↓
 ↑
Регистрация
Имя/email

Пароль

 
Войти при помощи
Размер шрифта
14px
Ширина текста
100%
Выравнивание
     
Цвет текста
Цвет фона

Показывать иллюстрации
  • Большие
  • Маленькие
  • Без иллюстраций

А&B, или Как Приручить Мародеров (гет)



Автор:
Фандом:
Рейтинг:
R
Жанр:
Приключения, Юмор, Романтика
Размер:
Макси | 1687 Кб
Статус:
Закончен
Предупреждения:
AU
 
Проверено на грамотность
Мародеры - самые отъявленные шутники школы. Любимые всеми и первые во всем.
Но что случится, если появится кто-то, способный обыграть мародеров? Кто-то, способный сдвинуть их с пьедестала и забрать корону себе?
QRCode
↓ Содержание ↓

↑ Свернуть ↑

Глава I: Возобновление

Осень в этом году выдалась неожиданно теплая. К началу сентября листва еще зеленела на деревьях, а солнце уютно укутывало теплыми лучами, чем с превеликим удовольствием пользовались все ученики Хогвартса.

Мародеры, вольготно расположившись под кроной одного из деревьев, щурились и полусонно взирали на оживленных первокурсников. Те с пугающим энтузиазмом размахивали палочками над чьей-то кошкой, которая в ответ недовольно верещала, попеременно меняя цвет с синего на красный, и отчаянно пыталась вырваться. В результате, несчастное создание все-таки умудрилось вывернуться. Подпрыгнув с диким визгом, животное задело когтями чью-то неосторожно подставленную руку и унеслось прочь. Первокурсники, толком не разобравшись, бросились врассыпную, заклинания полетели во все стороны, и вот — уже через минуту команда краснолицых и команда синелицых возбужденно орали друг на друга, пытаясь выяснить, кто же все-таки виноват, и что делать.

— Скучно... — лениво протянул Джеймс, еще больше взъерошивая свои непокорные волосы.

Он проводил взглядом разукрашенное животное и машинально закусил кончик волшебной палочки между зубов. Мать всегда ругала его за безолаберное отношение к вещам, но ободранная, поцарапанная, повидавшая виды палочка все еще держалась и исправно колдовала.

— А где Пит, кстати? — вяло спросил Джеймс и уставился на ворота школы с такой надеждой, будто вместо Хвоста оттуда должна была выбежать Лили Эванс в свадебном платье и предложить Джеймсу руку и сердце.

Сириус Блэк нехотя приоткрыл один глаз, оглядел пространство вокруг себя и закрыл его обратно.

Где-то вдалеке оскорбленно и высоко завывала кошка, наконец-то пойманная владельцем.

— Он вроде бы собирался в гостиную, сказал, что что-то там ос... ос... оставил, — произнес наконец Ремус Люпин, все-таки справившись с зевотой.

Прошедшее полнолуние оставило на нем свои отпечатки, вроде болезненной серости, мешков под глазами и изредка подрагивающих пальцев. Но Люпин мужественно штудировал конспект по Зельеварению, утверждая, что экзамены "уже совсем скоро", то есть, через девять месяцев.

— А это разве не он? — Ремус вяло ткнул пальцем в сторону замка.

Джеймс приподнялся на локтях, всматриваясь в сторону школьных ворот. Прямо навстречу к ним на полном ходу бежал худой, неприметный с первого взгляда, паренек. Немного сутулый, с блеклыми темно-русыми волосами и мелкими чертами лица. Рядом с Блэком и Поттером он выглядел хрупкой тенью и был больше похож на личного пажа, чем на равноправного друга. Только вот Мародеры смотрели на него, как на равного, и не раз ломали кости слизеринцам, вздумавшим посягнуть на Хвоста.

Добравшись наконец до Мародеров, он согнулся пополам, пытаясь отдышаться.

— Совсем ты ослабел за лето, Питер... — больше лениво, чем насмешливо произнес Блэк. — Пора всерьез взяться за твое здоровье.

— Там... там...

— Что случилось, Хвост?

— Там он! A&B вернулся!

Мародеры пару секунд ошарашенно смотрели на Петтигрю, а затем, вскочив на ноги, рванули к воротам замка. Всю сонливость как рукой сняло.


* * *


Друзья вбежали в главный холл и ошеломленно застыли. У противоположной стены толпились ученики, все перешептывались и с открытыми ртами смотрели на большую аббревиатуру, словно впечатанную в стену на высоте как минимум пятнадцати футов. Надпись, а именно две таинственные буквы — "A&B", переливалась синим и зеленым, слабо фосфоресцируя в полутемном холле.

Ниже были видны какие-то строчки меньшего размера, тоже, словно высеченные на стене: изящная сине-зеленая вязь. Сириус очнулся первым, стремительным шагом он преодолел расстояние от дверей до собравшихся у стены людей, и, не особенно церемонясь, начал проталкиваться ближе к надписи. Мародеры поспешили следом, чувствуя странную смесь азартного предвкушения и ощущения надвигающихся, гм... проблем.

Пробравшись сквозь толпу, "великолепная" четверка наконец-то смогла разглядеть так взбудоражившие всех строки:

"Господа Мародеры!

Я рад снова поприветствовать Вас в нашей с Вами общей школе! Знаете, когда в прошлом году я решил забросить свое шутовское ремесло, я думал, что оставляю школу в хороших руках, и Вы-то уж точно не дадите нам заскучать. Однако Ваши шутки, к сожалению, становятся все более банальными. Они начинают бледнеть. Вы теряете хватку, мои дорогие несостоявшиеся конкуренты! Поэтому я рад сообщить, что возвращаюсь к Вам с новыми силами, идеями и, конечно же — шалостями.

Уступите мне дорогу, Мародеры, или мои шутки будут обращены против Вас, а Вы ведь не хотите этого, мои милые скучнеющие друзья?

Всегда Ваш конкурент, A&B".

Повисла нехорошая тишина.

Все смотрели на Мародеров, Мародеры смотрели на стену, стена молча терпела, но продолжала стоять.

Через мгновение Блэк сделал шаг назад и повернулся к толпе — студенты поспешно отшатнулись, изумленные и непонимающие. Редко кто видел Сириуса в такой ярости — безмолвной, но оттого не менее сокрушительной.

— Бледнеть? Бледнеть? — выдал Сириус Блэк с побелевшими от ярости глазами. Его голос вопреки здравому смыслу стал еще более хриплым и низким, словно потяжелев от раскаленной злобы. — Да что этот "аб" себе позволяет?! — еще тише, перейдя почти на шипение, спросил он.

— Не "аб", а "ЭйБи", Сириус, — наставительно отозвался Ремус, единственный, кто остался безмятежным.

— Действительно! — голос Блэка взлетел. — Несомненно необходимое сейчас уточнение!

— Нам надо успокоиться? — очень неуверенно произнес Питер, и его слова прозвучали больше, как вопрос, чем утверждение. — Джеймс?

Джеймс молчал и только хмуро смотрел на многострадальную надпись. Его привычная веселость и расслабленное благодушие безвозвратно растворились в сыром воздухе огромного холла. Гриффиндорец молчал, словно заколдованный "Силенцио", в то время как Блэк напротив, казалось, раздулся от злости и стал выше и толще.

— Джеймс, — твердо сказал Блэк. — Джеймс! Ты слышишь меня, Сохатый? Мы не можем проигнорировать это снова, — Сириус понизил голос, недовольно зыркнув на студентов, и те, словно по команде, сделали еще один шаг назад. — Это наш последний год в школе, мы просто не имеем права позволить какому-то "абу" занять наше законное место.

Рядом раздался саркастический смешок, достаточно громкий, чтобы быть услышанным. Блэк резко обернулся и раздраженно вздохнул — на него исподлобья весьма насмешливо взирала худенькая темноволосая девушка с нашивкой факультета Когтевран на мантии.

— Чего тебе, Паркер? — почти пролаял Сириус.

— Тебе стоит подучить английский алфавит, Блэк. Особенно ту часть, которая связана с произношением первой пары букв, — ее голос оказался низким и тягучим, с легкой хрипотцой.

— Я прекрасно знаю, как они произносятся, Паркер, — Сириус улыбнулся одной из самых бархатных своих улыбок, казалось, еще секунда — и из-под верхней губы выдвинутся клыки. — Что ты здесь забыла, девочка?

— Искала Ремуса, хотела отдать ему книги, — когтевранку буквально перекосило от этого снисходительного обращения.

Взгляд девушки переместился на Люпина. Ее серые глаза мгновенно потеплели, а тонкие светлые губы чуть тронула мягкая улыбка:

— Вот. Я все дочитала, Ремус. Огромное тебе спасибо — ты спас меня от скуки этим летом, — с этими словами девушка вытащила из сумки три потрепанных толстенных тома и всучила их Люпину.

— Всегда пожалуйста, Мэл. Был рад помочь, — Люпин кивнул с ответной улыбкой и опасливо покосился на Блэка. — Ты извини, мы пойдем. Надо бы Сириуса, э... успокоить.


* * *


— И что ты в ней находишь, Лунатик? — более-менее утихомирившийся Блэк вместе с друзьями направлялся в гостиную Гриффиндора. — Пятый элемент, — мимоходом бросил он Полной Даме, та распахнулась в ответ, принимая пароль. — Ни груди, ни задницы, плоская, как доска, с людьми не разговаривает, и пахнет... странно.

— Как библиотечная пыль, — хохотнул Джеймс.

— Она интересный человек, Блэк, и у нас похожие вкусы в литературе, — ровно ответил Ремус.

— Да она выползает на свет Божий из своей гостиной только, чтобы сходить в библиотеку за новой порцией макулатуры, — фыркнул Джеймс. — Я даже не уверен, что она хоть что-нибудь ест. Не припомню, чтобы она появлялась в Большом Зале.

— Почему же — она там часто бывает, — мгновенно отозвался Сириус. — Правда, иногда за змеиным столом. Вместе с Нюниусом и своей слизеринской подружкой.

— И не напоминай.

Гостиная встретила Мародеров, погруженная в оживленные разговоры. Сквозь распахнутое окно внутрь врывался ветер, пахнущий клевером и теплом уходящего лета, в камине трепетал золотой огонь, на стенах, драпированных красно-золотым, застыли горделивые фигуры львов.

Все было как обычно. Ну... почти.

Старшие курсы обсуждали возвращение А&В, младшие увлеченно расспрашивали обо всех шалостях, совершенным этим таинственным шутником.

— А кто такой — этот "ЭйБи"? — рядом раздался звонкий девчоночий голос. Наверное, первокурсница, ибо все остальные уже знали подробности с прошлого года.

— A&B — это что-то среднее между отъявленным шутником и борцом за справедливость, — включился в разговор Фрэнк Долгопупс. — Он появился три года назад. Никто не знает, как он выглядит, и кто это вообще такой, но... он явный конкурент Мародеров.

— А почему борец за справедливость? — любознательно уточнил новый, мальчишеский, голос.

— Потому что если кто-то переходит черту, всегда есть возможность пожаловаться А&В. Он может так проучить этого... нехорошего человека, что век не забудешь, — Фрэнк на секунду задумался. — В прошлом году у них с Мародерами была самая настоящая война за власть и, честно говоря, они до последнего шли с равным счетом. Но в конце года А&В неожиданно исчез, испарился без объяснений, и вот — теперь также неожиданно вернулся вновь. Вы бы только знали, что они...

Мародеры, не особенно желая дальше слушать прекрасно известную им историю, отошли к мягким креслам, стоящим в углу гостиной.

— Если все будет как в прошлом году... — Сириус рухнул в объятия красного бархата и откинулся на спинку.

— Это будет довольно весело, — беззаботно пожал плечами Джеймс. В его глазах все еще бродило некое удивление от произошедшего, но Ремус видел — Джим справился с "сюрпризом", и в срочном порядке придумывал план развития ситуации.

— Не скажи, Сохатый. Вспомни только — этот противный "аб" обошел нас по всем статьям, — Сириус горько вздохнул. — Помнишь, на Чарах мы склеили одежду слизеринцев друг к другу? — по лицу Блэка расползлась довольная широкая ухмылка.

— Еще бы! — усмехнулся Джеймс. — Они тогда еще не могли "расклеиться", и им пришлось раздеваться.

— Думаю, ублюдки по достоинству оценили, какой подарок я сделал им. Нечасто увидишь мою кузину... разоблаченной.

— От тебя это звучит особенно пошло, — скривился Джеймс и тряхнул головой. — А потом в ответ "ЭйБи" прислал Слизерину букет фиалок с пустой открыткой и своей подписью, и, как только они сели за стол, все их мантии перекрасились в ярко-розовый цвет и покрылись рюшками и кружевами.

— Им ведь действительно это подошло! — Блэк расхохотался. — А помнишь, мы трансфигурировали одежду Филча в женскую сорочку с цветочками?

— А в ответ А&В превратил миссис Норрис в пуделя!

— О, они шика-а-арно смотрелись вместе...

— А помните, — неожиданно включился в разговор Ремус, — как А&В каким-то непонятным образом половину слизеринцев на четырнадцатое февраля опоил амортенцией?

— Ага! Они еще неделю тогда приставали друг к другу и к Гриффиндору с предложениями руки и сердца!

— Не понимаю, почему слизеринцы до сих пор не объявили А&В вендетту, — отсмеявшись, произнес Джеймс. — Но согласись, Бродяга, ту твою выходку "аб" перекрыть не смог!

— Ты про что, Сохатый? — Блэк забавно наморщил лоб.

— О том случае, когда ты въехал на своем маггловском мотоцикле в Большой Зал, подарил МакГонагалл букет ромашек и, трансфигурировав ее шляпу в кошачью голову, унесся прочь, разбив потолок?

— Она тогда еще начислила Гриффиндору двадцать баллов за "блестящее владение искусством трансфигурации", — лениво кивнул Блэк.

— Ага, — весело улыбнулся Ремус, — и назначила тебе пять вечеров отработки у Филча за "неуважение к преподавательскому составу и порчу школьного имущества".

Мародеры затихли, прокручивая в памяти события прошлого года, и, как бы им не хотелось это признавать, чувствовали самую капельку тоски.

— Я думаю... — Питер оглядел друзей. — Я думаю, все довольно очевидно, не так ли?

Джеймс скосил на него глаза и хитро улыбнулся:

— Никому и никогда не обойти Мародеров.

— В таком случае, нам нужно лишь разгадать эту загадку, — пожал плечами Ремус. — Ты же любишь загадки, Сохатый?

— Не люблю, — мотнул головой Джеймс. — Обожаю. Значит, решено?

— Решено, — кивнул Блэк и тяжело опустил кулак на стол.

Вслед за ним на шоколадную столешницу рухнул порывистый и энергичный кулак Джеймса, плавным спокойным движением опустилась рука Ремуса, размеренно и неторопливо осела ладонь Питера.

Мародеры замолчали, думая каждый о своем, и совершенно не обратив внимания на то, как в этот самый момент, с подоконника у открытого окна взлетела маленькая бабочка. Сине-зеленого цвета.

Глава опубликована: 27.03.2013

Глава II: Игра началась

Вторая учебная неделя начиналась со сдвоенного урока Трансфигурации: Гриффиндор-Когтевран. Традицией были занятия со Слизерином, но, памятуя о магической дуэли, которую Блэк и Малфой устроили в конце прошлого года, преподаватели решили отложить битву Гриффиндор vs Слизерин до урока зельеварения. Профессор МакГонагалл лично выразила Дамблдору все свое мнение об учениках, срывающих экзамен по трансфигурации и отлеживающихся потом, вместо него, в больничной палате с многочисленными переломами. "Петушиные бои, Альбус, это не то, чему я обучаю студентов!" — сообщила она директору перед всей школой, и тот со вздохом уступил.

В этот светлый день мародеры решили прийти на занятия без опозданий, и, как выразился Сириус Блэк, разбуженный неумолимым Люпином: "В первый и последний раз за этот семестр!" Ремус лишь с улыбкой покачал головой, насмешливо разглядывая взъерошенного и мокрого с ног до головы Блэка, на котором он только что практиковал "Агуаменти", как способ пробуждения.

— Даже Джеймса удалось поднять без таких радикальных мер, Бродяга. Неужели так сложно проснуться хотя бы за двадцать минут до начала занятий?

— Ты действительно считаешь, что я хочу променять драгоценные двадцать минут эротического сна с участием Мэйгрид Каллаган на лицезрение твоей скучной физиономии? — Блэк взмахнул палочкой, пытаясь высушить одежду и голову, в результате чего штаны на нем начали обугливаться, а волосы вздыбились и распушились. — Черт! Да что сегодня за день такой!

— Ты похож на одуванчик, Блэк! — расхохотался Джеймс. — Каллаган обязательно одобрит твой новый имидж. А, кстати, кто она?

— Кажется когтевранка или пуффендуйка... а хотя, какая разница? — пробормотал Сириус, прыгая на одной ноге и пытаясь стащить испорченную штанину. — Аргх! Жжется!

— Да ну вас! — Ремус вдруг развернулся, махнув рукой. — Питер, пойдем без них, все равно толку от этих двоих на занятиях никакого.

И, под возмущенные крики догоняющих их друзей, смеющиеся Ремус с Питером спустились по лестнице и направились на урок.


* * *


Класс уже почти полностью был заполнен учениками. Когтевранцы, как самые ответственные и стремящиеся к знаниям представители Хогвартса, практически в полном составе восседали за партами. Кто-то раскладывал перед собой пергаментные листы, перья и баночки с чернилами, кто-то сосредоточенно штудировал учебник.

Гриффиндорцы в большинстве своем, (а скорее в меньшинстве) разлеглись на стульях, уронив головы на сложенные руки перед собой, и сладко дремали. Некоторые изредка похрапывали.

На первой парте, совершенно не обращая внимания на удивленные взгляды, сидела черноволосая девушка. Ее волосы были затянуты в тугой хвост и перевязаны зеленой лентой. Закинув ноги в тяжелых черных сапогах с рифленой подошвой на стол, она придирчиво рассматривала ногти на правой руке, а пальцами левой нетерпеливо барабанила по столу. Ее черная мантия была небрежно распахнута, свисая с плеча и подметая краем пыль под столом.

Беата Спринклс. Лучшая ученица Слизерина.

— Спринклс! Ты аудиторией не ошиблась? — Блэк приподнял бровь, насмешливо взирая на нее с высоты своего роста.

Девушка мельком глянула на него, и по ее лицу расползлась ядовитая ухмылка.

— Отлично выглядишь, Блэк! Новый стиль, модная прическа? Честно говоря, я несколько удивлена, увидев тебя здесь. Не думала, что ты хоть раз в своей жизни заходил в класс так далеко — аж до первой парты.

И не дав вставить ему ни слова, она продолжила:

— Не считаю, что должна отчитываться перед тобой, но я жду Паркер. Исчезни с горизонта, чудо. Твоих волос слишком много — они заполняют все пространство.

Блэк, собиравшийся сказать в ответ что-нибудь не менее язвительное, был бесцеремонно прерван.

— Спринклс! Убери свои грязные ноги с моего чистого стола! — Паркер промаршировала прямо к девушке, без предисловий спихивая ее со стула и забрасывая сумку на столешницу.

— О Мерлин, Паркер, не будь такой занудной! — простонала Беата, не очень грациозно поднимаясь с пола и отряхиваясь.

Сегодня Паркер выглядела еще мрачнее, чем обычно. Черные волосы неаккуратно перетянуты резинкой, мантия запахнута и застегнута на все до последней пуговицы. Высокая, с прямой спиной и гордо поднятой головой. Когда она обернулась к Блэку, парню почудился звук меча, вынимаемого из ножен. Ее взгляд приобрел режущую остроту, странно органично сочетающуюся с мягкой, ироничной улыбкой.

— Сириус Блэк? Великолепный выбор прически! Если подуть на твои волосы, они слетят так же, как с одуванчика?

Сириус, фыркнув, тут же пошел в наступление:

— Рискнешь проверить, Паркер? Сначала убедись, что ветер дует не в твою сторону.

— О, я всегда предусматриваю все до мелочей... Си-ри-ус, — она неожиданно совершенно по-детски хихикнула, от чего Блэк растерялся. А потом вдруг, сделав шаг вперед, оказалась под самым носом у парня. Точнее ее макушка оказалась. Легкий почти неуловимый аромат лилий вскружил голову, и он был уверен, что это не духи. Впрочем, его подозрения не успели толком оформиться, так как в следующий момент девушка подняла голову и, снова по-детски улыбнувшись, дотронулась кончиками пальцев до чрезмерно пушистых волос Блэка.

Секунду они смотрели друг другу в глаза. Он — подозрительно и удивленно одновременно, она — ехидно и насмешливо, не убирая руки от его головы.

Паркер вдруг ухмыльнулась и, приподняв бровь, обманчиво мягким голосом произнесла:

— Что, уже на что-то рассчитываешь, Блэк?

— Сумасшедшая, — пробормотал он, опомнившись и отступая на шаг. Развернувшись, он поспешил к Джеймсу, уже храпевшему за последней партой. Лили Эванс недовольно оглядывалась на последнего, бросая на него сердитые взгляды.

— И что это было, Мэл? — Беата хитро прищурилась, наблюдая за выражением лица Паркер.

— Всего лишь любопытство и немножко коварства, Беа. Проверяю функционирование одного зелья, — Паркер беспечно пожала плечами, возвращая своему лицу привычное отстраненное выражение. — Так чего ты хотела?

— Вот. Это список книг по зельям, которые нам с тобой нужно проштудировать до пятницы, — Беата вытащила из кармана помятый листок со списком, состоящим, по меньшей мере, из шести пунктов.

— Не проблема. В библиотеке во время ланча?

— Ага, буду ждать, — и, закинув сумку на плечо, слизеринка неспешным шагом догуляла до двери и скрылась в коридоре, напоследок окинув хитрым взглядом подругу и отпустив еще один язвительный смешок в сторону Блэка.


* * *


— Вот объясни мне, Джеймс, почему эти две ненормальные являются лучшими подругами, а? — Сириус, успешно расшевелив недовольного Поттера, теперь мучал его вопросами. Джеймс, снова пытающийся поуютнее устроиться, поймал на себе сердитый взгляд Лили и как по команде принял позу "по стойке смирно", впрочем, оставаясь сидеть на стуле.

Он попытался невинно улыбнуться ей, но девушка уже отвернулась, на что Джеймс лишь грустно вздохнул и повернулся к другу:

— Может, потому что они входят в десятку лучших учеников школы?

— Ты хотел сказать — в число Самых Главных Занудных Заучек? А ты, Лунатик, не хочешь вступить в их клуб? Можете основать общество самых "блистательных" учеников Хогвартса, — Блэк хмыкнул и развалился на стуле, вольготно вытягивая ноги под партой. Люпин промолчал, все еще слегка шокированный выходкой Паркер, обычно мрачной и отстраненной.

— Нет, я понимаю, что одна из них с Когтеврана — ей положено быть невменяемой. Но вторая... — Сириус забавно скривился, выражая всю свою степень презрения к слизеринке.

— Я не уверен, — задумчиво отозвался Питер, — но мне кажется, они не такие уж и поклонницы учебы. Я имею в виду, — поправился он, заметив взгляд Сириуса, — что они читают книги не из советуемого списка литературы. Они довольно часто засиживаются в запретной секции.

— Наверно ищут страшные проклятия и черные заклинания, — проворчал Блэк.

— Бродяга, — вступил в разговор Люпин, — мне кажется, нам есть о чем сейчас задуматься. АВ — это наша проблема.

— Ты серьезно? Лунатик, ты ли это? Так волнуешься за нашу победу? — наперебой отозвались удивленные Джеймс и Сириус.

— Я не о победе думаю. В прошлом году, когда АВ начал с нами борьбу за власть, — Люпин поморщился, — под конец года начались совсем уж опасные шутки. Я хочу сказать, что нам нужно сдавать ТРИТОН, а не думать о подобных глупостях. Кроме того, если дело зайдет еще дальше, кто знает — кто-нибудь может пострадать. Все замыслы АВ были очень... масштабны. Он не разменивается по мелочам, и мне это совсем не нравится.

— Весьма верный ход мыслей, мистер Люпин, — в класс широким шагом зашла МакГонагалл. — Как раз сейчас настало время подумать об учебе. Прошу открыть учебники на первой главе, сегодня мы попытаемся изучить трансфигурацию неживых объектов в крылатых насекомых. Для начала попытаемся превратить вот эти камешки в...

— Брось, Лунатик, — уже шепотом, склонившись, продолжил Сириус. — Он ни разу не трогал тех, кто не был причастен к нашей "войне". Ни Пуффендуй, ни Когтевран, наверное, даже не заметили, что происходит.

— Заметили они или нет — дело не в этом. Дело в том, что наша жажда победы может завести нас очень далеко. Поэтому у меня есть идея насчет того, как узнать, кто такой этот АВ...

— Мистер Люпин! Будьте добры, включитесь в работу! Мне достаточно ваших вечно бездельничающих друзей.

Мародеры притихли и вяло уставились на лежащие перед ними камешки.

— На перемене расскажу, — шепнул Ремус и, открыв учебник, погрузился в чтение.


* * *


Как только прозвенел звонок, мародеры побросали свои вяло шевелящиеся камешки (Питер даже смог добиться некоего подобия глаз) в предназначенную для этого коробку и спешно вылетели из класса.

— Давай, Лунатик, вещай!

— Меня несколько пугает твой энтузиазм, Бродяга, но ладно, слушайте, — Ремус на секунду задумался. — В общем, сначала мне пришло в голову: эта его метка, метка "ЭйБи" — это наверняка стандартное рисующее заклятье. Однако, чтобы волшебная палочка не использовалась только в качестве рисовальной кисточки, в заклинание можно внести несколько дополнений. Придание формы, цвета, стиля....

— Мы поняли, поняли. Дальше что?

— Терпение, Бродяга. Дело в том, что изменение всех этих параметров обычно производится уже после нанесения, скажем, какого-то определенного цвета на ту же стену. Но в данном случае практически невозможно создавать идентичные метки, а у АВ это получается.

— Лунатик, не нужно читать нам курс по Чарам!

— Ну, может быть, хоть на этот раз вы его прослушаете хотя бы частично? Ладно, ладно, — Ремус усмехнулся, глядя на сердитые лица друзей. — Я полагаю, что это не просто метка, это — подпись.

Люпин победно уставился на мародеров. Джеймс с Сириусом обменялись непонимающими взглядами и вопросительно уставились на Ремуса. Питер нахмурился и вдруг, будто настигнутый озарением, медленно произнес:

— Я, кажется, понял, что ты имеешь в виду...

— И что он имеет в виду? — хором спросили Джеймс и Сириус, явно оскорбленные тем, что только они вдвоем до сих пор не догадались что к чему.

— А повторный курс по Чарам был бы не лишним, — весело протянул Ремус. — Заклинание Подписи неизбежно учитывает характер своего хозяина. Это то же самое, что расписываться пером — ваш почерк вас выдаст. Только здесь используется волшебная палочка, но суть та же.

— Кажется, я начинаю понимать... В метке АВ можно найти, при желании, всю информацию про него самого? Характер, привычки, факультет и прочее?

— Не всю, но суть ты уловил. Скажем, мы сможем найти некий отпечаток, слепок характера и постараться вычислить его владельца.

— Но в Хогвартсе несколько сотен студентов! — воскликнул Питер.

— Хвост, я уверен, что никто из пуффендуйцев или когтевранцев на такое не способен. Первые слишком правильные и скромные, вторые — себе на уме. Их только учеба интересует да научные открытия. Гриффиндорцы тоже отпадают — никто из наших не катит на роль конкурентов. Да и зачем им воевать с собственным Домом? Значит, остаются змейки... — Блэк скривился.

— Твоя логика, Бродяга, слишком категорична.

— Лунатик прав, Сириус, — Джеймс задумчиво уставился на стену, будто собираясь разглядеть там имя АВ и полное досье на него. — Если он со Слизерина, мы бы уже вычислили его. Это кто-то, кого мы подозреваем меньше всего.

— Мы уже собирали данные на всех, Сохатый, и это ни к чему не привело.

— Да... Но в тот раз мы старались играть честно. Хотели показать этому весельчаку, что мародеры уделают кого угодно, и что ничто им не помешает. Мы не особо пытались выяснить его имя.

— То есть сейчас, когда мы пытаемся раскрыть его личность, это означает, что мы признали свое поражение? — Сириус выглядел оскорбленным до глубины души.

— Мерлин, Бродяга! — раздраженно воскликнул Люпин. — Дело не в дурацком споре "кто круче", а в том...

— Расслабься, Лунатик. Мы давным-давно поняли, что ты — неисправимый зануда. Ты это доказал, когда тебя назначали префектом, — ухмыльнувшись, перебил его Сириус.

— Да ну вас! Я в библиотеку — поищу что-нибудь касательно расшифровки Подписывающего Заклинания.

— Беги, беги к своей ненаглядной когтевранке!


* * *


По пути в библиотеку Ремус невольно задумался о последних словах Блэка, брошенных ему вслед.

Если быть до конца честным, он не мог назвать Мэл своим другом. Она была всегда такой далекой и задумчивой, будто блуждала где-то глубоко внутри себя. И только рядом с Беатой, ее лицо оживало по-настоящему, будто бы слетала тщательно прилаженная маска. Серая сталь в ее глазах плавилась, приобретая теплый оттенок, во взгляде появлялись искры и что-то до боли искреннее. Ремус, впрочем, мог сказать то же самое и про себя: отстраненно вежливый с окружающими людьми, он оживал в компании своих лучших друзей, он начинал улыбаться и смеяться, и тепло это шло от самого сердца.

С Эмили Паркер он познакомился, где и следовало ожидать — в библиотеке. Они искали одну и ту же редкую книгу и здраво рассудили, что смогут ужиться вместе за одним столом. Девушка оказалась приятной собеседницей. Отрешенно холодная снаружи, она загоралась как спичка, стоило коснуться действительно интересующей ее темы. А таких тем у них с Ремусом нашлось на удивление много. Они общались вот уже на протяжении трех лет, и Люпин с удовольствием одалживал ей книги из своей коллекции, а она указывала ему на весьма любопытных авторов.

Часами сидя в библиотеке за одним столом, они могли совершенно безмолвно заниматься собственными делами, не чувствуя неловкости или напряжения от длительного молчания. Иногда они одновременно вскидывали головы, чтобы передать друг другу понравившийся им момент из прочитанного, и начинали весело смеяться, осознав, что сделали это в один и тот же момент.

Как человек может быть настолько разным? Колючим и язвительным с Блэком и теплым, согревающим с ним — с Люпиным?

Ремус резко остановился: мысли его явно начали сходить с правильного курса. Эмили Паркер была для него другом и только, но большего здесь быть просто не могло. Он знал это так же четко, как то, что полнолуние наступит через неделю.

На него внезапно налетел какой-то старшекурсник. Люпин пошатнулся, выходя из оцепенения. Старшекурсник собрался было уже бежать дальше, но Люпин схватил его за рукав:

— Эй! Что-то случилось? — уже мягче добавил он.

— Еще одно сообщение от АВ! — выпалил тот, и, вырвав рукав из пальцев Люпина, устремился вперед по коридору.

Снова? Так быстро, да еще и посреди бела дня — это не было похоже на их прошлогоднего конкурента.

Ремус ускорил шаг и почти бегом, перепрыгивая через ступеньки большой лестницы, направился к стене, где опять собралась толпа учеников и Филч во главе. Вне себя от ярости, смотритель безуспешно пытался стереть новую надпись и переливающуюся метку АВ под потолком, и одновременно разогнать всех студентов.

Ремус протолкнулся через толпу, завидев своих друзей, уже стоящих в кругу переговаривающихся учеников. Надпись была короче вчерашней и более резкой:

"Господа Мародеры!

Вы решили узнать, кто я? Решили вычислить мое имя и личность?

Это нечестная игра, и Вы знаете об этом. По крайней мере, рад слышать, что Вы так быстро признали свое поражение!

Завтра я собираюсь нанести упреждающий "удар". Ждите.

Всегда Ваш, АВ".

— Откуда он узнал? — ошарашенно произнес Сириус, перед тем как его настиг голос декана факультета.

— Мистер Люпин, Мистер Блэк, Мистер Петтигрю, Мистер Поттер! Ко мне в кабинет, живо!


* * *


От автора: сразу отвечу на возникшие вопросы.

1) Эмили и Беата — АВ?

2) Является ли бабочка анимагической формой?

Отвечу просто — Вы ошибаетесь. =)

Глава опубликована: 27.03.2013

Глава III: Право Первого Удара

Подземелья Слизерина, спальни, 7:30 утра

Отсутствие окон в слизеринских спальнях сполна компенсировалось десятком магических свечей, окруженных бледным ореолом света от подрагивающих язычков огня. Падающий свет создавал на шелковых покрывалах причудливые блики и отражался в антикварных, искусно украшенных зеркалах.

Люциус Малфой сонно потянулся, не открывая глаз. На его поясе лежала чья-то рука, теплая, почти горячая. "Опять какая-то старшекурсница решила остаться с ним до утра? — Люциус устало вздохнул. — Снова придется выпроваживать ее, выслушивая слезные увещевания о его черством сердце, и выдерживать на себе эти бесконечно печальные взгляды. Как будто он хоть когда-либо, хоть кому-нибудь из них хоть что-либо обещал".

Левая рука Люциуса покоилась на боку таинственной незнакомки, и он, решив, что утренний секс, в сущности, не такая уж и плохая идея, аккуратно провел пальцами по ее спине, от плеча до пояса. Спина оказалась слишком... широкой и мускулистой?

Малфой резко открыл глаза. Первое, что он увидел перед собой, были широко распахнутые настороженные глаза напротив, темного серого цвета. Впрочем, в тусклом освещении они казались почти черными.

Сириус Блэк и Люциус Малфой ошалело уставились друг на друга.

Секундное замешательство и осознание наступившей катастрофы.

— Что ты делаешь в моей спальне?! — одновременно заорали они, отпрыгивая друг от друга с позиции "лежа на боку".

— Это моя спальня! — продолжили они дуэтом.

Оба оглянулись вокруг себя, пытаясь определить, у кого конкретно из них поехала крыша. Зеленая драпировка на стенах, шелковые одеяла, вышитые серебряной нитью, антикварные зеркала и мебель из дорогого черного дерева. Комната префекта Слизерина.

Блэк панически огляделся в поисках своей палочки, ну или хотя бы одежды. Все, что на нем было — это черные пижамные штаны и полное отсутствие всякого присутствия чего бы то ни было еще.

Малфой тем временем озирался по сторонам со схожей целью. Наконец, обнаружив свой синий махровый халат, он со скоростью пули накинул его на себя и схватил лежащую на тумбочке палочку. Тут же нацелив ее на Блэка, он ядовито процедил:

— Какого черта, Блэк, ты делаешь в моей спальне? В моей кровати?!

— А мне откуда знать! Не удивлюсь, если это твоих рук дело!

— Я что — похож на шлюху, которая спит с каждым гриффиндорским ублюдком, если он окажется раздетый в поле ее зрения?!

Их дискуссия была очень грубо прервана. За стеной раздался наполненный нечеловеческой яростью крик, затем свист рассекаемого воздуха, грохот открывающейся двери и кто-то, судя по звуку, явно навернулся в коридоре.

Малфой и Сириус наперегонки рванули к двери. Блэк успел первым — распахнув дверь перед собой, он нос к носу встретился с ошарашенным, паническим взглядом Джеймса Поттера. Волосы на его голове еще слегка дымились от воздействия Воспламеняющего Заклинания, зрачки были расширены, а за спиной мелькнул силуэт отдаленно напоминающий Северуса Снейпа.

— БЕЖИМ! — одновременно прокричали они и бросились вон по лестнице, ведущей из слизеринских спален.

Выруливая из-за поворота, они не успели затормозить и врезались в девушку, проходящую мимо. Все втроем они повалились на пол, отчаянно пытаясь распутать руки-ноги-головы.

— Да вы совсем охренели, мародеры!

Джеймс с Сириусом простонали. Беата Спринклс! Ну за что им такое невезение?!

— Это не мы! — все также хором проскандировали они и, подорвавшись с места, преодолели расстояние до портретного проема на рекордной скорости.

Минут через пять, добежав до башни Гриффиндора, они остановились, пытаясь отдышаться.

— Теперь... об этом... будет знать весь... Хогвартс, — отчаянно произнес Сириус, все еще тяжело дыша.

— Да нет, Бродяга. Думаешь... Малфой захочет предавать... ТАКОЕ огласке? — выдохнул Джеймс.

— Причем здесь он? Чертова Спринклс! На нее не действует никакой Малфой! Они с ним префекты, в конце концов.

— Может, она из уважения к нему...

— Она не способна на уважение, — горько ответил Сириус. — Пойдем, я надеюсь, Лунатик и Хвост не очнулись где-нибудь в кровати с МакГонагалл.

— Я бы предпочел МакГонагалл, чем Нюниуса, — все еще вздрагивая от воспоминания, мрачно отозвался Джеймс. Сириус только сочувственно взглянул на него.


* * *


— Где вы были?! — явно переволновавшиеся Люпин и Питер кинулись на друзей, как только те, растрепанные и уставшие, ввалились в свою спальню.

— Мерлин! Давайте мы уже перестанем говорить хором этим утром! — прорычал Сириус, падая на свою кровать и тут же хватая с тумбочки палочку, стискивая ее в руках так, будто боясь потерять ее навсегда. Джеймс повторил его маневр.

— Так что случилось?... — взволнованный Ремус опустился рядом с ними.

Джеймс и Сириус начали наперебой пересказывать события, сопутствовавшие их пробуждению.

— И я не представляю, как мы там оказались! И, судя по всему, Малфой и Снейп тоже не в курсе, — закончил Сириус.

— Так он гладил тебя по спине? — хихикнул Питер.

— Питер! Не напоминай! — Блэк аж подпрыгнул на кровати.

— Ладно, ладно... ребят, нам нужно спуститься на завтрак, так что приведите себя в порядок. Кстати, что это? — Люпин наклонился, приглядываясь к плечу Сириуса. — И у тебя то же самое, Джеймс.

Оба озадаченно поглядели друг на друга и испустили негодующий крик.

— АВ?! Этот... этот... этот безмозглый наргл вытатуировал на нас свою подпись?!

Около правой ключицы у Поттера и Блэка красовались две крохотные сине-зеленые буквы: "АВ".

— Так вот что он назвал упреждающим "ударом"?! Я вырву этому ненормальному печень! — парни безуспешно пытались стереть с себя надпись. — Что?!

— Ничего, — неуверенно отозвался мрачный Люпин. — Просто, если это сделал АВ, вся школа уже наверняка знает об этом. Переглянувшись и наспех похватав одежду, мародеры побежали в главный холл, одеваясь на ходу.


* * *


Главный холл был пуст, зато из Большого Зала раздавалось подозрительно громкое гудение переговаривающихся голосов. Над гриффиндорским столом в воздухе повисла метка АВ, а столпившиеся студенты увлеченно рассматривали что-то, передавая из рук в руки. Поразительным было то, что даже слизеринцы проявили любопытство и стояли бок о бок с другими факультетами, позабыв о своей спесивости и высокомерии. Блэк и Джеймс ураганом прорвались через толпу, ища глазами предмет пересудов. Две колдографии. Внутри все похолодело.

Вырвав компромат из рук какого-то второкурсника, они уставились на самих себя, лежащих в обнимку с Малфоем и Снейпом. Воцарилась тишина.

— Дайте пройти! — это Малфой прорывался с боем через толпу. Вырвав одну из колдографий из рук Блэка, он застыл в ужасе. На обратной стороне красовалась подпись: "С добрым утром! Ваш АВ". Северус Снейп застыл в стороне, уже догадавшись, что именно мародеры и Люциус держат в руках.

— Расходитесь! — вдруг не своим голосом заорал Малфой. — Здесь вам не чемпионат по квиддичу, ничего интересного!

Студенты нехотя начали отступать. Малфой в ярости уставился на Джеймса и Сириуса. Те ответили не менее грозным взглядом.

— Я сожгу ее, — холодно процедил слизеринец. — Не бойтесь — себе на память оставлять не собираюсь.

И размашистым шагом удалился из зала.

— Чего смотрите? Расходитесь! — Блэк всплеснул руками, будто отмахиваясь.

Толпа, перешептываясь, постепенно рассасывалась. Пуффендуйцы и гриффиндорцы смотрели сочувственно, слизеринцы не знали, радоваться позору мародеров или расстраиваться из-за неудачи Малфоя. Когтевранцы смотрели с интересом, их взгляд даже приобрел некоторую маниакальность.

— МакГонагалл сдерет с нас шкуру, — горько проговорил Сириус, устало падая на скамью. — Она же вчера ясно дала понять, что, если мы будем воевать с АВ и снова перебаламутим всю школу, она либо превратит нас в кузнечиков, либо исключит!

— Но мы не можем спустить такое с рук этому маньяку! — праведно возопил Джеймс.

— О, нет...— будто вспомнив что-то, простонал он.

— Джеймс?

— Представьте, что скажет Лили...— трагическим шепотом отозвался парень, безысходно смотря в стол.

— Представь, что скажет Спринклс! Она не преминет воспользоваться случаем, чтобы растрещать о нашем позоре всем и каждому!

— Я могу поговорить с Эмили, — задумчиво протянул Ремус. — Они с Беатой лучшие подруги. Если я попрошу ее ничего не рассказывать, она сможет убедить Беату, разве нет?

— Да какая уже разница, все и так все знают...

Все большее количество учеников входило в Большой Зал, и все они заинтересованно смотрели то на мародеров, то на Малфоя и Снейпа. Новость, как пожар, за несколько минут успела облететь весь Хогвартс. Гриффиндорцы, проходя мимо, сочувственно похлопывали Джеймса и Сириуса по плечу, что еще больше угнетало парней. Слизеринцы, впрочем, таким добродушием не отличались.

— Кхм, делаешь карьеру, братишка? — насмешливый голос Регулуса раздался за спиной Блэка. — Устанавливаешь нужные связи?

— Будь добр, отвали по-хорошему.

— Неа, — мгновенно отозвался слизеринец. — Я ждал этого слишком долго — момента, когда твой трон любимца школы, наконец, пошатнется.

Регулус ухмыльнулся и, не говоря больше ни слова, отправился к своему столу.

— Мэл, Эмили! — Люпин вскочил, завидев проходящую мимо когтевранку. Как обычно, ее сопровождала Беата, увлеченно что-то шепчущая ей на ухо и отчаянно жестикулирующая. Паркер скупо улыбалась, но глаза ее искрились от смеха. Завидев отчаянные попытки Ремуса привлечь ее внимание, она кивнула подруге и направилась к столу гриффиндорцев. Некоторые из них посмотрели на нее с неодобрением, но смолчали.

— Ремус?

— Эмили, могу я попросить тебя поговорить с Беатой?

— На тему? — легкий холод промелькнул в голосе девушки.

— Не рассказывать всем и каждому о произошедшем, я понимаю что...

— Ремус, все итак все знают, разве нет? — Паркер пожала плечами и насмешливо взглянула на Сириуса и Джеймса.

— Да, но если Беата продолжит пересказывать эту историю в красках, о ней не забудут через неделю-другую. О ней будут говорить. Да и если она начнет приукрашивать...

— Приукрашивать? — Паркер задумчиво уставилась на Люпина. — Заранее обвиняешь мою подругу во лжи, Ремус?

— А что — по-твоему, она святая? — бесцеремонно и дерзко Сириус вторгся в их разговор. Паркер смерила его взглядом, явно раздумывая отвечать ему или проигнорировать.

— Почему, Сириус Блэк, — странно-тихим и угрожающим голосом вдруг начала она, — ты вешаешь ярлыки на всех, кроме себя? Почему ты считаешь, что принадлежность факультету Слизерин определяет характер человека? Почему единственный раз, когда кому-то удалось задеть тебя за живое, ты сразу начал обвинять вокруг абсолютно всех, кроме себя?

Последнюю фразу она произнесла громко и зло, и теперь на них снова смотрел весь зал.

— Скажи, Блэк, тебе не приходило в голову, что, если называть человека чудовищем на протяжении нескольких лет, он и вправду станет чудовищем? — ее голос взлетел еще выше. — Все, что ты делаешь — это бунтарство, не имеющее под собой ни основы, ни причин. Ты не пытаешься понять человека. Ты переступаешь границы, не считаясь ни с чем и ни с кем. Ты думаешь, что если взлетишь выше всех, никто из них не сможет достать тебя? Дотянуться до тебя и причинить боль?

Она замолчала на секунду и произнесла уже тихим, отрешенным голосом:

— Ты боишься, Блэк. Ты называешь себя сильным, но ты не умеешь ни прощать, ни понимать, ни любить. Ты слаб, тебе нужна помощь. Так попытайся хотя бы признать это, — и, оставив пришибленного Блэка сидеть на месте, она круто развернулась, обдав рядом сидящих порывом ветра, и гордо прошествовала к слизеринскому столу, демонстративно сев между Северусом и Беатой.

Весь зал ошеломленно молчал, не зная, что сказать. Профессор МакГонагалл, хотевшая было уже высказать мародерам все свое мнение об их неразумном поведении, застыла неподвижно в дверях, не решаясь нарушить тишину.

Через секунду Блэк поднялся со своего места и, не глядя ни на кого, стремительно вышел из зала. Ремус хотел было последовать за ним, но Джеймс схватил его за руку, покачав головой из стороны в сторону.

— Не стоит, — тихо произнес он, — лучше ему сейчас побыть в одиночестве.

Постепенно шепот переговаривающихся студентов перешел в бормотание, а затем уже в полноценный гул. Все более-менее вернулось на круги своя. Все, кроме Сириуса Блэка.


* * *


— То, что ты сделала, Паркер, заслуживает уважения, — хмыкнула Беата, совершенно не заботясь о приличиях и манерах, жуя черничную булочку. — Я хочу сказать, что не так уж много людей в этой школе осмелятся бросить вызов Великому Сириусу Блэку.

— Я сказала то, что думала, и это — все. Северус, ты в порядке?

Парень поднял голову и вымученно улыбнулся подруге:

— Более чем. Я, конечно, был не очень рад прямо с утра лицезреть Поттера, обнимающего меня за талию... Но в первый раз в жизни я успел поджечь его волосы первым.

Беата хмыкнула, вгрызаясь уже в чью-то прожаренную ножку:

— Жнаешь, Шеверуш, што я тебе скашу, — крайне неразборчиво произнесла она. — Тьфу! Ну так вот. Тебе пора перестать их бояться. Каким бы сильным или умным, или способным не был человек, страх убивает все его порывы на корню.

— Их четверо, а я один. Весь Гриффиндор рыдает от смеха, когда они издеваются надо мной. А весь Слизерин и пальцем не пошевелит, чтобы помочь. Гордые одиночки, — выплюнул он.

— Брось, Сев. Ты такой же. Ты ведь сам считаешь, что помочь другу в такой ситуации, значит, оскорбить его гордость и заявить на весь мир, что он ни с чем не способен справиться сам, — Паркер пожала плечами. — Тем более у тебя есть мы. Беата, кажется, способна сожрать всех мародеров заживо.

Северус усмехнулся, глядя, как слизеринка, принявшись за третью куриную ножку, жадно объедает мясо с ее кости.

— Што? — удивленно спросила она, глядя на смеющихся друзей. — Кшати, а што оф шебя хофел Шемуф?

— Ремус? Хотел, чтобы ты молчала о том, что видела. Но я полагаю, если ты хочешь кому-то об этом рассказать в красках — вперед.

Беата только ухмыльнулась:

— Ремус считает тебя доброй умной маленькой девочкой, да?

— Нет, но, видимо, он уверен в том, что я способна на исключительное благородство.

— Ты способна, — подал голос Северус, — но я не вижу никакого благородства в том, чтобы защищать эту "великолепную четверку".

— Однако Ремус будет в обиде на тебя, — качнула головой Беата.

— Не будет. Он знает — я прямолинейна. И либо я молчу, либо говорю правду.

— Ну, обычно ты и вправду молчишь. Что на тебя нашло сегодня? — Северус и Беата подозрительно уставились на когтевранку.

Она, немного помолчав, ответила:

— Честно? Мне стало так противно! — ее глаза полыхнули, вызвав удивленное переглядывание друзей. — Вся эта их самовлюбленность и самодовольство! А по сути — чем они отличаются от того же Малфоя? Также накидываются на слабых, плюют на мнение учителей, создали свою особую касту и снисходительно взирают на поклонников со своего пьедестала! Суть одна и та же, только цвет другой, — уже привычным спокойным голосом закончила она. — Хорошо бы АВ преподал им урок.

Беата неясно хмыкнула, а Снейп, наоборот, яростно кивнул.

— Ну, Ремус не так уж и плох, — протянула слизеринка, накладывая себе жареной картошки. — Производит впечатление положительного персонажа.

Северус тут же фыркнул.

— Что?

— Ничего.

— Нет, правда, Сев, у тебя есть что сказать?

— Да нечего мне сказать! Ладно, мне нужно до урока еще забежать в гостиную, — с этими словами парень резко вскочил со скамьи и, подхватив сумку, торопливо сбежал с "места преступления".

— О... Наш маленький Сев обзавелся тайнами, — Беата хмыкнула.

— Может, ты прекратишь есть? Оставь хоть немножко своим однокурсникам.

— Ни за что, мне нужны силы. Ты вот вообще завтракаешь не за своим столом. А... и поговори с Ремусом, он на тебя косится уже минут пять.

— Обязательно. И не указывай мне, что делать, — закончив разговор, Паркер тоже подобрала свою сумку и отошла к своему столу, оставив недовольную подругу в компании тарелки супа и куриных котлет.


* * *


После завтрака, все еще взбудораженные недавними событиями студенты, спешили на уроки. Джеймс отправился искать Блэка, аргументировав это тем, что «нужно остановить этого незадавшегося потрошителя, пока он не попробовал чьей-нибудь крови». Хвост что-то невнятно пробормотал про «знакомую пуффендуйку», «домашнее задание» и «обещал помочь», после чего ловко просочился сквозь толпу и исчез из виду. Ремус, чуть приподняв брови, глядел ему вслед, потом покачал головой и, устало улыбнувшись, отправился в оранжереи на урок Травологии.

По пути к теплицам его настиг запыхавшийся, но уверенный голос:

— Хэй, Ремус! Подожди! — Паркер, растрепанная и уставшая, бежала за ним, перепрыгивая через ступеньку.

— Эмили? Давай не сейчас, скоро звонок.

— Это единственная причина, по которой ты не хочешь разговаривать?

— Это единственно вежливая причина, Эмили, — Люпин развернулся, собираясь уйти, но девушка поймала его за руку.

Парень вздрогнул от неожиданного прикосновения и, рефлекторно отступив, навернулся с лестницы, свалившись вниз с холма. Благо, тот был пологий.

— Ремус! Ремус, ты жив? — склонившееся над ним лицо Эмили приобрело совершенно не свойственное ей взволнованное выражение. Ремус даже на секунду почувствовал непонятное ему удовлетворение.

— Да... да. Все в порядке. И не из таких передряг выбирался, — Люпин неуклюже поднялся, держась за руку девушки, и, поморщившись, потер плечо. — Слушай, Эмили, я знаю, что ты и Сириус — кардинально разные люди, я понимаю, что сегодня он задел лично твою подругу, и ты не смогла смолчать. Более того, возможно в чем-то ты и была права, но ты не знаешь никого из нас — ни Хвоста, ни Бродягу, ни Джеймса...

— Ни тебя, — неожиданно произнесла девушка потускневшим голосом.

— Я не это имел в виду, Мэл! Я хотел сказать...

— Брось, Рем. Это же правда — я ни разу не спрашивала тебя обо всех твоих подозрительных исчезновениях и травмах. Я уважаю чужие секреты, и если ты не хочешь рассказывать — не нужно. Но дело не в секретах, Люпин. Дело именно в том, что ты не доверяешь мне и не доверял никогда. — Паркер тряхнула головой, будто отгоняя неприятные воспоминания. — Ладно. Я не вижу во всем этом смысла. Если захочешь поговорить со мной, я буду рада. Но, если ты снова будешь вежливым, мягким и полностью закрытым — мне не нужно это, Ремус.

Она тяжело вздохнула.

— Если рискнешь снять с себя маску дружелюбия, ты знаешь, где меня искать, — девушка чуть улыбнулась на прощание. — А теперь я, пожалуй, пойду, а то как-то это слишком много для одного дня: довести Сириуса Блэка и столкнуть с лестницы Ремуса Люпина.

Она развернулась в противоположном направлении, отчего ее мантия взлетела черным полотном, развеваясь по ветру, словно флаг, и оставила Люпина в крайне растерянном, если не сказать удрученном, состоянии.

— Да... — подумалось ему. — Эта девушка умеет поссориться с тобой так, что только ты один чувствуешь себя виноватым.


* * *


Астрономическая башня, 4:00 утра

Иссиня-черный небосвод, видневшийся сквозь узкие окна Астрономической Башни, был покрыт мириадами звезд. Крохотные светящиеся точки мерцали в ночном небе, словно дразня: "Ну же! Попробуйте, дотянитесь до нас!"

Две темные фигуры, облокотившись на подоконник, смотрели вдаль, с наслаждением вдыхая холодный ночной воздух. Ночь была наполнена живой тишиной и лунным светом, бледно озаряющим Черное Озеро и Запретный Лес вдалеке.

— Знаешь, Эй, тебе не кажется, что мы зашли чуть дальше, чем нужно? — первый голос — приглушенный, успокаивающий.

— Мы открыли сезон, Би, и мы сделали это эффектно, — второй — насмешливый и жесткий.

— Возможно, нам стоило бы рассказать о себе, объявить. Это может быть довольно забавно.

— Нет. Людям нужна тайна. Людям нужно что-то не понимать, иначе они теряют весь свой интерес. Это всегда было свойственно человеческой натуре — страстно желать недосягаемого и ненужного, но не обращать внимания на что-то действительно стоящее, на то, что так близко...

Фигуры замолчали, размышляя о событиях прошедшего дня.

— Мне вот только одно интересно, Эй... Кто же послал нам эту призрачную бабочку? Кто предоставил нам информацию о том, что мародеры всерьез задумали вычислить нас?

— Доброжелатель? — второй голос усмехнулся. — Впрочем, так даже интереснее играть. Кстати, у меня есть одна идея. И тебе она очень понравится...

Глава опубликована: 27.03.2013

Глава IV: Отработка

Черное озеро, после полудня

Погода еще с утра оставляла желать лучшего: воздух постепенно холодел, а мир погружался в осеннее серое уныние. Черное озеро изредка покрывалось рябью от налетающих порывов ветра — пока еще не сильных, но заставляющих время от времени поплотнее кутаться в куртки и шарфы.

Темная фигура на берегу органично сливалась с окружающим пейзажем — такая же мрачная, нелюдимая и озябшая. Сириус Блэк в одной только белой рубашке и брюках, не обращая внимания на непогоду, молча смотрел на гладь Черного Озера. Даже сейчас он не изменил своему аристократическому стилю.

— Простудишься.

— А... Паркер... — протянул Блэк, даже не обернувшись, — долго же ты с духом собиралась.

— В каком смысле?

— Ты вчера стояла за тем же деревом, что и сегодня, минут двадцать. И позавчера, впрочем, тоже. Я думал, сегодня тоже развернешься и уйдешь.

— Я не умею извиняться, Блэк, — мрачным голосом отозвалась Эмили и, секунду поразмыслив, уселась рядом между толстых корней деревьев, причудливо переплетающихся друг с другом.

— Значит, у нас больше общего, чем я думал.

— Даже не представляешь насколько, Блэк, — Эмили хмыкнула и, помолчав, продолжила: — И ты, и я кому угодно порвем глотки за своих друзей, не так ли?

Блэк поднял голову, чуть удивленно посмотрев на сидящую рядом девушку. Паркер тем временем продолжала говорить:

— Не разбираясь в причинах, не думая о последствиях... — она криво усмехнулась.

— Странное у тебя получается извинение, Паркер, но я тебя понял, — Блэк все также безразлично смотрел вдаль. — Тебя Ремус послал?

— С Ремусом я уже третий день не разговариваю. Хотя нет — я с ним вообще не пересекаюсь. Кажется, он от меня прячется, — она снова усмехнулась, — перестал в библиотеку приходить. Так совсем скатится и экзамены завалит.

— То есть, ты поссорилась со всеми, с кем смогла, за один только день? — Блэк приподнял бровь и ухмыльнулся. — Да мы же с тобой практически одинаковые, Паркер!

— Это в каком смысле?

— Я наорал на Джеймса, потом послал Лунатика, после чего, кстати, он послал меня обратно, а Хвост теперь боится со мной разговаривать.

— Пойми меня правильно, Блэк, я не собираюсь извиняться за то, что я сказала. Это мое мнение, и оно не изменилось за эту пару дней. Но, возможно, не стоило говорить все это... так резко и при всех.

— Возможно.

— Ты наехал на Беату, Блэк.

— То есть, ты снова меня обвиняешь? — Блэк наигранно удивленно повернулся к Эмили, и его лицо наконец-то оживилось.

— Ты не понимаешь... — девушка задумалась, потом, видимо решив, что терять уже нечего, продолжила: — Знаешь, когда я поступила в Хогвартс? — Сириус выжидательно уставился на Эмили. — Сразу на третий курс. Магические способности проявились позже на два года. Это, если говорить официальным языком. А если по-простому: я — отсталая магглорожденная, — Паркер горько усмехнулась.

— Не надо жалеть меня, Блэк! — тут же жестко отрезала она, завидев просыпающееся сочувствие в глазах собеседника. — Ты знаешь, Дамблдор предлагал мне поступать на первый, но я была... очень гордая. Я отказалась. Мысль о том, что я буду учиться с первоклашками, а какой-нибудь второкурсник будет тыкать в меня пальцем и называть переростком, была невыносима. Чтобы добиться хотя бы жалкого подобия уровня третьекурсницы, мне пришлось буквально жить в библиотеке. Так уж вышло, что со всеми лучшими людьми в своей жизни я познакомилась именно там.

Она устало вздохнула и, словно насильно выталкивая из себя слова, продолжила говорить дальше:

— Беата постоянно шаталась по библиотеке. Если быть точной, в основном по запретной секции. Ей плевать на учебу на самом-то деле, просто она по-своему гениальна — ей не нужно зубрить, ей не нужно сидеть над книжками ночи напролет. Но у этого есть и оборотная сторона — ей все время скучно. И она все время пытается себя развлечь. Однажды, она подошла ко мне и спросила, какого черта я постоянно сижу в библиотеке со всеми этими нудными книгами, неужели у меня совсем нет друзей? Я ей тогда ответила, что мне некогда... искать себе друзей. Я рассказала чистокровной слизеринке, префекту факультета, о том, что я отсталая магглорожденная, Блэк. Она хохотала. Она мне сказала, что наш тандем обречен на успех, ибо это будет плевком в лицо всем магическим устоям. Она еще потом очень долго смеялась, когда видела мои ошарашенные глаза. Она до сих пор смеется, когда вспоминает.

Эмили снова замолчала и, задумчиво уставившись в ту же точку, что и Сириус, закончила:

— Поэтому не смей наезжать на нее, Блэк. Не смей мешать ее с грязью, когда ты ничего о ней не знаешь.

Сириус молчал, пытаясь осмыслить все выше сказанное. Наконец, он осторожно, будто тщательно подбирая слова, ответил:

— Я понял, Паркер... В смысле понял, почему ты относишься к ней так. Возможно, ты была отчасти права... Ну, я имею в виду, когда сказала, что я вешаю на людей ярлыки, — Блэк наконец выдохся.

— Конечно, я была права.

Сириус удивленно взглянул на девушку, пытаясь понять, что это — врожденная наглость или монументальная уверенность в себе. Он нахмурился, а потом вдруг осторожно, вкрадчивым голосом, произнес:

— Слушай... если уж у нас момент откровения... ты и Спринклс — вы и есть AB, да? — его глаза горели подлинным интересом, и он даже слегка задержал дыхание.

Эмили прервала свое бесцельное любование противоположным берегом и с выражением "ну ты и в конец обнаглел, Блэк" повернулась к нему. Потом выражение ее лица сменилось на заботливое, участливое и внимательное, словно она выслушивала жалобы от больного ребенка:

— Сириус, солнышко, прости меня, — она аккуратно погладила ошарашенного Блэка по голове. — Я не знала, что мои слова, сказанные три дня назад, приведут к такой глубокой психологической травме! Что мне сделать, чтобы исправить положение?

Через секунду, не выдержав ошеломленного взгляда Сириуса, она расхохоталась в полный голос:

— Блэк! Ну ты и придурок! Я и Беата — АВ?! Мы что — похожи на таких клоунов, как вы с мародерами?

— Хэй! — оскорбленный в лучших чувствах Блэк тут же взъерошился. — Не называй нас клоунами!

— Ладно... шпион, — Эмили хмыкнула, — пошли в замок — мириться. А то скоро ты свалишься с бронхитом и потеряешь голос на таком ветру.

И, не заботясь о том, следует ли за ней Блэк или нет, Эмили, поднявшись с земли, направилась к школе, аккуратно переступая через корни деревьев. Блэк, опомнившись, через секунду поспешил следом.

— Паркер! Подожди! А что у вас с Ремусом? Ты сказала, что он от тебя прячется.

— Вот помиришься с Ремусом, он тебе сам и ответит.

— Он?! Не смеши меня, Паркер. Ты его сама знаешь, из него ни черта не вытянешь, если он не позволит.

— В том то и дело, Блэк, что я совершенно его не знаю. В том то и дело... — ее голос прозвучал так мрачно, что Блэк усилием воли проглотил шутку и ответил более-менее серьезным голосом:

— У Лунатика есть свои причины, Паркер. Постарайся это принять... пожалуйста.

Эмили удивленно взглянула на него, но, так ничего и не ответив, продолжила взбираться на холм. Впереди уже виднелись главные ворота школы.


* * *


Паркер не имела ни малейшего понятия, какого черта они с Блэком решили подняться прямиком на холм, пусть и по одному из наиболее его пологих склонов, вместо того, чтобы, как все нормальные люди, пойти по лестнице. Видимо, это была еще одна их общая черта характера — находить трудности даже там, где их в принципе не может быть. Оба запыхавшиеся, они упорно шли вперед, не решаясь произнести этот вопрос вслух. Через секунду они услышали голоса — кто-то спускался с другой стороны холма. По мере приближения неизвестных, Паркер опознала их как: Ремуса (чуть взволнованный, но уверенный), Поттера (раздраженный и язвительный) и Беаты (исключительно насмешливый).

— ...ют же они друг друга, в конце концов!

— Я бы не поставил на это, Сохатый.

— Наивные мальчишки. Вы серьезно считаете, что ваш щеголь справится с Эмили?

Эмили застыла на секунду, а потом, хитро ухмыльнувшись, схватила Блэка за рукав и затащила за очень кстати подвернувшееся дерево. Она приложила палец к губам в ответ на рассерженное шипение Сириуса, призывая последнего к молчанию. Оба застыли, будто два воришки, которых вот-вот застукают на краже чего-то особо ценного.

— Если ты так уверена в своей ненормально-агрессивной подруге, то зачем пошла с нами, Спринклс? — Поттер передернул плечами, кидая на девушку мрачные взгляды.

— На случай, если она пришибла Блэка, и ей нужна помощь в закапывании трупа. Разве не очевидно? — Беата наигранно удивленно подняла брови.

— Лучше сжечь, — задумчиво отозвался Ремус, вызвав слегка ошарашенные взгляды у своих спутников.

Троица остановилась как раз под деревом, подозрительно оглядывая близлежащую территорию в поисках то ли трупов, то ли пятен крови, то ли еще чего. Эмили тем временем, путаясь в мантии, попыталась вскарабкаться по стволу. Блэк, насмешливо изогнув бровь, взглянул на нее, а затем, хмыкнув со словами: "Ничего эти девушки без нас не могут", легко подсадил ее, помогая взобраться на ближайший сук. А затем и сам залез рядом.

— И что теперь? — шепотом вопросил он.

— Будем кидаться в них шишками, — тоном "это же очевидно" ответила Эмили.

— Тут нет шишек, Паркер. Это — дуб.

— Ну, тогда желудями.

Они сорвали по желудю и, вытащив волшебные палочки, тихо шепнули заклятье.

— Пли! — воскликнула Эмили шепотом, и первой бросила снаряд в неподалеку стоящего Поттера. Желудь развил небывалую скорость и взорвался, едва только врезавшись в спину Джеймса. Тот ошалело подпрыгнул, выхватывая палочку и испуганно озираясь по сторонам. Следом за первым желудем полетели второй, третий и далее по нарастающей. Троица пыталась увернуться от летящего в них града обезумевших плодов, пока Беата, наконец, не сообразила наколдовать защитный купол.

— Мерлин, Паркер! Тебе сколько лет? — закатив глаза, вопросила слизеринка, подняв голову и обнаружив виновников переполоха.

— Пфф! Кто бы говорил!

— Сириус?! — это Джеймс и Люпин, наконец, обнаружили соседа Эмили по ветке. Паркер зловеще расхохоталась и попыталась подняться, дабы изобразить позу покорителя мира. В результате ее нога соскользнула с ветки, мантия зацепилась за сук, и девушка, нелепо взмахнув руками, крайне неграциозно свалилась вниз — прямо на руки вовремя подоспевшему Ремусу. Секунду они глядели друг другу в глаза, будто в первый раз встретившись. Затем Эмили как ни в чем не бывало поправила рукой волосы, все также находясь в объятиях Ремуса, и совершенно беспечно произнесла:

— Чтобы ты знал, Люпин — я отлично лазаю по деревьям! Просто это был мой коварный план с целью вынудить тебя на разговор.

— А ты не такой уж и тщедушный, Ремус, — задумчиво протянула Беата, смеривая Люпина оценивающим взглядом.

Ремус в ответ только неопределенно хмыкнул, аккуратно ставя Эмили на землю и подхватывая снова, так как она опять умудрилась поскользнуться — в этот раз на пожухлой листве.

— Что вы вообще делаете там вместе? — Джеймс отошел от шока и теперь весело лыбился, разглядывая растрепанную Паркер в рваной мантии и Блэка в перепачканной, белой когда-то рубашке, все еще восседающего на одной из веток.

— Кидаются в нас желудями, — философски изрекла Беата, все еще отряхиваясь. — Что за заклинание, кстати?

— А... модифицированное "Редукто" плюс "Вингардиум Левиоса" с отрегулированным параметрами диапазона взрыва и ускорения, — Эмили наконец встала на землю твердыми ногами и насмешливо добавила: — У Блэка оно даже получилось, раза с пятого, правда.

— Так вы помирились, — задумчиво констатировал Люпин.

— Конечно, Лунатик! Паркер пришла ко мне, рыдая и умоляя простить ее за столь отвратительный поступок. Я понял, что она полностью осознала свою неправоту, и вот...

— Вы сидите на дереве и бросаетесь в людей желудями. Я понял, — Люпин скептически хмыкнул. Эмили только взглянула на Сириуса, закатив глаза, но промолчала.

— А что здесь делаете вы трое? — Сириус подозрительно воззрился на друзей и слизеринку сверху вниз. — И где Хвост?

— Хвост помогает одной пуффендуйке с... кхм... "домашним заданием", — Джеймс ухмыльнулся, изображая пальцами обоих рук знак кавычек. — А мы ищем вас. Спринклс вот...

— Беата, — поправил его Сириус, ловко спрыгивая с дерева рядом с другом.

— Прости, что? — все ошарашенно уставились на Блэка. Беата подняла брови и отчетливым, всем слышным шепотом произнесла, наклоняясь к подруге:

— Что ты сделала с Сириусом Блэком, чтобы он, наконец, запомнил мое имя? Заклинание Конфундус?

— Нет. Я просто объяснила ему, почему он был не прав.

— О... Блэк, мои искренние соболезнования. Чтобы выслушивать нотации Паркер, нужно быть очень стойким человеком. Ладно, товарищи! Я не собираюсь прозябать здесь на этом ветру, если ничего интересного вроде закапывания гриффиндорцев под деревом не предвидится.

— Солидарна, — кивнула Паркер, и они развернулись в противоположную сторону, потопав в направлении школы.

Мародеры задумчиво смотрели им вслед. Затем Блэк, словно очнувшись, повернулся к Люпину:

— Лунатик, что там у нас с исследованием заклинания Подписи?

— А прощения у нас с Джеймсом ты попросить не хочешь?

— Э... ну... того, в общем. Я был несколько... резок и груб... И...

— Достаточно, Бродяга. Иначе ты преодолеешь лимит извинений за ближайшие лет десять, — друзья добродушно рассмеялись.

— И не спрашивайте меня про Паркер, — вдруг резко обрубил Сириус, видя, как друзья уже собрались приступить к допросу. — Так что с заклинанием?

— Эмм... — протянул Ремус, все еще подозрительно глядя на Блэка. — Я более-менее разобрался что к чему. Достаточно настроить подпись так, чтобы она реагировала на своего хозяина.

— И где мы возьмем эту подпись?

— Это же очевидно, Бродяга. Она есть на вас с Джеймсом.

Поттер и Блэк неуверенно переглянулись.

— Лунатик, ты, конечно, извини, но я не хочу ни на кого реагировать.

— Ты и не будешь — только подпись. Не знаю, какой будет реакция, дальность действия, ощущение и точность, но...

— То есть, ты не знаешь ничего, — подвел итог Джеймс, — но собираешься поставить на нас опыт. Чудно. Что скажешь, Блэк?

— Мы согласны.

— И почему я не удивлен? Ладно... так... — Ремус достал из сумки книгу, открывая ее на закладке и ведя пальцем по строчкам. — Значит, надо прикоснуться палочкой вот так... — Ремус что-то пробормотал себе под нос. — И, вроде, все.

Люпин поочередно дотронулся до оголенной ключицы Джеймса, а затем и Сириуса.

— Как ощущение?

— Ничего. Вообще ничего, — Джеймс пожал плечами, оглядываясь на друга. Тот в ответ лишь покачал головой. — Ты уверен, что сделал все правильно? Все как-то слишком просто.

— Да, все как здесь сказано, с поправкой на некоторые параметры. А оно и не должно быть сложно. Это самое обычное заклинание, что-то вроде метки.

— Ну, тогда пошли в Хогвартс, может, она среагирует там на кого-нибудь.


* * *


Джеймс, первым переступивший порог школы, вдруг недовольно зашипел, потирая ключицу.

— Что такое? — обеспокоенно спросил Люпин.

— Подпись. Жжется, зараза.

— Шшш! — это Блэк, почувствовавший то же самое, раздраженно оттянул край рубашки и, изогнув шею под неестественным углом, попытался рассмотреть отметину на коже.

— Она сверкает.

— Что значит — сверкает?

— То и значит. Сверкает и переливается.

— Хэй, Блэк! Вы решили сменить тактику и податься поклонниками к АВ? — насмешливо бросила проходящая мимо Марлин МакКиннон.

— Сириус! Немедленно скрой подпись — если рядом АВ, он же поймет, что мы сделали, — приглушенно прошипел Ремус.

Сириус недовольно поправил ворот рубашки и хмуро огляделся. Ученики сновали туда-сюда: кто-то шел на ужин в Большой Зал, кто-то уматывал в сторону гостиных.

— Нам нужно подойти к Паркер и ее ненормальной подружке, — мрачно проговорил Сириус.

— Не начинай, Бродяга! — хором воскликнул Люпин и Джеймс. — Мы уже обсуждали это в прошлом году — они не могут быть АВ. Они же постоянно в поле нашего зрения: то одна, то другая.

— Они в половине случаев просто физически не могли оказаться в двух местах одновременно, чтобы навесить свою подпись, — уже спокойнее закончил Джеймс.

— Да, но в том-то и дело, только одна из них у нас все время на виду. В конце концов, если Паркер была с нами на занятиях, то Спринклс...

— Если это общая подпись, Бродяга, то ее не может поставить только один человек, — устало перебил его Ремус. — Пойдемте на ужин, я есть хочу.


* * *


Устроившись на скамье в Большом Зале, мародеры задумчиво оглядывались, словно надеялись, что АВ выпрыгнет на стол и прокричит свое имя. Сириус кидал хмурые взгляды то на Паркер, то на Беату.

— И как мы должны понять, кто есть кто, если эта дурацкая метка, кажется, реагирует на любое живое существо в радиусе мили? — раздраженно проворчал Сириус. — Это, между прочим, не то чтобы очень приятное ощущение, Лунатик!

— Можно пройтись рядом с гостиными всех факультетов после полуночи, — задумчиво предложил Джеймс.

— У меня есть идея получше, — друзья обернулись к Блэку, — давайте пошлем Хвоста, чтобы он проследил за Паркер и Спринклс. Он маленький, они его даже не заметят!

— Сириус! — простонали Ремус и Поттер. — Ну сколько можно на них зацикливаться?

— Но все улики против них!

— Тогда подойди и спроси их прямо, — проворчал Люпин, вонзаясь зубами в прожаренную кроличью ножку.

— Не могу. Я уже спросил.

— Что?!

— Ну да... сегодня. Задал Паркер этот вопрос напрямую.

— А она?

— А что она? Расхохоталась мне в лицо и назвала нас клоунами.

— Пфф... Вот видишь...

— И что, ты веришь ей на слово, Сохатый? Ладно, давайте найдем Хвоста и подумаем о том, что бы такое придумать в ответ на эту бездарную шутку АВ.

— Ну... она была не такой уж и бездарной, — задумчиво протянул Ремус.

— Конечно! Ты же не проснулся в одной кровати со слизеринцем! — хором возмутились Джеймс и Сириус.

— Хвост! А вот и ты! Как прошли твои, кхм... репетиторские занятия? — Джеймс нагло ухмыльнулся подошедшему другу, но Хвост так безмятежно улыбался, смотря в одну точку, что даже не заметил этого.

— Хвооост!

— А? Что? Занятия? А... да, все прошло хорошо. Я имею в виду, — поправился он, видя ухмылки на лицах друзей, — она очень способная. То есть, налету все схватывает, то есть... я хотел сказать...

— Мы поняли, Питер, мы все поняли, — Джеймс подмигнул ему. — У нас тут экстренное совещание на тему новой шутки. Нам нужно вступить в войну с АВ и выиграть ее. Есть идеи? — обратился он уже ко всем своим друзьям.

— Эм... подшутить над преподавателями?

— Плохая идея, Питер. Ибо потом они подшутят над нами, а я не хочу провести остаток жизни, работая уборщиком в Министерстве Магии только из-за того, что нас исключили на последнем курсе.

— Слизеринцы? Хотя нет, слишком банально... — задумчиво протянул Блэк. — Где бы добыть вдохновение...

— Вам нужно еще что-то сделать с предэкзаменационным тестом, — напомнил друзьям Люпин.

— Тестом? Каким еще тестом, Лунатик?

— Вы забыли? МакГонагалл говорила об этом на первом занятии: предэкзаменационный тест для всего седьмого курса чуть больше, чем через месяц. Для определения уровня полученных знаний за предыдущие года обучения.

— И зачем он нам? — Джеймс и Блэк опасливо переглянулись.

— Я не понимаю, зачем вы вообще посещаете уроки, если все равно не слышите никого, кроме самих себя? А, что с вас взять. Специальный тест, определяющий какие предметы ученикам необходимо подтянуть перед ТРИТОНом, и какие дополнительные занятия по подготовке им придется посетить.

— Дополнительные занятия? — друзья поморщились. — А есть возможность избежать этого теста?

— Да, конечно — если за все предыдущие экзамены в Хогвартсе и СОВ ты получил оценки не ниже Выше Ожидаемого, — Люпин несколько самодовольно улыбнулся. — Так что мы с Питером уже прошли отбор, а вот вы...

— Идея... — вдруг медленно произнес Блэк, на его лице расплылась коварная улыбка. — Лунатик, ты же у нас спец по зельям?

— Не то чтобы, но...

— Вот и отлично! Ты ведь сваришь нам кое-что, правда?

— Вы что задумали, сумасшедшие? С этим тестом шутки плохи, — Люпин обеспокоенно посмотрел на Блэка, а затем на Джеймса, который вдруг тоже начал как-то странно улыбаться. Иногда ему казалось, что между этими двумя есть особая ментальная связь, уровня которой ему никогда не достичь. Хотя, впрочем, нет. Ему не казалось — она и вправду была, судя по их одинаково довольным физиономиям.

— Занудных префектов в свои планы не посвящаем! А теперь, Хвост, насчет Паркер. У меня есть к тебе деловое предложение...

Их оборвал резкий шум, раздающийся со стороны Главного Холла.

— Если это снова АВ, — мрачно произнес Сириус, — то я заколюсь своей палочкой прямо там.

— О, я полагаю, он одобрит твое жертвоприношение, — с усмешкой отозвался Джеймс, впрочем, слегка обеспокоенный.

Мародеры поспешили в Главный Холл, ожидая увидеть очередную метку АВ. Но это был не он.


* * *


— Ты! Чертов Слизеринский Король! Думаешь, что можешь просто взять и втоптать меня в грязь?! — всегда спокойная и насмешливая Беата исступленно орала на надменно взирающего на нее Малфоя. — Думаешь, можешь разбрасываться мной направо и налево?!

— Что происходит? — вопросительно прошептал Сириус, хватая за плечо старшекурсника с нашивкой Когтеврана.

— Он ее бросил. Вернее, не совсем так — он надменно бросил ей, проходя мимо, что больше не желает ее видеть. Что она ему наскучила.

— Они встречались?! — излишне громко вопросил Блэк, на что и Малфой, и Беата оглянулись.

— Нет, Блэк! Мы НЕ встречались! — Беата яростно повернулась к Сириусу, указывая пальцем на слизеринца. — И мне плевать на этого сукиного сына! Но, если он считает, что может отбросить меня в сторону, как жалкую тряпку! И...

— Послушай, Беата, мы же все знаем о твоем поведении. Ты немного... ветреная, — Люциус ядовито ухмыльнулся, многозначительно приподнимая бровь.

— Что ты имеешь в виду, беловолосый ублюдок? — голос слизеринки упал и буквально покрылся тонким ледком. Зал замер.

— Я имею в виду, что ты шлюха, Беата Спринклс.

Повисла пугающая тишина. В странно потемневших глазах Беаты клубилась непонятная тьма. Гнетущее безмолвие нарушил рычащий хриплый голос:

— Не смей называть ее так, Малфой, или ты заплатишь, — Паркер угрожающе надвигалась на слизеринца, сжимая в руке волшебную палочку. — Ты. Ничем. Не лучше. Шлюхи. Еще хоть слово, и я...

— И что ты сделаешь, жалкая грязнокровка? Уйди с дороги, я не с тобой разговариваю, — Малфой поднял руку то ли собираясь ударить девушку, то ли просто оттолкнуть.

В этот момент время словно замедлилось.

Джеймс и Сириус, бросившиеся вперед, намереваясь остановить Малфоя, позабыв про волшебные палочки.

Слизеринцы, хватающие Люциуса за рукава его мантии, пытаясь удержать на месте.

Три звонких голоса, произнесших "Импедимента!", и три луча, вырвавшиеся из палочек Беаты, Эмили и Питера, надежно замораживая Малфоя на месте.

И Ремус, непонятно как оказавшийся впереди своих друзей и ближе всех к Малфою.

Послышался хруст кости и, слизеринец, отмирая и схватившись за сломанный нос, рухнул на пол, заливая его кровью.

Ремус Люпин, ошарашенный и сам не до конца осознавший, что именно он только что сделал, бессознательно потер ноющие костяшки правой руки.

— Мисс Паркер, Мистер Люпин, что именно здесь происходит?! — изумленная и одновременно пугающая в своей невообразимой ярости профессор широким шагом прошествовала в Холл. Дамблдор, остановившийся у дверей Большого Зала, чему-то странно улыбался, но молчал.

— Кажется, Ремус, мы впервые в жизни получим отработку, — Эмили усмехнулась, больше облегченно, чем устало. И Люпин, все еще выглядевший ошеломленным, неуверенно улыбнулся ей в ответ.

— Это было круто, Лунатик, — дуэтом прошептали Сириус и Джеймс, похлопав друга по плечу, и быстро ретировались, опасаясь попасть под раздачу.

МакГонагалл грозно взирала на происходящее. Беата ухмылялась, Эмили молча пожала плечами, Малфой корчился на полу, зажимая нос, а Люпин совершенно бесстрашно смотрел на декана снизу вверх.

Вечер определенно удался.

Глава опубликована: 27.03.2013

Глава V: Деловое Предложение

На рассвете, после полнолуния. Неподалеку от Гремучей Ивы

— Без обид, Лунатик, но сегодня ты заставил нас побегать. Что на тебя нашло? Ты был просто бешеный, — Сириус в перепачканной и разорванной одежде поддерживал Ремуса за локоть, с другой стороны стоял такой же потрепанный и уставший Джеймс. Питер деловито взмахивал палочкой, восстанавливая их одежду и накладывая бинты на наиболее кровоточащие раны Люпина.

— Ни малейшего понятия, если честно... Вы же знаете — я ничего не запоминаю. — Ремус болезненно зашипел, когда Хвост слишком туго перетянул бинт. — Спасибо, Питер. Я думаю, этого достаточно — остальное доделает Мадам Помфри. Ты, кстати, не задумывался о том, чтобы проходить практику в Мунго после школы?

Питер лишь пожал плечами, засовывая палочку в задний карман джинсов:

— Не то чтобы я не хотел этого... Но мне всегда больше нравились Нумерология и Руны. Я думал пойти в Исследовательский Отдел Невербальных Заклинаний.

— Мерлин! — простонал Сириус. — Сейчас четыре утра! Быть может, вы воздержитесь от обсуждения учебной программы и будущей карьеры?

— Между прочим, Бродяга, ты единственный, кто не определился, — наставительно отозвался Ремус, в очередной раз спотыкаясь на ровном месте. — Даже Джеймс знает, чего хочет.

— А я всегда знаю, чего хочу, — хмыкнул Поттер. — Лунатик, давай передохнём, а? Никаких сил тащить тебя у меня уже нет, ты же едва ноги переставляешь.

— Мы всегда можем понести его на руках, — рассмеялся Блэк.

— Бродяга, не переводи тему.

— Ну почему ты такой занудный, Рем? — Сириус со вздохом прикрыл глаза, опускаясь рядом с другом на сырую траву и недовольно морщась от холода. — Я не имею ни малейшего понятия, куда податься. Ты же знаешь, я хотел стать аврором, как и ты, но, честно говоря, что я там забыл?

— Бдительность и дисциплину! — неожиданно рявкнул Джеймс, весьма успешно пародируя Грозного Глаза.

— Вот именно. Джеймс, например, чертовски хорош в квиддиче, и его уже пригласили на стажировку.

— Бродяга, ты летаешь ничуть не хуже меня, не прибедняйся. Тоже мог бы стать прекрасным охотником.

— Джимми, — снисходительно отозвался Блэк, наклоняя голову, — Я разве похож на человека, который жаждет летать на этом пыточном модифицированном венике с сомнительной целью забрасывания шариков в кольца? Я вообще не представляю, как вы умудряетесь на этом, — Блэк скривился, — сидеть.

— Там есть специальные подставки для ног и, кстати, всегда можно заказать особое седло.

— Седло? Сохатый, вот эти волосы и эти руки, — Блэк указал сначала на голову, а затем показал Джеймсу свои кисти рук с длинными аристократическими пальцами, — и эта шикарная задница, кстати, тоже, не будут трястись в каком-то там недоделанном седле, обдуваемые потоками штурмового ветра, дабы в перспективе еще и получить бешеным шаром по башке. Я создан для чего-то более утонченного...

— Блэк, ты себя сейчас видишь? Нет? А я — да. И поверь мне на слово, горный тролль сейчас утонченнее и изящнее тебя. И, судя по всему, даже чище. Да и пахнет лучше.

— Ну еще бы! Я всю ночь с высунутым языком носился за Ремусом, пытаясь не дать ему проломить дверь! А ты в это время, между прочим, запутался своими огромными рогами в шторе и, если бы не Пит...

— Давайте не будем ссориться, — примирительно произнес Люпин. — Вам, по крайней мере, не нужно будет сегодня еще и на отработку идти.

— Странное ощущение, — ухмыльнулся Блэк, — мы с Джеймсом свободны как ветер, а наши самые ответственные друзья отдуваются за содеянное...

— Это нечестно, между прочим, — проворчал сонный Питер. — Почему мне тоже назначили наказание? Я честь дамы защищал, а они...

— Кстати, о дамах, — Сириус ухмыльнулся, — что тебе сказала Паркер?

— Чтобы в следующий раз я предупреждал ее о своих дикарских замашках, ибо она тоже хотела попробовать, но побоялась избивать Малфоя в одиночку, — вздохнул Ремус и, видя недоумение на лицах друзей, добавил: — Это дословная цитата.

— Тогда могла бы запинать его ногами, пока он протирал собой пол, — хмыкнул Блэк.

— Именно это ей и ответила Беата. Эмили сказала, что, если бы не МакГонагалл, она бы обязательно попробовала.

— А по ней и не скажешь... — зевнув, произнес Джеймс. — Такая тихая всегда, уравновешенная.

— В тихом омуте, Джеймс, в тихом омуте, — пожал плечами Сириус. — Хэй, а это что такое?

Друзья дружно повернулись в ту сторону, куда смотрел Сириус, и прищурились. Кто-то, словно испуганный заяц, петлял среди кустов, двигаясь по направлению к школьным воротам. На миг мелькнули неестественно светлые волосы, и показалась худощавая обнаженная спина бегущего.

— Ребятки, у меня глюки, или это был Малфой? — с совершенно ошарашенным выражением лица вопросил Блэк. — И он еще, кажется...

— ...без одежды, — закончил за него не менее удивленный Поттер.

— Да нет, брось. Что забыл голый Малфой в четыре утра посреди леса после полнолуния?

— Может, он тоже оборотень? Лунатик, ты его случайно не покусал во время своего прошлого забега по Запретному Лесу?

Люпин аж поперхнулся, но ответить ему не дали:

— Да ты что говоришь такое, Сохатый! Лунатик бы подавился, если бы попробовал на вкус такую падаль, — возмутился Сириус, а затем, задумчиво почесав нос, сладко потянулся: — А... нет у меня сил его преследовать. Давайте отведем этого страждущего к Помфри и пойдем по кроваткам, а?

Друзья, кряхтя, скрипя и тихо матерясь, поднялись с сырой земли и, подхватив Ремуса под белы рученьки, потащили его в больничное крыло. Хвост замыкал шествие, деловито оглядываясь по сторонам, в случае, если кому-то еще, кроме них, не терпится прогуляться ранним утром на свежем воздухе.


* * *


Ремус, поежившись, спускался в подземелья. Неумолимая профессор МакГонагалл сообщила, что они будут драить владения Слизерина под бдительным (Ремус только хмыкнул) присмотром Слагхорна, пока хорошие манеры не впитаются им в кожу, а дурные мысли не выйдут вместе с потом.

Ремус чувствовал себя не то чтобы ужасно — скорее, просто омерзительно. Кости ныли, спину ломило, а мышцы то и дело предвещали о скорой судороге. Но декан, грозно взглянув на префекта своего факультета, сообщила, что "Мистеру Малфою тоже было не очень приятно окроплять своей кровью пол в Главном Холле, а нос, даже с использованием магии и зелий, далеко не всегда может зарасти правильно". Поэтому сейчас Люпин предвкушал мучительный вечер в компании Беаты, Эмили и Питера, что, в сущности, может быть не так уж и ужасно, если первые две любопытные особы не начнут приставать к нему с расспросами.

— Ремус! — Беата спрыгнула со стола, как только Лунатик вошел в класс зельеварения. — Ты выглядишь еще хуже, чем Паркер себя чувствует!

Она рассмеялась и, потирая ладони, начала ходить по классу, зачем-то внимательно разглядывая стены.

— Что она там ищет? — неуверенно спросил Люпин, пытаясь завести разговор, подходя к Паркер, угрюмо взирающей на подругу. — И почему ты чувствуешь себя плохо?

— Свои мозги она там ищет, — буркнула недовольная Эмили.

— Именно! Ибо Паркер выела мне все те, которые у меня были, тем, что она безусловно виновата в случившемся. Что нам не стоило размахивать палочками, а кому-то и кулаками, — Беата подмигнула Ремусу, — и тогда нас бы не заточали в холодных слизеринских подземельях. Она вообще бывает категорически труслива и занудна. О! Нашла!

— На самом деле, — поморщившись, отозвалась Эмили, — она ищет творения своего больного разума за позапрошлый год. На пятом курсе она была совершенно неадекватна.

— Но, тем не менее, — отличницей и префектом! — бодро отозвалась Слизеринка. — Я тут во время наказаний все стены разрисовала пошлыми картинками, но они не всегда проявляются.

— Честно говоря, я и вправду не понимаю, почему вам обеим назначили наказание — вы ведь просто защищались. Тем более что Малфой сказал про Беату ужасные вещи и....

Эмили так громко фыркнула, что Ремус недоуменно вздрогнул и замолчал.

— Ничего ужасного, Рем. В смысле, — она заметила его озадаченный взгляд. — В смысле, ничего такого, что не было бы близко к правде.

Она скептически смерила спину Беаты взглядом, на что спина отозвалась наигранно печальным голосом:

— Вот так всегда, Ремус... Ни от кого поддержки не дождешься, даже от моей собственной лучшей подруги, — плечи Беаты поникли, а через секунду она уже смеялась вовсю, рассматривая ошарашенного Люпина.

— Она сумасшедшая, Рем, не обращай внимания. И в самом деле несколько ветреная... Весь вопрос в том, с чего Малфой решил, что имеет право сообщить ей об этом.

— Пфф... Пусть сообщает все, что угодно. A&B прищучат его, как пить дать.

— АВ? — тут же вскинулся Ремус, — Вы что-то знаете?

— Не более тебя, Рем, — задумчиво отозвалась Беата, увлеченно тыкая пальцем в какую-то ожившую на стене картинку, теперь улепетывающую от нее к потолку. — Но Малфой слишком часто выходит сухим из воды. Не удивлюсь, если для A&B произошедшее станет последней каплей.

Подошедший только что Питер тут же включился в разговор:

— Мне кажется, мы видели сегодня Малфоя... Возле леса.

— Леса? Когда?

— Утром, часа в четыре, он от кого-то убегал и...

— А что, если не секрет, вы делали в четыре утра за пределами замка? — Эмили заинтересованно воззрилась на двоих друзей. — И да, Ремус, — ты не умеешь врать. Питер, ты умеешь, но лучше бы вам сказать правду, ибо я не в настроении, и у меня в запасе есть кое-что посерьезнее Импедименты.

— Эмили, какая тебе разница? — устало вздохнул Люпин, не обращая внимания на сомнительную угрозу подруги. — Ничего сверхъестественного там не происходило.

— Мы учимся в магической школе, Рем. Ты уверен про часть с отсутствием сверхъестественного? И, строго говоря, я отлично помню про наш неудавшийся разговор перед Травологией. Не думай, что я забыла.

Питер задумчиво посмотрел на Ремуса, потом на Эмили и приглушенно спросил:

— Паркер, ты умеешь хранить секреты?

— Ну? — несколько заинтересованно отозвалась она. Беата, обернувшись, подошла к ним поближе.

— Пит! — воскликнул Ремус. — Ты же не...

— Мы там были по поручению АВ, — не обращая на Люпина никакого внимания, закончил Хвост.

Беата и Эмили удивленно переглянулись и воззрились на Питера. Ремус тоже выглядел слегка ошарашенным.

Паркер задумчиво посмотрела на весьма убедительное лицо Питера и весьма сомнительное лицо Ремуса, который попытался сделать вид, что так и надо, но еще не до конца справился с возникшим после слов Питтегрю удивлением.

— Он лжет, я чувствую это.

— Хуже того, Беа, этот вредный мальчишка нас проверяет.

— Нашу реакцию?

— В том числе.

— Значит, из их голов еще не ушла идиотская идея о нашей причастности?

— У меня есть доказательства, — внезапно произнес Ремус, прерывая диалог двух подруг.

— Прости, что? — Паркер несколько надменно подняла бровь.

— Доказательства, Эмили. Они у меня есть.

— Хм... дай-ка подумать... Доказательства того, чего не может быть. Хороший блеф, Рем, но ты выбрал не ту цель. О! Профессор Слагхорн! — по лицу когтевранки расползлась вежливая улыбка, и она, скорее пытаясь увильнуть от разговора, чем действительно интересуясь, спросила: — Что мы должны сделать?

— О, мои милые девушки... как же так, как же так... Как же вы умудрились получить наказание? А ведь лучшие ученицы... — преподаватель с мягким сочувствием взирал на всех присутствующих. — Да и вы, мистер Люпин и мистер Петтигрю, всегда отличались ответственностью и дисциплиной.

— Это была случайность, профессор, — беззаботно ответила Беата.

— Ну да, ну да, сломанный нос и три целенаправленных заклятия... — пробормотал Питер, на что Ремус лишь улыбнулся.

— Случайность, говорите? Действительно? Уважаемая профессор МакГонагалл рассказывала мне диаметрально противоположное... Но, впрочем, она бывает излишне строга к студентам... В таком случае, распределяю на каждого по два котла, и можете быть свободны, мои дорогие, — и профессор, беззаботно насвистывая какую-то легкую мелодию себе под нос, удалился в свою комнату.

— Ничего не хочу слышать про АВ! — отрезала Паркер, приступая к очистке котла и резко отворачиваясь. Беата лишь пожала плечами, заговорщически прошептав: "Это ее первое наказание, она немного волнуется", а Ремус, поглядев на неестественно прямую спину собеседницы, не осмелился снова с ней заговорить.


* * *


Через час, окончательно вымотанные, они выходили из класса зельеварения. Беата, неопределенно махнув рукой, удалилась в сторону своей спальни, зевая на ходу. Паркер, Питер и Ремус молча дошли до развилки, откуда один коридор шел по направлению к башне Гриффиндора, другой — Когтеврана. Троица неуверенно остановилась, затем Паркер вдруг повернулась к ребятам:

— Ремус, насчет того, что мы знаем об АВ... Полагаю, мы знаем несколько больше, чем мы тебе сказали. Но! — резко продолжила она, видя просыпающийся вперемешку с удивлением интерес в глазах ребят. — Откровение за откровение, Рем. Ты расскажешь, где ты вечно пропадаешь, и кто пропускает твое лицо через мясорубку, а я отвечу на пару ваших вопросов.

— Эмили... ты ведь говорила про доверие, разве нет? А сейчас ты шантажируешь меня.

— Ничуть, — спокойно отозвалась Паркер, складывая руки на груди. — То, что я хочу сказать, я сказала бы и так, будь ты моим другом, Ремус. Но, не доверяя мне, ты утратил это... звание. Так что — тебе решать.

— Эмили, я...

— Не оправдывайся, ладно? Я не знаю, что происходит в твоей вечно сомневающейся во всем голове. Но во мне ты можешь быть уверен, — она вдруг улыбнулась, гораздо теплее, чем за весь предыдущий вечер. — И да, кстати, это был отличный удар, Рем. Я запомню, кто именно выступил в роли моего спасителя.

И, насмешливо улыбаясь, она развернулась и направилась по направлению к своей башне. Полы ее мантии взметнулись, словно крылья летучей мыши, обдав Питера и Люпина потоком холодного воздуха.

Ремус устало приложил руку ко лбу:

— Честное слово, Питер, женщин понять невозможно, будь ты хоть трижды умнейшим волшебником.

Питер только хмыкнул, неопределенно пожав плечами, сомневаясь то ли в том, что вечно мрачную и нелюдимую Паркер можно назвать женщиной, то ли в том, что Ремус является трижды умнейшим.


* * *


Несмотря на позднее время в опустевшей гостиной Люпина и Питера ожидали Блэк и Джеймс. Они о чем-то оживленно переговаривались, чертя малопонятные несведущему схемы, но, завидев друзей, попрятали все пергаментные листы и невинно улыбнулись.

— Я вас предупреждаю, если вы хотите сорвать тест...

— Ну, рассказывай! — бодро прервал его Сириус, подозрительно заботливо наливая вкусно пахнущий чай в пузатую чашку и пододвигая ее к Ремусу.

— Рассказывать что? — Люпин устало плюхнулся в кресло, наслаждаясь наконец покоем и отдыхом. Он осторожно принюхался к чаю и крайне неуверенно сделал первый глоток. Чай оказался вкусным, даже несмотря на острый привкус крововосстанавливающего зелья.

— Я не тебе, Ремус, я — Питеру. Они повелись?

— Нисколько, — грустно вздохнул Петтигрю. — Но Паркер сделала нам интересное предложение.

— От которого невозможно отказаться?

— Ну... скажем, она шантажирует Ремуса, прикрываясь дружбой, — Питер хмыкнул, — говорит, что поведает нам что-то об АВ, если Ремус расскажет ей о своих ночных прогулках.

— Отлично! Лунатик, давай ты быстренько поведаешь Эмили о том, что ты милая лохматая собачка, и мы, наконец, перейдем к делу, а?

— Я не буду ей ничего рассказывать, — мрачно возвестил Люпин.

— Ну что ты уперся? Она же твой друг, в конце концов. Если мы приняли тебя, почему бы и ей не сделать то же самое? А если она тебя отвергнет — неужели ты будешь убиваться из-за какой-то там девчонки?

— Она не какая-то там девчонка, Сириус! — вспылил Ремус. — Она мой друг, и я не хочу извращать нашу дружбу и идти у нее на поводу! Если ей так важно это дурацкое доверие, то с какой стати она пытается вызнать правду таким отвратительным способом?

— Это же Паркер, приятель. И она общается с Беатой. От такого у кого угодно поедет крыша, — Сириус философски пожал плечами. — Не нервничай так. Но...

— У меня есть кое-что насчет АВ, впрочем, — вдруг мрачно произнес Люпин, отодвигая от себя чай.

— У тебя и вправду есть доказательства? — Питер оживленно подпрыгнул. Джеймс и Сириус непонимающе переглянулись, не понимая, о чем идет речь.

— Не совсем. Но помимо настройки на хозяина, я пытался снять с вашей метки, — Ремус кивнул на Блэка и Поттера, — некий "слепок" характера.

— И?

— Хм... как бы объяснить... — Джеймс с Сириусом тоскливо переглянулись, предчувствуя длинную и монотонную поучительную речь. — В общем, людскую душу можно представить в виде различных цветовых оттенков, каждый из которых присущ только одному человеку и сочетается с другими в определенной комбинации. Вся суть в том, что, если Подпись является общей, эти оттенки начинают смешиваться и, чем их больше, тем сложнее их различать. К примеру, если смешать большое количество цветов, то в итоге, как ни крути, получится нечто вроде болотного или темно-коричневого.

— И? — повторил Джеймс, нетерпеливо ерзая в кресле.

— И я предполагал, что A&B — это ассоциация из двух человек, а, значит, смешение этих самых оттенков несколько смажет картину, но какое-то общее представление мы получим.

— Ну?...

— Цвет и вправду оказался... почти болотным.

— И что это значит? Что мы опять ничего не узнали? — недовольно фыркнул Сириус.

— Нет, почему же... Это, значит, что существует довольно высокая вероятность того, что там не двое людей, Бродяга.

— Трое?

— Может быть, а, может, и гораздо больше.

Мародеры ошалело уставились на нахмурившегося Люпина.

— Я не уверен, но...

— Ты хочешь сказать, что там целый отряд что ли? Но это же глупо! Если бы существовала какая-то действительно большая группировка, мы бы узнали об этом.

— Ты можешь сказать еще что-нибудь конкретное, Лунатик? — несколько обеспокоенно спросил Джеймс.

— Сейчас я пытался сопоставить слепок с Беатой или с Паркер, но это очень сложно, если нет добровольного согласия со стороны проверяемых.

— Но откуда-то же она что-то знает! — Сириус вскочил с кресла и начал нетерпеливо ходить по комнате туда-сюда. Последнее время Блэк становился все более и более нервным, происшествие с A&B затронуло его куда сильнее, чем можно было бы ожидать.

— Бродяга, не мельтеши! — раздраженно бросил ему Джеймс, — То есть, в конечном итоге нам все равно стоит сходить на поклон к Паркер, так?

— Не нам, Сохатый, а Лунатику.

— Я уже сказал, что не стану продавать дружбу за сведения. И, если других дельных предложений нет, я иду спать. — Люпин резко поднялся и удалился в сторону спален в весьма сердитом расположении духа.

— Питер...

— Да, я прослежу за ними. Постараюсь найти подходящий момент и попытаюсь подслушать их разговор.

— И откуда только в тебе эта слизеринская находчивость, Хвост? — Блэк хмыкнул и, наконец успокоившись, опустился в кресло перед камином. — Кстати, нам нужно зелье, Пит, и, если честно, я совсем не уверен, что Лунатик сейчас согласится нам помочь.

— Какого рода зелье?

— Вот. — Сириус протянул Питеру листок с рецептом.

Питер ошеломленно поднял на него глаза:

— Зачем оно вам?

— Надо, — отрезал Блэк. — Сваришь?

— Это довольно сложно, но я постараюсь...

— От этого зависит наша война с АВ, Питер.

— Хорошо-хорошо, я понял. Я же сказал — постараюсь.

— А что нам делать с Ремусом? — вдруг сменил тему Джеймс, задумчиво потирая переносицу.

— А с ним нужно что-то делать?

— Ну да, это же очевидно. Он сказал, что Паркер — его друг. Ха! Да она ему такой же друг, как для меня — Эванс.

— Да брось! Даже у МакГонагалл с Филчем больше шансов построить отношения, чем у тебя с Лилс. Не говоря уже о Ремусе и Паркер, — Блэк расхохотался, но, заметив помрачневшее лицо друга, продолжил уже более спокойно: — Поговорим с ними?

— С МакГонагалл и с Филчем? — не остался в долгу Джеймс.

— Сохатый, я серьезно!

— Ладно, ладно... Я тебя понял — поговорим, конечно. Но только в нашем с тобой фирменном стиле, — весело ухмыльнулся Джеймс, потягиваясь. — Ладно, Пит, тебе спать пора. А мы еще пробежимся с Блэком по гостиным, посмотрим на реакцию Подписи.

— Она еще жжется? — Питер лишь поморщился на безапелляционное заявление Джеймса о том, что ему пора спать, но смолчал.

— И весьма сильно. Не знаю оттого ли это, что кто-то из наших причастен ко всей этой интриге, или это наш великий Лунных Дел Мастер, — Поттер ухмыльнулся, — напутал что-то с параметрами дальности.


* * *


Слизеринская гостиная, ближе к полуночи

— Северус, — сонная и встрепанная Беата мрачно пялилась на друга из-под вороха разноцветных пледов и шалей. Ей всегда было холодно, на что она бесконечно жаловалась, доводя до белого каления всех, случайно подвернувшихся под руку слушателей. — Скажи, пожалуйста, вот что. На кой черт ты поднял меня в такое время, прекрасно зная, что я вымоталась после отработки, как кентавр, которого запрягли в плуг?

— Мне больше не с кем поговорить, Беата. Мне нужен совет.

— А до утра это подождать не может?

— Нет, Беа! Ты можешь дослушать меня молча хоть раз в жизни?

Слизеринка насупилась, но замолчала.

— Так вот... Ты... Ты знаешь что-нибудь о магическом движении за права чистокровных? — начинающий зельевар несколько взволнованно уставился на собеседницу.

— Еще одна группировка малолеток с заниженной самооценкой?

— Нет... Все куда серьезнее. Глава... Их Глава, — произнес Северус уважительно. — Он собирает последователей. Он хочет объединиться и доказать миру, что маги ни в чем не уступают магглам. Что мы многого стоим, и что наша эпоха подходит не к концу, а лишь к новому перерождению.

— Сееев... без обид, — скривившись, протянула слизеринка. — Но ты же понимаешь, что это очередной полубезумный маньяк, жаждущий силы и имеющий достаточно мозгов, чтобы понять — без группы поддержки он не справится?

— Спринклс!

— Ммм?

— Это очень важно! Магическое сообщество и вправду увядает! Посмотри вокруг — магглы заполонили мир, захватили территории — они выживают нас!

— Они даже не знают о нашем существовании, но — продолжай.

— Этот... Этот волшебник лишь хочет доказать, что наши права...

— Я не пойму одного, Северус Тобиас Снейп. — вдруг резко прервала его Беата. — Если он такой святой, какой совет тебе нужен от меня?

Северус тут же поник, неуверенно разглядывая свои поношенные ботинки.

— Мне кажется... мне кажется, они пользуются темной магией.

— Они?

— Да. Те, кто вступил туда.

Беата задумчиво уставилась в огонь. И, чуть приподняв свой импровизированный капюшон из вязаного пледа, медленно произнесла:

— Мне очень не нравится эта идея, Северус, — она всегда начинала называть человека полным именем, когда становилась серьезной. — Мне не нравится весь этот ажиотаж вокруг нее. Ты знаешь сам — я ничего не имею против темной магии. Темной ее назвали те, кто побоялся изучать ее, кто был не уверен, что сможет справиться с подобной силой. Но, если у тебя есть мозг и здравый смысл... В любом случае — не делай этого Северус. Подожди, пока эти почитатели чистой крови покажут себя во всей красе, и ты поймешь — у них совсем иные цели.

— Люциус и Регулус уже...

— Серьезно? Равняешься на Люциуса? — Беата презрительно сморщилась, закатывая глаза.

— То, что у тебя были с ним разногласия...

— У меня не было с ним разногласий. Он скользкий, склизкий и насквозь гнилой тип.

— И зачем же ты с ним спала в таком случае? — скептически усмехнулся Снейп.

— Он хороший любовник, — девушка пожала плечами, несколько удивленно глядя на друга. — Неужели в твоей голове эти понятия не совмещаются?

— Нет, я верю в любовь.

— А... Я тоже. Классная, наверное, штука, — слизеринка потянулась. — Весь вопрос в том, верит ли она в тебя?

— Любовь?

— Какая любовь? Я говорю про рыженькую милашку Лилс, — Беата хитро уставилась на Снейпа. — Без обид, но мы-то с тобой прекрасно знаем — надежда умирает последней. И твоя еще мучается в предсмертной агонии, но она жива, ведь так?

Северус, закусив губу, молча уставился в огонь, решая, хочет ли он говорить об этом сейчас или нет. Спринклс тем временем продолжала:

— Тебе плевать на эту группировку, Северус. Тебе не интересны их благочестивые идеи. Ты лишь пытаешься бежать от той боли, что выедает дыры внутри тебя, и это, в общем-то, понятно... Но серьезно, кому и что ты пытаешься доказать?

— Она... она перестала разговаривать со мной с пятого курса. Вернее, она разговаривает со мной, но так нейтрально и равнодушно, будто не существует больше всех наших детских воспоминаний. Не было общих идей, стремлений, целей... — парень тяжело вздохнул, не в силах продолжать дальше.

— Вот, что я скажу тебе, Северус Тобиас Снейп. Поттер, каким бы самодовольным бараном он не был, не оставляет надежд. Он мечта всей школы, он любимец не только учеников, но и всех преподавателей. Он мог бы выбрать любую, но выбрал ее — девушку, которая отвергает его каждую секунду своей жизни. Честно говоря, я не знаю, что это: ваша, так называемая, великая любовь или ослиное упрямство, или он слишком деревянный, чтобы понять... Но суть в том, что он борется за нее. А ведь у тебя с самого начала было больше шансов, чем у кого бы то ни было, но ты сдался при первой же трудности и сейчас сидишь здесь и безмолвно рыдаешь о том, что потерял ее по своей собственной вине. Хочешь быть с ней? Борись. Хочешь, чтобы она любила тебя? Борись. Ты слизеринец, черт возьми! А мы, — Беата попыталась ткнуть себя пальцем в грудь и чуть было не навернулась с дивана, запутавшись в многочисленных одеялах, — никогда не сдаемся. В этом мы похожи с Гриффиндором, но, слава Мерлину, у нас, в отличие от них, есть еще и интеллект. У некоторых, по крайне мере. Борись, а не ной, Северус Снейп. Иначе я перестану тебя уважать, — наконец закончила она свою тираду.

Северус лишь молча кивнул, теперь еще больше терзаемый сомнениями, но в его глазах блеснуло что-то, отдаленно напоминающее веру в себя, которую он, как ему казалось, давно уже утратил.

— Ну, вот и отлично. Психологический сеанс окончен, и теперь я наконец-то иду спать, а ты можешь подоставать еще кого-нибудь. Например вот Паркер любит выслушивать униженных и оскорбленных и давать им советы.

С этими словами груда одеял неуклюже поднялась и, покачиваясь, двинулась по направлению к слизеринским спальням. Чудом не опрокинув массивный подсвечник, перевитый искусно вылепленным серпентом, она скрылась за поворотом, оставив Северуса сидеть в глубоких раздумьях перед почти уже погасшим камином.


* * *


Совятня, час ночи

Девушка, плотно закутавшись в черную мантию и вязаный длинный шарф, стояла возле узкого окна, напряженно вглядываясь в темноту и барабаня пальцами по запыленному подоконнику. Небо было чистым, глубоким и пугающе черным с поблескивающими точечками звезд. Луна, меланхолично взиравшая с небосвода, уже пошла на убыль. Наконец, на горизонте появилась небольшая темная точка, она росла по мере приближения и вот — уже стала достаточно различима, чтобы опознать в ней большую сову с темным опереньем.

Птица устало приземлилась на подоконник, почти на руки девушки, благодарно ухнула, получив свою заслуженную порцию лакомства и, дав отвязать от своей лапы светлый тонкий конверт, тут же взлетела на ближайшую жердочку и с наслаждением прикрыла глаза.

Девушка достала из-за пазухи волшебную палочку и, не скрывая своего нетерпения, постучала по конверту в определенном ритме, произнося заклинание-пароль. Письмо с шелестом вылетело из конверта и развернулось. Быстро пробежав глазами по сине-зеленым строчкам, слабо мерцающим в лунном свете, ночная гостья совятни тихо прошептала "Инсендио!", и письмо вместе с конвертом, быстро схватившись огнем, через секунду опало на пол обугленными кусочками. Подувший ветерок тут же разогнал их по углам совятни.

Девушка довольно ухмыльнулась, убирая палочку и отряхивая руки. Строчки все еще стояли перед глазами:

"Все готово. Люциус Малфой получит свой урок хороших манер, но стоит выждать немного времени, дабы усыпить его бдительность. Все должно произойти неожиданно и эффектно.

Насчет "великолепной четверки" — есть пара идей, но нужно дать им шанс сделать ответный выстрел, иначе — не интересно.

Что ж... Игра началась!"

И, в весьма приподнятом положении духа, она неторопливо направилась вниз по лестнице, усмехаясь про себя и уже предвкушая скорое приключение.

Глава опубликована: 05.04.2013

Глава VI: Обнаженная Правда

Спустя две недели после их первой отработки за этот семестр (и как не уставала мрачно повторять Паркер — последней за эту жизнь), Беата Спринклс в буквальном смысле лезла на стену. Неусидчивая и вечно скучающая слизеринка обнаружила в маггловской газете, которую ей подсунула Эмили, статью о странных людях, называющих себя альпинистами. И эти чудаки находили весь смысл своей жизни в том, чтобы медленно ползти вверх по отвесной поверхности, обвязавшись веревками так, словно кто-то весь день практиковал на них Инкарцеро.

— А чем, по-твоему, квиддич лучше? — задумчиво вопрошала когтевранка, насмешливо наблюдая, как ее подруга пытается взобраться по стене до ближайшего окна, дабы показать язык первокурсникам, скучающим на Истории Магии в кабинете на втором этаже.

— Тем, Паркер... что люди... издревле хотели... научиться... летать... а, не... прилепляться к стенам, — выдала наконец запыхавшаяся Беата, чудом удерживаясь на стене на высоте примерно четырех метров.

Вчера вечером она самостоятельно наведалась в Запретный Лес, где безжалостно обкромсала пару подходящих толстых веток, соорудив из них некое подобие колышков. А утром также самозабвенно накладывала на них Прилепляющие Чары во всех мыслимых и немыслимых вариациях. Теперь деревяшки приклеивались к стене так, что Беате стоило неимоверных усилий отодрать их обратно, дабы передвинуть на десяток сантиметров повыше.

— А по тебе и не скажешь.... — хихикнув, протянула Эмили. — О! Сейчас Блэк составит тебе компанию.

— В каком это смысле?

— А он тоже лезет по стене, только в противоположном тебе направлении. Еще пара секунд и вы сможете поздороваться друг с другом.

Далее раздался визг Беаты, несколько нецензурный отзыв Блэка о ненормальных слизеринках, которые подозрительно часто стали встречаться на его пути, и глухой треск веток, проломившихся под тяжестью двух незадавшихся покорителей высот.

— Блэк! Я уже почти достигла цели!

— Ты?! Да тебе еще ползти и ползти! — праведно возмутился растрепанный гриффиндорец, не интересуясь, впрочем, а что же конкретно являлось этой самой "целью".

— Я открою тебе секрет, Спринклс, — шепотом продолжил он, — волшебники уже давно изобрели метлы. И ты всегда можешь попросить кого-нибудь показать тебе, как они действуют...

— Блэк, ты сам-то хоть раз в жизни метлу в руках держал? Или это ниже твоего аристократического достоинства?

— Вы заткнетесь или нет? Всех учителей переполошите, — несколько нервно произнесла Паркер, все еще вспоминая свою недавнюю отработку. Впрочем, она не смогла сдержать смех, наблюдая за тем, как ее подруга и Блэк выползают из кустов, помятые и злые.

— Паркер! Снова ты?! — Блэк, отряхиваясь, подошел поближе. — И вообще — почему вы обе здесь, а не в Хогсмиде?

— Беата сказала, что за четыре года она обошла весь Хогсмид вдоль и поперек, и ничего интересного она там не обнаружит, а падать со стены ей, по-видимому, в новинку.

— А по-моему, судя по ней, она делает это ежедневно.

— На себя посмотри!

— А что я? Это была вынужденная жертва. Нас с Джеймсом наказали...— печально протянул Блэк. — И Филч теперь бродит за портретным проемом, чтобы ни в коем случае не дать нам выйти. Кстати, где Сохатый? Он лез за мной следом.

Блэк оглянулся как раз вовремя, чтобы запечатлеть в своей памяти грациозный полет Джеймса Поттера вниз головой, так некстати зацепившегося на полпути к земле за оставленный Беатой колышек. Через пару мгновений взъерошенный парень смог, наконец, подняться с земли, костеря Филча и МакГонагалл за то, что они заперли его метлу, и ему пришлось спускаться таким нетрадиционным способом.

— Паркер, почему от тебя опять пахнет лилиями?! — совершенно неожиданно произнес Сириус, крайне возмущенно морщась и настороженно принюхиваясь к девушке.

Подруги с интересом переглянулись.

— Что ты имеешь в виду, Блэк? — Паркер уставилась на парня, как на крайне заинтересовавший ее опытный образец. Тот лишь опасливо попятился.

— Я имею в виду, что этот запах... В общем, я почувствовал его еще тогда, в классе Трансфигурации.

— И?...

— И он очень странный. В смысле, он воздействует как-то странно на мою голову.

Спринклс только усмехнулась, закатив глаза и пробормотав что-то вроде: "Было бы на что воздействовать". Эмили только недовольно отмахнулась от нее и подошла к Блэку поближе.

— Воздействует? Каким образом? И как ты относишься к лилиям, Сириус? — еще более заинтересованно спросила она. — Ты их любишь? Ненавидишь? Выращиваешь?

— Никак я к ним не отношусь! И уж тем более не выращиваю! — возмутился Блэк, но, заметив пытливый взгляд когтевранки, он обреченно вздохнул и, пожав плечами, все-таки ответил: — Я не имею ничего против лилий, если честно... Но у них очень своеобразный запах: первую пару секунд кажется, что нет на свете прекраснее аромата, а потом ты начинаешь задыхаться от удушья. И, что самое удивительное, будто мазохист, никогда не упустишь возможности вдохнуть этот запах снова. Не люблю лилии.

— Интересно... — Эмили о чем-то глубоко задумалась.

— А с чего тебе это вдруг стало интересно, Паркер?

— Это все АВ, — ответила за подругу Беата. — В прошлом году, как вы, наверное, помните, он опоил весь мой факультет приворотным зельем, оказавшимся на поверку куда более стойким, нежели амортенция. Мэл заинтересовалась продолжительным эффектом и взяла мою кровь на анализ.

— Зачем? — несколько ошарашенно спросил Джеймс.

— Затем, Поттер, что некоторым людям голова нужна не только для того, чтобы отбивать ею бладжеры. Нам нравится думать, — Эмили постучала костяшками пальцев по лбу. — Хотела воссоздать состав этого приворотного зелья, но пока ничего не выходит.

— Без обид, Сохатый, но это первый раз на моей памяти, когда я согласен с Паркер, — хмыкнул Блэк и продолжил, снова обращаясь к когтевранке: — А причем тут я, собственно?

— Не знаю, Блэк. Ты был первым, на ком я решила его опробовать, — и, не замечая возмущенного взгляда Сириуса, девушка продолжила. — Вероятно, это зелье срабатывает только на единичную жертву, начиная с первичного контакта. Но лилии... Для меня оно не имеет запаха.

— Вероятнее всего в этом оно похоже на амортенцию — человек чувствует запах, который имеет свое особое значение только для него одного. В данном случае я бы сказал, что Сириус чувствует то, что вызывает у него ассоциации, сходные с теми, которые у него вызывает Эмили, — задумчиво произнес никто иной как Ремус Люпин, появившийся из-за угла школы и не обращающий ни малейшего внимания на легкий шок, вызванный его внезапным появлением. — Что? Мы тут договорились встретиться с ребятами. Питер сейчас тоже подойдет.

— То есть... — Паркер вдруг совершенно неожиданно хихикнула. — Ты хочешь вдыхать меня снова и снова, Блэк?

— Что? Да ну вас всех к черту! — Блэк возмущенно подпрыгнул на месте, а затем, развернувшись, рассерженно зашагал в сторону школьных ворот, злобно пыхтя.

— Паркер, ты это... не травмируй его психику так резко, — с трудом подавляя смех, произнес Джеймс. — Ладно, мы еще лелеем мечту попасть сегодня в Хогсмид, так что — до встречи.

Люпин лишь искоса взглянул на Эмили, на секунду задержавшись на месте, будто собираясь что-то сказать. Но в итоге, передумав, он направился вслед за друзьями, приветственно помахав рукой Питеру, который как раз шел им навстречу.

— А что я такого сказала? — с совершенно невинной интонацией отозвалась Паркер и вдруг, будто резко вспомнив что-то, она подозрительно уставилась на Беату. — Беа, солнышко, за что наказали Поттера с Блэком?

— А мне-то почем знать? — меланхолично отозвалась слизеринка, преувеличенно внимательно разглядывая стену перед собой.

— Два дня назад ты исчезаешь в неизвестном направлении, практически перед отбоем, ссылаясь на бесконечно срочные и важные дела, а потом вся школа слышит, как Филч с цепями наперевес несется за Джеймсом и Сирусом, угрожая приковать их к Гремучей Иве. Я не верю в совпадения, Спринклс, особенно с твоим непосредственным участием.

— Ладно, ладно, — отмахнулась Беата, — ну что ты такая приставучая? Я просто пыталась задержать эту четверку в Хогвартсе на время первого похода учеников в Хогсмид. Знала, что до конца дня у меня это сделать не получится — но хоть на время.

— То есть, ты поэтому осталась в школе? И поэтому мы уже часа два торчим здесь, ожидая их появления? — Паркер нахмурилась.

— Я просто помогала Севу, — хмыкнув, протянула слизеринка. — Он наконец-то решился сделать более серьезный шаг по направлению к милашке Лилс, нежели предложение ей помощи в домашней работе. Лучше поздно, чем никогда. Ну а я просто обезопасила их встречу от преждевременного появления этих бешеных мстителей.

— Да ты решила свахой поработать, Спринклс! — расхохотавшись, воскликнула Эмили. Настороженность на ее лице сменилась полным одобрением действий подруги.

— Нет, просто, судя по всему, Лили Эванс — это единственная во всем мире причина, которая сможет удержать Северуса от вступления в секту полоумных почитателей чистой крови, — Беата горестно вздохнула. — А твоими стараниями, Паркер, этот добровольный отшельник и ботаник стал мне небезразличен. И почему я общаюсь исключительно с нудными отличниками?

И Беата, снова наигранно печально вздохнув, поплелась вслед за мародерами, махнув Эмили рукой, чтобы та шла за ней.


* * *


Хогсмид, как и всегда, никого не оставлял равнодушным: ни новоприбывших третьекурсников, ни матерых завсегдатаев, знающих здесь каждую улочку и перекресток. Уютные маленькие домики, яркие вывески магазинов, снующие туда-сюда ученики и коренные жители деревни: все радостные и веселые, полные вдохновения и идей о том, как они проведут отведенный им выходной день.

Люциус Малфой в непривычном для себя одиночестве угрюмо шагал по направлению к Трем Метлам. Он до сих пор не мог выкинуть из головы то, что с ним случилось две недели назад. Это было — у-ни-зи-тель-но. На тот момент он был просто в панике, каждый последующий день ожидая, что в Большом Зале или даже в Ежедневном Пророке появится обличающая колдография той ночи. Однако, время шло, но ничего не происходило. Сначала это настораживало, заставляя Малфоя бессильно злиться и с дрожью ожидать утро каждого следующего дня, но по прошествии времени он начал постепенно успокаиваться, уговаривая себя просто забыть о произошедшем, словно этого никогда не происходило.

Ступив на широкую улицу, прямиком ведущую к Трем Метлам, Малфой не обратил внимания на странный шелест, доносящийся откуда-то сверху. Продолжая бесцеремонно проталкиваться сквозь толпу к пабу, он лишь через минуту соизволил поднять голову и взглянуть на небо вслед за остальными учениками и прохожими.

С неба, словно снежинки, тихо шурша и покачиваясь, на ветру, падали скрученные пергаментные свитки. Мягко опускаясь на руки подоспевшим студентам, свитки с шелестом разворачивались, повисая в воздухе. Завидев содержание записок, люди удивленно поднимали глаза, переглядываясь, а заметив слизеринца, с пару секунд недоуменно таращились, и потом, опомнившись, резко отводили взгляд. Малфой, предчувствуя неладное, схватил ближайший свиток и, как только тот развернулся, быстро вчитался в строчки:

"Как все мы помним, наш несравненный и неподражаемый Люциус Малфой весьма нелицеприятно отозвался об одной из своих сокурсниц — Беате Спринклс.

Все мы также знаем, что Люциус никогда не был уважителен по отношению к девушкам, и его высказывание в тот роковой вечер было его самой последней и губительной для него ошибкой.

Тебе стоит научиться манерам, мой уважаемый беловолосый друг. Когда ты оскорбительно отозвался о мисс Спринклс, я подумал — а насколько ты сам отличаешься от того звания, каким наградил ее? "

Малфой вздрогнул, с ужасом ожидая продолжения и не имея ни малейшего желания вглядываться в следующий далее текст. Но лучше посмотреть своему врагу в лицо, решил он:

"Две недели назад, под именем таинственной поклонницы, я послал тебе поддельное письмо с признанием в любви, Люциус, как ты, впрочем, прекрасно знаешь и сам. В нем я просил тебя о встрече и о возможности признаться тебе в своих чувствах. Что может быть романтичнее для девушки, чем прогулка под полной Луной по берегу Черного Озера со своим возлюбленным? И ты пришел, Люциус.

Но что же ты сделал в следующую минуту, когда не смог разглядеть лицо незнакомки, но услышал лишь ее чарующий голос? (Кстати, это был мой первый опыт данных маскировочных чар.) Ты исполнил все ее просьбы! Она пообещала тебе волшебную ночь, малыш Люци, и ты, недолго думая, хм... открылся ей. И то, что она завязала тебе глаза и попросила избавиться ото всей одежды, нисколько не смутило тебя. Ты кичишься своей чистокровностью, происхождением и принципами, и на следующий же день готов лечь с любой девчонкой, даже не зная ни ее имени, ни происхождения. Ты продаешься за секс, малыш Люци, и что самое забавное — абсолютно безвозмездно. И я надеюсь, что та бодрящая пробежка трусцой среди колючих кустарников ранним утром охладила твой пыл. Я кое-что оставил тебе на память, мой дорогой друг, чтобы ты сам не забывал, кем являешься, и чтобы каждая твоя новая жертва знала, что ей никогда не стать той единственной.

По моим расчетам она (мой подарок, а не жертва) должна была проявиться несколько часов назад — татуировка бабочки на твоей пояснице. Надеюсь, ты знаешь, что это означает? Ну а если нет... спроси у кого-нибудь из магглорожденных. Если, конечно, кто-то из них захочет с тобой разговаривать.

И чтобы не быть голословным, я прилагаю доказательства: сегодня я крайне старательно обсыпал всю твою одежду Растворяющим Порошком, Люциус. И, знаешь, мне кажется, он начнет действовать прямо сейчас..."

Малфой в панике перевернул лист, ища продолжение, но на оборотной стороне была лишь изящная подпись: "Удачного тебе полета, Ночная Бабочка. Твой АВ".

Все собравшиеся смотрели на Малфоя, ожидая развития событий с некоторым опасением, но, одновременно, интересом. Слизеринец же, до сих пор тупо таращась на пергамент в своих руках, поначалу не понял, что усиливающийся шелест больше не принадлежит падающим с небес листовкам. С паникой во взгляде он посмотрел вниз на свои брюки — они, как и вся его остальная одежда, медленно тлели и осыпались на землю крохотными песчинками.

К Малфою вернулось ощущение того обжигающего стыда, который он испытал, убегая от Черного Озера две недели тому назад. Все ошеломленно охнули — на пояснице Малфоя сияла, переливаясь, изящная татуировка синекрылой бабочки и, если приглядеться, становилось возможным разглядеть маленькие буквы сбоку: «АВ».

Люциус с секунду стоял на месте, а затем, даже не попытавшись рассмотреть таинственную татуировку на своей спине, он рывком подобрал с земли палочку, вывалившуюся сразу после того, как его рукав рассыпался в прах, и понесся прочь, не разбирая дороги. Ученики буквально отпрыгивали с его пути, безуспешно пытаясь подавить смех.

— Отличный зад, Малфой! — вдруг выкрикнул кто-то позади него, вызвав приступ хохота у всех присутствующих.

Малфой лишь ускорился, несмотря на мелькающие по бокам улыбающиеся лица студентов, даже не пытаясь запомнить лица тех, кто сейчас смеялся над ним. "Он отомстит! Он отомстит им всем! Но для начала ему нужно поскорее исчезнуть отсюда, пока кто-нибудь из преподавателей не решит проверить, на что именно любуется такое количество народу".

И, как будто бы насмехаясь над ним, провидение решило, что шутка была недостаточно полной. Стремясь побыстрее выбраться из кольца смеющихся, Люциус не заметил, как последняя группа студентов расступилась перед ним, пропуская вперед никого иного как профессора МакГонагалл.

Малфой с размаху врезался в высокую фигуру и, не удержавшись, опрокинулся назад, медленно поднимая глаза, чтобы, наконец, встретиться с ошарашенным взглядом декана Гриффиндора. С секунду они смотрели друг другу в глаза, затем профессор медленно перевела взгляд на обнаженную грудь Малфоя, потом ниже... ниже... и с выражением полного шока уставилась на ту часть тела, которую обычно не принято показывать всему честному народу.

— Что Вы здесь делаете в таком виде, мистер Малфой?! — прогремела она, слегка покраснев и переводя взгляд обратно на его лицо.

— Я... я... Профессор, он... — слизеринец безуспешно пытался что-то сказать, но его заглушал нарастающий гул смеха, а буквально пылающие глаза МакГонагалл действовали парализующе.

— Прикройтесь хотя бы! — негодующе воскликнула она, быстро скидывая с себя накидку и вручая ее Малфою. Тот неуклюже поднялся и быстро закутался в темную ткань. В толпе послышались новые смешки: "Малфой в накидке МакГонагалл! Уж не она ли была той самой неудавшейся его возлюбленной?"

МакГонагалл, полностьюигнорируя новые приступы смеха со стороны присутствующих, суровым взглядом обводила толпу, пытаясь выявить зачинщика, отчего смех поутих, и ученики нервно заерзали. Затем, повернувшись обратно к слизеринцу, она деревянным голосом произнесла:

— Люциус, прошу Вас удалиться в замок. Немедленно.

Малфой вздрогнул и, сгорбившись под мантией, торопливо засеменил по направлению к Хогвартсу.

Все еще смеющиеся ученики рассматривали листовки и бросали взгляды вслед улепетывающему слизеринцу. Но, встречаясь со взглядом профессора, школьники ежились, быстро пряча листовки к себе в карманы, и пытались подавить улыбку. Девушки, впрочем, все еще оживленно перешептывались о чем-то, в особенности слизеринки. Можно было разобрать что-то вроде: "А у него очень даже ничего..." и "Так я же вам говорила!". Парни не знали, то ли смеяться, то ли плакать, то ли немедля бежать отсюда, если A&B решит проучить еще кого-нибудь из общепризнанных сердцеедов.

— Видимо, он задел сердца многих особ женского пола, — протянул все еще шокированный Джеймс, смотря на толпу смеющихся девушек.

— Это было...

— ...весьма грандиозно, — закончил за Блэком слегка побелевший от увиденного Хвост.

Только Ремус стоял, нахмурившись, чрезмерно сильно сжав листовку в кулаке.

— Рем, что с тобой? — озадаченный Питер немного отошел от шока и теперь заинтересованно смотрел на друга.

— Каким бы подонком Малфой не был, — медленно и разборчиво проговорил Люпин, — это было излишне жестоко.

— Брось, Лунатик! Ты что, защищаешь его? — Блэк тоже нахмурился и с недоверием посмотрел на обеспокоенное лицо друга.

— Нет, но это была не шутка, не обычная их шалость.

— А что тогда?

— Месть.

Повисла напряженная тишина. Друзья переглядывались и, наконец, все вместе повернулись ко все еще мрачному Люпину. Тот тяжело вздохнул, а затем, закусив губу, огляделся вокруг и пониженным голосом произнес:

— A&B всегда славился масштабностью и грандиозностью своих шуток, но вспомните — были ли хоть раз задеты интересы только лишь одного определенного человека? Всегда это была какая-то компания людей. Будь то мы, мародеры, или же слизеринцы, или кто-то еще. Филч не в счет. Но сегодня... — Ремус выдержал паузу, — сегодня это было сведение личных счетов. Кто-то очень сильно ненавидит Малфоя, но не имеет достаточной власти, чтобы высказать это вслух.

— Лунатик, да таких оскорбленных — пол Хогвартса! Я не знаю, на что ведутся девчонки, но Малфой, я уверен, собрал уже целую коллекцию женских сердец.

— Они ведутся на то же самое, что и в твоем случае, Бродяга: наглость, самовлюбленность и отсутствие моральных ограничений, — задумчиво отозвался Люпин и добавил несколько смущенно. — Ну, еще и на... кхм... физические данные.

— Эй!

— Не кипятись, Бродяга. Лунатик не хотел тебя обидеть, он просто высказал всем известное мнение вслух, — довольно ухмыляясь, произнес Джеймс.

— Сохатый, если ты...

— Может, это была Беата? — торопливо прервал начинающуюся перебранку Питер. — Она единственная, у кого действительно внушительный счет к Малфою.

— Глупости, — бросил все еще недовольный Сириус. — Если бы Спринклс хотела, она бы пришла сегодня с метлой Малфоя и засунула бы ее ему в... — Блэк наигранно закашлялся, давая рассерженной МакГонагалл, пытающейся выявить виновника происшествия, пройти мимо. — Ну, в общем, вы меня поняли.

— С каких пор ты так хорошо знаешь Беату, Сириус? Уж не после ли того разговора с Паркер ты изменил свое отношение к ней? — Джеймс ухмылялся еще более насмешливо, будто уже забыл и про Малфоя, и про АВ. Сейчас его больше интересовал его собственный лучший друг и не совсем обычное для него поведение по отношению к слизеринке.

— Я уже говорил — тема закрыта, — резко и холодно отозвался Блэк.

— Как скажешь, — пожал плечами несколько удивленный таким резким ответом Поттер.

— Бродяга прав, — снова возвращаясь к обсуждению Малфоя, произнес Люпин. — Беата не стала бы прятаться за чужими спинами.

— Ну, в таком случае у нас есть еще одна зацепка, разве нет?

— Именно, Джеймс. И мы выжмем из этого события максимальное количество информации. И нет, Сириус, я не собираюсь выпытывать что-либо у Эмили.

— Да понял я, понял...

И друзья, еще немного поразмыслив, решили все же вернуться в Три Метлы, дабы успокоить себя стаканчиком-другим сливочного пива.


* * *


Слизеринские спальни, поздний вечер

Северус весь вечер не находил себе места. Он даже закрылся в собственной спальне, игнорируя завывания Беаты с той стороны двери и ее требования "немедленно все рассказать и показать в подробностях и красках".

День прошел... странно. До произошедшего с Малфоем, что, кстати, вызвало в Северусе ощущение некоторого согревающего злорадства, он, как и собирался, отловил Лили в толпе гриффиндорцев и попытался поговорить с ней. Поговорить так, как они разговаривали еще тогда — в детстве, до всех этих бесконечных разногласий, вызванных поступлениями на разные факультеты и появлением мародеров. Честно признаться, Северусу все это стоило неимоверных усилий. Когда он подошел к Лили, окруженной улыбчивыми, смеющимися подружками, он думал, что в следующую секунду развернется и убежит прочь. Когда ее подруги насмешливо и несколько настороженно уставились на него, он решил, что терять уже больше нечего и дрожащим голосом попросил ее уделить ему немного времени. Лили так долго и внимательно смотрела на него, что дух Северуса поник окончательно. Однако, когда он уже собирался развернуться и уйти, девушка вдруг улыбнулась — натянуто и неуверенно, но не так холодно, как обычно, и согласилась уделить ему пару минут.

Северусу в тот момент показалось, что он парит в воздухе, что его тело стало легким словно перышко. Последовавший затем разговор несколько поумерил его пыл, он вышел неловким и напряженным:

— Так о чем ты хотел поговорить, Северус? Мне казалось, что мы уже все обсудили.

— Я понимаю, Лил... Но я... Я не могу расстаться с нашей дружбой вот так просто.

— И тебе понадобился целый год, чтобы осознать это?

— Скорее, чтобы набраться решимости.

В тот момент она улыбнулась снова, пусть и неуверенно, но Северусу показалось, что в его жизни снова блеснул лучик надежды.

— Я прошу простить меня, Лили. Я не хочу стирать все наши с тобой общие воспоминания, кто знает — будут ли они когда-нибудь еще.

— Сев... Ты понимаешь, насколько все это неожиданно и странно? То, что ты наконец решился на столь отважный для тебя шаг через столько времени? И, честно говоря, выбрал не совсем подходящее место для разговора...

— Лили, я все понимаю, но...

— Я подумаю, Сев, хорошо? Я подумаю... и отвечу. Обещаю, что не буду мучать тебя ожиданием слишком долго. Ну, по крайней мере, не больше года.

Она улыбнулась снова, хоть и несколько кривовато, и, неуверенно оглядываясь на парня, отошла к своим перешептывающимся подружкам, с интересом взирающих на странную парочку.

Северус мысленно восхвалил себя, Мерлина, Бога, всех святых и Беату Спринклс.

И вот теперь он нетерпеливо шагал по комнате, почему-то искренне веря, что Лили ответит именно сегодня. «Она должна, — почему-то подумалось ему, — она же не такая, как я».

«Сова! — вдруг понял он. — Она же пришлет ответ с совой!» Осознав эту простую истину, Снейп быстро накинул мантию и бросился вон из комнаты, а затем и из гостиной. Поблуждав по пустующим коридорам школы и вздрагивая от малейшего звука, он, наконец, забрался в пустой класс Истории Магии, решив подождать ответа здесь.

На небе уже показался тонкий серп Луны, а темные облака полностью скрыли звезды. Парень еще час назад зашел в аудиторию и теперь сидел на подоконнике, тоскливо вглядываясь в темноту за окном и пытаясь не обращать внимание на таинственные скрипы и шорохи, доносящиеся из коридоров Хогвартса.

Еще через час ожидания, когда он уже почти задремал, прислонившись спиной к стене позади себя, его внезапно разбудил странный царапающийся звук — это сова стучалась клювом в окно, раздраженно взмахивая крыльями. Северус рывком распахнул створки, впуская птицу, и трясущимися руками отвязал конверт.

Бумага была мятой, строки и слова в некоторых местах полностью зачеркнуты, а почерк, всегда аккуратный, маленький и округлый, теперь нервно скакал так, что некоторые буквы и слова Северус с трудом мог разобрать:

"Сказать, что мне все равно, я не могу, Сев. Я.. (дальше была зачеркнута целая строка) ...действительно скучала по тебе..."

Сердце Северуса подпрыгнуло, и он, окрыленный, продолжил читать:

"...весь этот год. Я до конца не верила, что ты мог назвать ме.. (снова зачеркнуто) ...мог сказать мне то, что ты сказал тогда и сделать это искренне. Но ты попытался извиниться лишь один раз и так сухо и холодно, что я даже не стала дочитывать... Я была в ярости, Северус.

И, если ты... (клякса) ...мы сможем восстановить хотя бы крупицы былой дружбы, я буду действительно счастлива. Мне сейчас очень нужен такой... (перечеркнуто)...нужен настоящий друг, ведь ты знаешь, что у меня никогда не было настоящих верных подруг. Они все слишком легкомысленные и больше волнуются о себе, чем о других. А ты... (жирная клякса) ...ты всегда был рядом и понимал меня лучше, чем я сама. В общем... (зачеркнуто сразу две строки подряд)

...давай попробуем начать сначала. Постепенно. Напиши мне что-нибудь в ответ, как только сможешь".

Северус выдохнул, закончив читать. Счастье переполняло его, и даже вероятное возобновление регулярных битв с Поттером и его дружками пугало его не так сильно, как раньше. Он быстро нацарапал на завалявшемся в кармане мантии мятом листке пергамента пару строк: "Спасибо, что веришь в нашу дружбу! Я обещаю — я не подведу тебя в этот раз!" И, прикрепив его к лапке ожидающей ответа совы, выпустил птицу на волю. Постояв еще с минуту, вглядываясь в удаляющуюся темную точку, Северус тряхнул головой и поспешил обратно в свою гостиную, чудом не попавшись Филчу, разгуливающему, судя по звуку, неподалеку. Сегодня явно был его день.

Недолго поворочавшись в постели, он забылся безмятежным сном с ощущением абсолютнейшего счастья и чувством переполнявшей его надежды.


* * *


Квиддичное поле, час ночи

— Спринклс, — раздался в гриффиндорской раздевалке приглушенный возмущенный шепот, — необязательно взрывать дверь, когда ее можно просто открыть Алохоморой!

— Да что ты? А если там сигнальные заклинания, реагирующие на Алохомору? А так мы просто снесем дверцу шкафа, не задевая замка!

— Какие заклинания?! Это же тренировочные метлы! Да они летают только по привычке — ты быстрее пешком пройдешь через все поле, чем долетишь на какой-нибудь из них!

— Тебе-то откуда знать? Ты вообще, когда последний раз метлу в руках держал?

— На четвертом курсе, между прочим! Нужно было как-то подбросить букет роз одной когтевранке, — прошептал в ответ Блэк с несколько смущенным выражением лица.

Даже в темноте было видно скептическую ухмылку на лице Беаты. Она фыркнула, а затем насмешливо произнесла:

— Да ты был романтиком, Блэк!

— Почему это был? — обиженно отозвался Сириус. — Я всегда был вежлив с девушками, даже в те моменты, когда просто использовал их.

— Ну да, это несомненно тебя оправдывает, — хмыкнула в ответ слизеринка.

Пару-другую часов назад Беата все-таки отчаялась достучаться до Северуса вербально и решила выкурить его из комнаты, подсунув под дверь пару веточек подожженной полыни. Призадумавшись, она вспомнила, что где-то в оранжереях росло несколько кустов этого чудного растения. И не то, чтобы она сильно удивилась, застав там Сириуса, который воровато оглядываясь, явно собирался оборвать пару листиков одной галлюциногенной травки. Ученики старших курсов иногда баловались ей в малых дозах — в некоторой степени она воздействовала и как успокаивающее, что было особенно полезно перед экзаменами или ключевыми контрольными.

Совершенно безмятежно похлопав Блэка по плечу, Беата дождалась, пока тот перестанет носиться по теплице, наступая на грядки и тыкая палочкой во всех направлениях. Через пару минут, когда к Сириусу все-таки вернулась способность по-человечески выражать свои мысли, тот в крайне нецензурных выражениях сообщил слизеринке, что ему надоело пересекаться с ней по десять раз на дню в самых неожиданных местах, и вообще — не преследует ли она его? На что Спринклс ответила, что, если бы Блэк был в ладу с метлами, он смог бы сегодня слезть с гриффиндорской башни иным образом, и они бы не встретились. Слово за слово разговор дошел до спора о том, кто из них все-таки хуже летает. Беата, как само собой разумеющееся, предложила это немедля проверить и выявить неудачника. Блэк, недолго думая, (что, впрочем, по мнению Беаты, было ему более чем свойственно) согласился.

И вот теперь они оба пытались выковырять замок из шкафчика с тренировочными метлами, дабы достать себе пару летательных аппаратов.

Пока Блэк доставал палочку и прицеливался к замку, Беата, недолго думая, снесла замок со шкафа, шарахнув по нему ногой пару-тройку раз. Сириус ошалело смотрел то на нее, то на валяющийся на полу замок, поочередно раскрывая и закрывая рот, в принципе не способный прокомментировать содеянное слизеринкой.

— Что ты стоишь, Блэк? — прошипела Беата. — Бери себе веник и шуруй на поле!

Наконец, опомнившись, Блэк схватил метлу и догнал Беату уже на выходе из раздевалки, оставив развороченную дверцу шкафа медленно покачиваться туда-сюда с мерзопакостным скрипом. Блэк первым, поморщившись, оседлал неудобное приспособление, пробормотав что-то едкое про волшебников, которые не в состоянии поставить на поток производство ковров-самолетов и, оттолкнувшись, взлетел в небо. Беата с непередаваемым отвращением, смешанным с недоверием, перебросила правую ногу через древко и взлетела вслед за гриффиндорцем.

Сириус летал весьма и весьма сносно, несколько деревянно, впрочем, так как ему явно было неудобно сидеть, и он то и дело поправлял волосы и обтирал руки о куртку. Беата же умудрялась падать у дверей в Большой Зал, лишь зацепившись за косяк, что явно говорило не в ее пользу в сфере полетов. Более-менее выровнявшись и крепко схватившись за рукоять метлы, она медленно подлетела к Блэку, чувствуя, что ее качает в воздушном потоке из стороны в сторону и постоянно заносит куда-то не туда.

— Ладно, Блэк. Черт с тобой! Признаю — в этом деле я безнадежней тебя, — на этом моменте она чуть не перевернулась вниз головой, но вовремя восстановила равновесие.

Сириус только хмыкнул, смеривая Беату веселым ироничным взглядом, но не стал говорить в ответ ничего колкого. Спринклс же попыталась подлететь поближе, дабы продолжить беседу, но с присущей только ей одной грацией, она с разгону въехала прямо в Блэка, и, судя по возгласу боли, попала рукояткой метлы куда-то в район Сириусовского глаза. Гриффиндорец на автомате приложил ладонь к ушибленному месту, проверяя на месте ли глазница и ее содержимое, и не заметил, как метла накренилась вниз и начала косо падать. Беата, осознав, как трагично все это может кончиться, нырнула вниз в попытке подхватить Блэка, но, не справившись с управлением, съехала несколько вбок и, на развороте прошлась по Блэковской шевелюре пучком березовых прутьев. В результате, через пару секунд они оба врезались в землю, благо высота оказалась не смертельной.

Метла, характерно хрустнув при столкновении с землей, переломилась наискосок, и теперь Беата задумчиво держала в одной руке черенок, а в другой самый натуральный веник. Переведя взгляд на Блэка, она на секунду застыла, видя беспощадную ярость, просыпающуюся в глазах парня, а потом, не выдержав, расхохоталась. Чудище, смотревшее на нее, сидело, раскинув ноги, в рваныхлохмотьях, с торчащими повсюду хворостинками и абсолютнейшим бардаком на голове.

— Леший! Да ты же на лешего похож, Блэк! — Беата в буквальном смысле каталась по земле и смеялась, не в силах остановиться.

Выражение лица Сириуса сменилась на недоуменное, потом нахмурившееся, а потом его губы неестественно искривились, и он сам, наконец, расхохотался, не пытаясь больше сдерживаться.

— Ты ведьма, Спринклс! — отсмеявшись, провозгласил Блэк.

— Естественно я ведьма, ты — идиот! Я же в Хогвартсе учусь!

— И фамилия у тебя противная — тебе подходит, — продолжал Сириус, впрочем, совершенно беззлобно.

— Да ну их к черту — эти метлы! — Беата не без труда поднялась с земли и подала руку Блэку. Тот принял ее и с помощью слизеринки сам поднялся на ноги.

— Честное слово, Спринклс, — говорил он, когда они уже сбежали с квиддичного поля, так и бросив там обломки метел, совершенно не беспокоясь о последствиях и о том, что скажет мадам Хутч, — я не понимаю, как такая заноза в заднице, как ты, может общаться с Паркер? Вы же совершенно разные люди! Ладно, если бы она хотя бы училась вместе с тобой на Слизерине...

— Ну да, ее и приняли сначала на Слизерин, — безмятежно отозвалась Беата, жуя какую-то травинку. Судя по ее одурманенном взгляду — возможно, ту самую, которую Блэк собирался своровать из теплиц.

— Что?! — Сириус резко остановился, уставившись на девушку. Та вздрогнула, осознав, что сказала что-то лишнее и попыталась выкрутиться:

— Что? Ничего... Я пошутила, Блэк. Это была просто...

— Не пудри мне мозги, Спринклс! Если начала — договаривай.

Беата лишь тяжко вздохнула и мрачно посмотрела на Блэка:

— Хоть одна живая душа, Сириус Блэк, хоть одна! — она подняла вверх указательный палец. — Даже Ремус Люпин не должен слышать того, что я тебе сейчас скажу. Ты меня понял?

Она грозно уставилась на гриффиндорца, и в ее взгляде мелькнуло что-то действительно страшное. Сириус, поколебавшись, кивнул.

— Ладно... Паркер действительно сначала распределили на Слизерин, и она действительно подходит нашему факультету. Мудрость, знание, амбиции, стремление к величию — это все у нее есть... Было, по крайней мере, — вздохнула Беата. — Но ты ведь понимаешь, что это значит — быть магглорожденной на Слизерине? Да еще и в ее случае...

— Я знаю про ее случай. Она мне рассказывала, — перебил девушку Блэк.

— Серьезно?

— Да. Рассказала о том, как вы познакомились, но не сказала, что училась на Слизерине.

— Паркер не любит об этом распространяться. Тем более, что она и не училась — она выживала. Целый месяц провела в наших подземельях. Именно тогда, кстати, она и сдружилась с Северусом и очень сильно повздорила с Малфоем. В то время я ее совсем не знала, вернее, просто не обращала внимания. Строго говоря, ну что тут такого? Обычная серая мышь, зарывающаяся носом в книги и ничего не смыслящая в настоящих приключениях. Она все время сидела где-то в углу и тряслась там, как испуганный кролик. Очень стойкий кролик, надо сказать, — усмехнулась Беата. — Если бы не Малфой, на нее обращали внимания бы ни больше, чем на пустое место. Но вся эта мания с чистокровностью, которую снова начали поднимать уже тогда разные ненормальные параноики, была девизом Люца. И он не мог упустить шанса продемонстрировать всем, как ничтожны магглы.

— И никто не пытался защищать ее?

— Паркер — мрачная и нелюдимая. Что была тогда, что есть сейчас. В ней всегда было больше гордости, чем во всех гриффиндорцах вместе взятых. Думаешь, она бы стала просить у кого-то помощи? Ха! Как бы не так. Она молча терпела, ну а потом... я не знаю, что случилось, Блэк. Она мне об этом даже сейчас не рассказывает, но, наверное, что-то действительно ужасное, раз она прямиком побежала к Дамблдору с просьбой перевести ее на другой факультет.

— Но почему... почему об этом никто не знает?

— Никто и никогда это не афишировал. Ты можешь назвать весь слизеринский состав? Я сомневаюсь. А сами слизеринцы не то, чтобы выкрикивали ее имя на каждом шагу — там нечем было гордиться.

— И ее перевели на Когтевран?

— Ага. Если и есть люди, которые испытывают противоречивые чувства по отношению к Хогвартсу, Мэл обходит их по всем параметрам.

— Она жалела о том, что поступила сюда? — во взгляде Сириуса промелькнула странная грусть.

— Она ни о чем не жалеет, Блэк. Да и Хогвартс нельзя не любить, но согласись, быть в бесконечном восторге от него, ей тоже несколько сложно.

Сириус и Беата замолчали, совершенно по инерции доставая из задних карманов по пачке сигарет и прикуривая их от кончиков волшебных палочек. Затем они несколько ошалело взглянули друг на друга и понимающе усмехнулись:

— Не думал, что ты куришь, Спринклс.

— Аналогично, Блэк.

— Ремус вечно пытается воспитывать нас с Джеймсом и отбирает сигареты, — помолчав немного, добавил Сириус.

— Да? А Паркер давно уже на меня плюнула. Хотя она постоянно морщится, когда я курю. А что Питер?

— Питер? Говорит, что это наше личное дело, и что он считает, что хуже мы от этого не становимся, только воняем противно, — парень ухмыльнулся, затягиваясь и выпуская изо рта изящное колечко дыма. Вращаясь и покачиваясь, оно взлетело чуть выше и переплелось с дымной спиралью, выпущенной Беатой. Оба совершенно одинаково усмехнулись.

— И почему я постоянно впутываюсь в откровенные разговоры то с Паркер, то с тобой?

— Карма у тебя такая, Блэк. Не хочешь пойти работать Целителем Душ? — Беата безмятежно взирала на Сириуса, не давая понять — говорит ли она серьезно или шутит.

— Э... нет, в смысле — не знаю. Я еще не определился с будущей профессией. Ты?

— И я. Ничто из того, что приходит в голову, не разгонит мою вечную скуку, — Беата, прищурившись, проследила глазами яркую вспышку на небе и след, прочерченный падающей звездой.

— Именно, Спринклс. Ты чертовски права, — Блэк кивнул, только потом осознавая, что только что согласился со слизеринкой, но, решив не заострять на этом внимания, отогнал мысль в сторону.

— Я пойду спать, Блэк, — вдруг отозвалась Беата, стряхивая пепел в траву. — И помни — хоть одна живая...

— Я понял, понял! Пустых тебе коридоров, Спринклс, — Сириус ухмыльнулся, поднимая руку в прощальном жесте.

— Спящего тебе Филча, Блэк, — усмехнулась в ответ слизеринка.

Так они и разошлись: Сириус остался стоять на месте, бездумно смотря на звезды и думая о том, что Спринклс оказалась не такой уж и противной для слизеринки, а Беата направилась в свои подземелья, отметив про себя, что Блэк на ее памяти оказался единственным парнем, с которым ей не было скучно после проведенной совместно ночи, ну или хотя бы ее части. Через минуту оба вздрогнули, осознав, о чем они только что подумали и тряхнули головой, отгоняя несвойственные им мысли.

Но где-то на задворках сознания осталось крохотное воспоминание о том безумном смехе посреди ночи на поле для квиддича с поломанными метлами в руках и странное ощущение умиротворенности, которое возникает в те моменты, когда ты, наконец, находишь человека, который тебя понимает.

Кто знает, к чему все это приведет?

Глава опубликована: 25.04.2013

Глава VII: Небольшое Путешествие

Спальня Гриффиндора, раннее субботнее утро

В голове Лили Эванс, тоскливо уставившейся в окно, роились странные, чуждые ей мысли. Она думала ни о чем ином, как о любви. Вернее она пыталась понять, что это такое — любовь, и как именно отличить ее от простой привязанности, влюбленности или же обыкновенной симпатии. Извечный вопрос.

Ветер за окном все больше набирал силу, раскачивая верхушки деревьев, заставляя тех щедро стряхивать листья на холодную и сырую после дождя землю. Проснувшись ранним утром, Лили, мрачно взглянув в окно, уже было подумала о том, чтобы отменить поход в Хогсмид с Северусом и остаться в замке, устроившись где-нибудь в уютной нише на пятом этаже с книжкой и кружкой чая в руках. Но, решила она, в замке их обязательно достанут мародеры. Прошло уже чуть больше недели с тех пор, как она и Северус начали постепенно сближаться. Сначала этот неожиданный разговор, потом несколько посланий друг другу, затем самая настоящая ежедневная переписка, заставившая Лили осознать, насколько сильно она все-таки скучала по своему другу, и вот, наконец, их первая встреча, состоявшаяся пару дней назад. Они лежали на берегу Черного Озера, задумчиво уставившись на проплывающие над ними облака и, как когда-то давно, пытались придумать анимагическую форму для каждого ватного сгустка, плывущего по небу.

Для полного счастья ей не хватало только поездки в Лондон. Как-то так сложилось, что каждые первые пару месяцев в учебном году, ей требовалось немалое количество времени, чтобы привыкнуть к этому закрытому пространству и невозможности просто выбежать на улицу, дабы пройтись по маленьким чудным магазинчикам со всякими разными вкусностями или же симпатичными вещицами. В Хогвартсе для Лили было слишком мало места, но она не умела «искусственно расширять» его, переступая все границы и правила, как это делали те же мародеры.

Единственным минусом во всей сложившейся в ее жизни идиллии были Джеймс и Сириус, которые, сразу заметив неожиданное сближение Лили и слизеринца, будто слетели с катушек. За последние пару дней не было ни одного момента, когда они не поджидали бы Северуса за углом — выходил ли тот из Большого Зала, своей гостиной или же с уроков. Беата, быстро смекнувшая что к чему, теперь неотступно следовала за ворчащим слизеринцем, эффектно похрустывая костяшками каждый раз, когда проходила мимо мгновенно мрачнеющих мародеров. Последние не решались связываться со Спринклс, прекрасно понимая, что Беата, в принципе не имеющая никаких тормозов, без лишних размышлений может пальнуть в них каким-нибудь темным заклятием и свалить раньше, чем появятся преподаватели и мадам Помфри.

Все эти мысли вращались в голове Эванс, но, как только она взглянула на прикроватный столик, к ним прибавилось еще немного головной боли.

На тумбочке лежал великолепнейший букет ее любимых ярко-голубых гортензий. Она обнаружила их утром — сразу же после пробуждения. Пышные, дивно пахнущие цветы будто излучали особенное мягкое сияние. "Мерлин, какая красота", — подумала Лили, нетерпеливо приподнимая букет и зарываясь носом в мягкие лепестки. Записка, спрятанная меж стеблей, упала прямо ей на колени. Девушка, недолго думая, схватила ее, ожидая увидеть знакомый угловатый и косой почерк Северуса, но, вместо него, мягко подрагивая, будто живые, на бумаге сияли буквы. Этот почерк был совсем иным — крупным, размашистым и резким, и девушка узнала бы его из тысячи. Из тысячи тех писем, что Джеймс Поттер прислал ей за все годы обучения в Хогвартсе. «С добрым утром, милая Лили», — гласила надпись.

— Как он узнал? — мрачно пробормотала она себе под нос, впрочем, не очень успешно скрывая улыбку.

— Ух ты! — раздался рядом восторженный голос проснувшейся Марлин. — Кто это такой ушлый?

— Поттер, кто же еще... — слегка скривившись, ответила Лили. — Ума не приложу, откуда он узнал, что гортензии — мои любимые цветы, причем именно такого цвета.

— Ну, подруга... — насмешливо протянула МакКиннон. — Это же Поттер! Не удивлюсь, если он знает, какого цвета твое нижнее белье.

Гриффиндорка весело расхохоталась, без труда уворачиваясь от тяжеленого тома по травологии, пролетевшего над ее головой.

— Не говори такие гадости! — возмущенно воскликнула Лили, отчего-то ярко покрасневшая. — Фу! Я, как это представлю...

— Ммм... уже представляешь себя и Джеймса...

— Марлин! — праведно возопила Эванс, почти пылая, то ли от ярости, то ли от стыда.

Подруга, посмеиваясь, удалилась из спальни, перекинув через плечо полотенце и захватив зубную щетку, напевая себе под нос что-то вроде "Тили-тили тесто, жених и невеста..."

И вот теперь Лили безуспешно пыталась разобраться в жутко переплетенном клубке чувств, страхов и эмоций, забивавших ее голову и сердце в придачу. Северус — ее друг детства, единственный, пожалуй, во всем мире человек, способный понять ее с полуслова, что бы с ней не произошло. Джеймс — задиристый и самодовольный, но всегда бесконечно лучезарный, будто вся грязь и вся боль просто стекали с него, неспособные удержаться на столь солнечном и открытом человеке.

Но Северус всегда такой тихий, темный, таящий внутри себя бесконечное число секретов и не способный доверять людям. Не способный сделать первый шаг. А Джеймс — самовлюбленный и эгоистичный, разделяющий весь мир вокруг себя на своих поклонников и недругов и не имеющий даже смутного понятия о том, что такое отказ и компромисс. Если призадуматься, эти двое были совершенно противоположны друг другу, но, тем не менее, по-своему дороги ей. Да, даже Поттер был ей дорог, как бы отчаянно Лили не хотела этого признавать. Столько лет он пытался добиться ее внимания всяческими мыслимыми и немыслимыми способами. И теперь она и представить не могла, что проведет хотя бы одну неделю, не получив очередное пригласительное письмо в Хогсмид или не поймав на себе его взгляд, пропитанный надеждой и желанием.

И вот сейчас, на седьмом курсе, она внезапно осознала, что остался всего лишь один год, когда они все еще могут быть вместе. Всего лишь один ничтожный год до полного, окончательного расставания, когда их дороги могут разойтись навсегда. И, если не выбрать сейчас, она может лишиться обоих сразу, а Лили Эванс очень-очень-очень сильно боялась остаться одна.


* * *


— Нет, вы видели это?! — разъяренный Сириус Блэк метался по гостиной, снося со своего пути стулья и кресла, а также подвернувшихся под руку учеников.

— Сириус, успокойся, пожалуйста, — устало, но по-прежнему мягко произнес Ремус, повторяя эту фразу, наверное, уже в десятый раз за прошедшие полчаса.

— Вы видели это?! — это Джеймс Поттер, растрепанный и запыхавшийся от быстрого бега, ввалился в гостиную на полном ходу. И, судя по всему, если бы Полная Дама не успела распахнуться вовремя, он бы проломил портрет головой и прошел бы насквозь.

— Да, мы видели это, Джеймс. Успокойся, пожалуйста, Джеймс, — крайне меланхолично отозвался Питер, безмятежно листая страницы какого-то учебника.

— Вам-то, конечно, без разницы! — хором обвиняюще возопили Блэк и Поттер.

— Но как они посмели передвинуть этот дурацкий тест на неделю раньше?! И поставить его в воскресенье? Завтра?! — Сириус, наконец выдохнувшись, устало свалился в кресло, потирая больной глаз. Питер хихикнул. — Чего тебе, Пит?

— Все вспоминаю, как очаровательно ты выглядел с неделю назад с огромным сине-лиловым пятном вокруг глаза.

— А тебе все смешно, да? — тут же взъелся на друга Блэк.

— Ну, согласись, Бродяга, это было забавно. Если бы ты не перепутал Заживляющее и Кровоускоряющее зелья, твой синяк уже давным-давно бы сошел, — хохотнул Джеймс. — А так, ты будешь еще с неделю мучаться. А мы будем подкалывать тебя до тех пор, пока ты не признаешься, кто именно тебя уделал.

— Прекрасно, — мрачно пробормотал Сириус. — То есть, это будет продолжаться бесконечно. Быть может, ты лучше вспомнишь про тест, на который нам не оставили времени для подготовки? Они ведь специально это сделали! Я даже шпоры не успею наколдовать!

— Сириус, — протянул Ремус, усмехаясь, — в том-то вся и суть. Неожиданная проверка.

— Ты знал?!

— Я же староста, — пожав плечами, отозвался Люпин. — И не надо на меня так смотреть!

— А как на тебя смотреть, скажи, пожалуйста? С Паркер ты нам помогать не собираешься, с тестом — тоже. Только ходишь и вразумляешь всех жизни, а сам что? Даже не мог сказать нам, что дату перенесли, хотя прекрасно знал, какая у нас проблемная ситуация! Все, выйди отсюда, — вдруг жестко припечатал Блэк.

— Прости, что?

— Я сказал — выйди отсюда. Мы будем обсуждать идею насчет того, что нам сделать с этим тестом, а ты, судя по всему, не только ничем не поможешь, а только помешаешь.

Питер и Джеймс недоуменно переглянулись, не решаясь вставить слово. Ремус медленно поднялся, в упор глядя на Сириуса, непривычно холодно и отрешенно. И, наконец отвернувшись, вышел из гостиной твердым шагом, сжав в руке книгу и даже не сказав ничего Поттеру и Питеру на прощание.

Последние только осторожно взглянули на Блэка, и когда тот почти дружелюбно, хоть и несколько взвинчено, посмотрел на них в ответ, начали потихоньку обсуждать предстоящий план.


* * *


Библиотека. Единственное, пожалуй, место, где Ремус Люпин чувствовал себя точно на своем месте. Запах пергамента, пожелтевшие страницы книг, толстые тома, наполненные бесконечным количеством информации и возможность выуживать эту информацию по крупицам, любоваться ею и распределять по полочкам в своей голове. Многие ученики во время своего обучения в университете, школе, колледже абсолютно безалаберно относятся к возможности получить множество ценных знаний, которые абсолютно бесплатно преподаватель пытается втолкнуть в их юные головы. И как многие потом, через года, начинают сожалеть о том, что не слушали человека, который стремился безвозмездно обучить их тому, к чему он сам шел, не взирая на препятствия и трудности. Когда вы становитесь взрослыми и начинаете отвечать за свои поступки единолично, безо всякой помощи со стороны, сразу приходит в голову мысль о том, что когда-то рядом был человек, который мог дать столько бесценных советов, но, увы, никто не хотел его слушать. Наверное, это камень преткновения всего учебного процесса, а даже скорее — всей нашей жизни. Что имеем — не храним, потерявши — плачем.

Впервые за последние недели Ремус шел в библиотеку, не заботясь о том, встретится ли ему Паркер рядом с одной из покосившихся от тяжести книг полок или нет. Если быть до конца честным, он даже хотел ее встретить. Он соскучился по ней, в конце концов.

— Амели Паркер, ты — сумасшедшая! — Ремус остановился за углом, прислушиваясь к голосам говоривших. Кажется, это были Регулус и... Эмили? Но почему он назвал ее другим именем?

— Знаю, знаю. Я же когтевранка. И мои идеи всегда прекрасны и восхитительны, — непринужденно отозвалась та, но в ее голосе была слышна ели сдерживаемая улыбка.

Парочка появилась из-за поворота: они как ни в чем не бывало продолжали идти по коридору, все больше отдаляясь от Люпина. Эмили смеялась и периодически хватала слизеринца за руку, удерживая его на месте и не давая тому сбежать. Тот улыбался, несколько неуверенно косился на девушку, но все-таки шел следом за ней.

«Что у этих двоих может быть общего?» — Ремус недоумевал, смотря вслед Эмили. Его настроение стремительно падало со сносно-паршивого до омерзительно-отвратительного. Он никогда не имел ничего против ее общения, например, с Северусом, но в случае последнего всегда можно было быть уверенным, что слизеринец беззаветно и до конца своих дней будет влюблен в Лили Эванс. А Регулус... Регулус был, если так можно выразиться, новым персонажем, с которым Эмили еще не была замечена.

Подавив неожиданное и весьма низкое желание проследить этих двоих, Ремус вздохнул и все-таки поплелся в библиотеку. В субботу здесь было столько же народу, что и в гостиной во время рождественских каникул. То есть, как иногда выражался Сириус Блэк, три с половиной сквиба и Мадам Пинс. Женщина, что-то бормоча себе под нос, ходила между полок, водя пальцем по корешкам книг и сверяясь с длинным списком литературы в другой руке. Обернувшись на скрип двери и заметив в проеме Ремуса, она улыбнулась настолько приветливо, насколько вообще была способна. Он и Питер, пожалуй, были единственными учениками во всем Хогвартсе, к кому библиотекарь благоволила и милостиво разрешала брать книги даже на время летних каникул. Та же Эмили, к примеру, не была удостоена такой честью. Скорее всего, как подозревал Ремус, из-за Беаты Спринклс, славившейся странной манией к заколдовыванию книг и подвешиванию на них всяческих ловушек. Люпин до сих пор помнил, как одна из них пыталась откусить ему ухо на шестом курсе, и как потом Беату заставили за это перемывать все библиотечные полки без помощи магии. Насколько ему было известно, после этой отработки количество книг, которых стоило бы опасаться, существенно увеличилось.

Завернув за очередную полку в поисках фолианта по Чарам (расширенное издание), Ремус удивленно наткнулся взглядом на Малфоя, сидевшего в самом углу, недалеко от входа в Запретную Секцию. Слизеринец, низко склонившись над книгой, водил пальцем по строчкам и что-то тихо бормотал себе под нос. Осунувшийся и похудевший, Малфой выглядел далеко не так элегантно, как прежде. Ремус не видел Люциуса с последнего представления A&B в Хогсмиде. Поговаривали, что слизеринец приходил на завтрак раньше всех, и также стремительно исчезал, как только в зале появлялись первые студенты. Все обеды и ужины он пропускал, а на уроках появлялся исключительно временами и то — садился за дальний стол и мрачно утыкался либо в книгу, либо в свои записи. Преподаватели пока что терпели его отшельническое поведение, в виду того, что, наверное, только мертвый не знал о произошедшем со слизеринцем, но долго так продолжаться не могло. "Он же весь исхудал, бедняжка, — все время повторяла профессор Спраут, лишь только завидев знакомую белую шевелюру. — Если так пойдет, он окажется у Помфри в больничном крыле". На что большинство учеников обычно лишь только фыркали и бормотали что-то вроде: "Туда ему и дорога".

В этот момент Малфой поднял взгляд, натыкаясь глазами на Люпина, и, зло что-то пробормотав, поднялся со своего места, скрываясь между стеллажами. В руках он держал тот самый фолиант, который как раз искал Ремус — видимо, пытался найти способ свести свою татуировку.

Люпин устало вздохнул, откровенно не понимая, чем он заслужил такой день и такое отношение. Даже здесь, в библиотеке, где он всегда чувствовал себя умиротворенно и гармонично, теперь ему не было места. Совершенно отчаявшись, парень неожиданно для себя решил, что прогулка в Хогсмид, быть может, хоть сколько-нибудь исправит положение. Ветер за окном, словно в ответ на мысли Люпина, задул еще сильнее, с неистовой яростью раскачивая верхушки деревьев, но Ремус решил, что уступить сегодня еще и погоде, будет уже слишком.


* * *


Выйдя за пределы замка, парень задумчиво посмотрел на небо: темные тучи плыли по небосводу, навевая мрачные и такие же тяжелые, как и они сами, мысли. Идти в Хогсмид, если честно, совершенно не хотелось, но иного выбора Люпин не видел — не торчать же ему, в самом деле, в такую погоду на берегу Черного Озера. Бросив взгляд в сторону темнеющего вдали Запретного Леса, он удивленно прищурился: две смутно различимые фигуры направлялись прямиком в гущу деревьев. Что-то подсказывало Люпину, что эти двое — не кто иные, как Эмили и Регулус. Неясное беспокойство захлестнуло Люпина: «Эмили одна, в Запретном Лесу да еще и со слизеринцем, с которым она, в общем-то, и не общалась». Хотя в этом Ремус уже не был так уверен — Паркер всегда была полна загадок и не спешила ими делиться. Парень еще раз неуверенно взглянул в сторону Хогсмида, но, окончательно передумав, он решительно направился в противоположную сторону. Он не собирался не за кем следить, но и бросить Мэл так, не разобравшись что к чему, он не мог.

Парочка уже скрылась в Лесу, потому Люпин здраво рассудил, что пора ему перейти на бег, иначе он никогда в жизни не найдет их в этом мрачном царстве тьмы, населенном странными созданиями. Его нюх был постоянно обострен, тем более сейчас, незадолго до нового полнолуния, поэтому он рассчитывал, что все-таки успеет взять след, если поторопится.

Запретный Лес встретил его промозглым холодом и неожиданной тишиной: стволы деревьев были слишком толстыми, а кроны — слишком густыми, отчего ветру не удавалось пробиться вглубь Леса и потревожить покой его обитателей. Человеческий запах Эмили и Регулуса увел Люпина с единственной поблизости, почти неразличимой тропинки куда-то влево, вынуждая все дальше и дальше заходить вглубь. Оглянувшись, парень понял, что уже не видит просвета между деревьями. Впрочем, Ремус Люпин был не из пугливых — ежемесячные тренировки его силы воли, характера и самоконтроля давали о себе знать. Сейчас он был даже немного благодарен тому, что он оборотень.

Недалеко послышались приглушенные голоса:

— Амэл, ты уверена, что...

— Да, да и еще раз да, Рег! Я точно повесила следящую метку, и я чувствую ее присутствие.

— Это самоубийство, — пробормотал слизеринец. — Самое натуральное, невменяемое и...

— Прекрати ныть, — мрачно отозвалась Эмили, — будь мужиком, в конце концов.

— Я предпочитаю быть мужчиной, Амэл. Рассудительным, логичным и...

— И зачем ты тогда ведешь себя, как ноющая девчонка? — хмыкнула девушка, снова не давая Регулусу закончить фразу. Тот только вздохнул, вяло взмахнув рукой, словно говоря: «Зачем спорить с умалишенными?»

Люпин притаился за деревом, наблюдая за странными пассами руками, которые проделывала Паркер. То, что они кого-то выслеживают в гуще Леса, он уже понял. Но почему вдвоем? И кого? И почему Регулус называет Эмили так странно? «И это у него много секретов, — мрачно подумал Люпин, — как будто она сама — невинная овечка».

Поблизости что-то неожиданно хрустнуло. Все трое подпрыгнули на месте, нервно озираясь по сторонам. Люпин почувствовал странный, ничего общего не имеющий с человеческим, запах.

— Паркер, — зашипел Регулус, — пойдем отсюда сейчас же!

— Это была всего лишь ветка, Регулус, — отозвалась девушка, впрочем, тоже несколько обеспокоенно.

— Это Запретный Лес, Амэл! Здесь нет «всего лишь веток», здесь все заколдовано и хочет тебя прикончить! Он потому так и называется, в конце концов, — Запретный!

— Ре...

Но договорить ей не дали — на поляну, отодвинув мешающие ветви в сторону, грациозно вышел кентавр. Прекрасное, необычное создание — идеальная квинтэссенция лошади и человека. Неожиданный гость мрачно уставился на Эмили и Регулуса.

— Опять ты? — вдруг холодно произнес он, глядя на девушку.

— Вам жалко, что ли? — с вызовом отозвалась та, но голос ее дрогнул.

— Я предупреждал тебя, что если еще раз ты появишься здесь... — кентавр выдержал паузу, мягко вытаскивая стрелы из колчана. Регулус на удивление вместо того, чтобы попятиться или попытаться сбежать, с мрачной решимостью вытащил палочку из-за пояса.

— Рег, не надо! — тут же воскликнула Паркер. — Они не люб...

Но было поздно — разъяренный кентавр встал на дыбы и замахнулся на мага луком.

— Вы! Мерзкие колдуны! Приходите в наш Лес, да еще и угрожаете нам своими жалкими древесными обрубками? — взревел он.

Ремус понял, что пора действовать, причем немедленно, иначе ситуация окончательно выйдет из-под контроля.

— Анкий! Я прошу тебя! — он вышел из-за дерева, поднимая руки над головой и показывая, что в них ничего нет. Кентавр обернулся на возглас и с глухим стуком опустился на все четыре копыта, наклоняя голову набок:

— Ремус... Давно не виделись, — Анкий усмехнулся, все также непримиримо и зло, но лук и стрелу опустил. Эмили и Регулус, ошарашенные появлением еще одного действующего лица, переводили взгляд с одного на другого, безуспешно пытаясь понять, что происходит.

— Я прошу тебя, — Люпин смиренно опустил голову, — отпусти их. Они просто люди. Дети. Неужели Эмили потревожила ваш покой?

Анкий снова усмехнулся:

— Дети? Пусть так. Но сначала придут они, потом — их наставники, потом другие колдуны, а, в конце концов, они выживут нас из Леса, и куда мы пойдем, Люпус? — он намеренно выделил последнее слово, словно говоря: «Я знаю, кто ты». Эмили удивленно прищурилась, тихо произнеся «lupus» себе под нос, пытаясь понять, что хотел сказать кентавр, и что это был за язык.

— Я обещаю тебе, — низким спокойным голосом произнес Ремус, и в глазах его загорелся странный огонь, — что ни она, ни этот слизеринец больше никогда не ступят ногой в твой Лес. И, если я нарушу свое обещание, я смиренно приму наказание от тебя, Анкий.

Кентавр удивленно приподнял голову, с интересом разглядывая человека, а затем разразился странным смехом, отдаленно напоминающим лошадиное ржание:

— Эта девчонка... знает? — глаза кентавра сверкали. — Или нет? Нет? Так я и знал! Что ж... доброго дня тебе, Ремус! Я принимаю твое обещание! Да осветит Луна твою дорогу, брат!

И с этими словами кентавр резко развернулся и скрылся в гуще Леса, лишь перестук копыт был слышен еще некоторое время, но затем стих и он. Ремус устало вздохнул, потирая виски.

— А...

— Давай потом, Эмили, ладно? — устало отозвался Люпин. — Или мне лучше называть тебя «Амэл»?

С этими словами парень развернулся и пошел обратно, направляясь к выходу из Леса. Благо, запах людей еще не выветрился, и он без труда находил дорогу. Регулус и Эмили, не решаясь произнести ни слова, поспешили за ним. У кромки Леса, Регулус пробормотал что-то вроде: «Ну ладно, вы тут сами... пошел я, в общем» и унесся на всех парах по направлению к Хогвартсу. Люпин только задумчиво посмотрел на небо, еще более потемневшее и тяжелое, чем около часа тому назад.

— Ремус...

— Теперь и у тебя, и у меня есть тайна, Эмили. Так что, мы квиты, — спокойно отозвался парень.

Эмили закусила губу, глядя на Люпина, в ее голове происходила напряженная мысленная борьба. Наконец, девушка на миг прикрыла глаза, а затем, собравшись с духом, произнесла:

— Я думаю, что кое-кто... хочет меня убить.

Ремус закашлялся, ошеломленно переводя взгляд на подругу. Хуже всего было то, что ее глаза были совершенно серьезны, и Люпин не знал: то ли она свихнулась, то ли это правда, и что из этих двух вариантов хуже.

— Эмили, ты... с тобой все в порядке? — Ремус подозрительно прищурился, наблюдая за девушкой.

— Я не сумасшедшая, Ремус! Возможно, я слишком жестко выразилась... — Паркер вздохнула. — Не убить, а, скажем, как минимум, отправить в больничное крыло.

— Уже лучше. У тебя есть, гм... аргументы? Доказательства?

— Меня преследуют, — мрачно отозвалась Паркер, — мои вещи пропадают, утром в своем чае я обнаружила Веритасерум. Вернее, не я обнаружила, а Беата, когда поняла, что на все ее вопросы я отвечаю с поразительной честностью.

Эмили поморщилась, вспоминая, как подруга, не преминув воспользоваться ситуацией, начала расспрашивать ее о Ремусе. Разговор обещал закончиться очень плачевно, ибо Паркер не любила откровенничать, но ситуацию спас Северус, собравшийся выйти из Большого Зала, а Беата просто не могла бросить его на произвол судьбы и отправилась за ним в качестве то ли конвоя, то ли эскорта.

— Потом, — продолжила девушка, — кто-то заколдовал мои книги, и одна из них чуть не откусила мне палец.

— Быть может, это была Беата? — хмыкнул Ремус, вспоминая проделки слизеринки.

— Я подумала об этом, но, — Эмили показала парню свою перебинтованную руку, — это было бы слишком даже для нее. Тем более она сказала, что она бы не повесила настолько бездарное заклинание, которое развеивается уже после третьего укуса.

— И у тебя есть подозрения, кто это может быть? — Эмили в ответ лишь задумчиво взглянула на Ремуса, закусывая губу. — Брось, мне-то ты можешь сказать!

— Это Малфой, я думаю, — осторожно произнесла она.

— Малфой? — Люпин удивленно приподнял брови. — Зачем ему это?

— Это же очевидно, Рем! Скажи, пожалуйста, есть ли в Хогвартсе хоть один человек, который не подумал бы на нас с Беатой, увидев подпись АВ? Вот именно, — кивнула Эмили, заметив задумчивое выражение Люпина. — Наверняка Малфой думает, что это была я — там, у Озера.

— Неужто у тебя есть причины для подобной мести? — Люпин попытался уменьшить беспокойство подруги, но, судя по всему, только еще больше усугубил ситуацию. Эмили нахмурилась и неопределенно пожала плечами:

— Не то чтобы у нас с ним хорошие отношения. У нас с ним были разногласия... давно.

— То, что вы друг друга недолюбливаете...

— Я не недолюбливаю его, Ремус, — мягко остановила Люпина девушка. — Я ненавижу его.

Парень застыл, не зная, что и сказать. Голос Эмили пробрал его насквозь, такой обманчиво мягкий и тихий, но наполненный леденящей, всепроникающей, воистину — самой черной злобой.

— И ты видела, как он преследует тебя? — осторожно спросил Люпин, наконец отважившись нарушить напряженное молчание.

— Не совсем... Скорее, это был волк или собака, или... — девушка замолчала, странно вздрогнув.

— Или кто? — несколько тускло спросил Ремус, тут же подумав на оборотня, то есть, — на самого себя. Но полнолуние было давно. Не превращается же он, сам о том не зная, посреди бела дня? Это было бы слишком. Быть может, только если Бродяга неудачно столкнулся с Эмили...

— Неважно, какой-то жуткий зверь, — прервала его размышления девушка. Но Ремус чувствовал — что-то она недоговаривает.

— И? Почему ты не попросила о помощи Беату? Или меня, по крайней мере? Почему Регулуса? — Люпин почувствовал, как странное жгучее чувство то ли раздражения, то ли злости наполняет его.

— Тебя? Извини, но мы с тобой не разговариваем, если ты помнишь. Ну, не разговаривали, по крайней мере, до сегодняшнего дня. А Беата... Скажем, у нее есть некоторые предрассудки.

— Беата боится волков? — удивленно спросил Люпин, слегка остывая.

— Беата боится оборотней, — хмыкнула Паркер, заставляя Ремуса непроизвольно вздрогнуть. — Я не знаю корней этого страха, а она в ответ всегда очень ненатурально ухмыляется и говорит, что это — психологическая травма детства. Поэтому, если хочешь выбрать ночь, когда ты точно не встретишь ее за пределами гостиной — это за три дня до и после полнолуния. Ну и во время, конечно, тоже. В общем, как только я сказала ей о волке, она сразу подумала о самом худшем.

