Я с тобой (джен)

Вику продрал озноб, и как-то особенно стало жалко, что Дон только голос в ее голове, его реальное присутствие тут совсем не помешало бы. А то, по сути, она здесь совсем одна. Одна-одинешенька. В психушке. Без документов. У нее даже в глазах защипало, до того стало себя жалко. Вика задрала голову вверх, чтобы слезы не выкатились и побыстрее просохли: нашла время расслабиться, когда она отвечает за двоих. Поплачет, когда все кончится. А что кончится и как, одному богу известно.

Ведь и вправду, гаси Вальдех Антона, как он мог проделать это на своей голове? Выходит, Антона никто не гасил, а погасили как раз Вальдеха, потому что удара нужно именно что не ожидать. Стоп, откуда она это знает? Кто это говорил? А вот та женщина и говорила в больнице. А как она ее могла слышать, если была в сонном состоянии? Получается, это слышал только Дон, а вспоминает сейчас она. Неужели тело само все записывает, и это потом можно проиграть, как записанный в отсутствие дома сериал? Ну-ка, ну-ка…

Эти мысли увлекли ее и утащили в какой-то серый туман, где Дон, скрестив ноги на клеенчатом диванчике, слушал эту женщину, рассматривал ее лицо, очки, складки у губ, но ее слова не долетали до его или ее сознания, а вот состояние тела… оно было странным. Пугающим? Да какое там пугающим, она была просто в ужасе.

— Ты меня слышишь? — позвал ее Дон.

— Что?

— Не смей уплывать, — без тени шутки повторил он. — Держись ближе к поверхности. Сейчас тебя начнет топить воспоминаниями, снабжение мозга восстанавливается. Сопротивляйся.

— Что страшного рассказывала тебе та врач? — прямо спросила она.

— Ничего. — И Вика тут же поняла, что он соврал, в ее кровь поступила доза адреналина.

— Не дерись гормонами, — вернула она ему фразу. — Лучше признавайся, а то я сама узнаю. Точнее, я уже почти узнала, еще чуть-чуть и…

— Слушай сюда, — сказал он, и Вика вдруг поверила, что в своем мире он крутой, до того повелительно звучал его голос. — Оставь прошлое в покое, сосредоточься на настоящем. Оно куда важнее. Нас заперли.

Вика стряхнула наваждение, подошла к двери и подергала ручку.

— Может, в психушках так принято? — неуверенно спросила она. — Вообще, после оформления в палату должен прийти лечащий врач и поговорить со мной. Я ему скажу, что я нормальная, и нас выпустят.

— Хорошо, если так.

Интонация его голоса Вике очень не понравилась. Дон не стал развивать эту мысль, и Вика села на одну из шести коек, подальше от незнакомца, и поболтала ногами. Смотреть в окно было скучно, стекло было забрано толстыми прутьями и давно не мылось; куда выходят окна, можно было только догадываться. А еще ей хотелось есть. Интересно, в психушках бывает обед? И положен ли он вновь поступившим?

Ее взгляд упал на сумку, которую сопровождающий медбрат внес в палату за ней. Надо бы позвонить сестрице, попросить ее забрать в поликлинике паспорт и привезти сюда. Однако в положенном месте Вика телефона не обнаружила, не было его в других отсеках сумки и даже в наружном кармане.

— Дон, — осторожно сказала она. — Кажется, мы остались без связи.

— Мы остались без нее, как только въехали, — ответил тот. — Здесь нет приема, если ты не заметила.

— Глупости, тут центр города. Наверное, его как ценность просто оставили на хранение до моей выписки.

