А&B, или Как Приручить Мародеров (гет)

Это было глупо? Да. Безумно, нерационально, спонтанно? Да. Это было похоже на самоубийство? Почти что.

Джеймс задумчиво смотрел вдаль с вершины одного из холмов. Хогвартс вообще изобиловал неровным ландшафтом, и найти местечко, откуда открывался бы великолепный вид, не составляло труда. Сейчас, например, гриффиндорец видел необъятное заснеженное пространство, нетронутое ни магглом, ни волшебником — лишь одинокая вереница заячьих следов пересекала поле. А еще здесь было спокойно, умиротворенно и так холодно, что боль внутри постепенно стихала, застывая причудливой фигуркой.

Интересно, знал ли Дамблдор о том, что происходит? О том, что Джеймс принял решение следить за слизеринцами, за Регулусом в особенности. О том, что Сириус полностью поддержал его в этом, лишь упрямо сжав губы и неопределенно покачав головой, когда Джеймс аккуратно напомнил Блэку, что Регулус — его брат. Знал ли Альбус — а Джеймс больше не мог называть директора так, как прежде, больше не чувствуя того уважения и слепого восхищения — что Сохатый и Бродяга уже почти придумали план? Что они намерены подобраться к Волдеморту и отомстить. И пусть у них и не выйдет убить его, но достать ближайших сторонников Лорда и попортить им крови они смогут. Малфой и Блэк были их целью — две самые древние чистокровные семьи и две самые большие проблемы.

Джеймс больше не верил Дамблдору. Семь лет! Семь лет они вели вялую, никому незаметную войну с Волдемортом, чтобы в итоге получить полномасштабную революцию в ближайшей перспективе. Большая политика. Ха!

Джеймс был упрям, и увещевания директора больше не действовали на него. Поттер прекрасно понимал, почему Дамблдор действует окольными путями, скрывая свои действия и опасаясь переходить к решительным поступкам. Он — директор школы, уважаемый волшебник, состоящий в Визенгамоте, и рискни он сказать что-то против министерства, может потерять не только свой пост. Он разом утратит ту власть, которая сейчас так необходима Ордену Феникса, чтобы оказывать хоть какое-то противостояние Волдеморту. Чтобы столь отчаянно рисковать, нужна более веская причина, чем какой-то несуразный Темный Лорд и кучка его сторонников, которые толком и не проявляют себя. А Джеймс — всего лишь незаметный студент седьмого курса, до которого никому нет дела. Даже если его поймают, никто не сможет обвинить в этом Орден, а если же он сможет добиться цели... Альбусу ничего не останется, как одобрить действия Джеймса. Но сидеть и ждать конца седьмого курса? Чтобы потом Дамблдор снова сказал ему, что Джеймс слишком порывист и горяч, чтобы действовать в одиночку? Увольте!

A&B... A&B удивительно вовремя напомнили о себе, неожиданно развернув наступление в сторону Эмили и Люпина. Джеймс был удивлен. Люпин еще в тот злополучный матч показал себя на поле, как рассудительного и уверенного в себе волшебника. Все едкие комментарии метлы он игнорировал с поистине железным спокойствием. Ну а то, что A&B тронет Эмили... Конечно, неизвестные шутники не могли подозревать, что Эмили Паркер и является тем самым «корнем зла», кто затеял всю эту игру, но отчего-то мародеры так свыклись с этой мыслью, что каждый был уверен — Беата и Эмили неприкосновенны. А теперь, когда на линии огня оказались Эмили и Люпин, Джеймс мог спокойно уйти в тень и заниматься своими делами. Если бы мог, он бы сказал A&B спасибо, хотя еще месяц назад был готов порвать их на клочки.

Поттер поднялся с земли, отряхиваясь от снега и поплотнее закутываясь в шерстяную мантию, и задумчиво оглянулся. Принц, нахохлившись и сложив крылья, неотрывно наблюдал за ним, будто бы проверяя, не натворит ли Джеймс глупостей.

— Не беспокойся, друг, — усмехнулся Поттер. — Я сама невинность.

Принц только с сомнением ухнул, но через мгновение, расправив свои могучие крылья, взлетел. Можно было подумать, что он собирается доложить о происходящем своему первоначальному хозяину, но Джеймс почему-то был уверен — в этот раз A&B правда хотели помочь, не пытаясь подставить Поттера или подшутить над ним.

* * *

— Где Ремус? — менторским тоном спросила Эмили, вносясь в гостиную Гриффиндору мимо разнесчастного ученика, так некстати проходившего через портрет.

— Эмили, ты не ошиблась башней? — лениво отозвался Блэк. От него пахло дорогим виски и качественным табаком — привычный для него запах в последнюю пару недель. Осталось только удивляться, где Сириус берет деньги.

— Нисколько! Он снова прячется от меня!

— Полнолуние, — прошептал Питер и подвигал бровями, словно говоря: «ну, ты же понимаешь».

— Ну надо же, как оно внезапно приключилось! И главное, как удобно! А это что? — Эмили воззрилась на странного вида конверт: на нем были изображены два оленя, разделенные композицией из черного щита, короны и шлема со знаком бесконечности, под щитом вилась надпись «Cavendo tutus».* На еще одном, рядом лежащем, конверте не наблюдалось никаких узоров помимо золотистой литеры «S». Паркер, невзирая на возмущение Блэка, наклонилась и ловко схватила оба письма.

— Так-так-так... — задумчиво протянула она. — И миссис Спринклс, и госпожа Кавендиш умоляют тебя присмотреть за Беатой, Сириус? — Эмили усмехнулась.

— Я не понимаю, — как-то тускло произнес Блэк. — Не понимаю, что происходит в этом дурдоме. Мать Беаты, бабушка Беаты... а прабабушка у нее есть? Или какая-нибудь четырехюродная племянница? И почему они все обо мне знают?!

— Нет, Сириус, — успокаивающе сказала Паркер. — Только пять сестер и семеро братьев.

— Семеро... Семеро братьев?! Семеро здоровых лбов, которые выбьют из меня дух, если я что-то сделаю их драгоценной сестричке?!

— О нет! — Эмили расхохоталась. — Скорее, они преподнесут тебе дары и начнут целовать полы мантии, если ты заберешь ее из дома навеки-вечные.

— Что происходит? — вдруг необычайно серьезно повторил Блэк.

— Спроси у нее, — улыбка вмиг сошла с лица Эмили. — Раз уж ты оказался во все это втянут, ты имеешь право знать хотя бы часть правды.

Девушка тяжело вздохнула и, развернувшись, вышла, напоследок окинув подозрительным взглядом гостиную Гриффиндору.

— Вылазь, Лунатик, — миролюбиво произнес Блэк, все еще задумчиво разглядывая оба письма.

Люпин, чертыхаясь и отряхиваясь от пыли, выполз из-под дивана по дружный хохот друзей.

______________________________________

* Герб Герцога Девонширского

* * *

Нарцисса Блэк взволнованно ходила из угла в угол. День Всех Влюбленных, так неудачно выпавший на вторник, преподнес Нарциссе свои, особые, сюрпризы.