«По крайней мере, она не зря боится», — мрачно подумал Люпин.

— И ты пошла в Лес...

— Чтобы выследить его, конечно же. Я вроде бы успела повесить на него Следящее Заклинание в прошлую нашу встречу, но было темно, и я могла промахнуться. Однако метка привела меня в Запретный Лес, и мне показалось неразумным идти туда одной.

— А Регулус, значит, оказался тут как тут?

— Рем... — Эмили осторожно коснулась руки Люпина, пытаясь поймать его взгляд, но тот упорно отводил глаза. — Ты чего? Я просто знаю Регулуса, и он, в общем-то, не такой уж и плохой парень.

— Нет, ничего... — глухо отозвался Ремус и вдруг, неожиданно для самого себя вспылил: — Да нет! Что значит — чего я? Чего я? Ты идешь одна! В Запретный Лес! Никого не предупредив, никому не сообщив! И вместо того, чтобы попросить помощи у своих друзей, ты просишь слизеринца, который «не такой уж и плохой парень»?!

Эмили удивленно отступила от Ремуса, наблюдая этот необычный для него приступ ярости, и, наконец, вкрадчиво произнесла, слегка наклонив голову:

— Что-то случилось, Ремус?

— Ничего.

— Так что случилось?

— Да ничего не случилось!

— Да ну? Серьезно?

— Да. Серьезно! — Ремус гневно уставился на Эмили, лицо девушки дрогнуло, и Люпин с беспокойством подумал, что, наверное, довел ее до слез. Однако в следующую секунду Эмили рассмеялась.

— Прости... Прости, пожалуйста, — отсмеявшись, произнесла она, — но ты очень... забавный, когда злишься.

— Очень приятно думать, что я тебя забавляю своим беспокойством о тебе, — весьма холодно отозвался парень, отчего Эмили вновь посерьезнела.

— Не обижайся. Просто я устала от этих бесконечных загадок, и мне надоело оглядываться через плечо всякий раз, когда я выхожу из замка. Немного искреннего смеха мне не повредит.

— Да. Согласен, — Люпин нахмурился и попытался перевести разговор: — А что насчет твоего имени?

— Имени? А... на самом деле мое имя Амели, — девушка развела руками. — Я сменила его на Эмили почти сразу же после поступления в Хогвартс. Надеялась, что люди перестанут называть меня «Эй», если первая буква изменится на другую, но... видимо, все хотят думать, что A&B — это мы с Беатой.

— Значит, ты — Амели Паркер?

— Амели Вивиана Паркер, — прикрыв глаза, продекламировала девушка. — Иногда мне кажется, что это звучит жутко пафосно. А ты, значит... Люпус?

Люпин дернулся, как от удара. И нехотя произнес:

— Да, я знаю этого кентавра, но это давняя история. Очень давняя. И...

— И ты снова ничего мне не расскажешь? Ладно, — вдруг беззаботно пожала плечами Эмили, отряхивая с себя листья, прилепленные к мантии очередным безумным порывом ветра.

— Ладно?

— Ага. Надоело, честное слово, носиться с тобой, как с малым ребенком. Захочешь — расскажешь. Нет — твои проблемы.

— Если я и расскажу тебе, то знай — это не из-за той информации про АВ.

— Я знаю, Ремус, — кивнула Эмили и вдруг хитро улыбнулась. — Пожалуй, это было даже некоторой проверкой. Ну, обменяешь ты нашу дружбу на информацию или нет.

Ремус ошеломленно уставился на нее.

— Эмили!... Ты знаешь, ты... ты.... Да из тебя бы вышла неплохая слизеринка! — закончил он неожиданно для самого себя. Эмили несколько помрачнела, что не осталось для Люпина незамеченным, но все же снова улыбнулась.

— И ты не первый, Рем, кто говорит мне об этом... Хотя, стой. Кто бы говорил! Не ты ли проследил за нами с Регулусом от библиотеки? Я заметила тебя за углом, когда мы выходили из-за поворота, — Эмили внимательно уставилась на друга.

— Я не следил, — устало отозвался Ремус. — Ну, вернее, не сразу решил. Просто увидел, что вы направляетесь к Лесу и подумал, что для тебя... для вас это может быть небезопасно.

— Так для нас или для меня? — хитро прищурилась Паркер. Ремус в ответ только неопределенно покачал головой, избегая прямого взгляда. — Ладно, скрытный ты наш. Пойдем в замок, пока нас не снесло вместе с ветром. Я отпою тебя чаем и расскажу о том, как Спринклс сегодня конвоировала Сева и Лили в Хогсмид.

— Пойдем, — все еще подозрительно косясь на девушку, отозвался Ремус, несколько удивленный такой резкой переменой настроения. Та сделала самые невинные глаза, на которые была способна и, обхватив Люпина за локоть, потащила его в замок. Откуда бедняге Люпину было знать, что в это время в голове Эмили Паркер уже медленно возникал план. И первым пунктом было вспомнить, в каком же именно языке она видела это слово — «Lupus», и что именно оно значит для Ремуса.


* * *


Визжащая хижина, после полудня

— Хвост! — Сириус Блэк возбужденно ходил вокруг Питера, по нескольку раз за минуту подглядывая тому через плечо. — Оно готово? Оно точно готово?

Джеймс в это время нервно грыз ногти, мрачно косясь на Блэка и с непередаваемо отчаянной надеждой глядя на Хвоста. Питер сосредоточенно помешивал зелье, слабо дымящееся над большим черным котлом.

— Оно будет готово, Сириус, — скрипя зубами, отозвался Питер. — Если, конечно, ты перестанешь мне мешать!

— Ну, извини, извини... нам и так пришлось пробраться к Слагхорну за ингредиентами, не говоря уже о том, что часть из них пришлось закупать у совершенно подозрительных личностей за бешеные деньги в Кабаньей Голове.

— Кто же знал, что тест перенесут? Слава Мерлину, что мы вообще успеваем его доварить до завтрашнего дня, — Джеймс тяжело вздохнул и взъерошил волосы на голове.

— Мы? — скептически приподнял бровь Хвост.

— Ты варишь, мы — достаем ингредиенты. Все честно. Главное — никто не должен проболтаться Ремусу! — Сириус внимательно посмотрел на обоих друзей. — Я надеюсь, это всем ясно?

— Всем-всем... Только лично мне не ясно, с чего это ты взъелся на Лунатика? Что он тебе такого сделал, Бродяга?

— Ровным счетом ничего, — буркнул Блэк, отворачиваясь. — Дело вообще не в нем.

— А в ком тогда?

— Нюниус, — зло произнес Блэк, — он снова принялся за старое. Бегает хвостом за Эванс, но теперь его не достать! Спринклс таскается за ним повсюду! И что они все в нем находят?

— Бродяга, меня это тоже не радует, но это не повод срываться на лучшем друге, — Джеймс продолжал подозрительно наблюдать за Блэком. — Тем более, какое тебе дело до Лили со Снейпом?

— Мне? — Сириус встрепенулся. — Да мне вообще плевать на них! Хвост ты еще долго?

Питер со вздохом прикрыл глаза, продолжая помешивать зелье, одновременно пытаясь не сорваться и не треснуть Блэка ложкой по лбу.

— Да, Бродяга. Я уже почти закончил, — мягко произнес он странным пугающим голосом, пресекая все дальнейшие вопросы. Блэк только поежился и от нечего делать подошел к окну: погода все больше ухудшалась, из-за облаков стемнело гораздо быстрее, чем обычно, а дом, в котором они обустроили свою импровизированную лабораторию, угрожающе поскрипывал. Впрочем, это все равно было наилучшим местом для тех, кто хочет тайно сварить запрещенное зелье. Особенно оно хорошо было тем, что Ремус не сунулся сюда бы не при каких обстоятельствах. Он вообще категорически избегал приближаться к Визжащей Хижине в любое время за исключением полнолуния.

— Ладно, ребята, мне пора, — Джеймс вдруг поднялся с пола, отряхиваясь и пытаясь привести себя в более-менее благопристойный вид.

— Куда? — удивленно, хором спросили Блэк и Петтигрю.

— Туда, — неопределенно махнул рукой Поттер и быстро выскочил за дверь, ведущую в коридор, где находился вход в подземный переход.

— И что это было? — мрачно произнес Сириус Блэк, оглядываясь на Питера. Тот в ответ не менее удивленно пожал плечами, не зная, что и ответить.


* * *


Неопределенное местоположение, ночь

Лили очнулась от зябкого дуновения ветра и пробирающей ее насквозь дрожи. Ей было сложно представить, как она вообще умудрилась замерзнуть в гриффиндорских спальнях, где всегда была уютная печка, а домовики заботливо подкладывали грелки в постели обитателей башни. Медленно приходя в себя после пробуждения, Лили с удивлением обнаружила, что в спальне действительно стало непривычно холодно, а вместо уютной кровати и теплого одеяла, она сидела на чем-то твердом, завернутая во что-то шерстяное и несколько колючее, очень похожее на плед. Не открывая глаз, девушка попыталась вспомнить, где она умудрилась заснуть, но память услужливо подсовывала только воспоминания о довольно зябкой прогулке в Хогсмид вместе Северусом, а затем о возвращении в башню Гриффиндора.

Лили наконец осмелилась открыть глаза, вяло озираясь по сторонам. Через секунду она испустила наполовину негодующий, наполовину панический вопль. Вокруг было темно, но недостаточно, чтобы ей не удалось разглядеть проплывающие мимо верхушки деревьев и стенки повозки в полуметре от нее. Оглянувшись назад, она заметила вдали очертания замка — Хогвартса. Что она делает здесь?!

«Неужели для похищения нельзя было найти более комфортабельное средство передвижения, а не эту развалившуюся телегу, уже несколько лет украшающую Хагридов двор, — с тоской подумала Лили, поплотнее кутаясь в плед, пытаясь согреться и успокоиться».

Перед Лили, на расстоянии вытянутой руки, сидела темная фигура, удерживающая поводья, однако же ни лошадей, ни каких-либо других существ, несущих повозку по небу, не наблюдалось. Фигура, закутанная в плащ и шарф, кашлянула и крайне знакомым жестом взъерошила жесткие черные волосы на голове. Лили почувствовала так кстати согревающий, а скорее даже обжигающий, прилив чистой незамутненной ярости.

— Джеймс Поттер! Потрудитесь объясниться! — закутанная в плащ фигура вздрогнула, резко подпрыгивая на своем сидении и выпуская поводья из рук, отчего повозка опасно накренилась на мгновение, и Лили пришлось со всей силы вцепиться в деревянные бортики, дабы не выпасть из нее.

— Лили? Ты проснулась? Все в порядке? — раздался обеспокоенный голос гриффиндорца. Парень обернулся, проверяя на месте ли девушка.

— В порядке? Ты сошел с ума?! Я всегда знала, что у тебя не в порядке с головой, Поттер! Но чтобы настолько... — Лили кипела, горела и разве что не извергала лаву.

— Лили, милая, подожди, я все...

— Милая?! — девушка осторожно поднялась, покачиваясь и пытаясь удержать равновесие, и направилась к Джеймсу с очевидной попыткой придушить его тут же — в этой повозке. Что она будет делать потом, без своего возницы, ее мало волновало.

— Лили, сядь! — неожиданно громко рявкнул мародер, отчего девушка ойкнула и, будто по команде, резко опустилась обратно. — А теперь, пожалуйста, выслушай меня.

Голос Джеймса оказался на удивление убедительным. Она вообще никогда не думала, что он может говорить так. Не как самодовольный, безответственный мальчишка, который в ее присутствии всегда превращался в наивно улыбающегося идиота, а как молодой мужчина, способный отвечать за свои поступки, а также быть требовательным и непреклонным, когда это было необходимо.

— Села, — тихо отозвалась Лили, не зная — начинать ли ей бояться или лучше подождать объяснений.

— Честно говоря, — голос Джеймса вновь стал привычным, несколько смущенным и дружелюбным, — я не думал, что ты проснешься так рано. Хотел сделать сюрприз, но ты проснулась раньше, чем мы до него доехали.

— Ну, — недобро усмехнулась Лили, снова постепенно приходя в себя, а вернее в состояние безудержной ярости, — положим, сюрприз удался.

— Подожди несколько минут, сейчас ты все поймешь.

Лили задумчиво смерила затылок Джеймса взглядом, отчего тот ощутимо вздрогнул, будто почувствовав на себе ее горящие недобрым огнем глаза.

Погода по сравнению с утренним буйством стихии явно улучшилась. Ветер дул не так сильно, а плед (в который Лили была очень заботливо укутана) оказался не таким уж и колючим, и вполне себе теплым. Не то чтобы это была эквивалентная замена ее любимой уютной кровати и пуховому красному одеялу, но и мерзнуть она перестала. Оторвавшись от созерцания окружающих ее вещей, Лили вгляделась в горизонт — вдалеке уже виднелась сеть маленьких ярких огоньков. Сначала девушка с удивлением приглядывалась к этим светлячком, но затем до нее постепенно начало доходить:

— Это же... — выдохнула она.

— Ага, — тут же отозвался Джеймс, и в голосе его слышалась неподдельная гордость. — Лондон.

Лили прижала ладонь ко рту, не зная радоваться ли ей и кидаться на шею к Поттеру, дабы обнять его и благодарить, либо же устроить последнему разнос с допросом: откуда он узнал про ее желание, и как посмел похитить ее с территории замка. Решив подождать момента, когда они все-таки спустятся на твердую землю, Лили с предвкушением смотрела на приближающиеся огни города. Повозка постепенно пошла на снижение, ветер засвистел в ушах, а к горлу резко подкатил ком, и девушку слегка затошнило. Невидимые кони, наконец, опустились на землю и, переходя с полета на бег, начали постепенно замедляться, остановившись в итоге в небольшой роще на окраине Лондона.

Лили, слегка покачиваясь, попыталась подняться и вылезти из повозки, но Джеймс тут же спрыгнул на землю и, не слушая возражений девушки, обхватил ее за талию и аккуратно поставил рядом с собой.

— Так вот...

— Лили, — оборвал ее еще не начавшуюся гневную тираду гриффиндорец, — неужели ты не рада?

— Конечно, я рада, — смутилась девушка, — но, согласись, то, что ты сделал — это... это безумие!

— Я знаю, — гордо кивнул Джеймс, лучезарно улыбаясь.

— Это был не комплимент, Джеймс Поттер!

Парень несколько посерьезнел и попытался ответить, но девушка тут же прервала его:

— Это безответственно и глупо! Завтра у тебя, например, важный тест, а ты здесь... я даже не знаю, где это — здесь! И на чем мы летели! И как ты вообще узнал...

Парень, до этого скептически слушавший тираду разгневанной девушки, вдруг тряхнул головой и шагнул по направлению к Лили, наклоняя к ней голову настолько близко, что между их лицами осталась только пара-другая сантиметров. Гриффиндорка удивленно замерла, чувствуя, что неумолимо краснеет, и поблагодарила Мерлина за то, что вокруг было достаточно темно, и Поттер не мог этого заметить. Первой ее мыслью было немедленно оттолкнуть Джеймса и еще раз высказать ему все, что она думает о подобном своевольном поведении. Но эта самая мысль совершенно отказывалась согласовываться со странным необъяснимым желанием Лили видеть Поттера как можно ближе.

Джеймс, наслаждаясь близостью девушки и ее широко распахнутыми, несколько смущенными глазами, вдруг жарко прошептал:

— Я читал твой дневник, — и ухмыльнулся, довольно подмигивая и отодвигаясь от Лили на безопасное расстояние.

До гриффиндорки не сразу дошел смысл сказанного, она все-таки ожидала несколько иных слов и действий, а уж тон, которым Поттер произнес эту фразу... Лили внезапно стало жарко. Однако сознание ее постепенно прояснялось: «Читал... дневник... — обрывки слов кружились в голове девушки. — Дневник... мой... Он читал мой дневник?!» Джеймс, словно ощутив, чем все это для него может закончиться, быстро отпрыгнул от девушки и замахал руками:

— Не весь! Только ту часть...

— Только ту часть?! Да что с тобой такое, Поттер? С чего ты взял, что имеешь право так спокойно влезать в мою личную жизнь и так непринужденно мне об этом сообщать? — разгневанная Лили надвигалась на парня. — Ну и черт с тобой!

Она вдруг остановилась, секунду раздумывая, и яростно зашагала вперед, пройдя мимо парня. Джеймс, опомнившись, быстро накинул поводья на ветку, покрепче завязав узлы, и бросился вслед за Лили.

— Лилс! Ну, подожди же! Я хотел сделать тебе подарок — что в этом плохого?

Девушка, все также игнорируя Джеймса, упрямо шла, сама не зная куда, тихо бормоча себе под нос все то, что она думает о ненормальных эгоистичных самовлюбленных болванах.

— Лил! — Джеймс наконец догнал девушку и схватил ее за локоть, пытаясь остановить и развернуть к себе. Та зашипела, словно рассерженная кошка, и отскочила от парня как от прокаженного. Впрочем, вид гриффиндорца был настолько печальный, смиренный и виноватый, что ее губы сами по себе начали растягиваться в улыбке, несмотря на все усилия их хозяйки сохранить грозное выражение лица.

— Вот видишь! — обрадованно воскликнул Поттер. — Ты уже улыбаешься! Пойдем, я приготовил нам чудесную прогулку по Лондону, но сначала...

Джеймс вдруг загадочно улыбнулся и, все-таки развернув Лили к себе, крепко обхватил ее руки своими.

— Держись крепче и не отпускай, — произнес парень в ответ на вопросительное и настороженное лицо девушки. Та лишь недоуменно нахмурилась, но просьбу выполнила. В следующую секунду раздался громкий хлопок, и пара исчезла, растворившись в воздухе. Еще через секунду Лили Эванс открыла глаза, голова ее слегка кружилась от внезапной трансгрессии.

— Это же... — произнесла вновь ошеломленная девушка, озираясь вокруг. Впрочем, на этот раз ее шок был приятным, можно даже сказать, — восторженным.

— Ага, кондитерские Valerie, — кивнул Джеймс, поначалу выглядевший слегка обеспокоенным. Но теперь, видя искреннюю радость на лице Лили, он облегченно выдохнул. — Мы на Пикадилли.

— Я знаю, что мы на Пикадилли! — возбужденно отмахнулась Лили, оглядываясь вокруг. — Это же мои любимые кондитерские! А это...

Столик, стоявший по центру, был сервирован на двоих: изящные тарелочки из костяного фарфора, кофейные и чайные чашки с элегантным золотым узором и керамическая ваза с пышным букетом ярко-голубых гортензий. Но даже не это привлекло внимание Лили, ее взгляд был прикован к невероятному количеству ее любимых вкусностей, расставленных как на столике, так и на ближайших столешницах. Абрикосовый франжипан, кофейные эклеры, заварное пирожное с орехом-пекан, а также пирожные с малиной, ванилью и шоколадом. Ее любимые торты: классический «Черный Лес» — не тот, который можно найти в любом магазине города, пресный и безвкусный, а самый настоящий, испеченный не позднее, чем сутки тому назад в знаменитых французских кондитерских PatisserieValerie. А также торт «Джиотто» с шоколадным муссом и кремом тирамису, в составе которого присутствовал терпкий вкус настоящего темного какао. И всю эту восхитительную композицию венчали три ее любимых набора от Valerie: по два кусочка вкуснейшего пирога, эклера, простых заварных, а также фруктовых пирожных в каждом. Лили изумленно застыла, все еще недоверчиво озираясь по сторонам. Наконец ее взгляд столкнулся с икрящимися глазами Джеймса — тот залюбовался искренней улыбкой на лице Лили и не мог отвести взгляд. Его распирала гордость и почти что эйфорическое счастье от осознания, что именно он смог так обрадовать девушку. Лили несколько мгновений смотрела Джеймсу в глаза, постепенно осознавая, что перед ней не один из ее любимых тортов, а один из совершенно неадекватных гриффиндорцев. Вдруг, испустив восторженный визг, чем изрядно испугав Джеймса, она бросилась к нему на шею, крепко обнимая. Поттер застыл столбом, боясь пошевелиться и спугнуть гриффиндорку. Но та, совершенно безо всякого стеснения чмокнула его в щеку, и также стремительно отступила назад, уже забывая про парня и снова переключаясь на свои любимые сладости. Поттер словно онемел, смотря на Лили так, будто она была богиней, сошедшей с небес и одарившей его своим благословением, а вернее — поцелуем.

Где-то через полчаса, когда Лили блаженно развалилась на стуле, прикрыв глаза и чувствуя себя сытой и совершенно счастливой, а Поттер сидел на стуле напротив и все также с тихим восхищением смотрел на нее, к ним подошла девушка-официантка:

— Будете еще что-нибудь заказывать? — с улыбкой спросила она. Лили с неохотой приоткрыла один глаз и покачала головой.

— Не сейчас, может, чуть попозже... — мечтательно закончила она, обводя ленивым взглядом полупустые тарелки, и, словно вспомнив что-то, подозрительно уставилась на Джеймса: — Но... кондитерские ведь закрыты ночью?

— Закрыты, — кивнул тот в ответ, выходя из оцепенения. — Но владелец этой — один мой знакомый волшебник. Именно благодаря магии, некоторые его рецепты настолько шедевральны, что никто не может их воспроизвести. Я попросил его об одолжении, и он согласился открыть ее только... только для нас.

Лили восхищенно уставилась на Джеймса, в ее голове в нижнюю часть воображаемых песочных часов только что упала внушительная горсть алых рубинов, как раз под надписью — Джеймс Поттер.

— И ты это все сделал для... меня? Все это? — она неопределенно махнула рукой в сторону тортов и пирожных на соседнем столике.

— Ну да...

— Но ты прочитал мой дневник! — вдруг возмущенно произнесла девушка. Джеймс только пожал плечами с крайне виноватым выражением лица, глядя на гриффиндорку исподлобья. Девушка снова почувствовала, как ее губы против воли расплываются в улыбке, хоть она и прекрасно осознавала, что Джеймс не чувствует и половины той вины, которую так старательно изображает.

— Хорошо, — вдруг решительно кивнула она, — ты скажешь мне, как ты получил мой дневник, и я забуду о том, что ты вообще когда-либо его брал.

— Я не брал весь дневник! — тут же воскликнул Джеймс. — Только его часть... вернее эту часть я тоже не брал, это все Марлин. Она сказала, что ей надоело смотреть, что я верчусь как уж на сковородке, пытаясь впечатлить тебя. И вот...

— Вот ведь... — Лили уже было хотела сказать нечто не особенно цензурное, но, заметив заинтересованный взгляд Джеймса, тут же поправилась: — Хитрая вредина, я хотела сказать.

Поттер только покивал головой, словно говоря: «Конечно, я так и подумал». Впрочем, его улыбка стала еще более нахальной и одновременно — лучезарной.

— Быть может, еще чаю... — задумчиво протянула Лили. — А то я совсем...

Джеймс тут же подорвался с места, исчезая за стойкой в поисках официантки. Через пару минут он уже спешил обратно с подносом, на котором стоял фарфоровый чайник с изящным насыщенно-синим цветочным узором.

Они начали пить чай, за обе щеки уплетая остатки тортов и пирожных, и беседа постепенно становилась все более непринужденной и радостной. Лили заливисто смеялась или же смущенно хихикала в зависимости от того, о чем именно шутил гриффиндорец. А тот в ответ радостно улыбался и все больше входил в раж, припоминая все их наиболее безобидные с мародерами шутки, дабы поведать их девушке, такой теплой и открытой сегодня.

Пожалуй, на данный момент он мог с уверенностью сказать, что эта ночь — лучшая в его жизни.


* * *


Коридор рядом со слизеринскими спальнями, около одиннадцати вечера

— Что. Здесь. Происходит?! — Беата вылетела из-за поворота, яростная и рассерженная, и остановилась перед Блэком, чеканя слова. Северус Снейп неподалеку от них вжался в угол, выставив перед собой волшебную палочку, и смотрел на Блэка, словно загнанный в угол зверь. Побитый, уставший, но несломленный.

Сириус развернулся к Беате, не убирая, впрочем, свою палочку и держа Снейпа на прицеле:

— Забыл тебя предупредить, Спринклс, — манерно протянул он. — Ты же у нас теперь личный телохранитель Нюниуса?

— Блэк... — нехорошо начала слизеринка, вытаскивая свою палочку и направляя ее на гриффиндорца. — Тебе явно не помешает еще одна воспитательная беседа.

— Ничто не заставит меня принять этого слизняка, Беата! — неожиданно взорвался Блэк. — Не твои слова, ни слова Паркер, ни Ремуса! Хватит защищать его, как невинную жертву! Как будто, он ни разу не поджидал нас с Джеймсом за углом, исподтишка кидая в нас свои мерзкие проклятия!

— Как будто вы оба его на это не провоцировали! — рявкнула Спринклс в ответ. Снейп в углу переводил ошарашенный взгляд с одного на другую: ему было непривычно слышать, чтобы кто-то ругался из-за него так.

— Мы всегда деремся честно и открыто! Мы никогда не станем вынюхивать и выслеживать этого ублюдка, а просто подойдем и возьмем свое!

— Вот именно! Просто подойдем вчетвером при всей школе, поднимем его в воздух, перевернем вниз головой и возьмем свое! Так, Блэк?! Отвечай!

Губы Сириуса дрожали, а сам он весь трясся от ярости и гнева. Он не хотел причинять Беате вред, но сейчас она стояла между ним и Нюниусом, и он не знал, что делать.

— Ну?! — в ярости Беата преображалась. Она переставала быть насмешливой и неуклюжей, она становилось самой настоящей фурией, и даже Снейп не мог не отметить, что сейчас и он сам боялся ее, несмотря на то, что она была на его стороне.

Блэк, сплюнув, опустил палочку, бросив взгляд, полный черной ненависти на слизеринца:

— Объясни мне, Спринклс, и я уйду. Просто объясни мне. Почему вы защищаете какого-то сморчка, который сам выбирает себе путь изгоя и отталкивает от себя людей? Он оттолкнул от себя даже Лили, единственного человека, кто вообще когда-либо с ним нормально разговаривал!

— Потому что, Блэк, — холодно промолвила Беата, — что все люди с рождения разные. Кто-то способен пойти по чужим костям к великой цели, считая, что он имеет право отбирать у людей то, что ему хочется. Например, ты. А кто-то с детства не имел понятия о том, что существует дружба или доверие. Кто-то уже и не помнит, что такое — искренний смех и улыбка. И когда такие люди, как Северус, впервые видят такую, адресованную им улыбку, они сделают все, чтобы уберечь ее.

— Ты оправдываешь все его скользкие, мерзкие поступки?

— Нисколько. Но Паркер была права — называя кого-то чудовищем слишком долго, в итоге ты и только ты будешь виновен в том, что это чудовище увидело свет. Не думаешь же ты, Блэк, что каждодневный страх увидеть тебя, выходящего из-за поворота с твоим дружками, делает человека открытым и общительным? — Спринклс тоже опустила палочку, в упор смотря Сириусу в глаза. Парень молчал, не отводя взгляда, будто пытался выстоять в этом безмолвном поединке воли.

— Я не понимаю, что ты и Лили находите в этом... — он скривился, — в этом слизеринце.

— Не говори мне об Эванс, Блэк, — еще холоднее отозвалась Беата. — Ваша гриффиндорская принцесса не сделала ничего, чтобы защитить Сева. Все, что она делала, она делала из жалости к нему.

— Беата, ты не знаешь, о чем...

— Не нужно, Северус. Быть может, это твоя первая и единственная любовь, но она больше подходит Поттеру, чем тебе. Такая же самовлюбленная, как и он, так же мнит себя совершенством, а на деле — она всегда стоит в стороне. И все, что у нее есть — это ее слова. И ни одного поступка.

Северус удивленно воззрился на Беату, Блэк смотрел не менее изумленно. Затем взгляд слизеринца помрачнел, наполнился странно-пугающей злостью, и он прошипел в ответ:

— Мне не нужна не ты, не твоя паршивая забота, — и с этими словами Северус Снейп развернулся и не глядя ни на Беату, ни на Блэка, хромая, устремился к гостиным Слизерина.

— Ну и? — невесело усмехнулся Блэк, когда Снейп скрылся за поворотом, и они с Беатой остались одни в темном коридоре. — История повторяется, а?

— Нет, Блэк, — безмятежно отозвалась Беата. — В этом-то и разница. Северус гордый, и я уважаю его за эту гордость. Но еще больше я уважаю его за эту идиотскую, но такую невероятную любовь к Эванс. Он мог бы молча стерпеть мои слова, зная, что только я одна стою на пути между ним и вашими мерзкими шуточками. Но он снова предпочел идти сложной дорогой — один против всего мира. А это значит, что его чувства к милашке Лилс не померкли за прошлый год. А это значит, что я буду защищать его, невзирая на все его жалкие попытки меня оттолкнуть. Его поступки многого стоят Блэк, ты, например, на такое не способен.

Сириус застыл изваянием, плотно сжав губы и смотря на Беату уничтожающим взглядом.

— Откуда тебе знать, на что я способен, а на что — нет? — тихо и как-то устало произнес он, убирая палочку и теряя весь свой боевой пыл. Беата удивленно подняла на парня глаза, задумчиво наблюдая за произошедшей с ним трансформацией.

— Подожди-ка... — вдруг тихо произнесла слизеринка. — Что я и Лили находим в нем... Я и Лили? Серьезно, Блэк? — она вдруг усмехнулась и шокировано уставилась на Блэка, сраженная невероятной догадкой.

— Что? — Сириус мрачно взглянул на Спринклс. — Чего ты на меня так подозрительно смотришь, а?

— Значит, Поттер заметил ее раньше, да? А ты просто не смог признать, даже перед самим собой, что влюбился в девчонку? А потом стало поздно, и ты не захотел вставать на пути у друга, так?

Сириус отшатнулся от слизеринки, панически глядя на нее.

— Не нужно отрицать, Сириус. Я не скажу. Никому, — Беата беззаботно пожала плечами, хотя взгляд ее оставался серьезным и нацеленным на Блэка.

— Это... это в прошлом, — вдруг тихо отозвался парень. — Джеймс... Пусть она будет с Джеймсом. Но не с Нюниусом, ему я не позволю...

— Ха, вот как? Неужели ты способен отдать что-то, дорогое тебе, кому-то, кроме себя? В таком случае, Джеймс и вправду твой лучший друг... — задумчиво отозвалась Беата, скорее сама себе, нежели Блэку. — Но, если это в прошлом, то что теперь тебя раздражает в Северусе? Или это дурная привычка — задирать людей по старой памяти?

Блэк мрачно нахмурился и отвернулся, не желая дальше продолжать этот откровенный разговор и собираясь уйти, как и полагается англичанину — не попрощавшись. Беата вдруг резко подняла голову:

— Я и Лили?... Я?

Но Сириус уже почти бегом удалялся по коридору, не дослушав конечный исход размышлений Беаты Спринклс. Слизеринка удивленно приподняла брови, глядя вслед Сириус Блэку. Поверить в то, что теперь Блэка стал волновать кто-то другой, помимо Лили Эванс, было сложно. Особенно при учете того, кто именно это был. И, честно говоря, особо верить в это даже не хотелось.

— И все-таки не зря меня называют лучшей ученицей Слизерина, — с наслаждением протянула Беата, улыбаясь сама себе. — Какая же я все-таки умная!

И, усмехнувшись скептическому взгляду старого волшебника на портрете, она бодро зашагала в сторону своей гостиной, напевая под нос что-то из репертуара AC/DC. Волшебник на портрете только покачал головой, услышав вдалеке грохот — ну не могла Беата Спринклс не навернуться хотя бы один раз за день, удачно вписавшись в очередной косяк.

Глава опубликована: 10.05.2013

Глава VIII: Империя наносит ответный удар

— Псс!

Ремус, только что перешагнувший порог портретного проема, удивленно огляделся. Коридор был пуст, что, впрочем, было совершенно ожидаемо в воскресенье утром. За углом на секунду показалась и тут же скрылась из виду копна черных волос и край тяжелой школьной мантии. «Эмили?» — одними губами произнес Ремус, будто надеясь, что девушка его услышит. Завернув за угол, парень обнаружил когтевранку с книгой и подозрительно большой сумкой наперевес. Эмили постоянно оглядывалась и мрачно хмурилась.

— Что ты тут...

— Тебя жду, — оборвала его Паркер. — Есть дело.

— Эмили, какое у тебя...

— Важное. И мне нужна помощь. А так как ты, — она недобро ухмыльнулась, — еще вчера возмущался по поводу того, что я обратилась за помощью не к тебе, а к Регулусу, то сегодня я решила восполнить этот пробел.

Ничего хорошего ни этот тон, ни взгляд не сулили. Ремус тоскливо вздохнул, уже начиная придумывать всяческие аргументы, чтобы отговорить Эмили от неизвестной, но явно не очень доброй затеи.

— И зачем я тебе нужен?

— Будешь делать то единственное, на что ты способен. Стоять на стреме.

Ремус на секунду задумался — возмущаться ему или нет? Но, вспомнив, что, по сути, именно так все всегда и было, когда они вместе с мародерами разыгрывали очередную шутку, он лишь пожал плечами:

— Но заметь, мы ни разу не попались. Ну, по крайней мере, когда я следил за ситуацией, — добавил он, заметив скептический взгляд Эмили. — Так в чем суть затеи?

— Сначала согласись, — безапелляционно потребовала Паркер.

— С чего бы это? — хмыкнул в ответ Ремус. — Если твоя идея откровенно идиотская и...

— Первое, — Эмили подняла вверх указательный палец, — мои идеи не бывают идиотскими. Это невозможно как факт. Я же не Беата, в конце концов. Второе — прекрати изображать из себя занудного отличника! Мы-то знаем, — Эмили вдруг хитро прищурилась, — что ты не так прост.

— Если ты снова про тот случай с Малфоем, то...

— Не-е-ет, — медленно и насмешливо протянула Паркер. — Я про тот случай, когда ты напился с мародерами у Питера. На летних каникулах.

Ремус побледнел, потом порозовел, потом покраснел и, наконец, помрачнел словно туча.

— Не понимаю, о чем ты.

— Ага, как же. Или ты допился до такого состояния, что ничего не помнишь? Но твои друзья просто не могли тебе не рассказать потом всех подробностей...

— Эмили, я не знаю, к чему ты клонишь, и ни в каких идеях участвовать не хочу и...

Паркер вдруг печально вздохнула, прикрывая глаза:

— А я так не хотела, чтобы до этого дошло...

— Дошло до чего? — опасливо попятился Ремус.

— До шантажа, — беспечно отозвалась Эмили, вытаскивая из кармана подозрительный и до боли знакомый конверт и протягивая его Люпину. — Ты забыл это в одной из книг, которые давал мне почитать. Весьма неосмотрительно, я считаю. Здесь запечатлены твои «грязные танцы».

Люпин, ощущая, что вокруг творится какой-то кошмар, торопливо вытащил из конверта две колдографии и мученически застонал. На первой он содрогался то ли в своеобразных конвульсиях, то ли изображал танец в стиле диско. В одних трусах и черных модных очках он прыгал по комнате, вытянув вперед руку с выставленным указательным пальцем, кланяясь, словно король вечеринки, которому рукоплещут его бесчисленные поклонники. «Поклонники», к слову, на тот момент загибались от смеха, корчась на полу и безуспешно пытаясь подняться. Ремус тем временем усиленно кивал головой в такт музыке, продолжая дергаться еще сильнее. Каким-то неведомым образом он умудрялся размахивать одной ногой в воздухе, при этом удерживая равновесие за счет второй. «Эпилептический припадок», — с ужасом констатировал про себя парень, остолбенело глядя на самого себя, но просто куда менее трезвого. На второй колдографии действо было примерно тем же самым, однако здесь Сириус умудрился сфотографировать его ближе — так, чтобы было видно «крутое» выражение лица Люпина: приоткрытый рот, подпевающий играющей песне, чуть выдвинутая вперед челюсть и пафосная гримаса. Затем Ремус картинно обвел «аудиторию» рукой, все больше распаляясь и танцуя уже совсем неадекватно. Странно изгибаясь, он, видимо, пытался исполнить сексуальный танец. Пока получался лишь только живой образец «человека без кости». На заднем плане Джеймс с побелевшим лицом держался за сердце, буквально рыдая от смеха. Питер лежал на ковре и бился головой об пол.

Эмили, безмятежно наблюдавшая за реакцией Ремуса, наконец произнесла:

— ...Беата Спринклс.

— Что? — Ремус с трудом оторвался от лицезрения своего собственного сокрушительного грехопадения.

— Я говорю: это увидит Беата Спринклс. Что автоматически означает, что о твоем... гм... концерте, — Паркер хихикнула, — будет знать вся школа. Минуты, я полагаю, через две.

Ремус потемнел лицом.

— Хотя нет... — продолжала добивать друга Эмили. — Не только школа. Как я могу сомневаться в Беате! Это наверняка появится и в Ежедневном Пророке тоже. Минут через пять.

— Эмили... это же шантаж!

— Ага, — довольно кивнула Паркер. — Черный и гнусный. У тебя нет вариантов Люпин. Либо ты помогаешь мне и реабилитируешься в глазах друзей, либо же ты отказываешься и наслаждаешься своей заслуженной минутой славы. Но помни, Ремус, слава бывает разной, — нехорошо протянула девушка. — Ну, так что?

— Что, что... Как будто у меня есть выбор, — глухо отозвался Люпин, все еще не веря в такую подставу от собственной подруги. — Что нужно делать?

— О! Я так и знала, что ты одобришь мою идею! У меня уже расписан план. Вот, смотри...


* * *


Шел предэкзаменационный тест.

Так как единственными несчастными, кто присутствовал на нем, были пятый и седьмой курсы, преподаватели просто распределили по одной аудитории на каждый факультет. Ученики, мрачные, не выспавшиеся, злые и нервные, закусывали кончики перьев, пытаясь вспомнить программу прошлых курсов. Никто не ожидал, что этот тест окажется столь внезапным, а потому количество заготовленных шпаргалок стремилось к нулю, как и шансы на успешное написание работы.

— Ничто так не бодрит, как неожиданный экзамен воскресным утром, — вяло пробормотал Фрэнк Долгопупс, с тоской рассматривая пустой лист перед собой. Вот уже минут пятнадцать он отчаянно пытался вспомнить, какой именно подвид водорослей используется при варке Ошеломляющего Зелья.

Остальные ученики выглядели не лучше. Единственные, кто был способен без запинок ответить на все вопросы, а именно — так называемая «элита», состоящая из наиболее успешных учеников школы, отсутствовали за ненадобностью написания данного теста. Списывать было не у кого и не откуда, а мрачные министерские работники зорко следили за каждым студентом, не давая тому и шанса переговорить с соседом.

Окинув взглядом аудиторию, Фрэнк хмыкнул: ни Сириуса, ни Джеймса до сих пор не было. Не то чтобы он ожидал, что они придут без опозданий, но ему казалось, что хотя бы ради такого мероприятия они могут стать чуточку серьезней.

Дверь внезапно распахнулась, и в класс твердым шагом вошла профессор МакГонагалл. Выглядела она несколько странно: слегка потрепанно и с перекосившейся шляпой. Подойдя к одному из «надзирателей», преподаватель несколько неровно наклонилась к его уху и что-то прошептала. Тот в ответ посмотрел слегка удивленно, попытался спорить, но профессор была непреклонна. Наконец, мужчина поднялся и зычным голосом произнес:

— Многоуважаемый декан вашего факультета только что известила меня о некоторых изменениях в проведении данного мероприятия. Все, присутствующие здесь ученики понадобились лично профессору Дамблдору, а потому ваша декан сопроводит вас к нему.

Ученики удивленно зашевелились, пытаясь понять, что происходит. Но МакГонагалл властно махнула рукой, призывая следовать за ней, и, напоследок бросив экзаменатору: «Ждите здесь, никуда не уходите», устремилась прочь из класса. У косяка она неожиданно покачнулась, чуть не упав. Гриффиндорцы, совершенно ничего не понимая, впопыхах собрали перья и пергаментные листы и поспешили за деканом.

Пройдя весь второй этаж насквозь, ученики начали спускаться по лестнице. Но МакГонагалл, пронесшись мимо всех кабинетов, не остановилась и у дверей в Большой Зал, прямиком прошествовав к выходу из школы. Волнения и перешептывания усилились. Странный гул раздался из соседнего коридора, и через секунду из-за поворота буквально вылетела профессор Спраут, а за ней — толпа пуффендуйцев. Кивком головы поприветствовав МакГонагалл, женщина жестом приказала остановиться своим подопечным, пропуская вперед учеников с Гриффиндора. Вслед за пуффендуйцами спешили когтевранцы под предводительством Флитвика. Тот забавно семенил за профессором Спраут, изредка теряя равновесие и хватая за руку близлежащего студента. «Может, они напились?» — прошептал кто-то, когда Флитвик и МакГонагалл снова неустойчиво покачнулись. Но этот вопрос остался без ответа. Слизеринцев вместе со Слагхорном нигде не было видно. Преподаватели непривычно молчали, сохраняя абсолютно бесстрастное выражение лица.

Вся процессия в полном молчании прошествовала через главные двери школы и далее — вниз по склону, направляясь то ли в сторону Запретного Леса, то ли Черного Озера. «Как на экзекуцию ведут», — с легким беспокойством подумал Фрэнк, и тихий ропот со стороны остальных студентов подтвердил, что не он один здесь такого мнения. Однако преподаватели провели учеников как мимо Черного Озера, так и Запретного Леса. Свернув налево, они всей толпой добрались до наиболее пологого склона и остановились, следуя повелению МакГонагалл. Замок скрылся за пышной, еще не облетевшей до конца листвой деревьев, видны были только торчащие вверх высокие башни.

— Итак, — вся тройка преподавателей встала в ряд и повернулась к студентам, — вы, наверное, удивлены тем, что мы все собрались здесь? Буду краток.

Студенты удивленно переглянулись: с чего бы МакГонагалл говорить о себе в мужском роде? Но та, совершенно нахально ухмыльнувшись, отчего ученики с ужасом отступили назад, продолжила:

— Этот тест, как мы знаем, откровенное издевательство над учениками Хогвартса. Мало того, что вы все должны изучать эти предметы долго и нудно и сдавать потом экзамены, так еще теперь вам пытаются навязать повторные курсы!

Ученики яростно закивали, кто-то из когтевранцев негромко произнес: «Четкая тетка!»

— Посему, — раздался скрипучий голос профессора Флитвика, — мы решили, что будет не лишним не только чуточку отложить тест, но и обеспечить всех нас некоторой гарантией.

— Именно, — вступила в разговор профессор Спраут. — Так что давайте дружно поблагодарим профессора Хвоста, то есть — Флитвика. То есть, Хвоста... Тьфу! В общем, давайте просто поблагодарим его за то, что он добыл нам ответы на все экзаменационные вопросы!

Женщина вытащила из кармана помятую пачку листов, заполненную аккуратным почерком. Студенты молчали, пытаясь осознать, что за чертовщина здесь творится. И тут до Фрэнка дошло...

— Блэк? Питер? Джеймс?... — осторожно спросил он, переводя взгляд с одного профессора на другого. МакГонагалл в ответ лишь ухмыльнулась откровенно по-Блэковски, отчего ее всегда строгое лицо странно исказилось, становясь довольно зловещим. В этот самый момент, оно вдруг пошло пятнами и пузырями и стало словно бы сжиматься вовнутрь: глаза запали, нос надломился, подбородок потек, меняя форму. Выглядело это кошмарно, но на удивление — завораживающе.

— Оборотное зелье! — восторженно выдохнула Алиса, стоявшая неподалеку от Фрэнка. Остальные ученики, смекнув, в чем, собственно, дело, со смесью восхищения, недоверия и благоговейного ужаса на лице вновь уставились на преподавателей, а вернее — на мародеров.

Профессор Спраут кивнула и полуприсела в шутливом реверансе. Ее волосы, растрепанные и не уложенные, стремительно чернели, становясь более жесткими и куда более короткими. Флитвик увеличился в росте и похудел, постепенно все больше напоминая собой Петтигрю. А МакГонагалл наоборот начала расти вниз, уменьшаясь в плечах. Ее кожа стремительно молодела, и через пару секунд перед ошалевшими студентами предстали: Сириус (в очках, с остроконечной шляпой на голове и мантией, висевшей на нем мешком), Джеймс (в перепачканном землей и какой-то гадостью фартуке и старом платье) и Питер (с косой шапкой на голове и остатками белых усов). Одежда последнему была слишком мала, отчего впивалась в тело, и бедный парень покраснел от недостатка воздуха.

Толпа мгновение молчала и через секунду совершенно внезапно взорвалась овациями. Блэк, слегка ошарашенный такой резкой переменой, вначале дернулся, неуверенно улыбаясь, но уже через пару секунд ухмылялся вовсю, кланяясь и кивая головой. Кричали в основном гриффиндорцы, пуффендуйцы скромно и добродушно улыбались, а когтевранцы крутили пальцем у виска и шептали что-то вроде: «оборотное зелье», «высший класс» и «весьма остроумно».

— Итак, — продолжил наконец Блэк, сбрасывая неудобную мантию и шляпу, и оставаясь в привычном для него элегантном костюме, — все верно. Мы сварили оборотное зелье, дабы спасти вас от этого совершенно нечестного теста.

— Этим мы хотели показать вам, — подхватил Джеймс, — что мы не АВ. Мы не издеваемся над людьми, ради красивого зрелища, а пытаемся помочь по мере своих сил.

— A&B где-то там, — продолжил Хвост, неопределенно махнув рукой, — невидимый и никому неизвестный. И никто не знает, что он придумает в следующий раз, и кто станет его жертвой. А мы здесь, с вами, настоящие и честные. Мы не боимся открыть свои лица.

Ученики вдохновленно взирали на своих спасителей, ожидая продолжения.

— Ну, так чья шутка лучше? — вдруг весело произнес Блэк, подмигивая группе симпатичных пятикурсниц в первом ряду.

— Мародеры — лучшие! — тут же проскандировала толпа, на секунду замешкавшись и все еще пытаясь отойти от шока.

— Верно! — расхохотался Джеймс. — А АВ?

— А кто такой АВ? — тут же хитро хмыкнул кто-то из гриффиндорцев, стоявших в первых рядах, делая наигранно удивленное лицо.

Мародеры рассмеялись, хлопая друг друга по плечу и поднимая вверх большие пальцы рук.

— Ладно, ребятки, — вдруг произнес Сириус, — пора возвращаться, пока нас всех не спохватились. Мы выбили у министерских надзирателей около получаса времени, но они могут начать волноваться.

— Вот копии ответов, — кивнул Джеймс, раздавая всем крохотные листочки бумаги, которые увеличивались или уменьшались в размере, стоило только пожелать. — И скажите министерским крысам, что Дамблдор снова передумал, и занятия будут проводиться в тех же классах, что и прежде.

Ученики, толпясь и возбужденно переговариваясь, расхватывали шпаргалки.

— Не толпитесь, не толпитесь! Всем хватит! — Джеймс пытался справиться с толпой нахлынувших на него студентов, все еще забавно путаясь в платье и размахивая руками.

— И последнее! — бодро произнес Блэк, снова приковывая все внимание толпы к себе. — По случаю несомненно чудесного завершения сегодняшнего теста, мы приглашаем всех на вечеринку «Мародеры против АВ»! Все, кто за нас и против этого безымянного хитреца, приходите!

— Вечеринка будет проводиться в Выручай-комнате, — подхватил Джеймс. — Кто не знает, как в нее попасть, может обратиться к деканам своих факультетов.

Ученики непонимающе переглянулись.

— То есть, к нам! — расхохотался наконец Джеймс, видя непонимание на лицах собравшихся. Студенты снова заулыбались, оценив шутку. — А теперь торопитесь — иначе «надзиратели» начнут что-то подозревать.

Толпа зашевелилась, снова вспоминая, что вообще-то они должны в данный момент писать тест. Некоторые, убегая, подскакивали к мародерам, пожимая им руки и бормотали: «Чуваки, спасибо вам!» Девушки лишь одаривали парней ласковыми улыбками, отчего Хвост смущался и в буквальном смысле начинал таять, улыбаясь в ответ, словно пришибленный.

— Фух... — выдохнул Сириус, когда основная масса студентов убежала к замку. — Знали б вы, ребята, как это тяжело приноровиться к росту МакГонагалл! Она же словно колокольня! Ощущение такое, что меня ветром раскачивает в разные стороны, когда я иду.

— Ты бы знал, как воняет от фартука Спраут, — Джеймс поморщился, но в глазах его искрился смех. — Не хочу даже думать, из чьего навоза она делает свои удобрения. Вот Хвосту повезло — они с Флитвиком почти одного роста.

— Угу, — мрачно отозвался Питер. — Только я не пойму, как он вообще видит что-то сквозь свои усы и эти бесконечные волосы! Они, когда наэлектризуются, весь обзор закрывают.

— Ладно, мародеры! — отсмеявшись, Блэк встряхнулся и с наслаждением потянулся, разминая кости и мышцы. — Мы и так на этот тест опоздали часа на полтора. Поторопимся!


* * *


К вечеру о шутке мародеров не знал только мертвый или глухой. Преподаватели, удивленные весьма радостными лицами студентов, подозрительно присматривались к ученикам, пытаясь понять, в чем причина столько хорошего настроения. Но те упорно делали вид, что все так и должно быть, и невинно хлопали глазами. Все перешептывались: старшие курсы пересказывали младшим произошедшие события, а те в ответ восхищенно ахали и с раскрытыми ртами продолжали слушать рассказ. С каждым новым пересказом история обрастала невероятными подробностями: кто-то говорил, что мародеры заперли всех преподавателей в подземельях Слизерина, дабы не дать тем помешать шутке, а кто-то говорил, что Джеймс сумел договориться с самим Дамблдором, чтобы тот закрыл глаза на происходящее. То и дело кто-нибудь с пятого или седьмого курсов подходил к Сириусу, Джеймсу и Питеру, восторженно тряс их за руки и хлопал по плечу. Остальные курсы лишь восхищенно и благоговейно улыбались, завидев троих гриффиндорцев. Только слизеринцы ходили мрачные и злые — они прекрасно знали, что все остальные факультеты прекрасно справились с заданием, благополучно списав ответы, но не могли напрямую обвинить в этом мародеров — никаких доказательств не было. А при виде слизеринцев остальные ученики тут же замолкали, злорадно ухмыляясь — даже пуффендуйцы не отставали от сокурсников.

Министерские работники забрали тесты уже около двух часов дня и уехали, напоследок сообщив Дамблдору, что тот излишне переменчив и не организован. «То в одну аудиторию погонят, то в другую», — проворчали они и удалились восвояси. Директор некоторое время удивленно смотрел им вслед, а затем пытливо взглянул на мародеров, но ничего не сказал, лишь хитро ухмыльнулся в бороду.

— Он знает, — весело отозвался Блэк, накладывая себе в тарелку картошки и жаркого. — Этот старикан все-е-е знает.

— И почему он тогда ничего не сказал? — задумчиво спросил Питер, буравя взглядом стол пуффендуйцев, а вернее, одну белокурую особу. Девушка изредка бросала на парня взгляды, смущенно улыбалась и тут же отворачивалась.

— Потому что он тоже с Гриффиндора, — ухмыльнулся Джеймс. — А это значит, что своих он прикрывает.

— Крышует, я бы сказал, — рассмеялся Сириус, и с истинной элегантностью, свойственной лишь аристократам, начал нарезать мясо на аккуратные кусочки. — Хвост, хватит гипнотизировать девушку! Просто подойди и поздоровайся с ней!

— Я уже здоровался, — мрачно буркнул Хвост.

— То есть, теперь у тебя закончились предлоги для того, чтобы подойти и заговорить? — Сириус хмыкнул и внезапно ткнул себя пальцем в грудь: — Его Величество Гроза Всех Женских Сердец спешит на помощь!

— Бродяга, — простонал Хвост, — только не надо все портить! Я без тебя разберусь!

— А кто она? — Джеймс облокотился о стол, с интересом уставившись на Питера и игнорируя возмущение отвергнутого Блэка.

— Она... Это Элиза. Она отвлекала министерских работников, когда я крал ответы к тестам, — понизив голос, прошептал Хвост.

— Ого! — Блэк выглядел действительно удивленным. — Пуффендуйка и авантюры? Да она и вправду запала на нашего милого пай-мальчика!

Хвост в ответ только поморщился и вяло взглянул на гору разноцветных бумажек рядом с друзьями. Сириусу и Джеймсу уже пришло десятка три открыток с благодарностями, в которых представительницы прекрасного пола восхваляли мародеров и недвусмысленно предлагали им сходить на свидание. Джеймс выбрасывал открытки, даже не читая, пытаясь разыскать глазами Лили Эванс — но той на удивление нигде не было. Блэк же деловито разобрал всю свою почту и отложил парочку поздравлений. «Мне нравится почерк», — хмыкнул он в ответ на вопросительно-насмешливый взгляд Джеймса.

— А где Ремус? — Поттер вдруг огляделся.

— Ни малейшего понятия, — несколько посуровев, отозвался Сириус.

— Да брось! Все же получилось — хватит на него злиться.

— Я и не злюсь.

— Ага, я вижу.

— Нисколько не злюсь. Я вообще — сама доброта.

— Зато Лунатик будет далек от этого состояния, когда поймет, что мы все это провернули без него, — невесело хмыкнул Джеймс. — Не пойму, почему он еще не появился?

— Наверняка заперся в библиотеке с мадам Пинс и обсуждает какую-то древнюю, разваливающуюся книгу, — еще более мрачно отозвался Сириус. — К утру, быть может, и до него слухи дойдут.

— Ладно, ребята... — Хвост вдруг поднялся из-за стола. — Я сбегаю до гостиной. Посмотрю, может, он там.

И с этими словами он быстро спрыгнул со скамьи, направляясь к выходу из Зала. Джеймс и Сириус, ухмыляясь, следили за ним взглядом. Питер, почти дойдя до дверей, внезапно, по кривой, аккуратно повернул обратно, обходя стол когтевранцев, и исчез где-то среди студентов Пуффендуя.

— Ну, наконец-то он сподобился хоть на что-то, — ухмыльнулся Блэк. — Не прошло и часа.

— Так что там с вечеринкой?

— А что с ней? В восемь собираемся и отрываемся пополной. А...

Со стороны главного холла внезапно раздался подозрительный шум. Студенты удивленно переглянулись и уставились на дверной проем. Через мгновение в зал влетел перепуганный слизеринец.

— Там это... там... нашу гостиную подорвали! — запыхавшимся голосом наконец выдал он.

Дамблдор приподнялся в кресле, внимательно смотря на ученика, в следующую секунду порывисто поднялся из-за стола, и поспешил к выходу из Большого Зала. Слагхорн и другие преподаватели отправились за ним.

В главном холле собралась кучка слизеринцев: кто-то чихал, кто-то кашлял, кто-то пытался отряхнуться от пыли и известки, обсыпавшей их мантии. Люциус Малфой, помятый, бледный и откровенно злой, пытался успокоить свой факультет, обходя всех по кругу и проверяя — живы ли они. Беата Спринклс безостановочно материлась, совершенно не заботясь о своих обязанностях префекта, и пыталась восстановить мантию, прожженную в нескольких местах. Дамблдор, грозный и непривычно серьезный, внимательно оглядел учеников.

— Что случилось, Люциус? — мягко и вкрадчиво спросил он.

— Не знаю, профессор, — глухо отозвался слизеринец. — Мы были в гостиной, когда услышали странный звук — будто где-то взорвались фейерверки. Я обернулся посмотреть на портретный проем, он приоткрылся, а сквозь дымовую завесу вылетели снаряды и снова начали взрываться. Мы никого не видели — было слишком много дыма, пыли, да и там было небезопасно. Я вывел всех студентов.

— Вы приняли правильное решение, Люциус, — властно кивнул Дамблдор. Затем, повернувшись, он сказал Слагхорну: — Гораций, я хочу попросить вас немедленно проверить гостиную ваших студентов на предмет других опасных вещей. Филиус, Карина*, будет нелишним, если вы проверите помещения на предмет различных заклинаний.

Трое преподавателей кивнули и поспешили удалиться.

— Мистер Малфой, мисс Спринклс, отведите пострадавших к мадам Помфри. Если ваши гостиные будут безопасны, вы сможете туда вернуться.

С этими словами Дамблдор развернулся и, поманив за собой Минерву, также удалился, вероятно, в свой кабинет.

Сириус удивленно переглянулся с Джеймсом:

— Кто бы это мог такое сделать?

— Ни малейшего понятия, — приглушенно отозвался Поттер. — Едва ли это АВ, это слишком даже для него.

Малфой в это время мрачно глядел на Спринклс, которая хмуро оглядывала студентов.

— Ну, шевелитесь уже, улитки вы несчастные! Мне и то по голове ножкой стула прилетело, и ничего — хожу! — слизеринка была зла. Очень зла.

— Спринклс, — холодно произнес Малфой, — мне нужно с тобой поговорить.

Беата лишь мрачно кивнула и направилась в больничное крыло, уводя за собой десяток пострадавших. Малфой направился следом.

— Эй, ребята, — чей-то голос окликнул мародеров. — Вечеринка в силе?

— Конечно, — чуть замешкавшись, кивнул Блэк. — Не отменять же ее из-за того, что змеям подпалили хвосты.

Старшекурсник в ответ ухмыльнулся и умчался обратно, к группе когтевранцев, шепотом передавая им слова Сириуса.

— Ладно, Бродяга. Я буду искать Лунатика, а ты займись делом.

— Хм... — вдруг задумчиво протянул Блэк. — А Лунатика то ведь не было с нами... и на ужине тоже...

Джеймс шокировано взглянул на друга, догадываясь, к чему тот клонит. И, понимающе кивнув в ответ, со всех ног помчался в гостиную — взять карту, дабы найти, где прячется Ремус.

* Карина Берх — преподаватель ЗОТИ на момент обучения мародеров на седьмом курсе. (Авт. вымысел.)


* * *


Вечеринка была уже в самом разгаре. Вокруг время от времени взрывались маленькие фейерверки и конфетти. По залу летали заколдованные буквы, которые то и дело складывались в слова: «Поддержим мародеров!», «Мародеры — лучшие!», «АВ — трусливый хомяк!» и «Нет никого прекраснее Сириуса Блэка!». Впрочем, последнюю надпись собственноручно запустил самодовольный Бродяга под протестующие вопли Джеймса. Ученики, хохочущие и вусмерть пьяные, нагло лезли обниматься к друзьям, отчего те поначалу пытались уворачиваться, а потом махнули рукой и спрятались в небольшой нише. Питер где-то в дальнем углу зала участвовал в конкурсе «кто больше выпьет — получит в подарок букет радужных поющих фиалок для своей девушки». Невесть как затесавшаяся в эту мужскую компанию белокурая пуффендуйка, ради которой Хвост только что надрывал печень и почки, к слову, всю игру лидировала и в итоге заняла первое место.

— Без шансов, — грустно вздохнул Блэк, наблюдая, как окосевший и покачивающийся Хвост бредет к креслу, под руку поддерживаемый Элизой. — Его снова сделала девчонка.

— Так ты нашел его? — прокричал Сириус на ухо Джеймсу, поворачиваясь к другу. Музыка грохотала, отчего говорить тихо было просто бессмысленно. Кто-то пьяно пел песни, кто-то спал в кресле, умудрившись завалиться в него животом вниз, уютно уперевшись лицом в обитую бархатом спинку, а некоторые бесстыдно танцевали на столе. Парочки целовались по углам, забыв про окружающую их толпу.

— Да, они были недалеко от гостиных Слизерина. За одной из портьер есть ниша, помнишь? Мы там часто прятались на четвертом курсе.

— Помню. А они — это кто?

— Ремус и Паркер! Да-да, я сам безумно удивился.

Сириус задумался, отрешенно смотря в стену.

— Быть может, у них проблемы? — наконец ожил он. — Это не похоже на этих двоих. Видимо, они влипли в какую-то историю.

— Я подумал так же, но не рискнул проверить лично. Во-первых, мое исчезновение из холла и появление рядом со змеиными спальнями привлекло бы ненужное внимание. Во-вторых, неохота, чтобы директор подумал на нас. Он и так был в ярости.

— Согласен. Так ты отследил их передвижения по карте?

— Отследил. Они ушли в библиотеку. Почти сразу же после происшествия.

— Значит, надо найти их сейчас и...

— ...и? — протянул Джеймс, не понимая, почему друг застыл на середине фразы. Блэк смотрел куда-то за его плечо.

— Привет, Поттер. Привет, Блэк, — Эмили Паркер только кивнула, махнув рукой. — Чудное местечко. Никогда бы не подумала, что такое существует в Хогвартсе.

Джеймс ошарашенно обернулся. Эмили и Ремус только что переступили порог Выручай-комнаты и теперь с интересом оглядывались. Их лица были совершенно спокойны, на них не было даже отголоска волнения, страха или тревоги.

— Ремус! — Сириус тут же очнулся. — Лунатик, друг! С вами все в порядке?

Люпин только удивленно приподнял бровь, глядя на встревоженных Поттера и Блэка, а потом вдруг, понимающе улыбнувшись, ответил:

— Все отлично, Бродяга, — и хлопнул того по плечу, уже собираясь уходить.

— Паркер, — вдруг жестко произнес Сириус, — ты не могла бы свал... в смысле, оставить нас втроем на некоторое время?

— Как пожелаете, Ваше Высочество, — насмешливо хмыкнула та в ответ, отворачиваясь и направляясь к барной стойке, с интересом рассматривая извивающуюся на ней старосту своего факультета.

— Ремус, — тут же набросился на друга Поттер, — немедленно рассказывай!

— Да, это были мы, — совершенно спокойно кивнул Люпин.

— И?...

— А что «и»? Что именно ты хочешь знать?

— Ты полез во все это ради этой ненормальной девки, да? — Сириус пристально уставился на друга.

— Сириус, мы с тобой помирились минуты две назад. Не стоит усугублять ситуацию, — отозвался Люпин куда более холодно.

— Извини, но наш друг — ты, а не она. И ее я буду защищать в последнюю очередь, — твердо сказал Блэк, ничуть не смутившись.

— Эмили попросила меня, — на этих словах Люпин вдруг странно усмехнулся, на что друзья непонимающе переглянулись, — кое о чем. Мы не собирались убивать слизеринцев.

— А зря... А что тогда?

— Просто отвлекали внимание, хотели выкурить их из гостиной, — Люпин пожал плечами. — Эти снаряды оказались немного более масштабны и разрушающи, чем предполагалось.

— Меня терзает вопрос, — вдруг ухмыльнулся более-менее успокоившийся Сириус, — ты снова стоял на стреме? Пойми меня правильно, если бы все это происходило с чьим-то чужим участием, а не с Паркер, я бы даже не стал спрашивать. Но я не ожидал, что эта девчонка способна на нечто большее, чем скоростное чтение книг.

Ремус только покачал головой и усмехнулся в ответ:

— Да, Бродяга. Угадал. И заметь — мы не попались.

— О да-а... Что несомненно делает тебе честь, — еще более весело отозвался тот.

— Да и черт с ним! На кой Паркер это понадобилось? — включился в разговор Джеймс.

— Эм... — Люпин замялся.

— Ты не знаешь или не хочешь говорить?

— Второе. Я обещал ей, — парень виновато пожал плечами и веско добавил: — Обещал другу.

Сириус только поморщился и махнул рукой:

— Ладно, не говори. Если бы ты не сдержал обещание, данное другу, ты не был бы нашим любимым Лунатиком.

Ремус вдруг улыбнулся:

— Могу рассказать, как визжали эти ненормальные, когда вокруг начали взрываться хлопушки. Хотите?

— Жги, Лунатик! — хором отозвались вдохновленные Блэк и Поттер.


* * *


Эмили задумчиво пила вино, которое мародеры любезно притащили из погребов Хогвартса. Сами друзья устроились в углу зала и хохотали. Ремус отчаянно жестикулировал и строил гримасы, пытаясь передать выражение лиц и поведение слизеринцев, выбегающих из своей взорванной гостиной. Это было очень странно — наблюдать за ним в такие минуты. Он раскрепощался и становился живым, подвижным и солнечным. Изредка, ловя на себе взгляд Паркер, он открыто и легко улыбался и отворачивался обратно, продолжая рассказ. Легкий укол то ли ревности, то ли зависти кольнул сердце девушки. Ревновать Ремуса к Сириусу и Джеймсу? Она только хмыкнула. Это было глупо, неразумно. Но что она могла сделать, когда видела, как он улыбается своим друзьям? Это не была сдержанная, мягкая улыбка: из глаз Люпина уходила вся напряженность и холодность. Исчезал налет странного, непонятного ей страха, будто каждую секунду парень ограничивал себя, боясь сказать что-то не то, проговориться о чем-то. У всех есть свои скелеты в шкафу, и Паркер это понимала. Однако, в случае Ремуса это был не скелет, а полноценный, вытащенный наружу, жуткий и смердящий труп. Эмили поморщилась: «Чудесные мысли про лучшего друга. Самое четкое описание человека, да уж». Пару лет назад она пообещала себе не лезть в сердце Ремуса, если он сам не откроет ей дорогу. А Эмили Паркер всегда сдерживала свои обещания. Это было для нее незыблемым правилом. Что ж... значит, теперь настала пора для исключений.

Ее крайне мрачные размышления, еще больше усугубившиеся под воздействием алкоголя, прервал грохот распахнутой двери. На пороге стоял Малфой, Беата и парочка слизеринцев. И все они были в ярости.

Музыка стихла. Ошеломленные студенты, по крайней мере, те, кто были еще в состоянии стоять на ногах, тут же повернулись к вошедшим, медленно доставая палочки. Если оба префекта Слизерина, один из которых Малфой, появляются на запрещенной вечеринке — ничего хорошего не жди. Сириус, заметивший новоприбывших гостей, медленно поднялся и направился прямо к ним. Его лицо было крайне угрожающим, и ничего хорошего не сулило. Но Малфой плевать хотел и на мародеров, и на вечеринку. Его глаза, наполненные смесью ярости и бешеной злобы, обежали всех присутствующих и остановились на Паркер. Та лишь устало вздохнула, прикрывая глаза.

— Ты! — выкрикнул Малфой, пробираясь к Эмили и переступая через полупьяных, спящих студентов. Кто-то возмущенно ойкнул, когда ему наступили на руку. Беата Спринклс, всегда беспечно-насмешливая, вдруг неожиданно рванула за Малфоем, куда меньше заботясь о сохранности расположившихся на полу тел.

— Паркер, — грозно прогремела она, — какого черта ты подорвала мою гостиную?!

— Твою? — весьма насмешливо отозвалась когтевранка, даже не шелохнувшись.

— НЕ ПРИДИРАЙСЯ К СЛОВАМ!

Блэк в ужасе отступил назад, вздрагивая и ошарашенно наблюдая за Беатой. Малфой покосился на девушку с удивлением и некоторой опаской.

— Ничего, что я там живу?! Решила взорвать свою подругу, Паркер? Высоко же ты ценишь своих друзей!

— Я не пойму — кто-то умер? У кого-то не хватает частей тела? Или ты просто нашла повод наорать на меня? — Паркер стремительно становилась все более и более злой. Ее глаза пылали.

— Ты могла бы предупредить меня! Это вопрос доверия, Паркер! Тебе вообще знакомо это слово?

— Это ты говоришь мне о доверии, Спринклс? Серьезно? Ты приходишь сюда с Малфоем, хотя знаешь, как я к нему отношусь! Он сказал тебе, что это все моя вина, и вот — ты поверила ему сразу же! С чего ты вообще взяла, что я к этому причастна?!

— Да потому, что я знаю это! Не ты ли говорила, что ублюдка надо прищучить?! И вот — у тебя отлично получилось! Идешь к своей цели по головам, а, Паркер?!

Эмили уже хотела что-то ответить, но вдруг напряженно сжала губы и только мрачно покачала головой.

— Нечего сказать, да? — Беата, разъяренная и абсолютно невменяемая, смотрела на нее, не отводя глаз. — Нечего. Отлично! В таком случае можешь оставаться здесь. Кто там у тебя еще из друзей остался? Ремус? Ну вот ему и поплачешься в жилетку. Ах да, ты же с ним не разговариваешь!

И с этими словами слизеринка схватила Малфоя за руку и буквально утащила его из Выручай-комнаты. Слизеринцы хмуро взглянули на Эмили и последовали за своими префектами. Дверь за ними захлопнулась.

— Да... вечеринка удалась... — с тихим смешком произнес кто-то.

— Так это была ты? — вдруг дошло до одного из гриффиндорцев. — Ты подорвала слизеринцев?

Все уставились на Эмили, та лишь скромно пожала плечами и, выдержав паузу, наконец кивнула. Зал пару секунд переваривал новость. Первыми очнулись гриффиндорцы: они засвистели, ухмыляясь, и уважительно взглянули на девушку.

— Кто же знал, что ты на такое способна!

— Да это же просто круто!

— А что за заклинание ты использовала?

— А за что ты ненавидишь Малфоя?

— Да не обращай ты внимания на этих слизеринцев! Они вообще ничего в дружбе не смыслят, — посыпалось со всех сторон. Эмили только неловко улыбалась, озираясь на галдящих студентов. Сириус внезапно подскочил к Паркер и весело произнес:

— Так давайте же выпьем за Эмили Паркер! Она сделала сегодняшний день! Ну, — хмыкнул он, — после нас, конечно.

Толпа загалдела, поднимая кружки, стаканы, бутылки. Через пару минут музыка вновь зазвучала, и большинство веселящихся приступило ко второму этапу алкогольного марафона.

— Эмили, — Ремус аккуратно дотронулся до руки девушки, когда Блэк благоразумно увел ее подальше от пьяной толпы. — Все нормально?

Эмили только пожала плечами и мрачно произнесла:

— Мне надо выпить.

— Понял, — Джеймс тут же унесся куда-то к бару.

— Честно говоря, не ожидал такого от Спринклс, — задумчиво протянул Блэк. — Она казалась мне нормальной. Ну, насколько это вообще возможно для слизеринки.

— У нее бывает, — тускло сказала Паркер. — Иногда ей сносит крышу.

— Это все Малфой, — зло произнес Джеймс, подавая Эмили бокал, наполненный янтарной жидкостью. — Это виски, тебе не помешает.

— Угу, — девушка сделала глоток и тут же откашлялась: — Тьфу! Я же не алкоголик, Поттер!

Тот только, виновато улыбнувшись, развел руками: «Мол, кто тебя знает».

— Ладно, — вдруг ухмыльнулся Блэк. — Лунатик, ты остаешься успокаивать эту трезвенницу, а нам с Джеймсом еще надо Хвоста вытащить во-о-он из-под того дивана. Пошли, Сохатый.

— Эмили, мне очень жаль, что так все вышло, — Ремус грустно взглянул на подругу. — Почему ты изначально не попросила Беату о помощи?

— Едва ли она захотела бы взорвать собственную гостиную, — Эмили пожала плечами. — Ее можно понять.

— Не знаю, — Ремус с сомнением покачал головой, — это конечно тебе решать. Но она была не права, когда наорала на тебя. Они не обвинят тебя перед Дамблдором?

— У них нет доказательств, — тряхнула головой девушка, — да и Спринклс не пойдет на такое, несмотря на все то, что она здесь наговорила.

Девушка вдруг пошатнулась, теряя равновесие и почти падая, но ее вовремя подхватил Ремус.

— Что ж ты все время мне на руки падаешь, Мэл? — тепло улыбаясь, тихо спросил Ремус, аккуратно усаживая девушку на ближайший стул. — Тебе определенно нельзя пить.

— Ну, я же не ты, — с улыбкой отозвалась та. — Вместо того чтобы начать зажигательно отплясывать, предпочитаю отлеживаться где-нибудь в уголке.

Ремус в ответ усмехнулся и присел рядом. Алкоголь вскружил ему голову, и все сомнения и страхи словно бы отдалились и смазались. Он задумчиво смотрел на Эмили, отмечая какие у нее тонкие и одновременно изящные черты лица. Она выглядела такой хрупкой на первый взгляд, но стоило взглянуть ей в глаза, и можно было увидеть странную смесь гордости, непокорности и железной уверенности в себе. «Быть может, она бы не испугалась, если бы узнала...» — мысли растекались и обволакивали мозг, смешиваясь с парами алкоголя.

— Что? — непривычно тихо спросила она. Музыка в зале сменилась на медленную, джазовую, и парень все-таки расслышал ее.

— А? — Ремус встрепенулся, возвращаясь в реальность. — Нет, ничего. Просто подумал, что даже, если ты поссорилась с Беатой, у тебя еще есть я. — Парень смутился. — То есть, ты всегда можешь на меня положиться, я хочу сказать.

Эмили секунду смотрела ему в глаза, а затем, усмехнувшись, резко опустила взгляд.

— Я знаю. Ты же мой друг, Ремус, — что-то странное проскользнуло в ее голосе. Какая-то тоскливая и одновременно насмешливая нотка. «Какие мы к черту друзья?» — вдруг неожиданно для самого себя подумал Ремус.

— Эмили.

— Да? — девушка подняла голову. Взгляд у нее был удивленный — она никогда раньше не слышала, чтобы Ремус говорил таким тоном: жестким и решительным. Следующую секунду она смотрела в пронзительно-голубые глаза Люпина, пытаясь понять причину его недовольства. А еще через мгновение Ремус стремительно сократил расстояние между их лицами и обжег ее губы поцелуем. Эмили застыла, удивленная и одновременно обрадованная решительностью друга. Она осторожно подняла руку, желая дотронуться до Ремуса, но не успела.

Люпин вдруг так же резко отпрянул. В его голове стремительно прояснялось, словно бы он протрезвел за пару секунд. Он смотрел на Эмили несколько мгновений, а затем, подорвавшись с места, буквально вылетел из Выручай-комнаты, оставив ошарашенную девушку наедине со своими мыслями.

Эмили Паркер только задумчиво провела пальцами по губам и вдруг весело усмехнулась. Ремус Люпин не переставал удивлять ее.


* * *


— Кхм, — голос Лили Эванс, раздавшийся над самым ухом, заставил Джеймса подпрыгнуть, отчего он уронил плечи и голову Хвоста на пол, и тот что-то возмущенно пробормотал во сне. Блэк только покачал головой.

— Лили?

— Ага. Я только сейчас пришла. Все эти пьяные вечеринки не по мне. Но вроде тут у вас весело.

— О да, — хмыкнул Блэк, — особенно пару минут назад было весело.

— В общем, — Лили только непонимающе взглянула на Сириуса, — я хотела сказать, что вся эта идея с тестом конечно очень дурацкая...

Джеймс тут же поник.

— ...но сварить Оборотное Зелье может не каждый. Я от тебя такого не ожидала, — Лили улыбнулась, одобрительно глядя на Джеймса.

— А... я... Ну да, точно! Это было сложно, и я не был уверен, что справлюсь. Но, как видишь, у меня неплохо получилось, да?

Сириус только скептически хмыкнул и пробормотал что-то типа: «Ну да, конечно, — у тебя». Но Джеймс тут же пнул его левой ногой.

— И еще я хотела сказать «спасибо». Ну, за Лондон и все остальное, — Лили слегка смутилась.

Блэк вопросительно приподнял брови, переводя взгляд с друга на девушку. Они стояли и молча смотрели друг на друга, неуверенно улыбаясь.

— Два барана, — закатил глаза Блэк. — Сохатый, я сам справлюсь с этой пьянью зеленой... хотя нет, по-моему он посинел... В общем, проводи девушку до гостиной. Уже поздно, кто знает, какие слизеринцы там бродят.

Джеймс по началу непонимающе взглянул на Блэка, а затем, чуть ли не подпрыгнув, вопросительно повернулся к Лили. Та только кивнула и, взяв парня под руку, потянула его к выходу.


* * *


Спальни Когтеврана, то же время

— Хм... — Беата задумчиво рассматривала изящную фарфоровую статуэтку на одной из тумбочек, когда услышала звук открывающейся двери. — Паркер! Где тебя столько носит?

Эмили задумчиво покосилась на Беату. Она еще не до конца отошла от произошедшего между ней и Ремусом. Наконец, кривовато ухмыльнувшись, она более-менее ровным тоном ответила:

— Мне пришлось еще минут тридцать делать крайне печальное выражение лица в честь нашей с тобой разрушенной дружбы.

— Честное слово, могла бы и поторопиться. Я уже и не думала, что войду в эти чертовы гостиные!

— О чем тебя спросила страж?*

— Год рождения Бенджамина Франклина! — с негодованием возопила Беата.

— Странно... Она редко задает маггловские вопросы да еще и столь бессмысленные... А что, ты знаешь, когда он родился?

— Откуда? Я даже не знаю, что это за мужик. Я просто перебирала все возможные года по порядку, начиная с тысяча шестисотого.

Эмили расхохоталась:

— О... я сочувствую тебе в таком случае!**

— Да и черт с ним! Так что? Они повелись?

— У них не было выбора. Теперь они считают тебя еще более невменяемой, чем прежде.

— Любишь ты делать из меня козла отпущения, Паркер, — наигранно печально протянула Спринклс, — а ведь из нас двоих волк в овечьей шкуре далеко не я.

Эмили только скептично взглянула на подругу:

— Переживешь, — а затем куда более взволнованно продолжила: — Этот придурок поверил?

— А то! Восхищенно носился вокруг меня и надменно вещал: «Наконец-то, Спринклс, ты поняла, что этому отребью не место рядом с тобой! Наконец-то ты осознала, с кем действительно нужно дружить!» И прочее в том же духе. Мне хотелось отрезать ему волосы и запихать ему же в глотку.

— Теперь он потеряет бдительность, доверится тебе, и ты сможешь за ним проследить, — Эмили одобрительно кивнула и, довольно потянувшись, опустилась на застеленную синим покрывалом кровать. — План работает.

— Ему не понять, что нас нельзя поссорить, — насмешливо добавила она после недолгого молчания.

Спринклс вдруг усмехнулась и с наслаждением произнесла:

— A&B неразделимы.

— Пфф, — фыркнула Эмили. — Мы уже давно не АВ, Спринклс! Хватит уже ностальгировать.

— Ну да, теперь у нас есть куда более увлекательная игра, — ухмыльнулась слизеринка. — С Малфоем — даже две.

— Моими стараниями — да.

— Паркер, Паркер.... Ты же слизеринка до мозга костей. Да что там говорить! Даже я скорее бы попала на Гриффиндор, чем шляпа распределила бы тебя на какой-нибудь иной факультет.

— Благодарю за комплимент, — усмешка Эмили была воистину дьявольской.

— Если бы не ты, — Беата вздохнула, — я бы скончалась здесь от скуки.

— Не ты ли случайно, как минимум, три раза за эту неделю назвала меня занудной зубрилкой?

— Ну, извини, погорячилась. Тем более, у тебя так отлично получается изображать скромную тихоню, что даже я иногда ведусь на это, — проворчала в ответ Спринклс.

— А по-твоему, я — злобная фурия? — Паркер приподняла бровь.

— Да нет, — пожала плечами Беата, — просто твоя душа куда чернее, чем кажется на первый взгляд.

— Моя душа, — назидательно произнесла Эмили, — всего лишь выбирает наиболее рациональные и разумные пути решения проблемы.

— Угу, — кивнула Спринклс. — Трупы тоже бывают наиболее рациональным решением проблемы.

— Прекрати, — раздраженно отмахнулась Эмили, — ты передергиваешь.

— Как скажешь. Ты же знаешь, что, если понадобится кого-то закопать — я в деле, — беззаботным тоном отозвалась слизеринка. — Так ты добыла доказательства, пока мои дорогие однофакультетники вопили и бегали по коридору?

— Спринклс, — устало вздохнула Эмили, закатывая глаза. — Нет такого слова! А вообще я порылась в комнате Малфоя, обнаружила пару интересных вещичек, но трогать не стала — он начал бы подозревать подвох. Сможешь пробраться к нему?

— Теперь, когда он верит в мое исцеление от ереси и сумасшествия? — Беата плюхнулась на кровать рядом с Эмили, по пути чуть не расколотив ту самую изящную статуэтку. — Да без проблем!

— Ладно, — подытожила когтевранка, с опасением покосившись на фарфорового ангела. Тот, в свою очередь, неодобрительно взирал на Беату. — Будь добра, вернись обратно в свои спальни, пока мои соседки по комнате не надумали вернуться с вечеринки.

— Да брось! Я без особого труда отвела глаза младшим курсам, когда заходила, могу еще раз повторить этот фокус. Тем более они наверняка настолько пьяные, что не отличат меня от тебя. Ладно, ладно, — вздохнула Беата, когда Эмили нахмурилась, — раз ты такая занудная и скучная, я пошла.

И она грациозно выплыла из комнаты, хлопнув дверью так, что со стены слетела картина, изображавшая великолепный горный пейзаж, и разбилась вдребезги.

— Безнадежна, — хмуро пробормотала Паркер, восстанавливая стекло и вешая картину обратно на стену.


* * *


А Ремус Люпин тем временем, все-таки беспокоясь за Эмили Паркер, решил проверить — благополучно ли она добралась до своей гостиной, или же по пути к ней пристали разозленные слизеринцы. Слишком уж резким и странным у них получилось недавнее расставание. Он сам не знал, что скажет ей, когда увидит, но не бежать же от проблемы, которую сам и создал?

Люпин в раздумьях завернул за поворот, ведущий к башне Когтеврана. И какого же было его удивление, когда он чуть не впечатался в Беату Спринклс, которая, беспечно насвистывая, вышла из гостиных Когтеврана и прогулочным шагом направилась вглубь замка.

* По версии мамы Ро (для тех, кто еще, быть может, не в курсе) гостиную Когтеврана защищает не портрет с паролем, а особый страж. Этот страж задает студентам различные вопросы и головоломки на сообразительность и каждый раз — новые. Только тот, кто правильно ответит, сможет войти.

** День рождения Бенджамина Франклина: 17 января 1706 года.

Глава опубликована: 25.05.2013

Глава IX: Откровение

Ремус мрачно смотрел в окно. По стеклу нещадно хлестал дождь, и капли причудливыми узорами стекали по прозрачной глади. Осень окончательно вступила в свои права, и солнца не было видно вот уже вторую неделю.

Парень, устало вздохнув, прикрыл глаза. Осточертевшая ему за эти шесть лет Визжащая Хижина в этот раз оказалась сродни благословению Мерлина. После странного, безумного воскресенья мародер буквально «свалился» с недомоганием, причиной которому было надвигающееся полнолуние. А потому неизбежный разговор с Эмили Паркер откладывался на неопределенный срок. Люпин только невесело усмехнулся, представив, как неугомонная подруга всю эту неделю выискивала его в самых темных уголках Хогвартса, дабы призвать к ответу. Эмили очень не любила, когда ее игнорировали, и всю степень ее недовольства сейчас, наверное, было сложно представить. Впрочем, Ремус вот уже дней пять имел удовольствие размышлять о том, что он сделал в воскресный вечер на вечеринке, а также и о том, что замыслили Эмили вместе с Беатой. То, что они что-то задумали — было очевидно. В голове Ремуса уже сложились тысячи самых невероятных вариантов дальнейшего развития событий, но он был почти уверен в том, что все равно не догадается, что же, на самом деле, происходит.

Друзья исправно навещали Люпина, притаскивая ему еду, облегчающие боль зелья и настойчиво просили его отправиться в Больничное Крыло, а не сидеть в полуразвалившейся лачуге, продуваемой всеми ветрами и с протекающей крышей. Но Ремус упорно стоял на своем и всю неделю, включая, конечно, и полнолуние, он оставался здесь. Джеймс и Питер только недоуменно переглядывались, Сириус же, поначалу не понимавший, что происходит, под конец начал так откровенно ухмыляться, что Ремус при его появлении лишь закатывал глаза и отворачивался к стенке. Старая, покосившаяся кровать, на которой он лежал, в ответ на это лишь недовольно скрипела, отчего настроение падало еще больше.

— Пока ты спал, — это Сириус, преувеличенно бодрый и подозрительно радостный, пробрался на второй этаж хижины с огромным тяжелым пакетом. Судя по запаху, там была зажаренная курочка, — прошло двенадцать лет!

— Что? — Ремус удивленно взглянул на друга, приподнимаясь на кровати.

— Так Беата любит говорить, — пожал плечами Блэк. — Это из какого-то маггловского фильма, вроде.

— Да ну? И часто вы с ней... разговариваете? — Ремус усмехнулся.

— Последнее время... приходится, — уклончиво отозвался чуть помрачневший Сириус и тут же снова широко улыбнулся: — Но речь не об этом! Речь о том, что Эмили Паркер роет подкоп.

— В каком смысле?

— Ну, это я образно. Не далее как вчера видел ее в библиотеке, где она мертвой хваткой вцепилась в Питера и пыталась у него что-то разузнать. Честное слово! — Сириус театрально приложил обе руки к сердцу. — Я просто спас малыша Пита! Мне показалось, что еще пара минут, и она насильно вольет ему в горло Веритасерум.

— Откуда у нее может быть Веритасерум? — вяло отмахнулся Ремус.

— Оттуда. Оттуда же, откуда и подозрительная книга о «разнообразных и неизлечимых магических заболеваниях». Насколько я помню, ликантропия тоже есть в этом списке.

Ремус тут же дернулся, поудобнее устраиваясь на кровати и сосредоточенно глядя на друга. Сириус тем временем начал аккуратно обгладывать мясо с куриного бедрышка, которое вытащил из необъятной сумки.

— Допустим так, — безэмоционально произнес Ремус. — Она все равно не догадается, кто я... Наверное.

— И какое слово ключевое?

— «Наверное»?

— Точно. Я не люблю эту твою Паркер, но она вцепилась в тебя стальной хваткой. Я до сих пор не пойму, почему она еще не догадалась о том, кто ты.

Ремус лишь пожал плечами.

— Разгадка, по сути, очевидна, а, значит, меньше шансов ее обнаружить. Никто не обращает внимания на самые простые варианты.

— Ну да. Послушать тебя, так оборотни разгуливают туда-сюда по всей магической Англии, — Сириус покачал головой. — Расскажешь, что произошло?

— А что произошло?

— Эмм... обязательно должно было что-то произойти, — Сириус коварно усмехнулся. — Никто не устоит против трех порций Веселящего Зелья.

Ремус секунду непонимающе смотрел Блэку в глаза, а затем подскочил на месте:

— Так вы подлили мне Веселящего Зелья?!

— Ага, — Сириус довольно ухмылялся. — Нашли рецепт... кое-где. Хотели помирить тебя с твоей ненаглядной. Видимо, не удалось?

— Удалось, — мигом помрачнел Ремус. — Еще как удалось.

— То-то я вижу, ты так от счастья светишься, что сбежал на целую неделю в ненавистную тебе старую лачугу. — Блэк наигранно важно покивал головой.

— Я ее поцеловал, — вдруг как ни в чем не бывало пожал плечами Ремус.

Сириус мгновение смотрел на друга, пытаясь понять: рассмеяться ему или же тот говорит серьезно.

— Я не шучу, — все так же спокойно сказал Люпин.

— А...

— Что, неужели тебя это так удивляет?

— Ну да, — все еще несколько удивленно отозвался Блэк. — Она же мрачная, противная и холодная. Как селедка.

Ремус уставился на друга, прожигая того взглядом. Сириус неуверенно поежился.

— Ладно, ладно. На вкус и цвет все девушки разные. Но, если ты, мой друг, после каждого более-менее важного шага в отношениях будешь убегать от партнерши... — парень выдержал многозначительную паузу. — Так и останешься девственником.

Ремус аж поперхнулся и возмущенно уставился на Сириуса.

— Ну да! Это же просто самая основная моя проблема.

— Будет, — уверенно кивнул Блэк. — Ты мне поверь. Когда-нибудь ты все-таки повзрослеешь, тебя начнут интересовать девочки, и вот тогда...

— Бродяга!!

Сириус, весело смеясь, отпрыгнул в сторону, заслоняясь от брошенной в него подушки трухлявым стулом.

— Ладно. Если без шуток, ты нам нужен. У нас нет ничего на АВ, эта дурацкая метка жжется, но уже меньше, и, по-моему, теряет силу. Мы с Джеймсом никак не можем понять, что нужно сделать, чтобы она указала нам на владельца.

— А я что могу сделать?

— Головой подумать. У тебя это лучше, чем у нас всех вместе взятых, получается.

— А Хвост?

— А Хвост... — Блэк ухмыльнулся и весело подмигнул другу, — повзрослел раньше тебя.

— О... — многозначительно протянул Ремус, не зная, что еще сказать. — Ну, думать я могу и здесь.

— Как тебе угодно. Может, попросить преподавателей, чтобы они и занятия здесь проводили? Лично для тебя? — Сириус покачал головой. — Послушай, Лунатик. Любому порой нужно время, чтобы повариться в собственном соку наедине со своими эмоциями и мыслями. Но, если ты и дальше собираешься здесь киснуть, я начну думать, что тебе просто нравится чувствовать себя отверженным и несчастным. И что менять ты ничего не собираешься. Очень не хочется думать, что я прав.

Ремус хотел было возразить, но Сириус по-кошачьи легко и грациозно поднялся с пола и скрылся в лестничном проеме. И, если себе честно признаться, он был абсолютно прав.


* * *


Эмили искала. Нет, не так. Она шла по следу. И не было ничего, что было способно сбить ее с пути. Беата, вечно неугомонная и неудержимая, теперь находилась вдалеке от нее — ослабляла бдительность Малфоя — а потому у когтевранки было до чертиков много времени, чтобы поразмышлять. После воскресной ночи Эмили часа три ворочалась в кровати и, наконец, лишь окончательно вымотавшись, забылась сном. Ее мучала неопределенность — что будет завтра? Как они будут смотреть друг другу в глаза? Что скажут? Что изменится? Девушка пыталась гнать эти мысли прочь — настолько тщедушными и инфантильными они ей казались.

Но, когда Ремус не появился на следующий день на завтраке, Эмили вздохнула с облегчением — разговор откладывался. На следующий день когтевранка начала волноваться. Потом — злиться. Далее она пришла в плохо контролируемую ярость, но голова ее оставалась холодной. И тогда Амели Вивиана Паркер, сжав челюсти, начала искать. С каждым новым часом поисков она переходила на новую градацию своей ярости, но от цели не отступалась. Она начала с малого — решила вытрясти душу из каждого, кто хоть немного общался с Ремусом. Все как один блеяли что-то невразумительное. Впрочем, возможно так получалось оттого, что видя взгляд мучительницы, все мысли улетучивались из голов ее нечаянных жертв. Трогать мародеров Эмили не спешила. «Они твердые орешки, — решила она. — Оставлю их на потом». Книги помогали Эмили расслабиться и успокоиться. Но разгадка пришла к ней не со состарившихся и пожелтевших страниц — разгадку ей принесла ночь. Засидевшись в библиотеке допоздна, на что она, как старшекурсница, имела полное право, девушка чисто случайно бросила взгляд в красивое стрельчатое окно. Луна, меланхолично взиравшая на нее с небес, молчала. Но и одного ее присутствия было более чем достаточно. Все паззлы как по волшебству встали на место, и мозаика собралась воедино. Эмили стало страшно.

Люпус, значит, волк.

Тот кентавр, которого они тогда встретила в Запретном Лесу, назвал Ремуса братом. А кентавры — полукровки.

Лунатик.

Полнолуние.

Оборотень.

Мысли были короткими, рубленными, но вескими.

Как много смысла теперь появилось в этом слове для Эмили Паркер. Древние гравюры со страшными чудовищами и лохматыми монстрами, истории, рассказанные в различных документальных книгах и хрониках, слова чистокровных волшебников, не понаслышке знающих, кто такие вервульфы — все это неожиданно взорвалось, вспыхнуло в голове Эмили и надолго оглушило ее. Это было просто не-ве-ро-ят-но. Немыслимо. Невозможно. Добродушный, теплый, спокойный и умиротворяющий. Как такой человек может быть кровожадным чудовищем?

Шесть лет назад, только лишь поступив в школу Магии и Волшебства, Эмили, если бы кто-то рассказал ей об оборотнях, лишь рассмеялась. Она была магглом и воспитывалась на сказках и вымыслах. И все было не так уж и страшно. Но потом Эмили встретилась с Малфоем и его бандой, и поняла — волшебный мир жесток. Абсолютно так же, как и человеческий. И у нее были причины бояться всего, что может называться монстром, в каком бы обличье оно не находилось.

Размышления сводили ее с ума, и вчера, к своему стыду, девушка не выдержала. Она выловила в библиотеке Питера и буквально начала его «пытать». Пока что вопросами, но до действий, судя по всему, было уже недалеко. Ситуацию спас Блэк, который в прямом смысле слова оттащил друга от когтевранки, уже собиравшейся применить пару заклятий для «прочищения памяти» гриффиндорца.


* * *


— Я знал, Спринклс, что ты не так проста, как кажешься.

— Это когда это я казалась тебе простой, Блэк? — возмущенно изогнула бровь Беата.

Она была в кожаной Блэковской куртке, которую сама же и стащила с него пару минут назад, оставив парня мерзнуть на ветру в одной лишь белоснежной рубашке.

— Хм... ну иногда ты напоминаешь мне неуклюжую деревенщину, не способную вписаться даже в трехметровый проем.

— Да что ты! И кто из нас схлопотал метлой в глаз не столь давно? Не вы ли, Ваше Изящество?

— А из-за кого, интересно, я, как ты говоришь, — Сириус поморщился, — «схлопотал»? Ты на метле держишься хуже, чем старая, разменявшая третий десяток, курица!

— Где ты видел куриц, которые доживают до такого возраста, Блэк? Ты что, их генетически выводил?

— Гинэ... Гени... Что?!

— Генетически. Я и сама не очень-то знаю, что это значит, если честно, — вдруг примирительно произнесла Беата, возвращая на лицо привычную насмешливую ухмылку. — Слышала как-то от Паркер.

— Кто бы сомневался. Ладно. Черт с ней, с кинетикой, поговорим о деле.

— С генетикой, Блэк, с генетикой. Хорошо, давай поговорим, раз уж пришли.

— Ты нашла то, о чем говорила?

— О, чего я только не нашла... — Беата мечтательно закатила глаза. — Его спальня — просто кладезь улик на весь Слизерин, — слизеринка довольно осклабилась.

— Ну?... — Блэк смотрел нетерпеливо и несколько раздраженно.

— Расслабься, мальчик, — Беата лишь усмехнулась, когда Сириус недовольно дернулся. — Для начала: ты помнишь наш уговор?

— Помню, — мрачно буркнул Блэк.

— Нет-нет, так не пойдет. Еще раз — ты, — Спринклс выделила слово интонацией, — помнишь наш уговор?

Блэк на секунду прикрыл глаза и, устало вздохнув, ответил тоном «ну нельзя же быть такой тупой»:

— Да, я помню наш уговор. Я не трогаю, даже не прикасаюсь, даже не смотрю, — Блэк скривился, — как будто мне очень этого хочется... И даже не вспоминаю о том, что существует слизеринец... как его... Ой, извини, я уже забыл его имя. Видишь, держу слово.

— Северус Снейп, — Спринклс усмехнулась. — Все верно. Ну а я в свою очередь достаю тебе компромат на своих собратьев по разуму. На некоторых из них.

— Так ты принесла? — нетерпение вновь появилось во взгляде Сириуса.

— Принесла. Еще один вопрос, Блэк, и я от тебя отстану. Почему ты согласился так быстро? Ненавидел Снейпа на протяжении шести лет, и вот — так просто сдался.

— A&B шифруется, а у нас на данный момент нет козырей в рукавах. Никто не знает, что за шутку он выкинет в следующий раз и когда он это сделает, — наигранно небрежно отозвался Блэк. — Нам нужно иметь запасной план на крайний случай.

— Запасной план? И ради A&B, — Беата подозрительно прищурилась, — ты готов отказаться от многолетней вражды с Северусом? И от мести за то, что он был более близок к Лили, чем любой из вас? Серьезно? Брось, Блэк. Если бы это было важно для мародеров, ко мне бы пришел, например, Питер. Но не ты.

— Послушай, Спринклс, — раздраженно начал Сириус, — мне тоже, откровенно говоря, не ясно, почему ты решила сдать свой собственный факультет в руки мародеров. И более того, мне не ясно, с чего ты решила поведать мне о том, что вы с Паркер, оказывается, не ссорились, а всего лишь решили разыграть слизеринского ублюдка. Я не твой лучший друг, и то, что ты раскрываешь мне ее секреты, выглядит, мягко говоря, странно.

— Ничего таинственного в этом нет, Блэк, — Беата пожала плечами. — Паркер играет в свои игры, я — в свои. Ты, как бы это удивительно ни звучало, не дурак, — Блэк только закатил глаза, — и я сомневаюсь, что ты начнешь болтать о происходящем направо и налево. Тебе это столь же не выгодно, сколь и мне. Ваша последняя шутка была крышесносной, даже я это признаю, но у вас не так уж и много идей и возможностей на данный момент, а A&B... у A&B всегда найдется в запасе парочка припрятанных фокусов. Я просто не хочу смотреть, как он раскатывает вас в лепешку перед всей школой. Это неимоверно скучное зрелище.

— Это не объясняет того, почему ты сама пришла ко мне с этим предложением. Сама предложила эту сделку, сама все мне рассказала, попутно выдав секреты лучшей подруги. И говоришь, что все это — лишь от скуки? Да еще перед этим подкинула нам рецепт Веселящего Зелья. Как ты тогда сказала? «Специально для Ремуса, с любовью?» Мы, к слову, очень удивились, когда проверили зелье и не обнаружили в нем ни одной смертельной составляющей. Без обид, Спринклс, но более натянутого объяснения я не слышал с тех пор, как Лунатик врал нам про то... — Блэк осекся, понимая, что чуть не проговорился, и быстро исправился: — про то, что он равнодушен к Эмили.

— И вы в это поверили? — Беата насмешливо фыркнула, с толикой наигранного удивления разглядывая Блэка и делая вид, что не заметила осечки в словах гриффиндорца. — Наивные создания. Впрочем, ответ за ответ. Ты рассказываешь, почему столь легко отцепился от Северуса, я — почему пришла к тебе.

— Ты ведь прекрасно знаешь, что я не отвечу, — голос Сириуса мгновенно похолодел, на что Беата лишь очаровательно улыбнулась.

— Именно, Блэк. Я прекрасно это знаю, а потому знаю и то, что и мне не придется отвечать. Мы в равных условиях, тебе так не кажется?

Сириус еще пару секунд пристально изучал лицо Спринклс, а потом, тряхнув головой, произнес:

— Так что насчет компромата?

— Так-то лучше. Вот, — слизеринка ухмыльнулась, доставая из видавшей виды сумки толстую темно-коричневую кожаную тетрадь, потрепанную и перетянутую крепкой золотой нитью. — Это дневник Малфоя, особый дневник, — она коварно усмехнулась.

Глаза Сириуса тут же загорелись, и он дернулся в сторону слизеринки, дабы поскорее забрать бесценную вещицу, но Беата ловко увернулась.

— Не так все просто, Блэк. Это не тот дневник, в котором описывается, что он ел на завтрак и какую книжку прочитал перед сном. Это записи всех его темных мерзких делишек, которые он творил вместе со своей... свитой. Ну, знаешь — Крэбб, Гойл и прочие выродки.

— И? — Блэк непонимающе нахмурился.

— Я читала то, что здесь написано. Отдам тебе вторую половину, а первую оставлю себе. Кое-что в ней не должно выйти за пределы моего факультета.

Сириус секунду смотрел непонимающе, а затем в его глазах промелькнуло озарение:

— Паркер...

— Точно. Паркер.

— Могла бы просто скрыть.

— Скрыть что? Нельзя из магической тетради удалить пару страниц или спрятать их. На такое способен только прямой владелец. Остальные могут лишь создать магическую копию, но и только. Собственно, как я и сделала.

— Тогда как ты собираешься разделить ее на части?

— Заклинание разделения, Блэк. Мы разделим эту копию на двоих, владельцем первой половины буду я. Владельцем второй — ты. С копией можно творить подобные вещи, если включить себя в некий список доверенных... Можно было бы попросить об этом прямо Малфоя, после чего он бы размазал меня по стене. Или схитрить. Обмануть защитные чары. После разделения ты больше не сможешь прочитать то, что написано в моей части, а я... как тот, кто произносит заклинание, скорее всего смогу прочитать и твою тоже. — Беата ухмыльнулась.

— Это не честно, — вздохнул Блэк, впрочем, понимая, что уже ничего не изменит. — Ты-то уже наверняка прочитала мою половину, а если и нет — сможешь сделать это в любой момент.

— Ну и что? Какая тебе разница? Там нет ничего, что можно использовать против тебя. Ну... — она вдруг загадочно усмехнулась, — почти ничего.

— Постой, — прервал ее Сириус, не обращая внимания на подколки Спринклс, — как ты вообще заполучила дневник Малфоя? Неужто он просто спрятал его под подушкой, не защитив хотя бы парочкой Скрывающих чар?

— Не забывай, Блэк, — Беата самодовольно улыбнулась, — что я лучшая ученица Слизерина. Малфой тоже не промах, и знает множество темных заклятий, но он гнушается простейшими заклинаниями, бытовыми и светлыми тоже. Думает, что они бесполезны... Как он ошибается! При правильном сочетании уже известных заклятий можно создавать невероятно искусные магические схемы и формулы. И, кроме того, после той, фальшивой ссоры, беловолосый ублюдок стал относиться ко мне иначе. Начал зазывать меня в свою спальню... чтобы поговорить. Ха! Держит меня за дуру. Пришлось быстренько пошариться по его комнате, пока он принимал душ. Правда, после того, как вода неожиданно ошпарила ему кожу и покрасила его волосы, он утратил свой пыл для... разговора. Неполадки в системе подачи воды, — Беата сочувственно поцокала языком.

— Избавь меня от этих подробностей! Мне даже представить противно, что там могло произойти. И что — заклинания придумываешь ты?

— Не то чтобы, — пожала плечами Беата. — Я, скорее, подаю идеи. А Паркер воплощает их в жизнь. Я не умею, как она, нудно и кропотливо сидеть над формулой несколько ночей подряд. Поэтому большинство моих заклинаний срабатывают, скажем... не совсем так, как хотелось бы. А у Паркер они работают как часы. Она умная девочка, — Спринклс вновь усмехнулась. В ее голосе звучала неприкрытая гордость.

— Вы ненормальные. Я даже не знаю, кто из вас более странный, — проворчал Блэк себе под нос.

— Мы друг друга стоим. Впрочем, насчет заклинания. Сейчас покажу формулу, дабы ты не сомневался в чистоте моих намерений и не думал, что я пытаюсь тебя убить, отравить или приворотить.

— Между прочим, вы пытались! — тут же вспылил Сириус.

— Не льсти себе. Просто мы проверяли действие зелья и для чистоты эксперимента взяли наиболее твердолобого парня школы.

— Эй!

— Да ладно тебе! Я же тогда не знала, что ты способен в кого-то влюбиться. И тем более не знала, что это уже произошло.

Сириус тут же скис и только пробурчал что-то невнятное в ответ, пытаясь избежать неприятного разговора. Беата тем временем выудила из заднего кармана своих рваных джинс исписанный мелким почерком помятый листок с изображенной на нем сложной схемой. Оба тут же склонились над ним.

Еще долго возле Черного Озера слышались фразы:

— Это линия энергетического контура?

— Да нет же! Это просто листок помялся.

— А это?

— Это пятно от чая. Кажется.

— А ты не могла бы быть хоть немного аккуратнее?

— Я не какой-то там выхолощенный аристократишка. Ваша параноидальная брезгливость ко всему живому и человеческому не для меня.

— Как ты меня назвала, деревенщина?

— Я не деревенщина!

— А кто ты?...

Вечерело.


* * *


— Северус!

Парень удивленно оглянулся — Паркер на всех парах неслась к нему. Ее лицо было встревоженным и очень уставшим.

— Эмили?

— Ты знал? — голос ее был требовательным, а взгляд — пугающим.

— Знал о чем?

— О... — девушка резко понизила голос, — Ремусе. И его особенности. Ты всегда отзывался о нем с толикой то ли неприязни, то ли страха. Но я до сегодняшнего дня никак не могла понять почему.

Северус мгновенно помрачнел и, помолчав, все-таки спросил:

— Кто рассказал тебе об этом?

— Мой мозг. Очнись, Сев! Кто мог мне рассказать об этом? Я и сама в состоянии догадаться.

— Серьезно? И что же тогда тебе мешало догадаться все эти четыре года?

— Вера в людей, — мрачно хмыкнула Эмили.

Северус в ответ усмехнулся:

— Твоя вера в людей просто непостижима. И что ты хочешь услышать от меня?

— Знаешь, где он? Целую неделю не видела его. Нам необходимо поговорить.

— Предположим, — Снейп нахмурился.

— Северус! Прекрати изображать из себя молчаливый пень.

— Это может быть опасно! — тут же вспылил слизеринец. — Неужели ты не понимаешь?

— Полно...! Полнолуние, — произнесла Эмили, понизив голос, — уже прошло. Нет никакой опасности.

— Откуда тебе знать? Ты часто общалась с оборотнями?

— Просто скажи мне, где он. — Огонь, горевший в глазах когтевранки, казалось, сейчас зальет все окружающее пространство бушующим пламенем.

— Визжащая Хижина, — сквозь сжатые зубы промолвил Северус. — Он там.

И, круто развернувшись и обдав Эмили порывом холодного воздуха от взметнувшейся мантии, поспешил прочь.

— У меня научился, — вдруг довольно хмыкнула Паркер и поспешила в гостиную, дабы накинуть пальто и шарф.


* * *


Беата в это время в одиночестве стояла на берегу Черного Озера и пинала камешки носком рваной кроссовки. Те отлетали и, обиженно постукивая, укатывались к самой воде. Огромный осьминог неожиданно высунул щупальце над водой и хлестнул им по черной глади. Беату обдало тучей маленьких холодных брызг, и те, словно крохотные осколки, впились ей в лицо и в оголенные плечи.

Слизеринка мрачно выругалась и тяжело вздохнула. Блэк, с восторгом принявший ее идею с Малфоевским дневником, полчаса назад забрал свою часть магической копии и унесся прочь. Выглядел он, мягко говоря, ошарашенным и изумленным. Отчего произошла такая резкая перемена, Беата, хоть убей, не могла понять. Все было нормально, почти дружелюбно, когда Сириус решил, что хватит заниматься самопожертвованием и решил забрать куртку себе. Беата могла поставить сколько угодно галеонов на то, что будь на ее месте любая другая девушка, гриффиндорец просто попросил бы свою вещь обратно. И та, не устояв перед его обаянием и завораживающим голосом, отдала бы ему не только куртку, но и свою честь. В случае Беаты, они чуть не подрались. Блэк бесцеремонно и совершенно не по-джентльменски попытался отобрать одежду, Спринклс возмутилась и заставила его попросить вежливо. Блэк отказался и возмутился в ответ, указав на то, что она-то его не просила, а просто взяла то, что захотела. Слизеринка лишь пожала плечами, напрочь игнорируя все логичные и нелогичные доводы, а потому Блэк вновь попытался стянуть с нее куртку, что у него практически получилось. Спринклс решила бороться до последнего, дабы отобрать теплую вещь обратно, и снова чуть не заехала Сириусу в нос, но парень вовремя уклонился, и удар локтем пришелся по ключице.

Да. Именно так. Беата нахмурилась. Именно после этого Блэк отскочил от нее, словно ошпаренный, позабыв и про куртку, и про Малфоя. И слизеринка в упор не могла понять, что же в этом моменте было такого особенного? Что она упускала? Эх, если бы сейчас рядом была Эмили, она бы наверняка догадалась...


* * *


Белоснежный красивый волк задумчиво следил за девушкой, выходящей за ворота школы. Поразительная самоуверенность и самонадеянность. Блуждать в одиночку вечером за пределами замка, отчетливо зная, что кто-то преследует тебя — верх глупости. И это — ученица Когтеврана, по слухам, факультета, на который берут самых умных и сообразительных учеников. «И куда собралась эта дуреха?» — волк переступил с лапы на лапу, все еще не двигаясь с места. Кто знает — какой безумный гриффиндорец преследует ее по пятам? Не хотелось бы снова неделю валяться в Больничном Крыле, каждый раз со страхом косясь в зеркало на свой сломанный нос.

Девушка тем временем направлялась вниз по дороге, ведущей в Хогсмид. Впрочем, куда еще можно пойти? Рядом с Хогвартсом была лишь эта захудалая деревенька и непроходимые леса, кишмя кишевшие полукровками и прочими выродками. Волк совершенно по-человечески вздохнул. Его глаза, серые и холодные, выражали крайнюю степень раздражения и отвращения, не свойственную обычным животным. Он неотрывно следил за Эмили Паркер, ненавистной, паршивой магглорожденной когтевранкой. Эта противная, мерзкая человечка, успешно вот уже пятый год изображающая невинную овечку, приводила его в состояние невыразимой ярости. Преподаватели считали ее чуть ли не святой — конечно, такая тихая, способная и трудолюбивая. Некоторые ученики жалели ее и поддерживали всяческими способами, считая, что маггле необходима помощь в учебе. Другие относились равнодушно, но не без некоторого уважения. Спринклс, Люпин, вся эта гриффиндорская шайка наверняка думали, что он злобный и надменный сукин сын, и что бедняжка Паркер живет в бесконечном страхе, ежесекундно представляя, что с ней может сделать мерзкий слизеринец. Но едва ли кто-то из этих простодушных идиотов знал, что их война с когтевранкой, а, вернее, бывшей слизеринкой, началась далеко не потому, что Малфой — чистокровный аристократ — априори не выносил магглорожденных, нет. Хоть это и сыграло свою роль. Но и Паркер никогда не оставалась в долгу, и в конечном итоге им обоим было, за что ненавидеть друг друга. Вся разница заключалась в том, что Малфой предпочитал говорить, не скрывая своего отношения к людям, а Паркер предпочитала молчать.

Малфой, осторожно переступая лапами и пытаясь не наступать на шуршащие листья, неслышно следовал за Эмили. Как только они отойдут на достаточное расстояние от школьных ворот — они поговорят. Вернее, он будет говорить, а она — слушать. У слизеринца никогда не было сомнений в том, что Спринклс и Паркер — это и есть АВ, и ему было абсолютно плевать на то, что ни у кого в школе до сих пор еще не нашлось доказательств, одни лишь опровержения. Он чуял — это они. И то, что эти две сумасшедшие так вовремя поссорились,играло ему на руку. Он намеревался использовать Беату настолько, насколько это было возможно.

Ветка под его лапой неожиданно хрустнула. Волк тут же припал к земле, надеясь остаться незамеченным, но девушка все же услышала звук. Эмили нервно оглянулась, обшаривая взглядомокрестности. «Проклятый белый цвет! — раздраженно подумал Люциус. — Я столь же незаметен, сколь великан посреди маггловского города». Но Эмили, так и не найдя ничего подозрительного, отвернулась и направилась дальше. До Хогсмида оставалось не более двадцати минут, и Малфой решил — пора. Но когтевранка неожиданно для него и, судя по ее испуганным глазам, для себя тоже, резко свернула налево, на едва заметную тропку, пересекающую широкое поле. Вдали виднелась покосившаяся, зловещая Визжащая Хижина. Волк задумчиво наклонил голову. Что она могла там забыть? Ответа на этот вопрос у него не было. Пусть Малфой и не верил во все эти глупые сказки про привидений, потому как любой уважающий себя волшебник знал четыре основных признака того, что рядом находятся призраки, а эти самые черты напрочь отсутствовали у Визжащей Хижины, но это совершенно не значило, что нужно безрассудно и глупо лезть черт знает куда. Если у Паркер там сообщник, у Малфоя будет меньше шансов устроить... разговор. Пусть девушка и сама выглядела так, словно не знала, куда идет, следовать за ней волк не спешил. Он решил залечь в кустах и подождать ее возвращения.


* * *


Идиотка. Глупая, неразумная идиотка! Откуда вообще в ней взялась эта безрассудная гриффиндорская храбрость? Дуростьточнее.

Эмили чувствовала себя отвратительно. Было холодно, ветер пронизывал до костей, а Визжащая Хижина вдалеке на кого угодно навевала тоску и страх. Кроме того, девушке пришлось нарушить школьные правила, и вдобавок к этому теперь она шла прямо в пасть к оборотню. По дороге сюда ей даже показалось, что кто-то за ней следит. Ощущение чужого взгляда преследовало ее до того момента, пока она не свернула на неприметную тропинку, и пусть это больше смахивало на паранойю, Эмили Паркер предпочитала быть живой параноидальной истеричкой, нежели мертвой, но храброй магглой.

Хижина встретила ее завываниями ветра, который, словно безумный, носился по всему дому, распахивая двери и заставляя пыль в безумном хороводе кружиться над полом вместе с высохшими листьями. Дом скрипел, кряхтел и словно бы не хотел впускать никаких гостей в это темное, старое логово.

Наверху неожиданно раздался хриплый кашель, и тут же заскрипели доски пола, словно кто-то решил по ним пройтись. Девушка замерла. На злобное чудовище вроде бы было не очень похоже. Животные ходят куда более мягко и неслышно, а тут звук был такой, будто ходил человек. Людей Эмили боялась больше, но этот страх — рациональный и логичный — поддавался контролю. А неосознанное чувство самосохранения, возникающее при встрече с любым хищным зверем, было совершенно неподвластно разуму.

Она аккуратно, стараясь не шуметь, начала подниматься по старой лестнице. Ступенька под ней неожиданно скрипнула — так пронзительно, что Эмили чуть сама не подпрыгнула и не свалилась с лестницы. Шаги на втором этаже замерли.

— Бродяга? Это снова ты? — голос Ремуса, уставший и хриплый, подействовал на Эмили как мощнейшее успокоительное. Она лишь тяжело вздохнула и решительно ускорилась.

— Почти, — отозвалась девушка в ответ, аккуратно переступая порог комнаты.

Ремус замер, ошарашенно глядя на нее.

— Это что — очередная шутка Бродяги? — осторожно спросил он, пытаясь улыбнуться, но вышло очень криво и неестественно.

— Не совсем, — девушка неуклюже передернула плечами и тут же выпалила: — Это правда, что ты оборотень?

Люпин застыл, не зная, что сказать. Эмили смотрела на него в упор, но в ее взгляде не было жалости или страха. Опасение? Да, быть может. Осторожность и волнение? Тоже. Но не страх. Не ненависть. Не презрение. Ремусу внезапно захотелось рассмеяться. Кривая улыбка против воли расползлась по его лицу.

— Ну да, — как-то совершенно безумно улыбаясь, ответил он. — Все так.

Девушка тут же попятилась.

— Нет-нет! — парень вскинул руки. — Я не сошел с ума! Я так улыбаюсь оттого... оттого, что мне полегчало.

— Полегчало?

— Ага. Ты не бежишь от меня, напротив — сама пришла сюда, и... — Ремус неожиданно принюхался и забавно поморщился. — Что это?

— А?

— Аконит, я так понимаю, и... чеснок? — парень выглядел удивленным.

— Ну, говорят, аконит помогает против оборотней, — Эмили выглядела растерянно.

— А чеснок?

— Против вампиров.

— Так я же не вампир.

— Это я на всякий случай.

Ситуация вышла донельзя дурацкой. Лицо Ремуса вдруг исказила странная гримаса, а через пару мгновений он неожиданно расхохотался.

— Ты б еще луком обмазалась! Ну, чтобы болезни не приставали. — Мародер совершенно беззаботно смеялся, даже не пытаясь успокоиться.

— Да ну тебя! Я что, по-твоему, каждый день с оборотнями имею дело? Откуда мне знать, что поможет, а что нет?

— Ничего, — парень вдруг резко посерьезнел. — Даже палочка не поможет. Оборотни быстры, безумны, кровожадны и не видят разницы между своими и чужими.

— Мне нужно было удостовериться, — упрямо отозвалась Эмили, впрочем, полностью осознавая, что она действительно совершила глупость.

— В этом вся ты, — тяжело вздохнул Ремус, тряхнув головой. — Кто тебе сказал, что я здесь?

— Северус.

— О... — многозначительно протянул Ремус.

— И что теперь?

— Это от тебя зависит.

Они помолчали.

— Не знаю, что и сказать... в смысле, это все очень странно. Я тебя и боюсь и не боюсь одновременно. Ты мой друг, и мне сложно представить, что ты вдруг обнажишь клыки и попытаешься меня сожрать. Но я читала про оборотней, — она замолчала, не зная, что еще сказать. Все и так было ясно — ни в одной книге ничего хорошего про оборотней написано не было. Не говоря уже о жутких гравюрах со страшными монстрами, какими волшебники изображали вервульфов.

— Но ты же знаешь, — продолжала Эмили, — я — маггл. Я не так остро воспринимаю тот факт, что ты не совсем человек. В сказках не все чудовища были злыми. Некоторые из них — куда добрее людей.

— Я... — начал Ремус, но его внезапно прервал шум, раздавшийся с нижнего этажа.

— Лунатик! — это Бродяга и, по всей видимости, Джеймс спешили к нему. — Лунатик, подпись...

Двое друзей ввалились в комнату, окончательно доломав дверь, и так висевшую на одной петле, и пораженно замерли, наткнувшись на Паркер. Та, чуть приподняв брови, скользнула насмешливым взглядом по Джеймсу, затем по Блэку. Ее взгляд опустился чуть ниже — туда, где не прикрытая ни рубашкой, ни расстегнутой курткой, переливаясь, ярко сияла подпись АВ. Ремус смотрел туда же.

— Нам явно есть о чем с тобой поговорить, Паркер, — Сириус нехорошо усмехнулся, успокаиваясь и восстанавливая дыхание.

— А тебе явно есть о чем нам рассказать, — в тон другу произнес Джеймс. Впрочем, выглядел он не менее удивленным, чем сама Эмили.

Ремус лишь непонимающе переводил взгляд с одного на другого, а потом, нахмурившись, уставился на Паркер.


* * *


Белоснежный волк тоскливо заскулил. Теплая шерсть не спасала его от вездесущего, промораживающего до костей, ветра. Когда Малфой уже было решил подобраться к Хижине поближе, мимо него пронеслись взъерошенные Поттер и Блэк. Что они забыли в этой полуразвалившейся лачуге, он не знал. Может, им тоже есть о чем поговорить с Паркер? Когтевранка, на удивление, в последнее время стала жутко популярной. Ждать дальше становилось опасно. Кто знает, кто еще решит посетить эту хибару в ближайшую пару часов? Неудивительно, если сюда скоро прибегут Дамблдор с МакГонагалл. А уж встречаться с мародерами и Амели Паркер во главе, когда те будут возвращаться в школу, Малфою не хотелось совершенно. Белый волк, грустно махнув хвостом, развернулся и потрусил обратно к школе.


* * *


— Что?

— Ничего.

Беата Спринклс и Питер Петтигрю мрачно взирали друг на друга. Беата — сверху вниз, а Питер — задумчиво подняв голову.

— Дай мне пройти, мелкий.

— Нет.

Слизеринка не понимала, что этому гриффиндорскому сумасшедшему понадобилось от нее, и какого черта этот глупый мальчонка перегородил ей дорогу, не давая пройти. Он мрачно взирал на нее уже минуты две с такой самоотверженной целеустремленностью, что Спринклс стало крайне интересно, чего он от нее добивается.

Питер вдруг медленно наклонил голову вбок и пробормотал что-то невразумительное.Беата лишь недоуменно приподняла брови в ответ. В следующую секунду маленький, пронырливый, похожий на хитрого мыша мальчишка выхватил свою палочку и взмахнул ей прямо перед самым носом слизеринки.

Априкум! — воскликнул он, и перед слизеринкой будто бы взорвался ослепительно белый шар. Она покачнулась, и ее тут же отнесло к стене ударной волной. Тряся головой словно упрямый баран, она неуклюже поднялась с пола. Удар был ощутимым, но не смертельным, а вот «мышонок» нахально ухмылялся, ничуточки не удивленный происходящим. Слизеринка глухо зарычала и, все еще слегка дезориентированная, нащупала свою палочку через ткань джинс. Питер тут же поднял руки в успокаивающем жесте.

— Я могу объяснить, — голос у него было спокойным, уверенным и донельзя нахальным.

— Да ну?!

— Ладно. У тебя есть выбор, — Питер беспечно пожал плечами. — Ты можешь меня дослушать и узнать ответы на интересующие тебя вопросы или же можешь поливать меня всеми возможными боевыми заклинаниями. Что победит: твое природное любопытство или дурость?

Беата удивленно приподняла брови: мышонок оказался смышленым, разумным и знал себе цену. Он не боялся ее. Он вообще, похоже, не очень-то представлял себе,что такое страх. В эту секунду Спринклс поняла, что зря считала Питера Питтегрю лишним мародером. Он стоил всех своих ненормальных друзей.

— Хорошо, — хмыкнула она, принимая его правила. — Размазать тебя я могу и после.

— Именно, — Питер усмехнулся. — Знаешь это заклинание?

— Очень примитивный способ пробить защиту человека и залезть к нему в мозг.

— Ага. Но какой действенный! — парень победно улыбнулся. Эмоции на его обычно спокойном и умиротворенном лице смотрелись непривычно и странно.

— И что с того?

— Подпись, — коротко бросил Питер.

— Подпись. Класс. Слово из семи букв. Есть еще какой-то глубокий сакральный смысл в твоих словах или как?

В глазах Питера мелькнуло удивление: он рассчитывал на несколько иную реакцию.

— Я проверял тебя.

— Слушай, парень, — Беата начала раздражаться, — я не люблю тех, кто говорит загадками и строит многозначительные рожи. Мне хватает Паркер. Хочешь сказать — скажи. Не хочешь — тогда терпи. Сейчас я начну раскатывать тебя по потолку.

— Эй! Ладно, ладно. Успокойся, ненормальная! — Питер тяжко вздохнул. — A&B оставил на Джеймсе и Сириусе свою подпись. Подписывающее заклинание, если ты в курсе.

— Я в курсе. В отличие от них я не спала на Заклинаниях.

— По Подписи можно «прочитать» характер тех людей, которым она принадлежит.

— И?

— И? Я думал, ты знаешь, — голос Питера утратил часть изначальной уверенности. — Нельзя просто вытащить эту информацию из Подписи, нужно сравнивать ее «слепок» с конкретным человеком. Но люди — не открытые книги. Они не доверяют кому попало, у каждого имеется свой собственный ментальный щит. У кого-то слабее, у кого-то сильнее. Ремус додумался до всего этого, но ему никогда бы не хватило смелости, чтобы просто прийти к тебе или Паркер и пробить вашу защиту.

Питер замолчал, пристально разглядывая слизеринку, та пару секунд обдумывала его слова, а затем по ее лицу расползлась наглая ухмылка.

— А ты умен, дружок. Не пойму — как ты оказался на Гриффиндоре?

Питер в ответ лишь закатил глаза.

— Мы не меня обсуждаем, а вашу с Паркер причастность к тому, что происходит в этой школе. И теперь эта причастность более чем очевидна.

— Без обид, но причем здесь Паркер?

— Хочешь сказать, что действовала без ее ведома? — Питер нахмурился.

— Не доверять же этой нудной вобле все самые вкусные интриги, — слизеринка продолжала ухмыляться.

— Она твоя лучшая подруга, Спринклс! — возмущенно воскликнул Питер, разом утратив все свое самообладание.

— И? Это не делает ее менее нудной или менее воблой. — Беата пожала плечами. — Тем более мы в ссоре и...

— Да брось, — усмехнулся Питер. — Все остальные на это, может, и повелись, но я не настолько глуп.

— Конечно, — тут же отразила обратно его усмешку Беата, — ты не мог оценить все наше невероятное актерское мастерство по достоинству. Ты же в тот момент валялся вусмерть пьяный на коленях своей белобрысой пуффендуйки.

— А ты подмечаешь все мелочи и детали, Спринклс.

— Предпочитаю быть ко всему готовой.

— Ну так что?

— Что?

— Признаешь, что ты одна из A&B или как?

— Не признаю, — передернула плечами Спринклс. — Ты, может, и не так глуп, как мне казалось поначалу, но интриги Паркер тебе не переплюнуть. Ты, все-таки, гриффиндорец.

— Может и так. Но ответить вам все равно придется.

— Не беспокойся. Куда мы денемся, — Беата вздохнула и вдруг, резко выбросив вперед руку с палочкой, произнесла: — Инкарцеро! Ну и Силенцио. Чтобы весь Хогвартс не слушал твои вопли. Пойду, предупрежу Паркер, — мстительно осклабилась слизеринка.

Питер лишь мрачно смотрел вслед уходящей Беате, пытаясь выпутаться из бесчисленных веревок. «Ничего, — думал он, — она еще вернется. Она сама ни за что не догадается, где сейчас ее подружка».


* * *


— Ты одна из АВ, — мстительно произнес Блэк. Улыбка на его лице была откровенно безумной.

— С чего ты это взял, Блэк? Головой обо что-то ударился? — лицо Паркер было скептическим, но спина девушки оставалась напряженной.

— Моя подпись среагировала на Беату!

— О... Ну да, это однозначно доказывает, что во всем виновата я. Прекрасная логическая цепочка.

— Но ты не можешь отрицать того, что вы со Спринклс всегда вместе, — пожал плечами Джеймс.

— Сейчас мы, например, по раздельности.

— Что совсем не в твою пользу, Паркер, — хмыкнул Сириус.

Эмили молчала, задумчиво уставившись в пол, потом вдруг улыбнулась — легко и непринужденно.

— Я, конечно, в состоянии без особого труда разубедить вас всех в этой нелепой догадке... Но зачем? Так ведь неинтересно.

Ремус грустно вздохнул.

— Не понимаю, откуда в тебе столько...

— Слизеринского? — тут же подсказал ему Блэк. — Так она же самая настоящая слизеринка. Не так ли, Паркер?

Эмили лишь взглянула на Сириуса, холодно и безмолвно.

— Что? Бродяга, ты что говоришь... — Джеймс осекся, оглянувшись на Паркер. — Это правда?

— Допустим. Это что-то меняет?

— Ага, например, уровень доверия, — тут же отозвался Ремус. Он выглядел еще более уставшим и потрепанным. Сердце Паркер кольнуло странной тоской и непонятной ей болью. Она чувствовала вину перед этим человеком — перед одним из немногочисленных ее друзей, который заслуживал того, чтобы знать правду.

— Мы квиты, Ремус, — мрачно отозвалась она.

— Ну да, — оборотень усмехнулся, — сразу уходишь в глухую оборону, да?

Его улыбка была немного грустной, но беззлобной и теплой.

— А ведь ты говорила, что что-то знаешь про АВ... — задумчиво протянул Сириус, возвращая всех к изначальной теме разговора.

— Я этого и не отрицаю, — пожала плечами Эмили. — Но, если ты, Блэк, продолжишь на меня наезжать — ты не узнаешь ничего.

— Давайте успокоимся, — Джеймс примирительно посмотрел на девушку. — Бродяга, попридержи язык. Эмили, не воспринимай все так остро. Ремус... ты и так спокоен. Ты расскажешь нам?

— Почему нет? Если уж у вас хватило ума, чтобы поработать над Подписью... твоя работа, я полагаю?— девушка обернулась к Ремусу. Тот лишь кивнул. — Тогда нам необходимы Спринклс и Питер. Не хочу пересказывать все по десять раз.

— Вы же с ней не разговариваете, — удивился Джеймс. Сириус и Ремус лишь абсолютно синхронно усмехнулись. — Чего вы лыбитесь?

— Эмили подстроила ссору, — спокойно произнес Люпин, не обращая внимания на изумленное лицо Джеймса.

— Да вы актрисы! — восхищенно присвистнул гриффиндорец.

— Тебе Паркер рассказала, Лунатик? — встрял в разговор Блэк.

— Нет, сам додумался.

Сириус лишь уважительно присвистнул, Эмили улыбнулась.

— Ну, хоть кто-то из вас обязан уметь думать. А ты, Блэк, что — тоже сам догадался?

— Твоя подружка поведала, — победно ухмыльнулся Сириус, наблюдая, как вытягивается теперь лицо когтевранки.

— Я прибью ее. Когда-нибудь. — Эмили со вздохом прикрыла глаза. — Эта ее чертова импровизация снова все испортила!

— Да ладно тебе, Паркер. Умерь свою манию величия, никто не обязан подчиняться твоим ненормальным капризам.

На лестнице вдруг раздался жуткий грохот, и послышались знакомые голоса:

— Как? Скажи мне, как можно было умудриться запнуться за абсолютно ровный пол?! — голос Питера звучал раздраженно и устало.

— Он не ровный! Здесь пыль. Рельефная.

— Какая? Спринклс, у тебя с головой все в порядке?

Четверка на втором этаже лишь удивленно переглянулась.

— Вы что здесь делаете, ироды? — патетично возопила Паркер, когда улицезрела два перепачканных лица в дверном проеме.

— Пришли на вечеринку, — хмыкнула Беата. — Питер, как настоящий джентльмен, меня пригласил.

— Еще бы. Иначе ты бы никогда меня не расколдовала, — мрачно отозвался в ответ худенький паренек.

— Паркер! Ты не представляешь, какая у них есть забавная штуковина. Что-то вроде карты, но я не разглядела ее подробно...

— Почему тебе всегда нужно засунуть нос не в свои дела, Спринклс? — тут же взъерошился Сириус.

Ремус лишь усмехнулся, глядя на друга. Стоило Беате приблизиться на пару метров, и Бродяга становился невменяемым, безвозвратно теряя все свои манеры и аристократическое воспитание.

— Истину мне! — вдруг театрально произнес Джеймс, прерывая очередную зарождающуюся перебранку и грозно глядя на Паркер. Секунду все ошеломленно молчали, а затем, не выдержав, расхохотались.

— Ну, хорошо, — вздохнула Эмили, — слушайте, мучители.

Четверка удобно устроилась на полу, а Паркер уселась на кровать, перед этим брезгливо потыкав в серое покрывало пальцем. Ремус опустился рядом с девушкой, с интересом разглядывая ее со спины. Сейчас она выглядела необычно оживленной, словно ей самой нравилось выступать в роли рассказчицы.

— Все началось довольно давно. Через полгода после того, как я познакомилась с Беатой. Эта ненормальная не находила себе места от скуки, а заколдовывать учеников ей было скучно.

— Они слишком тупые, чтобы достойно ответить, — грустно пробормотала Беата.

— Точно. А я... скажем, я столько времени сидела над книгами день и ночь, что уже и смотреть на них не могла. Мне хотелось... — Эмили задумалась, пытаясь подобрать слово.

— Славы, могущества и власти, — хмыкнула Спринклс.

— Вроде того, — небрежно кивнула Эмили.

— Но наша тихоня не особенно-то любит выделяться, поэтому...

— Спринклс! Ты можешь заткнуться? — Эмили возмущенно посмотрела на подругу.

— Я могу попытаться, — ухмыльнулась та. Мародеры лишь покачали головами.

— Ну так вот. И я придумала АВ. Тише, Сириус! Все вопросы после. Так вот. АВ. Да... это была моя идея творить шалости и шутки и оставлять после себя загадочную Подпись, чтобы никто не мог догадаться, кто же на самом деле скрывается под личиной самых отпетых шутников. К сожалению, заклинание Подписи совсем не получается загадочным. Во-первых, цвета наших факультетов, во-вторых первые буквы наших имен... Я — Амели, если кто еще не в курсе. В общем, мы попытались осуществить нашу затею, но выходило не очень. Не хватало задора, наверное.

— Еще бы, — пробурчала Спринклс, — постоянно бубнить о том, что будет, если нас поймают...

— Спринклс!

— Да молчу я, молчу.

— Дело было не только в нарушении правил. Мне всегда было интереснее изучать новые заклинания, придумывать их и воплощать в жизнь. Беата загоралась новым увлечением словно спичка, но так же быстро и угасала. И мы придумали кое-что более интересное, — Эмили коварно усмехнулась.

— «Мы»? — Ремус мягко улыбнулся. — Что-то мне подсказывает, что идея была твоя.

— Ну... — Эмили несколько смущенно улыбнулась. — В общем, да. — И продолжила, обращаясь уже ко всем: — Мы не трогали вас, мародеры. Ни одного из вас. Ни разу.

— То есть, вы не АВ? — удивленно переспросил Джеймс.

— Поттер! — Беата изумленно взглянула на гриффиндорца. — Мы что, похожи на двух ненормальных, которые видят смысл всей своей жизни в том, чтобы пакостить вам на потеху школе? Нам, по-твоему, больше нечего делать, помимо того, чтобы бегать по замку и под покровом ночи разукрашивать стены синей краской?

— Сине-зеленой, — тихо пробормотал Питер.

— Да какая разница!

— Ты закончила? — Паркер скептически смотрела на слизеринку. — Чудесно. Кое-кому в школе понравилась наша идея. Когда мы бросили свою затею, нам пришло письмо. Я не представляю, как эта сова нашла нас, но в этом и состоит весь смысл магических сов, наверное. Найти адресата во что бы то ни стало. В письме таинственный незнакомец недвусмысленно пожаловался на то, что наша идея увяла на корню, и очень жаль, что мы не хотим продолжить начатое. И тогда мне в голову пришла мысль — почему бы не передать наши полномочия кому-нибудь еще?

— Так вы... — изумленно начал Сириус.

— Именно, Блэк. — Паркер ухмыльнулась. — Мы лишь открываем бал. Вывешиваем первую метку в школе и уходим со сцены, наслаждаясь разворачивающимся спектаклем. Все, что следует дальше — уже не наших рук дело. Мы со Спринклс передали права на подпись тому, кто возжелал продолжить наше дело.

— Но, — неожиданно перебил девушку Ремус, — магическая подпись — это не просто росчерк пером на бумаге. Это очень серьезно. Высочайший уровень доверия. Если человек поймет, кто вы — он, по сути, сможет управлять вами.

— Ставки высоки, Ремус, — Эмили согласно кивнула. — Но игра того стоила.

— Игра? — озадаченно переспросил Сириус.

— Именно, — довольно усмехнулась Паркер. — Мы передали права на Подпись неизвестному человеку, и с тех пор он играет от нашего имени. Мы лишь отвлекали на себя ваше внимание — не более того. Почти вся школа считает, что мы — АВ, но никто и понятия не имеет, как все обстоит на самом деле.

— Подожди-подожди, — нахмурился Блэк, — но ведь моя подпись среагировала на Беату. Почему?

— Каким образом это вообще произошло? — поморщилась Эмили.

— Она задела меня локтем.

— Тебя?

— Ключицу.

— Удивительно, что не ногой, — проворчала Эмили. — Подпись, так или иначе, принадлежит нам. Передавая права на нее, мы не только включаем определенных людей в круг доверенных, но и сами остаемся частью этого круга.

— То есть...

— То есть, мы просто наслаждались весь предыдущий год, когда A&B раскатывали вас по стенам, — весело оскалилась Беата. — Ну-ну, не надо так пыхтеть, Блэк. Вы были не так уж и безнадежны.

— Какого черта ты выдала нас, Спринклс? — Паркер мрачно взглянула на слизеринку.

— Надоело смотреть на избиение младенцев, решила подкинуть пару идей, — пожала плечами слизеринка.

— Да ну? И каких, интересно мне?

— Нашла кое-что интересное. Дневник Малфоя, — Беата коварно улыбнулась.

Паркер секунду осмысливала услышанное и тут же помрачнела, напряженно уставившись на подругу. Та ответила ей не менее долгим взглядом, а потом лишь мягко покачала головой.

— Я же не дура, Мэл. То, что должно остаться тайной, я сохранила при себе.

— Прочитала?— как-то грустно спросила Эмили. Вопрос был скорее риторическим.

— Ага.

На некоторое время повисла тяжелая тишина.

— Так вы... — неуверенно начал Джеймс, — вам плевать, кто победит? Мы или АВ?

— По большему счету, да, Поттер, — кивнула Спринклс. — Мы наслаждаемся игрой и все.

— И вы не знаете, кто сейчас является АВ?

— Ни малейшего понятия, — мотнула головой Паркер. — Иначе нам самим было бы неинтересно наблюдать разворачивающееся представление. Хотя...

— Хотя что? — оживился Питер.

— Кое-что мы знаем. — Эмили мстительно выдержала паузу, а затем продолжила: — В прошлом году игроков было двое. В этом к ним присоединился кто-то еще. Мы чувствуем, когда права на Подпись передают кому-то новому, — пояснила она.

— Итого трое, — задумчиво протянул Ремус. — Есть соображения, кто это может быть?

— Есть, — хмыкнула Паркер, поймав хитрый взгляд Беаты, — но мы вам не скажем. Какой в этом интерес?

— Злобные слизеринки, — мрачно пробурчал Джеймс.

— Они знают? — удивленно спросила Беата.

— Про то, что я со Слизерина? Ага. Им проговорился Блэк. Интересно вот только, а кто же проговорился самому Блэку... — голос Паркер стал угрожающим, и Беата поспешила вытащить волшебную палочку, развешивая вокруг себя щиты.

— Не думай, что тебе это поможет, говорливая сорока, — хмыкнула Эмили.

— Кстати, — все еще опасливо косясь на Паркер, спросила Беата, — а Визжащая Хижина — это тайное убежище мародеров?

Все сразу начали переглядываться: Беата единственная была не в курсе, что Ремус — оборотень.

— Нет, что ты, — вдруг хмыкнула Эмили, — просто Ремус каждое полнолуние превращается в оборотня, и ему же надо где-то прятаться.

Спринклс с секунду с ужасом глядела на подругу, а потом нервно расхохоталась:

— Не надо меня так пугать, Паркер! Оборотни, брр... — Спринклс поежилась, в глазах ее мелькнул неподдельный страх и тут же исчез. Остальные сидели с застывшими лицами, с легким изумлением взирая на Паркер, но, осознав ее маневр, нервно заулыбались, пытаясь подыграть девушке. Беата, все еще шокированная сказанным, ничего не заметила.

— Естественно это их тайная база! Что еще они могут тут делать? — покачала головой Паркер, тайком делая знаки мародерам, чтобы те молчали.

— Ладно, вы как хотите, а я пойду. Неуютно тут у вас, — все еще напряженно проворчала Спринклс, поднимаясь с пола и нервно озираясь.

— Я провожу, — вдруг вызвался Сириус, чем вызвал неподдельное удивление у всех присутствующих. И у себя, в том числе.

— Как хочешь, Блэк, — Беата передернула плечами. Ее согласие удивило всех еще больше, чем предложение Сириуса. Они удалились из Хижины вниз по скрипящим ступеням.

— Ладно, я к Лили, — Джеймс словно бы очнулся от долгих размышлений и тут же, словно заяц, упрыгал вон из комнаты.

Питер несколько неуверенно посмотрел на оставшихся, чувствуя себя третьим лишним. Но Эмили вдруг произнесла:

— Хватит изображать из себя измученного жизнью, Ремус! Пойдем к Помфри, пока бронхит не сожрал здесь все твои легкие.

— Ничего, вырастут заново.

— Едва ли. Ты быстрее задохнешься, чем они восстановятся.

Питер только с ухмылкой слушал спор Эмили и Ремуса и глядел на девушку, которая за строгим тоном скрывала свою неподдельную заботу. И на Ремуса, который с чего-то вдруг решил поиграть в послушного щенка и прислушаться к советам подруги, вместо того, чтобы строить из себя изгоя и самоотверженного идиота, как он всегда любил это делать.

Глава опубликована: 12.06.2013

Глава X: Хэллоуин

Хэллоуин был, без сомнения, одним из любимейших праздников, отмечаемых в Хогвартсе. Какой студент не обрадуется тому, что можно будет всю ночь гулять, веселиться и развлекаться, и ни один преподаватель не сможет сказать и слова против. Впрочем, до утра доживали лишь самые стойкие, старшекурсники в основном, все остальные уходили в свои спальни еще до трех часов ночи.

У мародеров на этот Хэллоуин были грандиозные планы. Одно дело — привычная всем вечеринка со светящимися тыквами, парящими под потолком, завывающими привидениями и клацающими доспехами, другое — настоящий День Всех Святых.

— Вы собрались провести Хэллоуин... где?! — Ремус с вытаращенными глазами уставился на довольно ухмыляющихся друзей. Питер лишь безмятежно что-то насвистывал, а когда Ремус перевел на него взгляд, пожал плечами и покрутил пальцем у виска.

— Да вы с ума сошли! — Люпин был вне себя. — Подумайте об учениках, это же может быть опасно!

— Лунатик вернулся! — громогласно объявил Джеймс Поттер и вместе с Сириусом они оба расхохотались.

— Ты не поверишь, но нам чертовски не хватало твоего занудства, Ремус! — Сириус похлопал друга по плечу, игнорируя его возмущенный взгляд. — То ты под луной бегаешь, то за Паркер, то от нее, то...

— Речь не об этом! Ваша идея...

— Что касается мозгового центра нашей компании — это, безусловно, ты. Но ты должен вносить каплю рационализма в наши восхитительные идеи, а не топить их в целом океане занудства.

— Сириус прав, Лунатик. Ничего не случится, если мы будем аккуратными. Так что изволь помочь — ты итак должен благодарить нас за все то, что мы для тебя сделали.

— Это за что же, например?

— Мы устроили твою личную жизнь!

Питер, не выдержав, расхохотался.

— Ты чего, Хвост? — удивился Поттер.

— Да вы же свою устроить не можете сколько лет — мы с Ремусом и те вас обогнали!

— Давай поженимся, а, Джеймс? От безысходности, — притворно грустно вздохнул Сириус. Поттер в ответ только скептически оглядел друга и смешно наморщил нос.

— Шутники, — вздохнул Ремус. — Излагайте уже свой план, сумасшедшие...


* * *


В полночь в Большом зале грохотала музыка — Дамблдор пригласил музыкальную группу, состоящую из трех колдунов и двух ведьм. И теперь «Безумные Фурии», словно в оправдание своего названия, доводили зал до самого настоящего, что ни на есть, безумия. Ученики рукоплескали выступающим, подпевая и танцуя будто бы в последний раз в своей жизни.

— Надеюсь, они все получили наши приглашения?! — проорал Джеймс в ухо Сириусу.

— Уверен! — прокричал тот в ответ. — Наше торжество начнется через часа два, не волнуйся!

— Я просто не хочу, чтобы они напились до невменяемого состояния!

— Да ты что?! Что здесь пить? Здесь же кроме сливочного пива ничего и нет!

С другойстороны зала друзьям неистово махал Ремус, подзывая к себе.

— Ты чего? — выдохнул Джеймс, выходя вслед за другом на балкон.

— Уговорил их, но это было невероятно трудно.

— Серьезно?! У тебя все-таки получилось? — Сириус просто сиял.

— Да. Правда, они сказали, что в человеческом облике они меня даже и не узнали.

— Ну, это же хорошо?

— Ага, но потом, когда они поняли, что я тот самый оборотень, обвинили меня в том, что я растоптал однажды все их клумбы. С волшебными цветами. Пришлось помочь с посадкой.

Сириус удивленно взглянул на Люпина, а затем рассмеялся:

— То-то ты такой грязный, решил в садовники податься? Но ты же был там очень давно, лет шесть назад, когда еще Визжащую Хижину не построили — они до сих пор помнят?

— О да. Такое ощущение, что я пересадил им все цветы на ближайшие лет десять.

— Они бывают очень хитрыми, а уж людьми манипулировать... — кивнул Джеймс. — Что ты предложил им взамен помощи?

— Свою слюну, яд ликантропа и шерсть.

— Зачем?

— Хотят провести эксперимент, говорят, что оборотни в этих краях очень редки, а им нужны ингредиенты для каких-то испытаний. Так что в следующее полнолуние будете делать мне новую стрижку, — усмехнулся Люпин. — Ладно, мне еще нужно с Эмили поговорить. Вы ее не видели?

— Нет. Сомневаюсь, что она посещает подобные мероприятия.


* * *


Запретный Лес встретил учеников живой тишиной, насыщенной звуками и странными тенями, тоскливым завыванием ветра в ветвях деревьев и пугающе-завораживающим очарованием. Приглашения раздавали всем, но пока пришли лишь немногие — самые храбрые и отважные, или просто отчаянные. Хотя, как не преминула едко заметить Беата Спринклс, задумчиво озирая пространство из-за плеча Малфоя, алкоголь в крови сыграл не последнее дело в решении посетить эту странную зловещую вечеринку.

Впрочем, как ни странно, люди постепенно подтягивались. Многих приманили сюда маленькие блуждающие светляки. Они порхали рядом с учениками, излучая тусклое серебристое сияние. А целая колонна этих забавных существ выстроилась от самого Черного Озера до Запретного Леса, образуя подсвеченную с обоих краев, широкую дорогу. Ее было видно издалека, и каждый не мог не отметить того, что выглядела онасловно волшебная тропа, соединяющая живой и шумный мир Хогвартса и пугающий, но притягивающий мир Леса. Многие неуверенно оглядывались: то ли опасаясь жутких чудищ, то ли профессоров, которые странным образом упустили из виду столь масштабное творение мародеров.

— Не волнуйтесь, — голос Джеймса гулким эхом разнесся вокруг, заставив прибывших вздрогнуть.

Над учениками, подчиняясь движению руки Сириуса, воздвигся огромный, почти прозрачный купол. Он был похож на гигантский мыльный пузырь, переливаясь всеми возможными оттенками в слабом свете блуждающих вокруг светляков.

— Не волнуйтесь, — повторил Джеймс. — Преподаватели ничего не заметят — несколько литров сонного зелья, добавленных в бочки с вином, должны подействовать на них... успокаивающе.

По рядам гостей разнеслись легкие смешки. Джеймс весело улыбнулся и подмигнул присутствующим.

— Заметьте, — продолжил он, — мы рады приветствовать здесь всех вас, к какому бы факультету вы не принадлежали.

Малфой лишь фыркнул.

— А потому я прошу, — Поттер чуть повысил голос, — давайте забудем о наших разногласиях хотя бы на одну этуволшебную ночь.

— Это будет вечеринка не в обычном понимании этого слова, — теперь заговорил Сириус. — Здесь вы сможете найти достаточно еды и выпивки, но основной сюрприз будет состоять, конечно же, не в этом. В Запретном Лесу существует очень много интересных и загадочных мест, и мы проведем туда всех тех, кто согласится на это. Не бойтесь — вашу безопасность мы гарантируем.

Ученики начали перешептываться, временами кидая на мародеров опасливые взгляды.

Сириус держался молодцом, а вот Джеймс, хоть и пытался казаться спокойным, ощутимо нервничал, переживая за успех дела. Беата тяжело вздохнула, качнув головой, и неожиданно выступила вперед перед всеми собравшимися:

— Нет моих сил больше смотреть на ваши кислые, скучные лица, — насмешливо протянула она.

— Гриффиндор! — она ткнула пальцем в группу собравшихся справа от себя. — Вы же храбрые идиоты! Ну, в смысле, просто храбрые, хотя это, конечно, одно и то же...

Блэк закатил глаза.

— Так о чем это я? Ах да. Неужели вы испугаетесь какого-то Запретного Леса? Вы живете рядом с ним уже несколько лети до сих пор не рискнули сунуться и разведать обстановку? Пуффендуй! Хоть раз в жизни докажите, что вы не такие тюфяки, какими вас считает каждый второй ученик Хогвартса, включая вас самих. Когтевран! Хотя,о чем это я? Эти умалишенные все до единого пойдут в Запретный Лес. Стремления к знаниям, чтоб их. Ну и, Слизерин! Кто-то же должен обладать здравым смыслом среди всей этой шайки? Так давайте не будем бросать этих ущербных на произвол судьбы!

— Спасибо, Спринклс, — скептически взглянул на нее Сириус, спускаясь вниз с импровизированного постамента и отодвигая девушку в сторону, — ты нам очень помогла.

— Да не за что, — беззаботно отозвалась та, возвращаясь на свое место.

— А в конце, — Сириус подмигнул всем слушателям, — вас ждет ошеломляющий сюрприз. Дам подсказку — это некоторым образом связано с тем, что мы знаем, под названием «Феликс Фелицис». Зелье удачи.

Вот теперь народ зашевелился куда оживленнее.

— Ну так что? — Джеймс с надеждой оглядел ребят.

Ответом ему был одобрительный гул.

— Отлично! Хвост, ты остаешься здесь и ждешь тех, кто, быть может, еще подойдет. Первая наша остановка — Зеркальные цветы!

Ученики шли вслед за мародерами, оживленно переговариваясь в предвкушении зрелища. Некоторые все же опасливо озирались по сторонам, но продолжали идти. Наконец вся веселая компания вышла на огромную поляну, усеянную невероятными, непривычными глазу цветами. Издавая хрустальный звон, те колыхались на ветру, качая радужными лепестками. Даже парни издали восхищенный возглас.

— Каждая дама, — Джеймс очаровательно улыбнулся, найдя взглядом Лили, — может сорвать себе по цветку.

Девушки,осторожно ступая по поляне, подошли к растениям. Первой отважилась Спринклс, недолго думая, вырвав несчастный цветок с корнем.

— Что? — спросила она, заметив грустный взгляд Поттера. — Я его дома посажу. Ого!

Цветок в ее руке, как и в руках других девушек, неожиданно изменил свой облик. В руке Лили Эванс появились ярко-голубые гортензии, у Мии, слизеринки, красивейшие тигровые лилии. Беата с непередаваемым обожанием разглядывала в своих руках ветвь бамбука.

— Это что? — слегка упавшим голосом задал вопрос Блэк, невесть как оказавшийся за спиной Беаты.

— Синарундинария, — весело отозвалась та. И, завидев непонимающий взгляд Сириуса, добавила: — Фаргезия. Что? Ну ты и тупой, Блэк! Это же один из подвидов бамбука!

Сириус посмотрел на Беату, потом на бамбук в ее руке, потом вновь на Беату.

— А-а-а... — произнес он и удалился с несчастным видом.

— А я собирался подарить ей зеленые розы, — совершенно безысходно и вяло сказал он Джеймсу.

— Зачем? — друг выглядел изумленным, но Сириус так ничего и не ответил. — Ладно! Как вы уже поняли, стоит человеку прикоснуться к этому растению, как оно тут же приобретает облик самого любимого его цветка. Ну, или растения. Отсюда и название — Зеркальные Цветы. Теперь пойдемте дальше.


* * *


— У-у-у!! — Регулус Блэк в костюме Бабы Яги самозабвенно бродил вокруг Эмили Паркер, трагически завывая над ее ухом.

— Ты ничего не перепутал, Регулус? — еле сдерживая смех, произнесла девушка.

— А? — парень выглядел озадаченным, что с учетом его сценического образа вызвало в Эмили новый приступ смеха.

— Ну, знаешь ли, Баба Яга немножко другими вещами занималась. Детей там варила, добрых молодцев к себе заманивала...

— Страшно подумать, что она потом с ними дальше делала, — поежился слизеринец, наконец усаживаясь рядом с Паркер. — Бедные мы, несчастные, не попасть нам более в Запретный Лес...

— Больно надо, — фыркнула девушка.

— Ну да, ну да, а вдруг мародеры придумали нечто сверхоригинальное?

— Не бойся, это не последний твой шанс вляпаться в очередную историю в этой жизни.

— А если последний? И чего тот кентавр так на нас взъелся? И Ремус еще твой... «Они больше шагу сюда не ступят! Никогда-никогда не зайдут в этот лес...» И с чего это он за нас все решил?

— Ну, во-первых, — Эмили почесала нос кончиком пера, — Ремус не мой. Во-вторых — что ж ты-то молчал? Надо было встать грудью и не сдаваться до последнего!

— Не хотел в эту самую грудь копытом получить. Вдруг еще отпечаток останется?

— Шрамы украшают мужчину.

— Шрамы может быть, но не следы от копыт же!

— Не занудствуй.

— А кто занудствует? Кто занудствует? Я занудствую? — возопил Регулус в притворном возмущении, отчего Эмили снова рассмеялась. — Как дела с Малфоем?

— А как у меня должны быть дела с Малфоем?

— Ну, — Регулус начал по одному загибать пальцы, коричневые и костлявые из-за воздействия маскирующего заклинания, — плохо, ужасно, еще ужаснее, отвратительно, катастрофически...

— Да ну тебя! Можешь быть серьезным хоть одну секунду своей жизни?

— Могу. Но сейчас-то я пьян! Знаешь, сколько я выпил? Ууу... — Регулус выпучил глаза и развел руками.

— Дурак ты, — беззлобно сказала Эмили.

— А то! Пойду, обмотаю Дамблдора бородой, пока он спит. Вот представляешь,он проснется, попытается встать и ка-а-ак навернется!...

— Точно, дурак.

— Вот и сиди здесь, а я пошел.

И Регулус, покачиваясь и опираясь на трость, побрел по направлению к учительскому столу. Шлейф рваных, темно-серых тряпок волочился за ним следом.


* * *


Ученики, следовавшие за мародерами, шли с открытыми ртами, широко распахнутыми глазами и с ощущением абсолютной ирреальности происходящего.

Запретный Лес, в который самим Дамблдором строго-настрого было запрещено соваться, на поверку оказался удивительным местом. Если, конечно, знать нужные тропы. После той цветочной поляны ученики побывали возле скрытого в Лесу явно волшебного озера: каждый, кто смотрелся в темную воду, видел что-то сродни любительскому кино. Отражение подергивалось рябью, а затем и вовсе будто бы растворялось, расплываясь и исчезая — вместо него проявлялись совершенно иные картины — они сменяли друг друга, как кадры кинопленки, и каждый видел свое собственное маленькое представление.

Джеймс сказал ребятам, что это озеро называют озером Снов — оно не показывает напрямую прошлое, настоящее или будущее, а лишь отвечает на самые потаенные, скрытые глубоко внутри человека, вопросы. И ответ этот, пусть и во многом непонятный, давал массу информации для размышления. Поттер, и сам украдкой заглянувший в воду, увидел в ней мальчика, поразительно похожего на него самого — худощавый, черноволосый и несколько угрюмый парнишка исподлобья смотрел на него с водной глади. В руке его трепыхался маленький золотой снитч. Что-то было в нем невероятно знакомое и близкое — Джеймсу поначалу казалось, что это он сам, только куда младше, смотрит на него из озера, но, приглядевшись, он отметил, что глаза мальчика были не такими, как у него. Другой формы или цвета... Гриффиндорец чувствовал, что уже видел эти глаза, видел их очень-очень близко. Он почти ухватил мысль за хвост, но отражение снова подернулось рябью и расплылось по волнам — будто бы ничего и не было.

— Эй, Сохатый! — это Сириус окликнул друга с другой стороны озерца. Джеймс встряхнулся, приходя в себя, и огляделся вокруг. Ученики, да и сами мародеры, выглядели словно пришибленные — каждый увидел в озере что-то важное для себя, но пока еще сокрытое глубоко внутри. Некоторые напряженно хмурились, пытаясь осознать увиденное, кто-то просто отмахивался, не желая забивать себе голову, по их мнению, бессмысленными глупостями.

На следующем «привале» их импровизированной экскурсии ученики оказались на склоне — внизу, везде, куда можно было дотянуться взглядом, темнел мрачный и пугающий Лес. Через несколько минут ожидания, когда все уже начали волноваться и озираться по сторонам, вдали что-то сверкнуло.

Ученики тут же вгляделись в происходящее и восхищенно вздохнули. Небольшой табун белоснежных, грациозных и будто бы излучающих светлое сияние, лошадей, остановился внизу, перед склоном. У каждой лошади на голове был виден витой, такой же белоснежный, как и само животное, рог, не оставляющий сомнения в том, кем являются эти прекрасные создания.

— Единороги, — тихо прошептала одна из девушек, смотря на животных сияющими глазами. Один из единорогов внезапно поднял голову, на секунду он засветился ярче обычного, а через мгновение над табуном раскинулся мерцающий шатер.

— Это защитная магия, — объяснил всем присутствующим Сириус. — Единороги опасаются людей, потому не подпускают близко к себе. Есть, конечно, более-менее прирученные, но их не так уж и много.

— А вон там, — Джеймс вытянул руку влево, указывая на огромное дерево, виднеющееся вдали, — живут дриады.

Словно подтверждая его слова, на дереве загорелось несколько светлячков, и стали видны маленькие, похожие на миниатюрные дома, постройки, расположившиеся на самых толстых ветвях. Если приглядеться, можно было даже рассмотреть широкую лестницу, обхватывающую дерево словно спираль по всей высоте, и теряющуюся в листве.

— Но туда мы не пойдем, — мягко покачал головой Ремус, — дриады очень не любят, когда нарушают их покой. А их магия, природная и древняя, усиленная за счет самого Леса, способна нанести любому волшебнику немалый ущерб.

Вдруг одна девушка вскрикнула, испуганно оглядываясь.

— Тише, — поднял руку Ремус. — Это Спринганы, так называемыедухи леса, способные вселяться в деревья и управлять ими.

Несколько подобных деревьев окружило учеников, в их стволах внезапно раскрылось множествожелтых глаз, с интересом рассматривая гостей.

— Они не причинят нам вреда, — спокойно сказал Джеймс, — главное не провоцируйте их.

Один из Спринганов наклонился и подал девушке-пуффендуйке непонятный пушистый комок. Пуффендуйка неуверенно взяла его на руки и восторженно воскликнула: комок оказался на поверку чем-то средним между котенком и енотом. У него был чрезмерно длинный полосатый хвост, белая шерстка, просто огромные черные глаза и большие уши, которыми он забавно шевелил. Лапа у маленького существа была вывернута под странным углом. Девушка на секунду замялась, а потом осторожно спросила:

— Можно забрать его в школу? Вылечить?

Спринган с натугой наклонился, будто бы кивая, и девушка, совершенно счастливая, прижала забавное существо к груди. Ремус лишь удивленно покачал головой в ответ на безмолвный вопрос Сириуса — он тоже не знал, что это за создание.

Следующая остановка состоялась на ничем не примечательной прогалине — она была небольшой, и ребятам пришлось встать поближе друг к другу, чтобы каждый смог уместиться на этом небольшом участке Леса.

Сириус задумчиво поднял голову, призывая тем самым и всех остальных сделать то же самое. Как только ученики подняли головы, все они изумленно ахнули — небо над ними, непередаваемо черное, глубокое и таинственное, освещали мириады звезд — они мерцали над головой, каждая — свои цветом. Радужное сияние окутывало Лес, даря ощущение невероятного чуда. В воздухе слышался хрустальный перезвон колокольчиков, исходящий от покачивающих ветвями деревьев.

— Когда они станут прозрачными, — тихо-тихо прошептал Сириус, — загадывайте желание. И оно сбудется.

Не успели ребята спросить «кто они?», и почему что-то должно стать прозрачным, как Лес на мгновение словно бы мигнул и внезапно стал насквозь прозрачным. Все замерли, потирая глаза, не понимая, что это — обман зрения, или все это происходит на самом деле. На десятки миль вокруг все деревья, каждая травинка и каждый листочек насквозь высветились радужным светом: остались лишь очертания и смутные контуры. Казалось, стоит лишь прикоснуться к этому восхитительному творению, каковым на одну долгую минуту стал Лес, и он рассыпется, разлетится тончайшими, прозрачными лепестками и крохотными осколками.

Через мгновение Лес «мигнул» снова и вновь приобрел привычный вид, разом навалившись всей своей тяжестью и накрыв присутствующих плотным пологом непроглядных теней. Звезды на небе, чуть поблекшие, светили ровным бледно-желтым светом.

Даже Малфой, всегда скептически и надменно настроенный на все возможные, так называемые «чудеса», застыл с открытым ртом, бессмысленным взглядом пялясь на ближайшее дерево.

Сириус дернул головой, приходя в себя, а Джеймс ошарашенно выдохнул.

— Просто невероятно, — тихо прошептал он через минуту. — Словами не описать, это действительно просто необходимо видеть.

Через десять минут более-менее опомнившиеся ученики снова двинулись в путь. По словам мародеров, следующая остановка будет последней, но самой удивительной.

Беата задумчиво сверлила взглядом затылок Сириуса, вынужденная признать, что на этот раз мародеры превзошли самих себя, A&B и всех прошлых и будущих шутников в придачу. То, что происходило сейчас, было самым настоящим представлением из ряда тех, которые можно увидеть лишь раз раз в жизни.И тот, кто пропустит подобный спектакль, действительно потеряет очень и очень много.

По мере продвижения в глубину Леса, пространство начал заполнять странный шум — то ли голоса, то ли смех. С каждой секундой он становился четче и четче, а впереди, за чернеющими стволами деревьев, виднелись светлячки. Эти не были похожи на тех, что освещали дорогу от Хогвартса к Лесу. Эти светлячки были маленькими, юркими и разноцветными. Они шныряли туда-сюда, словно живые, порой врезаясь в учеников и с забавным «пыхом» отлетая обратно.

Наконец, вся процессия оказалась в ярко-освещенной, наполненной звуками искристого смеха и звонких голосов, роще. Ребята остановились, удивленно оглядываясь, а, когда светлячки начали разрастаться, приобретая вполне себе человеческую форму, некоторые вскрикнули от неожиданности. Маленькие светящиеся человечки оказались на самом деле миниатюрными женщинами с миловидными личиками и разноцветными крыльями всех возможных форм и размеров, покрытых причудливыми узорами.

— Феи! — восхищенно выдала Лили Эванс. — Они и вправду существуют?

— Нет, что ты! На самом деле ты надышалась галлюциногеннымипарами, и тебе все это кажется, — крайне сварливо ответило ближайшее существо. Постепенно черты ее лица проявлялись все четче и четче, и, наконец, стало видно, что это была отнюдь не молодая, но весьма красивая и величественная фея. Королева Фей или, как ее называл собственный народ, — Матушка. Она смотрела на гостей с усмешкой, с интересом переводя взгляд с одного лица на другое.

— Ваши друзья, — она благосклонно улыбнулась Джеймсу, — попросили нас об одной услуге. Скажем так, о «финальном» подарке в конце этого увлекательного путешествия для каждого из вас. И мы решили согласиться и удовлетворить эту просьбу.

Фея вновь улыбнулась, а затем подняла руки с невесть как оказавшимся в ладонях флаконом. Внутри флакона парили искрящиеся пылинки, они излучали сияние, притягивая и маня к себе.

— Это...

— Пыльца фей, — усмехнулась женщина, — необходимый и основной компонент зелья Феликс Фелицис. Зелья удачи.

— Но нам никогда не говорили, что в зелье Удачи входит пыльца Фей! — тут же воскликнула одна из когтевранок.

— И неудивительно. Пыльца входит в состав одного из ингредиентов, ибо долго хранить ее в ином виде просто-напросто невозможно. Как только любой, не принадлежащий к моему народу, прикасается к Пыльце, она растворяется, исчезает. Однако, если мой народ добровольно пожалует вам всем этот дар, Пыльца продержится около недели. Но не дольше. И с каждым днем она будет все больше терять свою силу, так что используйте ее с умом и не передержите.

— С чего вам давать нам такой ценный предмет за просто так? — Малфой весьма подозрительно рассматривал говорившую фею.

— С того, что полукровки или же просто иные магические существа устали от самоуправства волшебников. Вы не ставите нас в один ряд с разумными существами, когда как мы — куда древнее и мудрее вашей расы. Быть может, хотя бы так вы осознаете, что были не во всем правы.

— Едва ли то, что вы один раз пожалуете нам волшебную Пыльцу, разом исправит ваше положение в магическом сообществе.

— Вода камень точит, мистер Малфой, — мягко улыбнулась фея и лукаво добавила: — Тем более воздействовать на ваши неокрепшие юные умы куда проще и разумнее, нежели говорить с закостенелыми борцами против прав полукровок.

И, не успел Люциус возразить или спросить, откуда та знает его имя, женщина растворилась в воздухе.

Ученики начали удивленно озираться, но и остальные феи — все кроме одной — растаяли, рассыпаясь на десятки маленьких и забавных светляков.

— В ваших карманах, — произнесла незнакомая фея, — вы найдете наш скромный подарок. И еще. Меня просили передать кое-что.

Джеймс и Сириус удивленно переглянулись.

— АВ... надеюсь, я правильно произношу это... имя. Просили сообщить всем вам, что в ночь Хэллоуина возможны всякие чудеса. Граница между нашим миром и миром духов истончается, и появляется возможность поговорить с теми, кто ушел слишком рано, и с кем вы так и не успели попрощаться.

Все присутствующие ошеломленно замерли, переговариваясь и перешептываясь. У некоторых из ребят и вправду были те, кого они хотели бы увидеть еще хотя бы раз в жизни, хотя бы мельком, на одну секунду. И сейчас их желание могло исполниться.

— Я прошу отнестись к этому с уважением, — продолжала фея. — Это невероятно сложный ритуал, и провести его совсем не просто. Тот, кто решился на это ради вас — невероятный человек. Не нужно глупых шуток. Те, кому необходимо, пусть идут за мной. Остальные могут вернуться в школу вместе с вашими друзьями. Всех тех, кто пойдет со мной, я выведу обратно сама.

Небольшая группа студентов, посовещавшись несколько минут, отделилась от остальных и робко приблизилась к фее. Та, взглянув в глаза каждому из них, размеренно кивнула и, развернувшись, полетела вглубь Леса. Ее крылья, словно свет маяка, освещали дорогу следующим за ней студентам и указывали путь.

— Шах и мат, — тихо произнесла Беата, глядя в спину удаляющемуся за феей Малфою.

— Что... Что ты имеешь в виду? — Сириус постепенно приходил в себя.

— Это действительно очень сложный ритуал — из разряда темной магии. Требует огромного количества усилий и приготовлений. Но и результат... того стоит. Его можно провести только во время Хэллоуина и на определенной земле, вроде той, на которой стоит Лес.

— Эти АВ...

— Прекрати, Блэк! То, что они сделали — восхитительно! Это же не просто глупая выходка, это удивительный шанс для тех, кто не успел попрощаться с тем, кого любил! — глаза Беаты пылали в темноте, рассержено смотря на Сириуса.

Тот вдруг задумчиво кивнул, а потом обернулся к Джеймсу:

— Сохатый, ты не мог бы вернуть учеников в их кроватки? Мне тут нужно кое-что и кое с кем обсудить.

Беата удивленно взглянула на Сириуса, но, прежде чем она успела что-нибудь спросить, Джеймс, понимающе хмыкнув, уже направился к ученикам, привлекая к себе их внимание и указывая рукой в сторону тропы.

Сириус, удовлетворенно ухмыльнувшись, вновь развернулся к Беате.

— Ну а теперь мы поговорим.


* * *


— Что ты делаешь, идиот?! — прошипела Паркер, осторожно заглядывая Регулусу через плечо.

— Обматываю его бородой, — шепотом ответил слизеринец. — Ему так только теплее будет!

— Я думала, ты пошутил, когда сказал, что собираешься сделать это! Это же директор школы!

— Ну и что? Он не человек, что ли? Над ним теперь и подшутить нельзя?

— Регулус! — Эмили вцепилась в плечо слизеринца, пытаясь оттащить его от длиннобородого волшебника. Парень изо всех сил сопротивлялся, вцепившись в бороду Дамблдора, отчего та опасно натягивалась.

Их безмолвная борьба с пыхтением, сопением и шипением продолжалась несколько минут. Внезапно Регулус почувствовал, что борода в его руках по неведомой причине стала оттягиваться обратно. Он медленно начал поднимать глаза и закричал от ужаса и неожиданности, когда встретился взглядом с серьезными ярко-голубыми глазами директора школы. Эмили подпрыгнула на месте, встревоженная воплями Регулуса, а затем, подняв голову, и сама подхватила крик слизеринца. В глазах Дамблдора плясало не сулившее ничего хорошего голубое пламя. Директор открыл рот, собираясь что-то сказать, но слизеринец с когтевранкой завопили еще громче и, спотыкаясь на ходу, как можно быстрее побежали вон из залы. Дамблдор грозно хохотал им вслед, размахивая руками, отчего на бегущих обрушивались ярко-синие искры, а за спиной что-то грохотало и гремело.

Только через десять минут сумасшедшего бега друзья остановились, чтобы передохнуть.

— Черт! — воскликнул Регулус. — Он же просто подшутил над нами, как над самыми глупыми малолетками!

— Ты хотел подшутить над ним, он — над тобой, — с трудом произнесла запыхавшаяся Эмили.

Регулус только вздохнул, подозрительно оглядывая себя в поисках ранений или какого-либо ущерба, потрогал накладные ногти на одной руке, потом — на другой, и его лицо внезапно приобрело выражение неописуемого ужаса.

— Что с тобой? — обеспокоенно спросила Эмили.

— Ногти бабы Яги! Я их приклеил сегодня днем, но они... они не снимаются!

— Подожди-подожди. Они и не должны, разве нет? Ты же специально...

— Да нет! Они как будто вросли в настоящие ногти! Когда я пытаюсь их отклеить, мне становится больно!

— А...

— Дамблдор наверняка специально заколдовал их, пока мы убегали!

— Ну раз заколдовал, значит можно и расколдовать, — несколько неуверенно произнесла Эмили. — Дай посмотрю, о...

— Что?

— А твой грим? На лице. Он стирается? — девушка аккуратно провела рукой по лицу Регулуса. — Ой, кажется, нет...

Регулус вдруг вздрогнул, неуверенно уставившись за спину Паркер. Та обернулась, ожидая увидеть самое худшее — например, разгневанного Дамблдора или Филча, или Малфояна худой конец, но перед ней стоял лишь Ремус Люпин.

— Ремус? — облегченно выдохнула девушка. — Это всего лишь ты.

— Да, — неожиданно холодно ответил тот, и в его глазах сверкнула плохо скрываемая ярость. — Это всего лишь я.

— Подожди, ты чего?

— Ничего, можете продолжать то, что начали, — ровно произнес Люпин и, резко развернувшись, удалился в противоположном направлении.

— Что с ним такое? — недоумевала Паркер.

— Амэл, за те годы, что ты усердно училась, твои мозги, кажется, совсем заплесневели, — вздохнул Регулус и, видя, что девушка до сих пор ничего не поняла, воскликнул: — Не надо было гладить меня по лицу!

— Я и не гладила! Я проверяла...

— Да, но как это выглядело со стороны?

— Но как он мог такое подумать, Рег? Ты же страшный, и...

— Спасибо.

— Я имею в виду, в этом костюме.

— Ну-ну, — хмуро кивнул Регулус, а потом задорно ухмыльнулся. — Удивительно, как можно быть такой умной в учебе и такой дурой в жизни?

— Регулус!

— Правда глаза колет? — хихикнул он. Эмили в ответ лишь скривилась, состроив слизеринцу злобную гримасу. — Да ладно, догони его, все объясни, признайся в любви, встань на колено, попроси руки и сердца...

— Не пей больше, ладно? Сейчас уже поздно. Тем более, если он уже дошел гостиной, что я буду делать? Биться головой о портрет Полной Дамы?

— Может, поумнеешь...

— Иди ты!

Регулус весело расхохотался, а потом снова разом погрустнел, рассматривая свои страшные и черные, якобы гнилые ногти, которые крепко-накрепко вросли в его собственные.


* * *


Сириус Блэк навис над Беатой Спринклс, уперевшись рукой в ствол дерева справа от головы слизеринки.

— Ты о чем-то хотел поговорить, Блэк? — беспечно вопросила она, глядя прямо в потемневшие от ярости глаза Сириуса. — Так, ты не молчи. Я не кусаюсь!

— Зато я кусаюсь! — прорычал он. — Твоя работа?!

— Ты про что?

— Я про АВ! Откуда они узнали, что мы поведем учеников в Лес сегодня ночью?

— А мне-то откуда знать! Я тоже была не в курсе, что вы...

— Да ну? — Сириус приблизил свое лицо к Беате так, что между ними осталась лишь пара сантиметров. Слизеринка попыталась отодвинуться, почувствовав горячее дыхание на своей коже, но лишь уперлась затылком в дерево.

— Послушай, Блэк, мне не было никакого резона в том, чтобы сдавать вас АВ, особенно учитывая, что я не имею ни малейшего понятия, кто они такие. Зачем? Я что, по-твоему, похожа на стукачку? — ее голос зловеще понизился, глаза сузились, и теперь она напоминала собой смертельно-опасную и рассерженную кобру. Совсем как тогда в коридоре, где она защищала Северуса от нападок гриффиндорца.

Сириус лишь задумчиво изучал ее лицо: глаза, подведенные черной тушью, невыносимо зеленые и притягательные, смотрели в ответ со всевозможным презрением и негодованием. Блэк вдруг усмехнулся, еще ближе наклоняясь к Беате, хотя казалось, что еще чуть-чуть, и они столкнуться носами. Затем он вдруг нахально улыбнулся и тихо прошептал:

— Ничуть. Ты похожа на фурию, бесконечно прекрасную и восхитительную в своей ярости. Интересно, почему ты еще не оттолкнула меня, а стоишь здесь и выслушиваешь все мои упреки?

Беата на миг удивленно приподняла брови, а затем на ее лице появилась ухмылка, зеркально отражающую ту, что застыла на лице Блэка. Слизеринка сделала маленький шажок вперед, почти соприкасаясь телами с гриффиндорцем, и приблизив свои губы к самому его уху, жарко прошептала в ответ:

— А что? Ты уже влюбился в меня, Блэк?

Сириус, привыкший видеть смущение и краску, заливающую лицо девушек после того, как те слышали от него подобные комплименты, удивленно застыл. Беата была настолько близко, что он даже не понимал, чего ему хочется больше — впиться в ее мягкие губы поцелуем или вцепиться в горло, дабы стереть с ее лица эту наглую ухмылку. Секунду Сириус боролся с собой, а потом внезапно отодвинулся и абсолютно равнодушно произнес:

— Ты совершенно не в моем вкусе. Никаких манер, никакой женственности, да еще и постоянно якшаешься со всякими слизеринскими отбросами навроде Нюниуса.

Слизеринка удивленно взглянула на Блэка — тот лишь пристально наблюдал за нею, пытаясь увидеть признаки сдерживаемых слез или ярости отверженной девушки. Ни того, ни другого.

— А-а-а... — вдруг с наслаждением протянула Беата. — Ты решил поиграть? Или так сложно смириться с тем, что ты по уши влюблен в такую невоспитанную и грубую девицу, как я? Бедняжка.

Беата ласково провела кончиками пальцев по щеке Блэка, отчего тот неосознанно потянулся за ее рукой, когда она отвела ее назад. Спринклс лишь победно ухмыльнулась, сверкнув зелеными глазами, а Сириус в ответ рассерженно отступил на добрых полметра и отвернулся, пытаясь восстановить дыхание.

— А я-то думала, почему ты все время подкалываешь и оскорбляешь меня! Теперь понятно. Именно так выражается твоя безответная любовь, — Беата притворно грустно покачала головой.

Блэк вдруг хмыкнул, с легким презрением взглянув на слизеринку. Та, не ожидавшая подобной реакции, снова взглянула на него с легким удивлением.

— Спорим?

— Прости, что?

— Спорим, что любая, даже самая никудышная девушка, вызовет во мне больше интереса, чем ты? А потом ты сама прибежишь ко мне, умоляя обратить на себя внимание?

Беата лишь фыркнула в ответ.

— Если ты так любишь проигрывать — давай сыграем, Блэк.

— По рукам, — кивнул он и протянул ей руку. Девушка, на секунду замешкавшись, скрепила их спор крепким рукопожатием.

Оба смотрели друг другу в глаза, но никто не хотел первым отпускать руку другого.

— Мне разбить? — раздался рядом веселый голос. — Или собираетесь стоять так целую вечность?

Незнакомая фея с синими узорчатыми крыльями задорно смотрела на них. Затем она легко вспорхнула в воздух и, подлетев поближе, провела рукой сверху вниз, разрывая рукопожатие.

Сириус отступил, надменно глядя на слизеринку, та ответила не менее высокомерным взглядом.

И в абсолютной тишине они, синхронно развернувшись, отправились к тропе, ведущей в Хогвартс. Фея, легко помахивая крыльями, смотрела им вслед с нескрываемой усмешкой.


* * *


Утро, Большой зал

— Хочу сказать, что праздник, судя по всему, удался на славу, — громогласно произнес Дамблдор, оглядывая зал, наполненный не выспавшимися учениками, своим извечно лукавым взглядом. — Правда, некоторые еще не до конца вышли из образа...

Регулус вздрогнул, несмело поднимая глаза на директора. Грим на лице он кое-как замазал косметикой, которую ему любезно одолжила хохочущая слизеринка-старшекурсница этим утром. А вот с ногтями он ничего поделать не смог — пришлось надевать перчатки.

— Однако, таинственным образом все учителя заснули раньше срока, — продолжал Дамблдор, хитро взирая на мародеров. Те невинно смотрели прямо в глаза директору, лишь только Питер и Ремус слегка поежились. — Что ж... в следующий раз нужно будет тщательнее проверять вино. Приступайте к завтраку, друзья!

Постепенно зал наполнился шумом и голосами студентов, радостно уплетающих яичницу с беконом, хрустящие тосты и ароматно пахнущую кашу. Все обсуждали события прошедшей ночи — кто-то восхищался захватывающей дух и воображение лесной экскурсией, кто-то с искренней благодарностью в глазах пересказывал свою встречу с духами ушедших родственников и близких.

Блэк задумчиво разглядывал проходящих мимо девушек, а Джеймс сонно дремал, положив голову на сложенные руки. Ремус изредка поднимал голову, бросая взгляды в сторону Эмили, которая как ни в чем не бывало сидела вместе с Беатой и Северусом, что-то весело им втолковывая и указывая пальцем на Регулуса.

— Ревнуешь, дружище? — ухмыльнулся Блэк после десятого примерно взгляда, брошенного Люпином в сторону слизеринского стола.

— С чего ты взял?

— У тебя на лице все написано.

— А ты выискиваешь очередную жертву? — хмуро отозвался Ремус.

— Ну... пора бы мне разнообразить свою жизнь.

— Я вот что не пойму, — прервал друзей Питер. — Как A&B узнали, где мы будем проводить Хэллоуин? Чтобы все подготовить для их ритуала, им понадобилось немалое количество времени — значит, они поняли, что мы хотим сделать, задолго до того, как мы раздали приглашения.

— Или же у A&B был план, связанный с Запретным Лесом с самого начала, а потом, прознав из приглашений, что и мы туда собираемся, они просто этим воспользовались, — подал голос Джеймс.

— Или же у них есть осведомитель.

— По крайней мере, мы знаем, что кто-то из A&B отлично разбирается в темной магии, — хмуро произнес Блэк. — Ниточки-то ведут прямо к слизеринским змеям.

— А если у них есть осведомитель, то ниточки ведут прямо к гриффиндорским львам, — в тон ему ответил Ремус.

— Пфф! Даже думать не хочу о том, что это кто-то из наших.

— Нужно смотреть правде в глаза, Сириус.

— Не занудствуй, Лунатик.

— Ладно, пойдемте на уроки уже.

Друзья,сонно подобрав со скамей свои сумки, поднялись и вместе с потоком других спешащих студентов направились прочь из Большого зала. Никто из них не заметил, что в чьей-то лежащей рядом не застегнутой сумке мягко мерцала тетрадка с изображенной на ней изящной сине-зеленой бабочкой. Бабочка вдруг дернула крылышками и, отделившись от обложки, вспорхнула над залом, перелетая через головы учеников и направляясь к слизеринскому столу.

