Отмеченный Порчей (гет)

Я тенью сочусь меж закомлистыми стволами высоких деревьев. Их сросшиеся ветви скрывают собой небо и солнце, погружая пространство во мрак. Несмотря на это я чётко вижу бредущую неподалеку ссутулившуюся фигуру девчонки. Протянув вперёд изгвазданные кровью и грязью руки, она жалобно стенает и всхлипывает, часто спотыкается о коряги, натыкается на деревья и нервно дёргается при малейшем шорохе. Я довольно щерю острые зубы, бесшумно семеня следом. Грязные лапы уверенно переступают сухие ветки, слипшаяся шерсть стоит дыбом. Я извалялся в луже, и теперь от меня несёт затхлостью, так что сомневаюсь, что даже оборотень сможет учуять меня. Чего нельзя сказать о девчонке, даже отсюда я слышу, как от неё несет кровью и страхом. Уже дважды пришлось вступиться за неё и загрызть одичавшего крупа и голодую собаку.

Мне уже порядком надоело блуждать по лесу. В соответствии с моими внутренними часами, прошло минут двадцать с тех пор как я толкнул ослепшую Грейнджер в зев чащи и пошел следом. Защитный купол эльфийских чар остался далеко позади, как и инфернал Уизли с новой игрушкой. Я указал помертвелой Джинни путь к замку и велел привести себя в порядок. Ужас, застывший на её лице, всё ещё стоит перед глазами, воодушевляет. Она не могла понять, что я сделал с её братом, не могла поверить, что дала обет. Худшие слухи обо мне оказались правдой, я превратился в ночной кошмар, и знай она обо всём заранее, то стала бы остерегаться меня почище драконьего сифилиса. Её одурачили, сломали и унизили, играли как перчаточной куклой.

Что касается воскрешенного ублюдка, то после смерти от него явно будет толку больше чем при жизни. Я еще не знал, насколько успешным оказался мой опрометчивый эксперимент, и можно ли его отправить обратно в школу. Несмотря на то, что мои приказы он выполнял беспрекословно, с речевым аппаратом оказалось хуже: в ответ на мои вопросы я слышал только несвязное утробное бормотание. К тому же, для того чтобы труп не начал разлагаться, ему постоянно нужно сырое мясо, благо в лесу его предостаточно. Так что единственным мотивированным решением стало оставить рыжего упыря охотиться и наблюдать за его прогрессом с опушки. Всё-таки это мой первый опыт некромантии на человеке.

От мыслей меня отвлекает слабый запах добычи, брезжащий сквозь тяжелый дух жухлых ягод, гнилого дерева и промозглости. Я сворачиваю подальше от девчонки в рощу можжевельника; напряженно изучаю землю, судорожно раздувая ноздри. Примятая трава и короткие частички шерсти говорят, что молодое животное останавливалось здесь совсем недавно, примерно час назад.

Неспешно перебирая лапами, я возвращаюсь к Грейнджер и, хищно осклабившись, огибаю её со стороны усохшего терновника, злобно рычу. Испугавшись, она дёргается и, спотыкаясь, поспешно меняет направление в сторону пруда. Вскоре я нахожу еще одну подсказку — свежеобглоданную ветку. Судя по углублениям на ней у животного всё еще молочные зубы.

По мере приближения к просеке, запах единорога становится отчетливее, а воздух чище. Кажется, Грейнджер тоже учуяла свежесть, потому что, тихо всхлипывая и бормоча, начинает быстрее перебирать ногами. Скрываясь в кустах, я уступаю ей первенство знакомства. Девственница-приманка должна отвлечь животное, чтобы я нанес смертельный удар, а не гонялся за ним по всему лесу. Несмотря на то, что единорог еще молодой и неопытный, я не могу нападать в человеческой форме, ведь он учует меня и удерет еще до того, как я взмахну палочкой, а один удар его задних ног проломит мне череп даже в анимагической форме.

Склонив голову, молодой серебристый жеребец неспешно пьет воду из неприметного ручья. Он чувствует приближение Грейнджер, еще до того как она выходит на поляну, поднимает безрогую голову, фыркает. Девушка замирает. Единорог вызывающе взмахивает жемчужным хвостом, намерившись отступить, но ощутив боль девушки, кажется, сменяет гнев на милость. И пока он гордо идет к беспомощно протянутым рукам Гермионы, я выбираю место для атаки.

Сцена единения слепой девушки и прекрасного животного не оставила бы равнодушным даже такого сухаря как Снэйп. Единорог подходит к Грейнджер и мягко касается мордой её руки, смежает веки. В тот же миг я бросаюсь на него из тени, целюсь в шею, но в последнюю секунду жеребец ощущает опасность и, ржа, стает на дыбы. С пронзительным визгом, Грейнджер отшатывается, спотыкается и падает.

Челюсти клацают впустую, лапы взрывают землю, но я не теряюсь — не того ради сюда шёл. Крутнувшись волчком, вгрызаюсь единорогу в поджилки. Он брыкает и лягает, сбрасывает меня с себя и, словно выпущенная из лука стрела, мчится прочь.

Жесткие ветки кустарников нещадно хлещут моё тело, вырывают куски шерсти, оставляют глубокие ссадины, когда я припускаю следом. Раненное животное ведёт меня низкими зарослями: его длинные ноги с легкостью перепрыгивают там, где замедляюсь я. Впрочем, мощный выброс адреналина, от запаха крови, прибавляет мне сил — я практически не замечаю препятствий, устремив хищный взгляд на жертву. Я медленно, но уверенно нагоняю хромоногого единорога.