После того памятного бала в канун Рождества девушка ожидала от Люциуса в лучшем случае надменного презрения. Навещая Вальбургу вместе со своей матерью на рождественских каникулах, Нарцисса была полностью уверена, что все это — лишь дешевый спектакль. Что через мгновение с материнского лица и лица тетки исчезнут радушные улыбки, а еще через секунду они точно привяжут ее к стулу и начнут допрашивать о Сириусе Блэке. Но нет. Либо Люциус оказался благородней, чем она думала, и ничего не сообщил семье, либо матушка просто закрыла глаза на происходящее, надеясь, что дочь одумается. Неопределенность убивала Нарциссу, но и прояснить ситуацию она не могла.

Все эти безумные события — бал, трагедия Джеймса Поттера, новая шалость A&B — столь сильно затянули студентов, что День Всех Влюбленных оказался напрочь забыт. Только к субботе студенты осознали, что упустили такую отличную возможность для очередной вечеринки. Наверное, дело было в том, что подобными мероприятиями занимались мародеры, а теперь им явно было не до того. Но Люциус... Люциус помнил. И то, что он сделал, можно было бы назвать самым романтичным поступком, который только может совершить мужчина в День Святого Валентина. Но речь шла о Люциусе Малфое, и Нарцисса была вынуждена признать — месть удалась.

Малфой мог бы облить ее грязью, растоптать ее гордость, сравнять с землей, натравить на нее факультет или подстроить какой-нибудь «казус». Он мог бы очернить Нарциссу перед семьей, опорочить и унизить — у него было много талантов и еще больше возможностей. Но Люциус не был глупцом и отлично понимал — любое из этих действий утянет на дно не только Нарциссу, но и его самого. Поэтому он выбрал идеальное мщение. Он поступил благородно и ответственно, он сделал то, о чем Нарцисса мечтала с того самого дня, как узнала о помолвке со статным красивым беловолосым юношей. Вот только худший момент было бы невозможно подобрать.

В День Святого Валентина, во время обеда, Люциус Малфой, одев свой лучший смокинг с алмазными запонками, встал на одно колено перед Нарциссой и громко, уверенно, ничуть не стесняясь ошеломленных взглядов преподавателей, предложил Нарциссе Друэлле Блэк руку и сердце. Свое намерение соединить свою жизнь с представительницей дома Блэков он недвусмысленно подтвердил великолепным кольцом из белой платины. Бриллиант и три изумруда сверкали и переливались, рождая причудливые блики на стенах.

Что могла ответить Нарцисса в этот момент? Когда все студенты Хогвартса изумленно смотрели на нее? Когда слизеринцы поднимались со своих мест и хлопали в ладоши, а на лицах их сияли искренние радостные улыбки? Когда Малфой торжествующе наблюдал за выражением ее ошарашенного лица? Улыбка на губах слизеринца тоже была искренней, настоящей. Ведь как не радоваться тому, что одним ударом ты не только поверг противника наземь, обратив его в ничто, но и полностью подчинил своей власти?

Нарцисса не могла ответить «нет». Ее семья бы отвернулась от нее. Ее репутация была бы разрушена до основания, а весь факультет презирал бы девушку после того, как она не только отказала самому достойному избраннику, но и отвергла его своеобразную попытку «примирения». Все ждали, что Люциус отомстит Нарциссе, и каждый находился в предвкушении этого события, но Малфой поступил иначе. Он «благородно простил» слизеринку, словно бы говоря: «Я понимаю, ты единожды оступилась, с кем не бывает?» И отказать после такого было бы равносильно социальной смерти. А для Нарциссы положение в обществе и семье было всем. Особенно сейчас, в такие неспокойные времена.

И она, тихо и устало вздохнув, уверенно ответила: «Да». Ее улыбка дрожала, а слезы отчаянно подступали к горлу, но Нарцисса Блэк достойно выдержала этот удар. Она чинно опустилась за стол, благосклонно принимая поздравления своего факультета и время от времени улыбаясь Люциусу, который восхищался ей: в достаточной мере, чтобы каждый поверил в искренность его чувств, но все же скупо и сдержанно, чтобы не переиграть. Кольцо на левой руке Нарциссы до боли жгло ей палец, но она терпела, дожидаясь, когда же сможет остаться одна и отшвырнуть этот кусочек металла прочь от себя.

— Дорогая? — мягкий баритон Малфоя и его руки, оплетающие талию Нарциссы, прервали размышления девушки.

— Не думай, что я так просто сдамся! — ее голос дрогнул, но она вырвалась из объятий Люциуса и отскочила в сторону.

— О чем ты, Цисси? Я не понимаю, — Малфой продолжал дьявольски улыбаться. Он всегда был строг к ней, но теперь, совершенно внезапно, стал само внимание — обходительный, ласковый, нежный. Любая девушка растаяла бы в его руках, но Нарцисса очень хорошо знала, каким искусным манипулятором является слизеринец. Взять хотя бы бедняжку Паркер, которая до сих пор была уверена, что смогла обыграть Малфоя.

— Не трогай меня, — холодно произнесла Нарцисса, оправляя платье.

— Я надеюсь, ты все же одумаешься, — Люциус наклонил голову, не переставая улыбаться. — И прошу, не забывай надевать кольцо. Если оно не подходит тебе по размеру, мы всегда можем это исправить.

С этим словами Малфой вышел из комнаты, аккуратно притворив за собой дверь. Кольцо было идеальным, как по исполнению, так и по размеру, но очередное напоминание о том, что она обязана носить его на публике, лишь усилило ощущение, что теперь Нарцисса — рабыня и полная собственность Люциуса Абраксаса Малфоя.

— Я не сдамся так просто, ублюдок, — отчаянно произнесла она и, зажмурившись от отвращения, аккуратно надела кольцо на палец.

* * *

Франция, Гренобль, 15 февраля, раннее утро

— Ваше имя, мадемуазель? — администратор гостиницы был бесконечно услужлив и доброжелателен. Еще бы — при таких-то ценах.

— Лилиан Буассье, — коротко представилась Лили Эванс на чистейшем французском. Ее родителям всегда нравился этот язык, и они не преминули обучить дочь.

— Прошу вас, — мужчина нагнулся и ловким движением вытащил из ящика ключи от номера.

Лили благосклонно кивнула и, поправив роскошный кашемировый шарф, направилась к лестнице. Ее номер-люкс находился на втором этаже и ждал свою новую хозяйку вот уже неделю. Честно говоря, Лили до сих пор удивлялась, как ее «деловому партнеру» удалось забронировать номер всего за неделю до приезда в Гренобль. Эванс усмехнулась, представив изумленное лицо Джеймса, если бы тот узнал о том, кто же помог Лили и, более того, предоставил ей внушительную сумму денег. Но гриффиндорец ведать не ведал о том, что происходит за его спиной.

