Отмеченный Порчей (гет)

— Ты не пойдёшь? — удивляется Гермиона.

— Нет, — коротко отвечаю я.

— Но они ведь наверняка будут рады встрече. К тому же, разве ты не хочешь увидеть Джинни? — Её брови поднимаются ещё выше: она снова не понимает меня.

— Может, да, а может, и нет, но я не намерен слушать вопросы, на которые у меня заведомо нет ответов.

— Ты в этом уверен?

— Да, чёрт возьми, — повышаю голос. — Просто приведи Дамблдора, а я подожду здесь!

Она кивает и направляется к покосившемуся дому, я гляжу ей вслед, а потом решаю прогуляться, чтобы меня, не приведи Мерлин, не заметили. Я наколдовываю патронуса, который предупредит меня, и иду вверх по дороге, туда, где вдалеке виднеется странная башня, похожая на шахматную ладью, и невысокая гора. Помню, как, кажется, в прошлой жизни взбирался на неё, чтобы впервые воспользоваться портключом.

Эти места нагоняют ностальгию. Приятно иногда прошвырнуться по ним и вспомнить, каким дураком был когда-то. Вот поле, в которое запускал гномов, а вон на холме скрытая деревьями усадьба, где играл в квиддич. Я свернул с дороги и направился к небольшому пролеску, надеясь укрыться от назойливого солнца, жгущего затылок.

Не знаю, насколько там занят Дамблдор, но если он не появится через полчаса, придётся заявиться прямиком в Хогвартс, чтобы он обратил на меня свой маразматический взор. Но, так как Гермиона целиком и полностью доверяет его лживому престижу, нельзя не следовать светлому плану и не позволить ей связаться с ним через камин Уизли.

Дьявол забери эту всезнайку, у неё всегда есть план действий, причем этот план настолько правильный, что любой другой рядом с ним будет расцениваться как святотатство. Она не доверяет мне, но хочет, чтобы я доверял ей, и постоянно пытается уличить меня в чём-то, наставить на путь истинный. Считает меня другом, пока я следую предписаниям, и будет канючить над моими ошибками ровно столько, сколько будет нужно, чтобы я признал свою неправоту. Взять, к примеру, хоть случай с Молнией, когда староста сдала меня декану только из благих побуждений, а теперь выдаст и Дамблдору, потому что я, по её мнению, изменился не в лучшую сторону и стал тёмным. Странное проявление «любви». О да, она испытывает ко мне некое чувство, которое не подлежит объяснению. Это я заметил ещё вчера, когда мы пришли домой из ресторана, где девушка неустанно пыталась уговорить меня быть откровенным. Гермионе нравился тот новый я, который вернулся, по крайней мере, внешне. Она постоянно краснеет и отворачивается, стоит мне оголить хоть часть своего жилистого тела, но всё же с любопытством пытается посмотреть снова, чтобы зардеться ещё сильнее. Всё это мне довелось увидеть собственными глазами, когда я решил врастить анимагический медальон себе в тело, пользуя приобретённые из книги знания. И, тем не менее, потом мисс Я-Знаю-Как-Правильно, как ни в чём не бывало, говорит мне, что это запрещённая магия, и волком смотрит на мой покрытый татуировками торс, при этом совершенно забывая краснеть. К чёрту! Дождусь Дамблдора и попытаюсь уверить его, что мне не нужна провожатая. Хотя этот хрен может и попытаться закрыть меня в одном доме с Уизли, и тогда я точно свихнусь. Нет уж, увольте, лучше я ещё раз сражусь с химерой, чем буду слушать все их тупые заявления.

— Гарри, дорогуша, где же тебя носило, что ты так исхудал? Гарри, ну расскажи, что случилось, я ведь твой лучший друг! — перекривляю я каждого из них писклявыми голосами, испытывая отвращение при одной мысли, что мне придётся провести у них остаток лета. — Дорогой, где же ты был? Я так тебя ждала! Ты такой классный, такой знаменитый. Сделай мне ребёночка. Распустили горло, бл...

— Разговариваешь сам с собой? — слышу я вопрос, едва только оказался в тени деревьев.

Я оборачиваюсь и выхватываю палочку.

— Знаешь, это не лучший способ разогнать мозгошмыгов, — задумчиво говорит девушка.

— Луна? — удивлённо спрашиваю я, разглядывая её эксцентричный наряд. — Что ты здесь делаешь?

— Собираю цветы, — беззаботно отвечает школьница, пытаясь расправить смятый сарафан в горошек. На ней неизменное ожерелье из пробок, а ещё большая шляпка с широкими полями, одна из тех, которые носили модницы магического мира лет двадцать назад, но даже так она выглядит довольно мило. — А ты, наверное, томминокеров ищешь? — спрашивает девушка, глядя на меня широко распахнутыми глазами.

— Нет, — отвечаю, — просто коротаю время, прогуливаюсь.

— Брось, Гарри, — она улыбается, — с чего бы тебе прогуливаться в этом лесу, когда заброшенная шахта с томминокерами совсем рядом?

Я изумлённо поднимаю бровь.

