Отмеченный Порчей (гет)

Мир по-прежнему был окутан туманом, голова кружилась, и первой связной мыслью при попытке подняться стало отсутствие очков. Встав на колени, я пошарил саднящими руками по тротуару в поисках своих вторых глаз, помогая едва видящими первыми. Со стороны я, наверное, походил на напившегося бродягу, который, слегка покачиваясь, на четвереньках пытается доползти до места, где сможет переночевать. Я долго кряхтел и тяжело вздыхал, пока мне, наконец, не повезло нащупать дужку очков. Я поднял их и водрузил на нос. Что ж, во всяком случае, они не побились.

Чувствуя нарастающую боль, я встал на ноги и осмотрел себя, после чего тихонько выругался. Футболка была порвана, локти сбиты, а к месту, в которое ударил меня волк, я не то, что опасался прикоснуться, а даже вдохнуть глубоко боялся. К слову, я не мог быть уверенным, что это был именно волк, хотя в данную минуту этот вопрос интересовал меня в последнюю очередь. Мне предстояло возвращение к Дурслям, и можно представить, как мне влетит и за то, что я сбежал, и за мой теперешний «ненормальный» внешний вид.

Неуверенно переставляя ноги по направлению к Тисовой улице, я с трудом поднял руку и нащупал огромную шишку на затылке. Что не говори, денёк выдался из ряда вон. Ещё повезло, что по дороге домой я не наткнулся на какого-нибудь полицейского, а то провёл бы эту и несколько следующих ночей в местах не столь отдалённых за беспризорность, или ещё за что. Я не сильно разбирался в маггловском праве, да и в магическом, по правде говоря, тоже.

Я тихо прокрался в дом и осторожно разулся. Из зала лился свет и слышался ленивый голос дядюшки. Облегчённо вздохнув, я направился к лестнице на второй этаж. Шаг, еще шаг… скрип.

— Западло, — обречённо ругнулся я.

— Поттер! — тут же послышался крик Вернона.

Пожалуй, если бы сейчас я бросился в свою комнату, то смог бы притвориться, что ни о каких скрипах на лестнице мне неизвестно, но бегать в таком состоянии было выше моих сил. Приготовившись к скандалу, я проклял себя за то, что забыл об этой ступеньке, хотя в подобных случаях это и было извинительно.

В дверном проеме показалась усатая ряха дяди. Затем включили свет, и я, зажмурившись, пропустил самое интересное: выражение его лица при виде извалянного в грязи, в порванной футболке со следами непонятного происхождения меня.

— Где тебя носило?! — заорал он, чем привлёк внимание остальных членов семьи, которые появились в прихожей.

— Встречался с друзьями, — как-то тупо ответил я.

— И для того, чтобы тебя пропустили, нужно было прикинуться бродягой? — засмеялся Вернон.

— Я не потерплю таких выходок в своём доме, — презрительно выпятив нижнюю губу, заявила тётя.

— Извините, этого больше не повторится, — опущенная голова, виноватый тон.

— Как знать, — весело заметил дядя. — Тебе ведь всю будущую жизнь быть таким.

Похоже, упоминание о встрече с друзьями в таком виде несказанно подняло Вернону настроение. А так как я не огрызался, сделав вид, что осознаю свое ничтожество, он просто сказал:

— Ужин ты всё равно пропустил, так что считай, сегодня тебе повезло. Можешь идти к себе. — В его устах по отношению ко мне эти слова звучали высшим проявлением гуманизма. Поэтому я решил не искушать судьбу и как можно быстрее поковылял наверх.

Поднявшись к себе, я посмотрел на незаправленную кровать и понял, что душ необходим, если я не хочу превратить и без того вылинявшие пожелтевшие простыни в грязно-бурые. Обзаведясь целой футболкой и более-менее чистыми джинсами, я отправился в ванную комнату.

Там я кое-как стянул с себя изорванную одежду и стал под шумящие струи воды, позволяя им смыть с меня грязь, пот и засохшую кровь. Попытки расслабиться оказались тщетными. Уставшее тело ныло без умолку, размытые водой раны саднили, а голова, казалось, готова расколоться. Мысли снова возвращались к загадочному существу, которое на меня напало. Вероятность того, что волк заблудился в городке, была настолько мизерной, что сводилась к нулю. Конечно, это мог быть анимаг. Но, если это Пожиратель, то почему просто не убил? Если же кто-нибудь другой, то почему не заговорил? Проклятое «почему» билось о стенки моего сознания, еще больше воспаляя мозг в больной голове.

Вытершись, я услышал, как жалобно заурчал голодный желудок, но тут же отмахнулся от него намёком на быструю расправу со стороны родственников. Надев очки, я подошел к зеркалу, чтобы оценить своё состояние.

— Вот дерьмище! — выругался я, глядя на следы пары лап на своей груди. Они уже успели посинеть, оттиснув красноту к краям ушибов. Я попытался прикоснуться к кровоподтеку, но он нещадно болел. Скривившись, я оделся до пояса и побрёл к себе в комнату, про себя матеря разных бездомных животных, которые бросаются на людей.