После того трагического известия Джеймс, вопреки всем доводам разума, отдалился от друзей, найдя неоценимую поддержку в лице Лили Эванс. Гриффиндорка искренне сочувствовала другу, вздрагивая каждый раз, когда случайно ловила его мертвый, безжизненный взгляд. Столь дико было смотреть на Поттера и не видеть на его лице приветливой улыбки, смешинок в глазах, не слышать радости и задора в его голосе... Ремус попросил Лили приглядывать за другом, чтобы тот не натворил глупостей, но Эванс уже и сама догадалась, что Поттер ни за что не оставит свою затею с местью тем Пожирателям, что были замешаны в автомобильной катастрофе.

Время шло, Джеймс приходил в себя, все чаще пересекаясь со своими друзьями-мародерами. И все чаще Лили начала замечать его в обществе Сириуса, когда оба заговорщика о чем-то тихо перешептывались. В этом бормотании не было слышно смешков или шуток, друзья обсуждали нечто действительно серьезное, и Лили просто не могла допустить того, чтобы Джеймс влез во что-то убийственное, особенно сейчас — в таком состоянии.

Помощь пришла неожиданно и, что говорится, откуда не ждали. Идея трансгрессировать во Францию на пару дней оказалась не так плоха — Эванс намеревалась разузнать, с использованием магии или без, все о том инциденте, связанном с родителями Поттера. Несчастье произошло в Гренобле, и Лили поначалу решила снять комнатку или номер в какой-нибудь захудалой гостинице, но была тут же остановлена весомым аргументом: «Кто знает, какие личности могут жить в таких местах?»

— Если хочешь остаться незамеченной, выбирай отель пошикарнее и побогаче. Кто обратит внимание на молодую леди с достатком, решившую приехать на пару дней во французский городок? Тем более, в таких местах, как гостиницы-люкс, постоянно проводятся самые разнообразные бизнес-конференции. Затеряться среди людей ничего не стоит. Может, ты — дочка во-о-он того дородного бизнесмена? — рассмеялся нежданный помощник Лили.

— А как же деньги?

— Не волнуйся, я позабочусь об этом.

— Не понимаю твоего интереса, — покачала головой Эванс, но ответа так и не получила.

Имя она решили оставить прежним, а вот фамилию сменить. Первой в голову пришла «Буассье», так звали одного французского историка, чьи труды Лили довелось прочитать, и девушка тут же кивнула сама себе — этот вариант ее устраивал. Она рассчитывала «уговорить» наиболее податливого полицейского из участка, чтобы тот дал ее допуск к делу. Конечно, использовать Империо было бы чересчур, но существовало множество иных заклинаний, позволяющих ненадолго проникнуть в разум человека и настроить его на нужный лад. Не совсем светлых, если быть честной. Лили прекрасно понимала, что ее ждет, если правда откроется, и она будет поймана французскими хранителями Статута о Секретности. Как минимум, международный скандал, учитывая то, что она совершеннолетняя волшебница. Но ради Джеймса Лили сказала себе, что должна пойти на это.

* * *

Слизеринские спальни, полдень

— Неудачная неделя или век? — усмехнулась Спринклс, скрестив руки на груди.

— Обед отменили? — Нарцисса надменно вскинула бровь. — Первый раз вижу, чтобы ты, словно саранча, не уничтожала все запасы пищи в Большом зале.

— Кухня и домовики от меня никуда не убегут, а вот такое зрелище увидишь не каждый раз. Быть невестой потомка знатного рода Малфоев — такая честь! А ты, я погляжу, совсем не рада.

Нарцисса намеревалась возмутиться, но, окинув Беату проницательным взглядом, неожиданно улыбнулась:

— Сама Беата Спринклс, несокрушимая и неподражаемая, решила предложить мне сделку? Или решила отомстить? Ревнуешь меня к Люциусу или все же к Блэку?

— Ты не могла бы перестать задавать вопросы? Это раздражает, — Беата поморщилась. — Я всего лишь пытаюсь достичь цели, используя имеющиеся ресурсы.

— Не смей называть меня ресурсом, Спринклс! — прошипела Нарцисса, надвигаясь на соперницу. — Я не понимаю, что в тебе находят такие мужчины, как Блэк и Люциус! Ты посмела спать с моим будущим мужем, уже тогда зная, что у него есть невеста! Посмела прилюдно унижать его! Путаешься с когтевранской грязнокровкой и гриффиндорскими выскочками, не говоря уже о том, какая у тебя репутация!

— И какая у меня репутация? — насмешливо произнесла Беата, расслаблено прислонившись к косяку.

— Говорят, ты обошла не один десяток слизеринцев, — надменно заметила Нарцисса.

— А еще говорят, — сладко улыбнулась Беата, — что ты души не чаешь в Люциусе и без ума от счастья после его предложения.

— Не передергивай!

Спринклс лишь развела руками.

— Может быть, я и не образец приличной девушки, но в моем будущем нет вынужденного и ненавистного замужества только лишь из-за того, что я боюсь перечить семье.

— А у тебя есть семья? — наигранно удивилась Нарцисса. — Ты бегаешь от собственной матери, отца, скорее всего, у тебя и нет, раз он ни разу здесь не появлялся. А... а собственно, все.

— Мне нравится наша словесная перепалка, Блэк, — Спринклс посерьезнела, устало прикрывая глаза. — Но пора бы перейти к делу, ты не находишь?

— Я слушаю.

— Малфой... недолюбливает Паркер. А Паркер терпеть не может Малфоя. Рано или поздно они сойдутся в поединке, быть может, это будет магическая дуэль, а может и расчетливая месть друг другу. В любом случае, Паркер в проигрыше — она талантлива, но, что говорится, не от мира сего. Чтобы играть в Малфоевские игры, нужно было родиться в чистокровной семье и с самого рождения впитывать в себя вкус интриг и заговоров.

— И?

— И... и ты, как я вижу, не особенно благоволишь Люциусу последние несколько дней.

— Хочешь стравить нас друг с другом? И дракона приручить, и не обжечься?

— В такой формулировке — да. — Беата была бесстрастна. — Но я, видимо, ошибочно рассудила, что ты не станешь сидеть сложа руки. С моей помощью у тебя есть шанс провести выигрышную партию, в одиночку... ты можешь рискнуть, если хочешь.

— Какой твой интерес?

— Эмили моя подруга. Тебе не понять, но ты верно подметила... про семью. Паркер мне, как сестра. Не думаешь же ты, что я отдам собственную сестру в руки этого кровожадного упыря?

— А как же мой кузен? — Нарцисса склонила голову набок и прищурилась. — Все ждут кровопролитной мести.

— Я помню про него, — пожала плечами Спринклс, — его время придет. Но нужно правильно расставлять приоритеты, дорогая сокурсница.

— Предположим, ты заинтересовала меня. Где гарантия, что ты не сыграешь против меня?

— Там же, где гарантия того, что ты не сыграешь против меня. — Спринклс задумалась. — В Малфоевской заднице, я полагаю.

Нарцисса лишь поперхнулась, пораженная столь резким переходом. Беата снова стала насмешливой, вовсю улыбаясь и с легким пренебрежением глядя на слизеринку.

— Спринклс... имей в виду, — Нарцисса пристально взглянула на Беату, — если ты передумаешь по поводу нашего соглашения, мне всегда есть, что тебе противопоставить.

— Например? — беззаботно спросила Спринклс.

