясло. А потом тишину разорвал мерзкий писк. Готтфрид потряс головой — писк только усилился. Темный мрамор перед глазами сменился на светлый, почти белый. На него упала крупная алая капля — медленно, вальяжно, и разбилась, расцвела ярким цветком. Он с трудом поднял голову и обомлел.

В помещении находились пятеро: трое женщин и двое мужчин. Готтфриду это показалось сном — или кинофильмом, у которого выключили звук. Все пятеро были одеты в гражданское: мужчины и одна женщина в строгих черных костюмах с атласными лацканами, безупречно-белых сорочках и при бабочках, напомаженные; еще две женщины — в необычайной красоты вечерних платьях. В одной из женщин Готтфрид узнал Вальтрауд Штайнбреннер — она была чертовски не похожа на себя. Ее огромные голубые глаза казались фиалковыми в обрамлении пушистых накрашенных ресниц, тонкую длинную шею украшало ожерелье из черного жемчуга, а платье из какого-то удивительного материала, похожего на мокрый шелк, открывало ее молочно-белые округлые плечи, подчеркивало высокую грудь и тонкую талию. Она открывала рот и что-то говорила, но Готтфрид никак не мог услышать хоть что-то сквозь писк, который становился громче и громче.

Слово взял Алоиз, и Готтфрид проклял все — он хотел знать, черт возьми, что происходит, кто все эти люди и о чем они говорят. Теперь решалась их судьба, а судя по тому, что ему уже удалось услышать в камере, и судьба едва ли не всей Арийской Империи. Готтфрид ощутил, что начинает ощущать собственное тело — по его лицу текло что-то густое и горячее. "Кровь! — пронеслось у Готтфрида в голове. — Черт побери, у меня из ушей идет кровь!" Он испугался — что, если он больше никогда не услышит ни голоса Марии, ни рассказов Алоиза, ни даже политрука Хоффнера? Только теперь, ощутив свою беспомощность, он понимал, насколько не ценил такие простые жизненные радости. Он осторожно сел чуть позади Алоиза и принялся наблюдать.

Алоиз что-то говорил, а Тило и Мария стояли по бокам с автоматами наперевес. Только раз Готтфриду удалось поймать взгляд Марии, и на лице ее промелькнуло такое тепло, такая нежность, что он понял одно: он отчаянно хочет жить.

Потом говорить принялся один из мужчин — высокий, с крупными чертами лица и ослепительной белоснежной улыбкой. Глаза его при этом оставались холоднее льда, и Готтфрид подумал было, что этот человек, должно быть, настоящая акула: острозубый, крупный, он стоял напротив Вальтрауд и говорил ей что-то, и Готтфрид подумал о том, что не хотел бы теперь очутиться на ее месте. Но Вальтрауд, точно истинная валькирия, повела плечами и что-то ответила, а потом повернулась к Алоизу и принялась что-то объяснять. Тут же в игру вступила женщина в мужском костюме. У нее было мрачное жесткое лицо, а огромные очки в роговой оправе и короткие завитые русые волосы делали ее похожей на сову.

— ...Можете! — сквозь писк издалека до Готтфрида долетел крик Вальтрауд. Впервые на памяти Готтфрида на ее холеном лице отразился настоящий страх.

Он принялся тереть уши, размазывая по лицу кровь. Присутствовать при том, как вершится история, но не слышать самого главного было настоящей пыткой.

Сова усмехнулась и что-то проговорила.

— …Есть... границей! — донесся до Готтрифда голос Алоиза. — Узнают...

— ...Достаточно! — рявкнул мужчина-акула. — Бомба!.. Не захоронили... — он, судя по всему, обратился к сове.

Еще двое молча наблюдали. Сова достала папиросу и закурила. А потом рассмеялась мужчине-акуле в лицо.

— …Не верю! — прокричал акула Алоизу. — Таких размеров! Блеф!

В ответ Алоиз покачал головой, что-то произнес, а после — видимо, в доказательство собственных слов — вытащил из кармана два совершенно микроскопических динамика.

— ...Как?! — снова донесся до Готтфрида возглас акулы.

— ...Не блеф, — проговорила Вальтрауд.

Готтфрид напрягся изо всех сил — писк в ушах сменился звоном, но слова стали слышаться немного разборчивее. Хотя все равно он разбирал лишь очень громкие возгласы.

— ...Ваш порядок! — прокричал акула. — Тоталитаризм!

— Не начинайте, — скривилась сова.