Глава опубликована: 15.07.2013

Глава XI: Примирение

Дело близилось к середине ноября. Ветер более-менее утихомирился, дождь перестал хлестать, щедро поливая широкие поля, покрытые пожухлой, отсыревшей травой. Еще вчера было холодно, сыро и промозгло, а сегодня над Хогвартсом взошло яркое дружелюбное солнце, позолотив черепицу крыш и шпили тонких башенок. Однако ученики не спешили радоваться, зябко кутаясь в теплые куртки и пальто — на улице без варежек, шапок и шарфов нельзя было находиться дольше получаса. Морозы ударили неожиданно, а свежий выпавший снег искрился на солнце, тонким слоем покрывая голые ветви деревьев, отчего те казались изящными замысловатыми скульптурами, будто бы сотканными из густого тумана.

Мародеры от безделья сходили с ума: учиться совершенно не хотелось, A&B молчал, а в голове у друзей был полный штиль. Ремус ходил мрачнее тучи, изредка огрызаясь в ответ на реплики друзей по поводу того, до чего может довести оборотня влюбленность в девушку. Джеймсманиакально следил за Лили с Северусом, а Сириус упорно пытался найти подходящую кандидатуру для свидания. Поттер все время подкалывал друга тем, что раньше для него это проблем не составляло, на что Блэк односложно отвечал что-нибудь вроде: «Все нормальные девушки перевелись» или «Нет настроения». Беата, иногда проходящая мимо гриффиндорцев, лишь многозначительно ухмылялась, глядя на Блэка и вызывая у друзей удивленные взгляды. Но Сириус в ответ на расспросы лишь упорно молчал, мрачно качая головой.

— А все так хорошо начиналось... — со вздохом протянул Блэк. Сегодня парень выглядел идеально. Черные выглаженные брюки из дорогой ткани, белоснежная рубашка с небрежно расстегнутым воротом и изящное дорогое кольцо. Перекинутый через спинку стула пиджак вкупе со всей остальной одеждой недвусмысленно говорил, вернее, практически кричал: «Сириус Блэк собирается на свидание!» И все девушки Хогвартса, завидев мастера обольщения в новом облике, начинали подозрительно оглядываться вокруг, безуспешно пытаясь вычислить ту счастливицу, которая остро нуждалась в сокращении волос на голове, царапинах на лице и паре синяков.

— Это ты про что? — Джеймс задумчиво изучал конспект по истории магии, а, вернее, усердно делал вид, наблюдая из-под помятого свитка за Лили Эванс. Девушка смеялась, что-то с улыбкой втолковывая Северусу Снейпу, сидящему сбоку от нее.

— Про сегодняшнее утро, — хмыкнул Сириус. — Мне уже... раз двадцать задали вопрос — кто она? И примерно столько же раз обвинили в том, что я неблагодарная, черствая скотина. И знаешь, они ведь искренне считают, что слезы в глазах, вызванные Слезоточивым зельем, наставят меня на путь истинный! Да дажеесли и так, — не могу же я жениться на всех этих рыдающих собачонках одновременно?!

— Собачонках? — отрешенно переспросил Джеймс, сверля взглядом затылок Снейпа, отчего тот время от времени нервно дергался и оглядывался. Вслед за ним оборачивалась и Лили, пытаясь понять, что же с таким завидным постоянством привлекает внимание Северуса, но Джеймс тут же прятался за чужим конспектом, делая самый невинный вид.

— Угу. Ну разве уважающая себя женщина будет так унижаться перед человеком, который ее ни в грош не ставит? — Сириус мрачно покачал головой. — Слизеринки и те ведут себя куда более достойно.

— Слизеринки?

— Джеймс! — Блэк возмущенно отобрал у друга свиток и передвинул стул, садясь прямо напротив него. — Хватит пялиться на нее! Подойди и поговори, в конце концов.

— Я не могу. Если подойду, не удержусь от того, чтобы врезать этому крысенышу по его мерзкому горбатому носу, и тогда Лили рассердится на меня окончательно.

— Окончательно? — Блэк насмешливо изогнул бровь.

— Ну... — смущенно вздохнул Джеймс. — После того вечера мы немного повздорили. Дня через два.

— Надо думать, это было самое длинное перемирие в вашей жизни, — усмехнулся Сириус.

— Крайне смешно.

— Так что ты натворил?

— Подкараулил Северуса, попытался втолковать ему... Да я его даже пальцем не тронул! — сам себя оборвал Джеймс.

— Естественно не тронул. Ты же не успел, — Блэк ухмылялся во все тридцать два зуба.

— Да ну тебя! Так кого ты ждешь?

— Анн. Такая миловидная, с Пуффендуя.

— О... черноволосая, глаза зеленые, магглорожденная, предпочитает классический рок, язвительна не в меру?

— Ты-то откуда ее знаешь? — удивился Блэк.

— Подружка Лили. Бывшая. На пятом курсе, еще до того, как случилась... та история с Нюниусом, мы общались с Лили и довольно неплохо. То ли они из одного города, то ли еще что... В общем, она тогда очень много времени проводила с этой... с этой... ехидной.

— А потом?

— Потом до нее дошло, что Анн ей явно не пара, и они как-то сами по себе перестали пересекаться. Ты же не любишь таких? — Джеймс вдруг хитро уставился на Блэка. — Ты любишь миленьких, хорошеньких и добреньких.

— Захотелось чего-нибудь остренького.

— Ну так воткни себе иглу в задницу, — расхохотался Джеймс.

— О да, верх остроумия.

— Нет, серьезно. Мне кажется, или она кого-то мне напоминает? — на лице Джеймса появилась показная задумчивость. — Как же ее... Беката? Биота? О, точно! Беата!

— Ты на что это намекаешь? — с легкой угрозой в голосе начал Блэк.

— Ты знаешь на что, Бродяга.

— Да я скорее замуж за Хвоста выйду, чем буду с этой...

— За Хвоста? — Джеймс продолжал хохотать. — А почему не за меня? Или я недостаточно привлекателен для тебя?

— Мозгов у тебя недостаточно, Сохатый, — беззлобно отозвался Блэк, отмахиваясь от друга. — А вот и она, самая элегантная и изящная мадемуазель, чьему обаянию невозможно противостоять, — уже громче произнес он, завидев подходящую к друзьям девушку.

Та была высокой, действительно элегантной и грациозной. Лишь окинув ее взглядом, даже самый невнимательный мог бы сказать, что девушка, скорее всего, из благородной семьи: одета неброско, но со вкусом, дорогие украшения, коих хоть и было немного, идеально гармонировали с выбором одежды, а походка, легкая и изящная, завораживала. Она, казалось, идеально подходила такому искушенному аристократу, как Сириус Блэк. Казалось, пока она не открыла рот.

— Какая дешевая лесть, Блэк, — Анн усмехнулась, и ее лицо исказила грубая усмешка. Голос былхриплый, низкий и, отчего-то, отталкивающий. Странным образом все очарование, охватившее присутствующих при ее появлении, тут же испарилось в неизвестность.

Джеймс лишь скривился, ничуть не скрывая своей реакции и отношения к происходящему, уголок рта Сириуса чуть было дернулся, но его вышколенная мимика тут же набросила на лицо гриффиндорца обольстительную улыбку.

— Пойдем? — предложил он, подавая спутнице руку.

Та лишь кивнула, и под завистливые взгляды всех присутствующих девушек старше тринадцати лет они вышли из класса.

— Очаровательна, пока молчит, — раздался насмешливый звонкий голос за спиной Джеймса.

Тот тут же повернулся и расплылся в улыбке:

— Лили!

— Что это? — девушка подцепила кончиками пальцев мятый и местами порванный листок с записями. — История магии? Неудачное прикрытие для тебя, Джеймс Поттер.

— Я готовлюсь! — чуть более наигранно, чем было необходимо, воскликнул тот.

— Ага, а наблюдение за мной и Севом является, безусловно, необходимым пунктом данной подготовки?

— Вы же одни из лучших учеников, — пожал плечами Джеймс, — одним только видом своим стимулируете мое стремление к познанию.

Лили с секунду молча сверлила парня взглядом, потом вздохнула и уже куда более мирно произнесла:

— Джеймс...

— Ты назвала меня по имени, — усмехнулся тот. — Даже без фамилии.

— Не перебивай, прошу. После того подарка, что ты устроил мне, несмотря на все правила и сложности, я подумала — может, я ошибалась? Может, ты действительно честный, добрый гриффиндорец, который способен горы свернутьради друга, ради близкого человека? Может, все то, что ты вытворял все эти шесть лет, было лишь переходным возрастом, а теперь ты стал взрослеть? Но, видимо, я ошиблась снова. Подожди, не перебивай. Я действительно начала в это верить, но когда я застала тебя и Северуса, которому ты угрожал... Да-да, именно угрожал! Тогда я поняла, что происходит. Ты просто хочешь заполучить меня как свой трофей. В своей жизни ты получаешь очень много — по сути, все, что захочешь. Лучших друзей, отличные оценки, место в команде. Но ты не делаешь ничего, чтобы заслужить это — ты просто приходишь и берешь. Как было и в этот раз. Ты решил, что я растаяла, начала тебе доверятьи под шумок, пока никто не видит, решил снова поиздеваться над Северусом. Угрожать моим друзьям, чтобы заполучить меня... не самая лучшая тактика, ты не находишь?

— Послушай, Лилс, — в глазах Джеймса промелькнуло что-то похожее на отчаяние, но через мгновение они стали злыми и раздраженными. — Я пытаюсь завоевать твое внимание уже несколько лет. Я делаю все. Абсолютно все. Мои друзья считают, что я сумасшедший, что я одержим тобой, что меня пора упрятать в Мунго. Но я не сдаюсь, а тебе все мало. Чего ты от меня хочешь? Скажи, просто скажи!

— В том-то и суть, — грустно покачала головой Лили. — Он, — она кивнула в сторону Снейпа, — понимает, чего я хочубез слов и подсказок. Ему не нужно было бы красть мой дневник, чтобы понять, что я хочу в Лондон.

— Но он никогда не устроил бы для тебя этой поездки! — воскликнул Джеймс. Окружающие начали на них коситься.

— Может быть и так. Но он никогда бы не стал созывать своих друзей, чтобы пойти и избить того, кто мог бы быть ему соперником.

— Потому что у него нет друзей. А ты его просто жалеешь, — тихо произнес Джеймс и, развернувшись, вышел.

Эванс осталась стоять, глядя в спину уходящему гриффиндорцу. А следом за ним из класса выбежал и Северус, мельком взглянув на Лили. По его глазам девушка поняла, что парень слышал те последние слова, сказанные Поттером.

— Опять он все испортил, — тихо пробормотала Лили и бросилась догонять слизеринца.


* * *


— Что! Здесь! Происходит?! — проорала девушка с нашивкой Слизерина на мантии, распахивая дверь в комнату Беаты.

Та лежала на кровати, не утрудив себя снять тяжелые ботинки, и кивала головой в такт музыке. Перед кроватью над столиком вращалась магическая проекция виниловой пластинки, но грохочущий звук шел отовсюду.

— Спринклс?! — девушка тряхнула Беату за плечо, не слишком заботясь о его сохранности.

— А? — слизеринка открыла глаза и удивленно уставилась на гостью. — Мия?

Звук тут же упал до приемлемой громкости.

— Ты не могла бы сделать музыку потише или же, как любой уважающий себя волшебник, наложить на комнату простейшие Звукоизолирующие чары?

— Я пыталась, — беззаботно отозвалась Спринклс, — но заклинание, усиливающее громкость и распределяющее источник звука по всей комнате, с ним конфликтует.

— И? Теперь мы все вынуждены это слушать?!

— Не истери, малышка, — хмыкнула Беата. — Это же LedZeppelin! Я единственная в этом дурдоме, кто способен привить вам вкус к хорошей музыке.

— Слушала бы классику!

— Собиралась. Это будет следующая пластинка. Органная музыка в исполнении Баха.

— Ты издеваешься или как? Нам нужно готовиться к контрольной, а ты...

— Музыка стимулирует...

— Не на такой громкости!

— Прекрати на меня орать, — вдруг тихо и разборчиво произнесла Спринклс. Ее глаза неуловимо потемнели, и в них промелькнуло что-то такое, отчего стоящая перед Беатой девушка мигом сжалась и потускнела.

— Извини.

— Ну вот и чудесно. Хорошие манеры порой помогают больше, чем крики и кулаки. Думала, ты понимаешь это.

В глазах собеседницы сверкнула злость, но она лишь молча сжала губы и вышла, аккуратно притворив за собой дверь и так ничего и не ответив.

— Нигде не дадут покоя, — проворчала слизеринка, набрасывая на себя необъятную куртку и заматывая шею и пол лица шарфом. — Я ниндзя, — хихикнула она, кинув взгляд в зеркало, и вышла из комнаты, даже не захлопнув за собой дверь.

— Ну да, конечно, — ворчливо отозвалось зеркало, но Беата уже не услышала этого.

Любой слизеринец знал — войти в комнату Беаты Спринклс можно без особых проблем, но после этого она оторвет тебе голову. Голыми руками.


* * *


Сириус откровенно скучал. Анн была лживой, лицемерной, ехидной и злобной ведьмой. Все эти качества прекрасно бы гармонировали между собой при вкраплении хотя бы толики интеллекта. Но Анн была не такой. Мозги она явно презирала.

Решив выпить пару-другую помноженных на, скажем, десять, бутылок пива, Блэк искренне надеялся, что этим сможет исправить ситуацию. Но то ли Анн была настолько отвратительной, то ли алкоголь действовал из рук вон плохо — лучше не становилось. «Огневиски, — решил Блэк. — Только это сможет мне помочь». Впрочем, в этом он уже тоже сомневался. Когда девушка удалилась в дамскую комнату, Сириус незаметно махнул рукой Розмерте.

— Подлить огневиски в пиво, Сириус? — заговорщически усмехнулась та. Розмерта никогда не была ханжой и считала, что взрослые студенты имеют право выпить что-нибудь более горючее, чем обычное пиво. «Лучше пусть пьют здесь, под моим присмотром, чем в Кабаньей Голове», — говорила она не одобряющим такую тактику преподавателям.

— Ты всегда понимаешь меня без слов, — благодарно кивнул тот.

— Просто разбираюсь в девушках, — усмехнулась женщина и удалилась к барной стойке.

— Анн, знаешь... — начал Сириус, разворачиваясь к вернувшейся девушке с намерением побыстрее от нее отделаться.

— Хреновый у тебя вкус, Блэк, прямо скажем, — Беата бухнулась на стул, отчего тот грустно заскрипел, и с наслаждением вытянула перед собой ноги. Куртку она так и не сняла и была похожа на бездомного бродягу, по ошибке заглянувшего на огонек к нормальным людям. — Я понимаю — спор дело серьезное. Но нельзя же так над собой издеваться!

— Ты что здесь делаешь? — ошарашенно произнес Блэк.

— На тебя смотрю. Жалкое зрелище, — она усмехнулась и отобрала у Розмерты бокал, предназначавшийся Сириусу, прилично отхлебнув из него. — О... Кажется, здесь чуть-чуть больше алкоголя, чем нужно, Блэк, а? Но тебе все равно не хватит, поверь мне.

— Слушай, сейчас вернется Анн...

— И что она мне сделает? Глаза выцарапает? Ну-ну. Я бы посмотрела, но у меня есть более интересные дела.

— Вот и иди. Или признай, что проиграла, — хмыкнул Сириус.

— С какой это стати?

— Стоило мне наконец-то выбрать подходящую девушку для свидания, какбуквально через час, появляешься ты, требуя моего пристального внимания, — Блэк откинулся на стуле, довольно взирая на Беату.

— Не льсти себе, Блэк, — едко отозвалась слизеринка. — Я просто хочу взглянуть на твое поражение самолично. Признай, что эта ненормальная куда безнадежней меня.

— Признай, что ты не смогла вынести мысль о том, что я на свидании с другой!

Блэк и Беата уставились друг другу прямо в глаза — взгляды у обоих были донельзя упрямые. Каждый стоял на своем и не желал признавать победу другого.

— У меня есть предложение, — вдруг задумчиво произнесла Спринклс. — Нам нужен беспристрастный судья!

— Это кто же, например? — слегка опешил Блэк. — Джеймс?

— Джеймс твой лучший друг и покрывает тебя в самых темных делишках. Лучше Ремус... или Питер. И Паркер.

— Паркер — твоя лучшая подруга! И она тоже...

— Но-но, нам нужен взгляд с обеих сторон! А так как, кроме Паркер и Северуса, с моей стороны больше кандидатур не имеется... Хотя мы, конечно, можем спросить у Люциуса...

— Ну уж нет! Паркер, так Паркер. Лучше она, чем еще один сдвинутый слизеринец.

— Вот и отлично! Малфоя и вправду отыскать будет сложнее.

— С чего это? Неужели он обделяет тебя своим вниманием? — едко спросил Блэк.

Беата в ответ лишь поморщилась, но все-таки ответила:

— Ни малейшего понятия. Он куда-то запропастился. Наверное, сочиняет коварные планы по завоеванию мира вместе с новой пассией.

— Новой пассией?

— Ага. Это, как его... клуб отверженных? Не... или поверженных? Ну знаешь, там, говорят, еще какой-то маньяк во главе. Бывший слизеринец, называет себя Лордом. Вот из-за таких, как он, наш факультет и не любят.

— Ну да, конечно, — саркастически усмехнулся Сириус. — А так-то вы все милые, сговорчивые и светлые душой люди. Прямкак ты.

— Не ерничай, Блэк. Я даю тебе шанс свалить отсюда, пока твоя злобная паучиха не вернулась, а ты отказываешься?

— Сбежать с собственного свидания, на которое я ее сам же и пригласил? Как это... по-слизерински.

— Ты же англичанин, Блэк! Это называется «уйти,не попрощавшись». Будто ты был так сражен ее красотой и обаянием, что больше не мог находиться рядом.

— Это недалеко от правды, между прочим, — развеселился Сириус. — Сваливаем.

Беата хитро ухмыльнулась и, оглядевшись на предмет злобной пуффендуйки (что само по себе звучало, словно дурная шутка), поднялась из-за стола. Блэк чудом успел удержать столешницу и все на ней стоящее от немедленного падения и разбития об пол.


* * *


— Уходил с одной, возвращаюсь с другой, — веселился Сириус по дороге в школу. — Здорово, что сегодня собрание преподавателей, а то они бы нас живо выдернули из бара.

— Дурацкое правило, согласна. Как будто оттого, что мы не сможем посещать Хогсмид ежедневно, мы станем лучше учиться.

— Зато сразу видно, кто способен переступить установленные границы, а кто струсит.

— Просто у некоторых есть мозги, и они занимаются более полезным делом, нежели просиживанием своих задниц в питейных заведениях.

— Ну да, ну да. Видел я этих интеллектуалов в Выручай-комнате, они набросились на огневиски, словно это был их последний шанс.

Беата лишь усмехнулась в ответ и затихла. Они шли молча какое-то время, неожиданно утратив все темы для разговора. Тишина получалась очень неловкой.

— Так... что ты забыла в Хогсмиде, Спринклс? — несколько неуверенно начал Сириус. —Неужели меня искала?

— Да нет, — пожала плечами Беата. — Просто в школе неимоверно скучно, здесь, правда, тоже, но куда-то же надо было пойти.

— Понятно...

Темнело быстро, и уже через минут десять дорога стала плохо видна. Зажигать «Люмос» парочка не спешила. Кто знает — вдруг тот же Филч решит прогуляться и подышать свежим воздухом. Или МакГонагалл захочет промочить горло в Трех Метлах перед сном. Впереди неожиданно послышались голоса, Сириус насторожился, Беата нахмурилась.

— А вдруг нас заметят?

— Да вряд ли... Все учителя... Ой! — Лили Эванс отпрыгнула на добрых полметра, чуть не врезавшись в Спринклс. Северус остановился как вкопанный, уставившись на Блэка. Гриффиндорец собирался уже сказать что-нибудь едкое, но внезапно остановился, с тоской вспоминая свое обещание, данное Беате. Пусть она и была слизеринкой, но слово он намеревался сдержать.

— Вы что тут делаете, птенчики? — ухмыльнулась Спринклс.

— Г... гуляем, — чуть заикаясь, отозвалась Лили. Она от волнения слегка побелела, но держалась уверенно. — А что? Снимешь баллы? — вдруг с вызовом произнесла она.

Беата приподняла брови:

— А у нашей пташки прорезался голос.

— Прекрати разговаривать со мной в таком тоне!

— Ну извини. Я со всеми так разговариваю. Не делать же ради тебя исключение.

— Давайте просто молча разойдемся, — примирительно произнес Сириус. Северус от такого поворота впал в ступор. От своего заклятого врага он ожидал несколько иной реакции.

— Хорошее предложение, Сириус, — кивнула Лили.

— Только поосторожней. Вы, как я знаю, не любители нарушать правила.

— И что с того?

— Я к тому, что вы не очень-то умеете это делать. Кто сильнее боится, чаще попадается.

— Тебе-то какая разница, Блэк? — хмуро произнес Северус.

— Да никакой. Но Джеймс будет так страдать, так страдать... Ну, если Лили поймают и накажут, — он улыбнулся, хоть и несколько криво.

— Не поймают, — твердо произнесла гриффиндорка и, взяв Северуса за руку, уверенно потащила слизеринца вперед.

— Милашки, — хихикнула Беата и, тут же посерьезнев, повернулась к спутнику: — А ты держишь слово, Блэк. Неожиданно, но приятно.

— Я всегда держу слово, Спринклс, — холодно отозвался гриффиндорец.

— Что не может не радовать. Пойдем уже, человек чести.

Сириус задумчиво посмотрел на Беату, а затем направился следом.


* * *


— Давай быстрее! — прошипел Северус на ухо Лили.

— Прекрати трястись от страха, Сев! Кто из нас мужчина — ты или я? — голос Лили Эванс звучал рассерженно, но сама она выглядела не многим более уверенной. Девушка пыталась вскрыть замок на одной из покосившихся дверей, довольно ловко орудуя шпилькой.

— Где ты вообще научилась вскрывать двери?

— Где-где... моя сестра на дух меня не переносит после того, как стало известно, что я волшебница. Однажды она даже заперла меня в комнате, чтобы я не успела на Хогвартс-экспресс.

— И что? Тогда ты смогла вскрыть дверь и выбраться из комнаты?

— Нет, конечно. Родители меня выпустили. Ох, и досталось же тогда Петунье... — Лили улыбнулась. — Но после того случая я решила, что было бы неплохо научиться открывать замки, не имея при себе ключа. Особенно при учете того, что пользоваться волшебной палочкой вне школы нам тогда было еще нельзя.

— Проще взорвать эту дверь.

— Мы весь Хогсмид перебудим! Тем более, никто не должен знать, что сюда кто-то пробрался. Я это делаю ради тебя, между прочим!

— А я тебя об этом просил? Давай быстрее! Иначе Поттер обнаружит, что ты стащила его мантию невидимку, — пыхтел Северус, пытаясь уместиться под плащом вместе с Лили.

— Не просил?! А кто, если не я, сможет отговорить тебя от того, чтобы вступать в это дурацкое движение за права чистокровных?!

— Откуда ты вообще узнала, что у них тут штаб?

— Сова на хвосте принесла, — неопределенно отозвалась Лили. — И не штаб, а одна из точек сбора. О! Получилось!

Дверь, опасно скрипя, открылась. В темном проеме виднелись лишь неясные контуры мебели да пыль на пороге.

— Фу, как тут грязно! — выдохнула Лили, стаскивая с себя мантию невидимку и заходя в дом.

— Я вообще не понимаю, что ты хочешь здесь найти, — продолжал ворчать Северус.

— Да все, что угодно! Записи, улики их преступной деятельности...

— Ты в шпиона решила поиграть?

— Мне всегда было интересно попробовать, — пожала плечами Эванс.

Двое друзей начали увлеченно шариться по шкафам, полкам, тумбочкам и выдвижным ящикам. Северус рискнул зажечь слабый Люмос, дабы худо-бедно осветить комнату.

— О! Смотри! — Лили вытащила из тумбочки туго свернутый свиток. Он был перевязан черной лентой, тускло отливающей магическим светом. — Он отличается от других, наверняка в нем что-то важное.

— Стой! Он защищен магически! Дай мне посмотреть, — Северус аккуратно взял у Лили свиток и начал что-то тихо бормотать себе под нос. Спустя десять минут он облегченно выдохнул, а лента перестала светиться.

— Я расколдовал ее, — тихо произнес он. — Но, боюсь, ненадолго. Чары самовосстанавливаются.

— Откуда ты знал контрзаклятие? — удивленно спросила Лили. — Это же наверняка не то, что свободно изучают в школе.

— Темная магия, — хмуро ответил слизеринец, и Лили не рискнула спрашивать дальше. — Тем более, если это одна из точек сбора, как ты говоришь, здесь наверняка собираются в основном ученики, и едва ли они умнее меня.

— Ты себя льстишь. Ну так что там? — Эванс с интересом заглянула Снейпу через плечо.

— Имена... Джон Гринвуд, Алиса Стейенхолд, Кира Арривудсон, Грегори Авистронг...

— Ты кого-нибудь из них знаешь? Ой, смотри! Некоторые зачеркнуты.

— Уильям Халлен, Эмилио Версалес... Подожди, это имя мне кажется знакомым. Точно! — глаза Северуса на секунду загорелись, а потом его лицо потемнело, будто бы парень был поражен страшной догадкой.

— Что? Ну не молчи же!

— Две недели назад в Ежедневном Пророке было сообщение о том... о том, что Эмилио Версалес по трагической случайности погиб у себя дома в результате неудачного магического эксперимента.

— И? — Лили затаила дыхание.

— Он работал в Министерстве Магии. Был одним из лидеров движения, выступавшего за права магглорожденных.

Лили несколько секунд непонимающе смотрела на Северуса, а затем в ужасе прикрыла рот рукой.

— Его... убили? Они?

— Не знаю, кто его убил, но обладатели свитка явно к этому причастны. Или еще чего похуже. Сматываемся отсюда! Быстро!

Снейп быстро свернул свиток и шепнул заклятие, возвращающее защитную магию на ленту. Проверив напоследок, не наследили ли они здесь, и набросив несколько маскирующих чар на комнату, он вытащил Лили из дома, наглухо захлопнув за собой дверь.


* * *


— О, — Джеймс изумленно приподнял брови, увидев Беату позади Блэка, — Анн невероятным образом перевоплотилась в свой более достойный оригинал?

— Если бы, — пробурчал Сириус, — эта ненормальная меня везде найдет. Влюбилась, не иначе.

— Мечтай, — беззаботно отозвалась Спринклс. — У нас спор, и мы ищем Ремуса и Паркер.

— Ну, — внезапно ухмыльнулся Джеймс, — вы их нашли!

— Я знаю, — проворчал Блэк, — карта показала, что они оба здесь. Как и ты, впрочем. Что вы втроем тут забыли?

— Это классная вещь, ребята! — вдруг начала Спринклс подозрительно восторженным тоном, в ее глазах искрилось настоящее восхищение, заставившее гриффиндорцев удивленно переглянуться. — Я про карту! Нет, я имею в виду, что я знала — вы не безнадежны. Но чтобы так! Не одолжите?

— Мечтай! — хором ответили Сириус с Джеймсом.

— А жаль, да... Так что Ремус с Паркер делают в этом разваленном кабинете?

— Разговаривают, — усмехнулся Поттер. По его лицу расползлась самодовольная улыбка.

— Это как?

— А вот.


* * *


Эмили Паркер материлась. Вслух, со вкусом, ничуть не стесняясь Ремуса, изумленно глядящего на когтевранку.

После того вечера открытий в Визжащей Хижине друзья поначалу обходили друг друга стороной. Эмили не имела ни малейшего понятия, как же теперь относиться к Люпину, а тот в свою очередь не хотел на нее давить. Перспектива общения со злобным монстром, несмотря на все ее собственные, разумные и рациональные умозаключения, не радовала совершенно. В тот день, после того, как девушка отвела гриффиндорца в больничное крыло, она призадумалась — а что теперь? Находясь рядом с ним эти несколько часов, она почти забыла о своем открытии. Но стоило вернуться в свою спальню, и едкие мысли возвращались снова и снова.

При случайной встрече в коридоре или же на занятиях оба вежливо кивали друг другу, изредка здороваясь, и расходились. Пару раз Эмили уже почти собиралась начать разговор, но все слова, словно заколдованные, тут же испарялись в неизвестность. Ремус же, будто чувствуя, что девушка готова к обсуждению проблемы, становился дерганным, начинал ронять все, что держал в руках в этот момент, огрызался на друзей и торопливо сматывался в любом доступном ему направлении.

Но после того, как Люпин случайно застал Эмили и Регулуса в том злополучном коридоре, ситуация ухудшилась многократно, хотя, казалось, куда еще хуже? Теперь гриффиндорец, случайно встретившись на переменах с Эмили, проходил мимо с каменным выражением лица, даже не скрывая того, что начисто игнорирует девушку. Эмили поначалу пыталась объяснить ему, что он все совершенно не так понял, но затем в ней взыграла какая-то особая и ничем необъяснимая женская гордость. Дошло до того, что на одном из сдвоенных уроков, когтевранка, якобы случайно, задела рукой котел Ремуса, отчего весь результат двухчасовой работы разлился по полу. Люпин в долгу не остался и так же, «чисто случайно», пролил один из несовместимых с зельем ингредиент в котел Эмили. Рвануло так, что Джеймса, проходящего мимо, отнесло метра на три и распластало по стене.

Решив, что напряженность ситуации переросла все мыслимые и немыслимые пределы, Джеймс Поттер наконец не выдержал. Заманив обоих в какую-то пустующую комнату, он запер дверь с другой стороны и проорал им, что: «Пока вы, двое безнадежных придурков, не разберетесь в ситуации, ничто не поможет вам покинуть этот Мерлином забытый класс!» Через некоторое время, судя по чьим-то новым голосам, к Джеймсу присоединились очередные идиоты, искренне считающие, что он прав.

Помещение и впрямь оставляло желать лучшего: пыль на полу и на пустующих стеллажах, разломанные и покосившиеся стулья, половины столов не хватало, а единственное окно было заколочено. Ремус сидел напротив и в тусклом свете зажженной свечи со всем возможным вниманием разглядывал потолок. Свеча догорала, обещая уже через минут десять оставить обоих в полнейшей темноте. Эмили сначала безуспешно пыталась понять, каким образом чертов черноволосый гриффиндорец с шилом в заднице умудрился спереть ее волшебную палочку. Теперь же она с предвкушением представляла, куда именно она засунет ему эту самую палочку, и как оскорбленно тот будет вопить.

Через минут двадцать, когда Ремус почувствовал, что от долгого ожидания начинает врастать в пол, на котором сидит, а на потолке просто не осталось ни единой трещины или пятнышка, которых бы он не запомнил и не изучил, Эмили подняла стул и начала методично бить им об дверь. Такой ярости Люпин не видел, наверное, с тех пор, какСириуса выставили вон из слизеринских спален в одних трусах за то, что тот умудрился изменить девушке с ее лучшей подругой. Два раза. Скандал был знатный.

С той стороны двери оживленно забарабанили в ответ. Эмили нахмурилась, опуская стул.

— Если это был какой-то особый шифр, Паркер, а я уверен, что это ты там долбишься головой о дверь, то он тебе не поможет! — раздался чуть приглушенный и не в меру счастливый голос Джеймса.

Эмили лишь устало прикрыла глаза и покачала головой.

— Может, поговорим? — робко начал Ремус. Вся его уверенность, злость и раздражение на Эмили плавно перетекло в смесь страха перед разъяренной когтевранкой и необъяснимого умиления от ее растрепанного и очень злобного вида.

— Может, и поговорим, — хмуро произнесла Паркер, по-турецки усаживаясь на пол и в упор глядя на Люпина.

На этом моменте огонек свечи опасливо дрогнул и постепенно погас.


* * *


Прошел час.

Джеймс напряженно прислушивался к наступившей тишине, уже начиная беспокоиться, а не зашибла ли Эмили сгоряча его лучшего друга.

Через полчаса Сириус ползал по полу, прикладывая ухо к порогу, где между дверью и полом проходила узкая щелочка. Беата натурально ржала и называла Сириуса землеройкой. Тот, весь в пыли и темных пятнах, не имел ни малейшего понятия, о ком идет речь, но счел правильным немедленно обидеться и перестать с ней разговаривать.

Еще через час к ним присоединился Питер, украдкой прикрывая подозрительно красноватое пятно на коже в области шеи. На ближайшие полчаса все внимание переключилось на это злосчастное свидетельство чрезмерно ненасытного и страстного характера одной небезызвестной светловолосой пуффендуйки. Петтигрю отнекивался, тряся головой, и уворачивался от Сириуса, который хохотал и пытался стащить с друга пиджак вместе с рубашкой, дабы рассмотреть: «Не покусала ли она тебя где-нибудь еще?» Беата предлагала подержать Питера, пока Блэк будет его «обнажать», но Сириус отозвался, что он с ней все еще не разговаривает, посему Хвоста раздевали в полном молчании.

Когда даже Петтигрю перестал быть интересным, Джеймс от ничегонеделания начал биться головой о стену. Беата тут же спросила его, что крепче: эта стена, бладжеры или его голова? Сириус отозвался, что они равноценны друг другу и тут же добавил, что он до сих пор с ней не разговаривает.

Еще через час вся четверка сидела на полу, прислонившись к стене. Питер и Джеймс дремали, причем последний жутко храпел. Беата увлеченно тыкала Сириуса палочкой, мотивируя это тем, что она проводит исследование «с целью выявления его терпения и выдержки». Палочка порой искрила, поджигая рубашку Блэка, но тот упорно молчал и смотрел в стену, хотя уже сам еле сдерживался то ли от смеха, то ли от желания засунуть палочку Спринклс прямо ей в глаз.

С той стороны двери снова забарабанили. Джеймс тут же подскочил и напряженно прислушался. Через мгновение Ремус исключительно интеллигентным голосом попросил Джеймса «немедленно открыть дверь для тех самых безнадежных придурков, которые сейчас же снесут стену в случае, если им никто не откроет, и засунут кое-кого другого в шкаф для метел, отчего количество безнадежных придурков в школе явно прибавится».

— У вас же нет палочек! — удивленно прокричал Поттер в ответ.

— Нет. Но мы с Эмили изобрели одно чудное невербальное заклинание пока тут сидели. Правда, не уверен, что оно подействует так, как надо, но почему бы не попробовать, да, Мэл? — в голосе Люпина послышались пугающие безумные нотки.

Джеймс неуверенно взглянул на друзей и, отойдя на безопасное расстояние, расколдовал несчастную дверь. Та отворилась со зловещим скрипом: в темном проеме появились две фигуры. У обоих друзей по губам блуждала плохо скрываемая мечтательная улыбка, глаза искрились, и в них виднелась какая-то особая специфическая дурость, свойственная исключительно влюбленным идиотам. Поттер еще с десяток секунд разглядывал друга и когтевранку и, наконец, шутливо погрозил им пальцем. Зря он это сделал — взгляд Ремуса тут же сосредоточился на нем.

— Ага! — вдруг бодро воскликнул он. — Все здесь! Хорошо...

Что-то было такое в его тоне, заставившее всю четверку отступить от двоих друзей еще дальше. Они начали медленно пятиться назад по коридору. Эмили вдруг ухмыльнулась и подняла руки, будто бы намереваясь использовать то самое невербальное заклинание.

— Бежим? — робко промолвила Беата.

— Валим, — поправил ее Джеймс.

И они побежали, как не бегали уже давно, под аккомпанемент зловещего хохота Эмили Паркер.

— Идиоты, — хмыкнула когтевранка.

— Полегче. Они мои друзья, и твои, кстати, тоже.

— Одна из них... Неужто они и правда думали, что можно вот так вот просто, практически без света, в этой затхлой комнатке придумать формулу сложнейшего заклинания? Где я, по их мнению, должна была схемы чертить?

— На полу. Там же пыль.

— Ты ее всю стер, пока бродил по комнате кругами, словно голодный оборотень.

Ремус лишь улыбнулся, оценив каламбур фразы.

— Пойдем, — устало произнес он. — Не хочу объяснять Филчу, что мы здесь делаем.


* * *


Ремус Люпин с блаженным выражением лица дремал, удобно устроившись на обитом синим бархатом диванчике. Его голова покоилась на коленях черноволосой когтевранки, которая тем временем рассеянно гладила его по голове, полностью поглощенная очередной книгой.

— Ой, извини, — совершенно равнодушно пробормотала она, не отрываясь от чтения, когда Ремус возмущенно ойкнул. Эмили случайно задела его рукой по лицу.

— Ты книжный червь, Мэл, — сонно пробормотал Ремус, снова закрывая глаза и расслабляясь.

Девушка наконец подняла глаза от книги и взглянула на Люпина. Тот улыбался сквозь дрему, чувствую ласку и тепло, и чуть ли не мурлыкал, словно большой пушистый кот. Эмили в первый раз просто поразилась подобному его сходству с семейством кошачьих. По логике вещей, Ремус должен был выть на Луну и вилять хвостом, но это явно была не его стихия.

Пару дней назад Люпин, здраво рассудив, что раз он способен всякий раз отгадывать загадку стража и имеет полное право находиться в гостиных Когтеврана, старался ежедневно навещать Эмили — благо, там их никто не трогал. Когтевранцам, по большему счету, было глубоко наплевать, кто находится в их гостиной. «Если хватило мозгов пройти мимо стража, значит, опасности не представляет», — считали они. В их несколько извращенном понимании опасность, видимо, заключалась лишь в людях, способных отрицательно повлиять на их собственный интеллект. И Ремус впервые за долгие годы наслаждался неуловимым ощущением покоя и доверия, которое мягким одеялом окутывало его душу. Оказывается, это было чертовски приятно знать — что тебе доверяют. И почему-то, в случае с Эмили это ощущение было совершенно иным, нежели то, что он испытал, когда друзья приняли его в свой круг.

Эмили лишь улыбнулась, вспоминая тот самый злополучный вечер, когда Джеймс запер их обоих в пустующем классе...

Ремус вытащил из кармана спички, повертел их в руках и чиркнул одной о коробок. Зажегся яркий радостный огонек, на полминуты осветивший темную запыленную комнату. Эмили, сама не зная почему, заворожено наблюдала за импровизированным источником света. Наконец, когда огонь уже поглотил почти три четверти спички, парень зашипел и тут же выбросил ее, тряся обожженными пальцами.

— Нам нужен свет,— задумчиво протянул он.

— С каких пор для того, чтобы поговорить, нужен свет? — язвительно отозвалась Эмили.

Ремус лишь пожал плечами:

— Я предпочитаю видеть лицо и глаза собеседника. Так я понимаю, имеет ли наш разговор хоть какой-то смысл.

— Разожги костер, — буркнула Эмили, несколько уязвленная тем, что Ремус, по сути, был прав, но признавать этого очень не хотелось. В эту секунду она вообще испытывала непреодолимое желание перечить ему во всем, даже в самом простейшем. — И вообще, откуда у тебя взялись обычные маггловские спички?

— Они еще с того вечера остались. Когда мы подожгли гостиные Слизерина... Волшебная палочка оставляет магический след, а спички нет. Поэтому Дамблдор нас до сих пор и не вычислил.

Эмили лишь уважительно покачала головой — сама она, даже будучи магглой, об этом совсем не подумала.

Ремус вдруг поднялся, подошел к одному из трухлявых, покосившихся стульев и, без особого труда разломав его на составляющие, небрежно бросил деревяшки на пол. Через пару минут в комнате затрещал приветливый костерок. Эмили широко раскрытыми глазами смотрела на все это безобразие.

— Почти как хворост, хорошо горит, — безмятежно прокомментировал парень.

— Ты что делаешь?!

— Исполняю даже самые мельчайшие твои капризы, — с убийственной проникновенностью произнес Люпин, даже не усмехнувшись. Впрочем, в глазах его прыгали искорки смеха.

— Потуши его немедленно!

— И как, позволь узнать? Он уже разгорелся, а у меня нет ни палочки, ни воды, ни песка. Ничего.

— Ты же исполняешь даже самые мельчайшие мои капризы, — ехидно ответила Эмили.

Ремус с секунду смотрел на нее, затем тяжело вздохнул и, скинув с себя мантию, набросил ее на маленький костерок, заодно основательно потоптавшись на ней. Огонь погас, снова оставив двоих друзей в темноте.

— Теперь снова разжечь? — Эмили не видела лица Ремуса, но по голосу чувствовала, что тот ухмыляется самым что ни на есть наглым образом.

— Нет, спасибо, — наивежливейшее отозвалась она. — Здесь итак достаточно душно.

Некоторое время они молчали, Люпин не выдержал первым:

— Мэл, давай прекратим эту дурацкую войну. Я...

— Прекратим?! Не я ее начала! Подлить мне в зелье кровь саламандры! Ты мог меня покалечить! Убить!

— Доза была слишком маленькой!

— Да что ты?! То-то мадам Помфри обвязывала голову Джеймса тройным слоем бинтов после того, как тот ударился о стену!

— Джеймс сам виноват — полез под руку! А ты стояла слишком далеко от котла.

— Действительно, какое чудо, что я вовремя от него отошла!

— Эмили! — голос Люпина прогремел столь внезапно, что девушка от неожиданности замолчала и подрастеряла значительную часть своей воинственности.

Хоть глаза ее и привыкли к темноте, она видела лишь смутные очертания Ремуса, медленно приближающегося к ней.

— Эмили, — голос Ремуса, спокойный и проникновенный, прозвучал совсем близко. — Не играй со мной.

На секунду внутри девушки поднялся страх — темнота размывала черты Люпина, что, вкупе с его второй ипостасью и фантазией Паркер, превращало стоящего перед ней парня в страшное чудище. Но уже через мгновение она тряхнула головой, в глазах ее блеснула ярость. Она шагнула ближе, туда, где по ее предположению, находился Ремус, и тихо произнесла:

— Боюсь, возможный приз не стоит и капли моих усилий.

Ремус на секунду замер, затем, наклонившись и неожиданно ловко ухватив девушку обоими руками за предплечья, сказал:

— Давай разрешим этот вопрос раз и навсегда, Эмили. Я не твоя игрушка и не хочу ею быть. Я оборотень по форме, а ты — по сути. Ты знаешь мою тайну, знаешь, чего мне стоило хранить этот секрет все эти годы, но я этого не выбирал. Ты же... ты сама выбрала жизнь под маской. Я не верю в то, что ты просто невинная жертва Малфоя. Твоя душа воистину таит в себе многих демонов, и ты не святая. И я буду честен — я тоже не светлейший человек. Я знаю, что есть в этом мире девушки, чистые и светлые, милосердные и добрые, способные принять мою суть, но едва ли меня может понять та, в чьей душе совсем нет тьмы. Пусть я всегда ненавидел свою вторую сущность, но я не могу отрицать того, что хотя бы один раз в месяц я чувствую себя по-настоящему свободным. В том, чтобы быть зверем, есть свои прелести. И ты, — его глаза по-звериному сверкнули, — можешь меня понять. Я знаю, я чувствую это. Ты скрываешь свое лицо практически ото всех так же, как и я. Но я не потерплю интриг по отношению к себе, будь со мной честна. Если скажешь отпустить, я отпущу и больше тебя никогда не потревожу, но не смей мучать меня неопределенностью.

Эмили пораженно молчала, немало изумленная этой внезапной и неожиданной вспышкой Люпина. В этот момент он был истинным оборотнем, будто бы грань между человеческим и звериным стерлась, и две ипостаси смешались воедино. Он был все тем же Ремусом — спокойным, рассудительным и разумным, но в его движениях, жестах и словах появилась сила, властная, опасная и пугающая. И, что самое страшное, Эмили это нравилось. Она чувствовала в нем равного.

— Я... — попыталась она подобрать слова, но ощущение давящего взгляда сбивало с мысли.

— Ты... — подсказал ей Люпин.

— Не дави на меня! — вдруг взорвалась Эмили, не выдержав напряжения.

Взгляд Ремуса дрогнул, а затем он словно бы пришел в себя. Ощущение звериной силы, разлитой в воздухе, постепенно исчезало. На смену ему приходило почти осязаемое спокойствие и чувство защищенности — то самое, что, казалось бы, всегда окружало мародера и тех, кто находился с ним рядом.

— Прости, — несколько смущенно отозвался он. — Последнее время я плохо сплю и контролирую себя... тоже плохо. Постоянно огрызаюсь. Иногда мне кажется, что я перестаю быть человеком.

— Ты никогда не перестанешь быть человеком, Ремус, — успокаивающе произнесла Эмили, кладя свою ладонь поверх руки друга. — Насчет Регулуса... Я просто проверяла все ли в порядке с его лицом. Дамблдор заколдовал его ногти и, судя по всему, грим. Так что мы хотели убедиться смывается он или нет...

— С чего ты взяла, что меня это волнует? — дернулся Ремус.

— Прекрати, — мягко произнесла Эмили. — Ты мне больше нравился минуту назад. Когда не боялся и не скрывал своих мыслей и желаний.

— С чего вы вообще так близко общаетесь? — буркнул Ремус, все еще несколько рассерженный.

— Эм... ну это долгая история...

— Примерно такая же, как и та, в которой описывается твое слизеринское прошлое?

— Прекрати докапываться! Когда придет время, я все тебе расскажу!

— Ага, надеюсь, на тот момент мой колдослух* позволит расслышать твои слова, — голос Ремуса был добродушным и чуть насмешливым. — Хотя не уверен, что доживу до столь глубокой старости.

— Да ну тебя!

Парень ничего не ответил, лишь продолжая улыбаться. Эмили не видела этого, но странным образом чувствовала.

— Ремус? — осторожно произнесла она.

— Ты очаровательна с этим твоим удивленным выражением лица, — вдруг усмехнулся он и тут же пояснил: — В отличие от человека, оборотни куда лучше видят в темноте.

Вновь повисшая тишина словно сковала обоих друзей — ни один из них не решался заговорить первым. За дверью слышался хохот Джеймса и отчаянные крики Питера: «Не надо меня раздевать! Мне же холодно!» Еще кажется, Беата смеялась исключительно лошадиным смехом, но Эмили уже не слышала этого. Темная фигура Ремуса медленно приближалась к ней. Было в этом что-то зловещее и волнительное одновременно. Когда девушка почувствовала горячее дыхание на лице, она не удержалась:

— В этот раз бежать некуда, — ехидно прошептала она прямо в губы Люпину.

— Что? — тот встрепенулся, тон его был удивленным.

— В прошлый раз ты сбежал. В этот — не получится. Благодаря твоему расчудесному другу.

В ответ Люпин лишь хмыкнул и осторожно прикоснулся к губами девушки. Как и в первый раз он замер, разом растеряв всю свою решительность, но Эмили не дала ему шанса отступить. Плавным быстрым движением она обняла Ремуса, притягивая его еще ближе к себе и одновременно борясь с собственным страхом и неуверенностью. Поцелуй был неумелым, нерешительным и немножко забавным, но донельзя искренним и настоящим. Губы Ремуса, мягкие и теплые, отдавали едва заметной горечью — Эмили непонаслышке знала, что это было Крововосстанавливающее зелье. Люпин аккуратно прошелся губами по шее девушки, коснулся уголка ее губ и отвел выбившуюся прядь за ухо. Эмили выглядела смущенной, покрасневшей, но восторженной. От ее тела исходил жар, смешанный с ее собственным, особенным запахом. Люпин знал, что этот запах не имеет ничего общего с цветами, фруктами, духами, кремами и прочими приспособлениями. Он бы сказал, что так пахнут эмоции или чувства... Странное сравнение, не правда ли? Но для зверя нет ничего проще и обыденней, чем закрыть глаза и довериться своему нюху — внешний облик обманчив, но обоняние не соврет. Он тихо зарычал, прижимая девушку к стене, и почувствовал, как ее сердце забилось чаще и тревожней. Вздрогнув, Люпин сразу же отступил.

— Ничего, — прерывисто произнесла Эмили. — Я понимаю.

Люпин лишь грустно улыбнулся, а потом неожиданно произнес:

— Не пойму, чем ты пахнешь.

— Быть может, у меня нет запаха?

— Нет, — он мотнул головой, — запах есть у всех. Его нужно лишь разгадать.

— Ну, у тебя будет достаточно времени, — Паркер лукаво улыбнулась. — Что?

— Ну... ты вроде бы сейчас флиртуешь. Выглядит необычно.

— На что это ты намекаешь? — Эмили мгновенно вспыхнула.

— Ничего, ничего, — рассмеялся Люпин, размахивая руками и в притворном ужасе отступая от девушки. — Пожалуй, пора выбираться, а то здесь становится опасно.

Эмили в ответ лишь несильно стукнула Люпина кулаком в грудь, отчего тот вновь рассмеялся и, перехватив ее руку, разжал кулачок и поцеловал ее ладонь. Девушка тут же выдернула руку, окончательно смутившись:

— Ты слишком смелый для такого неопытного парня, каким я тебя считала.

— Ну... зверь внутри инстинктивно чувствует, что нужно делать, — усмехнувшись, произнес парень и тут же задумчиво продолжил: — Как считаешь, мы помирились, или Джеймс имел в виду что-то другое?

— Так давай у него и спросим, — невесело усмехнулась Паркер, уже предвкушая скорую встречу с несносным гриффиндорцем. — Сразу после того, как вышибем эту чертову дверь.

— Ты излишне кровожадна, Мэл, — Люпин, не выпуская руку девушки из своей, приблизился к двери и крайне вежливо постучал. Эмили, сжимая его пальцы, с улыбкой слушала его монолог: — Джеймс, если ты немедленно не откроешь дверь для тех самых безнадежных придурков, которые сейчас же снесут стену в случае, если им никто...»

Эмили тряхнула головой, возвращаясь в реальность из сонма воспоминаний. «Все-таки, — с улыбкой подумала она, — Джеймс Поттер оказался не так уж и бесполезен».

— Ремус? Ремус!

— А? — Люпин снова проснулся и взглянул на Эмили из-под полуприкрытых век.

— Я схожу за одной книгой. Подождешь?

— Конечно.

— В диван не впитайся, — беззлобно усмехнулась девушка.

* Колдослух — аналог слухового аппарата в магическом мире. (Авт. вымысел)


* * *


Эмили направлялась в библиотеку, был полдень и по коридорам, поразительно пустынным, гуляло эхо. Было странно видеть школу настолько пустой, несмотря на то, что учебный год был в самом разгаре. Справа в проеме девушка краем глаза заметила неясное движение: обернувшись, она не удержалась от вскрика и отступила. Малфой, бледный и осунувшийся, задумчиво разглядывал Эмили, не приближаясь к девушке.

— Чего тебе, Малфой? — охрипшим голосом спросила Паркер.

— Хотел тебя увидеть.

— Увидел?

— Увидел. Вот смотрю я на тебя и поражаюсь, как я раньше в тебе это не разглядел? — голос слизеринца был обманчиво насмешливым, но в глазах застыла злость. — Слизерин — самое для тебя место.

— Точно. И так тебе было бы проще до меня дотянуться, не правда ли?

— Не нужно так дрожать, я не собираюсь никого трогать. Не здесь, — зло усмехнулся он.

— Не стоит мне угрожать.

— Не стоило делать того, что ты сделала.

— То же самое я могу сказать и тебе, — Эмили постепенно отходила от шока. — Ты первым начал, как бы по-детски это не звучало, и теперь расплачиваешься за собственные ошибки.

— Я повторяю, Паркер, — исправь то, что натворила, или...

— Или что? Сходи к Дамблдору, ублюдок. Он наверняка сможет тебе помочь.

— Я не могу! — внезапно взорвался Люциус, заставив когтевранку испуганно отшатнуться. — Ты же шантажируешь меня, как самая распоследняя...

— Ты сам виноват. Сам, — прошипела в ответ Эмили. Сейчас она была похожа на рассерженную кошку, которой пребольно прижали хвост и обрезали все пути к отступлению. Впрочем, эта кошка сдаваться не собиралась.

— Я был не столь жесток — одна почти невинная шутка, чтобы ты поняла, где твое место.

— Да ну? Мне было тринадцать, Малфой! Я была глупой девчонкой из маггловского мира, ничего не знающая о волшебниках!

— О, Мерлин! Только не нужно строить из себя святую невинность! Полтора года назад ты показала себя во всей красе.

— Мой ответ — нет, — непреклонно отрезала Эмили. — Ты это знаешь, и я не понимаю, на что ты рассчитываешь.

— На что я рассчитываю? На то же, что и год, и полгода назад. Помимо того, чтобы засунуть тебя, например, в Азкабан.

— Из нас двоих, скорее всего, когда-нибудь там окажешься ты, — холодно промолвила Эмили, но в глазах ее застыл страх.

— Я не могу тебя запугать, не могу поговорить с преподавателями, но я могу дотянуться до твоих друзей. До Спринклс, Люпина... — девушка дернулась. — О! Я вижу, тебя это задело? Знаешь, какой бы не была правда, и как бы я сам не был ко всему этому причастен, при правильном изложении произошедших событий можно даже самого доверчивого и влюбленного идиота настроить против тебя.

— Не втягивай в это других, Малфой.

— Иначе что?

— Иначе, как я и говорила, Азкабан будет осчастливлен не моим присутствием. Даже если я и сяду туда, то только — после тебя.

— Я воспитан иначе, Паркер, и приучен уступать дамам, — Малфой нехорошо усмехнулся. — Ты меня поняла? Поняла. По глазам вижу. Подумай, девочка, подумай, пока я даю тебе на это время.

Малфой развернулся и ушел прочь по коридору, оставив Эмили в омерзительнейшем расположении духа.

— Вызов принят, — задумчиво пробормотала она, но настрой ее был далеко не столь воинственным.

Глава опубликована: 08.08.2013

Глава XII: Ненависть

Всем, кто не помнит — согласно канону Джеймс был охотником, а не ловцом.


* * *


— Блэк! Черт тебя подери, — прошипела Беата, пытаясь догнать Сириуса, который секунду назад скрылся за очередным поворотом. — Бродяга!

Парень резко затормозил и удивленно обернулся:

— Спринклс, у меня сейчас нет времени снова объяснять тебе, почему ты должна признать, что влюблена в меня по уши. Я тороплюсь.

— Я заметила, Блэк. Черт, а я так надеялась, что ты дашь мне еще один шанс... — Беата притворно вздохнула, а затем ухмыльнулась в ответ на скептическое лицо Сириуса. — Прошлой ночью, когда мне не спалось...

— Мерлин! Избавь меня от описания своих похождений!

— Я не Мерлин, Блэк, хотя, думаю, мужик был еще тот кобель... Ну так вот о чем я — я решила выглянуть в окно...

— В слизеринских подземельях нет окон.

— Зато там есть двери и через них можно выйти в коридор, ведущий к комнатам, в которых окна есть, — ответила Беата, закатив глаза.

— Ну и что?

— Не мне одной не спалось этой ночью. Весьма подозрительная темная фигура бежала от раздевалок в сторону замка с каким-то веником, как мне тогда показалось.

Лицо Блэка прояснилось.

— Но, судя по ошалелым воплям твоего рогатого друга, этот веник и был его «драгоценнейшей несравненной и уникальной метлой», да? — Беата совершенно невинно улыбнулась.

— Ты знаешь, где она? — Блэк тут же подпрыгнул к слизеринке, схватив ее за локти. Та в ответ чисто по инерции выкрутила руки назад и резко подняла ногу, согнутую в колене.

— О-о-о... — Несчастный Сириус сложился пополам, медленно оседая на пол.

— Ой, извини. Не рассчитала силу удара, — голос Спринклс был сочувственным, но глаза ее откровенно смеялись. — Я хотела проследить за тем забавным метлокрадом, но... Ого.

Сириус, слегка отдышавшись, наконец поднялся с пола, привлеченный взглядом Беаты. За окном в воздухе, перевитая очаровательно-омерзительной розовой ленточкой, парила метла Джеймса. Тот, громко матерясь и ругаясь, бегал внизу по полю и уже вытаскивал палочку, выкрикивая «Акцио!»

— Я должна это увидеть, — хищная улыбка на лице Спринклс пробрала даже Блэка.

— Эй! Меня подожди!... Ох, ну что за... — Блэк заковылял вслед за слизеринкой, все еще болезненно морщась.


* * *


— Почему. Она. Розовая?! — Джеймс очередной раз крайне нелицеприятно выразился в сторону неизвестной, но явно очень творческой личности. Младшие курсы, стоявшие рядом, покраснели, а Спринклс, бесцеремонно растолкавшая всю собравшуюся вокруг толпу, присвистнула, когда увидела метлу Джеймса в новом облике. Ехидное замечание уже было готово сорваться с ее губ, но при взгляде на лицо гриффиндорца, она невероятным усилием воли заставила себя сдержаться.

Лакированная рукоять и все древко разнесчастной метлы были испещрены маленькими сердечками и движущимися надписями. Последние светились и переползали друг на друга, складываясь во фразы вроде «Джеймс Поттер — ты моя любовь», «Джеймс Поттер, A&B никогда не забудут тебя и твой манящий взгляд», «Невозможно не восхищаться тобой, о Джеймс!» Розовые ленточки валялись на земле, безжалостно сорванные неудержимым в своей ярости гриффиндорцем. Однако внезапно, очень по-человечески взвизгнув, яркие лоскутки взлетели в воздух, а затем снова «атаковали» древко, оплетая его всеми возможными способами. Переливающиеся сиренево-розовые ветви в хвосте изукрашенной метлы изредка вздрагивали и с них срывались маленькие малиновые пузырьки, отдающие стойким ароматом роз.

— Мне нужна новая метла! — Джеймс в ужасе метался в центре небольшого круга, когда как вся его команда и другие случайные зрители лицезрели этот позор и сокрушительное падение гриффиндорского короля. — Как я покажусь с этим при слизеринцах?! Как?! Матч через десять минут!

Сириус все это время, словно зачарованный смотрел на метлу, в глазах его плескался панический ужас, смешанный с постепенно растущей звериной ненавистью. Беата, все-таки не выдержав, расхохоталась:

— Расслабьтесь, ребята! Даже если вы скроете этот шедевр от моего факультета, я не поскуплюсь и отдам им свое личное воспоминание для омута памяти. Так что научитесь проигрывать!

— Спринклс!... — Джеймс в ярости бросился к слизеринке, но между ним и нахально ржущей девушкой неожиданно выросла высокая фигура профессора МакГонагалл. Декан задумчиво осмотрела метлу от рукояти до хвоста, губы ее дернулись, а глаза ощутимо потемнели, но более она ничем не выдала своего то ли удивления, то ли раздражения:

— Мистер Поттер, я буду вам очень признательна, если вы начнете выражаться так, как положено старшим ученикам этой школы. Какой пример вы подаете! — голос профессора угрожающе повысился.

— Но, профессор... — Джеймс беспомощно оглянулся на метлу. — Вы же видите...

— Да, вижу. Новый... кхм... образ, конечно, не совсем соответствует вашему привычному стилю...

— Не соответствует?! Привычному стилю? Профессор, да вы вообще...

— Мистер Поттер, — ученики поспешно вжали головы, чувствуя как от МакГонагалл во все стороны расходится волна неведомой пугающей силы, — немедленно сбавьте тон!

— Прошу прощения, профессор. Но мне срочно необходима новая метла.

— Вы прекрасно знаете, Поттер, что вы можете взять любую из наших школьных, — мягко начала профессор, но, заметив скривившееся лицо Джеймса, добавила: — Хотя, безусловно, они не соответствуют необходимому для вас уровню скорости.

— Ага, точно, — хмыкнула Беата, — проще камень заставить летать, чем эту рухлядь.

— Мисс Спринклс, а вы что здесь забыли?

— Эстетическое удовольствие, профессор, — мгновенно отреагировала слизеринка, ничуть не смутившись. — Я получаю эстетическое удовольствие от созерцания столь... уникальных творений, а также их счастливых обладателей.

МакГонагалл лишь покачала головой, снова поворачиваясь к Джеймсу.

— Но ведь я могу взять метлу у кого-то из других команд? Когтевран, Пуффендуй?

— Теоретически это возможно, мистер Поттер, — МакГонагалл замялась, — но даже я, мало сведущая в особенностях квиддича, понимаю, что метла чужого человека потребует проведения новой настройки на вас. Тем более, пусть номинально метлы не являются живыми объектами, но они, как и волшебные палочки, не любят, когда их трогают чужие руки. Вот если бы у ваших друзей были подходящие метлы...

— Ты бы отдал метлу, скажем, мне, Джеймс? — снова хмыкнула Беата, совершенно бестактно прерывая профессора МакГонагалл.

— Для тебя — только Зелье Живой Смерти, — мрачно буркнул гриффиндорец.

— Щедро, — ухмыльнулась Спринклс. — Боюсь только, что к тому времени, когда ты сваришь более-менее пристойное Зелье Живой Смерти, я помру от смерти естественной.

— Мисс Спринклс, — голос гриффиндорского декана стал осязаемо ледяным. — В маггловской секции библиотеки есть книга под названием «Этикет и базовые нормы поведения в цивилизованном обществе». Да-да, именно так и называется, не удивляйтесь. Она написано специально для такого типа учеников, как вы. К четвергу следующей недели вы лично, лично! — профессор подняла кверху указательный палец, — перескажете мне дословно первые три главы. Я ясно излагаю свои мысли?

Слизеринка в ответ лишь молча пожала плечами и коротко кивнула, плотно сжав губы. В ее глазах застыли все муки африканского народа разом. Сириус, стоящий неподалеку от Беаты, лукаво улыбался, провоцируя слизеринку на конфликт, но сам упорно молчал, опасаясь нарваться на неудовольствие своего декана.

— Мистер Поттер, — мягко произнесла МакГонагалл, — боюсь, вам придется смириться со сложившейся ситуацией и использовать то, что у вас имеется.

— Но... Профессор! Честь гриффиндорской команды может пострадать, да и... если она заколдована?

— Не беспокойтесь, я уже позвала профессора Флитвика и профессора Берх — они проверят вашу метлу на предмет темных и других чар. А вы, — она повернулась к толпе, — немедленно расходитесь. Занимайте места на трибунах и не мешайте мистеру Поттеру готовиться к предстоящему матчу.

— И еще, — мягко добавила МакГонагалл, глядя на удрученного Джеймса, — быть сильным, когда все вокруг заранее рукоплещут тебе — легко. Но быть сильным, когда все вокруг противостоят тебе — гораздо труднее. Так докажите своим обидчикам, Джеймс, что вы куда достойнее, чем те, кто придумывает столь глупые шутки.

Джеймс некоторое время удивленно взирал на декана, а затем уверенно кивнул. Он был готов.


* * *


— Беата? — Эмили удивленно уставилась на подругу. — Ты что здесь делаешь? Ты же никогда не ходишь на матчи.

— Буду любоваться великолепной игрой, — веселилась Спринклс. — Я чувствую — это еще не конец!

— О чем она? — приглушенно спросил Ремус, наклоняясь к уху Блэка.

— Увидишь, — мрачно отозвался тот.

Болельщики на трибунах выкрикивали лозунги и распевали гимны. Несмотря на то, что матч еще не начался, каждый предвкушал увлекательное зрелище — ведь игра Гриффиндор vs Слизерин по определению не могла быть скучной. Жуткий гвалт, стоящий над квиддичным полем, был, наверное, слышен даже кентаврам в Заповедном Лесу.

На поле начали выходить игроки, оседлывая метлы и один за другим взмывая в воздух. В веренице гриффиндорских игроков не хватало только капитана команды: Джеймс, неуверенно ежась и с опущенной головой, вышел последним, несмотря на то, что мадам Хутч объявила его в самом начале. Неуверенно оседлав свою метлу, он поднялся в воздух. По мере его приближения к болельщикам, голоса постепенно умолкали — все, кто еще не видел, а таких было достаточно, пораженно смотрели на то, на чем Джеймс сидел. У Паркер брови медленно поднимались вверх, Ремус, неосознанно вцепившись в волосы, так и застыл с поднятой рукой, неотрывно глядя на друга. В глазах Эмили вдруг мелькнула искра, а затем она открыла рот, дабы что-то сказать.

— Эмили, не надо, — прошептал Ремус, опасливо косясь на Сириуса.

— Хм, розовый... Весьма... нежный цвет. А что предпочитаешь ты, Блэк? — Ремус лишь устало прикрыл глаза.

Сириус медленно повернулся к девушке и холодно отчеканил:

— Сочетание белого и черного, Паркер. Отлично подходит для покойников и для тебя.

Эмили только закатила глаза, а Беата закусила руку, чтобы не расхохотаться в голос. То, что произошло дальше, ввергло зрителей в истерический смех, а большинство гриффиндорцев — в неконтролируемую ярость. Некоторые студенты, впрочем, лишь беззаботно улыбались, наблюдая за происходящим.

Свисток Мадам Хутч огласил начало кровопролитного, судя по взглядам гриффиндорской команды, поединка. Квоффл взлетел в воздух, и обе команды рванули к центру, сплетясь в непонятный клубок красно-зеленых молний. Через пару секунд все, кто был на поле, удивленно замерли. Противный, скрипучий голос, перекрывающий даже рев болельщиков и слова комментатора, разнесся над трибунами.

Джеймс лишь сдавленно застонал, когда в полной мере осознал, что происходит. Как он ранее опасался — A&B не смогли ограничиться только тем, чтобы изуродовать его метлу. Они пошли дальше. Гораздо дальше.

— О Мерлин! — вещал зловредный голосок. — Когда ты отрастил себе такую задницу, Поттер? Ты хоть представляешь, каких именно усилий мне стоит поднимать тебя в воздух? Коряга ты необразованная!

Звенящая тишина, окутавшая трибуны, напоминала затишье перед бурей — перед очень страшной и неудержимой.

— Ну и чего ты застыл? По-твоему, удерживать твой вес, зависнув в воздухе, мне проще, чем на лету? Зенки-то раскрой! Вон видишь, квоффл справа от тебя. Да он же падает уже, недоразумение ты криворукое! Ты будешь его в кольцо забрасывать или нет? Мерлин! Кто-нибудь? Мистер Малфой, ну хоть вы-то можете спасти ситуацию?

Говорила метла. Та самая миленькая и розовая метла, от которой при полете повсюду разлетались разноцветные пузырьки, забавно лопаясь. Та самая, на которой сейчас восседал никто иной как Джеймс Поттер. Покрасневший то ли от стыда, то ли от ярости, взъерошенный, дрожащий от злости и унижения, охотник и по совместительству капитан гриффиндорской команды, не представлял куда деть глаза, только чтобы не смотреть на слизеринцев. Он сердцем чувствовал, что недалек тот момент, когда до всех присутствующих дойдет, в чем же собственно дело.

Через секунду трибуны взорвались.

Слизеринцы рукоплескали, как могли. Кто-то махнул палочкой, выпуская в воздух зеленую ленту, сложившуюся в слова: «АВ, мы тебя любим!» Малфой, ошарашенно взирающий на метлу своего соперника, внезапно расхохотался, вытирая с глаз вполне явные слезы.

Гриффиндорцы тоже размахивали палочками, но с несколько иной целью — их глаза, злые и шокированные, сверлили слизеринцев ненавидящими взглядами. Кто-то из загонщиков задумчиво покачал в руке битой, недвусмысленно косясь в сторону слизеринской команды. Те лишь развели руками, даже не пытаясь сдерживать смех. «Мол, причем тут мы? Это все АВ», — говорили их взгляды. МакГонагалл на трибунах поднялась во весь рост и что-то громко объясняла, пытаясь утихомирить свой факультет.

Когтевранцы хохотали, извиняюще разводя руками, когда их взгляд встречался с глазами Джеймса. А некоторые студенты синего факультета с интересом приглядывались к метле, взмахивая палочками, будто бы пытаясь разобраться в конструкции заклинания.

Пуффендуйцы смущенно хихикали, из последних сил сдерживая громкий смех. Но получалось не очень.

Когда все более-менее успокоились, мадам Хутч, усилив свой голос заклинанием, объявила, что игра продолжается и что, лично она, ничего особенно привлекающего внимание в происходящем не наблюдает.

Но метла не унималась. Она заставила замолчать даже комментатора, которого все равно не было слышно из-за едкого скрипучего голоса.

— Итак, несравненный Джеймс Гуттер, тьфу, Хоттер, тьфу, да какая разница! Мистер Широкая Задница перехватывает квоффл! Но что же впереди? О Мерлин, бладжер несется на нас на всех парах, но разве это имеет значение? Голова Джеймса Хрюттера выдерживала и не такие удары! По нему это заметно, между прочим. Итак... го-о-ол! Невероятно! Забить гол в кольцо, не защищенное вратарем, ибо тот согнулся в припадке от смеха при виде грозно приближающегося Хрюттера — какая уникальная техника игры!

Трибуны рыдали, даже некоторые гриффиндорцы, изменив себе, украдкой стирали слезы смеха с глаз. Не говоря уже о слизеринцах, поддакивающих каждой новой реплике метлы.

Джеймс, сжав губы и не обращая внимания на раздражающие комментарии, уже устремился за квоффлом. Он отчаянно пытался отрешиться от всего происходящего и сосредоточиться на игре. Но одна противная, вращающаяся в мозгу мысль, словно бы высверливала его тающую уверенность изнутри: «Лили! Все это видит Лили!» Это было воистину невыносимо, но он все равно пытался убедить себя в том, что сможет выстоять против всех нападок и именно этим докажет, что гриффиндорцев — голыми руками не возьмешь!

— И еще один квоффл! Но что же это? Перехват! Восхитительный в своем изяществе и непередаваемой манере игры Нотт забирает квоффл у зазевавшегося Хрюттера! Ай! Этот болван ломает мои прутья! Ну, берегись!

Метла внезапно вздрогнула от рукояти до самого хвоста и выпустила в воздух целый рой разноцветных шариков, те выстроились в ряд и неожиданно тонкими мерзкими голосками продекламировали: «АВ передает тебе привет, Джеймс Поттер. Признай свое поражение или же вскоре ты поймешь, что все это — только начало!» Через мгновение пузырьки взорвались, окутав несчастного Джеймса с головы до ног фиолетовой пыльцой, а еще через минуту, когда он выбрался из этого визжащего роя, трибуны замерли снова. Лопнувшие шарики очевидно высвободили некоторое количество краски, отчего Джеймс теперь очень гармонично сливался с собственной метлой. Внезапно зарычав, гриффиндорец резко спикировал вниз, спрыгнул с метлы и разъяренно проследовал к выходу с поля. Вредный голосок все не унимался:

— Мой маленький бедный раздосадованный мальчик! Как же быстро ты сдаешься! Но ведь еще не все потеряно — ты всегда можешь поразить противника своим новым, усовершенствованным образом! Лично я бы, исключительно из жалости, просто бы отлетела в сторону, давая тебе хоть какой-то шанс забросить квоффл в кольцо. Нет, конечно же, я понимаю, что даже это тебе не поможет, но... Ай! Он снова меня ломает!

Мадам Хутч вновь просвистела, объявляя о перерыве.

— Мистер Поттер, — уже шипела над Джеймсом невесть как появившаяся в раздевалке МакГонагалл, — кто, по-вашему, должен вас заменить и отстоять честь команды?

— Тот, кто это сделал, профессор! — озлобленно выдал тот. И не стесняясь в выражениях, продолжил: — Какая, к черту, честь?! Они сделали из меня жалкое посмешище!

— Мы обязательно найдем виновника...

— Да ну?! Так же, как и во все прошлые разы?

— Мистер Поттер! Не я продолжила вашу собственную битву с АВ. Не я устроила ученикам экскурсию в Заповедный Лес! Да-да, я прекрасно об этом осведомлена. О чем вы думали, когда подвергали учеников такой опасности?! Если бы не Альбус, мистер Поттер, вы бы уже здесь не учились!

— Простите, профессор, — смиренно отозвался Джеймс, закусывая губу от злости и бессилия.

— Профессор! Я заменю Джеймса, — за спинами собеседников внезапно раздался знакомый голос.

— Мистер Люпин, вы? Но...

— Я справлюсь, не беспокойтесь. Я его лучший друг — метла примет меня без особых проблем.

Джеймс изумленно встрепенулся:

— Лунатик?...

— Профессор, если позволите, Джеймс даст мне пару советов по поводу игры...

— Конечно-конечно. Мерлин, Люпин! Вы не представляете, как я благодарна вам! — профессор МакГонагалл совершенно непривычно улыбнулась и в неведомом приступе нежности похлопала Ремуса по плечу.

— Чего это она вдруг? — Джеймс удивленно уставился в спину уходящему декану.

— Кто ее знает, — недоуменно пожал плечами Ремус. — Может, со Слагхорном поспорила на нашу победу.

— Лунатик, друг, ты уверен?

— Не особенно, — смутился Люпин. — Но Эмили сказала, что с такой реакцией и координацией, какой я обладаю, благодаря своей... своему... особому качеству, — Люпин поморщился, — из меня может получиться неплохой охотник.

— Очень не хочется соглашаться с твоей мрачной подругой, но в этом она права. Если бы не абсолютное отсутствие азарта, из тебя бы вышел неплохой игрок.

— Ты же знаешь, Джеймс, — весь этот шум и гвалт совсем не по мне. Но вы еще не нашли запасного игрока, как я знаю, да и кто после такого решится выйти вместо тебя.

— Но ты решился, — покачал головой Джеймс.

— Меня не волнуют едкие комментарии АВ, я достаточно наслушался от сокурсников еще в те годы, когда после каждого полнолуния мое лицо было похоже на прессованный фарш.

— Это мы еще посмотрим, — едко прокомментировала метла.

— Ты заткнешься или нет, а?! — тут же взбеленился Джеймс.

— Сохатый! Не надо, — мягко осадил его Люпин. — Так что насчет советов?

— Эх... тактика такова. Следи за квоффлом — как только ты видишь, что кто-то из загонщиков целится в голову слизеринскому ублюдку, подлетай ближе и выжидай. Слизеринец может попытаться перебросить квоффл своему напарнику, но ты ни в коем случае не должен ему этого позволить. Либо лети наперерез, либо оставь это дело охотнику, который в тот момент будет ближе. И не пытайся отобрать квоффл непосредственно перед самым его забрасыванием в кольцо — ты, скорее всего, не успеешь, а лишь только потратишь время и силы. Тем более, если вратарь отобьет квоффл, его конечно же будет куда легче перехватить, чем вырывать непосредственно из рук. И еще, когда будешь в атаке, используй обманные ходы — например, если летишь на полном ходу к правому кольцу, вратарь сдвинется и откроет левое и частично среднее. Тут важно не упустить момент и резко изменить направление, дабы вратарь не успел переменить позицию. Но я не советовал бы этого делать — у тебя нет опыта, и если метла не выдержит нагрузки...

— Я справлюсь, Джеймс, — успокаивающе кивнул Ремус, останавливая бесконечный поток слов. — Помнится несколько лет назад, я очнулся на верхушке какой-то ели ранним утром... — Люпин невесело усмехнулся. — Вот это было приключение. А с квиддичем я разберусь. Давай сюда это изящное творение.

— На себя посмотри, — проворчала в ответ метла, но голос ее перестал быть таким мерзким.

— Спасибо, друг, — проникновенно произнес Джеймс, Люпин в ответ лишь мягко улыбнулся и кивнул.

— И осторожнее с бладжерами! — крикнул ему вдогонку Джеймс. — И не мешай другим охотникам! И...

Но Ремус уже скрылся за поворотом.

Через минуту Ремус уже был на поле, несколько неумело поначалу поднявшись в воздух, он довольно быстро разобрался что к чему и, судя по всему, чувствовал себя вполне уверенно. Оглянувшись на трибуны, он махнул рукой Эмили, на что та лишь улыбнулась и палочкой нарисовала в воздухе грациозного и пугающего в своем стремительном прыжке черного волка.

— Почему волк? — удивленно спросила Беата. — Почему не лев?

— Слишком банально, — буркнула в ответ Эмили. — Не мешай смотреть.

— А наш заучка хоть куда, — не унималась Беата. — А почему нельзя было просто играть без Джеймса? Ведь это не воспрещается правилами.

— Потому что это был вызов A&B лично нам, мародерам, Спринклс. По-твоему, мы должны были сбежать, поджав хвосты? — тут же отозвался Сириус, вызвав недовольный вздох слизеринки.

— Ну, Джеймс именно так и сделал.

— Спринклс! — Сириус повернулся к Беате, его серые глаза неуловимо темнели, словно бы наполняясь магией.

— Ладно-ладно! — слизеринка примирительно подняла руки. — Я капитулирую! Паркер, а что значит, капитулирую?

— Прекращение сопротивления вооруженных сил одной из противоборствующих сторон и...

— Чего?

— Сдаешься ты. — И не дав Беате возмутиться, возмущенно произнесла: — И не мешай смотреть!

А матч тем временем продолжался. Слизеринцы, поначалу смеявшиеся и подшучивающие над Ремусом, удивленно притихли. Гриффиндорец не обращал никакого внимания на едкие нападки метлы, утверждавшей, что он страшен, худощав и безнадежен, словно закомплексованный сорокалетний девственник. И более того, постепенно входя в раж, Ремус все чаще перехватывал квоффл, не всегда, впрочем, точно забрасывая его в кольцо. Но от бладжеров он уворачивался с поистине великолепной грацией — так, словно это ему ничего не стоило.

— Ни черта себе реакция, — слегка севшим голосом произнесла Беата, когда Ремус в очередной раз, даже не оборачиваясь, вдруг резко наклонил голову, избегая бладжера, несущегося со спины ему в голову, и одновременно отправляя квоффл в победный полет. Гриффиндорские трибуны в который раз взорвались аплодисментами.

— Вот это мужчина... — мечтательно продолжала восхищаться Спринклс. Паркер насмешливо покосилась на Беату, но промолчала.

— Тебе не ровня, Спринклс, — хмыкнул Сириус в ответ.

— Действительно, — грустно ответствовала Беата, — такие, как ты, — мой потолок.

Эмили прыснула в кулак, взглянув на возмущенное лицо Сириуса, но вновь вернулась к созерцанию матча. Трибуны испустили взволнованный выдох, когда Ремус все же не сумел увернуться от бладжера, и тот на огромной скорости прошелся вскользь, задев бок гриффиндорца. Люпин согнулся от боли, стальной хваткой вцепившись в метлу. Кто-то из гриффиндорских загонщиков яростно оглянулся на слизеринца, так ловко отправившего бладжер в сторону Ремуса. Назревал опасный конфликт. Профессор МакГонагалл уже начала подниматься, ожидая того, что придется утихомирить игроков своей команды, мадам Хутч, последовав ее примеру, потянулась за свистком. Но внезапно гриффиндорский ловец, словно поджаренный чьей-то магической молнией, сорвался с места, заметив вдалеке вожделенный снитч. Маленький шарик беспечно трепыхал крылышками, но стоило приблизиться к нему ближе, чем на пять метров, как он сорвался с места и устремился прочь от ловца. Слизеринец тоже не отставал. Обе команды на секунду замерли, а затем ринулись за квоффлом. Счет был 100:250. Все понимали, что если слизеринцы поймают снитч — победа будет за ними.* Развернулась яростная борьба за квоффл, а на другой стороне поля два ловца — в красной и зеленых мантиях — вели ожесточенную борьбу за обладание неуловимым золотым мячиком. Рука гриффиндорца уже тянулась за снитчем, еще чуть-чуть и его пальцы коснутся столь манящей победы... Внезапно рванув вперед, выжимая из своей метлы все до последней капли, ловец в серебристо-зеленой мантии меньше, чем за секунду, преодолел решающее расстояние и схватил снитч. А еще, всего за мгновение до этого, Ремус, развив небывалую скорость, буквально вырвал из рук слизеринского охотника квоффл, и стремительным броском, от которого затрещали кости в суставах, отправил мяч в последний за эту игру полет. Слизеринский вратарь, отвлекшись на состязание двух ловцов и не ожидавший подвоха, не успел среагировать, безуспешно рванувшись на защиту левого кольца. Но мяч уже прошел насквозь, а затем просвистел долгожданный свисток мадам Хутч, объявляющий о завершении игры.

С лиц слизеринцев медленно сползала улыбка, когда они начали осознавать происходящее.

— Счет 250-260 в пользу Гриффиндора!

— Лунатик забил решающий гол, — восторженно выдохнул Сириус. — Молодчина!

Эмили внезапно, в совершенно не свойственном себе состоянии, подпрыгнула и радостно захлопала в ладоши. Сириус только с удивлением на нее взглянул, а потом странно улыбнулся, но промолчал.

— Слишком хорошая реакция, слишком... — задумчиво бурчала себе под нос Спринклс.

— Что? — Блэк повернулся к слизеринке.

— Ничего, ничего... продолжай восхищаться тем, чьего уровня ты никогда не достигнешь.

— Пф-ф, сколько злости, — Сириуса, казалось, совершенно ничем нельзя было расстроить.

Овации Гриффиндора заглушили даже голос Джеймсовой метлы, а сам ее хозяин бежал со всех ног к Люпину, и уже обнимал его, хлопая по спине и тряся за руки.

_____

* Автор справедливо посчитал, что в случае "ничьи", команда, словившая снитч, считается победителем игры.


* * *


— Это было восхитительно, — вздохнула Беата, с наслаждением делая очередной глоток вкусно пахнущего кофе.

Питер, осторожно отхлебнув напиток, с интересом уставился на когтевранку:

— Не ожидал, что ты умеешь варить такой вкусный кофе, Эмили.

Девушка в ответ лишь приподняла краешки губ в улыбке и неопределенно пожала плечами:

— В том, чтобы быть рожденной среди магглов, есть свои плюсы.

— Паркер, — Беата вновь звучно отхлебнула кофе, заставив Сириуса дернуться и устало прикрыть глаза, — сделай мне еще одну порцию, только со сливками и ликер не забудь добавить.

Эмили, скрестив руки, мрачно уставилась на подругу.

— Что? — недоуменно вопросила та.

— Вероятно, Спринклс, — едко произнес Сириус, — твоя подруга хотела бы услышать твою, гм... просьбу в более вежливой интонации. И МакГонагалл явно не зря посоветовала тебе ту книжку. Хотя... ты точно умеешь читать?

Беата лишь закатила глаза и, театрально растягивая голос, повторила:

— Не соблаговолите ли вы, о прекрасная леди...

— Ничто и никогда не научит тебя манерам, Спринклс, — вздохнула Эмили и отвернулась, помещая турку с новой порцией кофе над огнем.

Компания расположилась у Черного озера. Ремус развел костер, а Эмили, неожиданно для всех притащив увесистые сумки с продуктами, порадовала присутствующих вкусно сваренным кофе и сдобными плюшками с корицей.

— Я думал, — хмыкнул все еще отчасти малиновый Джеймс, — что это претит твоим принципам — воровать еду с кухни.

— Я не воровала, — пожала плечами Паркер. — Я с четвертого курса хожу к домовикам за кофе, ибо пить тыквенный сок три раза в день десять месяцев в году — невыносимо.

— А это что? — Питер с интересом заглянул в сумку к Эмили.

— Зефир. Его можно очень вкусно поджарить над огнем. Еще хлеб, колбаса, масло где-то было... — девушка начала увлеченно рыться среди многочисленных пакетов.

— Жаль, сливочного пива нет, — со вздохом протянул Блэк.

— Есть вино, — беззаботно отозвалась Эмили, и в следующую секунду была отодвинута в сторону рьяно рванувшимся к сумке Блэком.

— Это был тяжелый день, — словно оправдываясь, произнес гриффиндорец в ответ на скептический взгляд Паркер. Он с наслаждением растянулся на песке, отпивая вино прямо из бутылки.

— О да, ты прям перетрудился, — ехидно поддразнила его Беата, но Блэк в ответ на удивление смолчал.

— Ты был великолепен, Лунатик, — в двадцатый раз за вечер повторил Джеймс. — Но эти АВ... Ох, что я с ними сделаю!

— И что же ты с ними сделаешь, Рогатый?

— Спринклс! Прекрати называть меня Рогатым!

— Но они же называют тебя Сохатым! А это — синонимы.

— Они мои друзья, ненормальная, а ты кто?

— Может, вы заткнетесь? — весьма интеллигентно прервал их Питер. — Эмили, а можно мне тоже еще одну порцию?

Девушка лишь улыбнулась и кивнула.

— Спринклс?

— М-м-м?

— Ты сказала, что видела, как кто-то крался ночью с метлой Джеймса.

— Точно. Но нет, я не знала, что это метла Рогатого.

— И куда он пошел?

— Мне что, по-твоему, делать больше нечего — следить за всякими сомнительными личностями?

— Надо подумать, ты так занята! — Сириус сел, скрестив ноги, и скептически посмотрел на слизеринку. — Кстати, мы же вас искали тогда, в тот вечер. Чтобы разрешить один спор.

— Не начинай, Блэк!

— Нет, ну а что?

— Я хочу утопить их в озере, — тоскливо протянула Эмили, устраиваясь рядом с Ремусом.

Тот только улыбнулся, обнимая девушку свободной рукой и вдруг хитро произнес:

— Любовь не ведает границ...

— Что?! — тандемом возопили Блэк и Спринклс.

— А я разве что-то сказал? А... вырвалось случайно. Мысли вслух, — Ремус продолжал хитро улыбаться.

— Не перегибай, Лунатик, — хмуро отозвался Блэк.

— Так что за спор? — с интересом спросил Питер.

— Беата все никак не может признать того, что влюблена в меня до глубины души.

— Ну хоть в этом вы с ней похожи, — абсолютно беззаботно прокомментировала Паркер.

— Я что, по-твоему, влюблен в себя до глубины души? — тут же возмутился Сириус.

— Эм... — Эмили неуверенно пожала плечами, — я имела в виду то, что ты влюблен в нее до глубины души... Но это тоже подходит! — тут же поправилась она, заметив, как полыхнули глаза Блэка.

— Стоп-стоп-стоп! — Джеймс замахал руками. — Давайте по порядку.

— Как скажешь, Сохатый, — тяжко вздохнул Сириус. — После Хэллоуина мы с Беатой поговорили...

— Он страстно прижимал меня к дереву, не в силах удержаться...

— Да. То есть, нет! В итоге мы заключили соглашение...

— Этот упрямый баран согласился на заранее проигранный для него спор.

Блэк лишь прикрыл глаза, с усилием возвращая на лицо умиротворенное выражение, и как ни в чем не бывало продолжил:

— Спор заключался в том, что как только я начну встречаться с некоей девушкой — неважно какой...

— Ну да, главное, что с девушкой. Он же все, что движется...

— Беата! — хором прикрикнули на нее все присутствующие. Блэк только молча посмеивался.

— Так вот, как только я начну встречаться с девушкой, Спринклс сразу же прибежит ко мне, что докажет не только наличие ее ревности, но и безнадежной влюбленности в меня.

— И что, прибежала? — хмыкнул Люпин.

— Конечно нет! — тут же возопила Беата. — Я шла себе по Хогсмиду в один прекрасный осенний день и увидела, как Сириус добровольно засовывает голову в петлю! Образно выражаясь. Но я же не знала, что когда он говорил про то, что выберет самую никчемную и никудышную девушку, он был настолько серьезен! Я всего лишь спасла его от мучительной участи и...

— Общение с тобой — вот, что является мучительной участью, — буркнула Паркер. — Во всем мире не сыскать страшнее наказания, чем запереть с тобой человека в одной комнате.

— А кто заставлял его со мной общаться, скажите, пожалуйста?! С того свидания он сам добровольно слинял со мной. От Визжащей Хижины до Хогвартса провожал исключительно по своему собственному желанию. А я все шла и думала — как бы от него отделаться?... К дереву тоже сам прижимал. И тогда на квиддичном поле, когда мы метлы воровали...

— Так-так-так! А вот с этого момента поподробнее! — Джеймс плотоядно ухмыльнулся. — Так это вы двое тогда навели шороху на поле, угробили метлы и разворотили теплицу Стебль?

— Нет, Рогатый, — снисходительно покачала головой Беата. — Лично я стояла рядом и наслаждалась зрелищем, как этот ненормальный носится по оранжерее, наступая на...

— Ну конечно! А метлой в глаз я себе тоже сам заехал?!

— Так это была она! — тут же последовал вскрик от Питера и Джеймса. — Так значит, это девчонка поставила тебе фингал под глазом? — оба расхохотались, глядя на взъерошенного Блэка.

— Неправда! — Сириус тут же подорвался с места, поднимаясь во весь рост и гневно глядя на друзей сверху вниз. — То была нелепая случайность, ибо Спринклс была совершенно не в состоянии держаться на метле, даже если бы та лежала на земле.

— Ага, — тут же хмыкнула Беата. — А о том, что ты начал заваливаться набок, а я просто решила тебе помочь, ты скромно умолчал?

— Вы ругаетесь, как уже лет сорок женатая пара, — меланхолично протянула Эмили, перед тем как с аппетитом впиться зубами в весьма привлекательную булочку.

— Мы?...

— Да ты!...

Одновременные восклицания обоих виновников спора вызвали новый приступ смеха у слушателей.

— Мой вердикт, — внезапно отозвалась Паркер, — прекратите выносить мозги хотя бы нам. Хотите — встречайтесь, не хотите — цапайтесь, сколько душе угодно. Но если у вас обоих не хватает смелости быть честными с самими собой, то я могу вам только посочувствовать.

Ремус с легкой улыбкой покосился на Эмили и добавил:

— Мэл имела в виду, что, очевидно, вы оба проиграли этот спор. Не перебивай, Сириус! — поднял руку Ремус. — Беата не выдержала сразу же, ну а ты даже не смог вытерпеть одно несчастное свидание. Ну а выводы сделайте уж как-нибудь сами.

Сириус мрачно уставился на друга, а Беата лишь удивленно приподняла брови.

— На кой черт он мне сдался?! — первой нарушила молчание слизеринка, указывая пальцем на Блэка.

— А она мне?! — тут же вторил ей Блэк.

— Ну уж нет! — хором произнесли они и с уверенностью разъяренного носорога разошлись в противоположные стороны.

Еще с минут пять было слышно, как каждый из них злобно ворчит и ругается себе под нос, распинывая ногами песок во все стороны.

— И самое забавное, — философски произнес Питер, — что они пошли в обход озера. А это значит...

— ...что минут через десять-пятнадцать они встретятся лицом к лицу на том берегу, — закончил за друга Ремус.

— Ребята, — вдруг ухмыльнулся Джеймс, — заклинание Подзорной Трубы все помнят? Сейчас мы будем наблюдать самое фееричное за несколько прошедших лет представление!


* * *


— Ты смотрел фильмы про ковбоев, Блэк? — совершенно внезапно задала вопрос Беата.

Они стояли друг напротив друга на расстоянии нескольких метров, широко расставив ноги и заложив руки за пояс. Взгляд Сириуса был едва ли не более пафосен, чем взгляд Беаты.

— Нашла коса на камень, — шепотом прокомментировала Эмили, взмахивая палочкой и увеличивая изображение. — Черт, не слышно ничего!

— Кто такие ковбои, Спринклс? — Блэк надменно изогнул бровь, отчего его лицо приобрело вид непрошибаемо-уверенного в себе идиота.

— Очень крутые мужики на Диком Западе.

— О, — многозначительно отозвался Блэк, слегка кивая с невероятно осмысленным выражением лица.

— Только мне кажется, что они похожи на двух бесталанных актеров из какого-то захудалого вестерна? — снова прошептала Эмили.

— Да нет, еще мне, — отозвался Питер, очень увлеченно взирающий на разворачивающийся спектакль, — а эти двое явно не в курсе, что ты имеешь в виду. И почему ты говоришь шепотом?

— А вдруг они нас услышат?

— Но мы же их не слышим.

— Но это не значит, что они не могут услышать нас!

— Может, вы все-таки заткнетесь, — прошипел Джеймс. — Мне из-за вас ничего не слы... То есть, я не могу сосредоточиться и вкусить все возможное наслаждение от происходящего.

— Не хватает только кактуса позади тебя и дыры от пули у тебя в башке, — тем временем продолжала Беата все тем же меланхоличным тоном.

— А кактус-то зачем?

— Ну, Дикий Запад же!

— О, — снова многозначительно повторил Блэк. Он слегка пошевелил плечом, потом задумчиво — рукой, а затем вдруг вздохнул, встряхнулся и откинул со лба волосы. — А эти твои... ковбои. Они как долго стоят в этой идиотской позе с такими невменяемыми рожами?

— Пока не решат, кто из них круче, — пожала плечами Спринклс, тоже расслабляясь и принимая наконец более человеческий вид.

— И долго решают?

— Пока у кого-нибудь в башке не оказывается дыра от пули.

— А... Эй! Ты не круче меня!

— Да ну?!

— Мерлин, не могли бы они орать друг на друга погромче? — тихо произнесла Эмили. — Я уже почти различаю, что они говорят.

— Они спорят о том, кто из них более крут, — отозвался Ремус, всматриваясь то в лицо Блэка, то в лицо Беаты.

— Так они же всегда об этом спорят.

— Вот именно.

— Идиоты, — вздохнул Джеймс.

Спор тем временем продолжался уже на более повышенных тонах:

— Да я такую девушку, как ты в жизни своей не встречал! Ты же абсолютно невменяемая!

— Ты себя видел? Нет, ты посмотри! Высокомерный, наглый, надменный! Чем ты вообще лучше любого слизеринца?!

— Я понимаю, что такое дружба!

— А мы понимаем, что такое семья!

— Да ну?! Откуда бы тебе знать...

— Я знаю! Знаю, как сожалеет Регулус о том, что ваши с ним отношения развалились на части! Знаю, как он защищает тебя перед Малфоем, когда тот называет тебя жалким осквернителем крови! Знаю...

— Он меня защищает? — лицо Сириуса тут же приобрело удивленное выражение, злость постепенно уходила из глаз, сменяясь непониманием и неуверенной надеждой.

— Защищал, — холодно ответила Беата. — По крайней мере до того момента, пока ты в прошлом году не сказал ему при всей школе, что он тебе не брат, и что ты сожалеешь каждую секунду своей жизни о том, что в ваших жилах течет одна кровь.

— У меня были причины, — вдруг жестко отозвался Сириус. — И тебе лучше не лезть со своими советами в чужие... в чужую...

— Семью, ты хотел сказать? — хмыкнула Беата. — Так он тебе брат или не брат, я что-то не пойму?

— Спринклс! — вдруг взвыл Сириус, отчего Эмили, уже отчаявшаяся что-то разобрать, подпрыгнула на месте и отдавила Питеру руку. — Как ты это делаешь?

— Что именно? — выражение святой невинности на лице Беаты могло соперничать только с иконой Христа Спасителя. Хотя, впрочем, о ее существовании слизеринка не имела никакого понятия.

— Мы начинали с того, что кто-то не желает признавать свое очевидное поражение в споре, а в результате я оправдываюсь перед тобой из-за ссоры с собственным братом?! Тебе не кажется, что это...

— Черт, работает... — ухмыльнулась Спринклс и, неожиданно повернувшись в сторону зрителей сего захватывающего представления, проорала: — Паркер, он и правда работает!

— Кто? — удивленно переспросил Ремус, поворачиваясь к Эмили.

Та лишь устало прикрыла глаза, но все-таки ответила:

— Психологический подход. В случае напряженного разговора, спора или любой другой ситуации, когда открытие правды собеседнику является для субъекта нежелательным, нужно довести оппонента до белого каления, а затем на пике его эмоций надавить на наиболее больное место, вынуждая того перейти в глухую оборону, из которой ответное наступление практически невозможно. В случае правильной тактики собеседник в конечном итоге полностью переключается на собственные проблемы, пытаясь в то же время скрыть их от своего «нападающего». В результате, стремясь сокрыть правду и избежать продолжения болезненного разговора, оппонент обрывает беседу и уходит, чувствуя при этом не только полное свое поражение, но и некоторое чувство страха от того, что кто-то может его контролировать посредством частично открывшейся истины. Кроме того, на некоторое время собеседник полностью забывает об изначальной теме беседы, что дает неплохой выигрыш во времени и...

— Паркер, — мрачно перебил ее Питер, — даже Ремус, кажется, сейчас заснет на твоем плече. Только не говори, что Спринклс выслушала все это от начала и до конца.

— Нет конечно, — грустно ответила Эмили, — она заснула еще на середине. И именно поэтому так и не смогла довести дело до логического завершения — Блэк ее раскусил, так как она слишком сильно и слишком резко на него надавила, в результате чего его мозг еще не успел полностью переключиться на новую тему разговора и, стремясь уйти от неприятной беседы, вернулся к изначальной проблеме.

— Паркер, — очень грустно и проникновенно произнес Джеймс, — Паркер, пожалуйста, замолчи.

Эмили только нахмурилась и обиженно отвернулась от Джеймса. Ремус в это время со слегка ошалелым взглядом взирал на свою подругу, пытаясь понять, как часто и насколько успешно на нем самом за все время их знакомства применялись самые разнообразные психологические техники. Люпин поежился — ему стало слегка... не по себе.

— Мерлин, Паркер, ты нас отвлекла! — Поттер снова повернулся к парочке на той стороне озера. — Эй, где они?

Внезапно раздался звук, подозрительно похожий на рев мотора, а затем над озером взлетел тот самый знаменитый и широко известный Блэковский мотоцикл. Беата радостно верещала что-то про глубокое восхитительное небо, сверкающие звезды, чертовски классный мотоцикл и еще что-то про то, что «дурацкие невкусные волосы лезут ей глаза». Блэк на удивление молчал, хотя, возможно, его просто не было слышно из-за восторженных визгов слизеринки, а через пару минут парочка и вовсе скрылась из виду. Рев мотора затих вдали.

— Ну вот, — грустно констатировал Питер, — мы пропустили кульминацию.

— А все из-за дурацкого...

— Не ворчи, Джеймс, — примирительно отозвался Ремус. — Это была довольно интересная и познавательная информация.

— Я могу еще рассказать! — тут же воспряла духом Эмили.

— Не-не-не, — затряс головой Ремус. — В смысле, давай потом, а? Мы все устали, так что будет лучше вернуться в замок, как считаете?

— Пожалуй, ты прав, — все еще мрачный Джеймс поднялся с песка, прихватывая сумки Эмили и распределяя их между друзьями. — Хоть бы они в какое-нибудь дерево не врезались, когда начнут падать.

— А они должны начать падать? — обеспокоенно переспросила когтевранка.

— Ну как... вообще-то порошок левитации в двигателе мотоцикла необходимо обновлять раз в месяц, чтобы тот не сбоил. Не припомню, чтобы последние три недели Блэк вообще прикасался к своему зверю.

— Ничего, — беззаботно отозвался Питер, — не волнуйся, Эмили. Если они и упадут, я уверен — Беата сможет быстро скоординироваться и упасть поверх Блэка, а не под него. По крайней мере, один из них выживет.

Троица в ответ на эти слова только поперхнулась, а Эмили с легким изумлением взглянула на Питера. Затем она задумчиво закусила губу и наконец произнесла:

— Да... в принципе ты прав. Если она и расшибет свою голову, мне, по крайней мере, не придется ходить за ней следом, дабы чинить все разбитые ею вещи. Да и Блэк успокоится...

И на этой ноте Эмили вместе с Питером бодро отправились вперед, оставив позади застывших и ошарашенных Ремуса с Джеймсом.


* * *


Новое утро ознаменовалось новой головной болью. Непонятное и очень нехорошее предчувствие зашевелилось где-то на краю сознания, вынуждая Ремуса окончательно проснуться. Он тяжело вздохнул и с трудом разлепил глаза. Как и ожидалось, кровать Блэка осталась нетронутой. И хоть отсутствие лучшего друга всего за час до начала занятий было несколько тревожным событием, Ремус знал — причина его беспокойства в чем-то другом.

Внезапно в полуоткрытое окно влетела бумажная колибри — этот способ они с мародерами использовали уже очень давно. Маленькие заколдованные бумажные птицы были незаменимы в перелетах на короткие расстояния. Обычно они создавались из листа бумаги, на котором сразу же писалось краткое сообщение или письмо. Единственная проблема была в том, что в отличие от сов, они хоть и были быстрее и не требовали какого-либо ухода, но плохо противостояли сильным порывам ветра, непогоде и вообще могли где-нибудь затеряться, так и не дойдя до адресата.

Ремус развернул маленькую птичку и прочел записку: «Спустись-ка в Большой Зал, да побыстрее». Почерк принадлежал Питеру, и хоть сообщение не выглядело особенно тревожным, Ремус посчитал нужным поторопиться.


* * *


— Нет, ты ничего не понимаешь! — Эмили Паркер на повышенных тонах отчитывала за что-то никого иного, как Регулуса Блэка. Тот, крайне раздраженный, изредка бросал в ответ что-то колкое. — Это безумие!

«Ну как она умудрилась еще и с Регулусом поссориться?» — грустно подумал Люпин.

Вся школа с явным интересом взирала на происходящее. Судя по тому, что профессора еще не начали разнимать спорщиков, на столь откровенную громкость они перешли недавно.

— Безумием было то, что ты подожгла гостиную Слизерина, — прошипел Регулус, близко наклоняясь к уху Эмили. Расслышать их смогли лишь те, кто стоял особенно близко к эпицентру «взрыва». — А еще... — Но тут его голос перешел на очень тихий шепот, отчего разобрать слова стало невозможным даже для Люпина. Он услышал только короткие обрывки: «месть», «Малфой» и «доиграешься».

— Нет, это ты доиграешься! — тут же прошипела в ответ Эмили. — Ты лучше него! Лучше этого надменного ублюдка. В конце концов, это ты тогда спас меня, а он... он... Тебе не место среди таких, как Малфой!

Хоть Эмили и понизила голос, ее слова все равно были слышны, а сам Малфой уже пробирался через толпу с другой стороны зала, заинтересованный происходящим. Люди вокруг начали шептаться, некоторые девушки, несмотря на напряженность ситуации, глупо хихикали, обсуждая Регулуса-спасителя и уже придумывая какую-то очередную бессмысленную, но романтическую историю с его участием. Ремус нервно взглянул в сторону слизеринца. Ему, конечно, было безумно интересно, отчего именно Регулус спас его девушку, но и рисковать он не мог.

— Эмили! — окликнул он ее. Та неосознанно повернулась на голос, все еще не отойдя от яростного спора.

— Что?

— Пошли отсюда. Пожалуйста. — Он осторожно качнул головой в сторону Малфоя.

Эмили посмотрела на слизеринца, затем перевела взгляд на Регулуса, и вдруг холодно произнесла:

— Если придется, я все расскажу твоему брату, и заставлю его с тобой поговорить. Учти это. — После этих слов девушка резко развернулась на каблуках и вылетела прочь из зала, сбив по пути нескольких студентов и чуть не врезавшись в Люциуса. Тот от неожиданности даже отскочил в сторону и ничего не сказал, хотя лицо его выражало смесь отвращения, брезгливости и непривычного для Малфоя детского любопытства. Ремус лишь покачал головой, устало прикрывая глаза — все это ему совершенно не нравилось.


* * *


— Как Блэк? — без особого интереса спросила Эмили, заходя, а вернее, практически проносясь вихрем в полуоткрытую дверь заброшенного класса.

— У нас был жаркий секс под луной на пляже Майорки, а потом он подарил мне кольцо с изумрудом, и мы обвенчались в ближайшей часовне.

— И где же кольцо? — хмыкнула Паркер.

— Пропила, — не менее невозмутимо парировала Беата.

— Когда изменяла Блэку с горячим испанцем?

— Возможно. Я была так пьяна...

— Спринклс!

— Нет, серьезно, только не притворяйся, что тебя интересно то, что происходит между Блэком и мной.

— Сейчас — не особо. Но я все равно искала Блэка, хотелось бы знать, что ты с ним сделала. Сварила, зажарила...

— Я продала его цыганам, — беззаботно отозвалась Беата. — Так чего ты хотела, и к чему такая срочность и конспирация?

— Дневник, — мрачно произнесла Эмили. — Мне нужно знать, что там было. Ты нашла что-нибудь интересное?

— Хм... я читала то, что здесь написано, но это краткие урывки из отрывков. Вот — я даже его принесла! — Беата задумчиво полистала страницы рукой. — Люциус не дурак, он понимает, что даже шифр его не спасет, если кто-то обнаружит эту ценную тетрадку. Есть и про... тебя.

— И что конкретно там написано?

— Про тебя?

— Нет, про Дамблдора! — Эмили раздраженно взглянула на Спринклс.

— Ты уверена, что хочешь услышать то, что здесь написано?

— Мне всегда было интересно посмотреть на ситуацию глазами этой слизеринской твари.

Беата пристально посмотрела на подругу, а затем пожала плечами:

— Как скажешь. Значит... первая более менее осмысленная запись с твоим участием... Вот, нашла! Пятнадцатое сентября. Мне точно прочитать, да? Точно? Ну ладно, ладно, не надо на меня так смотреть... Ага, вот... «Загнали эту заблудшую овцу в угол, поговорили. У нее так губы тряслись, что думал все — сейчас разревется. Сдержалась. Как можно быть такой наивной?! Ей не место среди нас, у нее же грязная кровь», — Беата остановилась, посмотрев на Паркер. Та смотрела в окно невидящим взглядом, обхватив себя руками. Губы ее были плотно сжаты, но лицо оставалось спокойным.

Беата продолжила:

— Дальше... Семнадцатое сентября. «Возник отличный план! Но он требует времени. Не знаю, выдержу ли так долго? Тем более, что это рискованно. Все равно. Нужно указать глупой девчонке на ее место». Мне точно дальше читать? И откуда в тебе такое стремление к психологическому мазохизму... Ну, как хочешь, — вздохнула Спринклс, так и не дождавшись ответа, и вновь начала читать: — Двадцать седьмое сентября. «Всячески помогаю этой мерзкой, наивной дуре с домашним заданием. Она искренне верит, что я действительно хочу ей помочь! Неделю назад даже сделал вид, что извиняюсь. Тоже поверила. Ни мозгов, ни способностей, ни талантов. Дело движется быстрее, чем я думал. Скорее бы перейти к окончательной части — хочется посмотреть ей в глаза, когда она поймет, что вся эта дружба — жалкая фальшивка». Десятое октября... «Надо быть осторожнее, старикан-директор следит за новенькой, беспокоится. Смотрит на меня подозрительно, наверное, догадывается. А она верит. Еще немного, и можно будет нанести окончательный удар».

Беата запнулась, мельком взглянула на Эмили, но вновь продолжила:

— Двадцатое октября. «Считает меня своим другом. Удивительно! После всех насмешек и подколок. Точно умалишенная. Полагаю, пора». Первое ноября. «Сегодня знаменательный день! Выпал снег, на удивление красиво, хоть я и не особо люблю холод. Впрочем, о чем это я? Ах да. Пригласил ее на встречу с друзьями. Ха. Она решила, что мы примем ее в свою компанию. Ну что же... Пусть познакомится с ними... поближе. Более наивной дурехи я не встречал. Как шляпа могла распределить ее на Слизерин?»

Эмили продолжала сидеть, не шевелясь. Спина ее была настолько прямой, как будто вместо позвоночника ей вбили кол. Лицо, все такое же спокойное, без тени эмоций, выдавала лишь неестественная бледность.

— Девятое ноября. «Все спрашивает, когда встреча. Знала бы, не стремилась так сильно. Идиотка». Двенадцатое ноября. «Сегодня знаменательный день. Обо всем позже». Дальше... дальше запись только от двадцать пятого ноября, последняя на эту тему: «Поразительно! Этот старикан перевел ее на Когтевран! Я боялся, что она ему все расскажет о той... увлекательной прогулке. Но нет. Почему-то промолчала. Опасности нет. Честно говоря, ожидал другой реакции. Думал, будет орать и ненавидеть меня, а тут замолчала, будто говорить разучилась. Только смотрит невидящим взглядом и от людей шарахается. А, впрочем, — какая мне-то разница? Больше не будет мозолить глаза и позорить факультет». Это все. Здесь больше ничего.

— А ты хочешь подробностей? — Эмили обернулась к Беате, и та в ужасе отшатнулась. В глазах когтевранки бушевала ярость. И боль. Много боли. — Так у тебя всегда было отличное воображение — додумай!

— Тише-тише... — начала тихо приговаривать Беата. Она хотела приблизиться к подруге, погладить ее по плечу, но знала — та не потерпит жалости к себе. — Что они тебе сделали?

— Ничего... особенного. Нам же всем было по тринадцать, им не хватило фантазии на что-то глобальное. Только было холодно, — Эмили неосознанно съежилась. — Там, в Запретном Лесу.

Беата вздрогнула.

— В Запретном... Лесу?

— Жутко, жутко холодно, — пробормотала Эмили снова. Она не хотела об этом думать, но воспоминания возвращались против воли...

— Раз, два, три, четыре, пять. Я иду искать. Надеюсь, ты хорошо спряталась, — самодовольные, злые, насмешливые голоса. Громкий смех.

Юная девчонка бежала прочь. Пыталась бежать, но корни деревьев, такие толстые и страшные, постоянно преграждали ей дорогу. Она падала, больно ударяясь, вставала и бежала снова. А голоса шли за ней, они преследовали ее по пятам и, казалось, не отставали ни на шаг.

— Мы все равно тебя найдем! Ты не убежишь! — и снова смех, злой, жестокий.

Мантия была изорвана колючим кустарником, через который пришлось пробираться. И лицо, наверное, все в царапинах. Руки так точно все в крови. Но боли она не чувствовала. Только страх. Треск стоял такой оглушительный, что, наверное, Малфоевской банде не составит труда ее найти. Как она могла поверить такому, как Малфой? Как?! Но все это было неважно. Вокруг был Запретный Лес, чудовищный, пугающий. Что-то шуршало в траве, где-то в глубине чащи раздавались странные звуки, будто бы там бродило невиданное ранее чудище. Наверняка хищное. Но все равно. Нужно спрятаться! Убежать дальше в Лес, в самую глубину. Плевать, кого она там встретит, главное, чтобы не их...

Внезапно вдалеке раздался пробирающий до костей вой, очень похожий на волчий, только более тоскливый, наполненный отчаянием и болью. Полная луна, меланхолично зависшая над Лесом, равнодушно взирала на девочку. Эмили остановилась как вкопанная, пытаясь выбрать, что лучше — монстр в зверином обличье или стая чудовищ в человеческом облике.

— А если не мы, то кто-нибудь в Лесу обязательно тебя найдет! — и снова громкий хохот.

Впереди была тьма и почти осязаемый, по-настоящему черный, страх. А позади семеро тварей, недостойных называться людьми. И она поняла, что там, в Лесу, безопаснее, чем в этой жуткой, непонятной ей школе. Там, где такие светлые и добрые люди на самом деле оказываются страшными, уродливыми монстрами. Как в сказках, только все наоборот. И не будет никакого принца, который сможет ее спасти.

Но она отомстит. Дает себе слово, что отомстит.

— Мэл? Амели Вивиана Паркер!

— А? Что?

— Ты ушла в глубокий транс, — хмуро произнесла Беата. Она хотела пошутить, но глаза напротив, казалось, не способны были больше смеяться.

— Как ты выбралась?

— Нашелся-таки принц, — горько усмехнулась Эмили, Беата непонимающе уставилась на подругу. — Регулус. Шел за ними следом, нашел меня, отвел обратно в Хогвартс.

— Тоже мне принц! Он должен был их остановить, а не...

— Он же не идиот, Беата! Ему было и того меньше — двенадцать. Чтобы он смог против семерых? Его бы потом со свету сжили. Он и так не побоялся, нашел меня, вытащил, объяснил, что делать, говорить, как себя вести... А там было страшно, очень страшно... и холодно. Невыносимо холодно, — девушка снова зябко поежилась.

— Почему ты не рассказала Дамблдору?

— А что бы он сделал? Он и так сделал для меня слишком много: принял в школу, перевел на другой факультет. А если бы и рассказала — он бы стал давить на Малфоя. Тот пожаловался бы отцу, отец состоит в Совете Попечителей — он бы просто сказал, что Дамблдор свихнулся. Да и как можно верить словам малолетней грязнокровки? И тогда Малфой бы не успокоился. Он бы выжил меня из школы. А я хотела... Хотела отомстить, — жестко и зло закончила Эмили.

— Отомстила?

— Как сказать... отчасти. Все запуталось еще больше. Поэтому теперь мне нужны любые улики...

— Ты пережила такое потрясение!

— Это было три года назад.

— Да ну! Ты была ребенком и...

— Если я захочу поговорить об этом, я обязательно тебе сообщу, — едко отозвалась Эмили. — А теперь заткнись и скажи что-нибудь по делу, если действительно хочешь помочь.

Беата недовольно засопела, но, пересилив себя, ответила:

— Помимо дневника обнаружила, что господин Платиновые Волосы очень интересуется анимагической литературой.

— Серьезно? — Эмили резко вскинулась.

— Да. Это важно?

— Это многое объясняет.

— Что именно?

— Я хотела отомстить, — словно оправдываясь, повторила Эмили. Взгляд ее потускнел. — Хотела, чтобы он почувствовал себя так же, как я тогда, — беспомощным, испуганным до полусмерти, дрожащим от страха, зная, что никто не сможет ему помочь.

— И?

— Я... попыталась превратить его в жука или в червя... Я уже не помню точно, — глухо произнесла Эмили.

— В жука? — Беата неуверенно улыбнулась. — Ну, так и что с того? Это же...

— Превратить его в жука навсегда. До конца дней его паршивой, бессмысленной жизни. Чтобы он превратился в того, кем, по сути, являлся — обычным ничтожным насекомым.

Спринклс осеклась, неверяще глядя на Паркер. Она пыталась что-то сказать, но слова не лезли в голову.

— Ты... — наконец начала она, — ты была не в себе. Он сам виноват, что...

— Я была в себе, — отрезала Паркер. — Мне было пятнадцать, и у меня было два года, чтобы придумать ему наказание. И я была уверена, что заклинание подействует. А потом — я заперла бы его в банке, и не выпустила бы на волю, по крайней мере, ближайшие лет десять, или больше. Не надо меня обелять, моя душа уже давно не так светла, как хотелось бы.

Беата пораженно молчала. Затем она задумчиво прошлась по комнате, в то время как Эмили задумчиво следила за ней.

— Пусть так, — вдруг пожала плечами она. — Паршивое откровение, я тебе скажу, но я всегда знала, что ты немного... того. Сейчас, когда я знаю про все это, я не дам тебе совершить очередную идиотскую выходку.

Эмили изумленно наблюдала за Спринклс — та говорила вполне серьезно, без шуток, и кто же из них был в большей степени «того» было под бо-о-ольшим вопросом.

— Но он не похож на жука. Определенно, — Беата задумалась. — Что пошло не так?

— Все. Эта тва... Малфой превратился в волка.

— Он оборотень?!

— Прекрати истерить по поводу оборотней! Нет, конечно! Я тогда подумала, что что-то не учла в заклинании. Вернее, конкретно в тот момент мне некогда было думать. Он попытался меня загрызть, и у него почти получилось. Я вовремя вспомнила, что на бешенных животных неплохо действует волшебная палочка.

— Хочешь сказать... — Беата начала догадываться. — Хочешь сказать, что он уже тогда был анимагом? А анимага нельзя превратить в какое-либо животное, кроме его единственной, родной ему ипостаси.

— Именно. Тогда я не знала об этом. Но теперь все встает на свои места — я просто насильно превратила его в волка, в которого он и так был способен обращаться. Но что дальше... Я сделала что-то еще, но не понимаю, что конкретно? Что-то явно пошло не так. Он очень зол на меня из-за последствий заклинания, о которых я даже понятия не имею!

— Требует расколдовать?

— О да. А я даже не представляю, чего от меня добиваются. Нет у меня никаких контрзаклятий. Ни одного!

— Вечно будет мучаться, — с наслаждением протянула слизеринка. — Угрожает тебе?

— Ничего особенного, помимо того, что он пытался меня отравить, — совершенно спокойно отозвалась Эмили.

— Когда?

— На шестом курсе, кажется.

— И ты молчала?!

— Тогда пришлось бы все рассказать!

— Знаешь, — после некоторого молчания начала Беата, — вы оба ненормальные, психически неуравновешенные маньяки. Ты пыталась обречь его на вечные страдания в плену в образе какого-то отвратительного насекомого, он пытался тебя отравить... Эй, идиоты! Вам же всего семнадцать! Какие, к черту, интриги? У вас мозг насквозь прогнил! Вы не пытались жить, как нормальные люди? Нет?

— Беата, прекрати...

— Слушай, Паркер, я чертовски многое могу, если и не понять, то хотя бы принять и простить. Я могу понять причину твоей мести, могу понять, что ты, по сути, ненормальная. Двинутая! Я и сама не образец для подражания. Но то, как вы оба относитесь к этому... Это не игра, понимаешь?! Это жизнь! Жизнь, Мерлин тебя вразуми! Ты любишь высокие ставки, я знаю, но это уже перебор.

Она на секунду замолчала и уже тише продолжила:

— Я пойду, постараюсь подумать... постараюсь понять ход твоих мыслей, каким бы тошнотворным он не был. И ты подумай. Теперь у тебя есть Ремус, что бы ты там не говорила. Хотя бы о нем подумай — он не заслуживает, чтобы рядом с ним была такая, как ты. Месть — это не смысл жизни. Это яд, и он за неполные четыре года отравил тебя настолько, что ты практически утратила человечность. Чем теперь ты лучше Малфоя? Больно, хреново, паршиво — все это можно понять. Хочешь поделиться — делись, но прекрати эту безумную игру!

Беата вышла прочь из класса, напоследок оглушительно хлопнув дверью, а Эмили задумчиво опустилась на покосившуюся парту. Вот теперь они действительно, по-настоящему поссорились.

Глава опубликована: 27.08.2013

Глава XIII: Рождественский Бал

Особая благодарность AdrianaS, как невольному идейному вдохновителю этой главы. А также большое ей спасибо за видео, посвященное этому фанфику. Ссылку на него Вы можете найти у меня в блоге. =)

____________________

Что взбрело Альбусу Персивалю Вульфрику Брайану Дамблдору в голову на этот раз, было абсолютно непостижимо для всех студентов. Впрочем, человеку с таким именем позволительно быть немного... эксцентричным.

На одном из завтраков директор внезапно поднялся во весь свой немалый рост, привычным жестом постучал ложкой о стенку кубка и громогласно объявил о Рождественском Бале, назначенном на двадцать третье декабря, за день до отправления учеников на зимние каникулы. Хищный блеск в его глазах ничего хорошего не сулил — ведь если в голову Дамблдору приходит Идея, на страдание обречены все, кто не успел вовремя сбежать.

На этом неутомимый директор не остановился и объявил, что набор в танцевальные классы открывается сегодня же и профессора МакГонагалл, Флитвик и мадам Помфри будут счастливы принять всех желающих. Судя по удивленным лицам преподавателей, эту новость они слышали впервые.

— С каких пор, — тускло спросил Питер, — в честь Рождества устраиваются балы?

— Ты не прав, малыш Пит, — Блэк деловито листал внушительную тетрадь, зачем-то обернутую в черную тряпку. — Рождественский ужин, к примеру, проводится ежегодно.

— Я не говорю про ужин, я говорю про бал. На нем же нужно... — Питер понизил голос и с легкой паникой в глазах закончил: — танцевать.

— И? — удивленно поднял глаза Блэк.

— Я ужасно танцую.

— Все не может быть настолько плохо, Питер, — Джеймс уже сверлил взглядом Лили Эванс, входящую в зал.

— Может, — обреченно отозвался Питер. — У меня было четверо учителей, но ни один из них так и не смог привить мне ни грацию, ни гибкость, ни чувство ритма.

— Ну, ты всегда можешь отказаться, — пожал плечами Сириус, игнорируя печальный вздох Петтигрю. — Джеймс, прекрати на нее пялиться! Она снова тебе откажет, мы ведь оба это знаем.

— В этот раз все будет по-моему, — нахохлившись, отозвался Поттер и, не желая продолжать обсуждение, сразу же перевел тему: — И вообще, чего это ты там читаешь?

Сириус огляделся вокруг, затем придвинулся к друзьям и тихо произнес:

— Дневник Малфоя со всеми его грязными делами.

Секундное замешательство сменилось удивленными возгласами:

— Что?!

— Откуда он у тебя?

— Ты шутишь, что ли?

— Где взял, там больше нет, — ухмыльнулся Блэк, несколько нервно оглядываясь в сторону слизеринского стола.

— И почему ты не сказал раньше? — удивился Джеймс, оскорбленно уставившись на друга.

— Я... — Сириус замялся и совершенно нелепо закончил: — Просто забыл.

Ремус лишь скептически приподнял брови, но не стал ничего спрашивать, лишь неодобрительно покачав головой. Питер продолжал удивленно взирать на Сириуса, а Джеймс, подозрительно разглядывая Блэка, наконец фыркнул и проворчал:

— Не хочешь говорить — твое право. Но учти — это уже вторая тайна за неделю!

— И почему я должен отчитываться перед тобой после каждой новой девчонки? — тут же вспылил Сириус, позабыв про свое увлекательное чтиво.

Ремус лишь вздохнул — разговор вновь перешел во взрывоопасное русло, в который раз за последние несколько дней.

— Это не какая-то там девчонка, Блэк, — с жаром заговорил Джеймс. — Это Беата Спринклс! Единственная на моей памяти девушка, рядом с которой ты похож на упрямого барана без малейшей тени манер и твоего особого шарма. Мало того, что ты впервые в жизни умалчиваешь о ночи, проведенной с девушкой, так еще и твой вид по возвращении был совершенно невменяемым. Я так и не понял, ты был в ярости или в экстазе? И, кстати, где твой мотоцикл?

— Джеймс, ты слишком много говоришь, — проворчал Блэк, скептически выслушивая монолог друга.

— Я просто хотел сказать, что если бы не знал тебя, я бы назвал это влюбленностью, а...

— Ты сошел с ума! — тут же запротестовал Сириус, но как-то уж очень неубедительно. — Я и Беата? Да ты...

— Что интересного в дневнике Малфоя, Бродяга? — Ремус постарался поскорее переключить внимание друзей на что-нибудь менее разрушительное.

— Тут шифр, который я пытаюсь разгадать... — Блэк раздраженно покосился на Джеймса. Тот замолчал, продолжая злобно сопеть. — Но кое-что интересное здесь имеется.

— К примеру?

— Позже, — покачал головой Блэк. — Опасно обсуждать это здесь.


* * *


Надо отдать должное Сириусу Блэку — как бы яростно он не отрицал свою привязанность к Беате Спринклс перед друзьями, с собой он стремился быть честным до самого конца.

В его жизни было множество девушек и, как это часто бывает в случае таких парней, как Сириус Блэк, ни одной из них он не смог увлечься хотя бы капельку серьезно — он просто не допускал для себя подобной возможности. Он и не стремился к отношениям.

Когда все свое детство ты наблюдаешь весьма сомнительный брак столь мягкого и покорного человека, как твой отец, и строгой, даже жестокой матери... Какой идеал семьи может сложиться в наивном и неокрепшем еще детском разуме? Сириусу иногда казалось, что если бы не Вальбурга, отец примирился бы с мировоззрением сына. Возможно даже, не оказывай на него миссис Блэк такое жесткое давление, Сириус бы со временем стал мягче и вернулся в семью, пусть и продолжая быть «неправильным ребенком». Но теперь, после бегства из дома, ссоры с матерью и младшим братом, после всех грубых, жестоких слов, что он высказал прямо во время приема, устроенного в честь его дня рождения... о чем тут говорить? Он сделал шаг вперед, сжег за собой все мосты и не видел причин оглядываться назад.

А с Беатой... было просто. В этом-то и заключалась ее огромная ценность. Ему не нужно было помнить о манерах, не нужно было играть роль аристократа, которую он ненавидел до глубины души, хоть она и въелась в него получше сока бубонтюбера. Он мог яростно орать на нее, мог ссориться с ней до посинения, презирать ее на словах, но он не мог отрицать того, что после Джеймса она была единственным человеком, который воспринимал его, как Сириуса Блэка — обычного парня с Гриффиндора. Все остальные видели в нем некую помесь «плохого мальчика» и «принца на белом драконе». И конечно же, желали, чтобы он этому идеалу соответствовал. Шла ли речь о представительницах прекрасного пола или же о его собственных сокурсниках, но Сириус был практически уверен — не будь он «Блэком Разрушителем Традиций», внимания на него обращали бы не больше, чем на Питера.

Мысль пригласить Беату на Рождественский Бал пришла столь неожиданно, что Сириусу даже понадобилось некоторое время, чтобы осознать, о чем он только что подумал. Это было то же самое чувство, как и тогда, когда он сбежал из дома прямо посреди праздника, когда в первый раз посмел перечить матери, когда покупал свой разбитый нынче мотоцикл. Иррациональный, необъяснимый поступок, но так бывает, что ты чувствуешь: именно он — самый правильный.

Единственной проблемой были несколько напряженные отношения Сириуса и Беаты после недавних событий. С той ночи они совершенно не разговаривали, в очередной раз поссорившись в пух и прах, но, как и всегда это бывало в случае Спринклс — Блэк надеялся, что девушка забудет о ссоре через пару дней. Это было одной из наилучших черт ее характера — она не умела держать зла, совершенно искренне удивляясь, когда человек даже через неделю после ссоры продолжал игнорировать ее или обходить стороной. Сириус очень рассчитывал на эту ее особенность, когда спускался в слизеринские подземелья с целью примирения и приглашения девушки на Рождественский бал.

На нижних этажах было неуютно и промозгло, огоньки свечей робко подрагивали от сквозняков, блуждающих по коридорам, а странные нечеловеческие завывания пробирали до самых костей. Обитель холода и мрака — это, пожалуй, лучше всего подходило под описание подобного места. Сириус неуверенно поежился, кутаясь в легкую мантию, и зашагал быстрее.

Но разве может быть все так просто, если речь идет о Беате Спринклс?

— Да, — вдруг раздался голос Беаты за ближайшим поворотом, — пожалуй, из всех возможных вариантов, ты наиболее подходящий.

— Ты никогда не чтила ни чины, ни титулы, Беата, — завораживающий баритон Малфоя на миг очаровал даже Сириуса. В ответ слизеринка лишь неопределенно хмыкнула. — Пора взрослеть, — подытожил он.

— Не указывай мне, Люциус, — мягко ответила Спринклс, но ее голос похолодел.

— Как скажешь, Кавендиш, — фыркнул Малфой. — Надеюсь, для бала ты выберешь достойный чистокровной наряд.

— Не сомневайся, Люциус. — Что-то проскользнуло в ее словах, что-то такое, что Блэку на секунду показалось — не все так просто. Беата снова что-то задумала. Но мысль пришла и ушла, уступая место ворчащему внутри раздражению и злости.

И в этот момент его совсем не волновало, почему Малфой назвал ее «Кавендиш». Быть может, это была добрачная фамилия ее матери. Или кличка. Да какая, собственно, разница?

Потрет, судя по звукам, захлопнулся, и лишь шаги в коридоре возвестили Сириуса о том, что один из слизеринцев все еще остался снаружи. Через мгновение он столкнулся нос к носу со Спринклс. Та удивленно приподняла брови, явно собираясь что-то сказать, но внезапно плотно сжала губы и прошла мимо Блэка, даже не коснувшись того плечом. Взгляд ее был хмур и неприветлив, а в руке было сжато письмо, все измятое и покрытое кофейными пятнами. Впрочем, Сириусу было не до того.

Беата знала, что он слышал их разговор, знала, как он относится к ней, и после всего того, что она сотворила в ту ночь... Почему он, Сириус Орион Блэк, вообще должен за что-то извиняться?! Это был удар под дых, и в Сириусе медленно просыпалась самая настоящая Блэковская ярость. Терпеть подобное по отношению к себе он был не намерен.

Следом выскочившая из-за поворота Нарцисса Блэк, украдкой смахивая слезы с глаз, налетела на Сириуса и испуганно ойкнула, тут же отскочив. День встреч, не иначе.

— Сириус? — практически мгновенно девушка вернула голосу былую надменность.

Идея в голове Блэка созрела в ту же секунду.

— Не составишь ли мне компанию на Рождественском балу, дорогая кузина?

По яростно сверкнувшим глазам Нарциссы и нехорошей усмешке, искривившей ее тонкие губы, Сириус понял, что попал в цель. Кто-то явно хотел отомстить Малфою не меньше, чем он сам — Беате.


* * *


— Как. Она. Могла. — Эмили ходила из угла в угол, игнорируя возмущенные взгляды мадам Пинс и сочувствующие — Люпина.

— Эмили, я полагаю...

— Она всегда так поступала. Всегда! — Эмили всплеснула руками, продолжая раздраженно расхаживать возле стола. — Отдать часть дневника Блэку и, конечно же, даже словом не обмолвиться мне! Рассказать Сириусу о том, кто я, не погнушавшись сделать это в мельчайших деталях! Навести вас на след А&B! А я ведь молчала! Никогда даже словом не обмолвилась о том, кто она такая! Хотя, было бы что скрывать...

— В этом нет особой трагедии, — резонно заметил Ремус. — Едва ли подобную вещь можно использовать против тебя, да и Сириус не пойдет на это. А что ты имела в виду, когда говорила о том, что...

— Неважно, — жестко ответила Эмили. — Дело не в том, пойдет ли на что-то Сириус или нет. Дело в том, что все мои тщательно продуманные и сконструированные планы катятся ко всем чертям из-за какой-нибудь очередной ее выходки! А если Малфой заметит дневник у Блэка? А если Сириус наворотит каких-нибудь дел? Об этом ты не подумал?

— На случай безумных поступков, — усмехнулся Ремус, — у Сириуса есть я. И все же — что не так с Беатой?

— Ты не способен ходить за ним следом двадцать четыре часа в сутки! — Паркер напрочь проигнорировала вопрос Люпина.

— Эмили, успокойся, пожалуйста, — Ремус прикрыл глаза, что обычно означало наивысшую степень его раздражения. — Что у вас произошло с Беатой в конце концов?

— Ничего такого, что бы стоило чьего-то внимания, — хмуро отозвалась Эмили, наконец-то усаживаясь на стул. — Ты идешь на этот дурацкий бал? Я вот никогда на балах не бывала. У меня даже платья нет! И прическу я делать не умею, а о косметике...

— А ты меня приглашаешь? — прервал ее Ремус, так и не дождавшись окончания тирады. И вдруг, резко вскочив со стула, обхватил девушку за талию и закружил ее меж книжных стоек и столов. Та поначалу попыталась высвободиться, но под конец сдалась и звонко рассмеялась.

— Ага. Только я совершенно не умею танцевать.

— Ну, — чуть смущенно улыбнулся Люпин, — ты в этом не одинока.

Мадам Пинс, выглянувшая из-за угла, так взглянула на парочку влюбленных, что те сразу же отскочили друг от друга на добрых полметра и неуверенно потупились в пол.


* * *


Если бы только Сириус знал, он бы, наверное, не смог сдержать смеха и парочки язвительных комментариев — Джеймс Поттер добровольно решил посетить танцевальный кружок! Ну, пусть и не кружок, а группу, и не добровольно, а после слов одной небезызвестной гриффиндорки: «Я же не могу пойти на бал с тем, кто танцует словно вомбат!..»

Кто такой этот самый «вомбат», Джеймс представлял смутно, зато перспективу остаться на балу без Эванс он видел абсолютно четко. И не то чтобы он не смог бы с этим смириться... Но такие девушки, как Лили, никогда не остаются одни, а уступить ее некоему гипотетическому кавалеру было для Поттера категорически неприемлемо. Только не теперь, когда A&B выставили его посмешищем, а Северус явно «усилил» свои позиции. Да и Блэк совершенно неожиданно для Джеймса отказался преподать урок Снейпу. Поттер поначалу разозлился, но решил, что у друга, вероятно, была веская причина отказать, и решил пока не действовать в одиночку.

Занятие проводилось в одном из классов, столы и стулья были безжалостно отлевитированы в соседний кабинет, а декан Гриффиндора даже надела свою парадную мантию по случаю столь важного события. Когда все собрались и ждать дольше не имело смысла, МакГонагалл, оглядев присутствующих строгим взглядом, начала увещевать о том, что танцы — язык не только тела, но и души, что выражение собственной чувственности и страсти посредством танца — необходимое умение для каждой девушки и для каждого юноши, что...

Все последующие слова Джеймс успешно пропустил мимо ушей. Его взгляд совершенно случайно скользнул по группе слизеринцев и наткнулся на нечто, что привело его в состояние исключительно чувственной ярости, которую он желал немедленно выразить посредством... ну, не совсем танца.

Северус Снейп.

Худенький, с болезненно-бледным цветом лица, завернувшийся в свою потрепанную старую мантию, которая была столь коротка, что почти открывала лодыжки. Рядом со своими сокурсниками он выглядел столь жалко и нелепо, что ярость Джеймса на мгновение отступила. В Снейпе появилось что-то такое, вызывавшее не только уважение, но и чувство опасности. Наверное, дело было в его осанке или непривычно жестком взгляде.

«К седьмому курсу Северус Снейп наконец-то приобрел характер», — усмехнулся Поттер.

Вот только сейчас это было совсем не на руку гриффиндорцу. Ведь Джеймс прекрасно понимал, ради кого Снейп все-таки решился пойти в настолько людное место, презрев насмешку и возможную опасность встречи с вездесущими мародерами. Он тоже претендовал на одну прелестную рыжеволосую девушку, но у Поттера даже в голове не укладывалось, как это может считать себя достойным Лили Эванс?!

Снейп тем временем встретился глазами со своим старым врагом, ощутимо вздрогнул, но взгляда не отвел, чем вновь изрядно удивил Джеймса. В глазах его застыла решимость и стремление стоять до конца.

— Если вы хотите пригласить мистера Снейпа на танец, мистер Поттер, достаточно просто подойти и заговорить с ним, а не сверлить молодого человека голодным взглядом, — профессор МакГонагалл строго поджала губы, и если бы не бесенята, плясавшие в ее глазах, Поттер мог бы поклясться, что она говорит серьезно.

— Боюсь, уважаемый, — Джеймс скривился, — мистер Северус Снейп не одобрит столь дерзкой решительности с моей стороны. По правилам этикета, кавалер обязан быть более галантным с дамой.

Зал всколыхнулся от смеха, но Северус продолжал стоять, неестественно выпрямив спину и будто бы каждую секунду ожидая нового удара или очередной насмешки. А Поттер и сам не знал, откуда в нем внезапно взялись такие красиво выстроенные и напыщенные слова. Этикет, галантный, дама... Все же Сириус оказывал хоть какое-то благоприятное влияние на своего друга.

Последующее занятие Джеймс запомнил плохо. Он и его неожиданный соперник кружили по классу, придерживая за талию партнерш и сверля друг друга взглядами, полными ненависти. Все замечания МакГонагалл они попросту игнорировали. Стоило обоим только приблизиться на достаточное расстояние, как они шипели друг на друга, всякий раз отпуская едкие комментарии и пытаясь толкнуть соперника посильнее.

Под конец занятия, когда взгляд МакГонагалл превратился в поистине парализующий, ситуацию неожиданно спасла Лили Эванс. Участия в репетиции она не принимала, ибо, как знал Джеймс, Лили в детстве, еще до школы, ходила в кружок бальных танцев. Пластика, движения и легкость сохранились в ней и по сей день.

Эванс впорхнула в зал, как всегда радостная и излучающая свою безумную солнечную энергетику, подбежала к Северусу и звонко произнесла:

— Я иду с тобой на бал, Северус! — и, довольно рассмеявшись, обняла слизеринца.

Практически весь зал, лицезревший эту картину, вздрогнул, опасливо переведя взгляд на Поттера. Тот стоял, не шелохнувшись, первый раз в жизни ощущая, что сам «оказался за бортом». Это было так странно — будто кто-то играючи отшвырнул тебя в сторону, на самый край, уронил на самое дно, и теперь все, что тебе остается — это взирать снизу вверх на ненавистного победителя. И это ощущение, запомнившееся Джеймсу на очень долгое время, Поттер простить не мог.

В глазах Снейпа, обращенных к гриффиндорцу, светилось неприкрытое торжество и насмешка над проигравшим. Лили, заметив наконец, что Снейп смотрит куда-то за ее плечо, тоже обернулась и в неуверенности застыла.

— Я... Джим, я... — она не знала, что и сказать. Не знала даже, почему она пытается перед ним оправдаться.

— Ничего, — мотнул головой Поттер. — Ты не единственная в Хогвартсе девушка, Лили Эванс. Но... — он на секунду замолчал и закончил неожиданно для всех: — Ты все равно будешь моей.

Студенты замерли после услышанных слов, а Лили как-то неосознанно сжалась. В глазах ее блеснула то ли радость, то ли тревога. Она настороженно смотрела вслед удаляющемуся Поттеру, пытаясь трезво осмыслить происходящее. Говорил ли Джеймс серьезно или в нем взыграло уязвленное самолюбие?

Снейп лишь тяжело вздохнул, с горечью почувствовав, что эта его победа вновь обернулась проигрышем. И пусть Лили и шла на бал вместе с ним, но отчего-то Северусу вновь стало до боли тоскливо и одиноко. Эванс, ощутив перемену в настроении друга, вдруг решительно тряхнула головой и вновь взглянула на Снейпа с улыбкой, ободрительно похлопав его по плечу.

«Ничего, — внезапного для самого себя подумал Снейп, — мы еще поборемся».


* * *


Подготовка к балу шла полным ходом — Дамблдор развил небывалую деятельность, загрузив всех домовиков и половину студентов работой. Замок драили, красили, украшали, изгоняли духов-вредителей, избавлялись от паутины, выпекали невиданные ранее торты, пироги, пирожные, приводили в порядок заснеженные поля вокруг Хогвартса. Кто-то из студентов даже пошутил, что такими темпами Дамблдор заставит всех подстригать Запретный Лес, чтобы создать на его месте «парковый ансамбль». На беднягу тут же зашикали друзья-сокурсники, опасаясь, что если директор услышит подобную идею, то воспримет ее чересчур серьезно.

Филч расхаживал важный и довольный, наслаждаясь зрелищем учеников, привлеченных к общественному труду. Временами он подходил к одному из несчастных и тыкал пальцем в совершенно чистую стену, намекая, что здесь все еще осталось пятно. В ответ на раздраженное пыхтение он лишь качал головой и разводил руками, намекая на то, что его вины в этом нет, это все Дамблдор.

А вот Флитвик отнюдь не разделял взглядов воспрявшего духом Аргуса. Рассерженный на весь магический мир, он необычайно строго отчитывал учеников за несделанную домашнюю работу, за промашку с заклинанием и даже за простейший чих на уроке. Причина его недовольства заключалась в одной простой вещи — Дамблдор строго-настрого запретил ему собирать хор, сказав лишь о том, что у него запланировано выступление иных... групп. И если бы профессор знал, что речь идет ни о ком ином, как о мародерах, он, наверное, не выпустил бы их из класса вплоть до самого рождества.

— Ремус, где ты нашел эту рухлядь? — скептически поинтересовался Сириус Блэк, придирчиво разглядывая гитару в руках друга.

— Какая тебе разница? Не ты же будешь на ней играть. У тебя вон, — Ремус качнул головой в сторону непритязательной черной махины с потрескавшейся краской, — личное пианино.

Блэк насмешливо наклонил голову и с легкой ноткой пренебрежения ответил:

— Это не пианино, мой друг, это — рояль.

— А в чем разница? — совершенно бесцеремонно в разговор влез подошедший Джеймс. В руках у него тоже была гитара, но ей, в отличие от Ремусовской, было явно меньше столетия.

Блэк лишь грустно покачал головой, но все же снизошел до ответа:

— Где ты, скажи мне, пожалуйста, видел пианино крылообразной формы и с горизонтальным расположением струн?

Джеймс продолжал взирать на друга с весьма скептическим выражением лица.

— А какая разница? — наконец выдал он.

— О Мерлин, за что ты обрекаешь меня на столь безжалостные муки? — Сириус возвел глаза к потолку. — Как можно быть столь невежественным, Джим!

— Видишь ли, Бродяга, — вкрадчиво произнес Люпин, — не все мы выросли окруженные представителями высшего общества и не все мы имели честь приблизиться к прекрасному так близко, как ты.

— Я же говорю об элементарных вещах, Лунатик! Питер, ну хоть ты-то понимаешь разницу между пианино и роялем?

— Еще бы, — очень мрачно ответил Хвост. — Моя матушка вбила себе в голову, что ее ребенок должен получить как можно более полное образование, а значит, и начинать нужно пораньше. Куда я только не ходил! И в музыкальную школу, и в спортивную, и в художественную, и... Ну, про уроки танцев я уже говорил.

— Он тебя сделал, Бродяга, — довольно ухмыльнулся Джеймс.

— Так, как я — он все равно играть не умеет! — оскорбленно выдал Сириус.

— Честно говоря, Бродяга, — осторожно начал Люпин, с каким-то странным опасением все дальше и дальше отступая от Сириуса, — наш рождественский репертуар вообще не требует клавишника. Тем более, с роялем. Так что выступать ты будешь соло, да и...

Взгляд Блэка с каждым новым словом, произнесенным Люпиным, становился все более гневным.

— Мы еще посмотрим, — он в привычном, чуть манерном жесте, откинул волосы со лба, — кого больше полюбит зал!

И удалился прочь с таким видом, будто бы оказал всем присутствующим немыслимую честь.

— Ну прямо-таки прынц, — хихикнул Питер, взмахивая палочкой — внушительного размера ударная установка, повинуясь его движениям, воспарила в воздух и начала медленно перемещаться по сцене.

Джеймс задумчиво проследил взглядом за барабанами и наконец произнес:

— Ремус на бас-гитаре, я на соло...

— Все еще хочешь найти ритм-гитару, Сохатый? — спросил Люпин. Джеймс только кивнул.

— Ну вообще-то... — замялся Питер. — Есть у меня на примете один человек...

Джеймс с интересом уставился на Петтигрю.

— В общем, я поговорю... с ним.


* * *


За неделю до предстоящего торжества Хогвартс приготовил ученикам очередной сюрприз, но на этот раз — довольно занимательный и не требующий особых физических или духовных усилий. Сюрприз принял вид симпатичной белокурой женщины, одним морозным днем объявившейся на территории школы и вызвавшей массу пересудов.

В этот день Беата Спринклс выглядела особенно напряженной, отпуская едкие комментарии в сторону каждого не угодившего ей ученика. Несчастные просто сторонились девушки, стремясь всяческими способами избежать с ней встречи в узком коридоре. Причина ее плохого настроения объявилась как раз после завтрака, застав врасплох не только саму Спринклс, но и учеников, спешивших к главной лестнице.

— Беата? Беата, подожди!

Мародеры, пересекающие уже лестничную площадку, удивленно оглянулись: в холле, у самых дверей, стояла маленькая миловидная женщина. Она куталась в тонкое короткое пальто, отделанное по краям бахромой, и сжимала в руках весьма внушительного размера золотистый зонтик с изящной изогнутой рукоятью. Светлые волосы, убранные в аккуратную, но чуть растрепанную от долгой дороги прическу, и небольшие золотые серьги-шарики завершали образ. Она вся была столь легкой, воздушной и грациозной, что сама того не желая, притягивала к себе непрошенные взгляды старшекурсников и преподавателей. Было в ней что-то неуловимо милое, вызывающее открытую улыбку и доверие.

— Это что, новая старшекурсница? — с хищной усмешкой спросил Блэк. Парень тут же распрямился, тряхнул головой, убирая волосы со лба, и бросил на гостью свой фирменный Блэковский взгляд.

— Ты неисправим, Бродяга, — вздохнул Джеймс, наблюдая, как его лучший друг буквально парализует новоприбывшую взглядом. — Эй!

Гневный вскрик гриффиндорца был вызван столкновением с неясной черной тенью, "пролетевшей" мимо него вверх по ступенькам.

Неизвестная женщина тем временем скользнула взглядом по мародерам, не обратив ни малейшего внимания на Сириуса, проследила глазами за стремительно убегающей фигурой в черном и вдруг воскликнула:

— Беата! Доченька! Куда же ты?

Сириус застыл с изумленно-сконфуженным выражением на лице.

— Хм, — задумчиво произнес Питер, — видимо, это твоя карма, Бродяга. Не пропускать ни одной юбки, если дело касается женщин из семьи Спринклс.

Блэк только мрачно взглянул на смеющихся друзей. Беата тем временем, демонстрируя немыслимые чудеса акробатического искусства, невероятно ловко для ее координации и всем известной неуклюжести перепрыгнула с перил одной движущейся лестницы на перила ближайшей. Сириус, пожалуй, смог бы повторить маневр Беаты, если бы за ним гналась стая дементоров, Филч и разозленная матушка в придачу. Но преодолеть расстояние под три метра в обычной ситуации на движущихся объектах и без какой-либо подготовки... Скажем, он не был столь уверен в своих силах.

Миловидная незнакомка, а вернее, мать Беаты, уже проталкивалась через толпу студентов, снося их с пути с совершенно нечеловеческой силой. Определенно, сходство между матерью и дочерью, несмотря на первое впечатление, все-таки имелось. Причем выражение на лице женщины было столь печальным и тоскливым, что проникся даже Сириус.

— Миссис Спринклс! — Дамблдор вступил в игру «кто догонит одну из Спринклс быстрее остальных». — Прошу вас, задержитесь на секундочку!

Женщина тут же обернулась и, заломив руки, устремилась в обратную сторону. Студенты поспешно вжимались в стену, дабы избежать повторной встречи с грозной матерью старосты Слизерина.

— Альбус! — воскликнула она. — Альбус, она снова не желает со мной разговаривать! Не ответила ни на одно из моих писем!

Голос у новоприбывшей оказался грудным, чувственным и завораживающим. И пусть звучал он как-то очень уж обреченно, Блэк был практически уверен в том, что искусно прикрытой фальши в этих словах куда больше, нежели искренности.

— Однако, какая хрупкая и чудесная женщина, — ворчал Джеймс, потирая ушибленное плечо. — Не хочешь познакомиться со своей будущей тещей, Бродяга?

Тот лишь закашлялся от такого предложения и замахал руками. Гостья тем временем, схватив директора за руки, что-то с жаром ему втолковывала.

— Альбус, я... Альбус, она же снова отказывается со мной говорить! Я хочу немедленно видеть Амелию! Быть может, хотя бы она...

— Серена, успокойтесь, моя дорогая, я прошу вас. Я думаю, нет нужды в данный момент искать мисс Паркер, когда в трех шагах от вас находится молодой человек мисс Спринклс.

Дамблдор лукаво улыбнулся и кивнул в сторону компании мародеров. Его очки-половинки хитро сверкнули, и директор устремил взгляд прямо на Сириуса, не оставляя тому не малейшего выбора.

— Ты попал, друг, — ухмыльнулся Джеймс, наблюдая, как вытягивается лицо ошарашенного Блэка, который с каждой секундой открывал для себя очередную градацию отчаяния, боли и безысходности, настигших его столь внезапно.

«Он мне мстит, — тоскливо подумал Сириус. — Точно мстит. Это конец».

«Ну что вы, мистер Блэк, — внезапно раздался в голове Сириуса знакомый доброжелательный голос директора, — это только начало».

Парень пораженно уставился на Дамблдора, пытаясь понять, что происходит, но тот лишь продолжал безмятежно улыбаться.

— Мо...лодой человек? — удивленно переспросила Серена. Ее лицо разом растеряло все напускное отчаяние и горечь. — У Беаты?

— Видишь, — хмыкнул Джеймс, — ей, как и тебе, тоже сложно в это поверить.

— Что задумал этот старикан? — прошипел Сириус себе под нос. — Старый сводник!

— Ты бы помолчал, Бродяга, — опасливо прошептал Питер. — Иначе он тебя еще и сосватает.

— Хвост! — тут же ухмыльнулся Поттер. — Ты не переусердствуй, а то видишь, Бродягу уже и так качает.

Сириус и вправду чувствовал себя не очень хорошо. Отчаянно пытаясь сообразить, что он должен сказать матери Беаты, дабы опровергнуть грязные слухи, и как вообще себя вести, чтобы не потерять лицо, он совершенно упустил из виду тот факт, что миссис Спринклс, вновь развив необычайную скорость, уже настигла Блэка на лестничной площадке.

Секунду они смотрели друг другу в глаза: взгляд Серены был цепким, проницательным и пробирающим насквозь, взгляд Сириуса — настороженным, взволнованным, но наполненным мрачной решимостью.

При ближайшем рассмотрении лица Серены можно было заметить тщательно замаскированные маленькие морщинки около ее глаз и губ и легкий проблеск седины в волосах. Блэк, поначалу сжавшийся от непонятного ему самому страха, логично рассудил, что он, потомственный чистокровный аристократ с великолепным воспитанием, внешностью и со вполне развитым интеллектом, не должен бояться хитрых бородатых стариков и нервных белокурых дамочек.

Женщина напротив, видимо, подумала о том же, так как внезапно и совершенно насмешливо хмыкнув, протянула Сириусу руку, словно бы для рукопожатия. Сириус, с ответной нахальной улыбкой, перевернул руку миссис Спринклс тыльной стороной вверх и, наклонившись, поцеловал ее, как и полагается истинному, хорошо воспитанному джентльмену.

По хитрым искрящимся глазам женщины он понял — этот раунд был засчитан в его пользу. Джеймс, наблюдавший эту картину, приподнял брови, явно удивленный поведением своего друга.

— Не ожидала, — улыбнувшись, словно кобра, заманивающая жертву в ловушку, произнесла Серена, — что у моей дочери появится ухажер из столь... древнего и уважаемого рода. Мистер Сириус Орион Блэк, если не ошибаюсь?

Блэк удивленно уставился на гостью, но тут же взяв себя в руки, спокойно кивнул и ответил:

— Приятно видеть человека, столь осведомленного во всех возможных переплетениях родословной чистокровных волшебников.

— Мне доставляет удовольствие наблюдать за жизнью этих напыщенных птах, — хмыкнула Серена.

Блэк никак не ожидал услышать подобную фразу и был вынужден признать то, что этой женщине вновь удалось его удивить. Видимо, это была фамильная черта семьи Спринклс.

Гостья тем временем продолжала:

— Тем более, о вас я наслышана более чем подробно — все высокородные семьи буквально бурлили, обсуждая позор достопочтенной Вальбурги, а вернее — ваше бегство из дома во время собственного дня рождения.

В принципе, того, что сейчас произнесла Серена, хватило бы на пару-другую вызовов на магическую дуэль. Пренебрежение к старейшим чистокровным семьям, явное оскорбление одной из самых уважаемых колдуний древнего рода Блэков и обвинение ее старшего сына в позорном бегстве и отрицании семейных традиций... Это то, что всегда обсуждают тихо, практически шепотом, в узком кругу и за чашечкой чая, промывая косточки всем своим недругам. Но вслух обычно выражают либо соболезнование, либо хранят почтительное молчание. Блэк задумчиво окинул Серену взглядом и как ни в чем не бывало ответил:

— Похвальная честность, миссис Спринклс. Но позволю себе вас поправить — то было не бегство, а совершенно логичное желание почти совершеннолетнего волшебника начать взрослую и самостоятельную жизнь вдали от материнского дома.

— Да-да, — закивала головой Серена. — Я уверена, что гости, наблюдавшие разбитое окно и удаляющийся в небеса летающий мотоцикл, подумали точно так же. Простите мне мою бестактность, я совсем забыла предположить подобный вариант.

Глаза волшебницы смеялись, да и Блэк едва удерживался от ответной улыбки.

— Что вы, я ни в чем не хотел вас обвинить! — он отчаянно пытался сдержать смех.

— Не могли бы вы в таком случае, мистер Блэк, найти мою неразумную дочь?

— Боюсь, это не представляется возможным, миссис Спринклс, — из голоса Блэка внезапно исчезла улыбка и смех. — Ваша дочь не желает быть найденной. По крайней мере, мной, — он лишь хмыкнул, столкнувшись взглядом с Малфоем.

Женщина удивленно посмотрела на Блэка, затем перевела взгляд на Люциуса и как-то особенно обреченно вздохнула. Дамблдор, с улыбкой наблюдавший сей занимательный разговор, встрепенулся, смекнув, что пора брать дело в свои руки, и обратился к гостье:

— Позвольте, я провожу вас до гостевой комнаты, Серена. Или желаете отобедать?

— Пожалуй, пара-другая запеченных крылышек, тарелочка супа и несколько эклеров не повредят. И было бы неплохо еще добавить жареной картошечки...

По мере дальнейшего перечисления всех яств, которые худенькая, хрупкая миссис Спринклс желала испробовать, глаза учеников округлялись все больше и больше.

— Ну, зато теперь мы знаем, в кого пошла Беата, — весело прокомментировал происходящее Джеймс. — И... может быть, ты все-таки расскажешь, что произошло?

— Ничего, — отрезал Сириус. — Просто я снова ошибся.

Друзья лишь недоуменно переглянулись, гадая, что скрывается за этой простой с виду фразой, но продолжать расспросы не стали.


* * *


За неделю до Рождественского бала Хогвартс будто бы сошел с ума. В субботу представительницы прекрасного пола ринулись в Хогсмид, разом раскупив все возможные духи, помады, туши, бальзамы для волос, крема для кожи и прочие косметические прелести. Их кавалеры с недоумением и легкой опаской взирали на происходящее безумие, а те, кто так и не отважился пригласить девушку на бал, облегченно выдохнули.

Мародеры проводили дни на репетициях, практически полностью игнорируя учебные занятия и посещая разве что только Трансфигурацию, чтобы не раздражать МакГонагалл еще больше. Сириус продолжал вынашивать свой план мести, все еще не уверенный в том, что выбрал правильный путь. С Нарциссой с того дня они больше не разговаривали, не испытывая в этом никакой надобности. Джеймс же после отказа Лили ходил взъерошенный и нервный, хоть и старался делать вид, что все хорошо. Что задумал друг, Блэк представлял смутно, но вызнавать не пытался, ибо сам был занят размышлениями о предстоящем бале.

Впрочем, все это меркло по сравнению с недавно разыгравшимся представлением с участием Серены и Беаты Спринклс. Ученики продолжали шепотом обсуждать это событие, провожая слизеринскую старосту любопытными взглядами. Та начисто игнорировала пересуды за своей спиной, нисколько не обращая внимания и на собственную мать, которая задумчиво смотрела вслед дочери, но навязываться не собиралась. Малфой в обществе Беаты теперь был замечен гораздо чаще, что выводило из себя Сириуса, Паркер и всех воздыхательниц Люциуса.

Наконец наступил тот самый долгожданный момент открытия бала.

Большой зал в очередной раз изумил учеников: наполненный сверкающими снежинками, парящими в воздухе, серебристыми свечами, расположенными под потолком и складывающимися в витиеватую «H», украшенный узорчатой драпировкой и ледяными статуями, он разом заставил забыть о тех неделях студенческой кабалы, на которую жаловались все ученики. Девушки блистали в своих сногсшибательных нарядах всех возможных расцветок и фасонов, а от сверкающих ожерелий, колец, серег и браслетов рябило в глазах.

Эмили, несмотря на праздник, не изменила себе, предпочтя блеску и сиянию изящное черное платье в пол и минимум неброских серебряных украшений. Как меланхолично сказала ей соседка по комнате, одалживая свои туфли: «Платье в пол скроет твои кривые ноги». Правда, она не сочла нужным сообщить, что ходить на каблуках и не цепляться за подол собственного платья — куда более сложное искусство, чем поначалу предполагала Паркер. Ремус встретил девушку радостной улыбкой, поклонившись и поцеловав ей руку. В его глазах застыло восхищение, заставившее Эмили смутиться и отступить назад. Неуверенно потоптавшись друг перед другом они почти одновременно сделали вывод, что им срочно необходимо выпить. Ибо это был единственный способ, как выразился неунывающий Джеймс, «развязать обоим ноги» и заставить их танцевать. Совет оказался кстати, и уже через полчаса оба бойко отплясывали посреди танцпола, совершенно не чувствуя ритма и отдавливая ноги окружающим. Но ни Ремуса, ни Эмили это нисколько не волновало.

Рядом с ними кружили Лили и Северус. Девушка вся сияла, против традиций надев ярко-зеленое кружевное платье с плиссированной юбкой. Некоторые преподаватели косились неодобрительно, ибо и без того короткая — чуть выше колен — юбка, при каждом развороте взлетала «солнышком», открывая загорелые ноги гриффиндорки. А вот Северус был несколько скован, чувствуя на себе насмешливые взгляды слизеринцев. Он был не столь изящен в танце, как его хорошо образованные сокурсники, да и парадная мантия оставляла желать лучшего. Вместе они выглядели словно пресловутые «Красавица и Чудовище». Но на лице Лили сияла улыбка, и этого Северусу было достаточно.

Явление Беаты перед празднующей толпой можно было бы назвать практически триумфальным. Люциус, уже час раздраженно ожидающий слизеринку в Большом зале, обернулся на гул голосов, да так и застыл с дергающимся глазом. Спринклс деловито прошествовала мимо студентов и преподавателей, подойдя прямо к Малфою, и с легкой полуулыбкой наклонила голову.

Честно говоря, Сириусу было очень любопытно, как же Беата будет выглядеть в бальном платье, на каблуках и с аккуратной прической. Собственно, ему до сих пор было любопытно, ибо ни того, ни другого, ни третьего на Спринклс не наблюдалось.

Не то чтобы это было так уж неожидаемо... Но и Малфой, и Блэк до последнего верили в благоразумие слизеринки. Как оказалось — зря.

Рваные фиолетово-красные джинсы с кожаными вставками по бокам, распущенные черные волосы с одной стороны и поставленные практически стоймя ярко-красные с другой и все та же многострадальная футболка с надписью «Led Zeppelin» создавала ощущение, что Спринклс ошиблась дверью и вместо бара байкеров попала на бал. Известные всей школе тяжелые гриндера прекрасно гармонировали с остальной одеждой, но никак не с торжественным событием. Когда же Беата повернулась к Сириусу спиной, тот не смог сдержать болезненного стона: на спине Спринклс, прямо на шипованной кожаной косухе, ярко светилась фраза «Я разбила мотоцикл Сириуса Ориона так его Блэка!»

— Действительно? — Нарцисса неслышно приблизилась к Сириусу, с интересом разглядывая последний предсмертный хрип моды имени Беаты Спринклс.

Сириус обернулся на голос и оценивающим взглядом окинул свою разлюбезную кузину.

Привитый с самого детства изысканный вкус и стиль вкупе с внушительным достоянием семьи Блэков позволили девушке создать совершенный наряд для Рождественского бала. Блэк прекрасно разбирался во всевозможных веяниях моды и не смог не оценить тонкой насмешки Нарциссы — декольте, выгодно открывающее хрупкие плечи и шею, заключенную в плен тяжелого платинового колье с изумрудами, переходило в корсет, ну а тот, в свою очередь — в юбку-метлу, опоясанную ремешком из змеиной кожи. И хоть юбка получила свое название отнюдь не потому, что в ней летали рассерженные ведьмы на метле, намек был вполне ясен. Изящный браслет на руке Нарциссы, если приглядеться, изображал весьма занимательную картинку: устрашающая кобра вцепилась в брюхо беспомощной щуке*, застежка будто бы невзначай была выполнена в виде цветка нарцисса.

«Я Ведьма! — словно бы гордо заявляла слизеринка всем своим видом. — Не стоит переходить мне дорогу».

Малфой, все еще ошеломленный и обескураженный видом своей спутницы, перевел глаза на Нарциссу. Его взгляд задержался на «говорящей» юбке, а затем скользнул по руке. Люциус прищурился, рассматривая узор, и тут же побелел от ярости. Его взгляд не сулил ничего хорошего, но девушка лишь гордо вскинула голову и отвернулась к своему кавалеру. Блэк понимающе усмехнулся и подал Нарциссе руку, приглашая на танец.

Вместе они выглядели изумительно — грациозная и изысканная Нарцисса и элегантный, уверенный Сириус Блэк, прекрасно чувствующий как себя, так и партнершу в танце. Блэк усмехнулся, и ему даже на секунду показалось, что он слышит скрип зубов Люциуса Малфоя, в данный момент пристально наблюдающего за их танцем. Беату же, казалось, ничего не было способно взволновать. Ее мать без особого удивления разглядывала дочь, грустно подперев рукой подбородок. Сама Серена могла бы посоревноваться нарядом как с Нарциссой, так и с любой другой ученицей Хогвартса.

Сириус до сих пор не был уверен в том, чего же он хочет добиться подобным пассажем. Заставить ревновать Беату? Немыслимо. Эта девушка не знала таких слов, как ревность и привязанность. Разозлить Малфоя? Что ж, это ему удалось. Но что дальше? Вызов на магическую дуэль? Кровопролитное сражение? Нарцисса, судя по ее отрешенному взгляду, думала о том же. Она сделала выпад в сторону Люциуса Малфоя, но не могла не понимать, что торжество ее будет недолгим — Люциус не стерпит подобного, а если семья прознает о том, что любимая дочь отвергла столь выгодную партию ради бездельника и бунтаря, Нарциссе не поздоровится. Но страха в ее глазах не было, и Сириус впервые заметил в своей кузине то, чего не замечал раньше — Нарцисса Блэк давно уже перестала быть домашней, хрупкой девочкой. Она медленно, но верно превращалась в уверенную в себе женщину — кровь Блэков не водица, и какому-то там Малфою не удастся так просто подчинить себе такую, как Нарцисса Блэк.

Дамблдор хлопнул в ладоши, прерывая размышления Сириуса и привлекая всеобщее внимание. После эпопеи с балом студенты справедливо опасались этой хитрой и задумчивой улыбки, играющей на губах директора.

— Я хотел бы представить вашему вниманию, — директор широко улыбнулся, — новый творческий коллектив, известный вам под названием «Мародеры». — Директор сделал паузу, ожидая реакции со стороны студентов, но те все еще переваривали услышанное. — Прошу вас, друзья.

Дамблдор небрежно махнул рукой, отчего огромные шторы, закрывающие собой полстены, разъехались в стороны, открывая вниманию зрителя вместительную сцену. Джеймс и Питер уже начали подниматься по ступенькам, Ремус весело подмигнул удивленной Эмили и поспешил за ними, а Сириус отчего-то остался в зале вместе со всеми.

Джеймс поднял гитару, перебрасывая ремень через плечо и бережно обхватывая правой рукой** гриф, Ремус занял место чуть позади него, также подхватывая гитару, ну а Питер уселся за барабаны с палочками в руках. Третья гитара появилась на сцене в компании белокурой Элизы. Слегка покачиваясь от количества выпитого, девушка поднялась к мародерам и, развязно подмигнув покрасневшему Питтергю, заняла свое место.

— Мы, конечно, не Beatles, — бодро произнес Джеймс, провожая Элизу скептическим взглядом, — но можем попробовать ими притвориться.

Студенты ошеломленно молчали. Немногие из них разбирались в маггловской музыке, а потому для большинства мародеры, по сути, открыли новую группу.

Лже-Beatles стартовали с бодрой и ненавязчивой «Hello Little Girl» и, если Лили Эванс поначалу еще сомневалась, что весь этот концерт посвящен ей, то со следующей песней ее уверенность приобрела монолитную прочность. «The Taste of Honey», исполненная мародерами и Элизой, определенно нашла своего слушателя. Джеймс, веселый, не перестающий кривляться перед толпой и строить забавные гримасы, время от времени посылал Эванс горящий взгляд.

После очередного куплета Лили устало вздохнула, избегая смотреть в глаза своим многочисленным хихикающим и подмигивающим подружкам:

I dream of your first kiss and then

I feel upon my lips again

A taste of honey,

A taste of honey

Tasting much sweeter than wine.

Некоторые многозначительно смотрели на Лили, словно бы спрашивая: «Первый поцелуй? Мы чего-то не знаем?»

Далее последовала «Help!», во время исполнения которой взгляд Джеймса становился все наглей и уверенней. При этом он ничуть не стеснялся открыто выказывать свою привязанность и всю песню целиком пропел то розовеющей, то краснеющей Лили. После «I’m a Loser» гриффиндорка лишь закатила глаза, качая головой, и скрестила руки на груди, насмешливо наблюдая за Поттером. Завершающая и очень говорящая композиция «I’ll get you» поставила окончательную точку в прилюдном признании любви Джеймса Поттера к Лили Эванс и доступно передала намерения гриффиндорца.

Северус, застывший словно изваяние, смотрел на своего врага с черной ненавистью, прекрасно осознавая, что ни подобной харизмы, ни голоса, ни навыка игры на гитаре у него нет. Единственное, чего он не мог понять — как Джеймс Поттер умудрился превратить единственный радостный момент в жизни Снейпа за многие годы в ад.

— Прежде чем закончить наше великолепнейшее выступление, — по толпе прокатился гул одобрительного смеха, — я хочу кое-что сказать одному своему старому... знакомому.

Джеймс вздохнул, прикрыв глаза и набираясь смелости. Теперь студенты смотрели на звезду сцены удивленно — неуверенность не входила в число известных черт характера Джеймса Поттера. Тот, наконец, собравшись с духом, громко объявил:

— Я публично прошу прощения у Северуса Тобиаса Снейпа за все отвратительные поступки, совершенные мною и мародерами. Я понимаю, что эти слова не окупят всего того, что он перенес по нашей вине, и уж точно не сделают нас с ним приятелями. Но пусть борьба будет честной и победит достойный. — После этих слов Поттер обвел зал уверенным в себе взглядом победителя и остановился на изумленной Лили.

Гул удивления прокатился по залу: все изумленно смотрели на Джеймса. Слизеринцы с легким скепсисом, гриффиндорцы — с восхищением. Ремус недоверчиво взглянул на Джеймса, пытаясь понять, что это — очередной розыгрыш или же серьезные слова. Сириус Блэк, скрестив руки на груди, застыл с ошеломленным выражением лица. Его приподнятые брови, казалось, уже не смогут вернуть себе привычное положение. Даже Дамблдор, казалось, был тронут происходящим. Он окинул Джеймса непривычно серьезным взглядом и покачал головой, то ли выражая одобрение, то ли просто в такт своим размышлениям.

Лили же просто не находила слов. Она завороженно смотрела на Джеймса, позабыв про огромную толпу людей, окружающую ее. Конечно, она понимала, что все это — лишь красивый жест, очередная попытка завоевать ее доверие. Но она понимала и то, что теперь Джеймс публично отказался от издевательств над Снейпом. И, если он нарушит слово, он потеряет не только Лили, но и уважение всей школы. Эванс неуверенно взглянула на Северуса, еле сдерживающего порыв злости. Снейп не желал признавать того, что Поттер способен на подобные поступки, и искренне полагал, что все это лишь дешевый трюк. Но, сжав зубы, он напряженно и тихо произнес:

— Я принимаю твои извинения, Джеймс Поттер.

А что ему еще оставалось?

________________________________________________________________

* Люциус (Lucius) — в переводе с латыни означает «щука».

** Джеймс — левша.


* * *


Ажиотаж после выступления новоявленной группы никак не утихал. Тем более, всех крайне взволновал рояль, стоявший в углу сцены и до сих пор нетронутый. Хоть инструмент и был весьма непритягательного вида, но чары, наложенные на него, не давали повода усомниться в его исправности. Студенты гадали, что за еще сюрпризы им преподнесет Рождественский бал? И какую роль во всем этом сыграет многострадальный рояль? Но вопрос так и оставался без ответа, хоть время уже приближалось к полуночи.

Впрочем, студентам и так хватало событий для одного дня. Сириус, Ремус и Питер сразу после выступления окружили Джеймса и буквально хором задали вопрос:

— Какой гиппогриф тебя укусил?!

Джеймс лишь пожал плечами:

— Надо что-то менять. — И улыбнулся.

Когда Питер удалился с Элизой в укромный уголок, а Сириус продолжил третировать Малфоя на пару с Нарциссой, Люпин подошел к задумчиво улыбающейся Эмили.

— Я знаю эту улыбку, — настороженно произнес он. — И в прошлый раз она означала то, что я должен был подорвать гостиную Слизерина вместе со всеми ее учениками.

— Не будь таким скучным, Ремус, — Эмили раскраснелась от быстрых танцев и пары живительных коктейлей. Румянец ей очень шел, оживляя обычно бледную и хмурую девушку. Локон выбился из прически, и магическая снежинка, запутавшаяся в волосах, переливалась на свету, лукаво подмигивая Люпину.

— Мне кажется, или в деле с Джеймсом и Лили не обошлось без Эмили Паркер? — Ремус на секунду залюбовался изящным изгибом шеи, скользнул взглядом ниже, к груди, неожиданно для себя отметил, что таковая имеется и...

— На что-то засмотрелся, Ремус Люпин? — голос Эмили был вкрадчивым и тихим, предвещавшим все муки ада. Парень тут же дернулся, поднимая глаза, на что Паркер лишь усмехнулась. — Видимо, твоему рогатому другу пришелся по вкусу тот самый «псих-подход», как он его обозвал. Которым Беата воздействовала на Блэка, — пояснила она.

— И? — туповато спросил Ремус.

— И... он пришел ко мне, сначала мялся, потом что-то промямлил, после чего решил поиграть в самоуверенного болвана. В общем, я уже думала, что мне понадобится переводчик с особого Поттеровского языка, но после несвязных «Лили, я мириться, она — нет», я все же уловила суть.

— Спорим, что все было не так печально, — улыбнулся Ремус.

— Это всё детали, — небрежно отмахнулась Эмили. — И я объяснила ему, как надо действовать.

— Я думаю, он был просто в ярости, услышав про публичное извинение перед Северусом.

— Был, пока я не объяснила ему суть. Как ни странно, дошло до него почти сразу. И вообще-то я не говорила про публичное извинение... я говорила про обычное — тет-а-тет. Но разве Джеймс когда-то довольствовался малым?

— Никогда, — подтвердил Люпин. — И в чем же эта суть заключалась?

— У Джеймса остались последние полгода в школе, Ремус. Гораздо проще потерпеть полгода без ежедневных издевательств на слизеринцем, зато совершить достойный поступок и заполучить девушку, с которой, возможно, ты проведешь остаток своих дней.

— Твоя идея была хороша... Но ты должна была понимать, что это очень сильно ударит по дружбе Северуса и Лили.

— У них нет никакой дружбы, Ремус. Дружит с ним только она, Сев же влюблен в нее до беспамятства. И так будет всегда. Я не верю в них, Ремус. Такая, как Лили, никогда не полюбит такого, как Северус. Он всегда будет для нее милым забитым зверьком, которого нужно защищать, а сам он будет бегать за ней по пятам, оставаясь жертвой. Ему нужно стать охотником, а для этого ему необходимо... от чего-то отказаться.

— От Лили, например, — Люпин нахмурился. — Мне не нравятся такие идеи, Эмили. Ты действовала за спиной своего друга.

— Я давно говорила ему, что пора что-то менять. Что Лили для него не пара.

— Но у них что-то начало получаться. И не тебе это решать.

— Я вижу его мучения. Наблюдала их с третьего курса. И сейчас они просто вернулись к тому, с чего начали.

— Мне сложно понять, как ты можешь принимать такие решения за его спиной. Скажи ему об этом хотя бы.

— Я сказала, — пожала плечами Эмили и поморщилась. — Теперь со мной не разговаривают уже двое моих друзей. Хочешь вступить в их клуб?

Ремус задумчиво взглянул на Эмили и медленно покачал головой:

— Нет. Кто-то же должен объяснить тебе, почему ты не права. Если у этих двоих не вышло, то, быть может, у меня есть шанс?

— Спасибо, что веришь в мою... разумность, Ремус Люпин, — и было непонятно, саркастически или же серьезно Паркер говорит.

— Кто-то же должен. Тем более, ты веришь в меня, — Ремус улыбнулся, но в глазах его скользнула неуверенность. — Пойдем танцевать.

Быстрая ритмичная музыка как раз сменилась на медленную, и самые стойкие парочки, включая Эмили и Ремуса, разбрелись по танцполу. Но стоило окончиться первой мелодии, как директор поднялся вновь:

— Еще один небольшой сюрприз, друзья!

Студенты с интересом взглянули на Дамблдора, некоторые же лишь обреченно вздохнули.

— Наши дорогие мародеры, ну и конечно, — директор отвесил шутливый поклон Элизе, — их помощники продемонстрировали нам, какой чудесной и талантливой может быть маггловская музыка. Также мы не можем отрицать и того, что маггловские классики внесли огромный вклад в искусство, равнозначный как для людей, так и для волшебников. Один из присутствующих здесь хотел бы продемонстрировать это вам, друзья. И, — Дамблдор лукаво улыбнулся, — вероятно, посвятить эту композицию кому-то особенному, не так ли мистер Блэк?

Если раньше половина девушек школы души не чаяла в Сириусе Блэке, то теперь каждая, буквально — каждая, жаждала ощутить взгляд Сириуса на себе и узнать, что именно ей посвящена эта композиция.

— Для той, что действительно оценит, — коротко и необычайно серьезно произнес Блэк и сел за рояль, распрямив спину.

Откинув крышку, он на секунду прикрыл глаза, а затем плавно опустил пальцы на клавиши. Мелодия, так внезапно ворвавшаяся в притихший зал и заполнившая его до самых краешков, не оставила равнодушным даже самого привередливого слизеринца. Длинные пальцы Сириуса буквально порхали над клавишами, заставляя их оживать с каждым разом по-новому, сплетая восхитительную мелодию, незримыми прикосновениями трогая душу слушателя, порождая в ней восхищение, завораживая и не давая опомниться. Лицо Блэка было спокойно и сосредоточено, лишь в глазах мерцал странный блеск, выдававший внутреннее напряжение и невероятный по силе душевный порыв, что он вкладывал в свою игру. Музыка была тревожной и волнующей, то нарастая и ускоряясь, набирая силу с каждым новым касанием, заставляя слушателей замирать и неотрывно наблюдать за тем, как пальцы Блэка уже с силой «врезаются» в клавиши, то на мгновение утихала, давая зрителю краткую передышку.

Вероятно, многие знали о талантах Сириуса Блэка, но разве хоть кто-либо мог предположить, что он может так играть?

— Прелюдия и фуга ля минор, — в пустоту произнесла Беата, зачарованная прекрасной игрой. — Талантливо.

— А кто это? — неуверенным шепотом спросила ее младшекурсница с Пуффендуя. Девочка слушала с наивным интересом, но в силу своих лет еще не могла проникнуться так глубоко, не ощущая в полной мере того душевного порыва и внутреннего подъема.

Презрения и надменного удивления во взгляде Беаты хватило бы на десять Малфоев и еще кусочек Нарциссы Блэк.

— Бах, — все же снизошла она до ответа. — Композитор, а не тот, кто сейчас играет, — насмешливо добавила она. Девочка лишь обиженно насупилась и отвернулась.

Слизеринцы, в большинстве своем, включая и Малфоя, взглянули на Сириуса с неподдельным уважением. Что бы кто не говорил про мир магглов, но даже чистокровные ценили произведения гениальных классиков, хоть и категорически отказывались признавать это.

Музыка все лилась и лилась, завораживая слушателей, а взгляд Беаты впервые утратил всю свою насмешливость, оставив лишь задумчивую заинтересованность и отблеск восхищения в глазах. Неважно в чем она была сейчас одета и как бы нелепо, с точки зрения многих, не выглядела. С выпрямленной спиной, плотно сжатыми губами и взглядом, наполненным вдохновением и почти эйфорическим наслаждением от игры, она выглядела более чистокровной, чем все слизеринцы вместе взятые. И только слепому было неясно, кто же «та самая, что оценит».

Серена с неподдельным интересом взирала на Сириуса. В глазах ее не было очарования молодым человеком, но переводя взгляд с гриффиндорца на дочь, миссис Спринклс загадочно улыбалась.

Еще несколько мгновений невероятной игры, и Сириус с облегчением выдохнул, приподнимая руки от клавиатуры рояля и уже бездвижно кладя их на колени. С минуту толпа молчала, приходя в себя и возвращаясь в реальность, а потом взорвалась оглушительными овациями. Эта музыка тронула слушателей куда больше, нежели выступление Джеймса и компании. Последний, впрочем, не унывал. Он и сам не знал, что Сириус может так играть. Друг изредка упоминал, что единственное, за что он был благодарен матери, было обучение искусству игры на фортепиано. Но какой на самом деле смысл скрывался в этих словах, Поттер и не представлял. Аплодировали абсолютно все, некоторые из тех, кто сидел, поднялись, выражая свое уважение и восхищение мастерством. Лишь Беата осталась неподвижна и нема, но ее взгляд, столкнувшись со взглядом Сириуса, сказал о многом.

Спокойно спустившись со сцены, Сириус подошел прямо к Спринклс, а затем, совершенно внезапно для всех отвернулся от слизеринки и направился к своей спутнице — Нарциссе Блэк. Беата, изогнув бровь, с удивлением наблюдала за происходящим. Нарцисса тем временем, разгадав план Блэка, подала ему руку и, когда тот склонился для поцелуя, мягко произнесла:

— Мне очень понравилось, Сириус. Я и не ожидала, что ты будешь столь точен в выборе посвященной мне композиции.

— Как я мог ошибиться, дорогая кузина? — Сириус вернул девушке улыбку.

Он чуть дрожал, все еще напряженный после сложной игры, но держался уверенно, несмотря на пылающий взгляд Беаты, ввинчивающийся в его спину. Собравшиеся вокруг студенты с интересом наблюдали за развернувшимся представлением.

— Приятно осознавать, что существует хотя бы одна девушка, способная оценить мои усилия по заслугам.

Толпа выдохнула. Беата вдохнула. Если бы она была огнедышащим драконом, то через мгновение зал был бы заполнен кричащими и подожженными студентами, но, увы, взгляд ее не был столь действенен.

— Станцуем? — невинно улыбнулся Блэк. Нарцисса кивнула, и они вместе вышли в центр зала.

Беата и Малфой стояли не шелохнувшись, глаза обоих горели огнем возмездия, но, как известно, месть — это блюдо, которое нужно подавать холодным. Люциус не собирался спешить. Он аккуратно перехватил руку Беаты, готовой уже "ринуться в бой", и покачал головой. "Не сейчас, — говорил его взгляд. — Тебе нужно успокоиться". Спринклс отступила, безмолвно соглашаясь со своим спутником.

«Пожалуй, — подумал Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, — это было не совсем то, что я планировал. Но немного остроты не повредит этому вечеру». И хитро улыбнулся.

Глава опубликована: 04.10.2013

Глава XIV: Темные Времена наступают

Дом Поттеров, первая неделя Рождественских каникул

— Я искренне рад вас видеть, директор, — Джеймс замялся, — но вы точно не ошиблись дверью?

Видеть Альбуса Дамблдора на пороге собственного дома посреди зимних каникул — совершенно не к добру, да еще и с такими гостями. Радость, всколыхнувшаяся в Джеймсе при виде Лили, тут же сменилась глухим раздражением, когда гриффиндорец наконец заметил и Северуса, переминающегося с ноги на ногу за плечом Дамблдора.

— Нет, мистер Поттер, мы совершенно точно к вам. — Директор, не дожидаясь разрешения, спокойно шагнул внутрь, буквально отодвигая бедного парня с пути. Лили неуверенно улыбнулась Джеймсу, но глаза у нее отчего-то были донельзя жалостливые. Даже Снейп выглядел притихшим и не пытался злорадствовать.

— Мистер Блэк дома? — Сириус и правда проводил эти каникулы у лучшего друга, залечивая раны после окончательной ссоры c братом, состоявшейся прямо накануне отъезда.

— Вышел, — коротко ответил Джеймс. — Но скоро вернется.

Странное предчувствие пребольно укололо Поттера изнутри, но он не мог понять причины своей тревоги.