— Например, я наблюдала один очень интересный инцидент. В начале года, когда Ремус... — Нарцисса поморщилась, — сломал Люциусу нос, ты, Паркер и Питер пытались остановить Малфоя Импедиментой.

— И? — чуть заметно напряглась Беата.

Нарцисса помедлила, но все же продолжила:

— Малфой был обездвижен до того, как в него попали заклятья. И я видела, как ты, словно бы невзначай, махнула рукой в его сторону. В этот момент все смотрели на Паркер и Люциуса, никому не было дела до вздорной слизеринской старосты...

— Я не понимаю, к чему ты клонишь, — подозрительно тихо сказала Спринклс.

— Невербальные заклинания, Беата. Когда Дамблдор останавливает падение люстры рукой — это нормально. Когда МакГонагалл плавит стекло взглядом — я могу это признать. Юные волшебники тоже способны на это: всплеск эмоций, бесконтрольная ярость, страх... Но речь идет о тебе — семнадцатилетней взрослой волшебнице, чья фамилия, кстати, не числится ни в одном списке чистокровных семей. Если бы Малфой не считался с тобой, я бы подумала, что ты врешь о своем происхождении.

— Ты обвиняешь меня в том, что я применяю невербальные заклинания или в том, что я не чистокровна? Это абсурд! Определись, хотя бы.

— Ни в том, ни в другом, — покачала головой Нарцисса. — Я просто обрисовываю тебе ситуацию. У меня есть тайны, у тебя есть тайны — они есть у всех. Но некоторые секреты стоят больше других... Невербальная магия — это очень интересный секрет, и если мне понадобится, я всегда смогу обратить на него внимание нужных людей.

— Ты знаешь, что я честна, Нарцисса, — отрезала Спринклс. — Тем более, что в твоих словах нет смысла, и я не представляю, откуда ты все это выдумала. Ты в деле или собираешься и дальше строить нелепые догадки?

— Я в деле, — кивнула Нарцисса, нисколько не обманутая показной наивностью Беаты.

Всполох магического зеленого света закрепил сделку.

* * *

Где-то в коридорах Хогвартса, час спустя

— И что бы это могло значить? — Беата изогнула бровь, уставившись на Блэка. Тот как ни в чем не бывало перегородил ей дорогу. Скрестив руки на груди, Сириус продолжал насмешливо рассматривать Спринклс.

— Не удалось?

— Не удалось что?

— Заарканить перспективного жениха, конечно. А ведь ты так старалась! — притворно вздохнул Блэк.

— Мы еще с тобой не разобрались, паршивый предатель! — Беата подступила к Блэку, намереваясь схватить того за грудки.

— Не-а! — Блэк ухмыльнулся и тут же отступил назад. — Хочешь знать, что написано в этих преинтереснейших посланиях?

Сириус вытащил из кармана два помятых конверта. Золотая «S» переливалась на свету.

— Что... что это такое? А? Отдай немедленно!

— Стоять! — Блэк нацелил на Спринклс палочку. — Давай совершим разумный и честный обмен.

— Разумный и честный? Ты собираешься воткнуть мне палочку в грудь!

— Так ты заинтересована или мне просто сжечь эти жалкие бумажки? — Сириус кивнул в сторону писем, зажатых в руке.

— И что ты такого можешь мне предложить?

— Расскажу тебе от и до, что же написано в этих письмах. Расскажу, что хочет от меня твоя бабка и твоя мать.

— Ты действительно считаешь, что поведаешь мне хоть что-то новое?

— Именно так... Впрочем, ты всегда можешь мне не поверить, и мы просто разойдемся. Но если... — Блэк прищурился. — Если какие-то события в твоем будущем вдруг покажутся тебе неожиданными, то... — он пожал плечами.

— Чего ты хочешь взамен, Блэк? — устало вздохнула Беата.

— Хм... Ты расскажешь мне, какого черта здесь происходит, почему твоя бабка презирает эту школу, почему твоя мать так хочет тебя забрать, починишь мой байк и... ах да, еще извинишься перед Малфоем.

— Что?! Что я должна сделать?! Даже не мечтай!

— Извини, дорогуша, но мне надоело, что ты мной помыкаешь. Можешь сколько угодно вести себя, словно неразумная беспечная девица, но знай — я вижу тебя насквозь.

— Видел бы насквозь — не стал бы задавать столько вопросов, — мстительно отозвался Спринклс. — Слишком многое просишь, Блэк. Эти конверты того не стоят.

— Дело не только в этом, Беата, — пожал плечами Сириус. — Дело в том, что в дневнике Малфоя очень много интересного и про тебя.

— Там нет ничего предосудительного.

— Любая информация имеет свою ценность, главное найти покупателя.

— Ты воистину брат своей сестры, — глухо пробормотала слизеринка. — Тебе самому от себя не противно, Блэк? Торгуешься со мной, шантажируешь, подставляешь... Это вроде как я должна тебе мстить.

— Слушай, — вдруг жестко произнес Сириус. — Я знаю, что ты водилась с Малфоем очень и очень долгое время, и сейчас я не совсем понимаю, на чьей же ты все-таки стороне? Извини, но это соперничество давно перестало быть детской игрой. То, кем стал Малфой, и то, что он делает, очень дурно пахнет. Если ты с ним — значит, против нас. Расклад понятен?

— Так дружба не строится, Сириус.

— Какая уж тут дружба, Спринклс? Я пытался быть ближе к тебе, пытался вести себя по-человечески, даже на бал хотел пригласить... а ты решила выбрать игру, месть или черт знает, что там еще! Кто поймет вас, слизеринцев?

— А ты ведешь себя, как эгоистичный пятилетка! Ставишь мне ультиматумы, требуешь какие-то глупости. Так что уж извини, но я не буду извиняться перед Малфоем.

— Как скажешь, — неожиданно легко согласился Сириус. — Но остальное...

— Я всегда считала тебя лучше других, Блэк... — перебила его Беата. — Почему нельзя было просто попросить?

— Ты хоть раз ответила мне честно, прямо и без уловок?

Спринклс лишь закатила глаза.

— Хорошо. Я отвечу на твои вопросы, могу даже починить твой байк... попытаться, по крайней мере. Ты вообще уверен, что хочешь меня к нему подпускать?

— Э... нет, — Сириус почесал затылок. — Эй, стой! Так просто ты не отвертишься!

— Ты совершенно не умеешь шантажировать, не зря ты все-таки угодил на Гриффиндор, — Спринклс усмехнулась. — Но, с другой стороны, раз моя матушка и бабка решили добраться и до тебя, ты вправе кое-что знать.

— Неожиданно, но приятно, Спринклс! Но учти — только правда, никаких уловок.

— Поняла я, поняла.

— Ну вот и отлично! А у тебя правда семь братьев? — тут же перевел тему Сириус, мгновенно теряя весь свой воинственный облик. — Я имею в виду, что твоя мать не похожа на сторонницу деторождения.

— А ты не слишком ли быстро разогнался, а? — Спринклс окинула парня скептическим взглядом и неохотно ответила: — Правда. Часть — сводные. Часть... это сложно объяснить, Блэк.

