Wo alle Straßen enden (гет)

Воскресенье прошло, словно сладкий волшебный сон. Готтфрид остался у Марии и упивался ее близостью, ее ласками и ее расположением. Он уже перестал так опасаться, что она выставит его прочь и потребует больше никогда не появляться в этом месте, в этой комнате и в ее жизни. Временами он замечал, что Мария становилась задумчивой и подолгу вглядывалась в его черты, а лицо ее в такие моменты становилось каким-то особенно печальным и отрешенным. Это немного настораживало, но, в конце концов, Готтфрид списал все на то, что он не слишком-то хорошо разбирался в людях. А тем более в женщинах. И еще и не партийных.

— Вам же нельзя слушать джаз, — как-то задумчиво проговорила Мария. — А у нас никогда нет недостатка в партийных гостях.

— Ерунда, — отмахнулся Готтфрид. — Все, что нам нельзя слушать, уже давным давно осталось в какой-нибудь Америке. А то, что поешь ты — это наша, родная музыка, пусть и не представляющая художественной ценности и необходимая для развлекательных целей, — Готтфрид вспомнил, что говорили им в свое время на занятиях по Великой Арийской Культуре. — А всякие пережитки прошлого, вроде свингюгенда вместе со своей музыкой унтерменшей, остались либо в истории, либо где-то за Мировым Океаном, где им самое место.

Мария передала ему початую бутылку вина и уютно устроилась на его плече.

— Тебя не привлекут за то, что ты со мной? — она нежно гладила кожу на его груди.

— За что? — удивился Готтфрид и отпил вина. — Нам не запрещено иметь контакты с беспартийными. Нельзя разве что создавать семьи. И у меня запрет, — он пожал плечами, — на размножение.

— Тебе нельзя иметь детей? — Мария подняла голову и посмотрела на него. — Но почему?

— Мой фенотип не подходит для воспроизводства в Арийской Империи, — нарочито равнодушно проговорил Готтфрид. — Посмотри на меня. Ты часто видела подобных партийцев?

— Подобных тебе? — Мария прикусила губу. — Ни разу. Ни разу в жизни не видела таких замечательных, красивых и умных партийцев.

* * *

Утро понедельника наступило со всей свойственной ему неотвратимостью. Готтфрид и Алоиз прибыли вовремя и неизменно встретили у проходной своего заклятого приятеля Штайнбреннера.

— Фридляйн! Тебя вызывает хауптберайхсляйтер Малер. Надеюсь, он переведет тебя в санитарки Медэксперотсека. Кстати, ты удосужился вымыться после этого?

— Слушай, Шайссебреннер, отвали, — выдохнул Готтфрид. — Малер и без тебя разберется.

— Что это от тебя опять понадобилось Малеру? — недоверчиво покачал головой Алоиз, когда они уже вошли внутрь, оставив Штайнбреннера позади.

— Понятия не имею. Вот схожу — и выяснится. Как там твои успехи на личном фронте?

— Да никак, — Алоиз помрачнел. — Разговаривать с ней можно обо всем на свете. Гулять здорово... Один раз позволила себя обнять — и на этом все.

— М-да, не позавидуешь, — Готтфрид в очередной раз порадовался, что ему в кои-то веки повезло. — Ладно. Ты передай нашим, что я наверху. Начинайте работу по расписанию.

— Так точно, — Алоиз ухмыльнулся. — В следующий раз не забудь подписать бумагу о том, что делегируешь мне такие полномочия. А то Айзенбаум заявит что-нибудь в духе: я вовсе не обязан вас слушаться!

— Слушай, — Готтфрид затормозил. — А может, это Айзенбаум капнул начальству, что мы коньяк пили?

— Ты и правда в это веришь? — Алоиз покачал головой. — Ты, конечно, оттоптал ему хвост, но чтобы так... Ну не может же он быть до такой степени говнюком?

— Наверное, не может... Просто... — Готтфрид замялся.

— Ладно, жизнь покажет. Иди к Малеру, а то опоздаешь.