— Что-то случилось, профессор? — осторожно спросил он. Лили после этих слов неожиданно всхлипнула и опустилась на небольшой диванчик. Гостиная Поттеров всегда была уютным и гостеприимным местом. Мать Джеймса не любила все эти новомодные стили, предпочитая пастельные цвета, вручную расшитые скатерти и старенькую, но родную мебель. Но сегодня все было иначе. Сегодня в доме стало холодно и тоскливо, будто бы что-то было безвозвратно утрачено.

— Лили? — внутри Джеймса все похолодело.

— Где ваши родители, Джеймс? — тихо спросил директор.

— В... во Франции. Они собирались во Францию. Это был их рождественский подарок друг другу и... мне тоже. Сказали, чтобы я мог спокойно жить в доме с Бродягой, чтобы они нас не стесняли, — Джеймс что-то говорил и говорил, сам не понимая, почему не может остановиться. Шестым чувством он уже понял, что услышит дальше, и пытался оттянуть этот момент изо всех сил.

— Джеймс, — Лили поднялась, порывисто обняла Поттера и уткнулась тому в плечо.

— Что с ними? — вдруг резко выкрикнул парень, вырываясь из объятий Лили. — Что с ними?!

— Авария.

— Что? — голос Джеймса упал. Он задрожал, обхватывая себя руками, пытаясь то ли принять, то ли оттолкнуть известие. Он постоял так с минуту, покачиваясь из стороны в сторону, и наконец тихо произнес: — Я не верю. Они же волшебники, они...

— Именно поэтому я здесь, мистер Поттер, — тем же тихим голосом продолжал Дамблдор. — Мы тоже усомнились в том, что это была именно авария. Особенно ввиду последних известий.

— Каких известий? — бесцветно переспросил Джеймс. Единственное, чего он сейчас хотел, это чтобы директор со своим наигранным сочувствием, Лили, преисполненная жалости, и надоевший до чертиков Северус выметались вон из его дома.

— Сириус, наверное, рассказал вам о своей находке в день отъезда на каникулы? — парень машинально кивнул, тупо глядя в стену перед собой. — Лили и Северус пришли ко мне со схожими новостями, мы обсудили это и приняли меры.

— Какие меры, профессор? — осторожно спросил Снейп, не уверенный, что ему стоит сейчас говорить. Но Джеймс молча глядел в одну точку, не реагируя на Лили, ласково гладящую его по руке.

— Защитные меры, Северус, — тяжело вздохнул директор. — Вы, вероятно, знаете о движении за права чистокровных? Это особенно бурно обсуждается на Слизерине, — Дамблдор только грустно улыбнулся.

— Какое к черту отношение это имеет к моим родителям?! — взорвался Джеймс. — Сначала вы входите сюда, приводите с собой этого... этого слизеринца, который наверняка причастен к происходящему! Потом начинаете разглагольствовать о каких-то мерах!.. Может, вы все просто пойдете к черту прямо сейчас?!

— Джеймс, — умоляюще прошептала Лили, — сядь, пожалуйста.

— Ваши родители, Джеймс, вступили в Орден Феникса, — веско произнес Дамблдор, не давая Поттеру опомниться и вновь пойти в наступление. — А Северус не имеет ничего общего с происходящим.

— Орден... Феникса? — переспросил Джеймс, даже не взглянув в сторону Снейпа.

— Именно.

— Что это за Орден? — мысли Джеймса ухватились за единственно доступную ниточку, уводящую его прочь от болезненных размышлений.

— Орден, созданный для противостояния Темному Лорду, как называет себя этот волшебник, и для защиты прав магглов, магглорожденных, а также и полукровок.

— И мои родители... Вы думаете, этот... Лорд к этому причастен?

— Совершенно верно, мистер Поттер. Я именно так и думаю. Они собирались во Францию с моим поручением, но когда на вторые сутки от них перестали приходить известия, я послал сову одному своему хорошему другу. И я полагаю, авария была подстроенной.

— Что же вы, директор, — зло произнес Джеймс, — не смогли защитить тех, кто доверился вам? Приняли защитные меры, да? — с болью в голосе закончил он.

— Я не всесилен, Джеймс, но ты имеешь право злиться на меня.

— Зачем вы привели его? И Лили? — он кивнул в сторону Северуса, но при взгляде на Эванс тон его смягчился.

— Мисс Эванс и мистер Снейп обнаружили в Хогсмиде точку сбора последователей Лорда. К сожалению, они не сразу пришли ко мне, опасаясь, что неправильно поняли ситуацию, и пытаясь добыть доказательства увиденного. И... это не афишируется, Джеймс, но события, происходящие в магической Англии, далеки от совершенства. — Дамблдор на секунду замолчал, собираясь с мыслями, и продолжил: — Когда девять лет назад мы получили известие о том, что некий талантливый, но неизвестный волшебник собирает последователей, мы не обратили на это пристального внимания. Группировки создаются повсюду, но и распадаются они через пару-тройку дней. Идеи его были радикальны и мало осуществимы, и на какое-то время он ушел из поля нашего зрения. Мы решили, что не найдя сторонников, он пересмотрел свои взгляды. Однако, уже через два года он вновь вернулся на политическую сцену. И люди, окружавшие его, выглядели достаточно влиятельными. Выходцы со Слизерина, по большей части, но были и люди с других факультетов и даже из других магических школ. Мы стали присматриваться к нему, пытаясь понять, каким образом он сумел собрать такое количество людей под самым нашим носом. Аврорат, невыразимцы, все министерство было поставлено на уши. Начались расследования. Оказалось, что волшебник действовал через маггловский мир, потому и большая часть предположительно им совершенных убийств осталась вне поля нашего зрения. Погибали волшебники, сторонившиеся нашего мира. В основном полукровки и магглорожденные, или же сквибы — те, кто не желал расставаться с миром людей или же те, кому не нашлось места в мире волшебников. Но в год вашего поступления, уже летом, действия этого мага стали агрессивней. Он стал заявлять о себе, активнее пропагандировать чистокровность. И пусть его речи были убедительны и красивы, под ними скрывалась настоящая жестокость. Нам не нужна была революция и уж тем более — полномасштабная война.

— И вы начали собирать Орден? — тихо спросила Лили.

— Именно, мисс Эванс, — Дамблдор благосклонно кивнул. — Орден был создан семь лет назад. В него вошли люди, которым не было безразлично, что случится с магическим миром. Министерство на тот момент не имело прямых доказательств против Лорда, но и бездействовать оно не могло. А позже... позже министерство заняло довольно нейтральную позицию: пока убийства полукровок и магглорожденных происходят, не нарушая Статута о Секретности, и выглядит, как обычная случайность, на это закрывают глаза. Орден же состоит из добровольцев, в основном мракоборцев — действующих, либо бывших. Таких, как, например, ваш отец, Джеймс.

— Мой отец был мракоборцем? — встрепенулся Поттер. — Он никогда не упоминал ничего подобного.

— Ваш отец ушел со службы через два года после вашего рождения. Он не мог вынести безразличного отношения министерства к происходящему и не хотел работать в подобном месте. Но и игнорировать прямую угрозу, нависшую над нами, он не собирался. Поэтому Чарлус вступил в Орден сразу же после его создания, ваша мать позже, через год. Мы добываем информацию, пытаемся препятствовать действиям Темного Лорда, но нам отчаянно не хватает ресурсов, тем более, что действия наши в основном нелегальны. А среди сторонников Лорда достаточно тех, кто имеет серьезные должности в министерстве.

— Например?

— Например, Абраксас Малфой, отец Люциуса. Он слишком важный и уважаемый человек в обществе, чтобы к его словам не прислушивались. Или всем вам известные Вальбурга Блэк, Лестрейндж... Можно до бесконечности перечислять имена и фамилии, но будет проще свериться со списком самых древних чистокровных семей. Поэтому-то мы и не можем открыто выступать против этого движения. К тому же, как мне известно, многие нынешние ученики со Слизерина тайно присоединились к Волдеморту, как называет себя этот волшебник, — Дамблдор пристально посмотрел на Северуса, но тот ответил взглядом «я ничего об этом не знаю».

— Но как вы пропустили их штаб в Хогсмиде, профессор? Под самым вашим носом! — в словах Лили слышалось неприкрытое осуждение, и девушка, осознав это, смутилась и тихо добавила: — Извините.

— Что поделать, мисс Эванс, это действительно моя вина. Я и предположить не мог, что они совьют гнездо так близко, — Дамблдор устало вздохнул. — Это был так называемый штаб, состоящий по большей части из старшекурсников. Слизеринцы, несколько котгевранцев. Они не занимались убийствами и довольно далеки от происходящего, но их помощь Волдеморту нельзя назвать бессмысленной. Они шпионили за мной и, к сожалению, смогли получить некоторую информацию об Ордене. Очень темная магия, очень... Я предполагал, что они попытаются использовать ее, чтобы поставлять информацию Лорду, и, честно сказать, ожидал чего-то подобного от Люциуса. Но по неосмотрительности не уделил должного внимания остальным слизеринцам.

— Кто же оказался удачливее Люциуса, профессор? — голос Сириус Блэка был глухим и надтреснутым. Парень явно стоял здесь уже некоторое время, но все были столь увлечены рассказом, что не заметили его присутствия.

— Я полагаю, вы уже знаете, мистер Блэк, — спокойно произнес директор, — вы читали дневник Малфоя.

— Мой брат, — констатировал Сириус, и голос его прозвучал горько и устало.

Лили и Северус удивленно переглянулись, а Джеймс лишь скользнул по другу взглядом и вновь ушел глубоко в свои мысли.

— Вы правы, — кивнул Дамблдор. — Я не ожидал, что Регулус столь сведущ в подобной магии. Полагаю, Волдеморт или же его наиболее талантливые приспешники обучают новичков.

— Но почему, — Лили поежилась, — почему Орден был создан целых семь лет назад, а сообщений о действиях этого... Волдеморта нигде нет? Ни в одной газете?

— Потому что, мисс Эванс, подобные вещи не афишируются. Как я уже говорил, открытые убийства не происходят, а ненужных людей убирали с их постов всегда и во все времена. Игры в большой политике продолжаются ежедневно, и лучше вам не знать, какое количество людей в реальности оказываются заложниками обстоятельств.

— Но сейчас... раз вы рассказываете нам все это, ситуация стала серьезней? — Снейп во второй раз за всю беседу осмелился подать голос. Блэк лишь презрительно взглянул на него, но промолчал.

— Именно, Северус. Ситуация начинает выходить из-под контроля. Волдеморту мало того, что он имеет. Он хочет настоящей власти, полностью тоталитарной, исключающей даже минимальное влияние министерства. Я полагаю, он желает провозгласить себя чем-то вроде короля, а из самых приближенных сторонников создать круг советников. И, боюсь, его желания могут осуществиться.

— Я не понимаю, почему министерство ничего не делает, — горько произнес Джеймс, уставившись на свои сцепленные руки. — Уже семь лет, по вашим словам, магический мир находится под угрозой полномасштабной войны, но никто и пальцем не пошевелил, чтобы хоть что-то сделать!

— Министерство, Джеймс, в основном состоит из чистокровных — им, как они считают, нечего бояться. — Дамблдор устало потер переносицу и поправил очки. — Но когда они осознают всю серьезность ситуации, будет поздно. Я не хочу взваливать на вас такую ответственность, но...

— Мы вступим в Орден Феникса, директор, — упрямо произнес Сириус. — И не просите нас об обратном.

— Я и не собирался, — улыбнулся Дамблдор. — Но это произойдет только после окончания школы и не раньше. — Голос директора похолодел, очки-половинки опасно блеснули.

— Но мы хотим сейчас! — зло воскликнул Джеймс. — Я хочу! Я хочу отомстить этому сукиному сыну! Как вы можете запрещать мне, после того, как сами не смогли защитить моих родителей?!

— Ваши родители прекрасно знали, на что идут и какой опасности подвергают свои жизни. Кроме того, они знали, что чувства, которые вы испытываете на данный момент, лишнее в нашем общем деле, — спокойно отозвался Дамблдор. — И именно поэтому, мистер Поттер, я не допущу вас в Орден сейчас. Вы молоды, неопытны и горячны. Вы еще не завершили обучение и до сих пор остаетесь ребенком. Поручить вам любое, даже самое простейшее задание — все равно что послать на смерть. Вы не сдержитесь, совершите необдуманное действие, а ваши друзья, в попытке защитить вас, тоже попадут под раздачу. И я не уверен, что кто-либо из вас выживет. И уж точно не уверен, что вы не сорвете доверенную вам операцию.

Джеймс пару мгновений смотрел на Дамблдора со злостью в глазах, все еще тяжело дыша после вспышки ярости, но потом медленно вдохнул и опустил голову:

— Вы, как всегда, правы, директор, — глухо произнес он. — Могу я побыть один?

— Конечно, мистер Поттер. — И добавил уже после того, как Джеймс удалился наверх, в свою спальню: — Я надеюсь, мисс Эванс, мистер Блэк, вы позаботитесь о нем. Мистер Снейп, вы останетесь?

— Э... — Северус неуверенно посмотрел на Лили, но, наткнувшись на взгляд Сириуса, покачал головой: — Я пойду с вами, профессор.

— Вот и хорошо.

После ухода Дамблдора Лили устало опустилась на стул:

— И что теперь? — тихо произнесла она в пустоту.

— Нужно вернуть в чувство Джеймса. И поскорее возвращаться в школу, там ему будет легче, — спокойно отозвался Сириус. Его лицо можно было бы назвать умиротворенным, если бы не наполненные болью глаза. Чарлус и Дорея стали для него второй семьей, и Сириусу было нелегко узнать об их смерти.

— Я надеюсь, — он пристально взглянул на девушку, — ты не будешь играть в недотрогу сейчас, когда ему особенно нужна твоя поддержка?

— Нет, конечно! — возмутилась Лили. — Я буду рядом, сколько понадобится.


* * *


Дом Люпиных, то же время

— А-а-а! — кричала Эмили, улепетывая по свежевыпавшему снегу прочь от Люпина. Тот, старательно изображая зловещий смех, мчался за ней со снежком в руках.

Эмили Паркер и Питер Петтигрю гостили у Ремуса уже три дня. Через пару дней после начала каникул обоим пришли пригласительные письма от Ремуса, в которых он жаловался на скуку и тоску. На вопрос, почему он не пригласил Джеймса с Сириусом, Люпин промямлил что-то про их занятость, изо всех сил делая вид, что говорит правду. Но врать он не умел, а на расспросы не дал внятного ответа, и Эмили с Питером решили отложить допрос на потом.

Если бы они знали, что основная причина их присутствия здесь — магглорожденность, они, наверное, не были бы столь веселы и беспечны. Но Дамблдор попросил Люпина не сеять панику, а просто приютить обоих в своем доме. Пусть Питер и был полукровкой, как и Ремус, но ему могла грозить не меньшая, чем Эмили, опасность, ибо его матушка была уже совсем немолодой женщиной, к тому же, магглой, а отец ушел из дома давным-давно.

— А-а-а! — это уже воинственный Питер бежал вслед за Ремусом, перепрыгивая через сугробы. Через минуту он настиг друга и повалил в снег, магически обрушив на него целый снежный «водопад». Эмили хохотала неподалеку, пока сама не была «потоплена», после чего смеялся один Петтигрю, с важным видом расхаживая вокруг. Когда оба «снеговика», мрачные и продрогшие, кое-как поднялись, намереваясь дать Питеру отпор, из дома донесся голос матери Люпина, сообщавшей о том, что обед готов.

— Что-то ты сегодня опять мрачна, Эмили, — Питер бодро уплетал картошку, запивая ее апельсиновым соком.

— Беата снова молчит, — задумчиво отозвалась Паркер. У нее почти не было аппетита, и она лишь вяло ковырялась вилкой в тарелке.

— Вы же поссорились, — тоном «пора бы мне уже об этом рассказать» произнес Ремус.

— Дело не в этом. До нее не доходит сова, возвращается с моим же собственным письмом всякий раз и с извинением ухает.

— Ты знаешь, почему? — с беспокойством спросил Люпин, хоть ему и не было понятно, какая опасность может грозить чистокровной Беате.

— Предполагаю, — уклончиво ответила Паркер. — В начале она была у Малфоя, но сейчас, видимо, уже нет.

— У Малфоя? — хором переспросили Питер с Ремусом.

— Не спрашивайте, — закатила глаза Паркер. — У Беаты семь пятниц на неделе. Сегодня ее услаждает Малфой, завтра она издевается над Блэком, послезавтра она проповедует христианство.

— А што ф ее мафетью? — Петтигрю изо всех сил старалась объять необъятное, а вернее — проглотить здоровенный кусок индейки.

— Честное слово, Питер, еще немного, и ты начнешь походить на Беату. Ее мать, — Эмили пожала плечами, — сложный человек, как и сама Спринклс. Все, кто знает только Беату, начинают жалеть ее матушку, считая, что дочь к ней крайне несправедлива и ведет себя просто по-хамски. Все, кто знает лишь Серену, сочувствуют дочери, ибо не понимают, как родитель может быть столь безответственным и легкомысленным. Но я, например, знакома с обеими и поверь — мне не жаль ни одну из них. Они загнали себя в этот тупик самостоятельно, но пойти на откровенный разговор по душам — значит переступить через свою гордость. Немыслимая для обеих жертва.

— Я просто не понимаю... Ты не находишь связи, Амели? — Ремус за время каникул приноровился называть девушку ее настоящим именем. — Сначала ни с того ни с сего приезжает ее, как ты говоришь, безответственная мать. Гонится за дочерью через всю лестницу, затем внезапно разворачивается в противоположном направлении и с этого момента интересуется Беатой не больше, чем любым из учеников. После этого Спринклс уезжает с Малфоем, который невероятным образом прощает ей выходку на балу, а теперь Беата и вовсе исчезает из зоны доступа, раз до нее не доходят магические совы.

— И где здесь связь? — Паркер нахмурилась. — Мать уже пару раз приезжала к ней в Хогвартс, но тогда Беата была младше и сговорчивей, она не устраивала сцен. Тем более, Серена знает, что бесполезно давить на ту, кто носит фамилию Спринклс, проще выждать. Малфой, — Эмили скривилась, — всегда был благосклонен к Беате, уж не знаю почему. А то, что она затерялась в далеких краях — так ей это свойственно. Или она не хочет, чтобы ее нашли. Вообще говоря, Абраксас терпеть не мог Спринклс, исходя из ее слов. Он вполне мог выгнать ее из родового поместья.

— А что мать? Ты не писала Серене?

— Бессмысленно. Серена живет в маггловской части Лондона, но, по большей части, ее сложно застать дома. У нее просто немыслимое количество бывших и не очень мужей, поклонников, любовников и прочих непонятных мужчин, которых она периодически меняет, переезжая из города в город по всей Европе. Например, в прошлом году ее мужем был какой-то швед, нелюдимый мрачный тип. А в августе, за неделю до отправления в Хогвартс, я видела ее с французом — они заглянули к нам домой проведать Беату. Но та отказалась выходить, и Серена уехала ни с чем.

— Удивительно, что ты не попыталась их помирить, — многозначительно улыбнулся Ремус.

— Вот еще! — воскликнула Паркер. — Вставать между двумя Спринклс? Себе дороже.

Ремус с Питером расхохотались, глядя на выразительное лицо девушки.


* * *


Лес Дина, магическая резиденция Кавендиш

Беата с особым вниманием разглядывала пол, потолок, стены, но особенно интересными она находила шторы и собственные руки. Женщина, сидящая напротив, привлекала ее не больше, чем сонная муха, ползающая по подоконнику.

— Беата, будь добра, посмотри на меня.

— Спасибо, бабушка, но у меня нет желания лицезреть тот кошмар, в который я превращусь лет через сто, — милейшим голосом ответила Беата.

Женщина лишь тяжело вздохнула, откидываясь на спинку кресла. Ее лицо было жестким, неподвижным, словно вырезанным из камня, лишь два блестящих глаза неотрывно следили за внучкой. Тяжелый перстень переливался драгоценным сиянием на ее высохшей, потемневшей от старости, кисти. Гвендолин Кавендиш неплохо сохранилась в свои сто тридцать семь лет. Говорят, она была невероятной красавицей, способной заткнуть за пояс всех первых дам при дворе, но выбрала иной путь, предпочтя светскому обществу глушь и тайные знания.

— Сначала твоя мать, — это был тот самый тон, предназначенный исключительно для того, чтобы выразить все разочарование своей младшей дочерью. — Потом ты.

— Угу, — кивнула Беата.

— Как ты смеешь позорить благородную фамилию Кавендиш?! — Гвен с усилием приподнялась в кресле, но огромный подсвечник, висевший до этого на стальных цепях, рухнул на пол, прямо перед Беатой. Какой бы немощной не казалась Гвендолин, ее магическая сила все еще была при ней.

— Я не имею ничего общего с этими чертовыми Кавендишами! — Беата наконец взглянула своей бабке прямо в глаза.

— Нет, имеешь! В твоих жилах течет их благородная кровь!

— Да с чего бы?! То, что одна из ведьм нашего рода раздвинула ноги перед герцогом Девонширским, не значит ровным счетом ничего! А уж при учете количества любовников моей матери, у меня, наверное, вообще может быть несколько отцов!

— И каким образом ты себе это представляешь, милочка? — нехорошо произнесла Гвен.

— Едва ли ты знакома с такой маггловской наукой, как биология.

— В отличие от тебя и твоей матери, я многие годы провела за книгами и более-менее осведомлена о всех маггловских науках, начиная с астрофизики и заканчивая плетением корзин. Но я едва ли могу понять, что именно ты можешь предложить мне в качестве аргумента к своему бессмысленному изречению. Несколько биологических отцов, ну что за глупость!

— Зачем мы опять спорим? — вздохнула Беата.

— Ты сама пришла сюда, впервые за семь лет! А я ведь почти отчаялась вернуть тебя в семью, — Гвендолин всплакнула, промакивая несуществующие слезы шелковым платком с искусно вышитой литерой «G».

— Не смеши меня. Ты самая терпеливая из всех змей, что я знаю. Ты будешь выжидать свою добычу веками, если потребуется.

— Ну что ты! Ты внучка моя, а не добыча, — Гвен попробовала сменить стратегию.

— Не нужно, бабушка, ты меня этим не проймешь. Я пришла просить о помощи, надеясь, что в тебе еще осталась хоть капля разумности, но, видимо, уйду я ни с чем.

— Будь твоя мать чуть разумнее, она бы не променяла благородную фамилию Кавендиш на эту жалкую «Спринклс»! Она бы не стала разрушать твой шанс стать Матерью общин. Но пока мудрая Табата остается ей...

— Табата, может, и мудрая, но ты все равно не даешь мне с ней поговорить.

— Я не могу позволить тебе потревожить Мать безо всяких причин.

— Безо всяких причин?! Полномасштабная магическая война на носу! Задумайся!

— Жалкие отродья великих когда-то колдунов могут разрушать свой мир и друг друга сколько угодно! Нам какое дело? — Гвен распрямила спину, непримиримо глядя на внучку. Ее покачивающиеся огромные серьги приводили Беату в необъяснимое бешенство. «Тик-так», — говорили они. «Бим-бом», — отбивали они ритм. Спринклс завороженно смотрела на разноцветные сферы, собранные из кусочков редчайших природных минералов, и хотела немедленно их вырвать и засунуть своей бабке в нос.

— Но ты должна вернуться в семью! — продолжала Гвен. — Ты не можешь подвергать себя опасности. Твоя мать уже потеряна для меня, но ты...

— На мне свет клином не сошелся, — фыркнула Беата. — Тем более, у тебя еще пятеро дочерей, вот и лепи из них все, что тебе захочется. И не смей меня останавливать!

Спринклс резко поднялась, намереваясь выйти вон из опротивевшего ей дома.

— Ты еще общаешься с этой неказистой девчонкой? — неожиданно спокойно спросила Гвендолин.

— С Паркер? Да.

— А с Малфоем?

— Отчасти.

— Вот как... — колдунья сделала только ей одной понятный вывод. — Иди.

— Что? — Беата не смогла сдержать удивления.

— Ступай, дорогуша. Я не буду уговаривать тебя вернуться, лишь прошу — не позорь семью, не смей мешать нашу фамилию с грязью, объявляя всем, что ты учишься в этой постыдной школе.

Спринклс только покачала головой и вышла за дверь. Лес Дина встретил ее шелестом зеленых листьев, стрекотанием кузнечиков и воздухом, напоенном ароматами хвои и кедровых шишек. В этом лесу еще существовали оплоты природных магов, над которыми не были властны времена года. Была ли зима или лето — здесь всегда царило тепло, а умиротворенная природа не знала ни сокрушительных порывов ветра, ни града, ни лютого холода.

— Если она считает, что я так просто сдамся, — проворчала Беата, — она точно впала в маразм.

Дернувшаяся в окне занавеска подтвердила опасения Беаты: ее бабка, как никто, знала свою внучку наизусть и не намеревалась облегчать ей жизнь.


* * *


Родовое поместье Малфоев, то же время

— Я не стану этого делать, отец, — отрезал Люциус. Абраксас лишь сжал губы, пристально глядя на сына, словно говоря: «Станешь!»

Ни возраст, ни тяжелая болезнь так и не смогли сломить старшего Малфоя. Находясь на лечении в больнице Святого Мунго, он продолжал числиться среди не последних людей министерства. Болезнь настигла его десять лет назад, но в последние два года маг слабел все больше и больше с каждым днем. Однако узнав о том, что сын воспротивился выполнять одно из его поручений, Абраксас, не взирая на увещевания колдомедиков, тут же отправился в поместье.

— Это убийство, отец, — обреченно произнес Люциус. Надменность постепенно уходила из его голоса, открывая настоящее лицо юноши — неуверенный, неопытный, он отчаянно пытался походить на собственного отца, постепенно понимая, что выбрал неверный путь.

— Ты знаешь, Люциус, — смягчился Абраксас, — для меня нет ничего дороже семьи. Но иногда случаются вещи, в которых такие волшебники, как мы — чистокровные, уважаемые, способные что-то изменить — должны принимать участие. Это наш долг.

— Но это убийство! — воскликнул Малфой.

— Возьми себя в руки! — прикрикнул на него отец и тут же закашлялся. — Я понимаю, что методы Темного Лорда кажутся тебе слишком... радикальными. Ты думаешь, что он действует излишне агрессивно. Быть может, ты и прав... Но подумай — что станет с нами, с древнейшими родами, через сто, двести лет? Мы уже вымираем, не способные бороться с магглами, словно наводнение, затапливающими мир. Полукровки, магглорожденные — жалкие пародии на волшебников. Они разбавляют магию, оскверняют ее лишь только одним своим существованием! Мы не можем стоять в стороне.

— Но убивать магов, чистокровных магов...

— Мозг некоторых из них — отравлен. Например, ваш директор — Дамблдор. Его разум нам уже не вернуть, но мы можем его остановить. Ты принял метку, сын, ты должен помнить о том, что слово Малфоя — нерушимо, и ты дал это слово Волдеморту.

— Я помню, отец, — склонил голову Люциус.

— Ну вот и хорошо, — Абраксас по-отечески потрепал младшего Малфоя по голове. — А как обстоят дела с Нарциссой? Я надеюсь, ты не вздумал променять эту чудесную девушку на вульгарную и нелепую Беату?

— Нет, отец, — покачал головой Люциус. — Беата — лишь привычка. Она нужна мне для определенных целей.

— Но ты не ответил на вопрос, — Абраксас нахмурился. — Я вижу сомнение в твоих глазах.

— Нарцисса... стала другой. Она утратила всю свою покорность, и я не могу повлиять на нее. Она путается с Сириусом Блэком, — наконец закончил он, нанося окончательный удар по и так непрочному положению слизеринки.

— Что?! — Малфой задохнулся от возмущения. — Этот мальчишка отвратительно влияет на всех вокруг себя. Я постараюсь послать весточку Вальбурге. Пусть она и не ее мать, но имеет заметное влияние на всех, кто носит фамилию Блэк. Не беспокойся, мой мальчик, мы вернем Нарциссу.

— Я и не жаловался, отец! — рассерженно произнес Люциус, вскакивая с колен. — Я всего лишь выразил свои опасения, не нужно все решать за меня! Я способен справиться сам с одной-единственной женщиной.

Абраксас лишь скупо улыбнулся, но вновь закашлялся.

— Узнаю своего сына, — прохрипел он с натугой, когда очередной приступ стих. — Тогда не будем торопить события. Но помни — Темный Лорд рассчитывает на тебя. Не подведи его.

Люциус лишь коротко кивнул и вышел, аккуратно притворив за собой дверь. На душе скребли кошки, он чувствовал, как падает все ниже и ниже, что увещевания отца, его правильные речи уже не помогают убеждать самого себя в правильности своих поступков. Но есть ли обратный путь? У кого спросить совета? На секунду в нем возникло желание пойти к матери, но он тут же отринул эту мысль, рассудив, что вырос и повзрослел достаточно, чтобы разобраться во всем самому.

— Беата... — глухо произнес в пустоту Люциус и неожиданно резко закончил: — Никогда более не должна появляться в этом доме.

Худенький домовик торопливо кивнул, показывая, что услышал слова хозяина, и подобострастно уставился на Люциуса в ожидании новых указаний.


* * *


Мародеры планировали триумфальное возвращение в школу после рождественских каникул. Но в виду произошедших событий, всем было не до смеха. Питер и Ремус, узнав о горе Джеймса последними, лишь безмолвно застыли, не зная, что и сказать. Даже Эмили Паркер, обычно невозмутимая и рассудительная, с ужасом уставилась на Поттера, не в силах найти слова утешения.

Лили Эванс следовала за Джеймсом повсеместно, что-то тихо нашептывая ему на ухо. Северус не мог просто игнорировать подобное, но и сделать что-либо ему было не под силу. Он понимал, как неправильно будет с его стороны препятствовать этому общению, и терял Лили с каждым днем все больше и больше, почти уже смирившись с этим.

Первая улыбка на лице Джеймса появилась на вторую неделю после возвращения в школу. Лили вновь что-то втолковывала другу, сидя за задней партой в классе Трансфигурации. МакГонагалл, вопреки собственным правилам, игнорировала обоих, даже когда Лили переходила на откровенно громкий шепот. Мародеры время от времени оглядывались на Джеймса, проверяя его состояние, и, когда тот вдруг улыбнулся, робко, неуверенно, словно бы вспоминая, как это делается, облегченно выдохнули и заулыбались сами. Даже МакГонагалл одобрительно приподняла уголки губ, а шепотки, пронесшиеся по классу, подтвердили то, насколько сильно все гриффиндорцы переживали за Поттера.

Дело постепенно пошло на лад. Оставаясь один, Джеймс вновь становился сумрачным, замкнутым в себе, о чем-то подолгу думая и напряженно хмуря лоб. Но при виде друзей он немного оживал, стараясь не расстраивать их своей кислой миной.

Под конец второй недели на одном из завтраков на стол Гриффиндора приземлилась огромная белоснежная сова. «Полярная», — как безошибочно определил Питер Петтигрю. «И самая большая сова в мире», — добавил Ремус. Сова распахнула свои огромные крылья, заставив отшатнуться несколько учеников и вдруг, очень ласково ухнув, прыжком преодолела расстояние до Джеймса. Тот удивленно посмотрел в мудрые глаза гостьи и наконец обратил внимание на конверт, привязанный золотой лентой к совиной лапе. В углу была видна переливающаяся аббревиатура «A&B».

Со странным предчувствием Джеймс разорвал конверт и вчитался в строчки. Лицо его приобретало все более удивленное выражение.

«Я знаю о том, через что тебе пришло пройти, Джеймс Поттер. Впрочем, вся школа знает... И было бы бесчувственным и жестоким не проявить уважение к тебе и произошедшему с тобой. Наша маленькая война — лишь глупая шалость, призванная развеять скуку дней. Но тебе сейчас пришелся бы по душе покой.

Я искренне восхищаюсь тем, как ты держишься, Джеймс. Ты сильный человек, и я благодарен судьбе за то, что у меня есть столь достойный соперник. Но сейчас — почему бы нам с тобой не заключить небольшое перемирие? Прислать белый флаг было бы столь банально, а вот сову... я надеюсь, она пришлась тебе по вкусу?..

Джеймс прервал чтение, поднимая глаза на птицу. Та строго взирала на него сверху вниз. Ростом в полметра и при размахе крыльев в полтора, она казалась огромным снежным изваянием. Такую можно завести в качестве личного телохранителя — сшибет на лету и не заметит.

Иначе говоря, это подарок, Джеймс. Он, а это именно филин, предпочитает откликаться на Принца. Конечно, ты можешь рискнуть и дать ему другое имя, но, боюсь, он не станет слушаться.

Теперь Джеймс взглянул на Принца с легкой опаской. Птица продолжала взирать на него со скучающим выражением, будто бы считая его, Джеймса, своим новым питомцем, а не наоборот.

И чтобы не вводить твоих друзей в заблуждение: я заключаю перемирие именно с тобой — незачем воевать с врагом, если тот пока не способен на настоящую игру. Но твои друзья пусть не ждут пощады. Кажется, я слишком мало внимания уделял Ремусу и Питеру... Возможно, мне стоит исправить это досадное упущение?

Удачи, Джеймс Чарлус Поттер.

Поднимайте щиты, Сириус, Ремус и Питер. Бой только начинается.

Ваш и только Ваш — АB».

— Хм... — неуверенно протянул Джеймс. — Принц, значит?

Друзья и остальные студенты недоуменно переглянулись.

— Ну... Э... Если тебя устроит школьная совятня...

Принц с достоинством взглянул на Джеймса, выражая всю степень своего презрения к этой идее. Распахнув крылья, чем в очередной раз распугав студентов, он взлетел в воздух, «упорхнув» через окно.

— Эй! — Поттер привстал над скамьей. — Ты же еще вернешься, да? Мне тебя подарили, между прочим! Не забывай об этом!

— Что это было, Джим? Что там написано?

— Такой красивый... — мечтательно протянула Лили. — От кого он?

Джеймс только махнул рукой и отдал письмо A&B на растерзание друзьям.

— Бой только начинается? — возмутился Сириус. — Ну держись, АВ, ты слишком рано списал нас со счетов!

Гриффиндорцы дружно рассмеялись, а Джеймс улыбнулся, и в его глазах вновь блеснула позабытая всеми веселая искорка.


* * *


Башня Гриффиндора, спальни мальчиков, полдень

Сириус Блэк задумчиво наблюдал, как белый дым струится и закручивается под потолком, причудливо мерцая в солнечном свете. Ремус убил бы его уже за то, что Блэк, нисколько не церемонясь, закинул ноги в тяжелых сапогах на прикроватный столик. Расположившись на полу и заложив руки за голову, парень задумчиво курил, нисколько не заботясь о том, что пепел от сигареты падает прямо на его белоснежную рубашку. Воспоминания душили его, не давая свободно вдохнуть и выедая душу изнутри.

Известие о родителях Джеймса выбило у Сириуса землю из-под ног. Он сам переживал не меньше, чем его друг, но, в отличие от Поттера, не имел права предаваться сожалению. Ведь он был тем, кто должен вернуть Джеймсу способность улыбаться, а не ввергнуть того в еще большее уныние. Он шутил, говорил какие-то нелепые бессмысленные вещи, рассказывал идиотские, только что придуманные, истории, гримасничал, усаживал Джеймса на метлу, заставляя того летать хотя бы по нескольку минут в день. И чувствовал, что с каждой новой секундой сам теряет способность радоваться и смеяться. Регулус... Регулус был последней ниточкой, связывающей Блэка со своей настоящей семьей, и эта ниточка разорвалась с оглушительным треском. В одночасье он потерял обе своих семьи: ту, с которой был связан по крови, и ту, которая гостеприимно распахнула перед ним двери собственного дома. Что у него теперь осталось? Джеймс, который оживал лишь в присутствии Лили, Ремус, бегающий за Паркер, и тихий, рассудительный, всепонимающий Питер. Да, Питер. Последний, наверное, был единственным, кто видел, что на самом деле творится с Блэком, но не знал, как подступиться к своему гордому другу.

Блэк на секунду зажмурился: дым попал в глаза, высвобождая слезы, старательно удерживаемые им до последнего времени.

...В гостиной Гриффиндора было непривычно тихо, все были на Рождественском балу, рукоплескали мародерам и Элизе. Дамблдор плясал под руку с мадам Помфри, Лили что-то ласковое шептала Джеймсу, не забывая, впрочем, и о Северусе. И никому не было дела до Блэка. После последнего танца с Нарциссой он улизнул в широко распахнутые двери Большого зала, чтобы, наконец, побыть в тишине и спокойствии.

Дневник Малфоя лежал, как это ни банально, под его подушкой, и Сириус зачем-то открыл его вновь, пройдясь взглядом по строчкам. Магический шифр он разгадать смог, пусть и частично, оставалось только понять смысл некоторых записей. Среди обычных едких замечаний о собственных сокурсниках и студентах остальных факультетов порой проскальзывало нечто действительно ценное. Вот и сейчас глаза Сириуса внезапно зацепились за одну из строк:

«Черный аспид воистину оправдал свое новое имя. Это заклятие было столь изысканно и мастерски сделано, что даже я не смог обнаружить его след, пока мне не указали на него. Теперь нам нет необходимости подставляться, мы узнаем все... из первых рук».

Сириус, казалось, услышал характерный Малфоевский смешок в конце фразы.

Черный аспид... Как он сразу не понял?! На факультете Слизерин был лишь один аспид, достойный называться черным — Регулус Блэк. Нарцисса не в счет, она девушка, а значит, ее бы именовали просто Черной змеей.

Регулус был замешан во всем этом. Его младший братишка, тот, кто так заразительно смеялся в детстве, когда Сириус прыгал вокруг, читая брату сказку. Тот, кто считал его, Блэка, своим кумиром и примером во всем. Тот, кто делился с ним всеми переживаниями, сомнениями и мыслями, а в трудную минуту давал советы и поддерживал Сириуса сам. Теперь этот добрый мальчик принял новое имя и сменил цвет души подстать собственной фамилии. Сотворил невероятное темное заклинание, утвердив свои позиции в кругу Темного Лорда.

Блэк бежал вниз по ступенькам, прямо в Слизеринские подземелья. Его брата не было на балу — очевидно, Регулус решил провести этот вечер в слизеринской гостиной. Но Сириуса мало волновало, как он собирается пройти через портрет. Ему повезло, а может, и не очень — как посмотреть. Он наткнулся на брата, буквально врезавшись в него, когда тот поднимался по лестнице.

— Как ты мог?! — прошипел Сириус, не давая Регулусу опомниться. — Продаться этой темной твари? Последовать примеру такого лживого ублюдка, как Люциус?!

Регулус опешил на секунду, но затем в его глазах мелькнула злость.

— Опомнился! — почти что выкрикнул он. — А два года назад ты сказал, что я не брат тебе, разве нет? А теперь бежишь сюда, потрясаешь этой тетрадью... откуда у тебя дневник Люциуса?

— Какая разница! — не унимался Сириус, даже не удивившись тому, что Регулус знает про дневник. — Мы говорим о тебе! Ты, значит, у нас теперь черный аспид, да?! Какое громкое и гордое имя! Чувствуешь себя важным?!

— Матушка одобрила мой выбор! — возбужденно выкрикнул Регулус. — Она объяснила мне ситуацию, рассказала, что станет с чистокровными через века, если не принять меры! А тебе завидно? Завидно, что семья не отвергла меня, тогда, как ты...

— И что ты делаешь? — перебил его обезумевший Блэк. — Убиваешь, пытаешь, следишь за кем-то? Что?..

В тот вечер они рассорились окончательно. Блэк не удержался и ударил брата со всей силы, тот не ожидал этого и чуть ли не покатился с лестницы вниз. Чудом он удержался на ногах. Сириус ждал — ждал, что Регулус ударит в ответ, но тот лишь холодно и надменно улыбнулся, не обращая внимания на кровь, стекающую по подбородку, и, покачиваясь, гордо пошел вперед, оставив старшего брата удивленно смотреть ему вслед.

— Кто ты и что ты сделал с моим братом? — глухо произнес Сириус в пустоту, выпуская еще один клуб дыма.

После той неожиданной драки Блэк не знал, куда бежать. Он направился прямиком в Большой зал, к Дамблдору, но ученики уже выходили вместе с преподавателями, собираясь разойтись по спальням. Но Дамблдора среди них не оказалось. Тогда Сириус бросился к директору в кабинет, надеясь дождаться его там, и очень удивился, когда через час, вместо Дамблдора, увидел в конце коридора два весьма неожиданных лица — Лили и Северуса. Мантия-невидимка в руках Эванс и остатки снега на ее ботинках напомнили Сириусу о той ночи, когда эти двое повстречались им с Беатой на пути в Хогсмид. Как и в тот раз, Лили и Северус явно были обеспокоены чем-то серьезным, раз рискнули стащить мантию у Джеймса.

Через еще полчаса безмолвного и неловкого ожидания, наконец объявился и сам директор. Улыбка сошла с его лица, когда он увидел трех встрепанных студентов. Нахмурившись, директор распахнул дверь в свой кабинет, предлагая всей троице войти внутрь. Разговор тогда был не из приятных. Лили срывающимся голосом говорила о каком-то штабе в Хогсмиде, Блэк, ничего не видя и не слыша, сумбурно рассказывал про брата и размахивал Малфоевским дневником. Северус поддакивал им обоим, от количества выпитого не совсем понимая, о чем вообще идет речь. Но разве Блэк знал тогда, что Регулус был тем, кто создал следящее заклинание, сообщающее Лорду о планах фениксовцев? Что его брат может быть повинен в случившемся с родителями Джеймса? И знал ли об этом сам Регулус?

Столько вопросов и все — без ответов. Сириус выпустил в воздух еще одну струю дыма и с усилием поднялся. Пропускать третье занятие подряд не стоило, иначе потом не увернешься от занудных расспросов Ремуса Люпина.


* * *


Кабинет Дамблдора, то же время

— Да, директор, я понимаю, что задержалась на рождественских каникулах, — Беата безмятежно качала ногой, вторую подложив под себя и с невинной улыбкой смотря на Дамблдора. — Но это были всего лишь полторы недели! Я отдыхала и потеряла счет времени, неужели вы не знаете, как это бывает?

Директор проигнорировал ее вопрос.

— Мисс Спринклс, мне хотелось бы знать, — Дамблдор сделал паузу, — это как-то связано с приездом вашей матери в Хогвартс?

— В том числе, — неопределенно качнула головой Беата.

— В этом случае вы, должно быть, знаете, что ваша мать наказала мне передать вам, мисс Спринклс?

— Ни малейшего понятия, директор, — Беата действительно выглядела удивленной.

— Она сказала мне ни в коем случае не выпускать вас из школы, не подпускать к мистеру Малфою и даже... запретить прогулки в Хогсмид. — Дамблдор замолчал, ожидая реакции Спринклс. Та последовала незамедлительно.

— Да вы издеваетесь?! — взревела она. — Вы что, решили заточить меня в тюрьму?! Это школа, а не Азкабан!

— Я сказал Серене, — очень мягко произнес Дамблдор, — что не собираюсь принимать столь жестоких мер без особой надобности.

— И?.. — Беата немного успокоилась.

— И оказалось, что большую часть своих каникул вы провели в Лесу Дина, сразу после того, как поссорились с младшим Малфоем. Мы ведь оба знаем, Беата, что это значит.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — отчеканила Спринклс.

— Прекрасно понимаете, — кивнул Дамблдор. — Поэтому я приставлю к вам проводника, того, кого ваша безопасность явно волнует больше, чем вас.

Беата непонимающе оглянулась и вперилась взглядом в Эмили Паркер. Когтевранка была очень хмурой, невыспавшейся и злой. А то, что ее сорвали с занятий, настроения не прибавляло. Складывалось ощущение, что Эмили смирилась со своей участью лишь после часовых увещеваний директора и предложения власти над миром в обмен на сопровождение Беаты.

— Вы точно издеваетесь, — констатировала Беата, медленно закипая и гневно оборачиваясь к Дамблдору.

— Это не обсуждается, — холодно отозвался директор. И тут же улыбнулся: — Мармеладку?


* * *


Шла тридцать четвертая минута словесного издевательства Беаты над Паркер. Когтевранка, невозмутимая и безмолвная, отсчитывала секунды до того момента, когда расплавит Спринклс мозг, заставив замолчать подругу навсегда. Беата, будто не ощущая нависшей над ней угрозы, продолжала трещать без остановки:

— Паркер, не хочешь пойти полобызаться с Ремусом?

— А давай, ты сгоняешь ненадолго к Слагхорну и попросишь рецепт яда для Малфоя?

— А может, я расскажу тебе секретную сексуальную технику, чтобы очаровать милашку Люциуса?

— А давай, ты просто развернешься и пойдешь в другую сторону?

— А хочешь полетать? Я выкину тебя во-о-он из того окна в три счета!

— Ну может, все-таки к Малфою? Поверь, он умеет удовлетворять! Что тебе, кстати, не помешает.

Беата изгалялась, как могла. Она пыталась отправить Эмили к Ремусу, она давила на слабые места, касающиеся ее истории с Малфоем, она говорила, что если Эмили пропустит занятия, она не сдаст ТРИТОНы. Но Паркер была молчалива и равнодушна, словно горгульи, охраняющие кабинет Дамблдора. После очередного: «Я приказываю тебе — пойди и впечатайся вон в ту стену!» Эмили лишь пожала плечами и незаметно махнула палочкой. Пол под Беатой покрылся тонким ледком, и слизеринка, отчаянно вереща, проскользила на животе по всему коридору, с успехом впечатавшись в ту самую стену, которую завещала Эмили. Пивз, взирающий на все это с потолка, громко захохотал и показал Паркер поднятый вверх большой палец.

— Еще одно слово в том же духе, — отчеканила Паркер, — и я привяжу тебя к стулу и запру в комнате с Блэком.

— Не-е-ет! — продолжала Беата свой концерт, не особенно стремясь подниматься с пола. — Только не с этим бесчувственным чурбаном! Он даже не засмеялся, когда я рассказывала ему про разбитый мотоцикл. А там была очень забавная трещина!

Эмили на секунду прикрыла глаза, вспоминая одного седовласого волшебника добрым словом, и в ту же секунду Дамблдор с удивлением покосился на шкаф, который, странно покачиваясь и гремя, начал свое низвержение на пол.

— А что все-таки между вами двумя произошло? — в голосе Эмили скользнуло неприкрытое любопытство.

— Хм... — Спринклс окинула подругу оценивающим взглядом.

— Да брось, — хмыкнула Паркер, — ты же взорвешься, если не расскажешь.

— Ну... — протянула слизеринка, — это была довольно захватывающая ночь...

Где-то в ночном небе Хогвартса, конец ноября

— Спринклс, прекрати ломать мне ребра!

— Но я же боюсь упасть! — проорала в ответ Беата, прижимаясь к Сириусу еще крепче.

— И не нужно кричать мне прямо в ухо!

— А тебе что, не нравится мой голос?!

Издали казалось, словно огромный черный жук-переросток с двумя головами выбрался на ночную прогулку и, неожиданно для самого себя, взлетел, но не рассчитал своих возможностей. Теоретически, это должна была быть самая романтическая ночь в жизни Беаты, но Спринклс не знала, что такое романтика, а у Блэка подобных ночей было больше, чем прогулов по Истории Магии.

— Блэк, мне кажется, или мы теряем высоту? — звонкий и веселый голос Беаты звучал так, будто они не стремительно падали, несясь к самой земле, а совершали забавный акробатический трюк. Впрочем, с нее станется так думать.

Сириус с натугой выправил мотоцикл, с опаской поглядев на индикатор уровня порошка левитации в двигателе. Того оставалось совсем чуть-чуть, но должно было хватить на обратную дорогу... теоретически. Должно, если бы в голову Беаты не пришла очередная идиотская идея.

— Сириус! — радостно возвестила она, заставив почти уже оглохшего парня в очередной раз дернуться. — Я знаю, что вон в том лесу растут фиолетовые мухоморы. Северус как-то жаловался, что они необходимы ему для зелья, но он нигде не может их достать, они очень редкие.

Будь эти мухоморы столь малодоступными — они бы не росли в соседнем с Хогвартсом лесу. Отчего эта светлая мысль не пришла в голову к Сириусу в тот момент, парень не знал. Но и такой хитрости от Беаты он тоже ожидать не мог.

Как только они приземлились у озера, Сириус с наслаждением спрыгнул с мотоцикла, сбросив туфли с носками и пройдясь босиком по влажной траве. Беата позади него странно пыхтела и что-то бормотала себе под нос. Блэк чувствовал себя настолько одухотворенным этой странной, по-своему загадочной ночью, что не обратил ни малейшего внимания на непонятные потуги Беаты.

— А ты знаешь, что меня назвали в честь звезды? — не оборачиваясь, произнес он. — У нас в семье такая традиция. Раньше я считал ее довольно глупой, но теперь, смотря на это небо, я начинаю понимать, что в этом есть смысл.

Сириус вдохнул полной грудью, прикрывая глаза и разводя руки в стороны, словно бы открываясь ночи и таинствам, что скрывались под пологом темноты. Ответом ему послужил фырчащий, прерывистый рев мотоцикла и победный визг слизеринки.

Резко обернувшись, Блэк нашел взглядом своего черного зверя, вернее, проследил глазами за подскакивающим на кочках мотоциклом, рывками поднимающимся в воздух. Сириус попытался прореветь нечто гневное, но лишь хватал ртом воздух, весьма комично выпучив глаза и застыв с разведенными руками.

— СПРИНКЛС! — ответом ему послужил лишь зловещий хохот.

Блэк, не видя ничего вокруг от ярости, побежал вслед за своим, как он сам говорил, летающим другом. Он намеревался догнать Беату и скинуть ее вниз, дабы та больше не смела посягать на его и только его драгоценный байк.

— Я доберусь до тебя, Спринклс! — продолжал орать разозленный Блэк. — И выварю тебя в кипятке! Ты слышишь меня?!

— Я правда круто смотрюсь на нем, да? — ответствовала Беата, то ли не слыша воплиСириуса, то ли, как и всегда, игнорируя их.

Сириус находился в полном отчаянии, постепенно осознавая, что Беату ему уже не догнать. В этот момент кто-то наверху наконец услышал его молитвы, хоть и с чувством юмора у этого "кого-то" явно творилось что-то неладное. Порошок левитации в двигателе мотоцикла все-таки закончился. Произведя еще несколько «пыхов», «пхахов» и «пфухов», железный конь начал рывками снижаться, время от времени пытаясь восстановить высоту, но тут же уходя вниз. Спринклс что-то визжала или материлась — Блэк не различал. Он злорадствовал и одновременно рыдал. Видеть, как Беата практически «катится по наклонной» — было необычайно захватывающе, но страшный треск и грохот, сопровождавший крушение его любимого и единственного байка, не давал Сириусу вдоволь насладиться происходящим со слизеринкой.

— Сириу-у-ус! — провыли откуда-то из дальних кустов. — Помоги-и-и! О! Я нашла мухомор!

Это было просто невыносимо. Блэк буквально схватился за голову, а потом решил, что сможет вернуться сюда позже, и уверенно зашагал прочь. Спринклс явно не собиралась облегчать ему жизнь даже сейчас: кряхтя, пыхтя и ругаясь, она все-таки выползла из кустов и, выдергивая из волос листья и поломанные веточки, направилась вслед за Блэком. Последнему казалось, что она намеренно пытается уничтожить эту ночь, хотя уничтожать здесь было уже нечего. Последующая фраза Беаты стала последней каплей в чашу его безграничного, как искренне считал Сириус, терпения:

— Как починишь — научишь меня на нем летать? — беззаботно спросила она, весело улыбаясь. И уже через секунду с криком «А-а-а! Паркер, спаси меня!» неслась прочь от Сириуса, чьи глаза пылали дьявольским огнем.

Но да, по-своему эта ночь определенно удалась...

— Может, ты встанешь? — скептически вопросила Эмили, глядя на мечтательное лицо Беаты. — Раз уж ты собираешься тупо пялиться в потолок и молчать, ты можешь делать это и в другом месте.

— Зачем? — очнулась от воспоминаний Спринклс. — Мне и здесь хорошо. Плоский пол полезен для спины!

— Ну как знаешь, — пожала плечами Эмили. — Мне не принципиально, где и на ком практиковать трансфигурацию.

— Эй-эй-эй! — Спринклс тут же вскочила. — Без рук, пожалуйста! И вообще, что-то я захотела есть.

Эмили только устало вздохнула и последовала за бодрой слизеринкой в Большой зал. Гул голосов, шепотков и странных хихиканий усиливался все больше по мере приближения к массивным дверям.

— Эмили! — Ремус появился неожиданно, словно черт из табакерки. Перегородив дорогу девушке и не обращая внимания на проскользнувшую внутрь Беату, он начал тараторить что-то о том, как рад ее видеть и как хочет провести время вместе с ней.

— Ремус, — прервала его Паркер, — мы знакомы с тобой по меньшей мере четыре года, а ты так и не научился нормально врать. Просто поразительная бездарность! Что происходит?

— Ничего особенного, — как-то сразу поник Люпин. — Но лучше бы ты не входила в...

Но Эмили, привлеченная зловещим смехом Беаты, уже вошла внутрь. Ученики и даже, кажется, некоторые преподаватели держали в руках странные листы.

— О-о-о! Это гениально! — завывала Спринклс тем временем, разглядывая послание.

Паркер покачала головой и буквально вырвала бумагу из рук хохочущей подруги.

«Как я уже говорил, я непозволительно мало уделил времени нашим тихим и незаметным друзьям — Ремусу и Питеру. Но в этот раз я решил сосредоточиться на ком-то одном. Итак, дорогой Люпин, минуточку внимания!

Досье на Ремуса Люпина:

Имя: Ремус Люпин, по прозвищу Нудилка.

Цвет глаз: хрен его знает, какая разница?

Рост: не сморчок, но и не оглобля.

Телосложение: худой и щуплый, похожий на одинокую тростиночку, покачивающуюся на ветру.

Выражение лица: по большей части, унылое и безрадостное.

Отличительные черты: не в меру зануден, до безобразия приличен, иногда, по чистой случайности, подает сносные идеи и надежды.

Годы жизни: пал в неравном бою, не устояв перед сомнительными чарами Эмили Паркер.

Досье на Эмили Паркер:

Имя: Амели Паркер, по кличке Вобла.

Цвет глаз: бесхарактерно-бледный.

Рост: дылда.

Телосложение: непонятное печальное существо, закутанное в безразмерную черную мантию. Похожа на пожилого крота.

Выражение лица: одним взглядом вытягивает всю любовь и радость из этого мира. Недорощенный дементор одним словом.

Отличительные черты: злобная вобла, холодная селедка, фаворитка Беаты Спринклс, входит в клуб Самых Заунывных Зубрилок, является в нем вторым после Люпина участником.

Годы жизни: пока есть хоть капля счастья на ее пути, которую она может высосать, — бессмертна.

История жизни Нудилки и Крота

В одну холодную непроглядную ночь Джеймс Поттер и его друзья искали развлечений на свои привлекательные задницы (и не спрашивайте, откуда я знаю, что они привлекательные!) и решили в шутку свести двух всем нам известных личностей: Нудилку и Крота.

Как бы отчаянно звезды не пытались повернуться, а планеты сойти со своих орбит, но Эмили Паркер и Ремус Люпин нашли друг друга, невзирая на все препятствия. Говорят, хрупкая когтевранка разнесла все стулья в той злосчастной аудитории, в которой была заперта, а бедняга Ремус сиротливо прятался в уголке, пережидая ее приступ ярости. В нем еще тлела надежда, что эта буря обойдет его стороной. Но Эмили Паркер не была бы собой, если бы (вероятно, вместо стула использовав собственную голову, чтобы снести дверь) неожиданно не решила дать этим отношениям шанс! Бедняга Люпин сопротивлялся изо всех сил, но был насильственно принужден к поцелую и с тех пор сил сопротивляться в себе не находил.

И теперь все мы без исключения ждем кульминации этих очевидно захватывающих и невероятных отношений. А потому я, нареченный A&B по праву рождения и по количеству шалостей, совершенных мною над студентами Хогвартса, объявляю сезон открытым!

Делайте ставки, господа!

Когда же Эмили Паркер и Ремус Люпин познают всю сладость запретных страстей?

Когда же холодный разум когтевранки будет затоплен сладоточивыми речами скромного и стеснительного гриффиндорского «плейбоя»?

Когда же юный и неоперившийся еще Ремус Люпин внемлет советам своего продвинутого друга и вкусит сей греховный сосуд (читай, женское тело)?

И самый главный вопрос — кто будет сверху?!

Давайте все вместе поможем нашим общим друзьям и поддержим их в этом непростом начинании.

P.S. Принимается все: от кнатов до галеонов. Записать свое имя вместе с решением можно на доске объявлений у входа в Большой Зал и там же, в рядом стоящий сундучок, опустить монеты.

Все выигранные мною деньги пойдут на покупку эротического белья для Эмили Паркер и трусов с Винни-Пухом для Ремуса Люпина!»

— Вот поэтому я и просил тебя не читать, — грустно вздохнул Ремус, опасаясь приближаться к взбешенной Эмили.

— Странное ощущение, да? — злорадствовала Беата. Она понизила голос: — Вроде бы ты сама создала эту группировку, а выходит, они же над тобой и подшутили. Какая ирония! — И уже громче произнесла: — Не знаю, кто такой этот Винни-Пух, но я за то, что это великое событие произойдет в ближайший месяц, и Эмили будет сверху. Ну а Ремус, конечно, снизу — под кроватью.

Последовавший взрыв хохота буквально оглушил Эмили.

— Зря, — задумчиво протянула она, и на ее губах зазмеилась опасная улыбка. — Зря эти щенки вздумали со мной играть.

Ремус только прикрыл глаза, не рискуя смотреть на ухохатывающихся мародеров. Друзья даже не пытались сдержаться и изобразить хотя бы наигранное сочувствие. «Предатели», — мрачно подумал Люпин. Питер в это время размазывал по лицу слезы, перечитывая послание A&B снова и снова, Сириус еле сдерживал смех, закусив кулак, и даже Джеймс нервно хихикал и безмолвно трясся, тыкая в какую-то строчку пальцем и показывая ее Лили. Эмили оглянулась на Северуса, но слизеринец только ухмылялся во все тридцать два зуба, нисколько не смутившись от испепеляющего взгляда Паркер.

— Ну что ж, Ремус, — вздохнула Эмили. — Значит, нам придется обойти их всех.

— Каким образом? — нахмурился Люпин, тут же почуяв неладное.

— Разве не очевидно? Эта ночь должна быть фантастической! И не смей надевать трусы с Винни-Пухом, — строго сказала Эмили и преспокойно подошла к листку, висевшему у входа, аккуратным почерком вписывая в соответствующие графы «Ближайшая неделя» и «Эмили будет сверху». После этого она отряхнула свою мантию, поправила волосы и, сопровождаемая изумленными и даже восхищенными взглядами, вышла из зала. Ремус, осторожно приблизившийся к списку со ставками, прочитал запись Паркер, после чего побледнел и трясущейся рукой почесал затылок.

— Страшно, Лунатик? — протянул над его ухом довольный Блэк. — Хочешь, дам совет? — хитро продолжил он.

— Лучше спрячь меня, — тускло отозвался Люпин. — Куда-нибудь, где она до меня не доберется.

— В Азкабан?

— Не-е-е, это ненадежно, — покачал головой все еще веселящийся Питер. — Лучше его сразу пристукнуть.

— Не надо меня пристукивать! — истерически завопил Ремус и вылетел из зала, бормоча что-то про «Зачем Винни-Пух? Крошка Ру куда лучше».*

____________________________

* Крошка Ру — детеныш кенгуру, участвующий в приключениях Винни-Пуха.


* * *


Слизеринские спальни, комната старосты, вечер

— Непередаваемая наглость! — бормотал Малфой, меряя шагами комнату. — Я что, действительно похож на идиота?

Люциус искренне недоумевал. Когда Паркер и Беата якобы поссорились, он старательно изображал из себя безнадежного болвана, делая вид, что верит во весь этот бессмысленный фарс. Когда Спринклс заявилась к нему в спальню, вытурив его самого в душ и окатив крашеной горячей водой — он терпел. Он знал, что слизеринке просто нужна была возможность заполучить дневник.

У Малфоя был свой собственный расчет. Он не сомневался в интеллектуальных способностях Беаты и понимал, что та наверняка разгадает магический шифр. С этой целью Люциус намеренно видоизменил некоторые записи и даже добавил кое-что, по его мнению, придающее благородства тем идеям, что преследовал Темный Лорд. Шанс, что Спринклс после прочтения изменит свое мнение и примет сторону Малфоя и сторонников Лорда, был невелик, но, как известно, — вода камень точит. Но когда запыхавшийся Регулус с окровавленным лицом прибежал к нему под конец Рождественского Бала и сообщил, что видел его дневник в руках Сириуса Блэка...

Первой в тот вечер и уже укоренившейся в мозгу мыслью было — немедленно сокрушить Беату Спринклс, невзирая на последствия. Второй — какого черта он, недалекий индюк, решил, что странная, нелогичная слизеринка не отдаст его дневник кому-нибудь другому помимо Паркер? А теперь он был вынужден расхлебывать последствия.

Мало того, что Дамблдор отыскал следящее заклинание в своем кабинете и уничтожил его, мало того, что Беата выставила его, Малфоя, посмешищем на Рождественском Балу, так теперь он еще и не знал, что ему делать с Нарциссой! Сначала он думал, что должен отомстить слизеринке, собирался даже воспользоваться помощью Беаты, создать, так сказать, идеальный тандем возмездия. Но теперь Люциус уже не был уверен в том, кому и как он собирается мстить. Сначала Нарциссе, объединившись с Беатой, а потом Беате, объединившись с Нарциссой, а потом Паркер, объединившись с Нарциссой и Беатой? Тьфу ты! Что за глупости!

Но Нарциссу необходимо было вернуть, Беату поставить на место, а Паркер выдворить прочь из школы, предварительно уничтожив ее жизнь и выведав контрзаклинание. То, что мерзкая девчонка сотворила над ним в попытке отомстить за ту детскую шалость, имело серьезные последствия. И пусть Малфой и надеялся, что с этой «небольшой» проблемой ему поможет сам Темный Лорд, глупо было бы исключать запасные варианты.

Задумчиво вздохнув, Люциус кивнул сам себе. Нарцисса слишком удачная партия, чтобы ее потерять. Слишком выгодная с точки зрения установления родства с Блэками и довольно привлекательная и в другом, физическом, смысле. А значит, нужно действовать решительно и не дать девушке даже шанса пойти на попятную и разорвать помолвку.

— Изумруды или бриллианты? — пробормотал Люциус, уставившись на портрет своего прадеда. — Или и то, и другое?

Но Люциусу и в голову не могла прийти мысль, что Нарцисса станет для него не только удачным трофеем, но еще и по-настоящему желанной девушкой.

Глава опубликована: 27.10.2013

Глава XV: После Дня Св. Валентина

Это было глупо? Да. Безумно, нерационально, спонтанно? Да. Это было похоже на самоубийство? Почти что.

Джеймс задумчиво смотрел вдаль с вершины одного из холмов. Хогвартс вообще изобиловал неровным ландшафтом, и найти местечко, откуда открывался бы великолепный вид, не составляло труда. Сейчас, например, гриффиндорец видел необъятное заснеженное пространство, нетронутое ни магглом, ни волшебником — лишь одинокая вереница заячьих следов пересекала поле. А еще здесь было спокойно, умиротворенно и так холодно, что боль внутри постепенно стихала, застывая причудливой фигуркой.

Интересно, знал ли Дамблдор о том, что происходит? О том, что Джеймс принял решение следить за слизеринцами, за Регулусом в особенности. О том, что Сириус полностью поддержал его в этом, лишь упрямо сжав губы и неопределенно покачав головой, когда Джеймс аккуратно напомнил Блэку, что Регулус — его брат. Знал ли Альбус — а Джеймс больше не мог называть директора так, как прежде, больше не чувствуя того уважения и слепого восхищения — что Сохатый и Бродяга уже почти придумали план? Что они намерены подобраться к Волдеморту и отомстить. И пусть у них и не выйдет убить его, но достать ближайших сторонников Лорда и попортить им крови они смогут. Малфой и Блэк были их целью — две самые древние чистокровные семьи и две самые большие проблемы.

Джеймс больше не верил Дамблдору. Семь лет! Семь лет они вели вялую, никому незаметную войну с Волдемортом, чтобы в итоге получить полномасштабную революцию в ближайшей перспективе. Большая политика. Ха!

Джеймс был упрям, и увещевания директора больше не действовали на него. Поттер прекрасно понимал, почему Дамблдор действует окольными путями, скрывая свои действия и опасаясь переходить к решительным поступкам. Он — директор школы, уважаемый волшебник, состоящий в Визенгамоте, и рискни он сказать что-то против министерства, может потерять не только свой пост. Он разом утратит ту власть, которая сейчас так необходима Ордену Феникса, чтобы оказывать хоть какое-то противостояние Волдеморту. Чтобы столь отчаянно рисковать, нужна более веская причина, чем какой-то несуразный Темный Лорд и кучка его сторонников, которые толком и не проявляют себя. А Джеймс — всего лишь незаметный студент седьмого курса, до которого никому нет дела. Даже если его поймают, никто не сможет обвинить в этом Орден, а если же он сможет добиться цели... Альбусу ничего не останется, как одобрить действия Джеймса. Но сидеть и ждать конца седьмого курса? Чтобы потом Дамблдор снова сказал ему, что Джеймс слишком порывист и горяч, чтобы действовать в одиночку? Увольте!

A&B... A&B удивительно вовремя напомнили о себе, неожиданно развернув наступление в сторону Эмили и Люпина. Джеймс был удивлен. Люпин еще в тот злополучный матч показал себя на поле, как рассудительного и уверенного в себе волшебника. Все едкие комментарии метлы он игнорировал с поистине железным спокойствием. Ну а то, что A&B тронет Эмили... Конечно, неизвестные шутники не могли подозревать, что Эмили Паркер и является тем самым «корнем зла», кто затеял всю эту игру, но отчего-то мародеры так свыклись с этой мыслью, что каждый был уверен — Беата и Эмили неприкосновенны. А теперь, когда на линии огня оказались Эмили и Люпин, Джеймс мог спокойно уйти в тень и заниматься своими делами. Если бы мог, он бы сказал A&B спасибо, хотя еще месяц назад был готов порвать их на клочки.

Поттер поднялся с земли, отряхиваясь от снега и поплотнее закутываясь в шерстяную мантию, и задумчиво оглянулся. Принц, нахохлившись и сложив крылья, неотрывно наблюдал за ним, будто бы проверяя, не натворит ли Джеймс глупостей.

— Не беспокойся, друг, — усмехнулся Поттер. — Я сама невинность.

Принц только с сомнением ухнул, но через мгновение, расправив свои могучие крылья, взлетел. Можно было подумать, что он собирается доложить о происходящем своему первоначальному хозяину, но Джеймс почему-то был уверен — в этот раз A&B правда хотели помочь, не пытаясь подставить Поттера или подшутить над ним.


* * *


— Где Ремус? — менторским тоном спросила Эмили, вносясь в гостиную Гриффиндору мимо разнесчастного ученика, так некстати проходившего через портрет.

— Эмили, ты не ошиблась башней? — лениво отозвался Блэк. От него пахло дорогим виски и качественным табаком — привычный для него запах в последнюю пару недель. Осталось только удивляться, где Сириус берет деньги.

— Нисколько! Он снова прячется от меня!

— Полнолуние, — прошептал Питер и подвигал бровями, словно говоря: «ну, ты же понимаешь».

— Ну надо же, как оно внезапно приключилось! И главное, как удобно! А это что? — Эмили воззрилась на странного вида конверт: на нем были изображены два оленя, разделенные композицией из черного щита, короны и шлема со знаком бесконечности, под щитом вилась надпись «Cavendo tutus».* На еще одном, рядом лежащем, конверте не наблюдалось никаких узоров помимо золотистой литеры «S». Паркер, невзирая на возмущение Блэка, наклонилась и ловко схватила оба письма.

— Так-так-так... — задумчиво протянула она. — И миссис Спринклс, и госпожа Кавендиш умоляют тебя присмотреть за Беатой, Сириус? — Эмили усмехнулась.

— Я не понимаю, — как-то тускло произнес Блэк. — Не понимаю, что происходит в этом дурдоме. Мать Беаты, бабушка Беаты... а прабабушка у нее есть? Или какая-нибудь четырехюродная племянница? И почему они все обо мне знают?!

— Нет, Сириус, — успокаивающе сказала Паркер. — Только пять сестер и семеро братьев.

— Семеро... Семеро братьев?! Семеро здоровых лбов, которые выбьют из меня дух, если я что-то сделаю их драгоценной сестричке?!

— О нет! — Эмили расхохоталась. — Скорее, они преподнесут тебе дары и начнут целовать полы мантии, если ты заберешь ее из дома навеки-вечные.

— Что происходит? — вдруг необычайно серьезно повторил Блэк.

— Спроси у нее, — улыбка вмиг сошла с лица Эмили. — Раз уж ты оказался во все это втянут, ты имеешь право знать хотя бы часть правды.

Девушка тяжело вздохнула и, развернувшись, вышла, напоследок окинув подозрительным взглядом гостиную Гриффиндору.

— Вылазь, Лунатик, — миролюбиво произнес Блэк, все еще задумчиво разглядывая оба письма.

Люпин, чертыхаясь и отряхиваясь от пыли, выполз из-под дивана по дружный хохот друзей.

______________________________________

* Герб Герцога Девонширского


* * *


Нарцисса Блэк взволнованно ходила из угла в угол. День Всех Влюбленных, так неудачно выпавший на вторник, преподнес Нарциссе свои, особые, сюрпризы.

После того памятного бала в канун Рождества девушка ожидала от Люциуса в лучшем случае надменного презрения. Навещая Вальбургу вместе со своей матерью на рождественских каникулах, Нарцисса была полностью уверена, что все это — лишь дешевый спектакль. Что через мгновение с материнского лица и лица тетки исчезнут радушные улыбки, а еще через секунду они точно привяжут ее к стулу и начнут допрашивать о Сириусе Блэке. Но нет. Либо Люциус оказался благородней, чем она думала, и ничего не сообщил семье, либо матушка просто закрыла глаза на происходящее, надеясь, что дочь одумается. Неопределенность убивала Нарциссу, но и прояснить ситуацию она не могла.

Все эти безумные события — бал, трагедия Джеймса Поттера, новая шалость A&B — столь сильно затянули студентов, что День Всех Влюбленных оказался напрочь забыт. Только к субботе студенты осознали, что упустили такую отличную возможность для очередной вечеринки. Наверное, дело было в том, что подобными мероприятиями занимались мародеры, а теперь им явно было не до того. Но Люциус... Люциус помнил. И то, что он сделал, можно было бы назвать самым романтичным поступком, который только может совершить мужчина в День Святого Валентина. Но речь шла о Люциусе Малфое, и Нарцисса была вынуждена признать — месть удалась.

Малфой мог бы облить ее грязью, растоптать ее гордость, сравнять с землей, натравить на нее факультет или подстроить какой-нибудь «казус». Он мог бы очернить Нарциссу перед семьей, опорочить и унизить — у него было много талантов и еще больше возможностей. Но Люциус не был глупцом и отлично понимал — любое из этих действий утянет на дно не только Нарциссу, но и его самого. Поэтому он выбрал идеальное мщение. Он поступил благородно и ответственно, он сделал то, о чем Нарцисса мечтала с того самого дня, как узнала о помолвке со статным красивым беловолосым юношей. Вот только худший момент было бы невозможно подобрать.

В День Святого Валентина, во время обеда, Люциус Малфой, одев свой лучший смокинг с алмазными запонками, встал на одно колено перед Нарциссой и громко, уверенно, ничуть не стесняясь ошеломленных взглядов преподавателей, предложил Нарциссе Друэлле Блэк руку и сердце. Свое намерение соединить свою жизнь с представительницей дома Блэков он недвусмысленно подтвердил великолепным кольцом из белой платины. Бриллиант и три изумруда сверкали и переливались, рождая причудливые блики на стенах.

Что могла ответить Нарцисса в этот момент? Когда все студенты Хогвартса изумленно смотрели на нее? Когда слизеринцы поднимались со своих мест и хлопали в ладоши, а на лицах их сияли искренние радостные улыбки? Когда Малфой торжествующе наблюдал за выражением ее ошарашенного лица? Улыбка на губах слизеринца тоже была искренней, настоящей. Ведь как не радоваться тому, что одним ударом ты не только поверг противника наземь, обратив его в ничто, но и полностью подчинил своей власти?

Нарцисса не могла ответить «нет». Ее семья бы отвернулась от нее. Ее репутация была бы разрушена до основания, а весь факультет презирал бы девушку после того, как она не только отказала самому достойному избраннику, но и отвергла его своеобразную попытку «примирения». Все ждали, что Люциус отомстит Нарциссе, и каждый находился в предвкушении этого события, но Малфой поступил иначе. Он «благородно простил» слизеринку, словно бы говоря: «Я понимаю, ты единожды оступилась, с кем не бывает?» И отказать после такого было бы равносильно социальной смерти. А для Нарциссы положение в обществе и семье было всем. Особенно сейчас, в такие неспокойные времена.

И она, тихо и устало вздохнув, уверенно ответила: «Да». Ее улыбка дрожала, а слезы отчаянно подступали к горлу, но Нарцисса Блэк достойно выдержала этот удар. Она чинно опустилась за стол, благосклонно принимая поздравления своего факультета и время от времени улыбаясь Люциусу, который восхищался ей: в достаточной мере, чтобы каждый поверил в искренность его чувств, но все же скупо и сдержанно, чтобы не переиграть. Кольцо на левой руке Нарциссы до боли жгло ей палец, но она терпела, дожидаясь, когда же сможет остаться одна и отшвырнуть этот кусочек металла прочь от себя.

— Дорогая? — мягкий баритон Малфоя и его руки, оплетающие талию Нарциссы, прервали размышления девушки.

— Не думай, что я так просто сдамся! — ее голос дрогнул, но она вырвалась из объятий Люциуса и отскочила в сторону.

— О чем ты, Цисси? Я не понимаю, — Малфой продолжал дьявольски улыбаться. Он всегда был строг к ней, но теперь, совершенно внезапно, стал само внимание — обходительный, ласковый, нежный. Любая девушка растаяла бы в его руках, но Нарцисса очень хорошо знала, каким искусным манипулятором является слизеринец. Взять хотя бы бедняжку Паркер, которая до сих пор была уверена, что смогла обыграть Малфоя.

— Не трогай меня, — холодно произнесла Нарцисса, оправляя платье.

— Я надеюсь, ты все же одумаешься, — Люциус наклонил голову, не переставая улыбаться. — И прошу, не забывай надевать кольцо. Если оно не подходит тебе по размеру, мы всегда можем это исправить.

С этим словами Малфой вышел из комнаты, аккуратно притворив за собой дверь. Кольцо было идеальным, как по исполнению, так и по размеру, но очередное напоминание о том, что она обязана носить его на публике, лишь усилило ощущение, что теперь Нарцисса — рабыня и полная собственность Люциуса Абраксаса Малфоя.

— Я не сдамся так просто, ублюдок, — отчаянно произнесла она и, зажмурившись от отвращения, аккуратно надела кольцо на палец.


* * *


Франция, Гренобль, 15 февраля, раннее утро

— Ваше имя, мадемуазель? — администратор гостиницы был бесконечно услужлив и доброжелателен. Еще бы — при таких-то ценах.

— Лилиан Буассье, — коротко представилась Лили Эванс на чистейшем французском. Ее родителям всегда нравился этот язык, и они не преминули обучить дочь.

— Прошу вас, — мужчина нагнулся и ловким движением вытащил из ящика ключи от номера.

Лили благосклонно кивнула и, поправив роскошный кашемировый шарф, направилась к лестнице. Ее номер-люкс находился на втором этаже и ждал свою новую хозяйку вот уже неделю. Честно говоря, Лили до сих пор удивлялась, как ее «деловому партнеру» удалось забронировать номер всего за неделю до приезда в Гренобль. Эванс усмехнулась, представив изумленное лицо Джеймса, если бы тот узнал о том, кто же помог Лили и, более того, предоставил ей внушительную сумму денег. Но гриффиндорец ведать не ведал о том, что происходит за его спиной.

После того трагического известия Джеймс, вопреки всем доводам разума, отдалился от друзей, найдя неоценимую поддержку в лице Лили Эванс. Гриффиндорка искренне сочувствовала другу, вздрагивая каждый раз, когда случайно ловила его мертвый, безжизненный взгляд. Столь дико было смотреть на Поттера и не видеть на его лице приветливой улыбки, смешинок в глазах, не слышать радости и задора в его голосе... Ремус попросил Лили приглядывать за другом, чтобы тот не натворил глупостей, но Эванс уже и сама догадалась, что Поттер ни за что не оставит свою затею с местью тем Пожирателям, что были замешаны в автомобильной катастрофе.

Время шло, Джеймс приходил в себя, все чаще пересекаясь со своими друзьями-мародерами. И все чаще Лили начала замечать его в обществе Сириуса, когда оба заговорщика о чем-то тихо перешептывались. В этом бормотании не было слышно смешков или шуток, друзья обсуждали нечто действительно серьезное, и Лили просто не могла допустить того, чтобы Джеймс влез во что-то убийственное, особенно сейчас — в таком состоянии.

Помощь пришла неожиданно и, что говорится, откуда не ждали. Идея трансгрессировать во Францию на пару дней оказалась не так плоха — Эванс намеревалась разузнать, с использованием магии или без, все о том инциденте, связанном с родителями Поттера. Несчастье произошло в Гренобле, и Лили поначалу решила снять комнатку или номер в какой-нибудь захудалой гостинице, но была тут же остановлена весомым аргументом: «Кто знает, какие личности могут жить в таких местах?»

— Если хочешь остаться незамеченной, выбирай отель пошикарнее и побогаче. Кто обратит внимание на молодую леди с достатком, решившую приехать на пару дней во французский городок? Тем более, в таких местах, как гостиницы-люкс, постоянно проводятся самые разнообразные бизнес-конференции. Затеряться среди людей ничего не стоит. Может, ты — дочка во-о-он того дородного бизнесмена? — рассмеялся нежданный помощник Лили.

— А как же деньги?

— Не волнуйся, я позабочусь об этом.

— Не понимаю твоего интереса, — покачала головой Эванс, но ответа так и не получила.

Имя она решили оставить прежним, а вот фамилию сменить. Первой в голову пришла «Буассье», так звали одного французского историка, чьи труды Лили довелось прочитать, и девушка тут же кивнула сама себе — этот вариант ее устраивал. Она рассчитывала «уговорить» наиболее податливого полицейского из участка, чтобы тот дал ее допуск к делу. Конечно, использовать Империо было бы чересчур, но существовало множество иных заклинаний, позволяющих ненадолго проникнуть в разум человека и настроить его на нужный лад. Не совсем светлых, если быть честной. Лили прекрасно понимала, что ее ждет, если правда откроется, и она будет поймана французскими хранителями Статута о Секретности. Как минимум, международный скандал, учитывая то, что она совершеннолетняя волшебница. Но ради Джеймса Лили сказала себе, что должна пойти на это.


* * *


Слизеринские спальни, полдень

— Неудачная неделя или век? — усмехнулась Спринклс, скрестив руки на груди.

— Обед отменили? — Нарцисса надменно вскинула бровь. — Первый раз вижу, чтобы ты, словно саранча, не уничтожала все запасы пищи в Большом зале.

— Кухня и домовики от меня никуда не убегут, а вот такое зрелище увидишь не каждый раз. Быть невестой потомка знатного рода Малфоев — такая честь! А ты, я погляжу, совсем не рада.

Нарцисса намеревалась возмутиться, но, окинув Беату проницательным взглядом, неожиданно улыбнулась:

— Сама Беата Спринклс, несокрушимая и неподражаемая, решила предложить мне сделку? Или решила отомстить? Ревнуешь меня к Люциусу или все же к Блэку?

— Ты не могла бы перестать задавать вопросы? Это раздражает, — Беата поморщилась. — Я всего лишь пытаюсь достичь цели, используя имеющиеся ресурсы.

Не смей называть меня ресурсом, Спринклс! — прошипела Нарцисса, надвигаясь на соперницу. — Я не понимаю, что в тебе находят такие мужчины, как Блэк и Люциус! Ты посмела спать с моим будущим мужем, уже тогда зная, что у него есть невеста! Посмела прилюдно унижать его! Путаешься с когтевранской грязнокровкой и гриффиндорскими выскочками, не говоря уже о том, какая у тебя репутация!

— И какая у меня репутация? — насмешливо произнесла Беата, расслаблено прислонившись к косяку.

— Говорят, ты обошла не один десяток слизеринцев, — надменно заметила Нарцисса.

— А еще говорят, — сладко улыбнулась Беата, — что ты души не чаешь в Люциусе и без ума от счастья после его предложения.

— Не передергивай!

Спринклс лишь развела руками.

— Может быть, я и не образец приличной девушки, но в моем будущем нет вынужденного и ненавистного замужества только лишь из-за того, что я боюсь перечить семье.

— А у тебя есть семья? — наигранно удивилась Нарцисса. — Ты бегаешь от собственной матери, отца, скорее всего, у тебя и нет, раз он ни разу здесь не появлялся. А... а собственно, все.

— Мне нравится наша словесная перепалка, Блэк, — Спринклс посерьезнела, устало прикрывая глаза. — Но пора бы перейти к делу, ты не находишь?

— Я слушаю.

— Малфой... недолюбливает Паркер. А Паркер терпеть не может Малфоя. Рано или поздно они сойдутся в поединке, быть может, это будет магическая дуэль, а может и расчетливая месть друг другу. В любом случае, Паркер в проигрыше — она талантлива, но, что говорится, не от мира сего. Чтобы играть в Малфоевские игры, нужно было родиться в чистокровной семье и с самого рождения впитывать в себя вкус интриг и заговоров.

— И?

— И... и ты, как я вижу, не особенно благоволишь Люциусу последние несколько дней.

— Хочешь стравить нас друг с другом? И дракона приручить, и не обжечься?

— В такой формулировке — да. — Беата была бесстрастна. — Но я, видимо, ошибочно рассудила, что ты не станешь сидеть сложа руки. С моей помощью у тебя есть шанс провести выигрышную партию, в одиночку... ты можешь рискнуть, если хочешь.

— Какой твой интерес?

— Эмили моя подруга. Тебе не понять, но ты верно подметила... про семью. Паркер мне, как сестра. Не думаешь же ты, что я отдам собственную сестру в руки этого кровожадного упыря?

— А как же мой кузен? — Нарцисса склонила голову набок и прищурилась. — Все ждут кровопролитной мести.

— Я помню про него, — пожала плечами Спринклс, — его время придет. Но нужно правильно расставлять приоритеты, дорогая сокурсница.

— Предположим, ты заинтересовала меня. Где гарантия, что ты не сыграешь против меня?

— Там же, где гарантия того, что ты не сыграешь против меня. — Спринклс задумалась. — В Малфоевской заднице, я полагаю.

Нарцисса лишь поперхнулась, пораженная столь резким переходом. Беата снова стала насмешливой, вовсю улыбаясь и с легким пренебрежением глядя на слизеринку.

— Спринклс... имей в виду, — Нарцисса пристально взглянула на Беату, — если ты передумаешь по поводу нашего соглашения, мне всегда есть, что тебе противопоставить.

— Например? — беззаботно спросила Спринклс.

— Например, я наблюдала один очень интересный инцидент. В начале года, когда Ремус... — Нарцисса поморщилась, — сломал Люциусу нос, ты, Паркер и Питер пытались остановить Малфоя Импедиментой.

— И? — чуть заметно напряглась Беата.

Нарцисса помедлила, но все же продолжила:

— Малфой был обездвижен до того, как в него попали заклятья. И я видела, как ты, словно бы невзначай, махнула рукой в его сторону. В этот момент все смотрели на Паркер и Люциуса, никому не было дела до вздорной слизеринской старосты...

— Я не понимаю, к чему ты клонишь, — подозрительно тихо сказала Спринклс.

— Невербальные заклинания, Беата. Когда Дамблдор останавливает падение люстры рукой — это нормально. Когда МакГонагалл плавит стекло взглядом — я могу это признать. Юные волшебники тоже способны на это: всплеск эмоций, бесконтрольная ярость, страх... Но речь идет о тебе — семнадцатилетней взрослой волшебнице, чья фамилия, кстати, не числится ни в одном списке чистокровных семей. Если бы Малфой не считался с тобой, я бы подумала, что ты врешь о своем происхождении.

— Ты обвиняешь меня в том, что я применяю невербальные заклинания или в том, что я не чистокровна? Это абсурд! Определись, хотя бы.

— Ни в том, ни в другом, — покачала головой Нарцисса. — Я просто обрисовываю тебе ситуацию. У меня есть тайны, у тебя есть тайны — они есть у всех. Но некоторые секреты стоят больше других... Невербальная магия — это очень интересный секрет, и если мне понадобится, я всегда смогу обратить на него внимание нужных людей.

— Ты знаешь, что я честна, Нарцисса, — отрезала Спринклс. — Тем более, что в твоих словах нет смысла, и я не представляю, откуда ты все это выдумала. Ты в деле или собираешься и дальше строить нелепые догадки?

— Я в деле, — кивнула Нарцисса, нисколько не обманутая показной наивностью Беаты.

Всполох магического зеленого света закрепил сделку.


* * *


Где-то в коридорах Хогвартса, час спустя

— И что бы это могло значить? — Беата изогнула бровь, уставившись на Блэка. Тот как ни в чем не бывало перегородил ей дорогу. Скрестив руки на груди, Сириус продолжал насмешливо рассматривать Спринклс.

— Не удалось?

— Не удалось что?

— Заарканить перспективного жениха, конечно. А ведь ты так старалась! — притворно вздохнул Блэк.

— Мы еще с тобой не разобрались, паршивый предатель! — Беата подступила к Блэку, намереваясь схватить того за грудки.

— Не-а! — Блэк ухмыльнулся и тут же отступил назад. — Хочешь знать, что написано в этих преинтереснейших посланиях?

Сириус вытащил из кармана два помятых конверта. Золотая «S» переливалась на свету.

— Что... что это такое? А? Отдай немедленно!

— Стоять! — Блэк нацелил на Спринклс палочку. — Давай совершим разумный и честный обмен.

— Разумный и честный? Ты собираешься воткнуть мне палочку в грудь!

— Так ты заинтересована или мне просто сжечь эти жалкие бумажки? — Сириус кивнул в сторону писем, зажатых в руке.

— И что ты такого можешь мне предложить?

— Расскажу тебе от и до, что же написано в этих письмах. Расскажу, что хочет от меня твоя бабка и твоя мать.

— Ты действительно считаешь, что поведаешь мне хоть что-то новое?

— Именно так... Впрочем, ты всегда можешь мне не поверить, и мы просто разойдемся. Но если... — Блэк прищурился. — Если какие-то события в твоем будущем вдруг покажутся тебе неожиданными, то... — он пожал плечами.

— Чего ты хочешь взамен, Блэк? — устало вздохнула Беата.

— Хм... Ты расскажешь мне, какого черта здесь происходит, почему твоя бабка презирает эту школу, почему твоя мать так хочет тебя забрать, починишь мой байк и... ах да, еще извинишься перед Малфоем.

— Что?! Что я должна сделать?! Даже не мечтай!

— Извини, дорогуша, но мне надоело, что ты мной помыкаешь. Можешь сколько угодно вести себя, словно неразумная беспечная девица, но знай — я вижу тебя насквозь.

— Видел бы насквозь — не стал бы задавать столько вопросов, — мстительно отозвался Спринклс. — Слишком многое просишь, Блэк. Эти конверты того не стоят.

— Дело не только в этом, Беата, — пожал плечами Сириус. — Дело в том, что в дневнике Малфоя очень много интересного и про тебя.

— Там нет ничего предосудительного.

— Любая информация имеет свою ценность, главное найти покупателя.

— Ты воистину брат своей сестры, — глухо пробормотала слизеринка. — Тебе самому от себя не противно, Блэк? Торгуешься со мной, шантажируешь, подставляешь... Это вроде как я должна тебе мстить.

— Слушай, — вдруг жестко произнес Сириус. — Я знаю, что ты водилась с Малфоем очень и очень долгое время, и сейчас я не совсем понимаю, на чьей же ты все-таки стороне? Извини, но это соперничество давно перестало быть детской игрой. То, кем стал Малфой, и то, что он делает, очень дурно пахнет. Если ты с ним — значит, против нас. Расклад понятен?

— Так дружба не строится, Сириус.

— Какая уж тут дружба, Спринклс? Я пытался быть ближе к тебе, пытался вести себя по-человечески, даже на бал хотел пригласить... а ты решила выбрать игру, месть или черт знает, что там еще! Кто поймет вас, слизеринцев?

— А ты ведешь себя, как эгоистичный пятилетка! Ставишь мне ультиматумы, требуешь какие-то глупости. Так что уж извини, но я не буду извиняться перед Малфоем.

— Как скажешь, — неожиданно легко согласился Сириус. — Но остальное...

— Я всегда считала тебя лучше других, Блэк... — перебила его Беата. — Почему нельзя было просто попросить?

— Ты хоть раз ответила мне честно, прямо и без уловок?

Спринклс лишь закатила глаза.

— Хорошо. Я отвечу на твои вопросы, могу даже починить твой байк... попытаться, по крайней мере. Ты вообще уверен, что хочешь меня к нему подпускать?

— Э... нет, — Сириус почесал затылок. — Эй, стой! Так просто ты не отвертишься!

— Ты совершенно не умеешь шантажировать, не зря ты все-таки угодил на Гриффиндор, — Спринклс усмехнулась. — Но, с другой стороны, раз моя матушка и бабка решили добраться и до тебя, ты вправе кое-что знать.

— Неожиданно, но приятно, Спринклс! Но учти — только правда, никаких уловок.

— Поняла я, поняла.

— Ну вот и отлично! А у тебя правда семь братьев? — тут же перевел тему Сириус, мгновенно теряя весь свой воинственный облик. — Я имею в виду, что твоя мать не похожа на сторонницу деторождения.

— А ты не слишком ли быстро разогнался, а? — Спринклс окинула парня скептическим взглядом и неохотно ответила: — Правда. Часть — сводные. Часть... это сложно объяснить, Блэк.

— Тогда сегодня, на мосту. В полночь.

— В такой мороз?!

— Оденься потеплее, — небрежно бросил Блэк и удалился, оставив Беату стоять с возмущенно раскрытым ртом.

Определенно, сегодня с Блэком творилось что-то неладное.


* * *


Франция, Гренобль, полицейский участок

— Мисс... Вы понимаете, что это конфиденциальная информация?

— Буассье, — мягко подсказала Лили. — Безусловно, офицер. Но поймите и вы меня! У моего брата угнали машину месяц назад. Не скажу, что мы так уж нуждаемся в деньгах, — Лили кокетливо улыбнулась, — но это был родительский подарок. И теперь он вынужден делать вид, что одолжил машину другу. Не может же он признаться в том, что их подарок угнали буквально через неделю после его дня рождения!

— Вашему брату стоило внимательнее следить за машиной, — покачал головой полицейский. — С чего вы вообще взяли, что машина, на которой разбились Гольц, принадлежала вашей семье?

— Я смотрела новости. Эти ужасные кадры! — Лили чуть всплакнула. — Но я точно узнала — это же «Астон Мартин»! Последняя модель — такую не перепутаешь.

— Мисс Буасье, — мужчина начал раздражаться, — семья Гольц, судя по всем данным, была уважаемой и обеспеченной семьей. Я думаю, они могли позволить себе купить подобный автомобиль на собственные средства.

— Люди бывают разные! — не унималась Лили. — У одного лицо со шрамом, а оказывается, что добрейшей души человек. А у другого глаза ангельские, а душа черная-пречерная!

— Так что вы от меня хотите, мисс? — устало вздохнул офицер.

— Самую малость! Просто сверить номерные знаки!

— Если вы предоставите мне ваш собственный, я обязательно проверю информацию и скажу, ваша ли это была машина или же нет.

Лили неосознанно закусила губу. Какая глупость! Нужно было предположить, что он не станет из-за какого-то там сострадания, раскрывать перед ней душу и материалы участка, а попросит номер ее машины. Девушка вздохнула и решила идти до конца. В конце концов, у нее был запасной план — рисковый, но недурственный. Положив ладонь на руку мужчины, она мягко улыбнулась и вежливо произнесла:

— Я помню только некоторые цифры... Если увижу все, то сразу вспомню! — зелье, которым она предусмотрительно смазала руки, начало впитываться в кожу полицейского. Взгляд его чуть затуманился, став умиротворенным и доброжелательным.

— Да-да, конечно. Забыли, ну с кем не бывает? — мужчина медленно опустился на стул и начал механически перелистывать отчеты.

Лили, не убирая своей руки, осторожно приблизилась, заглядывая ему через плечо, и зашептала полицейскому на ухо:

— Хотите, я сама посмотрю? Вдруг кто увидит, что вы показываете мне секретную информацию? А так вы будто бы вышли за кофе и случайно оставили данные на столе...

Зелье было убийственным. Еще бы — ведь варил его никто иной как Северус Снейп. Кроме того, он подготовил и антидот — специально для Эванс, чтобы зелье не действовало и на нее. Слизеринец обещал, что, как только действие микстуры закончится, жертва забудет обо всем произошедшем. «Все, что останется в его памяти, так это истеричная богатая девица, ушедшая ни с чем», — довольно подумала про себя Лили. О том, что случится, если ее манипуляции раскроются, девушка старалась не вспоминать.

Полицейский, подчиняясь ненавязчивому шепоту гостьи, медленно вышел из кабинета, и девушка сразу же выудила из кармана палочку. Бегло просмотрев данные, Лили незаметно выудила серебристую нить-мысль из виска и опустила ее в подготовленную заранее пробирку. После чего девушка быстро отскочила от стола, закрыв все отчеты и засунув их в ящик, и выскользнула за дверь. Дожидаться возвращения Патрика (кажется, так звали беднягу) она не собиралась.

— Миссия выполнена, — облегченно вздохнула она, не подозревая, что в этот самый момент один, ничем непримечательный волшебник в черной мантии отодвинулся от волшебного зеркала*, довольно потирая руки.

____________________

* Имеется в виду магический аналог современных устройств видеонаблюдения.


* * *


— Кто это? — с легким интересом спросил седой мужчина. Он пристально разглядывал рыжеволосую незнакомку, неподвижно запечатленную в Магическом Оке.

— Действительно, Люциус, кто это? — повторил другой мужчина, помоложе и повеселей. — Девушка явно твоего возраста.

Парень скрестил руки на груди, задумчиво рассматривая миловидное, чуть напряженное личико Лили Эванс. Он всегда относился к девушке пренебрежительно — одна из лучших учениц, симпатична, старательна, умна, но... нечистой крови. Поттер и Северус души в ней не чаяли, и Малфой, хоть убей, не понимал почему.

— Это... Лили Эванс, — неохотно признался он. Говорить этого не хотелось, но и защищать ее не было резона. — Гриффиндорка, «девушка, которую хочет каждый».

— Оставим эти подростковые шутки, — нахмурился седой старик.

— А что про нее еще сказать? Учится на отлично, преподаватели ей не нарадуются, примерная, сообразительная. Но магглорожденная.

— Меня мало интересует, как она учится. Что гриффиндорка, и, судя по всему, старшекурсница забыла в Гренобле в среду в полдень?

— Ни малейшего понятия. Кто-то говорил, что она уехала на пару дней к родителям по каким-то делам... Но они живут в Лондоне, это точно известно.

— Мы можем сдать ее министерству, пусть сами разбираются, — пожал плечами молодой.

— Ты идиот? — припечатал седой. — Отдать девчонку на растерзание этим безголовым идиотам? Она явно приехала туда не просто так, выведала информацию про аварию с Поттерами, использовала запрещенное зелье, чуть ли не засветилась с магией... Нам не нужно, чтобы она проболталась на допросе.

— Но там у нас свои люди, Генрих! — с жаром возразил молодой. — Надавят на кого нужно, сами поговорят с девчонкой, а потом — раз! — и Азкабан. И информация под контролем.

Люциус неосознанно вздрогнул. Он и сам не раз угрожал Азкабаном той же Паркер, но относиться к этому вот так легко?

— Глупости, Дорти, — отмахнулся Генрих. — Слишком много возни. Нужно понять, на кого она работает. Если эта затея Дамблдора, мы сможем прижать старика, а мелкая рыбешка не нужна — лишние хлопоты.

Дорти лишь пожал плечами, а Седой, собиравшийся уже было выйти за дверь, оглянулся и бросил напоследок:

— Проследи за малышкой, Люциус. Кто знает, может, она окажется золотой жилой?


* * *


Ночь, Хогвартский мост, эманации злобы и ненависти

— Придур-р-рок! — мрачно выплюнула Беата, стуча зубами. Обмотавшись пятью одеялами (понадобилась помощь домовиков), надев три шапки (все те же домовики) и прицепив под одежду пару грелок (совместные усилия слизеринцев), Спринклс пришла на мост ровно в полночь и вот уже минут пятнадцать ждала Блэка. — Когда же ты придешь подлая гриффиндорская кр-р-рыса? — стучала зубами она.

— А ты, я погляжу, настроена доброжелательно. Лучезарно, я бы сказал! — Блэк весело скалился. Его появление было столь внезапным, что Беата заподозрила неладное. Не с неба же он прилетел?

— Я должна мерзнуть на этом чертовом мосту из-за того, что тебя не научили пунктуальности?! — взорвалась она.

— Тут два моста, — невозмутимо отозвался Сириус. — Я же не знал, на каком ты.

— А уточнить заранее нельзя было?!

— Ну-у... Запамятовал. — Улыбка Сириуса была до того невинной, что Спринклс поняла — врет.

— Чего ты хочешь от меня, ирод? — мрачно вопросила она.

— Вот, держи для начала, — Сириус сунул ей в руки матовый, слабо светящийся шар. — Паркер всучила мне его перед уходом, сказала, это поможет тебе согреться.

Беата так ловко, как могла, выхватила шар из рук гриффиндорца и блаженно зажмурилась.

— Паркер иногда создает удивительно полезные вещи!

— Точно. Чего не скажешь про тебя. Ну что там с твоей матерью, бабкой и семью братьями? — Блэк уселся рядом с девушкой, тут же переходя к делу.

— Смотря, что ты хочешь знать. Задавай конкретный вопрос — получишь конкретный ответ.

— Ладно... — Сириус поморщился. — Начнем сначала — на кой они все меня пишут? Серена видела, что мы не особо поладили на Рождественском балу, как я могу на тебя повлиять?

— Она видела, что я разозлилась на тебя после твоей выходки... А меня редко кто-то выводит из себя.

— Да что ты? — совершенно искренне удивился Блэк. — Тебе же только дай повод поорать на кого-нибудь.

— Одно дело поорать, а другое — по-настоящему разозлиться.

— То есть, это признак того, что я могу до тебя достучаться?

— Вроде того.

— Хорошо, оставим это, пока ты не начала рычать. Почему ты так ненавидишь свою мать?

— Ну что за глупости, Сириус! — удивилась Беата и даже назвала Блэка по имени.

— Спринклс, не пойми меня неправильно... Но я не вижу объективных причин, по которым ты, мягко говоря, избегаешь ее. Конечно, вы явно не сошлись в каких-то интересах... — Он немного помолчал, но не выдержав, продолжил: — Но ведь ты — чистокровная, учишься на Слизерине, являешься старостой факультета и входишь в число десяти лучших учеников школы. Она должна гордиться тобой!

— Моя матушка, Блэк, — насмешливо отозвалась Беата после некоторого раздумья, — имеет несколько другие стандарты и критерии для гордости.

— Я заметил, — вздохнул Сириус. — Весь Хогвартс заметил.

— То-то, — кивнула Беата. — Моя мать... довольно сложный человек. Она преследует цель взять меня за шкирку и запихнуть обратно в семью.

— Ты что, тоже сбежала из дома? — удивился Сириус.

— Ну да, — пожала плечами Беата. — Я же в Хогвартсе.

Тот непонимающе уставился на нее, и Спринклс, тяжело вздохнув, пояснила:

— В моей семье придерживаются... несколько иных способов обучения. И магические школы считаются не совсем верным путем развития.

— Но это же глупо.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь. Впрочем...

— Подожди-подожди... Получается, ты «сбежала», когда тебе исполнилось одиннадцать лет? — вдруг задумался Блэк.

— Вроде того.

— И где ты жила во время летних каникул?

— У Паркер, — ровно отозвалась Беата.

— Хм. Да, стоило предположить такой вариант. Честно говоря, я удивлен. Интересно, что ты наплела ее родителям, если они не попытались тебя вразумить и вернуть в твой собственный дом. — Сириус вопросительно уставился на Беату, но так и не дождавшись никаких пояснений, осторожно продолжил: — Постой... Паркер ведь появилась в школе только на третьем курсе. А у кого-то ты жила до этого?

Беата закатила глаза и мрачно ответила:

— Ты слишком много думаешь, Блэк, но, видимо, недостаточно, чтобы ответить на столь простой вопрос.

Сириус пару секунду удивленно смотрел на нее, а затем в его глазах блеснуло озарение, тут же сменившееся нескрываемым презрением и выражением отвращения на лице:

— Малфой?! Серьезно?!

— Что, в его дневнике это факт опущен? — резко отозвалась Беата. — А почему бы и нет? Чем он хуже других? Ты не знал его тогда, Блэк. Он был не столь плохим человеком, каким является сейчас. Семья отравила его, но это привычно для многих чистокровных из древних родов.

— Меня она отравить не сумела, — возразил Сириус.

— Ты тоже не подарок, — хмуро ответила Беата. — Ты отравлен так же, как и большинство из нас, просто другим ядом.

— Не это сейчас важно. Неужели нельзя просто поговорить со своей матерью?

— С чего это тебя вообще волнует, Блэк? Не лезь не в свое дело.

— Я просто понимаю... Понимаю каково это — быть совсем одному, — Блэк нахмурился, явно раздумывая, а стоит ли говорить что-то еще, но затем все же решился: — Друзья, девушки, приятели — это одно. Но когда ты знаешь, что возвращаться тебе некуда, что твоя мать отвергает тебя, пока ты являешься тем, кто ты есть, а остальная семья делает вид, что ты не существуешь... Это не свобода. Это вынужденное тоскливое невыносимое одиночество и глупы те, кто жаждут испробовать это на себе.

— Необычное откровение, Сириус, — глухо произнесла Беата. Взгляд ее был блуждающим, будто бы она не особенно прислушивалась к словам гриффиндорца, но тот, словно не заметив едкого комментария, продолжил говорить:

— Ты сказала мне про моего брата... Что он защищает меня перед Слизерином, перед такими, как Малфой. Я не то чтобы удивился — он всегда был более доброжелателен ко мне, чем все остальные... Но у него не хватило смелости вылезти из-под материнской юбки, ведь мир такой огромный и страшный, а он такой маленький и слабый, — Сириус горько усмехнулся.

— И что мешает тебе извиниться перед ним за те слова, сказанные на пятом курсе?

— Гордость, — пожал плечами Блэк. — И осознание того, что это бессмысленно. Он попытается уговорить меня вернуться, я начну объяснять ему то, что выбранный им путь приведет его в пропасть. Он начнет настаивать, я начну раздражаться. В итоге мы лишь снова поссоримся. Вернее, уже. Уже поссорились.

— Не ожидала, что ты такой пессимист, Блэк, — хмуро отозвалась Спринклс. — Но это твой случай, не мой. Я благодарю тебя за откровенность, это было весьма познавательно. Но не думай, что моя ситуация решается проще, чем твоя.

— А разве нет? — Сириус поднял голову и разозлено посмотрел на Беату. — Твоя мать пришла сюда! За тобой! И она не выглядела, как обычная чистокровная колдунья — на ней ведь была маггловская одежда, не так ли? И, судя по ее словам, все это великосветсткое общество не по ней. Она знает про Эмили и наверняка знает и про то, что она магглорожденная. В ней нет жеманства, показного высокомерия и надменности, она ведет себя, как живой человек, и не превозносит себя надо всеми, как это делают мои «горячо любимые» родственнички. А ты не хочешь с ней даже поговорить!

— Я пишу ей письма, Сириус, и нахожу это достаточным, — резко произнесла Беата. — Впрочем, и она всегда придерживалась мнения, что пока от меня раз в два месяца прилетает сова, значит, ей не о чем беспокоиться, как бы далеко от нее я не была. Она вспоминает обо мне лишь в те моменты, когда моя расчудесная бабка наносит ей визит и начинает выживать ее из дома, ежедневно напоминая о том, что внучка отправилась по неверному пути. И если в этот момент у нее нет любовника, к которому она может сбежать, она приезжает в Хогвартс! — Беата злилась все больше и больше, почти перейдя на крик. — Кому нужен этот разговор?!

— Почему же твоя бабка не может приехать сама? — тихо спросил Сириус. Он по себе знал, что проще проигнорировать эту вспышку ярости. Сочувствие Беата не примет, а переубедить ее Блэк не сможет, ибо и сам уже почти не верит в эти лживые слова про крепкую и любящую семью.

— Потому что, — уже успокаиваясь, продолжила Беата, — она скорее переедет жить к магглам, чем переступит порог ненавистной и презираемой ею магической школы.

— А твой отец?

— Ни малейшего понятия, кто это. Знаю, что он был волшебником, которого мать охмурила лишь с целью родить чистокровного наследника рода, наследницу, вернее. После того, как он сделал ей ребенка, она, вероятно, сказала ему что-то об угасших чувствах, отсутствии будущего у этих отношений и выставила его вон из своей жизни. Она делает это чаще, чем меняет свои бесконечные говорящие зонты.

— Но я не верю, что он не попытался хотя бы поинтересоваться о тебе, — осторожно сказал Сириус, одновременно раздумывая над тем, что Беата имела в виду под говорящими зонтами.

— Я не уверена, — грустно вздохнула Беата, — что он вообще знает о моем существовании.

— А мать... ты не спрашивала ее?

— Зачем? Чтобы отыскать человека, которому я буду, вероятно, безразлична? Или же такого же закоренелого консерватора, как моя бабка, чтобы пополнить ряды жаждущих вернуть меня в лоно семьи? Блэк... ты же должен понимать, что все это не имеет смысла.

— Но твоя мать мне показалась...

— Ты мужчина, — усмехнувшись, прервала его Беата, — а значит, любое твое представление о моей матери создано исключительно потому, что она захотела тебе такой... показаться. И кстати... ты не находишь, что ее имя — Серена — ей действительно подходит? **

— И я все-таки считаю, что ты к ней излишне строга. Подожди. Просто дослушай. Если она столь безразлично относилась к тебе, как ты говоришь, то один разговор ничего не изменит. Она не сможет насильно заставить тебя вернуться. Но если она вновь приехала сюда, значит, в этом есть смысл? Значит, она не оставляет надежд, разве нет?

— Лично мне кажется, что ей просто нравится здешняя еда. И, прошу тебя, только не надо читать мне мораль, Блэк! — Беата закатила глаза. — Иначе я начну рассказывать тебе о том, как жестоко ты поступил со своей матерью, которая всегда желала тебе лишь добра и счастья.

— О нет! — Блэк в буквальном смысле схватился за голову, донельзя рассмешив Спринклс. — Ну вот, ты уже смеешься, — неожиданно серьезно добавил он и посмотрел на слизеринку со странным выражением, смысла которого она так и не смогла разгадать.

— А что мне, плакать, что ли? — ворчливо ответила она.

— Могла бы для разнообразия, — с совершенно серьезной миной кивнул Блэк, и они оба неуверенно заулыбались, украдкой косясь друг на друга. — Но мы, кстати, переходим ко второму вопросу — почему твоя родня столь негативно относится к Хогвартсу?

— Мать не против... она лишь исполняет свой формальный долг. Гвендолин давит на нее, и матери приходится изредка «наставлять меня на путь истинный». Если бы не Гвен, она бы появлялась в моей жизни не чаще, чем мой мертвый прадед.

— Это не ответ на вопрос, Спринклс, — Блэк плотнее закутался в черную пушистую накидку. Только сейчас Беата отметила его странный «наряд».

— Твой вопрос требует длинного предисловия.

— Ничего, время у нас есть.

Спринклс только заскрипела зубами, но, вздохнув, начала рассказ. На таком морозе не хотелось даже препираться.

— С чего бы начать... Слышал что-нибудь о волхвах?

— Да... — Блэк пожал плечами. — Предания и сказки о так называемых «природных» волшебниках, имеющих прямую связь с матушкой-природой.

— Что-то вроде того, — кивнула Беата. — Видишь ли... изначально не существовало беспалочковой магии, как таковой. Была вербальная, невербальная, жестовая, но о том, чтобы изобрести волшебную палочку, никто и не помышлял. Маги обращались к природе напрямую, как ты верно заметил. Их заклинания были сильны и изысканны, но сложны в освоении и сильно зависели от капризов стихии, от числа дня в лунном цикле... С другой стороны, никому не требовалось искать какую-то глупую деревяшку, чтобы вызвать дождь, наколдовать пожар или поразить противника ледяной стрелой. Конечно, масштабные заклинания требовали не только объединения сил нескольких волшебников, что, впрочем, имеет место быть и сейчас. Но заклинания эти требовали определенной подготовки — различных пентаграмм, гексаграмм, рунической магии, магических трав. У волшебников того времени также была одна очень полезная черта — они умели обращаться в зверей, могли вселяться в их тело. Это не то же самое, что анимагия. Отнюдь. Маги древности были способны обратиться в любое создание, за исключением представителей разумной расы, хотя многие имели тот самый, наиболее полюбившийся им облик. Но у всего есть оборотная сторона. Маги, находившиеся в зверином облике слишком долго, теряли связь с миром, полностью принимая новую ипостась — они становились зверьми. И дороги назад не было.

Блэк слушал, затаив дыхание. Беата на удивление оказалась неплохой рассказчицей. Сириусу казалось, что прямо сейчас он перенесся на несколько тысячелетий в прошлое, и тот самый Запретный Лес, что виднелся вдали, наполнен не только разнообразными магическими созданиями, но и самыми настоящими волхвами — предками современных волшебников.

Беата тем временем продолжала:

— Люди всегда стремились к большему, порой путая стремление к самосовершенствованию с типичной жадностью. Им захотелось обращаться в зверей, избегая при этом всех наиболее тяжелых последствий.

— Подожди, — внезапно перебил Беату Блэк и тут же осекся, но та лишь замолчала и благосклонно взглянула на своего слушателя. — Ведь волхвы могли обращаться в зверей и до этого? Неужели они все повально потом становились зверьми?

— Конечно нет, — грустно покачала головой Беата. — Но нужно было знать меру, а люди не хотели терпеть ограничения, они хотели подчинить и магию, и природу всецело одним себе. Тогда и начал происходить раскол между нами и остальными полумагическими расами. Первым шагом к падению древнего искусства волхвов стало то, что древние маги попытались «подчинить зверя», вжить его в своих детей при самом рождении. Риск был невелик, заклинания просчитаны, и в итоге такое колдовство должно было дать маленьким человечкам огромную силу. Даже разъяренный лесной медведь был бы тогда не страшен тем, кто изначально был рожден со звериной ипостасью, таящейся где-то глубоко внутри. Их назвали...

— ...истинными оборотнями, — пораженно выдохнул Блэк. — Я думал это сказки.

— Нет, отчего же. Это вполне реальная история. Первое поколение выросло нормальным, они действительно смогли обращаться в улучшенную звериную ипостась, правда, только одного существа — огромного волка. Волхвы жаждали продолжить эксперимент и следующее поколение тех, кто еще не хранил в себе зверя, обратить в медведей. Но эксперименту не суждено было состояться. Дети истинных оборотней, унаследовавшие у своих родителей все звериные и человеческие качества, уже в самом раннем детстве начинали терять контроль. Природа брала свое — звериная сущность внутри младенцев была куда сильнее, чем в их родителях, хотя многие ожидали обратного. Несколько семей волхвов были начисто вырезаны еще ничего не понимающими семилетними мальчиками и девочками, которые в одну из ночей полностью утратили контроль и превратились в кровожадных чудовищ. Как ты, возможно, догадываешься, это было полнолуние, очень удачно или неудачно — это как посмотреть — совпавшее с Хэллоуином. Маги были в ужасе. Они потеряли очень многих, но смогли пленить обезумевших от крови человеко-волков, а потом попытались ограничить их силу, заблокировать ее глубоко внутри.

— Оборотни, — прошептал Сириус.

— Именно так. Эти дети уже не были истинными оборотнями, они стали именно теми оборотнями, которые нам сейчас более привычны и известны.

— Но полнолуние?..

— Да, полнолуние. Это единственный день в лунном цикле, когда потенциал мага возрастает до максимальной точки, до такого состояния, что никакая магия волхвов не может удержать зверя внутри. Ибо полнолуние — ночь, когда природа обретает полную власть над своими детьми, и никакое человеческое колдовство не способно противостоять ей. Только очень сильные волшебники могут худо-бедно контролировать разум во время обращения, но таких немного.

— И что случилось потом? — не выдержал Блэк, когда Беата замолчала и отрешенно уставилась на одну видимую ей точку.

— Потом... потом маги успокоились. На какое-то время. Они отчаянно пытались найти магию, которая сможет полностью исцелить оборотней от их проклятия, ведь их дети рождались чудовищами, а ядовитая слюна способна была отравить человеческую сущность здорового ранее волшебника. Тогда они решили, что нужно неким образом умножить силу, преобразовать ее, сконцентрировать таким образом, чтобы она могла подчиняться хозяину вне всяких законов природы. Быть может, тогда, рассудили они, им удастся обрести власть над природой и вылечить тех, кого они сами же и погубили. И они придумали волшебные палочки. Как видишь, не самое неудачное их изобретение. Они следовали той логике, что некоторые волшебные создания — драконы, фениксы, единороги — являются очень устойчивыми к магии существами и одновременно способны хранить ее внутри себя. Они решили, что какая-либо часть этих созданий, например, рог или перо, смогут провести через себя силу волшебника и если не увеличить, то хотя бы просто сконцентрировать ее. Тот, кто придумал это, был безумным гением, очевидно. И оказался прав. По сути, волшебная палочка является амулетом — постоянно действующим, магически заряженным предметом, который, помимо прочего, способен выбрать собственного хозяина — ведь тот же рог или перо феникса хранят в себе «магическую память», сохраняют в себе некое подобие жизни даже вдали от своего изначального владельца.

— Но им это явно не помогло с проблемой оборотней, — горько усмехнулся Сириус. В голове его возник образ ломающихся костей, обезумевших от боли глаз и натягивающейся во время обращения кожи на окровавленных мышцах.

— Они уже тогда не понимали, что пошли по неверному пути. Природная магия обрекла их на это бесконечное проклятие, она же могла и исцелить их. Но они не захотели возвращаться к истокам, они решили идти дальше и все больше отдалились от той магии, что дала им их силу. Впрочем, не все оказались столь глупы, — Беата ухмыльнулась, также нагло и беззаботно, как и всегда. Словно очнувшись от долгого рассказа, она взглянула на Блэка и в голос расхохоталась, увидев, как тот слушает ее, в буквальном смысле широко раскрыв рот. — Извини, извини! Просто выглядишь ты очень комично.

— Тебе бы только издеваться, — проворчал тот. — Подожди! Ты сказала, что не все оказались столь глупы.

— Верно... На данный момент существует семь семей, оставшихся верными природной магии и презирающих тех, кто использует волшебную палочку. Строго говоря, у них чистокровность определяется не по тому с магглорожденным или чистокровным магом ты совокупляешься, а по тому, какую магию ты используешь — природную или палочковую.

— И откуда ты про них знаешь?

Беата в ответ лишь закатила глаза.

— Угадай.

Блэк секунду пораженно пялился на слизеринку.

— Да ты издеваешься?! — наконец выдал он.

— Как и всегда при общении с тобой, — хмыкнула та. — Но вообще-то это правда.

— И какого Мерлина ты тогда делаешь здесь?

— Хм... — Беата задумчиво пожевала губы. — В сущности, по той же причине, что и ты. Меня тошнит от бесконечных увещеваний этих старых, брюзжащих маразматиков. А, впрочем, это не единственная причина.

— Есть еще какая-то? — осторожно и по возможности мягко спросил Блэк, опасаясь, что Беата посчитает количество откровенности на сегодняшний день достаточно.

— Есть. Но тебе она не касается. Я и так рассказала тебе информации сверх меры. Я удовлетворила твой интерес?

— Слегка, — ухмыльнулся Сириус, несколько раздосадованный тем, что рассказ окончен. — А...

— Ну хватит! — Беата неуклюже поднялась. — Твоя очередь! Отдавай конверты.

— Я их с собой не взял, — беззаботно зевнул Сириус.

— Что-о?!

— Что слышишь.

— Я, значит, тут... а он... а я... Да я тебя сейчас!

— Боюсь-боюсь, — посмеивался Блэк. Он ловко вскочил на ноги, осторожно попятился назад, а потом и вовсе развернулся, устремившись на всех парах к школе.

— А ну стой!

— А ты догони!

Беата пыхтела и торопилась, как могла, но ее бесчисленные одеяния не оставили ей шанса — Сириус скрылся в темноте и был таков.

А в Хогсмиде тем временем раздался характерный хлопок — рыжеволосая девушка, обеспокоенно озираясь, выглянула из-за стены дома и торопливо пошла по тропинке, кутаясь в черную мантию. У нее был план, и она как раз перешла к выполнению второго этапа.

___________________

** Беата имеет в виду сирен. В послегомеровских сказаниях сирены изображаются как «девы чудной красоты, с очаровательным голосом». Звуками своих песен они усыпляют путников, а затем раздирают их на части и пожирают.

Глава опубликована: 08.01.2014

Глава XVI: Выбор Питера Петтигрю

Субботнее утро, Большой зал

— Лили! Лили, подожди! — Северус догнал девушку и, воровато озираясь, отвел ее в сторонку, к окну.

Джеймс, проходивший мимо в компании мародеров, скользнул по ним взглядом, но тут же отвернулся. Он помнил о своем рождественском обещании не трогать Снейпа и собирался держать свое слово несмотря ни на что.

— Северус, что ты хотел? — устало спросила Эванс. После бессонной ночи и трансгресcии, отбирающей по неопытности уйму сил, выглядела она неважно. — Если ты хочешь поговорить о... о том деле, то сейчас неподходящее место и время.

— Я просто хотел удостовериться, что все прошло удачно. Только...

— Только что?

— Вчера вечером Малфой задал мне очень странный вопрос.

— Какой вопрос? — насторожилась Лили.

— Он хвастался тем, что у него есть родственники во Франции. Еще одна «уважаемая и богатейшая чистокровная семья», — Снейп поморщился. — Сказал, что был у них на рождественских каникулах. А потом вскользь упомянул, будто встретил там волшебника с фамилией Эванс и поинтересовался, не родственник ли он тебе. Все это было сказано будто бы между делом, но Малфой не тот человек, кто знакомится с какими-то там волшебниками из Франции, если в этом нет политической или другой выгоды.

— Он назвал город? Ну, в котором он якобы был?

— Гренобль.

Лили с трудом сдержалась от резкого выдоха и по возможности ровно спросила:

— Он знает... но как?

— Я говорил тебе, что это безумная затея! — тут же затараторил Снейп, еще больше понижая голос. — А ты сунулась туда из-за этого Поттера!

— Не трогай Джеймса, — вдруг стальным голосом произнесла Лили. Она удивительно быстро взяла себя в руки. — Это было мое решение, и никто меня не заставлял.

— Хорошо, — обозлено ответил Северус, — пусть так. Твое решение. Но как ты будешь выпутываться из всего этого? Сама или снова прибежишь ко мне за очередным зельем?

— Я просила тебя как друга! Если ты не хотел мне помогать, то и не нужно было!

— Прости, — тут же забормотал Снейп и неловко схватил Лили за руку. — Прости, прости, прости... Я беспокоюсь за тебя, Малфои — опасные люди, а кто сможет защитить тебя?

— Вообще-то... — Лили вдруг замялась. — Момент не подходящий, но я хотела попросить тебя еще об одной услуге. Эй-эй! Я ни во что не ввязываюсь, наоборот, это всецело благоразумная затея.

— Я слушаю, — проворчал Северус.

— Так вот, я...

Но разговору было не суждено продолжиться. В холле раздался зловещий хохот, а затем мимо Снейпа и Лили вихрем промчалась растрепанная фигура в длинной белой рубашке, а за ней еще одна — вся в черном. Друзья удивленно переглянулись и поспешили следом, дабы не пропустить представление, разворачивающееся в Большом зале. В последнее время Большой зал вообще превратился в театральную сцену.

— Что ты делаешь, Нарцисса? Опомнись! — истошно кричала фигура, обегая по кругу стол пуффендуйцев. Те с любопытством всматривались в нового гостя и, узнавая в нем Люциуса Малфоя, удивленно застывали на скамьях, не в силах оторвать глаз. Его странное одеяние вкупе с чепчиком на голове вызывало то ли умиление, то ли отвращение, в общем — от Малфоя было не оторвать глаз.

— Ты у меня узнаешь, как домогаться невесту до свадьбы! — Нарцисса Блэк, облаченная в черную мантию, наспех причесанная, но при этом удивительно искусно накрашенная, неслась вслед за Малфоем, размахивая волшебной палочкой. МакГонагалл, несмотря на разлетающиеся вокруг зеленые искры, смотрела на происходящее с каким-то странным, по-женски злорадным одобрением.

— Я не знал, что это была ты-ы-ы! — провыл Малфой, ужаленный в зад магической стрелой. Залихватски перепрыгнув через стол когтевранцев, парень понесся к своим сородичам. Судя по испуганным глазам слизеринцев, те не особенно желали вступаться за своего старосту — Нарцисса в гневе оказалась страшнее.

— Ах, ты не знал, что это была я?! Ты мне еще и изменять собрался, жалкий сморчок?! Мало было тебе Беаты?!

Беата, к слову, наслаждалась моментом, запихивая в рот огромный бутерброд с вишневым вареньем, не обращая внимания на то, что последнее уже изрядно накапало на ее рваные джинсы.

— Это я-то — сморчок?! — Малфой, презрев опасность, развернулся к Нарциссе лицом и тут же пожалел об этом. Девушка только того и ждала — взмахнув палочкой, она отправила в сторону Малфоя заклятие, мелькнувшее темно-коричневым росчерком перед его разозленной физиономией. Через мгновение кожа на слизеринце начала странным образом съеживаться, отчего тот взвыл еще громче и жалостливей и побежал уже к выходу — вероятно, в Больничное крыло.

— Мисс Блэк, потрудитесь объяснить, что здесь происходит, — Дамблдор, с плохо скрываемым любопытством наблюдавший за происходящим, неслышно приблизился к девушке со спины.

— Этот развратный гад никак не может удержать в штанах ту часть, что выпирает у него непозволительно явно! — Нарцисса обернулась столь резко, что директору пришлось на всякий случай отступить от девушки.

— Ну, для мужчины это скорее комплимент... вторая часть сказанного вами, конечно, — тут же поправился Дамблдор, вновь делая шаг назад.

— О чем вы можете немедленно сообщить Люциусу. Дабы ему было не так больно, когда он увидит, во что сейчас превратилась его... явная часть, — отчеканила Нарцисса.

По залу прокатился сочувствующий мужской стон.

— Обязательно сообщу, — усмехнулся Дамблдор. — А вам, мисс Блэк, стоит побеседовать с собственным деканом об отработке за столь неподобающее для леди поведение.

— Безусловно, профессор, — Нарцисса со всем достоинством поправила прическу и запахнула мантию. — В следующий раз я не буду столь вульгарна, а просто отрежу все лишнее безо всяких слов.

Теперь по залу прокатилась волна дрожи.

— У твоей кузины есть характер, — хмыкнул Джеймс, неосознанно поежившись при слове «отрежу». — А я думал, что она делает только то, что ей говорит семья.

— И нет мозгов, — Блэк проводил глазами сестру, которая удалилась из зала с высокоподнятой головой под аплодисменты всей гриффиндорской братии и одобрительные возгласы старшекурсниц. — Матушка будет в страшной ярости.

— Но Малфой ведь и правда не имел права так поступать?

— Секс до свадьбы? Нет, это строжайше запрещено. И он не мог так сглупить... что-то мне подсказывает, что здесь не обошлось без заговора.

— Заговор? Какой заговор? — притворно изумился Джеймс. — Ты что! В этой школе никогда не случалось ничего подобного! — оба друга рассмеялись и тут же, не сговариваясь, развернулись в сторону Эмили Паркер, которая с легким интересом смотрела вслед уходящей Нарциссе. Почувствовав пристальное внимание двух гриффиндорцев, Паркер обернулась, оскорблено фыркнула и отвела взгляд.

— Не она, — констатировал Блэк и плавно развернулся в сторону слизеринского стола. Беата радостно помахала ему бутербродом, забрызгав вареньем окружающих студентов. Блэк лишь скривился и обессилено покачал головой.


* * *


Беате было грустно. Обычно ей было скучно, но теперь — еще и грустно. Странное ощущение, рассудила она. Очень странное. Ей не доводилось испытывать подобного уже несколько лет. Сначала она сбежала из дома в Хогвартс, потом подружилась с Малфоем, после — с Паркер. Потом появились A&B, потом они исчезли и вернулись снова. Последний курс стал апофеозом этой грандиозной игры, и Беате она нравилась. Ей нравилось оставаться в тени, вкушая при этом едва ли не больше наслаждения, чем получали сами зачинщики. Ей нравилось наблюдать, как некто искусно дергает за ниточки, подводя каждую «куклу» к ее и только ее роли. Конечно, у нее имелись подозрения о том, кем же являются пресловутые A&B, и в какой-то мере у нее были даже улики, но она не собиралась пускать их в ход. Однако, даже Беата, со всем своим вдохновением, энтузиазмом, бесшабашностью и бесконечной жаждой новых приключений не была к разгадке так близко, как кое-то другой.

Ремус задумчиво листал толстую тетрадь по трансфигурации, скорее машинально, нежели пытаясь что-то понять. Последнее время, когда он сам оказался в центре розыгрыша A&B, его желание разоблачить шутников возросло в разы. Кусочки головоломки крутились в голове в причудливом вихре, никак не желая складываться в цельную картинку. Он буквально кожей чувствовал, что уже знает ответ — вот только бы поймать его за хвост!

— Видел, как сегодня Малфоя сделали? — произнес кто-то из проходивших мимо пуффендуйцев.

— А то! Получил по заслугам! — ученик тут же заозирался в поисках слизеринцев, но никого не заметил и облегченно выдохнул.

Ремус усмехнулся, он тоже оценил сегодняшнее представление по достоинству. Несмотря на природное человеколюбие, Ремус считал, что проучить Малфоя никогда не бывает лишним.

Парень задумчиво взглянул в окно — вдалеке виднелась Гремучая Ива, нелепо раскинувшая свои ветви, покрытые инеем. Она была похожа на многорукого ледяного великана, по нелепой случайности забредшего в края людей. Сразу же вспомнились их прогулки с мародерами, те, в которые он еще худо-бедно был способен себя контролировать, их веселые пикировки после... И тут он совершенно случайно вспомнил кое-что еще.

Стоп.

Точно.

Черт побери!

Парень спрыгнул с подоконника и быстро покидал все вещи в сумку. Ответ был на самой поверхности! А ведь столько улик и подозрений, как можно было не догадаться?

Ремус уже было собирался к своим друзьям-мародерам, но внезапно остановился. Они-то смеялись громче всех, когда A&B учинил свою последнюю выходку. Ремус был на них не в обиде, но хоть раз в жизни он хотел сделать ход первым и оказаться среди тех, кто стоял на самом пьедестале, а не подле него, словно верный пес.

— Ну, держитесь, — весело ухмыльнулся он после секундного раздумья и как ни в чем не бывало уселся обратно на подоконник, достал перо и чернила и принялся писать письмо.


* * *


Слизеринские гостиные, третий час ночи

Несмотря на то, что Ремус явно обошел многих в разоблачении A&B, Беате тоже было чем заняться. Безусловно, Спринклс помнила о том, что должна выстроить план великого мщения, низвергнуть Блэка на самое дно и прочая-прочая. Но, как это часто случается, ни один план не удается привести в исполнение так, как было задумано. На данный момент она увлеченно тыкала Сириуса колючем стеблем. Таковых стеблей в гостиной Слизерина было немерено, ибо Малфой счел обязательным загладить вину и купить Нарциссе полсотни зеленых роз. Судя по стону боли, постепенно перешедшему в визг, Блэк решила и засунула как минимум с десяток этих прелестных цветов Люциусу в... туда, где им быть не предназначалось. Все это происходило за закрытыми дверями спальни Нарциссы, поэтому Беате пришлось наблюдать за происходящим через следящее зеркало, которое она предусмотрительно запихала в комнату к сокурснице. После очередной ссоры Малфой во второй раз оказался на больничной койке мадам Помфри и решил провести ночь там, судя по всему, опасаясь коварной мести своей невесты.

— Спринклс, я пытаюсь придумать это чертово заклинание клонирования! О чем ты, кстати, меня сама же и попросила. Ты можешь перестать делать это?!

— Делать что? — невинно переспросила Беата.

— Делать глупости!

— Я просто тебя правильно мотивирую!

— Уверен, когда Малфой вытащит из своего заднего прохода собственные цветы, он не пожадничает и поделится ими с тобой, — раздраженно ответил Сириус.

— Боюсь, ему будет не до того, ведь твоя милая кузина уже настрочила матушке длиннющее письмо про неподобающее поведение своего жениха, — парировала Беата.

— Серьезно? — скептически сощурился Блэк. — Если бы я не знал Циссу, я бы решил, что она хочет разорвать помолвку и просто ищет подходящий способ.

— А ты уверен в том, что действительно знаешь ее? — Беата беспечно улыбалась.

— Только не говори мне, что здесь не обошлось без тебя, — проворчал Блэк, озвучивая догадки, вертевшиеся в его голове с самого утра.

— Ну что ты! Я сама невинность.

— Ага, а я — великий Мерлин, и сейчас за мной прилетит мой личный дракон.

— Ну, это смотря сколько выпить. Может, и дракон прилетит, а может, какая гарпия.

— Гарпия тут и так есть, еще одну я не выдержу.

— Мне нравится наша пикировка, Блэк, — неожиданно миролюбиво сказала Беата.

— Мне тоже, — дружелюбно признал парень. — Но я все равно не понимаю. Если ты так хочешь пробраться незаметной на территорию своей собственной семьи, почему нельзя просто обойти защитные чары?

— Потому что это слишком обыденно и топорно.

— То есть, создавать полностью функционирующую копию Малфоя и отправлять его в гости к твоей бабке, как отвлекающий фактор, это умно и изысканно?

— Я не говорила, что это умно, я говорила, что это оригинально.

— Действительно. Зачем нам здравый смысл? — вздохнул Блэк.

— Он мне не идет, — тряхнула головой Беата. — Тем более, ты не сдержал свое слово, так что сиди и мучайся.

— Слово?

— Кто обещал мне отдать письма, присланные тебе моей матерью и бабкой?

— Никто тебе не обещал. Я всего лишь честно соврал, что сделаю это, а ты мне глупо поверила.

— Вот именно!

— Сама виновата.

— Ведешь себя как слизеринец!

— Так от тебя и набрался, — развел руками Сириус. — Честное слово, в них не было ничего интересного!

— Честное слово?!

Сириус, осознав весь каламбур сказанного, только весело усмехнулся. Беата смерила его презрительным взглядом и мельком взглянула на массивные часы, висящие на стене.

— Пятый раз.

— Что?

— Пятый раз, — повторил Блэк. — Ты смотришь на них пятый раз за час. Чего-то ждешь?

— Отсчитываю минуты до того момента, как ты уйдешь.

— Могу хоть сейчас, — Блэк начал приподниматься на стуле.

— Эй-эй-эй! Немедленно сядь и продолжай работать!

— Беата, — Сириус устало прикрыл глаза, падая обратно на стул, — прекрати дурачиться и выкладывай.

— Что именно? — Спринклс невинно захлопала глазами.

— Рассмотрим ситуацию логически. На дворе глубокая ночь, ты заманила меня в подземелья, в свою собственную спальню, если быть точным, и вынудила придумывать совершенно дурацкое заклинание, в чьем создании ты, судя по всему, не особенно то и заинтересована. Хм. Ночь, спальня...

— Ты снова себе льстишь, Блэк.

— Так от чего ты меня отвлекаешь и где я не должен быть в этот момент?

Беата искренне удивилась и окинула Блэка подозрительным взглядом. Блэк непонимающе нахмурился и незаметно потянулся к волшебной палочке в кармане штанов.

— Мы с тобой похожи, Спринклс, — прервал молчание Сириус, продолжая аккуратно вытаскивать палочку из кармана. — Мы оба похожи на бесшабашных идиотов, которые не думают о последствиях своих действий. Но это ведь не так, не правда ли? Мы куда умнее, чем кажемся окружающим. И можем быть серьезными и терпеливыми, когда это необходимо.

— Ты меня пугаешь, Блэк, — безо всякого страха в голосе ответила Беата и прищурилась. Ее рука зеркально отразила маневр Блэка.

— Ты мне задолжала объяснение.

— Что, еще одно?! — возмутилась Спринклс.

— Много объяснений. Ну так что? И брось эти жалкие попытки — я не собираюсь на тебя нападать, пока еще я просто с тобой разговариваю.

— Ах, оставь, — Спринклс махнула рукой, — угрожающий взгляд тебе совсем не идет. Неужели ты думаешь, что я...

— Беата.

— Да-да?

— От чего ты меня отвлекаешь? — с наигранным спокойствием повторил вопрос Сириус.

— От Джеймса, — Беата оставалась невозмутимой.

Через секунду они оба вскочили с места и рассредоточились по противоположным углам комнаты.

— От Джеймса, значит, — голос Блэка утратил прежнюю доброжелательность.

— От него, — Беата, напротив, излучала уверенность и благодушие.

Они кружили друг напротив друга, сжимая в руках палочки — никто не собирался отступать. Но Блэк понимал, что выиграть бой с Беатой Спринклс на ее же территории будет непросто, если не сказать — невозможно. Какой бы она не была, за нее заступятся слизеринцы, не говоря уже о количестве всевозможных магических ловушек, наверняка понаставленных в комнате Спринклс. Беата, видимо, думала о том же, ибо ухмылка, исказившая ее лицо, была самодовольной и чуточку кровожадной.

— Не хочешь рассказать поподробнее о том, что происходит? — продолжал тянуть время Сириус, пытаясь придумать более-менее адекватный план побега. Учитывая, что окон в подземелье не было, а прорывать ходы Блэк не умел, план придумываться отказывался.

— Скоро сам все узнаешь, — зловеще протянула Беата, раскручивая палочку между пальцев. Это было явной насмешкой — Спринклс даже не собиралась ею пользоваться, ведь они оба знали, что невербальные заклинания, доступные ей, могут быть куда действеннее.

— Выпусти по-хорошему, Беата, — мягко произнес Блэк.

— А иначе что?

Ситуация была патовая. Блэк понимал, что единственный способ выбраться отсюда живым и относительно невредимым — сыграть на эффекте неожиданности. Он решил, что если не использовать его единственный козырь сейчас, то когда?

Гриффиндорец неожиданно подобрался, его взгляд стал сосредоточенным, и Беата поняла — Сириус собирается действовать. Но того, что последовало потом, она не ожидала. Со зловещим рыком Блэк прыгнул вперед, одновременно трансформируясь во что-то огромное, черное и лохматое, и вышиб дверь всем своим весом. Беата с визгом отпрыгнула назад, нелепо взмахнула руками и уронила волшебную палочку на пол.

Некоторые считали ее храброй, некоторые — безрассудной, но одного она боялась по-настоящему — оборотней. Пусть Блэк был всего лишь анимагом, но для того, чтобы осознать это, Спринклс понадобилось несколько драгоценных секунд.

— Ублюдок! — выругалась она, кое-как поднимаясь с пола и остервенело отряхиваясь.

Слизеринка не сразу заметила среди лоскутов Блэковской одежды, валяющейся на полу, пару конвертов, на одном из которых поблескивала золотистая литера «S».

— Этот придурок, что, принес письма с собой? — обратилась она в пустоту.

— Гриффиндорцы, — презрительно ответствовало ей зеркало.

Беата лишь фыркнула, поднимая конверты с пола. Небольшое бесформенное пятно на срезе одного из листков свидетельствовало о том, что Блэк случайно порезался, когда читал письма.

Кровь Сириус Блэка...

Зеркало позади Беаты издало коварный смешок. Оно тоже прекрасно все понимало.


* * *


Блэк несся по коридорам Хогвартса, предпочтя остаться в своей звериной ипостаси. Во-первых, при трансформации вся его одежда была разодрана на лоскуты и в данный момент украшала пол Беаты Спринклс, что наверняка вызовет в последствие кучу вопросов и сплетен... но это будет потом. А во-вторых, бежать в виде огромного черного пса было сподручнее — несмотря на размер, Блэк был незаметен, сливаясь с непроглядной чернотой ночных коридоров.

Немного поостыв, Сириус подумал о том, что мог бы даже поблагодарить Беату и неизвестных шутников-миротворцев за то, что те не дали совершить им с Джеймсом идиотскую затею. Самоубийственную и безрассудную.

Но Блэку не нравилась сама тенденция.

Какого черта кто-то имеет право решать за них? Даже если прецедент с родителями Поттера не имел никакой связи с их сыном, нельзя было исключать возможность, что где-то по Хогвартсу бродит убийца, намеревающийся отправить Джеймса на тот свет вслед за родителями. И у Блэка даже была парочка-другая десятков подозреваемых — например, весь старший курс Слизерина.

А еще — Сириус очень не любил вспоминать об этом — у него была иная причина так защищать друга. И эта же причина толкнула его на создание того самого плана, который Беата и неизвестные не дали им осуществить. В ту давнюю ночь, когда мародеры повели студентов в Запретный Лес в честь Хэллоуина, и каждый смог заглянуть вглубь магического озера Снов, дарующего ответы на вопросы, скрытые в глубине души каждого вопрошающего, Сириус оказался в числе тех немногих, кому была понятна суть увиденного от начала и до конца.

Горящий дом, безжизненные глаза тех, без кого он не мыслил свое существование, зловещий смех и странный пугающий череп, сотканный из клубов зеленого дыма.

Сириус был в ужасе.

Сириус не знал, что делать.

Он не мог поделиться с Джеймсом. Кто хочет узнать о своей судьбе такое? Блэк не хотел, чтобы Сохатый жил, каждую секунду оглядываясь через плечо и превращаясь в параноика. Но и защищать Поттера постоянно Блэк не мог — он уже сам начал потихоньку сходить с ума от бесконечных тайн, интриг и заговоров, от невозможности раскрыть душу даже перед лучшими друзьями. А еще Блэк понимал, что если начнет отговаривать Джеймса от его идеи отомстить Пожирателям, тот не послушает его и пойдет один. Блэк не мог этого допустить. И тогда он решил, что поддержит друга, какой бы глупой и бессмысленной ни казалась затея. Так, по крайней мере, он мог быть рядом в решающий момент.

По инерции Сириус выбрал дорогу, ведущую к гостиным Гриффиндора, и только у портрета Полной Дамы вспомнил про свой неподобающий внешний вид. Блэк начал раздумывать о том, где бы найти запасную одежду — конечно, был комплект в Визжащей Хижине, но нынешняя ночь к прогулкам не располагала. Не было ни времени, ни сил, ни желания, а сошедший с ума ветер неистово раскачивал деревья, с каждым новым порывом подбавляя работы леснику Хагриду.

Из раздумий его вырвало мягкое покашливание и теплые штаны, сунутые прямо под нос. Сириус от неожиданности отпрыгнул в сторону, оскалился, но, разглядев в полумраке лицо Ремуса, пришел в себя. Через минуту, когда он уже стоял на лестнице в своем человеческом обличье и более-менее одетый, ему в голову пришла одна преинтереснейшая мысль, которую он тут же озвучил:

— Какого черта ты здесь делаешь, Лунатик?

Ремус молчал и смотрел Сириусу прямо в глаза. Сириус смотрел в ответ и с ужасом начинал догадываться.

— Это все Эмили, — медленно сказал он. — Да? Это же ее дурацкая идея?

Ремус лишь нехотя покачал головой и тихо сказал:

— Моя.

Последующие пару минут Блэк двигался, словно в тумане, плохо понимая, что творит, но отчаянно желая мести и разрушения. Опомнился он только при звуках подозрительного хруста — то ли своего, то ли чужого. Болела челюсть, пара-другая зубов — его и Ремуса — белели на полу, ребра ныли, а Лунатик, привалившийся к стене, тяжело дышал, зажимая рукой нос.

Тот, кто думал, что тщедушный на вид Ремус Люпин не умеет драться, очень и очень ошибался. Просто Люпин не был сторонником открытых конфликтов и бил в самую последнюю очередь, зато — наверняка.

— Ошлишно, — со всевозможным презрением произнес Блэк, но вышло очень забавно и неуклюже. Ремус смерил друга ироничным взглядом, но промолчал — кровь из носа смешивалась с кровью, льющейся из рассеченной брови, а стремительно наплывающий синяк на правой скуле завершал картину.

— Я пошел, — гордо возвестил Блэк, кое-как поднимаясь с пола. Его качало из стороны в сторону, но за стены он держался очень уверенно.

— Куда? — резонно спросил его Ремус.

Блэк остановился в задумчивости.

— Ишкашь Джеймша, — буркнул он.

— Где? — продолжал Люпин, в его голосе слышался смех.

— Шам, — отрезал Блэк.

— А... это хорошее место. Но если «там» Джеймса не окажется, загляни к Дамблдору в кабинет.

Сириус, осознав весь смысл сказанного, повернулся к Люпину и уставился на того с ужасом.

— Убью.

— Дамблдора?

— Шебя!

— Себя?

— Нет, шебя!

— Самоубийство не решит твоих проблем, Бродяга, — продолжал доводить друга Люпин.

— Аргх! — Сириус махнул рукой, опасно закачался, но, восстановив равновесие, поплелся куда-то по коридору.

— Сколько патетики и надрыва, — вездесущая Беата возникла рядом с Люпиным, отчего тот отшатнулся вбок и чуть не завалился на пол. — Да и внешность... Может, ему стоило родиться женщиной?

— Откуда ты взялась?!

— Преследовала Блэка. Судя по запаху, он бежал и метил территорию одновременно.

— Так ты знаешь? — Люпин недоверчиво нахмурился.

— Знаю, что он превратился на моих глазах в огромного вонючего вшивого... пса и набросился на меня? Мне нужно принять ванну с лекарственными травами.

— И как ты еще в состоянии шутить, — горько сказал Люпин.

— Я слизеринка, а не гриффиндорский баран. Так что у меня в этом плане все не так запущено.

— Считаешь, тут не на что обижаться? — тоскливо спросил Ремус, в очередной раз вытирая кровь с брови.

— Есть на что. Но мир не черно-белый, его правила не абсолютны, а что до добра и зла — так это и вовсе понятия относительные. Все зависит от ситуации. Ты поступил, как наиболее разумная особь вашего ста... вашей компании, — Беата широко ухмылялась, недвусмысленно намекая, что в словах она ошиблась специально. — Будем надеяться, что до него, как до особи более отсталой, это тоже дойдет, хоть и позже.

— А Джеймс? Ты не видела его глаза. Мне кажется, он...

— Ты точно переобщался с Паркер, — мрачно констатировала Спринклс. — Ведешь себя как инфантильная девица, еще и ноешь. И к кому ты обращаешься за поддержкой? Ко мне! К ненормальной и несокрушимой, прекрасной и великолепной, восхитительной и...

— Со словарным запасом у тебя все в порядке, это я уже понял, — Ремус повеселел.— Возвращайся-ка ты в свои комнаты, пока не застукали.

— А вот и нет. В карты играешь?

— В преферанс, — выдал после секундной заминки Ремус.

— О, — ухмыльнулась Беата, — интеллигенция, значит. Тогда, так уж и быть, отведу тебя для начала к Поппи-Моппи, а потом сыграем... пару раз. Хоть раздену, посмотрю, на что там Паркер то позарилась.

Ремус только вздохнул — все-таки к манере общения Беаты Спринклс он так до сих пор и не привык.


* * *


Кабинет директора, 4:00 утра

В кабинете директора что-то мерно постукивало, подрагивало, шуршало и пыхтело. Бесконечное количество приборов непонятного назначения из всевозможных материалов занимали целых три стола. Под потолком носились сомнительного вида «насекомоптицы», как их про себя прозвал Джеймс, а несуразная конструкция из тонких стеклянных трубок изредка выпускала разноцветные колечки дыма и натужно гудела.

Честно сказать, Джеймс всегда считал Дамблдора шизофреником или кем похуже. Наверняка весь этот хлам соответствовал какому-то особому представлению директора о мире и был призван олицетворять уникальную религию или философию, или еще черт знает что. А может, Дамблдор просто выбрал для себя такую роль, не желая выдавать истинного лица.

— Как вы себя чувствуете, мистер Поттер? — Дамблдор заботливо склонился над учеником, отчего его борода начала щекотать Джеймсу нос. — Как ваша голова?

— На месте, сэр. Это случайно не вы варили зелье, которое Ремус так щедро ливанул в мою кружку? — Поттер оглушительно чихнул и неосознанно вытерся той самой бородой.

— Нет, то была безвозмездная помощь нашего общего друга, Северуса, — добродушно сказал Дамблдор и отобрал бороду из рук Поттера.

Джеймс закашлялся, пытаясь переварить информацию. Его лучший друг Ремус, которому он всецело доверял, вступил в сговор с двумя слизеринцами, одного из которых Поттер ненавидел, опоил его, Джеймса, премерзким зельем, способным свалить даже дракона и сдал на руки Дамблдору. Оставалось надеяться, что хотя бы Блэк пребывал в здравии и не был заживо съеден вечно голодной Спринклс.

— Скажите, а Малфой случайно в этом не участвовал? Ну, например, не приготовил ли он те самые холодные компрессы, что сейчас растекаются на моей голове?

— Нет, что вы, Джеймс, это был я. Вы уж извините, — Дамблдор развел руками, и одна из стеклянных трубочек сердито пыхнула, — я не очень сведущ в лекарском ремесле.

— Могли бы позвать мадам Помфри, — проворчал Поттер, неуклюже приподнимаясь и усаживаясь поудобнее.

— Вы хотите придать это дело огласке?

— Нет, я хочу сбежать отсюда и скормить Люпина Беате.

— Зря вы так, — мягко пожурил его Альбус. — Он лишь пытался помочь.

— Ну и методы у него.

— И самое смешное, — Дамблдор ослепительно улыбнулся, вызвав в Джеймсе некоторое опасение за здравость директорского ума, — Эмили Паркер действительно не принимала в этом никакого участия.

— Серьезно? — искренне удивился Джеймс.

— Абсолютно, — качнул головой Дамблдор.

— И это правда, Сохатый, — мрачно сказал Блэк, целеустремленно вползая в директорские апартаменты.

Перекошенный и побитый, в одних темных штанах не по размеру, открывающих волосатые лодыжки, Блэк являл собой живую демонстрацию неудачного эксперимента некроманта-новичка.

Дверь кабинета, которую он, судя по кровавым подтекам, открыл, просто упав на нее, теперь грустно поскрипывала, перекосившись и повиснув на одной петле.

— Аристократ, — уважительно произнес Дамблдор и улыбнулся. — Какие манеры, а?

Джеймс со стоном уткнулся в собственные ладони. Эта ночь должна была быть грандиозной, запоминающейся, невероятной... а обернулась жалким фарсом. По их с Блэком плану друзья собирались ворваться в поместье Малфоев, трансгрессировав туда из Хогсмида, и, воспользовавшись элементом внезапности, приставить палочку к виску Абраксаса Малфоя. Ну а дальше — действовать по ситуации. Теперь, в свете наступающего утра и снисходительной улыбки директора, план казался не просто идиотским — он был настолько бездарным, что Джеймсу хотелось завыть. Вопрос был в том — куда смотрел Блэк и почему он не разъяснил своему другу, что у того поехала крыша? Блэк, видимо, думал о том же самом, ибо выглядел виновато и хмуро.

— Ну а теперь, — Дамблдор жестом указал Сириусу на кресло, а потом сел и сам, соединив перед собой кончики пальцев, — извольте объясниться господа.

Голос волшебника, словно взмах хлыста, припечатал незадавшихся мстителей, отчего те потупились еще больше. Чувствовать себя нашкодившим щенком Джеймс не любил, но это был именно тот случай, когда был виноват он и только он. Ну и Сириус... немножко.


* * *


Гостиная Гриффиндора, то же время

— Уж близится рассвет... — произнесла Беата и замерла с закрытыми глазами.

— Ты имела в виду: «Уж полночь близится?..» — не понял Люпин*.

— Какая полночь? Вон, светает уже.

— Да, но в оригинальном варианте...

— Мерлин, как можно быть таким занудным? — раздраженно сказала Беата.

— А откуда ты вообще знаешь подобные выражения? Они же целиком маггловские, кроме того, русские?**

— Я получила всестороннее образование, — Беата гордо задрала нос.

— Ты же в Хогвартсе с одиннадцати лет, — неуверенно произнес гриффиндорский четверокурсник.

Так как Беата и Люпин в конечном счете представляли собой только двух человек, Ремус решил, что неплохо бы подключить к игре всех тех, кто в тот момент бодрствовал в гостиной. Поначалу ночных пташек нашлось лишь двое, но чуть позже Беата усадила на рядом стоящие кресла еще парочку несчастных, которым не повезло выйти в туалет именно в этот час.

— А тебе права слова не давали! — отрезала Спринклс. Бедняга, единственный из всех, кто осмелился подать голос при Беате, поник и замолчал снова. Из всех шестерых в преферанс умели играть только Люпин да еще один студент с пятого курса. Беата вообще не особенно вслушивалась, когда Люпин объяснял правила, а по тому играла невпопад и постоянно проигрывала.

— Когда же они вернутся?

— Расслабься, Ремус, игра только начинается.

— Какая игра? — не понял тот.

— Гриффиндор vs Дамблдор, — хихикнула Беата. — Теперь он будет следить за каждым вашим шагом.

— Так же, как и за твоим?

Четверо гриффиндорцев увлеченно следили за развитием беседы. Они ничего не понимали, но сам факт разговора между Ремусом Люпиным, самым честным и рациональным представителем Гриффиндора, и Беатой Спринклс, самой хитрой и беспринципной представительницей Слизерина, казался им невероятным событием.

Беата подняла глаза на Люпина, ухмыльнулась и коротко бросила:

— Раздавай.

Ремус лишь мельком взглянул на слушателей, понял, что зашел в своих вопросах слишком далеко и тоже решил замять тему.

— Раздаю. Если еще раз попытаешься намеренно брать взятки на мизере, заколдую**.

— П-ф-ф!

— Я серьезно.

— П-ф-ф.

На этом их диалог закончился, а к концу второго часа игры Ремус был раздет до панталонов и отчетливо понял, что Беата Спринклс не только очень внимательно слушала правила, когда он их объяснял, но и еще тренировалась играть в преферанс лет эдак с одиннадцати.

— Действительно, всестороннее образование, — пробурчал он, ежась и мрачно косясь на довольно ухмыляющуюся слизеринку.

________________________

* «Уж полночь близится, а Германа все нет», — крылатое выражение из оперы «Пиковая дама», написанной по одноименной повести А.С. Пушкина.

** Автор удостоверился в том, что данная опера демонстрировалась не только в России, но также в Европе (Лондон, в том числе) и США.

**Мизер — тип игры, при котором один из игроков обязуется не брать взятки, когда как остальные игроки стремятся наоборот заставить этого игрока взять, как можно больше взяток. В данном случае Ремус имеет в виду, что Беата намеренно поддается, пытаясь побыстрее закончить игру.


* * *


Кабинет директора, вторая часть Марлезонского балета

— Вы знаете, что мисс Эванс обманным путем проникла в полицейский участок Гренобля с целью получения некоей информации по делу ваших родителей, мистер Поттер? — вопрос Дамблдора свалился на друзей словно сорокафунтовый кузнечный молот.

— Что?!

— О чем вы?!

Дамблдор поморщился, стряхивая с себя зуб, вылетевший изо рта Блэка. Директор приложил свои компрессы и к голове Сириуса, и теперь парень выглядел гораздо лучше, да и дополнительная пара обезболивающих настоек делали свое дело. Но зубы все равно держались на честном слове.

— Я очень надеюсь, что ваше удивление не является искусно сыгранным притворством.

— Я понятия не имел, директор! — Джеймс возбужденно вскочил с дивана, задев макушкой пролетающую мимо «насекомоптицу», за что та мстительно клюнула его в затылок.

— Мистер Блэк?

— Аналогично, сэр, — Сириус с виду был абсолютно спокоен, но в его глазах читалось плохо скрываемое изумление. — Ей кто-то помогал?

— С чего вы взяли? — прищурился Дамблдор.

— Провернуть такое в одиночку нелегко.

— Согласен. Довольно сложно в одиночку снять номер в отеле класса люкс, использовать темно-магическое заклинание для маскировки и запрещенное зелье для проникновения в разум государственного служащего.

— Снейп! — тут же прошипел Джеймс.

— Вы считаете, что любое предложение, в котором присутствует слово «зелье», напрямую связано с мистером Снейпом? — иронично спросил Дамблдор.

— Нет, — мрачно ответил Поттер. — Скорее с ним связано каждое предложение, в котором есть имя «Лили».

— Ревность не поможет этому делу, мистер Поттер. Но вы правы, мистер Снейп был к этому причастен.

— Откуда у Лили деньги на отель класса люкс? — задумчиво спросил Блэк.

— К сожалению, этой информацией я еще не располагаю.

— Вы хотите, чтобы мы позаботились о ней?

— Нет, — жестко ответил Дамблдор. — Я лишь хотел выяснить, причастны ли вы, мистер Поттер, или вы, мистер Блэк, к происходящему.

— Что вы имеете в виду, профессор?

— Я имею в виду, что оправдать одного гриффиндорского ученика я, возможно, смогу, а вот с тремя возникнут проблемы.

— Оправдать? Что вы имеете в виду? — повторил Сириус.

— Я имею в виду, что во французское Министерство Магии уже поступила информация о несанкционированном магическом вмешательстве в разум полицейского. Обычная проверка госслужащих, проводится довольно часто, чтобы предотвратить магическое влияние на любое лицо, работающее в государственной сфере.

— Они знают, что это была Лили?

— Нет. Они знают, что это была девушка, обладающая очень качественным и запрещенным зельем. Сомневаюсь, что они подумают на кого-либо из студентов Хогвартса, но опытному аврору не составит труда связать несколько улик вместе и выйти на след. При всем уважении к мисс Эванс, ее поступок был неразумен и, я бы даже сказал, очень глуп. Если и вы желаете присоединиться к ней, совершив бессмысленное нападение на прекрасно защищенное поместье Малфоев, то мне не о чем с вами разговаривать, господа.

— Мы просто хотели сделать хоть что-нибудь полезное, профессор, — упрямо сказал Джеймс.

— И вы решили подставить меня и всю школу? Вы действительно считаете, что моя репутация взлетит до небес, если министерство узнает о том, что в стенах этого учебного заведения выращивают юных бунтовщиков, которые осмелились восстать против уважаемой семьи Малфоев?

— Но они очевидно причастны к произошедшему! — воскликнул Джеймс и чуть погодя добавил: — Сэр.

— Это политика, мистер Поттер. А в политике нужно действовать не топором, а скальпелем. Если вам известно, что такое скальпель, конечно.

Джеймс насупившись замолчал.

— Так чего вы от нас хотите, профессор? — спросил Сириус. Ему был не по душе весь этот разговор, но он не мог не согласиться с тем, что Дамблдор в чем-то прав.

— Сидите тихо и не лезьте в безнадежные дела. Если вы подставите меня, я не смогу вас защитить, ибо мне придется пожертвовать не только своей репутацией, но и связями. Многие двери закроются для меня, а значит, и всего Ордена, если мне придется отвечать еще и за ваши поступки.

— Мы не просили вас отвечать за наши поступки.

— Пока вы являетесь моими студентами, мистер Поттер, я отвечаю за вас. Извольте это уяснить.

— Мы можем идти, профессор? — устало спросил Блэк после длительного молчания.

— Безусловно.


* * *


Гостиная Гриффиндора, 5:00 утра

Всем известно, что мальчикам попасть в спальню девочек не так уж и просто — лестница становится гладкой и скользкой словно лед, и ты скатываешься по ней, не успев ничего понять. Однако, это правило распространялось только на глупых мальчиков. Умные мальчики всегда отличались оригинальностью мышления и находчивостью. Особенно, когда дело касалось симпатичных девочек.

Три года назад, когда Поттеру срочно понадобилось подложить в спальню Лили говорящего зайца, признающегося в любви (к слову, очень жуткого и обтрепанного), Питер предложил одну простую идею.

— Стремянка, — безмятежно сказал он, вызвав немое восхищение всего Гриффиндора.

Почему-то тот, кто заколдовывал лестницу, ведущую в спальню девочек, не задумывался о том, что магия — это не единственная штука, которая может помочь, когда имеешь дело с другой магией. Лучшие гриффиндорские умы бились над этой загадкой на протяжении десятилетий, выдумывая всевозможные заклинания и чары, но... стремянка оказалась эффективней и проще. Достаточно было приставить ее рядом с перилами сбоку от лестницы, а дальше нужно было просто спрыгнуть на ровную площадку перед дверьми, и вопрос был решен*.

Именно таким способом и воспользовался Поттер, вбежавший этой безумной ночью в гостиную Гриффиндора. Люпин и Беата, побросав карты, с удивлением наблюдали за тем, как Джеймс достает из рядом стоящего сундука стремянку и дрожащими от нетерпения руками приставляет ее к стене. Ремус, почуяв неладное, опомнился первым и бросился к Джеймсу, уже перелазившему через перила. Беата, рассудив, что людей на площадке и так много, осталась внизу, впрочем, не гнушаясь комментировать происходящее.

— Джеймс, что ты делаешь?! — вопил в ухо Джеймсу взволнованный Люпин.

— Ремус, в панталонах с Винни-Пухом ты выглядишь очень потешно, но, прошу тебя, отойди от чертовой двери!

— Откуда A&B знают про то, что у тебя есть панталоны с Винни-Пухом?.. — не унималась Спринклс.

— Я подумаю об этом позже, Беата! Может, ты отговоришь этого болвана от того, чтобы взрывать дверь в женскую спальню?! Сириус!

— Один момент.

Блэк, показавшийся в портретном проеме, был невозмутим словно скала посреди бушующего океана. Пригладив волосы и поправив пару вылезших ребер, Сириус влез на стремянку, аккуратно постучал друга по плечу и, дождавшись, когда тот развернется, врезал ему со всей дури. Джеймс в полете решил, что раз взорвать дверь ему не удастся, то он, по крайней мере, может попробовать ее выбить. Собственной головой, например.

Далее последовал характерный грохот, не менее характерный хруст и визг Марлин МакКиннон, которая решила выйти и посмотреть, что происходит в гостиной именно в тот момент, когда Джеймс аки ласточка влетел в теперь уже открытый дверной проем.

— Джеймс? Джеймс! Какого черта! Что происходит? — ошеломленная Лили вскочила с кровати в одной сорочке и склонилась над Поттером. Тот лежал, раскинув руки, и бесцельно смотрел перед собой.

— О, Лили... какой прекрасный сон... Зачем, Лили? Зачем...

— Что? Что ты с ним сделал, придурок?! — последний вопрос был обращен к Сириусу, на что тот только неопределенно пожал плечами. Мол, свое дело я сделал, а дальше вы сами разбирайтесь.

Лили начала трясти Джеймса, но парень потерял сознание то ли от удара Блэка, то ли сильно приложившись головой об пол. Марлин стояла неподалеку, зажимая рот руками, и с ужасом глядя на однокурсников. Девушка успела отскочить с линии удара, посему Поттер приземлился на не очень гостеприимный жесткий деревянный пол.

— Женщины, — с непередаваемым чувством произнесла Беата. — Вечно визжат по любому поводу.

— А ты что здесь забыла? Катись в свою гостиную!

Едва ли кто-то мог сказать, что видел Лили столь разозленной хоть раз в жизни.

— Пойдем, Блэк, нам здесь не рады, — хмыкнула Беата и, мертвой хваткой вцепившись в Сириуса, потащила его прочь из башни. Блэк даже не пытался сопротивляться.

Ремус постоял с минуту рядом с Лили и решив, что ей хватит сумасшедших на сегодня, отправился в свою комнату.

________________________

* Имеется в виду, что стремянку возможно приставить к лестнице так, чтобы забраться на площадку сбоку, со стены.


* * *


— Глупый, глупый Джеймс Поттер, — тихо бормотала Лили. Она ласково гладила парня по голове, с неожиданным для себя удовольствием взлохмачивая его волосы все больше и больше. — Вечно лезешь, куда не просят...

— Это я-то лезу? — наконец подал голос Джеймс. — Я же не пользовался запрещенным зельем, чтобы выкрасть информацию из полицейского участка.

Рука Лили на секунду замерла в воздухе, а потом плавно опустилась обратно. Джеймс облегченно выдохнул, осознав, что не стоило так резко переходить к этой теме. Он попытался приподнять голову, чтобы посмотреть, нет ли здесь кого-либо лишнего, но Эванс с силой надавила ему на лоб и тихо сказала:

— Я выпроводила девчонок. В конце концов, уже начало шестого, посидят немного в гостиной.

— Понимаешь меня с полуслова, — усмехнулся Джеймс.

— Что, при учете уровня твоего интеллектуального развития, совсем не сложно.

— И язвить научилась.

— Я всегда умела.

— Мне кажется, или сегодня на мой лоб приходится слишком много холодных компрессов? — осведомился Джеймс.

— Как говорит Сириус, твоя голова, Сохатый, создана, чтобы отбивать ею бладжеры.

— Он так говорит?

— Все так говорят, — успокоила его Лили. — Насчет... участка. Как ты узнал?

— Дамблдор рассказал нам, когда проводил допрос.

— Хорошо, что он не дал совершить вам глупость и напасть на Малфоев.

— Да... постой, что? Откуда ты знаешь про наш план насчет Малфоев? — Джеймс все-таки приподнялся на локтях, пытаясь заглянуть Лили в глаза, но та лишь отвернулась, неуверенно обхватив себя руками.

— Это была я, — в сторону произнесла она, так тихо, что Джеймс не расслышал.

— Что?

— Это была я! Я попросила Ремуса и Беату не дать вам осуществить эту дурацкую затею! — она обернулась и совершенно по-детски шмыгнула носом. — И не смей меня осуждать! Ты сошел с ума! Напасть на Малфой-мэнор?!

— И это мне говорит девушка, которая в одиночку отправилась в Гренобль невзирая на громадный риск разоблачения, — Джеймс улыбался. Он не мог сердиться на Лили. Вернее, мог, но только тогда, когда волновался за нее, а не за себя.

— Ты не злишься?

— Нет, мы оба хороши, — Джеймс задумчиво наблюдал за Эванс, пока та искала по всей комнате собственный халат, дабы набросить его на плечи. — Так... это была твоя идея меня связать?

— Вроде того. Я попросила Ремуса и... и Беату. Она единственная могла бы повлиять на Блэка, иначе бы мы с вами двумя не справились.

— О... — Поттер нахально улыбнулся. — Какая забота, неужели все-таки влюбилась?

— Дурак! — вспылила Лили и со всей силы кинула в Джеймса подушкой, которую тот, впрочем, без труда поймал и отбросил в сторону.

— Я же бладжеры головой отбиваю, а ты в меня какой-то подушкой... не уважаешь? — он продолжал ухмыляться, и это бесило Лили больше всего. Бесило тем, что она совершенно ничего не могла поделать с этой ухмылкой, Поттер был единственным, кто никогда ее ни в чем не слушался.

— Иди сюда, — вдруг дружелюбно сказал он и похлопал рукой по покрывалу. Лили что-то проворчала себе под нос, но осторожно опустилась на кровать рядом с Джеймсом и неловко положила ему голову на плечо.

— Так-то лучше. Кстати, — тихо прошептал он Эванс в самое ухо, — в следующий раз решишь в одиночку свергнуть Волдеморта, поговори со мной. Нехорошо забирать всю славу себе!

Лили издала то ли всхлип, то ли подобие смеха, и ударила Поттера кулачком по спине. Тот в ответ изобразил мученический стон полный боли, за что был незамедлительно избит подушкой.


* * *


Заброшенный класс, 5:00 утра

Иногда так случается, что хватило бы одного единственного доброго дела, одного порыва неравнодушия, чтобы повернуть ход нескольких человеческих жизней, а может быть, и целой истории — по-другому.

Вопрос только в цене. В цене для того, кто проявил милосердие в нужную минуту. Даже зная, чем он может за это поплатиться.

Питер сидел в пустующем классе и тупо смотрел в стену.

Мир сыграл с ним злую шутку, и он не понимал, чем заслужил такое?

Не далее, как утром, Питеру Петтигрю пришло письмо. В письме его матушка-маггла, как и всегда, интересовалась делами своего единственного сына, спрашивала, не нашел ли он себе будущую жену, и желала всяческих успехов. Еще его любимая и отнюдь не молодая уже матушка жаловалась на здоровье, но она всегда на него жаловалась, и в этом не было ничего необычного.

Она родила Питера в тридцать пять и в свои пятьдесят два обладала тем же набором болячек, что и все постепенно стареющие люди. Питер не обратил особого внимания на все эти жалобы — он и так собственноручно варил всяческие зелья для матери и ежемесячно отсылал их с совой. Но потом он с удивлением обнаружил второе письмо, без подписи и каких-либо пометок. Письмо пришло с молодой нетерпеливой сипухой, которая улетела тут же, как только Питер отвязал послание от ее лапы, даже не дождавшись угощения.

Письмо, написанное нервным мелким почерком, было странным, похожим на дурацкую шутку, но Петтигрю все-таки решил послушать тайного доброжелателя.

Письмо гласило:

«Приходи сегодня в третьем часу ночи в заброшенный класс Заклинаний, что на третьем этаже в левом крыле школы. Это очень важно, Питер. Это касается твоей матери».

А все, что касалось его матери, для Питера было священным.

И он пришел.

Темная фигура в плаще и капюшоне осторожно заглянула в класс, вгляделась в сгорбленную фигурку мальчика, сидевшего на парте, и подошла ближе.

— Питер, — тихим шепотом произнес гость, заставив Петтигрю вздрогнуть от неожиданности.

— Кто? Кто ты? — Питер тут же спрыгнул с парты, продолжая судорожно сжимать волшебную палочку в кармане.

Гость на мгновение откинул капюшон, и Питер увидел лицо Регулуса Блэка, что немало удивило гриффиндорца.

— Я не понимаю...

Регулус приложил палец к губам и тихо сказал:

— Я сильно рискую, поэтому просто выслушай. — Дождавшись кивка Питера, он продолжил: — Ты, наверное, не удивишься, если я скажу, что половина Слизерина присягнула на верность Темному Лорду. Не кривись так, это был выбор, и мы его сделали. Но мне не по душе некоторые его методы... Я узнал кое-что, абсолютно случайно — от Малфоя. Я не знаю, зачем Лорду понадобились Поттеры, клянусь. И я опасаюсь, что этим он не ограничится — опасность может грозить и Джеймсу. По какой причине — я не знаю. Но Лорду нужен шпион из ближайшего окружения Джеймса, и он хочет такового найти.

— Шпион? И какие имеются кандидатуры? — Питер сам не знал, почему все еще слушает Регулуса. Все это звучало нелепо, но, в то же время, Блэк был слишком серьезен.

— Кандидатура одна. Ты.

Питер молча сел обратно на парту, непонимающе глядя на Регулуса.

— Я... я не понимаю... Я никогда не предам Джеймса! Это же бред! Да и кто я такой? Я не так близок к Сохатому, как...

— Подожди, это еще не все, — Регулус замялся. — Это Малфой предложил тебя. Он сказал, что ты самый тихий и самый покорный. Блэк никогда не пойдет на это, ему нечего терять, дружба с Поттером — все, что у него есть. Ремус ненадежен — он оборотень, а значит, одну неделю в месяце он будет не в состоянии не то, что следить за кем-то, а даже самостоятельно передвигаться. Лили Эванс пусть и магглорожденная, но она всего лишь девчонка, а Лорд... он не верит в привязанности. И отчего-то наотрез отказался от этого варианта, вероятно, на нее у него другие планы. Остаешься только ты. Ты ближе всех остальных к Джеймсу и больше всех уязвим — ты полукровка, у тебя нет отца, а твоя мать — маггла.

— Ты хочешь сказать, что... что... — Питер не мог, не хотел продолжать ту мысль, что крутилась сейчас в его голове.

— Да. Они могут тебя шантажировать, и мы оба знаем, что если придется выбирать... Семья очень важна для таких, как мы, Питер. Это наша самая сильная защита. Я не знаю, что ты с этим будешь делать, но я прошу, умоляю! Не выдавай меня, Питер, иначе мне не жить. Хорошо?..

Потом Регулус ушел, оставив Питера в одиночестве. Парнишка сидел, обхватив себя руками, и думал о том, что весь его мир катится к черту. Еще чуть-чуть, и это будет уже не остановить. Он должен защитить мать, и если придется пожертвовать для этого друзьями...

Питер в отчаянии схватился за голову. Он ненавидел принцип меньшего зла. Он не хотел выбирать и он не знал, что делать. Дамблдор... нужно немедленно идти к Дамблдору, пока еще есть время.


* * *


— Спринклс, зачем ты тащишь меня через весь Хогвартс на... на улицу?! Да ты с ума сошла, я же в одних штанах, а там снег! Спринклс!

— Превращайся! — Беата ткнула пальцем в заледеневшую лужу рядом с Блэком, словно та олицетворяла собой какое-то особое магическое место.

— Прости, что?

— Превращайся, — повторила Беата с той же непоколебимой уверенностью в голосе.

— В кого?

— В грязного вонючего вшивого...

— Полегче.

— В собачку.

— Какую, к черту, собачку? — опешил Сириус.

— Ну или в громадного злобного зверя... — Беата поежилась.

— Что... ах, точно! Ты же боишься оборотней! Там, в гостиной, ты подумала, что я оборотень? А теперь решила удостовериться в обратном, клин клином, так сказать?

Спринклс продолжала насупившись смотреть на Блэка, что характерно, совершенно безмолвно.

— Ладно, — Блэк обезоруживающе поднял обе руки кверху. — Я был не прав, но ты меня изрядно разозлила, не оставив выбора. Мы оба знаем, что ты довольно-таки изощрена в заклинаниях, так что я выбрал наиболее эффективный метод побега.

Спринклс продолжала молча смотреть на Блэка, непримиримо скрестив руки на груди.

— Э... Беата, меня начинает пугать твое молчание, оно тебе слишком не свойственно.

— Как же ты меня достал, БЛЭК! — Беата со всей силы ударила Сириуса в грудь. Тот устоял, но был вынужден признать, что в семействе Кавендиш воспитывают дочерей-богатырей.

— Странно, что ты не засунула мне палочку в глаз, как обещала, — подозрительно произнес Блэк.

— Я стала тебя уважать.

— Прошу прощения, — чуть не поперхнулся Сириус, — а до этого что было?

— Я имею в виду, что сегодня ты повел себя, как мужчина. В кои-то веки.

— Ты, вероятно, имеешь в виду тот момент, когда я решил сломать Сохатому челюсть?

— Точно.

— Варварша.

— Вшивый аристократ.

— Деревенщина.

— Лживая змеюка.

— Это я-то лживая змеюка?!

— Да заткнитесь же вы оба! — не выдержал Люциус Малфой, высунувшись из окна больничного крыла по пояс.

Беата и Блэк смерили слизеринца удивленными взглядами, а затем в голос заржали. Нечасто увидишь единственного наследника старейшего аристократического рода в больничной робе и с белым колпаком на голове. Малфой в ответ только закатил глаза и исчез внутри здания, с грохотом захлопнув окно.

— Так что там с Малфоем? — вдруг с интересом спросила Беата.

— А что с ним?

— В прошлую нашу беседу ты сказал, чтобы я выбрала сторону. И я выбрала. Если тебе нужна помощь Беаты Гвендолин Кавендиш, ты ее получишь.

— Звучит угрожающе, — усмехнулся Сириус, слегка опешив от такого напора.

— У меня есть связи, Блэк, у меня есть информация, у меня есть древние знания и поддержка некоторых родственников. Я гораздо круче тебя, имей это в виду.

Блэк в ответ на нахальную улыбку Спринклс лишь осклабился, медленно кивнул и задумчиво произнес:

— Пора рушить старые устои.

— Рада, что ты понимаешь меня.

И они скрепили свой разговор крепким рукопожатием... и не только.


* * *


Гриффиндорские спальни, на рассвете

«Даже не знаю, с чего начать... Скажу, пожалуй, вот что — я удивлен. Не ошарашен, не бьюсь в припадке, но ожидать такого исхода событий не приходилось. Я признаю, что разгадал не всех вас, а... лишь часть, дорогие A&B, и у меня есть небольшая просьба. Я думаю, она придется вам по душе.

Ваш последний розыгрыш, устроенный с участием Эмили и меня, пришелся по вкусу всей школе, но я буду признателен, если дальнейшего развития в этом направлении с вашей стороны не последует. Взамен я предлагаю другую игру, гораздо более занимательную, и немного более опасную.

Беата Спринклс. Почему бы вам не принять во внимание ее кандидатуру? В любом случае, могу заверить, что если кто-либо из вас захочет поставить на их ночь с Блэком, вы не прогадаете. Эти отношения, приправленные шальной связью Спринклс и Малфоя, а также неожиданным приглашением Сириуса Нарциссы на бал, вызовут гораздо больше откликов в сердцах студентов.

С уважением, Ремус Люпин».

Ремус вздохнул, пару раз перечитал письмо, нашел его немного более официальным, чем требовалось, но исправлять не стал. Главное, что он хотел сказать — он сказал. По мнению Ремуса Спринклс слишком часто выходила сухой из воды, а Сириус... вот и посмотрим, кто будет смеяться последним!

Ремус поморщился, сам поразившись степени своего коварства, но, вспомнив, сколько раз его собственные друзья разыгрывали его, успокоился.

«А, была не была! Сколько можно оставаться тихим и скучным Ремусом Люпиным? Пора что-то менять», — подумал он и лег спать, впервые заснув по-настоящему крепким сном, несмотря на не очень чистую совесть.


* * *


Где-то возле школьного замка, рассвет

Руки Сириуса медленно и неумолимо пытались достичь весьма определенной цели — в буквальном смысле разоблачить Беату Спринклс, освободив ее от, как он искренне считал, тесной и неудобной мантии.

Ее губы были горькими, властными, не по-женски требовательными, но Сириус не был удивлен — от страстного темперамента Беаты сложно было ожидать чего-то другого. У Блэка было множество разных девушек, и он часто шутил, что будь хоть одна из них хоть немного похожа на Поттера, он бы уже давно женился. Его предыдущие пассии были красивыми и завораживающими, яркими и безрассудными, ласковыми и трогательными, страстными и загадочными, но они были похожи на драгоценные статуэтки — изящные, притягивающие взгляд, но при ближайшем рассмотрении, недосягаемые и непонятные. А Беата была здесь, рядом. Никогда она не позволяла Блэку почувствовать над ней хоть малейшее преимущество, никогда не сдавала позиций, она держала жесткую дистанцию и сама диктовала правила игры, впрочем, по мере сил. И этот дух соперничества, который был знаком Блэку лишь из дружбы с Поттером, теперь обнаружился в отношениях с девушкой.

На секунду в его голову взбрела мысль — а что будет, если их игра прекратится? Если они оба решат сделать свои отношения «нормальными», такими, как у всех? Ходить за руки, дарить цветы, шоколад на день святого Валентина... Не окажутся ли тогда их отношения лишь иллюзией?

Но целовать Спринклс и думать одновременно о чем-то другом было невозможно. Она не терпела ситуаций, когда все доступное внимание уделялось не ей. У Спринклс были неожиданно горячие руки, и Блэк уже чувствовал их на своей спине, шее, плечах...

— Что?.. Что?! — Сириус по инерции отскочил, но палочка, упирающаяся ему в живот, никуда не делась. — Какого черта?!

— Я сказала, что отомщу? — невинно поинтересовалась Беата. — Кажется, да. Мне безусловно очень понравилось с тобой лобызаться Блэк, но... принципы важнее.

— Ты что задумала? — Сириус попятился.

— Мало того, что посмел променять меня — меня! — на какую-то там скучную Нарциссу, — Спринклс фыркнула, — так сегодня ты еще посмел сыграть на моем единственном страхе. Разве так поступают джентльмены?

Беата надвигалась на Блэка, делая шаг за шагом, и с удовольствием наблюдая за его напряженным лицом.

«Нет, — внезапно подумал Сириус, — эта игра никогда не закончится».

— И что же ты собираешься делать? — с усмешкой спросил он, не желая выдавать своего волнения.

— Хм... — Беата притворно задумалась. — Боюсь, я не буду оригинальной. Оглянись.

Сириус осторожно обернулся, не выпуская Беату из поля зрения, — перед ним высилась стена Больничного Крыла, а именно — окно, не столь давно захлопнутое Малфоем.

— И?

— Лезь.

— Что?!

— Лезь, — беззаботно произнесла Беата. —Малфой будет рад тебя видеть. Или желаешь попасть к нему в руки связанным?

— Спринклс, — Блэк заискивающе улыбнулся, — давай договоримся по-хорошему, а?

— Лезь.

— Нет, ты просто подумай — сейчас ты мстишь мне, завтра — я тебе. Это же будет продолжаться бесконечно.

— Лезь.

— Тем более всегда можно найти устраивающую нас обоих цену.

— А меня все устраивает, — хмыкнула Беата. — Лезь, я сказала!

Сириус что-то проворчал себе под нос, и, горестно вздохнув, попробовал открыть окно снаружи — то со скрипом распахнулось внутрь палаты.

— Малфой! — крикнула Беата. — Он весь твой! — И, повинуясь движению ее палочки, Блэк, не ожидавший подвоха, элегантно влетел в окно. Ставни захлопнулись.

Принц, наблюдавший за происходящим с соседней ветки, одобрительно ухнул.

— Ну разве я не умница? — довольно спросила саму себя Беата и беззаботно направилась к школе, на ходу одергивая мантию.

Визги, крики, переругивания и грохот, доносившиеся из Больничного Крыла, радовали ее коварную слизеринскую и... совсем-совсем немножко влюбленную в душу.

Шалость удалась!

Глава опубликована: 09.05.2014

Глава XVII: Got U, Black!

Автор отказывается нести ответственность за взорванный мозг читателя после прочтения данной главы =)

_____________________________

Лес Дина, 14:00

— Ч-черт! — выругался Сириус Блэк, напоровшись на особенно зловредную и коварную ветку, чуть не проткнувшую ему глаз.

У него в этом лесу было важное и не терпящее отлагательств дело. А если быть точным — разговор с одной конкретной особой. Ощущение слежки не покидало Сириуса с того момента, как он переступил границу леса. Но Блэк и не собирался скрываться — лес Дина был переполнен магией и поверить в то, что хоть один чужак, забредший на территорию природных колдунов, смог бы остаться незамеченным, было сложно.