— Тогда сегодня, на мосту. В полночь.

— В такой мороз?!

— Оденься потеплее, — небрежно бросил Блэк и удалился, оставив Беату стоять с возмущенно раскрытым ртом.

Определенно, сегодня с Блэком творилось что-то неладное.

* * *

Франция, Гренобль, полицейский участок

— Мисс... Вы понимаете, что это конфиденциальная информация?

— Буассье, — мягко подсказала Лили. — Безусловно, офицер. Но поймите и вы меня! У моего брата угнали машину месяц назад. Не скажу, что мы так уж нуждаемся в деньгах, — Лили кокетливо улыбнулась, — но это был родительский подарок. И теперь он вынужден делать вид, что одолжил машину другу. Не может же он признаться в том, что их подарок угнали буквально через неделю после его дня рождения!

— Вашему брату стоило внимательнее следить за машиной, — покачал головой полицейский. — С чего вы вообще взяли, что машина, на которой разбились Гольц, принадлежала вашей семье?

— Я смотрела новости. Эти ужасные кадры! — Лили чуть всплакнула. — Но я точно узнала — это же «Астон Мартин»! Последняя модель — такую не перепутаешь.

— Мисс Буасье, — мужчина начал раздражаться, — семья Гольц, судя по всем данным, была уважаемой и обеспеченной семьей. Я думаю, они могли позволить себе купить подобный автомобиль на собственные средства.

— Люди бывают разные! — не унималась Лили. — У одного лицо со шрамом, а оказывается, что добрейшей души человек. А у другого глаза ангельские, а душа черная-пречерная!

— Так что вы от меня хотите, мисс? — устало вздохнул офицер.

— Самую малость! Просто сверить номерные знаки!

— Если вы предоставите мне ваш собственный, я обязательно проверю информацию и скажу, ваша ли это была машина или же нет.

Лили неосознанно закусила губу. Какая глупость! Нужно было предположить, что он не станет из-за какого-то там сострадания, раскрывать перед ней душу и материалы участка, а попросит номер ее машины. Девушка вздохнула и решила идти до конца. В конце концов, у нее был запасной план — рисковый, но недурственный. Положив ладонь на руку мужчины, она мягко улыбнулась и вежливо произнесла:

— Я помню только некоторые цифры... Если увижу все, то сразу вспомню! — зелье, которым она предусмотрительно смазала руки, начало впитываться в кожу полицейского. Взгляд его чуть затуманился, став умиротворенным и доброжелательным.

— Да-да, конечно. Забыли, ну с кем не бывает? — мужчина медленно опустился на стул и начал механически перелистывать отчеты.

Лили, не убирая своей руки, осторожно приблизилась, заглядывая ему через плечо, и зашептала полицейскому на ухо:

— Хотите, я сама посмотрю? Вдруг кто увидит, что вы показываете мне секретную информацию? А так вы будто бы вышли за кофе и случайно оставили данные на столе...

Зелье было убийственным. Еще бы — ведь варил его никто иной как Северус Снейп. Кроме того, он подготовил и антидот — специально для Эванс, чтобы зелье не действовало и на нее. Слизеринец обещал, что, как только действие микстуры закончится, жертва забудет обо всем произошедшем. «Все, что останется в его памяти, так это истеричная богатая девица, ушедшая ни с чем», — довольно подумала про себя Лили. О том, что случится, если ее манипуляции раскроются, девушка старалась не вспоминать.

Полицейский, подчиняясь ненавязчивому шепоту гостьи, медленно вышел из кабинета, и девушка сразу же выудила из кармана палочку. Бегло просмотрев данные, Лили незаметно выудила серебристую нить-мысль из виска и опустила ее в подготовленную заранее пробирку. После чего девушка быстро отскочила от стола, закрыв все отчеты и засунув их в ящик, и выскользнула за дверь. Дожидаться возвращения Патрика (кажется, так звали беднягу) она не собиралась.

— Миссия выполнена, — облегченно вздохнула она, не подозревая, что в этот самый момент один, ничем непримечательный волшебник в черной мантии отодвинулся от волшебного зеркала*, довольно потирая руки.

____________________

* Имеется в виду магический аналог современных устройств видеонаблюдения.

* * *

— Кто это? — с легким интересом спросил седой мужчина. Он пристально разглядывал рыжеволосую незнакомку, неподвижно запечатленную в Магическом Оке.

— Действительно, Люциус, кто это? — повторил другой мужчина, помоложе и повеселей. — Девушка явно твоего возраста.

Парень скрестил руки на груди, задумчиво рассматривая миловидное, чуть напряженное личико Лили Эванс. Он всегда относился к девушке пренебрежительно — одна из лучших учениц, симпатична, старательна, умна, но... нечистой крови. Поттер и Северус души в ней не чаяли, и Малфой, хоть убей, не понимал почему.

— Это... Лили Эванс, — неохотно признался он. Говорить этого не хотелось, но и защищать ее не было резона. — Гриффиндорка, «девушка, которую хочет каждый».

— Оставим эти подростковые шутки, — нахмурился седой старик.

— А что про нее еще сказать? Учится на отлично, преподаватели ей не нарадуются, примерная, сообразительная. Но магглорожденная.

— Меня мало интересует, как она учится. Что гриффиндорка, и, судя по всему, старшекурсница забыла в Гренобле в среду в полдень?

— Ни малейшего понятия. Кто-то говорил, что она уехала на пару дней к родителям по каким-то делам... Но они живут в Лондоне, это точно известно.

— Мы можем сдать ее министерству, пусть сами разбираются, — пожал плечами молодой.

— Ты идиот? — припечатал седой. — Отдать девчонку на растерзание этим безголовым идиотам? Она явно приехала туда не просто так, выведала информацию про аварию с Поттерами, использовала запрещенное зелье, чуть ли не засветилась с магией... Нам не нужно, чтобы она проболталась на допросе.

— Но там у нас свои люди, Генрих! — с жаром возразил молодой. — Надавят на кого нужно, сами поговорят с девчонкой, а потом — раз! — и Азкабан. И информация под контролем.

Люциус неосознанно вздрогнул. Он и сам не раз угрожал Азкабаном той же Паркер, но относиться к этому вот так легко?

— Глупости, Дорти, — отмахнулся Генрих. — Слишком много возни. Нужно понять, на кого она работает. Если эта затея Дамблдора, мы сможем прижать старика, а мелкая рыбешка не нужна — лишние хлопоты.

Дорти лишь пожал плечами, а Седой, собиравшийся уже было выйти за дверь, оглянулся и бросил напоследок:

— Проследи за малышкой, Люциус. Кто знает, может, она окажется золотой жилой?

* * *

Ночь, Хогвартский мост, эманации злобы и ненависти

— Придур-р-рок! — мрачно выплюнула Беата, стуча зубами. Обмотавшись пятью одеялами (понадобилась помощь домовиков), надев три шапки (все те же домовики) и прицепив под одежду пару грелок (совместные усилия слизеринцев), Спринклс пришла на мост ровно в полночь и вот уже минут пятнадцать ждала Блэка. — Когда же ты придешь подлая гриффиндорская кр-р-рыса? — стучала зубами она.