Вальтрауд была, как и всегда, очаровательна и обходительна. Готтфрид исподтишка смерил ее взглядом, пристальнее посмотрел на ее пальцы, ловко управлявшиеся с рычагами и кнопками кофе-машины, на яркие губы и задался совершенно неуместным вопросом: умеют ли ее руки и губы быть такими же нежными, как руки и губы Марии? Должно быть, об этом доподлинно известно Штайнбреннеру. Готтфрид поймал себя на мысли, что больше не завидует ему так отчаянно.

Малер вызвал его к себе практически сразу.

— Садитесь, Веберн, — он кивнул. — Кофе?

— Да, благодарю, — Готтфрид сел, гадая, что же на этот раз понадобилось от него хауптберайсхяйтеру.

— Хауптгемайншафтсляйтер Адлер очень высоко отзывался о вашей работе в Медэскперотсеке, — Малер улыбнулся, причем даже без нотки издевки. — А также до меня дошла информация, что он заставил вас подписать подписку о неразглашении.

Готтфрид хотел было поинтересоваться, что такой этот самый хауптгемайншафтсляйтер Адлер, ведь не может же быть у человека настолько говорящая фамилия⁽¹⁾. Но когда Малер сказал про подписку, все встало на свои места — все-таки может.

— Вы ухитрились вляпаться еще во что-то, Готтфрид?

Вальтрауд принесла кофе и скрылась за дверью.

— Никак нет, херр хауптберайхсляйтер. Исполнял свой долг.

— Исправно и рьяно, знаю-знаю, — покивал Малер и глотнул кофе. — Кстати, Готтфрид... Мы же с вами в пятницу не договорили.

Он дернул ящик стола — тот не поддался.

— Чертов ящик! — Малер нажал на кнопку громкой связи. — Вальтрауд! Я же просил вызвать слесаря! Вы его вызвали? Вызвали?! А где его в таком случае черти носят?

Малер подергал ящик еще, выругался себе под нос и шумно выдохнул, покачав головой:

— Простите, Готтфрид. С самого утра невозможно нормально работать. В общем... — он сцепил руки в замок. — Вы же помните фотокарточки, которые я вам показал? Мы ушли тогда к обсуждению оберайнзацляйтера Штайнбреннера и его неблаговидного поступка. Но я бы хотел вернуться в фотокарточкам бумаг, Готтфрид. Вы помните их? — Малер прищурился.

— Смутно, — признался Готтфрид. — Но, если я ничего не путаю, их мне тоже показал оберайнзацляйтер Штайнбреннер. И... — Готтфрид прикусил губу. Хуже ему от этого уже вряд ли будет. Если, конечно, гестаповцы не найдут у него то, что он прячет прямо под их недреманым оком. — И он сказал, что...

— Что он сказал?! — Малер впился глазами в Готтфрида так, точно хотел просверлить его насквозь.

— Что этого ему с лихвой хватит, чтобы выписать мне порядочную порцию свинца. Простите, херр хауптберайхсляйтер.

— Вам известно, почему он вам так сказал?

— Никак нет, — Готтфрид тяжело вздохнул. Сердце подскочило вверх и теперь мешало дышать, застряв где-то в горле.

— Готтфрид... — Малер поджал губы и рассматривал Готтфрида так, точно видел его впервые. — Вам знакомо имя Фридрих Веберн?

Готтфрид почти почувствовал, как кровь застывает в венах, точно монолит. А вдруг он сейчас проговорится? Выдаст себя?

— Это... — он медленно кивнул. — Это мой отец.

— Вы в курсе, чем он занимался? — Малер прищурился.

— Не больше, чем остальные, — обтекаемо ответил Готтфрид и потер переносицу.

— Не заставляйте меня ждать, Готтфрид, — Малер дернул головой и налил себе воды. — Вы же знаете, я этого не люблю.

— И вам всегда на помощь могут прийти бравые ребята из гестапо, — усмехнулся Готтфрид.

— Веберн! Не зарывайтесь! — Малер постучал авторучкой по столу.