— Я полагаю, мистер Блэк, — раздался справа насмешливый голос, — вы ищете кого-то, похожего на меня?

— Вы правы, мисс... миссис Кавендиш, — Блэк начал остервенело отряхиваться, поправляя одежду и волосы, чувствуя себя крайне неловко рядом с Гвендолин. Сто тридцати семилетняя колдунья, чье лицо было покрыто морщинами, а богато украшенный платок не скрывал седые локоны, выбившиеся из прически, выглядела стократ лучше него самого. Она держалась воистину по-королевски, мягко ступая по травяному пологу, невзирая на многочисленные древесные корни, рытвины и ветви близстоящих деревьев, в то время как Сириус уже окончательно отчаялся, запыхавшись и порвав рубашку вдоль и поперек.

— Это из-за того письма, что я отправила вам около двух недель назад? — Гвендолин вежливо улыбнулась, с неприкрытой насмешкой в глазах наблюдая за тем, как Блэк чуть не упал вновь, споткнувшись об очередной корень. — Дитя цивилизации, — с легким презрением констатировала она.

— Нет, — мрачно отозвался Сириус, с вызовом глядя на старуху. — Это не из-за письма. Я хотел попросить вас забрать Беату из Хогвартса домой и... и не выпускать ее до самого окончания войны. — Он помолчал. — Мне удалось вас заинтересовать, миссис Кавендиш?

— Пожалуй, — с легким удивлением ответила та. — Впрочем, вы сегодня не первый навещаете меня с подобным предложением.

Блэк нахмурился и едва сдержал возглас удивления, когда из чащи за спиной Гвендолин появился еще один непрошенный гость леса Дина.

Люциус Малфой.


* * *


За неделю до этого, Хогвартская библиотека

— Даже не думай, что я собираюсь с тобой мириться! — радостно возвестила Беата, выныривая из-за высокого стеллажа с книгами прямо перед носом Эмили. — Но мне нужно тебя использовать!

— А я все ждала, когда же настанет тот момент, когда великой и бесстрашной Спринклс снова понадобится помощь кого-то, обладающего интеллектом, — безо всякого интереса ответила Эмили, не поднимая головы от книги.

— И ты дождалась! — Спринклс подняла вверх указательный палец. — У меня есть один убийственный, невероятно захватывающий и дикий план. Ты в деле?

Эмили захлопнула книгу и подняла голову, устремив на подругу задумчивый бесстрастный взгляд.

— Естественно, — вздохнула она. — Что угодно, только не этот идиотский розыгрыш АВ, включающий в себя ночь любви и Винни Пуха.

Спринклс только пожала плечами, проигнорировав последнюю фразу Эмили.

— Одно небольшое условие, — прищурилась Паркер.

— Ну?

— Расскажи, что случилось с Блэком прошлой ночью? По школе ходят слухи, что в твоей комнате были обнаружены лоскуты его одежды, потом кто-то видел его на рассвете на улице в одних штанах, а сегодня утром довольно ухмыляющийся Малфой выполз из Больничного крыла, подтаскивая за собой больную ногу в то время, как мародеры спешили в противоположном направлении.

— Спроси у Ремуса, — хмыкнула Спринклс.

— Он все еще в палате с остальными мародерами, — развела руками Эмили. — И оттуда до сих пор доносятся сочувственные восклицания Питера и визги Блэковских поклонниц, совершивших за последний час уже три атаки на окно и двери. Говорят, они готовят таран, чтобы пробить стены.

— Скажем так... — Спринклс задумалась. — Я начала мстить этому маленькому подлому гриффиндорскому барану, и это был пролог.

— Включающий в себя засос на твоей шее? — изогнула бровь Эмили.

— А это был отвлекающий маневр. Не отходи от темы! — Спринклс погрозила пальцем. — Мне нужно, чтобы кто-то, желательно смыслящий в магии, ничего не боящийся и способный гибко действовать в стремительно меняющихся ситуациях, кое-куда забрался и кое-что украл.

— У кое-кого, — добавила Паркер. — Очень конкретный план.

— А теперь я раскрываю карты, — Беата резко перешла на шепот. — «Кое-куда» — это в резиденцию Кавендиш, дом моей бабки, Гвендолин. «Кое-что» — это ее личная почта, а...

— А «кто-то» — это я? — уточнила Эмили.

— Нет, это Сириус Блэк, — гаденько усмехнулась Беата и бухнулась на скамью, водружая свои ноги на стол.

— Не поняла, — Эмили пытливо уставилась на подругу, а в глазах ее зажегся хорошо знакомый Спринклс огонек.

— Это должен быть Сириус Блэк. Тот, кто украдет личную почту Гвендолин.

— А так как никто, даже ты, не способен проникнуть в дом Гвендолин незамеченным...

— Да, у Блэка появится масса проблем, — Спринклс невинно улыбнулась.

— И как уговорить Блэка на сию, прямо скажем, убийственную и бесперспективную идею?

Беата сверкнула глазами и достала из кармана своей кожанки изрядно помятый конверт с круглым следом от кофейной чашки. Развернув конверт и кое-как пригладив особенно мятые места, она ткнула пальцем в край листка, туда, где виднелось красное пятнышко.

— Это кровь?

— Да. Кровь Блэка, Паркер. Ты понимаешь, к чему я клоню? — Спринклс перегнулась через стол, наклоняясь к Эмили.

— Я понимаю, — усмехнулась та в ответ.

— Тогда за дело.


* * *


Слизеринские гостиные, наше время

Нарцисса Блэк лениво листала первую часть Малфоевского дневника, так щедро дарованного ей Беатой Спринклс вместе с ключом к шифру. Судя по тому, что некоторые места были магически выжжены, они относились непосредственно к самой Спринклс. Но Спринклс ее не интересовала. Пока.

«Вербовка проходит успешно, наши ряды пополняются, почему Лорд так интересуется Поттерами?..»

«Регулус с нами, а значит, мы стали на шаг ближе к Сириусу Блэку. Как я хотел бы втоптать в грязь его самолюбие, жалкое бахвальство... Впрочем, я увлекся».

«Отец говорит, что чистокровный наследник, мой наследник, нужен нашей семье как можно быстрее. Нарцисса будет упрямиться или нет?»

«Скоро, скоро власть будет в наших руках... И Паркер станет первой, кто испытает на себе всю силу чистой крови».

Поразительная ненависть к Эмили... Нарцисса едва помнила эту девчонку. Незаметная, блеклая, рожденная в совершенно обычной маггловской семье с невесть какими способностями, как и большинство магглов. Чем она могла заинтересовать Люциуса? Разве что своим поистине слизеринским характером, как выяснилось много позже. Было даже немного жаль, что девчонка не является хотя бы полукровкой.

«Сегодня опять случилось это. Безо всякой причины. Я практически не представляю, как контролировать вспышки, они повторяются все чаще и чаще».

Вспышки? Нарциссе нужна была ниточка, за которую она могла бы потянуть, чтобы обрушить Люциуса во мрак. Никаких полумер. Только не в случае с этой хитрой и живучей змеей — оставлять оскорбленного и униженного Малфоя за своей спиной... Как бы Эмили в свое время не навредила слизеринцу, ей стоило довести свое дело до конца, но не хватило духу. И у Нарцисса не хватит. Слизеринка знала предел своих возможностей — она не верила, что будет способна открыто выступить против Малфоя, но чужими руками это сделать куда проще, не так ли? Например, с помощью Беаты Спринклс.

«Почему магический мир не может понять, что маггловские волшебники — это порождение тьмы? Почему они не могут понять, что те, в чьих жилах течет кровь обычных людей, являются явной и прямой угрозой всему магическому сообществу?»

Впрочем, в этом Нарцисса была с Люциусом солидарна. Наличие магических способностей у людей было опасно для всего волшебного мира. Если ребенок вырос в мире магглов, он никогда не сможет полностью отречься от него. Слишком велика вероятность того, что он выберет себе в жены или мужья такого же маггла, как и он сам, и будет вынужден рассказать ему о существовании магии. Волшебный мир совсем не так велик, как многие думают. Во всей Англии всего лишь одна школа, обучающая одаренных студентов, а люди... у людей пистолеты, ружья, гранатометы. Одна ядерная бомба, и что останется от всего магического мира Англии? Воронка? Пепел? Пусть Нарцисса и выросла в семье волшебников, но даже она слышала об этом страшном оружии. В чистокровных семьях Статут Секретности был непреложным законом, практически догмой, в маггловских — просто правилом, очередным правилом, которые люди любят так нарушать.

Но то, что предлагал Темный Лорд не являлось панацеей. Мир имел достаточно примеров той самой «философии ненависти», которая была весьма эффективна, но в конечном итоге сама же и не выдерживала такого количества костей и пролитой крови, и рушилась под их весом.

Спринклс сказала, что у Блэка была вторая часть Малфоевского дневника, и Нарциссе было откровенно непонятно, чем думала Беата, когда совершала подобный акт благотворительности. Скорее всего, в тот момент она просто не думала — по крайней мере, в случае Беаты это было весьма правдоподобно.

Нарцисса раздраженно захлопнула дневник. Слишком мало информации, слишком. Но кое-какая зацепка все-таки была. Что Малфой имел в виду под вспышками?..


* * *


Где-то возле Хогвартса, полдень

Спринклс задумчиво смотрела вниз, на бескрайние поля, окружавшие Хогвартс, на дремучий лес, видневшийся вдали. Она снова прогуливала уроки, искренне полагая, что из всех преподавателей только МакГонагалл, да Флитвик хоть чего-то стоят. Даже нудные лекции Паркер были интереснее.

Беата задумчиво выпустила кольцо дыма — директорская трубка была хороша. Так случилось, что Дамблдор возжелал выкинуть ее, и Беате удалось вырвать бесценную вещицу из рук домовика, когда тот уже запихивал ее в мусорный мешок. Слизеринка вздохнула — близился конец обучения в Хогвартсе, но та проблема, проблема, о которой она не рассказала даже Паркер, осталась не решенной. И почему все так просто и бескорыстно верят в ее, даже самую странную ложь? Эмили, Сириус, Серена, Гвендолин... Как так вышло, что именно Люциус Малфой знал ее лучше всех?

Беата задумалась, вспоминая их недавний разговор с Блэком: как он спрашивал ее о родителях, как рассказывал о своих. Спринклс тогда сказала, что не имеет ни малейшего представления о своем отце. Она солгала.

Ей было четырнадцать лет и она отчаянно желала найти своего родителя, разуверившись в собственной матери. Все были против этого, все пытались ее разубедить, но разве это возможно — разубедить в чем-то Беату Спринклс?

— Подожди, Люциус! Ты уверен, что это тот самый дом?

Беловолосый мальчишка недовольно оглянулся.

— Я же сказал, что да! Ты что, не доверяешь моему слову?

Беата давно поняла, что самой больной темой для Люциуса был намек на то, что он не способен сдержать своего обещания. Его отец, в которого Спринклс плюнула перед своим переездом к Паркер, мягко говоря, не выносил слизеринку, а после ее последней выходки и вовсе покрылся пятнами и только что не воспламенился прямо в центре собственной гостиной. Впрочем, не любил он ее скорее из-за того, что Беата была в корне не согласна с его методами воспитания сына, а также, страшно ревновала друга к Нарциссе, которую Абраксас открыто считал своей невесткой.

— Ну что ты встала? — в очередной раз вспылил Малфой. Его безумно раздражало свойство Беаты, когда та могла просто остановиться посреди дороги на проезжей части и задуматься о чем-то своем.

— Я боюсь, — проворчала Спринклс. — Мать говорила, что отец — ужасный тип, а бабушка и вовсе презирает его.

— Твоя бабушка презирает практически всех. И вообще, зачем-то же Серена сошлась с ним? — заметил Люциус.

— Исключительно, чтобы ее дочь родилась чистокровной, — еще мрачнее ответила Беата.

— Не может же твоя мать быть такой, э... ветреной?

Спринклс смерила Люциуса насмешливым взглядом. Каким бы дерзким и отважным Малфой не пытался казаться, он оставался осторожным и тактичным в любой ситуации, предпочитая улаживать конфликт мирно или просто избегать его. Беата на месте Малфоя ни за что не сказала бы «ветреная», она бы использовала куда как более... честное слово.

— Что ты знаешь о моей матери, — вздохнула она и, поднявшись по ступенькам, отважно заколотила в дверь. Она продолжала молотить в дверь ровно две минуты, считая, что так хозяин дома услышит ее наверняка.

— Что?! — раздраженный мужчина, открывший дверь, напоминал жертву затяжной пневмонии и сифилиса одновременно. Нечесаный, невыспавшийся, с посеревшей кожей, замотанный шарфом и с безмерной усталостью в глазах.

— Э... — неуверенно протянул Люциус, выглядывая из-за плеча Спринклс. — Он совсем не джентльмен... Может, я ошибся?

Малфой ожидал увидеть надменного аристократа в богатой одежде и с непроницаемым лицом — ему и в голову не приходило, что чистокровные волшебники могут выглядеть иначе.

Но Беату не могли остановить подобные мелочи.

— Я ваша дочь! — между делом провозгласила она. Ей было не совсем понятно, зачем тратить время на невнятные разглагольствования, если можно просто высказать свою мысль прямо?

Хозяин дома вперился в Беату взглядом, на минуту повисло напряженное молчание. Следующий его вопрос мгновенно породнил двух этих странных людей в глазах Малфоя.

— И что? — равнодушно спросил мужчина, приподняв бровь.

Беата удивилась — люди обычно сразу прогибались под ее напором.

— Я ваша дочь, — несколько неуверенно повторила она.

— Я понял, — пожал плечами мужчина. — И?

— Вы ничего не хотите мне сказать?

— Хочу. Идите к черту, — и захлопнул дверь.

— Нет, он совсем не джентльмен, — окончательно разуверился в мужчине Малфой. Еще ни разу в жизни его представления о мире не ломались с таким ошеломляющим хрустом.

Беата в ответ только нахмурилась. Если этот странный незнакомец думал, что на нее подействует его грубость, он жестоко ошибался. После того, как доведенный до бешенства седьмой муж Серены бросил в Беату стулом, слизеринка вообще с сомнением относилась к силовым угрозам. Муж, к слову, был выгнан из дома в тот же день, невзирая на факт двух сломанных ребер (Беата бросила в него столом и, в отличие от своего отчима, попала), на пробитую печень (Беата просто выразила свое неодобрение седьмым браком своей матери, после чего в нее как раз и полетел стул), а также огромную шишку (Серена познакомила своего «любимого» с одним из косяков на прощание). В общем, Беате Спринклс было не очень трудно уживаться с людьми, ведь если нет человека — нет и проблемы.

И, пожалуй, Люциус совсем не удивился, когда той же ночью сова принесла ему письмо от Спринклс, в котором говорилось, что слизеринка намеревается заглянуть к своему новоявленному папаше около полуночи, дабы под покровом тьмы «изучить обстановку и далее действовать по обстоятельствам». Малфою очень не хотелось в этом участвовать, но он решил, что негоже мужчине прятаться за спиной слабой (ну, это смотря с кем сравнивать) женщины, отсиживаясь в собственной постели.

Той ночью было полнолуние.

И болезнь отца Беаты Спринклс проявилась во всем своем великолепии.

С воплями они вместе со слизеринкой выбежали тогда из страшного дома, преследуемые взбесившимся оборотнем, а на следующий день юная Эмили Паркер и ее родители недоумевали, пытаясь понять, почему Беата, молчащая с самого утра, отказывалась даже есть!

Ее отец больше ни разу не объявлялся в ее жизни, а мать и бабка так и не узнали, что Спринклс стала известна страшная правда, или по крайней мере ее часть. Беата до сих пор не понимала, почему ее мать связалась с оборотнем, и еще пару лет с той ночи с ужасом ждала, что проклятие проявится и у нее тоже.

Спринклс усмехнулась — она вспомнила, как Люциус бил себя кулаком в грудь и с той самой отважной подростковой уверенностью говорил, что не даст ни одному оборотню приблизиться к Беате никогда больше в ее жизни.

С тех пор прошло три года, Люциус стал тем еще ублюдком, характер Беаты явно не улучшился, но никогда — ни тогда, ни сейчас — Малфой и словом не обмолвился об этом единственном страхе Спринклс и ее тайне. Никогда он не позволял даже одного намека или упоминания об этом.

А еще чуть позже Спринклс прочитала в его дневнике, что оборотни входят в число полукровок, присягнувших на верность Волдеморту вместе с половиной Слизерина, и поняла — Люциус Малфой утерян для нее навсегда. И их дружба тоже.


* * *


Лес Дина, 15:00

— Не понимаю, Малфой, а тебе то все это зачем? — Сириус мрачно отхлебнул из чашки, подозрительно глядя на слизеринца. Тот явно чувствовал себя в гостях у Гвендолин, как в своем собственном доме, вольготно расположившись на канапе, обитом темно-зеленым бархатом*. Его насмешливый взгляд сверлил Сириуса уже минут десять, пока Гвендолин отдавала приказы слугам о незапланированном обеде на три персоны.

Блэк весьма удивился, когда понял, что в доме Гвендолин нет ни одного домового эльфа, а все слуги были не просто людьми — волшебниками! Если ты ведьма, которой другие волшебники и волшебницы не чураются прислуживать по доброй воле, это кое-что значит. Малфой напротив не выказал ни капли удивления, что подтвердило догадки Сириуса о том, что Люциус здесь частый гость.

— Зачем мне все это? — наконец соизволил ответить Малфой. — Просто я знаю Беату куда дольше тебя, и мне небезразлична ее судьба.

— Удивительно.

— Ты мыслишь стереотипами, Блэк, — скривился Малфой. — Если вообще — мыслишь.

— Обойдемся без направленных оскорблений, мистер Малфой, — прохладно произнесла Гвендолин, неслышно входя в комнату и опускаясь на кресло с высокой резной спинкой. — В конечном счете, этот юноша так же, как и вы, желает защитить мою внучку от надвигающейся беды. А я, — Гвендолин улыбнулась так, что Блэка пробрало до костей, — очень ценю тех, кто проявляет заботу о моей семье.

— Вы сможете уберечь Беату ото всего этого? — нетерпеливо спросил Блэк, со стуком отставляя чашку в сторону. Малфой лишь поморщился, выказывая все свое отношение к манерам Сириуса.

— С вашей помощью, конечно, — Гвендолин наклонила голову. — Хоть я и не люблю доверять что-либо мужчинам, но иного выхода у меня нет... Впрочем, меня интересует другой вопрос. Намерения мистера Малфоя мне ясны, а в чем ваша выгода, мистер Блэк?

— Возможно, я не знаю Беату так хорошо, как... как этот слизеринец, — Блэк кивнул в сторону Малфоя, — но мне известно, что она собирается выступить против Волдеморта. А это значит, что она не остановится на полумерах.

— Считаете, моя внучка не справится? — усмехнулась Гвен.

— Серена написала мне о том, что в четырнадцать лет Беата пыталась поджечь Абраксаса Малфоя.

Малфой только тяжело вздохнул.

— Они были не в лучших отношениях, — пожал плечами он.

— Возможно, в твоей семье это норма — поджигать людей, с которыми ты не в лучших отношениях, но...

— Мистер Блэк, — качнула головой Гвендолин, — мы поняли, к чему вы ведете. Беата неуправляема, это верно. Однако, я думала, что вас привела сюда иная причина.

— Иная? — нахмурился Сириус.

— Что, она доверяет тебе даже меньше, чем какому-то жалкому слизеринцу, вроде меня? — язвительно произнес Люциус.

— Мистер Малфой! Вы уже не дети, в конце концов, так и ведите себя соответствующе.

— Прошу прощения, — с достоинством сказал слизеринец.

— Извините, — буркнул Блэк.

— Возвращаясь к теме вопроса, я сомневаюсь, что даже вдвоем мы сможем справиться с Беатой. Чтобы заманить ее сюда, понадобятся совместные усилия пары великанов, — бесстрастно заметил Люциус.

— Как вы сказали? Заманить? — Гвендолин вежливо улыбнулись. — О нет... Беата должна прийти сюда по своей воле без малейших сомнений в своем решении. Поэтому нам нужна причина очень и очень весомая.

— Неужели вы не сможете совладать с ней? — усомнился Люциус.

— Мистер Малфой, — мягко и снисходительно произнесла Гвендолин, — Беата — очень своеобразная девушка. Если она заподозрит что-то неладное, или почувствует, что ей играют... Скажем так, полыхающее кострище на месте моего дома и леса не входит в планы здешних колдуний и колдунов.

— Вам не кажется, что вы преувеличиваете? У вас больше опыта, да и умений.

Сириус только издал смешок, на что Гвен сдержанно улыбнулась.

— Я могу справиться с Беатой. Безусловно. Но едва ли меня устроит цена. Зачем решать ситуацию силой, если можно решить ее умом?

Малфой надолго замолчал, что-то сосредоточенно обдумывая, Сириус ерзал в кресле, пытаясь не встречаться с пытливым взглядом хозяйки дома, а Гвен неторопливо пила чай.

— Что ж... — вновь подал голос Люциус. — Если вы хотите просто заманить Беату — проблемы и вовсе не существует.

Гвендолин вопросительно взглянула на слизеринца, Блэк нахмурился.

— Нужно просто привести сюда Эмили Паркер, — Люциус усмехнулся, — и Беата помчится куда угодно и когда угодно.

Эмили Паркер, задумчиво прислонившаяся к косяку в соседней комнате со стопкой писем в руке, придерживалась несколько иного мнения о том, куда и кого нужно привести. Лица Сириуса она не видела, но сам факт, что гриффиндорец не стал возражать сразу же, говорил о том, что Блэк уже рассматривает эту идею, а это... плохо.

«Извини, Беата, но план придется немного пересмотреть», — вздохнула она и, распихав почту по карманам, твердым шагом вошла в комнату.

_____________________________

* Нет, Малфой не сидел на шпажке с едой. В данном случае имеется в виду предмет мебели, широкое кресло, похожее на диван с высоким изголовьем.


* * *


Класс трансфигурации, 15:00

— Меня несколько смущает факт отсутствия Блэка на уроке, — мрачно произнес Джеймс, озираясь.

— А чему здесь удивляться? — пожала плечами Лили, опускаясь на стул рядом с остальными мародерами.

— Я не сказал, что я удивляюсь, — ворчливо поправил ее Поттер. — Я сказал, что смущен. Я есть на уроке, а Блэк — нет. Это нестандартная ситуация, а мне в последнее время очень не нравится неопределенность.

— Это неважно, — тряхнула головой Лили, — важен Малфой.

— А что не так с Малфоем? — встрял в разговор Ремус.

— Лили недавно была в Гренобле, делая вид, что выведывает информацию по делу... по делу моих родителей, — через силу закончил Джеймс.

— А что ты на самом деле там делала? — с интересом спросил Питер.

— И откуда ты взяла деньги на номер класса люкс... — продолжил свое вчерашнее ворчание Джеймс.

— Прекрати, Джеймс, это неважно. Я привлекала внимание, — заговорщическим шепотом закончила она.

— Ну-ну, неважно, — еще мрачнее отозвался Джеймс, сверля Лили взглядом.

— Чье внимание? — Питер вслед за Лили понизил голос.

— Я рассудила, что мое присутствие в полицейском участке не останется незамеченным от... ну, от Него. В общем, вы понимаете.

— И в чем здесь смысл? — недоуменно нахмурился Ремус.

— Смысл в том, чтобы привлечь внимание Лорда или его ближайшего окружения. Если они подумают, что мы много знаем и становимся опасными, то будут вынуждены принять меры. Мы сможем поймать их на горячем! — с нездоровым блеском в глазах закончила Лили.

— А тот факт, что они окажутся умнее нас, предположат, что все это — заговор, и пятью гриффиндорцами в этом мире станет меньше, ты не рассматриваешь? — Ремус сохранял ясную голову.

— Я точно знаю, что Малфой уже в курсе того, что я посещала Гренобль, игра уже началась!

— Интересно, откуда ты это знаешь? — не унимался Джеймс.

— Тем более, с поддержкой Дамблдора... — Лили проигнорировала его комментарий.

— О да, еще позавчера он отчитывал нас с Блэком, как последних идиотов, а сегодня сразу согласится на очередную безумную авантюру.

— Но вы и есть идиоты, — пожала плечами Эванс. — В моем же плане все просчитано и учтено.

— И французское министерство магии, которое уже ищет нарушителя, тоже? — осведомился Джеймс.

— Э... нет, не совсем, — Лили замялась. — Но это уже издержки, Джеймс! Они бывают в каждом плане.

— Хорошо, — вздохнул Ремус. — Мы пойдем к Дамблдору и сообщим ему о происходящем. Только, пожалуйста, не влезайте в очередную переделку, которая окажется нам не по зубам!

К сожалению, эту фразу Лунатику стоило произнести несколькими часами раньше — до того, как Блэк и Эмили начали заниматься самодеятельностью.


* * *


Лес Дина, вечер

Еще никогда появление Эмили не привлекало в обществе столько внимания. Три пары глаз ошеломленно уставились на нее, пытаясь осознать увиденное.

Сириус Блэк, сидевший в кресле, ошеломленно смотрел на Сириуса Блэка, стоявшего в дверном проеме. Все их отличие заключалось лишь в степени изорванности рубашек после долго хождения по лесу.

Малфой, обернувшийся на голос, так и застыл с неестественно повернутой головой, удивление Гвендолин было скрыто куда более тщательно, но и она не смогла сдержать изумленного вздоха.

— Мистер... Сириус Блэк? — уточнила Гвен.

— Я, — хмыкнула Эмили, пытаясь вспомнить, как давно она пила Оборотное зелье, и сколько еще продержится его эффект.

— А... — Гвендолин повернулась к Сириусу-номер-один. — Вы тоже мистер Сириус Блэк, мистер Блэк?

— И я, — удивленно промолвил Сириус.

— Полагаю, один из присутствующих выпил Оборотное зелье, — усмехнулась Гвендолин. — И это совсем не сложно проверить.

— В таком случае предлагаю уважаемой Эмили Паркер, что сейчас сидит на кресле передо мной, сознаться, дабы не терять время, — насмешливо произнесла Эмили Паркер, глядя на Сириуса Блэка, полагая, что лучшая защита — нападение.

Оборотное зелье, включающее в себя кровь человека, чей облик ты принимаешь, невозможно выявить в чужом организме. Оборотное зелье данного типа создает полную и абсолютную копию выбранного человека, включая также и его магические способности, (что сильно затруднило для Эмили использование собственной волшебной палочки), и действует ровно двенадцать часов с момента принятия. Впрочем, Беата дала ей пару оберегов (на всякий случай), три амулета (на крайний случай) и научила нескольким простейшим невербальным заклинаниям, а точнее — связкам и пассам (на очень-очень крайний случай).

Единственная проблема Оборотного зелья, приготовленного с использованием чужой крови, таилась в том, что частое использование этого мерзкого пойла приводило к частичному, но необратимому видоизменению оригинального облика волшебника и его магических способностей. Или не только частичному — смотря, как часто принимать.

— Что? — Сириус Блэк вскочил с дивана. — С чего ты взял, что я...

— И верни мне мою палочку, Паркер, — припечатала его Эмили.

Ее расчет был прост — Блэк так или иначе не выдержит, бросится на нее в порыве ярости, повалит на пол, но до того, как Малфой или Гвендолин смогут разнять двух Сириусов Блэков, у Эмили будет пара мгновений, чтобы засунуть свою собственную палочку в карман Блэку. Это была чистая импровизация с огромным количеством издержек, риска и основанная исключительно на твердолобости и вспыльчивости Сириуса. Но Блэк не подкачал.

Разозленный, он кинулся к Эмили, намереваясь запечатлеть на ее скуле чудный синяк — боль, нанесенная чуждому для Паркер телу, оказалась вполне реальной и осязаемой, но свое дело она выполнить успела.

Когда Малфой подскочил к двум Сириусам, пытаясь оттащить того, что был сверху, он не мог не заметить вторую палочку, палочку Эмили Паркер, выглядывающую из-за пояса Блэка.

— Это палочка мисс Паркер, мистер Малфой? — задумчиво уточнила Гвендолин, когда слизеринец вытащил ее из-под ремня Сириуса.

— Она самая, — с ненавистью выплюнул Люциус и с нескрываемым злорадством воззрился на Блэка.

— Черт побери, я!..

— Отлично сыграно, Эмили, — со всей возможной злостью, которую она была способна изобразить, произнесла Паркер. Получилось вроде неплохо.

— Как же вы преодолели лес Дина незамеченным, мистер Блэк, да еще и без вашей волшебной палочки? — с интересом спросила Гвендолин. Она чувствовала подвох, но не могла в полной мере понять, в чем он.

— Ни малейшего понятия, — фыркнула Эмили, рассудив, что если она начнет объяснять свои предположения Гвен, та заподозрит во втором Сириусе признак интеллекта, и план провалится. — Я просто следовал за ней от самой школы, пытался понять, что эта ненормальная задумала.

— Вы оба останетесь у нас, — так же задумчиво продолжила Гвендолин, вызвав возмущенный вздох обоих Блэков — один искренний и один притворный. — По неким причинам я не могу выявить Оборотного зелья ни в ком из вас двоих... Возможно, использовалось зелье на крови, в таком случае нужно лишь подождать. И вся эта затея с палочками...

Эмили понимала, что так или иначе ее обман раскрылся бы через несколько часов — уйди она из леса или нет. Если бы Гвен отпустила ее, а Блэк остался в своем изначальном виде более двенадцати часов, все сразу бы стало ясно. Она не рассчитывала на его присутствие здесь — Эмили предполагала, что с шумом и треском вторгнется на территорию, заберет письма, засветится, как того просила Беата, и покинет лес через портал. Но когда она обнаружила Сириуса, она поняла, почему никто не обратил внимания на ее появление в лесу — ее просто не почувствовали. Гвен поняла, что в лесу есть кто-то чужой, но энергетика Эмили и Блэка, благодаря зелью, была одинаковой, и на количество ведьма не обратила внимания.

Паркер быстро оценила ситуацию и решила, что уходить надо вместе и, желательно, согласованно. Сейчас по ее прикидкам здесь останется один Малфой, Гвендолин не станет торчать в компании трех юнцов целые сутки.

Старуха особенно зловеще улыбнулась и поднялась из кресла. Что-то было в ее глазах — то ли она прекрасно понимала происходящее и ждала развития событий, то ли задумала свой собственный план. На секунду Эмили почувствовала какое-то неясное родство с этой старой ведьмой, они были похожи, хоть Паркер и не желала этого признавать.

— Мне необходимо проверить границы леса, мистер Блэк и... мистер Блэк. Вдруг кто-то еще решил пожаловать, пока вы развлекаете меня этим чудным представлением.

Вслушиваясь в удаляющиеся шаги Гвендолин, Эмили отсчитывала про себя секунды. Четырнадцать, пятнадцать... пора! Паркер резко приблизилась к Малфою и сделала то, о чем давно мечтала. Мягко улыбнувшись и похлопав удивленного слизеринца по плечу, Эмили с совершенно нечеловеческой кровожадностью и наслаждением хорошенько въехала Люциусу кулаком в солнечное сплетение. Парень задохнулся, тяжело сгибаясь и отчаянно пытаясь вдохнуть. Не остановившись на достигнутом, Паркер впечатала один из амулетов Беаты в спину слизеринцу, одновременно активируя его. Насколько бы Эмили не любила Малфоя, но действие этой штуки не пришлось по нраву даже ей: парень задергался в неясных конвульсиях и тяжело рухнул на пол, его кожа стремительно серела, ссыхаясь и съеживаясь на костяшках пальцев и лице.

Кратковременное старение! — гордо провозгласила Беата, когда сутки назад вручала этот амулет Эмили. — Очень часто используется волшебниками-подростками, чтобы слегка подправить возраст для покупки чего-нибудь запрещенного.

— И как это должно мне помочь?

— Я тут усовершенствовала его слегка... — Спринклс замялась, и Эмили мигом заподозрила что-то о-о-очень неладное. — Скажем так, это его усиленная версия.

— И насколько высока вероятность летального исхода?

— Зависит от возраста жертвы. Я бы не стала использовать его на тех, кому за двадцать пять.

На этом разговор завершился, а Паркер решила, что пустит в ход эту штуку только в самых крайних обстоятельствах. Малфой, по ее мнению, был одним из таковых. Кроме того, им необходимо было отвлечь внимание Гвен: пока та будет возиться с Малфоем в предсмертном состоянии, у Паркер с Блэком будет больше шансов сбежать.

— Дышит, — пробормотала Эмили, наклонившись к лицу Малфоя, и, обернувшись к Блэку, бросила: — Валим.

Далее последовало: разбитие окна настоящим Блэком, вовремя сообразившим что к чему, одновременная активация всех амулетов-оберегов-заклинаний, что были у Эмили, совместный прыжок из окна, бешеная скачка по лесу... Паркер до сих пор не могла понять, как они сумели добраться до портала, даже не утратив по ходу дела пару конечностей и сохранив себе жизнь.

— Какого черта? — наконец спросил Блэк, разъяренно глядя на самого себя, стоящего напротив.

— Беата, — Эмили пыталась отдышаться, — поручила мне украсть письма Гвен.

— А я-то здесь причем?

— Гвен должна была подумать, что это ты.

— Спринклс хотела подставить меня, так?!

— Избавь меня от разбирательства в ваших отношениях!

— Ну уж нет! Если не хотела лезть в наши отношения — не нужно было ей помогать!

— Мне стало скучно.

— Ах, скучно?!

— Послушай, Блэк, — Паркер резко остановилась и повернулась к парню, — только не говори, что тебе не нравится происходящее. Мы оба знаем, что если бы Беата не была той, кем является, ты бы забыл о ней еще полгода тому назад.

— Это не повод рисковать моей жизнью.

— Ага-ага. Ремус поведал мне о том, что вы с Поттером собирались сделать.

— Это другое.

— Ну да, это другой способ самоубийства, куда более изощренный. Даже я бы до такого не додумалась.

Блэк оскорбленно замолчал, Эмили поджала губы.

— Нам нужно сматываться отсюда, — наконец, сказала она. — Гвен выследит портал в считанные минуты.

— А тебе не кажется странным, — спросил Блэк, — что мы так легко ушли?

— Кажется. Ощущение такое, будто нас отпустили намеренно.

Эмили с яростью продралась через зеленый куст, на полминуты скрывшись в чащобе, и вернулась обратно, неся в руках нечто продолговатое, завернутое в синий плед.

— Это что? — с опасением спросил Сириус.

— А ты как думаешь?

— Только не метлы!

— Блэк! Гвендолин не погонится за нами на метлах, это очередная вещь, созданная современными волшебниками, которую природные колдуны презирают. Скажи спасибо, что я приберегла запасную на всякий случай.

Блэк что-то невнятно пробурчал, но все-таки решительно взял в руки метлу и перекинул через нее ногу. Выражение его лица было еще более мучительным, чем у Малфоя с полчаса тому назад.

— А хорошо ты ему врезала, — хмыкнул Сириус через пару минут, когда они кое-как взлетели и теперь парили в воздухе, двигаясь с поистине черепашьей скоростью.

— Достал, — холодно отрезала Эмили, имея в виду то ли Малфоя, то ли Блэка.

— Почему ты решила бежать со мной? Почему не скрылась в одиночку?

— Если бы я скрылась в одиночку, Блэк, Гвендолин никогда бы не подумала, что письма украл ты. Ты постоянно был у нее на виду. А так, она наверняка думает, что это был заговор с участием тебя и Беаты. Моей целью было подставить тебя, и я это сделала.

— А тот факт, что ты подставила еще и себя, тебя не волнует?

— Издержки.

— Действительно. А Оборотное зелье на крови?

— И что с ним?

— Во-первых, когда вы успели сварить его? Во-вторых, то, что в нем моя кровь, не значит, что я причастен к происходящему. Вы могли заполучить ее обманом, — Сириус явно был доволен своими логическими доводами.

— Кровь ускоряет процесс приготовления зелья и добавляется на стадии варки, а не в самом конце. И того одна неделя на приготовление. Кроме того, кровь должна была быть отдана добровольно и без обмана, что автоматически делает тебя подозреваемым номер один.

— Я не давал Беате добровольно свою кровь! И вообще, неужели я такой идиот, чтобы дать свою кровь человеку, который собирается заявиться в дом Гвен с целью кражи ее почты?

— По поводу твоего первого вопроса — у этого понятия очень гибкие рамки. Ты порезался о конверт, который сам же оставил в ее комнате, то есть, практически в ее доме, в который пришел сам и без принуждения.

— Черт!

— По поводу второго — да, ты такой идиот. С другой стороны, — продолжала рассуждать Эмили, не давая Блэку опомниться, — мы вообще не рассчитывали на твое присутствие в доме Гвен. Если бы не это, она бы и не задумалась об Оборотном зелье.

— Ну какой я нехороший, все вам испортил!

— И кстати, — Эмили сощурилась, — когда слизеринский прыщ задумал похитить меня, чтобы заманить Беату, я не расслышала твоих возражений. У тебя сел голос?

— Я терпеть тебя не могу, Паркер, — пробурчал Блэк, чувствуя смутное чувство вины, но успешно его игнорируя. — Так почему я должен заботиться о твоем самочувствии?

— То есть, использовать меня, как некий ресурс, это для тебя нормально? Ты относишься так ко всем людям, которых недолюбливаешь?

— Не передергивай. Я не говорил, что недолюбливаю, я сказал, что я тебя терпеть не могу. И вообще — что бы они тебе сделали?

— Малфой, присягнувший Темному Лорду? Даже не знаю! Наверное, он испек бы мне имбирные печенья и согрел молока с медом, — язвительно отозвалась Паркер.

— Я сглупил, — холодно ответил Блэк. — Последнее время я творю совершенно неадекватные поступки. А все из-за Спринклс!

— Настоящий мужчина, — саркастически сказала Паркер. — Всегда признает свои ошибки и сам несет за них ответственность.

— Эмили, если ты не в курсе, то обе волшебные палочки у меня — и твоя тоже.

— Вообще-то свою я забрала из рук Малфоя, когда тот практически плакал передо мной на коленях.

— Не в этом суть. Я сильнее и...

— Ты, видимо, именно это говорил Беате тем вечером? Ну, перед тем, как оказался в Больничном крыле?

— То есть, если я сейчас развернусь и полечу в другом направлении, оставив тебя в одиночестве, тебя это устроит? Ну, раз ты такая сильная и смелая, и можешь со всем справиться сама.

Эмили оскорбленно замолкла, что Сириус воспринял в качестве отрицательного ответа. Через пару минут она вздохнула и мрачно произнесла:

— Советую запастись терпением.

— Что я регулярно делаю при общении с тобой и Спринклс.

— Я серьезно.

— И для чего оно мне?

— Нам лететь всю ночь, а учитывая нашу с тобой взаимную непри...

— Что?! Я думал, что после портала мы отлетим на нужное расстояние и трансгрессируем!

— И на кой черт мне нужны были метлы, если бы я хотела трансгрессировать?

— Ни малейшего понятия. Могла сразу поставить портал поближе к школе.

— Я не могу ставить порталы в лесу Дина, никто не может.

— Тогда откуда он там?

— Природное завихрение. Беата когда-то просто подправила пару потоков, чтобы портал вел в нужном направлении. Ну знаешь, это как дыра в заборе.

— А почему мы не можем трансгрессировать?

— Если ты не заметил — Оборотное зелье все еще действует, а так как оно на крови, я не могу нормально пользоваться своей палочкой, да и твоей тоже. Впрочем, ты, если хочешь, можешь трансгрессировать куда угодно.

— Мы уже обсудили это Паркер, — вздохнул Блэк. — Расслабься. Я, конечно, тебя терпеть не могу, но с Гвен один на один не брошу.

Эмили только фыркнула, с трудом сдержав вздох облегчения. Какими бы не были их с Блэком отношения, вдвоем было не так страшно.

На рассвете они достигли Хогвартса и в крайне раздраженном расположении духа расползлись по спальням, не заметив, как двое пыхтящих подростков тащили по коридору школы что-то подозрительно большое и спящее.

В Хогвартсе начинался новый день.


* * *


Хогвартс, Большой зал, утро этого же дня

Ты видел, что там происходит? — два пуффендуйца пронеслись мимо сонной Эмили, словно кометы.

— Эй, меня подождите! — крикнул им вслед их отставший друг.

Невыспавшаяся Паркер пробормотала себе под нос неясное ругательство и продолжила вяло плестись к дверям Большого Зала. Блэк, с которым она чуть не столкнулась по дороге, выглядел ничуть не лучше ее самой.

— Опять ты, — мрачно пробурчал он.

— Взаимно.

— А что там происходит?

— Это же Большой зал, Блэк. Там постоянно что-то происходит, — скривилась Эмили, в глубине души опасаясь очередной подставы от АВ.

— На раз-два-три, Паркер? — хмыкнул Сириус, кивая в сторону дверей.

— Именно, Блэк. Три!

Они оба вошли в зал, совершенно неуверенные в том, хотят ли видеть то, что здесь происходит, или нет. Постепенно свыкнувшись с гомоном голосов, Паркер начала различать отдельные фразы:

— Я, конечно, догадывался, что у этих двоих не в порядке с головой, но чтобы так...

— То-то они в преферанс играли на раздевание! Я уже тогда неладное заподозрил!

— Да бросьте! Не может этого быть! Дайте поближе посмотреть!

— Ты зачем толкаешься, придурок?!

— А ты мне дорогу не уступаешь!

— Какого здесь делает кровать МакГонагалл?!

— Действительно! Какого здесь делает моя кровать?!

— А ты откуда узнал, что это кровать МакГонагалл? О, профессор, а мы тут...

— МОЛЧАТЬ!

Паркер вздохнула, на секунду прикрыв глаза, и решительно направилась сквозь толпу. Открывшуюся ей картину можно было отлично описать фразой: «Это было бы смешно, если бы не было так грустно».

Посреди зала стояла кровать. Обычная такая кровать — двуспальная, со столбиками, темно-бордовым балдахином, белыми подушками и белым же одеялом. На балдахине восседал Джеймс Поттер, отчего красное полотно опасно прогнулось вниз. Гриффиндорца это совершенно не смущало, и он, перевесившись через край, с крайне веселым выражением взирал на спящих, временами комментируя очередное их сонное движение. Ему не хватало только колпака с бубенчиками, который имеется у каждого заправского шута.

Эмили скрестила руки на груди и пристально уставилась на сидящего по центру ложа медведя. Медведь смотрел в ответ, взгляд у плюшевого животного был виноватым и извиняющимся. Огромный темно-розовый бант на медвежьей шее так некстати напомнил Эмили цвет свежего мяса, вкус горячей крови и ее детское желание стать врачом. Ее вообще привлекала возможность резать людей и делать это легально.

— Мисс Паркер, не могли бы вы неким образом разрешить сложившуюся ситуацию? — нарушила тишину профессор МакГонагалл, Эмили перевела на нее взгляд.

— Простите, что?

— Видите ли, мисс Паркер, эта кровать принадлежит непосредственно мне, и я бы очень хотела ее вернуть.

— Прошу прощения, профессор, но где были вы этой ночью, если заметили отсутствие собственной кровати только сейчас?

МакГонагалл задохнулась от возмущения.

— Минус двадцать баллов с Когтеврана! И это — не ваше дело! — декан Гриффиндора фыркнула и обернулась к Дамблдору за поддержкой.

— Здесь есть что-нибудь мертвое и жареное? — внезапно спросила Эмили. — Мне нужно разбудить Спринклс. Это самый верный способ.

— Еще пару минут такого взгляда на Ремуса, Паркер, и оно скоро появится, — с усмешкой отозвался Поттер, но наткнувшись на разъяренные глаза Эмили, не удержался и свалился с полога прямо на пол. — Ой!

Беата, сонно что-то пробормотавшая, приоткрыла один глаз, обвела всех мрачным взглядом и со стоном отвернулась, накрывшись подушкой — ей было не привыкать к повышенному вниманию со стороны сокурсников. Ремус, разбуженный воплями Поттера, был настроен куда менее решительно. Кое-как разодрав глаза после долгого сна, Люпин первым делом увидел Эмили и лучезарно улыбнулся.

— Солнышко! — радостно возвестил он и тут же подавился от страха. Подушка под Люпиным странным образом задымилась.

Эмили надменно изогнула бровь, после чего Ремус таки соизволил сесть, оглядеться и осознать, что что-то явно пошло не так.

— Значит, стоило мне отлучиться всего лишь на день... — нехорошо начала Эмили.

— Послушай, это не то, что ты подумала!

— ...как здесь происходит форменный разврат и безобразие! И это ты! Моралист! Человек принципа! Да я...

— Паркер хватит орать, я же сплю, — проворчала Беата из-под подушки.

— Ты вообще в курсе, что спишь в кровати МакГонагалл посреди Большого Зала с моим молодым человеком в обнимку?!

Беата с невнятным ворчанием села в кровати, обвела зал взглядом и монотонно произнесла:

— Кровать удобная, Ремуса я не обнимала — он костлявый. Только его медведя. А Большой зал мне не мешает, спасибо, что спросила. Но вообще-то, не могли бы вы все шуметь немного потише, а? — выдала Спринклс, после чего завалилась обратно, натягивая одеяло до ушей.

— Но это не мой медведь! — возопил Люпин.

— Там записка, кстати, — влез в беседу Джеймс и ткнул пальцем на темно-розовый бант.

Люпин, нахмурившись, вытащил из складок ткани небольшую бумажку.

«Не стоит нас шантажировать, Ремус Люпин», — гласила она. Люпин побыстрее скомкал бумагу в руках.

— Что это ты там прячешь, Ремус? — продолжала наступать Эмили Паркер, опасно приближаясь к кровати, медведь укоризненно смотрел на нее. — Записку от любовницы?

— Ага, от бывшей. Умоляет вернуться, — едко ответил Люпин, постепенно приходя в себя.

— На двоих тебя не хватит.

— Так ты же не проверяла.

— Мне рассказывали.

— Кто именно?

— А у тебя несколько любовниц?

— Да, я их нумерую.

— Ну все, Ремус...

— Эмили, остановись!

— Достал!

— Эмили, убери нож!

— Чем тебе не нравится нож?

— Он острый!

— А ты хочешь, чтобы я резала тебя тупым ножом?!

Люпин, обмотавшись простыней аки древнегреческий бог, начал отступать. Эмили, почуяв охотничий азарт, кровожадно скалилась.

— Беги, Ремус, беги! — весело продекламировал Поттер и тут же осекся, когда хищный взгляд когтевранки пригвоздил его к полу.

— Прекрасная пижама, Спринклс, — Сириус перехватил инициативу, начиная атаку по второму фронту, — сама вышивала?

— Блэк, тебе неймется? Я всегда в этом... твою мать, Блэк! — Беата наконец-то обнаружила свой внешний вид и очень удивилась этому открытию.

Прекрасная мягкая велюровая пижама с элегантным серебристо-зеленым узором и лицом Сириуса Блэка, искусно вышитым прямо на груди.

— А у тебя золотые руки, Спринклс, кто бы мог подумать? Сразу видно — с любовью сделано! Даже волосы развеваются, прямо как настоящие.

— Следующий портрет я на тебе вышью! На коже!

— Это будет честью для меня!

Джеймс, восседая теперь уже на самой кровати, искренне веселился, наблюдая, как Блэк со смехом уворачивается от летящих в его дурную голову кубков, тарелок, столовых приборов, гобеленов, статуй... нет, уже без смеха.

Люпин в другом конце зала пытался вставить хоть слово в тираду Паркер, но получалось только открывать и закрывать рот и нелепо размахивать руками.

— Я считаю, что это просто отличное начало дня! — подвел итог Поттер.

— Джеймс, слезь с кровати.

— Да брось, Лили! Не хочешь ко мне присоединиться? — Поттер с наслаждением завалился на простыню вместе с ботинками, похлопав рукой рядом с собой.

— Джеймс...

— Мистер Поттер, — ледяным тоном произнес ангел смерти, возникший по правую сторону от гриффиндорца. — Слезьте с моей кровати, иначе я трансфигурирую вас в простынь и буду спать ближайший месяц прямо на вашем лице!

Джеймса, обладавшего очень живым и временами извращенным воображением, как ветром сдуло.

— Это не школа! — продолжала возмущаться МакГонагалл, левитируя свою кровать через двери зала. — Это — цирк! Директор потакает хулиганам! Кровати пропадают по ночам! Одни студенты носятся в одном исподнем у всех на глазах, другие размахивают холодным оружием посреди бела дня! Все, хватит! Увольняюсь!

Профессор стремительно покинула Большой Зал, забирая с собой многострадальное ложе вместе с медведем.

— Господа Паркер, Люпин, Спринклс и Блэк! — громогласно объявил Дамлбдор, в полной мере насладившись представлением. — Если вы немедленно не прекратите ребячество, я сам определю кто и в чьей кровати будет спать следующей ночью, и поверьте, выбор будет не в вашу пользу!

Эмили быстро прикинула, что отобрать подушку, одеяло и ночной горшок у Блэка будет непросто, тот ответил ей не менее подозрительным взглядом. Люпин остановился как вкопанный, живо вообразив, как Спринклс с утра по ошибке начнет обгладывать его руку. Ну или ногу. И только Беата, человек без принципов, морали и каких-либо понятий о приличии, не желала останавливаться. Она вообще любила доводить дело до конца. Поэтому следующим ходом она взорвала пол под Сириусом, «уронив» того в весьма зловещую дыру, и, встретившись с «добродушным» директорским взглядом, сиганула следом.

— Двумя студентами меньше, двумя больше, чего мелочиться? — бормотал Дамблдор себе под нос, направляясь к преподавательскому столу. Под конец он оглянулся и устало сказал: — Те, кто смеялся громче всех... Да-да, ты, ты и ты, и еще ты — за вами уборка Большого зала. Мисс Паркер, вас я жду в своем кабинете с объяснением того, куда это вы «отлучились всего на день». Мистер Люпин, не смущайте женские умы своим обнаженным торсом. — Директор помолчал и со вздохом добавил: — И пожалуйста, кто-нибудь заделайте эту дыру в полу? Я не хочу, чтобы кошмар по имени Спринклс и Блэк вернулись из преисподней.


* * *


Ремус, завернувшись во все ту же разнесчастную простыню, думал.

По какой-то непонятной причине A&B проигнорировали его... мягкое предупреждение. Почему? Они не боялись того, что их раскроют? Или не боялись конкретно Люпина? А может быть, они решили, что это был чистой воды блеф? Но, с другой стороны, они должны были понимать, что Ремус Люпин был не тем человеком, который станет угрожать, не имея железных фактов и доказательств. Или же... или же это была проверка? Проверка, а сможет ли Ремус в одиночку, без друзей-мародеров, противостоять АВ. По всему выходило, что Ремус явно не справлялся и в чистую проиграл первый раунд.

— Лунатик, у тебя такое выражение лица, как будто над тобой надругалась Спринклс! — неутомимый Джеймс влетел в гриффиндорскую спальню, сопровождаемый Питером. — Ничего не хочешь нам рассказать, а?

— Хочу, — мрачно ответил Ремус, уставившись в пол. — Я знаю одного из АВ.

Джеймс и Питер удивленно переглянулись.

— И кто же это? — с недоверием спросил Поттер.

Люпин тяжело вздохнул, поднимая глаза на друга, и коротко сказал:

— Блэк.

Глава опубликована: 19.05.2014

Глава XVIII: Время Приключений

Автор рекламирует себя как может, а потому вот вам группа фанфика:

http://vk.com/ab_or_how_to_train_you_marauders

В ней вы найдете всякие вкусные плюшки, сможете задать вопросы или высказать автору свои восхищения пожелания :)

________________________

Гостиная Гриффиндора, полдень

— Что?!

— Блэк?!

Люпин непонимающе уставился на друзей: лица Поттера и Питера были настолько ошалевшими, что парень, не выдержав, рассмеялся.

— Не тот Блэк, о котором вы подумали, — отсмеявшись, сказал он. — Как вы вообще могли решить, что это Бродяга?

— А какой Блэк? — подозрительно спросил Джеймс.

— У нас их трое, если задуматься, — Питер почесал затылок и уселся на кровать рядом с Ремусом. — Сириус, Регулус и Нарцисса. Кто из них?

— А ты угадай, — мстительно произнес Люпин. — Почему я должен постоянно за вас всех думать?

— Ну конечно же, это Регулус! Тут и думать нечего! — Джеймс начал расхаживать по комнате туда-сюда, загибая пальцы: — Таскался за Эмили, а значит, мог знать, что она придумала A&B — раз, имеет доступ в гостиную Слизерина — два, терпеть не может своего брата, то есть, Бродягу — три, знает темно-магические заклинания — четыре. Черт, да это же действительно очевидно!

— Очевидно, Сохатый, что ты — балбес, — Ремус постучал костяшками по лбу и недовольно вздохнул. — Логика в твоих рассуждениях имеется, но ты не учел нескольких факторов.

— Это каких же? — взъерошился Поттер.

— А таких, что Люциус Малфой попадал в переделки едва ли не чаще, чем мы сами. Зачем бы Регулусу было нужно подобное? Он недолюбливает Малфоя, но не может не понимать, во что в итоге ему отлились бы подобные шуточки.

— То есть... — неуверенно протянул Питер, — ты намекаешь на Нарциссу?

— Что? Нарцисса? — Джеймс скептически взглянул на Петтигрю. — Ты видел эту примерную девицу, да она... Что, это действительно Нарцисса?!

Люпин, с усмешкой наблюдавший за разглагольствованиями Джеймса, лишь коротко кивнул. Выдержав интригующую паузу, он снова вздохнул, устроился поудобнее на кровати и кивком предложил Поттеру сесть рядом.

— Посудите сами, — наконец начал он, — еще в тот раз, когда мы сидели возле Гремучей Ивы, а голый Малфой выбегал из леса, можно было задуматься о происходящем. Во-первых, ни одному нормальному парню не придет в голову раздевать Малфоя, чтобы вытатуировать на нем символ, э... девушки легкого поведения, — Ремус оставался Ремусом в любых ситуациях. — Это были явно проделки женщины, причем чем-то очень сильно обиженной. Потом, когда Малфоя раздели перед всем Хогсмидом, я заподозрил, что кто-то мстит ему — но кто и за что? Если вспомнить всех самых завзятых врагов Малфоя, то в список войдем мы, Беата, Эмили и некоторые гриффиндорцы. Мы точно не можем быть АВ, Беата бы не стала заниматься подобным, она бы просто избила Малфоя, Эмили ведет с ним долгую и странную войну. Тем более, нам известно, что из состава A&B они с Беатой уже вышли. Некоторым нашим сокурсникам конечно есть, за что ненавидеть Люциуса, но связываться с ним никто не хочет, а уж для такой мести нужен немалый повод. Таким образом, кто мог так сильно ненавидеть и презирать Малфоя, храня в себе глубокую обиду, и одновременно с этим иметь доступ к его вещам, а значит, и спальне? Только женщина-слизеринка, с которой нехорошо обошлись — например, предали или унизили.

— Чем Люциус так уж сильно унизил Нарциссу? — с сомнением спросил Поттер.

— Он переспал с Беатой и еще десятком других девушек, — понимающе протянул Питер. — Хотя всем было известно, что его будущей невестой является Нарцисса Блэк.

— И она решила за это мстить? — несколько удивленно спросил Джеймс.

Люпин и Питер со стоном закатили глаза.

— А что, с твоей точки зрения, повод недостаточный?

— Нет... в смысле, достаточный, но... Она ведь могла ему прямо сказать!

— Джеймс, если ты не заметил, то мы говорим о слизеринцах и обиженных женщинах. Прямой и честный разговор — не их метод.

— Допустим. Но я всегда считал, что Нарцисса слишком тиха и...

— И что? Никто не знает, что это она. К тому же, судя по последним событиям, мы все сильно ошибались, когда думали, что Нарцисса не способна дать отпор.

— У тебя есть доказательства?

— Э... — Люпин замялся и еще сильнее закутался в одеяло. — Суть в том, что...

— Ты что-то скрываешь от нас, не так ли? — тут же прищурился Поттер.

— Суть в том, что я решил рискнуть и попытаться договориться с АВ, — выдал Люпин на одном дыхании.

— Прости, что?

— Договориться?

— Джеймс, Питер, не смотрите так на меня! Меня порядком достал их розыгрыш, после которого Эмили охотится за мной, а пол школы перешептываются по углам и хихикают за моей спиной.

— Пора привыкать к славе, дружок, — Поттер поднялся с пола и насмешливо похлопал Ремуса по плечу. — Теперь полшколы будут не скрываясь ржать в голос, только завидев тебя.

Люпин в ответ только нахмурился.

— Так о чем ты пытался с ними договориться? — осторожно спросил Питер.

— Я хотел перевести огонь с себя на кого-нибудь другого. На... на Беату с Блэком, например...

— Серьезно?!

— Не смей меня осуждать, Сохатый! Ты был одним из тех, кто смеялся надо мной и Эмили во время того розыгрыша АВ! Питер, прекрати хихикать, в конце концов!

— Люпин, я не возмущаюсь! — Джеймс изо всех сил старался сдержать смех. — Я просто поражен, что тебе не хватило мозгов подумать о последствиях!

— О каких последствиях? — мрачно буркнул Ремус.

— Вот об этих! — Джеймс ткнул в простыню, обмотанную вокруг Люпина. — Шантажировать АВ! Ты чем думал? Конечно, они не согласились бы ни на какие условия — никто бы не согласился, включая нас. Я бы предпочел быть раскрытым, чем пойти на уступки перед противником. Как ты, кстати, связался с ними?

— Я... отправил им письмо...

Питер и Джеймс рассмеялись уже в голос.

— Письмо? — хохотал Поттер. — Письмо?! Да они могли вывесить его на стене Большого Зала и сказать, что Ремус Люпин боится близости с девушкой, раз идет на такие отчаянные меры или еще что-нибудь! Они поступили довольно милосердно, просто усыпив тебя с Беатой на кровати МакГонагалл.

Люпин насупившись молчал, начиная понимать, какую глупость он совершил.

— Не могу поверить, что Эмили купилась на все это, — наконец проворчал он. — Так кричала...

— Я сомневаюсь, что она действительно купилась на это, — осторожно произнес Питер, более-менее успокоившись.

— Что ты имеешь в виду?

— Она не могла не понимать всю абсурдность ситуации. Мне кажется, она просто подыграла АВ, чтобы их фокус удался, и чтобы публика не переключилась на что-нибудь другое. Если бы она сказала, что верит тебе и не стала возмущаться, A&B придумали бы что-нибудь похлеще.

— Хочешь сказать, она меня прикрывала?

— Ага. Она явно смыслит в интригах больше, чем некоторые, — хихикнул Питер.

— По мне, так это не звучит, как комплимент, — мрачно отозвался Ремус. — С каких пор склонность к интригам стала цениться больше, чем честность и искренность?

— С тех самых, как мы по горло завязли в этой дурацкой «войне» с неизвестными идиотами, — вздохнул Поттер. — Но тот факт, что они так бурно отреагировали на твое письмо... доказывает причастность Нарциссы.

— Итак, подведем итоги, — сказал Питер после недолгого молчания, — мы знаем одного из АВ, но у нас нет никаких доказательств, кроме логических умозаключений Ремуса, которые вроде бы верны, но отнюдь не вещественны. Плюс ко всему мы имеем непонятную затею Лили с «выманиваем» Волдеморта, недовольство Дамблдора и угрозу полномасштабной магической войны с магами, немалая часть которых представляет собой слизеринских старшекурсников. — Питер помолчал и со вкусом закончил: — Да, друзья, мы определенно в полной заднице.

Люпин и Джеймс удивленно взглянули на Петтигрю, но подумав, были вынуждены согласиться с его конечным высказыванием.

— Что будем делать? — тускло спросил Люпин.

— Очень странно слышать этот вопрос от тебя, друг, — Джеймс усмехнулся. — Тем более, обращенный ко мне. Ну что ж... нам нужно прижать Нарциссу к стенке, для чего желательно вернуть Блэка из мира иных, или куда он там провалился. Устроить ночь любви тебе с Паркер, чтобы вы прекратили уже свои бесконечные разборки, и поговорить с Дамблдором по поводу идеи Лили. Я пойду искать Блэка, а...

— А я поговорю с Дамблдором, — быстро сказал Питер. — Что? Не Люпин же пойдет к нему после всего и уж тем более не ты.

— Как знаешь, — Джеймс пожал плечами, все еще удивленно глядя на друга. — Люпин, не влезай в очередную авантюру, ок? Черт, как же все-таки странно говорить это тебе!


* * *


Питер волновался — пару дней назад, когда он пришел к Дамблдору с просьбой о помощи, волшебник отчего-то задумался. Петтигрю не понимал, что же здесь сложного — просто найти одного мага, способного присматривать за его матерью. Питер и сам был готов на это, даже если бы пришлось бросить школу и сидеть дома безвылазно до конца магической войны. Но директор сказал ему, что примет все необходимые меры, и попросил Питера зайти к нему попозже. Утром Дамблдор прислал Петтигрю записку с совой, прося зайти того после занятий. Что им было обсуждать, Питер не понимал. Так же, как он не понимал и того, почему Дамблдор просил его промолчать о происходящем, не рассказывая об этом никому, даже друзьям-мародерам.

Питер тяжело вздохнул, отвлекаясь от мрачных размышлений, и решительно постучал в двери директорских апартаментов.

— Да-да? Ах, мистер Петтигрю, входите, прошу, — Дамблдор жестом указал Питеру на ближайшее кресло.

— Я не понимаю, директор, почему...

— Садитесь, садитесь. Нам предстоит долгий и сложный разговор, — Дамблдор улыбался, но глаза его были как никогда серьезными. По крайней мере, в них не было сожаления или сочувствия, значит, с мамой все хорошо.

— Вы защитили мою... — неуверенно начал Питер, когда молчание затянулось.

— Да, Питер, безусловно. Один мой человек, бывший аврор, ведет наблюдение за домом вашей матери. В случае опасности он оповестит Орден и меня в том числе, — Дамблдор стоял к Питеру спиной, задумчиво глядя в окно. — Я позвал вас не за этим.

Волшебник со вздохом повернулся к Питеру, спокойно, словно что-то решая, взглянул тому в глаза, и наконец сел в кресло напротив, сцепив пальцы перед собой.

— Вы не рассказали, кто проинформировал вас о планах Лорда, однако...

— Я обещал, я...

Дамблдор остановил Питера взмахом руки и устало прикрыл глаза.

— Я понимаю, — мягко сказал он. — Отлично понимаю. Позвольте мне продолжить: однако даже если бы я знал имя неожиданного доброжелателя, это не избавило бы меня от сомнений. Информация может быть верной, может быть и фальшивой, суть в другом. Если Лорд действительно заинтересован в личном шпионе, у нас появляется шанс, Питер, шанс внедрить своего человека в его ряды.

Дамблдор замолчал, испытующе глядя на Питера, дожидаясь пока информация в полной мере дойдет до его мозга. Гриффиндорец поначалу непонимающе глядел на Дамблдора, затем его глаза расширились от удивления, и он медленно произнес:

— Вы хотите, чтобы я... чтобы я... — он не мог выговорить это так просто.

— Послушайте, Питер, я понимаю, насколько серьезное это решение. Я не собираюсь давить на вас, и вы, безусловно, можете отказаться. Это очень важный шаг, огромная ответственность, которую вы, к сожалению, не сможете разделить с друзьями.

— Разделить... почему?

— На вашем собственном примере мы убедились, что далеко не все сторонники Лорда действительно преданны ему. Мы не знаем, что происходит в его окружении, кому можно доверять, а кому нет. Если вы все расскажете своим друзьям, эта информация может пойти дальше — любимые девушки, слово, брошенное в порыве жаркого спора, неосторожное письмо, случайности... Эту тайну нельзя делить на нескольких, даже двое — слишком много для нее. Поэтому поначалу вам придется действовать скрытно. Но как только мы определимся с расстановкой сил, вы сможете все рассказать доверенному кругу лиц.

— Подождите! Я еще ни на что не соглашался! — Питер вскочил с места, затравленно глядя на директора.

— Я понимаю, мистер Петтигрю! — Дамблдор на мгновение повысил голос. — Потому и не жду от вас ответа прямо сейчас. Как я уже сказал, это тяжелое важное решение, которое изменит всю вашу жизнь. Вам необходимо подумать. У вас есть время, пока Лорд не предпринял никаких действий. Возможно, тот человек, что сказал вам обо всем этом, сам ошибся, и вам не придется брать на себя столь огромную ответственность.

— Я... я пойду, — Петтигрю отчаянно желал сбежать из кабинета. — И...

— Да?

— У Лили какой-то безумный план... — Питеру сейчас было плевать на все планы вместе взятые, но он обещал Джеймсу поговорить с директором.

— Да, мисс Эванс уже приходила ко мне вчера, и мы подробно обсудили ее идею. Несколько... скоропалительную, однако она имеет право на существование.

— Хорошо, я так и передам Джеймсу.

— Конечно. Идите, мистер Петтигрю, идите.

Питер, ссутулившись, вышел из кабинета директора, аккуратно притворив за собой дверь, а Дамблдор со вздохом помассировал виски.

Суровые времена требовали суровых мер, и это было только началом.


* * *


Где-то в подземельях Хогвартса, неопределенное время

— Спринклс, объясни, пожалуйста, каким... — далее Сириус продемонстрировал прекрасное владение тролльим языком, — ...я хотел сказать, образом, ты умудрилась закинуть нас в неведомые катакомбы? Я даже не знал, что таковые существуют под Хогвартсом.

— Повтори пожалуйста.

— Я спрашиваю, каким...

— Нет-нет! Повтори ту прекрасную фразу на тролльем, я не поняла пятое слово.

— Спринклс, ты издеваешься?!

Два незадавшихся мстителя сидели на обломках бывшего Хогвартского пола, который Спринклс взорвала не далее как пару часов назад. Когда оба очнулись и попытались выбраться обратно, над их головами возвышались ровные своды пещеры — то ли кто-то постарался и быстро привел все в изначальному виду, то ли они нарвались на неизвестный портал в процессе падения под пол.

— Моя жизнь, Спринклс, — Блэк поднялся с места, отряхиваясь и размахивая палочкой с зажженным Люмосом, — когда-то очень мне нравилась! Я не убегал по лесу от сумасшедших старух, не просыпался в одной кровати со старостой Слизерина и не оказывался в непонятных пещерах с ненормальной идиоткой в пижаме с моим лицом!

— Она же вроде тебе понравилась, — невинно заметила Беата. — По крайней мере, именно это ты сказал перед тем, как я кинула в тебя стулом. А о каких старухах идет речь?

— Лучше молчи, — мрачно отозвался Блэк. Он скрупулезно осматривал потолок, пытаясь не обращаться внимания на Беату, чтобы в очередной раз не взорваться.

— Кстати, скажи мне — Эмили смогла тебя подставить? — не унималась Беата.

— А ты не хочешь для начала попросить прощения за это?!

— Не особенно. Я не совсем поняла, почему вы пришли с ней вместе, но предположила, что она уже поведала тебе о моей восхитительной идее.

Блэк вздохнул, раздумывая, а стоит ли рассказать Спринклс о том, где он был прошлым днем и почему пропустил занятия, или нет. Решив, что так или иначе обо всем этом ей поведает Паркер, а ему все-таки еще жить охота, он пробурчал:

— Я был за пределами замка, увидел, как она приземлилась на метле и очень удивился ее невероятному сходству с собой.

Блэк практически не соврал. Паркер действительно вернула свой собственный облик утром, когда они почти подлетели к Хогвартсу на метлах.

— И ей пришлось тебе все рассказать, — с сомнением продолжала Спринклс.

— Ну, выкрутиться из такой ситуации было бы сложно даже ей, — хмуро сказал Блэк.

— Допустим, — Беата все еще сомневалась в сказанном, но решила не продолжать допрос. — Так ей удалось тебя подставить?

— Вполне.

— Ты как-то слишком мало возмущаешься по этому поводу.

— Я устал возмущаться. Всякий раз, когда я начинаю это делать, я оказываюсь черт знает где.

— Кстати, тебе понравилось с Малфоем? Он был нежен с тобой?

— Беата!

Слизеринка довольно расхохоталась.

— Ладно, я не знаю, куда ведет этот чертов ход, — она тоже поднялась с пола, чуть не навернувшись на скользких от влаги камнях, — но я не собираюсь торчать здесь целые сутки. Пошли.

— А вдруг там что-то опасное? — Блэк тем не менее последовал за Беатой. — Разумнее...

— Хватит ворчать, даже Паркер не такая нудная, как ты.

— Ну знаешь! Именно благодаря тебе в последнее время я стал очень тщательно заботиться о своем здоровье.

— Я тебе ребра не ломала и зубы не выбивала.

— Да, это был Ремус, но в том заговоре против Джеймса ты тоже участвовала, так что вина частично твоя!

— Это был заговор не против Джеймса, а за Джеймса. Мало того, что я занимаюсь благотворительностью из-за всяких рыжих гриффиндорок, у которых излишне альтруистичное шило в одном месте, так мне приходится еще и выслушивать твое нытье! Я не виновата, что ты — вспыльчивый вомбат!

— Ну все!

— А-а-а!

— Ты от меня не убежишь!

— Ха-ха-ха!

Василиск, отдыхавший в своей просторной комнате, которую какой-то пафосный придурок зачем-то назвал Тайной, устало шевельнул хвостом. Даже здесь от этих невообразимо доставучих студентов не спрячешься!


* * *


Минут через пятнадцать быстрого бега Блэк решил, что оно того не стоит и остановился, чтобы отдышаться. Взглянув на пол, гриффиндорец подозрительно сощурился.

— Спринклс, как ты относишься к змеям? — задал он вопрос в пустоту.

— Прекрасно, я же все-таки со Слизерина. А что? — Беата обернулась к Блэку, который с интересом продолжал что-то рассматривать на полу.

— Ну не скажи. Цисси, к примеру, их терпеть не может, — Блэк присел на корточки, задумчиво проведя пальцем по чему-то блестящему и гладкому.

— Что это? — подозрительно спросила Беата.

— Кожа, — как ни в чем не бывало ответил Сириус, — змеиная. Хорошая, качественная. Хочешь мантию из змеиной кожи?

— Как ты умудрился найти здесь кожу?

— Глазами. Ты, кстати, тоже на ней стоишь.

Беата удивленно посмотрела вниз, потом на Блэка, потом вниз. Следующая ее фраза весьма заинтересовала Сириуса, но он не стал уточнять ее полный смысл. Троллий был понятен чисто интуитивно.

— Возможно, я покажусь тебе слегка недогадливой, — Беата тем временем перешла на взволнованный английский, — но... почему эта кожа занимает весь проход?!

Сириус с усмешкой взглянул на слизеринку и пожал плечами:

— По преданиям, в этой школе есть василиск. Ну знаешь, такая огромная жирная колбаса длиной в двести ярдов, грустная, голодная и злая.

Беата воззрилась на Блэка со смесью страха, любопытства и сомнения.

— Я серьезно, Спринклс. На третьем курсе мы с Джеймсом вычитали в библиотеке...

— Что вы делали в библиотеке? — Беата удивилась столь искренне, что Блэк даже немного обиделся.

— Мы готовились к экзамену, между прочим. То есть, мы хотели готовиться к экзамену, но так как это было неимоверно скучно, мы решили немного прогуляться по Запретной Секции, дело как раз шло к ночи, и мы случайно наткнулись...

— Что-то мне не нравится во всей этой истории.

— Ну хорошо, хорошо! Мы услышали легенду про василиска от одного портрета, когда однажды сидели в засаде на Северуса. И решили поискать информацию, чтобы найти змеюку. Джеймс хотел подарить Лили сапожки из змеиной кожи василиска. Согласись, оригинальный подарок.

— Весьма. Но это же сказки, Блэк! Это...

— Тогда кто оставил эту кожу на этом полу? Дамблдор?

Беата замолчала, Сириус тоже. Они напряженно вслушивались в тишину. Невнятное шуршание, раздавшееся из бокового коридора, который они прошли полминуты назад, навевало не самые приятные мысли.

— Мне кажется, Блэк, сейчас самое время романтично взяться за руки и...

— ...драпать отсюда ко всем чертям!

— Да!

Василиск, вальяжно выползший из-за поворота через несколько секунд, с интересом наблюдал удаляющиеся спины своего обеда. В принципе, он был не против перекусить той девушкой с темными волосами, но его смущала вторая спутница — в ней чувствовалась изначальная природная магия и дух оборотня. С другой стороны, он ждал пол столетия, подождет и еще.


* * *


— Между... прочим... — Беата пыталась отдышаться после долгого бега, — я совсем не против... кожи... из змеиной мантии.

— Ты предлагаешь того... вернуться и... забрать ее?

Неуверенное молчание послужило Сириусу ответом.

— Нам надо отсюда выбираться, Блэк.

— Удивительно верное наблюдение. Но есть одна проблема.

— Это какая же?

— По преданиям, в Тайную комнату может войти только наследник Салазара Слизерина и выйти, вероятно, тоже.

— Тайную комнату? Ты про туалет, что ли?

— Да нет же, Спринклс! Тот парень, что придумал это место, назвал его Тайной комнатой, так как сюда очень сложно попасть.

— Ну, я бы не сказала, — ухмыльнулась Беата, явно гордясь собой и своей способностью находить приключения. — А у «того парня» были явно какие-то комплексы. На кой черт запихивать огромную змею в замок? Это такое изощренное чувство юмора?

— Возможно, это его страховка. Может, ему не нравился директор или учителя, и он решил, что когда-нибудь придет завоевывать школу, а змей ему поможет.

— Ну тогда он просто придурок. Если бы я умела подчинять василисков, я бы завоевала ее сразу, а не создавала бы всякие туалеты для змей. Кстати, куда он девает свою кожу? Она же не может копиться здесь бесконечно.

— Может, он и не придурок. Может, он просто хочет открыть фабрику по производству изделий из кожи василиска. Придет сюда через пару столетий, заберет материал и снова закроет комнату.

— Какая-то у него слишком долгоиграющая стратегия. Я же говорю — придурок с комплексами.

— Ага, явно слизеринец.

— Ну знаешь!

— Точно слизеринец! Это же и был Салазар, как я мог забыть?

— Не смей клеветать на нашего великого предка!

— Ну-ну, он был злобным, мстительным и...

Очень знакомое шуршание снова послышалось неподалеку. Оно было довольно тихим, но весьма угрожающим.

— Ты же это, природный маг или как там тебя? — Блэк тут же забыл про придурков, Салазара и тайные комнаты.

— И что с того?

— Может, поговоришь с символом своего факультета? Предложишь ему честный обмен?

— Тебя взамен на мою жизнь и свободу? Я согласна.

— Беата!

— Что? Я же беспринципная слизеринка. Ладно-ладно. Что мы знаем о василисках?

— Ну... они делают из тебя камень взглядом, и...

— Зачем? Камень же потом грызть не удобно.

— Ну так попроси нападать его с закрытыми глазами!

— Ладно, не ворчи, я слушаю.

— И боятся петухов. А их, в смысле василисков, боятся пауки.

— Ну если они боятся петухов, у нас неплохие шансы.

— Очень смешно.

— Вот видишь, ты же сразу понял, что под петухом я подразумеваю тебя!

— Беата, не зли меня.

— Ладно, у меня тут вроде портал завалялся, — Беата начала старательно ощупывать свою шею.

— Какой портал? — непонимающе уставился на нее Блэк.

— Самый обыкновенный. Когда я отправила Паркер в пасть к своей бабке, я решила, что ей может понадобиться подмога. Этот портал ведет как раз в ее дом или около того, — Беата наконец нащупала цепочку с деревянной подвеской. Фигурка была искусно вырезана и представляла собой миниатюрную статуэтку вставшего на дыбы волка.

— Спринклс, я сбежал от твоей бабки этим утром! Я не хочу обратно, василиск лучше!

— Ну-ну, не бойся, уте-пусечка, все будет хорошо. Мамочка с тобой.

— Спринклс!

— Блэк, я же тебя ни к чему не принуждаю! Хочешь оставаться здесь — удачи. А я пошла.

Блэк краем глаза заметил странное движение прямо по коридору.

— Но если ты сдашь меня своей бабке...

— Заткнись уже! — Беата резко схватила Блэка за руку, и он почувствовал, как проваливается куда-то вниз.

«Полет» продолжался пару секунд или минут — время текло очень странно и неправильно. Блэк словно бы плавно падал куда-то вниз, и вниз, и вниз... Ему казалось, будто он падает внутрь самого мира, свет и тьма проплывали мимо, и только ощущение чужих пальцев, обхвативших запястье, не давало забыть о том, кто он.

Приземление было внезапным, и Сириус со всего размаху врезался лицом в траву. Беата, как более опытная, удержалась на ногах.

— Чуть не потеряла тебя, — проворчала она.

— В каком смысле? — отплевываясь от земли и зубов, спросил Блэк.

— В порталах, построенных на основе нашей магии, есть навигатор и ведомые. Навигатор ищет путь и идет по нему, ведомые следуют за ним. Но тебя пришлось тащить буквально силком — так ты хотел остаться на изнанке, — раздраженно ответила Беата. Если бы Блэк ее не знал, он бы подумал, что она беспокоится.

— Какой изнанке? — тупо переспросил он.

— А! — Беата только махнула рукой и тут же восторженно воскликнула: — Бабушка! Как твои дела?

Блэк чуть ли не подскочил от этой фразы и тихого, но такого знакомого покашливания.

— Я тут тебе вора привела. Он ведь украл твои письма? Но он их уже сжег, я видела!

Гвендолин с легкой усмешкой смотрела на внучку и Сириуса. Она была столь спокойна, будто весь день только и ждала, когда они оба вывалятся из портала перед ее носом. Вольготно расположившись на резной скамье возле дома, она пила чудесный ароматный чай и наслаждалась уединением.

— Как василиск? — с интересом спросила она.

— Откуда ты знаешь? — с Беаты разом слетело напускное веселье.

— Альбус Дамблдор написал мне письмо о том, что вы провалились в подземелья Хогвартса и, вероятно, могли случайно попасть в так называемую Тайную комнату. Зная тебя, я ни капли не удивилась этой информации.

— Полагаю, ты не предприняла ровным счетом никаких действий по спасению меня? — Беата скрестила руки на груди, отчего лицо Блэка, вышитое на ее пижаме, забавно выпятилось, кося обиженным глазом на Гвендолин.

— Василиск, ха! — Гвендолин презрительно усмехнулась, поднимаясь. — Если бы ты не смогла найти выход из столь обыденной ситуации, я бы всерьез начала сомневаться в том, что ты моя внучка.

— Тебе бы не пришлось. Зачем переживать о съеденных, не правда ли?

Гвендолин в ответ только покачала головой, не считая претензию внучки такой уж серьезной.

— Мы уходим! — гордо возвестила Беата и бросила Блэку: — Пошли.

— Боюсь, это еще не решенный вопрос, — промолвила им в спину Гвендолин и веско припечатала: — Здесь твой отец.

Беата застыла в молчании. Медленно обернувшись, она взглянула на свою бабку. Блэк удивленно переводил взгляд со старой ведьмы на Беату. Выражение лица Спринклс заставило его задуматься о том, а действительно ли Беата не знала своего отца, как всем говорила?

— Я слушаю, — через силу произнесла Спринклс.

— Пройдемте, — приглашающе повела рукой Гвен.

Сириусу ничего не оставалось, как пойти следом за Беатой. Ее походка была деревянной.


* * *


Возле Хогвартского замка, полдень

— Поисковые заклятия не срабатывают. Такое ощущение, что их вообще нет в замке, — обеспокоенно сказал Джеймс.

— Но отсюда нельзя трансгрессировать, — усомнилась Лили. — Тем более что мы точно знаем — они провалились под пол.

Лили присоединилась к Джеймсу и Питеру, когда они выбежали из спален, чуть не сбив девушку с ног. На карте мародеров ни Беаты, ни Блэка не наблюдалось, и тревога Джеймса росла соразмерно времени отсутствия друга.

— Да, но каминную сеть и порталы еще никто не отменял, — вздохнул он.

— Каминная сеть, порталы? Джеймс, они в подвалах!

— И что с того? Это же Хогвартс! Здесь столько потайных ходов и...

— Не кричи на меня, пожалуйста.

— Извини, я просто волнуюсь.

— Я понимаю.

Разговор снова затих, а Джеймс продолжил сосредоточенно водить палочкой в воздухе.

— Джеймс! Лили! — от школьных ворот к ним бежал Люпин, размахивая руками. Гриффиндорец наконец-то одел привычную одежду и, несмотря на утренние события, выглядел вполне сносно.

— Ты что-то узнал? — встрепенулся Поттер.

— Да, ко мне прилетела сова от Дамблдора, которому прилетала сова от Гвендолин, которой... В общем, в послании говорится, что Сириус и Беата сейчас у Гвендолин, за пределами Хогвартса.

— Гвендолин? Кто это?

— Ни малейшего понятия. Видимо, директор думал, что мы знаем. В любом случае, он сказал не волноваться.

— Как я могу не волноваться?! — вспылил Поттер. — Где эта Паркер, когда она так нужна?

— Скоро будет здесь, — вздохнул Ремус. — Она написала мне гневное письмо, и я решил, что скрываться от нее себе дороже. Лучше уж сразу... в пасть к дракону.

— Кого это ты назвал драконом, Ремус? — раздался позади гриффиндорца подозрительно ласковый голос.

Люпин только сдавленно застонал — по закону подлости, люди, о которых говоришь нечто неприятное, коварно подкрадываются к тебе со спины и злорадно требуют объяснений.

— Эмили, — устало улыбнулся он. — Как я рад тебя видеть!

— Издеваешься? — хмыкнула Паркер.

— Ага.

— Ты посмотри, — намеренно громко зашептал Джеймс на ухо Лили, — а у нашего Ремуса клыки прорезались.

— Сохатый!

— А я что? А я ничего!

— Скажи пожалуйста, Ремус, о чем ты думал? — Эмили, как всегда не разбираясь, пошла в наступление.

— Исключительно о тебе.

— Ты... Что? Ремус, я серьезно!

— Так крепко задумался о тебе, что даже не заметил, как меня перетаскивают на чужую кровать. Даже храп Беаты не расслышал!

— Очень смешно, — поморщилась Паркер. — Но вообще принято. Мне нравится, когда издеваются над Беатой.

Ремус только покачал головой.

— Кстати, — он победно улыбнулся, — мы знаем одного из АВ.

Пара секунд замешательства, и тишину прорезал совместный вопль Лили и Эмили:

— Что?! И кто это?

Девушки смотрели на Ремуса с таким жадным любопытством, что тот от ощущения собственной значимости чуть ли не запыхтел. Люпин только открыл рот, чтобы ответить, как его бесцеремонно перебил Джеймс:

— Нарцисса, — развел руками Поттер, не обращая внимания на возмущенный вздох друга.

— Не может такого быть! — Обе девушки уставились на Джеймса так, словно это он был Нарциссой Блэк и одним из АВ.

— А я думал, что ты не удивишься, — Люпин подозрительно взглянул на Эмили. — Ты же говорила, что у тебя есть кое-какие догадки.

— Они и остались, но о Нарциссе я бы никогда не подумала, — удивление Паркер было непривычно искренним. — Как ты догадался?

— Несколько очевидных факторов, которые лежали у нас под носом. Ну знаешь, я просто сидел, мыслил, и тут меня осенило.

— Понимаю. Так и со мной было, когда я догадалась, что ты оборотень, — кивнула Эмили. Через мгновение она осеклась и затравленно взглянула на Люпина. Взгляд Люпина дернулся в сторону Лили, а Джеймс уже натягивал свою профессиональную идиотскую ухмылку, рассчитывая убедить Эванс, что все это — розыгрыш. И только одна Лили осталась совершенно невозмутимой.

Взглянув на всех троих попеременно, она вздохнула и произнесла:

— Ремус, я знаю вас всех очень давно. Еще на втором курсе я заинтересовалась, куда ты все время исчезаешь каждый месяц, потом постепенно догадалась. Мы как раз начали проходить тему оборотней, и в то единственное занятие, на котором ты присутствовал, ты выглядел так, словно тебя ножом режут.

— Почему ты ни о чем не спрашивала? — неуверенно спросил Люпин.

— Это не мое дело. Тем более, я подумала, что ты не очень обрадуешься, если поймешь, что догадаться о твоей проблеме не так уж и сложно. Ну а потом я поняла, что мародеры знают твою тайну, а значит, тебя есть кому поддержать.

— А то, — гордо выпятил грудь Поттер. — Мы ведь ради него даже анимагию освоили, где еще найдешь таких друзей, а?

— Вы анимагию освоили?! — у Лили практически в прямом смысле отвалилась челюсть, а у Паркер задергался глаз.

— Сохатый... — тихо и зловеще начал Люпин, — ты не мог бы научиться держать язык за зубами хотя бы изредка?

— Друг, прости, я забыл, что они... Черт! Я уже не помню, кто из вас что знает, с кем можно говорить, с кем нужно молчать, а с кем вовсе не разговаривать. Я так больше не могу!

— Слишком сложно для твоих мозгов, ха? — съязвила Эмили.

— Дай пять, подруга, — хмыкнула Лили, поднимая руку, и Эмили с усмешкой отбила.

— Я чувствую опасность, Ремус, — Поттер начал пятиться с притворным ужасом на лице, — если эти двое подружатся...

— Я что, так устрашающе выгляжу, Джеймс? — нехорошо начала Лили.

— Или ты имеешь что-то против меня, Поттер? — подхватила игру Паркер.

— Кстати, ты вовремя, — внезапно опомнился Джемс, возвращая лицу нормальное выражение. — Мы тут все ломаем голову — кто такая Гвендолин?

— Для начала посвяти нас, сирых и убогих, в таинства вашей анимагии, — парировала Паркер.

— Равноценный обмен... хорошо. Что вы хотите знать?

Прямой вопрос привел девушек в ступор.

— Ну... когда конкретно вы ее освоили? — наконец спросила Лили.

— На пятом курсе, — приосанился Джеймс. — Нам понадобилось около двух лет тренировок, но мы не сдавались.

— Все четверо?

— Трое, — хмыкнул Поттер, — Люпину анимагия без надобности.

— В кого вы превращаетесь?

— Олень, пес и крыса.

— Сохатый, Бродяга и Хвост? — Паркер изогнула бровь.

— Именно.

— Умно.

— А зачем вам понадобилось осваивать анимагию?

— Чтобы мы могли быть рядом с Ремом во время полнолуния и не давать совершать ему глупости.

— А каким образом проходили тренировки? — Паркер прищурилась. — У вас была какая-то рабочая схема? Вы изучали контуры заклинания? Насколько это опасно?

— Та-а-ак, на этом мы закончим, — остановил свою девушку Ремус, аккуратно обнимая ее за талию и оттаскивая от Джеймса. — И не надо на меня так смотреть! Сохатый тебе потом все расскажет, обещаю!

Эмили что-то невнятно проворчала, но решила, что этот вопрос может подождать.

— Что ж, возвращаясь к первоочередному вопросу, — начал Ремус, — сейчас нам важнее знать, кто такая Гвендолин.

— Это мать Серены, — пожала плечами Эмили, — бабка Беаты, соответственно.

— Э... и где она обитает?

— В лесу Дина, — на секунду замявшись, ответила Паркер.

— Где?!

— А с какой, собственно, стати вас так заинтересовала эта информация?

— Сегодня утром, когда Блэк и Беата упали под пол, они каким-то образом оказались у Гвендолин.

— Что?! — теперь Паркер смотрела на мародеров с вытаращенными глазами. — Как?!

— Если бы я знал! — Джеймс начал взволнованно расхаживать туда-сюда. — Об этом нам сообщил Дамблдор, и...

— А кстати, где была ты, Эмили, прошлые сутки? — перебил друга Люпин, разворачивая к себе Паркер и пытливо вглядываясь в ее глаза.

— Там же, где сейчас Беата и Блэк, — безмятежно ответила та. — Технически, я была там с Блэком, мы вернулись этим утром.

— Да что же здесь такое творится-то?! — все-таки не выдержала Лили. — Анимаги, оборотни, лес Дина... Я ничего не понимаю!

— Я тоже, — мрачно отозвалась Эмили. — Все так всегда и происходит, когда в игру вступает Беата. Никакой тактики, стратегии, логики и смысла. Чистейшая импровизация, основанная на зачесавшейся левой пятке пятнадцатилетнего горного тролля, родившегося в третью среду седьмого месяца.

— Я не желаю выступать против Нарциссы без Блэка, — вздохнул Поттер. — Это не имеет никакого смысла.

— Но освобождать его из плена Гвендолин тоже не имеет смысла. Там уже и так есть Спринклс, еще несколько ненормальных не улучшат ситуацию.

— И что ты предлагаешь — молча ждать?

— Раз Дамблдор сказал, что все нормально, значит, они, по крайней мере, живы, — успокаивающе сказал Ремус.

— Вот именно. А я могу предложить вам занятие поинтереснее, — оживилась Эмили.

— Плести интриги против Слизерина? — насмешливо хмыкнул Поттер.

— Почти. Можете помочь мне разгадывать шифры к письмам Гвендолин, — сказала Паркер. — Зря что ли мы их своровали.

Люпин только со вздохом покачал головой — невероятная тяга Эмили к коварству была ему непонятна.

— Теперь ты еще и до воровства дошла? — поддел ее он.

— Это не я, это все Блэк! — хитро улыбнулась Паркер.

— Что?

— Да какая разница! — внезапно вступила в разговор Лили и, заметив удивление в глазах присутствующих, пояснила: — Я просто люблю всяческие шифры и кое-что в них смыслю. А ты, Эмили, не боишься нам выдать чужие секреты, Беаты, например?

— Нет, — хмыкнула Эмили. — Она же не боится выдавать мои секреты и постоянно подставлять меня.

— Тогда я за, — кивнула Лили.

Джеймс только неопределенно пожал плечами, а Люпин обреченно вздохнул:

— Показывай уже свои письма, Мэл.


* * *


Лес Дина, полдень

Беата хмуро смотрела на отца — тот с их последней и единственной встречи ничуть не изменился. Такая же серая кожа, запавшие глаза, неестественная худоба и длинные выцветшие волосы, спутанными прядями лежащие на плечах. Блэку он напомнил Ремуса в не самые его лучшие дни. Пораскинув мозгами и сложив дважды два, Сириус начал подозревать, откуда взялся нездоровый страх Беаты перед оборотнями.

— Что тебе нужно? — бесцветно спросила Беата. Было странно видеть ее в таком настроении — ни насмешки, ни язвительности, она выглядела так, словно находилась под Конфундусом.

— Нам нужно поговорить, дочка, — хрипло ответил мужчина. Гвендолин, сидящая в соседнем кресле, только насмешливо фыркнула, выражая все свое отношение к «дочке».

— ПОГОВОРИТЬ?! — тут же взревела Спринклс, и Блэк облегченно выдохнул — значит, с Беатой все в порядке. — Ах, теперь ты захотел поговорить, трусливый пень?!

— Беата, — жестко произнесла Гвен.

— Что?

— Я разделяю твое мнение об отце, однако, истинной леди...

— В гробу я видала твой этикет, бабушка!

— Беата! — теперь уже возмутился ее отец. — Будь повежливей с Гвендолин!

Сириус чуть не расхохотался в голос — папаша явно думал, что дочка просто вспылила от неожиданно наваливших на нее событий. Откуда он мог знать, что происходящее сейчас было полностью в духе Беаты Спринклс.

— Сейчас я тебе покажу вежливость, никчемное животное! — рычала Беата, наступая на отца и сметая все на своим пути.

Изысканная резная шкатулка полетела куда-то в сторону и врезалась в сервант, разбив в дребезги винтажное стекло и все, что за ним находилось.

— Беата! Но сервиз... — Гвен испустила неожиданно искренний и горестный вздох. Впрочем, Сириус понимал ее — старинный сервиз на двенадцать персон... за такое мать выпорола бы его до крови.

— Ты УШЕЛ! Бросил нас! — бесновалась Беата. — Даже не соизволил поинтересоваться моей жизнью! Ни разу! Даже тогда, когда я самолично пришла к тебе — захлопнул дверь у меня перед носом!

— Я был не в лучшем состоянии, было полнолуние и...

— Да мне плевать! Мог хотя бы написать мне письмо! Назначить встречу! Что угодно! Не называй меня своей дочерью, жалкое ничтожное...

— Мне кажется, это была не лучшая идея, — задумчиво проговорил Блэк, пока на заднем плане Беата ломала стену стулом, пытаясь попасть по отцу.

— Вы имеете в виду, мистер Блэк, то, что я пригласила сюда ее родителя? — глаза Гвен напряженно следили за перемещением изящной фарфоровой статуэтки, которой Спринклс начала размахивать в воздухе.

— Именно. Нужно было как-то подготовить ее, что ли... Связать, например, или опоить зельем.

— Моя непредусмотрительность, мистер Блэк. Я ведь понятия не имела, что однажды она уже встречалась с Артуром. Вы явно знаете ее лучше меня, как не прискорбно это признавать. Каким образом возможно успокоить мою внучку?

— Это невероятное событие, миссис Кавендиш. Беата успокоится только тогда, когда прольется кровь. И даже не смотрите на меня! Я уже был на линии огня сегодня утром.

— Если бы речь шла о какой-либо другой девушке, я бы назвала вас трусом, мистер Блэк, — Гвендолин вздрогнула, когда Спринклс с хрустом разломала старинные напольные часы о голову Артура. — Но в нашем случае это скорее здравый смысл.

— Хоть кто-то верит в то, что он у меня есть, — пробормотал себе под нос Блэк.

Артур тем временем сдавленно стонал, схватившись за голову. Сириус прекрасно знал, что такие мелочи не способны повредить оборотню, даже если тот находится в человеческой ипостаси, но не мог не посочувствовать собрату по несчастью.

— Ну давай, Блэк, — Беата тяжело дышала после «кровопролитной битвы», — посмотри на него с состраданием, и я сломаю вон ту сосну твоей башкой.

Блэк только закатил глаза в ответ на это и покачал головой.

— Успокоилась? — насмешливо спросила Гвендолин.

— На сегодня — да, — Спринклс рухнула на чудом уцелевший стул и презрительно уставилась на отца. — Я тебя слушаю.

— Да неужели? — не удержался тот, но тут же поник под взглядом дочери. — Я хотел обсудить с тобой сложившуюся в магическом мире ситуацию...

Артур взглянул на Блэка, но тот только вопросительно приподнял брови. «Я никуда не уйду», — говорил его взгляд, и оборотень решил не спорить.

— Видишь ли, Темный Лорд...

— Я опять должна слушать про эту дохлую пиявку?!

— Беата!

— Ну ладно, ладно, — смирилась она.

— Так вот, Темному Лорду присягнули на верность пять кланов оборотней...

— Включая тебя?

— Это неважно.

— Мне повторить вопрос, или ты ответишь добровольно?

— Да, включая меня, — вздохнул Артур.

Беата только презрительно сплюнула.

— И что с того? Мне не передалось твое проклятие, — хмуро ответила она. — Я не обязана присягать ему на верность вслед за тобой.

— Природные маги желают оказать поддержку Лорду, и Лорд сулит избавление от проклятия тем избранным, кто будет преданно служить ему. Даже тем, чье проклятие находится в... «спящей» форме.

Спринклс вскинула голову, пристально уставившись на отца.

— И ты... действительно веришь, что этот эгоцентричный самодовольный мизантроп говорит правду?

— Он уже сделал это единожды, — мягко проговорил отец. — Он помог мне.

— Избавил тебя от проклятия оборотня?!

— Не совсем... но теперь я не завишу от этого! Теперь я могу обращаться по собственному желанию и сохраняю разум!

— Это не одно и то же! — Беата в ярости вскочила с места. — Ты просто повелся на его сладкие речи о свободе, справедливости и могуществе, проглотил его подачку, а теперь веришь ему! Не бывать этому!

Спринклс выбежала из дома, вынеся дверь небрежным взмахом руки, и в буквальном смысле растворилась в воздухе. Блэк недоуменно смотрел на то место, откуда она только что исчезла, и в его голову начали закрадываться нехорошие подозрения.

Он один в доме Гвендолин Кавендиш, которую не далее как этой ночью обокрала ведьма, выглядящая точно так же, как и Блэк... Гвендолин сухо кашлянула, привлекая внимание Сириуса к себе, и ее взгляд не сулил гриффиндорцу ничего хорошего.


* * *


Возле Хогвартса, многострадальный дуб

— И вот ты представляешь! — Спринклс расхаживала туда-сюда перед ошарашенными слушателями. — Этот недорощенный упырь говорит мне: «Ты будешь свободна! Весь мир будет перед тобой...»

— Я что-то сильно сомневаюсь, что он так сказал, — с сомнением произнесла Эмили, знаком останавливая Лили и Джеймса. — Пусть лучше выговорится, — шепотом сказала она, — иначе никакой информации вы от нее не добьетесь.

— Ну пусть не так! Но суть-то была именно в этом — освобождение от проклятия оборотня и... Ремус, ты чего так дергаешься?

— Я? Да я...

— Он тоже боится оборотней, как и ты, — отмахнулась от Люпина Паркер, оставив того сидеть с возмущенно раскрытым ртом. — Но ты-то ведь не имеешь к этому никакого отношения!

— В моей крови, между прочим, тоже есть ген оборотня — достался в подарок от любимого папаши. А мы, природные колдуны, называем это спящим проклятием оборотня!

— Твой отец был оборотнем? — слабо спросила Эмили. — Почему я узнаю об этом только сейчас?

— Потому что!

— Ага, ясно. А что значит «спящее проклятие»?

— Это значит, что оно может проявиться при определенных условиях, Паркер! Когда ты успела отупеть?

— Но это же невозможно! Если ген оборотня не проявился при рождении...

— Но я-то природный маг! Я обязана иметь звериную ипостась, право на которую я получаю в свое совершеннолетие!

— То есть, ты можешь стать оборотнем в свое совершеннолетие?

— Совершенно необязательно, — назидательно произнесла Беата так, словно читала лекцию. — Дело в том, что проявится оно или нет — я все равно не обрету всей своей магической силы, потому что, выражаясь языком волшебников, я проклята. На самом деле, там все завязано на какой-то мутной генетике и кривых хромосомах.

— Ага... а это важно?

Беата повернулась к Эмили с выражением лица «Ты что — совсем тупая?» и, вздохнув, начала медленно объяснять:

— Ну представь... предположим, ты волшебник-правша, но тут ты внезапно ломаешь себе правую руку и это — навсегда. При этом, левой рукой пользоваться так, как правой, ты не сможешь никогда. Так вот, у меня правая рука, выражаясь фигурально, сломана с рождения, а....

— И не только рука, и не только фигурально, — фыркнула Эмили. — Короче говоря, ты не можешь управлять своей магической силой в полной мере?

— Практически так, — пожала плечами Беата и беспечно продолжила: — Вдобавок к этому, если я не «обрету единство с природой», то есть, не получу возможность обращаться, то после совершеннолетия я начну неизбежно терять магическую силу и когда-нибудь — она кончится совсем.

Джеймс и Лили ошеломленно замолчали, прекратив перешептывания, забыв про Блэка, Волдеморта и АВ, Эмили начала машинально пережевывать свою губу, Ремус нахмурился. Тишину изредка прерывал отвратительный хлюпающий звук, с которым Спринклс всасывала мякоть из стеблей растущего неподалеку растения.

— А это не лечится? — наконец спросила Лили.

— Что значит «не лечится»? Я, по-твоему, похожа на больную?

Лили очень хотела ответить «Да!», но заметив предостерегающий взгляд Паркер, вовремя прикусила язык.

— Эванс просто интересуется, нет ли решения этой проблемы? — перевела она вопрос Лили на понятный для Спринклс язык.

— Судя по словам этого ирода — есть! Типа Лорд дарует всем силу и избавление.

— Всем? — скептически спросил Ремус.

— Избранным, — пожала плечами Беата, которая всегда и везде автоматически вносила себя в список тех самых «Избранных».

— И ты хочешь присягнуть, э... ему? — Джеймс был очень сильно не уверен в том, что стоит озвучивать этот вопрос.

Беата скосила на него глаза и тоном «объясняю специально для Гриффиндора» ответила:

— Поттер, ты... как-бы это помягче выразиться... действительно считаешь, что я буду присягать этой эгоцентричной вобле?! Я сама себя хозяйка! — Беата гордо ткнула себя пальцем в грудь.

— Тогда что ты собираешься делать, хозяйка? — хмыкнула Паркер.

— Отыщу урода, наваляю ему, а потом заставлю меня расколдовать.

— И вот тут я начинаю верить, что мы выиграем эту войну, — усмехнулся Ремус.

— Нет, Лунатик, — качнул головой Джеймс, — войны не будет. Лорд прибежит к Дамблдору, умоляя о помощи и защите.

— Я б на месте Дамблдора не вставал на пути у Спринклс, — в тон ему ответил Ремус.

— Издеваетесь, да? — Беата вздохнула. — Кстати, что вы там хотели спросить?

Все четверо нахмурились, с трудом вспоминая, о чем шла речь.

Наконец, до Лили дошло:

— Где Блэк?! — девушка вскочила, взволнованно глядя на Спринклс.

— Блэк? Почему я должна знать, где... — Беата удивленно уставилась на Эванс. — Твою ж мать!


* * *


Неопределенное местоположение, полночь

Не далее как утром Нарцисса получила письмо от матери. Надо сказать, она ожидала, что конверт окажется вымазанным в яде или попробует откусить ей руку, но матери удалось удивить ее. Друэлла выказала одобрение действиями дочери, хоть и усомнилась в методах ее воздействия на жениха.

«У истинной леди должна быть гордость, моя дорогая! И ты показала, на что способны женщины, в чьих жилах течет кровь Блэков. Я не могу одобрить тот способ, что ты выбрала... однако, Люциус, полагаю, усвоил урок».

Нарцисса лишь хмыкнула — Малфой обходил ее стороной вот уже с неделю, надменно отворачиваясь и поджимая губы всякий раз, как они сталкивались в коридоре или на занятиях. Ему нечего было ей противопоставить, но и сделать вид, что ничего не произошло, он не мог — публичное унижение было слишком сильным. Впрочем, Блэк это было только на руку — она пыталась раскопать тайну Малфоя, а излишнее внимание с его стороны испортило бы все дело.

Кто знает все об учениках Хогвартса? Об их тайнах, пристрастиях, приключениях? Об их прошлом и настоящем? Только один человек в школе обладал ответами на все эти вопросы — Альбус Дамблдор. Посему Нарцисса решила, что начнет поиски с кабинета директора — уж если там не обнаружится нужной информации, то нигде более она ее не найдет.

Убийственная затея — так сказали бы многие, и были бы правы, но у Блэк были свои преимущества. Например, когда ты являешься одной из АВ, тебе ежедневно присылают письма с информацией о том, где и какой преподаватель будет предположительно находиться следующей ночью. Или тебе рассказывают об обнаруженных тайных ходах, или о самых черных секретах обитателей замка. Ученики Хогвартса благоволили АВ, особенно те, кто имел счеты к мародерам, и информация, которой располагала Нарцисса, могла пустить ко дну полшколы.

Пару дней назад A&B пришло письмо о том, что профессор МакГонагалл возможно будет отсутствовать в своей спальне после полуночи — свидание с Дамблдором было тому причиной. А Нарцисса знала, что подобные еженедельные посиделки директора и декана Гриффиндора, как правило, затягиваются до утра. И, что самое смешное, их ни в чем нельзя было уличить — это были просто длительные полуночные разговоры о самом разном. Было даже немного завидно — не у каждого есть такой человек, с которым можно просто разговаривать всю ночь.

Тот факт, что сегодня Дамблдор будет отсутствовать в своем кабинете, Нарцисса узнала из переписки с «подельником». Один из A&B сообщил ей, что директор собирается зачем-то отлучиться из школы на целые сутки. Информация появилась как нельзя кстати, и слизеринка не рискнула упустить шанс, искренне надеясь, что это не заговор. Оставалось только проникнуть в кабинет директора, обойти ловушки и заклинания, найти необходимое и тихо скрыться. И Нарциссе был даже известен один из потайных ходов — спасибо очередному неизвестному доброжелателю, отправившему письмо с полгода назад.

Поначалу она задумалась — неужели Дамблдор не знает о потайном ходе, который ведет в его собственный кабинет? Но вспомнив все чудачества директора и грозный взгляд МакГонагалл, который время от времени сулил директору немалые муки, Нарцисса отбросила сомнения. Дамблдор наверняка сам пользовался этим ходом, если у него появлялась необходимость покинуть свои комнаты незамеченным. Это было вполне в его духе.

Нарцисса осторожно выглянула из-за угла, проверяя чист ли путь: ни Филча, ни мародеров, ни какой-либо другой нечисти не наблюдалось. Прошмыгнув в приоткрытую дверь одного из кабинетов, она вытащила волшебную палочку и повела ей в воздухе.

— Ну же, — взволнованно прошептала она, — проявляйся.

Через пару секунд на противоположной стене замерцал овальный контур: отдернув богато украшенный гобелен, Нарцисса обнаружила весьма непритязательную дыру, по которой, судя по всему, предполагалось ползти.

— Где наша не пропадала, — вздохнула девушка и отважно полезла внутрь. Через минуту она услышала глухой скрежет — ход закрывался. Тоннель был омерзительно пыльным, темным и узким. Небольшой рюкзак на ее спине со всеми необходимыми вещами постоянно цеплялся за потолок и затруднял передвижение.

Когда впереди показался просвет, карманные часы Нарциссы сообщили ей, что вот уже с полчаса она ползет по этой грязной клоаке. Комната, в которую привел тоннель, была маленькой, освещенной парой факелов, которые все еще горели, видимо, благодаря магии. А может, Дамблдор лично их менял время от времени.

Блэк, тихо ругаясь, вывалилась из тоннеля на грязный каменный пол и, держась за стены, поднялась, пребольно ударившись головой о низкий потолок. Она усмехнулась, подумав о том, чтобы сказала ее благочестивая матушка, увидев дочь в подобном виде ночью вне спальни. Впрочем, сейчас слизеринку волновало куда более важное дело: на стене перед ней полагалось быть некоему рычагу, открывавшему ход прямо в директорский кабинет. Нарцисса начала обстукивать стену, пытаясь отыскать скрытый рычаг и, услышав глухой звук, надавила на один из кирпичей. Стена с жутким скрежетом отъехала в сторону, освобождая девушке дорогу. Нарциссе показалось, что этот звук слышала вся школа.

Со вздохом облегчения слизеринка переступила порожек комнаты и шагнула внутрь. В директорском кабинете было тихо и темно, лишь мерно пыхтели и изредка позвякивали разные приборы непонятного назначения. Вроде никого. Если только Дамблдор не засел где-нибудь в засаде, подготовившись к приходу незваных гостей.

Сделав еще пару шагов, Блэк усилием воли подавила вскрик — прямо перед ней в кресле неподвижно сидел человек. Его лицо было скрыто в темноте, и Блэк застыла, раздумывая, успел ли этот неизвестный ее заметить или он просто заснул здесь? Фигура неизвестного была словно вырезана из камня, на секунду Нарцисса подумала, что это труп убитого директора, который просто оставили сидеть в своем кресле.

— Значит, я был прав, — ленивый протяжный голос разрушил ее надежды. Лучше бы это действительно был труп директора. — Ты одна из АВ.

— Какого черта? — изумленно выдала Нарцисса, глядя на то, как Люциус Малфой элегантно поднимается с кресла, поправляя манжеты рубашки.

— Добро пожаловать в мой мир, дорогая, — усмехнулся слизеринец. — Мир, в котором всегда выигрываю я.


* * *


Лес Дина, полночь

Блэк всегда верил в мужскую дружбу, да и в дружбу вообще. И был готов на многое ради Джеймса, Ремуса и Питера — технически ему было нечего терять, кроме собственной жизни, а ее без друзей он ценил мало. Поэтому, находясь в плену у Гвендолин, Блэк ожидал, что кто-нибудь из них обязательно придет его спасать или, по крайней мере, найдет способ договориться с Гвендолин.

Но к такому повороту событий даже Блэк не был готов.

— П-с-с!

Сириус недоуменно оглянулся: с тех пор, как старая ведьма закрыла его в одной из гостевых комнат, прошло несколько томительных часов, в ходе которых он перепробовал массу самых разных заклятий. Ни одно из них не помогло, зато Блэк четко уяснил, что выбраться из этой комнаты или проникнуть в нее может разве что только сама хозяйка дома.

— П-с-с-с! — звук стал громче.

Сириус аккуратно поднялся с софы и подкрался к шкафу, из которого исходил звук. Вытащив палочку (которую Гвен оставила при нем, сказав, что этот «жалкий мертвый кусок дерева ни на что не способен»), Блэк повернул ключ и резко отпрыгнул в сторону.

— Я уж думал, вы тут заснули, мистер Блэк, — добродушно прошептал некто, вылезающий из шкафа. Остроконечная шляпа и длинная борода выглядели подозрительно знакомо. — Ох уж эти природные порталы — никогда не знаешь, куда они тебя приведут!

— Директор?! — чуть ли не закричал Сириус, резко опуская палочку и пытаясь понять, не сошел ли он с ума.

— К сожалению, да, — вздохнул Дамблдор. — А вы, мистер Блэк, все-таки не удержались и влезли в очередную авантюру?

— А вы разве не за мной пришли?

— И зачем мне это? Ваша армия, — Дамблдор замер, прикрыв глаза, — уже здесь и в куда более полном составе, чем необходимо.

— Какая армия? — опешил Сириус.

— Если не ошибаюсь — мисс Паркер, мисс Спринклс и ваши друзья спешат к вам на помощь. Учитывая присутствие Беаты, переговоров, полагаю, не будет — они сразу подожгут дом, — Дамблдор задумался, потирая подбородок. — Знаете, а у меня возникла прекрасная идея!

— Что-то мне во всем этом не нравится, — проворчал Блэк, медленно отступая от директора. Учитывая, при каких обстоятельствах они «расстались» утром, ожидать от Дамблдора чего-то хорошего не стоило.

— Да, действительно прекрасная идея! Сейчас, мистер Блэк, я аккуратно выкину вас из окна, вы найдете своих друзей и покинете сей гостеприимный лес. А у меня еще встреча с миссис Кавендиш.

— Так вы из-за этого прибыли? — удивился Блэк. Тот факт, что его собираются выкинуть из окна, гриффиндорца уже не смущал — общение со Спринклс вообще заставляло привыкать ко многому.

— Безусловно, это так. Она, видите ли, желает запрятать мисс Спринклс здесь на время войны, а я пытаюсь ее отговорить. Нам нужны сильные природные колдуны и, тем более, я не желаю отдавать таковых на сторону Волдеморта.

— А почему вы появились из шкафа словно боггарт? — подозрительно спросил Сириус.

— Мне очень льстит тот факт, что боггарт принимает мой образ в вашем присутствии, мистер Блэк, но, поверьте, я — это я. А причина проста: трансгрессировать сюда невозможно, зато можно пройти случайным природным порталом, если, конечно, умеешь это делать и не боишься рисковать. Я думал, вы уяснили это, когда днем ранее покидали резиденцию Кавендиш.

— Я против! — вдруг выдал Блэк, упрямо уставившись на директора.

— Против природных порталов?

— Против участия Беаты в магической войне.

— У вас двойные стандарты, мистер Блэк, — хмыкнул Дамблдор. — Вам, значит, можно, а Беате нет?

— Не смешно.

— Так или иначе, это будет решать мисс Спринклс, — отрезал Дамблдор.

— Я не позволю ей...

— Уясните, пожалуйста, одну вещь, Сириус, — спокойно произнес директор. — В эти суровые времена мы можем попытаться защитить наших близких всеми возможными способами за исключением одного. Если вы попытаетесь удержать мисс Спринклс, вы потеряете ее навсегда. Она никогда не простит вам этого, не простит того, что пока она сидела дома под охраной родственников, где-то там, на войне, умирали ее друзья. А ведь она, прошу вспомнить об этом, действительно может что-то сделать. Не меньше, чем вы, мистер Блэк. Так не лишайте ее свободы и права выбора.

Блэк молчал — директор был прав. Прав, как всегда.

— Видимо, вы руководствовались тем же самым принципом, когда отправили родителей Джеймса на смерть, — зло сказал он.

— Вам пора, мистер Блэк, — непреклонно сказал Дамблдор.

— Подождите! Мы не... — через мгновение Сириус понял, что летит, а еще через секунду осознал, что восседает на траве возле дома. — Как вы?.. — в пустоту промолвил он.

— Блэк! Черт, я же так испугалась за тебя! — что-то налетело на Сириуса со спины, бесцеремонно заключив парня в объятия.

— Спринклс, отпусти меня! Откуда в тебе столько силы?!

Кое-как вырвавшись из цепких рук Беаты, Сириус вскочил на ноги.

— Чуть не придушила, — проворчал он. — Сила есть, ума не надо, да?

Беата только фыркнула.

— Тебя пытали? Били? Резали?

— И не надейся.

— Гвен теряет хватку, — вздохнула Беата. — Она тебя выпустила?

— Нет, — хмуро ответил Блэк. — Не она.

— А кто?

— Потом. — Блэк развернулся и с непривычно мрачным выражением лица побрел куда-то в чащу.

— Что это с ним? — удивился Джеймс.

— Давайте мы выясним это утром, — зевнула Эмили. — Я уже две ночи на ногах из-за Блэка!

Люпин в ответ только оскорбленно покосился на нее.

— Веди нас обратно, Беата, — устало произнес он.


* * *


Кабинет Дамблдора, полночь

— Что значит «твой мир»?! Что ты здесь делаешь, Люциус?!

— Тебя жду.

— Это не ответ!

— Видишь ли, Нарцисса... — Люциус начал расхаживать по комнате. — Сядь, кстати, будь так добра.

— Не приказывай мне!

— Твое право. Так вот, я на досуге думал, отчего же A&B так невероятно сильно ненавидят меня? Зачем меня постоянно подставлять? С какой целью? Я ведь не имею совершенно ничего общего с мародерами и, более того, их нисколько не поддерживаю. Но, тем не менее, принимаю на себя пятьдесят процентов ударов.

Нарцисса упрямо молчала, сжав губы и сцепив руки в замок.

— И тут в мою голову пришла невероятная мысль — кто может так отчаянно желать мне мести и публичного унижения?

— Эмили Паркер, например? — отчеканила Нарцисса. — Ты же ее пытался отравить на шестом курсе.

— Эмили Паркер и так сделала достаточно, чтобы я ненавидел свою жизнь.

— Приятно слышать.

Люциус поднял на слизеринку свои бесцветные глаза и задумчиво покачал головой.

— Нет, рассудил я. Эмили Паркер не входит в состав АВ, это я проверял не единожды. И тут я подумал — где искать своего неизвестного врага? Только в ближайшем окружении, у себя под носом.

— Едва ли это аргумент.

— Я не закончил, Цисс, — жестко сказал Малфой. — Видишь ли, то обручальное кольцо, что ты вынуждена носить на своем пальце, неким образом... заколдовано.

— Следящее заклинание! — догадалась Нарцисса.

— Именно. Я знаю, что ты не всегда носишь его, но всегда кладешь в сумку, чтобы при встрече со мной быть готовой и надеть его при необходимости.

— Ублюдок, — выплюнула Нарцисса, ругая себя за неосмотрительность. Сегодня, собирая рюкзак, она не задумываясь бросила в него брелок с ключами, к которому на цепочке крепилось кольцо. Отнюдь не все комнаты и сундуки запирались заклинаниями.

— Быть может и ублюдок, зато предусмотрительный. Кроме того, — Малфой победно улыбнулся, — то письмо, в котором говорилось, что Дамблдор будет отсутствовать в школе этой ночью, послал вам я. Оставалось отследить момент, когда ты направишься сюда, проникнуть в комнату раньше и встретить тебя во всеоружии. Насколько я понимаю, мне это удалось. Ничего не хочешь мне сказать?

— С чего ты вообще взял, что я приду в эту комнату? — прищурилась Нарцисса.

— Ты расспрашивала обо мне каждого слизеринца в последнюю неделю. Я заинтересовался и решил действовать наверняка: вскрыл твою почту, в которой ты интересовалась у матушки, а нет ли у меня каких-либо «проблем или опасных тайн»? Это показалось мне весьма подозрительным.

— Ты читал мою почту?!

— Подделал, в том числе. Я отправил тебе письмо якобы от лица Друэллы. Именно я написал тебе о том, что только Дамблдор может знать все обо всех учениках и не откажет, если ты попросишь его. Но также я знал, что ты не станешь привлекать к этому внимания и решишь действовать скрытно. В конце концов, это в нашей природе, — Люциус опасно улыбнулся.

В его холодном уверенном голосе то и дело проскальзывали злорадные нотки. Он явно с трудом сдерживался от того, чтобы победно улыбнуться.

— И что дальше? Что ты собираешься делать? — холодно осведомилась Нарцисса. — Доказательств у тебя никаких, убивать свою невесту ты не станешь, да и мстить... вздумаешь мне мстить, Люциус, и я опубликую записи из твоего дневника. Например, про твои так называемые «вспышки», или про то, как ты издевался над Паркер. Впрочем, там и без этого много интересного.

— Немыслимо, — ошеломленно прошептал Малфой, разом теряя весь свой лоск, — Беата отдала мой дневник еще и тебе? Почему сразу не в Ежедневный Пророк?

— Не стоило заводить с ней отношения, — мстительно произнесла слизеринка. Она прошествовала мимо Люциуса и с достоинством опустилась в кресло около директорского стола. От ее былого страха не осталась и следа — она освоилась и начала худо-бедно контролировать ситуацию. Не даром матушка все детство вдалбливала ей, что трезвый рассудок и острота ума — оружие пострашнее даже волшебной палочки.

Люциус только усмехнулся и странным взглядом посмотрел на девушку. Нарцисса могла поклясться, что в глазах ее жениха скользнула тень уважения.

— Я не собирался тебе мстить, милая, — язвительно сказал он. — После того, как я узнал о твоем... увлечении, я не мог не признать, что ты гораздо более умна, чем я предполагал.

— Какая честь.

— Кроме того, я считаю, что мы должны держаться вместе.

Нарцисса изогнула бровь и медленно сказала:

— Что именно ты предполагаешь под этой... фразой?

— Ты знаешь, что произойдет в ближайшие полгода. Моя семья, как и я, всецело поддерживаем идеалы Лорда. Если ты откажешься от помолвки и свадьбы... — Люциус с наигранным сожалением поцокал языком. — Ты не просто будешь отвержена всем высшим обществом, ты подставишь себя под угрозу. Лорд не станет церемониться даже с чистокровными, если они пойдут против него.

— Что-то еще? — надменно спросила Нарцисса. — Кто бы знал, что ты так сильно заботишься обо мне Люциус.

— Безусловно, в этом деле у меня есть свои, корыстные интересы, — Малфой развел руками. — Я знаю, как к A&B относятся в данной школе и какую информацию вам поставляют.

— Хочешь вступить в наши ряды? — подняла брови Нарцисса.

— О, нет-нет! Если ты решила, что я вздумал присоединиться к вам, ты ошибаешься.

— Тогда о чем речь?

— Мне просто интересен ваш состав, — Люциус пожал плечами. — Впрочем, я готов обойтись и без этого. Как я уже сказал, АВ, очевидно, являются наиболее осведомленной группировкой в школе. Через ваши руки проходит огромное количество информации ото всех учеников школы, желающих так или иначе помочь.

— И ты рассчитываешь, что я начну выдавать тебе эту информацию?

— Я просто хочу знать, каковы настроения в обществе. Кто и что замышляет, кто и что знает...

— Информация — это очень ценный предмет для торга, Люциус, — Нарцисса закинула ногу за ногу. — Тебе придется выполнить мои условия, если ты желаешь... сотрудничества.

— И я внимательно слушаю, — хмыкнул слизеринец, скрещивая руки на груди.

— Условия просты: никаких попыток обнаружить A&B или выдать меня. Также ты больше не тронешь Эмили Паркер, если она сама не даст тебе такового повода. Кроме того, ты объяснишь мне, что имел в виду под «вспышками» в своем дневнике. — Нарцисса внутренне сжалась. Вот так просто сидеть в кресле, смотреть на стоящего перед собой Малфоя и диктовать ему условия... ощущение было волнующим и пугающим одновременно.

— А не слишком ли многого ты хочешь? Быть может, мне еще публично попросить у тебя извинения и заодно расторгнуть помолвку, коей ты так воспротивилась? — холодно спросил Малфой.

— Я не настолько дура, Люциус, чтобы лишаться основной защиты от тебя, — Нарцисса поднялась из кресла и вплотную подошла к Малфою. — Если мы разорвем помолвку, ты сможешь сделать со мной все, что тебе вздумается, не так ли? Но сейчас... малейший прокол, и твой отец испепелит тебя на месте, если поймет, что ты позоришь семью. Не говоря уже о моей матери, которая не даст меня в обиду, несмотря ни на что.

— Ты прекрасна, Нарцисса, — тихо произнес Люциус, очерчивая костяшками пальцев контур ее лица. — Когда злишься.

— Не пытайся обворожить меня, Люциус, — слизеринка отшатнулась, в глазах ее мелькнул страх, крайне позабавивший Малфоя. Парень продолжал улыбаться, глядя на нее.

— Хорошо, к делу, — мгновенно посерьезнел он, опуская руку. — Твои условия... Они подразумевают, что полученная от тебя информация должна быть невероятно ценной.

— Так и есть, — кивнула Нарцисса. — Я расскажу тебе, что знаю про мародеров и Спринклс. А я знаю про них о-очень много, уж поверь мне.

— Почему я не могу просто узнать эту информацию из записей, скажем, Дамблдора? Раз уж мы в его кабинете.

— Прошу, — хмыкнула Нарцисса. — Наверное, это будет очень просто, учитывая, что ты даже не знаешь, что именно ищешь.

Малфой задумчиво смотрел на слизеринку.

— Я не стану рассказывать тебе про «вспышки». Если ты считаешь себя столь умной и способной разобраться во всей этой ситуации — разгадай тайну сама, я не буду тебе препятствовать. Остальные условия... пусть так, я приму их.

— По рукам, — после непродолжительного молчания Блэк кивнула. Ощущение, что она вновь заключает сделку с дьяволом, как это было с Беатой, не пропадало, но любопытство и непривычное чувство азарта вели ее вперед.

Люциус с усмешкой взглянул Нарциссе в глаза и, протянув ей ладонь, мягко сказал:

— Если вздумаешь подставить меня, я уничтожу тебя, Нарцисса Друэлла Блэк. А потом буду скорбеть по своей безвременно ушедшей невесте.

— Меньше пафоса, Люциус, — фыркнула слизеринка и мягко вложила свою тонкую хрупкую кисть в ладонь Малфоя.

Они секунду смотрели друг другу в глаза, а потом разорвали касание, словно испугавшись собственных чувств, на мгновение всколыхнувших проницательный холодный разум обоих. Обручальное кольцо, лежащее в рюкзаке Нарциссы Блэк, стремительно наливалось тяжелым зеленым сиянием — оно-то знало, что более подходящих друг другу людей не сыскать нигде более в мире.


* * *


Гриффиндорские гостиные, ночь

— Ты уверен в этом, Блэк? — усомнилась Беата. Лица всех остальных выглядели не менее удивленными.

— Абсолютно, — кивнул изумленный Сириус, тыкая пальцем в карту. — Нарцисса сейчас вместе с Малфоем в кабинете Дамблдора.

— Нужно подорвать эту школу к чертовой матери, — задумчиво произнесла Эмили в пустоту. — По крайней мере, тогда хотя бы будет понятно, что в ней происходит.

Мародеры и Беата продолжали молча смотреть на карту, на которой две метки — Нарциссы и Люциуса — деловито расхаживали по кабинету Дамблдора.

Что-то определенно шло не так.

Глава опубликована: 06.06.2014

Глава XIX: Ремень Сириуса Блэка

Хогвартс, Оранжереи

За окном шел невероятной силы ливень, сообщавший о начале весны. Середина марта, холодная и промозглая, действовала на учеников школы угнетающе, а теперь, с началом сезона дождей, многие и вовсе отказались выходить на улицу, даже ради посещения Хогсмида. Однако некоторых студентов волновали совсем другие проблемы, не имеющие ничего общего ни с погодой, ни с учебой.

Мародеры жаждали отмщения своих униженных и оскорблённых душ, а потому смиренно выждали, пока все студенты покинут оранжереи, и двинулись в бой.

— Хэй, сестренка! — Сириус был как никогда уверен в себе. — Не уделишь нам пару секунд своего драгоценного внимания? — по его лицу блуждала пугающая ухмылка, но Нарцисса даже не дрогнула, когда четверо мародеров окружили ее, вынудив отступить к стене.

— Ничего не хочешь нам поведать? — со злой усмешкой осведомился Поттер, будто бы невзначай поигрывая волшебной палочкой.

Ремус взглянул на него с легким опасением: он считал, что угрожать, пусть даже и без применения силы, одинокой девушке, да еще и вчетвером — низко и недостойно. Происходящее очень сильно напоминало ему травлю Северуса на пятом курсе. Правда, тогда слизеринец выглядел гораздо более испуганным, чем едко усмехающаяся Нарцисса, презрительно наблюдающая за мародерами.

— Не имею ни малейшего понятия, о чем идет речь, Поттер, — ровно произнесла она.

— У нас тут появились доказательства того, что ты состоишь в команде трусливых клоунов, именующих себя АВ, — Сириус холодно улыбнулся. — Есть, что сказать на это?

— Это говорят те, кто решил вчетвером прижать к стене беззащитную девушку? — парировала Нарцисса. — Что дальше? Будете меня пытать, пока я не сознаюсь в содеянном, или сразу свяжете и потащите в подвал?

— А это, смотря какой выбор ты нам оставишь, — жестко ответил Сириус, вмиг посерьезнев.

Казалось, что сейчас он просто вымещает на Нарциссе всю свою злость и обиду на семью. Слизеринка нахмурилась и аккуратно отвела от себя палочку Блэка.

— Вы говорили о доказательствах, я готова выслушать вашу версию происходящего.

— Вчера с Малфоем вы вдвоем торчали в кабинете Дамблдора, — на губах Сириуса заиграла торжественная улыбка.

— Не вижу связи, — Нарцисса внутренне содрогнулась. Откуда мародеры могли узнать о подобном? Они следили за ней, или это были проделки Люциуса?

— А мы видим, — Джеймс вытащил из заднего кармана изрядно помятую пачку сигарет и закурил, выдохнув дым Нарциссе прямо в лицо. — У тебя есть вполне очевидный выбор: разговор по душам с нами или с Дамблдором.

— В таком случае, — Нарцисса шагнула вперед, глаза ее пылали яростью. — Я выбираю Дамблдора. — С этими словами девушка резко выдернула сигарету изо рта Поттера и с омерзением бросила ее на пол.

— Нарцисса, мы... — мягко начал Ремус, отодвигая Джеймса плечом.

— Тебе это ничего не напоминает, Люпин? — вдруг ожесточенно прошипела Блэк, повернувшись к гриффиндорцу. — Например, те прекрасные деньки, когда ты трусливо жался за спиной своих друзей, пока те прибивали к стене беззащитного Северуса?

— А где была ты, когда твоего сокурсника, как ты выразилась, прибивали к стене? Ногти красила? — язвительно осведомился Блэк.

— То, что я не вступилась тогда за Северуса, нисколько не оправдывает вашего жалкого поведения, — вызверилась в ответ Нарцисса.

— И это говорит та, кто исподтишка пытается унизить нас перед всей школой? — взорвался Блэк, приставив палочку к горлу кузины. Казалось, он только того и ждал — повода унизить и причинить боль слизеринке.

— Пытаюсь? — Нарцисса откинула голову под нажимом Блэковской палочки, но глаза ее горели торжеством. — Я не пытаюсь, я делаю это.

— Ах ты!..

Питер и Ремус одновременно вцепились в руки Сириуса с разных сторон, пытаясь удержать его от непоправимого. Джеймс напротив рванул к слизеринке, намереваясь доделать то, что не успел Блэк, и тут дверь в оранжерею тихо скрипнула. Вместе с потоком холодного воздуха и душным запахом мокрой листвы внутрь шагнул еще один гость.

— Что здесь происходит, господа? — бездушный ленивый голос Люциуса Малфоя мгновенно остудил пыл всех присутствующих.

Сириус резко развернулся к слизеринцу, и они замерли друг напротив друга, подняв волшебные палочки, словно перед началом магической дуэли. Люциус сощурился, чуть подвинулся влево и властно обхватил Нарциссу за талию второй рукой. Сириус только сжал губы, не выпуская из виду ни миллиметра полированного дерева в руках Малфоя.

Люциус тем временем сдержанно улыбнулся и, продолжая следить глазами за Блэком, наклонился к самому уху Нарциссы и отчетливо произнес:

— Будет лучше, если ты уйдешь отсюда, дорогая. Не стоит леди смотреть на то, что здесь произойдет.

— Мне привести кого-нибудь, милый? — губы Нарциссы изогнулись в надменной улыбке, и Блэк до хруста сжал кулаки.

— Зачем? Их же всего лишь четверо, — усмехнулся Малфой. Казалось, слизеринец собирался выпить чашечку кубинского кофе, а не выступить в магической дуэли одновременно против четырех противников.

Нарцисса по-змеиному улыбнулась и покинула оранжерею, аккуратно притворив за собой дверь. Она никогда не забывала про манеры. Люциус остался внутри, и его хищная уверенная улыбка свидетельствовала о том, что он нисколько не боится мародеров и готов вступить в бой хоть сейчас.

— Даже не припомню, Малфой, когда я в последний раз встречал столь самоуверенных в себе и одновременно бесталанных волшебников.

— Меньше слов, больше дела, Блэк. Я не желаю тянуть с расправой над вами, моя невеста ждет меня.

— Нарцисса не желает быть твоей невестой, — прошипел Блэк, подходя к Малфою вплотную.

— Полагаю, это будет решать она сама, без твоей, безусловно неоценимой помощи.

— Хватит! — Ремус неожиданно для всех шагнул вперед, расталкивая Джеймса и Люциуса в разные стороны. — Послушай, Люциус, — обернулся он к слизеринцу. — Мы не хотим причинить Нарциссе зла, но тому, что происходит, есть причина. Она — одна из АВ. Я полагаю, ты тоже не прочь поговорить с ней об этом.

О том, что они видели Малфоя в кабинете Дамблдора, Ремус умолчал. Ему была интересна реакция слизеринца, и то, что на его лице не проскользнуло даже намека на удивление, наводило на некоторые неприятные мысли.

Малфой мгновение смотрел на Ремуса, словно решая, достоин ли полукровка Ремус того, чтобы говорить с ним.

— Ты говоришь мне, Люпин, что она одна из АВ? Зная, кто я и на что способен? — Люциус опустил палочку и презрительно скривился. — Вы, гриффиндорцы, прикрываетесь своей честью как флагом. Говорите о благородстве и милосердии, о преданности, о друзьях, и при этом столь трусливо переводите стрелки, зная, что именно я могу сделать с человеком, столь сильно унизившим меня? Тебе не кажется, что вся разница между нами заключается лишь в том, что мы, слизеринцы, не лжем сами себе, не приукрашиваем действительность, тогда как вы, — Малфой ткнул пальцем в грудь Люпину, — бравируете понятиями, о которых не имеете ни малейшего представления, только чтобы не признавать своей собственной низости.

Люциус не на шутку разозлися, так, словно его задели за живое, и мародеры удивленно переглянулись.

— Не тебе говорить о низости, Малфой. После того, что ты пытался сделать с Эмили, — опасно понизил голос Ремус, в глазах его мелькнула звериная ярость.

— А... еще одна паршивая овца в стаде, — Люциус усмехнулся. — И такое случается. Но мы заботимся о чистоте своей породы и искореняем все, что может осквернить нашу кровь.

— Если ты тронешь Эмили, — тихо произнес Ремус, еще ближе подступая к Люциусу и чувствуя, как болезненно удлиняются клыки, — клянусь, я убью тебя.

Малфой замер, насмешливо рассматривая гриффиндорца, потом тряхнул головой и, прошипев: «Я запомнил твои слова, Ремус Люпин», вышел прочь. Ветер развевал его плащ и отчаянно трепал волосы, пока Малфой поднимался по длинным лестницам, ведущим к замку.

— Не надо, — устало сказал Люпин, останавливая Джеймса, уже готового броситься в погоню. — В чем-то он прав.

— Что, прости? — Сириус скептически посмотрел на друга.

— Ты слышал. Мы годами преследовали Снейпа лишь за то, что он был другом девушки, в которую влюблен Джеймс, и не мог дать нам отпор. Мы, четверо взрослых вооруженных волшебников, собирались выбить из Нарциссы правду только потому, что она смогла обхитрить нас. Чем мы лучше него? — Люпин кивнул в сторону слизеринца, чья фигура почти скрылась вдали.

— Ремус, не нужно сравнивать нас с ним, — раздраженно ответил Блэк. — Я рос в семье, состоящей из таких, как он, и поверь, они заслужили гораздо более худшего.

— Это не значит, что мы должны уподобляться им, Бродяга.

— Мы перегнули палку, с этим я спорить не буду. Но никто не собирался причинять Нарциссе вреда, нужно было просто ее припугнуть. А Снейп никогда не был невинной овечкой, ты прекрасно знаешь, что он пытался сделать на четвертом курсе с Джеймсом.

— Мы ведем себя, как самые настоящие бандиты, Сириус.

Оба гриффиндорца непреклонно смотрели друг на друга, не желая уступать.

— Я согласен с Бродягой, Ремус, — сказал Джеймс. — Я понимаю, к чему ты говоришь все это, но поминать прошедшее — смысла нет. То, что сделано, не воротишь, а с такими, как Малфой, нужно бороться их же методами. Если хотите подраться друг с другом из-за слизеринского слизняка — ваше право, а я пойду на Историю Магии. Хоть высплюсь.

Джеймс вышел из оранжереи, оглушительно хлопнув дверью. Сириус, еще раз взглянув на Люпина, только фыркнул и последовал за Поттером.

— А что скажешь ты, Питер? — Люпин устало взглянул на друга.

— Ты прав, — глухо сказал тот. — Но ты понимаешь, что не сможешь переубедить их так просто. Тем более сейчас, после всего случившегося.

— Я больше не хочу молчать, Хвост. Я вел себя как последний трус все эти годы, а должен был встать на их пути и не дать им совершить и половину того, что они сделали.

— Они повзрослеют и поймут.

— И сколько еще должны заплатить другие люди за их взросление?

Его вопрос остался без ответа. Питер, покачав головой, вышел из теплиц, оставив Ремуса в одиночестве. Все это было так некстати, особенно сейчас, когда им ни за что нельзя было разделяться.


* * *


Гостиные Когтеврана

— Ты не говорила мне об этом, — тихо сказала Эмили. — Не говорила о том, что можешь утратить свою волшебную силу.

— Это произойдет не сразу, Паркер, — Беата, как обычно, завалилась в обуви на кровать подруги и теперь бесцельно смотрела в потолок. — Постепенно, день за днем... Возможно, учитывая сложившиеся обстоятельства, я даже не доживу до того, как стану полноценным сквибом. Если слово "полноценный" вообще уместно в подобной ситуации.

— Не говори так.

— Нам всем стоит посмотреть в глаза реальности. Я не буду сидеть сложа руки. Ты не будешь. Ремус и Блэк... тоже. Мы все пойдем на передовую, потому что, если не мы, то кто?

— Мы дети, всего лишь дети. Нам ведь еще нужно сдать ТРИТОНы...

— ...устроиться на работу, обзавестись семьей, состариться, умереть. Я в курсе, да. Ты прекрасно знаешь, что такая жизнь не по мне. Лучше ярко и быстро, чем медленно и тоскливо, — Спринклс вздохнула и села на кровати, подобрав под себя ноги. — Скажи мне, что там с письмами Гвендолин, есть что-нибудь интересное?

— Я смогла вскрыть только три из тринадцати — все прочие саморазрушились, слишком сильные защитные чары были на них наложены.

— Ты рисковала, вообще прикасаясь к ним.

— Я верю в себя, Спринклс, — Паркер взяла уцелевшие листки и передала их Беате. — Взгляни на второе.

Беата задумчиво развернула лист, пробежав глазами по строчкам.

— Быть не может, — с сомнением произнесла она в конце прочтения.

— Я тоже удивилась. Но, выходит, твоя мать выбрала свою сторону в предстоящей битве.

— Нашу сторону. Мою сторону. Не понимаю, — Спринклс откинулась на подушки.

— Чего?

— Зачем она сошлась с оборотнем?

— Быть может... просто любила его? — голос Эмили дрогнул, но Спринклс этого не заметила.

— Тогда почему он бросил нас сразу же после моего рождения?

— Он оборотень, Беата. К тому же, как и ты, теряющий свою силу с каждым днем. Я бы на его месте не рисковала жизнью тех, кого люблю. Он мог совершить что-то ужасное, просто по ошибке, и никогда бы не простил себе этого, — Эмили пытливо уставилась на Спринклс. — А что происходит с вашими оборотнями? Ну, теми, кто теряет свою волшебную силу совсем?

— Они навсегда становятся волками, — ответила Беата. — Обычно им всаживают серебряную пулю в голову под конец, а тело сжигают в огне. Контролировать их или спасти нельзя.

— Весьма печальная кончина.

— Надо думать, — Спринклс задумчиво посмотрела на письма. — Что-нибудь еще интересное здесь есть?

— О да! — глаза Эмили сверкнули. — Я приберегла самое вкусное напоследок. Помнишь, Малфой обещал мне мучения и боль за то, что я с ним сделала?

— Ну?

— Так вот, картинка-то проясняется. — Эмили выхватила нужное письмо из пальцев Беаты и, развернув его, начала читать. Голос ее подрагивал от плохо скрываемой радости.

«Миссис Гвендолин,

Я уже писал Вам касательно своей проблемы, но ситуация с каждым днем усугубляется все больше. С тех пор, как Эмили Паркер насильно перевоплотила меня в мою анимагическую форму, даже Ваше зелье перестало помогать. На прошлой неделе я дважды перевоплотился в свою вторую ипостась, несмотря на колоссальные усилия при попытке сдержаться. Пришлось покинуть урок Трансфигурации безо всякой причины и объяснений, что вызвало массу пересудов среди студентов, не говоря уже о том, что преподаватели, включая Дамблдора, что-то подозревают.

Если в ближайшее время я не решу эту проблему, мое пребывание в школе и выполнение долга, возложенного на меня Лордом, станут весьма проблематичными.

С уважением, Л.М».

Беата выругалась с таким вдохновением и сочностью, что Паркер невольно заслушалась.

— Так этот слизняк, выходит, не может контролировать процесс своего превращения?

— Выходит, так, — Эмили усмехнулась. — Про какое зелье он мог упоминать?

— Откуда я-то знаю? Если бы я была на месте своей бабки, я бы сделала «привязку» превращения к конкретным дням.

— К полнолунию, например.

— Совершенно необязательно, — пожала плечами Беата. — Но если зелье перестает действовать, значит, ситуация ухудшается. Интересно, он в итоге превратится в волка навсегда?

— Ты имеешь в виду... — Эмили задержала дыхание. — Имеешь в виду, что мое заклинание все-таки действует?!

— Хм? — недоуменно нахмурилась Беата.

— Я хотела превратить Малфоя в жука. До конца его паршивых никчемных дней. Но заклинание не сработало, вернее, сработало не полностью, так как он уже мог обращаться в анимагическую форму на тот момент. Таким образом, я сбила естественный ритм его жизненного цикла — заклинание действует и набирает силу с каждым днем. Оно не может превратить его в жука, но может привести к тому, что он навсегда останется волком! Почти как твой отец, только сохранив разум!

— Весьма коварно, Паркер, весьма... Достойная ученица своего факультета, несмотря на то, что формально ты на Когтевране.

— Спринклс, — осуждающе посмотрела на нее Эмили. — Я этого не планировала.

— Неважно! Впрочем, если Малфой расскажет о происходящем, у тебя могут быть большие проблемы.

— Мое участие еще надо доказать, а вот то, что он — незарегистрированный анимаг, ему аукнется. Я очень сомневаюсь, что Малфой захочет рисковать собственной шкурой из-за призрачной надежды мне отомстить. Скорее, он сделает это скрытно...

— Паркер.

— Что? — Эмили встрепенулась.

— Прекрати, — Беата серьезно взглянула подруге в глаза, — гоняться за Малфоем.

— Если ты не забыла...

— Что было — то прошло, — прохладно сказала Спринклс. — Если продолжишь в том же духе, ты будешь первой магглорожденной, от которой избавятся в пылу схватки, и это — не будет случайностью.

Паркер замолчала, мрачно глядя в стену напротив: она не желала сдаваться, но и в словах Беаты был смысл.

— Ладно, — Спринклс вяло поднялась с кровати, поправляя одежду и зачесывая волосы в хвост. — Мне нужно написать матери... кое-что. А ты, — она грозно взглянула на Паркер, — не смей ввязываться в очередную идиотскую задумку.

— Кто бы говорил, — буркнула Эмили.

— А не то приставлю к тебе Ремуса.

— Ха-ха.

— Я не шучу.

Беата вышла из комнаты, напоследок смерив Эмили подозрительным взглядом, и направилась в совятню писать письмо.


* * *


Хогвартс, Читальный зал

— Это было... очень по-джентльменски, — Нарцисса продолжала неотрывно смотреть на Малфоя, словно на подопытную муху, распластавшуюся под лабораторным стеклом. Малфой, уже привыкший к нередким вторжениями Лорда в его голову и повышенному вниманию к своей персоне в принципе, безмятежно листал страницы учебника по зельеварению.

— Пожалуй, — сдержанно ответил он наконец. — А ты хотела пообщаться со своим братцем подольше? — Люциус поднял голову, смерив Нарциссу надменным взглядом. В глазах его мелькнуло презрение и нечто, похожее на ревность. Ревность по отношению к собственности, на которую кто-то посмел посягнуть — как это было в духе Люциуса.

— Остынь, Люциус, — вздохнула Нарцисса. — Мне было приятно.

— Вот как? Я полагал, что ты пожелаешь сама ринуться в бой.

— Я леди, а не пьяная валькирия, — оскорбилась Нарцисса. — И у меня есть мужчина, который может меня защитить. Так почему бы не воспользоваться его помощью?

Люциус сделал неуловимое движение и перехватил Нарциссу за запястье.

— Не играй со мной, — тихо, с угрозой произнес он. — То, что мы заключили сделку, не означает, что я простил тебе все те унижения, которым ты подвергла меня.

— Если бы я этого не сделала, — Нарцисса наклонилась к лицу Люциуса, прошептав ему практически в губы: — Ты бы никогда не начал уважать меня.

Малфой только усмехнулся и отодвинулся от девушки.

— Если бы я не знал тебя, я бы сказал, что это была попытка соблазнения.

— Как можно? — притворно удивилась Нарцисса. — Я благовоспитанная девушка и подобному не обучена.

— Слизеринка, — сверкнул глазами Малфой, позволив поощрительной улыбке тронуть его губы.

Нарцисса собиралась сострить что-нибудь в ответ, но лицо Люциуса неожиданно исказилось гримасой боли, и слизеринец, резко поднявшись с места и пробормотав: — Не ходи за мной, — выбежал из залы.


* * *


Совятня, наше время

— Мисс Спринклс? — Дамблдор успокаивающе улыбнулся Беате, когда та дернулась от неожиданности.

— Я самая, — хмуро отозвалась она, продолжая привязывать письмо к совиной лапе.

— Пожалуй, нам необходимо поговорить о вашей дальнейшей судьбе и роли в предстоящих событиях.

— Я планирую элегантно и эффектно сдохнуть, забрав с собой в могилу ту кровожадную пиявку, которую все так боятся. Тут нечего обсуждать.

— Вы же понимаете, что ваша бабушка...

— ...не успокоится, пока не упечет меня в какой-нибудь охраняемый монастырь? Да, я предполагаю такой вариант.

— В таком случае стоит заранее озаботиться собственным будущим, вы не находите? — Дамблдор наклонил голову, пристально наблюдая за Беатой.

Спринклс перестала возиться с письмом и резко обернулась к директору:

— Вы хуже моей бабки. Если хотите что-то сказать — говорите прямо.

— Меня не устраивает участие природных колдунов в предстоящей войне, — улыбка исчезла из голоса Дамблдора, он говорил сухо и четко.

— Собираетесь подговорить меня на убийство? — ухмыльнулась Спринклс. — Я не настолько сумасшедшая.

Лицо Дамблдора оставалось странно спокойным, и Беата начала что-то подозревать .

— Вы серьезно рассчитываете на это? — удивленно спросила она.

— Гвендолин не должна была вступать в эту войну, — тихо сказал Дамблдор, словно оправдываясь. — Ее связи, ее репутация, ее способности... Мы проиграем, даже не начав.

— Я ненавижу эту старую суку, но убивать не буду, — холодно ответила Беата. — Она была добра ко мне... иногда.

— Я и не прошу вас об этом, — Дамблдор развел руками. — Я говорю о том, что противостоять оборотням, располагая только имеющимися у нас силами, видится мне глупой и наивной затеей.

Беата наморщила нос, пробираясь через дебри изящных, но в большинстве своем бессмысленных слов директора.

— Я догадываюсь, к чему вы клоните... Наши знания, наш опыт и наша сила — все это поможет вам в борьбе с Фенриром Сивым, не так ли?

— Совершенно верно, мисс Спринклс, — благосклонно кивнул Дамблдор. — Фенрир захватывает все больше и больше территорий. Он обращает целые деревни у нас под носом, а у министерства банально не хватает людей, способных справиться с его разрастающейся колонией. Ни людей, ни методов.

— Я, конечно, исключительно ценный кадр, профессор, но вы явно преувеличиваете мои способности, — отмахнулась Беата. — Вот уже почти семь лет я толком не была дома и пропустила львиную долю обучения.

— Но вы можете уговорить прочих колдунов из своей семьи, — Дамблдор наклонил голову, изучающе глядя на Беату. — Достаточно просто подтолкнуть их.

— Хотите, чтобы я убедила всех наших пойти за вами? — понимающе хмыкнула Спринклс. — Меня презирают, профессор. С их точки зрения, я выбрала неверный путь, когда решила поступить в Хогвартс.

— В любом обществе можно найти одновременно несколько разных течений, и я уверен, что и среди природных колдунов далеко не все придерживаются политики Гвендолин. Как и далеко не все чистокровные волшебники придерживаются стороны, выбранной Пожирателями Смерти.

— И я ваша единственная ниточка, связывающая современных волшебников и тех, кого когда-то называли волхвами. Но аргументов все равно недостаточно — едва ли мое слово обладает таким же весом, как слово Гвен или нашей матери общин, Табаты.

Дамблдор поджал губы, помолчал, отрешенно глядя сквозь окно совятни, и наконец посмотрел на Беату. От его доброжелательности и расслабленного благодушия не осталось и следа.

— Табата умерла, Беата, — спокойно сказал Дамблдор. — Скончалась неделю назад.

Пара секунд понадобилась Беате на осмысление сказанного.

— Табата... что?!

— Вы слышали.

— Каким образом?!

— Официальная версия — чрезмерное для ее возраста использование магических способностей.

— Ей было всего тридцать два!

— Она была против Темного Лорда, Беата, — мягко продолжил Дамблдор. — Полагаю, вы понимаете, что немногие были с ней согласны.

— Ах ты ж...

Спринклс надолго замолчала, уставившись в пол. Ее мысли были отнюдь не светлы и не радужны. Она никогда не желала власти, ей нравилась новая Мать — ее подход был куда менее консервативным, чем у многих других колдунов и ведьм общин, и она поплатилась за это.

— С чего вы взяли, — наконец спросила Беата, — что меня не убьют точно так же?

— Потому что... — Дамблдор сделал паузу, подыскивая слова. — Как вы, наверное, догадываетесь, Гвендолин Кавендиш стояла за этим. — Он снова помолчал. — Но мы решили эту проблему.

— Что, простите? — Спринклс глупо усмехнулась, наблюдая за директорским лицом, но то оставалась неподвижным и даже суровым. — Подождите... Мы? Решили?! Что вы с ней сделали?! — Спринклс вцепилась в отвороты Дамблдоровской мантии, намереваясь если не выбросить того в окно, то хотя бы просто растерзать на части.

— Я и Серена, — тихо ответил Дамблдор, не делая попыток освободиться. — Мы предложили Гвендолин переменить свое решение — она отказалась. Тогда ваша мать вызвала ее на магическую дуэль. Гвендолин не выстояла. Это был честный поединок, Беата.

Беата медленно отступила от Дамблдора, с ужасом глядя на волшебника. Человек, стоящий перед ней, всегда казался таким светлым, милосердным, всепрощающим, но теперь... теперь в нем открылась новая, невиданная ранее сторона. И какими-бы оправданными и необходимыми ни были его действия, в этот момент Дамблдор пугал Спринклс до чертиков.

— Что с моей матерью? — глухо спросила она.

— Она жива.

— Недостаточный ответ.

— Она жива и находится под защитой Ордена Феникса. Ей пришлось очень тяжело в этом бою.

— Я хочу видеть ее.

— Безусловно. Сегодня в полночь я переправлю вас по своей каминной сети.

— Вы... Вы... — Беата была в ярости и ужасе одновременно. — Вы играете людьми, профессор.

— Я такая же пешка, как и мы все, мисс Спринклс, — бесстрастно ответил Дамблдор. — Если придется пожертвовать собой, я сделаю это, не задумываясь.

Слизеринка еще мгновение смотрела на профессора, а затем выбежала из совятни, забыв и про сову и про свое письмо. Директор мягко отвязал конверт от лапы сипухи и махнул им в воздухе — бумага рассыпалась словно пепел. Как и тело Гвендолин, на чьем сожжении он присутствовал вчера вечером по праву секунданта.


* * *


— Беата! Беата, что?.. — Блэк схватил девушку за плечи, бесцеремонно разворачивая к себе.

Спринклс дрожала, ее взгляд метался из стороны в сторону в явном непонимании, что происходит и где она сейчас находится. Нехороший лихорадочный румянец покрывал щеки девушки, но Беата не замечала этого — только бормотала себе под нос что-то неразборчивое, словно заговор или заклинание.

— Ясно, — вздохнул Блэк, — что ничего неясно.

Видеть Спринклс в таком виде было не просто непривычно — дико. Фигура Дамблдора, видневшаяся на вершине лестницы у совятни, намекала на прямое участие директора во всем происходящем. Обхватив Беату за плечи, Сириус повел слизеринку в замок — тяжелый взгляд Дамблдора словно придавил его к земле, не давая разогнуться.


* * *


— И тут я такой ка-а-ак... Блэк, что здесь делает эта слизеринка? — удивленный старшекурсник, что-то с энтузиазмом рассказывавший компании троих гриффиндорцев, оборвал себя на полуслове, заметив Беату и Блэка.

— Сгинь, — коротко и недружелюбно бросил Блэк и, обернувшись к остальным, кивком головы указал на портретный проем: — Вы тоже.

— Какого Мерлина ты тут раскомандовался, а? — Патрик Уотсон был прямолинейным, бескомпромиссным и умел разговаривать только на одном языке — силы и физических угроз.

— Слушай, Патрик, — нехорошо начал Блэк без предупреждения приставляя палочку к шее сокурсника. — У меня было чертовски поганое утро и чертовски поганый день, и если ты не свалишь отсюда прямо сейчас, это проклятье перейдет и на тебя.

— Это слизеринка, Блэк. Девчонка так вскружила тебе голову, что ты не против привести ее даже в наши гостиные, наш дом?

— Когда ты трахал в своей комнате малышку Кэрри с пятого курса Слизерина, никто и слова тебе не сказал, — парировал Блэк.

— Не путай простое увлечение с тем, что творится между тобой и этой... этой...

— Просто закончи предложение и дай мне повод расколотить твою голову о дверной косяк, — палочка Блэка болезненно впилась в кадык Патрика, грозясь и вовсе проткнуть его насквозь.

— Понял, понял! — Патрик поднял руки и отступил на шаг. — У всех бывают плохие дни. Пошли, ребята, — бросил он своим друзьям, и, недовольно перешептываясь, они покинули гостиную.

— Садись, Спринклс, — устало произнес Сириус.

Беата рухнула на диван, продолжая мрачно сверлить Блэка взглядом.

— Обладаешь не таким уж и плохим авторитетом среди своих?

— Что случилось, Спринклс? — Сириус опустился на корточки перед слизеринкой, требовательно глядя ей в глаза снизу вверх.

— Они... — Беата как-то странно, не по-человечески жутко улыбнулась и, наклонившись к Сириусу, тихо сказала: — Они убили мою бабку. — Улыбка не сходила с ее лица.

— Что? Гвендолин? Когда?

— Тебя волнует когда, но не волнует, кто это сделал?

— Я вообще не очень уверен в правдивости твоих слов, — Блэк не отрываясь смотрел на Беату, пытаясь понять, очередная это черная шутка в стиле Спринклс или нет.

— Я говорю правду, подозрительный ты сукин сын! — закричала Беата, отталкивая Сириуса от себя. Она вскочила с дивана и начала порывистыми шагами мерить комнату. — И этот трусливый и жалкий старик просто прикрылся моей матерью как щитом! Снова! Чего он добивается?! Скольких он уже порешил?!

— Дамблдор? — тихо спросил Блэк.

— Есть еще кандидатуры? — Беата резко остановилась и со звериной яростью взглянула на Блэка. Ее ноздри раздувались, заострившиеся черты лица были наполнены смесью боли и злости. Сириус не рискнул приближаться к Беате в таком состоянии.

— Он убил ее?

— Нет, — всплеснула руками Спринклс. — Он промыл мозги моей матери, остальное сделала она сама.

— Серена жива?

— Эта сволочь сказала, что да. Что я смогу увидеть ее сегодня в полночь.

— Я пойду с тобой, — спокойно сказал Сириус. Это прозвучало как утверждение, а не вопрос, и Беата впервые не посмела или не захотела спорить.

— Было бы чудно, — тускло произнесла она и опустилась, наконец, в кресло. Блэк сел рядом, краем глаза наблюдая за слизеринкой — та молчала, но им и незачем было заполнять эту тишину словами. Все было понятно и так.


* * *


В полночь они вместе отправились в кабинет Дамблдора — директор не особенно удивился присутствию Блэка, даже слова не произнес. Просто дав каждому зачерпнуть по горсти летучего пороха, он назвал нужный адрес и махнул рукой в сторону камина. Через полминуты они оба уже стояли в гостиной дома Поттеров.

Сириус вздрогнул от увиденного — те же обои, тот же уютный диван и небольшая кухонька, даже вазочки для цветов остались прежними, только вот исчез едва уловимый, но такой родной дух этого дома. Исчез вместе с хозяевами.

Логика Дамблдора была ясна — Ордену Феникса нужна база, нужно место для регулярных встреч. И что, как не пустующий дом волшебников, подойдет лучше всего для этой цели? Но Сириус считал это кощунственным — вот так просто перечеркнуть всю жизнь прошлых владельцев дома, позволить незнакомым новым людям переступать порог дома, проводить здесь время... Впрочем, Дамблдор, наверное, говорил, что таким образом он желает почтить память Поттеров.

— Что это за место? — устало спросила Беата.

— Дом... Дом, в котором собирается Орден Феникса, я полагаю.

— Какой Орден?

— Потом. Я думаю, она наверху, — Сириус аккуратно взял Беату за руку и потянул за собой.

Серена действительно обнаружилась на втором этаже — она лежала на кровати, высохшая и бледная, обтянутая серой, будто бы картонной кожей. Глаза женщины блестели в слабом пламени свечи, словно напоминая о том, что их владелица все еще жива. Мадам Помфри суетилась подле больной, меняя компресс и одновременно размешивая что-то в колбе.

— Мама, — Беата быстро подошла к Серене, опускаясь на колени возле кровати.

— Беата... — Серена улыбнулась, как смогла. — Все хорошо. Мадам Помфри оказалась искусным целителем — она приглядывает за мной.

— Ваша мать, мисс Спринклс, будет жить. Просто дайте ей время, — ласково проговорила Поппи.

— А... Сириус? Сопровождаете мою дочь? — Серена наконец заметила Блэка, изваянием застывшего в дверном проеме. Он боялся приблизиться к женщине — ему казалось, что участь, постигшая Карлуса и Дориану, настигнет и Серену.

— Вроде того, — еле слышно пробормотал он. — Я подожду... там. — Блэк вышел за дверь, сердясь на себя за то, что не смог достойно держаться, не смог не вспомнить про те кошмары, что мучали его бессонными ночами.

— Мама, зачем? Зачем ты послушалась Дамблдора? Он использовал тебя, он...

— Ты пойми, Беата, — хрипло проговорила миссис Спринклс, — жизнь — странная штука. Зло может победить добро, а вот добро способно одолеть зло, только если вооружено не хуже самого зла.

— Не оправдывай его, — вспылила Беата.

— Подожди, дослушай, — голос Серены упал, отчего мадам Помфри нахмурилась, недовольно взглянув на Беату. — Дамблдор вынужден действовать так, как действует. Он не может взять на себя всего, потому он и распределяет роли между нами. Эта война потянет за собой множество жертв, и порой кровь убитых будет на наших руках. Но иначе не выйдет. Ты не сможешь бороться со злом и не замараться сама. Наступит момент, когда придется делать выбор — между одним человеком и успехом целого дела. И ты знаешь, каковы последствия в обоих из случаев.

— Я не желаю предавать...

— Я и не предавала. Я вызвала Гвендолин на дуэль. Все было честно. Я могла бы отказаться, и тогда бы Дамблдору пришлось искать иной путь — это было бы сложнее, но он бы справился.

— Я не желаю вести наших колдунов на смерть! Что я им скажу? Что Дамблдор посчитал их своей последней надеждой? Или кровавой, но необходимой жертвой?

— Дочка, — Серена вздохнула, — это и есть тот момент. Выберешь ты себя или же ответственность за многих людей — выбор твой. Но ты нужна им сейчас, семьям наших колдунов — как символ, как ориентир. Просто укажи им путь, дальше они смогут идти без тебя.

— Сколько мне осталось? — почти шепотом спросила Беата. — Когда отец утратил свою волшебную силу?

— Ему было сорок. Тогда он и ушел от нас.

— Я не говорю про жалкие крохи, что у него оставались к этим годам.

— Лет пять, Беата. Через пять лет тебе останется доступной только бытовая магия. Быть может, столь долгое использование волшебной палочки спасет тебя. Быть может, Дамблдор сможет найти способ избежать этого. Он мудрый волшебник, доверься ему.

Спринклс отвернулась от матери, оперевшись спиной о кровать — ей было не грустно и даже не страшно. Она случайно узнала о своей участи, когда ей было десять. Тогда они особенно сильно поссорились с Гвендолин, и та кричала на нее, говорила, что никакого толка из проклятой девчонки не выйдет. Серена была в ярости, когда узнала об этом, а еще через месяц пришло письмо из Хогвартса, и Беата в тайне от всех написала директору, чтобы тот самолично забрал ее из дома. Дамблдор казался ей добрым волшебником в те времена.

Еще три года она жила у Малфоев, выискивая в их библиотеке заклинания, которые смогли бы решить ее проблему, но не нашла ровным счетом ничего. В библиотеке Хогвартса тоже ничего не обнаружилось, и Спринклс под конец бросила свои поиски. Она решила, что найдет способ иначе — придумает его сама или же просто... смирится. Странно было применять это слово по отношению к себе, но когда ты ищешь что-то несколько долгих лет и не находишь, это подтачивает и выедает тебя изнутри. Ты продолжаешь впустую тратить время, отчаянно хватаясь за любой проблеск, за любой намек на спасение и под конец понимаешь, что все время, что у тебя было, ты израсходовал на бесплотные поиски.

Так, например, делала Эмили. Беата так делать не хотела.

А когда стало известно про грядущую войну — Спринклс и вовсе воспарила духом. Значит, не бессмысленно проживет она свою жизнь. Сделает хоть что-то нужное.

— Мисс Спринклс, — раздалось осторожное покашливание над плечом Беаты. — Ваша мать заснула, быть может, вы навестите ее днем позже? Когда ей станет получше. — Ворчливый тон и раздраженное выражение лица мадам Помфри на всех без исключения учеников действовало одинаково.

Беата в ответ только кивнула и, неуклюже поднявшись с пола, медленно вышла за дверь.

— Пять лет? — тихо спросил ее голос из темноты.

— Удивлен, Блэк? — Спринклс даже не вздрогнула, уставившись прямо в чернильную темноту коридора.

— Я... не знал.

— Можешь спросить подробности у Джеймса. Или Ремуса. Я крайне неосторожно поведала им об этом.

— Пойдем, Беата, — Сириус указал на чернеющий коридор впереди, — нам лучше уйти отсюда. Здесь неуютно.

Они вступили в камин вдвоем, крепко держась за руки и даже не задумавшись о том, чтобы их расцепить.


* * *


Малфой-мэнор, полночь

— Что знает эта... Эванс?

Темноволосый волшебник, привлекательный, выхолощенный, но с бесконечно холодным и брезгливым взглядом как ни в чем не бывало восседал на роскошном диване в библиотеке Малфой-мэнора.

Абраксас Малфой, осунувшийся и бледный, выглядящий так, словно дементоры высосали из него не только душу, но и все прочие внутренности, неподвижно сидел подле своего гостя. Его неестественно прямая спина и взгляд, наполненный редким для Абраксаса уважением, выглядели чуждо и неправильно — с чего бы суровому главе рода Малфоев подчиняться какому-то молоденькому мальчику?

— Мой Лорд, — Абраксас склонил голову, — эта девчонка не стоит вашего внимания.

— Говорят, она побывала в Гренобле. Говорят, она знается с Поттером, — Волдеморт говорил медленно, отмеряя каждое слово, словно оказывал великое одолжение самим фактом разговора вообще.

— Мы считаем, что то была глупая подростковая выходка.

— Подобные выходки могут нам очень многого стоить, — отрезал Лорд, колкими бездушными глазами глядя на Абраксаса.

— Мы полагаем, что она не могла обнаружить ничего...

— Полагаете? — задумчиво спросил Лорд, смотря куда-то сквозь Малфоя. — Ваш сын не уследил за собственным крохотным штабом в Хогсмиде, кто-то явно побывал внутри, а после туда нагрянули мракоборцы. Теперь ситуация с Поттерами. Что дальше? Они придут в ваше имение с ордером?

— Мой Лорд, — Абраксас тяжело закашлялся. — Мы уже работаем над этой ситуацией и пытаемся исправить все, что...

— Исправить, — едко оборвал его Лорд. — Лучше бы вам заняться чем-то более осмысленным. Вы, кажется, собирались предложить мне некую идею?..

— Совершенно верно, мой Лорд. На днях я обдумывал ваше поручение и рассудил, что начало магической войны необходимо, — он ядовито улыбнулся, — обставить со вкусом. Если вы понимаете, о чем я.

— Ваши идеи до сих пор еще ни разу не разочаровали меня, Абраксас, — молодой человек оттаял и склонил голову, благожелательно посмотрев на мужчину.

— Будет карьерный смотр, — продолжил Абраксас. — Седьмые и пятые курсы Хогвартса отправятся на экскурсию в магический Лондон. Там также будут все прочие желающие и ученики других магических школ. Должно быть, вы помните — студентам необходимо определиться с карьерой перед сдачей СОВ и с летней практикой после ТРИТОНов.

— Вы предлагаете нанести удар в этот день?

— Именно, — медленно кивнул Абраксас. Это простое движение стоило ему неимоверных усилий.

— Не слишком ли это сурово? Дети... дети — хороший инструмент для шантажа, но моя цель заключается не в тотальном захвате власти над магическим сообществом, а в очищении волшебного мира от скверны и грязи, унижающей кровь чистокровных колдунов.

Выспренные речи Лорда порядком надоели Абраксасу, но он знал, что все это — лишь проверка. Волдеморт бы мог просто согласиться со старшим Малфоем, отдать приказ, повелительно взмахнув рукой. Но Лорду были необходимы доказательства — доказательства того, что Абраксас и сам верит в то, что говорит, что он действительно готов пойти на многое. И не только он, но и его сын, Люциус. Старший Малфой понимал, что не протянет долго, быть может, еще пару месяцев, максимум полгода. И тогда, когда он отойдет на тот свет, его место займет сын, все еще мальчик, напрямую не запятнавший себя ни одним убийством. А Лорду требовались проверенные бойцы, уже побывавшие в схватке и узнавшие вкус вражеской крови.

— Я полагаю, — Абраксас хладнокровно выдержал взгляд Лорда, расслабляясь и позволяя тонким щупальцам легилименции пробежаться по поверхности его мыслей. — Я полагаю, что наилучшего повода и момента не найти. То, что там будут дети, докажет серьезность наших намерений. Кроме того, наши последователи, те Пожиратели, которые все еще находятся на обучении в Хогвартсе, смогут контролировать ситуацию изнутри.

— Допустим, — почти ласково улыбнулся Лорд, и Абраксасу почудилось, словно его коснулось холодное и скользкое змеиное тело.

— Мой сын, — тем временем продолжал Малфой, — примет прямое участие в происходящем. Он давно желает доказать вам свою привязанность.

— Мне казалось, что Люциус подвержен некоторым... сомнениям.

— Юношеские метания. Кто не был им подвержен в этом возрасте? Но сейчас он принял свой путь беспрекословно.

— Мне недостаточно подобного аргумента, Абраксас, — раздраженно прошипел Лорд, разом меняясь в лице. — Это лишь слова, а мне нужны исключительно верные помощники, преданные, готовые на все. Абсолютно на все!

Те эксперименты, которые ставил над собой Том Реддл, пошатнули не только его здоровье, но и психику, не говоря уже о внешности. Сквозь искусно созданную магическую иллюзию проступили полыхающие красным глаза Лорда, искривленные бледные губы и плоский нос. Абраксас видел Волдеморта в его нынешнем обличье и внутренне злорадствовал — еще немного подобных экспериментов над своим телом и душой, и никакая магия не позволит Волдеморту скрывать свое истинное лицо.

Но на лице Абраксаса не отразилось не одной эмоции, он равнодушно переждал вспышку ярости и бесстрастно ответил:

— Так и будет, — кивнул он. — Я хотел бы напомнить, мой Лорд, что именно Люциус в прошлом месяце привел в наши ряды такого талантливого зельевара, как Северус. Именно он указал путь Регулусу Блэку в прошлом году, благодаря которому мы смогли устранить Поттеров. Кроме того, Эйвери и Розье, а также Руквуд и Нотт...

— Да-да, список можно продолжать бесконечно, — отмахнулся Волдеморт. — Что-то еще?

— Я не сказал главного, — Малфой позволил себе приподнять уголок губ в улыбке, тень торжества скользнула в его глазах. — Изначально, после планируемого... инцидента на карьерном смотре, мы рассчитывали нанести еще один удар. Действуя не извне, а изнутри самой школы. — Малфой помолчал. — Я говорю об убийстве грязнокровки.

— Вот как... — Лорд откинулся на подушки, задумчиво проведя тонким длинным пальцем по переносице.

— Люциус отлично справится с этой задачей, — продолжал Малфой. — Кроме того, это откроет детям глаза — они поймут, насколько велика наша сила и власть, если мы можем проникать даже в столь защищенные места, как Хогвартс.

— Это может спровоцировать крайне нежелательный конфликт, Абраксас. Введение школы в военное положение, усиление защиты...

— Это произойдет и так, мой Лорд. Но если родители поймут, что Дамблдор более не в состоянии защитить их детей, репутация и влияние Хогвартса начнут сыпаться на глазах. Этот оплот вырожденной крови, жалкое пристанище магглов и сквибов, пошатнется, а вместе с ним пошатнется и вера в тех, кто отстаивает права магглорожденных.

— И кого же вы хотите убить? — без интереса спросил Волдеморт, перебирая пальцами. Взгляд его вонзился в Абраксаса острее любой иглы и начал, словно бы забавляясь, ввинчиваться прямо в голову мужчины.

— Я думал, это очевидно, — Малфой не позволил себе даже поморщиться от боли. — Мисс Эванс давно пора объяснить, что она лезет не в свое дело.


* * *


Хогвартс, полночь

— Тебе лучше сразу пойти в сво...

Сириус, провожавший Беату до слизеринских гостиных, оказался весьма неожиданно прижат к стене. Впрочем, не так уж и неожиданно.

Беата, вцепившись в отвороты Блэковской рубашки, впилась в губы гриффиндорца с поистине нездоровой страстью. Белая ткань отчаянно затрещала и оторвалась наконец непритязательными мятыми лоскутами вместе с пуговицами, которые как горох застучали по полу. Спринклс качнулась назад, теряя равновесие, но Блэк ловко ухватил ее за запястья, прижимая обратно.

В голове бились мысли одна другой противоречивей.

«Не делай этого, Блэк, ты же видишь, в каком она состоянии!», — говорила та его часть, которая смутно напоминала совесть, и о существовании которой он уже почти забыл.

«Ты дурак, что ли? Не останавливайся! Эта девчонка и так играла с тобой столько времени!» — шипела на ухо одурманенная страстью гордость.

«А у нас есть презерватив? А то я, кажется, забыл Защитные чары...» — голос разума отчаялся пробиться сквозь туман желания, поэтому теперь пытался выйти из ситуации с наименьшим ущербом.

«Да какого черта!» — мысленно прикрикнул сам на себя Блэк, и голоса в голове оскорбленно затихли.

Выпустив руки Беаты, Блэк перекатился вместе со слизеринкой вбок, вжимая ее в стену всем своим весом и запечатывая ее рот поцелуем, не давая возмутиться.

— Роли поменялись, да? — пробормотал он ей прямо в губы и почувствовал, как насмешливая ядовитая улыбка искривляет лицо его... и только его слизеринки.

Руки Беаты, обжигающе горячие, не по-аристократически сухие и обветренные уже проникли под остатки Блэковской рубашки и двинулись ниже — к пряжке дорогого кожаного ремня. Ладони Сириуса, напротив, были мягкие и холодные, как и полагается человеку, не испытывающему необходимости заниматься ручной работой. Сириус скользнул губами вниз, к шее, царапая ее кожу клыками, больно закусывая и оставляя за собой болезненные темно-красные метки. Он был словно одержим и одновременно ненавидел себя за эту слабость.

Руки Сириуса, блуждающие под тонкой футболкой Беаты, спускались все ниже, болезненно сдавливая пальцами ее чуть выступающие ребра, худую хрупкую талию, постепенно приближаясь к пряжке ремня.

Если бы она была нормальной девушкой и носила обыкновенные юбки, было бы проще, внезапно подумал Сириус, наткнувшись рукой на раздражающе туго затянутый ремень.

Звон расстегнутой пряжки на собственных брюках, такой неожиданный и резкий, так некстати отрезвил Блэка. Способность мыслить медленно возвращалась к нему, настойчиво стуча маленькими назойливыми молоточками в голове. Глубоко вздохнув и обругав себя последними словами за этот непривычный ему приступ благородства, Блэк решительно отстранился от искусанных губ Беаты.

Взглянув в ее насмешливые, шалые глаза, Блэк вздрогнул. Беата не была похожа на забывшуюся в порыве страсти девочку, она понимала, что делает, и от этого было только хуже.

— Это не выход, — не веря, что говорит это, сказал он.

Спринклс сморгнула, возвращаясь в реальность и пытаясь вникнуть в слова Сириуса. Наконец, раздраженно вздохнув, она хрипло сказала:

— Мне хреново, Блэк. И я не могу трахать Люциуса — он вроде как помолвлен, а я вроде как заключила сделку с твоей кузиной.

— Это не выход, — упрямо повторил Блэк.

Руки Беаты все еще лежали на расстегнутом Блэковском ремне, и Сириус, странное дело, совершенно не хотел отстраняться.

— Спорим, обычно ты брал девушек вне зависимости от того, хотели ли они на самом деле совокупляться с тобой или нет. С чего ты так носишься со мной?

С этими словами Беата вдруг резко толкнула Сириуса от себя, вынудив отступить на добрых полметра, после чего протянула руку и с силой дернула за конец ремня, полностью выдергивая его из шлевок и бросая на пол позади Сириуса. Блэк машинально перехватил руку Спринклс за запястье и замер, неотрывно глядя ей в глаза. Беата насмешливо улыбалась, бесконечно раздражая его этой своей премерзкой ухмылочкой, выводя из себя повсюду лезшими жесткими смоляными волосами и чрезмерно тонкой футболкой, так пошло натянувшейся сейчас на ее наверняка костлявой и ничем не привлекательной груди... Блэк смотрел и не понимал.

Какого черта он еще ждет?


* * *


Класс Защиты от Темных Искусств, утро

Эмили Паркер задумчиво перелистывала последний выпуск Ежедневного Пророка, ожидая начала занятия. День был исключительно прекрасным — от вчерашней хмари на улице не осталось и следа, небо, пронзительно голубое, чистое и совершенно безоблачное, напомнило Эмили о летнем, небесного цвета платье, которое она прикупила на рождественских каникулах. Ее мать и так, и эдак выспрашивала у своей привычно нелюдимой и неразговорчивой дочери причину подобной покупки, но, ничего не добившись, только поджала губы и покачала головой. Эмили тогда твердо сказала себе, что это — просто мимолетное желание, совершенно не имеющее ничего общего ни с Ремусом, ни с его словами о том, что цвет неба отлично подошел бы к глазам Эмили. Иногда Ремус был жутким романтиком, в то время как Эмили изо всех сил отрицала всячекие "нежности и милости".

Перевернув очередную страницу, Паркер вздрогнула: с пугающей и слишком уж живой колдографии на нее скалился странный человек. Его клыки, выступающие из-под нижней губы, серые, словно шерсть, волосы, небрежно перехваченные темной лентой, и желтоватые глаза будто бы намекали, что мужчина находится на переходной стадии трансформации. «Фенрир Сивый», — гласила подпись под колдографией.

«...Фенрир Сивый, возглавляющий движение за права Оборотней, добровольно согласился дать интервью одному из наших журналистов. Он объявил, что притеснение прав Оборотней, продолжающееся столетиями, не имеет под собой разумной основы и требует тщательного пересмотра.

— Почему магглорожденные колдунишки, ничего не знающие о магическом мире, получают билет в новый мир и новую жизнь, а мы, рожденные в чистокровных семьях, вынуждены скитаться без работы, без призвания, гонимые отовсюду только лишь из-за нашей природы?! Чем мы хуже, чем те, кто позволяет раскрывать наши секреты магглам, которые когда-то жгли нас на кострах, сдирали кожу и убивали? Почему никто не сделал ни единой попытки смириться с нашей сущностью, понять и принять ее? — заявил Фенрир в своей речи.

Стоит также отметить, что Фенрир Сивый является сторонником так называемого Темного Лорда, именующего себя также Лордом Волдемортом и борцом за права чистокровных...»

— Волнуешься, что я последую за ним? — раздался тихий голос Ремуса над ухом Эмили.

Когтевранка вздрогнула, опасливо оглянувшись на Мари Чанг, сидевшую неподалеку и увлеченно читающую учебник. Но та с головой ушла в книгу и ничего на замечала вокруг.

— У нас же сдвоенный урок с Пуффендуем, — тихо прошептала Паркер. — Что ты здесь делаешь?

— Увидел статью в Пророке, как и ты. — Ремус выглядел болезненно, и Эмили с дрожью вспомнила, что полнолуние наступит через пару дней. — Решил узнать твое мнение.

Ремус замолчал, пытливо глядя на девушку. Глаза его не выражали абсолютно ничего, только отрешенная усталость, казалось, переполнила его и смазала черты лица.

— Он психопат, — тихо ответила Эмили, устремив взгляд в стол. — Что с него взять?

— Но ты подумала... не могла не подумать, — голос Люпина дрогнул, — о том, что я могу быть согласен с его позицией.

— Считаешь, я действительно поверю, что ты рассматривал эту мысль? Служение Лорду?

— Мы оба слышали тот монолог Беаты, Эмили. О том, что Лорд обещал избавление от проклятья всем... — Ремус на секунду прервался, подыскивая нужное слово, и неловко закончил: — Ну ты понимаешь.

— Я не... Зачем ты пришел? — Эмили прикрыла глаза.

— Хотел понять, насколько ты доверяешь мне, — Ремус осторожно прикоснулся к руке Эмили, но та тут же отдернула ее.

— Видимо, мне тоже стоит озадачиться этим вопросом, — отчеканила она, поднимаясь с места. — Насколько ты доверяешь мне. Решить, что я могла подумать про тебя такое!.. Да как ты смеешь?

— Эмили, пожалуйста! — Ремус неловко схватил Эмили за руку.

Элиза Киллбрук, девушка Петтигрю, удивленно обернулась на них, но встретившись взглядом с Эмили, тут же уткнулась в учебник.

— Я очень волнуюсь, — вдруг тихо сказал Ремус. — Малфой что-то замышляет, я чувствую это. Будь осторожна.

Он наклонился к Эмили, но в последний момент передумал и, по-братски коснувшись губами ее лба, стремительно покинул класс.

— И что это было?

— Мужчины, — хмыкнула Элиза, ободряюще улыбнувшись Паркер. Но взгляд ее был напряженным — она держала в руках Ежедневный Пророк, открытый на интервью с Фенриром.

А еще она, как и Эмили, тоже была магглорожденной.


* * *


Класс Заклинаний, утро

— Карьерный смотр! — радостная Лили вбежала в класс, размахивая листовкой, и без предупреждения приземлилась рядом с Джеймсом. Тот не преминул воспользоваться моментом и аккуратно приобнял Лили за талию, за что тут же получил свернутой листовкой по голове.

— Так быстро? — удивленно спросил Питер. — Я и не заметил, как пролетело время.

— Да, а потому нам всем пора окончательно определиться с дальнейшей судьбой! — Эванс так радовалась, будто сообщала о собственной свадьбе, а не о жутко скучном и нудном мероприятии, где масса незнакомых людей будет пытаться вручить тебе бесполезный буклетик, чтобы в перспективе заманить на рутинную и бессмысленную работу.

— Ты-то давно определилась, — проворчал Блэк, намекая о давнем желании Лили углубиться в зельеварение.

Джеймс только фыркнул, ибо мысль о зельеварении в его голове тут же намертво связалась с именем «Северус Снейп».

— Я передумала, — важно сказала Эванс. — Я всегда разрывалась между зельями и трансфигурацией и решила выбрать последнее.

— И чем ты будешь заниматься? — поднял брови Блэк. Глядя на Лили, так уютно устроившуюся рядом с Джеймсом, ему безумно хотелось язвить.

— Практической магией, — расплывчато ответила Лили и тут же обернулась к Питеру: — А ты, Хвостик?

— Колдомедициной, — ответил тот.

— Ты все-таки решился, — одобрительно улыбнулся Ремус. Питер только кивнул.

С друзьями Ремус все еще был в легкой ссоре после утренних событий, но злиться и оскорбленно молчать ему совсем не хотелось — особенно перед мучительным полнолунием. Те, понимая его состояние, тоже решили отложить холодную войну до лучших времен.

— А ты, Сириус? — лучезарная Лили обратила взгляд своих невыносимо ярких и живых глаз на Блэка.