— А ты, я погляжу, настроена доброжелательно. Лучезарно, я бы сказал! — Блэк весело скалился. Его появление было столь внезапным, что Беата заподозрила неладное. Не с неба же он прилетел?

— Я должна мерзнуть на этом чертовом мосту из-за того, что тебя не научили пунктуальности?! — взорвалась она.

— Тут два моста, — невозмутимо отозвался Сириус. — Я же не знал, на каком ты.

— А уточнить заранее нельзя было?!

— Ну-у... Запамятовал. — Улыбка Сириуса была до того невинной, что Спринклс поняла — врет.

— Чего ты хочешь от меня, ирод? — мрачно вопросила она.

— Вот, держи для начала, — Сириус сунул ей в руки матовый, слабо светящийся шар. — Паркер всучила мне его перед уходом, сказала, это поможет тебе согреться.

Беата так ловко, как могла, выхватила шар из рук гриффиндорца и блаженно зажмурилась.

— Паркер иногда создает удивительно полезные вещи!

— Точно. Чего не скажешь про тебя. Ну что там с твоей матерью, бабкой и семью братьями? — Блэк уселся рядом с девушкой, тут же переходя к делу.

— Смотря, что ты хочешь знать. Задавай конкретный вопрос — получишь конкретный ответ.

— Ладно... — Сириус поморщился. — Начнем сначала — на кой они все меня пишут? Серена видела, что мы не особо поладили на Рождественском балу, как я могу на тебя повлиять?

— Она видела, что я разозлилась на тебя после твоей выходки... А меня редко кто-то выводит из себя.

— Да что ты? — совершенно искренне удивился Блэк. — Тебе же только дай повод поорать на кого-нибудь.

— Одно дело поорать, а другое — по-настоящему разозлиться.

— То есть, это признак того, что я могу до тебя достучаться?

— Вроде того.

— Хорошо, оставим это, пока ты не начала рычать. Почему ты так ненавидишь свою мать?

— Ну что за глупости, Сириус! — удивилась Беата и даже назвала Блэка по имени.

— Спринклс, не пойми меня неправильно... Но я не вижу объективных причин, по которым ты, мягко говоря, избегаешь ее. Конечно, вы явно не сошлись в каких-то интересах... — Он немного помолчал, но не выдержав, продолжил: — Но ведь ты — чистокровная, учишься на Слизерине, являешься старостой факультета и входишь в число десяти лучших учеников школы. Она должна гордиться тобой!

— Моя матушка, Блэк, — насмешливо отозвалась Беата после некоторого раздумья, — имеет несколько другие стандарты и критерии для гордости.

— Я заметил, — вздохнул Сириус. — Весь Хогвартс заметил.

— То-то, — кивнула Беата. — Моя мать... довольно сложный человек. Она преследует цель взять меня за шкирку и запихнуть обратно в семью.

— Ты что, тоже сбежала из дома? — удивился Сириус.

— Ну да, — пожала плечами Беата. — Я же в Хогвартсе.

Тот непонимающе уставился на нее, и Спринклс, тяжело вздохнув, пояснила:

— В моей семье придерживаются... несколько иных способов обучения. И магические школы считаются не совсем верным путем развития.

— Но это же глупо.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь. Впрочем...

— Подожди-подожди... Получается, ты «сбежала», когда тебе исполнилось одиннадцать лет? — вдруг задумался Блэк.

— Вроде того.

— И где ты жила во время летних каникул?

— У Паркер, — ровно отозвалась Беата.

— Хм. Да, стоило предположить такой вариант. Честно говоря, я удивлен. Интересно, что ты наплела ее родителям, если они не попытались тебя вразумить и вернуть в твой собственный дом. — Сириус вопросительно уставился на Беату, но так и не дождавшись никаких пояснений, осторожно продолжил: — Постой... Паркер ведь появилась в школе только на третьем курсе. А у кого-то ты жила до этого?

Беата закатила глаза и мрачно ответила:

— Ты слишком много думаешь, Блэк, но, видимо, недостаточно, чтобы ответить на столь простой вопрос.

Сириус пару секунду удивленно смотрел на нее, а затем в его глазах блеснуло озарение, тут же сменившееся нескрываемым презрением и выражением отвращения на лице:

— Малфой?! Серьезно?!

— Что, в его дневнике это факт опущен? — резко отозвалась Беата. — А почему бы и нет? Чем он хуже других? Ты не знал его тогда, Блэк. Он был не столь плохим человеком, каким является сейчас. Семья отравила его, но это привычно для многих чистокровных из древних родов.

— Меня она отравить не сумела, — возразил Сириус.

— Ты тоже не подарок, — хмуро ответила Беата. — Ты отравлен так же, как и большинство из нас, просто другим ядом.

— Не это сейчас важно. Неужели нельзя просто поговорить со своей матерью?

— С чего это тебя вообще волнует, Блэк? Не лезь не в свое дело.

— Я просто понимаю... Понимаю каково это — быть совсем одному, — Блэк нахмурился, явно раздумывая, а стоит ли говорить что-то еще, но затем все же решился: — Друзья, девушки, приятели — это одно. Но когда ты знаешь, что возвращаться тебе некуда, что твоя мать отвергает тебя, пока ты являешься тем, кто ты есть, а остальная семья делает вид, что ты не существуешь... Это не свобода. Это вынужденное тоскливое невыносимое одиночество и глупы те, кто жаждут испробовать это на себе.

— Необычное откровение, Сириус, — глухо произнесла Беата. Взгляд ее был блуждающим, будто бы она не особенно прислушивалась к словам гриффиндорца, но тот, словно не заметив едкого комментария, продолжил говорить:

— Ты сказала мне про моего брата... Что он защищает меня перед Слизерином, перед такими, как Малфой. Я не то чтобы удивился — он всегда был более доброжелателен ко мне, чем все остальные... Но у него не хватило смелости вылезти из-под материнской юбки, ведь мир такой огромный и страшный, а он такой маленький и слабый, — Сириус горько усмехнулся.

— И что мешает тебе извиниться перед ним за те слова, сказанные на пятом курсе?

— Гордость, — пожал плечами Блэк. — И осознание того, что это бессмысленно. Он попытается уговорить меня вернуться, я начну объяснять ему то, что выбранный им путь приведет его в пропасть. Он начнет настаивать, я начну раздражаться. В итоге мы лишь снова поссоримся. Вернее, уже. Уже поссорились.

— Не ожидала, что ты такой пессимист, Блэк, — хмуро отозвалась Спринклс. — Но это твой случай, не мой. Я благодарю тебя за откровенность, это было весьма познавательно. Но не думай, что моя ситуация решается проще, чем твоя.

— А разве нет? — Сириус поднял голову и разозлено посмотрел на Беату. — Твоя мать пришла сюда! За тобой! И она не выглядела, как обычная чистокровная колдунья — на ней ведь была маггловская одежда, не так ли? И, судя по ее словам, все это великосветсткое общество не по ней. Она знает про Эмили и наверняка знает и про то, что она магглорожденная. В ней нет жеманства, показного высокомерия и надменности, она ведет себя, как живой человек, и не превозносит себя надо всеми, как это делают мои «горячо любимые» родственнички. А ты не хочешь с ней даже поговорить!