— Виноват, херр хауптберайхсляйтер. Я знаю о том, что мой отец возглавлял одну из лабораторий по созданию Оружия Возмездия, или Оружия Х. А также, — Готтфрид замялся, думая, как помягче обойти антирадин. Ему казалось, что Малер видит его насквозь, чует его ложь не хуже, чем гестаповские ищейки — страх. Уж об этом легенды передавались шепотом из уст в уста.

— И все? — Малер аж вытянулся вперед, точно собака, взявшая след и теперь отчаянно нюхавшая воздух.

— Видите ли... — у Готтфрида снова вспотели ладони. — Я знаю, что он был задействован, как это формулировали, "во многих научных разработках". Мама мне ничего не рассказывала. Должно быть, и сама не знала.

— То есть, вы не знали, что, например, он приложил руку к созданию антирадина? Вместе с биохимиками, в числе которых были такие личности, как Нойманн, Айзенбаум, Кох...

— Айзенбаум? — притворно удивился Готтфрид и тут же пожалел об этом: Малер уставился на него ледяным взглядом, так, словно раскусил всю фальшь и наигранность.

— Вы что, даже не знали, что отец вашего коллеги — знаменитый биохимик? — Малер скривился. — А ведь я уже было подумал, что вы неплохой руководитель.

Готтфрид, устыдившись, опустил глаза и принялся рассматривать носки своих сапог. Благо, они были начищены практически до зеркального блеска.

— Печально видеть такое невежество у столь многообещающего человека, Веберн, — Малер закурил и выпустил облачко дыма. — Но мы это исправим. Я напишу бумагу. Зайдете ко мне завтра за ней. А потом — в партийную библиотеку. И не вздумайте отлынивать, Веберн. Изучите — потом будем разбираться, с чего это вам оберайнзацляйтер Штайнбреннер угрожал. Свободны!

Готтфрид встал и, стараясь не выказывать поспешности, направился на выход.

— Ах да! Еще одну минуточку, — окликнул его Малер. — Мне доложили, что вы в последнее время очень много времени проводите в обществе беспартийных.

Готтфрид повернулся, но даже не нашел, что ответить.

— Ваше право, конечно, — Малер покачал головой. — Однако не забывайте, что ваше дело для Партии и для Империи — превыше всего! И помните о вашем статусе. Вы не должны послужить причиной утечки информации.

Малер продолжал сверлить его глазами.

— Никакой информации, Веберн! Ни рабочей, ни генетической! Вы поняли меня, Веберн?

— Так точно, херр хауптберайхсляйтер!

Готтфрид почувствовал, что, вопреки всему, отчаянно краснеет.

* * *

— И что от тебя хотел Малер? — спросил Алоиз, недоверчиво рассматривая явно разведенное в воде порошковое пюре и подозрительно ярко-розовый кусок мясного хлеба.

— Не спрашивай, — выдохнул Готтфрид и принялся ковыряться вилкой в тарелке.

— Жри давай, — наставительно заявил Алоиз. — Тебе еще после обеда обсуждать с Агнетой результаты. Она аж подпрыгивает от нетерпения. Как завалит тебя вопросами — с живого не слезет!

— Точно, — бесцветно проговорил Готтфрид.

— Да что он тебе такое сказал, что у тебя весь энтузиазм как ветром сдуло? — разозлился Алоиз. — Я тебя не узнаю!

— Знаешь, если со мной поговорит гестапо, ты меня точно не узнаешь, — невесело засмеялся Готтфрид.

— Да далось тебе это гестапо! Больно ты им нужен! Или ты все не забудешь штайнбреннеровские угрозы?

Готтфрид оставил в покое и вилку, и несчастное порошковое пюре, сплел пальцы в замок и положил на них гладко выбритый подбородок. Страх сжимал ледяной рукой его внутренности, выкручивал их, подбрасывал и ловил заново. Мысль о еде казалась противной. То, как разговаривал с ним Малер, точно подняло со дна души Готтфрида всю муть, и теперь ему казалось, что разоблачение неминуемо.

— Может, сдать ему все, что мы нашли? — Готтфрид потер затылок, побарабанил пальцами по столу, снова взял вилку и продолжил ковыряться в тарелке.