Сириус, раздраженный, невыспавшийся и в непередаваемо отвратительном расположении духа, чуть не зажмурился от ее взгляда. Он что-то невнятно буркнул себе под нос, показывая, что не расположен к разговору, на что Лили лишь недоуменно пожала плечами и отвернулась, начав шутливо щекотать нос Джеймса пером. Блэк наблюдал за этой парочкой и чуть ли не давился от зависти.

Ну почему? Почему у него не может быть все так же, как и у нормальных людей?

После того случая, когда выяснилось, что это Эванс стояла за «похищением» Джеймса, эти двое будто бы слетели с катушек. Поттер при любом удобном случае, распушив хвост, расхаживал вокруг Лили, самодовольно пыхтя и говоря всякие сопливые милости. Эванс колко комментировала каждое его слово, взгляд, жест, отмахиваясь от Джеймса как от комара, но при этом выглядела настолько счастливой и сияющей, что, казалось, даже солнце на небе не выдерживало конкуренции и пряталось за тучи.

Все вроде бы выглядело, как всегда: вредничающая Эванс, неунывающий Джеймс, подколки Лили, комплименты Поттера, цветы на ее подушке по утрам, эссе Поттера, старательно переписанное с эссе Лили, отданного ею в порыве благотворительности... Но что-то непоправимо изменилось. И Блэку это категорически не нравилось. Его друг ускользал от него, дорвавшись наконец до того, чего так долго жаждал, а Сириус стоял на месте и сам не знал, куда ему двигаться дальше.

С чего вдруг Лили разом потеплела и из холодной сверкающей льдинки превратилась в теплый согревающий огонек, Блэку было неясно, но...

— Сириус, — раздался звонкий голос прямо посреди его размышлений, разметав их по закоулкам мозга, — что с тобой?

— Что?.. А, — Блэк только сердито махнул рукой, не в силах смотреть на искрящиеся глаза Эванс и ее руку, будто бы невзначай лежащую так близко к руке Джеймса.

— А что у тебя с шеей? — недоуменно спросил Поттер, попытавшись отвернуть ворот рубашки Блэка, когда тот неудачно повернул голову, обнажая участок кожи.

— Ничего, — Сириус дернулся в сторону, вызвав удивленные взгляды друзей.

— Слушай, Бродяга, если тебя послала какая-то девушка, не расстраивайся, — участливо похлопал его по плечу Джеймс. — Ты стареешь, с каждым годом это будет случаться все чаще и чаще. — И заржал как конь от собственной шутки. Вернее, как олень.

Сириус только смерил его скептическим взглядом.

— Я думала, что ты и Беата... — Лили посмотрела на Джеймса, ища поддержки.

— Я тоже так думал, Лил, — хмыкнул Поттер, сверля Сириуса веселым взглядом. — Когда в январе он растлил Милиссенту Грин с Пуффендуя, я думал, что он просто сбрасывает пар. Потом была Джин Грэй, Аманда Катнис и Анджела Фа...

— Как ты все их фамилии запомнил? — удивленно посмотрела на него Лили.

На лице Блэка тут же расплылась злорадная усмешка, а Джеймс странно замялся — не говорить же Лили, что все эти девочки были из его давнего списка «покоренных», и теперь он просто одолжил его Сириусу с пометкой «Качественно. Недорого. Надежно».

— А у него память на имена просто отменная, — ехидно пояснил Сириус. — Он половину седьмого курса Пуффендуя наизусть знает.

Джеймс ответил Сириусу злобным взглядом и поспешил отвести от себя удар:

— Ты где был? Тебя ночью в спальне не было.

— Странное дело. Ведь я никогда — даже ни одного разу! — из спальни по ночам не отлучался, — саркастически ответил Сириус.

— Да брось! Я же знаю, что когда ты ходишь на свои псевдосвидания, ты так душишься, что даже запах Ремусовских носков перебиваешь.

— Сохатый! — оскорбленно воскликнул Люпин, а Лили заливисто рассмеялась.

В этот момент в класс вошла Беата Спринклс, как всегда невозмутимая и непрошибаемая. Тот факт, что вокруг ее шеи поверх косухи был повязан ярко-розовый шифоновый шарф, ее совершенно не смущал. Сириус проследил взглядом за Спринклс, заметил шарф и только закатил глаза, отворачиваясь.

Беата дошла до парты мародеров, плотоядно ухмыльнулась в ответ на приветственно поднятую руку Джеймса, кивнула Ремусу с Питером, окинула насмешливым взглядом Лили и наконец посмотрела на Блэка.

— Ты тут кое-что забыл, Блэк, — гортанно произнесла она и с грохотом опустила на стол перед Блэком ремень.

В глазах у Сириуса помутилось.

Как он мог забыть там этот ремень?..

Его ремень.

Чертов ремень с чертовой пряжкой, изображавшей гриффиндорского льва, пожирающего змею.

Чертов ремень с инициалами С.О.Б.

Ремень, который знали очень многие девушки Хогвартса — ведь не раз они расстегивали эту запоминающуюся пряжку, отдаваясь во власть умелых, сводящих с ума рук Сириуса Блэка.

Беата полуприсела в реверансе, прошествовала к первой парте и, сдвинув два стула вместе, вольготно завалилась на них. Сириус молча смотрел на ремень, лежащий перед собой. Слизеринцы смотрели на ремень, лежащий перед Блэком. Гриффиндорцы и те, смотрели на этот злосчастный ремень.

И тут Джеймс все-таки не выдержал. Он икнул и громогласно заржал.

Сириус устало прикрыл глаза.

Иногда ему казалось, что он хочет убить Беату Спринклс. Но в остальные моменты своей жизни он придерживался мнения, что этого будет менее, чем недостаточно.

__________________________

http://vk.com/ab_or_how_to_train_you_marauders

Глава опубликована: 18.06.2014

Глава XX: Война

Солнце умирало, тяжелой масляной краской сползая за горизонт. Черное озеро отливало алым, будто бы до краев наполненное чистой горячей кровью. Над Запретным лесом нависла тяжелая неповоротливая туча вражеского заклинания. Она выпустила свои длинные щупальца, с тошнотворной методичностью шарящие по земле, и грузно покачивалась в воздухе, словно выжидая чего-то.

Началось.

— Все будет хорошо, Блэк, — Беата неслышно подошла к Сириусу, обнимая его за талию такими согревающими уютными руками. Ее нос уткнулся Блэку куда-то в область лопаток, и парень услышал, как Беата тихо-тихо вздохнула.

Спринклс прекрасно держалась весь прошлый кошмарный день. Она не позволила себе не единой вспышки слез, не билась в истерике, не кричала. Она методична взмахивала волшебной палочкой, и Пожиратели падали, захлебываясь кровью. Половина выживших слизеринцев-пятикурсников, не имеющих ничего общего со своими старшими собратами, носящими на предплечье метку, была под ее защитой. Беата дралась, как львица, защищающая своих детей и только под конец дня, когда все они вернулись в замок, ее вывернуло, и слизеринка забылась в тяжелой лихорадке, придя в себя лишь под утро.

Мадам Помфри отчаянно пыталась помочь всем ученикам сразу. Изумленная, испуганная она носилась по палате, перевязывая одному руку, другому ногу, а третьему пришивая пальцы. Питер Петтигрю, непривычно напряженный, натянутый как струна, без лишних слов бинтовал-исцелял-накладывал швы. Лили Эванс, осунувшаяся, с трясущимися руками, помогала Слагхорну варить зелья, вздрагивая всякий раз, когда из палаты доносился очередной стон.

Джеймс Поттер отчаянно хотел остаться со своей девушкой, но Дамблдор срочно созывал весь Орден Феникса полным составом и ему нужен был каждый волшебник, старше семнадцати лет, умеющий хотя бы просто держать в руках палочку и которому можно было доверять.

Эмили Паркер сидела в дальнем углу Больничного крыла и неотрывно смотрела на перебинтованную долговязую фигуру, лежащую на постели. Взгляд ее был пустым, девушка не двигалась, застыв в неудобной сгорбленной позе. Рука Эмили, словно стальные оковы, обхватила запястье Ремуса Люпина, и никто — ни профессор МакГонагалл, ни Сириус Блэк, ни мадам Помфри — не смогли оторвать ее от Ремуса. В конце концов, Эмили оставили в покое, и с тех пор она ни разу не пошевелилась.

— Мисс Эванс! — вскрикнул профессор Слагхорн, когда Лили перепутала ингредиенты и чуть не выдавила сок полыни в смесь с мякотью бубонтера.

Лили отшатнулась от котла, осознав, что чуть не взорвала половину палаты с раненными и, отступив на шаг, медленно опустилась на пол, разразившись наконец рыданиями. Слагхорн сочувственно взглянул на девушку, но поделать ничего не мог — времени было катастрофически мало, пациентов много и успокаивать плачущую Лили было некому.

— Северус, — тихо выдохнула она, уткнувшись носом в колени и продолжая тяжело вздрагивать, пытаясь подавить рвущиеся наружу рыдания.

Северус Снейп. Тихий угрюмый мальчик. Друг ее детства. Тот, кто всегда был рядом. Тот, кто обещал всегда быть рядом.

Теперь он с ними. Сменил цвет и сторону. Истинный слизеринец.

Лили не ожидала, что это ударит по ней сильнее даже того, что война, о которой последние месяцы говорили все кому не лень, все-таки началась.

Он должен был быть сейчас здесь! Варить эти чертовы зелья, в которых он смыслил побольше всех их вместе взятых, включая Слагхорна!

Лили резко тряхнула головой, поднялась с холодного пола и глубоко вздохнула. Ее помощь сейчас так нужна им всем. Не время думать о том, кто добровольно отверг ее.


* * *


Большой Зал, ужин, за два дня до этого

— Скажи пожалуйста, Бродяга, — вкрадчиво начал Джеймс, — каким образом твой любимый ремень оказался у Спринклс? Вы... э... любите пожестче?

— Сохатый! — взвыл Блэк, не выдержав после получаса бесконечных подколок друга. — Ты не мог бы совершить невозможное и наконец заткнуться?!

— Но это и правда интересно, Сириус, — весело улыбнулась Лили. — Как так вышло? — В ее глазах прыгали искорки смеха, но она старательно делала наивное лицо.

Блэк тоскливо оглядел друзей: их жадные взгляды говорили о том, что живым он отсюда не выйдет.

— Что ж... — Сириус выдержал паузу и небрежно проговорил: — Прошлым вечером, когда я прогуливался после тяжелого учебного дня... — Лили фыркнула. — ...любуясь водной гладью Черного озера, мадемуазель Спринклс робко выглянула из-за... — Блэк оскорбленно вздохнул, глядя на то, как друзья заливаются смехом.

— Беата... — держался за живот Джеймс. — Робко?!

— Не хочешь слушать, так и скажи, — пожал плечами Блэк и отвернулся.

— Но-но, Бродяга! Продолжай, мы постараемся сдержаться! — Джеймс смотрел на друга, изо всех сил пытаясь подавить ухмылку.

— Ну хорошо... — Сириус смерил Джеймса скептическим взглядом. — Беата предложила мне свою компанию для прогулки. Разумеется, я был вынужден отказа...

— Да господи, Блэк! Просто скажи, что я прижала тебя к стене, и мы трахнулись!

— Спринклс, тебя еще никто не спрашивал! — тут же вскинулся Блэк, оборачиваясь на голос Беаты.

То, что за ними наблюдала добрая половина преподавателей, ни Блэка, ни Спринклс не смущало. Джеймсу даже казалось, что всякий раз, когда они устраивают свои разборки посреди огромной толпы студентов, они просто наслаждаются всеобщим вниманием.

— А я не нуждаюсь в разрешении говорить! — отрезала Спринклс.

— Так это были вы! — взревел откуда-то со слизеринского стола Люциус Малфой. — Кто-бы мог подумать, что ты все-таки упадешь так низко, Беата?

— А что, мы мешали тебе спать? — невинно уточнила слизеринка, оборачиваясь к сокурснику.

— Спать ему мешает его искалеченная совесть, — хмыкнул Блэк.

— Что ты, Блэк, — Беата покачала головой, — наличие совести в семье Малфоев презирается даже больше, чем общение с магглорожденными.

— Минус пятьдесят баллов со Слизерина и Гриффиндора за нарушение комендантского часа! — отчеканила МакГонагалл и вернулась к своей запеканке, с такой яростью воткнув в нее вилку, что кусочек творога отлетел и приземлился прямо на щеку профессору Слагхорну.

Беата сокрушенно вздохнула, беспечно улыбнулась в ответ на сердитые взгляды слизеринцев и уже собралась было вернуться к своему столу, как Блэк, цепко схватив ее за запястье, ухмыльнулся и мстительно произнес:

— Раз уж ты вернула мне ремень, не могла бы ты также вернуть мою рубашку, которую так жадно сорвала с меня прошлой ночью? Не бойся, Спринклс, если она тебе столь необходима, я дам тебе другую — я ее дольше носил, она пахнет сильнее.

Гриффиндорский стол взорвался хохотом, на что Беата только скривила лицо и, вырвав свою руку, ушла за слизеринский стол. Ярко-розовый шарф она сняла, безо всякого стеснения демонстрируя кошмарного вида последствия своего рандеву с Блэком прошлой ночью.


* * *


Гриффиндорские спальни, утро

— По-о-одъем! — рявкнул Ремус Люпин, усилив свой голос заклинанием.

Питер уже давно проснулся, умылся и теперь отглаживал рубашку. Джеймс же после такой побудки подпрыгнул на кровати, принимая сидячее положение, и начал безумно вращать глазами.

— Я здесь! Я не сплю, профессор Стебль!

Довольный смех Ремуса и Питера мигом привел его в чувство. Джеймс насупился и завалился обратно, натягивая одеяло на голову.

— Опоздаешь, Сохатый.

— Куда? — недружелюбно буркнуло одеяло.

— На карьерный смотр.

— Черт! — Джеймс резко откинул одеяло и, перевернувшись через бок, свалился с кровати. — Я и забыл про него... А где Блэк?

Ремус оглянулся на кровать Сириуса и обнаружил ее совершенно нетронутой, включая черную шелковую рубашку, брошенную на покрывало вчерашним вечером.

— А... — но договорить он не успел.

Дверь в спальню аккуратно приоткрылась, и нечто, лохматое и растрепанное, по возможности тихо проскользнуло внутрь.

— Блэк, — констатировал Джеймс, смеющимися глазами оглядывая Сириуса. — Из чьей пасти ты выбрался?

Сириус откинул челку со лба, попытался пригладить волосы, но тут же запутался в собственной шевелюре. Выпущенная из брюк рубашка, судя по виду, пережила кровопролитный бой с монстром, специализирующимся на пожирании мужской одежды. Не говоря больше ни слова, Сириус скрылся в ванной, откуда послышался его тоскливый вой — видимо, Бродяга наконец встретился с зеркалом.

— Что она с ним там делает? — пробормотал пораженный Ремус.

— Ест, я полагаю, — Питер хитро улыбнулся и начал облачаться в костюм.

— Какую именно часть? — невинно спросил Джеймс, вызвав у друзей приступ неконтролируемой тошноты.

— Поторопись, Сохатый, если не хочешь, чтобы школьный автобус уехал без нас, — коротко сказал Ремус и торопливо вышел за дверь.

Полнолуние ожидалось на следующую ночь, но уже с неделю он чувствовал себя, словно вареный моллюск. Ремусу отчаянно хотелось верить, что сегодняшний день он выдержит. Очередной спазм, скрутивший мышцы, Люпин проигнорировал с исключительной твердолобостью, свойственной любому настоящему гриффиндорцу.


* * *


Карьерный смотр проходил, как и следовало ожидать, в магической части Лондона. Министерство Магии выделило целое здание для представительств различных организаций, и теперь студенты Хогвартса увлеченно бродили между стендами, рассматривая и выслушивая самые разнообразные предложения работы.

Пятикурсникам было необходимо хотя бы примерно определиться с выбором будущей карьеры — оценка за СОВ оказывала прямое влияние на то, появится ли у студента шансы претендовать на место в желаемом заведении после школы. Семикурсники в большинстве своем прекрасно представляли, чему хотят посвятить собственную жизнь, и теперь искали место для летней практики.

Четырехэтажное здание было наводнено студентами всех мастей — выходцы из Шармбатона и Дурмастранга также пожаловали в Лондон. Так или иначе, столица Англии была оплотом всего магического сообщества, и карьерные перспективы здесь открывались гораздо более масштабные, нежели во Франции или Болгарии.

— П-с-с! Сохатый, — Сириус притаился в нише за одним из стендов и поманил к себе друга.

— Ты чего прячешься?

— Да они налетели на меня словно стервятники! Мистер Блэк, не заинтересуетесь ли вы нашей развивающейся фирмой по производству волшебных метел? Вы не думали, чтобы связать свою жизнь с пошивом одежды, у вас определенно есть вкус, мистер Блэк! — шепотом передразнил неудачливых рекламщиков Сириус. — Только и думал, чтобы шить одежды всю свою жизнь! Видят во мне только мешок денег.

— Ну... — Джеймс сорвал один из листков с ближайшего стенда. — Ты можешь наняться акробатом в магическую цирковую...

— Сохатый, — нехорошо вздохнул Сириус, и Джеймс замолчал, весело сверкая глазами.

— А я определился, — ни с того, ни с сего выдал Джеймс.

— С чем?

— С профессией.

— И?

— Сначала думал, что буду профессиональным игроком в квиддич... А теперь решил, что пойду в мракоборцы.

Сириус подавился так громко, что на них начали оглядываться студенты. Какая-то стайка девчонок прошептала нечто очень похожее на «Это же Блэк!» и заняла наблюдательный пункт неподалеку от окна.

— Прости, что? — не сразу осознал ответ друга Сириус.

— Бродяга, не строй из себя идиота. Знаешь же, что скоро начнется! Я не желаю стоять в стороне и ждать действий от черт знает кого. Кто защитит Лили?

— Ну конечно, — проворчал Сириус, — кто, если не ты.

— Неужели не одобряешь? — удивился Джеймс.

— Чтобы защищать Лили, нужно быть рядом с ней, а не торчать в каком-нибудь смертельно-опасном месте, согласно поручению штаба.

— Ты — эгоист.

— А ты —придурок.

— А тебя не смущает, — Сириус пустил в ход последний аргумент, — что вместо профильных уроков Зельеварения, которые ты должен был посещать все эти два года, ты целыми днями торчал на поле, доводя команду до истощения?

— Мракоборцы объявили открытый набор — все, кто смогут сдать необходимые экзамены при поступлении с оценкой «В» и выше, приняты. И знаешь, что это значит? Что они в отчаянии.

Оба сверлили друг друга взглядами так, словно собирались освоить легилименцию сию же секунду.

— Эй, вы что здесь... — подошедшая к друзьям Лили осторожно тронула Джеймса за руку. В руках она держала с десяток листовок самой разнообразной направленности.

— Обсуждаем светлое будущее, — фыркнул Блэк. — Джеймс вот хочет быть на передовой, нестись вперед сломя голову, ежедневно подставляясь на линии огня по приказу министерских шишек. В общем, полностью в его стиле.

— Я собираюсь стать мракоборцем, — упрямо повторил Джеймс.

— Джим, правда?.. Но это же... — Лили искренне обрадовалась.

— Не пойму, чего ты так взъелся, Блэк? — Джеймс подозрительно посмотрел на Сириуса, впервые за последние месяцы не обращая ни малейшего внимания на Эванс. — Я думал, ты поддержишь меня!

— А, — Сириус только раздраженно махнул рукой и развернулся к выходу. Прехорошенькая Амели Лоуренс, пятикурсница с Когтеврана, тут же стрельнула в Блэка глазами, но тот стремительно пронесся мимо, не обратив никакого внимания на милашку.

— Что это с ним? — удивленно спросила Лили.

— Хотел бы я знать.


* * *


Ремус Люпин ходил между стендами, вежливо улыбаясь работодателям. Он точно знал, что пойдет в мракоборцы, вернее, очень попытается. Ремус прекрасно понимал, что попасть к ним в школу он сможет, разве что если Луна свалится прямо на Землю, и он останется последним претендентом на поступление. Дамблдор обещал замолвить за Люпина словечко, но Ремус не очень-то верил, что в его деле могут помочь даже связи.

Как назло, приступы начали повторяться все чаще. Ремус раздраженно теребил простую цепочку из циркония на руке, подаренную Эмили на Рождество. Странным образом, но это его успокаивало. Будто бы напоминало, что он человек, а эта цепочка — его связь с миром людей. Люпин чувствовал себя напряженно с того самого момента, как они сели в автобус. Слизеринцы, ехавшие в соседнем, странно переглядывались утром, ухмылялись и смотрели в сторону гриффиндорского стола со смесью презрения и подозрительной радости.

Что-то явно было не так. Звериное чутье редко обманывало Ремуса, а теперь... он кожей чувствовал разлитое в воздухе напряжение. Студенты продолжали весело переговариваться друг с другом, рассматривать предложения о работе, но все это выглядело так, словно кто-то изо всех сил стремился скрыть настоящую картину происходящего. Раздавшийся резкий щелчок заставил Ремуса дернуться и обернуться к окну. Он расслышал его только благодаря обострившимся органам чувств накануне полнолуния.

— Ремус! — вдруг громко крикнула с другого конца зала Эмили Паркер и подняла в его сторону волшебную палочку.

Люпин ничего не успел понять, как ее заклятье врезалось в него, и он отлетел к стене, чуть не сломав плечо от удара. Росчерк чужого заклинания, будто бы разрезавший комнату на две части, пролег как раз там, где мгновение назад стоял Люпин. Парень узнал эти чары. Выявление анимагической формы и насильственное превращение жертвы в ее вторую ипостась. На оборотней перед полнолунием действовало безотказно.

Тут же со стороны улицы раздался безумный грохот и десятки резких хлопков. Через мгновение послышались крики, и что-то громко взорвалось на первом этаже. Шум стоял такой, что, казалось, Луна все-таки упала на Землю. Эмили уже отвернулась от Ремуса, вскидывая палочку и отражая оглушающее заклятье, мелькнувшее красной вспышкой почти перед ее носом. Закричала какая-то пуффендуйка, когда ее собственные сокурсники сбили девчонку с ног, бросившись к выходу. Деканы факультетов под предводительством МакГонагалл пытались восстановить порядок, но объяснять что-то паникующим подросткам, когда вокруг во все стороны летели заклинания, было бесполезно.

Окна разбились с ошеломляющим звоном, возвращая Ремуса в реальность. Повсюду разлетелись осколки, кто-то закричал от боли, кто-то от страха. Люди в черных гротескных масках с прорезями проникали в зал, обволакивая его, как нашествие саранчи. Куда не посмотри — виднелись их черные пугающие фигуры, безмолвные, беспощадные.

Ремус вытянул руку и резко схватил за ворот куртки ту самую девчонку, которая так и не смогла подняться с пола. Девушка дрожала, озираясь по сторонам, в глазах ее застыл ужас. Она даже не сопротивлялась, когда Ремус подтащил ее к себе и резко хлестнул по лицу — ее было необходимо привести в чувство и как можно быстрее.

— Эй, слышишь меня? — закричал он ей. Вокруг творился такой гам, что никто и не обратил на них внимания.

Пуффендуйка вздрогнула, кое-как фокусируя взгляд на Люпине.

— Сейчас я собью с ног того Пожирателя, что стоит у входа, поняла? А ты выбежишь из здания вслед за своими. Там лестница! Спустишься вместе с остальными. Поняла?! — Ремус тряхнул девчонку за плечи и та, словно в трансе, медленно кивнула.

Сектумсемпра! — раздалось откуда-то сбоку, и тот самый Пожиратель, что стоял у входа, упал на пол, рассеченный от подбородка до паха страшной рваной раной. Казалось, его вспороли одним страшным неумолимым движением. Мужчина начал падать на пол, и Люпин едва сдержал тошноту, когда внутренности ублюдка начали вываливаться на пол сквозь разорванную мантию.

— Беги! — крикнул Ремус, толкнул девчонку и обернулся.

Беата Спринклс, плохо отличающая своих от чужих, уставилась на Ремуса безумным, пробирающим до дрожи взглядом.

Она вся была в крови — в своей и чужой, ее косуха, опаленная и порванная в нескольких местах, открывала руки слизеринки, покрытые кровоточащими царапинами, на лице виднелся след от Ожогового заклинания. Но Беата не чувствовала ни боли, ни усталости. Она осклабилась и, коротко кивнув Ремусу в знак узнавания, отвернулась.

— Уведите отсюда Ремуса Люпина, — раздался откуда-то странно знакомый хрипловатый голос. — Он оборотень!

— Оборотень! — раздавалось со всех сторон. — Здесь оборотень!

Произнесенные слова уничтожили последние барьеры между разумом и страхом в людских головах. Ученики начали палить во все стороны, не разбираясь, кому достаются их заклятия. Какой-то парень ринулся к Ремусу, и Люпин видел только приближающиеся к нему безумные глаза, одержимые непонятной злобой. Кто-то, кажется Джеймс, возник рядом и закрыл Люпина собой, словно скала, вскидывая палочку. Поттер зарычал похлеще любого оборотня.

— Притронешься к моему другу, и я тебе горло вырву, сука, понял?! — слизеринец — Ремус наконец узнал его — отшатнулся, отступая за спины друзей, и на его месте тут же возник человек, закутанный в черный плащ.

Сириус, Джеймс и Питер одновременно послали в человека оглушающие заклятья с разных концов зала, и тот мешком повалился на пол. Джеймс нагнулся, пропуская над собой заклинание, и то с ужасающим свистом врезалось в стену, обвалив часть потолка прямо на пытающихся выбрать из зала людей.

Дорказ Медоуз, опасно балансируя на подоконнике, отбивалась сразу от троих и довольно успешно. Но кто-то отправил заклинание ей прямо в спину, и она, покачнувшись, безмолвно рухнула вниз. Все в зале замерли, наблюдая это жуткое, такое невероятно медленное и плавное падение...

И тут, откуда-то с верхнего этажа раздался отчаянный женский крик.

— Лили! — одновременно выдохнули Джеймс и Северус, приходя в себя, и бросились вперед, раскидывая от себя людей, как пушинки.

Ремус наконец узнал этот голос — это Северус Снейп не преминул воспользоваться ситуацией и выдать оборотня жаждущей крови толпе. Хороший и продуманный ход — одно дело присутствие Пожирателей, обычных в общем-то волшебников, другое дело — оборотень, неконтролируемое жуткое чудище. Эти слова послужили меткой искрой, брошенной в стог сухой соломы, и страх людей разгорелся еще ярче. Ремус подумал, что не особенно удивится, если под конец сражения окажется, что большая часть учеников пострадала от рук своих же обезумевших сокурсников.

— Лунатик, в порядке?! — обзор Ремусу закрыло лицо Блэка. Глаза друга казались такими неправдоподобно огромными, что Ремус всхлипнул от смеха.

— Не время для истерик, Лунатик! — Сириус рывком поднял Люпина с ног, вручил ему в руки выпавшую волшебную палочку и скрылся где-то в толпе, таща за собой израненную Марлин.


* * *


Скольких ранила Беата, Паркер не знала. Но обезумевшая слизеринка, размахивающая палочкой, как мечом, ревела и рычала, не упуская не единого шанса вскипятить мозги зазевавшемуся Пожирателю. Эмили приходилось труднее. Она не была воином, не умела драться, и вся эта ситуация страшно пугала ее. Чудом увернувшись от летящего в нее проклятья, она нырнула под поваленную колонну, и пол, в том месте, где она стояла секунду назад, оглушительно взорвался, утянув в дыру рядом стоящих учеников. Ужасно болели руки и голова, пальцы от напряжения немели, и Эмили на секунду почувствовала приступ ужаса — а вдруг руки парализует, и что она тогда будет делать?!

Краем глаза Паркер заметила, как Снейп и Джеймс бегут куда-то прочь. Под разорванной рубашкой Северуса виднелось что-то черное, жуткое. Он пробежал совсем близко, и на миг перед глазами Эмили возник кусочек черного черепа, выглядывающий из-под одежды. Паркер замерла. Этот насмешливо скалящийся череп, черный как сама тьма, навеки отпечатался в ее памяти.

— Эмили, поднимайся! — ее сокурсник Эдгар Боунс, схватив девушку за предплечье, оттолкнул Эмили к стене и взмахнул палочкой, повесив между ними и Пожирателем щит. Щит опасно прогнулся, но выдержал.


* * *


Лили закричала снова — ее настигла сумасшедшая, выворачивающая кости боль.

Перед тем как началось нападение, она сказала Джеймсу, что сходит на третий этаж, поговорить с одной добродушной целительницей по поводу практики для Питера. Наверху почти не было учеников, никто еще не успел добраться до третьего зала — только несколько шармбатонцев и профессор Стебль. Взрыв, последовавший парой минут позже, оглушил Лили, и она осталась с Пожирателями практически один на один. Помона Стебль лежала без сознания где-то в углу, ударившись головой о стену. Пятерка учеников была до жути напугана, а единственный путем к спасению была лестница, сейчас заблокированная Пожирателями. Лили решила биться до конца, чего бы это ей не стоило, но уже через минуту, отвлеченная диким криком раненной девушки, сама пропустила летящее в нее заклинание.

Круцио! — снова выкрикнул человек в черной маске, нависая над ней, и засмеялся лающим смехом. — Что, нравится, грязнокро...

Договорить он не успел. Его омерзительный смех превратился в не менее отвратительный булькающий хрип, палочка выпала из рук, и Пожиратель начал заваливаться вперед, прямо на Лили. Кровь пульсирующими толчками выплескивалась из его рта, и Лили с ужасом почувствовала, как пара капель упала на нее. Отчего-то ощущение на коже крови своего почти мертвого врага было даже ужаснее самой пытки. Она попыталась отползти, но измученное тело не слушалось, будто парализованное. Внезапно кто-то резко дернул ее на себя, и Эванс отчаянно забилась, кусаясь и отмахиваясь всеми конечностями. Жуткий страх придал ей сил.

— Это я, Эванс! Я! — раздался над ухом голос Сириус Блэка. — Да бл... — Блэк согнулся, получив острым локтем в живот.

— Лили, Лили! — Джеймс, возникший из-за плеча Пожирателя, рванулся к девушке, и Лили почувствовала такое облегчение, что на секунду даже забыла про ужас, на мгновение затопивший ее сознание. Она не знала, что радовало ее больше — то, что она спасена, или то, что Джеймс жив.

Поттер прыжком преодолел расстояние между ним и Эванс, уже почти коснулся ее руки, но не успел. Что-то упало сверху, проломив крышу, и мир снова взорвался.

— Лили-и-и!..

Но девушка не слышала голоса Поттера, она почувствовала, как летит, увидела пролетающую мимо нее огромную балку, ударилась о стену и отключилась.


* * *


Ученики, дрожащие, окровавленные, не понимающие, что происходит, сидели на развалинах здания и с ужасом смотрели на руины, из которых подоспевшие мракоборцы мало-помалу выносили пострадавших. МакГонагалл проводила перекличку. Она выглядела так, словно вернулась из самого ада. Кто-то рассек ей лицо, чудом не задев глаз, но профессор не обращала на это ни малейшего внимания.

С подрагивающими руками и губами она ходила между студентами, вычеркивая из списка всех, кто остался жив и находился в условной безопасности на данный момент. Ее голос, выкрикивающий имена, был как и всегда уверенным и жестким, но в глазах застыл кошмар пережитого и тяжелая кипящая ненависть.

— Лили Эванс! — крикнула она, оглядываясь в поисках девушки с такой уверенностью, будто не могла представить того, что бы Эванс не выжила. — Лили Эванс! — громче повторила МакГонагалл, голос ее дрогнул. — Ли... — она замерла.

Джеймс Поттер, яростно отбиваясь от Питера и мракоборцев, рвался к разрушенному зданию. В глазах его стояли слезы.


* * *


— Эдгар, — хрипло произнесла Эмили, приподнимаясь на локтях. Горло пересохло. — Эдгар! — зашипела она, начав изо всех сил трясти парня за плечи, будто он был ее единственным шансом на спасение.

Они дрались плечом к плечу до того момента, пока что-то огромное не свалилось сверху, утянув добрую тройку Пожирателей вслед за собой. Боунс был незыблем, словно всю жизнь только и делал, что учился воевать. Но под конец, когда Эмили обернулась и случайно встретилась с ним глазами, она не смогла сдержать вздоха. На Эдгаре не было живого места, и дрался он лишь за счет чистой силы духа. Странное, невозможно благодарное восхищение затопило Эмили до самых кончиков пальцев, но для восхваления времени не было.

Теперь же парень лежал в отключке, и ноги его придавливала тяжелая балка, упавшая, видимо, с самого верха в тот момент, когда здание, словно бы разрезанное на две части, начало разваливаться в разные стороны. Вместе с Эдгаром Эмили утратила веру в себя, хоть и понимала, насколько это жалко и малодушно.

Рычание, раздавшееся сбоку, пробрало Паркер до костей.

Мягко переступая израненными лапами, на нее смотрело одно из самых отвратительных созданий на свете. Чрезмерно длинные когтистые лапы, удлиненный череп, желтые огромные клыки, всколоченная грязно-серая шерсть, немигающие глаза с огромными зрачками... Чудище будто сошло с той самой небезызвестной гравюры из книги по ЗОТИ. Без сомнения, оборотень.

Эмили с широко раскрытыми глазами смотрела в неестественно желтые, звериные глаза Ремуса Люпина. Отчего-то она точно знала, что это именно он, а не какой-то другой вервульф.

— Ремус, — облегченно выдохнула она и улыбнулась как распоследняя дура. — Они все-таки тебя достали, да?

Оборотень перепрыгнул через балку, клацнул челюстями прямо перед носом Эмили и тут же отшатнулся. В глазах его промелькнуло узнавание, и он с ужасом развернулся и помчался прочь из здания.

Паркер только через минуту поняла, насколько близка она была к тому, чтобы присоединиться к своим сокурсникам на том свете.

Эдгар рядом тихо застонал, разлепляя глаза и щурясь от непривычно яркого света, бьющего из развалов в стене, и когтевранка облегченно вздохнула. Она опустила веки и откинулась назад, желая хотя бы кратковременного отдыха.


* * *


— Эванс, твою ж мать! Эванс! — Сириус был готов бить девушку головой об пол и готов был биться об него сам, только бы Лили очнулась. — Эванс, если ты сдохнешь, у твоего очкарика никого не останется, понимаешь?!

Но Лили безмолвствовала, ее сильно приложило головой о стену, да и тот Пожиратель... Сириус зарычал. Неизвестно, что еще эта сволочь собиралась сделать. Но теперь он сдох, что, по мнению Блэка, было чересчур милосердно со стороны Джеймса.

Сириус вздохнул и кое-как поднялся. Голова тут же закружилась, но времени на бабские стенания у него не было. Тряхнув головой и помассировав виски, Сириус глубоко вздохнул и взвалил такую внезапно тяжелую Эванс себе на плечи.

Шум, раздавшийся откуда-то сбоку, заставил Сириуса прижаться к стене, но распознав голос, он облегченно выдохнул и чуть ли не засмеялся в голос.

«Жива», — против воли проскользнуло у него в голове.

— Твою мать, ты, тупой сукин сын! Какого хрена, меня должно волновать, что ты мракоборец?!

— Мисс...

— Ты слышишь, бубен?! У меня там друзья! У меня там мужик, в конце концов! Он из аристократической семейки, белоручка та еще, ни хрена сам не может сделать! Да дай же мне пройти!

Сириус только закатил глаза — Беата была в своем репертуаре. Надо думать, что даже если бы у нее отобрали палочку, она не остановилась и продолжила драться голыми руками.

Сириус выполз наконец на яркий свет и чуть не сдох. Солнце было таким ослепляюще живым, словно он не видел его уже столетие. Или думал, что больше не увидит. Запнувшись о какой-то обломок, Сириус пошатнулся, почувствовал, что падает и изо всех сил вцепился ногами в землю.

«Если уроню Эванс, Сохатый воткнет мне в задницу свои рога», — промелькнула в его голове дурацкая мысль. Но Эванс он все-таки уронил.

— Лили! — раздался истошный крик, и впереди мелькнул размытый силуэт бегущего человека.

Сириус попытался подняться, но в следующую секунду откуда-то справа в него врезалось нечто, знакомо пахнущее сигаретами и выделанной кожей.

«Все равно, что обниматься с самим собой», — хотел сказать он, но только взвыл, когда Спринклс крепко обняла его, сдавив сломанные ребра.

— Если сдохнешь, Блэк, я сдохну вслед за тобой, и тебе придется торчать в моей компании вечность, — кто-то жарко прошептал ему на ухо, и Сириус, не выдержав, нашел горячие губы. Привкус гари и крови неожиданно оказался непередаваемо сладким.


* * *


Когда из здания показался побитый Блэк с человеком на плечах, Джеймс видел только одно — огненно-рыжую копну волос, переливающуюся на солнце. Он стоял и смотрел на это полыхающее пламя, думая, что боги, вероятно, подарили ему второй день рождения сегодня. Потому как умереть один раз он уже успел.

Джеймсу показалось, что вот уже целую вечность он смотрит на эти родные и бесконечно любимые волосы. Он вздрогнул, приходя в себя, и рванул вперед, оттолкнув бегущего Северуса с дороги, опомнившегося раньше. Слизеринец упал, ударился о камень и тяжело повредил ногу, провожая Поттера ненавидящим взглядом.

Лили, которую этот криворукий кретин Блэк уронил на землю, неожиданно шевельнулась и попыталась поднять голову. Завидев это, Джеймс припустил сильнее. Он плохо различал мир вокруг себя, его очки разбились и потерялись где-то в пылу схватки, но его солнце, его личное солнце он ни с кем не смог бы перепутать.

Лили, озираясь по сторонам и отмахиваясь от подбежавших колдомедиков, жадно искала глазами в толпе всколоченную черную макушку. Черноволосую комету, несущуюся на нее с противоположной стороны, она заметила не сразу.

— Лили! — до хрипа кричала комета и бежала вперед. — Лили!

На секунду ей стало страшно от того, что случится, если Поттер врежется в нее, но тот затормозил так резко, что последние несколько метров проехал на коленях. Эванс протянула к нему руки, чувствуя, как к горлу подступают слезы, попыталась подняться, но только рухнула в объятья Джеймса.

— Лили, Лили, Лили, — исступленно повторял он и целовал ее лицо.

Лили жмурилась, чувствуя, как по лицу градом стекают слезы, и счастливо улыбалась, беспорядочно гладя Джеймса по спине.

— Джеймс, — прошептала она и уткнулась Поттеру в плечо. — Господи, Джеймс, как я испугалась за тебя...

Они застыли в неудобной позе, не желая отрываться друг от друга, и мракоборцы не решились их разнимать. МакГонагалл, стоящая в стороне, улыбалась дрожащими губами и сердито смахивала с глаз выступившие слезы.

— Точно, — раздалось рядом ворчание Блэка. — А друг пусть сдохнет. Кому он вообще нужен?

— Ты здоровый кобель, — вскинул голову Джеймс, находя очертания лица Сириуса. — Я ж не мамочка — за тобой бегать, — и снова уткнулся в волосы Лили, пахнущее солнцем и теплом.

В голосе обоих слышалась тщательно скрываемая радость. Одно дело Лили, ее можно было обнимать и шептать ей на ухо всякие счастливые глупости. Другое дело Блэк. Как бы отчаянно не волновались они друг за друга, оба знали, что никогда не покажут этого.

Над ухом Поттера ожесточенно выругалась Беата. Она смотрела куда-то поверх Лили и Джеймса, и взгляд ее полнился ужасом. Эванс повернула голову вслед за Беатой и испуганно охнула.

— Что там, Лили? Что? — Джеймс щурился, но видел только неясные пятна вдалеке.

Вой, раздавшийся с улицы, подтвердил худшие предположения Джеймса.

Оборотень.

В своей боевой форме.

Посреди бела дня.

Десятки заклинаний тут же врезались в тело зверя. Палили все — и перенервничавшие ученики, и сосредоточенные мракоборцы, и даже преподаватели. Зверь взвыл еще раз, но как-то пронзительно и тоскливо, и тяжело рухнул в дорожную пыль. А взволнованные люди продолжали посылать заклинания в оборотня, ничего не видя и не понимая от ужаса.

«Ремус», — одними губами произнесла Лили, с ужасом взглянув на Джеймса и кивнула.

Поттер с Блэком переглянулись и, не сговариваясь, бросились к тому месту, где упал серый волк.

Беата Спринклс на секунду нахмурилась и вздрогнула от пришедшего в ее голову осознания.

— Это же... — начала она, неверяще взглянув на Лили. Та только с сочувствием кивнула.


* * *


Профессор МакГонагалл была в ярости. Все произошедшие события буквально меркли перед тем, что Альбус Дамблдор, этот старый хр... хитрый манипулятор, посмел скрыть от нее болезнь ее собственного студента — Ремуса Люпина! И умудрился скрывать ее долгих шесть с половиной лет.

Джеймс Поттер и Сириус Блэк, ринувшиеся на помощь другу, были тут же повязаны мракоборцами за подозрение в «содействии». Оба вырывались, кричали, размахивали палочками и требовали Дамблдора сию же секунду. Но директор был по горло занят укреплением обороны Хогвартса и защитой оставшихся в замке учеников. Поэтому профессор МакГонагалл выступила в качестве переговоров между своими студентами и мракоборцами, и открывшаяся правда совершенно не пришлась ей по вкусу.

С сотрудниками министерства они сошлись на том, что Ремус Люпин будет незамедлительно доставлен в Больничное Крыло Хогвартса. Выбор был не так уж и велик — либо в замок, либо в больницу Святого Мунго. Но больница была переполнена — нападения Пожирателей Смерти вспыхивали словно пожар по всему Лондону. Громили всё — и маггловские, и магические кварталы, и коек в Мунго на всех не хватало.

— Но там же дети! — возмущалась высохшая, худая колдунья, чье лицо было обильно испещрено морщинами. Она сердито заматывала бинтом руку какого-то когтевранца. — Как вы можете отправить оборотня в Хогвартс?!

Все близстоящие ученики напряженно вслушивались в беседу, пытаясь понять, кого имеет в виду ведунья. Многие слышали тот крик Снейпа об оборотне, а теперь и воочию убедились в его существовании, но мало кто запомнил имя, да и те путались и сомневались.

МакГонагалл в ответ лишь поджала губы, собираясь в который раз разразиться гневной тирадой в защиту Ремуса, но ее опередил низкий басовитый голос.

— Мистер Л... Этот ученик провел в Хогвартсе шесть с половиной лет, — размеренно произнес молодой мракоборец Кингсли Шелбот и строго посмотрел на подслушивающих студентов. — Его присутствие в Мунго может вызвать панику как у больных, так и у самого студента из-за резкой перемены обстановки. А учитывая, что полнолуние наступит завтра ночью... Я полагаю, мисс Гримлс, в родной школе ему будет гораздо легче. Если за все эти годы по его вине не пострадало ни одного студента, мы можем довериться этому ученику и профессору Дамблдору.

Джеймс и Сириус только мрачно переглянулись, вспоминая, что один пострадавший все же был. И была бы воля Блэка, он бы отправил Снейпа в пасть к оборотню, не задумываясь.

— Дальнейшее разбирательство мы проведем... — продолжил Шелбот, но его прервал громогласный голос, словно молот опустившийся на всех собравшихся.

Голос лился сверху, оттуда, где закрывая собой солнце, зловеще скалясь в зеленых клубах дыма, висела черная метка. Ученики зашептались, жмясь друг к другу и сжимая в руках волшебные палочки. Страх уступил место усталости и запоздалой злобе, и каждый сейчас был готов разорвать на части любого Пожирателя, чего бы это ему не стоило.

— Война началась, — молвил голос с неба. — Те, кто осквернил чистую кровь, будут наказаны. Те, кто посмел посягнуть на таинства, доступные лишь истинным чистокровным волшебникам, будут истреблены. Те, кто сохранил свою честь и приверженность правой стороне, будут вознаграждены. Сейчас вы можете сделать выбор — со мной вы или против меня. Пощады не будет. Милосердия не будет. Жалости не будет. — Слова падали с неба, словно полновесные камни, впечатываясь в сознание слушателей с каждым новым предложением.

— Я Лорд Волан-де-Морт! — громко произнес голос. — И я даю вам сутки на размышление. По истечение этого времени обратного пути не будет. Если вы желаете выбрать жалкую смерть среди ничтожеств, подобных вам, забывших свои корни и свою кровь — это ваше право. Но если вы желаете оказаться на стороне правого, на стороне победителя, я буду ждать вас!

— Интересно, — вдруг нехорошо протянул Сириус, — где был Люциус все это время? Я не видел ублюдка на протяжении всей схватки, но в школьном автобусе он был.

— Надеюсь, его сожрали, — ответил Джеймс, одной рукой обнимая закутанную в плед Лили.

— А где Паркер? — вдруг спросила Эванс. — Она ведь тоже... магглорожденная.

— Там, — невнятно махнула рукой Спринклс.

Слизеринка выглядела ужасно, но еще ужаснее выглядели колдомедики, которые пытались ее перевязать. Беата сообщила им в весьма нелестных выражениях, что шрамы украшают воина, и она отказывается сидеть в стороне с градусом в глотке. Поэтому последующие полчаса Сириус держал Беату в охапке, пока целители приводили ее в более-менее адекватный вид. Спринклс вырывалась и материлась, обещая обречь Блэка на нескончаемые муки, на что тот резонно ответил, что он уже и так общается со Спринклс, и что может быть еще хуже?

Под конец выяснилось, что Беата, видите ли, боится боли, а потому предпочитает ходить с открытыми ранами хоть до второго пришествия, лишь бы никто не прикасался к ним со своими «мерзкими жгучими лекарствами».

— Она жива? — осторожно спросила Лили, пытаясь разглядеть Эмили вдалеке.

— А ты думаешь, что если бы она подохла, я сейчас сидела бы здесь такая спокойная и благожелательная? — подняв бровь, спросила Спринклс.

— Мы отправляемся в Хогвартс, — к друзьям подошел измотанный Питер, вытирая со лба кровь по полам с гарью. Он помогал колдомедикам ухаживать за больными, отчего выглядел не лучше самих раненных. — В Мунго отправили всех самых безнадежных, а для остальных Хогвартс на данный момент представляется министерству наиболее защищенным местом. Лондон, очевидно, проверку не прошел.

— Тот факт, что половина Слизерина причастна к произошедшему и мы будем вариться в закрытой школе вместе с ними, никого не интересует? — усмехнулся Сириус.

— Блэк, — Питер поморщился. — Умерь свой пыл. Среди них есть подонки, это правда. Но только что я лечил слизеринку-пятикурсницу. Ей оторвало руку и ребро проткнуло легкое. Не знаю, сколько времени понадобится ей для того, чтобы прийти в себя, но она не сказала ни слова даже, когда я прижигал ей рану. Девчонка совершенно ничего не понимает, будет чудом, если она не тронется умом.

— Пятикурсники и семикурсники! — раздался за их спинами голос МакГонагалл. — Становитесь в очередь и без глупостей! Каждый факультет садится в свой автобус!

Джеймс без слов поднял Лили на руки под ее протестующие вопли и, ухмыляясь, пошел к автобусу, ориентируясь на голос МакГонагалл. Его качало из стороны в сторону, и он умудрился перепутать Фрэнка Лонгботтома, ведущего под руку Алису, с профессором Слагхорном. Но Блэк был уверен, что даже лишившись зрения полностью, Сохатый доставит Лили в целости и сохранности. Блэк насмешливо взглянул на Беату и тут же был встречен ехидным вопросом:

— Тебя тоже взять на ручки, Блэк?

— Давай, — легко согласился Сириус и протянул к Спринклс руки с молящим выражением лица.

Беата шарахнулась от него как от чумного, и только рассерженно фыркнула, когда Блэк в голос расхохотался и направился к собственному автобусу. Ему отчаянно хотелось забрать Беату с собой, но он бы скорее согласился нюхать носки Сохатого, чем сознался в этом.


* * *


Больничное крыло, на следующий день

— Как Ремус? — просто спросила Беата, присаживаясь на кровать рядом с Паркер. Она опасливо покосилась на оборотня, но тот лежал бездвижно, и Спринклс решила, что ради подруги потерпит пару минут.

Эмили вытащили из-под обломков вместе с Эдгаром, который сейчас лежал на соседней кровати, крепко сжав зубы в ожидании, когда же наконец срастутся кости на ногах.

— Дышит, — бесцветно ответила Эмили.

— Ты не могла ему помочь. Все как с ума посходили, когда увидели его в... в его другой форме, — Беата опасливо покосилась на Эдгара.

— Он не слышит ничего, — сказала Эмили. — Эдгар, я имею в виду. Ему очень больно.

— Ясное дело.

— Ненавижу.

— Студентов? Себя? Меня?

— Всех.

— А, ну тогда все в порядке, — Спринклс попыталась пошутить, но лицо Паркер даже не дрогнуло. — Слушай, твой парень будет жить. Его держат под огромным количеством успокаивающих, возможно, он даже не будет сильно дергаться в полнолуние, — голос Спринклс дрогнул, но она справилась с подступившей слабостью. — Кроме того, практически никто не подозревает его напрямую. А слухи рассосутся сами собой, как и всегда.

Паркер продолжала молчать.

— Да в чем дело?

— Северус, — внезапно прошипела она, оборачиваясь к Беате. — У него на плече метка. Именно он пытался устроить панику, сказав об оборотне, больше некому! И эта... этот...

Беата вздохнула. Когда Северус спустился в Больничное Крыло вчера вечером и предложил свою помощь, Паркер буквально вцепилась в него когтями. Усилиями Блэка (который сам не верил, что спасает Нюниуса) и Беаты им удалось оттащить когтевранку от Снейпа. Но последующая за этим тирада Эмили, обличившая Северуса по всем статьям, закрыла ему двери в Больничное крыло как минимум на ближайшую неделю. Теперь он был один из тех кошмарных тварей, что пытали и мучали детей и магглов, и никто не желал с ним разговаривать. Истерика Лили Эванс, когда та услышала шум и подошла узнать, в чем дело, была едва ли не сильнее, чем у Паркер.

— Почему их всех просто не могут выгнать из школы? — тихо спросила Эмили в пустоту. — Всех этих клейменных слизеринцев?

— Потому что их родители — очень важные шишки, и если Дамблдор посмеет отказать их детям в приюте, министерству придется что-то делать. Они прикроют школу или, того хуже, сменят директора на какого-нибудь сторонника Лорда, — Беата поморщилась. — Слишком большой риск. Тем более, что у него нет доказательств — метка меткой, но никто из них формально не принимал участия в этой бойне, а сдергивать с них одежду, чтобы проверить наличие клейма, мы формально не имеем права.

— Долбанная политика.

— Не то слово.

— Скольких мы потеряли?

Беата замолчала, что-то прикидывая в уме.

— Нас было около ста пятидесяти, — наконец ответила она. — Вернулось сто пять. Плюс еще потери шармбатонцев и дурмстрангцев. Хотя последние непонятно на чьей стороне.

Эмили вздрогнула, оборачиваясь. Число было жутким. Один-два... но сорок пять человек?!

— Человек пятнадцать лежит в Мунго, остальные в... в земле, — Спринклс развела руками. — Мне тоже хреново ото всего этого, Паркер. Но, если тебе станет легче, Слизерин лишился пятерых.

— Твоими стараниями? — усмехнулась Эмили.

— Хотелось бы верить. Я зацепила одного ублюдка в маске Ожоговым заклинанием, — Спринклс довольно оскалилась. — И знаешь, что? Малфой вчера заходил в Больничное крыло за противоожоговой мазью.

— И мадам Помфри дала ее ему?

— Она ударила его по лицу. Никто от нее такого не ожидал. Потом она правда расплакалась, испугалась сама себя... Но Малфой исключен из школы. Говорят, Абраксас открыто выступил в министерстве с заявлением, что вся его семья на стороне Лорда и прочая-прочая. Против таких аргументов не попрешь.

Паркер снова промолчала.

— Если ты хотела отомстить ему и прикончить его под шумок в стенах школы, ничего не выйдет, — пояснила Беата.

— Они сдались не поэтому, — вдруг сказала Эмили, сверкнув глазами.

— Что?

— Они были рады забрать Малфоя домой, ведь он теряет контроль над собой. Едва ли Абраксас хочет, чтобы его сынка объявили в запрещенной анимагии.

— Аргумент, — кивнула Беата. — О, твой щеночек подает признаки жизни. Я пойду, пожалуй. — Быстро проговорила Спринклс и ретировалась из палаты со скоростью торнадо.

Ремус осторожно открыл один глаз, увидел Эмили и зажмурился:

— Только не бей меня, — сказал он и слабо улыбнулся.

— Дурак! — воскликнула Паркер и порывисто обняла Люпина.

Мир постепенно приходил к новому равновесию.


* * *


Дамблдор расхаживал по своему кабинету, и девять пар обеспокоенных глаз неотступно следовали за его фигурой. Туда-сюда, туда-сюда. Директор молчал уже минут десять, напряженно поджав губы и обдумывая одному ему известные мысли. Наконец, дверь в кабинет в очередной раз скрипнула, и внутрь ворвался взъерошенный Джеймс Поттер. Оглядев присутствующих, он открыл было рот, чтобы извиниться, но наткнувшись на взгляд Дамблдора, тут же захлопнул его и уселся прямо на пол рядом с Марлин.

— Он что-нибудь уже сказал? — свистящим шепотом спросил у девушки Джеймс.

— Нет, мистер Поттер, ведь я ждал вас, — прохладно ответил Дамблдор.

— Я... там...

— Хоть что-то в мире остается неизменным, — неожиданно оттаял директор и скупо улыбнулся. Он окинул взглядом собравшихся и тяжело вздохнул. Дети, совсем еще дети.

Марлин Маккинон, взволнованно перебирающая пальцами складки своей порванной цветастой юбки. Говорят, если бы не Блэк, вовремя оттолкнувший девушку, зеленая вспышка навсегда отрезала бы Марлин от этой жизни. Впрочем, даже если и так, троих она успела бы унести с собой.

Фрэнк Лонгботтом, удивительный молодой человек со спокойными серыми глазами. Он смотрел на Дамблдора совсем без страха, готовый броситься в самое пекло по одному лишь слову. Дрожащая Алиса сидела подле него, сжав руку Фрэнка и глядя своими огромными синими глазами на директора. В них плескалось волнение пополам с искрящимся счастьем. Они обручились сегодня, не желая больше ждать ни дня.

Эммелина Вэнс с шестого курса Когтеврана. Она первая бежала от ворот Хогвартса к толпе вернувшихся учеников, пытаясь отыскать в ней Эдгара Боунса. Обнаружив Эдгара без сознания, Вэнс молча просидела у его кровати всю ночь, после чего, краем уха услышав о сборе в директорском кабинете, просто зашла внутрь и села на пол. Ее взгляд был непреклонен — словно нерушимая скала она застыла посреди комнаты и упрямо смотрела на директора, Альбус не стал ее выгонять.

Гидеон и Фабиан Пруэтты, выпустившиеся два года назад, прилетели ночью по просьбе Дамблдора. Странно было наблюдать их безрадостные лица и одинаково злые глаза. Оба нестерпимо рыжие, словно пылающий в ночи огонь, оба готовые идти до самого конца.

Дорказ Медоуз с Гриффиндора, необычайно талантливая и сильная волшебница, она собственноручно вывела из разрушающегося здания большую часть младших студентов Шармбатона, четыре раза возвращаясь за ними под вспышками смертоносных заклинаний. Выпав под конец из окна, она успела слевитировать на землю, после чего продолжила преследование неудачливого Пожирателя и «лопнула» его заклинанием, словно тот был воздушным шариком.

Сухонький Дедалус Динг и Карадок Дирборн, давние друзья Дамблдора, стояли рядом, с плохо скрываемым раздражением взирая на собравшихся подростков. Альбус знал, насколько сильно те восхищаются мужеством пришедших детей, и насколько сильно в тот же момент они ненавидят темного волшебника, из-за которого подросткам приходится воевать наравне со взрослыми.

Альбус снова оглядел присутствующих и наконец уселся в свое кресло.

— Я не зря просил прийти некоторых из вас, некоторые же, — он усмехнулся, взглянув на Вэнс, — пришли сами. Орден Феникса малочислен и нуждается в проверенных людях, которым можно безоговорочно доверять. Вы спросите, почему я не пригласил сюда знакомых мракоборцев или же иных взрослых волшебников? Почему я созвал детей? — Дамблдор сделал паузу, но возмущений не последовало. — Часть Ордена сейчас действительно находится на передовой, отбиваясь от атак Пожирателей, часть в министерстве... Но этого недостаточно. Нас слишком мало. А я не могу доверять неизвестным волшебниками — все они могут быть завербованы Лордом или вовсе находиться под Империусом. Вас же... все равно не удержать, — Дамблдор усмехнулся, и подростки согласно закивали головами. — Проще дать вам действительно важное дело, чем пытаться закрыть в комнате и ждать, когда же вы сбежите.

Джеймс поднял руку.

— Где Блэк, профессор?

— Мистер Блэк и мисс Спринклс находятся в числе волшебников, присматривающих за Запретным лесом. Как вы знаете, мисс Спринклс кое-что смыслит в природной магии, очень полезной для нас сейчас, а мистер Блэк не пожелал отпускать Беату в одиночку, тем более после той лихорадки, что обрушилась на нее этой ночью.

— Я пойду к ним! — тут же вскочил Поттер.

Дамблдор тяжело вздохнул.

— Успокойтесь, мистер Поттер. С ними верные мне люди, и они просто стоят на границе между школой и лесом, — «по крайне мере, я надеюсь на это», — в котором, кстати, мракоборцев больше, чем деревьев.

Недовольный Джеймс уселся обратно, отмахнувшись от Марлин, попытавшейся его успокоить.

— Нашим штабом, — продолжил Альбус, задержав взгляд на Джеймсе, — как некоторые из вас знают, на данный момент является дом Поттеров.

Поттер вздрогнул, но сдержался, продолжая уверенно смотреть на директора.

— А что с Хогвартсом, профессор? — громко спросила Марлин, пытливо вглядываясь в директорское лицо.

— Хогвартс стоит и будет стоять, — ответил Дамблдор. — И всегда будет оставаться пристанищем для всех, кто ищет защиты.

— А... слизеринцы?

— Они, как и все прочие факультеты, принадлежат Хогвартсу и будут...

— Но профессор...

— Да этих тварей нужно!..

— Вы же видели, что они сделали?!

— Они точно виноваты, точно!

Ученики повскакивали со своих мест, яростно глядя на Дамблдора.

— Неужели мы должны терпеть в своей школе убийц, профессор? — наконец, высказал всеобщее мнение Джеймс.

— Вы знаете ситуацию, мистер Поттер. Среди Слизерина также есть раненные, не имеющие никакого отношения к Пожирателям ученики. И если вы потребуете исключения некоторых из них, они могут с тем же успехом потребовать и вашего. Око за око.

— Но я ни в чем не виновен!

— Вы действительно полагаете, что министерство это заинтересует?

— Конечно, нет, — тихо и зло пробормотала Дорказ. — Они же все купленные.

— Каков план действий, профессор? — спросил Фрэнк. Он единственный не поддавался всеобщей панике и раздору.

— Я оповещу вас о ближайшем собрании Ордена. Сейчас я прошу лишь одного — присматривайте за своими товарищами и не лезьте в бессмысленные драки. Мои давние друзья Дедалус и Карадок проследят за происходящим.


* * *


Слизеринские гостиные

Долбаный мир преподнес им всем очередной сюрприз. Еще позавчера они с Блэком прижимали друг друга к стенке, Джеймс подначивал Сириуса из-за того самого злополучного ремня под заливистый смех странно похорошевшей Эванс, а Ремус и Паркер сидели как проклятые в библиотеке и готовились к предстоящим ТРИТОНам.

А что сегодня?

А сегодня наступил настоящий Армагеддон. Замок вроде бы стоял на месте, большая часть учеников все еще была жива, нападения Пожирателей вполне успешно блокировались мракоборцами, но мир... на самом деле он рухнул. Рухнул в тот момент, когда сошедший с ума темный волшебник решил напасть на ни в чем неповинных детей прямо посреди магического Лондона. Интересно, он хотя бы представляет, что ему этого никто никогда не простит? Или свою власть он желает построить на фундаменте из чужих костей?

На следующее утро после начала войны ситуация стала еще хуже. Пожиратели подступили со стороны Запретного Леса, за пределами Хогсмида обосновалась колония оборотней под предводительством Фенрира, серая Эмили не спала всю ночь и что-то бормотала себе под нос, Сириус спал лицом, словно с него сняли кожу, а поверх набросили тряпичную маску, жалкую и безликую. Даже Эванс — вот уж нескончаемый источник солнечного света и тепла — ходила мрачная, дрожащая, с яростно сжатыми губами.

Беата задумчиво провела рукой по матовому холодному белому мрамору слизеринского камина. Говорят, сам Салазар проектировал это громадное, богато украшенное драгоценными камнями и отделанное благородными металлами чудище. Беату всегда забавляло, когда камин разжигали, и ласковые оранжевые язычки пламени освещали просторную гостиную таким чуждым светом. Огонь казался заточенным в глотке страшного белого зверя, будто пытался вырваться на свободу, но не мог, огражденный скалящимися зубьями, которые «украшали» подкаминную полку.

...Вот они с Блэком, тяжело дышащие, словно только что вынырнувшие на поверхность из-под толщи давящей воды, врываются внутрь и падают на пол. Прямо на пушистый темно-зеленый ковер, вышитый змеиными узорами, смутно похожими на дьявольские силки...

Беата устало вздохнула и опустилась перед камином на колени. Огонь внутри рванулся к ее пальцам, словно умоляя: «Освободи, освободи же меня отсюда!»

...Блэку плевать, что их может кто-нибудь увидеть. А Беата, пожалуй, была бы даже рада посмотреть на изумленные, искривленные отвращением лица сокурсников. Сириус вжимает одну руку в пол возле ее головы, второй лихорадочно рвет ее футболку за ворот. Беата смеется ему в губы, обдавая горячим дыханием, немного рваным, немного пьяным. Ее руки уже где-то внизу, на опасной границе Блэковских жестких черных волос, уходящих от живота к паху...

Спринклс усмехнулась, разглядывая мраморную морду скалящегося волка, возвышающуюся над камином. Очередное «изящное» дизайнерское решение. Малфой всегда говорил, что это волк-прародитель оборотней, верный слуга чистокровных волшебников и Салазара Слизерина в частности. Будто он нутром чует грязную кровь и оберегает хозяев от осквернения чести и рода. Теперь, когда Спринклс знала, что Малфой и сам не прочь побегать в своей волчьей шкуре, она поняла, почему слизеринец с таким жаром и пафосом рассказывал всем первокурсникам о звере.

...Сириус рвано выдыхает, сжимая рукой ковер, и тот собирается под его пальцами и мнется словно жалкая тряпка. Беата усмехается, соскальзывая рукой все ниже, в расстегнутые джинсы Сириуса, и то сжимает руку, то едва касается пальцами его мучительно горячего тела. Блэк подается вперед — неосознанно и жадно. Он сам сейчас похож на зверя, охваченного страстью и желанием. Беата чувствует, как ее собственная футболка наконец рвется на части, открывая чуть бледную, лихорадочно горячую кожу. Она стонет и изгибается, когда Блэк скользит губами по ее шее, невыносимо медленно спускаясь вниз — ему доставляет удовольствие мучить ее теперь, после всех месяцев взаимных подколок, насмешек, ожидания...

Этот дурацкий волк смотрел на них тогда с невыразимым презрением, она точно видела это. Спринклс ухмылялась в ответ жалкой шавке и таки показала ему средний палец, пока Блэк стаскивал с нее джинсы, не особенно заботясь об их сохранности. Казалось, если бы волк мог, он бы отвернулся, но бедняга был заточен в бездушный мрамор и все, что ему оставалось — ненавидяще смотреть на два жарких, охваченных возбуждением тела, сплетающихся прямо на ковре святая святых Слизерина. О, они осквернили эту чертову гостиную в эту ночь так, как этого еще не делал никто.

...Беата чувствует, как Блэк, глухо рыча и прикрыв глаза от удовольствия, выскальзывает из ее рук, почти полностью отстраняясь, а потом входит сильным рывком, без раскачки и подготовки. Отчего-то, но ей стало безумно смешно, когда она представила какую-нибудь визжащую слизеринку-девственницу, с визгом вылетающую из-под него в такой момент. Но Спринклс знала, что с невинными девочками-конфетками Блэк более, чем нежен и галантен. Зато с Беатой он мог не сдерживаться — он мог быть собой. Чистокровным властным зверем, грубым, жаждущим, божественно красивым в своей первозданной первобытной страсти. Сириус двигался в ней быстро и резко, словно боялся, что мираж разрушится, сон кончится и он вновь останется ни с чем. Она обнимала его худыми сильными ногами и руками, не давая его губам оторваться от своих и тихо смеялась от переполнявших ее эмоций, страсти, возбуждения и нелепого торжества. Ведь это был ее Блэк. Он принадлежал только ей. Она знала это.

Сириус тяжело дернулся последний раз и хрипло, устало застонал. Его стон переплелся со стоном Беаты, таким до неприличия живым и искренним, что, казалось, даже снежно-белый камин покраснел от стыда, запятнанный всполохами жаркого танцующего пламени.

— Твою мать, — прохрипел Блэк куда-то в пол и опустился всем весом на Беату, вжимая ее в ковер. Казалось, еще секунда и зеленый ворс обхватит обоих в крепкие объятья и утянет за собой.

— Взаимно, Блэк, — куда-то в ухо прошептала ему слизеринка и только крепче сомкнула руки на мускулистой Блэковской шее.

Потом правда было немножечко, буквально самую капельку неловко, когда не по-аристократически зевающая Нарцисса Блэк выползла в гостиную за позабытой на диване шалью. Надо было видеть ее глаза. Она смотрела так, словно улицезрела совокупление змей на собственных девственных шелковых простынях. Выдав под конец обреченное: «Я видела голую задницу своего кузена», она сглотнула и пулей вылетела из гостиной, хлопнув дверью своей спальни. Беата так и не поняла, посчитала ли Нарцисса это за достижение или за полный провал, но самой Спринклс задница Блэка нравилась, и она не желала делить ее с кем-то еще.

— Беата, — раздался ломкий низкий голос за ее спиной, выдергивая Спринклс из сладких воспоминаний.

— Снейп, — не оборачиваясь бросила она. — Как жизнь, как Пожиратели?

— Беата, — еще более тускло и жалобно сказал Северус и торопливо обошел слизеринку, опускаясь с ней рядом на ковер. Он поджал ноги, совсем как в старые добрые времена, когда был неуверенным, забитым мальчишкой, и уставился в огонь.

— Ты сделал выбор. Я сделала выбор.

— Я знаю, — вдруг зашипел Северус, выплевывая слова. — Знаю. И про тебя, и про этого.

Этот, в отличие от тебя, с Пожирателями не якшается, — презрительно бросила Беата, резко поднимаясь с пола. Такие прекрасные воспоминания испортил, гад!

— Подожди! — Снейп неловко схватил Беату за руку. — Я хотел объясниться!

— Минута, Снейп.

— Я... — он замялся на секунду, а потом затараторил, словно заколдованный: — Я долго-долго думал и под конец понял. Ты уйдешь с этим Блэком, Эмили — с об... с Люпиным. Лили — моя Лили! — с Поттером. Я видел, как она смотрела на него после Рождественского бала, видел, как смотрит сейчас! А что дальше? Я чужой для любого общества, кроме своих. Лорд ценит меня! Ценит не за кровь — за заслуги, за таланты! И...

— Кончай, Северус, — вздохнула Беата. Она с сожалением взглянула на еще одного бывшего своего друга. — Я с самого начала знала, что ты все равно повернешь на эту дорогу. Не сможешь, не удержишься. Увидишь возможность быть признанным, доказать всему миру, каков ты на деле, и схватишься за нее. С ценой ты никогда не считался. Остальное — оправдания, потому что ты понимаешь, какая на самом деле цена твоего поступка. Понимаешь, но смириться с этим... не просто.

— Ты... ты тоже оттолкнешь меня? Вот так, да? — тихо, с неясной злобой спросил Снейп, глядя своими черными глазами-жучками на Спринклс. Беата улыбалась как-то неправильно — и ласково, словно мать, и горько, словно человек, смирившийся со смертью друга.

— Я знаю, что ты сделал Ремусу, Северус. Ты крикнул те слова.

— Я не... не отправлял в его сторону заклятье!

— Да что с тобой такое, Снейп?! — Спринклс схватила Северуса за плечи и с яростью встряхнула. — Ты понимаешь, что несешь?! Да Люпина могли бы грохнуть прямо там, свои же! А Эмили? Ты подумал, что будет с Эмили? С магглорожденной, которая в штыках с Малфоем, главным прихвостнем твоего хозяина?! Подумал, что у нее никого в общем-то больше и нет, кроме меня и Люпина?! Твою ж мать, Снейп, когда ты успел понабраться все этой жалости к себе?

— Пока ты трахалась с Блэком, — с ненавистью выплюнул он, отталкивая ее руки. — Пока Эмили миловалась с оборотнем. Пока Эванс мне ВРАЛА! — Он выбежал из гостиной, стирая подступившие к глазам злые слезы, оглушительно хлопнув портретом.

Не было здесь никакой правды, и Спринклс это понимала. Просто война, война, разрушающая все и вся, вытаскивающая клещами наружу все самое поганое и гнилое, что есть в людях. Оно есть во всех, и далеко не каждый может выстоять перед лицом собственного чудовища, которое всю жизнь пряталось внутри, а тут — раз! — и вырвалось наружу словно чертик из табакерки.

Чертова война.

— Как же я ненавижу тебя, — выдохнула Беата и, взяв длинную кочергу для углей, со всей дури врезала по волчьей морде. Хрупкий мрамор разлетелся на куски и раскатился по полу белеющими осколками. Также, как и мир, в котором они еще вчера жили, а сегодня от него не осталось и следа.


* * *


Снейп бежал и бежал, и бежал. Неправильные слезы текли по лицу, так некстати напоминая о страшном детстве, пьяном отце, безвольной матери и долгих отсидках в темном углу под лестницей, где отец неизменно находил его и избивал. Северус ненавидел себя за то, что сделал. Ненавидел за то, что оттолкнул от себя Лили, когда она дала ему второй шанс. Ненавидел за то, что отступил и просто сдался Поттеру, отдал ему самое дорогое и любимое, что когда-либо имел. Ненавидел за путь, который выбрал.

И знал, что будь у него выбор, он бы поступил так же.

Его судьба раз за разом представала у него перед глазами, когда долгие месяцы он думал о том самом важном выборе. И картинка всегда была одинаковой.

Вот он вступает в ряды мракоборцев вслед за Лили, вот она и Снейп сражаются с Пожирателями в очередной битве, вот в нее летит проклятие, и он кидается наперерез, но не успевает, и Лили падает замертво. Почему-то ему казалось, что он не успеет. Снейп знал, что в дуэлях и ситуациях, когда необходимо действовать быстро, он откровенно слаб.

Или вот он вступает в ряды медиков из Мунго, варит зелья, лечит раненных и однажды к нему в отделение попадает она. Прекрасная рыжеволосая девушка, его солнце, его надежда, его смысл. Она лежит такая спокойная, словно спящая, губы ее тронуты умиротворенной улыбкой, глаза закрыты, и только сердце, сердце уже не бьется...

А потом Снейп подумал — что если он вступит к Лорду, что если будет служить самоотверженно и преданно, поможет достичь Лорду могущества, и тогда, тогда он обязательно попросит Лорда за Лили, и тот сохранит ей жизнь. Он сможет! Он добьется этого!

Северус не верил, что Дамблдор сможет защитить Лили. Этот старик годами сквозь пальцы смотрел на то, что творили мародеры, на то, как слизеринцы гнобили Эмили, на то, как Поттер с дружками унижали его, Северуса. Смотрел и ничего не делал. Так отчего же ждать, что он сделает что-то сейчас?

А Лорд... Лорд умеет выказывать свою признательность, Снейп знал это. Он служил Волдеморту полтора месяца, и тот пожаловал ему небольшие владения, сотню галеонов и... уважение. Никто и никогда не выказывал Снейпу настоящего уважения, а теперь оно у него было. А скоро будет и Лили. Нужно просто немножко постараться и не дать ей погибнуть раньше срока.


* * *


Примерно час Беата думала о том, как бы сообщить Блэку, что к ночи она и еще с десяток сумасшедших самоубийц отправятся в колонию Хогсмида прямо в пасть к Сивому.

— Слушай, Блэк, я тут прогуляюсь на часок, ага?.. — и после этих слов тяжелая статуэтка обрушивается на голову Беаты, та теряет сознание и проводит ночь, запертая в спальне Блэка.

Или:

— Знаешь, мы тут собираемся завалить пару оборотней, твой друг Ремус не хочет присоединиться?.. — и вот уже Паркер сдирает со Спринклс кожу, ведь «Ремус еще очень слаб и болен». Ага, если только на голову.

Ну или...

— Спринклс, ты чем здесь занимаешься? — раздалось насмешливо-презрительное за спиной Беаты. Что за манера у всех сегодня — подкрадываться со спины?

— Придумываю оправдание, — пожала плечами Беата и обернулась.

Честно сказать, врать в таких ситуациях она совершенно не умела. Одно дело, когда ты хочешь что-то получить от человека, придумываешь историю и манипулируешь им, заключаешь сделку или взаимовыгодный контракт. А другое дело, когда ты вроде как... волнуешься за друга и понимаешь, что если солжешь, то сможешь уберечь его от ненужной тревоги, но в это же время угробишь то хрупкое доверие, что успело установиться между вами двумя. А доверие — это вообще весьма увертливый, но очень ценный зверек.

— Оправдание для чего? — Блэк чуть нахмурился, все еще продолжая улыбаться и, скрестив на груди руки, прислонился спиной к косяку. В его глазах застыла характерная Блэковская самоуверенность и осознание собственной неотразимости. Блэк думал, что победил. Он думал, что Беата теперь находится на его территории, в его владениях, под его контролем.

Ну что за наивный мальчик.

— Видишь ли, Блэк, — протянула Беата, ненароком зевнув, — у нас тут скоро намечается небольшая вечеринка в честь полнолуния. Но ты-то наверняка в курсе.

Блэк кивнул, улыбка медленно сходила с его лица, уступая место легкой тревоге. Беата очень любила эти моменты — видеть, как с лица Сириуса соскальзывает его уверенность в себе и сегодняшнем дне.

— И суть в том, что примерно в паре миль от Хогсмида, — как ни в чем не бывало продолжила она, — остановилась колония оборотней под предводительством Фенрира Сивого.

— Я начинаю подозревать что-то очень хреновое, Спринклс.

— Ну значит, ты не так безнадежно туп, как я думала изначально.

— А если серьезно?

— А если серьезно, Блэк, ты, видимо, не очень хорошо представляешь, на что способны оборотни в полнолуние, которые даже не пытаются сдержать свою звериную сущность.

— Ты не имеешь к этому никакого отношения, Спринклс.

— О-о-о! Я имею ко всему этому самое прямое отношение, спасибо Дамблдору, — Беата скривилась. — Я говорила со своими, гм, родственниками. Некоторыми из них. И некоторые из некоторых изъявили желание поддержать Дамблдора в этой войне. Мы будем сдерживать нападение оборотней на школу и Хогсмид, и я искренне надеюсь, что до вас эта волна не дойдет. И прежде, чем ты начнешь возмущаться, — Беата приложила пальцы к губам Блэка, — я скажу тебе кое-что, Сириус. То, что тебе необходимо принять. Ты останешься здесь, с друзьями, с Ремусом. Ты будешь приглядывать за ними. Со мной ты не пойдешь.

Блэк молчал и как-то странно смотрел на Беату. У него были спокойные-спокойные глаза, мучительно темные, глубокие, отрешенные.

— Зачем тебе быть там? — наконец спросил он. Абсолютно безучастно, словно спрашивал, какой кофе она хочет на завтрак.

— Я уговорила этих людей, Блэк, повела их за собой. Подала им пример. Что случится, если я откажусь из-за какой-то вшивой трусости? Или из-за сомнительного желания не волновать тебя? Ты бы поступил так же на моем месте.

— Почему я не могу пойти с тобой? — бесстрастно спросил Блэк. Казалось, между миром и Блэком откуда-то сверху рухнула массивная стена, напрочь отгородив его от общества живых людей. Беате не особо нравилось это его новое состояние, но и выбора она не видела.

— Потому что ты не обучен бороться с оборотнями, а нас этому учили в большей или меньшей степени. У нас есть преимущества над ними. В конце концов, я же рассказывала тебе ту историю: из-за нас оборотни появились, нам с ними и воевать. — Беата помолчала, но так и не дождавшись ответа, добавила, почти оправдываясь: -Там будут и мракоборцы тоже, Блэк и... и я не знаю, что еще сказать.

Сириус продолжал молчать, глядя куда-то сквозь Беату, потом вздохнул, осторожно отстранил ее руку от себя и ровно промолвил:

— Постарайся вернуться. — После чего вышел неспешным шагом из слизеринских гостиных, оставив Спринклс в полном недоумении и с легким чувством досады.

Просто вышел.

Молча, черт его побери!

А если она там сдохнет?

— Блэки, — пробормотала Беата. — На кой черт я связалась с этой долбанутой семейкой?


* * *


Подвалы Хогвартса, полнолуние

— Тебе не кажется, что близкое соседство с оборотнем губительно для здоровья? — слабо прошептал Ремус, прикованный к серой холодной стене.

У Ремуса от этого холода болели кости и сводило мышцы, но он держался, как мог. Знал, что скоро боль затопит его гигантской волной и уж на что-что, а на замерзшие мышцы он жаловаться не будет.

— А тебе не кажется, что ты слишком много шутишь? — также тихо спросила Эмили.

Когтевранка сидела рядом на хлипком стульчике, принесенном откуда-то из заваленных хламом нижних комнат. По настоянию Дамблдора, Помфри и мракоборцев, Ремуса заперли в одном из подвальных помещений Хогвартса, находившихся ниже даже слизеринских гостиных. Здесь было сыро и донельзя тоскливо, свет факелов рвано освещал каменный пол, рисуя на нем своеобразные желтоватые узоры, но уюта не приносил. Паркер казалось, что она пришла навестить особо опасного заключенного. Впрочем, примерно так оно и было.

— Почему не Визжащая Хижина? — спросил Ремус. Он выглядел еще более уставшим и изможденным, чем этим утром — предчувствовал свое второе за пару суток превращение. Толстые заколдованные цепи крепко держали его прикованным к стене и холодили обнаженные руки и грудь. Простецкие штаны были единственной одеждой Люпина. «Все равно порвутся», — сказал он.

— Эмили, почему не Хижина? — повторил он вопрос, с трудом концентрируя взгляд на закусившей губу девушке.

— Там... ученики, Ремус, — вяло и неубедительно ответила она, отворачиваясь, а он ничего не мог сделать, чтобы заглянуть ей в глаза, обнять, успокоить.

— Там и раньше были ученики. А сейчас я в замке, в самом его сердце. Что будет, если я вырвусь?..

— Все будет хорошо, Ремус, — тихо, куда-то в сторону сказала Эмили, болезненно сжимая собственное запястье правой рукой.

— Эмили, что...

— Все будет хорошо, — с нажимом произнесла она и взглянула на Ремуса сверху вниз.

У нее был странный ожесточенный взгляд. Словно она сама не верила в то, что говорила, но отчаянно цеплялась за иллюзорную надежду.

— Ты же понимаешь, что через час тебе придется выйти, да? — мягко спросил Люпин. — Тебе нельзя здесь быть. Тебе нужно будет запереть дверь с той стороны, наложить чары и уйти, чтобы не... не слышать.

Эмили продолжала смотреть на Ремуса, молча и как-то дико.

— Ты узнал меня, — вдруг сказала она чужим голосом.

— Что? — опешил Ремус.

— Ты. Узнал. Меня. — Она помолчала и вздохнула. — Тогда, на карьерном смотре, когда кто-то все-таки обратил тебя. Ты был в развалинах, увидел нас с Эдгаром, бросился вперед, а затем убежал. Потому что узнал. Я видела это по твоим глазам, понимаешь?

— Не очень, — честно ответил Ремус.

— Не глупи, Люпин, — тихо сказала Эмили, поднимаясь и опасно медленно приближаясь к парню. Она вдавила свои маленькие ледяные ладошки ему в грудь, продолжая смотреть со смесью недоверия и надежды. А Ремус едва сдержал порывистый выдох, почувствовав этот резкий контраст между холодом ее рук и жаром в собственном теле. — Ты смог узнать меня, смог контролировать себя хотя бы секунду. Значит, шанс есть?..

— Какой шанс, Эмили? О чем ты? Это было... была просто случайность. Ты не можешь, не должна здесь оставаться! — почти воскликнул он, догадавшись наконец, к чему ведет Эмили.

— Но я могу, я...

— Даже не думай, — быстро и зло заговорил Ремус. — Даже не допускай такой мысли! Пожалуйста. Я же с ума сойду, если что-то, если ты... — Люпин помотал головой, и цепи, стягивающие его, гулко загремели, царапаясь друг о друга и о стену.

— Хорошо-хорошо, — вздохнула Эмили и отступила на шаг, глядя куда-то в пол. Она постояла так какое-то время, странно заломив руки и завесившись пологом темных волосы, как шторой, и наконец сказала: — Ты не должен забывать меня, Люпин. Постарайся не забыть, пусть это будет твоим якорем на время превращения, хорошо?

Эмили говорила со странным отчаянием, так, будто почти прощалась с Ремусом, и тревога мелкими шажочками заполняла его сердце все больше и больше. Что-то было не так.

— Скажи мне, — попросил он, — ска...

Эмили неожиданно шагнула вперед, вновь прижимаясь ладонями к груди Ремуса, и поцеловала его сильно, почти властно, закусывая его губы до крови. Такой жаждущий, голодный поцелуй... зверь внутри Ремуса заворчал, разбуженный сладким соленым привкусом. Люпин попытался отшатнуться, но позади него была стена, а Паркер славилась тем, что всегда получала то, что хотела.

Ее руки давным-давно должны были нагреться, но они все еще оставалась леденяще холодными и безжизненными. Люпин чувствовал, как ладони Эмили скользят по его груди, то проходясь по ключицам, то захватывая шею, то сжимая его под ребрами. Зверь внутри ворчал сильнее, желая вырваться навстречу, желая обладать, повелевать, подчинять... и Люпину стоило огромных усилий, чтобы не зарычать прямо сейчас. Он чувствовал, как его тело снова подводит его, как оно подается навстречу рукам Эмили, пытаясь вырваться из цепей, как тяжелая горячая кровь стучит в висках, требуя еще, еще и еще...

А потом в сознании что-то лопнуло — вот он сопротивляется нарастающему желанию, он борется с собой... и не выдерживает. Его душа словно взлетает вверх, обретая свободу, теряясь и забывая все так тщательно выстроенные ограничения, переходит грань и больше не желает возвращаться назад. Люпин тяжело рычит, и Эмили, словно она ждала именно этого, прижимается к нему еще сильнее, ближе, крепче. Он чувствует ее нежное хрупкое тело, стремительно теплеющую кожу, цепкие ручки, которые пробираются туда, где им быть совсем не положено. Он чувствует, как ее волосы, пахнущие в его сейчас извращенном сознании жасмином и снегом, щекочут его плечи. Чувствует, как сжимаются кулаки, и цепи натягиваются на его руках, готовые вырваться из бездушного каменного плена стен. Чувствует... и внезапно ощущение пропадает, обрываясь резко и безжалостно. Исчезает тепло, чужие руки, болезненно сладкое ощущение собственного бессилия, уже вот-вот готовое смениться чувством безграничной власти.

— Что?.. — Ремус пытается осознать происходящее, открывает глаза и тут же натыкается на мерцающие в свете факелов глаза Эмили. Ее взгляд наполнен той же страстью, что бушует сейчас внутри Люпина, губы искусаны до крови, на шее наливается цепь ярко-красных меток. Когда он успел сделать это?..

— Ты не должен забывать меня, Люпин, — вдруг хриплым шепотом произносит Эмили почти ему в губы и, стремительно разворачиваясь, уходит.

Тяжело грохочет закрывающаяся железная дверь, огонь факела пугливо дергается от порыва воздуха, слышится скрежет задвигаемых засовов и наступает тишина.

— Твою ж мать, — с чувством произносит Ремус, ощущая болезненный жар, разливающийся в паху. — Теперь-то точно не забуду.


* * *


Эмили стоит с той стороны двери, прижимаясь спиной к успокаивающе прохладном металлу и часто дышит. Этой ночью Фенрир Сивый и все его «дети» выйдут на охоту, этой ночью мракоборцы, природные колдуны и Беата постараются сдержать их нападение. Но что будет, когда Сивый провоет свой зов? Когда он позовет всех тех, кого он обратил за долгие годы своей поганой жизни? Когда Ремус услышит вой своего второго отца?

Эмили не была уверена, что Люпина удержит эта дверь, цепи, решетки, магия. А значит, он не должен забыть. Он должен помнить хоть что-то, хотя бы малую толику того, что свяжет свободного зверя в его теле с человеком, притаившимся где-то глубоко внутри и жаждущим как можно быстрее пережить это полнолуние.

Он не должен забыть.

Глава опубликована: 03.07.2014

Глава XXI: Ночь Перевертышей. Часть Первая: Вечер

Автор графоман, поэтому 21-ая глава будет выложена двумя упитанными частями.

И заодно — с Днем Рождения мамы Ро и мальчика-который-выжил :)

_______________________________________________

Гостиные Гриффиндора, за два часа до полнолуния

— Сохатый, — Блэк с умным видом расхаживал перед Джеймсом в своем тщательно выглаженном костюме и был похож на нахохленную черно-белую птицу. — Я думаю, ты справишься без меня этой ночью?

— Блэк, ты выглядишь, как надутый индюк. Сделай лицо попроще, — отмахнулся от него Поттер и откинулся на диване, ненароком подобравшись поближе к Лили. Девушка вручную вышивала какой-то затейливый узор на ткани, что значило — Лили очень и очень обеспокоена. Вышивка всегда помогала ей прийти в себя и обдумать тревожные вопросы.

— Сохатый, я совершенно серьезно, — ответил Блэк, и его голос действительно звучал подозрительно спокойно. Никакой насмешки, сарказма и вечных «аристократических» шуточек.

— Что ты задумал?

— Ты мне мамка что ли, чтоб я перед тобой отчитывался?

— Ты и перед ней не больно-то распинался в свое время.

— Тем более.

Джеймс вздохнул, понял, что ничего не добьется и пожал плечами. Это же Блэк, он и в пасти дьявола не пропадет.

— Ремуса с какого-то черта заперли в подвале, учеников по случаю грядущего полнолуния заперли в Хогвартсе, я... заперт рядом с Лили, — на последней фразе тон Поттера стал крайне довольным. Парень хитро покосился на Эванс, но та остервенело дергала запутавшуюся нитку и, казалось, не слышала совершенно ничего. — Так что, Бродяга, катись хоть ко всем чертям.

Блэк кивнул, напряженно обдумывая ситуацию. Фраза Джеймса как нельзя точно описывала колонию Сивого, в которую он собирался сегодня заглянуть. Если Спринклс думала, что она так просто от него отделается, значит, она сильно просчиталась. Бродяга был уже почти у выхода, когда его окликнул тихий надтреснутый голос Лили.

— Сириус... — она подняла на него свои красные от слез глаза и тихо сказала: — Удачи.

Блэк коротко кивнул, дабы лишний раз не разводить сопли, и вышел.

— Джеймс, — Лили отложила вышивку в сторону и положила руки на колени перед собой, — нам нужно присмотреть за Эмили.

— Что?

— Эмили, Джеймс. Магглорожденная. Малфой ее ненавидит, слизеринцам она не по душе.

— Беата приглядит за ней, Эванс. Чего ты так разволновалась? — Джеймс попытался приобнять Лили за талию, но не тут-то было.

— Джеймс! — резко воскликнула Лили и раздраженно уставилась на Поттера. — Беаты сегодня в школе не будет! Если бы была, разве Блэк унесся бы куда-то под ночь? Он же не просто так ушел! А если бы дело касалось чего угодно, кроме девчонки, он бы рассказал тебе, в чем его план. Но он смолчал, а это значит...

— Твою ж мать... — выругался Поттер, игнорируя недовольный вздох Лили и резко садясь на диване. — Этот придурок, что?..

— Оставь это ему, — жестко сказала Лили и положила руку поверх ладони Джеймса. Парень вздрогнул и недоуменно уставился на ее маленькую кисть, оканчивающуюся острыми перламутровыми коготками.

— Он мой друг, Лил. Бросить его в такую ночь — это поступок последнего труса.

— Это его личное дело, — возразила Эванс. — Его и Беаты. И лучше им не мешать — иначе вреда будет больше, чем пользы. А у нас есть свои дела. Я абсолютно точно уверена в том, что сегодня в школе что-то произойдет. Малфой не мог исчезнуть просто так. Он ушел, чтобы вернуться. Ушел, чтобы никто не мог контролировать его или следить за ним. Сам посуди — нас всех заперли в школе, строжайше наказав не покидать гостиных. Наверняка, что-то затевается рядом с Хогвартсом. А если так, то основные защитные силы будут сосредоточены вне замка, и если кто-то пожелает атаковать учеников, то...

— Удар изнутри?

— Вроде того, — кивнула Лили. Руку она так и не убрала, изредка перебирая пальцами и почти невесомо касаясь ладони Джеймса, отчего у того по всему телу то и дело пробегал табун мурашек. — И Эмили окажется под ударом. Кроме того, это неплохой шанс выследить Малфоя и его компанию — едва ли он будет действовать один. А даже если и так... все равно.

— У нас есть карта, — медленно сказал Джеймс. — Нужно просто выследить ублюдка, поймать тот момент, когда он будет на территории Хогвартса... Ну или не он, а кто-нибудь из его шавок. Но в одиночку действовать бессмысленно. — Джеймс был уверен в своих силах, но никак не в силах Лили, какой бы храброй и воинственной она не была.

— Я, ты, Питер, Элиза, Эмили...

— Элиза?

— Девушка Питера, Джеймс! Мог бы запомнить.

— Действительно, такое случается не часто, — ухмыльнулся Поттер и тут же получил легкий подзатыльник. — Дамблдор снимет с нас шкуру, если мы опять будем действовать за его спиной.

— Дамблдор даст добро, Джеймс. Я уже говорила, что мое появление в Гренобле должно так или иначе спровоцировать Лорда и Пожирателей. Сейчас для них наилучший момент. Охрана школы ослаблена, почти все волшебники будут около Хогсмида. Знающему ученику не составит труда пробраться в замок, особенно при наличии сообщников.

— Лили, ты... ты имеешь в виду, что они придут за тобой?

— Я не знаю, — мотнула головой Эванс. — Я просто предполагаю. Это имеет смысл, разве нет? — она закусила губу. — Их цель — магглорожденные. И им необходимо показать свою силу, пошатнуть веру в Дамблдора. Значит, логично было бы выбрать наиболее подходящую жертву — а если жертвой буду я, они убьют двух зайцев одним выстрелом. Избавятся от надоедливой мухи и покажут свою власть.

— Убить?! Эванс, ты думай, что говоришь! — взбеленился Поттер. Он подорвался с кресла, навис над Лили и с силой тряхнул ее за плечи. — Не хочу, чтобы ты была приманкой, ты ведь к этому клонишь, разве нет?

— Какого черта, Джеймс! — Лили тоже пошла в наступление, резко вскакивая и вынуждая Джеймса отступить. — Это война! Не буду я сидеть сложа руки только потому, что ты боишься за мою жизнь!

Джеймс прикрыл глаза, медленно вдохнул и с шумом выдохнул. Все же Лили Эванс была истиной гриффиндоркой и переубедить ее можно было только убив.

— Хорошо, продумаем план. И напиши Питеру, чтобы он был здесь.

— Уже, — буркнула Лили, стыдясь своей вспышки ярости. — Держи свою дурацкую карту наготове.


* * *


Слизеринские гостиные, то же время

— Итак, Питер, — усмехнулся Розье и окинул мальчика оценивающим взглядом. — Я не ожидал, что ты столь быстро откликнешься на наше предложение.

Питер сглотнул, глядя Розье прямо в глаза. «Только-бы-не-выдать-себя-только-бы-не-выдать-себя-только-бы-не...» — скороговоркой проносилось в его мозгу. Утром с совой ему пришла записка не от кого иного, как от Люциуса Малфоя. Письмо было достаточно стандартным: «Мы верим, что вы Питер — один из достойных, бла-бла-бла, несмотря на ваше происхождение, бла-бла-бла. Мы можем позаботиться о вашей матушке, бла-бла-бла...»

Это пока еще была вежливая угроза, и что последует далее, Питер тоже отлично понимал. Он не рискнул идти к Дамблдору сразу после прочтения, опасаясь слежки, а потому решил взять ситуацию в свои руки. В письме Малфой недвусмысленно намекал на Слизерин, мол, «ты найдешь там соратников», и Питер, дождавшись позднего вечера, чтобы не столкнуться с кем-нибудь неподходящим, отправился прямо в изумрудную гостиную. Стоило ему появиться у портрета, как словно из ниоткуда возник омерзительно льстивый Розье со своими прилизанными черными волосами и подхватил Питера под руку. Наверное, по наказу Малфоя парень дежурил здесь весь день, как распоследняя собачонка. Розье провел Петтигрю в уголок гостиной, поставил перед ним чашку с душистым чаем, тарелку с пирожными и словно бы невзначай сверкнул золотым перстнем на левой кисти.

Питера тошнило от этой показной лести, подхалимства и наигранного уважения. В глазах Розье застыло ничем не прикрытое презрение — он знал, что Питер является полукровкой, но против решения Малфоя идти не смел. К чаю Питер не прикоснулся, опасаясь веритасерума, по той же причине он проигнорировал пирожные. Всё в гостиной Слизерина вызывало в нем отвращение, но он не мог отступить. Не теперь, когда уже все для себя решил.

— Почему вы пришли, Питер? — склизким ядовитым голосом спросил Розье.

— Почему мы говорим об этом прямо в гостиной? Это опасно, нас могут заметить. — Питер показательно окинул взглядом комнату, игнорируя вопрос слизеринца. Розье дернулся, но решил «простить» Питеру его маленькую дерзость.

— Вы же понимаете, Питер, что здесь для вас нет врагов. Вы можете доверять моим братьям и сестрам, — Розье позволил себе скупую улыбку. — А в последствии, быть может, и вашим.

— Тем более, что большая их часть сейчас прикрывает армию Сивого? — холодно отчеканил Питер, не поддаваясь на обольстительный тон.

— О, я вижу вы более осведомлены, чем я мог предполагать... — насмешливо протянул слизеринец и смолк, словно бы ожидая продолжения, но Питер упрямо молчал. — Что ж, в таком случае я не понимаю, какие еще объяснения и аргументы вам необходимы?

Вопрос был риторическим, и Розье, сделав крохотный глоток из чашки, заговорил снова:

— Итак, Питер, Люциус уведомил меня о вашем приходе. Также Люциус полагает, что вы можете стать нашим новым сторонником. Не могу не поинтересоваться, а что же вы сами думаете обо всем этом? — Розье откинулся в кресле, сцепив перед собой руки, и Питер мог бы поклясться, что это ничтожество сделало себе маникюр.

— Я не совсем... не совсем понимаю ход мыслей Малфоя. — Слизеринец снова дернулся, словно не мог понять, как такое никчемное создание, как Питер, позволяет себе называть Малфоя просто по фамилии. — Я с Гриффиндора, мои друзья с Гриффиндора. Все мы пострадали во время последнего нападения Пожирателей, и я не вижу ни одной причины, по которой я согласился бы помогать Лорду и его... сторонникам.

Питер колебался: с одной стороны, явно дерзить Розье он не мог — тот решил бы, что Питер совершенно не подходит им в качестве шпиона, и план Дамблдора бы сорвался. С другой стороны, если бы Питер слишком быстро согласился или стал лебезить, слизеринец мог заподозрить что-то не то.

— Но вы пришли, Питер, — хмыкнул Розье и с улыбкой посмотрел на Петтигрю. У него было лицо человека, который был уверен в своем всезнании и всепонимании человеческих душ и страстей. — Вы, вероятно, обдумали ситуацию и нашли в ней определенные плюсы.

Розье замолк, Питер судорожно искал ответ на этот вопрос и не находил. Какие плюсы, по мнению этого слизняка, Питер мог найти в предательстве?

— Молчите, Питер, что ж... Не бойтесь. Ваш поступок не будет трактован нами превратно, мы все понимаем, что вы просто устали от гнета двух своих друзей — Поттер и Блэка, от их непомерного бахвальства и наглости. Вы хотите взойти на пьедестал сами, так, чтобы никто не заслонял вас. Это здоровое амбициозное желание, которое может возникнуть у каждого уважающего себя волшебника.

Питеру очень хотелось фыркнуть или просто плюнуть Розье в лицо, но он сдержался. Наклонив голову и уставившись в свои руки, он снова промолчал. Розье воспринял этот жест, как согласие, и продолжил нести тошнотворную чушь.

— Конечно, вы также не можете не понимать, что слава, возможность быть среди чистокровных, — Розье явно намекал на полукровность Питера, — а также материальное богатство ждут вас, если вы все же решитесь вступить в наши ряды. Безусловно, нужно понимать, что служение Лорду связано с большой ответственностью, но и с не меньшей честью.

— Что же будет, если я откажусь? — по возможности ровно спросил Питер, раздумывая над тем, насколько у них разные с Розье понимания чести.

— О, мой дорогой друг, — улыбнулся Розье, и Питер почувствовал, как внутренности в нем заворачиваются от отвращения. — Вы и ваша матушка можете получить не только богатство, но и долгую жизнь. Очень долгую. В случае же вашего отказа все может быть... иначе.

Розье давал понять, что за мягкими убеждениями вполне может последовать грубая сила, а Питер сидел и не понимал, как можно говорить об убийстве невинного и незнакомого тебе человека с такой расслабленной улыбкой. Но Розье говорил. И, наверное, не в первый раз.

— Мне необходимо... подумать, — «а вернее, посоветоваться с Дамблдором» — выпалил он.

— Безусловно, мой друг, — Розье кивнул и сделал маленький прихлебывающий глоток из кружки. — Я полагаю, трех дней вам должно хватить?

Питер коротко кивнул. Все его естество желало убраться из гостиной Слизерина и не видеть мерзкую рожу Розье больше никогда.

— Сообщите мне ваш положительный ответ в ближайшее время, мистер Петтигрю, — Розье улыбнулся снова, и Питер, кивнув, поспешно поднялся, неуклюже врезавшись в стоявшую неподалеку статую.

Сумбурно извинившись, Петтигрю по возможности спокойно прошествовал к портретному проему и, только оказавшись за пределами гостиной, позволил себе облегченно выдохнуть. У него было ощущение, будто он только что вытащил голову из банки со змеями.


* * *


Окрестности Хогвартса, за час до полнолуния

— Я против! — Шелбот расхаживал вокруг Беаты, словно та была рождественской елкой. — Девчонка! Сколько тебе?

— Семнадцать, ваше Занудное Величество, — отозвалась Спринклс, натягивая на себя нечто, отдаленно похожее на кожаные доспехи.

— Ты еще ученица Хогвартса! Ни черта не видала в этой жизни! О чем думает Дамблдор, раз позволяет таким, как ты, принимать участие в битве с оборотнями?!

— Он, в отличие от вас, по крайней мере, думает, — Беата очень холодно взглянула на Кингсли и громко выругалась, когда запутавшаяся в тряпке рука не пожелала вытаскиваться обратно. Мракоборцы, выслушав ее речь, одобрительно крякнули.

— Ну давай, — хмыкнул Кингсли, наблюдая за потугами Спринклс, — расскажи мне, что ты не такая, как все твои сокурсницы.

По окружавшим их охотникам пробежал одобрительный гул. Волшебники облачались в защитные одежды, натягивая поверх плащи и мантии. Каждый из них смотрел на Беату с удивленной насмешкой, все еще не веря, что мудрый директор школы отправил вместе с ними столь молодую ученицу, пусть и старшекурсницу.

— Я вам клоун, что ли? — Спринклс, наконец-то разобравшись с одеждой, уперла руки в бока, вызвав очередную порцию смеха.

— Профессор Дамблдор сказал, что ты будешь очень полезна, но ни черта не объяснил почему. Я вижу только девчонку, которую нужно защищать. Которая, скорее всего, не имеет ни малейшего понятия о том, как держать в руках хоть какое-нибудь оружие и которая перепугается, как только увидит любого, самого хилого оборотня.

— Оборотни не бывают хилыми, — раздраженно ответила Беата. — Многие думают, что в своей второй ипостаси они становятся неуправляемыми алчущими крови чудовищами, но это не так. Все это действует только для одиночек, для тех, кого отец не обучил драться. Опытные матерые вожаки прекрасно осознают реальность, и когда они рвут зубами чужое мясо или ломают кости, они ясно представляют себе, что делают. Если бы они могли говорить по-человечески в этот момент, они бы без труда перечислили своей жертве, сколько именно костей и мышц в ее теле они собираются разгрызть, разорвать и раздробить. Те глупцы, которые думают, что будут драться с усовершенствованной версией волков — обречены. Вы будете драться не с животными. Вы будете драться с людьми, на которых почти не действует магия, чья реакция позволяет им с легкостью ускользать от любого оружия и стрел. Люди опаснее зверей. Лучше бы вам запомнить это, Кингсли Шелбот, и не обращать на меня внимания. Я с одиннадцати лет выживаю в одиночку. Как-нибудь справлюсь и без вашей помощи.

Шелбот посмотрел на Беату со смесью удивления и сомнения. Он все еще считал ее слабой девчонкой, но теперь вынужден был признать, что у этой девчонки хотя бы есть мозг.

— В чем смысл вашего присутствия, мисс Спринклс? Вы так и не ответили нам, — вперед шагнул неизвестный Беате мракоборец. Жилистый, худой, уже седеющий мужчина в охотничьем плаще, палашом на поясе и охотничьим арбалетом за спиной.

— Я могу ослабить оборотней на какое-то время. Та часть природной магии, которую волшебники утратили, начав пользоваться палочками.

— Насколько сильно, мисс Спринклс? — уточнил мракоборец.

Беата пожала плечами.

— В бытность свою, когда моя бабка тренировала нас, я могла выстоять против троих около пары минут. Сейчас пятеро-семеро зверюг. Если не будете зевать, у вас будет шанс вырезать им сердце раньше, чем они откусят вам головы. Но в таком состоянии драться я не смогу, вам придется прикрывать меня. Надеюсь, вы понимаете это.

— Иными словами, вы будете абсолютно беспомощны против этих тварей на близкой дистанции, и даже не можете быть уверены, скольких конкретно вы способны удержать... Вы настолько храбры или настолько глупы?

— Я со Слизерина, — фыркнула Беата, иронично взглянув на Кингсли. — Храбрость и глупость — это не ко мне.

Кто-то в рядах мракоборцев пробормотал нечто презрительное и едкое, но не осмелился выразить свое мнение прямо.

— Как я уже сказала, я в состоянии себя защитить, — продолжила Беата. — К тому же, здесь буду не только я.

— О чем вы?

Спринклс только молча кивнула в сторону темнеющих деревьев. Секунда тишины и из леса на поляну, освещенную небольшим костром, начали выходили звери. Первым вперед выступил чуть припадающий на заднюю ногу леопард. Зверь коротко взглянул в глаза Беате и неожиданно по-человечески кивнул. Беата склонила голову в знак приветствия. Вслед за леопардом плотной тенью из кустарника двинулся матерый бурый медведь, огоньком мелькнула рыжая проворная лисица, протрусило несколько лохматых волков, что-то гибкое и черное скользнуло в кустах...

— Кто это? — ошеломленно выдал Кингсли, глядя на разномастную звериную армию, которая смотрела на него снизу вверх вполне осмысленным насмешливым взглядом.

— Природные маги, — ответила Спринклс. — Чистокровные, способные обращаться в свою вторую ипостась. В ней им будет гораздо проще выслеживать оборотней и противостоять им.

— Тогда к чему здесь вы? И почему вы сами не примите вторую ипостась?

— Я не могу обращаться, — коротко отрезала Беата, всем видом показывая, что не желает больше говорить на эту тему. — И не могу бросить их. Я уговорила своих родичей на битву с оборотнями, хоть у них и не было никакого резона соглашаться на это. Если я уйду сейчас, это будет трусливым бегством. Я со Слизерина, но это не значит, что у меня нет понятия чести.

— Сколько вас всего? — спросил седой мракоборец, с интересом оглядывая точеного леопарда, переступающего с лапы на лапу.

— Двадцать.

— Негусто.

— У вас есть около часа — можете сгонять в Лес Дина и уговорить кого-нибудь еще.

— Оставьте свой сарказм, мисс Спринклс. Я всего лишь пытаюсь оценить ситуацию.

— В лучшем расчете это сотня оборотней, — подытожил Шелбот. — К тому же, ваших магов нужно защищать в момент колдовства.

— Пары-тройки человек будет достаточно. Тем более, мы не будем абсолютно беспомощны. Мы вполне способны противостоять оборотням, просто в таком случае мы не сможет ослаблять их магически.

— На первый взгляд, у нас достаточно людей, мисс Спринклс, но я еще не видел ни одного плана, который бы сработал, как задумано.

— Вы просто не знакомы с Эмили Паркер, — хмыкнула в ответ Беата. — Забудьте, вы с ней, на ваше счастье, незнакомы. Вы хотели расставить магов на границе?

— Треть перебросить на защиту Хогсмида, оставшихся к Запретному Лесу, оттуда придет внушительная сила.

— Это разумно.

— Через час начнется полнолуние, нам пора расходится, — подытожил Кингсли, бросая на зверей несколько нервный взгляд.

— Я пойду к лесу, — Беата вскинула рюкзак на плечо. — Отправьте мою мать к Хогсмиду.

— Вашу мать?

— Леопарда. Это моя мать.

Кингсли только кивнул, понимая нежелание Беаты драться рядом с близким человеком. Слишком большой риск и слишком большое волнение за чужую жизнь.

— Дингл, группа мракоборцев будет ждать вас у Запретного Леса. Мисс Спринклс, вы вольны выбрать тех колдунов, что будут рядом с вами.

— Мы уже определились.

— Чудно.

Кингсли кивнул снова.

— Удачной охоты, господа. — гулко пробасил он и через минуту уже скрылся в кустарнике. За ним последовала почти вся группа мракоборцев.

Животные самых разных мастей и окраски на миг появлялись из-за деревьев, пересекая поляну разноцветными росчерками, и тут же исчезали на противоположной стороне. Беата, Дингл, двое его людей и двое колдунов последовали в сторону Леса.

Никто не заметил, как хрустнула одинокая ветка под лапами большого черного пса, зловещей тенью проскользнувшего среди толстых лесных стволов.


* * *


Подвалы Хогвартса, полнолуние

Ремус чувствовал себя странно. В любое полнолуние он чувствовал себя одинаково.

Одинаково паршиво. Одинаково отвратительно. Одинаково убито.

Но сейчас он чувствовал себя странно. Там, где-то возле Хогвартса скоро развернется самая настоящая битва между волшебниками и вервульфами, и неизвестно, смогут ли мракоборцы выдержать натиск обезумевших от жажды крови зверей, натасканных на убийство. Под дверьми подвала сидит его девушка — испуганная, сжавшаяся от холода и страха, но намеренная стоять до конца. Он чувствовал ее запах — терпкий, прохладный и острый. Запах впитался в кожу, окутал невидимым дымком сковывающие Люпина цепи, проскользнул тонкой нитью по каменному полу, проворно шмыгнув за дверь и опутав Эмили с головы до ног.

Это была нить, неожиданно прочно связывающая сейчас человеческую девушку и проклятое чудовище.

Ее запах, мысли о предстоящей битве, в которой он никак не мог быть полезным, о друзьях, которые впервые были не с ним... все это переплеталось в голове Ремуса, медленно сводя с ума. Он хотел, чтобы ночь поскорее закончилась, растопленная спасительным солнечным светом. Чтобы на утро, добредя до Большого зала, он смог бы съесть хорошо прожаренный тост с беконом и чудный омлет. И не услышать ни одного всхлипа или тихого скорбного сообщения о смерти знакомого профессора, ученика, близкого друга.

Пусть он и прекрасно знал, что это слишком смелые мечты.

Но все это будет потом, а сейчас Ремус чувствовал, как начинают трещать от напряжения его кости, выгибаясь и протестуя. Как что-то внутри него тихо скулит, желая поскорее обратиться и вырваться из ненавистных оков слабого тела, стать наконец-то свободным зверем. И остаться человеком.

Запах Эмили стал мучительно сильным, пробираясь в ноздри так, словно и не было никакой стены между ними. А может быть, ему просто казалось?

На границе сознания он услышал шум — то ли чьи-то голоса, то ли спор, вскрики... а затем провалился в тяжелый омут сокрушительной боли и затапливающего разум желания убивать.

Очнулся Люпин только через пару минут. Кандалы все так же жгли холодом, надежно обнимая мощные лапы, но цепи волочились за ними по полу, выдранные из стены нечеловеческими усилиями. Люпин внутренне усмехнулся — вздумали удержать молодого крепкого оборотня какими-то железками? Как бы не так.

Ремус тяжело поднялся, тряхнул мордой и потянул носом: в ноздри снова ударил этот запах. Такой манящий, горячий, сладкий, восхитительно живой и чистый... Так может пахнуть только людская кровь.

«Стой! — воскликнул кто-то внутри головы. — Мы должны противостоять! Должны держаться!»

Или нет?..

Ремус медленно подошел к двери, опуская морду к порогу, к щели между дверью и полом, чтобы втянуть еще больше этого изумительного аромата, не упустить ни капли. И тут же раздраженно зарычал — этого было слишком-слишком мало! Жалкие крохи того, что он мог бы получить, если бы не было здесь этой ненавистной двери!

А еще он слышал дыхание — прерывистое, взволнованное, испуганное. Слышал робкий вздох — так делают люди, когда собираются с силами, намереваясь что-то сказать. И выдох — так они делают, когда никак не могут решиться и отступают. Ничтожества.

Оборотень раздраженно ударил лапой дверь, еще раз и еще, но та стояла незыблемо. И та девушка за дверью тоже никуда не уходила. Смелая или глупая?

Зверь ударил снова, и дверь снова не поддалась, только скрежет когтей о прочное железо раздавался раз за разом все громче. Люпин заворчал, отошел от преграды, насколько позволяла ширина комнаты, и, напрягшись, прыгнул вперед, всем телом бросаясь на препятствие. Дверь гулко недовольно загремела, но не сдвинулась ни на йоту. Что же делать?..

Словно в ответ на этот вопрос, раздался скрежет, заставивший Ремуса опасливо отскочить к дальней стене. Скрежет был похож на звук отодвигаемых внешних засосов. Но разве такое возможно? Кому может прийти в голову открыть дверь в комнату с голодным оборотнем?

«Люди — ничтожные идиоты, — едко прошептало сознание. — Они способны на любую глупость».

«Нет, здесь что-то явно не так...»

«Не бойся, мы можем все».

Дверь заскрипела и медленно поползла в сторону, приглашающе отворяясь. В просвет между ней и стеной тут же упало пятно теплого оранжевого света, такого ласкового и гостеприимного, призывно зовущего к себе. Люпин задумчиво смотрел в появившийся проем и ждал. Ни к чему бросаться в бой столь неосмотрительно, лучше выждать и действовать наверняка. Но ничего не происходило, только чуть трепетали тени на полу, когда огонь факела поддавался очередному нашествию сквозняков.

А еще, из коридора продолжал просачиваться человеческий запах. Тот самый запах. Запах, о котором Люпин-зверь мечтал, казалось, уже целую вечность. И тот, от которого Люпин-человек тоже сходил с ума.

Оборотень сделал осторожный шаг по направлению к двери, вытянул голову, снова потянув носом воздух, сделал еще шаг, немного подумал, переступая с лапы на лапу и больше не стал медлить. Прыжком он преодолел расстояние и вырвался из своей ненавистной клетки. Запах настиг его с новой силой, и Люпин больше не желал ему сопротивляться.


* * *


Гостиные Гриффиндора, полнолуние

— Есть, Лил! — Джеймс подскочил на кровати, чуть не ударившись макушкой о верхнюю балку.

— Кто? — девушка тут же оказалась рядом с Джеймсом, заглядывая тому через плечо.

К полуночи они переместились в пустующую спальню мародеров, Питер куда-то подевался и на письма не отвечал, Ремус был заточен в подвалах, а Блэк свалил в лес. Джеймс разрывался: он понимал, что должен очень внимательно следить за передвижениями всех слизеринцев в школе, а заодно и за передвижениями Блэка, но в то же время ему не давала покоя мысль, что он сидит сейчас на своей кровати вместе с Лили. На дворе ночь, лунный свет льется в окно, и им совершенно никто не может помешать...

Через полчаса Джеймс решился озвучить эту мысль Эванс, за что тут же получил по голове увесистой книгой по Прорицанию. Эванс показательно отсела от Джеймса на добрых пару метров, устроившись на кровати Питера, чтобы «не провоцировать его мужскую натуру» и продолжила сверлить Поттера взглядом. Джеймс внутренне ухмыльнулся — не думай она сейчас о том же, о чем и он, не стала бы реагировать столь резко на это шутливое заявление.

В отсутствие Эванс Джеймсу ничего не оставалось, как грустно пялиться на карту, временами удаляясь мыслями в просторы своих почти приличных фантазий. Неожиданно появившаяся на карте точка мигом вырвала гриффиндорца из дремы.

— Люциус! — Джеймс ткнул в пятно на волшебном пергаменте. Пятно, деловито покачиваясь, направлялось куда-то на нижний уровень подземелий.

— Откуда он там взялся? Он же не входил через главные ворота?

— Нет. Я только что его заметил. Проверял Лунатика и обнаружил ублюдка. Возможно, под гостиными Слизерина есть какие-то тайные ходы, о которых мы не знаем. Вроде тех, что обнаружили Блэк с Беатой.

— Эти балбесы просто головой при падении ударились. Нет в Хогвартсе никакого василиска, — фыркнула Лили.

— Это неважно, — резко оборвал ее Джеймс. — Видишь? Он спускается ниже, туда, где заперт Лунатик.

— И Эмили все еще там...

— Черт! Ремус же говорил, что к началу полнолуния она уйдет в свои гостиные!

— А ты ушел бы? — Лили тряхнула головой. — Идем же. Быстрее!


* * *


Окрестности Хогвартса, полнолуние

Когда Беате было семь, к ней пришла Гвендолин и непривычно ласковым и успокаивающим тоном сказала, что пришло время Беате узнать кое-что об ошибках ее предков. Беата очень хорошо помнила тот день — интерес, вспыхнувший в ней после слов бабушки, и та жуткая правда, обрушившаяся на нее после.

Гвендолин привела Беату в запрещенную зону — в зону, в которой нельзя было играть детям вплоть до семи лет. Вместе с ней там оказались еще несколько знакомых мальчишек и девчонок. Все они выглядели удивленными и донельзя заинтересованными. Всем им поведали историю об опасных оборотнях, порожденных людской жадностью и глупостью, и объявили, что пришло время обучиться некоторым мерам... предосторожности. Дети ожидали обычного практического урока и учителя, который покажет им пару пассов, но вместо этого их подвели к вольеру, окутанному защитными чарами — внутри медленно бродили изможденные слабые звери.

— Почему волчок так забавно идет? — спросила одна девочка по имени Грета и глупо засмеялась. Беата до сих пор считала, что даже невероятная красота Гретель не способна компенсировать тот недостаток мозгов, который обнаружился у нее при взрослении.

«Волчок», услышав смех, поднял голову и посмотрел на детей мутными, ничего не понимающими глазами. В них застыл страх, безысходность и неимоверная усталость. А Гвендолин тогда сказала, что это — страшные и опасные чудища, коих следует уничтожать при любой возможности.

«Если, конечно, вы уверены в своих силах. Не стоит безрассудно жертвовать собой», — снисходительно добавила она. Ведь Гвен никогда ничего не делала за просто так.

А потом колдунья легко взмахнула рукой, и оборотень согнулся, сипло и тоскливо заскулив. Это было кошмарное зрелище. Не было алой крови или хруста ломающихся костей, не было конвульсий или мучительного воя, но эти странные немыслимая покорность и смирение свободного по своей природе зверя впечатались в сознание Беаты навсегда.

Измученный волк, уже не верящий в то, что будет спасен, утративший всякую надежду, лежал на грязной земле и тихо плакал. Наверное, он даже понимал, что происходит — ведь на улице стояло раннее утро, а значит, Гвендолин применила одно из своих многочисленных заклинаний, чтобы насильно обратить вервульфа в его звериную форму. А ведь, хоть и частично, он был человеком. Возможно, Беата даже его знала.

А еще Спринклс отчетливо запомнила взгляд одного из зверей в вольере. Этот волк пока еще не смирился со своей судьбой. Он тихо ворчал и смотрел на недоумевающих детей, смотрел со злобой и ненавистью настолько явными, что Беата кожей чувствовала их и отчаянно хотела сбежать. Ей казалось, что он запомнил ее лицо и лица всех тех, кто стоял рядом. Запомнил, чтобы когда-нибудь потом, через долгие-долгие годы, когда он все-таки вырвется, отомстить. Каждому, кто издевался над ним. Кто унижал его. Кто презирал его. Отомстить тем колдунам, чьи предки создали таких, как он, а теперь мучали, не желая признавать своей вины.

А в том, что он вырвется, Беата отчего-то не сомневалась. В глазах зверя крылась истинная свобода — свобода, которую нельзя отобрать, даже посадив в клетку и заковав в цепи. Свобода, которая произрастает изнутри, из самого сердца, и умирает только вместе со своим обладателем.

И сейчас, когда Спринклс шла вместе со своими родичами и тройкой мракоборцев к Запретному Лесу, она боялась именно этого — встретить того самого оборотня. Пусть это был глупый и нелогичный страх, но Беата знала — встреть она его в лесу, и ей нечего будет ему противопоставить. Потому что этот оборотень имел право ненавидеть. Имел право мстить.

«Вот бы здесь был Блэк», — мелькнула в ее голове мысль и тут же исчезла, задавленная сознанием.

Ночь пахла хвоей, свежей прохладой и едва ощутимой опасностью. Беата шагала тяжело и звучно, наступая на сухие ветки, то и дело ловя на себе недовольные взгляды мракоборцев, чья поступь была неслышной и почти парящей. Так, как они, Беата ходить не умела, да и смысла не видела. Любой оборотень почует их без какого-либо труда, тем более, если это будет стая.

— Не боитесь, мисс Спринклс? — прохрипел Дингл над ухом Беаты. Мужчина оказался неожиданно высоким, закрыв собой добрый кусок неба вместе с застывшей на нем сырно-желтой луной.

— Чего мне бояться, мистер Дингл? — горько усмехнулась Беата. — Смерти?

— Вам семнадцать. Чудная молодая пора. Пора бесстрашия и любопытства. Вы думаете, что можете все, но еще не вполне осознаете цену, которую можете заплатить за осуществление своих целей.

— Думаете, я рвусь в бой, чтобы показать всем, какая я великая и сильная волшебница?

— Думаю, да. Хотите что-то кому-то доказать. Или отомстить. Мы все так или иначе были покалечены в детстве — кто родителями, кто школой, кто злыми детьми. И этот след тянется через всю жизнь.

— Мой отец будет там, мистер Дингл, — голос Беаты дрогнул. Она сама не понимала, с чего так разоткровенничалась — возможно, дело было в том, что эта ночь вполне могла стать последней для многих из них. — Он оборотень, добровольно пошедший в услужение к Темному Лорду.

— Он знает, что там будете вы? Ваша мать — его жена, я полагаю?

— Не может не догадываться.

— Не стоит доказывать ему, что он не прав, мисс Спринклс. Или мстить ему за неверный выбор. Тем более — ценой собственной жизни.

— Мне это ни к чему, мистер Дингл. Доказывать что-то человеку, который отказался от меня почти с самого рождения. Но стоять в стороне я не буду, — отрезала Беата, и по ее тону стало ясно, что разговор окончен.

— Ваши родичи знают, о чем мы говорим? — понятливо сменил тему Дингл.

— Конечно. Если хотите, то можете считать их анимагами — не могут ничего сказать, но все слышат. — Трусившая справа от Беаты волчица обернулась на слизеринку, сверкнула желтыми глазами и, оскорбленно тряхнув мордой, ускорила бег. Дингл только хмыкнул, наблюдая эту сцену.

Они уже вышли из небольшого леска и теперь пересекали огромное поле перед Хогвартсом. Впереди, около Запретного Леса виднелись магические огоньки. Они мягко покачивались в воздухе, развешанные на одинаковом расстоянии друг от друга, и уходили длинной вереницей вдаль, в сторону Хогсмида. Казалось, что это большая светящаяся гирлянда, которую какой-то шутник развесил вокруг Хогвартса в честь предстоящего праздника.

Только вместо гирлянды в темноте тускло мерцала сетка защитных чар, а вместо праздника с шутниками предстоял бой с оборотнями.

— Нам к тем огонькам, мисс Спринклс. Расположимся между ними — по двое-трое ваших родичей и трое мракоборцев. Я останусь с вами, мисс Спринклс. Ни к чему такой молодой девушке умирать.

— Считаете, что сможете защитить меня лучше всех?

— Мне опыта не занимать, мисс Спринклс. Я уже сорок лет в мракоборцах и примерно столько же отлавливаю оборотней. Когда-то у меня была дочка, такая же неуемная, похожая на вас. Погибла от драконьей оспы. Так что можете считать, что я ей через вас долг выплачиваю.

Беата странно посмотрела на Дингла: то ли с состраданием, то ли с уважением и коротко кивнула:

— Буду благодарна.

— То-то.

Сириус только фыркнул про себя. В Дингла и его способности он верил, а вот в тех двоих юнцов, что шли рядом с ним — не очень. У парней явно тряслись поджилки, и Сириус их понимал. В первый раз, когда они с Сохатым и Хвостом прыгали в полнолуние вокруг Лунатика, Блэку стоило огромных усилий не заскулить и не забиться в какую-нибудь далекую нору. Оборотни пугали не столько своим внешним видом, сколько внутренней, исходящей от них животной злобой и яростью. Животные инстинктивно обходили оборотней стороной, и только последние самоубийцы могли согласиться добровольно коротать ночь рядом с такой зверюгой.

А еще Блэк не очень понимал, на кой черт Беата пошла в этот лес вместе со всеми. Вести за собой родичей? Ха! Три раза "Ха!" Для этого достаточно было Серены. Что-то кому-то доказывать? Ну, если бы так сделала Паркер — да, Блэк бы поверил. Но Беата? Беате всю жизнь было до лампочки чужое мнение, не говоря уже о том, что рисковать своей жизнью ради сомнительной встречи с отцом, которого она толком не знала, она бы не стала. Нет, у Беаты была своя цель, и Блэку очень хотелось узнать какая до того, как Спринклс начнет претворять очередную свою идиотскую затею в жизнь.

— Мы на месте, мисс Спринклс, — сказал Дингл, вырывая Блэка из размышлений. Пес проворно нырнул в ближайшие кусты и затаился. — Умеете обращаться с холодным оружием?

— Не особенно, — передернула плечами Беата. — Да и мне это ни к чему.

— Боевой навык никогда не помешает, — покачал головой Дингл, но дальше спорить не стал. Его ученики вытащили мечи из ножен, приняв размахивать ими якобы для разминки перед боем, но стушевались под взглядом старшего товарища и скромно уселись на землю.

— Сколько еще до полнолуния? — пробасил рядом новый незнакомый голос. Дингл дернулся, а двое его помощников тут же схватились за луки.

Говоривший оказался плотным тяжеловесным мужчиной, с хмурым лицом, выступающими надбровными дугами и полными губами. Серые льдистые глаза смотрели на Дингла прямо и без утайки, ожидая ответа. На плечи человека была накинута большая мохнатая шуба бурого цвета — так делали все анимаги: надевали на себя одежду из натуральных материалов, чтобы при превращении она не терялась и не рвалась.

— Господин Медведь? Сходство поразительное, — усмехнулся Дингл. — Ждать еще с полчаса осталось, а потом нам всем будет не до скуки.

— Мы рассчитываем на вас, — раздалось низкое грудное контральто за спиной мракоборца.

Из темноты в свет маячка вышла изящная девушка. Удивительно тонкая и хрупкая, с болезненно светлой, почти белой кожей, она ступила в круг света и тряхнула нестерпимо рыжей гривой волос. Казалось, в ночи разгорелся живой непокорный огонь, обжигающий пальцы и ловко ускользающий от любого прикосновения. Оранжевая лисья шкурка, накинутая на плечи гостьи, отливала солнечной рыжиной.

— Госпожа Лисица, — с пониманием улыбнулся Дингл. — Будьте уверены, мы не подведем вас.

Его молодые помощники сглотнули, во все глаза пялясь на красавицу, и только старый опытный мракоборец справился с собой почти мгновенно, почуяв магическое воздействие.

Блэк очнулся, лишь когда понял, что почти вышел из кустов прямо на свет, завлеченный удивительной красотой незнакомой волшебницы. Насколько же могла быть прекрасной Беата, если бы вся магия семьи была бы доступна для нее? Сириус нехотя вернулся на свой пост, ненароком подумав, что даже Гвендолин, отнюдь немолодая волшебница, обладала какой-то живой, неповторимой красотой, которую не смогла уничтожить и старость.

— Вы презираете нас? — с интересом спросил Дингл — его не столько волновал ответ, сколько сам разговор со столь любопытными колдунами.

— А как еще относиться к тем, кто отказался от крыльев и решил уподобиться свиньям, закопавшись в грязь и не высовывая морды из корыта? — насмешливо ответила Лиса. Ее синие глаза сверкнули, обдав мракоборцев обжигающим холодом.

— Прекрати фонить, — неожиданно буркнула Беата, обустроившаяся на земле спиной ко всем присутствующим.

— Прошу прощения? — Лиса изогнула бровь, чуть повернув голову в сторону родственницы.

— Прекрати их очаровывать. Это не смешно и крайне глупо. Особенно сейчас, перед боем. — Беата наконец-то повернулась, исподлобья взглянув на Лису. Та посмотрела в ответ, как смотрит белоснежный лебедь на вымазанного в земле барсука.

— Я лишь пытаюсь немного вдохновить их перед битвой, — с ноткой надменности ответила Лиса.

— Чтобы им было за кого драться, да? — хмыкнула Беата. — Ты не меняешься, сестренка.

— Взаимно, — Лиса вскинула голову и отошла от Беаты на внушительное расстояние.

«Сестренка?!» — чуть не взвыл Блэк.

— Прекратите обе, — рыкнул Медведь. — Сейчас не время ссориться.

— Ты тоже не меняешься, братик, — хором ответили Беата и Лиса и тут же фыркнули, не желая хоть в чем-то быть похожими друг на дружку.

«Братик?!»

— Давайте просто помолчим, — примирительно произнес Дингл, со скупой улыбкой наблюдая за природными колдунами. Его глаза поблескивали, но более ничем он своего интереса не выдавал. — Ночь длинна.


* * *


Слизеринские гостиные, за полчаса до полнолуния

В слизеринской спальне было мертвенно тихо и зябко. Нарцисса куталась в теплое бархатное покрывало, богато расшитое серебром и изумрудной крошкой, и что-то бормотала во сне. Лампады на стенах горели ровным зеленым пламенем, не согревая комнату и не привнося в нее никакого уюта. Женщины древнего благородного рода Блэк спали в своих портретах, откинувшись в старинных резных креслах и накрыв ноги пледом, все как одна — зеленым.

Огонь в лампадах на мгновение затрепетал, вызвав недовольное бормотание одной из Блэк, и снова загорел спокойно и ровно. Человек, проникший в комнату, мягко прошелся по ворсистому белому ковру, склонился над Нарциссой и невесомо пробежался длинными пальцами по теплой щеке девушки. Он сам не знал, зачем это делает, но позволил себе поддаться секундному порыву.

— Что?.. — сонно пробормотала Нарцисса, неосознанно потянувшись за новым прикосновением. — Люциус?.. — она улыбнулась уголками губ, все еще не открывая глаз.

— Угадала, — произнес над Нарциссой привычно равнодушный, с толикой надменности, голос.

Нарцисса шумно вздохнула, сонно приоткрыла веки, пытаясь сфокусировать взгляд и через мгновение рванулась прочь с кровати.

— Люциус?! — не своим голосом выдала она, более-менее разглядев гостя. — Что ты здесь делаешь?

Люциус со все той же надменной усмешкой наблюдал, как Нарцисса постепенно успокаивается и берет под контроль эмоции. Ее взволнованное лицо разглаживалось, каменея и все больше становясь похожим на привычную маску.

— По какому праву, Люциус? — абсолютно ровно и презрительно выдала она под конец, глядя на Люциуса без страха, только лишь впиваясь в него колким, раздраженным взглядом. Метаморфоза была настолько невероятной, что Люциус не удержался от восхищенного смешка.

— Я рассчитываю на благосклонность и милосердие моей невесты, — Люциус чуть склонил голову, скупо улыбнувшись.

— Вы желаете слишком много, сударь, — в тон ему ответила Нарцисса. Она оценила ситуацию и без труда переняла правила игры. — А если серьезно, к чему подобные меры, Люциус? Зачем врываться ко мне посреди ночи?

— Только в твою комнату ведет потайной ход из Хогсмида, — хмыкнул Люциус, изящно усаживаясь в мягкое кресло-пуф и закидывая ногу за ногу. — По крайней мере, из тех, что знаю я.

— Вот как? — Нарцисса изогнула бровь. — Тот самый, который ты использовал, когда решил воспользоваться моей беспомощностью в период своей... половой несдержанности?

Люциус прикрыл глаза, едва слышно выдохнув. Нарцисса не переставала напоминать ему о том совершенно необъяснимом эпизоде, когда он якобы пробрался в спальню Циссы и потребовал от нее «удовлетворения своих физических намерений». Люциус помнил все очень смутно: запомнил он только стремительную пробежку по Большому залу, отлеживание в Больничном крыле и сладкую месть Блэку, который в последствие возлежал на соседней больничной койке и матерился не переставая.

Люциус был уверен, что где-то между «удовлетворением физических намерений» и Больничным крылом мелькали слова «Беата», «заговор» и «месть», но доказательствами не располагал. Пока.

— К чему было меня будить, Люциус? — Нарцисса потянулась, ненароком оголяя алебастровое плечико, с которого мягко соскользнула шелковая накидка. Малфой одарил девушку равнодушным взглядом и ядовито улыбнулся.

— Мы заключили сделку, моя дорогая.

— Это не может подождать до утра? — капризно спросила Нарцисса. Она словно бы невзначай откинула одеяло, открывая длинные худые ноги с накрашенными лазурным лаком ногтями.

Очень наглая и неприкрытая провокация, непозволительная для девушки из благородного рода.

— Нет, Цисса. Не может, — отрезал Люциус, и по его тону Блэк поняла, что перегнула палку.

— Что ты хочешь знать? — она вздохнула, ее тон стал деловитым.

— Немного вводной информации и только. Например, что происходит в школе после моего ухода? Мародеры замышляют что-либо, о чем я должен знать?

— Твои вопросы не конкретны.

— Вполне конкретны, если ты, дорогая, располагаешь мозгом, — ровно ответил Люциус, но в глазах его мелькнуло раздражение.

— Успокойся, Люциус. Я снова не удержалась, ведь ты порой так забавно злишься, — Нарцисса невинно улыбнулась.

— У меня ощущение, что ты пьяна.

Нарцисса только качнула головой, снова серьезнея. Она на минуту задумалась и затем начала выдавать информацию, словно заколдованный справочник — сухо и коротко.

— Как я уже говорила, мародеры являются анимагами, а Ремус Люпин — оборотнем. Однако, мне стало известно, что в эту ночь их разделили. Если ты намеревался настигнуть их в Визжащей Хижине, момент не подходящий. Люпин находится в нижних подземельях, в комнатах, где когда-то держали провинившихся студентов. Мародеры, по идее, должны быть в своих гостиных. По идее, — Нарцисса усмехнулась. — Питера я видела в гостиной Слизерина этим вечером — он разговаривал с Розье, весьма примечательно, не находишь? Блэка с Беатой я наблюдала днем ранее — Спринклс разбила твоего любимого белого волка на камине и, мягко говоря, поссорилась с Сириусом. Она сказала, что уйдет в глубокую ночь биться с оборотнями. Блэк покинул ее, так ничего и не сказав. Нехарактерно для него. Но, зная своего кузена, он помчится вслед за ней в это полнолуние, только лапы сверкнут. Про Поттера и Эванс мне ничего неизвестно, но после случившегося в Лондоне они друг от друга не отлипают. Есть еще что-то, что ты хотел бы знать?

Люциус откинулся в кресле, сцепив руки перед собой и глядя куда-то перед собой с зарождающимся интересом. Нарцисса удивилась тому факту, что Малфой проигнорировал разбитие любимой статуэтки, но виду не подала. Об этом у нее еще будет время подумать.

— Ремус в подземельях, вот как... — Малфой наконец распробовал информацию на вкус и явно пришел к каким-то выгодным для себя выводам. — А Эмили?

— Люциус! Ты заключил со мной сделку, и одним из условий было не трогать Эмили!

— Я помню и не собираюсь нарушать своего слова. — Люциус холодно улыбнулся, как улыбаются убийцы, перерезавшие жертве горло и убеждающие ее в том, что она еще проживет долгую и счастливую жизнь. — Спи, Нарцисса, — почти ласково произнес он.

— Люциус, подожди, я не дого... Люци...ус?..

— Спи, — с нажимом повторил Малфой, вовремя подхватывая голову Блэк и аккуратно опуская ее на подушку.

Девушка, уже не сопротивляясь его словам, медленно закрыла глаза, не в силах бороться со сном. Малфой довольно улыбнулся и стряхнул остатки сонной пыльцы с пальцев — та сверкающим порошком рассыпалась по кровати Нарциссы, делая слизеринку похожей на спящую фею. Скоро пыльца погаснет и рассеется, словно солнечный свет.

— Я обещал не трогать Эмили, пока она не даст мне такого повода, моя дорогая. Люблю уточняющие подпункты подобных сделок, — в пустоту проговорил Малфой. — Добрых снов, милая. Добрых снов.


* * *


Хогвартс, полнолуние

Джеймс и Лили, укрывшись мантией невидимкой, быстрыми перебежками направлялись к нижним подземельям. После слизеринских гостиных они шли, уже не скрываясь. Лили держала палочку наготове, а Джеймс каждую секунду был готов обратиться. Несмотря на все уговоры, он не смог удержать Лили в гостиных — даже угроза встречи с оборотнем на нее не действовала, возможно, потому что она не вполне осознавала себе последствия.

— Джеймс, ну что там? — нетерпеливо выдохнула Лили, наклоняясь к Джеймсу, и он почувствовал, как ласково щекочут его щеку эти шелковистые волосы цвета расплавленной меди.

Сверяться с картой на пути до подземелий они почти не могли — для этого было необходимо использовать Люмос, а яркий свет был слишком заметен для тех мракоборцев, что остались в замке.

— Мерлиновы яйца! — не удержался Джеймс.

— Что? Прямо-таки они?

— Ремуса там уже нет!

— Что?!

— Ни Ремуса, ни Малфоя!

— А Эмили?

— Сейчас, подожди... Да, она там, но ее точка не двигается.

Они взволнованно переглянулись. Тени зловеще плясали на их лицах.

— Быстрее, Джеймс! — Лили очнулась первой и, схватив Поттера за руку, потянула за собой.

Сырые стены и тускло освещенные коридоры сейчас выглядели особенно пугающе. Джеймс и Лили бежали все быстрее, не обращая внимания на звук собственных шагов, гулко разносящийся по коридорам подземелий.

— Джеймс, я... Ой! — Лили на полном ходу влетела в какую-то лужу и, не удержавшись, поскользнулась, растянувшись на полу, от неожиданности выпуская руку Джеймса.

— Все в порядке? — тут же подскочил к ней Поттер.

— Да, — Лили начала подниматься, уперевшись руками в пол, и тут же тихо выдохнула: — О Боже... Джеймс, это... это кровь.

Поттер глухо выругался, осветил коридор вокруг себя, обнаружив еще пару темно-красных пятен. Они вереницей уходили вглубь тоннеля, словно обозначая собой нужную дорогу для затерявшихся путников, как бывает в плохих детективах. Кровь уже потемнела и свернулась, матово отливая в подергивающемся свете чадящих факелов.

— Пойдем же, Джеймс! — Лили бросилась вперед, даже не отряхнувшись. Кровь осталась на ее руках и одежде, в придачу испачкав щеку. Не хватало только окровавленного тесака у нее в руке или широкого ножа, на худой конец. Только вот они совсем бы не пошли к ее испуганному лицу.

Джеймс рванул вслед за гриффиндоркой, на ходу обгоняя ее и оттесняя плечом.

— Держись за мной, — бросил он. — Если там все же кто-то есть... — он не закончил.

Бежать пришлось недолго. Коридор повернул, и открывшаяся бегущим сцена заставила вздрогнуть обоих.

— Господи... — Лили по-маггловски взмолилась, поднося руку ко рту и резко останавливаясь.

В конце коридора возле открытой двери лежала темноволосая девушка, ее глаза были закрыты, словно она на секунду прикрыла веки, да так и заснула. Она раскинула тонкие руки, не позаботившись поправить задравшуюся юбку и разорванную рубашку. Рядом — на полу и стенах — виднелись уже знакомые темно-красные пятна и брызги, вязкие и застывшие от холода. В темной луже неподалеку валялся факел, на грязно-сером камне виднелись следы когтей, черный лоскут мантии темнел рядом вместе со внушительного размера вырванным клоком шерсти.

Джеймс молчал, опасаясь подходить ближе, не желая видеть того, что произошло там. В голову уже лезли самые дурацкие мысли — что он скажет Ремусу, когда тот придет в себя? Что будет с родителями Эмили? Как быстро его самого посадят в Азкабан за убийство Малфоя?

Лили дрожала рядом, безмолвно глядя на будто бы спящую девушку.

— Нужно отнести ее в Больничное крыло, — наконец-то очнулся Джеймс наигранно уверенным тоном. Лили, судорожно сглотнув, кивнула.


* * *


Около Запретного Леса, полнолуние

— Ну и как тебе здесь, сестренка? — насмешливо спросила Лиса. Она не могла усидеть на месте, то и дело проходясь мимо молодых мракоборцев, выставляя напоказ верхнюю часть бедер или игриво проводя рукой по огненно-рыжим волосам. Ученики Дингла, как болванчики, поворачивали вслед за ней головы, только что слюна не капала. — Якшаешься с весьма сомнительными личностями, которые считают анимагию чем-то сверхневероятным, а использование магии ограничивают размахиванием куском деревяшки.

Беата смерила Лису уставшим взглядом и покачала головой.

— Я удивлена, что ты пришла, Ева.

Та лишь усмехнулась, обнажив безупречно белые клыки:

— Ты же знаешь, я делаю все назло нашей бабке. Сдохла она или нет — меня не волнует. Я ненавижу ее. Я ненавидела ее за то, что она делала с теми оборотнями в тренировочном вольере. Ненавижу до сих пор. Я сделаю все, чтобы, вращаясь в своем гробу, она пыхтела от бессильной ненависти и скрежетала зубами. Честно сказать, Спринклс, я стала относиться к тебе лучше после того, как твоя матушка сделала мне такой чудный подарок.

— Она не в гробу, ее сожгли вообще-то.

— Это была аллегория, Беата! — Ева пластично потянулась, тряхнув гривой, пламенем полыхнувшей в ночи — куда там Лили Эванс.

Лиса задумчиво оглянулась, устремив взгляд прямо туда, где сейчас сидел Блэк и насмешливо изогнула тонкую черную бровь. Сириус не особенно удивился тому, что девушка его почуяла и, скорее всего, уже давно — еще тогда, когда была в зверином обличье. Гораздо больше его удивляло то, что Ева разобралась, что он человек, но при этом не спешила выдавать Сириуса мракоборцам. Рыжая отвернулась, вновь вызвав восхищенный вздох у молодых охотников, и танцующей походкой пошла прочь от костра. Мгновение и точеный силуэт девушки поплыл, волной меняя форму и преображаясь. Еще один миг и теперь по траве бесшумно ступала рыжая лисица. Она повернула узкую морду к Блэку и — гриффиндорец мог бы поклясться — подмигнула ему, тут же скрывшись в ночи.

— Она вернется вовремя, — в пустоту сказала Беата на невысказанный вопрос Дингла. — И чем дольше ее здесь не будет, тем лучше для вас и вашего... либидо.

Медведь в ответ на это высказывание выдал рваный полузвериный смешок и покачал крупной лохматой головой. Он не понимал вечного противостояния двух своих сестер, но их взаимные пикировки его порой очень забавляли.

Они сидели в темноте, напряженно вглядываясь в темноту, избегая смотреть на пугающе полную яркую луну. Дингл курил трубку, напрочь игнорируя недовольные взгляды Медведя — природные колдуны не выносили ничего, связанного с курением табака. Ева Кавендиш то и дело мелькала рыжим всполохом в темноте, словно игривый язычок пламени, вовсю гоняя ежей и крыс. Беата сидела неподвижно, устремив взгляд в сторону Запретного Леса, и в глазах ее зрела странная решимость — незыблемая и спокойная, без капли привычного Спринклского азарта.

Раздавшийся над лесом вой вырвал охотников из дремы, ножом прошелся по нервам, заставив вздрогнуть всем телом, и затих в ночи. Беата медленно поднялась, запахивая куртку и снимая с рук перчатки — так было удобнее колдовать. Дингл взвел арбалет, подавая знак своим помощникам держаться у него за спиной. Ева появилась из тьмы, словно свеча, загоревшаяся во тьме, и застыла, поводя острыми ушами.

— Держимся вместе, — хрипло произнес Дингл. — Если услышите охотничий рог, значит, соседним группам понадобилось подкрепление. Везде мы быть не можем, но хотя бы будем на подхвате.

Стоять вот так вот и ждать невесть чего было невыносимо. Беата, закусив губу, нервно перебирала пальцами под насмешливыми взглядами сестры и брата — те были абсолютно спокойны. Проведя всю жизнь в Лесу Дина они, в отличие от Беаты, прошли полный курс подготовки и имели дело с живыми оборотнями не на словах, но на деле.

— Рядом, — гулко сказал Медведь и, как его сестра, плавно перетек в свою вторую форму. Будь Сириус в человеческом облике, он бы не смог сдержать восхищенного вздоха — для обращения любому анимагу нужно было куда больше времени, да и в момент смены ипостаси волшебник был весьма уязвим. Ближе всех к увиденному стояла МакГонагалл, но даже ей не хватало мастерства, чтобы полностью соответствовать молодым природным колдунам, которые были ненамного старше Беаты.

Вой раздался совсем рядом, и Блэк уже смог различить стаю — пятеро крупных серых оборотней замерли уродливыми изваяниями у кромки Запретного Леса. Звери чуяли человеческую кровь и желали как можно скорее впиться зубами в хрупкие шеи и отведать горячей крови. Оборотни остановились невдалеке от вереницы огней, потягивая носом воздух — люди были повсюду, и они пытались выбрать, в каком направлении им идти.

— Достанете их? — хрипло спросил Дингл.

— В процессе, — напряженно ответила Беата. Со стороны казалось, что она ничего не делает, но Блэк чувствовал, как вокруг девушки сплетаются вихри чужеродной энергии.

Ева и Медведь пританцовывали рядом, не желая нападать первыми и одновременно с этим ожидая хорошего боя.

— А почему они не колдуют? — шепотом спросил помощник Дингла, кивая в сторону лисицы и медведя.

— Им ни к чему. Нам достаточно усилий мисс Спринклс. Гораздо больше пользы будет от их когтей и клыков.

— Тогда почему мы бездействуем?

— Потому что, Стюарт, связываться с оборотнями по доброй воле станут либо блаженные, либо самоубийцы. Пока эти твари не оскалят клыки точно в твою сторону, даже не думай рыпаться. Героизм нам ни к чему. Всех ты не перебьешь, тем более, что задача наша не атаковать, а защищать.

Стюарт смолк, явно не определившись, чего же ему хочется больше — вступить наконец в бой, чтобы хоть как-то выплеснуть скопившееся от ожидания напряжение, либо держаться подальше ото всего этого во спасение собственной шкуры.

Но стая наконец-то определилась.

Сначала опасливо, а потом уже не сдерживаясь, они понеслись в сторону огоньков во всю прыть. Оборотни передвигались вперед огромными тяжелыми скачками и только тогда, когда бегущий первее всех оказался почти у самой вереницы огоньков, Беата вскинула руки. Она словно бы на секунду перестала быть частью этого мира, отделившись от него настолько, что поднявшийся ветер перестал трепать ее волосы. Блэку стоило огромных усилий сдержаться и не выскочить в тот момент, когда один из оборотней преодолел разделяющее его с Беатой расстояние и всей массой рухнул на магическую сферу. Заклинания Пожирателей продолжали атаковать Защитные чары, с каждым разом пробивая в них все новые и новые дыры, сквозь которые серой гурьбой просачивались вервульфы, похожие сейчас на разжиревших обезумевших крыс.

Беата снова взмахнула рукой, и ближайший к ней зверь тоскливо и обиженно взвыл, падая прямо перед девушкой на подломленных лапах. Он не потерял сознания и просто лежал, смотря на Спринклс снизу вверх непонимающим обозленным взглядом. В дело вступили Ева и Медведь — они бросились вперед, яростно работая когтями и клыками, пытаясь сдержать натиск вражеских волков. Совершенно неожиданно обнаружилось, что оборотней здесь гораздо больше, чем пятеро — вероятно, Пожиратели хотели скрыть оставшихся с помощью Дезиллюминационных чар. Что же, у них получилось.

Когда раздался еще один жалобный взвизг, Сириус решил — пора. И, плюнув на все, рванул прямо в гущу схватки, пытаясь одновременно держаться поближе к Спринклс, которая стояла посреди поля боя, словно статуя богини — бездвижная и прекрасная, с закрытыми глазами и воздетыми к небу руками. Можно было подумать, что она возносит молитву, и только слабеющие с каждой секундой оборотни доказывали обратное. А может быть, и нет. Кто знает, какие боги помогают природным колдунам?

Дингл поддерживал магические щиты вокруг слизеринки, между делом ловко взмахивая палашом, отсекая оборотням конечности и порой головы. Где-то сбоку пропел охотничий рог, но помощи отсюда им ждать точно не следовало.

— Плохи их дела, — прохрипел Дингл, намекая на соседнюю группу мракоборцев.

— Ева! Твоя очередь! — вдруг громко крикнула Беата и отступила. Она выглядела изможденной, ее лицо напоминало выцветшую бумагу, под глазами залегли тяжелые тени, делая ее похожей на поднятый из могилы труп.

Ева Кавендиш в облике лисы проворно отскочила назад, встала рядом с Беатой, без усилий принимая человеческое обличье, и тоже взмахнула руками. Ей это давалось определенно проще.

Блэк отвернулся лишь на секунду, дабы откусить хвост особо незадачливому оборотню, а когда обернулся назад, Беаты не обнаружил. На ее месте стояла только Ева, спокойная и уверенная. В отличие от сестры, глаз она не закрывала, и те сейчас пылали нестерпимым ярко-синим огнем, на который было физически больно смотреть. На секунду она обратила свои страшные омуты на Блэка, осклабилась, узнавая, и дернула головой куда-то в сторону. Сириус проследил взглядом ее жест и увидел удаляющуюся спину Спринклс, которая прямо сейчас, шатаясь, уходила в сторону Запретного Леса. Если бы не факт направления, Сириус рискнул бы подумать, что Беата совершенно по-девчоночьи струсила. Но нет. Она явно действовала согласно своему известному только ей плану.

Черный пес обернулся на дерущихся за его спиной мракоборцев, снова посмотрел вслед Беате, поколебался всего секунду и понял, что выбор абсолютно очевиден. Возможно, подумал Блэк, я недостаточно гриффиндорец для того, чтобы остаться здесь, рядом с Динглом, рядом со всеми. С другой стороны, поразмыслил он, он вообще здесь быть не должен.

Блэк, глухо зарычав на качающегося на слабых лапах оборотня, оттолкнул того с дороги и резко рванул вперед, покидая пределы защитной границы, от которой теперь осталось одно лишь название. Пожиратели сделали свое дело, начисто раздолбав Охранные чары, и отступили вглубь леса, не особенно стремясь попасться под разгоряченную лапу своим мохнатым союзникам. Оборотни тем более ни черта не замечали. Их куда больше интересовали теплые, вкусно пахнущие люди, чем одинокий пес, шедший по следу странно пошатывающейся девушки, от которой на милю веяло незнакомой и очень враждебной магией.

У опушки Леса Блэк оглянулся еще раз — воздух вокруг Евы полыхал алым, настолько сильна была ее магия, создавая дикий контраст с ее сверкающими синим льдом глазами. Лиса продолжала стоять и выглядела вполне неплохо, чем-то напоминая Беату в момент нападения Пожирателей в Лондоне. Та была столь же безумна.

Времени раздумывать дольше уже не было, необходимо было найти Спринклс, пока она не сотворила какую-нибудь откровенно гриффиндорскую, как-бы выразилась Паркер да и сама Беата, глупость.

Запретный Лес ждал.

______________________________

Автор желает комментариев.

Ева Кавендиш: http://vk.com/wall-72499916_215

Глава опубликована: 01.08.2014

Глава XXI: Ночь Перевертышей. Часть Вторая: Утро

Больничное крыло, утро после полнолуния

Для Ремуса самым любимым после полнолуния было просыпаться. Просто просыпаться.

Несмотря на дикую боль в изломанных порой костях, на многочисленные порезы, доходящие до абсурда кровопотери и разбитые физиономии друзей, неудачно попавшихся под руку, вернее лапу, Люпину, утро было самым лучшим событием после полнолуния. Даже если Ремус успевал натворить дел в период своего безумства, просыпаясь утром, он знал, что у него хотя бы есть шанс исправить содеянное. Это утро не было исключением.

Солнце заглянуло в окно, коварно пробралось своими длинными теплыми лучами за занавеску и ткнуло Ремуса прямо в глаз. Люпин попытался повернуть голову, но коварное светило упорно продолжало обливать юношу утренним светом, всеми силами выдергивая его из оков сна. Ремус глубоко вздохнул, с удивлением обнаружил свои ребра относительно целыми и наконец проснулся.

События прошедшей ночи всплывали в голове Люпина, как вареные пельмени — неохотно и вяло. Вот Эмили стоит совсем рядом с ним, вот она уходит, потом он чувствует, как начинает превращаться, открывается дверь, мелькает свет факела, чье-то испуганное лицо и... и дальше ничего. Ремус не помнил совершенно ничего. Радоваться этому или нет он не знал, но порой ему нравилось находиться в сладком неведении как можно дольше.

Он вздохнул еще раз, попытался пошевелиться и неодобрительно крякнул. В очередной раз мадам Помфри замотала его бинтами так, что Люпин стал похож на мумию-доходягу. Судя по крепости связывания, лекарша была искренне уверена, что Люпин рассыплется на части, не привяжи она его части тела друг к другу. Его медленные, сонные еще размышления прервал недовольный и до боли знакомый голос.

— Ремус Джон Люпин, — сказал этот голос с легкой хрипотцой и сделал паузу. — Ответь мне, пожалуйста, зачем и с какой конкретной целью ты плотоядно и совершенно несдержанно искусал Люциуса Абраксаса Малфоя?

Так умела говорить только Паркер — бесстрастно и безжалостно вытрясывая из тебя душу одним лишь взглядом, одной лишь интонацией и строгим выражением лица. Он даже знал, как она сейчас стоит — скрестив руки на груди и устремив на него свой ястребиный сверлящий взгляд.

Будущая профессор МакГонагалл, не иначе.

— Ремус, не притворяйся. Я знаю, что ты проснулся.

Ремус только усмехнулся — Эмили не менялась. Было так радостно слышать ее живой и здоровый голос сразу после тяжелого полнолуния, что смысл фразы до Ремуса дошел не сразу. Плотоядно и совершенно несдержанно искусал... Люциуса?!

— Что?! — взревел Ремус не своим голосом и резко сел на кровати. Тело, вопреки его опасениям, не протестовало и вообще никак не отреагировало на это движение — будто бы не было никакого подвала, цепей и превращения.

Подождите... Цепи, он же вырвал их из стены вместе с креплениями? Потом открылась дверь, и то испуганное лицо, что он вспомнил при пробуждении, было лицом Эмили.

— Ты в порядке?! — Люпин уставился на Паркер безумным взглядом.

— Нет, конечно. Ты разговариваешь с привидением, — скептически хмыкнула она и присела рядом с Люпиным на постель. Тот машинально вцепился в ее теплую руку и с облегчением осознал, что она все-таки жива. — Ты хоть что-нибудь помнишь? — куда более миролюбиво осведомилась Эмили.

— Нет, совершенно ничего. Я покусал Малфоя?

— Это не то, чем стоит гордиться, — Паркер покачала головой, наблюдая внутреннюю борьбу отразившуюся на лице Ремуса — гордость пополам с неуверенным чувством вины.

— Странно слышать это от тебя.

— Оставь свои колкости. Как ты себя чувствуешь?

— Подозрительно отлично. Мадам Помфри нашла новое лекарство?

— Не она — ты. Чужая кровь. Попробовав в полнолуние чужой крови, а именно человеческой, оборотень восстанавливает свои силы.

Люпин прикрыл глаза и со стоном откинулся на подушки. Вот только этого ему не хватало! Он, получается, теперь что — будет отцом для Малфоя?! Кошмар!

— Ты укусил его за зад, — как ни в чем не бывало продолжила Эмили, совершенно спокойно наблюдая за мучениями Ремуса.

— Что?! Да ты шутишь! — Ремус нервно рассмеялся, снова садясь на кровати. — Ты решила меня так разыграть, да?

— Отчего же? Все так и было. Ты укусил его. Буквально вонзился зубами в его привлекательный упитанный белый мохнатый зад. Я даже слышала, как бедняга жалобно и оскорбленно визжал.

Люпин ошалело смотрел на Эмили и пытался переварить информацию. Он покрутил ее и так и эдак, но что-то не клеилось. У Малфоя определенно не могло быть мохнатого зада, тем более белого. Тем более, привлекательного. Хотя...

— Я ничего не понимаю, — честно признался Люпин наконец и выжидательно уставился на Эмили.

Та только сочувственно вздохнула:

— Ну хорошо, болезный. Слушай.

— Э-э-э! Я тоже хочу! — из-за ширмы появился запыхавшийся Джеймс, а следом показалась и Лили.

Она выглядела уставшей и измученной, словно всю ночь не спала. Стоило им только оказаться в поле зрения Эмили и Ремуса, как Эванс неловко выхватила руку из хватки Джеймса, проигнорировав его обиженный взгляд.

— Мы бежали к тебе с пары Трансфигурации, старик. Вот и Питер тоже с нами.

Уставший гриффиндорец с залегшими под глазами тенями слабо улыбнулся Ремусу и присел на его постель рядом с Эмили. Петтигрю выглядел настолько убито, что Люпин сделал себе зарубку на будущее — расспросить друга, что с ним стряслось.

— А Блэк? — Ремус наконец-то понял, чего именно ему не хватало после пробуждения — язвительных замечаний с налетом надменности и «высокого» интеллекта.

Лица всех присутствующих на мгновение нахмурились.

— Потом, друг. Он почти в порядке, — напряженно выдал Джеймс и улыбнулся так криво, что стал похож на Хэллоуинскую тыкву с вырезанным на ней лицом. Люпин понял, что здесь творится что-то неладное, но Джеймс выглядел вполне спокойно, а значит, Сириус, по крайней мере, был жив.

— Эмили? — он повернулся к когтевранке. — Ты собиралась рассказать.

— Честно говоря, я знаю не очень многое, — начала та, когда все наконец-то оккупировали кровать Люпина, словно тот умирал от неизлечимой болезни, и это был последний час его жизни. — Я, пожалуй, начну с того, как вышла за ту многострадальную дверь из подвала. Я решила, что просижу там до рассвета — на случай, ну... на случай, если цепи и дверь не выдержат, и придется тебя сдерживать.

— А твоя... выходка перед этим? Она тоже должна была поспособствовать моей выдержке? — насмешливо изогнул бровь Люпин, наблюдая за покрасневшей Эмили. Джеймс хотел было влезть, но Лили хлопнула его по руке и отрицательно покачала головой.

— Мы поговорим об этом потом, Люпин, — отрезала Эмили, потирая разгоревшиеся щеки ладонью. — Так вот. Я сидела там в ожидании полнолуния, слушала твое кряхтение, ворчание, скрипы, стоны, вопли...

— В общем, все, что делает добропорядочный оборотень в момент обращения, — прервал ее Джеймс. — Будем надеяться, что во время первой ночи любви, ты будешь вести себя ина...

— Джеймс! — одновременно прикрикнули на него Лили и Эмили.

— Так вот, — Паркер еще раз недовольно взглянула на Поттера и продолжила: — А потом я услышала шум со стороны коридора.

— Малфой, — констатировал Ремус, сопоставив два и два. — Это был он.

— Да. Этот с-с...слизеринец пожаловал ко мне в гости собственной персоной. И, что характерно, он совершенно не удивился, когда увидел меня там. Как и твоим воплям, доносящимся из-за стены.

— Он угрожал тебе? — обычно у Ремуса после полнолуния не хватало сил даже на то, чтобы открыть глаза, не то что злиться, но прямо сейчас он чувствовал себя абсолютно всемогущим. Особенно, если речь шла о Малфое, угрожающем Эмили.

— Нет. Он пришел «просто поговорить».

— Поговорить? — удивленно воскликнула Лили. — Я была уверена, что он не оставит тебя в покое, потому что... ну... ты понимаешь, — неловко закончила она, намекая на магглорожденность.

— Я тоже, — Эмили безразлично кивнула. — Я ожидала поединка или Круциатуса. Или банды слизеринских отморозков, следующих за ним по пятам — в общем, чего угодно. Но он просто пришел поговорить.

— И почему я в это не верю?.. — нехорошо протянул Ремус.

— Ты и тогда не очень-то в это верил, — фыркнула Эмили. — Ты же укусил его за...

— Я помню! — взорвался Ремус, недовольно глядя на лыбящегося Джеймса.

— Таким образом, он не нападал на тебя? — подытожила Лили.

— Не напрямую. Но он решил открыть дверь в подвал. Естественно, я не могла ему этого позволить. Последнее, что я помню, как он отшвырнул меня одним из своих темно-магических заклятий к стене, открыл дверь и очень быстро ретировался. Вернее, попытался. Ремус настиг его в конце коридора, и... — Паркер неуверенно взглянула на Джеймса с Лили и Питером, — и Малфой обратился в волка.

Люпин с минуту тупо смотрел на Эмили и под конец облегченно выдохнул:

— Так он анимаг...

— Да, — кивнула Эмили.

— Значит, мой укус не обратит его в...

— Нет.

Повисла напряженная тишина, в ходе которой каждый обдумывал наиболее волнующий его вопрос. Люпин пытался справиться с нездоровой эйфорией, возникшей после осознания того, что он не станет виновным в превращении Малфоя в ликантропа. Эмили злорадно представляла, как, наверное, сейчас мучается бывший слизеринец, который и присесть-то теперь не может. Джеймс и Питер раздумывали над тем, что надоевший всем ублюдок оказался весьма талантлив, если тоже не преминул обучиться анимагии. А Лили Эванс решала, стоит ли говорить друзьям, что она была в курсе анимагического факта Малфоевской биографии или нет? Пораздумав еще немного, она согласилась с доводами разума и предпочла промолчать. Адекватного объяснения своей осведомленности у нее все равно не было.

— И где он теперь? — с опаской спросил Ремус, порываясь выглянуть из-за ширмы, словно ожидал увидеть Малфоя на соседней койке.

— Ни малейшего понятия, — пожала плечами Эмили. — Вероятно, сбежал в свое поместье.

— На карте мы его не обнаружили, Лунатик, — добавил Джеймс. — Он исчез так же внезапно, как и появился.

— Он выживет? Я не сильно, э...

— Помял его аппетитный задок? — усмехнулась Эмили и хлопнула по ладони Джеймса, когда тот одобрительно поднял руку. — Я же говорю, я ничего не знаю о том, где он.

— Но там было мно-о-ого крови, друг. Очень много, — Джеймс посмотрел на Ремуса, ожидая его реакции. — Это не шутка. Мы бежали с Лили по коридору, и все буквально было залито красным — на полу, на стенах.

Люпин сглотнул, а Эмили сильнее сжала его руку.

— Мы думали, — надтреснутым голосом начала Лили и, почувствовав, как тускло и вяло она звучит, заговорила громче: — Мы думали, что-то случилось с Эмили. Она лежала там без сознания. На ней была кровь — она ударилась о стену головой. Ей повезло, что она отделалась только сотрясением.

Ремус взглянул на когтевранку — та выглядела вполне здоровой, даже бинтов не было — наверное, это Лили так мастерски сумела залечить рану за одну только ночь.

— Мы жутко перепугались. Я уже... — Джеймс жестко усмехнулся и сморгнул. — Я уже представил, как буду объясняться с тобой, друг. Паршивая ситуация была бы. — Джеймс помолчал и с виноватым выражанием лица закончил: — Возможно, мы бы отследили сукиного сына, но после увиденного это даже не пришло нам в голову. Мы растерялись, старик.

— Нас вообще не должно было быть в школе этой ночью, — вздохнула Лили. — Я имею в виду, в ее коридорах. Каким-то чудом мы умудрились дотащить Эмили до Больничного Крыла и не попасться на глаза мракоборцам.

— Ну почему сразу — чудом... — довольно протянул Джеймс и подмигнул Люпину. — Я эту школу как свои пять пальцев знаю.

— Да. Мадам Помфри жутко ругала нас за то, что мы покинули свои гостиные в полнолуние. А потом так же долго благодарила и причитала.

— В общем, — Поттер пожал плечами, — мы ничего не знаем о судьбе мохнатика.

— Я надеюсь, я не убил его, — мрачно подвел итог Люпин. Не то чтобы он был альтруистом, но одно дело проучить, а другое — убить.

— Это же Малфой, Ремус. Он не может сдохнуть так просто. Мы точно услышим о нем в ближайшее время, дай только срок.

— Почему он не тронул тебя? — спросил Ремус, меняя тему и поворачиваясь к Эмили. — У него был шанс.

— Он, вероятно, хотел, чтобы это сделал ты, — Эмили только пожала плечами. — Представь себе — ты просыпаешься утром и оказывается, что ты собственноручно, то есть, «собственнолапно» убил меня. Или обратил.

— Ты бы поступила именно так, будь ты на месте Малфоя?

Эмили ответила долгим ледяным взглядом, в котором было и согласие и обида от того, что Ремус произнес эти слова вслух.

— А что все-таки с Блэком? — послышался впервые за все утро хриплый тихий голос Питера. Паренек прокашлялся и посмотрел на друзей уверенней: — Где он?

Все, кроме Ремуса, вновь замялись, начиная смотреть кто в окно, кто в пол, кто в потолок.

— У Дамблдора в кабинете, — ковыряя пальцем простыню, робко ответила Лили.

— И что он там делает?

— Решается вопрос о его с Беатой отчислении.


* * *


Кабинет Дамблдора, утро

Дамблдор за последние пару суток ощутимо постарел. Это было совершенно неудивительно, учитывая то, что четверть учеников его школы составляли гриффиндорцы. Если в день собрания новых участников Ордена Феникса он был похож на утомленного жизнью старика, то теперь к усталости прибавилось глухое раздражение, окутавшее комнату плотным, готовым в любой момент лопнуть, пузырем. Дамблдор молчал, не улыбался и даже снял свои очки-половинки, утратив львиную долю образа «мудрого сказочного волшебника».

Беата сидела на стуле перед директорским столом, смиренно сложив руки на коленях и не отрываясь смотрела прямо на Дамблдора. Глубокий след от острых когтей на ее щеке придавал ей несколько колоритный и воинственный вид, несмотря на полный раскаяния взгляд. Что самое удивительное, раскаяние было искренним. Сириус сидел рядом, угрюмо уставившись в пол и подперев подбородок кулаком, и вяло водил носком лакированного блестящего ботинка по ворсу ковра.

— Это невыносимо, — наконец соизволил заговорить Дамблдор. Его взгляд устремился к Беате и обжег ее злыми холодными льдинками. — Невыносимо. Чем вы думали, мисс Спринклс? Поведайте мне, будьте так добры.

— Мозгом, сэр, — с убийственной честностью ответила Беата, вызвав подозрительный приступ кашля у Блэка.

Брови Дамблдора поползли вверх от удивления. Директор привык к выходкам подопечных своего факультета, но с наглостью Беаты он еще не сталкивался. По крайней мере, не в таких объемах.

— Правым полушарием или левым? — язвительно уточнил Дамблдор, грузно опускаясь в кресло, и вновь водружая очки себе на нос. От этого его лицо разом подобрело, и внутренне напрягшаяся Беата немного расслабилась.

— Левым, сэр.

— А что с правым? Уже не работает?

— Отказало, сэр.

Дамблдор уставился на Беату так, будто видел ее впервые в жизни.

— И что же... послужило причиной?

— А это у нее врожденное, — лениво пояснил Блэк, не поднимая головы. Он не боялся директорского гнева — просто не было сил.

— Ваша очередь отвечать еще не настала, мистер Блэк, — отрезал Дамблдор.

— Сэр! — вдруг воскликнула Беата, заставив отшатнуться и директора, и Сириуса. — У меня не было выбора, сэр! Когда бы еще мне представился шанс захватить в плен одного из оборотней?

— Как только я исключу вас из школы, мисс Спринклс, у вас будет бесконечное число шансов, ограниченное лишь количеством полнолуний.

Беата тут же смолкла, зябко обхватив себя руками, и откинулась на стуле, а Дамблдор продолжил говорить:

— Вы ушли в Запретный Лес одна, в разгар боя, бросив свою команду, бросив мракоборцев, доверившихся вам. Даже не подумав о друзьях и близких, коих ваша кончина могла бы расстроить. Не задумавшись о том, что будет, если не вы, а вас возьмут в плен, и применят все прелести легилименции. Вы поставили свое желание и свои цели превыше прочих, рискнув жизнью шестерых людей и собственной в том числе. Что вы на это скажете, мисс Спринклс?

— Ну... я со Слизерина... — неуверенно начала Беата, неловко разводя руками.

— АХ, СО СЛИЗЕРИНА?! — взревел Дамблдор, приподнимаясь из-за стола.

Сириус упал на спину вместе со стулом, Беата едва удержалась за столешницу, опасно покачнувшись назад, и изумленно уставилась на директора. В такой ярости она его не видела ни разу. Да и в ярости вообще. И, наверное, никто не видел. Ну только если Грин-де-Вальд...

— Вы — со Слизерина! Он, — Дамблдор обличительно указал пальцем на Блэка, — с Гриффиндора! И это — конечно же — просто обязано оправдывать все ваши кошмарные, не поддающиеся здравому смыслу выходки! Гриффиндорцы, безусловно, могут сколько угодно творить глупости, оправдываясь храбростью и импульсивностью! Слизеринцы могут сколько угодно подставлять своих и чужих, прикрываясь высокой целью! Однажды — однажды! — я был излишне мягок с одним из студентов. Однажды я простил ему многое, я поверил ему, я доверился ему. И теперь вы и вы, — Дамблдор поочередно ткнул пальцем в Беату и Блэка, — вынуждены воевать с ним!

Директор замолчал, яростно сверкая глазами, затем шумно выдохнул и, упав в кресло, начал массировать виски, полуприкрыв глаза.

— Зачем вам понадобился оборотень, мисс Спринклс? — вкрадчиво спросил он, будто говорил с неразумным дитя. — В качестве трофея?

— Никак нет, сэр. Мой отец, сэр, сообщил мне о том, сэр, что Лорд способен освободить оборотня от его проклятия, сэр, — громко и четко отрапортовала Беата, ощущая странную неконтролируемую дрожь в теле. — Я предположила, сэр, что если смогу взять в плен одного из особенно удачливых, сэр, то получу информацию об этом, э... процессе, и буду способна провести его сама. Сэр.

— Ясно. Если вы не прекратите говорить мне «сэр», процесс над вами проведу я. Правда, еще не решил какой. А что же предположили вы, мистер Блэк?

— Я предположил, что Беата, оборотни, полнолуние и Запретный Лес — это кошмарное сочетание.

— Беата, оборотни, полнолуние, Запретный Лес и вы — это сочетание многократно худшее.

— Об этом я не подумал.

— Как и всегда.

Разговор снова затих. Беата молча ждала решения своей судьбы, Сириус с интересом разглядывал Дамблдора. Так вот, что бывает, если довести одного из величайших волшебников своей эпохи до ручки. Сохатый будет завидовать.

— Я устал разбираться с этим просто невероятным количеством глупостей, которые совершаются, стоит только вам двоим оказаться рядом с друг другом, — начал Дамблдор. — Я не могу исключить вас, мисс Спринклс, из-за обещания, данного вашей матери и бабушке, а также из-за того, что мне необходима поддержка природных колдунов. Всех имеющихся. Я также не могу исключить мистера Блэка, ввиду его благородных намерений — полагаю, если бы не он, сейчас я бы разговаривал только с одним из вас или же с гробовщиком. С другой стороны, это был бы не самый худший вариант развития событий... Впрочем, о чем это я. Хочу сказать, что наблюдать вас вместе более не в моих силах. Мисс Спринклс, — директор задумчиво пожевал губу. Выглядело это так, будто он решал, стоит ли связать Беату сразу или все-таки подождать ее реакции на последующую фразу и затем оглушить. — Вы проведете ближайшие две недели в башне Когтеврана под непосредственным присмотром профессора МакГонагалл и ваших родственников, которые в соображениях защиты Хогвартса расположатся там же до окончания семестра. Все необходимые вам уроки будут проводиться в рамках персональной беседы с каждым преподавателем в отсутствие прочих студентов. Особенно студентов Гриффиндора. Особенно мистера Блэка.

Глаза Беата во время этой речи стекленели все больше и больше, угрожая и вовсе треснуть и разлететься колючими осколками. Сириус быстро накрыл ладонь Спринклс своей в успокаивающем жесте, за что немедленно получил острым локтем в живот.

— Вы же, мистер Блэк... будете находиться под денным и нощным присмотром мисс Эванс. Вам дозволено посещать все уроки и факультативные занятия в привычном порядке. Однако, вам не разрешается покидать пределы Хогвартса, включая также посещение Хогсмида, за исключением уроков Травологии и Ухода за магическими животными. Если матч по квиддичу все же состоится, вам также не разрешается на нем присутствовать. И если я, — Дамблдор опасно понизил голос, — еще хоть раз узнаю, что вы обернулись в свою анимагическую форму на территории школы...

— Азкабан? — грустно спросил Блэк.

— Только по решению Министерства Магии, мистер Блэк. К сожалению. Вопросы?

Беата открыла было рот, собираясь что-то сказать, но тут же захлопнула его и только сверкнула глазами.

Сириус пожал плечами, собирался было кивнуть, но его взгляд упал на подозрительно знакомый лист пергамента, сложенный в несколько раз.

— А... что это? — прежде, чем смог себя остановить, выпалил он.

— Это? — Дамблдор ласково улыбнулся и взглянул на Блэка поверх очков. — Это личная и неприкосновенная собственность Аргуса Филча, мистер Блэк. И если я узнаю, что данный, воистину ничем не примечательный лист пергамента исчез в неизвестном направлении... я приду с проверкой в гостиную Гриффиндора и лично перерою все личные вещи своих студентов. И вот тогда ваши друзья не скажут спасибо ни вам, ни мистеру Поттеру.

Дамблдор замолчал, безучастно глядя в нехорошо потемневшие глаза Сириуса.

Карта Мародеров теперь у этого старого ублюдка Филча!

Стоило оставить Сохатого на одну только ночь!

— Прекрасно, раз вопросов больше нет... — Дамблдор кивнул кому-то за спиной Блэка. — Профессор МакГонагалл проводит вас до башни Когтеврана, мисс Спринклс. А вас до Больничного крыла, мистер Блэк. Ваши друзья ждут вас там.

— Что с Паркер? — тут же встрепенулась Беата. — И с Динглом?

— Неужели вы вспомнили о своей подруге, мисс Спринклс? С ней все в порядке. Как и с моим старым другом. Вы можете идти.

Если бы Беата была драконом, она бы напоследок спалила кабинет директора дотла. Но получилось только поджечь портрет Финеаса Блэка, который тут же истошно разорался под одобрительный хриплый смех Сириуса. Дамблдор вздохнул и устало прикрыл глаза.

Неисправимы.


* * *


Башни Когтеврана, покои природных колдунов

— Идиотка, — жестко припечатала Ева, расхаживая по комнате туда-сюда, чем изрядно выводила из себя Беату, сидящую на желто-синем покрывале. — Безнадежная идиотка.

— Заткнись.

— Но она права, — пророкотал Медведь.

— А ты что вообще здесь делаешь? — вскинулась Спринклс. — Это спальня для девочек!

— Это твоя личная клетка, Спринклс, — фыркнула Ева. — А мы твои личные надзиратели. Уймись.

— Расскажи, сестренка, — неожиданно ласково сказал Медведь, — как все прошло?

— Хреново. Не видно? — Беата помолчала и снова атаковала Лису: — А ты! Как ты вообще допустила, чтобы это мохнатый придурок поперся за мной?

— Одна в Запретном Лесу, вокруг толпа оборотней и Сивый где-то неподалеку. Тебе нужна была помощь.

— Он мог умереть.

— Он и так почти умер, — фыркнула Ева. — Только смертник мог пойти в Лес в такую ночь. Вы двое безнадежных самоубийц. На что ты рассчитывала?

— Я бы почувствовала оборотня, с которого сняли проклятье. У них другая энергетика. Я поняла это по своему отцу. Оставалось немногое — найти ублюдка и расспросить его.

— О да, ведь оборотни в полнолуние так разговорчивы!

— Можно было дождаться утра! Связать его и применить легилименцию.

— А ты ей владеешь?

— Ну кто-то же ей владеет!

— Когда ты спуталась с Малфоем, — Ева присела на кровать, изящно перекидывая одну ногу через другую; оголившиеся почти до самого начала бедра ее совершенно не смущали. — Я подумала, что ты наберешься от него ума.

— Ты ошиблась. У Малфоя нечему набираться. — Беата помолчала, ежась под ироничным взглядом сводной сестры. — Расскажи, как все было? Вы отстояли границу?

— Я бы не сказала, что... — Ева пыталась подобрать слово. — Не сказала бы, что они особенно старались. Они словно пробовали нас на прочность. Я уверена, что если бы ваши Пожиратели — что за дурацкое название? — вступили в прямое взаимодействие, нам бы пришлось хуже. Но они просто прощупывали силы. Пустили в ход новообращенных, это чувствовалось. Кровожадных, яростных, но неопытных и глупых.

— А если бы... если бы они подготовились серьезно?

— Я не поставила бы на победу Дамблдора, — просто сказала Ева.

— Но мы будем здесь. Не дадим и прорваться, — буркнул Медведь. — Уж не сомневайся.

Ева хмыкнула, явно не разделяя альтруизм брата.

— Не смотри так язвительно, Эва, — недовольно сказал он и посмотрел на девушку, словно пытался продавить ее защиту взглядом. — И прикройся.

Ева только фыркнула и упрямо скрестила на груди руки.

— Мне не понравилось, как ты вела себя... там. — Медведь сам смутился от собственной прямоты.

Он знал, что контролировать Лису не представляется возможным, и научился прятать ревность внутри своей большой сильной души, но иногда... иногда он обижался.

— Теперь вы можете пожениться, — не удержалась Беата от подколки. — Когда Гвен не стоит над вашей душой и не читает нотации про запретные отношения инцеста.

Лисица гневно взглянула на Беату, сжала губы в тончайшую полоску и, рывком поднявшись, вышла за дверь. Ее — Еву Кавендиш! — обвиняли в наличии столь сильной привязанности?

Это у них с Беатой было общим. Они считали чувства слабостью, пусть и молчаливо одобряли их наличие в других. В других, но не в себе.

Медведь недоуменно пожал плечами, как всегда не особенно уловив цель очередного пассажа Евы.

— Не сердись на Эву, — сказал он и простовато улыбнулся. Его темные глаза потеплели, черты лица поплыли, словно камень дрогнул и начал оживать против всех законов природы. — Она вспыльчивая, ты же знаешь. Как ты.

Беата покачала головой и поднялась с кровати, с хрустом разминая руки.

— Что собираешься делать? — с интересом спросил Медведь.

— Делать? — Беата изогнула бровь. — Пожалуй, теперь мне нужно каким-то чертовым образом выползти из Башни Когтеврана и сгонять в Больничное крыло, к Паркер.

— Тебе нельзя выходить, — с ноткой удивления сказал Медведь, и Спринклс не смогла сдержать смешка. Ее брат был слишком прямым, слишком честным и слишком послушным.

Как он смог сохранить эти качества в такой-то семейке?

— А я и не собираюсь, — фыркнула Беата, подходя к стене с многозначительным видом. — Я просто буду долбать эту чертову стену, пока она не начнет разваливаться. Головой, если придется. Интересно, как долго эти очкастые когтевранские устрицы будут способны терпеть локальный апокалипсис в своем гнездышке? И как быстро они попросят переселить меня в другое место?

Скрипнула дверь — в проеме, прислонившись к косяку, стояла усмехающася Ева. Она с интересом ожидала последующих действий сестры.

Ведь женщины семьи Кавендиш всегда получали то, что хотели. Даже ценой собственной жизни.


* * *


Больничное Крыло, полдень

Когда ты один из А&В, нужно успевать очень многое, при этом двигаясь в самых различных направлениях — это что-то среднее между совмещением работы шпиона и журналиста.

Выведать все самые грязные подробности, вычленить из них наиболее вкусные и представить это нужным образом общественности, а после — незаметно уйти, мастерски заметая за собой следы. А если вокруг ничего не происходит и невозможно выцепить ни одного, мало-мальски привлекательного слуха, нужно создавать их самому. Сложнее, зато увлекательнее.

С тех пор, как Нарцисса частично вышла из игры, действовать стало гораздо труднее. Не говоря уже о развернувшейся войне, оборотнях, Пожирателях и слетевших с катушек слизеринцев. Приходилось пользоваться крайне нечестными, но проверенными способами.

Например, с помощью усовершенствованной амортенции, коей A&B споили весь слизеринский стол в прошлом году, можно было добиться преинтереснейших результатов. Использование такой штуки на уже влюбленных не представляло никакой опасности для их психики, зелье просто усиливало... некоторые желания.

И уж совсем никакой сложности не представляло подлить немного зелья в лекарство одному из прямых участников события. В конце концов, Ремусу Люпину давно пора было узнать, как это нехорошо — шантажировать своих исключительно честных и благородных соперников.