— Я пишу ей письма, Сириус, и нахожу это достаточным, — резко произнесла Беата. — Впрочем, и она всегда придерживалась мнения, что пока от меня раз в два месяца прилетает сова, значит, ей не о чем беспокоиться, как бы далеко от нее я не была. Она вспоминает обо мне лишь в те моменты, когда моя расчудесная бабка наносит ей визит и начинает выживать ее из дома, ежедневно напоминая о том, что внучка отправилась по неверному пути. И если в этот момент у нее нет любовника, к которому она может сбежать, она приезжает в Хогвартс! — Беата злилась все больше и больше, почти перейдя на крик. — Кому нужен этот разговор?!

— Почему же твоя бабка не может приехать сама? — тихо спросил Сириус. Он по себе знал, что проще проигнорировать эту вспышку ярости. Сочувствие Беата не примет, а переубедить ее Блэк не сможет, ибо и сам уже почти не верит в эти лживые слова про крепкую и любящую семью.

— Потому что, — уже успокаиваясь, продолжила Беата, — она скорее переедет жить к магглам, чем переступит порог ненавистной и презираемой ею магической школы.

— А твой отец?

— Ни малейшего понятия, кто это. Знаю, что он был волшебником, которого мать охмурила лишь с целью родить чистокровного наследника рода, наследницу, вернее. После того, как он сделал ей ребенка, она, вероятно, сказала ему что-то об угасших чувствах, отсутствии будущего у этих отношений и выставила его вон из своей жизни. Она делает это чаще, чем меняет свои бесконечные говорящие зонты.

— Но я не верю, что он не попытался хотя бы поинтересоваться о тебе, — осторожно сказал Сириус, одновременно раздумывая над тем, что Беата имела в виду под говорящими зонтами.

— Я не уверена, — грустно вздохнула Беата, — что он вообще знает о моем существовании.

— А мать... ты не спрашивала ее?

— Зачем? Чтобы отыскать человека, которому я буду, вероятно, безразлична? Или же такого же закоренелого консерватора, как моя бабка, чтобы пополнить ряды жаждущих вернуть меня в лоно семьи? Блэк... ты же должен понимать, что все это не имеет смысла.

— Но твоя мать мне показалась...

— Ты мужчина, — усмехнувшись, прервала его Беата, — а значит, любое твое представление о моей матери создано исключительно потому, что она захотела тебе такой... показаться. И кстати... ты не находишь, что ее имя — Серена — ей действительно подходит? **

— И я все-таки считаю, что ты к ней излишне строга. Подожди. Просто дослушай. Если она столь безразлично относилась к тебе, как ты говоришь, то один разговор ничего не изменит. Она не сможет насильно заставить тебя вернуться. Но если она вновь приехала сюда, значит, в этом есть смысл? Значит, она не оставляет надежд, разве нет?

— Лично мне кажется, что ей просто нравится здешняя еда. И, прошу тебя, только не надо читать мне мораль, Блэк! — Беата закатила глаза. — Иначе я начну рассказывать тебе о том, как жестоко ты поступил со своей матерью, которая всегда желала тебе лишь добра и счастья.

— О нет! — Блэк в буквальном смысле схватился за голову, донельзя рассмешив Спринклс. — Ну вот, ты уже смеешься, — неожиданно серьезно добавил он и посмотрел на слизеринку со странным выражением, смысла которого она так и не смогла разгадать.

— А что мне, плакать, что ли? — ворчливо ответила она.

— Могла бы для разнообразия, — с совершенно серьезной миной кивнул Блэк, и они оба неуверенно заулыбались, украдкой косясь друг на друга. — Но мы, кстати, переходим ко второму вопросу — почему твоя родня столь негативно относится к Хогвартсу?

— Мать не против... она лишь исполняет свой формальный долг. Гвендолин давит на нее, и матери приходится изредка «наставлять меня на путь истинный». Если бы не Гвен, она бы появлялась в моей жизни не чаще, чем мой мертвый прадед.

— Это не ответ на вопрос, Спринклс, — Блэк плотнее закутался в черную пушистую накидку. Только сейчас Беата отметила его странный «наряд».

— Твой вопрос требует длинного предисловия.

— Ничего, время у нас есть.

Спринклс только заскрипела зубами, но, вздохнув, начала рассказ. На таком морозе не хотелось даже препираться.

— С чего бы начать... Слышал что-нибудь о волхвах?

— Да... — Блэк пожал плечами. — Предания и сказки о так называемых «природных» волшебниках, имеющих прямую связь с матушкой-природой.

— Что-то вроде того, — кивнула Беата. — Видишь ли... изначально не существовало беспалочковой магии, как таковой. Была вербальная, невербальная, жестовая, но о том, чтобы изобрести волшебную палочку, никто и не помышлял. Маги обращались к природе напрямую, как ты верно заметил. Их заклинания были сильны и изысканны, но сложны в освоении и сильно зависели от капризов стихии, от числа дня в лунном цикле... С другой стороны, никому не требовалось искать какую-то глупую деревяшку, чтобы вызвать дождь, наколдовать пожар или поразить противника ледяной стрелой. Конечно, масштабные заклинания требовали не только объединения сил нескольких волшебников, что, впрочем, имеет место быть и сейчас. Но заклинания эти требовали определенной подготовки — различных пентаграмм, гексаграмм, рунической магии, магических трав. У волшебников того времени также была одна очень полезная черта — они умели обращаться в зверей, могли вселяться в их тело. Это не то же самое, что анимагия. Отнюдь. Маги древности были способны обратиться в любое создание, за исключением представителей разумной расы, хотя многие имели тот самый, наиболее полюбившийся им облик. Но у всего есть оборотная сторона. Маги, находившиеся в зверином облике слишком долго, теряли связь с миром, полностью принимая новую ипостась — они становились зверьми. И дороги назад не было.

Блэк слушал, затаив дыхание. Беата на удивление оказалась неплохой рассказчицей. Сириусу казалось, что прямо сейчас он перенесся на несколько тысячелетий в прошлое, и тот самый Запретный Лес, что виднелся вдали, наполнен не только разнообразными магическими созданиями, но и самыми настоящими волхвами — предками современных волшебников.

Беата тем временем продолжала:

— Люди всегда стремились к большему, порой путая стремление к самосовершенствованию с типичной жадностью. Им захотелось обращаться в зверей, избегая при этом всех наиболее тяжелых последствий.

— Подожди, — внезапно перебил Беату Блэк и тут же осекся, но та лишь замолчала и благосклонно взглянула на своего слушателя. — Ведь волхвы могли обращаться в зверей и до этого? Неужели они все повально потом становились зверьми?