— С ума сошел! — сверкнул глазами Алоиз. — Хочешь — я перепрячу это все? К себе? Или куда-нибудь... Ты даже не будешь знать, куда.

— Сам с ума сошел! — возмутился Готтфрид. — Это мой отец!

— А ты мой друг, — парировал Алоиз. — Ладно. Не бери в голову. У тебя другие задачи. А еще заткнись и ешь, фюрера ради, к нам сейчас подсядут!

— Приятного аппетита! Надеюсь, вы не против, если я к вам присоединюсь! — с громким стуком поставив на стол поднос, Отто Фишер плюхнулся на соседний с Готтфридом стул. — Удалось сбежать из-под недреманного ока этого зануды, — шепотом добавил он.

Готтфрид с Алоизом переглянулись.

— Я бы посоветовал вам, Отто, все-таки почтительнее относиться к вашему куратору, — процедил Готтфрид. — Вы понимаете, что ставите и его, и меня в не самое приглядное положение?

— Вы — деятельные, — в глазах Отто загорелся огонь. — А не ледяные статуи, способные только отдавать и выполнять указания. А это правда, что вы посещаете бары внизу? — он перешел на подсвистывающий шепот.

— Не мешать частную жизнь с работой, — тихо, но твердо проговорил Готтфрид.

— Понимаю, вы из своего опыта, — выдохнул Отто и покраснел до кончиков оттопыренных ушей. — Везет вам, Агнета такая девчонка... И внизу, наверное, тоже классные девчонки, хотя и беспартийные.

У Готтфрида голова пошла кругом. Захотелось взять тарелку с уже остывшей едой и надеть на голову этому деятелю — Готтфрид тут же живо представил, как плохо перемешанное пюре комьями повиснет на ушах Отто. Ситуацию неожиданно спас Алоиз.

— Ты что же это, все выходные провел трезвым? — он спросил это таким тоном, точно интересовался, не вытирал ли тайком Отто ноги о флаг Арийской Империи.

— Н-никак н-нет, — заикаясь ответил Отто. — А ч-что... По... похоже?

— Похоже, — кивнул Алоиз, придав лицу траурной серьезности. — Что я говорил про реактивы и про пиво? Ты не вывел из организма радионуклиды! И это негативно сказалось на твоем интеллекте.

— Очень негативно, — мстительно добавил Готтфрид. — Поэтому попроси у своего куратора дополнительное задание. Только усиленной умственной деятельностью ты сможешь если не остановить процесс, то хотя бы немного его затормозить.

Отто переводил глаза с Готтфрида на Алоиза, а потом по-детски надулся и выпалил:

— Вы опять надо мной подтруниваете!

— Никак нет, — Алоиз оставался убийственно серьезным.

— Тот факт, что ты принял серьезный разговор за иронию, говорит о том, что у тебя наступили необратимые изменения, — подлил масла в огонь Готтфрид. — Немедленно к оберберайтсшафтсляйтеру Айзенбауму.

— Если вам надо было поговорить без меня, сказали бы прямо, — голос Отто дал петуха. — Я лучше и правда пойду.

Отто встал, подхватил поднос слишком длинными тощими руками и поплелся за другой стол, куда как раз с раздачи подходил пресловутый Айзенбаум.

— Еще руководитель называется, — поддел Готтфрида Алоиз. — Обидел мальчишку.

— Это была твоя идея, — парировал Готтфрид. — Что-то аж жрать захотелось.

Он принялся за остывший обед. Алоиз многозначительно хмыкнул и посмотрел в сторону стола, за которым обосновались Отто и Айзенбаум.

— Слушай... — он поджал губы и в упор посмотрел на Готтфрида. — У меня вызывает подозрение его навязчивость. Может, он только играет наивного дурачка?

— Может, и играет, — неожиданно равнодушно отозвался Готтфрид. — Смысл гадать? Думаешь, он накапал про коньяк?

— А, к черту. Какая теперь-то уже разница? — отмахнулся Алоиз. — Все равно уже пропесочили по это самое... Ты давай, ешь быстрее. А то опоздаем.