Этой ночью я спал плохо, если этот кошмар вообще можно назвать сном. Он был настолько реалистичен, что я до сих пор вглядывался в окружавшую меня темноту, пытаясь защититься мокрыми от холодного пота простынями. Перед моими глазами всё еще стояло то бледное оскалившееся животное, со сверкающими, полными ярости глазами. Как я ни пытался убежать, ноги словно превратились в столбы ваты и отказывались меня слушаться. А внутри бушевал настолько жуткий страх, что я едва не обмочился от безысходности. Тварь неотвратимо приближалась и, глядя в эти хищные глаза, я знал, что сейчас меня разорвут в клочья. Но когда я отчаялся и смирился со смертью, животное вдруг превратилось в стройную фигуру в белой мантии с глубоким капюшоном. Она заговорила со мной стальным невыразительным голосом, от которого по спине побежали мурашки.

— Тебе не избежать бремени. Стигма покроется серебром и тогда за тобой придут.

Дрожа всем телом, я не понял ни единого слова, но потом она приоткрыла мантию — и рядом с короткой цепочкой, на которой висел медальон в форме ощерившейся волчьей головы, я увидел на её груди два таких же, как у меня, отпечатка лап. Они источали бледный свет, от которого мне стало не по себе. И тогда я понял, что такое стигма, и внутри похолодело.

Тем временем девушка обратилась пылью, а я открыл глаза у себя на кровати. Меня било мелкой дрожью, а дыхание стало тяжёлым и прерывистым.

Утром я спустился на кухню в прескверном состоянии голодного заморыша. Всё болело, хотелось есть и спать, но я не мог ничего изменить, поэтому пришлось готовить завтрак и помалкивать, проявляя благодарность за вчерашнее милосердие. Я превратился в живого зомби, на которого всем плевать, если только он оправдывает цель своего существования. В моём случае целью существования в этих авгиевых конюшнях была роль поденщика за кусок хлеба.

Дождавшись завтрака, я тихо съел свою пайку, и хотел было приняться за уборку стола, когда Вернон осадил меня:

— Постой, парень.

— Что? — вяло отозвался я.

— Мы уезжаем, — заявил дядя.

— Куда? — безразлично вставил я.

— Помолчи, — велел Вернон. — Мы выиграли путёвку на море, и улетаем завтра утром. Я тут подумал и решил, что ты останешься в доме. Ты помнишь правила?

— Никакого телевизора. Никаких компьютерных игр. Не трогать ваши вещи, — отбарабанил я выученные постулаты.

— Чтобы так оно и было, — пригрозил мужчина. — Еду найдёшь в холодильнике, тебе должно хватить, — он хитро сверкнул свинячьими глазками. — И цени моё великодушие.

Великодушия в дяде не было ни капли, зато был страх. Как бы Вернон ни ненавидел волшебников, он знал, что надолго оставаться вне дома мне нельзя. И, как ни крути, он должен был оставить меня здесь, иначе расплата со стороны Грюма неизбежна.

— Можешь быть свободным, — закончил он.

Под свободой Вернон подразумевал мои обычные занятия в этом доме: мойку и уборку.

Я кивнул и поднялся со стула.

Они суетились весь день, переворачивая все вверх дном в поисках нужных вещей, что выглядело до крайности забавно. Дадли постоянно спрашивал у мамочки, где его шмотки, отчего на моём лице тут же появлялось пакостное выражение. В общем, ничто не могло мне поднять настроение больше, чем родственники, мотающиеся по дому как угорелые.

На следующее утро они погрузились в такси и уехали, а я остался наедине со своими мыслями. Сначала это привело меня в неописуемую радость, но уже через день мне стало скучно. Никаких подколов кузена, никаких взбешенных выражений дяди, которые так веселили меня.

Я целыми днями валялся на кровати и думал. Почему не приходят письма от друзей, почему Дамблдор не появится забрать меня? Так что, в целом, начало этого лета ничем не отличалось от предыдущего, разве что Бродяги теперь не стало, и еще эта хреновина у меня на груди, которая уже с десяток раз изменилась в цвете, но по-прежнему нестерпимо болела.

В конце концов, опухоль сошла, а кровоподтёк стал бледно-молочным и едва не светился, и тогда я вспомнил о кошмаре, который мне приснился. Значит ли эта стигма, что Волдеморт решился на изощрённое убийство?

Я подумал, не написать ли директору — а потом послал всё к чёрту, уставился в потолок и приготовился покончить жизнь героическим суицидом, оставшись здесь.

Время медленно текло рядом со мной, а я мертвым грузом лежал на кровати, как вдруг кромешную тьму разрезал тусклый свет, полившийся из моей груди.

— Свет мой зеркальце, скажи, кто придёт меня убить? — безразлично спросил я, приподняв голову с подушки.