— Конечно нет, — грустно покачала головой Беата. — Но нужно было знать меру, а люди не хотели терпеть ограничения, они хотели подчинить и магию, и природу всецело одним себе. Тогда и начал происходить раскол между нами и остальными полумагическими расами. Первым шагом к падению древнего искусства волхвов стало то, что древние маги попытались «подчинить зверя», вжить его в своих детей при самом рождении. Риск был невелик, заклинания просчитаны, и в итоге такое колдовство должно было дать маленьким человечкам огромную силу. Даже разъяренный лесной медведь был бы тогда не страшен тем, кто изначально был рожден со звериной ипостасью, таящейся где-то глубоко внутри. Их назвали...

— ...истинными оборотнями, — пораженно выдохнул Блэк. — Я думал это сказки.

— Нет, отчего же. Это вполне реальная история. Первое поколение выросло нормальным, они действительно смогли обращаться в улучшенную звериную ипостась, правда, только одного существа — огромного волка. Волхвы жаждали продолжить эксперимент и следующее поколение тех, кто еще не хранил в себе зверя, обратить в медведей. Но эксперименту не суждено было состояться. Дети истинных оборотней, унаследовавшие у своих родителей все звериные и человеческие качества, уже в самом раннем детстве начинали терять контроль. Природа брала свое — звериная сущность внутри младенцев была куда сильнее, чем в их родителях, хотя многие ожидали обратного. Несколько семей волхвов были начисто вырезаны еще ничего не понимающими семилетними мальчиками и девочками, которые в одну из ночей полностью утратили контроль и превратились в кровожадных чудовищ. Как ты, возможно, догадываешься, это было полнолуние, очень удачно или неудачно — это как посмотреть — совпавшее с Хэллоуином. Маги были в ужасе. Они потеряли очень многих, но смогли пленить обезумевших от крови человеко-волков, а потом попытались ограничить их силу, заблокировать ее глубоко внутри.

— Оборотни, — прошептал Сириус.

— Именно так. Эти дети уже не были истинными оборотнями, они стали именно теми оборотнями, которые нам сейчас более привычны и известны.

— Но полнолуние?..

— Да, полнолуние. Это единственный день в лунном цикле, когда потенциал мага возрастает до максимальной точки, до такого состояния, что никакая магия волхвов не может удержать зверя внутри. Ибо полнолуние — ночь, когда природа обретает полную власть над своими детьми, и никакое человеческое колдовство не способно противостоять ей. Только очень сильные волшебники могут худо-бедно контролировать разум во время обращения, но таких немного.

— И что случилось потом? — не выдержал Блэк, когда Беата замолчала и отрешенно уставилась на одну видимую ей точку.

— Потом... потом маги успокоились. На какое-то время. Они отчаянно пытались найти магию, которая сможет полностью исцелить оборотней от их проклятия, ведь их дети рождались чудовищами, а ядовитая слюна способна была отравить человеческую сущность здорового ранее волшебника. Тогда они решили, что нужно неким образом умножить силу, преобразовать ее, сконцентрировать таким образом, чтобы она могла подчиняться хозяину вне всяких законов природы. Быть может, тогда, рассудили они, им удастся обрести власть над природой и вылечить тех, кого они сами же и погубили. И они придумали волшебные палочки. Как видишь, не самое неудачное их изобретение. Они следовали той логике, что некоторые волшебные создания — драконы, фениксы, единороги — являются очень устойчивыми к магии существами и одновременно способны хранить ее внутри себя. Они решили, что какая-либо часть этих созданий, например, рог или перо, смогут провести через себя силу волшебника и если не увеличить, то хотя бы просто сконцентрировать ее. Тот, кто придумал это, был безумным гением, очевидно. И оказался прав. По сути, волшебная палочка является амулетом — постоянно действующим, магически заряженным предметом, который, помимо прочего, способен выбрать собственного хозяина — ведь тот же рог или перо феникса хранят в себе «магическую память», сохраняют в себе некое подобие жизни даже вдали от своего изначального владельца.

— Но им это явно не помогло с проблемой оборотней, — горько усмехнулся Сириус. В голове его возник образ ломающихся костей, обезумевших от боли глаз и натягивающейся во время обращения кожи на окровавленных мышцах.

— Они уже тогда не понимали, что пошли по неверному пути. Природная магия обрекла их на это бесконечное проклятие, она же могла и исцелить их. Но они не захотели возвращаться к истокам, они решили идти дальше и все больше отдалились от той магии, что дала им их силу. Впрочем, не все оказались столь глупы, — Беата ухмыльнулась, также нагло и беззаботно, как и всегда. Словно очнувшись от долгого рассказа, она взглянула на Блэка и в голос расхохоталась, увидев, как тот слушает ее, в буквальном смысле широко раскрыв рот. — Извини, извини! Просто выглядишь ты очень комично.

— Тебе бы только издеваться, — проворчал тот. — Подожди! Ты сказала, что не все оказались столь глупы.

— Верно... На данный момент существует семь семей, оставшихся верными природной магии и презирающих тех, кто использует волшебную палочку. Строго говоря, у них чистокровность определяется не по тому с магглорожденным или чистокровным магом ты совокупляешься, а по тому, какую магию ты используешь — природную или палочковую.

— И откуда ты про них знаешь?

Беата в ответ лишь закатила глаза.

— Угадай.

Блэк секунду пораженно пялился на слизеринку.

— Да ты издеваешься?! — наконец выдал он.

— Как и всегда при общении с тобой, — хмыкнула та. — Но вообще-то это правда.

— И какого Мерлина ты тогда делаешь здесь?

— Хм... — Беата задумчиво пожевала губы. — В сущности, по той же причине, что и ты. Меня тошнит от бесконечных увещеваний этих старых, брюзжащих маразматиков. А, впрочем, это не единственная причина.

— Есть еще какая-то? — осторожно и по возможности мягко спросил Блэк, опасаясь, что Беата посчитает количество откровенности на сегодняшний день достаточно.

— Есть. Но тебе она не касается. Я и так рассказала тебе информации сверх меры. Я удовлетворила твой интерес?

— Слегка, — ухмыльнулся Сириус, несколько раздосадованный тем, что рассказ окончен. — А...

— Ну хватит! — Беата неуклюже поднялась. — Твоя очередь! Отдавай конверты.

— Я их с собой не взял, — беззаботно зевнул Сириус.

— Что-о?!

— Что слышишь.

— Я, значит, тут... а он... а я... Да я тебя сейчас!

— Боюсь-боюсь, — посмеивался Блэк. Он ловко вскочил на ноги, осторожно попятился назад, а потом и вовсе развернулся, устремившись на всех парах к школе.

— А ну стой!

— А ты догони!

Беата пыхтела и торопилась, как могла, но ее бесчисленные одеяния не оставили ей шанса — Сириус скрылся в темноте и был таков.

А в Хогсмиде тем временем раздался характерный хлопок — рыжеволосая девушка, обеспокоенно озираясь, выглянула из-за стены дома и торопливо пошла по тропинке, кутаясь в черную мантию. У нее был план, и она как раз перешла к выполнению второго этапа.

___________________

** Беата имеет в виду сирен. В послегомеровских сказаниях сирены изображаются как «девы чудной красоты, с очаровательным голосом». Звуками своих песен они усыпляют путников, а затем раздирают их на части и пожирают.