— Не опоздаем. Там Айзенбаум только жрать сел. А уж он точно на бегу подкрепляться не станет.

* * *

— Херр Веберн! — Агнета наконец села, разгладила несуществующие складки на белом халате и выжидательно воззрилась на Готтфрида.

— Я слушаю вас, Агнета, — серьезно кивнул тот.

— Херр Веберн. У меня есть одно предположение. Оно заключается в том, что то, что мы разрабатываем... Как бы вам сказать... — она смешалась.

— Говорите как-нибудь, — кивнул Готтфрид.

— В общем... Партия зря возлагает такие надежды на оружие N! — выпалила она.

Готтфрид не поверил собственным ушам. Лучшие умы Империи занимались разработкой бомбы! Прекрасные ученые, прекрасные военные — да что вообще за чушь! Судя по тому, какие силы стянули в Берлин ради скорейшей разработки и испытания оружия N, над этим работали и Советы, и Америка. Не может быть, чтобы все заблуждались, а одна молодая девица, только-только допущенная к работе чуть более ответственной, чем приготовление кофе и расстановка по местам реактивов, вот так одним махом вывела всех на чистую воду!

— Чушь, — раздраженно отмахнулся Готтфрид. — С чего вы вообще это взяли?

Агнета осеклась и замолчала, опустила голову и принялась нервно теребить полу халата. Готтфрид мысленно обругал себя последними словами — вот тянул же его черт за язык! Надо было сначала выслушать, а потом уже выносить вердикт. Тем более он и сам-то явно не убеленный сединами профессор.

— С чего вы это взяли? — он повторил вопрос, но куда мягче.

— Простите, херр Веберн, — Агнета не поднимала глаз. — Мне не стоило...

Готтфриду тут же подумалось, что она наверняка вот-вот расплачется, а он понятия не имел, что ему делать с надумавшей разводить сырость девчонкой.

— Раз уж начали — говорите, — он постучал пальцами по столешнице.

— Вы все равно меня не послушаете, — Агнета упрямо повела плечом. — Но я скажу, — она подняла на него голубые ясные глаза. В них не было ни слезинки, а лицо ее горело лихорадочным румянцем готового к ожесточенному спору человека. — Арбайтсляйтер Веберн!

Готтфрид поморщился, точно от зубной боли.

— Атмосфера! — она заговорила горячо, захлебываясь собственными словами. — В атмосфере поток нейтронов быстро рассеется и поглотится самой атмосферой! Посудите сами — при использовании сверхмощностей мы просто потеряем ресурс! Ядерное оружие куда эффективнее!

— Проникающая способность позволит...

— Да, она больше, чем у гамма-излучения, — Агнета настолько увлеклась, что перебила его. — Однако бетонные бункеры...

— Поражение живой силы! — перешел в наступление Готтфрид.

— ...Не больше, чем у ядерной бомбы! — стояла на своем Агнета.

— Наведенная радиоактивность... — Готтфрид не желал уступать.

— Да, остается, но не более, чем на несколько суток!

— Сохранение материальных ценностей...

— По-вашему, ударная волна их просто обогнет?! — фыркнула Агнета, вскочила на ноги и принялась ходить туда-сюда, отчаянно жестикулируя. — Вы же прекрасный физик, где вы начитались такой ерунды? Ой... — она испуганно остановилась, прикусила губу и густо покраснела. — Простите... Херр Веберн... Готтфрид... — Агнета опустилась на стул и сжалась в комок.

Готтфрид рассмеялся. Громко, утирая выступившие на глазах слезы.

— Вы... Вы... — Агнета продолжала кусать губы. — Мне... Мне переходить обратно... Вы... Не станете работать со мной?..

— Отчего же? — выдавил Готтфрид сквозь смех.

— Я... Это было...

— Ужасно нагло, непростительно фамильярно с вашей стороны, берайтсшафтсляйтерин Мюллер, — Готтфрид попытался скроить серьезную мину, но у него не вышло — вместо этого он рассмеялся еще сильнее.

Агнета робко улыбнулась и кивнула.