Он сворачивает на лужайку и ускоряет галоп, бросая на меня опасливые взгляды. Сравниваясь с ним, я люто бросаюсь на испуганного единорога, всаживая острые зубы в мягкую плоть — пытаюсь замедлить еще больше. Выдираю куски шкуры с мясом, слышу прерывистое дыхание и рваное чваканье копыт по грязи.

Завалить его оказывается сложно, мне приходится нанести с десяток рваных ран, прежде чем он перестает бежать и поворачивается ко мне торсом, пытаясь защитить искромсанные задние ноги. С них подранными клочьями свисает некогда красивая шерсть, щедро перемазанная серебристой кровью.

Глухо рычу, наблюдаю, как загнанная скотина пятится к дереву, роет копытом землю. Мотнув мордой, он отбрасывает мокрую челку с больших чёрных глаз. Я вижу в них своё грязное отражение и животный страх. Единорог снова фыркает, пока я угрожающе прогуливаюсь перед ним.

У него остался последний шанс, чтобы размозжить мне череп, но по одному его виду понятно, что он не сильно на это надеется. Вскоре усталый жеребец, смирившись с судьбой, горделиво задирает голову, провоцируя закончить его страдания. На секунду затаившись, я устремляюсь к открытому горлу, но в последний миг меняю траекторию — и не зря. Единорог снова лягает ногами, и копыто задевает мою морду, рассаживает шкуру на лбу острым краем. Вскочив под него, я с рыком вцепляюсь клыками в живот. Челюсти смыкаются, словно медвежий капкан, и, напрягая массивные лапы, я тащу на себя, слыша, как растягивается и рвётся плоть.

Единорог гарцует на месте, издавая ни на что не похожий крик от которого шерсть дыбится еще больше, он пытается достать меня. Почти прижавшись к земле, я кручусь под ним, уклоняюсь и при каждой возможности разгрызаю ему живот, вырывая куски плоти, до тех пор, пока внутренности жеребца склизкими червями не вываливаются в пожелтевшую осеннюю траву. Утробно хрипя, он сваливается в собственные кишки, едва я успеваю отскочить. С чваканьем лопает полный желудок, и вечерний воздух наполняет вонь едва переваренной пищи.

Я принимаю человеческий облик, меня пошатывает и тошнит. Пытаюсь сплюнуть желчный привкус, но он намертво въелся в язык. Закашлявшись, я вставляю палочку в рот и произношу «Evanesco». Когда мне становится легче, я вытираю со лба заливающую глаза кровь и очищаю подранка от внутренностей, чтобы меня не вывернуло от запаха.

* * *

Я неспешно бреду обратно к месту, где бросил Грейнджер. На лице застыло апатичное выражение, нет чувства триумфа, как и сожаления нет. Я сделал то, что должен был сделать: подвесил единорога за ноги и вскрыл ему горло, позволяя вязкой крови стекать в огромную лейку с магическим сосудом на конце.

Приблизившись к пруду, я слышу отдалённые мужские голоса, настораживаюсь — грязнокровка не сама. Всё идет согласно плану, и, оставшись одна, Грейнджер незамедлительно воспользовалась палочкой своего возлюбленного, которую я услужливо бросил у её ног после того, как она вернула мне силу.

Из сумрака деревьев, я осторожно выглядываю на поляну, где суетятся четверо мужчин. Даже отсюда я вижу на их мантиях отличительные знаки министерских ищеек. Двое пытаются оказать слепой девчонке первую медицинскую помощь, один осматривает поляну, еще один держит в руке магический шар, в котором танцуют молнии.

— Какая-то чертовщина, сэр, — последний обращался непосредственно к шару. — Как мы и предполагали — ни следа Пожирателей, но мы нашли кое-что интересней. Слепая школьница — бормочет странности, похоже не в себе. Непростительное использовала она же, но палочка не её. Чары регистрации палочки указывают на некого Рональда Уизли. Предварительно можно расценить это согласно статье 341 пункт 2. Использование непростительно в случае прямой угрозы для жизни, — сухо чеканит он, — поскольку у неё выколоты глаза. Личность нападавшего не установлена. Признаки присутствия других людей не найдены. Возможно нападение животного, так как наличествуют следы схватки волка и, по всей видимости, единорога. Так же отрабатывается версия нападения анимага, личности волков-аниамагов проверяются. Что прикажете делать?

— Что она бормочет? — беспристрастно рокочет шар.

Несмотря на то, что голос сильно искажен связью, я узнаю его — он принадлежит Руфусу Скимджеру, человеку, который три месяца назад подписал меня на камеру пыток Отдела тайн.

— «Не убивай меня, Гарри», «прости меня, Гарри» — цитировал аврор.

— Какой Гарри? — теперь голос Скимджера звучит заинтересовано.

— Поттер, сэр, — смущенно отвечает аврор, — но, я не думаю...

— Вам и не положено думать, Дженкинс, — обрывает голос из шара. — Сейчас же доставьте девчонку в Мунго, и никому ни слова об этом, особенно Министру.

— Сэр, ваша юрисдикция...

— Вы не знаете и половины того, что знаю я, Дженкинс. До того как о Поттере стала писать каждая газета, он дважды был замешан в массовых убийствах и дважды выходил сухим из воды, так что оставьте игры политиканов мне и выполняйте приказ! — слышался угрожающий голос раздраженного Скимджера.

Услышав всё, что мне нужно было услышать, я ухмыляюсь и, развернувшись, устремляюсь вглубь чащи; ведь, прежде чем отправиться к аврорам, я должен покончить еще с одним дельцем в этом маленьком лесу...