— Эмили, я... — Ремус вздохнул и уставился в окно. Он чувствовал в себе потребность извиниться, но не знал, с чего начать. Джеймс, Лили и Питер тактично удалились, почувствовав, что ребятам есть, что сказать друг другу, но разговор не клеился.

— Балбес.

— Что?

— «Эмили, я балбес». Помогаю тебе завершить фразу, раз уж ты забыл слово.

— И почему это я балбес? — возмутился Люпин.

— Потому что наивный добрый балбес. Беспокоишься по пустякам.

— Обращение мною Малфоя в... в ликантропа — это не пустяк.

— Ну это как посмотреть.

— Порой меня пугает твое равнодушие к подобным вещам.

— Точно. Ведь было бы куда лучше, если бы я волновалась за слизеринскую пиявку, правда?

— Ну... — Ремус задумался. — Нет, не было бы. Но ты передергиваешь.

Они замолчали, глядя в окно и пытаясь придумать новую тему для беседы. Мысли сумбурно толкались в голове, и ничего путного не получалось.

— Здесь никого нет, — вдруг уверенным тихим голос сказал Люпин и сам поразился собственной... смелости? И заодно мысли, которая так не к месту пришла в его голову, требуя того, чтобы ее немедленно озвучили.

— Что? — Эмили удивленно взглянула на оборотня.

— Только ты. Я. И все, — Ремуса наполняла какая-то дикая, никогда не свойственная ему настойчивость. — То, что ты начала тогда в камере... ты можешь сейчас это закончить.

В отличие от Люпина, у Эмили с мозгами явно все было в порядке. Она сглотнула и, схватив с тумбочки стакан с водой, залпом отпила из него. Привкус у воды был незнакомый, и Паркер списала это на лекарства.

В воздухе как-то неожиданно запахло хвоей, книгами и кофе.

Наверное, если бы ее мозг не подвергся сейчас действию улучшенной концентрированной амортенции, она бы сразу сообразила, чем именно опоила саму себя, но мысли, тяжелые и неповоротливые, ворочались в голове, как разбухшие бобы, медленно, но верно выстраиваясь в одном конкретном направлении.

— Я... я не понимаю, — сказала она, и это прозвучало почти, как писк.

— Да ну? — в голове у Ремуса что-то щелкнуло, и он почувствовал горячий азарт, поднимающийся от кончиков пальцев к голове жаркой волной. Его рука медленно и неотвратимо поползла вбок и накрыл ладонь Эмили.

Эмили в ответ молча смотрела и не делала попыток сопротивляться. Глаза у нее были пустые, мутные и темные, но Ремус и так уже различал ее с трудом — в глазах темнело.

Когтевранка подалась вперед, наклоняясь над Ремусом томительно медленно. И он снова почувствовал тот самый запах — запах прошлой ночи, запах полнолуния, запах желания. Все получилось очень быстро, неправильно.

Не так, совсем не так, как должны было бы. Но оттого не менее сладко.

Ремус очнулся где-то между первой и второй волной, захлестывающего его сумасшествия. Он будто бы вынырнул на мгновение, отчаянно пытаясь глотнуть спасительного воздуха, чтобы снова быть утянутым на дно. Одна его рука запуталась в волосах Эмили, и те черным пологом свесились по обеим сторонам от его лица, закрывая собой и свет, и весь мир в придачу. Второй рукой он больно сжимал ее за шею, и чувствовал, как дико и испуганно бьется жилка под кожей девушки.

Ее губы не были горькими, сладкими, кислыми, солеными... они просто были.

Здесь. Сейчас. Рядом.

Обжигающее дыхание, ледяные пальцы на его груди, ее бедра крепко обхватившие его за пояс. Эмили сидела сверху и жадно целовала его, кусая губы Ремуса почти до крови. Это вызывало в нем множество эмоций, но сильнее всего была... снисходительная насмешка.

Он был сильнее.

Что бы она не строила из себя всякий раз, не изображала, не пыталась доказать — он был сильнее.

Он был зверем. А она — девочкой, которая привыкла убегать от монстров. От своих собственных и от чужих.

Но в этот раз убежать не удастся.

Все это было неправильно, но остановиться Ремус уже не мог. Смог бы, если бы не был переполнен амортенцией, смог бы, если бы она сказала «Нет».

И она говорила, говорила... Но как. Так слабо, неуверенно, провоцируя. В конце концов, он же не железный!

Мантия полетела в сторону, разорванная одним мощным рывком, далее последовало платье небесно-голубого цвета. Такое невинное, нежное, и тем самым тоже — еще больше провоцирующее.

Ведь он — первый.

Вот что, наверное, чувствует Блэк всякий раз, когда просто берет то, что ему захочется. Он чувствует себя первым. Люпину такое выпадало нечасто.

Шелковое белье скользнуло под пальцами, и он на мгновение остановился. Но только на мгновение.

Куда-то подевались бинты, быстро и проворно снятые с него тонкими ручками Эмили. Приятно ныли царапины, оставленные на коже ее острыми маленькими коготками. Горели губы, по телу разлилось кошмарное дикое желание.

Второй раз она так просто не уйдет.

Мир снова замедлился и опять ускорился, но в этот раз многократно сильнее. Люпин сдавил Эмили за бедра, с диким удовлетворением осознавая, что останутся синяки, мягко приподнял ее и направил. Он видел, как она откинулась назад, как заострились ее темные идеальной формы соски, как она приоткрыла рот в безмолвном стоне.

А может быть, и не в безмолвном. В ушах шумел целый прибой, будто совсем рядом с ним — стоит лишь протянуть руку — бился о скалы непокорный живой океан. Этим океаном была эта непонятная, встрепанная, тяжело дышащая девушка. Его Эмили.

Когда она упала рядом с ним совершенно без сил, он протянул руку, обнимая Эмили за плечи и прижимая к себе. Темнеющие пятна крови на простыне вызвали в нем вялое беспокойство, которое почти сразу растворилось в его расслабленном размягченном сознании. Воздух в палате мягко мерцал, иногда завихряясь в радужные спирали. Так было однажды — когда Блэк и Джеймс накурили его травой. Но сейчас... сейчас все казалось таким естественным.

Раздавшиеся со стороны дверей шум и возня не сразу привлекли внимание Люпина — ему было настолько все равно, что пусть хоть сам Дамблдор пожалует к ним в гости.

Но это был не Дамблдор. Все было гораздо, гораздо хуже.

Голоса стали громче, занавеска на ширме отдернулась, и Ремус услышал резкий отчетливый вздох. Так вздыхают женщины, готовые вот-вот упасть в глубокий обморок.

— Господи, — МакГонагалл прикрыла глаза и отступила, пошатываясь. — Господи, я больше не могу работать в этой школе. Это буквально выше моих сил!

Казалось, что профессор сейчас расплачется. Женщина, не открывая глаз, на ощупь повернулась, ненароком оперевшись рукой на лицо сопровождавшего ее Сириуса и чуть не выдавила тому глаз. Да так и вышла из Больничного крыла, опасаясь наткнуться на еще одну озабоченную парочку.

Сириус был куда более привычен к подобного рода зрелищам. Он нахально присвистнул, окинув взглядом гибкое худое тело Эмили, остановил взгляд на стройных бедрах, потом перевел глаза вбок, туда, где начиналось менее притязательное и явно мужское тело Ремуса, показательно скривился и вышел, насвистывая. Стоило ему захлопнуть за собой дверь, как Блэк расхохотался в голос, прекрасно понимая, что его преотлично слышно внутри палаты.

— Твои друзья... — нехорошо начала Эмили, приподнимаясь на локтях и фурией нависая над Люпиным. — Это просто кошмар во плоти! И декан твоего факультета, кстати, тоже.

— И это мне говорит девушка, чья подруга при первом знакомстве уронила на меня шкаф. — Люпин оставался абсолютно безмятежным. Его вообще сейчас было сложно растревожить.

Друзья ежемесячно видели его без одежды в ночи перед обращением, не говоря уже о том бесчисленном количестве раз, когда он сам заставал то Сириуса, то Джеймса в объятиях очередной красотки, иногда и на своей кровати. Простыни он при этом безжалостно сжигал.

— Нам не хватает здесь только Дамблдора, — вздохнула Эмили и уже перекинула было ногу через Ремуса, собираясь слезть с кровати, когда позади нее послышалось бодрое:

— К черту Дамблдора! Здесь явно не хватает меня! — Беата ловко перемахнула через подоконник, врываясь в комнату без лишних прелюдий.

Эмили только закатила глаза, молясь Кандиде Когтевран, чтобы та дала ей силы выдержать это испытание. Ремус недовольно завернулся в простыню — Беату он все же стеснялся.

— Ну же, светик, не стыдись! — продолжала изгаляться та. — Открой личико!

— Все переврала, — вздохнула Эмили. — Что ты здесь делаешь?

— Меня выгнали из Башни Когтеврана.

— А что ты делала в Башне Когтеврана?!

— Я ломала там стену.

— О, Мерлин! — взорвалась Эмили и, подхватив свои вещи и выдернув из-под Ремуса покрывало, вылетела из палаты. — Невыносимо!

Больничное покрывало за ее спиной развевалось словно флаг. В этот момент она была пугающе похожа на МакГонагалл — с таким же строгим возмущенным лицом, жесткой походкой и взглядом готовой к прыжку львицы. И отсутствие одежды нисколько не умаляло ее воинственности.

— Мисс Спринклс! — прогремел откуда-то издалека голос МакГонагалл. — А что вы делаете в Больничном крыле?

Как и всегда, от зоркой и внимательной Минервы не укрылся факт наличия Беаты в неподобающем для нее месте.

— У нас тут оргия, профессор! — беззаботно отозвалась слизеринка. — Присоединяйтесь!

— Тебе не жить, Беата, — миролюбиво сказал Ремус, «тонко» намекая на бестактность девушки по отношению к своему декану. Особенно после увиденного МакГонагалл.

— И тебе доброго здравия, волчок, — ухмыльнулась та и резво сиганула обратно через окно.

Ремус тяжело вздохнул и откинулся на кровати. Что-то подсказывало ему, что это еще не конец.

Здесь точно не обошлось без А&В.

Осталось только чуть-чуть подождать, и вот тогда-то события развернутся с полной силой.


* * *


Большой зал, вечерний ужин

— Ты слышал, слышал? Говорят, МакГонагалл ворвалась в палату прямо во время... ну, ты понимаешь. А там Люпин и эта Паркер!

— Неправда! Говорят, там еще Блэк был и Спринклс. И они все вместе...

— Да не может быть такого!

— А тебе-то откуда знать?! Тебя там не было. А Спринклс с Блэком уже давно «того».

— А это ты откуда знаешь? Участие принимал?

— Да об этом вся школа знает! Ты как будто только что из спячки вышел. Помнишь, было дело, когда Малфой ходил мрачный и злой целые сутки, чуть Круциатусом не приложил одного первокурсника. Так вот это и было как раз после того, как Беата и Сириус... ну... того.

— Того? — раздался низкий хриплый голос за спиной мальчишки и тот, молниеносно обернувшись, наткнулся на ироничный взгляд Сириуса.

— Ой! — оба друга рванули в сторону, поскользнулись и распластались на полу под одобрительный смех Блэка.

— Детишки, — снисходительно бросил он, проходя внутрь зала. Махнув рукой Джеймсу, он опустился на скамью гриффиндорского стола рядом с другом.

— Сириус! Сириус, что случилось, расскажи! — тут же посыпалось со всех сторон.

Все знали, что Блэка и Спринклс вызывал к себе Дамблдор, после чего обоих студентов буквально конвоировали до гостиных, но дело было, пока большинство учеников торчали на занятиях, поэтому расспросить Блэка еще не успели.

Сириус окинул сокурсников снисходительным взглядом, затем, явно рисуясь, откинул со лба волосы и, выждав пару секунд, сказал спокойным насмешливым голосом:

— Меня не исключили.

Кажется, какая-то особо чувствительная третьекурсница на другом конце стола упала в обморок от переизбытка чувств, после чего была немедленно окружена стайкой обеспокоенно щебечущих подруг. Блэк отметил, что отчего-то вместо слов слышит только невнятное кудахтанье.

— Ко-ко-ко, — говорили они, и Сириус раздраженно закусил губу.

Не хватало голоса, полного ехидных насмешек, и горького запаха крепких сигарет.

Не хватало Беаты.

— Подробности, Бродяга. Подробности! Что тебе пришлось сделать, чтобы выкрутиться на этот раз? Пойдешь в рабство к Филчу?

— Нет, я продал ему тебя, — ровно ответил Сириус и, впившись зубами в непрожаренный бифштекс, скосил хитрые глаза на Джеймса.

— Он наденет на тебя ошейник с шипами и черный намордник, — раздался над ухом Поттера волнующий шепот. — А потом отшлепает своей твердой мужской ру...

— Спринклс! — Джеймс подскочил на скамье.

Кого-то рядом с богатым воображением вытошнило прямо в тарелку. Блэк умудрился одновременно выплюнуть мясо и подавиться.

— Тебе нельзя здесь находиться, — еще более бесстрастно произнес Сириус, отплевавшись и даже не повернувшись. Странное ощущение пустоты испарилось с пугающей скоростью, но показывать это парень не собирался. А еще что-то кольнуло внутри... беспокойство? Ей же нельзя здесь находиться.

— Ну... я пришла посмотреть представление. Ближайшие минут десять директорат будет слишком занят происходящим, чтобы отлавливать меня.

Сириус изогнул бровь, мельком взглянув на Спринклс — та уселась прямо на пол, мечтательными глазами уставившись куда-то в пространство между помостом с преподавателями и студенческими столами.

— Нехорошее предчувствие гложет меня... — протянул Джеймс и состроил трагичную гримасу.

— Ты не похож на взволнованного, — парировала Беата.

— Потому что я отчего-то уверен — в этот раз главными участниками представления будем не мы с Блэком, и даже не Малфой.

— А&В никогда не бывали предсказуемыми.

— Действительно, кому это знать, как не тебе? — саркастично отозвался Джеймс и подавился следующей фразой.

Прямо с потолка на каменный пол Большого зала в то самое пространство, в которое Беата неотрывно смотрела уже с пару минут, рухнуло нечто, напоминающее деревянную площадку. Площадка с кряхтением и скрипом разложилась, теперь напоминая собой раскрытую книгу с вертикально замершей посередине страницей. На этой «странице» студенты увидели белое полотно. Судя по всему, с другой стороны оно также присутствовало, так как профессора и Дамблдором с интересом уставились на невиданное приспособление.

Несколько учеников вскрикнули от неожиданности, когда на высокие окна Большого Зала сверху вниз рухнули тяжелые темно-синие шторы, не давая свету проникнуть внутрь помещения.

Блэк превосходно узнал этот материал — Вальбурга с Друэллой очень долго подбирали ткань для драпировки гостиной. Они заказали пару рулонов, но у торговцев произошла какая-то ошибка, и вместо двадцати квадратных метров Блэкам прислали чуть ли не все, что было на складе. Ткань было решено отложить до лучших времен и, очевидно, Нарцисса Блэк решила, что времена эти наступили.

Найдя среди слизеринцев лицо кузины, Сириус отправил ей презрительный взгляд, на что Нарцисса лишь еле заметно пожала плечами и надменно приподняла уголки губ в улыбке — мол, у тебя все равно нет доказательств.

Тем временем, с противоположных концов зала зажглись две яркие вспышки, и на белое полотно с двух сторон упали яркие лучи проекторов. Все было тщательно продумано таким образом, чтобы не только студенты, но и преподаватели смогли оценить новую проделку A&B.

Вместо ожидаемых колдографий проектор показывал лишь статичные картинки, что вызвало у многих студентов, рожденных в волшебных семьях, долю смятения и непонимания. Изображение на полотне было черно-белым и слегка подергивалось, придавая происходящему зловещий пугающий оттенок. Кромешная темнота и полная тишина выгодно завершали картину.

Кадр I

Раздался сухой щелчок, и на полотне появилось черно-белое изображение Больничного Крыла. Вывеска на здании гордо гласила:

«Добро пожаловать во всемирно известный Бордель Хогвартса!»

Вывеска перемигивалась разноцветными, судя по всему, огоньками, сверкая так, будто дело происходило не на территории Лондона, а в ночном Вегасе. По обе стороны от дверей замерли мигающие огоньками фигуры двух людей в полный рост.

Кадр II

Картинка вновь сменилась, и в зале послышались первые смешки. Теперь в кадре крупным планом застыли сияющие улыбки волшебников с входной вывески. Посреди экрана внушительными черно-белыми буквами проступила фраза:

«Неутомимые Бетти Принклс и Сир Блэйки приветствуют вас!»

Левая фигура «Бетти», одетая в странную комбинацию из пушистых белых панталонов и черных стикини с кисточками скалилась в кадр, зажав в редких зубах сигарету. «Сир Блэйки» слева выглядел немногим лучше — в обтягивающих черных меховых трусах, белом парике аля средневековый вельможа и стаканом виски в руке, усыпанной безвкусными вульгарными кольцами.

— Сходство необыкновенное, — тихо фыркнул кто-то из слизеринцев.

— А то, — еле слышным шепотом произнесла Беата за спиной Блэка. — Дизайн то я подбирала.

— Оно и видно, — мрачно констатировал Блэк.

— Что? — поперхнулся Джеймс. — Ты снова... — он понизил голос. — С ними? — Но Спринклс не ответила.

Кадр III

Изображение опять сменилось — теперь стало видно внутреннее пространство палаты. Повсюду была развешана мишура, плакаты с полуобнаженными девушками, призывно глядящими в камеру и разнообразные приспособления для различного рода... игрищ. Венчала композицию мадам Помфри — тоже в панталонах, почти полностью обмотанная мишурой, она с довольной улыбкой подмигивала зрителям. В отличие от фигур на входе, мадам Помфри была настоящей.

«Лучшие девочки — только у нас!»

Сириус быстро взглянул на преподавательский стол — лица учителей были скрыты в тени, но Блэк мог поручиться, что все градации красного можно сейчас наблюдать на лицах профессоров. И непонятно чего в них больше — смущения или злости.

— Помфри себе сама наряд выбирала, — хихикнула Беата, и мародеры только чудом удержали изумленные возгласы. Понять, говорит ли слизеринка правду или же так изощренно шутит, в темноте было невозможно.

Кадры замелькали быстро-быстро, создавая иллюзию открывающихся дверей, позволяя зрителю попасть в святая святых Борделя — а именно в комнату с кроватями.

Кадр IV

Черная надпись, выпрыгнувшая сверху экрана, гласила:

«Ложе разврата и наслаждения!»

А дальше последовали снимки запечатленных в Больничном Крыле студентов. Большей частью A&B выбрали относительно скромные фотографии лиц участвующих в «разврате и наслаждении». Кого там только не было! Буквально весь спектр школы — в основном, лидировали пятые и шестые курсы. Сириус, к примеру, увидел много знакомых женских и не очень лиц, и понял, что без смеха на эти физиономии, сейчас обезображенные «порывами страсти», смотреть больше не сможет.

— Смотрите, — кто-то громко шепнул с пуффендуйского стола. — Это же Нотт! А это... Ты спала с Ноттом, Грета?! А мне говорила! Подруга, называется.

И тут же со слизеринского:

— Ты спал с грязнокровкой, Нотт?!

Дружный хохот гриффиндорцев, пока еще сдерживаемый, был им ответом.

Пару раз мелькнуло лицо Снейпа, и тут же послышалось сочувственное:

— Да расслабься, Северус, все же знают, что это неправда. Да и девушки у тебя все равно не было.

Сказано это было совершенно искренне и беззлобно, отчего градус безнадежности высказывания возрос раз в сто, и Джеймс, не удержавшись, заржал в голос.

— Да-а-а... — протянул он, отсмеявшись. — Я и не представлял, насколько это место популярно. А в туалете или спальне не судьба? — Странный запах тлеющей одежды заставил Поттера заткнуться и обратить внимание на рассыпающиеся рукава, а уже после — на огненный взгляд Лили Эванс. — Я чисто гипотетически! — взволнованно прошептал он, но Лили уже отвернулась, явно не поверив ни словам, ни честным глазам Поттера.

Кадр V

«Коллекция лучших из лучших!»

— Что-то нехорошее я предчувствую, — задумчиво протянул Блэк, и голос его звучал непривычно смиренно.

— Увидел фразу «лучшие из лучших» и сразу подумал про себя, а, Блэйки? — горячо прошептала за его спиной Беата.

Но Блэк напряженно всматривался в серию быстро сменяющихся кадров, на которых попеременно появлялись лица Сириуса и Люциуса.

Сириус с раскрытым ртом и гневным взглядом смотрит на Люциуса.

Люциус не менее злобно смотрит в ответ.

Сириус отталкивает Малфоя.

Малфой вцепляется в его руку, кусок простыни сполз с его белой мускулистой груди.

Блэк отчаянно вырывается и что-то кричит.

Люциус хватает Сириуса обеими руками, и складывается ощущение, что он тянет его на себя.

Сириус трясет головой.

Люциус что-то говорит Блэку, опасно приблизив свои губы к лицу гриффиндорца.

Для непосвященных выглядело это так, будто Малфой и Блэк были тайными любовниками и страстно, судя по выражениям лиц, мирились после долгой ссоры.

Беата рядом хохотала почти в голос.

— Классно я тогда вас подставила, да?

— Тебе не жить, Спринклс.

— Я же говорила, что отомщу, дружочек, — елейно произнесла она.

Джеймс тем временем сглотнул и отодвинулся от Блэка, с трудом удерживая серьезное лицо. Кто-то из гриффиндорцев принял все за чистую монету и смотрел на Сириуса широко раскрытыми изумленными глазами. Какая-то младшекурсница напротив расплакалась и сказала своей подруге: «Я-то думала, что хоть он нормальный!» Студенты на соседних столах вполголоса переговаривались и смущенно хихикали.

Блэк смотрел на экран настолько равнодушно, будто наблюдал за пасущимися овцами на зеленом лугу. Он с удивлением и облегчением отметил, что, кажется, выработал в себе непробиваемый иммунитет к выходкам A&B. В конце концов, чем бы дитя не тешилось.

— Сохатый, — недовольно буркнул он, — вот только не надо делать вид, будто ты поверил этому.

— Это называется качественный монтаж, Блэйки, — подсказала Беата и снова расхохоталась.

Кадр VI

«Лучшая пара этого сезона!»

Ремусу и Эмили отвели отдельную рубрику во всем этом безобразии. Монтажа здесь явно никакого не было, фотографии были свежими, не обработанными. Да это и не требовалось — снимки сплетенных вместе силуэтов Паркер и Люпина, видневшихся темными тенями сквозь просвеченную ширму больничной койки, даже несколько смутили младшие курсы — настолько, несмотря на отсутствие деталей, откровенными они были.

Сириус уж загляделся.

Надо же. Недооценили они Лунатика и Воблу, недооценили.

Кадры снова замелькали, теперь на каждом из них была соответствующая надпись. Оставалось только удивляться, как A&B удалось все это незаметно заснять.


* * *


«Гомосексуализм — что естественно, то не безобразно!»

Смонтажированные лица Люциуса и Сириуса друг напротив друга.


* * *


«Совокупление в экзотических местах — способ разнообразить сексуальную жизнь!»

Эмили и Ремус на больничной койке.


* * *


«Вуайеризм — это нормально!»

Лицо лыбящегося Блэка, глядящего на раздетых Ремуса и Эмили.


* * *


«Один — это одиночество. Два — это любовь. Три — всем бы такую крепкую дружбу!»

Беата, все те же раздетые Ремус и Эмили в одном кадре.


* * *


«Четыре — это свобода действий!»

Композиция из МакГонагалл, Сириуса, Эмили и Ремуса.


* * *


И последний завершающий кадр с ласково улыбающейся мадам Помфри, держащей в руках разнообразные склянки с зельями:

«Афродизиаки и «поддерживающие» настои — на любой вкус!»

«Только в Хогвартс-Борделе! Только в этом семестре! СПЕШИТЕ!»


* * *


Лучи проекторов резко погасли и тут же вспыхнули снова. На полотнах с обеих сторон застыла черная надпись:

«A&B продакшн. Одобрено Дамблдором».

Экраны погасли вновь, теперь уже окончательно, и наступила тишина.

Слышались неуверенные шебуршания, фырканья, смешки, которые тут же усиленно подавлялись их обладателями.

— Кхм, — раздался в темноте добродушный голос директора, и Беате показалось, будто кто-то заживо жрет ее ногу. — Весьма талантливо, эпатажно и артистично.

Темно-синие плотные шторы вернулись под потолок, с шумом сворачиваясь, и позволяя слепящему белому свету пролиться в зал, полный ошеломленных, ничего не видящих студентов, пытающихся понять, чего им сейчас хочется больше — смеяться или плакать.

— А я ведь на тех самых простынях лежал со сломанной ногой! — вдруг надрывно возопил какой-то гриффиндорский первокурсник, и зал тут же зашелся бесконтрольным громогласным хохотом, словно плотину прорвало. Напряжение спало, и студентов охватило веселое вседозволенное безумие.

Деревянная площадка вместе с экраном сложилась и, поднявшись в воздух, с грохотом унеслась куда-то в потолок.

Взгляды студентов встретились со взглядами преподавателей.

Смех умер.

— Я тоже, — вкрадчиво сказал Дамблдор, — там лежал.

И улыбнулся.

Столь массового бегства студентов из Большого Зала эта школа еще не видывала. Сириус, отпихивая от себя перепуганных сокурсников, оглядывался в поисках Беаты, но та явно смоталась раньше, пока все приходили в себя.

— Все, кто был запечатлен в этом восхитительном фильме, — прогремел голос поднявшегося Дамблдора, и бегущие ученики замерли в тех позах, в которых находились, словно их заморозили. — Все эти студенты, а также и преподаватели останутся здесь для... выяснения обстоятельств. И пожалуйста... кто-нибудь... — директор неуверенно крякнул, — позовите хозяйку борделя, что ли.

Секундное замешательство.

— Я имел в виду Мадам Помфри.

— Я ПОЗОВУ! — раздался слаженный хор нескольких десятков голосов, и столпотворение у дверей возобновилось.

— Не, друг, — фыркнул Джеймс, — меня в кадре не было, так что я пойду.

— Везучий сукин сын, — беззлобно сказал Блэк, машинально размышляя о том, что Поттер-то как раз должен был появляться там чаще, чем все вместе взятые. — Но трус.

— Ничего, — хмыкнул Джеймс и посмотрел пронзительным взглядом на Питера. — Хвост с Элизой составят тебе компанию. Они то не раз успели засветиться.

Питер покраснел до корней волос и, шмыгнув носом, опустил голову.

— Поттер! — звонко произнесла Лили. — Нам необходимо поговорить!

— Мисс Эванс! — прервал ее голос Дамблдора. — Вас, как старосту самого разбойного факультета, я тоже желал бы видеть здесь.

Эванс смутилась, а Джеймс попятился к дверям, не рискуя поворачиваться к Лили спиной. Виновато разведя руками в ответ на ее разгневанный взгляд, он скрылся в дверном проеме. В глазах его виднелось плохо скрываемое облегчение от того, что расправа откладывалась.

Сириус поднял глаза на Дамблдора, Дамблдор ласково улыбнулся гриффиндорцу и сложил руки на груди.

Сириусу стало страшно.

Он коряво улыбнулся в ответ и сглотнул.

Мир определенно был к нему слишком жесток.

«Настал час расплаты», — тоскливо проговорил внутренний голос в голове Блэка, и гриффиндорец устало закрыл глаза.

Понеслось.

_______________________________

Задать вопросы лично Мародерам и прочим героям фанфика можно здесь:

https://sites.google.com/site/aborhowtotrainyourmaraudersask/home

Все анонимно.

Глава опубликована: 12.09.2014

Глава XXII: Ловушка для Зельевара

Поместье Малфоев, 15-ое апреля

— Тебе было поручено простейшее — простейшее! — задание. Пробраться в школу, убить грязнокровку и незаметно уйти. Все!

Вальбура Блэк в обтягивающем черном платье и кожаных гладких перчатках расхаживала по гостиной Малфоев, сжимая в руках свою миниатюрную шляпку с вуалью.

Она была в ярости. Ее узкие ноздри трепетали, белоснежная кожа пошла красными пятнами, а острые, выкрашенные непроницаемо черным ногти вонзались в шляпку глубже с каждым словом.

Люциус наблюдал за метаниями Вальбурги безучастно, но был вынужден признать, что у этой швали — Сириуса Блэка — было в запасе немало храбрости, раз он рискнул пойти против такой женщины.

Эрика Малфой сидела напротив сына на широком кремовом диване и подобострастно наблюдала за миссис Блэк. Она боготворила Вальбургу, видя в ней идеал женщины, сумевшей объединить в себе нежную и преданную любовь к семье с внутренней духовной силой.

Эрика была неплохой матерью — заботливая, ненавязчивая, тихая. Она не перечила ни мужу, ни сыну, полагая, что ей, как женщине, ни к чему лезть в дела взрослых мужчин. Она не испытывала проблем с воспитанием Люциуса — тот рос покладистым и вдумчивым ребенком, а любой, самый крохотный бунт мгновенно подавлялся одним лишь твердым словом отца.

Люциус любил Эрику, насколько он вообще мог испытывать любовь к другому человеку.

С отцом же у него всегда были странные отношения. Мать произвела Люциуса на свет, отец же сделал его идеальным. Идеальным аристократом, идеальным слизеринцем, идеальным наследником рода Малфоев. Иногда Люциус спрашивал себя — а осталось ли в нем хоть что-то живое?

Сильный, могущественный, непоколебимый в своих решениях и действиях, Абраксас был, безо всякого сомнения, тираном. Он вызывал в Люциусе страх и благоговейный трепет, а позже — глухую ворчливую злобу. Когда юный Малфой впервые отправился в Хогвартс, он вздохнул с облегчением — тогда ему казалось, что он наконец-то обрел долгожданную свободу. Но когда твой отец Абраксас Малфой, о настоящей свободе не может быть и речи.

— Ты не можешь заставить людей полюбить тебя, Люци, — с усмешкой любил повторять Абраксас, — но ты можешь заставить их бояться тебя. Страх и уважение идут рука об руку.

Отца Люциус уважал. Мать не мог — просто не получалось.

А теперь Абраксас умер, его настиг один из главных бичей чистокровных волшебников — Драконья Оспа. Он держался столько лет, цепляясь за жизнь из последних сил, но, предчувствуя скорый уход, пожелал вернуться домой. И даже здесь, без поддержки колдомедиков продержался целых полгода. Доктор Мунд сказал Люциусу этим утром, что таких живучих людей он за свой век ни разу не встречал. Еще бы. Не так-то просто погубить смертоносного аспида.

Сообщение о смерти отца вызвало в Люциусе... удивление. Он не заплакал, не закричал и даже не вздрогнул — он просто ничего не почувствовал. Пытаясь разобраться в себе, ужасаясь собственному равнодушию, Малфой закрылся в спальне и просидел там до самого вечера, пока в гостиной не послышались голоса — заискивающий Эрики и властный Вальбурги.

Тогда Люциус решил — каким бы Абраксас ни был, теперь его нет. Его иго, его давящая жестокая воля ушла в небытие, и никто более Люциусу не указ.

Теперь он — хозяин поместья, глава рода и властелин своей жизни.

— Ты слушаешь меня, Люциус? — с придыханием произнесла Вальбурга и посмотрела на Малфоя своими темными жестокими глазами. Возможно, на Блэков это и действовало, но Люциус знал одно — ей никогда не сравниться с Абраксасом. Просто потому, что она женщина.

— Безусловно, миссис Блэк, — бархатным голосом ответил он, фокусируя взгляд на Вальбурге. Эрика за ее спиной еле заметно кивнула, одобряя поведение сына, и пустовато улыбнулась.

Люциус не был уверен, что до его матери полностью дошло осознание смерти мужа. Она выглядела потерянной, будто каждую секунду ждала, когда же Абраксас появится на верхней ступени лестницы, вновь скажет что-нибудь едкое про Министерство и обленившихся домовиков, затем спустится вниз, плотно запахнув полы черного халата, и опустится в каминное кресло, положив свою сухую кисть на резной подлокотник.

Но Абраксас не появлялся, его голоса не было слышно в доме, его вещи лежали нетронутыми, а по ночам не горел свет в его кабинете. Только множество людей присылали Эрике соболезнующие письма, а она не представляла, что с ними делать.

Она не умела жить одна — без мужчины, без покровителя.

«Хоть бы только она не тронулась», — обеспокоенная мысль крутилась в голове Люциуса с самого утра, и он был вынужден признать, что внутри него появилось невиданное ранее чувство — ласковая жалость. Так думают о больных щенках, выброшенных на улицу в объятья беспощадного мороза.

Теперь Люциус должен был стать для матери тем самым покровителем, каким был его отец. Но получится ли?..

— Тогда, — Вальбурга все еще смотрела на Люциуса, — я желаю понять, по какой причине твоя вылазка в Хогвартс окончилась... тем, чем закончилась? — Вальбурга поморщилась.

Она знала, какую именно рану и в каком именно месте приобрел младший, а теперь уже старший Малфой, но считала неприличным для дамы говорить об этом прямо и открыто.

— Я дала тебе три недели на исцеление! За это время колдомедики Мунго могли бы вырастить тебе новое сердце! — Вальбурга продолжала бушевать. — И я желаю услышать твои объяснения немедленно.

Это было правдой — целых три недели провел Малфой в больнице Св. Мунго. Укус оборотня не страшен обычному анимагу, но не волшебнику, над которыми произвели насильное анимагическое воздействие. Еще один гвоздь в крышку гробу паршивой Паркер.

— Непредвиденные обстоятельства спутали мне карты, — спокойно ответил Малфой и с ленцой перекинул ногу за ногу. Глаза Вальбурги, наблюдающие этот жест, буквально загорелись ненавистью. Люциус не подчинялся ей.

— В школе оказался оборотень.

Вальбурга цокнула языком и с подозрением уставилась на Малфоя.

— Старик Дамблдор позволяет ученикам и такие вольности? — презрительно выдала она, подтверждая подозрения Люциуса.

Среднестатистического волшебника при словах об оборотне одолела бы паника или хотя бы легкое изумление, но только не Вальбургу. Значит, она была одной из тех, кто тесно работал с одним из подвидов Волдемортовых слуг — с вервульфами.

— И не только, — кивнул Люциус. — Оборотни — это лишь легкая закуска по сравнению со всем прочим.

— Разве ты не посетил Нарциссу перед тем, как действовать? Она не уведомила тебя об оборотне?

— Нарцисса не может знать всего.

— Но... Люци, — мягко произнесла Эрика, и Вальбурга удивленно обернулась к женщине. Она смотрела на нее так, будто пыталась вспомнить, кто вообще сидит перед ней. Отчего-то это вызвало в Люциусе горячую волну отторжения.

Никто не смеет относиться так к членам его семьи.

— Да, мама? — ласково спросил он.

— Люциус... ты отправился в школу ночью. Выходит, ты беседовал с милой Цисси в ее спальне... ночью?

— Да, мама.

— Но это же, это же!.. — голос Эрики заволновался, глаза наполнились непониманием, и во взгляде Вальбурги мелькнула жалость.

— Тяжелые времена, дорогая, — низким вкрадчивым голосом произнесла она и опустилась рядом с Эрикой, приобняв женщину за плечи. — Но мы можем быть уверены в том, что Люциус не позволил себе ничего лишнего. — При этих словах губы Вальбурги поджались — она еще помнила о том письме, в котором Нарцисса обвиняла Малфоя в различного рода... выходках. С другой стороны, Нарцисса никогда не была спокойным ребенком, и полной веры ее словам не было.

— Конечно, миссис Блэк, конечно, — слабо кивнула Эрика и вздохнула. Она совершенно ничего не соображала.

— Тебе стоит отдохнуть, дорогая, — почти ласково продолжила Вальбурга. — Всеми делами займусь я.

— Не стоит.

Вальбурга и Эрика одновременно вскинули головы, взгляд их наполнился искренним удивлением. Люциус и сам поразился, как властно прозвучал его голос.

— Но Люциус...

— Всеми делами займусь я, — с нажимом закончил Малфой. — Миссис Блэк, домовые эльфы приготовят вам комнаты, если вы желаете остаться. Мама, — его голос смягчился, — тебе и вправду стоит отдохнуть.

Вальбурга посмотрела на Люциуса долгим значительным взглядом и, наконец, удовлетворенно хмыкнула. Раньше Малфоя порадовало бы ее одобрение, но теперь ему было все равно.

Нужно было заняться похоронами.


* * *


Хогвартс, гостиные Гриффиндора, 15-ое апреля

— Экзамены, — ворчал Джеймс, обгрызая облезшее уже и пожелтевшее от обмакивания в чай перо (Джеймс просто пытался показать Лили, как выглядит перо мокрой старой курицы, читай, профессора Стебль). — Кому они нужны в такое-то время?

— Уже апрель, Джеймс. А ты только вспомнил об экзаменах! — Лили негодующе отбросила в сторону стопку исписанных пергаментов и с остервенением взялась за другую.

— Почему они не тронули тебя? — в пустоту произнес Сириус Блэк и покрепче обнял подушку.

Они втроем торчали в гостиной Гриффиндора, за окном стучала капель, солнце обливало задорными лучами зеленеющие поля вокруг Хогвартса, но выходить из замка теперь запрещалось. За исключением «особо важных случаев» вроде осточертевших отработок. Даже в Хогсмид не пускали.

Что-то там снова произошло в этом долбанном Министерстве с долбанным Волдемортом, все переполошились, и Дамблдор прикрыл лавочку. Мракоборцы стояли по периметру школы, внутри самой школы и уже практически следили за тем, как ты — как выражался Джеймс — пытаешься поссать. Понятия «личное пространство» и «моя собственность» перестали иметь хоть какой-либо смысл.

Раз в неделю в случайное время в гостиные врывалась толпа вымуштрованных мужланов, переворачивала все вверх дном, напрочь игнорируя недовольные визги девчонок, которые «не успели одеться», «только из ванной» или «сейчас в ванной», называли это гордым словом «обыск» и так же стихийно испарялись в неизвестном направлении.

Нет, конечно, смотреть на прикрытые коротенькими полотенчиками обнаженные тела сокурсниц было приятно, но отобранные у Блэка бутылки коллекционного огневиски (четыре за прошедшие три недели!) развеивали все наслаждение от происходящего.

Радость доставляло только то, что слизеринцам приходилось раз в десять хуже. Дамблдор не только не скрывал своего отношения к этому факультету — он закрывал глаза на то, что порой творилось в туалетах школы после комендантского часа.

А творилось страшное.

Группы мальчишек ежедневно сшибались в кровавых схватках, Больничное Крыло теперь не пустовало ни в один из дней. Школа разделилась на два лагеря — чистокровные и магглорожденные. Оставаться в стороне не получалось ни у кого, и если ты не успевал вовремя сделать выбор, тебе просто прилетало сразу от всех.

В прошлый четверг Сириус лично избил безо всяких волшебных палочек Нотта, Мальсибера и Эйвери при поддержке Мародеров и седьмого курса Гриффиндора. Даже пара девчонок пришла посмотреть, но не выдержала и почти сразу сбежала.

Еще бы! На троих пришлось более десятка ребят. Их избивали методично, со вкусом, не торопясь и даже не особо скрываясь. Подонки остались плавать в луже собственной крови, смешанной с водой, текущей из разбитых бочков в туалете Миртл, а последняя, угрожающе завывая, носилась вокруг. Ей тоже было за что не любить Слизерин.

Когда Блэк с сигаретой в зубах вышел из туалета, насвистывая и вытирая чужую кровь о штаны, он нос к носу столкнулся с молодым мракоборцем. Парень и сам не столь давно выпустился с Гриффиндора, и Блэк даже помнил его розовощекую рожу.

Мракоборец открыл было рот, дабы сообщить Сириусу о нарушении комендантского часа, но увидел толпу, выходящую из туалета, перемазанную кровью, горланящую, пьяную от своей страшной жестокой силы и только усмехнулся.

Он и сам таким был.

А еще Пожиратели убили его сестру.

Толпа замолчала, но мракоборец невидяще скользнул по ним взглядом, пожал плечами и со словами «Наверное, показалось» продолжил патрулирование. Станцуй они перед ним сейчас джангу, он бы все равно сделал вид, что ни черта не замечает.

Замечательный чувак.

— Эй, Джеймс, — лениво сказал Сириус, — давай найдем Нюнчика и разобьем ему башку?

Это был пробный шар, и Сириус отлично видел, как мгновенно напряглась Лили. Ее рука с пером замерла над конспектом, но — что удивительно — она промолчала. Если бы Джеймс сейчас ответил: «Какой вопрос, старик!» и хлопнул Блэка по плечу, она бы ничего не сказала против.

Даже у Эванс есть лимит милосердия, и Снейп умудрился его переполнить.

Но Джеймс медленно поднял голову, посмотрел на Блэка и тихо, твердо сказал:

— Нет. Я же обещал.

Лили вскинула голову, посмотрев на Джеймса таким взглядом, что Сириусу стало очень неловко находиться рядом с этими двумя. Зачем мешать людям придаваться любви?

Но Эванс уже опустила голову, стыдясь собственной безмолвной вспышки, и только улыбалась — глупо и счастливо.

Тот самый момент, когда девушка задает тебе вопрос не для того, чтобы получить ответ, а для того, чтобы получить правильный ответ. Просто в этот раз в качестве рупора Лили выступил Блэк, но смысл остался тем же — Джеймс прошел проверку. Счастливчику кое-что перепадет этой ночью.

— А где Питер? — вяло спросил Сириус и машинально погладил подушку рукой.

— Кажется, кому-то не хватает ласки и тепла, — подколол его Джеймс, наблюдая жест Сириуса. — Черт его знает. После ваших общих разборок с Дамблдором, он ходит серый и нелюдимый. Только учится все время и утверждает, что готовится к экзаменам. На кой черт ему это делать? Отличник же.

— Именно поэтому и отличник, — вполголоса сказала Лили.

Сириус с неудовольствием вспомнил, как старик директор сдирал с них шкуру по добрых полчаса с каждого в своем кабинете. Нет, физических наказаний он не применял, но Дамблдору это было и не нужно. Он мог пытать одни лишь взглядом. Даже, когда улыбался. Даже когда стоял к тебе спиной. Даже если ты к тому моменту уже сдох.

Большинству были назначены отработки. Сириус, например, уже вторую неделю вкалывал на кухне вместе с домовиками. Он даже научился делать чертов бисквит. И вся эта прелесть ожидала его на протяжении остатка семестра, что равнялось двум с половиной месяцам, включая выпускные экзамены.

«А ты испеки экзаменаторам торт, — хмуро сказал Люпин в один из дней, — продемонстрируешь им, чему научился на седьмом курсе».

Сам Ремус драил библиотеку, а Паркер — кабинет Зельеварения. Они уже сами стали похожи на две мрачные издерганные половые тряпки, но мучение только начиналось. Блэка эта ситуация забавляла — Паркер самолично придумала идиотскую идею с A&B, а Ремус сам же спровоцировал их на ответные действия. И теперь эти два придурка огребали последствия собственной тупости. Вот оно — кармическое равновесие!

Хотя иногда их было немного жаль — оба не могли смотреть ни в глаза Дамблдору, ни МакГонагалл и всякий раз пытались убедить каждого второго встречного, что они тут ни при чем, их просто заколдовали. Сириус отчего-то им верил, но не видел в произошедшем ничего плохого. Если бы не это заклинание, зелье или еще черт знает что — они бы так и ходили друг вокруг друга. А так хоть умирать не страшно.

— Я пойду, — Блэк с кряхтением поднялся с кресла и с сожалением расстался с подушкой. — Поищу Лунатика. Ведь теперь, без карты, я не могу сразу узнать, где он.

Джеймс грустно шмыгнул носом и уставился в стол перед собой. Сириус намеренно подкалывал друга при любом удобном случае.

— Он отобрал ее у меня. Буквально силой, — пробурчал Джеймс парте въевшееся уже в мозг оправдание.

— Не начинай, — фыркнул Блэк.

Потеря карты была не страшна — память Блэку пока не отказывала, и все ходы он помнил наизусть и без этого. Куда больше было задето самолюбие — они столько работали над своим детищем, и теперь все досталось импотенту Филчу. Несправедливый жестокий мир.

Блэк вздохнул и шаркающими шагами поплелся к портрету. До Лунатика ему не было никакого дела. Он хотел найти Еву.


* * *


Башня Когтеврана, покои природных колдунов

— Быстрее, быстрее же!

Сириус задумчиво остановился у дверей когтевранской спальни. Это была комната Евы, и из нее всегда доносились какие-то... звуки.

— Да, черт тебя побери! ДА!

Сириус вздохнул. Пусть это и клише, но девчонки в процессе действительно ничего умнее придумать не могут, кроме как: «Да», «Еще» и «Я люблю тебя, Сириус Блэк». С другой стороны, не трактаты же по трансфигурации они должны зачитывать.

Сириус дождался окончательного, завершающего — а он в них разбирался — стона и как ни в чем не бывало постучал. За дверью послышалась возня, невнятные бормотания и наконец крик Евы:

— Заходи, кто бы ты ни был!

Сириус и зашел.

На развороченной кровати восседала рыжая Кавендиш. Простыня была разорвана явно звериными когтями, деревянная спинка нещадно ободрана, покрывало висело в противоположном конце комнаты на вазе, а измятые подушки валялись прямо у ног Блэка.

Сама девушка выглядела еще более изумительно. Растрепанная, излучающая расслабленное удовольствие и жар, она насмешливо смотрела на Сириуса, соизволив прикрыться лишь какой-то невнятной мятой тряпкой.

У ее ног лежал огромный бурый медведь и мрачно смотрел на Блэка.

Выглядело это так, будто двое смертных оказались у ног своей богини и только и могли, что буравить друг друга взглядом, надеясь, что в следующую ночь она выберет кого-то из них.

Только вот Сириусу было плевать на Еву.

Она была необычной, красивой, насмешливой, острой. Но, пожалуй, слишком костлявой. Да и вообще — что такое нулевой размер по сравнению с третьим? Беата всяко выигрывала.

— Он же твой брат, — тупо сказал Сириус.

— Да.

— Ты трахаешь своего родного брата?

— Да.

— Брата-медведя? — зачем-то уточнил Сириус.

— Да, — Ева дернула плечиком, и тряпка сползла ниже. Нет, ну и нулевой, конечно, тоже бывает ниче... Тьфу ты!

Медведь у ног девушки заметил взгляд Сириуса и недовольно заворчал.

— Все проблемы из-за баб, — буркнул себе под нос Блэк. — Я к Беате.

Ева смерила Сириуса скептическим взглядом и только пожала плечами.

— Она в своей каменной клетке, — хмыкнула она. — Бьется головой о стены. А вообще, я уже устраивала вам свидание три дня назад, сколько можно?

— Трахаться я хочу каждый день. Терпел, сколько мог, — почти честно признался Сириус.

— Пожалуй, мне это понятно, — вздохнула Ева с некоторой грустью. Она поднялась с кровати, не заботясь о тряпке, и та просто свалилась к ее ногам. Покачивая бедрами, Лиса прошла мимо Блэка, повернулась к нему спиной и низко нагнулась.

— Ключ можно было найти и быстрее, — иронично заметил он через полминуты, мужественно игнорируя девушку.

— Жуткий беспорядок, — вздохнула Ева, непринужденно доставая магический ключ от комнаты Спринлс и вновь оборачиваясь к Сириусу. Ее соски заострились от холода, и Блэк сглотнул. — Если мракоборцы нагрянут с проверкой, я скажу, что ты меня изнасиловал и забрал его сам.

— Если ты скажешь им это, они рассмеются тебе в лицо. — Блэк забрал ключ и молча вышел.

И как Медведь это терпит?


* * *


Временные покои Беаты Спринклс

Беата сидела на столе, по-турецки сложив ноги. За спиной.

— Это новое заклинание для гибкости костей — просто чудо, — сказала она каменной стене. Стена фыркнула. Вообще предметы часто разговаривали с Беатой, и иногда ее это смущало.

Беата задумчиво закинула волнистую руку за ногу и почесала мягкую пятку. Одного она не учла — расколдовать себя обратно такой рукой ни черта не получалось. Придется ждать чьей-нибудь помощи.

Дверь заскрежетала и открылась. На пороге показался Блэк в своей омерзительно белой рубашечке, выглаженных брючечках и черных лакированных туфельках. Принцесса прям.

Иногда у этого любителя женщин, виски и байков случались наваждения, и вместо кожаной косухи, рваных джинс и футболки с «цеппелинами» он напяливал на себя это кошмарное аристократическое убожество, обливался одеколоном, который стоил, как целый Хогвартс и даже маникюр себе делал.

Беата точно знала, что та пилка принадлежит ему, а не Лили, что бы там Блэк ни говорил.

— Чего приперся? — ласково спросила она и упала животом на стол, дабы выпростать ноги — те свесились лапшой со столешницы и странно заколыхались. Ощущение было до того забавным, что Беата начала хихикать.

— Выглядишь неотразимо, — безмятежно сказал Блэк и, скрестив руки на груди, оперся о косяк.

— Я осьминожка. Видишь, как я умею?

Беата поползла на животе по столу, в прямом смысле виляя конечностями, грохнулась с него и засмеялась как-то особенно дико и безнадежно. Сириус со вздохом вытащил свою палочку, возвращая Спринклс в первоначальное состояние.

— Сходишь с ума? — лениво спросил он и рухнул рядом со Спринклс у стены.

Блэк заходил к ней каждый день — просто чтобы поговорить. Всякий раз при очередном упоминании о новой встрече, Джеймс закатывал глаза и пошло свистел, а потом отпускал пару шуточек о похотливости Бродяги и его кобелиной натуре. Блэк в ответ только фыркал, не отрицая и не соглашаясь со сказанным.

Он действительно ходил к Беате ради длинных бессмысленных, но таких важных бесед. Но, гиппогриф его задери, если он в этом хоть кому-то сознается! Эти разговоры принадлежали только Блэку. Только ему одному, и Сохатому знать о них было совершенно необязательно.

— Мать ко мне ни разу не зашла, — невесть за чем сказала Беата. — Херня какая-то творится, Блэк. Не нравится мне это.

— Херня творится снаружи твоей тюрьмы, — парировал Блэк. — Вчера при очередном «налете» мракоборцы забрали мой коллекционный нож, подаренный дядей Альфардом, — голос Блэка против воли дрогнул. Он не знал, зачем рассказывает об этом кому-то еще, кроме бутылки виски, но не смог промолчать.

— А его колдограф? — спросила Беата. Просто так, чтобы отвлечь.

— Нет. Его я спрятал, — мотнул головой Блэк. — А с ножом расстаться не мог. Дядя учил меня охотиться с этим ножом. Свежевать оленей. Однажды я провел с ним целое Рождество.

Очень хотелось сострить по поводу оленей, но Беата силой загнала эту мысль обратно.

— Отчего он умер?

— Говорят, от Оспы, — глухо сказал Блэк и тут же с ненавистью сказал: — Только я не верю в это. Он был единственным Блэком, откровенно выступавшим против Волдеморта.

— Когда это случилось?

— Перед тем, как я сбежал из дома. Был август, мать пришла ко мне в комнату и молча положила письмо на тумбочку, а потом вышла. Мы уже тогда почти не разговаривали, а я... Я был гордый. Решил, что прочитаю письмо потом, на следующий день. А может, и вовсе сожгу его ко всем чертям. Все мои письма приходили мне с совой Джеймса или Ремуса... Но я прочитал его. Из любопытства. Это был свидетельство смерти моего дяди. Дяди, который оказывается «долго болел», а они даже не пускали меня к нему! Он болел, а я... я был слишком горд, чтобы прочитать это письмо сразу. Я прочитал его только тогда, когда вся моя семья уже вернулась с похорон. Я даже не попрощался с ним!

Блэк замолк, прикрыв глаза, и только под ресницами что-то предательски заблестело.

— Потом я сбежал. Собрал все, что было — все, что я мог унести, и сбежал. Сначала отправился на его могилу, потом к Джеймсу. Потом узнал, что дядя завещал мне дом — буквально чудом узнал. Друэлла, мать Нарциссы шепнула мне об этом. Если бы не она, они бы и дом его себе прикарманили, сделали бы из него какой-нибудь сарай для Пожирателей.

Сириус сглотнул, украдкой вытер глаза и тряхнул головой.

— К черту все это.

— К черту, — Беата согласно кивнула. — У тебя есть его дом, смекаешь, Блэк? Оставил бы твой дядя тебе дом, если бы был обижен на тебя или зол? Ты не попрощался с ним при жизни, но после смерти сделай в его честь что-нибудь полезное.

Сириус кивнул, упрямо уставившись в каменный пол. Ноги затекли, стена неприятно холодила спину сквозь тонкую ткань рубашки, но Блэку хотелось застыть здесь прямо так. Без проблем, без боли, вне времени и событий.

— Ты думал над тем, что сейчас происходит? — спросила Беата.

Она не развела сопли, не гладила Блэка по руке, не уговаривала его, что все будет хорошо. Смотрела спокойно — так же, как однажды на Блэка смотрел Джеймс. Когда грязный, лохматый гриффиндорец в одежде трехдневной давности заявился на порог дома Поттеров и хриплым от сигарет голосом сказал: «Дядя... Умер». Тогда Джеймс выслушал его, сделал вид, что не замечает слез друга, а потом хлопнул того по плечу и потянул за собой.

Всю ночь они сидели на холме, окруженном молодыми осинками и порхающими мотыльками, и распивали отцовский коньяк двадцатилетней выдержки. Горланили пьяные матерные песни, зло и глупо смеялись, посылали проклятия небу и миру. Но ни тогда, ни сейчас Джеймс не задал Блэку ни одного вопроса. Он просто слушал, а потом творил или нес какую-то невообразимую идиотскую херню, и Сириус начинал улыбаться. Или хотя бы просто снова хотел жить.

Подумать только, то лето... то лето было последним, когда он видел семью Поттеров всю вместе. Когда Дореа Поттер, а в прошлом Блэк, налила ему жасминового чая с лимоном и невзначай ласково провела ладонью по его руке. Когда Чарлус Поттер набил личную трубку крепким табаком, раскурил ее и молча протянул Сириусу.

Всего этого уже не будет.

Все они мертвы.

Дореа, Чарлус, Альфард... какова же длина этого списка на самом деле?

Блэк очнулся, почувствовав подозрительно знакомый табачный запах. Еще через мгновение он осознал, что прямо перед его носом зависла чудная трубка из бриара, старинная, а оттого еще более ценная и притягательная.

— Что это? — тупо спросил он и повернулся к Спринклс. Всего на секунду ему привиделось, будто это отец Джеймса сидит прямо перед ним и добродушно улыбается. Но только на секунду. — Спасибо, — тихо сказал он и побыстрее перехватил трубку, пока та не погасла.

— Давай мыслить логически, Блэк, — сказала Беата, и Сириуса затопило волной удушающей благодарности. Благодарности за эту трубку, которую он, кажется, когда-то видел у Дамблдора. Благодарности за то, что она сделала вид, будто и не было этой слезливой сопливой исповеди. Благодарности просто за ее присутствие и за эти вечно веселые искорки в зеленых нахальных глазах.

— Давай, — кивнул он наконец, справившись с очередным наплывом эмоций.

Спринклс подождала, пока Сириус окончательно вынырнет из своих воспоминаний, и продолжила:

— Ну ладно, тот факт, что меня здесь заперли — вполне логичен. Если бы этого не произошло, я бы снова отправилась в колонию Сивого.

— Нет у тебя совести, — буркнул Блэк и, вопреки здравому смысле, затянулся.

Мозги вышибло ударной дозой табака, легкие вывернулись и перекрутились, в носу засвербело, а в глазах предательски щипало от дыма.

Зато теперь перестало быть больно.

— У меня много чего нет. Но! — Беата подняла вверх указательный палец, снисходительно наблюдая за мучениями Блэка. — Что такого должно было случиться в Министерстве, если все выходы из школы заблокированы? Даже Травологию отменили, ты сам говорил.

— Очевидно, мракоборцы не могут контролировать территорию за стенами школы, — слабым голосом отозвался Блэк через пару минут. — Значит, Пожиратели научились проникать через защитный барьер. Или нашли того, кто научился.

— И что помешает им пролезть сюда?

— Ничего. Но охранять периметр школы проще, чем периметр школы со всеми окружающими землями — площадь меньше.

— Нам нужно разузнать ситуацию.

— Нам?

— Нам, — Беата цокнула языком и задумчиво уставилась на серый бугристый камень напротив.

— Ну уж нет, Спринклс, — Блэк вздохнул, с кряхтением поднимаясь с ледяного пола. — В этот раз ты вне игры. Мы с Мародерами проберемся наружу ночью и разведаем что к чему.

Беата хмыкнула и скосила на Блэка глаза. Ее лицо неожиданно размягчилось, стало спокойным, почти добрым.

— Не уходи, — просто сказала она, и Сириус вздрогнул от этого голоса. Слишком большое влияние он теперь оказывал на него.

— Я и не собирался, — чуть развязно ответил он и сложил руки на груди.

Прошло тяжелое, слишком долгое мгновение, и Сириус медленно, словно напоказ, снова опустился рядом. Он вздохнул и закрыл глаза, словно перед прыжком.

А потом провалился в плотное покачивающееся марево, наполненное чужим теплом, болезненными острыми поцелуями и прикосновениями чужих жадных рук.


* * *


Коридоры Хогвартса

Последние пару недель Питер обходил Мародеров буквально по кругу. Сириус и Джеймс, занятые своими любовными страстями, не больно то обращали внимание на внезапно отдалившегося Петтирю, а вот Ремус придерживался иной линии поведения.

Видимо, Лунатик и сам стремился всеми способами отвлечься от произошедшего с ним и Паркер в Больничном Крыле, а потому выбрал себе личную жертву — Питера. Раза три он тактично пытался расспросить друга о происходящем, подходя к вопросу совершенно неведомыми путями. Петтигрю было искренне непонятно, как можно от обсуждения значимости красной фасоли в итальянском блюде столь тонко и незаметно перевести тему на проблемы Питера с его настроением и жизнью.

Но Ремусу это удавалось.

А Питеру удавалось не отвечать на это. Пока еще, но держался он с трудом.

Дамблдор без обиняков и лишних причитаний сказал ему — принимай предложение Лорда. Получилось очень удобно: вроде как директор вызвал Петтигрю для личной беседы по поводу выходки A&B, но на деле они подробно поговорили о роли двойного шпиона, а также о плюсах и минусах этой профессии.

По мнению Петтигрю, соотношение минусов к плюсам было примерно, как тысяча к нулю.

По мнению Дамблдора, человеческая жизнь в условиях надвигающейся войны ценилась примерно, как то самое количество плюсов. То есть, не ценилась вообще.

Петтигрю поразился перемене, которая произошла со старым волшебником. Если ранее он беседовал с ним, предлагая лимонные дольки, имбирные печенья и мятные леденцы, то теперь вся эта ванильная херня наконец-то закончилась.

Дамблдор был серьезен, спокоен и совершенно бесстрастен. Он говорил: «Вас могут убить, мистер Петтигрю, или, хуже того, пытать». Но его лицо оставалось недвижимым, а в глазах виднелась деловая уверенность.

Так чистокровные волшебники говорят своим домовым эльфам прижечь себе утюгом руки в качестве наказания. Вроде и жестоко, но, с их точки зрения, оправдано.

С другой стороны, директор хотя бы прекратил притворяться. Питеру сейчас ни к чему были нудные бессмысленные утешения и увещевания о том, что все будет хорошо. Хорошо уже не будет.

По крайней мере, ни с Питером.

Петтигрю превосходно представлял себе открывающиеся «перспективы». Работать двойным шпионом — изначально самоубийственная затея. Тебя могут убить враги, если распознают обман, или же тебя могут убить друзья, если заподозрят обман. И вряд ли хоть в одном из случаев у тебя будет достаточно времени доказать, что ты не олень.

Конечно, Питер мог бы отказаться. Его мать была под защитой директора, его друзья были под защитой школы, но... какой же из него тогда гриффиндорец, если он сбежит, поджав хвост, при первых признаках опасности?

Может быть, Шляпа была права, когда при распределении сказала, что храбрости в нем больше, чем трудолюбия, и отправила его на Гриффиндор. А может быть, Питеру просто отчаянно хотелось верить в свою смелость, чтобы было не так страшно.

— Вы хорошо подумали, мистер Петтигрю? — спросил Дамблдор таким тоном, будто речь шла о приеме на работу. В каком-то смысле так оно и было.

— Да. Я не отступлюсь. — Питер мотнул головой.

— Вы осознаете риски?

Кивок.

— Прекрасно.

После этого Питер вышел из кабинета с серым мертвым лицом, но ни у кого не возникло и мысли об истинной причине происходящего. Все думали, что Петтигрю назначили отработку. Впрочем, отработку ему тоже назначили.

— Эй, Питер! — кто-то шепнул ему из-за угла, и это оказался Эйвери. Очень некстати.

— Да? — тихо, безнадежно отозвался Питер.

— Надо поговорить! — слизеринец улыбнулся, и его белоснежные зубы впечатались в память гриффиндорца, словно след от укуса оборотня. Позже он вспоминал их всякий раз, когда пытался понять, с чего именно началось его падение. Именно с этих зубов — отвратительных, фальшиво белых, жутких зубов, застывших посреди нелепой лживой улыбки, извивающейся змеей по лицу Эйвери.

Грустно и нелепо.

— Я иду, — вздохнул Питер и, ненароком оглянувшись, поплелся вслед за слизеринцем.


* * *


Гостиные Гриффиндора

— Итак, — Фабиан Пруэтт опустился в кресло-пуф рядом с Лили и уставился на девушку живыми хитрыми глазами. — Что у нас на повестке дня?

Джеймс недоуменно оглянулся: к ним подтягивалась вся гостиная. Многие слышали про Орден Феникса, несмотря на строгий запрет обсуждения этой темы, и каждый хотел хоть как-нибудь помочь. А Джеймс, как и всегда, был негласным лидером.

— Что он имеет в виду? — туповато переспросил Джеймс.

— Кровь Люциуса, — тихо, одними губами произнесла Лили и улыбнулась.

Джеймс нахмурился, а затем хмыкнул.

— Что ты хочешь с ней сделать?

Эта тема уже не раз поднималась в кругу Мародеров, Эванс и Паркер. Эмили считала, что одна идиотская затея гриффиндорки уже привела к хреновым последствиям, Лили считала, что грех не использовать подаренный судьбой шанс. Беседы велись долго и нудно, и решение никак не принималось, а годность крови, между тем, неуклонно падала с каждым новым днем бездействия.

В итоге, когда ситуация с мракоборцами и студентами, буквально запертыми в стенах школы, дошла до своего апогея (в Хогвартсе «временно» запретили прием и отправление совиной почты), Блэк плюнул и сказал — надо действовать. Джеймс согласился. А на следующий день Мародеры объявили о скором собрании Гриффиндора, прекрасно понимая, что скрывать происходящее долго не получится.

— Мы как раз размышляем об этом, — вздохнула Лили. — Проклинать Люциуса бессмысленно, хоть это и один из простейших методов. Люциус всего лишь слуга.

— Но мы можем определить его местоположение, не так ли? — Алиса сложила руки на груди и посмотрела на Лили. Ее короткие волосы потешно торчали во все стороны, но взгляд Алисы был до того грозным, что смеяться совсем не хотелось.

— И что нам это даст? — парировал Гидеон. — Выследим его, начнем пытать, а дальше?

— Он должен что-то знать, и мы сможем вытащить это из его головы.

— Или он просто пешка, от которой избавятся при ненужности.

— Он не может быть просто пешкой, — покачал головой Фрэнк. — «Просто пешек» не отправляют на секретные ночные задания с целью, вероятно, убийства. Кстати, вы так и не сказали, что именно произошло? Откуда у вас кровь? На кого он пытался напасть и почему ушел безнаказанным?

С неделю Лили напряженно обдумывала ответы на все эти вопросы, но ничего путного ей в голову так и не пришло. Но и секретничать она не могла.

Скрипнул спасительный портрет, отвлекая внимание Фрэнка, и в проеме показался Питер. Оглядев всех пустыми глазами, он вздрогнул и вопросительно посмотрел на Эванс.

— Привет, Хвостик. А у нас тут обсуждение, что можно сделать с кровью Малфоя. — Голос Лили зазвучал приторно ласково, но это тепло в нем было искренним, и Питер не стал обижаться на ее тон.

— Выследить штаб Лорда, очевидно, — хрипло произнес он, не особенно раздумывая над ответом.

Повисшую на мгновение тишину прорвал гомон голосов:

— Точно! Как я сам не додумался? — Гидеон.

— А еще мракоборец называется, — Фабиан.

— А ведь верно! Мы сможем отследить его, когда он направится в следующий раз к Лорду! — Марлин.

— И поймать их всех на горяченьком! — Алиса.

— ТИХО!

В гостиной наступила тишина. Джеймс поднялся во весь свой немалый рост и окинул сокурсников суровым взглядом.

— Думаете, мы одни — такие умные? Неужто никто из наших мракоборцев ни разу не ловил живого Пожирателя? С чего вы решили, что у нас с Малфоем что-то выйдет?

Притихшие было студенты начали переглядываться и перешептываться, кивая головой и соглашаясь с Джеймсом.

— А как вы считаете, — вдруг громко начала Доркас Медоуз, сверкнув своими огромными глазами, — что дороже для Малфоя? Его преданность Лорду или его жизнь?

— Не совсем понимаю, к чему ты клонишь.

— Мы можем проклясть его. Смертельно. А после дать выбор — либо он работает на нас, либо на Лорда.

— Во-первых, любое проклятье можно снять, — качнул головой Джеймс. — А в этой области мы не столь сведущи, как Волдырь. Во-вторых, об этом могут узнать, и тогда Малфоя убьет кто-то из своих. В-третьих, кто возьмет на себя убийство? Ты, Доркас?

В гостиной вновь наступила мучительная тишина. У всех чесались руки сделать что-нибудь мерзкое Лорду и Пожирателям, но ни у кого не было ни одной путной идеи.

— А если... — Лили неуверенно пожевала губу и взглянула на Джеймса.

— Что?

— Если сварить Оборотное Зелье на крови и проникнуть в дом Люциуса? Штаб Лорда наверняка располагается в его доме. Нужно только придумать, что сделать с самим Малфоем.

— Ну это проще простого, — кивнул Фабиан. — Прошлой ночью его отец скончался. Если мы похитим ублюдка на сутки, никто ничего не заподозрит — решат, что парень просто скорбит.

Джеймс при этих словах дернулся и бросил взгляд на Фабиана, короткий и злой.

— Джеймс, я понимаю, что... — робко начала Лили и подняла свои зеленые глаза на парня.

— Не понимаешь, — отрезал он. — Он, конечно, подонок, но у него отец только что умер, а вы!..

Никто не мог бы понять все это лучше, чем Джеймс. И никто не знал, что сказать в ответ, как успокоить.

— Джеймс, — Лили поднялась с кресла, развернула Поттера к себе и положила ему руки на плечи. — Джеймс, ты благородный, честный, добрый человек. Волшебник. Это так. Но Малфой — иной. И это наш единственный шанс что-то сделать, потом такой возможности уже не будет.

— Отчего же? — с горечью произнес Поттер, не глядя на Лили. — Смертельно проклясть Малфоя уже предложили, использовать смерть его отца против него самого — тоже. Может быть, стоит покончить и с его матерью, а? Ну а что? Если уж падать в пропасть, то до конца! — выкрикнул он под конец.

Губы Джеймса дрожали, глаза наводнились злыми горячими слезами, и он смотрел на сокурсников так презрительно и страшно, что те начали неуверенно ежиться, переглядываясь и стыдливо опуская глаза.

— Хорошо, — кивнул невозмутимый Фрэнк. Он был до того серьезным, что казался старше на пару лет. — Что ты предлагаешь?

Алиса мельком взглянула на мужа, ее глаза потеплели и наполнились мягким согревающим сиянием.

— Оборотное зелье — пусть так. Я согласен. Но не сейчас. Пусть Малфой разберется с похоронами, с отцом, с собой. А пока мы тщательно продумаем детали, добудем информацию и составим план.

— А кто будет пить зелье? — спросила Эммелина Вэнс, пришедшая на собрание, как член Ордена Феникса.

— Думаю, это очевидно, — пожала плечами Лили и оглядела гостиную. — Блэк. Он единственный аристократ среди нас, ему будет проще всех сыграть манеры и изобразить нужное поведение.

— Согласен. А, кстати, где он?


* * *


Возле замка, полдень

— Не понимаю, — Блэк фыркнул и почесал нос, — почему просто нельзя взять пару стволов и разнести мозги Пожирателям?

— Странно слышать такое от чистокровного.

— Считаешь, Паркер, что, раз я из семейки благородных, то я ни черта не знаю о маггловском мире?

— Я бы сказала, что вы, скорее, не доверяете нашему оружию. И не только оружию.

Сириус Блэк и Эмили Паркер сидели в засаде около Хогвартса и мрачно пялились на застывших, словно столбы, мракоборцев. Ребята торчали изваяниями у ворот школы, у кромки Запретного Леса, у дороги в Хогсмид и вообще везде, куда бы ни упал взгляд. Их можно было спутать с каменными статуями, если бы не подвижные зоркие глаза, тщательно следящие за любым, самым мелким движением — покачиванием ветки, дуновением ветерка, упавшим листком.

Поначалу Сириус собирался вытащить на вылазку Сохатого, но, заглянув в гостиную, обнаружил там крайне оживленное обсуждение, возглавляемое Поттером и Эванс. Блэк вспомнил про собрание, решил, что Джим уже не маленький и справится сам. А очень вовремя подвернувшиеся под руку Люпин с Паркер, понуро плетущиеся по коридору в сторону гриффиндорской башни, пришлись весьма кстати.

Несмотря на отсутствие карты, оба мародера превосходно помнили каждый уголок, лазейку и тоннель школы, посему были вынуждены выслушивать восхищенные вздохи Паркер, когда за одной из обыденных портьер, висящих прямо по центру главного коридора, нашелся узкий ход, виляющий и изгибающийся под немыслимыми углами и ведущий за пределы замка.

Не то чтобы Блэку не нравилась реакция Паркер, но делиться секретами он не любил. Особенно, с девчонками.

— И не зря.

— Что? — вскинулся Сириус.

— Я говорю, и не зря волшебники не доверяют маггловскому оружию.

— Про всякие замысловатые электронные штуки я знаю — они не работают в магическом поле. А что не так с пороховым оружием? Чистая физика.

Эмили смерила Сириуса недоверчивым взглядом, на что тот лишь невнятно передернул плечами.

— Ну... Вообще говоря, ты прав. Но эта жизнь — жизнь в пределах Хогвартса — расхолаживает. Мы не особо задумываемся о простейших Защитных чарах, потому как в самой школе их хватает. Профессор Флитвик рассказывал мне на факультативных курсах, что не все так просто. Ты только вспомни — много ли волшебников умерли от того, что на них, к примеру, упал кирпич? Или обвалился карниз? Или ледяная сосулька с крыши?

— К чему ты клонишь? — шмыгнул носом продрогший Люпин.

— Все очень просто. Существуют различного рода Защитные чары, ограждающие от подобного рода «случайностей». Со стороны это выглядит, как необыкновенная удача. Например, кирпич падает прямо перед носом, а не на голову. Карниз обваливается за твоей спиной, сосульки попадают в плечо, а не в череп.

— И все дело в заклинаниях?

— Да. Заклинания поглощают энергию подобного объекта, и он либо отклоняется с траектории, либо, теряя кинетическую и потенциальную энергии, оказывает на тебя воздействие не сильнее, чем упавшая еловая шишка.

— Потенциальная и кинетическая... что?

Эмили смерила Блэка взглядом: «Ну кто бы сомневался, что ты ни черта не поймешь, Сириус Блэк».

— Когда ты падаешь с метлы, как бесформенный мешок с костями — это потенциальная. Когда Поттер врезается в тебя на полной скорости — кинетическая.

— Ясно. То есть, если я выстрелю в Волдыря из пушки, пуля замедлится и упадет перед его носом, как обычный камень?

— Совершенно верно. Поэтому-то никакие киллеры, ассасины и прочие люди нехороших профессий не могут справиться с волшебниками. Холодное оружие куда более действенно, но ты, скорее всего, просто не успеешь дойти до врага — погибнешь раньше.

— А если кто-то будет стоять рядом и попытается пробить эти чары своим заклинанием, а его напарник в этот момент выстрелит?

— Хм... — Эмили задумалась. — В теории это возможно. Но мы говорим о Лорде — волшебнике, способном противостоять самому Дамблдору. Довольно сложно вычленить тот момент, когда он будет один, без сообщников, а рядом окажется Дамблдор и еще пара десятков колдунов для поддержки и ты с пистолетом. Тем более, вряд ли Волдырь станет ждать, пока в него начнут стрелять. Я бы на его месте сбежала или послала вперед себя пушечное мясо.

Ремус и Сириус обернулись к Паркер со скептическими взглядами.

— Что не так?

— Да ничего, — Сириус прищелкнул языком. — Просто очередное подтверждение того, что Распределяющая Шляпа никогда не ошибается в выборе.

— Ш-ш-ш! — зашипел на них Ремус. — Видите?

Эмили и Блэк только коротко кивнули. Из школы выходил Дамблдор, закутанный в непривычно черную плотную мантию. Он стремительно спустился по каменным ступенькам и уже пересекал небольшое плато перед замком, минуя вековой дуб, под которым так любили сидеть ученики. Волшебник остановился возле одного из мракоборцев, и тот, повернувшись на голос, откинул капюшон — это был Дирборн.

— Ремус, черт побери, подслушай их! — зашипел Сириус, жалея, что нельзя использовать магию — такая толпа мракоборцев ее мигом прочует.

— Слишком далеко!

— Полнолуние уже через неделю! Не мне тебе рассказывать, как обостряется твой слух в это время!

Ремус поджал губы, закрыл глаза и жестом попросил Эмили и Сириуса не шуметь, ребята тут же замерли в неудобных позах. Люпин морщился, напряженно вслушиваясь и шевеля губами, пытаясь разобрать слова.

— Что?! — не выдержал наконец Сириус, когда Люпин через пару минут широко распахнул глаза и ошеломленно уставился куда-то перед собой.

Дамблдор и Дирборн тем временем крепко пожали друг другу руки и разошлись, директор направился по дороге в Хогсмид, а Карадок вернулся на свой пост.

— Ремус... — Эмили сглотнула. — Что случилось?

— Я не знаю, — почти шепотом начал парень и остервенело затряс головой. — Я не уверен в том, что слышал. Это...

— Да скажи уже, гиппогриф тебя задери!

— Он... В смысле, Дамблдор, говорил что-то про защиту учеников. Что мы ни в коем случае не должны покидать замок и в особенности не должны попасть в Хогсмид, потому что иначе мы услышим новости, а...

Новостей и правда не было уже недели две. Даже Ежедневный Пророк не доставляли — профессора объясняли это тем, что в условиях войны, отдел приостановил свою деятельность. Верилось в это с трудом.

Ремус снова смолк, прикрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Магглорожденные, — коротко закончил он.

— С ними что-то не так? — пытливо спросила Эмили, внутри шевельнулось нехорошее предчувствие.

— Волдеморт начал действовать. Насколько я понял, — словно оправдываясь, добавил Люпин и виновато посмотрел на Эмили.

— Он начал убивать магглорожденных волшебников?

— Нет... не совсем. То есть, и их тоже. Но... еще семьи. Обычных людей. Родителей, — Люпин устремил взгляд в землю, словно желая в нее закопаться. — Я не уверен, но, кажется, я слышал фамилию... Эванс. И... и другие.

— О боже, — тихо выдохнула Эмили и прижала ладонь ко рту. Ее глаза оставались сухими, но девушка находилась в крайней степени отчаяния.

— Ты уверен? — с тихой угрозой в голосе спросил Блэк и бросил наполненный яростью взгляд в сторону мрачноватой фигуры Дирборна. — Семьи магглорожденных в опасности?

— Я же говорю, — еще тише прошептал Ремус, — я мог расслышать неправильно...

— Лунатик, черт тебя побери! — зашипел Блэк. — Если речь идет о нашей Эванс, не может быть никаких «я расслышал неправильно»!

Ремус в ответ только молча и виновато опустил глаза.

— То есть, — продолжал распаляться Блэк, — мы заперты в этом каменном сарае, без каких-либо новостей и доступа к живому миру, а там... там...

— Сириус! — предупредительно зашипела Эмили, изо всех сил цепляясь за рукав Блэка, но тот уже с шумом кабана, ломящегося через кусты, поднимался во весь рост.

— Кто здесь? — Дирборн повернулся на звук, как и еще с десяток мракоборцев. Среди них Блэк заметил того самого парня, которого встретил у туалета Миртл в кровавую ночь расправы.

— Я, мать вашу, — бесстрашно провозгласил Блэк.

— Ты что делаешь, придурок?! Ты же...

Но Сириус уже вылез из кустарника и развязной походкой шел прямо на мракоборцев. Те узнали ученика, но безо всяких сомнений выхватили палочки, прицельно направив их в сторону гриффиндорца. Блэка это не волновало.

— Сиди здесь, — коротко приказал Ремус взволнованной Эмили и бросился за другом.

— Дай мне пройти, Лунатик! Эти мрази будут еще и скрывать от нас?!..

— Остановись, Бродяга! Успокойся!

Это была очень странная, дикая сцена. Два друга, сцепившиеся посреди замерзшей, покрытой еще остатками снега, поляны и с десяток черных безмолвных фигур, окруживших их кольцом. Казалось, даже если ребята начнут убивать друг друга, никто из стражей школы не сдвинется с места, если это не будет угрожать лично их безопасности или безопасности других учеников.

— Что здесь происходит? — спокойно спросил Дирборн. — Мистер Люпин?

Ремус оглянулся на Карадока, раздумывая над тем, стоит ли ему говорить правду. Врать так, как Джеймс, он не умел, а Дирборн никогда не был дурачком. В Аврорат дурачков не берут, они там не выживают.

— Мы слышали, — глухим упрямым голосом сказал он. — Про нападение на магглорожденных. — И посмотрел на Дирборна воинственным угрюмым взглядом.

— Это все, что вы слышали? — задумчиво уточнил Карадок, начисто игнорируя обвинительную интонацию Ремуса.

— Ах ты, сукин сын! Там умирают наши родные, а вы заперли нас в чертовой школе, как в тюрьме! У тебя есть совесть, ублюдок?! Мы что, даже не можем похоронить их нормально?! — Сириус вырвался из рук Люпина и ринулся к Дирборну.

Мракоборцы сработали слаженно — четыре вспышки заклинания, и Блэк упал обездвиженный на промерзшую безучастную землю. Люпин в бессилии опустил руки и мрачно посмотрел на мракоборцев. Заклинание не было атакующим или смертельным, но намерения стражей были предельно ясны.

— Дальше что? — тихо спросил Ремус. — Может быть, отвезете его в Азкабан?

— Потише, волчонок... — нехорошо начал один из мракоборцев и ухмыльнулся.

— Прекратить, Эд, — хлестко сказал Дирборн и снова повернулся к Люпину. — Слушай, парень, я бы вел себя так же, как и ты, на вашем-то месте. Но подумай сам — расскажи мы ученикам об этом, разреши прочитать Ежедневный Пророк, плюс немного сплетен от Хогсмидовских обитателей, и что начнется?

— Паника, — после краткого раздумья ответил Ремус.

— Именно, парень, — Дирборн слегка улыбнулся. — Страшная паника, сынок. Студенты помчатся домой, чтобы проверить — все ли в порядке с их родными, а там-то их будет поджидать толпа Пожирателей. Кто-то вздумает мстить, и с кого они начнут? Думаешь, я не знаю, что происходит сейчас между вами и слизеринцами? Вы избиваете друг друга, Больничное крыло переполнено, но это ничто по сравнению с тем, что случится, если информация выплывет наружу. Начнется бойня. Справедливая или нет — не знаю. Но потом каждый из вас пожалеет, что начал свой путь с убийств. Только вот отмыться от этого будет уже нельзя. Понимаешь, сынок? — с надеждой в голосе спросил Дирборн.

У него были глаза человека, который смертельно устал выбирать между своей и чужой правдой. Между правдой испуганных, измученных подростков, так рвущихся на защиту близких и родных и правдой скупых на эмоции, беспощадных мракоборцев, не понаслышке знающих, что такое принцип меньшего зла и малая жертва во имя всеобщего блага. И сейчас он отчаянно надеялся, что Люпин поймет, что в таком выборе нет однозначного, верного решения. Поймет и отступит.

Люпин понял. Он кивнул, но в глазах его стояли злые слезы, в горле застрял колючий раздраженный ком и очень хотелось всыпать этим ублюдкам. И Дамблдору. Пусть они и были правы. Со своей, особой стороны.

Тот момент, когда понятие «правильно» и понятие «хорошо» не имеют ничего общего, и ты ничего не можешь с этим поделать.

— Скажете про нас директору? — спросил он после продолжительного молчания.

— Нет, — качнул головой Дирборн. — С вас хватит наказаний. Будем считать, что я доверяю тебе достаточно, чтобы быть уверенным, что ты ничего никому не расскажешь. Не нужно, сынок, сеять панику, да? И твой друг, я надеюсь, тоже слышит меня.

Обездвиженный Сириус лежал на земле, ненавидяще глядя в одну точку. Люпин не знал, как у него это получалось, но даже парализованный, Блэк излучал такую ярость...

— Сделаем так. Ты отнесешь парня в школу. Тем же ходом, которым вы пришли. Да-да, вы втроем. Не дело девчонке сидеть на холодной земле в засаде, война — не женское дело.

Люпин только усмехнулся — старик плохо знал Эмили.

— А я, — продолжил Дирборн, — ничего не скажу Дамблдору. Но если вздумаете вылезти из школы еще раз, а вы вздумаете, сделайте это так, чтобы я не видел. А я буду смотреть в оба.

Люпин кивнул снова, нагнулся за Блэком, взвалил его на плечи и побрел в сторону хода.

В голове все еще гулко и тяжело гремели страшные слова:

«— Есть пострадавшие?

— Не можем найти некоторых. Они пропали вместе с нашими мракоборцами.

— Кто?

— Силверстоун, Джинджер, МакКиннон, Эванс...»

Эванс. МакКиннон.

Господи, только бы не родители Лили. Только бы не Марлин.

Только бы не Паркер.


* * *


Эмили шла по ходу, стуча зубами так громко, что Люпин попеременно оглядывался на девушку. Но и сказать ему было нечего.

А что тут скажешь?

Эмили, все будет хорошо, с твоими родителям все в порядке, потому что я не слышал их фамилию?

А если просто не расслышал? А если Дамблдор не назвал ее? А если он просто еще не знает? А если...

— Откуда он знает, ученики из каких семей есть в школе? — голос Эмили прозвучал как всегда. Спокойно, ровно, с ноткой презрительности. Но в этот раз Люпин ему не поверил.

— Списки, — через некоторое время сказал он, вспоминая. — В Министерстве есть списки магглорожденных волшебников. Так они отсылают нам письма. Сначала Дамблдору, потом нам.

— Ясно.

— Я думаю, их уничтожили уже. Эти списки. Сразу после первой атаки.

Эмили в ответ промолчала. Понимала, что снять копии с этих списков было бы не так уж и трудно.

— Стой.

Ремус остановился как вкопанный, и Паркер налетела на него на полном ходу, но парень даже не сдвинулся с места. Ремус повернулся к Эмили, ненароком стукнув Бродягу головой о стену. Глаза Ремуса сияли.

— Что такое? — Эмили отшатнулась.

— Твои способности! Они обнаружились слишком поздно. Обычно волшебный талант виден уже в пять-шесть лет, и с этого момента Министерство ведет наблюдение за ребенком, но тебя, тебя-то они не заметили!

— Я не понимаю.

— К тебе пришел Дамблдор, лично. Вероятно, всплеск магии произошел слишком поздно, а Министерство решило на всякий случай проверить тебя. Но это не значит, что тебя внесли в списки!

Эмили замерла. Постепенно, медленно-медленно, уголки ее губ приподнялись в робкой хрупкой улыбке.

— Да, не значит...

Иногда чувство надежды — неясной, неуверенной, такой отчаянной надежды может быть сильнее всех прочих.

— Только если Малфой им не сказал про меня лично, — тихо закончила она. И улыбка ее тут же погасла, будто кто-то сказал: «Нокс!»

— Мысли, как он, — пожал плечами Ремус, цепляясь за любые доводы. — Ему нужно снять твое заклятие, и, судя по всему, Лорд эту проблему еще не решил. Значит, он либо захочет разобраться с тобой лично, либо попробует использовать твоих близких для достижения цели, но это значит, что они должны быть еще живы.

Звучало все это кошмарно меркантильно и страшно, но сейчас, в этот момент, эти слова были голосом утешения и надежды.

— Да, наверное, ты прав, — пробормотала Эмили и тут же резко сменила тему: — Может быть, расколдуем Блэка?

— Давай, — кивнул Люпин. — Осторожно, сейчас будет очень громко и очень больно.


* * *


Поместье Малфоев, вечер

— Мой Лорд, — Люциус преклонил колено перед волшебником.

— Люциус.

Повисло тяжелое молчание. Вальбурга возвышалась за спиной Малфоя, как безучастный беспощадный палач. Ее сухую худощавую фигуру обтянуло черное платье-перчатка, глаза были прикрыты сеткой, на тонких руках сверкали тяжелые браслеты из белого золота.

— Я сочувствую твоей утрате, Люциус.

Слова прозвучали равнодушно, но сам факт сказанного подтверждал — если Лорд и злится на Малфоя, ситуацию еще можно исправить.

— А теперь, — Волдеморт вздохнул, — я хочу услышать объяснения.

Люциус сдержанно кивнул, а рука Вальбурги на его плече впилась в юношу когтистой сильной хваткой.

— Мой Лорд, в дело вступил оборотень, — ровно произнес Малфой.

— Люциус, — Лорд рассмеялся злым сухим смехом, — я всего лишь просил убить в назидание остальным одну жалкую грязнокровку и привести ко мне вторую! Неужели это так сложно — одолеть двух беспомощных девчонок?! Какое мне дело до оборотней?

Люциус молчал, ответить ему было нечего. Если для Вальбурги наличие оборотня служило хоть каким-то оправданием, то Лорда, лично знакомого с Сивым, это совершенно не трогало.

— А теперь наши вылазки невозможны, — продолжал бушевать темный маг. — Школа переполнена мракоборцами, семьи магглорожденных под защитой, списки уничтожены! Как я, по-твоему, должен действовать?!

Рука Вальбурги впилась в плечо Люциуса так, словно собиралась сломать ему плечевой сустав. Нужно было действовать сейчас, предложить идею, которая могла бы хоть немного искупить вину Малфоя. К счастью, у него были томительно долгих три недели в палате Мунго на обдумывание плана.

— У нас достаточно доверенных лиц в Хогвартсе, мой Лорд, — осторожно начал Малфой. — Я уже перечислял их фамилии. Я уверен, что преподать урок магглорожденным можно иначе, — он говорил сухо и уверенно, всеми силами загоняя дрожь обратно внутрь себя.

— Каким же образом, Люциус? — в голосе Лорда мелькнул интерес и шаткое раздражение.

— У меня было время поразмыслить над некоторыми идеями, и я очень кстати вспомнил об одном интереснейшем заклинании из гримуаров нашей библи...

— Ближе к сути, Люциус, — коротко и хлестко сказал Лорд, и глаза его опасно сощурились.

— Зелья, — выпалил Малфой чуть быстрее, чем следовало, и тут же отругал себя за поспешность. — Глупые эльфы впускают на кухню всех, кого ни попадя. Стоит только улыбнуться им и сказать пару дружелюбных слов. Достаточно будет добавить в еду определенное зелье...

Хватка Вальбурги на плече ослабла — она одобрила идею. Глаза Лорда заблестели.

— А как же преданные нам сторонники, Люциус? Они будут гибнуть ни за что?

Едва ли Лорда могло действительно волновать это, но он любил смотреть, на то как елозят и выкручиваются перед ним люди.

— О нет, мой лорд! Я не говорю о примитивных ядах. Я говорю о чем-то более изысканном и тонком... — Люциус позволил себя мягкую улыбку и выдержал положенную моменту паузу. — Я полагаю, мой Лорд, вам знаком редкий подвид зелий, в основе которых используются сами мысли?

Лорд смолк и уставился на Люциуса красными немигающими глазами. Черные зрачки пульсировали — то сужаясь почти до вертикальных, то округлялись, напоминая о человеческом происхождении волшебника. Темный Лорд был заинтересован, а также... немного восхищен столь глубокими познаниями Люциуса в области темных искусств.

Речь шла о запретном, уникальном искусстве, подвластном очень редким зельеварам. Для изготовления подобного зелья был необходим талант, истинная любовь к своему делу и мастерство. Одного опыта и знаний не хватало.

Люциус продолжал говорить бархатным обволакивающим голосом, с трудом сдерживая внутри гордое ликование:

— С помощью этого зелья, мой Лорд, возможно внушить любые мысли любым волшебникам, а также, — Малфой показательно скривился, — магглорожденным. Например, мысль о том, что грязнокровки должны быть уничтожены. История уже знает такие примеры! Известно, что во время принятия Статута о Секретности, была группа сторонников полного разоблачения волшебников перед магглами. Тогда один из талантливейших зельеваров того времени опаивал все Министерство зельем Внушения, сваренным на основе собственной «мысли», и в результате, менее, чем за полгода, Статут о Секретности был принят единогласно!

— Чудесно, Люциус, — с придыханием ответил Волдеморт, его глаза стремительно темнели, наполняясь густым багряным туманом. — Но зелье невероятно сложно в приготовлении, даже мне оно не под силу. Однако, насколько я понимаю, у нас есть такой зельевар? Северус Снейп, его ты имеешь в виду?

На самом деле, Люциус был отнюдь не уверен в том, что Снейп справится с заданием подобной сложности, но если справится... репутация Люциуса, как предложившего идею, взлетит до небес. Это был риск, но и конечная награда того стоила.

— О да, мой Лорд, — Люциус кивнул, старательно отгоняя всяческие сомнения. — Северус очень, невообразимо талантлив. Он с удовольствием поспособствует полному уничтожению грязнокровок. — Люциус улыбнулся и с наслаждением загнал последний нож в спину ничего не подозревающего зельевара: — И Лили Эванс, в том числе.

В повисшей тишине был слышен ход медных стрелок в старых отцовских часах. Часы отсчитывали секунды и минуты до грядущего триумфа Люциуса Малфоя. Верного, самого исполнительного и могущественного слуги Волдеморта.

— Прекрасно, мой друг, — мягко ответил Лорд после непродолжительного молчания. — Я начинаю думать, что вы можете быть куда более полезнее Абраксаса. Он не обладал подобной изворотливостью ума. И да... — Лорд пожевал губу, — Эмили Паркер нужна мне живой. Позаботься об этом.

Люциус улыбнулся. Похвала была несомненно приятна, и даже тот факт, что с чертовкой-Паркер он хотел рассчитаться лично, перестал заботить Малфоя.

Интересно... как ты будешь выкручиваться изо всего этого, Северус Снейп?

И как ты будешь кричать, малышка Эмили, когда попадешь в руки к самому страшному магу тысячелетия?

День Люциуса Малфоя определенно удался.

Глава опубликована: 13.10.2014

Глава XXIII: Кровь за кровь, око за око

Гостиная Гриффиндора, апрель

В гостиной Гриффиндора было тихо.

«Цок-цок-цок», — стучали тяжелые угловатые настенные часы. Еще никогда прежде Ремус не слышал этого звука – так радостно и суетливо было в Гриффиндорской башне.

Было всегда, но не теперь.

Веселые вопли младших курсов, залихватские шутки Мародеров, мяукающие-квакающие-пищащие питомцы, разноцветные наколдованные хлопушки, колдовские шалости… Теперь все это исчезло.

Лунатик сидел в своем любимом кресле у погасшего камина и тупо пялился на обгоревшие поленья.

Джеймс с ним больше не разговаривал.

Лили больше ему не улыбалась.

На Гриффиндоре больше никто не смеялся.

— Все будет хорошо, Ремус, — тихо, безо всякой убежденности сказала Эмили, — пойдем спать.


* * *


Поместье Малфоев, за неделю до этого

— Она может быть, может быть очень полезна, мой Лорд! – почти кричал Северус Снейп, сидя на коленях на выложенном розовой мозаикой полу. – Вы не понимаете!..

— Северус… — только и смог ответить Темный Лорд, несколько опешивший от такой вспышки.

— Мой Лорд, — Северус почти пополз к магу. – Мой Лорд, она талантливейшая волшебница! Гораздо, гораздо лучше меня!

— Она магглорожденная, Северус.

— Но и я! Я!..

Люциус Малфой, выхолощенный, в разглаженной белоснежной рубашке и темно-синем фраке стоял рядом, его волосы в свете магических ламп казались жемчужными. Малфой смотрел на Снейпа презрительно и безмолвно, наслаждаясь разыгравшимся представлением. На последнем выкрике Снейпа лицо Малфоя дернулось, и он изумленно уставился на бывшего сокурсника. Снейп – не чистокровный? Но как?!

— Я не буду варить это чертово зелье! Нет!

— Вот как? – Лорд не разозлился. Удивился.

— Так! – Северус дышал тяжело и часто, вперившись в Волдеморта своими антрацитовыми глазами, внутри которых плескалось что-то непривычное, новое – ярость человека, которому уже нечего терять. А такие люди обычно не отступают – просто некуда.

— А если я… скажем, убью тебя? – Волдеморт шевельнул рукой, будто давил блоху между пальцев, и ласково улыбнулся.

— Все равно, — глухо промолвил Снейп, даже не задумавшись об ответе.

— Или стану пытать тебя…

— Все равно, — громче повторил Снейп и тряхнул головой. Его грязные пряди облепили лоб, словно щупальца склизкого осьминога.

Повисшая тишина была наполнена тяжелым хриплым дыханием Снейпа и тихим-тихим шепотом Пожирателей, перебрасывающихся насмешливыми короткими фразами. Их косые взгляды кололи Северусу спину, но разве мог он сейчас почувствовать хоть что-то? Зельевару казалось, что еще мгновение и его сердце будет разорвано на части – ни смертью Лили, так рукой Лорда.

Но нет.

Вязкая тишина покачнулась и распалась на части, опала на пол вместе с протяжным уставшим вздохом Волдеморта.

— Я не понимаю этой привязанности, Северус, — Лорд раздраженно прикрыл глаза.

Пожиратели удивленно переглянулись – в голосе Лорда не было и намека на гнев, он просто был… заинтересован.

Следующая фраза ошеломила всех.

– Но, пожалуй, Северус, — Лорд тонко улыбнулся, — я… уступлю тебе.

Малфой, расслабленно наблюдающий за происходящим, вздрогнул и уставился на Волдеморта недоуменным взглядом. Пожиратели воззрились на Снейпа, как на муху, в одно мгновение превратившуюся в единорога.

— Вы… Вы позволите?.. – глаза Снейпа сверкнули. Он даже на секунду не мог разрешить себе думать, что Лорд согласится. Он ожидал смерти, пыток, чего угодно.

А произошло чудо.

Снейп всхлипнул и, глядя на своего покровителя снизу вверх, подумал, что нет улыбки прекраснее, чем та, что змеилась сейчас по бледному лицу темного мага.

— Хороших слуг нужно вознаграждать, Северус. Пусть это будет моим маленьким подарком тебе, — Волдеморт благосклонно кивнул. – В случае, конечно же, что ты успешно справишься с приготовлением зелья.

Еще секунда и, казалось, Северус обнимет Волдеморта. Но парень разумно подавил порыв и отступил назад под внимательным, разом похолодевшим взглядом господина.

Малфой смотрел на слизеринца с давно забытой детской обидой. Какой-то выскочка, жалкий грязнокровный волшебничек так просто выторговал для себя целую человеческую жизнь! В то время, как Малфою пришлось провести тяжелейшие три недели, выдумывая всевозможные идеи для повелителя.

Которыми Снейп, к слову, теперь просто воспользуется.

«Дворняжка по утру залает на незнакомца – уже хоть какой-то толк. А с породистого бойцового пса и спрос больше, и награда выше», — Люциусу так кстати вспомнились слова Абраксаса.

Действительно. Почему бы Лорду не побаловать дворняжку? Проку с нее все равно немного. Малфой кротко вздохнул, чуть улыбнувшись самому себе, и прикрыл глаза, а потому не увидел внимательный изучающий взгляд Лорда, направленный на зельевара.

Взгляд, в котором читалось уважение.


* * *


Большой Зал, апрель

— Собственно, что я хочу сказать, — Джеймс сильным глотком впихнул в себя внушительный кусок мяса и залил следом тыквенный сок. – Если так пойдет и дальше, я сбегу ко всем чертям из этой школы.

— И куда ты пойдешь? – осведомился Блэк, рассеянно водя кончиками пальцев по верхнему краю кружки. – В монастырь?

— А хоть бы и туда! Никаких мерзких слизеринских рож, никакого Дамблдоровского гнета, никаких уроков. Раздолье!

Сириус только приподнял брови в ответ и продолжил смотреть в кофейную гущу на донышке. Казалось, там жирными черными чернилами было написано: «Скажи Джеймсу и Лили о том, что ты знаешь. Скажи, иначе гореть тебе в аду на одной сковороде с Малфоем и Розье».

— Какого хрена происходит, Бродяга?

Но Сириус не услышал этого, погружаясь в размышления снова и снова.

Если он скажет Джеймсу, что произойдет? Правильно. Сохатый попрется черт знает куда, черт знает к кому и там же сгинет. Но молчать…

Уже неделю Сириус заталкивал внутрь себя эту давящую гнилую тайну, а она разрасталась все больше и больше, проникнув толстыми сколькими корнями в легкие и сердце, не давая спокойно дышать и говорить, сковывая лицо и голос.

Что же делать?

— Бродяга, да что происходит, черт возьми?! – Джеймс с силой хлопнул Блэка по спине, и тот наконец очнулся, чуть не улетев в тарелку лицом.

Сириус криво улыбнулся, повернул голову к другу и посмотрел на того так забито и неуверенно, что Джеймс на мгновение не узнал в этом странном поникшем человеке самоуверенного и наглого Блэка.

— Родители Лили. И Марлин, — хрипло произнес Сириус наконец, — с ними что-то не то, — и замолчал, смотря на Джеймса так, будто казни ждал.

— Что? Какого хрена ты несешь?

— Мы подслушали. Пока вы были на том собрании, — Сириус уставился на свои руки и горько улыбнулся. – Дамблдор говорил с Дирборном, и Ремус услышал, что они не могут обнаружить родителей некоторых магглорожденных и приставленных к ним для защиты мракоборцев.

Сириус замолк, а Джеймс уставился на Блэка так, словно видел впервые.

— Когда это случилось? – хрипло спросил он.

— Примерно полторы недели назад. Я же говорю – вы были на том собрании и…

— Кто об этом знает?

— Я. И Ремус с Паркер. Так вышло, что мы оказались там все рядом. И… Слушай, я хотел сказать все сразу, но Карадок! И Лунатик!..

— Ты совсем охренел, Блэк?! – взревел Джеймс, поднимаясь с лавки. – Я тебе друг! Эванс – тебе друг!

Он пересекся взглядом с глазами директора и на краткий миг почувствовал, как тонкие ментальные щупальца лезут ему в мозг. Поттер, тряхнул головой, отгоняя чужую магию, и зло посмотрел на Блэка.

— Кому мне верить, как не тебе, а?!

Сириус продолжал смотреть в чашку и странно, болезненно усмехаться. Ему нечего было сказать и нечем оправдаться. Да он и не хотел.

Мирно завтракающие ученики даже не удостоили взглядом эту перепалку. В Большом Зале кто-то все время ругался, ссорился, дрался, а в свете последних событий, словесная перебранка имела значения не больше, чем дерьмо гиппогрифов, регулярно вычищаемое из загона на отработках.

Джеймс унесся из Зала, словно ошпаренный, распихивая сонных студентов, и только тогда Сириус рискнул поднять глаза. Рядом со столом стоял Лунатик и смотрел на Блэка так… неодобрительно? Сириус ответил ему злым упрямым взглядом, будто спрашивая: «А что я должен был сделать?»

— Сириус…

Блэк упрямо тряхнул головой и вновь опустил голову. Вот только нотаций ему сейчас не хватало.

— Сириус, я понимаю, что…

Ремуса, к счастью, прервали. Истошный крик, раздавшийся со стороны коридора, перерос в страшные всхлипы и поскуливание. Какая-то девочка тут же бросилась ко входу в Зал со словами: «Мирта, что случилось?» Кто-то начал переглядываться с соседями в поисках разгадки. Но больше никто толком не пошевелился, никому не хотелось знать, в чем на самом деле дело. Все понимали — от такого крика ничего хорошего не жди.

Девчонка, присевшая рядом с Миртой на холодном полу, была третьекурсницей с Гриффиндора. Она аккуратно вытащила из рук подруги скомканную записку, прочитала ее и в ужасе зажала рот рукой. Кто-то тут же выдернул этот несчастный листок бумаги из ее ладошки, и записка, магически размножаясь, быстро обошла весь зал.

— Самоубийство, — слышался отовсюду взволнованный шепот. – Самоубийство в Хогвартсе. На Гриффиндоре!

Блэк не выдержал и вырвал из рук младшекурсника листок бумаги. По светлому дешевому пергаменту танцевала вязь мелких кривых буковок:

«Лорд прав. Нам никогда не сравниться с чистокровными. Они так прекрасны, могущественны, волшебны! Разве я имею право находиться рядом с ними?

Я Джинн с третьего курса Гриффиндора, магглорожденная. Простите меня».

На этом записка заканчивалась, а буквы уже начали расплываться от слез, щедро смочивших бумагу. Было что-то в этом послании – что-то фальшивое, жуткое, неправильное, холодком пробирающееся по спине. Дурацкая шутка, обернувшаяся на самом деле жестокой правдой.

Разве хоть один гриффиндорец в здравом уме может покончить жизнь самоубийством? Да еще и в Хогвартсе?

Разве можно не заметить столь сильные человеческие страдания заранее?

Блэк не знал ответов, с самоубийством он еще ни разу не сталкивался.

— Что это за херня? – выругался Блэк и пошел к Мирте, расталкивая людей. – Это тупая шутка, да? – он потряс перед лицом девочки бумагой, но та только разрыдалась еще сильнее.

— Отстань от нее! – воскликнула ее подруга и неуклюже оттолкнула Блэка.

— Она повесилась! Пове-е-е-е-сила-а-а-сь!.. – завывала Мирта, уткнувшись в колени. – Прямо там! В нашей комнате!

Сириус беспомощно оглянулся, но Дамблдор с МакГонагалл уже спешили к ним.

— Сириус, — мягко произнесла Минерва, — отправляйтесь в гостиную с Фабианом и Гидеоном, отыщите девушку и… приведите все в должный вид, хорошо?

Сириус кивнул.

Привести все в должный вид?

Убрать тело, отмыть кровь? Вот как теперь это называется.

— Не нужна помощь? – тихо спросил Медведь, подошедший от когтевранского стола, за которым привычно расположилась горстка природных колдунов. Они не спешили предлагать помощь и лезть в самую гущу, но смотрели обеспокоенно.

— Почему бы и нет, — передернула плечами МакГонагалл, не особенно дружелюбно косясь на угрюмого волшебника. Чужим она не доверяла и терпела их только из-за решения Дамблдора. – Заодно проверьте гостиную на предмет темных чар.

— Так ей и надо! – вдруг раздался звонкий нахальный голос со слизеринского стола.

Коротко постриженный Нотт стоял рядом с Эйвери и Мальсибером, перевязанными, как Ремус после полнолуния, и ухмылялся. Их мерзкие, избитые в туалете рожи буквально лучились счастливым злорадством.

Они знали, что никто из гриффиндорцев ничего не сделает им в присутствии всего преподавательского состава. И знали, что имеют право отпускать в сторону магглорожденных любые комментарии, даже самые кощунственные. Ведь слова – лишь слова, а за них люди уже давно разучились отвечать.

— Она магглорожденная! И она наконец-то поняла это. Она сделала правильный выбор – там ей и место! – вторил Нотту Эйвери и засмеялся. Его челюсть тряслась, словно голова щелкунчика, беспрестанно клацающая зубами.

— Ах ты… — тихо и нехорошо начал Блэк, но его опередили полыхнувшие огнем головы близнецов.

Через мгновение зал наполнился мельтешением красно-золотых и серебристо-зеленых нашивок, и ученики сшиблись в страшной схватке. И присутствие директора школы их несколько не побеспокоило.

Учителя тут же повскакивали со своих мест, обескураженные поведением учеников и выхватывая волшебные палочки. Но что делать, они не знали. Стрелять заклинаниями по перепутанной, плотно слившейся толпе? Разнимать вручную?

Проклятья и заклинания летели во все стороны, кто-то падал, и его тут же затаптывали свои и чужие. Мантии с треском рвались, кровь текла из разбитых носов, некоторые со стоном отползали в угол, баюкая поврежденные и поломанные конечности, один парень даже зажимал рукой пустую глазницу, он трясся, как в агонии, и жадно глотал посеревшими губами воздух.

Сириус, вопреки всем ожиданиям, взобрался на гриффиндорский стол, оглядел поле битвы и что-то вытащив из-под рубашки, рванул руку в воздух.

Никто, даже Дамблдор, не успел ничего понять.

Прозвучал оглушающе громкий выстрел. В огромном каменном Зале он отразился эхом от стен, похожий на странный непривычный гром, и постепенно затих.

В руке Сириуса дымился кольт.

— Кто хочет проверить эту штуку на себе, а, ублюдки?! – Блэк, играясь, покрутил кольт в руках, а потом направил его прямо на Эйвери. Слизеринец дернулся было за палочкой, но, наткнувшись на безумный взгляд Блэка, замер. – Ну? Кто первый?

— Откуда у вас огнестрельное оружие, мистер Блэк? – тихо спросил Дамблдор, глаза его нехорошо потемнели. Если и оставалась у мага хоть капля терпения, то Блэк выжал все досуха.

— Оно ведь подействует в пределах Хогвартса, да, директор? Если временно отключить часть защитных заклинаний? – Сириус подбросил в воздух палочку и ловко поймал ее левой рукой. – Нужно просто продумать пару моментов и действовать, пока никто не может тебе помешать.

— Немедленно спуститесь вниз, мистер Блэк, — побелев от ярости и ужаса прошептала МакГонагалл. – Немедленно! – ее голос перешел на хриплое сипение.

Просто удивительно, как сильнейшие мира сего, способные убивать лишь мановением руки, испугались простейшего кольта. Сириус находил это забавным подтверждением того, что магический мир уже слишком давно погряз в ненужных традициях и верованиях.

Блэк, упиваясь своей силой, разозленный и жаждущий мести, развязно прошелся по столу, спрыгнул с него на каменный пол и подошел к МакГонагалл. Рука с кольтом дрожала, изредка подергиваясь, словно намекая на готовую уже разразиться истерику.

— Сейчас же идите в мой кабинет, Сириус, — печатая слова, произнесла МакГонагалл. Не поворачивая головы и не сводя с Блэка ошарашенного взгляда, она продолжила: – По причине того, что мистер Блэк сошел с ума, гостиной займутся господин Медведь и господа Пруэтты.

Гидеон и Фабиан как-то вяло и неуверенно кивнули, глядя на Блэка сквозь кровь, стекающую с рассеченных лбов. Во взгляде их отпечаталась странная покорность и ужас. А еще одобрение.

Сириус зло усмехнулся и полуприсел в реверансе. Наказания МакГонагалл его не волновали. В конце концов, он уже был готов убивать.


* * *


Гостиная Гриффиндора

Джеймс направлялся в гостиную с одной единственной целью – немедленно отыскать заныканную пачку сигарет и тут же раскурить ее. Все до последней.

Последнее время жизнь была похожа на плохо поставленный дерьмовый сценарий. Вокруг умирали люди – друзья и враги. Черное окончательно смешалось с белым, и Поттер не представлял, на какой именно он стороне находится и на какой должен быть. Школа была похожа на место непрекращающейся битвы, ученики – на партизанов, бездарно делающих вид, что на самом деле все нормально. Днем все чинно сидели на уроках, по ночам – резали, дрались, курили, просто трахались.

Еще вчера Поттер в поисках одиночества заглянул на Астрономическую башню и встретил там парочку двух пуффендуйцев-младшекурсников. То, что они пытались изобразить, было очень отдаленно похоже на секс, но ребята, видимо, решили, что «умирать, так с музыкой».

Джеймса передернуло то ли от жалости, то ли от отвращения, и он пошел нажираться в одиночестве на задний двор школы. Там он обнаружил пьяного в стельку Питера, который бессвязно бормотал что-то про то, что он «очень плохой человек». В соседнем углу тихо плакала какая-то слизеринка, Фабиан и Гидеон пели пошлые песенки, расхаживая по низкому парапету, готовые каждую секунду сверзиться вниз с огромной высоты.

Сегодняшний день стал апофеозом происходящего кошмара.

Джеймс знал, что в гостиной всегда есть кто-то, кто отлынивает от уроков, спит, напивается, занимается сексом, в конце концов…

Но увидеть это он не ожидал совсем.

Дверь одной из девчоночьих спален была настежь распахнута, тоскливо покачиваясь на петлях от сквозняка. Поттер нахмурился и бросил короткий взгляд в дверной проем. Он не был уверен, что хочет заглядывать внутрь, но и пройти мимо не мог.

Там была она.

Хорошенькая третьекурсница с золотистыми кудряшками и ярко-синими глазами. Ее в шутку называли Вьюнок. Она была так похожа на маленькую Лили – только волосы не полыхали рыжим пламенем, и глаза не напоминали взгляд дикой кошки.

Вьюнок была одета в свою привычную мантию, обыденную школьную юбку, белые носочки с черными туфлями, и эти туфли сейчас плавно покачивались в такт двери. Туда-сюда. Раз-два.

Почему он вообще видит эти белые носки, если мантия всегда закрывает ноги почти до самого пола?

Почему она, черт побери, раскачивается?

Джеймс сам не понял, как ноги понесли его в комнату. В этот раз даже лестница никак не отреагировала, почувствовав ногу мужчины, ступившего на дорогу к женским спальням.

Поттер ворвался в комнату и охнул, отступая назад, чтобы опереться спиной о стену. Ноги не держали, ему отчаянно захотелось сесть, но он только безвольно начал сползать вниз по темно-красным обоям.

Вьюнок висела на длинной петле, прикрепленной к верхней балке, и ее маленькие забавные ножки обвисли вместе с хрупкими руками. Маленький безжизненный комок. Она была похожа на тряпочку, вывешенную во двор для просушки.

Только ведь это была не тряпка.

Это был человек.

Джеймс на заплетающихся ногах бросился к девочке, позабыв про волшебную палочку, здравый смысл и собственные проблемы. Он пнул ногой опрокинутый стул прочь с дороги, взял Вьюнка за талию и приподнял. Голова девочки хлипко мотнулась назад и выпала из петли, откинувшись под неправильным пугающим углом.

У нормальных людей голова так не поворачивается.

— Эй, — тихо и ласково произнес Джеймс и почувствовал на губах что-то предательски соленое и теплое, — решила пошутить, Вьюнок?

Он плакал, но даже не замечал этого. А девочка лежала у него на руках – маленькая, хрупкая, изможденная. Как же они не заметили того, что с ней происходит? Как же пропустили?

— Поттер, — гулко сказал Медведь, входя в комнату вместе с огненными Пруэттами. – Ты как?

Наверное, он наблюдал за ним уже какое-то время, но решил дать парню время на осмысление. Но осмысление все никак не приходило. Не могло быть никакого осмысления в такой ситуации.

— Я… я… — только и смог сказать Джеймс и посмотрел на колдуна. Медведь расплывался темным пятном, скупая улыбка на его лице застыла сочувственным неясным пятном.

— Отойди, — тихо сказал Фабиан, успевший навидаться многого за год в Аврорате.

Он подошел к девочке, аккуратно провел над ней волшебной палочкой, что-то бормоча себе под нос и только покачал головой.

Один этот жест, всего лишь одно короткое движение головой – и вся надежда рухнула в один миг. Джеймс аккуратно поднял девочку, переложил ее на кровать и сразу же отошел на пару шагов, словно она была чумной.

Одно дело знать, другое – видеть. Сложно заставить себя понять, что этот кусочек жизни, всего пару часов назад улыбающийся и смеющийся, сейчас безмолвно лежит на подушках. Безмолвно навсегда.

Джеймс коротким быстрым движением утер глаза, посмотрел на Фабиана, хмурого и злого, на Гидеона, раздраженного и мрачного, и сглотнул. Они переглянулись все втроем, словно состояли в каком-то особом тайном клубе, и одновременно кивнули.

Никто не мог поверить, что здесь обошлось без прихвостней Лорда.

— Кто бы ни сделал это, кто бы ни был виноват в этом… — тихо отчетливо начал Джеймс. – Я убью их.

Гидеон опустил глаза, Медведь согласно рыкнул. Вся гостиная Гриффиндора, вопреки стараниям МакГонагалл, толпившаяся внутри башни у входа в комнату замерла.

А потом взорвалась беснующимся криком.

Гриффиндор собирался мстить.


* * *


В красно-золотой гостиной был траур. Лили не могла вспомнить ни одного момента, когда бы на Гриффиндоре было так неестественно молчаливо и серо. Казалось, золотые львы на красных драпировках – и те поникли.

Лили не могла плакать. Она просто сидела в кресле, обняв себя руками и смотрела в камин. Не хотелось ничего.

Джеймс ушел из башни еще часа два назад, и Эванс была уверена – сейчас он, пьяный и промерзший, сидит где-нибудь на вершине астрономической башни или за пределами замка и орет что-нибудь матерное в ночную тишину.

А дежурящие мракоборцы это слушают и ничего не предпринимают.

В Хогвартсе повесилась тринадцатилетняя девочка. А они проворонили это. С этого момента у них нет права голоса.

Лили уткнулась лбом в колени и тут же яростно затрясла головой – стоило закрыть глаза, и в голове возникало красивое миловидное лицо в кудряшках. Звенел переливчатый смех, искрилась улыбка, тепло мерцали глаза… А она и не замечала раньше, не задумывалась, какая Вьюнок на самом деле красивая. Была.

Бедная маленькая магглорожденная. Она так радовалась при поступлении, заливалась краской, когда ее неустанно хвалили профессора, а что теперь?..

— Лили, — Алиса Лонгботтом села рядом, нервно глядя на девушку. Ее губы уже не тряслись, слезы почти высохли, но выглядела Алиса так измученно и жалко, что Эванс к горлу подступил комок.

— Алиса, — медленно кивнула Лили вместо приветствия. – Как ты?

— Я… я держусь, — Алиса кривовато улыбнулась, заломила руки и сглотнула. – А ты?

— И я, — убито ответила Лили. – Где Фрэнк?

— Они… О Мерлин, Лили! Я знаю, что они замышляют! Я так… Я очень боюсь!

Старшекурсники Гриффиндора не сговариваясь собрались в спальне Мародеров. Как ни странно самих Мародеров там не было, зато было множество тех, кто хотел преподать урок всем, сотворившим это.

И все прекрасно знали, кого винить. И никаких доказательств было не нужно.

— Они уже два часа там, — глухо проговорила Алиса. Девушек и младшекурсников внутрь не пускали. – Хоть бы чего не случилось.

— Их не остановить, — ровно сказала Лили и сама поразилась равнодушию, сковавшему ее голос толстым льдом.

— Я хочу быть там, — вдруг сказала Алиса и сверкнула глазами.

— И я, — ответила Лили и снова удивилась сама себе.

Секунду девушки смотрели друг на друга. Слова застыли в воздухе, но их и не нужно было произносить.

— Они не пускают нас, — Лили вздохнула. – Считают, что то, что будет, девушкам видеть ни к чему.

— Я имею право там быть, — с нажимом повторила Алиса. – Эта девочка была для меня, как младшая сестренка. Ведь мы – гриффиндорцы. Мы все – одна семья.

Лили кивнула и тут же схватила Алису за руку, взглядом указывая куда-то ей за спину.

— Выходят, — одними губами произнесла она.

Обе девушки поднялись с кресел, молча наблюдая за тем, как мальчишки спускаются по каменным ступенькам. Фрэнк, увидев перед собой двоих подруг, остановился и обреченно вздохнул.

— Я знаю, что вы задумали, — медленно произнес он. – Но это пло…

— Ты не можешь решать за меня, — твердо сказала Лили. – И не будешь. Я иду с вами.

— И…

— Нет, Алиса! – жестко сказал Фрэнк и тряхнул головой. – Лили я запретить не могу, а вот тебе – да. Ты моя жена, и тебе там делать нечего.

Глаза Алисы полыхнули раскаленным горнилом. Она стояла напротив Фрэнка и почти с ненавистью смотрела в его глаза – понимала, что он прав, но не могла, не могла так просто смириться! Под конец она дернулась, развернулась и пошла, чуть пошатываясь, в непонятном направлении.

— Так будет правильно, — тоскливо сказал Фрэнк и взглянул на Лили, ожидая поддержки. Но та лишь коротко пожала плечами и поджала губы. Мол, я лезть не буду, но ты не прав.

— Ты уверена, что Джеймс не?..

— Джеймс ушел отсюда, бросил всех нас и наверняка напивается с Блэком в каком-нибудь очередном сарае! Какого черта я должна брать в расчет его мнение?

На этом спор за недостатком аргументов был закончен.

— Мы идем сейчас, — сказал Фрэнк, все еще надеясь, что Эванс передумает.

— Я с вами. Что вы собираетесь делать?

— Импровизировать.


* * *


У Нарциссы тряслись руки, и она не понимала – от страха или от ярости. Ее качало из стороны в сторону, комната плыла перед глазами, а ссутулившийся на софе мальчишка казался темной размытой кляксой, беспардонно расползшейся по изумрудной обшивке.

— Сев-в-верус, — так некстати проявился старый недуг, от которого она избавлялась несколько мучительных лет. – Северус! Чем ты думал?

Снейп, сидящий на софе, как-то странно улыбнулся и поежился. Он выглядел совсем бледным, будто с месяц не видел солнца, под ногтями скопилась грязь, кожа на руках, вся в ожогах и царапинах, шелушилась и слезала.

— Прошла всего-то пара недель! Действовать нужно было иначе! Лорд же дал нам целый месяц!

Северус вскинулся и пораженно уставился на Нарциссу. Она стояла перед ним в безупречно белом расклешенном платье, опускающимся чуть ниже колен, изысканная, утонченная, словно одно маленькое аккуратное пирожное-безе, и смотрела на Северуса стальным строгим взглядом.

— То есть, ты… Тебя не волнует, что девочка умерла?

Нарцисса замерла, будто одеревенев. На ее лице на миг отразилась мучительная борьба, но Блэк глубоко вздохнула, тряхнула головой и лицемерно улыбнулась.

— Это жертвы, Северус, — нежнейшим голосом сказала она. – Ни Блэк, ни Поттер не удосужились задать себе этот вопрос, когда избивали наших сокурсников посреди маггловского туалета безо всякого предупреждения и причины. Почему я должна волноваться из-за девчонки, у которой просто не хватило силы духа противостоять зелью?

— Я не знал, что эффект будет таким быстрым и сильным, — еле слышно, обреченно сказал Северус и горько улыбнулся. – Просто невзначай добавил ей пару капель в чай. Она была… экспериментальным образцом. – Снейп вздрогнул. Когда он начал называть людей образцами? — А она… она… Зря она села рядом со мной с этой своей дурацкой кружкой! МакГонагалл ведь запрещает любую еду и напитки на своих уроках! – голос Северуса перешел на фальцет, а потом и вовсе охрип.

— Прекрати это, Северус. Немедленно. Ты выполнил поручение Лорда, пусть и несколько поспешно. Но ты ведь сварил это зелье! – ноздри Нарциссы раздулись от возбуждения. – Такое далеко не каждый может! Тебе нужно просто отрегулировать дозу – вот и все. Чью мысль ты брал за основу?

— Самого Лорда.

Нарцисса пораженно охнула.

— Это… это честь, Северус, — искренне сказала она, и зельевар посмотрел на нее сначала неуверенным, а после робким радостным взглядом.

— Правда? – тихо спросил он.

— Да, — кивнула Нарцисса. – Только в следующий раз возьми более слабую мысль. Например, мою. Или Люциуса.

— Я работаю над противоядием, — сказал Северус ни с того ни с сего.

— Противоядие? – вновь изумилась Нарцисса. – Это возможно?

— Я придумал несколько рецептов, осталось их лишь усовершенствовать и опробовать.

— На ком?

— На себе, — коротко ответил Северус. – Противоядие может быть необходимо таким, как я – скрывающим свое происхождение и нежелающим афишировать его.

— Но ты… — Нарцисса смолкла и нахмурилась.

— Полукровка. Все верно, — спокойно констатировал Северус. – И я погибну, если мои расчеты окажутся неверны. Также, как и та девочка.

— И ты пойдешь на это так просто? Ради каких-то неизвестных тебе нечистокровных Пожирателей?

Северус уставился в пол, плотно сжав губы, и Нарцисса поняла – дело было совсем не в Пожирателях. Дело было в другом — в другой. Но Северус ни за что не сознается в этом, он будет молчать до последнего.

— Ради Эванс? – почти шепотом спросила она, будто опасаясь, что их подслушивают. – Она так дорога тебе?

Северус промолчал снова, но ответ и так был ясен. Нарцисса лишь непонимающе покачала головой – так любить она не умела. Или еще не знала, что умеет.

Шум, раздавшийся со стороны гостиной, вызвал в слизеринке раздраженное фырканье.

— Ну что еще?

Нарцисса повернулась к двери, протянула руку к серебристой ручке, украшенной головой змеи, и тут же с визгом отпрянула – стена начала разваливаться прямо на глазах.

— ВЫ ОТВЕТИТЕ ЗА ТО, ЧТО СОВЕРШИЛИ! – прогремел голос Фрэнка Лонгботтома, и раздались новые крики.

— Будь здесь. Спрячься, — коротко бросил Северус и выбежал из спальни Нарциссы через провал в стене.


* * *


Так всегда бывает. Сначала ты бьешь себя кулаком в грудь, кричишь, что можешь все и всего добьешься, потом либо отступаешь в самый последний момент, либо, не желая показаться трусливым пустословом, бросаешься в бой.

Но чувствуешь, каждую секунду чувствуешь – это не твое, это не про тебя. Уйти, уйти сейчас! Но как же данное слово, как же гордость?

Всегда есть разница между защитой и нападением.

Лили Эванс была хороша в защите — когда защищаешь свое, у тебя есть мотивация. Но когда ты атакуешь первым, все, что у тебя есть – это запал, подпитываемый яростью, ненавистью и азартом. И это очень сложно – убедить себя в правильности таких действий.

— Лили, осторожно!

Девушка машинально пригнулась, и темное проклятье пролетело над ее головой, спасибо Фрэнку.

Она знала, на что шла, когда они все вместе собрались разрушить гостиную Слизерина до основания, устроить им показательную порку, чтобы в следующий раз они тысячу раз подумали, прежде чем совершить подлость. Но знать и ощущать это – совсем не одно и то же. Лили совсем позабыла, что и на Слизерине есть младшие курсы. Пусть в основном кичливые, чистокровные, наглые, но все равно – дети.

Она взмахнула палочкой, отражая очередное заклятье и вяло послала оглушающее заклинание куда-то в сторону. Лили совсем не хотела, чтобы заклятье достигло цели, и оно пролетело мимо, врезавшись в многострадальный камин и оплавив камень.

Перед Эванс неожиданно выросла темная фигура. Фигура дрожала, смотрела странно, но не нападала. Добрых три секунды понадобилось Эванс, чтобы сообразить, кто перед ней. А ведь за это время она могла бы быть мертва уже чертову тучу раз.

— Уйди с дороги, Северус, — хрипло проговорила она и неуверенно отступила.

— Я не могу, — тускло ответил Снейп, и Лили поняла – не может, действительно не может.

Она мстила за свою сестру, он защищал своих братьев.

Она была магглорожденной, он был Пожирателем.

Когда-то она считала его лучшим другом, а он до сих пор любил ее.

Между ними не было ничего общего, но память услужливо подсовывала картины прошлого, сковывая движения и не давая сделать выбор, который был сделан уже давным-давно.

— Прости меня, Лили, — просто сказал Снейп, и она поняла – он не верит, что она его простит. Вернее, он знает, что она его не простит. И она это знала.

— Я не обижаюсь, Северус, — солгала она. Уголок рта Снейпа дернулся, он прекрасно понял, сколько правды на самом деле было в этой фразе.

— Прочь, Снейп! – раздалось откуда-то сбоку, но зельевар даже не дернулся на звук.

Его хлипкое тело отшвырнуло в сторону, и Лили смотрела, как он медленно-медленно летит, раскинув в воздухе костлявые руки и ноги, а потом падает в теплый ворс ковра, черной лужицей стекая по стене.

— Нет! – закричала она и почувствовала, как по щекам потекли горячие слезы.

— Я же говорил, тебе здесь не место, — сочувственно сказал Фрэнк и потянул ее за собой. Сквозь развороченный портретный проем в комнату уже спешили мракоборцы, но Фрэнк и Лили успели уйти раньше.

Плутая узкими пустыми коридорами, они вышли к заброшенному крылу и только там, тяжело привалившись к стене, остановились. Им было плевать, найдут ли их мракоборцы или нет. До них начало доходить, что на самом деле сейчас происходит в Хогвартсе.

— Господи, Фрэнк, что мы делаем? – прошептала Лили в пустоту и замерла.

— Мы мстим, — тихо ответил Фрэнк.

— Ты понимаешь, что это неправильно?

— Это неправильно и правильно, милая Лили, — еще тише промолвил Фрэнк. – То, что мы творим, отвратительно, но и бездействовать мы не можем. Это границы, понимаешь? Чем ближе и глубже мы впускаем этих ублюдков на нашу территорию, тем дальше они заходят. А теперь… теперь они трижды задумаются, прежде чем сделать очередную гадость.

— Там были совсем еще дети, Фрэнк.

— Я их не трогал! Никого из них!

— Но они смотрели на это! Видели!

— Именно поэтому я и сказал это, Лилс! – Фрэнк тряхнул Лили за плечи и, заглянув ей в глаза, пронзительно сказал: — Девчонкам там не место.

— А может, ты просто боишься показать эту свою сторону нам? Мне, Алисе? – Лили вырвалась из его рук и отступила к стене. – Иди к черту, Фрэнк!

Лонгботтом только беспомощно смотрел вслед убегающей девушке, чьи волосы расплескались по плечам теплой медной волной. Он знал, что прав. И знал, что права Лили.

Только вот золотой середины не было – выбирать всегда приходится что-то одно.


* * *


Гостиная Когтеврана

— Мне страшно, — просто сказала Паркер и замолчала. Ремус, не имевший ни малейшего представления, что сейчас творят его друзья-гриффиндорцы, крепко обнял девушку за плечи и уткнулся ей в волосы.

— Мы что-нибудь придумаем, Мэл.

— Что? Эта девочка покончила с собой не просто так, — в пустоту произнесла Эмили. – Ее все знали. Сложно было найти более жизнелюбивое создание.

Ремус молчал.

Единственная мысль, которая сейчас крутилась в его голове, казалась ему единственно верной, но в то же время крамольной.

Уйти из школы, бежать сегодня же и забрать с собой Эмили. Едва ли за пределами Хогвартса более опасно, чем внутри него. По крайней мере, теперь.

Но бежать, значит, предать всех: друзей, свой факультет, тех, кто, как и Эмили, нуждается в защите. Да и что он может? Он, оборотень, который каждую луну будет обращаться в чудовище? Ремус знал, что сделает для Эмили абсолютно все, что сможет, и знал, что этого все равно будет недостаточно.

— Нет, Люпин, бежать я не соглашусь, — сухо и хрипло произнесла Эмили, и Ремус только облегченно вздохнул. Пусть она и сделала этот выбор за него, пусть, но в этот раз он бы не смог решить сам.

— Ты понимаешь, что в Хогвартсе больше невозможно находиться? – тихо спросил он.

— Да.

— И понимаешь, что в любую секунду…

— Да.

Тишина затапливала комнату, в камине горел очаг, когтевранцы тихо, безо всякого интереса кутались в пледы и смотрели в книги. Страницы они не переворачивали и их зрачки неподвижно глядели в одну точку.

Ремус обнял Эмили крепче и услышал, как она тихо-тихо вздохнула. Позволила себе этот маленький вздох слабости.

— Если у них есть оружие, нужно найти защиту, — сказала Эмили.

— Какого рода?

— Эта девочка… Вьюнок, да? Неважно чем на нее воздействовали, важно то, что такие вещества или магия не исчезают бесследно, должны остаться… «отпечатки».

— Что ты предлагаешь?

— Я не уверена, что это хорошая идея.

— За неимением других – по крайней мере, неплохая.

— У магглов после смерти проводят… вс-вскрытие, — Эмили заикнулась. Когтевранцы недоуменно подняли головы, они были похожи на зомби, ожидающих приказов от своего повелителя.

— Это ужасная идея, — тихо сказал Ремус.

— Возможно, получится обойтись без этого. Все-таки, мы маги, — чуть более уверенно сказала Эмили. Но ее кровь нам нужна в любом случае, хотя бы немного.

— Дамблдор считает, что эти чары могут передаваться на других, нас просто не подпустят к ней. Даже чистокровных, ведь они могут стать переносчиками.

— Магия будет уходить из ее крови, Ремус. С каждым днем ее будет оставаться все меньше и меньше. Я знаю, что мракоборцы проведут всевозможные эксперименты, но им придется получить разрешение родителей, Министерства... Представляешь, сколько времени на это уйдет?

— И ты пойдешь на эту кошмарную сделку с совестью?

— Да.

Ремус помолчал.

— Как мы проникнем в кабинет директора?

— A&B. У них есть доступ ко множеству школьных ходов, даже к тем, о которых не знают Мародеры.

— Среди них Нарцисса, а она сотрудничать не станет.

— Там не только она, — Эмили упрямо посмотрела на Ремуса, — там ведь должен быть кто-то еще. Надо просто отправить им письмо и договориться.


* * *


Где-то за пределами Хогвартса

Байк рассерженно ревел, набирая скорость и высоту, а Блэк хохотал как безумный, не замечая ни распахнутой куртки, ни давно выпавшей изо рта сигареты.

Он наконец-то был свободен.

Никакой школы, никаких преподавателей, мракоборцев и прочей шушеры. Только он, байк и ветер.

Пункт плана номер один: разузнать правду о пропавших семьях магглорожденных.

Пункт плана номер два: найти пропавшие семьи магглорожденных.

Пункт плана номер три: постараться не сдохнуть.

У Блэка не было ни одной зацепки, ни одной догадки и даже мысли, куда он мог бы полететь, но Сириус Орион Блэк по прозвищу Бродяга никогда не нуждался в скучных многочисленных деталях, он предпочитал импровизировать.

Первой остановкой Блэка должен был стать какой-нибудь более-менее приличный лондонский бар, пара стаканов хорошего виски и крепкий успокаивающий табак. Было очень неприятно вспоминать о том, что Бродяга оставил Джеймса без его мантии-невидимки, но иного способа избежать цепких глаз мракоборцев Блэк не видел. Тем более, что Поттеру так или иначе придется остаться в школе, рядом с Эванс, Питер никогда не был авантюристом, Ремусу нужно приглядывать за Паркер. Ну а Блэк... Кто, если не он?

Ночь была сравнительно теплой, в воздухе искрились крохотные снежинки задержавшегося снега, не сообразившего вовремя что к чему и не успевшего последовать за свой хозяйкой-зимой. Луна на небе, мучительно желтая, как один большой обгрызенный кусок сыра, смотрела на Блэка своим немигающим глазом и изредка пряталась за редкими синеватыми облаками.

Рядом мелькнула плотная тень, Блэк дернул мотоцикл в сторону, напряженно вглядываясь в темноту и тут же заорал от страха, когда белоснежный Принц вынырнул из промозглой темноты прямо в свет фар. Сириус чудом не сшиб птицу, успев вовремя рвануть мотоцикл вбок.

Принц был птичкой не маленькой, а в ночной мгле и вовсе мог сойти за мелкого дракона.

— Твою ж мать, тупая ты летающая хрень! – выругался Блэк, Принц смерил его недоуменным взглядом. Мол, чего ругаешься-то, придурок?

— И какого черта тебя понесло сюда? – проворчал Блэк. Принц деловито ухнул, Сириус вздохнул. Вот только с совами он еще не общался.

Принц посмотрел на Блэка, затем повернул голову, уставившись куда-то в темноту, и весьма резко изменил курс полета.

— Предлагаешь лететь за тобой, белая штуковина?

Вопрос был риторическим, Принц явно намековал следовать за ним. Может, у этой птахи какой-то особый разумный разум? Кто их, волшебных сов, разберет, из чего они сделаны.

Принц утвердительно ухнул и мигнул огромными желтыми дисками глаз. Сириус видел, как белая громадина начала снижаться, планируя на пушистых крыльях, как дельтаплан.

Никаких причин верить птице у Блэка не было. С другой стороны, Сохатый столько ночей пропадал вместе с Принцем в те времена, когда только остался без… без Дореи и Чарльза. Даже если Принц был подарен со злым умыслом, рискнуть стоило.

Зябкий ветер дул в лицо, воздушные волны, порождаемые взмахами крыльев Принца, норовили сбить Блэка с мотоцикла, но тот был достаточно пьян, а оттого достаточно бесстрашен, чтобы не беспокоиться об этом.

В конце концов, что ему терять? Изгнанник, отшельник, урод. Вся семья, которая у него осталась – это Мародеры и Эванс. Ведьмочка так ловко и незаметно вошла в их круг, как умеют только настоящие женщины. Сириус видел в ней сестру, чем-то отдаленно похожую на Андромеду, по которой он скучал.

Если что-то случится с ним, с Блэком, мир обронит скупую слезы и позабудет.

Если что-то случится с родителями Эванс, девочка этого не выдержит.

Она может хорохориться сколько угодно, но девчонки на то и девчонки, что сразу ударяются в панику и ищут крепкое мужское плечо, способное решить их проблемы. Блэк задолбался решать чужие проблемы, но это было гораздо лучше, чем вспоминать о своих.

Странный это был день. Еще год назад случись такое, и Мародеры бы уже собрались все вместе, выдумывая срочный план и обсуждая политику будущих действий. А сегодня они все были по отдельности.

Ремус умчался со своей Эмили, Джеймс сбрендил окончательно и напивался в Кабаньей Голове, Питер испарился в неизвестном направлении еще до того, как Блэк устроил ковбойскую «перестрелку» в Большом Зале. Может быть, пошел к Элизе?

А Блэк всегда говорил – женщины до добра не доведут.

Слава Мерлину, хоть за Спринклс не надо было волноваться. Бешеная чистокровная, которую боится сам Малфой, кто к ней полезет?

Принц тем временем свернул куда-то вбок, и Блэку стоило больших усилий снова разглядеть его мохнатую белую задницу, в смысле, пушистый хвост в темноте.

— Что за?..

Впереди, залитое приветливыми теплыми огнями фонарей, возвышалось до боли знакомое и родное поместье. Поместье дядюшки Альфарда.

Огромное строение, напоминающее и замок, и современный особняк, с огромным садом, который был волен расти, как ему вздумается и с массивными каменными горгульями, восседающими на карнизах. Одна из них – Грета – проводила Блэка недобрым взглядом, но осталась неподвижной, и Бродяга решил, что ему дали зеленый свет.

Блэк ожидал увидеть все, что угодно: маггловскую деревню, Лондон, пристанище Ордена Феникса, но не это.

Может быть, он и сам не понял, как полетел по давно знакомому маршруту к единственному дому, в котором его когда-то ждали?

Резко снижаясь, Сириус приземлился в кустах, чуть не угодив в рыхлый, не растаявший еще сугроб снега, закрытый от чужих глаз пушистыми еловыми ветками. Принц ухнул и направился прямиком к поместью, к совиной башне и исчез из виду.

Сириус шел осторожно, укутавшись в мантию-невидимку – благо, поместье он знал, как свои пять пальцев, и без труда обошел основные ловушки, не забывая заметать за собой следы, темнеющие на подтаявшем грязном уже снегу.

В окне гостиной на первом этаже горел ласковый оранжевый свет, проливаясь на снег рыжими пятнами и настойчиво маня к себе. Прижавшись к стене, Сириус достал из кармана простое зеркальце – незаменимая штука, когда хочешь проверить, чист ли коридор, но не хочешь зазря высовывать голову и подставляться под заклинания.

В зеркале отразилась гостиная – такой, как он ее запомнил. Мягкие, словно шерстка кролика, красные диваны, темно-синяя драпировка на стенах, шершавая на ощупь, искусно выполненные портреты всемирно известных мирно дремлющих волшебников, стойка с коллекцией редчайших книг… Раздался слабый свист, словно кто-то вспоминал забытый мотив и в поле зрения мелькнула копна ярко-зеленых встопорщенных волос.

Андромеда Тонкс.

Блэк уставился на Андромеду, словно та была ожившим дядей Альфардом. Потом на Принца, который уселся на козырек над входом в дом и деловито ухнул.В голове вихрем пронеслись давние воспоминания, стремительно, словно пазл, собирающиеся в цельную картинку.

Когда Меде исполнилось пятнадцать, дядюшка Альфард подарил племяннице совенка. Белоснежного, с огромными черными глазами-пуговками. Малыш был еще совсем мал, безвинен и только забавно хлопал глазами, робко прижимаясь к огрубевшим рукам немолодого волшебника. Признаться, даже Блэк проникся при взгляде на белоснежного малыша.

Меда же верещала, словно одержимая. Подхватив птенца, она скакала по неприветливой гостиной дома Блэков, затаптывая ковры, сшибая ценные статуэтки и прочие до нелепости дорогие безделицы. Надо было видеть лицо Вальбурги – кожа на ней натянулась, словно перчатка, готовая вот-вот лопнуть, глаза излучали кошмарное неодобрение, и бедняжка Друэлла чуть с ума не сошла от стыда, но толком ничего не могла поделать с непоседой-дочкой. Она всегда была мягче и чем-то напоминала Блэку Регулуса – у нее было собственное мнение, но она никогда не осмеливалась высказать его Вальбурге за недостатком воли и силы духа.

Празднование, как повелось, проводилось под непрестанным надзором вездесущей Вальбурги Блэк в присутствии всей многочисленной родни, что еще больше ухудшало ситуацию. Они смотрели на Меду искоса, сухо поджимая губы и едва заметно качая головами, этот «инцидент» еще долго потом обсуждался среди высшего общества, но не при Вальбурге.

И только Беллатрисса, увидев искреннюю радость в глазах сестры, смотрела прямо на совенка своими мутными, полными безумия глазами и тонко улыбалась. Блэк видел эту улыбку, и его передернуло от нехорошего предчувствия. Он знал, что Трисса просто так все это не оставит, она физически не умела примиряться с чужим счастьем.

Ровно через неделю Меда написала Сириусу письмо – ее почерк дрожал, пергамент был мокрый от слез, а юный Сириус даже не потрудился его прочесть, все было ясно итак. Вопреки всем домашним правилам темной ночью он сбежал из дома к своей кузине и застал ее там в чернейшем из своих настроений.

Это был его первый настоящий длительный побег и, надо сказать, ему понравилось.

Как оказалось, Меда обнаружила птенчика со свернутой шеей утром у себя на кровати и была безутешна. Сириус просто сидел рядом с ней полночи, бормоча невнятные утешения, а утром пошел и вызвал Беллатрису на дуэль. Ведьма конечно же размазала его по паркету, оставив лежать распластанным на холодном, забрызганном кровью полу, и Друэлле Блэк стоило больших усилий привести Сириуса в подобающий вид.

Едва вернувшись домой, Блэк был выпорот за нарушение устава семьи, за неповиновение и за неуважение к старшим. Но ему и в голову не приходило, что у Друэллы Блэк, так хорошо знающей своих дочерей, мог быть свой план. Она не могла противостоять открыто, но посчитала, что такая мелочь, как подаренная птица, не вызовет большого резонанса, если она… поспособствует ее выживанию.

Инсценировать смерть маленького птенца, просто подсунув Беллатрисе другого – раз.

Переждать истерику средней дочери, после чего сказать ее правду, наказав молчать о сделанном – два.

Отослать малыша обратно Альфарду, чтобы тот мог позаботиться о птенце, пока Меда подрастет, не обзаведется собственной семьей и домом — три.

Разве Беллатрисса, в отличие от своей младшей сестры, была способна отличить одного белого совенка от другого? Этот был не таким милым, более крупным с серьезным внимательным взглядом серых глаз, и Друэлла не без сожалений отдала малыша на растерзание старшей дочери.

Зато она сохранила Принца.

Ну а после, когда Андромеда была исключена из семьи за брак с магглом, Беллатриса уже не могла бы сделать ничего ни ей, ни ее маленькому воспитаннику. Ведь они больше не виделись.

Но причем здесь вообще Принц, его кузина и исчезнувшие родители магглорожденных? Почему Андромеда находится в Блэкшире? Где ее муж-маггл и маленькая Нимфадора? Что вообще здесь происходит?!

Окно распахнулось так внезапно, что Блэк машинально отпрыгнул и упал в грязный снег, громко выругавшись. Мантия свалилась к его ногам, мягко мерцая в свете фонарей. Миловидная женщина с маленькой горбинкой на носу смотрела на Блэка своими лучистыми глазами, подставив ладони под подбородок, и улыбалась.

— Здравствуй, кузен, — звонким голосом произнесла зеленоволосая Андромеда. – А я все ждала, когда же ты с Принцем нас навестишь!

Глава опубликована: 14.12.2014

Глава XXIV: Конфетти для Хогвартса

С Новым Годом вас!

___________________

Блэкшир, поздняя ночь

Сириус утопал в безразмерном кресле, туповато пялясь на темную драпировку стен и вдыхая восхитительный аромат чая с мятой, шалфеем и чабрецом. Мохнатый плед в крупную полоску, в который он был укутан, чуточку покалывал оголенные плечи и спину, в горле першило после долгого полета под зимним ветром и от падения в снег, но Блэка наполняло противоестественное спокойствие.

Андромеда сменила цвет волос на темно-желтый и теперь была похожа на взъерошенную канарейку. Способности метаморфа у Андромеды Блэк хранились под строжайшим секретом – Вальбурга считала их вульгарными и с детских лет учила девочку во что бы то ни стало контролировать нежелательные таланты. Но сейчас, выйдя замуж и обретя наконец долгожданную свободу от собственной семьи, Меда перестала стесняться того, что Сириус искренне считал невероятным даром.

Миссис Тонкс хлопотала вокруг кузена, то поправляя плед, то доливая в кружку кипятка, то ненароком оправляя длинную черную челку, косо падающую тому на лицо.

— Прекрати это, — наконец хмуро сказал Блэк, и Андромеда поджала губы.

Сириус не привык к материнской заботе и считал за слабость признавать то, что ему нравятся действия Андромеды. Нравится взгляд искристых ласковых глаз. Нравится этот дурацкий, расшитый золотистыми листьями тропических растений халат. Нравится пряный запах, исходящий от ее изящных рук и тонкая золотая цепочка, сверкающая на обнаженной шее.

Эту цепочку Сириус торжественно вручил кузине, когда ему было семь. Он копил на нее целый год, а потом – о ужас! – направился прямо в маггловский ювелирный магазин, где и подобрал украшение. Это был их секрет, о котором не знал никто, кроме дяди Альфарда, и то, что Андромеда сохранила цепочку по сей день, отозвалось в Сириусе согревающей волной.

Он даже растрогался, как наивная сопливая девица.

— Выходит, — заговорил он глухим низким голосом, — Принца направила ты?

— Выходит, я, — Андромеда улыбнулась и присела на край соседнего кресла. Длинные тяжелые рукава ее халата опустились и сверкнули шальным блеском в свете камина.

Блэк пожевал губу, жадно рассматривая лицо сестры, которое он не видел, наверное, уже года два. Сейчас ее глаза были светло-ореховыми, как подтаявший молочный шоколад. Сириус мотнул головой, приходя в себя.

— Но как? Принца прислали A&B! Ты что же, одна из них?

Парень требовательно уставился на Андромеду, та в ответ лишь непонимающе нахмурила брови.

— Как ты сказал? A&B?

— Да.

— Я просто попросила Нарциссу помочь мне. Она всегда была моей младшей сестренкой и, пусть и не одобрила брака с магглорожденным, не отказала бы в помощи.

Блэк сильно сомневался, что его третьей кузине можно доверять, но решил положиться на слово Меды. Та же растолковала сомнение брата на свой лад.

— Сириус, – Андромеда покачала головой, и ее волосы потемнели, приобретая цвет темного каштана. – После того, что случилось с Чарльзом и Дореей… Я хочу сказать, что Дорея была твоей родней, одной из немногих, кто действительно заботился о тебе. Сначала ушел Альфард, затем она, и у тебя... не так уж и много кто остался, верно? — Андромеда грустно улыбнулась, а Блэк только опустил глаза. — Я знала, что однажды ты совершишь глупость. Ожидаемую глупость, которая может обойтись тебе слишком дорого. Я не хотела следить за тобой, я лишь хотела помочь.

— Ты знаешь, что мы собирались напасть на Абраксаса Малфоя? – прямо спросил Блэк.

— Да, — просто сказала Андромеда. – К счастью, друзья удержали тебя и Джеймса.

Сириус фыркнул. Друзья! Беата Спринклс, чертова непрошенная спасительница.

— Она хорошая девушка, — проницательно улыбнулась Андромеда, и Блэк тут же глухо заворчал, словно раздраженный пес. – Правда, Сириус. Конечно же, назвать ее идеальной я не могу, но вы… чертовски похожи, — Андромеда улыбнулась снова, и Сириус немного оттаял.

Только она и Лили могли улыбаться так, и Блэк не сумел найти способа противостоять этому чуточку озорному, но светлому жесту.

— Можно, мы не будем говорить о Спринклс? – недовольно проскрежетал он, крепче сжимая в руках горячую кружку. — Мне надоело слушать, как все прочат нам дивное будущее и любовь до гроба.

— Можно, — легко согласилась кузина.

Сириус помолчал с минуту и наконец решился задать главный вопрос.

— Принц знает, зачем я здесь? – голос в последний момент все-таки сорвался, выдав владельца с головой.

Андромеда чуть сжалась, но все-таки кивнула. Она не отвела взгляда и стойко выдержала атаку темных глаз, в которых сейчас виднелись волнение, горечь и толика озлобленности.

— Я наблюдала за вами через Принца. Поверь, Сириус, я не хотела скрывать правду! Но я и предположить не могла, что вы разузнаете о нападении Пожирателей на родителей магглорожденных.

— Конечно, ты могла предположить, — язвительно отозвался Блэк и пошевелил плечами, от чего колючий плед сполз по спине и морозный воздух из приоткрытого окна тут же впился в кожу. – Ничто не происходит без нашего ведома в школе. Но ты предположила сделать вид, что не подумала об этом.

Вышло жестче, чем следовало, и лицо Андромеды дрогнуло.

— Может быть, — очень тихо сказала она. – Я не так храбра, как ты. Но так или иначе… — Меда сделала паузу и мягко закончила: — …с родителями все в порядке.

Сириус сам не заметил, насколько облегченным и громким получился выдох.

— Где они? – порывисто спросил он, приподнимаясь в кресле.

Меда покачала головой.

— Если я скажу тебе, информация просочится к Джеймсу и Лили, ко всем твоим друзьям. Это крайне опасно. Я надеюсь, что моего слова тебе все же будет достаточно.

Сириус медленно, нехотя опустился обратно, буравя кузину взглядом и осторожно кивнул. Он подумал еще мгновение и все-таки сказал:

— Не пойми меня неправильно, Меда, но… Ты пошла против порядков семьи, и с тех пор я ничего о тебе не слышал. Будто ты и вовсе прекратила свое существование. Ни писем, ни визитов. Я даже подумал, что ты позабыла меня, — в его голосе проскользнула обида.

— Я – неофициальная поддержка Ордена, Сириус. Поверь мне, я хотела бы помочь вам открыто, сделать гораздо-гораздо больше, но я не могу, — Меда улыбнулась виновато и тускло. – Таким, как я, приходится действовать в строжайшей секретности, и порой это вынуждает меня лгать родным. Лгать тебе.

Сириус смотрел на поникшее лицо сестры, на ее худые теплые руки и тяжелый халат из плотной ткани, на опустившиеся покатые плечи и мягкие локоны, обрамляющие красивое точеное лицо. Коротко вздохнув, он понимающе кивнул. Бродяга, как и всегда, не был способен долго винить Меду хоть в чем-либо. Она была старше его и, быть может, опытнее, но она всегда оставалась его хрупкой маленькой кузиной. Той самой, что безутешно оплакивала погибшего совенка, той самой, что так отчаянно пыталась его защитить от нападок Вальбурги.

В конце концов, она была просто женщиной. И матерью.

— Я понимаю, — наконец сказал Блэк. – Но ты должна, обязана дать мне слово, что с ними действительно все в порядке.

— Да, — в этот раз Андромеда ответила твердо, со стальной жесткостью в голосе. – Мы знали, что что-то подобное обязательно случится и подготовили план заранее. Все то, что говорит Дамблдор – лишь обманка для врагов. Профессор искусно играет свою роль, так, что ни ты, ни Джеймс ни смогли заподозрить его в обмане. Даже Дирборн, насколько я знаю, не обладает достаточными данными. Чем меньше человек знают, Сириус, тем больше шансов сохранить секрет.

Сириус оглянулся, приподнимая брови и всем своим видом намекая на открытое окно.

— Здесь пока еще безопасно, — вздохнула Андромеда. – Альфард никогда не рассказывал семье свои секреты, в том числе и структуру чар, что окружают поместье. Я совершенно случайно обнаружила, что могу беспрепятственно переступить порог дома, когда была вынуждена приехать сюда в поисках одной редкой книги. Ни моя мать, ни сестры, ни тетка не способны войти.

— Любые чары можно разгадать и обойти.

— Но в таком случае закрытое окно нас уж точно не спасет, — пожала плечами Меда. – А ты никогда не отвяжешься от меня, пока я не дам тебе ответы.

— Мне не нравится, что ты сунулась во все это, Меда, — натянуто произнес Сириус. Его кузина была необыкновенна упряма – так же, как и любой, в чьих жилах течет кровь семьи Блэк, но он не смог смолчать.

— Как и мне не нравится то, что ты сунулся во все это, — парировала Меда. Две пары глаз встретились в безмолвном поединке, и никто не собирался отступать.

— Насколько это опасно для тебя? – наконец спросил Сириус, внимательно наблюдая за чуть дернувшимся лицом сестры. Его голос прозвучал требовательно, почти приказывающе.

Андромеда секунду раздумывала над ответом, сжав тонкие розовые губы в полоску, затем обмякла и слегка пожала плечами. Она не знала, что ответить. Да, это было опасно для нее, но нет, она не могла полностью остаться в стороне.

— Мы здесь ненадолго, — добавила она через несколько минут молчания. – По настоянию Дамблдора. Через пару дней вернемся в убежище.

— Мы? – Сириус нахмурился.

Андромеда хитро улыбнулась. Ее взгляд метнулся, остановился где-то за плечом Блэка и разом потеплел. Если бы только она сейчас посмотрела на Сириуса, он бы, наверное, окончательно растаял от такого безумного потока тепла и нежности, что светились в глазах кузины.

— Дядя… Блэк? – раздался неуверенный настойчивый голосок.

Блэк буквально спрыгнул с кресла, отбрасывая прочь плед и роняя кружку, и стремительно обернулся. Маленькая четырехлетняя девчонка со взъерошенными волосами, немного курносая, с упрямым волевым взглядом больших фиолетовых глаз. Она волновалась, отчего ее волосы перемигивались всевозможными оттенками синего, никак не в силах определиться.

— Нимфа, — выдохнул Сириус и пошел навстречу племяннице. Та постояла с секунду и со всех ног бросилась к парню, чуть не запнувшись о ковер, но тот вовремя успела ее подхватить.

Это было совершенно удивительно, но Нимфадоре Тонкс, прямой наследнице Андромеды Блэк, не досталось ни капли того изящества и той грациозности, коими обладала ее мать.

Нимфадора взлетела Блэку на руки и тот, смеясь, закружил малышку, держа ее под подмышками высоко над полом. Дора безостановочно смеялась и размахивала руками, норовя «пощипать дядю Блэка за пухлые щеки». Андромеда умиротворенно улыбалась, наблюдая за этой картиной и, казалось, что ее ровное мягкое спокойствие оплело комнату толстыми непробиваемыми нитями.

— Ну как ты, подруга? – Блэк наконец-то опустил Дору на пол и присел на корточки рядом с ней. Его глаза светились, когда он аккуратно заправил локон племянницы за ухо, а та, радостно улыбнувшись, схватила его за жесткую ладонь.

— Отлично! Правда, мама говорит, что я не буду здесь долго, что она отправит меня к отцу, — Дора надулась.

Эмоции на ее живом подвижном лице менялись с необыкновенной скоростью. Сириус подумал, как же хорошо, что колючая железная рука Вальбурги не добралась до этого неиссякаемого источника жизни и высокого заливистого смеха.

— Тед остался дома, — пояснила Меда, — незачем втягивать его во все это.

— Смотри, как я умею! – Дора уже позабыла про свои обиды. Она надулась изо всех сил, и ее уши приняли вид огромных желтых бананов.

— Ты очень талантлива, принцесса, — расхохотался Блэк, невзначай коснувшись ушей девочки, так, что те заколыхались, словно маятник.

— Щекотно, — фыркнула она.

— Оставайся на ночь, Сириус, — Андромеда свернула плед и убрала кружку с пола, палочкой убирая следы недопитого чая. – Я приготовлю ужин и постель, а на утро заправим твой мотоцикл левитационным порошком. К тому же Дора…

— Не называй меня Дора!

Андромеда только легко рассмеялась, Блэк вторил ее, необидно потрепав племянницу по макушке. Сириуса не нужно было долго упрашивать. Он не верил, что у него когда-нибудь появятся собственные дети, но это не значило, что он не любил их. Просто считал, что у ребенка должен быть ответственный родитель. А рядом с Нимфадорой ему казалось, будто его жизни на какое-то мгновение становилась чуть легче, чуть проще и чуть светлей.

Почти под утро, когда на небосводе появились первые алеющие полосы тяжелых облаков, подсвеченных восходящим морозным солнцем, Дора наконец-то успокоилась. Заснула у Сириуса на руках, уткнувшись носом тому куда-то в грудь, а тот, покрепче обняв малышку, и сам почти мгновенно вырубился в том самом кресле. Андромеда, принесшая одеяла, постояла немного, любуясь семейной идиллией, и с грустью подумала, что, возможно, видит это в последний раз.

— Впервые Сириус Блэк засыпает в одной постели с девушкой, — усмехнулась она и все-таки ласково и настойчиво пригладила его челку.


* * *


Хогвартс, завтрак в Большом Зале

— Совершённое вчера, — Дамблдор поднялся в своем кресле и оглядел зал тяжелым взглядом уставшего, разочарованного человека, — повергло меня в глубокое отчаяние.

МакГонагалл рядом резко кивнула и еще сильнее сжала в руках многострадальный платок. Железная женщина плакала этой ночью, о чем говорили ее покрасневшие от слез глаза, и Лили не находила в себе сил поднять на нее взгляд.

— Семь лет я воспитывал вас, взращивал, как собственных детей. Защищал от последствий ваших собственных ошибок, оберегал, вкладывал в вас свои знания, веру и сердце, — Дамблдор глубоко вздохнул. – И что сделали вы?

Ученики потупились. Никто не умел лучше Дамблдора ткнуть носом в то дерьмо, что ты совершил благодаря собственному идиотизму. Никто лучше него не умел показать, насколько ты оказался отвратителен, насколько не оправдал возложенных надежд.

— Как вы считаете, что я должен сделать сейчас? Назначить отработки? Поставить вас в угол? Или, быть может, написать вашим родителям?

Студенты молчали. Кто-то осмеливался посмотреть на Дамблдора и преподавателей, но, натыкаясь на стену ледяного презрительного отчуждения, тут же сглатывал и опускал голову.

— Мне прекрасно известно, кто и в чем виноват, — спокойно продолжил Дамблдор. – Но мне непонятно, как вы, Гриффиндор, посмели осквернить память вашей сестры позорным нападением на ничего не подозревающих детей!

Гриффиндорцы вяло зашевелились, переглядываясь, но спорить было бесполезно. Тяжело спорить, когда знаешь, что сам неправ.

— И как вы, Слизерин, опустились до тех слов, что были сказаны ранее? Вы говорили о человеческой смерти, как о ежедневном явлении, которое не стоит ни малейшего внимания. Вы тем самым обесценили саму суть человеческой жизни!

МакГонагалл коротко всхлипнула и начала яростно вытирать платком глаза. Профессор Слагхорн смотрел на учеников так, словно видел их впервые. В его глазах застыла детская обиженность и боль старика, чьи дети предали его доверие. Даже Пивз, зависший под потолком и обнявший люстру своим бледным прозрачным телом, глядел осуждающе и не понимая.

— Те, кто принимал участие в происходящем, встаньте.

Властный голос директора, казалось, лишь наоборот еще больше припечатал студентов, пригвоздив их к лавкам и сделав ноги ватными и неуклюжими.

— Встаньте, — почти угрожающе произнес директор.

Ученики переглянулись, ожидая того самого знака – когда кто-нибудь другой, не они, поднимется со своего места, тем самым приняв на себя основной удар.

Фрэнк Лонгботтом, опершись обожженными в бою пальцами о столешницу, медленно поднялся и распрямился. Он не рискнул смотреть Дамблдору в глаза, но и головы не опускал. Его взгляд застыл и будто бы приклеился к противоположной стене. Вслед за ним медленно, дрожа всем телом и пытаясь не расплакаться, встала Лили Эванс. Казалось, даже ее волосы потускнели и из полыхающего костра превратились в едва тлеющий огонек.

Ева Кавендиш в непозволительно короткой юбке, развязно облокотившаяся о когтевранский стол, смотрела на Лили снизу вверх, обводя ту насмешливым оценивающим взглядом.

Постепенно поднимался весь Гриффиндор, и только Мародеры – Джеймс, Ремус и Питер остались сидеть на месте. Это было удивительно, но впервые они не принимали никакого участия в произошедшем кипише. Джеймс оттого чувствовал себя совершенно разбито и не знал, что делать и куда бежать. Ему казалось, что он предал собственный факультет своим отсутствием. Питер и Ремус, узнавшие о произошедшем этим утром, все еще выглядели недоуменно, не в силах по-настоящему поверить, что их друзья, честные и храбрые гриффиндорцы, устроили бойню в слизеринской гостиной.

С другой стороны, а разве бы они сами поступили бы иначе?

Дамблдор обвел взглядом собственных студентов, посмотрев на каждого проницательным холодным взглядом, не нашел Сириуса, и что-то переменилось в его глазах. Будто тонкий лед порядком подтаявшего доверия окончательно треснул пополам.

— Слизерин?

— Ну же, — отчаянно зашептал Слагхорн, — ну же! Вставайте!

Кто-то, кажется, Нотт, попытался было открыть рот и высказать свое мнение о «происходящей несправедливости», но Нарцисса «нечаянно» опустила на его руку вилку остриями вниз, и парень закашлялся от боли и неожиданности.

Медленно, ворча, как разбуженные по зиме медведи, слизеринцы начали подниматься. Больше половины.

— Прошу Гриффиндор, а также Слизерин внимательно оглядеться. – Дамблдор сделал паузу. – Посмотрите на своих младших братьев и сестер – тех, кто чудом не оказался в Больничном Крыле по вине ваших выходок.

Студенты потупились еще сильнее.

— Всем, кто вчера не участвовал в этой отвратительной драке, я задал один вопрос. «Можете ли вы доверять этим людям? Можете ли ежедневно делить с ними кров безо всякого страха?»

Мадам Помфри тяжело покачала головой и с силой отхлебнула тыквенного сока, после чего закашлялась и, совсем не скрываясь, тут же закусила его остывшим тостом.

— Все, кто сейчас поднялся. Все до единого… — Дамблдор посмотрел попеременно на слизеринцев и гриффиндорцев. — Отчислены.

Тишина, наступившая в зале, стала болезненно оглушающей.

— То есть как? – тупо спросил Джеймс, разворачиваясь к директору всем телом. Страх, что внушал седовласый волшебник, мигом исчез уступив место другому чувству – боязни потерять Лили Эванс.

— Не вы, мистер Поттер. Как это ни странно.

— Профессор! Но Лили…

Я сказал, отчислены, мистер Поттер.

Большой зал наполнялся жужжанием, будто рассерженные чьим-то внезапным вторжением пчелы просыпались, готовые вылететь из улья и закусать обидчика до смерти. Слизеринцы, набирая голос, начали кричать о несправедливости директорского решения, гриффиндорцы тупо смотрели друг на друга, не в силах осознать услышанное и только неясно бормотали что-то себе под нос.

— Заметьте, — холодно произнес Дамблдор, перекрывая всеобщий гам, — это было не мое решение – это было решение ваших братьев и сестер, чье доверие вы так глупо растратили.

Шум и гомон прекратились столь же резко, сколь и начались, будто кто-то сказал «Силенцио!».

— Вы не можете отчислить половину факультета, — очень робко и очень неуверенно наконец произнес Эйвери. У него было такое лицо, словно он проглотил лягушку и теперь изо всех сил пытался скрыть это.

— Я могу все, — холодно отчеканил Дамблдор, после чего медленно поднялся и, не говоря больше ни слова, стремительной походкой покинул Большой Зал. Разговор был окончен.

— Я не позволю ему отчислить тебя, — горячо зашептал Джеймс, как только Дамблдор переступил порог зала. – Мы что-нибудь придумаем. Это же наш старик Дамби!

Лили только беспомощно и натянуто улыбнулась.

— Ко мне в кабинет, мисс Эванс, мистер Люпин, живо, — раздавшийся за их спинами голос МакГонагалл едва заметно дрожал, и Лили поняла, что время задавать вопросы прошло.


* * *


Кабинет МакГонагалл, утро

— Профессор, я… — робко начала Эванс, но резкий взмах руки остановил ее.

— Без лишних слов, мисс Эванс, — отрезала МакГонагалл. – Я понимаю вашу боль, но не собираюсь оправдывать ее последствия.

— Вы действительно отчислите всех этих учеников? И Лили? – раздраженно спросил Ремус. Он не скрывал, что не одобряет решения Дамблдора.

— А вы не понимаете? – МакГонагалл опустилась в кресло и застыла, напряженно глядя на старост своего факультета, словно ждала, что те закивают головами, радостно улыбнутся и заверят ее в правильности директорских действий.

— Не особенно... То есть, нет, совершенно нет.

МакГонагалл вздохнула и коротко указала на стулья. Ремус приземлился на левый, Лили аккуратно опустилась на правый, сжав в руках складку хлопчатой школьной юбки.

— В Хогвартсе произошло самоубийство, — сухо произнесла МакГонагалл.

— Мы знаем, — язвительно ответил Ремус, отвечая МакГонагалл нехорошим взглядом.

— Самоубийство, напрямую связанное с магглорожденностью одной из учениц.

— И это нам понятно.

— Чудно. Прекратите язвить, мистер Люпин, — отрывисто сказала МакГонагалл. Она сделала паузу и внимательно посмотрела на учеников: — Вы понимаете, что это значит?

Ремус с Лили быстро переглянулись.

— Что кто-то травит магглорожденных в Хогвартсе? – тихо спросила Лили. Эта мысль была абсолютна очевидно, но осмелиться и озвучить ее вслух было непросто.

— Да. – МакГонагалл мотнула головой. – И это вынуждает директора принять некоторые… меры.

— Вы отчисляете всех слизеринцев, потенциально замешанных в этом? Может быть, тогда отправим в «отпуск» весь факультет? – Ремус не понимал, что с ним происходит, но не мог угомониться. Что-то в нем сегодня окончательно лопнуло и пропало.

— Не совсем так, — вздохнула МакГонагалл и с оглушающим хрустом надкусила разноцветное ореховое печенье, вытащенное из неприглядной коробки на столе. – Дамблдор ведет политическую войну с Пожирателями, а те, как известно, включают в себя большинство чистокровных семей. Их дети – явные шпионы, и на примере Регулуса мы можем быть уверены, что они не менее опасны, чем их родители.

— Но гриффиндорцы…

— Часть гриффиндорцев показала себя не с лучшей стороны. Но они готовы к войне, и сдержать их… амбиции после подобного не представляется возможным.

— Дамблдор хочет забрать большинство в Орден, — прошептала Лили. – Он выведет их с переднего плана и бросит на баррикады так, что никто не сможет заметить этого. А если и заметят, им нечего будет возразить. Но ТРИТОНы…

Ремус и МакГонагалл уставились на Эванс, как на умалишенную.

— Ваше стремление посетить экзамены похвально, мисс Эванс, но… — декан передернула плечами. – Не это сейчас главное.

— Итак, самые опасные слизеринцы будут нейтрализованы, самые опасные гриффиндорцы отправятся на защиту магического мира, — Ремус облизнул губы, торопливо собираясь с мыслями. – Но с чего вы взяли, что чистокровные семьи, обладающие огромным влиянием на Министерство Магии согласятся с решением директора?

— Дамблдор выступит с речью в Визенгамоте. «Признается» в том, что не способен гарантировать защиту чистокровных учеников от разгневанных магглорожденных, и тогда родителям нечего будет противопоставить.

— Это приведет к тому, что школа лишится не только тех, кого отчислили. Родители повально начнут забираться своих детей, и Хогвартс перестанет быть опорой и защитой магического мира. Если этот символ будет разрушен…

— Этот символ не будет разрушен, мистер Люпин. Но меня радует, что вы способны размышлять трезво и видеть слабые стороны ситуации, — МакГонагалл придвинула печенье к Лили, и та, повинуясь раздраженному взгляду декана, аккуратно взяла маленького красного бегемота.

— Тогда как вы собираетесь защитить эти «слабые стороны»?

— В своей речи директор также сообщит о том, что исключает из школы наиболее радикальных последователей обоих течений. Иными словами, в школе не останется тех, кто ответственен за распри и разжигание конфликта. Родители-магглы находятся под защитой Аврората…

Ремус едва заметно дернулся, но смолчал.

— …и ничего не узнают о происходящем, учитывая, что и почтовое сообщение также заблокировано. Родители полукровок и чистокровных должны понимать, что в школе, лишенной наиболее радикально настроенных лиц, но наполненной мракоборцами, а вскоре и огромным количеством экзаменаторов и профессионалов своего дела, будет гораздо безопаснее, чем в собственном доме. К тому же, экзамены являются неотъемлемой частью хорошего образования и влияют на дальнейший поиск работы. В нынешней ситуации экзамены являются довольно формальным аргументом, но родители очень часто ведутся на это. Разговор о важности экзаменах в предвоенный и военный периоды создает иллюзию защищенности – будто каждый из нас уверен, что война так или иначе кончится, и настанет наконец мирное время, о котором нужно позаботиться заранее. – МакГонагалл помолчала. — Об этом Дамблдор также скажет в своей речи. Тем более, его решительное действие – а именно исключение такого количества студентов – подчеркнет серьезность и твердость его намерений.

— Этого недостаточно, — покачал головой Ремус. – И это абсурдно.

— Этого недостаточно и это абсурдно, когда об этом говорю я, — поправила его Минерва. – Но вы прекрасно понимаете, каким выдающимся ораторским талантом обладает Альбу… профессор Дамблдор. В те тяжелые времена, когда была открыта Тайная Комната – даже тогда школу не закрыли.

МакГонагалл замолчала и принялась ожесточенно грызть печенье, пока Ремус и Лили осмысливали и свыкались с вываленной на них информацией.

— А что же со мной? – наконец нарушила тишину Лили, стесняясь собственного эгоистичного вопроса, больше не в силах держать его внутри. — Если и меня вы собираетесь отчислить, то зачем я здесь?

— Нам нужны лидеры, — спокойно сказала МакГонагалл, даже не запнувшись. План был обдуман и отлажен задолго до, и в Ремусе эта мысль отчего-то вызвала дикое раздражение.

Профессор тем временем отложила печенье и уставилась на свои сцепленные руки, которые нет-нет да начинали подрагивать.

– Нам нужны лидеры, как в Ордене, так и в школе. Да, мы выведем основную часть тех, кто необходим сейчас в Ордене, постараемся также обезопасить и полукровок с магглорожденными. Но то, что происходит в Хогвартсе, это самоубийство… вскоре приобретет масштабы быстро распространяющегося пожара. Это не остановить лишь тем, что отчислить половину Слизерина. Школа, пусть я не хочу это признавать, стала очередным полем боя, и здесь тоже нужны воины, если мы хотим отстоять этот, как вы выразились, символ.

Вопрос о том, чтобы бросить школу во спасение магглорожденных и полукровок даже не поднимался. Ни Эванс, ни Люпин и представить себе не могли, как просто отдадут это место, давным-давно ставшее им вторым, а кому-то и первым домом, каким-то жалким Пожирателям.

— И кого вы назначите главнокомандующим? – с горькой усмешкой спросил Ремус.

— Не обижайтесь, мистер Люпин, — МакГонагалл, не справившись с руками, опустила их и плотно прижала к столу. – Но вам никогда не удержать ту беснующуюся стихию, в которую сейчас превратятся все гриффиндорцы. – Она помолчала. — Джеймсу Поттеру, однако, это под силу.

Ремус только качнул головой и откинулся на стуле, прикрыв глаза. Он все понимал. Лили же недоуменно переводила взгляд с него на МакГонагалл и хмурила брови.

— Я не понимаю, — наконец выдала она. – Что вы хотите сделать?

— Мы назначим старостой мистера Поттера, — ровно произнесла МакГонагалл, полностью игнорируя вытянувшееся в изумлении лицо Лили. – Он защитит тех, кто останется в школе. И вас, мисс Эванс, в том числе.

— Я все-таки остаюсь?

— А как, по-вашему, я еще могу уговорить мистера Поттера на столь отвратительную ему роль? – МакГонагалл изогнула бровь. — Вы не были явно замечены в битве в слизеринской гостиной, как и Фрэнк. Но Фрэнк нужен нам там, а вы нужны нам здесь. Мы отстоим вас.

В повисшей тишине был изредка слышен хруст печенья, но больше МакГонагалл не произносила ни слова. Не говорила, но и не выгоняла, признавая право за учениками спрашивать.

— Профессор, последний вопрос. – Ремус поднялся, засунув руки глубоко в карманы. Он волновался, и язык его совсем не слушался.

МакГонагалл вопросительно взглянула на Люпина и подняла бровь.

– Директор сказал, что отчисляет нас согласно мнению прочих студентов Гриффиндора. Это… правда?

МакГонагалл какое-то время молча смотрела на свои руки, не шевелясь и не реагируя. Лили замерла, со страхом ожидая ответа, понимая, что ей, оставшись в школе, придется со всем этим жить.

Наконец профессор глубоко вздохнула и коротко ответила:

— Да.


* * *


Беата Спринклс

— Здрас-с-сти, — сказала Ева Кавендиш, пинком открывая дверь в «клетку» сестры.

Беата смерила ее скептическим взглядом, но так и не шевельнулась, оставшись сидеть на сером полу, вычерчивая ногтем узоры.

— Ты свободна, юная принцесса. Дракон повержен, — с легкой хрипотцой продолжила Ева и скрестила руки на груди. Ее худое, почти костлявое тело замерло на пороге, походя на высохшее обледенелое деревце.

— Не понимаю, — безо всякого интереса отозвалась Беата, старательно вырисовывая фразу «Здесь был хер Дамблдора».

— В каменной коробке мозги отморозила?

Беата наконец поднялась с пола и подозрительно уставилась на сестру, в прищуренных глазах быстро-быстро мелькали мысли, одна за другой.

— Если меня наконец-то выпускают из-под домашнего ареста, значит… Неужто кто-то сдох? – Беата усмехнулась, и усмешка тут же сползла с ее лица.

Ева не улыбалась в ответ. Она вытянула губы трубочкой и передернула плечами, словно говоря: «Ну… Видишь, сама догадалась!».

— Какого хрена, Ева?

— Я тебе все расскажу, — мрачно произнесла Эмили Паркер, входя в комнату вслед за рыжей Кавендиш.

— Где Блэк? – презирая себя за жалкую слабость, все-таки не выдержала Беата.

— К сожалению, сдох не он. Пошли.

Беата прошла мимо Евы, все так же неподвижно застывшей у стены.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, сестренка, но ты действительно расстроена?

Ева подняла на нее льдистые колкие глаза и криво улыбнулась.

— Я не знаю, что за магию использовали те, кто сотворил это. Но я никогда не думала, что волшебники-подростки способны на подобное зло, — ее голос прозвучал тихо и серьезно. Так, как Ева не говорила с того дня, как Гвендолин прикончила подопытного оборотня, в которого лисица умудрилась втрескаться.

— Привыкай, — фыркнула Беата. — Это же дети.


* * *


— Скажи, Паркер, ты скучала по мне? – не могла угомониться Беата, не мучавшая подругу вот уже недели две.

— Кто в здравом уме способен скучать по твоей наглой роже? – недовольно отозвалась Эмили, передергивая плечами.

— Ну еще бы! Как Эмили Паркер может признать за собой подобную слабость, как сентиментальная тоска по человеку? – Спринклс не унималась. — Ты любовалась моей колдографией по ночам? Плакала в подушку? Писала мне письма, которые так и не решилась отправить?

— Я написала за тебя завещание и выбрала тебе гроб.

— Моя девочка, — осклабилась Спринклс. – Ты всегда была заботлива.

Ремус только закатил глаза, наблюдая, как Беата довольно скалится, потягиваясь и разминаясь, а Паркер, ощетинившаяся словно еж, тихо ворчит и недовольно косится на подругу. Классика.

— Куда это вы меня привели, изверги?

— Провожаем тебя в последний путь, — фыркнула Эмили, не без усилия толкая тяжелую деревянную дверь.

Внутри оказалась небольшая заброшенная комнатка с неказистыми уютными креслами, старенький шкафчик и незажженный камин. Выцветший коричневый ковер на каменном полу изображал изрядно потрепанный символ Когтеврана.

— Это Выручай-комната, — пояснил Ремус. – Отличное место, если нужно поговорить без свидетелей.

— Та комната, которая принимает любой облик, какой пожелаешь?

— Да.

— Типа, как тогда на вечеринке – шикарные барные стойки, украшения, ковры, первоклассные шлюхи?

— Да.

— И ты, Паркер, пожелала это убожество? Странно, что здесь нет вешалки со старыми трусами, которыми ты мыла пол у себя дома.

— Спринклс!

— А?

— Нам тебя не хватало, — проникновенно сказал Ремус, усмехнувшись, и упал в кресло. – А излишества нам ни к чему. Ситуация серьезная.

Беата без слов рухнула рядом и закинула ноги в тяжелых ботинках на стоящее перед ней третье и последнее в комнате кресло, не обращая внимания на нависающую над ней злобную Паркер.

– Настолько серьезная, что Дамблдор отменил мое бессрочное заключение?

— В Хогвартсе произошло самоубийство, — Ремус галантно уступил свое место Эмили и опустился на подлокотник. – А директор приказал выпустить тебя исключительно потому, что вчера вся стая Сивого безо всякого предупреждения свернула лагерь и покинула Хогсмид. Мы полагаем, здесь есть прямая связь.

Беата некоторое время просто смотрела на гриффиндорца, пережевывая нижнюю губу и о чем-то расслабленно размышляя.

— Выходит, ты не шутишь, волчок, — произнесла она наконец, глаза ее разом посерьезнели. – Волдырь нашел иной способ воздействия на учеников и посчитал, что Сивый пригодится ему в другом месте.

— Не шучу, — кивнул Ремус. – Отсутствие Сивого немало радует меня, но лучше бы мне пришлось драться со всеми оборотнями разом, чем иметь дело с явно темной, даже черной магией.

— Что в итоге произошло? В подробностях?

— Это случилось на Гриффиндоре, — вступила в разговор Эмили. – Третьекурсница написала записку о том, что не желает больше осквернять школу своей магглорожденностью. Вчера повесилась, ее нашла подруга.

— Твою мать… — пораженно выдохнула Беата. – Сукины дети далеко зашли.

Что-то восхищенное мелькнуло в ее голосе, но Ремус сдержался.

— Да. Гриффиндор устроил бойню в слизеринской гостиной. После того, как на завтраке те сказали, что девочка заслужила все, что сделала с собой. А сегодня утром Дамблдор отчислил по половине каждого факультета.

Беата, никак не отреагировав на последнюю новость, горестно вздохнула и выдала в потолок:

— Мерлин! Какого хрена я опять все пропустила?!

— Это единственное, что тебя смущает? – осторожно поинтересовался Ремус, Паркер только фыркнула, всем видом показывая, что ничего другого она и не ожидала.

— Слушай, Мохнатик, ты можешь читать нотации своим дражайшим друзьям, но я совершенно не настроена размазывать по себе эти сопли. Кто-то сдох и неслучайно, но трагедия всей жизни состоит в том, что нужно учиться не ныть, а действовать, а у таких моралистов, как ты, это обычно не получается.

— Трагедия всей жизни состоит в том, что мы вынуждены обращаться к тебе за помощью, — пробурчала Эмили.

— Дай-ка угадаю! Есть дельце, о которое вы оба не хотите запачкаться, потому что слишком правильные?

Эмили закатила глаза, Ремус наоборот потупился. Ответ явно был положительным.

— Сначала мы расскажем тебе ситуацию, а после решим, что делать, — как-то очень грустно сказал он, так, что даже Беата прониклась на целую бесконечную секунду.


* * *


— Я должна сделать что?

Безупречная Нарцисса-пока-еще-Блэк грациозно восседала на своей любимой софе и смотрела на Беату и компанию так, будто те были тремя жирными скарабеями, случайно сдохшими на ее ковре.

Личная спальня Нарциссы выглядела абсолютно изумительно: новые шторы, шелковое постельное белье, покрывало из дорожайшей шерсти, вручную сплетаемой волшебными феями, столик из красного дерева и мягчайший узорчатый ковер.

Беата Спринклс стояла на этом ковре в своих грязных ботинках, и Нарцисса то и дело дергалась, раздраженно глядя на гриндера сокурсницы. Но молчала, осознавая численное превосходство.

— Тебе, гляжу, сделали ремонт?

— Я не совсем представляю, как это принято у вас, — Нарцисса презрительно взглянула на Ремуса, подразумевая всех гриффиндорцев, — но мы не собираемся жить в грязи только потому, что какие-то полоумные дебилы устроили в нашей гостиной сущий кавардак.

— Вся школа в трауре, а в спальне Великой и Неповторимой Цисси делают ремонт, — повторила Беата. Она опустила голову вниз, подумала, после чего смачно сплюнула на ковер и старательно вытерла об него ноги. На лице Нарциссы проступили ярко-алые пятна.

— Не только в моей спальне, — вибрирующим голосом отозвалась Нарцисса.

— Да, я заметила изумрудную отделку нового камина. Надо раздолбать камушки и впарить их по баснословной цене на черном рынке. Куплю себе на эти деньги халупу рядом с домом Люциуса, чтобы вы каждое утро могли лицезреть мою восхитительную рожу.