— Я даже представить себе не могу, какого наказания вы за это заслуживаете, — Готтфрид потер затылок. — Например, расскажите мне о том, откуда вы сделали такие выводы. Особенно при наличии успешного эксперимента в сверхмалом объеме.

— В том-то и дело, что объем был сверхмалый! — она схватила авторучку и принялась чертить схемы на чистом листе, который, в числе прочих папок и бумаг, принесла с собой.

Готтфрид наблюдал за ней и думал об одном: если она сейчас убедит его принять эту гипотезу на проверку, как к этому отнесутся остальные? И дело было не только и не столько в его рабочей группе. Ему предстояло — а судя по аргументам Агнеты, действительно предстояло! — вынести эти заключения на суд нескольких рабочих групп. В части из них работали люди с куда как более внушительным списком, нежели у него. И потом, в любом случае им не избежать вопроса "кто вообще придумал такую чушь". Сказать правду? Их поднимут на смех. Взять огонь на себя? А если Агнета права? Руководитель рабочей группы, конечно, он, Готтфрид Веберн, но...

— Видите! — Агнета выдохнула и посмотрела на Готтфрида в упор.

— Вижу, — кивнул он. — Вот что, Агнета. Оставьте это все мне, я еще раз все пересмотрю.

— Только сообщите потом...

— Все сообщу, — Готтфрид кивнул. — Вы же понимаете всю серьезность вашего заявления?

— Разумеется!

— Нам нельзя ударить в грязь лицом, — Готтфрид пожирал глазами схему. Ему опять придется ставить все на карту.

— Вы... — Агнета замялась. — Простите меня, что я...

— Ерунда, — отмахнулся он, но тут же поправился: — Не вздумайте это повторять! Иначе нашей группе не будет никакой веры!

— Благодарю вас! — она счастливо улыбнулась и выскользнула из его кабинета прочь.

* * *

— Если уже в дерьмо — так по самую макушку, — резюмировал Алоиз. — Иначе ты, похоже, не умеешь.

Готтфрид сидел за столом, обложившись научными трудами, разрозненными исписанными и исчерканными листами, и совершенно не обратил внимания на друга. Рабочий день уже кончился, и они остались с Алоизом вдвоем.

— Пора сматывать удочки, — буркнул Готтфрид. — У нас сегодня нет допуска на сверхурочные.

— Поехали вниз? Выпьем, обсудим дела. Только сначала давай сюда свои сокровища, я их перепрячу, чтобы тебя не прихватили за зад.

— Внизу? Обсудить дела? — Готтфрид недоверчиво хмыкнул. — Мне казалось, внизу мы занимаемся чем угодно, но не рабочими обсуждениями!

— Ну ты-то конечно! — Алоиз скривился. — Давай свои сокровища.

— С ума сошел?! — возмутился Готтфрид. — Чтобы ты из-за меня... Да ни за что!

Он встал из-за стола и принялся мерить шагами кабинет.

— И потом... Как ты собираешься выходить отсюда с этим добром под мышкой? Тут везде дозиметры... И, кстати... Дерьмо... — пробормотал Готтфрид и потер затылок.

Он вспомнил о том, что у него в аптечке недостает антирадина. Зато в столе лежал заботливо сохраненный пустой блистер. Это означало лишь одно: до среды, по которым производили пересчет медикаментов, ему нужно восполнить недостачу. Конечно, они не станут взвешивать каждый образец, но на случай, если вдруг понадобится весь учтенный запас, Готтфрид не хотел запаивать блистер порожняком — это означало лишить кого-то шанса на выживание.

У него остался один день. Один день на исправление последствий своего решения.

— Надо было отдать мой антирадин тебе, да и дело с концом, — вздохнул Готтфрид.

— Не дури! — возмутился Алоиз. — У нас же есть рецепт! И реактивы!

— Из шкафа, за который несет ответственность Айзенбаум, — горько проговорил Готтфрид.

— Проверка не скоро, — возразил Алоиз. — Успеем что-нибудь придумать. И, кстати... Отто говорил, что его куратор не в восторге от нашей любви к выпивке. Может, это он накапал?