— Не знаю, — говорю я, — возможно, я просто надеялся найти в этом лесу девочку, которая собирает цветы, чтобы убить её?

Она смеётся надо мной, абсолютно недоверчивым детским смехом, словно услышала самую несусветную чушь в этом мире.

— Ты? — сквозь смех выдавливает она и снова заливается, вызывая у меня улыбку. — В это поверить сложнее, чем в морщерогих кизляков.

Не помню, чтобы видел Луну такой радостной, и это вызывает вопрос, который я тут же задаю вслух:

— Ты что, газет не читаешь?

— Почему же, читаю, — серьезно отвечает она, заправляя за ухо выбившуюся пепельную прядь. — Но про тебя и раньше писали разный бред, разве сейчас стоит начинать в него верить?

— И то правда, — соглашаюсь я.

— Как твоя сова? — неожиданно спрашивает Луна.

— Немного исхудала.

— Она у тебя красивая, — замечает девушка. — Хочешь, я дам тебе таволжных жучков, они очень полезны.

— Нет, спасибо, — улыбаюсь я, — Букля на диете.

— Жаль, — мрачно отвечает Луна.

— А ты уже приготовилась к школе?

Она не ответила, изумлённо глядя мне за спину.

— Твой патронус, Гарри, — восторженно говорит волшебница.

— Чёрт, — выдавливаю я, — пора возвращаться.

— Ещё увидимся, — на прощание бросает она.

Я киваю и прогулочным шагом возвращаюсь к хибаре Уизли. Почему-то стало так легко и спокойно, что я не узнаю сам себя. Каким-то образом эта странная девушка способна укротить даже дракона. С этой безграничной любовью и наивностью она кажется самой живой из всех, кого я знаю, ведь не обременена обыкновенными человеческими заботами. Она не задаёт глупых вопросов, не расспрашивает, не вспарывает едва заживших ран. Это дикое чувство выводит из себя. Внутри вскипает злость. Я не должен расслабляться, я не могу. Подвергнуться новому заблуждению, чтобы не забывать вкус крови на губах? Чувство, заселившееся в груди, словно огромный паразит, начинает извиваться и корчиться. Меня тошнит, ведь я ощущаю, что снова согбился над плахой.

Сморщенный расстоянием Дамблдор уже ждёт меня у дома рыжего выводка. Странно, почему это мисс всезнайка не с ним? Неужели Ронни приревновал свою девушку ко мне? О да, рыжий увалень уломал старосту встречаться с ним, когда я пропал, пичкая её намёками о том, что в такое время все мы в опасности и стоит наслаждаться каждым мигом жизни. Вот и будьте счастливы, только ко мне не лезьте!

— Доброе утро, профессор, — учтиво приветствую старика.

— Рад снова видеть тебя, Гарри, чем обязан? — добродушно спрашивает он.

Мы прогуливаемся в противоположную сторону, туда, где растянулся посёлок.

— Скорей это я вам обязан, — ухмыляюсь я, глядя на директора. Хоть я и сильно вырос за последнее время, но едва доставал Дамблдору до подбородка. — Зачем было присылать ко мне Гермиону? — добавляю я.

— Не стоит забывать о друзьях, мальчик мой, порой только они способны нам помочь, — невозмутимо говорит Дамблдор.

— Или получить вместо нас проклятье, — замечаю я. — А в моей жизни только так и может произойти, противники всегда будут искать способ причинить мне боль, или вы забыли о Сириусе?

— Прости старика, — вздыхает он, — я хотел как лучше. К тому же тебе нужна была поддержка, — многозначительно говорит волшебник.

Альбус, скорее всего, уже прочитал мысли Гермионы. Представляю, если бы он увидел меня в том состоянии, несколько дней назад. И тут я понимаю, что мне нечего сказать. Не успел я вернуться, как старик уже крепко взял меня за яйца.

— Ты писал, что договорился с Корнелиусом, — мягко продолжает он. — Но я не пойму, как это связано с пожаром. Он случился до или после вашей договорённости?

— После, — говорю я, про себя отмечая, что Альбус очень скользкий тип и с ним постоянно нужно держать ухо востро. — Кто-то проклял аврора Империусом, и тот едва не убил меня.

— Мне казалось, что на месте происшествия нашли три трупа, — практически отстранённо говорит он.

Эта добродушная дотошность старого махинатора стискивает сердце, просачивается сквозь кожные поры и наполняет отвращением. Я обречённо вздыхаю и воровато рассказываю ему обстоятельства случившегося. Наставник был прав, я оставил слишком много следов.

— Кроме того, Фадж дал мне Непреложный обет, — словно в своё оправдание говорю я.

Мёртвая тишь и лишь шелест ветра.

— Значит, ты убил аврора? — словно не слыша моих слов, переспрашивает он.

— Это была самооборона, — начинаю злиться я.

Дамблдор какое-то время что-то обдумывает, а потом говорит:

— Что ж, думаю, стоит нанести Корнелиусу визит вежливости.