Она сказала это вроде бы не так уж и громко, но ее слова Готтфрид расслышал полностью — да что там, расслышал — прочувствовал.

— ...Не должно! — акула тыкал пальцем в Вальтрауд.

Та стояла и ухитрялась смотреть на него сверху вниз с нескрываемым презрением.

— ...Новый состав! Новые представители... Империи! — разорялся он.

— Протестую! — прогрохотал мужчина, до этого молчаливо наблюдавший за всей это вакханалией. — НКВД... отношения... к гибели... Штокера.

— Это наша оппозиция, — подал голос Тило. Его Готтфрид расслышал хорошо — он стоял совсем рядом. — Зараженные и мутанты. Они подняли восстание. Херру Штокеру просто не повезло.

— Вы допустили, чтобы пострадал один из Хранителей Равновесия, — сова подошла поближе и уставилась на всю незваную компанию сквозь толстые стекла очков. — Этот, — она указала пальцем на Готтфрида. — Это тот ученый, с пушкой?

Готтфрид замер. Он только теперь понял, что слышит все, хотя и нечетко, будто бы из-за стены. Он обреченно кивнул.

— Ликвидируйте его, — пожала плечами сова.

— Чтобы весь мир узнал о том, кто такие Хранители Равновесия? — рявкнул Алоиз неожиданно близко и громко. — Чтобы наш и ваш фюрер узнали о том, какую информацию вы им приносите? Что вы держите их в бетонных бункерах вовсе не из-за ситуации на поверхности? И что осталось куда больше населения, чем вы им рассказываете? Я это легко устрою, если хоть один волос упадет с головы Готтфрида Веберна!

Готтфрид почувствовал, как к горлу подступает предательский ком.

— Следи за языком, юноша! — гаркнул молчаливый. — Это у вас... фюрер, — выплюнул он. — А у нас — генеральный секретарь!

— Велика разница! — с нескрываемым пренебрежением выплюнул Алоиз. — НКВД, гестапо... Я достаточно слышал!

— Ваши условия? — сова поправила очки.

— Вы прекращаете врать народу! — выпалил Алоиз.

Готтфрид, словно в замедленной съемке увидел, как вытянулись лица всех пятерых. И услышал, как надтреснуто рассмеялся Тило.

— Все остается как есть, — отчеканил он. — Вы вводите в ложу Хранителей от Арийской Империи нового члена. Можно одного из этих, — он ткнул дулом автомата в Готтфрида, Алоиза и Марию. — Контуженного не советую — он неисправимый идеалист.

— Я требую отставки миссис Штайнбреннер! — выкрикнул акула.

Вальтрауд вздернула подбородок и скрестила руки на груди.

— Я против, — веско сказал молчаливый. — Товарищ Мещерякова, товарищ Ларсен, ваши мнения?

Женщина в вечернем платье поджала губы и бросила быстрый взгляд на мужчину-акулу и что-то тихо произнесла. Судя по тому, как побагровел акула, она не согласилась с ним. Сова тоже что-то проговорила, но Готтфрид не расслышал. Вальтрауд торжествующе улыбнулась.

— Если у вас неразрешимые противоречия, товарищ, — он скривился, — Дженкинс, введите преемника в ложу Хранителей преждевременно и освободите место. Товарищ Штайнбреннер, — он кивнул Вальтрауд. — Что происходит в Берлине? Ситуация под контролем?

Тило снова рассмеялся:

— Если вы сейчас прекратите грызться и спустите приказ о переговорах, возможно, удастся избежать переворота. Против мутантов ваши экспериментальные силовые щиты не помогут.

— Действуйте, — кивнула сова Вальтрауд. — Если вы справитесь с ситуацией, я думаю, даже у, — она неприятно улыбнулась, — товарища Дженкинса не останется сомнений в том, что вы занимаете свое место по праву. И уберите отсюда этих, — она кивнула на Готтфрида со товарищи. — Вы же можете обеспечить, чтобы не произошло утечки информации?

Вальтрауд уставилась Готтфриду в глаза так, что у того холод пополз вдоль позвоночника, а в ушах зазвенело еще сильнее.

— Могу.

— Вот вы, — обратилась сова к Тило. — Не хотите войти в состав Хранителей?

— Не хочу, — усмехнулся Тило.

— Старый пидор, — прошипела Вальтрауд.

— Мне расценивать это как оскорбление? — Тило, казалось веселился.

Вальтрауд только сверкнула глазами, но ничего не ответила. Разве что она научилась говорить, не размыкая губ.