— Он, не он... Это не повод его подставлять! И потом, не так-то уж мы любим выпивку, чтобы это мешало работе. И, — Готтфрид посмотрел в глаза другу, — ты серьезно думаешь, что это его рук дело?

— Понятия не имею, — отозвался Алоиз. — Может, он решил помочь нам, заблудшим, вернуться в лоно Партии?

Готтфрид скривился. По его мнению, они совершенно не давали повода счесть их потерявшимися в сетях пороков, которые могут негативно сказаться на самосознании гражданина Арийской Империи.

— Ладно, — постановил он. — Нас сейчас отсюда выгонят. Пошли. Завтра я возьму сверхурочные, и мы возьмем айзенбаумовские реактивы. Потом придумаем что-нибудь.

— Дневник! — напомнил Алоиз.

— Завтра переделаешь печать.

— Его надо убрать отсюда, — Алоиз стоял на своем.

— Ты не пронесешь его! Разве что обернутым в двадцать два слоя свинца. Думаешь, у тебя не спросят, что это ты такое тащишь, а? — Готтфрид разозлился.

— Ладно, завтра поговорим, — раздраженно отмахнулся Алоиз — пора было уходить, по громкой связи из огромных динамиков приятный женский голос вещал о том, что помещения очистить следовало в течение пяти минут и никак не позже.

На улице стоял густой туман, поднимавшийся откуда-то снизу: после Катастрофы это было не редкостью. Готтфрид оглядел парковочную площадку. На нее высыпало множество народа из их подразделения; теперь все деловито, точно муравьи, расползались по флюквагенам — парами, тройками. Точно муравьи.

— Пойдем, — пихнул его Алоиз. — О чем задумался?

— Интересно, теперь есть муравьи?

— Что? — Алоиз смотрел непонимающе. — Готтфрид... Первый день недели. Ты здоров? Что-то случилось?

— Муравьи, — пояснил Готтфрид. — Помнишь, как мы мальчишками разворошили муравейник?

— Где-то, должно быть, есть, — пожал плечами Алоиз. — Гигантские. С гигантскими муравейниками.

— Как наши дома...

— Да что с тобой? — Алоиз выглядел обеспокоенным.

Готтфрид молча отмахнулся и направился к флюквагену, что-то тихонько насвистывая себе под нос. Алоиз поплелся за ним.

— Вниз? — с нотками надежды в голосе спросил Алоиз.

— Давай тебя докину? — предложил Готтфрид. — Мне еще поработать бы...

— С чем? — в голосе Алоиза послышались насмешливые нотки. — У тебя же все материалы на работе.

Готтфрид вздохнул — завтра стоило явиться хоть немного заранее. Прибрать тот апокалипсис, который он устроил на своем рабочем месте. А то, не ровен час, заглянет кто из начальства.

— У меня есть пара справочников дома. И большую часть того, что мне надо обдумать, я помню.

— Ну... — с сомнением протянул Алоиз. — Ладно. Заберешь меня утром снизу?

— По рукам.

Они летели точно сквозь густое грязно-синее молоко. Туман усилился и казался теперь почти осязаемым. Готтфрид всматривался в то, как нос "БМВ" рассекает это плотную толщу, и думал о том, что ему сказала Агнета. Если она ошибается, это может дорого стоить им — и ему в первую очередь. А если она права?

— Что-то ты больно молчалив, — покачал головой Алоиз, когда Готтфрид, все так же не говоря ни слова, приземлился на посадочной площадке у бара, название которого они снова забыли спросить. — Ты здоров? Может, все-таки развеемся?

— Нет, — Готтфрид с трудом вынырнул из пучины собственных мыслей. — Я поеду. Завтра будь готов пораньше, хорошо? Мне надо в кабинете убраться...

— Так точно, — ухмыльнулся Алоиз. — Надеюсь, твой гениальный мозг стоит на пороге исторического открытия. Удачи тебе, — он потряс сжатыми в кулаки руками.

— Мой мозг, как же, — проворчал себе под нос Готтфрид, выруливая обратно на воздушную трассу.

Он чувствовал себя невероятно уставшим.

1) нем. Adler — орел

Вернуться к тексту