Он без зазрений совести пользуется мной и моими достижениями, я чувствую его каблук на своем горле. Мы разговариваем с Министром: они с Дамблдором обсуждают какие-то политические нюансы, которые я слушаю в пол уха. Мне не по себе. Альбус требует от Фаджа обнародования новых фактов пожара в Мунго и мнимой поимке напавшего на меня, это укрепит ИХ авторитет.

Последние дни я практически не сплю. Гермиона постоянно рядом, и я боюсь за неё. Ягнёнок, которого готовы принести в жертву ради общего дела, но я к этому не готов. А она всё пытается выспросить у меня, где я был летом. Это бесит. Чёртов старик загнал меня в угол, и в порыве ярости я довожу девчонку до слёз, кричу, что если она ещё хоть раз об этом спросит, я убью её. В подтверждение своих слов я разношу заклинанием едва ли не полкомнаты. Скорей бы уже в школу, где я смогу сбросить с себя это бремя.

Я пожимаю руку Фаджу, нас фотографируют. Он врёт прессе.

Я пожимаю руку Дамблдору, нас фотографируют. Мы лжём на публику.

Я сижу в кресле, а они положили руки мне на плечи, нас фотографируют.

Меня упоминают в нескольких новых законопроектах.

Меня тошнит. Дамблдор неустанно напоминает, что он мой опекун, и я должен слушать его.

Мы с аврорами и Даблдором устраиваем рейд. Я изливаю свою злость на Пожирателях. Они не сажают их в Азкабан, потому что некого. Я замечаю страх во взгляде старика, но лишь на секунду. Несмотря на все его речи, кажется, он боится меня.

Я по уши ввяз в их дерьмо, и в какой-то миг я понимаю, что наше правительство становится полностью или почти полностью тоталитарным, ещё до взнуздания Волдеморта. Мы взываем: объединитесь перед лицом нового врага, отриньте свои убеждения, пожертвуйте своими родными. Выбирайте нас. Выбирайте жизнь, ведь вам не устоять перед натиском тьмы в одиночку. Выбирайте Фаджа, выбирайте Дамблдора, выбирайте правильную сторону, ведь только она гарантирует вам полный этатизм. Мы есть добро, но нам насрать, сколькие из вас подохнут в этой войне, главное сплотиться и уничтожить зло.

Убийства, репрессии, деспотия и массовые заключения в тюрьмы — это не наш метод. Но перед лицом угрозы не должно быть никаких компромиссов. Присягните нам, подчинитесь нам, и тогда вы получите свободу. Вы — рабы, которых не нужно принуждать, ведь вы любите своё рабство. Эта пропаганда, что вбивается вам в головы с помощью редакторов газет и таких ключей, как я. Чья ипостась уже сама по себе даёт надежду и заставляет верить в хрустальные замки на берегу несуществующего острова. Выбирайте разложение и смотрите на эгоистичных выродков, которых вы произвели на свет.

Но, кроме силы слова, есть ещё большая сила — и эта сила умолчание. Мы убережём вас от тех доводов и энтимем, которые могут вас ужаснуть. Ведь, если вы не будете о них знать — это будет даже лучше, чем самые убедительные логические опровержения. Вы смотрите, но не видите. Вы полюбите своё рабство, ведь мы гарантируем обеспеченность, чтобы вы могли спокойно жрать и пить, чувствуя себя удовлетворённым сытым скотом, готовым отправиться на бойню.

Трахайтесь, рабы. Новая евгеника предателей крови со свиноматками, наплодившими полукретинов, похожих на себя, и грязнокровых магов, которые нахрен не нужны аристократам и таким, как Волдеморт. Вам заказана другая сторона, поэтому выбирайте нас. Мы любим вас, ведь вы наши рабы.

Я стою на грани Утопии. Я один из её созидателей.

Сегодня последний день перед поездкой в Хогвартс. Сегодня я хожу по Косому переулку, чтобы посмотреть на магический сброд, снующий этим кишечником, словно глисты, опасающиеся диареи. Я покупаю все магические принадлежности, ловлю на себе взгляды школьников: из-за моего мнимого безразличия они считают меня высокомерным. Плевать! Катитесь все в ад, черти!

Гермиона, похоже, свихнулась. Ведёт себя странно, постоянно оглядывается, а потом, ни с того ни с сего, делает вид, будто всё в этой жизни ей безразлично. Она по-прежнему носит этот чёртов амулет, она всё ещё выполняет грёбанные приказы старого лицемера.

— Гарри, — нерешительно позвала она, уже вечером.

— Что? — злобно рычу я. В последнее время наши отношения вконец испоганились.

Я был таким, каким был: холодным и злым.

— Я должна кое-что сделать для тебя.

Недоумённо вскидываю бровь, пока она нерешительно приближается ко мне. Её глаза блестят.

— Профессор говорит, что ты можешь быть опасен для самого себя и… — она запинается.

Гермиона уже совсем рядом, бредёт ко мне как зомби, я отступаю на шаг.

В какой-то момент я понимаю, что отступать некуда. Хочется убежать от её пристального взгляда, я не понимаю её.

— Так будет лучше для нас всех…

«Беги!» — вопит всё внутри.

Девушка встает на носки и тянется ко мне, её губы совсем близко, они приоткрыты и слегка подрагивают.