Она на всякий случай проверила карманы брюк, и в джинсах на сгибе ноги нащупала маленький гладкий предмет — пузырек из темного стекла, не больше тех, в которых продают йод. Это была бутылочка, которую Антон дал им в кафе, снотворное, которое помогает безболезненно уйти на тот свет. Интересно, действительно ли оно снотворное? Или же он соврал и это яд вроде кураре? С Антона, в свете вновь открывшихся обстоятельств, вполне станется. Зачем же он притворялся Вальдехом? Хотел провести Дона? Почти провел, да, но на кой черт? Силы свои проверить? Тогда в кафе он должен был убедиться, что на высоте как актер, и успокоиться, и его испуг в машине вполне объясним, если он подумал, что Дон его расколол. А вот зачем он согласился везти их в квартиру Вики — это вопрос.

Что-то не складывалась у нее картина, следователем она была бездарным и даже в детективных сериалах никогда не угадывала преступника, хотя потом оказывалось, что это было очевидно с первой минуты. Допустим, он и вправду играл Вальдеха с целью перетянуть Дона на свою сторону, потому что знал, кто он такой, и допустим, он убедился, что это невозможно. Даже можно допустить, что гасящий удар в отношении нее он применил для того, чтобы поговорить с Доном без свидетелей. Возможно, Антон понятия не имел, что это такое и чем заканчивается для жертвы, кто-то его научил этому и не рассказал всего остального. Но вот для Дона он выбрал ее, Вику, говорил что-то о симпатии, и вдруг дал яд. Как-то это не согласуется с ценностью ее тела, если Дон сказал правду. Значит что? Значит, в пузырьке не яд, вот и все. А что тогда?

Вика снова залезла в джинсы, вытащила пузырек и посмотрела в него на просвет — коричневое стекло мешало определить, на что похожа жидкость, поэтому она отвернула крышку и осторожно провела ею возле носа, как пробовала духи в магазине. Эффект был неожиданным — запах оказался резким, сильным, мгновенно распространился по палате и вызвал у нее судорогу в дыхании, словно нашатырь.

— Ты что делаешь? — одернул ее Дон. — Убери немедленно, это наша единственная улика! Не свети ее!

— Я только понюхать, — оправдывающимся тоном сказала она. — Вдруг я этот запах знаю?

— И что?

— Нет.

Тело под одеялом зашевелилось и приподняло голову, поводя носом и наполовину открыв рот. Голова была скорее мужской, но так могла выглядеть и женщина с гормональными нарушениями — одутловатой, с нездоровой желтизной кожи и маленькими, с заплывшими веками, глазками. Волосы напоминали клочья, но агрессивной голова не выглядела. Напротив, та часть лица, что не была укрыта одеялом, жалобно сморщилась и захныкала, глядя на Вику.

— Похоже, это настоящий сумасшедший, — прошептала она. — А если он кинется?

— Дашь мне руль, — спокойно ответил Дон.

Вика снова с сомнением посмотрела на соседа или соседку.

— Вроде не буйный. Он запах учуял, ему нравится.

Словно в подтверждение ее слов сосед раздул ноздри и жадно втянул воздух, потом резво соскочил с койки и пробежал по палате в Викину сторону, остановившись на безопасном расстоянии.

— Дай, — попросил он, подставляя ладошку, как ребенок. — Дай мне.

— Не могу, — виновато ответила Вика. — Нельзя, понимаете?

— Дай, — повторил тот.

Вика вздохнула и покачала головой, убрала пузырек в карман и показала ему, словно ребенку, пустые руки.

— Видишь, ничего нет, — громко соврала она. — Тебе показалось.

Вместо того чтобы уйти на свое место, «ребенок» оскалил зубы, метнулся в ее сторону неожиданно сильным и коротким броском, и повис на ее кистях.

— Дон, — заорала она.

Палата утратила цвета в ее восприятии, рычащее тело свалилось с рук и отползло под кровать, издавая странные звуки. Дон присел рядом с ним, подождал несколько секунд и неожиданно бережным движением приподнял больному голову, вгляделся в зрачки, огромные, как черные дыры.

— Это не яд, — медленно сказал он. — Это наркотик. И, похоже, кое-кто в этой палате с ним хорошо знаком.