Нарцисса проглотила оскорбление и пустила в ход последний аргумент:

— В твоей спальне, между прочим, тоже…

— ДА ПЛЕВАЛА Я!

Эмили и Ремус машинально сделали шаг назад, Нарцисса замерла на софе, выпрямившись так, будто ей в спину вбили кол. Глаза ее сверкали, готовые метать убийственные молнии.

— Какого хрена, я тебя спрашиваю, происходит в этой сырой дыре?! Какого хрена в школе произошло самоубийство?! Какого хрена…

По правилам жанра и игры в «Хорошего и Плохого Авроров» сейчас в дело должна была вступить вежливая Эмили, но Нарцисса их опередила.

Аристократка плавно поднялась, не обращая и толики своего драгоценного внимания на вопли сокурсницы, после чего сделала крохотный шажок вперед и положил тонкий пальчик на губы Беаты. Та заткнулась так резко, будто вырубили весь звук в комнате.

— Я понимаю, что это, вероятно, действует на Сириуса Блэка или кого-то там еще, но причем здесь я? Давайте рассмотрим ситуацию логически, — Нарцисса заложила руки за спину и прошлась по комнате. За ней тянулся шлейф кружевного розового платья, чем-то делая ее похожей на фламинго и павлина одновременно. – Я не имею ни малейшего понятия, почему у вашей маленькой подружки отключились мозги. Кроме того, я не участвовала ни в битве в Большом Зале, ни в том… сражении, которое вы устроили здесь. То есть, конечно, не вы, а ваши дружки, но… — Нарцисса резко развернулась и вперилась взглядом в Эмили. – Я буду разговаривать с тобой. Как с наиболее адекватным – хоть я и не верю, что говорю это – волшебником в этой компании.

— Нам нужна твоя помощь, — просто и прямо сказала Эмили. – Беата уже объяснила суть, но, вероятно, сделала это не совсем… тактично.

Нарцисса оглушительно фыркнула, Беата закатила глаза.

— Мы знаем, что ты слизеринка, — продолжила Эмили, — значит, происходящее в школе может быть и в твоих интересах. Но также мы знаем, что ты не являешься сторонницей необоснованных убийств. Ты видела, к чему привели последние события. И я сильно сомневаюсь, что отчисление половины Слизерина и половины Гриффиндора сильно улучшит положение. Мы хотим остановить то, что начинается, но нам нужно проникнуть в кабинет Дамблдора, чтобы добраться до тела Вьюнка. Пока в Хогвартсе не началась самая настоящая травля.

— Магическая экспертиза? – почти ласково спросила Нарцисса. – Пытаетесь разобраться с проклятием?

— Да.

— И каким образом я могу вам помочь? – притворно наивно улыбнулась Нарцисса.

— Ты – одна из A&B, — терпеливо ответила Паркер. – Ты знаешь те ходы, о которых могут не подозревать Мародеры.

— И в чем моя выгода?

— Можно, я просто высосу мозг из ее костей? – нежнейшим голосом спросил Беата.

— Нет, — отмахнулась Эмили. – Нарцисса, если сейчас не остановить то, что начинается, потом ты можешь лишиться многих ребят со своего факультета. Если ты желаешь быть ответственной за возможную смерть младших курсов, то…

Нарцисса поджала губы и задумчиво склонила голову. После того, что сотворила Спринклс и сбежавший Люциус, старостой назначили Нарциссу и Нотта. Нотта же теперь собирались отчислить, и единственным, кто действительно был в ответе за своих братьев и сестер, оставалась Нарцисса. Эта ответственность не была ей по душе, но, с другой стороны, вместе с ответственностью рука об руку шла и власть. Тем более, помощь Мародерской команде засчитывалась Нарциссе за положительное очко и позволяла проникнуть чуть глубже в «гриффиндорский клуб». А где доверие, там и информация, а значит, и контроль над ситуацией.

— Вы будете должны мне за это, — властно сказала Нарцисса и ласково улыбнулась Беате, та в ответ оскалилась и показала оба средних пальца. — Я покажу вам ход, старый тоннель, который Дамблдор по какой-то причине поленился заблокировать. Я не гарантирую, что проход все еще открыт, но основная проблема не в этом.

Эмили вопросительно подняла брови.

— Каким образом вы собираетесь провести сложнейшие магические операции над телом девчонки в присутствии огромной толпы мракоборцев, стоящих за дверью?

— О, — Ремус дьявольски усмехнулся, и брови всех присутствующих против воли поднялись. — Это уже наша проблема.


* * *


Где-то в коридорах Хогвартса, план «Конфетти»

— Мерлин, я охуеваю от произошедшего, — с поразительной честностью выдал Джеймс Поттер, сидя в засаде в коридоре.

— Джеймс, прекрати ругаться, — тут же сморщилась Лили. Ее уставшее бледное лицо оставалось сосредоточенным и серьезным, но в глубине глаз мелькали шаловливые искорки.

Ведь Лили Эванс впервые участвовала в проделке Мародеров вместе с самим Джеймсом Поттером!

Поттер оглянулся на Лили, очень удивился, потом вспомнил, что за неимением Бродяги пришлось использовать то, что есть, и грустно вздохнул. Спорить с женщинами бесполезно.

— О Великий Мерлин, произошедшее вносит в мой разум каплю непонимания, — поправился он, и Лили только удивленно скосила не него глаза. – Так лучше?

— Гораздо.

Рыжеволосая бестия держала в руках нечто большое и квадратное, накрытое плотной синей тканью. Если прислушаться, можно было услышать какое-то шевеление и недовольное ворчание, доносившееся из-под полотна, хоть Лили и наложила на него Заглушающее заклинание.

Операция под названием «Конфетти» была поспешно придумана за час до ее начала Мародерами совместно с Беатой, Эмили и Элизой. Сначала при виде Лили, заходящей в гостиную, Джеймс бросился к девушке, громко рассказывая о том, как именно он будет спасать ее от Дамблдора, но по велению Ремуса заткнулся.

После чего он охренел узнав, что стал старостой. Охренел еще раз, сообразив, что Спринклс выпустили из заточения. Охренел еще больше, увидев надменную Нарциссу, несколько неуверенно стоявшую поодаль в гриффиндорской гостиной, и совсем уже двинулся, когда Ремус поведал ему, что они собираются сделать.

— Как долго нам ждать? – прошептала Лили, выдергивая Джеймса из воспоминаний. – Есть какие-то сроки? Ты подашь специальный сигнал к действию? Или нам необходимо нейтрализовать Филча особым, отработанным методом? Или…

Джеймс в очередной раз помянул Бродягу недобрым словом. В конце концов, как любил говорить тот же самый Бродяга, либо дух авантюры у тебя в крови, либо ты Ремус Люпин.

— Действовать по моей команде, — прошипел Джеймс и недовольно дернул плечом. Лили понятливо замолчала, и Поттер всей спиной почувствовал, как позади него появляется что-то безмолвное и очень жуткое – обиженная женщина. Впрочем, впереди было чудище пострашнее.

Аргус Филч прогуливался по коридору, засовывая свой длинный нос в каждый угол, включая вазы, портьеры и рыцарские доспехи. Только что на люстры не залезал. После произошедшего он считал своим долгом блюсти порядок, и ему было невозможно доказать, что усилий авроров хватит с лихвой, а вот бурчание старого злобного импотента никому не нужно.

— Маленькие противные уродцы, — ворчал он. – Я найду вас, где бы вы ни были, я знаю, что вы здесь.

— Надо его отвлечь, — задумчиво произнес Джеймс. – Можно было бы просто переждать, но мы и так уже изрядно опаздываем.

За спиной Джеймса явно произошло что-то ужасное, потому что обиженное безмолвное чудище приобрело новую эмоцию – злорадство. Как женщинам удавалось транслировать столь широкий спектр чувств, не произнося ни слова и даже находясь вне поля зрения, Джеймс не понимал, и иногда это до чертиков пугало его.

— Что? – он обернулся с тяжелым вздохом и натянул на лицо счастливейшую из своих улыбок.

Лили только поджала губы и скривила губы, всем своим видом показывая: «Уговори меня!».

«Мерлин, Бродяга, лучше бы ты сдох, потому что иначе я вставлю тебе в задницу ректальную свечу за то, что бросил меня!»

— Лили, солнышко, ты знаешь что-то, чего не знаю я?

— Я подготовилась к проблеме Аргуса Филча, — сказала она с такой важностью, будто совершала подвиг по спасению мира.

— Да-да? – терпеливо уточнил Джеймс, думая, что иногда ему хочется посильнее настучать по вредной головушке этой разбойницы.

Лили выдержала мучительную злорадствующую паузу и вытащила из-за пазухи какой-то небольшой мешок, после чего шепнула заклинание и тот приобрел свои изначальные размеры. Внутри мешка что-то беспрестанно ворочалось и тявкало.

Джеймс поднял глаза на Лили и просиял.

— Собака!

— Щенок, — поправила его Эванс и аккуратно вытащила вислоухого пятнистого малыша, опуская того на землю. – Его зовут Колокольчик.

Колокольчик явно был родственником Бродяги, потому как лишь на мгновение учуяв миссис Норрис, залился оскорбленным звонким лаем и рванул в коридор. Ориентировался он мгновенно. Перепуганный Филч замахал руками, а когда понял, что произошло, его любимица уже бежала в противоположном направлении, а молодой прыткий щенок пытался укусить драную кошку за хвост. Филч торопливо зашаркал следом, на ходу вопя и причитая.

Джеймс ослепительно улыбнулся, повернулся к Эванс и, притянув ее за затылок, коротко и смачно поцеловал в мягкие теплые губы. Лили запунцовела, мгновенно растаяв, и поспешила вслед за Джеймсом, таща в руках свою большую ношу.

План Мародеров был достаточно прост.

Шаг первый: отвлечь авроров, подобравшись к ним со стороны трех коридоров, ведущих к кабинету Дамблдора.

Шаг второй: быстро и оперативно свалить с места преступления и при необходимости дать сигнал Эмили и Беате.

Шаг третий: помолиться за бывший дуэт A&B, чтобы те вернулись в целости и сохранности, и с победой.

Джеймс аккуратно выглянул из-за угла, отметил в противоположном коридоре вихрастую макушку Ремуса, на мгновение показавшуюся из-за портьеры. Справа должны были быть Питер с Элизой.

Авроры возвышались неподвижными изваяниями, отличаясь от каменных горгулий разве что формой и обликом. Казалось, ребята спят с открытыми глазами, но Джеймс предпочитал не обманываться. Он взглянул на свои часы – еще полминуты и операция «Конфетти» будет официально открыта. Они с Лили чудом успели к назначенному времени.

Пятнадцать секунд.

Лили за спиной Джеймса ощутимо вцепилась тому в плечо. На секунду обернувшись, он хмыкнул – глаза подруги горели нездоровым азартом.

Десять секунд.

Справа мелькнул светлый локон Элизы, но Авроры не могли бы заметить его под своим углом обзора.

Пять секунд.

Лили за его спиной опустила ношу на пол, подняв палочку и готовая в любую секунду сорвать покрывало.

Три.

Два.

Одна.

И…

Одновременно пространство с трех сторон взорвалось кошмарно громкими омерзительными визгами, писками и воплями. В воздухе замельтешили махонькие серые крылышки, засверкали глаза-пуговки и разноцветные тела, покрытые жесткой многоцветной шерстью. Вообще-то пикси традиционно обладали синеватым окрасом тела, но эти ребята явно плевать хотели на все книжные описания.

Авроры, мгновенно среагировав, выхватили палочки и начали бить заклятиями во все стороны, но проказливые неугомонные пикси лезли отовсюду, словно разжиревшие мухи и пребольно кусались своими крохотными зубами-иголками.

— Сваливаем! – горячо прошептал Джеймс, и они с Лили начали плавно отступать.

Гомон пикси был слышен повсюду, эхом отдаваясь в каменных коридорах, заставляя учеников и преподавателей останавливаться и поднимать головы, силясь понять, что же происходит.

Время было рассчитано очень точно: выпустить первую порцию вредителей за пять секунд до звонка, когда все студенты валом бросятся на обед. Огромная визжащая туча пикси неистово атаковала мракоборцев, лезла им в глаза и рот, но особенно коварные проказники уже рванули прочь по коридорам, почуяв своих новых жертв – студентов.

Справиться с пикси было сравнительно легко, в случае, конечно, если ты был готов к их появлению, а количество летунов не превышает численность противника более, чем в пять раз, и у тебя, к тому же, стальные нервы.

То есть, по факту, шансов не было вообще.

Ученики замахали руками, пропуская мимо ушей увещевания преподавателей успокоиться и действовать слаженно, а нахальные пикси раззадорились еще больше.

Слагхорн взял на прицел самого прожорливого малыша – явно предводителя стаи — и пытался попасть в него Оглущающим заклятием, но умный пикси понял, что нужно прятаться за учениками и залез кому-то за воротник. Тут же раздались еще более громкие вопли – уже какого-то пуффендуйца, который одновременно смеялся, плакал и орал: «О-о-ой! Как щекотно-о-о!..»

Из другого коридора выбежала Помона Спраут, шествующая на обед, Она отбивалась от огромной тучи вредителей, по пути сбрасывая с себя верхнюю одежду, под которой прятались летуны. Вслед за ней бежали перепуганные слизеринцы-первокурсники.

Помона вместе со слизеринцами, ничего не видя и не слыша, врезалась в пуффендуйцев и Слагхорна. Ученики, запинаясь и падая, заголосили еще громче. Сама женщина тяжело навалилась на старого зельевара, и тот оскорбленно заверещал – похлеще самих пикси. Кто-то рядом, завидев эту картину, рассмеялся, тыкая в преподавателей пальцем, и тут же завизжал, когда один совсем крохотный летун засунул голову ему в нос и принялся шерудить там своими пальчиками.

Где-то далеко раздался громогласный приказ МакГонагалл всем немедленно замолчать и успокоиться, но он тут же потонул в одном большом вопле учеников, которых крупные пикси схватили за уши и одежду и начали тащить в воздух. По другому коридору проплыл профессор Дамблдор, размахивающий палочкой и пытавшийся стряхнуть летунов со своей длинной бороды. Под конец ему это удалось и он рухнул прямо на голову МакГонагалл, над которой в тот момент пролетал, и женщина не успела увернуться.

Группа когтевранцев оживленно переговаривалась, обсуждая странный и необычный окрас существ, после чего решительно сжав в руках палочки пошла в атаку, чтобы отловить как можно больше «экспериментальных образцов». Складывалось ощущение, что ребята пытаются идти против штормового ветра. Под конец их закрутило в разноцветном смерче, и с гоготом и визгом выбросил по разные стороны на стены. Когтевранцев это нисколько не остановило.

Хохот учеников сменялся обиженными воплями, обиженные вопли перерастали в визг, а затем снова в хохот, когда какого-нибудь преподавателя или аврора схватывали пикси и начинали таскать его по всей зале. Вокруг летали рваные пергаменты, перья, ученики были перемазаны в чернилах, которыми сообразительный Пивз кидался в кого ни попадя. Аргус Филч летел по воздуху, вцепившись в хвост миссис Норрис, которую пикси упрямо тащили вверх. Кошка страшно орала, а внизу бегал Колокольчик и, перекрывая всеобщий гомон, радостно тявкал. Его летуны отчего-то не трогали.

Сириус Блэк, приземлившийся на своем мотоцикле прямо в гриффиндорской спальне, услышав шум, выбежал из гостиной и тут же был сбит шевелящейся пищащей волной летунов, учуявших новую жертву. Отбиваясь и закрывая голову и лицо воротником он пополз обратно к портретному проему, но это было все равно, что плыть против океанского течения.

Фиетто! ­– воскликнул звонкий резкий голос, и пикси все как один отлепились от Блэка, оставив того сиротливо лежать на полу, все еще подрагивая и вяло шевеля ногами.

Переждав пару секунд для надежности, Сириус рискнул высунуться из «укрытия» и уставился на длинные голые ноги. Выше, выше, выше… короткая юбка Евы Кавендиш, едва прикрывавшая нижнюю часть бедер, немного расстроила Блэка, но он решил не отчаиваться. Он рывком перевернулся на спину и поднялся, слегка покачиваясь.

Куда тише шумящие пикси летали вокруг Евы, создавая импровизированный пестрый ореол, состоящий из быстро-быстро мелькающих крыльев и сверкающих зубов. Ева ухмылялась, скрестив руки на груди и чуть склонив голову.

— Твоих рук дело? – хрипло спросил Сириус.

— Мы дружим с природой, красавчик, — усмехнулась Ева. – Пикси нас любят.

— Да ну? А как же заклинание, которое ты только что произнесла?

— Нет, это их язык. Означает «Назад!».

Сириус скептически скривился, всем своим видом выражая сомнение и недоверие.

Один шаловливый летун все-таки не удержался и, подлетев к Блэку, цапнул того за нос. После чего запищал очень довольно и вернулся в стаю. Ева рассмеялась красивым грудным смехом и небольно щелкнула пикси. Тот, кувыркнувшись в воздухе, ответил – Сириус мог бы поклясться – ласковым визгом.

— Какого хрена здесь вообще происходит? – вежливо осведомился он.

— Сестренка попросила помочь, и я помогла. Привела ей всех пикси, что нашла в округе. Мне кажется, я чуточку перестаралась, — задумчиво добавила Ева, провожая взглядом верещавшую Нарциссу Блэк, которая летела на большом «ковре-самолете», полностью состоявшем из маленьких пикси. Девушка была лохматой, страшно перепуганной и даже немного заплаканной. Сириус знал, что Цисса ужасно боится высоты.

— Ради этого зрелища я готов протерпеть нашествие этих уродцев еще как минимум сутки, — присвистнул Сириус, одобрительно щелкнув языком.

— Как скажешь, — пожала плечами Ева.

— Что? Нет! Сто-о-ой!..

Ева, хохоча как заправская ведьма, легко перемахнула через перила лестницы и скрылась этажом ниже, оставив Блэка в одиночку разбираться с коварными малышами, неустанно атакующими гриффиндорца. Впрочем, те скорее просто лезли ему в лицо, как надоедливые мухи, но особого ущерба не причиняли.

— Ой, сейчас что-то будет… — прошептала Полная Дама, когда новая стая разноцветных, как конфетти, пикси влетела в распахнутое окно с восседавшей на них МакГонагалл.

Женщина явно нашла способ управлять летунами и теперь отдавала им приказы властным, дрожащим от ярости голосом. Ее волосы растрепались, мантия была разорвана, но уже ничто не могло остановить суровую Минерву МакГонагалл. Она была похожа на древнегреческую богиню войны – Афину Палладу, и Сириус, честно признаться, немного струхнул.

Заметив Блэка, профессор на секунду замерла, а потом в ее глазах мелькнуло нечто дьявольское. Будто именно в этот злосчастный момент МакГонагалл решила отомстить Мародерам за все те бесконечные проделки, из-за которых она не спала по ночам.

Сириус же только избавился от последнего нападения пикси и стоял, тяжело дыша и держась рукой за стену, а те кружили рядом, переговариваясь на своем непонятном языке и явно замышляли что-то каверзное.

«Я знаю, что вы причастны ко всему этому, мистер Блэк!» — говорили глаза МакГонагалл.

Сириус отчаянно замотал головой (стоит отметить, совершенно искренне), но было поздно.

— В атаку! – закричала МакГонагалл, и управляемые ею пикси рванули вперед.

И только невозмутимый каменный Хогвартс продолжал стоять, снисходительно наблюдая за той вакханалией, что снова творилась в его стенах.

В конце концов, во времена учебы Дамблдора и Минервы он видел и не такое!

Глава опубликована: 01.01.2015

Глава XXV: Девочка из Ниоткуда

— Я не хочу жить, мадам Помфри.

Женщина вздохнула, на мгновение прикрыла глаза и потерла лоб.

— Я всего лишь человек, а мне даровано столько благ. Магия!

Мадам Помфри подперла рукой подбородок и меланхолично уставилась на сидящую перед ней русоволосую девушку. Хрупкая, как ломкий стебелек, пуффендуйка сжалась на стуле, сцепив руки в замок, и трясущимися губами выговаривала проклятия в собственный адрес.

Исключение учеников из Хогвартса в том масштабе, в каком предполагалось, не могло пройти мимо общественности и внимания Министерства. А потому, все кандидаты на отчисление пока что находились в пределах школы, внося еще больше хаоса в происходящее.

Вспышки «депрессии» вспыхивали то там, то здесь. Полукровки и магглорожденные пытались вешаться, резать себе (и друг другу!) вены, дышать сон-травой, воровать яды у Слагхорна из подвала, но их отлавливали, откачивали и приводили в себя. Лучше им все равно не становилось, а по школе уже начали гулять первые шутки: мол, раз за день никто не предпринял попытки к самоубийству, значит, что-то пошло не так.

Самое страшное заключалось в том, что подобные шутки, будучи крамольными еще неделю назад, сейчас стали почти что нормой.

Мадам Помфри очень устала, но поручение Дамблдора «открыть кабинет психологической помощи» невозможно было игнорировать. Там попеременно дежурили добровольцы, включая Лили Эванс и даже Беату Спринклс. Правда, после того как последняя чуть не довела до суицида одного из слизеринцев, забредших в Больничное крыло за зельем от головной боли, от ее помощи тактично отказались.

— Мадам Помфри, что мне делать? Я недостойна этой силы! – девочка проскандировала фразу с невиданной патетикой и, конечно же, переиграла.

Медсестра удивленно уставилась на «пострадавшую», а после громко и витиевато выругалась.

— Опять уроки прогуливаем?! Да что ж это такое! Живо на занятия!

— Но я страдаю!

— Так займись работой! И времени на страдания не останется!

Дверь за взъерошенной и раздосадованной пуффендуйкой гневно захлопнулась, но не прошло и пяти минут, как в нее постучались снова. Мадам Помфри недовольно оглянулась и только облегченно выдохнула – Лили Эванс она была рада всегда.

— Что-то случилось, золотце?

Лили замялась:

— Эм-м… В общем, Джеймс… Он снова с лестницы упал.

Щеки Лили залились румянцем под проницательным взглядом мудрой Помфри.

— А может быть он, на правах старосты, решил, что может безнаказанно линчевать слизеринцев? – мадам Помфри нехорошо прищурилась.

— Мне он сказал, что упал с лестницы, — твердо произнесла Лили, полностью заходя в палату и закрывая за собой дверь.

Зеленые глаза озорно блеснули, свет факела встрепенулся и ровно лег на отливающие медью волосы. Медсестра ненароком залюбовалась и мысленно посетовала на то, что столь прелестные девушки достаются таким смутьянам, как Джеймс Поттер. Впрочем, в глубине души она относилась к Джеймсу, как к племяннику – нечто среднее между родным сыном и отпрыском лучшего друга.

— Мне немножко, — Лили расценила молчание Помфри по-своему, и уверенности в ее взгляде снова поубавилось. – Он несильно… упал.

Мадам Помфри покачала головой и удалилась отыскивать лекарство в закромах. Когда ее тяжелые веские шаги затихли за дверью, Лили воровато огляделась и, словно тонкая проворная выдра, скользнула к соседнему шкафу. Оборотное зелье, предназначавшееся Сириусу, ждать не могло.

Когда Лили, поминутно извиняясь и улыбаясь как-то особенно виновато, вышла за дверь, мадам Помфри-таки заподозрила подвох. Но проверять было лень, а в потайном шкафчике пряталась бутылочка шоколадного ликера, да и Флитвик обещал заглянуть к вечеру…

Пожалуй, ингредиенты она все же проверит потом.


* * *


— Это правда? Это не твои пьяные бредни и не результат обморожения мозгов? – сощурился Джеймс.

В мальчишеской спальне было сумрачно, в раскаленной печке, стоявшей по центру комнаты, тлели угли, а парни разместились на неубранных кроватях – без стеснения закинув ноги в тяжелых ботинках прямо на белоснежные простыни.

— Я же сказал! – Блэк ударил себя кулаком в грудь. – Я дал тебе слово, что с родителями все в порядке!

Джеймс скрестил руки на груди, продолжая парализовать Блэка взглядом. Калейдоскоп последних событий слепил разноцветьем красок и оттенков. Готовилось выступление Дамблдора в министерстве магии, а вместе с ним и отчисление невообразимого количества учеников. Джеймса скоропалительно перевели в должность старосты, и он до сих пор не мог понять, как можно снимать баллы со своих за то, что те ненароком подожгли пижаму Филча? Да и ночное отсутствие Блэка, налет пикси, самоубийство гриффиндорки…

Все это было совершенно немыслимо и странно. Поттер пытался уложить кусочки событий в одну цельную картину, но получался лишь огромный ворох из обрывков, друг к другу не подходящих. А теперь еще и Сириус – лучший и бессменный друг – клянется, что все в порядке, отказываясь делиться с Джеймсом информацией. Да так, будто у него в первый раз не встал рядом с девушкой, и он боится в этом признаться.

Джеймс крякнул и тяжко вздохнул.

— Пусть так, — неохотно сказал он. – Возможно, ты говоришь правду… – И уставился на Блэка взглядом «Ну рассказывай уже! Что ты ломаешься как девка?».

— Сохатый, кончай дурить, я не предатель и не трус, — ответил Блэк голосом «Я ничего не знаю, иди-ка ты нахрен».

Они помолчали, упрямо глядя друг на друга.

— Нам с тобой идти на дело этим вечером, и я хочу быть уверен, что ты – тот самый Блэк. Прежний и проверенный, — попробовал надавить Джеймс еще раз.

— Я – тот самый Блэк. Прежний и проверенный, — монотонно повторил тот самый, прежний и проверенный Блэк. – А не то что? С Эванс пойдешь? Неужто уже сработался?

Джеймс скривился и замотал большой головой, так что очки упали и запрыгали по полу неуклюжим стеклянным звоном. Ремус, закутанный в одеяло и мирно посапывающий на своей кровати, проснулся, завозился и наконец оглушительно чихнул.

— У меня не было выбора. И, я тебе скажу, принимать в команду девчонок… — Джеймс мученически вздохнул, призывая очки обратно на нос. – Это не по мне. Дело превращается в один большой курятник, в котором летают пух и перья, а толку нет.

— Там летали пикси, — фыркнул Сириус.

Он посмотрел на дорогущие антикварные часы на своей руке и, спрыгнув с кровати, начал облачаться в черно-белый костюм. В таких либо хоронят, либо женятся, как сказал Джеймс.

— Пикси, да… — Поттер осклабился. — Возглавляемые МакГонагалл.

Сириус уставился на Джеймса нехорошими глазами, предостерегая друга от дальнейших выпадов. Но Джеймсу было плевать – он откровенно забавлялся, накручивая на палец длинный золотой шнур от балдахина.

— Говорят, она здорово потрепала тебя, старик. Кто бы мог подумать, что старая добрая Мэгги сделает из тебя обед для разноцветных мух.

Сириус пожевал губу, прикидывая что-то в уме, и без зазрения совести использовал беспроигрышный прием.

— Говорят, ты стал старостой, — сказал он. Лицо Джеймса вытянулось, а через мгновение пошло пятнами. – Я просто хочу сказать, Сохатый, что одним только своим присутствием я оказываю тебе честь. То есть, ты же понимаешь, разговаривать со старостой – это как-то не комильфо.

— Ах ты ж, сукин сын! – вспылил Поттер и замахнулся на Блэка палочкой, но тот со смехом отскочил.

Ремус что-то промямлил со своей кровати, но остановить потасовку был не в состоянии. Сириус, перепрыгивая с кровати на кровать и чуть не наступив на Ремуса, смеялся, а Сохатый безжалостно палил в него всеми известными ему заклинаниями, но все никак не мог попасть.

Дверь приоткрылась, внутрь скользнул холодок, а вслед за ним раздался не менее промерзший голос Эванс.

— Прекратите оба! – властные нотки в нем как-бы намекали, что еще через пару лет девушка превратится в достойную мать и жену, а Поттер – в подкаблучника.

Она важно прошествовала в комнату, прижимая к груди флягу с драгоценным зельем. После участия в шалости с пикси Лили вообще приобрела немалую долю уверенности в себе.

— Лилс, он просто выводит меня из себя этой своей мерзкой наглой рожей, — недовольно проворчал Поттер, зорко наблюдая за Блэком, готовый в любую секунду отразить встречное нападение.

— Если помнешь или порвешь его костюм, придется потратить уйму драгоценного времени на его восстановление. Сшить такую дорогую ткань магией ничуть не просто! Прощание с Абраксасом начинается уже через три часа. А ведь надо еще…

— Все будет в порядке, — подал голос Ремус с дальней кровати, стремясь прекратить наконец весь этот шум и гам.

Он болел какой-то особой простудой, падкой только на оборотней, и чувствовал себя кошмарно. Поначалу порывался пойти с ребятами, но те быстро напомнили ему, что среди гостей на приеме в Малфой-мэноре могут оказаться оборотни. А эти парни быстро учуют незнакомого волка, и это сорвет все дело.

Лили оглянулась в его сторону, оглядела большой грустный комок из одеял и простыней и смилостивилась.

— Они справятся, — Ремус опечаленно шмыгнул носом.

— Гнусаво сказал он, — фыркнул Джеймс и кивнул головой на флягу в руках Лили. – Все готово?

Лили коротко кивнула. Блэк элегантно стряхнул с пиджака налипшее перышко, поправил манжеты рубашки с бриллиантовыми запонками и подозрительно оглядел туфли на предмет пятен.

— Я удовлетворен, — кивнул Блэк.

— А я-то думал, что ты говоришь своим маленьким шлюшкам после того, как они тебе дают?

— Джеймс!

— Извини, Лилс, я забыл о твоем присутствии, — безо всякой вины в голосе фыркнул Поттер. Конечно, не забыл. И конечно, не удержался от маленькой провокации. Ведь она так мило злится…

Лили, минуя Джеймса, без слов протянула Сириусу фляжку:

— Не забывай пить каждый час и не попадись, — ее руки подрагивали от волнения. Она уже почти была готова дать задний ход и отменить всю операцию. Джеймс почувствовал это и легонько приобнял Эванс за плечи, прошептав ей на ухо нечто очень милое и крайне пошлое. Лили зарделась, но расслабилась.

— Как скажете, леди, — Блэк учтиво наклонил голову и, хорошенько тряхнув флягу, сделал короткий глоток для проверки. Стоит отдать ему должное, он почти не поморщился.

Самоуверенный взгляд, гордая осанка, сильные и властные движения рук потекли, теряя свою привычную жесткость. Движения стали чуть более плавными и змеиными, волосы стремительно отрастали, белея на глазах – казалось, Блэк старится и седеет.

Но нет – мгновение позже, и безупречный Люциус Малфой, чуть повыше ростом и поуже в плечах, воздвигся над ребятами.

— Господи, — по-маггловски помолился Джеймс, — ты так похож на него, что я хочу тебе врезать.

— Но-но! – Сириус погрозил ему пальцем. – Этому телу предстоит очень трудный день. Вернее, ночь. Костюм сидит нормально?

— Да… — Лили мотнула головой, приходя в себя. – Только немного подправлю брюки и пиджак. Вот так. – Она колдовала, наверное, с пять минут, меняя костюм то так, то эдак, пока результат ее не устроил.

— Мы выдвигаемся сейчас?

Произнесенные слова упали холодным снежным комом, разом поубавив уверенности у всех присутствующих. Ремус примолк, перестав шмыгать носом, а у Лили на глаза начали наворачиваться слезы. Джеймс мигом сообразил что к чему и вовремя перехватил инициативу:

— Карета подана, кусок дерьма, — гаркнул он. – О, простите, ваше величество!

Нарастающее напряжение спало, и все тут же рассмеялись — немного натянуто, но со вполне искренними улыбками. Сириус беззлобно съездил другу по макушке и, распахнув ставни, легко вскочил на подоконник. Большая расписная коробка, кои так любила Вальбурга, запряженная фестралами, парила прямо перед гриффиндорской башней, покачиваясь от порывов предгрозового ветра. Блэк отворил дверцу, вспрыгнул на знакомую подножку и скользнул внутрь. Джеймс же поколебался секунду и последовал за ним.

— Чувствуя себя суженой-ряженой. Будто на смотрины меня везут.

— Джеймс!

Парень высунулся из кареты. Его доброе смеющееся лицо выглядело очень потешно на фоне резного окошечка, украшенного золотистыми разводами, но Лили было не до смеха.

Она высунулась ему навстречу из окна спальни, сморгнула предательские слезы и легко прикоснулась губами к губам Джеймса. Секундой позже он крепко обхватил ее за затылок, чуть оттягивая назад рыжие волосы, и впился в сладкие губы, ничуть не стесняясь чужого присутствия. Сириус и Ремус тактично молчали, разглядывая кто пол, кто потолок.

Лили опомнилась, лишь почувствовав легкий укус и соленый горячий привкус на нижней губе. Не успела она возмутиться, как Джеймс легонько оттолкнул ее назад, в спальню, подмигнул и скрылся в карете. Темно-зеленая шторка с едва слышным шуршанием отделила его от бушующего ветра и раскрасневшихся щек любимой ведьмы.

Карета, покачиваясь в воздушном потоке, плавно набирала скорость и через пару минут полностью скрылась вдали.

— Я так волнуюсь за них, Ремус, — тихо произнесла Лили в пустоту, но ветер со свистом рассек ее слова и разметал волосы.

— Все будет в порядке, — буркнул себе под нос Люпин и высморкался. – Они справятся. Потому что, если нет… — его взгляд стал печально-серьезным. – Мы вряд ли их больше увидим.

Лили вздрогнула.


* * *


В тонких похудевших руках Эрики Малфой была колдография, запертая в тяжелой черной раме под стеклом. С колдографии на нее стальным взглядом смотрел муж и робко улыбался единственный сын, тогда ему еще было четыре. Миссис Малфой хотела больше детей, но слабое здоровье едва позволило выносить первенца, что уж там говорить о втором ребенке?

Эрика расправила складки черного полупрозрачного платья и коротко всхлипнула. Она ненавидела темные цвета, чувствуя себя в них старой вороной. Прическа, заботливо уложенная ловкими ручками домових, возвышалась на голове высокой колонной, увитой белыми лилиями. Цветами смерти.

— Вот это ожерелье подойдет вам, тетушка, — ласково произнес женский голос за спиной Эрики.

Тяжелые бусины опутали шею Малфой двойным рядом, и женщина вздрогнула, машинально дотронувшись до них тонкими пальцами. Бусины неприятно холодили кожу и казались насмешкой – они были слишком крупные и вызывающие для Эрики, чьи ключицы выпирали, а тоненькая лебединая шейка выглядела почти карикатурно. Подарок почившей свекрови.

— Прости меня. Я не хотела тебя тревожить. Не в этот день. Не по этому поводу, — фразы выходили рваными. Эрика оправдывалась, но и сама не знала, как это делать правильно.

— Все хорошо, тетушка, — ровная улыбка тронула губы гостьи, проворные пальцы с громким щелчком застегнули круглую застежку, заставляя миссис Малфой вздрогнуть.

— Я не имею права говорить с тобой… Я оскорбляю этим честь мужа, но ты всегда была добра ко мне, — Эрика закусила губу и тут же испуганно посмотрела в зеркало. Идеальный макияж вот-вот мог быть испорчен. – Моя чудесная племянница. Ты не виновата, что моя сестра вышла замуж за магглорожденного, лишив тебя репутации, семьи и богатства.

— Мы не всегда получаем то, чего бы нам желалось. Но это не повод опускать руки, — раздалось в ответ.

— Ты умна и терпелива, — Эрика улыбнулась. Она была не сильна в утешениях, и хладнокровный настрой гостьи приятно напомнил ей о временах, когда за все отвечал муж. – Напоминаешь Вальбургу в ее годы… Я совсем немного застала ее в школе — когда я поступила, она уже была на старших курсах. Бурга умела ждать и умела подать себя правильно. Многие считали ее безобидной, но потом она вышла замуж, и началась ее эпоха… Она так этого ждала.

Эрика склонила голову, вновь проверяя, не помялось ли платье.

— Я очень любила сестру, но раз уж она скончалась от Драконьей Оспы, я не могла потерять и тебя, не так ли? Твой отец… маггл… — на лице Эрики появилось выражение, какое бывает у юных леди, увидевших таракана, — не мог тебе дать всего. Если он вообще мог тебе что-то дать. И твоя фамилия… твоя кошмарная фамилия! Поверь, если бы не Абраксас, я бы постаралась помочь больше…

Девушка за ее спиной холодно улыбнулась, всем видом показывая, как ей неприятна эта тема, но расстроенная Эрика уже не могла остановиться.

— Лорд безусловно оценит твою самоотверженную помощь. Когда узнает, конечно же. Ты помогаешь Северусу в распространении зелья на своем факультете, и это крайне важно – особенно, учитывая сложившиеся обстоятельства. То, что никто не знает твоей истинной фамилии, сейчас играет нам на руку, не так ли?

Холодные бусины болезненно впились в кожу, словно заставляя ее проседать под большим весом. Красивые теплые руки пробежались по волосам Эрики, поправляя выбившиеся волоски и, наконец, опустились на обнаженные плечи женщины.

— Именно так, тетушка, — тихо, вкрадчиво произнес голос над правым ухом Эрики, и та гордо улыбнулась. Кровь своенравных и властных Яксли говорила устами этой малышки. Она далеко пойдет – возможно еще дальше, чем смогла Вальбурга.

Они смотрели друг другу в глаза через зеркало. Обе серо-глазые, с роскошными белокурыми волосами и тонкими изящными чертами лица. Только у сидевшей перед зеркалом женщины был взгляд раненной овечки, а у той, что стояла за ее спиной – одинокой волчицы.

Эрика улыбнулась, когда руки племянницы тепло пожали ей плечи, расслабляя отупевшие от долгого сидения мышцы. Миссис Малфой положила ладонь на руку гостьи и мягко произнесла:

— Как же все-таки хорошо, что ты приехала, Элиза.


* * *


Питер, словно золушка, тоже собирался на "бал". Он тщательно разгладил складки старого коричневого пиджака и критично оглядел себя в зеркале. Эйвери, приславший ему приглашение с пометкой «Отказаться никак нельзя», настаивал на официальном наряде, и сейчас Питер пытался вытянуть из своей одежды все возможное.

Дамблдор обеспечил Петтигрю алиби на эти выходные, якобы отослав будущего одаренного целителя в Мунго в качестве помощника. На деле же Питер отправлялся в Малфой-мэнор для того, чтоб впервые опробовать на себе роль двойного шпиона. Второй попытки у него может и не быть – это он тоже понимал.

Якоб Эйвери обещал познакомить его с наиболее влиятельными господами из чистокровных кругов, ввести его в общество. Конечно же никто не собирался представлять грязнокровного неприглядного Петтигрю самому Лорду, но Люциусу не терпелось проверить гриффиндорца на прочность, и он решил сделать это прямо после Прощального вечера.

Питер не знал, что там думал Джеймс, когда говорил про малфоевское горе, но лицемерный Люциус очевидно даже похороны отца был способен использовать, как предлог для деловой встречи.

Лорд на вечере тоже должен был присутствовать, но после официальной части он намеревался отбыть в колонию Фенрира. Отсутствие Волдыря было Питеру на руку – столь сильный легилимент наверняка без труда проберется в голову обычного мальчишки и поймет, что тот лишь притворяется верным слугой. Или же пытается притворяться.

— Ты готов? – прошелестел опасный тихий голос и вслед за ним в спальню без стука вошел Розье. Он «любезно» предоставил собственные покои Питеру для переодевания.

При виде Питтегрю его лицо вытянулось, а затем скривилось в самой презрительной из своих усмешек.

— Что же… — почти прошептал он, таким низким был его голос. – По крайней мере, ты будешь живым доказательством того, как низко мы упадем, если спутаемся с маггловской кровью.

Питер едва подавил порыв и заставил себя разжать кулаки.

Ночь обещала быть очень длинной.


* * *


Элиза Яксли шла по Малфой-мэнору, не прячась и не скрываясь. Весь третий этаж сейчас был в распоряжении скорбящей миссис Малфой, ее тетки, и Люциусу и в голову не могло прийти прервать молитвы матери по ушедшему мужу. Это было бы очень грубым и непозволительным нарушением этикета, а этикет Элиза, как и любой из Малфоев, зазубрила наизусть.

Конечно же, она с рождения знала, что поступит в Хогвартс.

Конечно же, мать даже обучала ее некоторым заклинаниям.

Конечно же, миссис Киллбрук пыталась воспитать единственное дитя по совести. Но…

Элиза поступила на Пуффендуй и в своем наивном ликовании не могла понять, где оказалась на самом деле.

Гриффиндорцы были честолюбивы, слизеринцы – амбициозны, когтевранцы – необычайно умны. Пуффендуйцы… просто были. Элиза не обращала на этот факт ни малейшего внимания, пока не наступила черная пора, и во время обучения девочки на четвертом курсе ее мать ни настиг главный бич всех волшебников – Драконья Оспа.

Как забавно – ведь он настиг и Абраксаса Малфоя тоже.

Ее отец очень тяжело переживал эти черные дни – ведь у него, кроме жены и дочери, которая большую часть года проводила за многие мили от дома, толком никого и не было. Тем более, он был магглом, и Элиза осталась совсем одна в этом огромном магическом мире, в котором вот-вот должна была разразиться кошмарная война.

В этот самый момент в жизни девушки объявилась Эрика Малфой — внезапно и без предупреждения. Окутала ее ароматом дорогих духов, теплыми драгоценными мехами, платьями и туфельками из лучших бутиков, бесценными украшениями, созданными гениальными ювелирами…

Элиза упала в новый роскошный мир и совершенно потерялась в нем. Единожды, в отсутствие Абраксаса, побывав в Малфой-мэноре, она уже не смогла отказаться от того, что должно было принадлежать ей. В ее жилах текла кровь чистокровных Яксли. Ее мать должна была выйти замуж за Абраксаса, если бы не сбежала с помолвки. И сейчас Элиза могла бы быть женой кого-нибудь из семьи Блэков… А вместо этого она четырнадцать лет прозябала в городке около Лондона, и самой дорогой ее вещицей были крохотные золотые сережки, на которые отец копил целых полгода. Эрика Малфой такие сережки могла перепутать с дешевым бисером и случайно обронить на улице.

Получив с появлением Эрики настоящий шанс, ставший еще более реальным после смерти Абраксаса, Элиза не собиралась его терять. Три года она пресмыкалась перед женщиной, ласково называя ее тетушкой и довольствуясь дорогими подачками с барского стола, которые все равно приходилось прятать ото всех. Три года она взращивала в себе мысль и мечту о том, какой счастливой она могла бы быть и какой счастливой она станет, если будет действовать разумно и правильно. Три года она тщательно изучала уклад и историю чистокровного общества, чтобы потом блестяще и без промедлений войти в свою новую семью.

Элиза Киллбрук-Яксли оказалась очень амбициозной девочкой. А то, что Шляпа не заметила этого вовремя… ну что же, это было ей только на руку.


* * *


…несколько дней до этого, во время налета пикси…

Эмили Паркер выбралась из узкого хода и с наслаждением втянула чистый воздух, не пахнущий сыростью и крысами. Ее мантия посерела от пыли и грязи, и прежде чем ступать в кабинет к самому Дамблдору, стоило очистить ее, дабы не оставить лишних следов.

— Почему мы надеемся, что старичок не заделал ход?

— Я бы не заделала.

— И отчего же?

Эмили задумчиво оглядела факелы, над которыми оранжево трепетал нетерпеливый огонь.

— Потому что нельзя придумать глупее места для хранения трупа самоубийцы, чем кабинет директора. И потому, что он должен был понимать, что экспертиза Министерства Магии, проведенная шестерками Пожирателей, не даст никаких результатов.

— И поэтому он полагается на семикурсников? Типа они додумаются и полезут сюда сами? – Беата фыркнула.

— В этом и заключается вся суть такого неизвестного тебе слова, как «стратегия».

— Он слишком многого от нас хочет.

— Он очень умен, — парировала Эмили. – Это лишь одна из причин. Вторая – более интересна. Тот, кто виновен в происходящем, не может не понимать, что обследование девочки способно предоставить улики.

— А значит, придет замести следы?

— Да.

— А так как Нарцисса со Слизерина, и этот экспонат тоже, то…

— …то он наверняка узнает о скрытом ходе. Будем надеяться, что успели первыми.

— И что Цисси не ведет двойную игру.

Эмили коротко кивнула и сделала знак рукой.

Проем в стене, как и говорила Нарцисса, отъехал в сторону. Выглядело это так, словно Дамблдор специально обточил камень, дабы тот не скрежетал, и девушки смогли беспрепятственно и бесшумно проникнуть внутрь.

В просторном кабинете, заполненном непонятным шуршащим, трепещущим и прыгающим хламом, было тепло и пыльно. Сквозь мутные стекла комнату заливал свет алого солнца, расцветившего облака огненными оттенками. А еще пахло коньяком и терпким горьким запахом мумифицирующего зелья.

Посреди кабинета воздвигся стеклянный гроб, и девочка, лежавшая в нем, казалась почти что спящей красавицей. Если бы, конечно, не странно повернутая шея. Гриффиндорку никто не мыл, не переодевал и не расчесывал – ее тело было запрещено трогать до прибытия министерских сотрудников. А перед Эмили с Беатой стояла задача получить как можно больше информации, оставив как можно меньше следов.

— Так, — Эмили, увидев подопытную, наполнилась сухой научной уверенностью и прошагала вперед. – Необходимо проверить ее кровь на предмет черных чар в первую очередь. Взять образцы на анализ. Посмотреть под ногтями – нет ли грязи или крови – быть может, она боролась? А также проверить эмоциональный фон перед смертью. Если эта стеклянная коробка – та, о какой я думаю, все должно было сохраниться в целостности.

— Я прямо вижу, как через пару лет ты деловито отрезаешь себе руку, а другой записываешь результаты в тетрадь. «Сердцебиение увеличилось, кровь нормально хлещет по стенам, болевые импульсы зашкали…»

— У нас нет времени на твои идиотские шуточки, — Эмили нахмурилась. – Займись ее эмоциями, а я исследую кровь.

Беата пожала плечами так, словно изучала трупы каждый день, и, подойдя к гробу, с громким звоном постучала пальцем по стеклу. Эмили подпрыгнула, со страхом оглядываясь на дверь, но там слышался лишь жуткий гомон и дикое пищание.

— Сдурела?! – прошептала она.

— А вдруг она проснется?

— Идиотка!

— Эта штука, — Беата прищурилась. – Она блокирует мою магию.

— Это особое стекло, — отозвалась Эмили, осматривая ящик в поисках замка. – Все, что в нем находится, остается неизменным.

— Это как с бабочками под стеклом?

— Вроде того.

Защелки нашлись – по две с каждой из сторон. Пятнадцать минут ушло на распутывание чар, еще пятнадцать на дезактивацию сигнальных заклинаний. Паркер нервничала с каждой секундой все больше и больше, а Беата беспечно пыхтела трубкой, развалившись в старом цветастом кресле, укрытом стеганым одеялом.

— Не хочешь мне помочь?

— Никотина надышалась? – Беата постучала костяшками по лбу. – Я и стекло. Стекло и я. Хочешь, чтобы эта хреновина после нашего ухода осталась неизменной, держи меня подальше.

Эмили пыхтела все более недовольно, а когда замки с приятным щелчком открылись, вдохнула так глубоко, что от кислорода закружилась голова. Отлевитированная к стене стеклянная крышка накрыла собой какие-то часовые механизмы, и те мгновенно остановили свой ход, будто время для них больше не существовало.

— Красивая, — с неясной грустью сказала Беата, заглядывая внутрь.

Нежные кудрявые локоны, маленький смешной нос, губы, хоть и посиневшие, но все такие же полные и мягкие… она могла бы стать настоящей красавицей. И какой-нибудь дурак вроде Джеймса Поттера подкатывал бы к ней еще четыре курса подряд.

— К делу, — чем-чем, а сентиментальностью Эмили была обделена с рождения.

Спринклс действовала без спешки, прощупывая фон заклинаний вокруг девочки. Из-под полуприкрытых глаз она с удовольствием наблюдала за Паркер. Сосредоточенная, быстрая и умелая когтевранка не позволяла себе лишнего движения. Все ее действия несли в себе определенный смысл, складываясь в одну длинную логическую цепочку. Никакой неуклюжести, глупых ошибок, дрожащих пальцев или заминок. Будто бы она была создана для всего этого.

И все же это было странно и неправильно.

Беата была человеком непринципиальным, с очень широкими моральными рамками, позволявшими творить ей все, что заблагорассудится, но заниматься обследованием мертвой маленькой самоубийцы – это было уже как-то слишком.

— Не отвлекайся, — буркнула Эмили.

— Мне не нравится то, что я делаю. А когда мне не нравится то, что я делаю, я это не делаю.

— А еще ты никогда не бросаешь дело на полпути.

— Именно поэтому я все еще здесь.

Беата вздохнула и прикрыла глаза, вновь погружаясь в покачивающиеся разноцветные кляксы чужих эмоций. Чернильные пятна страха, синие – удивления, желто-серые – горечи и отчаяния. Капля света, совсем крохотная и почти погасшая. Красные капли сопротивления…

— Есть!

— Хм?

— Она боролась. Ее сознание боролось. Очень неумело, но сам факт доказывает, что малышка повернула шею не в ту сторону не по своей воле.

— Может быть, что-нибудь еще? Из того, что нам неизвестно? — раздраженно спросила Паркер.

— Не язви. Я продолжаю.

А вот и более поздние воспоминания. Серые краски скуки и усталости от вороха домашних заданий, зеленые всполохи радости после общения с шишугами на уроке с Хагридом, прозрачный перламутр – первая влюбленность в… Джеймса Поттера?

— Ей нравился Поттер. Наверное, она даже на него кончала.

— Тебе не стыдно?

— Нет.

Беата вновь закрыла глаза, игнорируя обвинительный взгляд подруги. Ощущения были такие, будто она копалась в чем-то грязном старом белье, но работа — есть работа.

— Я догадываюсь, в чем тут дело, в чем механизм этой дряни, — произнесла она наконец, не открывая глаз.

— А я нет, — Эмили вздохнула, затыкая последнюю пробирку, и та исчезла в недрах ее необъятной мантии. – Но на исследования нужно время.

Шум и пищание за дверью стали существенно тише, и прежняя нервозность вернулась к Эмили, накатывая с каждой новой минутой промедления все сильнее. Когтевранка обернулась на дверь, словно ожидала увидеть там таймер с обратным отсчетом, и неуютно повела плечами.

— Я предлагаю сваливать, — Беата отошла от гроба, обтерла руки о штаны и деловито сунула трубку в рот. Дым пополз по комнате, зрачки Спринклс чуть расширились, и на ее губах заиграла блаженная улыбка.

— Обязательно нужно было обдолбаться в директорском кабинете? – наигранно вежливо уточнила Эмили.

— Когда еще будет такой шанс? — искренне удивилась Беата.

— Действительно.

Эмили взмахнула палочкой, и стеклянная крышка вернулась на место, а стеганое одеяло на кресле расправилось, будто на нем никто и не сидел. Освежающее заклинание дымком окутало комнату, поглощая запах, вырвавшийся из стеклянной тюрьмы, а заодно и тот, что исходил от бывшей трубки Дамблдора. Через пару минут проход за девушками закрылся, и только часы, отстающие на добрых полчаса, хитро цокали большой и малой стрелками.

А Северус Снейп, пришедший всего на полчаса позже, был слишком занят изъятием улик, чтобы заметить эту несущественную деталь.


* * *


— Подведем итоги, — прогнусавил Ремус. Большую неровную горку из пропитанных потом простыней и одеял венчала вихрастая голова с распухшим красным носом.

— Подведем, — кивнула Беата, разбрызгивая прямо перед носом Ремуса какую-то дрянь. – Это от простуды, — милостиво пояснила она.

«Или от меня», — подумал Ремус, чуя сквозь заложенный нос слабый запах аконита.

— В крови не обнаружено и капли магического воздействия, — коротко сказала Эмили. Она не спала несколько ночей, работая в небольшой когтевранской лаборатории, проводя эксперименты один за другим, и стала похожа на женскую версию Северуса Снейпа.

— В эмоциональном фоне не обнаружено магического вмешательства, — пожала плечами Беата.

— Вообще?

— Вообще. Но есть кое-что занимательное.

Две пару глаз вонзились в Беату, пока та намеренно тянула время. Она снова курила, и плотный дым полумагического происхождения оплетал комнату толстыми нитями.

— У этой шутки – чем бы она ни была – интересный механизм действия. Она воздействует на наиболее восприимчивые участки психики. Допустим, если ты, Мохнатик, начнешь ежедневно думать о том, как хреново быть оборотнем, концентрат отчаяния в итоге покроет собой все то хорошее, что с тобой случилось. Ты забудешь о нем, зато будешь накручивать и накручивать себя, пока не двинешься.

— Верно, — коротко кивнул Ремус и без всякого стеснения добавил: — На втором курсе мне не раз приходила мысль о самоубийстве.

— Но ты выжил. В этом виноваты… — Ремус фыркнул, Беата ухмыльнулась, — …как мародеры, так и защитные механизмы твоего сознания. Природа рассчитывала на то, чтобы ты размножался, а не вешался.

— Но эта магия подталкивает к тебе самые черные мысли, концентрирует их и подавляет все хорошее? – догадался Ремус. – Вроде дементора?

— Только оно воздействует очень избранно.

— Иными словами, — сказала Эмили. – Если тебе совершенно безразлично, что ты – магглорожденный, с тобой ничего не произойдет, ведь воздействовать банально будет не на что.

— Верно. — Беата откинулась в кресле, принесенном из гриффиндорской гостиной и пыхнула трубкой. – Строго говоря, нужно просто иметь мозг.

— Почему мне кажется, — едко начал Ремус, — что, будь ты хоть сквибом, на тебя бы эта неизвестная штука не подействовала?

— Да потому, что я люблю себя, дружочек, — елейным голосом отозвалась Беата и улыбнулась Ремусу, как умалишенному.

— А еще она боится боли.

— Но мы же понимаем, — Ремус утер нос платком, — что происхождение волнует очень многих – в меньшей или большей степени. Даже пуффендуйцев – случаев «депрессии» на их факультете в разы больше, чем на остальных.

— Естественный отбор в действии, — отозвалась Беата.

— Твое человеколюбие, как и всегда, не знает равных, — немедленно съязвила Эмили.

Привычная перепалка между Эмили и Беатой напоминала о старых деньках, немного успокаивая — хоть что-то в мире остается неизменным.

— Что будем делать дальше? – подытожил Ремус. — Дамблдор…

— Мы не пойдем к Дамблдору за советом, — отрезала Эмили.

— Потому что мы гордые?

— Нет, — Эмили совершенно не разделяла веселья Ремуса. – Потому что, если его вызовут на допрос в Министерство и применят к нему сыворотку правды, я хочу быть уверена, что хотя бы его мы не подставим.

— Но мы не можем в одиночку даже определить источник воздействия, — возразил Ремус. – Что это? Чары, зелье, проклятый амулет?

Беата задумчиво крутила в пальцах длинных острый карандаш, по инерции стащенный из кабинета директора.

— Это неважно, Мохнатик. Очевидно одно – за этим стоит человек или же группа людей. А так как не один яд не используется, пока к нему не будет найдено противоядие, то…

— Необходимо обнаружить источник, и тогда у нас появится шанс найти и способ исцеления.

— Да.

Они помолчали, раздумывая каждый о своем, и Эмили неожиданно для всех поднялась с кресла:

— Я не могу ждать и надеяться на кого-то, — сказала она. – Не хочу попасть под раздачу.

— И что ты сделаешь?

— Пойду к Северусу.

Холодное шипящее имя упало в воздух и застыло ледяной коркой на сердце.

— Он опасен, — очень мягко, не желая разозлить Эмили, сказал Ремус.

— Я знаю, — Эмили мотнула головой. – Но, кроме того, он единственный, кто наиболее близок к Слизерину и Волдеморту, и с кем я могу поговорить начистоту.

— С ним уже нельзя говорить, — Беата сказала это вскользь, ни к кому конкретно не обращаясь.

— И, вполне возможно, он более чем осведомлен о происходящем, — добавил Ремус. – И поддерживает это. Ты же помнишь, кто крикнул про оборотня во время нападения на учеников в Лондоне?

Глаза Эмили, темные и упрямые, пронзительно взглянули на Ремуса.

— Я помню, — оскорбленно сказала она. — Но эта зараза может настигнуть Эванс, и тогда у Северуса не будет аргументов. Я не верю, что он предал ее. Он выбрал другую сторону, но не другую девушку. Ты должен это понимать.

Ремус закрыл глаза и устало опустился на подушки. У него не было никаких причин верить слизеринцу, и Джеймс бы уже высказался в весьма нелицеприятных выражениях о том, что он думает о мнении Паркер. Но ведь будь Ремус на месте Снейпа, и друзья поверили бы в него. Несмотря на то, что он сделал, они бы дали ему шанс. А Снейпу никто и никогда не давал шансов. И это, с точки зрения, Ремуса было неправильным.

Эмили вышла за дверь, не утрудив себя закрыть ее плотно, и сквозняк тут же проник в спальню длинными холодными пальцами. Ремус сидел на кровати с закрытыми глазами, вдыхая невкусный, горький от табака воздух и слушал, как мерно пыхтит трубка Беаты.

— Сегодня ты непривычно тиха и даже почти неязвительна, — Ремус взглянул на слизеринку, затем на покачивающуюся от ветра дверь и тоскливо поежился от холода. Беата шевельнула пальцем, и дверь тут же захлопнулась.

— Ничего особенного.

Ремус замер, всей кожей почувствовав, что что-то не так. Была в голосе Беаты непонятная надтреснутость. Так случается, когда человек больше не в силах держать внутри боль, раскрывается незнакомцу, рассказывая о душевных переживаниях будто бы нехотя, не желая тем самым выдавать их значимости.

Беата затянулась, трубка пыхнула снова.

— Что-то случилось? – очень-очень мягко спросил Ремус.

– Да нет… — Беата помолчала. — Просто пару дней назад не смогла сделать Алохомору, — она грубо усмехнулась. — Со второго раза получилось. Наверное, в ту ночь в битве с оборотнями я перенапряглась или что-то вроде того.

Ремус замер. Беата продолжала безмятежно улыбаться.

Если бы это произошло с Джейсом, Люпин бы даже не обратил внимания, но Беата… Он коротко и быстро взглянул на слизеринку – в ее глазах затаился жгучий страх, с которым ей приходилось биться в одиночку.

Спринклс вдруг перевела взгляд и посмотрела прямо в глаза Ремусу, прямо и серьезно.

А затем она спокойно произнесла:

— Я теряю магию, Ремус. И никто, совершенно никто не знает, что с этим можно поделать.


* * *


— Ты страхуешь меня, Джим. Просто страхуешь. Без самодеятельности, без героизма и идиотских выходок.

Сириус и Джеймс плыли по небу в мерно покачивающейся карете, и Поттер не отрываясь пялился в окно – на темнеющие небо, белые звезды и сверкающие вдали молнии.

— Ага, — буркнул он.

— Там будет весь… свет, — Сириус сплюнул прямо на пол, — чистокровного общества, а у этих тарантулов крепкая хватка.

— Что мы будем делать с Малфоем? – Джеймс наконец-то оторвался от созерцания природной стихии. Было очень странно задавать этот вопрос самому «Малфою», сидящему сейчас перед ним.

— Он должен скорбеть в своих личных покоях, и никто, включая домовиков, не имеет права тревожить его без разрешения.

— И ты уверен, что помнишь поместье и способен не просто попасть внутрь, но и ориентироваться в нем?

— Будет прием, — пожал плечами Блэк, и этот жест получился слишком простодушным для его новой надменной личины. – Защита так или иначе будет ослаблена, иначе они просто не смогут пропустить гостей. Люциус скажет прощальную речь, пожмет руки гостям, а после поднимется в спальню пригубить чего-нибудь покрепче и погоревать над отцовским колдо. Ну или сжечь его к чертям. А мы будем рядом и…

— И я временно выведу Малфоя из строя, а ты спустишься обратно в зал. В зал, где скорее всего будут присутствовать мощнейший легилимент, пара-другая десятков паршивых пиявок с волшебными палочками и…

— Ты ли это, Сохатый? – Сириус усмехнулся, намеренно растягивая губы в малфоевской манере. Он просто входил в роль. – Отговариваешь меня от шалости? Я не собираюсь сильно рисковать своей благословенной задницей. Никаких импровизаций, просто потолкаюсь среди гостей, пару раз улыбнусь направо и налево, изучу обстановку. По крайней мере, мы получим список сторонников Волдыря и план действий.

— А еще имя тех, кто травит магглорожденных.

— Да. А Волдырь не станет присутствовать на светском приеме, у него наверняка есть дела поинтереснее – он либо уйдет сразу после прощальной речи, либо придет позже, к началу собрания Пожирателей.

— Еще и собрание. Какая мелочь.

— Оно не начнется сразу. Там же будет весь цвет общества, — Сириус достал сигареты, повертел их в руках и отбросил в сторону — Малфой не курил. – Встреча Пожирателей состоится, вероятнее всего, к поздней ночи, но к тому моменту Малфой продолжит выпутываться из веревок, а мы будем уже далеко.

— Таков план.

— Да.

— Но планы не всегда срабатывают.

— Да.

Джеймс наградил Сириуса долгим тяжелым взглядом и уставился на собственные мозолистые от метлы руки.

Все это было неправильно.

Наказание за их обычные шалости едва ли могло превзойти исключение из школы, но Джеймс всегда знал – никто его не исключит. Факультет станет за него горой, квиддичная команда не позволит себе остаться без талантливого капитана, да и в конце концов – он просто не попадется! И это их негласное соперничество с Блэком, каким бы оно ни было – они оба прекрасно понимали, что у Джеймса власти в Хогвартсе больше.

У Блэка была своя, четко ограниченная территория – дорогого одеколона, красивого секса и лучших девушек. Территория богемы.

И он никогда не лез за ее пределы.

Но как-то так все развернулось и вышло, что неожиданно Блэк взял главную роль в предстоящем маскараде, а Джеймс остался за бортом прикрывать его зад. Это было непривычно, боязно и странно. Джеймс без проблем брал на себя любую ответственность и отвечал же за свои действия и действия тех, кто был в его команде. Но сидеть, как девица, в кустах и трястись за лучшего друга? Хуже не придумаешь.

— Кончай жевать сопли, Сохатый, — Сириус дернул уголком губ.

— Пошел нахер, Блэк, — Джеймс вскинул голову и уставился оленьими карими глазами на лже-Малфоя. – Я просто хочу, чтобы это дерьмо поскорее закончилось, потому что мне, знаешь ли… не нравится быть в стороне.

Сириус промолчал. Карета пошла на снижение, в окошечко начал задувать ледяной ветер, но заговорщики даже не вздрогнули – мысли, что сейчас крутились у них в голове, были холоднее любого ветра.

Подскочив на неровной дороге, карета окончательно опустилась на все колеса и понеслась вперед, подпрыгивая на ходу. Окольная дорога, заросшая старыми деревьями с голыми кривыми ветвями, выходила на опушку леса, за которым воздвигалось роскошный угрюмый Малфой-мэнор.

— Будем тащиться по долбанному снегу? – Джеймс спрыгнул с подножки, тут же провалившись в снег по щиколотку.

Сириус молча развернул сверток, лежащий под сидениями и без слов протянул Сохатому метлу.

— Школьная? – Джеймс скривился.

— Твоя заперта у Филча в подвале, если ты помнишь.

Все было не так и не то. Джеймс придирался к мелочам, понимая, как глупо и жалко это выглядит, но ничем иным унять волнение не мог. Сириус коротко и серьезно взглянул на него сквозь серые малфоевские глаза, и Джеймс притих. Уж кто-кто, а Сириус Блэк метлы терпеть не мог даже побольше Северуса Снейпа. Да и сегодня ему придется куда хуже — по сути, он брал на себя основной удар. Не время ныть.

Джеймс знакомым движением растер руки, подул на ладони горячим дыханием и глянул в сторону густого елового леса. Уже совсем смеркалось и небо, затянутое серым полотном облаков, нависало, тяжело давя на плечи. Гроза гремела вдали, совершенно не собираясь стихать.

— Погнали, — коротко бросил Джеймс и перекинул ногу через древко.

Сладкое ощущение свободы накрыло его с головой, ледяной ветер нещадно хлестнул по щекам, и Джеймс тихонько засмеялся. Тревога отступала, как было всегда, стоило Джеймсу лишь оторваться от земли. Если кто-то, поднимаясь в воздух, чувствовал лишь отчаянный страх, Джеймс Поттер ощущал только одно – теперь он может все.

Сириус за его спиной летел хвост в хвост и против привычки не отпустил еще ни одного едкого замечания, накрепко сжав древко обеими руками.

Небо над головой разорвалось молнией, и рваные облака забеспокоились, тяжелея и проливаясь на заснеженную землю подлым лондонским дождем. Начавшаяся было морось превратилась в проливной ливень, и только водоотталкивающие чары, предусмотрительно наложенные Лили на костюм, спасли положение.

— Все будет правильно, парень, — тихо прошептал Сириус самому себе. – Мы справимся.

Гром в небесах затрясся в оглушительном хохоте в ответ на его слова, снова вспыхнула молния, и лес под ребятами стал контрастно черным, пугающим тугими сплетениями своих длинных ветвей. Впереди хохотал Джеймс, удерживающий метлу только ногами и бесстрашно раскинувший руки в стороны. Он всегда был немного долбанутым, а в особо напряженные моменты и вовсе становился неуправляемым.

Гриффиндорцы не могли видеть длинную вереницу карет, запряженных лучшими породистыми лошадьми и везущих в своих деревянных утробах сливки чистокровного общества. Они не могли видеть и хрупкую красивую девушку в простом белом платье, уверенно шагающую по мраморному полу Малфой-мэнора.

Если у Люциуса и Эрики, облаченных во все черное, был траур, то эта особа праздновала начало новой жизни.

Элиза Яксли вышла на белоснежный, так сочетающийся с ее одеянием, балкон с тонкими мраморными башенками и облокотилась на массивные перила. Молнии дрожали в ее глазах, дождь бил по щекам, но не мог смыть улыбки с ровных бледно-розовых губ.

Скоро настанет ее эра.

Элиза знала это так же четко, как и то, что ее настоящая фамилия – Яксли. Нужно просто совсем немножко подождать.

А потом она получит все.

Глава опубликована: 20.02.2015

Глава XXVI: Маскарад По-Малфоевски

Каблучки Нарциссы Блэк шаловливо стучали по каменному полу, бесцеремонно врываясь в ночную тишину старого замка. Портреты недовольно шипели вслед уходящей девушке, но, будучи старостой, Нарцисса могла позволить себе и не такое. Впрочем, она позволяла себе куда больше, еще когда была обычной слизеринкой, если слово «обычная» вообще подходило будущей миссис Малфой.

У A&B было несколько неприкосновенных правил.

Первое – никаких личных предпочтений и предвзятого мнения.

Второе – любая информация, поступающая из любых источников, строго конфиденциальна.

Третье – ни один из A&B не должен знать ни имени, ни лица любого другого члена A&B.

Соблюдение правил было жизненно необходимо, ибо игнорирование хотя бы одного из них могло привести к разоблачению и полному провалу.

Нарцисса нарушила их все.

Она намеренно и без каких-либо угрызений совести травила Малфоя на протяжении почти целого года. Она совершенно спокойно, пожав красивыми худенькими плечиками, слила огромное количество информации тому же самому Малфою, а после – Беате с Эмили. Она имела очень четкое представление о каждом из членов A&B, знала все их пристрастия, привычки, методы, и так вышло, что стала их… куратором?

Когда основатели A&B ушли со сцены, выслав неизвестному добровольцу краткое письмо с инструкцией и тайной подписи, Нарцисса не имела о происходящем ни малейшего понятия. Потому что первым, кто отправил A&B письмо был… Регулус.

— Что это у тебя? – Нарцисса рассмеялась и проворно вырвала из пальцев заторможенного Регулуса конверт. – Ого! Это же…

— Верни, — обиженно попросил Регулус, влюбленный в Нарциссу с самой первой встречи, то есть, лет эдак с шести.

— А что мне за это будет? – наивный взмах ресницами, мягкий полог волос, небрежно откинутых за спину, и Регулус покрылся пунцовым румянцем. Нарцисса всегда могла сыграть пустоголовую красивую девицу при надобности.

— Это секрет. Я не могу…

Надутые алые губки и печаль, тронувшая карие глаза, искусно подведенные черной тушью – Регулус никогда не мог устоять. В отличие от брата он был типичным наивным мужчиной и велся на любую, даже самую дилетантскую провокацию.

Он помялся, перетаптываясь с ноги на ногу, посмотрел на Нарциссу загнанным взглядом и наконец сломался:

— Только никому, ладно?

Нарцисса сделала крохотный шажок, преодолевая дистанцию, положенную при общении с малознакомыми молодыми людьми, и на Регулуса повеяло ароматом лилий. На лбу мальчика выступила испарина, в груди стало жарко, а внизу… Регулус сглотнул.

— Я предложил A&B свою помощь, — возбужденно прошептал он.

— Зачем? – искренне удивилась Нарцисса, даже отступая на шаг.

Регулус, словно испугавшись, что Нарцисса его неправильно поймет, тут же затараторил:

— Люциус нехорошо обращается с Эмили, понимаешь? Он унижает ее, преследует, насмехается. Я подумал, что смогу найти рычаги давления на него, если…

Нарцисса скривилась. Она смутно помнила, кто такая эта Эмили, но ее всегда порядком раздражало чужое женское имя, звучащее из уст ее воздыхателей. Она пропустила мимо ушей оставшуюся часть «исповеди» и уже было подумала оставить младшего Блэка в покое, но в голове внезапно звякнул колокольчик.

Рычаги давления на… Люциуса?

Это было интересно.

— Расскажи-ка поподробнее, — Нарцисса взяла тонкой ручкой Регулуса под локоть, и у того чуть не случился припадок. Эмили была тут же забыта, как и Малфой – осталась только восхитительная беловолосая колдунья с глазами темного шоколада и ласковой улыбкой на алых губах.

Немало времени ушло на то, чтобы разгрести письма поклонников A&B, разобраться в ситуации, подобрать новых кандидатов на основные роли, но Нарцисса справилась и неожиданно для себя получила власть, о которой не могла и мечтать.

Теперь она заправляла всей школой.

Она знала, кто и с кем спит. Имела четкое расписание встреч Дамблдора и МакГонагалл, Помфри и Флитвика, была великолепна осведомлена о всех передвижениях Мародеров и так же о том, что Ремус, как и Питер, долгое время оставались девственниками. Она даже знала, сколько ложек сахара кладет каждый из них в свою кружку!

Ох, как бы удивились остальные A&B, если бы имели хотя бы смутное представление друг о друге.

Единственная мысль, претившая Нарциссе, заключалась в том, что не она придумала всю эту занимательную идею. Не она дала ей право на жизнь. И не она принесла ей первую славу.

А потому Нарцисса желала непременно найти основателей сообщества, коим сейчас заправляла фактически единолично.

Слизеринская гостиная встретила Нарциссу холодным зеленым пламенем, плещущимся в камине и ворохом разбросанных тетрадей, оставленных младшекурсниками. Блэк нахмурилась – при Люциусе они себе такого не позволяли.

Темный извилистый коридор, по бокам которого тянулись длинные затемненные стекла, выходящие прямо на глубины подводного озера, уже давно перестал ее пугать. Сириус нередко повторял, что спальни Слизерина – это аквариум с пираньями и в буквальном смысле был прав. Пираньи в этом озере водились, а Люциус постоянно стращал первый курс, что скормит детей кровожадным рыбкам, если те не будут его слушаться. Иногда, когда Нарцисса краем уха слышала, каким тоном Люциус произносит свои угрозы, ей начинало казаться, что – да, действительно скормит и действительно детей.

Вереница темных кованых дверей уходила вдаль по коридору, на каждом серебром было выведено имя, фамилия, а также родословная до четвертого колена. Информация был совершенно бесполезной, так как каждый уважающий себя отпрыск знатного рода наизусть вызубривал все имеющиеся родословные еще до поступления в школу. Но статус крови на Слизерине стоял на первом месте.

Родная дверь отворилась, стоило лишь Нарциссе приблизиться к своей спальне, тут же по всей комнате вспыхнули свечи, и зеленоватое пламя пятнами легло на сидящую в кресле волшебницу.

— Я не ждала тебя сегодня, — в голосе Нарциссы скользнул холодок.

Элиза Киллбрук в простом белом платье сидела в любимом кресле Нарциссы и спокойно читала маггловскую классику. Она подняла голову и кротко улыбнулась, поднимаясь.

— Нарцисса, — Элиза чуть склонила голову. – Я желала поговорить.

— Желала? – Нарцисса медленно прошлась по ковру, не снимая туфель, расстегнула пуговички на мантии и сняла с головы заколку. Роскошные волосы, отливая белым золотом в волшебном свете, расплескались по спине. – Я думала, ты будешь на Прощальном вечере. Эрика ведь просила твоего визита.

— Я не могла присутствовать там одновременно с таким количеством чистокровных, — ровно ответила Элиза. Она стояла прямо, держа в руках книгу и все так же мило улыбалась.

— Конечно.

Нарцисса плавно опустилась на кровать, погружая руки в мохнатое белое покрывало, похожее на шкуру полярного медведя.

— Я была бы очень признательна тебе, — Элиза обошла Нарциссу по кругу, чтобы заглянуть ей в глаза. – Если ты посодействуешь введению меня в ваш круг. Как будущая жена Малфоя, ты станешь мне практически родственницей, и твое слово будет значить многое.

Нарцисса взглянула в ответ быстро и раздраженно.

— Зачем ты пресмыкаешься передо мной?

— Что? – опешила Элиза.

— Ты пытаешься быть обходительной, хотя тебя саму воротит от такого обращения. Пытаешься не грубить мне, быть мягкой и почти ласковой, но ты не научена этому искусству. Льстить и подхалимничать человек с настоящей силой воли не умеет и научиться ему не дано.

Элиза молчала, ожидая продолжения, а вернее, подсказки, как ей действовать дальше.

— Лорд не терпит слабых. Он принял в свой круг полукровку Северуса с куда менее знатной фамилией, а значит, примет и тебя.

— Северус — полукровка? – бровь Элизы взлетела вверх, и былое очарование испарилось в никуда.

— Ты не знала? – Нарцисса вкусно улыбнулась.

— Откуда тебе все это известно, Нарцисса? Почему ты не удивилась, когда я назвала тебе свою настоящую фамилию?

— Потому что, — отрезала Нарцисса. – Ты хочешь служить Лорду? Ты хочешь именно служить ему, а не разделить бремя замужества с прочими чистокровными дамами?

— Да.

— Это непривычно.

— Я воспитывалась в ином обществе и привыкла быть сильной.

— Я тоже, — резко ответила Нарцисса. – Но сила бывает разной. Она бывает пассивной и мудрой, а бывает агрессивной и сокрушительной.

Элиза пожала плечами и вздернула подбородок, отвечая Нарциссе безмолвным упрямым взглядом. Слизеринка в который раз поразилась тому, как не различила в пуффендуйке столь знакомые черты раньше? Она была точной копией своего почившего деда.

— Тебе не претит травить своих однокашников? – с интересом спросила Нарцисса.

— Претит, — коротко ответила Элиза. Ее губы сжались от неприятных воспоминаний, которых она всеми силами стремилась избегать. – Но я понимаю механизм действия зелья. Ему подвержены лишь те, в ком изначально есть червоточина. Люди, сильные духом, способны избежать неприятных последствий.

Нарцисса хохотнула. Неприятных последствий?! Только одна из Яксли могла назвать так насильственное самоубийство ни в чем не повинных детей.

— Ты мне не нравишься, — сказала Нарцисса, Элиза даже не дернулась, только удивление скользнуло в ее синих глазах и тут же потерялось где-то глубоко внутри. – И это хороший признак. Все наиболее приближенные к Лорду люди на данный момент вызывают во мне легкую ненависть.

— И Люциус? — Элиза усмехнулась.

— В том числе, — совершенно бесстрастно ответила Нарцисса.

Они сыграли в еще один раунд "гляделок" с равным счетом. Нарцисса вздохнула и покачала головой:

— Вот чего я не могу взять в толк… К чему весь этот маскарад с Петтигрю? Ты спуталась с полукровкой, уже зная свою настоящую семью.

— Не можешь поверить, что я просто влюбилась?

— Ты? – тон Нарциссы был обличительным. – Ты убиваешь своих сокурсников, играешь Эрикой Малфой, как тебе заблагорассудится, в тебе больше крови Яксли, чем во всех них вместе взятых. Влюбиться – это не про тебя.

— Он – мое прикрытие, — честно ответила Элиза. На тираду Нарциссы она ровным счетом никак не отреагировала. – Я подумала, что если в будущем мне придется иметь дело с Пожирателями, это может бросить на меня подозрение. А я не хочу попасть под руку гриффиндорцам, которых их ненавидят, или слизеринцам, которые презирают полукровок. Никто не подумает плохо на милую пуффендуйку. На девушку Мародера – тем более.

— Расчетливо.

Нарцисса достала из прикроватной тумбочки большой костяной гребень и начала плавным движениями расчесывать волосы, тем самым показывая, что разговор окончен.

Когда Элиза была уже у самой двери, она вдруг остановилась.

— Скажи, Нарцисса… Раз уж ты просила не пресмыкаться.

Нарцисса вскинула голову, и ее надменный взгляд резанул Элизу, чересчур привыкшую к добродушным пуффендуцам.

— Тебе нравится это? Всю свою жизнь провести за спиной мужа-тирана, надеясь, что он не станет отыгрываться на тебе и детях после неудачного разговора с Лордом?

Нарцисса помолчала, глядя сквозь Элизу.

— Нет, мне не нравится это, — очень тихо сказала она. — Но, так или иначе, Люциус станет моей семьей и наши будущие дети – тоже. И я отдам свою жизнь за них, какими бы они не были. Тебе стоит понять это сейчас Элиза. В кругах чистокровных семья значит все.


* * *


Около Малфой-мэнора, час до полуночи

Распахнутые ворота Малфой-мэнора намекали на баснословно дорогой прием, и бесконечная вереница изысканных карет, въезжающих в поместье, лишь подтверждала это.

— Плохо дело, Сохатый, — молвил Сириус.

Они прятались в засаде у самых ворот и молча надеялись на то, что Защитные чары, заботливо наложенные кудесницей Лили, спасут их от Охранных заклятий.

— В чем проблема?

— Защита. Малфои применили Родовые чары.

— Что это за херня?

— Только кровь отмеченных в заклятии семей способна переступить порог этого дома. Моя мать уже прибыла – я узнал ее поганую карету, похожую на серебряный гроб. Значит, и я смогу войти. А вот насчет Поттеров… Ты уж извини, но на весь мир ты такой остался один, но тебя не приглашали, — Сириус сказал это так спокойно, что до Поттера не сразу дошел весь смысл.

— Ты… — прошептал он. – Ты…

— Прости, Сохатый.

— Ты знал это с самого начала, ублюдок!

Сириус не смотрел на Джеймса. Надеялся, что друг не затеет драку прямо перед носом полусотни Пожирателей, и не хотел его провоцировать.

— Какого хрена ты жертвуешь собой направо и налево? – продолжал бесноваться Джеймс. Он отлепился от своего дерева и, проваливаясь в снег по колено, пошел на Блэка. – Взял меня как группу поддержки, чтобы я попрыгал рядом с тобой, потряс задницей и воодушевил на битву, так, что ли?!

Сириус прикрыл глаза и, неожиданно для самого себя, взорвался.

— Помнишь то хреново озеро в Запретном Лесу? – Блэк развернулся навстречу и вцепился в плечи Джеймса. – Я видел там, как ты сдох! Ты и Лили! Вы оба! Лежали белые, мертвые, улыбались своими погаными светлыми улыбами и НЕ ДЫШАЛИ.

Ярость клокотала внутри, и даже удивленные оленьи глаза Джеймса, отчего-то ставшие виноватыми, не могли ее унять. Сириус оттолкнул Джеймса, отчего тот завалился спиной в снег, и глубоко вздохнул.

В наступившей тишине был слышен скрип снега под тяжелыми колесами карет и звук дождя, лавиной обрушившегося на мохнатые еловые ветви, укрывающие Джеймса и Сириуса от непогоды.

Джеймс смотрел на Блэка оторопело, с трудом вспоминая, а каком озере вообще идет речь.

— То озеро? Такое темное, как будто в нем плавает все дерьмо рыб этого мира?

— Да.

— И ты веришь этой помойке с водорослями?

— Это волшебное озеро!

— Это гребаная вода, Бродяга!

Она застыли, глядя друг на друга, сжимая кулаки, готовые сорваться с места в любую секунду.

— Все равно тебе в Малфой-мэнор хода нет, — мертвым голосом сказал Сириус. – Дай мне мантию.

Джеймс извлек мантию из под куртки и разозлено бросил ее Блэку прямо в лицо. Тот ловко поймал ее и накинул на себя.

— Я скоро, — раздался хмурый голос из ниоткуда, и глубокие четкие следы запятнали белый снег.

Вереница следов уходила из леса прочь, оставив озябшего Джеймса наедине с разрывающей изнутри яростью и диким страхом за друга. Представить, что эгоист-Блэк вот так вот жертвует ради кого-то… собой?

— Видать, эта самоубийственная зараза прилепилась и к тебе, придурок.

Сохатый хорохорился, но на душе было совсем погано. А потом послышался лязг металла, Джеймс рванул вперед, нахватав снега за шиворот и в ботинки, и успел увидеть, как с пугающим грохотом за последней каретой захлопнулись кованые, черневшие в темноте ворота поместья Малфоев.

Маскарад начинался.


* * *


Малфой-мэнор, час до полуночи

Тело отца лежало в красивом, украшенном пятью сотнями белых роз, гробу. На деревянных боках был вырезан герб семьи, годы жизни и любимые слова Абраксаса: «Страх рождает уважение, любовь рождает ошибки». От запаха цветов было не продохнуть, но Эрика запретила накладывать Освежающее заклинание. Она хотела, чтобы все почувствовали, кого они потеряли.

Судя по сморщенным носикам дам высшего общества и обмахивающихся платочками уважаемых господ, им все это было, выражаясь языком простолюдинов, до лампочки. Они желали поскорее приступить к трапезе, обсудить последние слухи, политику и, наконец, перейти к делу – а именно, к собранию Пожирателей.

Лицо Абраксаса белое, словно вырезанное из камня, выглядело почти живым. Казалось, что отец сию же секунду медленно поднимется из гроба, глубоко вздохнет, обведет всех своими маленькими зоркими глазами и спросит, с чего эти жалкие пиявки решили, что имеют право столь бездарно тратить время, когда магический мир уже погрузился в новую войну?

Но Абраксас был откровенно мертв и никак не мог подняться из гроба. И это был единственный поступок отца за последние несколько лет, за который Люциус был ему безмерно благодарен.

Он не заметил, как стих мерный шум голосов, и чуть не вздрогнул, когда обернувшись, попал под расстрел пары десятков внимательных взглядов. Всем было интересно, как младший Малфой справится с предстоящей ролью. Всем было интересно, выдержит ли он тот непомерный груз, что нес на себе его отец.

— Мы собрались сегодня здесь, чтобы почтить память моего отца, Абраксаса Николаса Малфоя, коего все вы знали и безусловно уважали за многочисленные деяния, совершенные во благо древнейшего магического сообщества.

Что бы не крутилось в головах этих тарантулов, никто не подал и вида, что сомневается в сказанном. Какая-то дамочка обмахнулась веером, всем видом показывая, что запах цветов совершенно невыносим, и Люциус тут же вперился в нее колючим взглядом. Мадам разом побледнела и замерла.

Безутешная Эрика Малфоя, позабывшая о том, что с лица нужно стирать слезы, мертвой хваткой вцепилась в сухую руку Вальбурги. Заметив взгляд сына, она робко улыбнулась – на мгновение ей показалось, что сквозь глаза Люциуса на нее посмотрел любимый муж из самой преисподней.

— Все мы знаем, как много он сделал для сообщества полнокровных магов. Щедрые пожертвования, поддержка многочисленных научных исследований, инвестиции в талантливых магов – все это никоим образом нельзя оставлять без внимания. Абраксас боролся с безнравственностью и невежеством колдунов, выступающих на стороне маггловской крови. Огромные средства он инвестировал во всем нам известную школу Магии и Волшебства Хогвартс, дабы обеспечить своим и вашим детям полноценное обучение. Он не скупился и тогда, когда речь заходила о поддержке колдомедицины, Министерства Магии и…

Все слушали молча, не позволяя себе даже шелохнуться, а Люциус каждую секунду ощущал отца за спиной и ему казалось, что лишь одно неверное слово – и его голова слетит с плеч, повинуясь властному взмаху призрачной руки.

Когда последнее слово упало и замерло, звонкая тишина разбилась о звук быстрых четких шагов. Сам Лорд Волдеморт прибыл почтить своего ближайшего слугу. Гости расступались, буквально отпрыгивая с его пути, разом теряя всю свою напыщенность. Вслед за Лордом семенил худенький домовик в оборванной простыне.

— Люциус, — Волдеморт коротко кивнул Малфою-младшему, и его красные глаза сверкнули.

Лорд обернулся к гостям одни резким движением, сильно втянул ноздрями воздух, пропитанный запахом роз и смерти, и улыбнулся.

— Мои слова, как слова наставника и покровителя, не заменят слов сына, сказанных ранее. Поэтому я скажу лишь одно. Спасибо. Спасибо, Абраксас, что оставил после себя достойного наследника. Ты не забываешь о своем долге даже после смерти.

Люциус впервые стоял так близко к Лорду, и зыбкое ощущение змеиного тела, оплетающего его шею, готового переломить хрупкий человеческий хребет в любую секунду, никак не уходило. Мать смотрела на него большими восхищенными глазами, приоткрыв маленький рот и согласно кивала в ответ на тихий шепот Вальбурги. Лорд говорил что-то еще и еще, но Люциус не слышал и не видел ничего.

Он впервые в жизни хотел напиться до смерти.


* * *


— О, коллекционный виски? – Сириус сунул нос прямо в деревянный шкафчик со стеклянной дверцой, изучая этикетки длинного ряда пузатых бутылей.

Когда-то давно, еще в детстве, они с Регулусом гостили здесь целые выходные, будучи сопровождающими Нарциссы, которую в тот момент, как породистую корову, пытались всучить Малфоям. Что же, у них получилось. А вот они с Регулусом, не в силах выносить пристального внимания матери, которая принялась втрое сильнее следить за их манерами, сбежали через погреб. Ход подсказал домовик, которого, кажется, звали Бобби. Он сопротивлялся изо всех сил, но Регулус сказал, что они будущие родственники его младшего хозяина, и бедняга был вынужден ответить. После этого он вроде как пошел разбивать свою вислоухую башку о стену, но на это Блэку, если честно, было тогда наплевать чуть больше, чем полностью.

Охвативший Сириуса страх сменился знакомым азартом, стоило только парню проникнуть в поместье. Матушка своей кровью обеспечила ему стопроцентное укрытие – это было так странно, что хотелось найти ее среди гостей и рассмеяться в лицо.

Он безо всякого стеснения коснулся бутыли самыми кончиками пальцев, словно пробуя судьбу на прочность, но ничего не последовало – стены не обвалились, бутыль не взорвалась, а Сириус, как стоял в укромном уголке погреба, да так там и остался. Он цепко схватил бутыль, коротким движением палочки выдернул пробку с тихим «О-ох..» и с наслаждением приник к горлышку. Янтарная жидкость пролилась внутрь, обволакивая сознание Сириуса теплой заботливой пеленой. Мир стал ярче, да к тому же добрее. В конце концов, если кто-нибудь из Волдырьской шайки его здесь застукает, умирать будет несравнимо приятнее.

С сожалением вернув пробку в прежнее положение и поставив бутыль на место (предварительно в нее, конечно же, плюнув), Сириус обшарил глазами длинные стеллажи. Тускло освещенные круглые сыры, колбасы и темные банки с вареньем и соленьями сливались в одну разноцветную вереницу. Ну что же, можно будет отужинать, когда он будет возвращаться назад.

Скрипнула дверь, и Сириус тут же вжался в стену. Мимо прошаркали маленькие ножки покладистого слуги. Возможно, это был тот самый Бобби, или как его там – Блэк никогда не мог их различить. Эльф открыл тот самый шкаф, в котором недавно шарился Сириус, добыл с десяток бутылок и поволок неподъемный груз прочь по лестнице. Судя по этикетке, ту бутыль, в которую Блэк плюнул, он тоже взял.

Эльф был маленький, упорный, но медленный, и Сириус, не теряя времени, прошмыгнул мимо через открытую дверь, сощурился от яркого света и нырнул влево – в спасительную нишу.

Правила здесь были таки же, как в Хогвартсе – только ставки выше.

Старинные гобелены, антикварная мебель, портреты знаменитых волшебников, длинные коридоры и опасность, которая, казалась, таилась за каждым поворотом. По правую руку от Блэка виднелся арочный деревянный проем, из которого вкусно пахло жареным мясом, сдобой и вином. Это была кухня, а значит, ему в другую сторону.


* * *


Малфой-мэнор, малая гостиная, час до полуночи

— До конца приема ты останешься здесь, — сказал Эйвери таким тоном, будто отдавал приказ домовику.

Питер кивнул, не поднимая взгляда от рук. Они находились в просторной гостиной на втором этаже. Повсюду возвышались изящные статуэтки из дорогого камня со светящимися прожилками, высокие шкафы с фолиантами на неизвестных языках и затейливые витиеватые канделябры с тонкими белыми свечами. Наверняка Эйвери пытался найти для Питера комнату похуже и попроще, но таких в Малфой-мэноре просто не было.

Они вошли в дом через черный ход, чтобы не попасться никому на глаза раньше времени и не оскорбить присутствием Питера благородных господ. Так повелел Эйвери, и Питер был только счастлив.

В Малфой-мэноре все было чужим и холодным. Портреты презрительно фыркали и отворачивались, заметив Питера. Выточенные из камня белые львы, распиханные по всему поместью, скалились, глядя нехорошими пустыми глазами. Диваны, обшитые дорогими тканями, были жесткими и неудобными, норовя согнать Питера поскорее.

Малфой-мэнор оказался огромным живым чудовищем, в брюхе которого Питер вынужден был коротать эту ночь, и если бы не присутствие Эйвери, его давно бы переварили до состояния мелкой каши.

Тихие шаги раздались из ближнего коридора, и очень бледный Люциус Малфой с блестящими, как глянец, волосами ступил в комнату. Он безразлично посмотрел на Питера, и тот мог бы поклясться, что Люциус дрожит. Вероятно, похороны отца дались ему куда тяжелее, чем он ожидал.

— Питер, — безо всякой манерности и презрения молвил Малфой.

Когда Люциус был его однокашником, Петтигрю мог считать его равным себе, мог язвить и насмехаться. Но сейчас, окруженный самыми отъявленными убийцами, находясь в доме, насквозь пропитанным ненавистью… Сейчас Малфой казался опытнее, старше и выглядел совсем иначе.

Питер уже видел этот взгляд. Так смотрел Джеймс после смерти родителей – с тупой ненавистью и без желания жить дальше.

— Питер, — повторил Малфой и мягко опустился в кресло напротив. Его изящные пальцы плотно обхватили резной позолоченный подлокотник. – Ты все же решился. Это достойно уважения.

— Эйвери сказал…

— Якоб, — машинально поправил Малфой. – Мы не называем своих по фамилиям.

Своих! Он так и сказал «своих» и принялся наблюдать за реакцией Питера, как змея наблюдает за кроликом.

— Якоб сказал, что ты желаешь представить меня об…обществу, — Питер заикался и сам себя презирал за это.

— Момент подходящий, — Люциус пожал плечами. – Когда еще мы соберемся все вместе? Ты же понимаешь, что созывать столь занятых людей ради одноразового знакомства с тобой я не могу.

— Понимаю.

— Ты смышленый малый, Питер. Вместо привычного гриффиндорского, — в его устах это прозвучало, как «идиотского», — героизма ты выбрал холодный расчет и поступил разумно. Принял верную сторону.

— Вы угрожали моей матери, — сказал Питер. Очень осторожно и почти вопросительно.

Малфой выдавил из себя сухой смешок. Тень смерти на миг отступила из его глаз, и Люциус стал почти похожим на самого себя.

— Мы не угрожали, Питер. Мы объективно оценивали ситуацию. Если бы ты пожелал остаться на стороне своих друзей, твоя мать просто бы разделила участь многих ей подобных. Например, родителей Эванс или МакКинон.

Питер слушал, неимоверной силой воли сохраняя равнодушное выражение лица и не давая своим пальцам сжиматься в гневе.

— И ты рассчитал все так, как и полагается разумному человеку, — Люциус улыбнулся. – Предпочел победителя, а не проигравших.

— Что теперь?

— Теперь? — Люциус тяжело поднялся с кресла и подал руку Питеру. Подал сам, буквально протянул навстречу, и Питер опешил. – Теперь я представлю тебя кругу очень влиятельных и очень интересных людей. Это твое мгновение славы, Питер. Ты готов?


* * *


Сириус не смог разглядеть, кого Малфой ведет по темному коридору. Но их с Сохатым план очевидно трещал по швам, ибо Малфой не собирался напиваться в собственной комнате, хуже того, он тащил за собой кого-то, кто мог бы стать весьма нежелательным свидетелем. С другой стороны, если бы Мародеры всегда следовали плану, их давно бы уже разжаловали до неудачников и исключили из школы.

Рискнуть и оглушить прямо сейчас? Или выждать?

Люциус тем временем приоткрыл дверь в новую комнату, и белый магический свет залил коридор, на мгновение ослепив и обескуражив Блэка. Затем дверь закрылась, неизвестный гость остался снаружи, а Малфой – внутри.

Сириусу всегда было интересно, как выглядят отпрыски чистокровных семейств, когда с них слетает весь лоск. Ни Вальбурга, ни Орион никогда не позволяли себе и капли расслабленности в присутствии даже собственных детей. И теперь Сириусу представился отличный шанс это узнать.

Люциус стоял в коридоре, положив ладонь на ручку двери, да так и позабыв ее там. Он не шевелился, просто смотрел в пол и молчал. Белые, порядком отросшие волосы занавесили его лицо, и Сириус на мгновение подумал – неужели Люциус… плачет?

Но нет.

Вскинув голову и одним сильным движением откинув волосы назад, Люциус вновь выпрямился и стремительно зашагал вперед по коридору, да так, будто бежал от кого-то. Сириус знал, о чем сейчас думает Малфой, чего он жаждет больше всего. Он и сам не раз уходил прочь с гордо поднятой головой по длинным коридорам дома на площади Гриммо. Шел, словно король, обходящий свои владения даже тогда, когда знал, что вокруг – ни души.

Потому что позволить себе слабость можно лишь в одном случае – будучи абсолютно уверенным, что никто, ни один живой человек, зверь или даже растение не видит твоей боли.

Блэк медленно пошел вслед за Малфоем. Мягкие зеленые ковры надежно глушили шаги, волшебники и волшебницы в своих портретах делали вид, что спят, приоткрывая глаза лишь тогда, когда Люциус уже миновал их. Они следили за своим отпрыском с зоологическим интересом.

Планировка дома оказалась Сириусу совершенно незнакомой. Он никогда не бывал на личном этаже Люциуса, Абраксаса или Эрики, но предполагал, что даже имея карту, ни черта не разберется. С другой стороны, он прожил большую часть жизни, окруженный ловушками, запертыми дверьми и длинными сумрачными коридорами Гриммо, оттого и не сомневался, что найдет нужный путь. И выберется.

Малфой почти влетел в свой кабинет, стремясь поскорее убраться в свое логово, распахнул дверь и не заметил, как скользнула по полу юркая тень. Через мгновение он рухнул прямо на подставленные руки Сириуса, и дверь за ними обоими захлопнулась.


* * *


— Люциус держался прекрасно, дорогая, — сухим властным голосом произнесла Вальбурга.

Она была одета безупречно, и черное, под горло, платье отнюдь не старило ее, а напротив придавало царственный вид. Эрика рассеянно кивнула в ответ, в который раз обводя взглядом гостей и не находя в себе сил понять, что происходит. Ее взгляд неотвратимо притягивался к хищному профилю Абраксаса, который лежал, закрыв глаза. Ей хотелось подойти, как в старые добрые времена, и робко, чтобы не отвлекать его от дел, спросить, почему же он позволяет себе спать, когда вокруг столько людей?

— У нас будет собрание, дорогая, — продолжала Вальбурга. – Но Лорд поручил мне иное дело, посему мне придется уйти. Проследи, чтобы Люциус не позабыл о нем. Он все же впечатлительный мальчик и мог растеряться.

Эрика вновь кивнула, вновь обводя взглядом комнату, полную людей.

— Как жаль, как жаль, — сокрушалась старая Гретель Нотт, бабушка нынешнего Нотта-младшего. – Он был еще так молод. – Сама Гретель выглядела, как высушенное щупальце осьминога.

— Драконья Оспа, — многозначительно произнесла Мишель Эйвери. – Вот и Поттеров она настигла совсем недавно. Ужасное заболевание.

На самом деле все прекрасно знали, что, а вернее кто настиг Поттеров, но говорить об этом публично считалось неправильным и грубым.

Гости разбрелись по необъятному первому этажу особняка Малфоев. Тихие голоса оживились, по бокалам разливалось белое вино, домовики засновали туда-сюда, разнося закуски и обновляя блюда на столах.

Гроб с Абраксасом выглядел здесь совершенно лишним, и вокруг него постепенно образовалось пустое пространство. Никто не обращал внимания на мертвого колдуна в белых розах, но каждый неведомым образом умудрялся не переступать невидимую границу. Словно вокруг гроба наложили Отвлекающее заклинание.

Сириус в своем новом облике застыл на верхней ступени лестницы, ощущая себя килькой в океане вечно голодных жирных акул. На Абраксаса он смотрел долго, с пару минут изучая незнакомое жестокое лицо в морщинах, но так и не смог найти даже малейшего сходства с Люциусом. Абраксас даже мертвый походил на матерого волка, в то время как Люциус – на скользкого ужа.

В дальнем проеме мелькнула высокая черная фигура Ориона в дорогом смокинге и сигарой в руках. На его губах застыла искусственная улыбка – он явно флиртовал с миссис Нотт. Видеть отца через столько времени таким спокойным, улыбающимся и, как всегда безупречно выглядящим, было больно. Сириус не ожидал этого от себя, но стоило признать – если бы родители оплакивали его уход из дома, если бы на их лицах застыли скорбь и сожаление, ему бы стало чуточку легче. Но им было плевать.

Вальбурга стояла неподалеку, принимая комплименты и приглашения на приемы ото всех присутствующих. Все здесь уважали ее, всем она была нужна – особенно теперь, после смерти основного лидера. Теперь она и только она правила балом.Вальбурга отвернулась, дабы снисходительно кивнуть Мальсиберу-старшему, запечатлевшему поцелуй на ее костистой руке, и Сириус рыбкой проскользнул мимо.

— Люциус! – Мальсибер-младший улыбнулся своей скользкой гнилой улыбкой и подал руку. Сириус не без отвращения ее пожал. – Ты выступил отлично.

— Особенно учитывая то, как ты относился к отцу на самом деле, — подмигнул Нотт.

— Отец был великим человеком, — ровно ответил Сириус, и его окружили понимающие взгляды. «Конечно-конечно. Продолжай держаться выбранной роли», — говорили они.

— Как обстоят дела в Хогвартсе? – Сириус, не желая терять время, начал свой допрос. Люциус наверняка поступил бы так же.

— Грязнокровки получили свое, — тут же осклабился Розье и поправил свой белоснежный воротничок. – Ни у кого из них нет силы воли противостоять зелью. Жалкие ничтожества!

— Это была прекрасная идея, Люциус, — подмазался Мальсибер.

— Я слышал, Больничное крыло переполнено, но результата как такового нет, — лже-Люциус напустил в голос немного холода.

— Да, да, — Мальсибер сморщился. – Но это поправимо. Зелье набирает силу, и с таким наплывом самоубийц не справится даже Дамблдор. Тем более, у нас есть распространители, как ты знаешь. Не волнуйся, Люциус, мы не подведем тебя.

— Говорят, ты привел эту шавку, — Розье вытянул губы. – Ну, нашего новенького шпиона. Эйвери сейчас «курирует» его.

— Он может быть полезен, — ровно ответил Сириус, совершенно не понимая, о ком идет речь, но смутно припоминая недавнего спутника Люциуса, чье лицо было скрыто в полумраке.

— Мне даже и имя его произносить противно, — Нотт «мягко» выразил свое сомнение. – Но дело твое, Люциус.

К ним подошел Регулус, и у Блэка все внутри сжалось. Родной брат, тот самый любопытный звонкий мальчишка, был похож на тень самого себя. Черный костюм, равнодушные серые глаза и лицо, на котором не было и грамма эмоций. Это считалось достоинством.

— Люциус, — он коротко кивнул и пожал лже-Малфою руку. – Я восхищен тем, как ты держишься.

Регулус смотрел на Люциуса с уважением.

Еще никогда Блэку не было столь погано. Уж лучше бы он проглотил дюжину гнилых жаб, чем смотреть на то, как его младший брат пресмыкается перед Малфоем.

Когда все по второму кругу выразили Люциусу свое восхищение, отпустили пару мерзких шуточек про магглов и пригубили вина, пришло время сплетен.

— Вы слышали, — вдруг тихо-тихо произнес Розье. – Говорят, что Якоб не такой уж и чистокровный сынок Эйвери. Говорят, что если он отведает сего зелья, сваренного Снейпом, то двинется так же, как и все грязнокровки.

Все переглянулись, но никто не спешил подхватить обсуждение. Обвинение в грязнокровности было слишком серьезным, чтобы обсуждать это вот так.

Но каждый жаждал подробностей.

— У тебя есть аргументы, Даниэль? – Сириус с трудом вспомнил имя ублюдка и во время сообразил, что пора изогнуть бровь, как всегда делал Малфой, выражая презрение.

— Не знаю, — Розье пожал плечами, несколько смущенный такой реакцией. Но тут же ухмыльнулся: — Но если случайно зелье попадет к нему в руки, мы это сразу узнаем.

Все, как по команде, посмотрели на Люциуса, и Сириус понял, чего они ждут. Одобрения! Если Малфой не выскажет явного недовольства, сплетня наберет силу, а это явно было ему на руку.

— Случайно? – Сириус-Малфой хмыкнул, и все сразу расслабились.

— Ты же знаешь, как это бывает, — Розье позволил себе тонкую улыбку. – Капля там, капля здесь.

Все сразу заулыбались, кивая головами.

— Но Снейп уже работает над противоядием, разве не так? – Регулус оглядел «друзей».

— Работает, работает… — Покивал Мальсибер, поправляя золотой ролекс на руке. — Только вот у него ничего не выходит. Ведь зелье, что он сотворил, само по себе ядом не является. Сдается мне, Снейп просто тратит время впустую.

— Но он и не для своих его варит, — заметил Розье. – Как это не прискорбно. Все знают, что он хочет спасти грязнокровку Эванс.

— Точно. Ведь даже Лорд позволил ей остаться в живых. Невиданное дело! Говорят, это было что-то невероятное, Люциус? Ты же присутствовал при этом?

Сириус оглядел всех оценивающим взглядом, судорожно соображая на ходу. Информации было огромное количество, и ему приходилось одновременно анализировать сказанное, все запоминать, следить за собственными реакциями, а заодно и за снующими вокруг волшебниками.

— Да, это было крайне необычно, — деревянно ответил он, вызвав несколько удивленные взгляды. Он поджал губы и ледяным тоном произнес: — Я что, похож на сплетничающую девку? Или вы желаете представления в лицах?

Все сразу расслабились и согласно закивали головами.

— Прости нас, Люциус, — Регулус едва-едва улыбнулся. – Просто случай экстраординарный, мы все были очень заинтересованы, когда услышали.

— Когда вы удостоитесь чести присутствовать на собраниях Лорда, тогда и будете узнавать все из первых рук.

Мальсибер выглядел так, будто его щелкнули по носу. Даниэль напротив уважительно склонил голову, и Регулус повторил его маневр. Внезапно они все подобрались, отбрасывая с лиц лишние эмоции и почтительно склонили головы, но уже не перед Люциусом.

Сириус обернулся и едва не вскрикнул – его собственная мать смотрела на него колючими черными глазами и улыбалась.

Они никогда так не улыбалась ему, Сириусу, своему родному сыну, как сейчас – Малфою.

— Миссис Блэк, — Сириус чуть не сказал «Вальбурга». Он тоже склонил голову и поцеловал тонкую руку в перчатке.

Аромат излюбленных духов Вальбурги вызвал в нем тошноту. Он помнил и то, как она стегала его перчаткой по лицу за неподобающее поведение, и как кричала, кривя красивое лицо, и как заставляла таскать за собой ее тяжелые шубы, будто ее сын был домовиком. И каждый раз этот запах преследовал Сириуса.

С тех пор он ненавидел черные розы.

— Я довольна вами, Люциус, — из уст Вальбурги это прозвучало как неслыханная щедрость.

— Благодарю вас, мадам.

— Вы достойно держались, — она будто и не слышала его. – Вы истинный потомок своего отца.

Сириус знал эту улыбку. Мать всегда улыбалась так, когда лгала, но Малфою это не должно было быть понятно.

— А теперь мне пора, Люцис. Дела не ждут, — она не извинялась за свой ранний уезд, просто констатировала факт, тем самым снова и снова указывая Люциусу на его место.

Вот бы она удивилась, если бы знала, с кем разговаривает на самом деле!

Вальбурга улыбнулась снова и отвернулась.

— Собрание начнется через пятнадцать минут, Люциус, — к компании подошел Эйвери, провожая взглядом спину Вальбурги. Регулус, еще когда они с Сириусом разговаривали, часто смеялся над тем, с каким обожанием Эйвери смотрит на их мать. Едва ли он был в нее влюблен, но то, что дрочил – это точно.

— Я спущусь, — Сириус кивнул. – Прежде мне нужно подготовить кое-какие сведения.

Эта фраза, к счастью, не вызвала иных вопросов, и Сириус ретировался прочь. Каждый шаг давался с ощутимым трудом, ему казалось, будто все оборачиваются ему вслед и думают: «Мы знаем, кто ты. Мы просто выжидаем наиболее благоприятный момент для атаки».

Но нет, Сириус благополучно миновал залу, поднялся по лестнице и скрылся в длинном холе. Привалившись к холодной стене, он отдышался, только сейчас осознав, сколько сил у него забрал этот короткий разговор, и чуть не свалился в обморок.

— Пообщаешься с этими ряжеными девицами и сам таким же становишься, — тихо вымолвил он во тьму. Ехидничать все еще получалось.

Сириус с огромным облегчением нащупал мантию-невидимку на прежнем месте. Она была спрятана в нише за статуей изысканной девушки с жемчужным ожерельем в руках. Набросил ее на себя и устремился к лестнице, ведущей в подвалы. Оставалось только вернуться на кухню, проникнуть в погреб и исчезнуть в чернильной темноте апрельской ночи.


* * *


— Сукин сын, — тихо матерился Джеймс, прыгая то на одной ноге, то на другой. – Долбанный ублюдок.

Он засунул руки в карманы и пытался согреться и успокоиться. Малфой-мэнор горел теплыми зазывными огнями арочных окон, но, по мнению Джеймса, именно так и выглядит настоящая опасность – она таится за фасадом таких вот деланно дружелюбных домов.

Появившиеся на снегу следы он заметил не сразу, и Блэк, возникший прямо из воздуха, стал для Джеймса полной неожиданностью.

— Ах ты ж Мерлиновы трусы! – громко прошептал Джеймс, в последний момент сдержав крик.

— Это не трусы, это я, — Блэк выглядел хмурым и уставшим.

— Я вижу. Ну и как?

— Удивительное ощущение. Будто я засунул башку в банку со скорпионами. А ведь они называют себя семьей.

— Знаешь, что я мечтал сделать, пока торчал здесь, как замерзший бомж?

— Что?

— Вот это.

Джеймс размахнулся и врезал ничего неподозревающему Сириусу прямо в левый глаз. Блэк врезался спиной в сосну, помотал лохматой головой, приходя в себя, и немедленно бросился в атаку. Они покатились по снегу, позабыв про поместье Малфоя под самым боком. Будь здесь сейчас Лили, она бы обязательно молвила презрительно-обеспокоенное «Мальчишки!» и бросилась их разнимать.

Ничего эти глупые девчонки не понимают в хорошей драке.

Они молотили друг друга с нескрываемым удовольствием, лицо начало заплывать, костяшки болели, снег был повсюду — в зубах, глазах и под одеждой, но это было здорово. Как в детстве.

— Нам надо валить, — сказал наконец Сириус, лежа рядом с Поттером на земле и пьяно глядя в черное небо. После драки стало легче и теплее.

— Надо, — согласился Джеймс. Он окончательно утихомирился, отмечая, что со всеми этими проблемами славного мордобоя у него не было уже с полгода как.

— А то они скоро спохватятся моего будущего родственника.

— Спохватятся.

Хотелось лежать вот так вот, на развороченном мокром снегу под пушистыми еловыми ветвями и смотреть вверх – в глубокое, бесконечно свободное небо, в котором не было ни Пожирателей, ни слизеринцев, ни идиотской войны.

— Вставай, старая коряга, — Джеймс поднялся одним рывком, подал руку Сириусу, и их ладони соединились с крепким хлопком.

Ливень к тому времени уже прекратился, и лететь стало гораздо приятнее и проще. Несмотря на то, что места эти было больше знакомы Блэку, он отдавал себе отчет, что в полете совершенно бесполезен, в то время как Джеймс ориентировался в небе, словно почтовая сова.

Сириус почувствовал дрожь, не сразу поняв, что это Охранное заклятье Малфой-мэнора начало раздуваться вокруг, распуская повсюду длинные невидимые щупальца. Он быстро оглянулся – поместье замигало окнами, захлопало дверьми, послышались испуганные и раздраженные крики – это охрана начала обыскивать кареты уезжающих господ, пытаясь найти нарушителя, посмевшего связать Люциуса прямо на похоронах отца.

— Удивительно, а ведь это ты сопли жевал и говорил, чтобы мы не трогали Люльчика в такое тяжелое для него время, — съязвил Сириус. Он отвернулся от поместья и подставил лицо ветру – тот бил ему в лицо, но это было приятное ощущение, ведь сейчас они возвращались домой, в Хогвартс.

— Это было до того, как в нашей гостиной повесилась третьекурсница.

Произнесенные слова разом поумерили веселье Блэка.

— Кстати говоря. Они травят нас зельем.

— Вот как?

— И угадай, кто его варит.

Джеймс выругался, даже не пытаясь строить предположений. Ну конечно же, Снейп!

— Сучье отродье, — прошептал он. – Ничего святого у этой мрази не осталось.

— А еще у них есть какие-то хреновы распространители и таинственный шпион, которого Малфой сегодня привел в поместье. Кажется, я даже видел парня, но разглядеть не смог.

— Если это зелье, — Джеймс пропустил все мимо ушей, — должно быть и противоядие, так?

— Они и об этом порассуждали. Сказали, что это зелье само по себе ядом не является, а значит… — Сириус многозначительно промолчал.

— А значит, мы в дерьме, — закончил Джеймс, и Блэку оставалось только кивнуть.


* * *


Малый приемный зал Малфой-мэнора казался почти точной копией слизеринской гостиной, отчего сразу становилось ясно, кто был основным спонсором факультета. Выполненный в оригинальном серебристо-зеленом стиле, щедро украшенный узорами из изумрудных камней, он был обезображен десятком гнилых пятен – лицами присутствующих.

Ни окон, ни каких-либо еще дверей – вытянутая прямоугольная зала с камином из белого камня, громоздкими, не зажженными сейчас люстрами и уходящим во тьму длинным узким столом. Над камином распростерлась огромная, во всю стену, мозаика – наследие средневековья и широких связей тогдашнего главы рода Малфоев в области искусства. Мозаика, словно бы зеркально, отражала залу, и Питеру на мгновение почудилось, что это на самом деле и есть зеркало. Однако задумка гениального мастера была такова, что в мозаике был с точностью до последнего камешка изображен весь зал и даже расплывчатые тени присутствующих. По центру мозаики возвышалась фигура человека, стоящего к смотрящим спиной, и его волосы отливали безупречно белым.

Все правильно. Во главе стола всегда должен быть Малфой.

Питер фыркнул. Наверняка, даже рассадка Пожирателей сейчас точь-в-точь отвечала изображению на мозаике. Сменились имена, но не фамилии, и некоторых должно было здорово возмущать то, что несмотря на заслуги, они все равно остаются в самом конце стола. И все это – только из-за дурацкой настенной картинки.

— Сюда, Питер, — тихо молвил Эйвери, аккуратно подталкивая Петтигрю к одному из стульев.

Питер постарался разглядеть своих новых «друзей», но половина из них скрывала лица под чудовищными серебряными масками и, кроме того, была закутана в непроницаемые черные плащи. Очевидно, что Питеру не доверяли, раз согласились на плотную маскировку в этой душной, без окон комнате. Подрагивающие язычки огня над тонкими стеблями свеч зловеще плясали на лицах тех, кто пожелал быть узнанным.

За спиной Питера шел Якоб Эйвери, и, совершенно неожиданно, Петтигрю почувствовал к нему зыбкое противоречивое чувство благодарности. Эйвери, так или иначе, был своим и не выказывал острой враждебности – только отвращение – по отношению к Питеру.

— Где Люциус? – Якоб удивленно оглядел комнату, но не заметил во главе стола знакомой белой шевелюры.

— Он должен был подготовить некие документы, — Мальсибер в черном смокинге, развалившись, сидел на стуле с зеленой подушкой и высокой спинкой. Он откровенно забавлялся, наблюдая за сжавшимся гриффиндорцем.

– И с тех пор прошло не менее получаса, — крайне недовольно поддержал его Даниэль Розье. – Этот день сложен для Люциуса, мы понимаем, но…

Но смерть близкого человека, пусть даже и отца, не являлась оправданием.

Взгляды сидящих людей, скрытых в полутьме, вцепились в Питера. Им было нечего делать в ожидании Малфоя, а оттого Петтигрю казался вкусным кратковременным развлечением. Питер продолжал стоять не шелохнувшись, ожидая указаний Эйвери, но тот позволил себе помедлить, чтобы в полной мере насладиться безмолвным унижением старого врага.

Дверь в комнату распахнулась до неприличия резко и широко, и свет, не найдя преграды, облил сидящих за столом Пожирателей желтым и оранжевым. Они сразу завозились, поплотнее запахиваясь в мантии и плащи, и заворчали, как потревоженные вампиры. Питер успел выхватить несколько знакомых лиц, прежде чем чужая массивная фигура загородила дверной проем.

— Люциус был найден оглушенным в своем кабинете, — произнес хмурый голос. — Вещи не тронуты, сейф не взломан, но, возможно, недоброжелатели похитили что-то, о чем мы еще не знаем.

Грубый вязкий голос Питеру был незнаком, как и сообщенная информация. Однако она взволновала многих, Пожиратели и их подобия начали подниматься со своих мест, коротко, неуверенно переглядываясь. Эйвери за плечом Питера задышал тяжело и часто, как в припадке. Прошло лишь мгновение, как все взгляды, будто призванные Акцио, притянулись к Питеру. Позади стоял неизвестный бугай, огромный и неповоротливый, впереди – толпа голодных шакалов. Питер оказался между молотом и наковальней, прекрасно понимая, неважно, виноват он или нет — важно, что он гриффиндорец и полукровка, и для того, чтобы раскроить ему череп, причины не нужны, достаточно просто повода.

— Какое удивительное совпадение, — Мальсибер стремительно шагнул вперед, и вся стая немедля замерла за его спиной. Слизеринец оправился от первого шока и без промедления захватил временное лидерство. – Люциус был оглушен на похоронах собственного отца, прямо в то же время, как небезызвестный Питер оказался в его поместье. Вот уж удивительная неожиданность!

— Я все время был с Эйв… Якобом! – выкрикнул Питер. Страх захлестнул его и вместо того, чтобы презрительно сплюнуть под ноги слизеринцу, как это сделал бы Джеймс, или холодно промолчать, как Сириус, он совершил страшную ошибку. Начал оправдываться.

— Неправда! – Якоб отскочил от Питера, как от чумного. – Ты оставался с ним наедине какое-то время!

— Но ты видел его! Видел! Он привел меня и закрыл за собой дверь. Сам!

— Откуда я знаю! Может, ты воспользовался зельем замедленного действия? Или у тебя здесь были сообщники?

Питер задохнулся от возмущения и обиды. Он так боялся всего этого собрания, собирался с духом, уговаривал себя в правильности действий, а они… они были готовы расправиться с ним, как с надоедливой мухой безо всяких оснований! Разве он заслужил такое отношение?

Но Питер понимал и другое. Игры в благородство – это для Гриффиндора. На Слизерине иные порядки, и если ты хочешь выжить, тебе придется выучить новые правила и принять их.

— Откуда я знаю, сколько недругов может быть у Люциуса? – вызверился он, и с неожиданной, несвойственной Питеру яростью, пришла и храбрость. – Может быть, это кто-то из его окружения решил воспользоваться моментом, чтобы свалить всю вину на подходящую жертву?!

В зале мигом установилась абсолютная тишина. Пожиратели заозирались, глядя друг на друга еще более недоверчиво и враждебно.

Если бы эти слова прозвучали на Гриффиндоре, все бы тут же начали защищать друг друга, обвинять Питера во лжи и в том, что он посмел подумать такое про своих друзей.

На Слизерине это восприняли как данность.

— Хватит, — произнес все тот же грубый голос за спиной Питера. – Мы обыскиваем гостей.

— Но это неслыханно! – Нотт чуть ли не подпрыгнул на месте.

— Ваша реакция кажется мне странной, господин Нотт.

Клац! Стрелки повернулись вновь, и теперь они указывали на нового козла отпущения.

— Я просто не желаю, чтобы репутации семьи Малфой было нанесено оскорбление. Подобное отношение к гостям… — он съежился и отступил в тень.

— Семья Малфой, господин Нотт, способна разобраться со своими делами самолично, — молвил тот же голос.

Из обращения к Нотту Питер предположил, что человек за его спиной – слуга высших ступеней. Возможно, начальник охраны, которому Малфой доверял достаточно, раз подобные решения, как обыск гостей на приеме, мужчина принимал сам.

— А ты, Питер, — Эйвери улыбнулся, — останешься с нами. До выяснения обстоятельств. Ты же понимаешь?

На это Петтигрю возразить было нечего.


* * *


Библиотека Хогвартса, поздняя ночь

— Эмили? – сказать, что Снейп был удивлен – значило ничего не сказать.

Он должен был, как и все, присутствовать на собрании Пожирателей, но Люциус не захотел подставлять под удар главного распространителя зелья Подмены Памяти, поэтому Северус остался в школе.

— Эмили, это правда ты? – что-то жалкое блеснуло в его глазах, но достучаться до сердца Эмили было нелегко.

— Я, — подтвердила она.

Они стояли друг напротив друга в окружении высоченных библиотечных стеллажей, горы книг и плотного облака пыли.

— Со мной давно никто из вас не разговаривает, — Снейп ссутулился и отступил. – Я удивился. И обрадовался.

— Немудрено.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты еще можешь передумать.

— Что?

— Передумать Северус. Ты еще можешь передумать. Выбрать правильную сторону.

— Я выбрал правильную сторону! – выкрикнул Снейп и тут же сжался. – Ты тоже пришла учить меня, да? Я теперь очень хорошо понимаю Регулуса, — зашептал он. – Понимаю, каково ему было постоянно выслушивать нотации брата.

— Вот как? – Эмили изогнула бровь. Она не спешила садиться, не верила до конца, что у этого разговора есть смысл. Но и уйти не могла – ведь это был ее Северус, старый добрый ботаник, которого никто не жаловал за нелюдимость и нездоровую страсть к науке.

— Вот так, — Снейп упер указательный палец в стол, а другой рукой пригрозил Эмили. – Вот так! Ты пришла умничать, как все? Учить меня жизни? После того, как тебя трахнул один из Мародеров, ты стала куда смелее!

Эмили не шелохнулась – ни от крика Северуса, ни от прозвучавших слов. Точно так же он когда-то назвал Лили Эванс грязнокровкой в порыве ярости, и клял себя за эту ошибку до сих пор.

— Я пришла просить о помощи, — просто сказала она. Северус смотрел на нее огромными злыми глазами, но ярость медленно стекала с его лица, как черная краска. Он вновь становился удивленным и таким же робким, как в начале разговора.

— По…помощи?

— Да. По замку гуляет какое-то проклятье, и мы с Беатой рискнули вломиться в кабинет к Дамблдору, чтобы взять образцы крови той девочки. Но мои исследования мне ничего не дали. Я подумала, что, может быть, ты…

Внутри у Северуса похолодело.

Он, выходит, разминулся с ними? Может быть, даже на пару минут?

Липкий страх начал нашептывать чужие мысли: а вдруг это подвох? Вдруг Эмили уже знает, что он был там, и просто ждет, когда он расколется? Играет с ним?

— Северус?

— Что? – вышло чрезмерно резко, и Эмили смутилась.

Нет, это был не розыгрыш, она ничего не знала.

— Я уже сказала…

— Я не буду в это ввязываться, — отрезал Северус и отгородился руками. – Мне хватает проблем.

— Но это же происки Волдеморта! – воскликнула Эмили. – И они не могут не коснуться Лили Эванс!

Воскликнула искренне, не веря, что после такого Снейп станет сопротивляться, и была права.

Короткое звонкое имя обрушилось на Снейпа грохочущим молотом. Он замер оглушенный, будто задавленный под толщами воды, понимая, что здесь не найдет ни отговорок, ни оправданий даже для себя.

Он их и не искал. Но и противоядие сделать не мог – просто не получалось. Потому что не может быть у зелья, подменяющего память, никакого противоядия. Потому что воздействие, которое оно оказывало, искусственным не было – оно лишь усиливало определенные мысли в мозгу человека, если эти мысли были там изначально.

И только сейчас Северус понял, как чудовищно изящно все просчитал Лорд.

Какие могли быть шансы у наивного Северуса спасти Лили от действия зелья, если один из распространителей «случайно» подкинет ей его? Северус просил повелителя о возможности исцелить Эванс, если та будет больна, но не о том, чтобы оградить ее от заражения. О других распространителях он просто не подумал. Идиот!

Кроме того, любой сторонник Лорда, неуверенный в своей чистокровности и праве служить Хозяину, должен был понести урон. А это было простым и почти безболезненным способом устранить все слабые звенья в цепи. Слишком человечным был Северус до сих пор, слишком верил в людей, а потому просто не смог предположить, что за, казалось бы, благотворительным жестом Хозяина кроется жестокий расчет.

Снейп не заметил, как долго он молчит, обдумывая ситуацию, а потому не успел вовремя среагировать на Эмили.

— Ясно, — ледяным голосом сказала она и отвернулась. Неверно растолковав молчание бывшего друга, она посчитала его предателем.

Северус вытянул руку ей вслед, будто безмолвно молил о помощи, но рука его медленно опустилась. Если Паркер так просто поверила в его предательство, имеет ли смысл доказывать ей что-то? Переубеждать? Если минутного молчания ей хватило, чтобы разувериться в Северусе, поддерживающим ее все эти года, то зачем возвращать такого «друга»?

Северус молча глядел на удаляющуюся прямую спину в черной мантии и вспоминал недавно сказанные слова Люциуса.

«Нет в этом мире никакой дружбы, Северус. Все остаются друг с другом, пока им это удобно. Запомни это, и жить станет гораздо проще, а может быть, и приятнее».

Отец-пьяница, глупая безвольная мать, Беата, легшая под Блэка, Эмили, отвернувшаяся от него, как только нашла себе новых покровителей…

Люциус был тысячу, нет — миллион раз прав.

И только в Лили Эванс, в этот сияющий на далеком берегу белый святой огонь, он верил беззаветно.

И все еще любил.

Глава опубликована: 06.03.2015

Глава XXVII: Исчезнувшая

Возле класса зельеварения

Лили стояла, прислонившись спиной к сырой стене, и машинально мяла в руках полу своей мантии. У нее были красные губы, красные щеки и красные глаза. Казалось, ее била тяжелая неизлечимая лихорадка.

С зачесанными в высокий хвост блестящими рыжими волосами, полыхающим лицом и до неприличия бледными руками, Лили выглядела, как существо, в котором столкнулись две противоположные стихии, между которыми она никак не могла выбрать.

Северус, осунувшийся и еще более бледный, с черными запавшими глазами остановился неподалеку, застыв неказистым изваянием. Как и прежде на свой любимый урок он прибыл задолго до его начала. Увидев Лили, Снейп облизнул сухие серые губы, но так и не смог вымолвить ни слова.

— Я все знаю, Северус, — сказала Лили наконец и замолчала, испугавшись собственного голоса.

Северус не ответил.

— Знаю, что за зелья ты варишь.

Это было похоже на выстрел в упор из той штуковины, которой размахивал Блэк в Большом зале. И эффект был такой же.

— Я только не могу взять в толк, Северус… зачем?

Все, что она говорила, оставляло внутри жгучий горький привкус, который хотелось вымыть с языка, но Снейп знал, что не сможет. Каждый новый вопрос был похож на удар плети, след от которой ничем нельзя исцелить.

Зачем ты это сделал, Северус?!

Лили кинулась вперед, неуклюже взмахнула тонкими руками, почти вцепилась в Снейпов воротник, но что-то ее остановило.

Имя, его имя, слетевшее с ее алых искусанных губ, просвистело в воздухе и как пуля вошло в мозг Северуса.

Лили стояла к нему очень-очень близко, так, что он мог видеть тонкие жилки у нее под кожей, вдыхать медовый, солнечный запах ее волос, любоваться выпирающими ключицами и милыми веснушками, которые Лили так старательно замазывала в течение первых четырех лет в Хогвартсе.

Снейп смотрел ей в глаза, не понимая, как он осмеливается делать это после всего содеянного. Но и отвести взгляда не мог — он любовался ей, как любуются мечтой, недостижимой и оттого упоительно прекрасной.

— Никогда не приближайся ко мне больше, — тихо и очень зло сказала Лили.

Она поникла плечами, сжалась и пошла прочь по коридору, зябко обняв себя своими хрупкими руками и позабыв про уроки.

Наверное, придя сюда, она хотела сказать что-то другое и услышать что-то другое. Наверное, она ждала, что он станет оправдываться, путь даже это будет лживо и неискренне, и она сможет притвориться, что верит его словам. Но Снейп просто не в силах был говорить. Он не знал, что сказать и не знал, зачем.

Северус стоял, глядя в темный проем, в котором скрылась Эванс, наверное, еще с минут двадцать. Он плохо понимал, что произошло, но внутри него билась одна-единственная мысль: «Ты поймешь, Лили. Потом».

Поймешь, что я делаю это ради тебя.

Поймешь, когда я смогу защитить тебя ото всего мира, поднявшись над ним вместе с Лордом.

Поймешь, когда я докажу тебе, чего стою.

Северус потерялся, оступился и, сойдя с и без того топкого пути, упал в самое болото. И самое страшное заключалось в том, что он этого даже не понимал.

Коридор наводнялся ученикам, как океан заливает берег во время прибоя. Разношерстные компании слизеринцев и гриффиндорцев, глядящих друг на друга недобро, с затаенной злобой. Никто никому ничего прощать не собирался, и единственной сдерживающей силой были преподаватели.

МакГонагалл обязалась выпороть каждого, кто решит заняться самодеятельностью, Слагхорн обещал, что не допустит до экзаменов тех, кто рискнет нарушить школьный устав, Помона Спраут угрожала, что заставит любого, кто откажется вести себя правильно, пересаживать мандрагору, пока тот не опухнет от ее воплей. И только Филч, как и любой жирующий в войну падальщик, был счастлив.

Северус смотрел на сокурсников и их врагов и отрешенно размышлял о том, что тех, похоже, отнюдь не волнует ни отчисление, ни грядущие экзамены. Сегодня Дамблдор должен был зачитать официальный список «отчисленных», сказать прощальную речь и уйти в свой кабинет, окруженный золотым сиянием. Снейпа крайне забавляла вся эта искусственно созданная шумиха.

Отправить семнадцатилетних мальчишек и девчонок на передовую? Легко!

Но как скрыть их отсутствие в школе? Как скрыть их явную причастность к партизанскому движению? Министерство Магии не одобрит, если школьников будут использовать, как пушечное мясо. Но вот если школьники станут бывшими…

Сначала Северус спросил себя — почему бы Дамблдору не подождать какую-то пару месяцев до завершения экзаменов, а потом понял — Лорд захочет захватить школу до того, как все разъедутся на каникулы, и этот серый замок станет пустым и тихим. Лорду нужно упрочить позиции, и он не может ждать целое лето, прежде чем нанести показательный удар.

Хогвартс был символом, а за символы бьются насмерть — так, как не всегда бьются за живых людей.

Лорд хотел подчинить Хогвартс, Дамблдор собрался перенести битву за его пределы. Пожертвовать людьми, но сохранить символ. Дамблдор был чертовски прав в своих действиях, но легче от этого не становилось.

Всю свою жизнь Снейп хотел варить зелья, создавать зелья и помогать людям с помощью зелий. Он ненавидел политику и ненавидел себя за то, что не может быть бессловесным бараном, как многие другие, ведущимся на эту дешевую игру.

— С дороги, — Джеймс грубо оттеснил Снейпа плечом.

Свободного пространства было столько, что хватило бы развернуться всей квиддичной команде верхом на метлах, взлететь и заложить вираж, но Джеймс Поттер доказывал свою власть при любом удобном случае. Следом прошел Сириус, сплюнув Снейпу под ноги, Люпин с неприязненным — невероятно! — взглядом и хмурый Питер. Последний выглядел еще похуже Снейпа и не обратил на того ни малейшего внимания. Снейпу это показалось странным, но в сущности он чувствовал удивительную гармонию — ему на все было наплевать.

— Где Лили? — обеспокоенно шепнул Джеймс, обводя взглядом толпу учеников.

Мрачная Алиса со встопорщенными волосами стояла у дальней стены, держа, а вернее, удерживая за руку Марлин с нехорошими злыми глазами. Обстановка была далека от дружеской, но причина, по которой сдвоенные уроки между Слизерином и Гриффиндором еще не отменили, была абсолютно очевидной. Гриффиндор люто ненавидел Слизерин, но им хватало смелости и упрямства противостоять им, в то время как когтевранцы и пуффендуйцы откровенно избегали зеленых собратьев. Некоторые и вовсе панически их боялись.

— Эй, — нехорошо протянул Сириус и исподлобья взглянул на Снейпа. — Где Лили Эванс?

Как будто не назови он ее фамилию, Северус бы не понял, о ком речь.

— Ушла, — ровно ответил Снейп, прекрасно понимая, что сейчас будет.

— Что значит «ушла», Нюнчик? — с тихой угрозой произнес Джеймс. Он засунул руки глубоко в карманы и широко шагнул вперед, нависая над низким Снейпом.

— Это значит ногами, Поттер, — равнодушно пояснил Снейп. — Или со своей метлой ты совсем разучился ходить?

Ноздри Джеймса опасно раздулись, он будто бы стал больше, сильнее и злее. Случилось то, что давно должно было случиться — ярость Джеймса наконец-то нашла свой выход.

— Ах ты, сопля низкорослая! — взревел он, сейчас больше, чем прежде, похожий на разгоряченного быка, которому под нос сунули алую тряпку.

Мгновенно наступившая тишина так же стремительно сменилась злыми выкриками. Джеймс спустил курок, как это говорится у магглов, и первая пуля навылет пробила хрупкую стену показного перемирия.

В этот раз Мародеры не стали размениваться на заклинания, подвешивать его в воздухе вниз головой или стаскивать штаны. Они просто били его, и только серый после полнолуния Ремус Люпин стоял в стороне и смотрел с дикой смесью неодобрения, вины, злости и мрачного удовлетворения. Примчавшийся Слагхорн дико раскричался, весь затрясся, да так, что толстые вены проступили под его дряблой кожей. На крики сбежались другие преподаватели, включая Флитвика и Карину Берх, со всех сторон посыпались искры заклинаний, и Снейп очутился в центре кошмарного фейерверка.

Последнее, что он увидел, прежде чем потерял сознание — покрытое потом, счастливое лицо Сириуса Блэка, дорвавшегося наконец до хорошей драки.


* * *


Гостиная Пуффендуя

В подсвеченном ярким солнцем воздухе плавала пыль. Она мерцала, словно рассыпанный волшебный порошок феи, щекотала нос и не поддавалась даже самым воинственным набегам домовиков-уборщиков. В гостиной Пуффендуя было традиционно тепло и умиротворенно, и, всякий раз попадая сюда, Элиза чувствовала себя беззаботным хоббитом из Шира.

На Гриффиндоре всегда кипели какие-то страсти, на Слизерине плелись непонятные простому люду интриги, на Когтевране распустила щупальца сомнительная научная деятельность, а на Пуффендуе светило солнце, и робкие улыбки однокашников делали каждый новый день чуточку теплее. Они улыбались даже сейчас, когда страшная зараза пробралась сквозь щели и трещинки, проникла внутрь и принялась орудовать среди удивленных, перепуганных учеников.

— Все нормально, Эшли? — Элиза положила руку на плечо худенькому серому мальчишке.

Он дернулся, оглянулся и резко кивнул. В глазах у него плавала темная муть заклинания. Элиза лишь улыбнулась, якобы поверив, и направилась в свою гостиную. Темно-бурый барсук с проходящей через лоб широкой желтой полосой посмотрел на нее удрученным взглядом. Элиза сжала губы и отвернулась от гобелена.

Она любила эту маленькую гостиную, похожую на бочку с волшебным нутром. Любила бурого барсука с толстой мордочкой и солнечно-желтые полосы на пушистых шарфах и шапках, любила негласную атмосферу дружелюбия и поддержки. На Пуффендуе случались разногласия, но никогда не происходило настоящих склок, распрей и не было сплетен. Это был маленький простодушный рай.

От которого она, Элиза, так глупо отказалась.

Ее матери не стоило скрывать истинное происхождение дочери и тем более ей не стоило умирать. В такое-то время. Но ничего не попишешь. Однажды ступив на эту черную, укрытую гниющими костями дорогу, Элиза уже не могла сделать шаг назад. Нельзя сделать выбор и сбежать, нельзя взять на себя ответственность и спрятаться. Нельзя останавливаться на полпути. Потому что не бывает полудрузей, как и не бывает полупредателей.

Элиза вошла в спальню, плотно закрыла за собой дверь, на всякий случай проверив замок, и тяжело оперлась на нее спиной. Комната была квадратной, просторной с огромными окнами в полстены. Здесь никогда не задергивались шторы, ярко-желтые подушки всегда были разбросаны по комнате, а на маленьких бочкообразных прикроватных тумбочках стояли и лежали всякие женские глупости: раскрытые косметички, разноцветные флакончики с духами и лаками, пинцеты, расчески, бусы, серьги, блокноты с подростковыми стихами…

Все было общим. На Пуффендуе было принято делиться, и ни у кого и мысли не возникало нарушить такой порядок вещей.

Но не теперь.

Элиза тоскливо взглянула на свою кровать. Было раннее утро, ученики только-только отправились на занятия, и домовики еще не успели прибраться. Смятые покрывала, простыни, сорочки, сеточки для волос — все это валялось на кроватях ее соседок. Покрывало Элизы же было идеально разглажено, заправлено и подвернуто. На тумбочке не стояло ничего лишнего, все было убрано в ящички и разложено по цветам и порядку. Одежда, вычищенная и отпаренная, висела в шкафу на отдельных вешалках. Островок порядка в целом море хаоса.

Элиза такой никогда не была, но такой стала. Она и сама не заметила, как бывшие когда-то общими вещи стали разделяться на свои и чужие. Не заметила, как ее стал раздражать вид неубранной кровати и мятой одежды. Не заметила, как совершенно неожиданно начала соглашаться с Нарциссой и начала понимать ее.

Кровь не водица. Она действительно имеет силу, особенно если это кровь жестоких бессердечных Яксли, веками оттачивающих свое мастерство пыток и уничтожающих любое проявление душевного тепла в своих отпрысках. Мать Элизы стала исключением, подтвердившим правило на примере собственной дочери.

А потому Элиза Яксли не могла позволить себе быть слабой, сомневаться и дрожать от страха, как какой-то наивный… барсук.

Она достала из кармана мантии крохотный флакон с черной каплей зелья внутри и спокойно пригубила его. Вкуса у зелья не было, как и запаха. Оно упало внутрь холодным комом и тут же растворилось, будто ничего и не было.

В конце концов, если варево какого-то несчастного семикурсника способно ее убить, значит, никакая она не Яксли и все, что она сделала, было зря.


* * *


Малфой-мэнор

Люциус вызвал Мальсибера к себе ранним утром, устроив тому натуральный допрос о произошедшем той злополучной ночью событии. Мальсибер всячески намекал, что всеми виной Питер Петтигрю, Малфой, откровенно говоря, подозревал во всем самого Мальсибера, и разговор не ладился.

— Я похож на шута, Тони? — Малфой был бледен, холоден и очень-очень зол.

— Нет, Люциус.

— В таком случае, почему мои слова тебя… забавляют?

Мальсибер сглотнул, попытался улыбнуться снова, но тут же подавился.

— Они просто звучат достаточно странно, Люциус, — мерзким сиплым голосом уточнил он. — Ты говоришь, что шел по коридору, зашел в свой кабинет, почувствовал, как кто-то уткнул тебе палочку в спину, а после — пустота. Но Питер Петтигрю, конечно же, ни в чем не виноват. Как-то странно, ты не находишь?

— Петтигрю — единственный наш источник среди целого стада гриффиндорских баранов. Баранов, которые безоговорочно подчиняются Дамблдору. Мы тщательно отбирали всех возможных кандидатов. Петтигрю — верный друг Мародеров, но без поддержки он слаб. Он сломается. И ему не хватит сил вести двойную игру.

Энтони помолчал, скептическим взглядом уставившись куда-то за плечо Малфоя. Ему не было нужды спорить с Люциусом, потому что на общий успех ему было плевать — быть Пожирателем Смерти было увлекательно, но великой цели он не преследовал.

— Они называют себя Орденом Феникса? — Мальсибер саркастически улыбнулся, меняя тему.

— Не нужно насмешки. По-твоему, Пожиратели Смерти звучат многим более достойно?

— По крайней мере, наши деяния…

— Оставим пафосные речи для новичков.

— По крайней мере, мы хоть что-то делаем, — поправился Мальсибер. — Наша результативность выше.

— Так почему я не вижу результатов?

Мальсибер хмуро взглянул на Малфоя.

— Потому что нам нужно время. Все, конечно, обрадовались, что зелье работает, но, как выяснилось, не так уж оно и совершенно, — Мальсибер замялся. — Выяснилось, что длительность его действия крайне коротка, в лошадиных дозах оно работает безотказно, но и признаки слишком явные уже на первой стадии после принятия. А старик директор не дремлет...

— То есть, Снейп все-таки не так хорош, как о нем говорят?

Это прозвучало слишком радостно, и Люциус поскорее стер с лица зарождающуюся улыбку, а Мальсибер сделал вид, что ничего не заметил.

— Видимо, — ровно ответил он. — Но никто изначально не верил, что он вообще справится с этой задачей. Теперь он поднялся еще выше.

Они помолчали. Мальсибер с вежливым интересом бродил взглядом глубоких черных глаз по декоративным стойкам с коллекцией оружия. Он не совсем понимал, что им еще осталось обсудить, и начал подозревать наличие скрытой цели у этой беседы. Но Малфой молчал, рассеянно постукивая пальцами по темному подлокотнику своего кресла, отделанного малахитом, и Энтони оставалось лишь смиренно ждать.

— Мне нужна Эмили, — наконец сказал Люциус, глядя куда-то мимо Мальсибера. Он весь надулся, будто собрался прямо сейчас залезть в глотку к дракону.

— Кто, прости? — совершенно искренне удивился тот.

— Паркер, черт ее побери! — Малфой взорвался. — Эмили Паркер с Когтеврана!

Мальсибер соображал долго, сидел, наморщив лоб, и удивленно пялился на искаженное злобой холеное лицо своего конкурента. Недовольство Малфоя в этом случае его нисколько не трогало — ни один из чистокровных не обязан помнить поименно всех встреченных в его жизни грязнокровок. В конце концов, это было бы нездорово.

— Та девчонка?.. — протянул он, сложив губы трубочкой. — Которую мы, кажется, гоняли по лесу?

— Да, — сдавленно произнес Люциус.

— Она нужна тебе? Или Лорду?

Молчание затянулось. Малфой перевел серые нехорошие глаза на Мальсибера и ничего не сказал. Но Мальсибер все понял.

— Я приведу к тебе малышку, — нехотя отозвался он. — А дальше делай с ней, что хочешь. Хоть ешь ее. Я никому не скажу.

Люциус и Энтони всегда были конкурентами, с самого рождения. Оба были красивы, умны, успешны и готовы пойти на все ради собственных амбиций. Они доверяли друг другу, как это могут делать лишь очень старые враги. Имея общую цель они шли по одному пути, но каждый ждал, когда второй оступится.

Малфой рад был бы попросить о помощи кого-то другого, но ни зализанный Эйвери, ни топорный Нотт, ни трусливый Регулус доверия в нем не вызывали. И он решил рискнуть.

— Когда? — наконец спросил Люциус.

— Что?

— Когда ты приведешь ее?

— Скоро, Люциус. В Хогвартсе грядут пасхальные каникулы. Они порядком подзадержались из-за всей этой канители с умершей девочкой, — Мальсибер усмехнулся. — Но родители очень жаждут видеть своих деток, так что расследование временно приостановлено, и все разъезжаются по домам. Там, где за девчонкой не следит Дамблдор, действовать будет проще.

Малфой сдержанно кивнул.

— Если кто и заметит ее пропажу, так только ее тупые дружки. А они обязательно займутся гордой самодеятельностью и не ничего не скажут ни Дамблдору, ни Министерству. Они не станут ждать, — Мальсибер презрительно улыбнулся. — Тогда мы не смогли найти ее в лесу из-за братца Сириуса, но теперь... я всегда настигаю дичь. Отец учил меня охотиться.

— Просто сделай дело. И придержи ее в своем поместье.

— Это не очень удобно Люциус, мои родители...

— Как будто я не знаю, сколько грязнокровок побывали в твоем тайном подвале под гостевым домиком во время летних каникул!

— Хорошо, — Мальсибер скривился. — Ладно, я понял. Я все сделаю.


* * *


Сириус подбрасывал галеон в воздух и накрывал его другой рукой, громко хлопая ладонью о ладонь. Выпадал то Мерлин, то дракон.

Ученики, закутанные в темные мантии и плащи в попытках защититься от обезумевшего ветра, вереницей выходили из школы. Они выглядели, как колония заключенных, которым объявили амнистию. Робкие улыбки от того, что они покидают такой негостеприимный в последнее время Хогвартс едва проглядывались — студенты боялись спугнуть удачу.

Впереди прошел Фрэнк, держа Алису за руку. Он коротко махнул Сириусу и отвернулся. Ни Фрэнк, ни его молодая жена уже не вернутся в Хогвартс, как не вернется и половина всех остальных студентов. Отчисление стало формальной причиной, оправдывающей бегство. Как удобно.

Ветер взвыл, с силой согнув молодую сосну, и на Блэка посыпались сухие иголки.

— Эй, мы отправляемся или как, старик? — Джеймс подошел к другу — в одной руке талия Лили Эванс, в другой — тяжелый чемодан.

— Отправляетесь куда? — рассеянно отозвался Блэк, наблюдая, как робкая горстка пуффендуйцев, стиснутых родителями в стальных объятиях, садится в кареты с невидимыми лошадьми. Мордовороты из Министерства зорко следили за учениками, чтобы никто из них не был умерщвлен на территории школы.

— К тебе, в Блэкшир, — Джеймс удивился и покрепче прижал к себе Эванс. Ее щеки раскраснелись на холоде, волосы растрепались, и она была чертовски хороша — словно только что вернувшаяся с шабаша молодая ведьма.

— А? Черт, да, — одни резким движением Сириус засунул в карман галеон и оглянулся.

Беата шла к ним своей привычной развязной походкой, в одной только рубашке с коротким рукавом и драным рюкзаком, явно откопанным на ближайшей свалке. Ветер трепал ее волосы, и Сириусу отчего-то захотелось накрутить их на руку, натянуть и... Он хмыкнул собственным мыслям и перевел взгляд на Марлин в белой вязаной шапке с помпонами и ярко-розовой толстовке. Эмили чеканила шаг в черном пальто, достающим почти до земли, и с убранными в хвост волосами. Ремус с Питером брели в самом конце, чем-то оба страшно измотанные, кутающиеся в прохудившиеся бежевые куртки, с тонкими сумками в руках.

Ремус и Эмили, Джеймс и Лили, Беата, Питер, Марлин... все были готовы к отъезду. Только Элиза отказалась, посетовав на то, что ей нужно навестить отца, который совсем зачах еще после смерти жены, да так и не отошел. Они решили, что покинут школу вместе и вместе же проведут пасхальные каникулы, потому что по сути никому из них некуда было больше податься.

А разделяться не хотелось. Потому что в такое время кто-то из них мог и не вернуться.

— Все готовы? — хмуро спросил Сириус. Послышался нестройный хор вялых голосов, тут же унесенный прочь бушующим ветром. — Ну значит, погнали.

Они вышли со двора, под удивленными взглядами миновав стройную очередь подъезжающих и уезжающих карет, и направились через поле между Хогвартсом и Запретным Лесом. Их никто не останавливал, и это было странно. Но, решил Блэк, директор наверняка ожидал от них чего-то подобного и заранее раздал указания, чтобы их не трогали.

В воздухе свежо и кисло пахло сырой землей и приближающейся грозой. Горстка бредущих по прошлогодней траве подростков, талый грязный снег и каркающие вороны навевали самые мрачные мысли. Грязь под ногами противно чавкала, норовя уронить на землю, так что все крепко держались за руки.

— Твоя мать уже забрала Регулуса? — будто бы невзначай поинтересовался Джеймс.

— Да. Приехала в своей обвешанной изумрудами коробке и даже не потрудилась выйти на улицу. Я видел ее, когда она выглянула из окна.

— Мрачная бабенка, — хмыкнула Беата. — Вся такая холеная, красивая, но старая. И глаза, как у дохлой кошки.

Сириус неопределенно хмыкнул, но взгляд у него стал довольным. С тоскливым скрипом неподалеку треснула и пошла вниз старая высохшая сосна, мертвым грузом опускаясь на пушистые ветви своих соседок.

— Чудная погодка. Нас не сдует? — отношение Эмили к предстоящему плану было крайне скептичным.

— Сядем в карету, Паркер, и нас будут сопровождать эти немые мордовороты из Министерства. До самого, мать его, Блэкшира. Мне не видится радужной перспектива приглашать их в гости, так что извини.

— Ты чертовски негостеприимен, раз согласился лететь на метле, — фыркнула Эмили.

— Не то слово. Тем более, что я на ней лететь не собираюсь.

Процессия разделилась лишь у самой кромки Запретного Леса, там, где мощные корни, похожие на одеревеневшие щупальца огромного кальмара, выглядывали из земли на добрых полметра. Джеймс достал из тайника метлы, заботливо обернутые в зачарованный плащ. У него и Марлин были свои, еще одну Джеймс отжал у Фрэнка, всучив ее Ремусу. Джеймс перекинул ногу через древко и воспарил над землей как раз так, чтобы Лили смогла взобраться следом. Она обхватила его руками, как новорожденная коала, прислонив голову к пропитанной табаком кожаной куртке, и закрыла глаза.

Эмили, чертыхаясь и кривясь, села вместе с Ремусом, чувствуя себя в крайне дурацком положении. Свои руки она тут же запустила Ремусу под свитер, и он вздрогнул от ледяного прикосновения, но ничего не сказал и, оглянувшись, смазано поцеловал ее в макушку.

Сириус оседлал байк, заводя мотор и с наслаждением вслушиваясь в знакомое родное рычание, Беата уселась следом. Ее разноцветный полосатый рюкзак умостился за спиной, словно какой-то диковинный зверек.

Сириус взлетел первым, уводя байк от Хогвартса, и ему на секунду показалась, будто неодобрительный взгляд директора жжет ему спину, но он только сплюнул и надавил на газ.


* * *


Сириус знал, что это начнется еще до того, как они переступили порог Блэкшира. Черт побери, он знал это уже до того, как все девчонки разом разинули рты, увидев впереди древний особняк в окружении душистой хвои, ледяных ручьев, обрамляющих парк и выложенных светящимися изнутри камнями дорожек.

— Полегче! Это, мать его, индийский ковер! — Блэк оттащил Беату прочь с узорчатого сокровища на мраморный пол, без каких-либо усилий поднимая ее в воздух.

— Какой красивый!

— А это что такое? Статуэтка?

— Слушай, Сириус, если бы я знала, что…

Восторженные женские голоса окружили Сириуса со всех сторон. Даже Эмили одарила пару баснословно дорогих безделушек скупым взглядом. Лили и вовсе — прыгала от одной безделице к другой, щебеча про какие-то барокко, рококо, импрессионизм и прочие давно забытые Сириусом глупости.

Джеймс кривился, строил рожи, морщился и всем видом выражал дерзкое снисходительное веселье.

— Сириус? — чистый мелодичный голос разнесся по огромной прихожей, разом заставив утихнуть всех вошедших.

Сириус обернулся, полыхнул глазами и сам не понял, как губы его растянулись в улыбке.

— Меда? Ты все еще здесь?

— Нам пришлось оста…

— Мама, мама! У тети смешная обувь! — Нимфадора Тонкс с оранжевыми вихрами выскочила вперед, подскочила к Беате и задорно хохоча указала перстом прямо на заляпанные весенней землей гриндера.

— Что это? — настороженно осведомилась Беата, опустив голову вниз и щурясь словно на ярком солнце.

— Это ребенок, — эхом отозвалась Эмили, расстегивая пальто и отдавая его Ремусу.

— Ребенок?

— Это что-то вроде человека, только очень маленького и недоразвитого. У вас больше общего, чем ты думаешь.

Андромеда приподняла тонкие брови в вежливом удивлении, потом что-то прикинула в уме и сделала одной ей известные выводы.

— Хэй! Как тебя зовут, принцесса? — Джеймс проехал последний метр мраморного пола на коленях и легко подхватил Дору на руки. — Меня зовут Джеймс и я чертовски рад тебя видеть!

— Дора и я ненавижу свое имя!

Они деловито и очень важно пожали друг другу руки и тут же начали строить гримасы, общаясь совершенно безмолвно.

— У Джеймса, очевидно, с детьми гораздо больше общего, чем у тебя, — фыркнула Эмили.

— Я не знала, что в таком возрасте они могут разговаривать, — Беата недоверчиво смотрела, как Нимфадора дергает за ухо Джеймса. — И ходить. И думать.

— Может, тебе рассказать, откуда они берутся? — вкрадчиво уточнил Блэк, склонившись к самому уху Беаты.

Та заорала от неожиданности и машинально замахнулась на него близстоящей вазой. Завязалась потасовка, в ходе которой был безнадежно испорчен ковер и неприлично поднято настроение у всех присутствующих.

— Я заварю чаю, — вздохнула Андромеда, бросив на Сириуса взгляд, полный упрека.

 

Когда все наконец-то расселись в круглой индийской гостиной — Дора теперь восседала на коленях у Лили — Андромеда утащила брата на кухню и устроила разнос.

— Ты с ума сошел?! По Англии гуляют самые настоящие убийцы, а вы болтаетесь туда-сюда без защиты. Без сопровождения!

Через проем было отлично видно, как Дора пытается заплести сидящей рядом Беате французскую косичку, а та уворачивается и ворчит, словно разбуженный по осени медведь-шатун.

— Среди «сопровождающих» могут быть предатели. И куда я пойду? Куда все они пойдут? — Сириус рвано махнул рукой. — Родители Лили, Марлин — ты их прячешь от девчонок, не я!

— А Ремус? Он же оборотень! — голос Меды дрогнул, но она тут же гордо вздернула нос, как делают все девчонки отчаянно пытаясь казаться храбрыми.

— Тем более! Ему как никому нужна защита от Фенрира и подходящее убежище. Ты предлагаешь мне выставить его за дверь собственного поместья? Вот уж нет! — При упоминании «собственного поместья» Андромеда несколько сникла. — Пожалуйста, Меда, не сердись, — лицо Сириуса стало притворно жалостливым, так что Андромеда не выдержала и, фыркнув, легонько щелкнула его по носу.

— С чем ты хочешь чай? — ласково спросила она.

— С малиной, лимоном и имбирем.

— Извращенец, — хмыкнула Меда.

Сириус только пожал плечами и оглянулся на друзей. Как оказалось, очень вовремя.

— Эй-эй-эй! Эта подушка вышита вручную, она не для ног, Спринклс!

— Вы друг другу подходите, — пробормотала Меда себе под нос.

— Что-что?

— Сделай вид, что ничего не слышал, а я сделаю вид, что ничего не говорила, — она улыбнулась уголком губ.

— Так-то лучше. Беата, чтоб Мерлин забрал твои подштанники! Положи хрустальный кувшин на место!

— Я не ношу подштанники, придурок!


* * *


Гроза прогрохотала над Блэкширом, разразилась молниями и густым ливнем, побушевала и двинулась дальше. Закат смазался тяжелыми рыхлыми тучами, так что ранние сумерки были едва отличимы от поздней ночи.

— Красиво? — Ремус подступил к Эмили совсем близко и осторожно положил руку ей на плечо.

Из индийской гостиной они поспешно сбежали, оставив шумную компанию посреди разноцветных подушек с кисточками, вышитых ковров и золоченных статуэток. Андромеда без труда подыскала им отдельную комнату, оказавшуюся на поверку в два раз больше привычной общей спальни. Меж двух стеклянных дверей, ведущих на длинный балкон, распростерлась, в прямом смысле, огромная кровать. Квадратная, укрытая белоснежным пуховым одеялом, с россыпью лиловых и голубых подушек. Трюмо с изогнутыми ножками стояло сбоку, рядом с резным сундучком из белого дерева. Еще одна дверь на противоположной стороне комнаты вела в гардеробную сопоставимых размеров, а вторая в купальню — большой каменный бассейн, как в ванной старост.

— Здесь красиво, — наконец сказала Эмили, вдыхая густой еловый запах. — Я думала, это будет большой мрачный дом из дерева, камня и со скучными гобеленами. Но он… разноцветный. Каждая комната — новый мир.

— Никогда не бывал здесь. В этой комнате, я имею в виду. В прошлый раз я видел бордовую спальню — она вся будто пропитана кровью и нездоровой страстью. В ней спит Блэк. Еще мы ночевали в желтой гостевой комнате — там круглые трехъярусные кровати и сияющие рыжим стеклянные шары вместо ламп.

— Джеймс?

— Да, — Ремус усмехнулся. — Это его вотчина. А Питер любит чердак, ты не видела чердак Блэкшира? — Эмили отрицательно помотала головой. — О… Это шедевр, каждый должен побывать там. Вместо обоев — колдографии Парижа, Венеции, Барселоны, Лондона, Нью-Йорка, Рима… И множество бесформенных подушек, на которых можно сидеть и думать, будто ты оказался в центре всех дорог. Еще стеллажи с винами…

— Это конечно главное, — фыркнула Эмили.

— …и коллекция колдографов. Каждый из своей страны.

— Альфард Блэк был малость чокнутым.

— Сириус любил его.

— Почему тогда Альфард не сумел объяснить племяннику, как нужно себя вести, чтобы не стать изгоем в собственной семье? Он ведь... он сумел остаться собой и при этом не рассориться с семьей в пух и прах.

Ремус только пожал плечами.

— Альфард был началом. Он один из первых в семье почувствовал лживость и несостоятельность чистокровной философии, но он поступил на Слизерин, и его выходки терпели. И потом, ни его мать, ни отец никогда не сравнятся с Вальбургой. Она пыталась сломать Сириуса и сделала только хуже. Он сорвался с цепи. Хотя они могли бы помириться, будь она хоть каплю мягче.

— Сейчас уже поздно об этом говорить.

Эмили помолчала, плотнее прижимаясь к Ремусу спиной и рассеянно размышляя о том, как долго продлится их счастье.

— Орден Феникса, — наконец тихо спросила она. — Расскажи мне про него.

Ремус дернулся, вздохнул, продолжая смотреть на медленно уползающие вдаль тучи, и сказал:

— Просто партизанская организация для борьбы с Лордом.

— Почему этим занимаетесь вы? — Эмили попыталась развернуться и требовательно заглянуть ему в глаза, но он крепко обхватил ее руками, прижав ее спиной к себе.

— Потому что кто-то должен. Если все будут сидеть в своих скорлупках и с ожиданием смотреть на Министерство, ничего не изменится. Каждый, кто не согласен с действиями Пожирателей, должен сделать хотя бы что-то. Потому что надеяться друг на друга — все равно, что распахнуть перед Волдемортом ворота своего дома и пригласить его войти.

Ремус как-то неожиданно оказался выше и сильнее, и его дыхание щекотало Эмили кожу. Она совсем не могла сосредоточиться на его словах, все сильнее обмякая в объятиях.

— Ты же не можешь представить, чтобы Джеймс или Сириус решили отсиживаться за чьми-то спинами, да? — вопрос был риторическим, и Ремус не ждал ответа. — Вы с Беатой и сами полезли обследовать тело той… той девочки, несмотря на риск. А Дамблдор просто не может остаться в стороне. Будь на его месте, я бы сошел с ума от той вины, что он должно быть испытывает. Том Реддл учился под его началом, а он просмотрел.

— Он не мог знать всего и не мог предугадать.

— Я читал хроники Хогвартса, — руки Ремуса опасно заползли Эмили под водолазку и обустроились на ее животе. Они были шершавыми, теплыми и вели себя совершенно безнаказанно. — Говорят, во времена учебы Реддла в школе, была открыта Тайная Комната. Том был одним из косвенных подозреваемых, но никто не пожелал внять фактам и обвинить столь блестящего ученика, ведь он был старостой школы. Дамблдор видел это, должен был понять, насколько тот опасен, но понадеялся на лучшее.

Солнце закатилось за горизонт, осветив напоследок мир сочащимися алым лучами, и тут же по всему Блэкширу распустились желтые огоньки фонарей. Это было упоительно красиво, словно множество огромных светляков заполонили ночь, разгоняя мрак и холод.

— Я не осуждаю Дамблдора, — лениво произнесла Эмили, не понимая, почему они вообще разговаривают о Дамблдоре в такой момент. — Просто не хочу оставаться в стороне. Хочу вступить в Орден.

Руки Ремуса пришли в движение, и Эмили твердо уверилась в том, что они совершают вредительскую акцию по уничтожению ее самоконтроля.

— Нет, — очень тихо и как-то до неприличия жарко прошептал ей Ремус в ухо.

— Ты меня не отго… гово… ришь, — получилось совсем неубедительно, и последняя линия обороны рассыпалась в пыль.

— Мы с тобой не обсуждали то, что случилось тогда, — голос Ремуса на секунду стал виноватым, но всего лишь на секунду. В нем опять зазвучали завораживающие Эмили звериные нотки. Эмили нравилось, когда он говорил так, и она отказывалась признаваться себе, что ей нравится ощущать себя слабой рядом с ним.

— Не обсуждали, — покорно кивнула она.

— Это было неправильно. Не так, как я хотел. Не так, как я себе представлял. Мне надоело быть в центре дурацкого розыгрыша, и я не был уверен, что…

— Ты такой глупый, Ремус, — вырвалось у Эмили помимо воли.

Ремус замер, пытаясь понять, что она имел в виду, потом мотнул головой и легко оттолкнул ее от себя. Чтобы потом развернуть к себе лицом. Эмили машинально зажмурилась, не желая ни при каких обстоятельствах смотреть в глаза этому, новому Ремусу, который появлялся так редко, но всегда вызывал в ней бурю эмоций.

— Пойдем, — в его голосе слышалась улыбка и легкая усмешка. Он потянул ее за руку, и она вслепую пошла за ним, чуть не споткнувшись о маленький порожек.

В спальне было темно, и только мебель проступала бесформенными белыми пятнами. Тонкие занавески колыхались, и за окном стояла свежая весенняя ночь. Черно-желтая, пахнущая акациями и хвоей. Эмили чувствовала себя как в пьяном бреду, ведомая непонятным ей шестым чувством, которое благополучно довело ее до кровати, осторожно стянуло с нее узкую водолазку, черную школьную юбку и шерстяные гетры. У чувства было знакомое лицо, пахнущие родным запахом руки и внимательные голубые глаза.

— Ты красивый, — задумчиво сказала Эмили, вновь оказавшись сверху и с упоением водя пальцами по обнаженной груди, выступающим ключицам и подрагивающими от прикосновений животу.

Ремус молчал, глядя на нее снизу вверх взглядом, какой бывает у тщательно сдерживаемого желания, вот-вот готового сорваться с цепи. Его лицо чернело среди белоснежных подушек, и только глаза по-звериному блестели, словно он и не волком был вовсе, а диким лесным котом.

Эмили наклонилась к нему, мазнула по щеке свесившимися волосами и начала с методичной жестокостью покусывать его за шею. Ремус думал, что сойдет с ума, а еще думал, что это мучение он готов терпеть вечность, потому что предвкушение того, что должно было последовать после, ему нравилось едва ли не больше.

Коротко то ли вздохнув, то ли рыкнув, он одним движением перевернулся, теперь уже нависая над Эмили, с жадностью разглядывая ее бледное лицо с широко распахнутыми удивленным глазами.

Ничто не удивляло Эмили Паркер больше, чем моменты, когда кто-то внезапно захватывал над ней власть.

— Боишься меня? — хрипло спросил Ремус. Он не волновался, ему просто было интересно.

Эмили помотала головой, ее взгляд снова похолодел, будто она вспомнила про свою ущемленную гордость.

— А зря, — совершенно дико прошептал Ремус, и его рука неумолимо двинулась вниз.

Он с каким-то почти садистским наслаждением наблюдал, как она пытается удержать контроль, сдавая позиции одну за одной, совершенно неспособная что-либо с собой поделать. Эмили почти не стонала, превращая готовые вырваться стоны в прерывистое хриплое дыхание, и зверь внутри Ремуса окончательно сошел с ума.

Потому что обладать своей жертвой — недостаточно. Зверю необходимо видеть, как жертва подчиняется ему с каждой секундой все больше и больше, переступая через собственную гордость и убеждения.

Ремус знал, что ей это нравится.

Эмили знала, что это нравится ему.

И если бы Сириус или Джеймс знали, как на самом деле выглядят эти странные отношения двух оборотней в овечьих шкурах, они бы очень удивились.


* * *


Лили Эванс восседала на огромной оранжевой подушке, обняв обеими руками свою любимую игрушку — плюшевого осьминога. Она притащила его из Хогвартса, водрузила во главе кровати и сказала, что теперь Диего будет сидеть здесь. На вопрос Джеймса, где же они с Лили будут спать, девушка только неопределенно пожала плечами и перебралась поближе к камину.

Вокруг летали наколдованные пушистые одуванчики, отчего все время хотелось чихать, но Лили ни за чтобы не променяла эту наполненную летом комнату на порядком опостылевшую гриффиндорскую спальню.

— МакГонагалл говорила с тобой о происходящем? — спросила она, ненароком любуясь Джейсом, который в тот момент как раз снимал рубашку.

Будь это чья-то чужая рубашка, Лили бы непременно поморщилась от запаха и тонко намекнула на необходимость принять ванну. Но в Джеймсе все было родным. Джеймс оказался тем, кого Лили хотела видеть рядом, и неясные образы и силуэты таинственного возлюбленного в ее девичьих снах приобрели знакомые черты.

— Я не хочу об этом говорить, — отрезал Джеймс. — Я летел под дождем на чертовой метле добрых три часа, я не мылся и не спал, и последнее, чего мне не хватает — это разговор о Дамблдоре и его тараканах.

Лили коротко вздохнула, улыбнулась самой солнечной из своих улыбок и протянула руки навстречу Джеймсу. В его большом красном свитере с вышитым оленем (подарок Молли) и торчащими из-под него голыми коленками она выглядела ужасно мило, так что Джеймс даже на секунду оторопел.

— Ну раз ты приглашаешь, — туповато ухмыльнулся он.

А потом медленно и как-то неуверенно пошел к Лили, опустился рядом и обнял своими большими руками, уткнувшись носом ей в рыжую макушку. Лили чувствовала себя так, будто ее накрыло огромное мягкое одеяло, и ощущение, что просто так из-под него ей не выбраться, дарило тепло и умиротворенность.

Из-за своего роста и комплекции Джеймс мог казаться слишком большим и неуклюжим, но это в нем и нравилось Лили больше всего. Его большие руки и большое сердце, которое так гулко и упрямо билось у него в груди. Этот мерный стук казался ей красивым, и она могла слушать его часами, запуская пальцы в жесткие волосы и почесывая Джеймса за ухом, как толстого мурлыкающего кота.

Джеймс замер, прикрыв глаза и не шевелясь, совершенно разомлевший от ее ласки, и изредка вздыхал. Одуванчики пролетали мимо, время от времени совершая посадку на его голове, а потом вновь воспаряли в воздух и светились, пропитанные мягким оранжевым светом.

Лили завозилась, пытаясь поудобнее устроиться и распрямить затекшие ноги, и Джеймс тут же очнулся.

— Мы здесь одни, — негромко проговорил он ей куда-то в плечо, скользнув губами по щеке и шее. Лили вздрогнула и тут же запунцовела от его тона. — Никаких Блэков, врывающихся в комнату, Ремусов, тоскливо сопящих на соседней кровати, и Питеров, читающих нотации.

Лили улыбнулась снова, еще более хитро, и, прижав Джеймса, увлекла его за собой.

Глава опубликована: 05.07.2015

***

Нарцисса отправилась в Малфой-мэнор на собственной карете с собственными экипажем и собственными лошадьми. Когда она думала о том, в каких ужасных условиях передвигаются все прочие ученики (по пятеро-шестеро в неудобных деревянных коробках с какими-то клячами вместо коней!), она невольно начинала мурлыкать себе под нос незатейливые мелодии.

В этом было что-то по-детски приятное и даже немного дерзкое. Мать никогда не разрешала ей напевать песенки, аргументируя тем, что это пристало сельским служанкам, но никак не благородным представительницам знатного рода.

«Люциус будет меня ждать», — подумала Нарцисса и, не выдержав, улыбнулась. Это было категорически странно и неправильно, так что Блэк не преминула немедленно «одернуть» губы вниз, пока никто не заметил.

Люциус шантажировал ее, Люциус не любил ее, Люциус изменял ей.

Но скоро он будет принадлежать Нарциссе целиком и полностью, и ничто не изменит это.

Ощущение скорого замужества, раньше вызывавшее в Нарциссе легкую оторопь, сменилось сладким предвкушением. Ей не терпелось примерить на себя роль хозяйки большого дома и роль супруги. Как Андромеда могла променять Лестрейнджа, отданного теперь Белле, на какого-то магглорожденного, Нарцисса решительно не понимала. Лестрейндж конечно не Малфой, но…

Карета подскочила на ухабе, чуть не опрокинув Нарциссу с места, и та на несколько минут подрастеряла свои мысли, пытаясь одновременно удержаться на сидении, не уронить шляпку и не повредить прическу. Перед Люциусом она должна была предстать безупречной.

— Приехали, госпожа.

Слуга открыл дверь, подал Нарциссе руку, и та с крайним неудовольствием воспользовалась ею. Люциус был просто обязан встретить свою невесту лично, но его такие мелочи явно не волновали. Нарцисса почувствовала, как внутри поднимаются старые обиды, и поспешно вздохнула. Пошедшее красными пятнами лицо — никудышная идея.

Малфой-мэнор был ужасающе холоден, словно пришел огромный дементор и высосал душу изо всего дома. Необъятная прихожая почти не освещалась, высокие окна были плотно зашторены, не оставляя никаких сомнений — тот кто делал это, получил строгий приказ не пропускать и капли солнца в комнату.

Нарцисса поежилась, отдавая домовихе желтое пальто и жемчужно-белый шарф. Эльфийка пропищала что-то подобострастное и засеменила перед Нарциссой. Та была вынуждена последовать за ней, кипя от злости.

Ее шаги эхом отдавались в пустом холле, и Нарцисса невольно вспомнила, как впервые, в возрасте одиннадцати лет была представлена Люциусу в качестве невесты. Тогда она так волновалась, что в первые минуты не смогла вымолвить и слова. Абраксас, наблюдая сию картину, охладел к ней еще сильнее и лишь коротко кивнул — мол, робкая и никудышная невестка не составит проблем — и хорошо.

Хорошо, что он умер.

Люциус Малфой, нездорово бледный, в одной лишь рубашке и белых брюках сидел на софе, внимательно выслушивая мать. То, что Нарцисса поначалу приняла за дребезжание, оказалось то и дело срывающимся голосом Эрики Малфой.

Люциус оглянулся на стук каблуков, его полубезумный взгляд метнулся туда-сюда и наконец остановился на Нарциссе. В нем появилось облегчение, и Нарцисса едва смогла удержать брови на месте.

— Нарцисса, — он вскочил и направился к ней, как бегущий от пожара человек. Склонился, аккуратно поднося к губам руку в белоснежной перчатке, и только теперь, поверх его спины Нарцисса увидела еще одного гостья. Гостью.

Элизу Яксли.

Элиза чуть приподняла уголки губ в улыбке и поднялась навстречу, готовая склонить голову в приветствии. Но ее притворная вежливость уже ничего не могла исправить. Девчонка посмела приехать к Люциусу — ее жениху — прежде самой Нарциссы! Стерпеть такое — значило бы унизить себя.

Люциус отпустил руку Нарциссы, отступил на шаг, продолжая безмолвствовать, и это было чертовски похоже на моральное бегство. Ну что же, раз он сам предоставил ей слово…

— Элиза, — Нарцисса улыбнулась, мастерски управляя своим голосом и подбавляя в него максимальное количество яда. — Какая встреча.

Ее лицо излучало величавое спокойствие, но было что-то дикое и дьявольское в изгибе ее губ, предназначенное лишь одной Элиза. Там как ни в чем не бывало продолжала улыбаться. У девочки стальные нервы.

— Нарцисса, — Элиза склонила голову.

— Вы знакомы? — Эрика ослепительно улыбнулась, совершенно счастливая от такого поворота событий.

И только теперь, глядя на ее мигом разгладившееся белое лицо и светящиеся теплом глаза, Нарцисса поняла одну крайне неприятную вещь: Элиза Яксли пустила свои корни в душу этой женщины. И пустила очень глубоко.

Блэк мельком взглянула на Люциуса и встретилась с ним глазами. Они смотрели друг на друга долю мгновения, после чего Малфой чуть ближе подступил к ее плечу. Что ж, значит, один союзник у Нарциссы все-таки есть.

— Мы договорим позже, Элиза, — Люциус вежливо и гораздо более уверенно улыбнулся. — Моей невесте необходимо устроиться в комнатах, и я желаю сопроводить ее лично.

 

— Знаешь, Люциус, твое вопиющее пренебрежение нашими отношениями — просто немыслимо! — возмущалась Нарцисса, следуя по длинному коридору за Люциусом. Она безмолвствовала большую часть пути, но, поднявшись наконец на личный этаж Люциуса, устроила настоящий скандал. — Мало того, что дверь мне открывает мой собственный слуга, а после — какая-то чахлая эльфийка, так после этого я еще и узнаю, что все это — из-за грязнокровной выскочки!

Люциус словно онемел — даже его лицо стало деревянным. Широким жестом он распахнул створки дверей, пропуская Нарциссу в покои, ставшие ей почти родными за время частых посещений Малфой-мэнора. Прозрачные шелковые занавески на высоких арочных окнах, изысканная кровать на изогнутых ножках, шкафы из черного дерева с золоченными ручками и круглый ковер с вышитым вручную цветком нарцисса.

Люциус плотно закрыл за Нарциссой двери, стремительно подошел к девушке и развернул к себе, больно обхватив руками за предплечья.

— Лю…

— Мы должны от нее избавиться, — очень тихо, но очень отчетливо проговорил он.

Нарцисса моргнула, отгоняя наваждение, и осторожно произнесла:

— Неужели Элиза произвела на тебя такой эффект?

— Даже ты называешь ее по имени, — Люциус сделал паузу. — А это кое-что значит.

Это было правдой. Нарцисса ни одну грязнокровку не называла по имени без стоящей причины, а сейчас даже не задумалась.

Она осторожно высвободилась из «объятий» Люциуса, невесомо прошлась по ковру и присела на кровать. Люциус смотрел на нее сверху вниз с нехорошим настороженным выражением и молчал.

— Она полукровка, — полувопросительно произнесла Нарцисса, отвечая ему упрямым взглядом. — Это не одно и то же.

— Она очень опасная полукровка, — поправил ее Люциус. Его лицо разгладилось, и он прикрыл глаза, устало опустив руки. — Ее появление здесь прошло мимо моего ведома. Я просто спустился к завтраку и обнаружил эту… эту Яксли, сидящей за семейным столом рядом с моей собственной матерью. С очень и очень счастливой матерью.

Люциус присел на край кровати рядом с Нарциссой, и только сейчас она заметила, как сильно он осунулся.

— Мама была безутешна. Она плакала ночами, позабыв наложить Оглушающие чары, била посуду, рвала одежду, кричала. Я думал, что сойду с ума, — Люциус смотрел в пол и, вероятно, не вполне понимал, что говорит. — А эта… эта сука!..

Нарцисса дернулась, но Люциус уже проглотил свою злость, и только в глазах осталось что-то зловещее, что всегда появлялось во взгляде Абраксаса, когда кто-то отказывался ему подчиняться.

— Оказывается, она уже давно бывала здесь… — Люциус уставился в стену напротив, его ноздри раздувались, но голос оставался ледяным. — В отсутствие отца. Она племянница моей матери и моя кузина.

— Она распространяет зелье на своем факультете, — Нарцисса осторожно придвинулась к Малфою, стягивая атласные перчатки с холеных рук. — Она на нашей стороне.

— Я знаю, и это пугает меня еще больше, — безо всяких эмоций произнес Малфой. — Она провела с этими людьми половину своей жизни, а теперь травит их, улыбаясь и ласково поглаживая по спине. Что же тогда она может сделать с моей матерью?

Нарцисса задумчиво посмотрела на свои руки, потом вздернула подбородок и хладнокровно сказала:

— Мы можем подлить зелье ей, Люциус.

Слова прозвучали очень буднично и удивительно к месту. Будто Люциус именно к тому и вел беседу, под конец лишь оставив Нарциссе сыграть главную партию. Малфой едва заметно улыбнулся, тепло посмотрел на Нарциссу и наконец произнес:

— Именно это я и сделал. Сегодня утром. Я не колебался.

Нарцисса молчала лишь мгновение, зная, что иногда бывают моменты, когда важен не только сам ответ, но и то, как скоро он будет произнесен. И она не сомневалась.

— Ты все сделал правильно.

 

Нарцисса лежала, натянув одеяло до подбородка, вытянувшись по струнке и раскинув в стороны руки. Она любила так засыпать, ей казалось, будто она покачивается на волнах сна, постепенно проваливаясь в его глубину. Но сегодня ей не спалось, и причин тому было множество.

Элиза. Кто она такая? Неужели в человеке может быть сплетено столько всего противоречивого? И, если Шляпа не ошиблась, то неужели возможно так неузнаваемо измениться за несколько лет?

Эрика. Нарцисса отчетливо видела, как сходит с ума ее будущая свекровь. Эрика всегда была придатком своего мужа, и Нарцисса не испытывала к ней особого пиетета, но сейчас не могла подавить жалость. Эрика медленно умирала от печали, терзающей ее изнутри, и смотреть на это было страшно. Неужели можно так сильно раствориться в одном-единственном человеке, что после его ухода теряешь саму себя?..

Люциус… Люциус ничуть не изменился. Нарцисса всегда считала, что видит его насквозь, знает все его стороны, тайные желания, порывы и мечты… Но одно дело об этом знать, а другое — видеть. Нарцисса никак не могла определиться с тем, понравилось ли ей увиденное или же оно отталкивает ее.

В комнате стояла звенящая тишина, были закрыты все окна, вынесены все часы — ни в каких других условиях Нарцисса заснуть не могла. И странный тихий звук, то прерывающийся, то нарастающий был явственно слышим в темноте. Нарцисса поворочалась на кровати, недовольно села, придерживая у груди одеяло и задумчиво уставилась на дверь. Кто-то скребся по ней, и это было довольно-таки жутко.

— Госпожа? — раздалось приглушенное с той стороны, сердце совершило кульбит, и Блэк прикрыла глаза.

Всего лишь домовиха.

Нарцисса изящно спрыгнула с кровати, не торопясь прошествовала к двери и с ленцой открыла ее, чуть прищурившись от света, наполняющего коридор.

— Чего тебе? — недовольно поинтересовалась она.

— Г-госпожа, могу ли я просить вас?..

Домовиха, ничего более не объясняя, поспешила прочь, и Нарцисса, плотно притворив за собой двери, двинулась за ней. Чтобы маленькая ушастая служка позволила себе подобное, должно было случиться нечто из ряда вон выходящее. Может быть, Элиза подавилась во сне или захлебнулась собственной желчью?..

Нарцисса осторожно ступала вперед, и ее босые ноги утопали в мягком ворсе ковра. Это ощущение было настолько приятным, что Нарцисса снова начала мурлыкать, не обращая никакого внимания на удивленный взгляд домовихи.

Эльфийка остановилась у покоев Люциуса, и благодушие Нарциссы как рукой сняло.

— Он там… снова… Я не знаю, что и делать, — жалостливо сказала служанка, заламывая тоненькие ручки. — Но вам он доверяет, и я подумала…

Судя по тому, что эльфийка не билась в рыданиях, ничего особенно страшного с Люциусом не произошло, а значит, и переступать порог его спальни не было никаких причин.

Но…

Он там, внутри… Беззащитный, быть может, обнаженный — кто знает, в чем спит Люциус? — в своей кровати, в комнате, в которой Нарцисса никогда не была. В комнате, которая дышит и живет своим хозяином. В комнате, где маленький Люциус рос, учился ходить, плакал, радовался, жил — это все там, за этой треклятой дверью с огромной «L», пошло инструктированной изумрудами.

— Конечно, — сказала Нарцисса так, словно оказывала честь домовихе в частности и всему магическому сообществу в целом. — Я разберусь.

Бедняжка благодарно шмыгнула носом, поковырялась в замке и бесшумно отворила одну из створок. Всего мгновение, и Нарцисса проскользнула внутрь, дверь за ней закрылась, и вновь наступила кромешная темнота.

У Нарциссы перехватило дыхание.

Что она делает?!

Они, конечно, обвенчаны, но…

«Мать не узнает…» — протянул в голове проснувшийся голосок. Тот самый, что когда-то уговорил ее присоединиться к A&B. — "Ты только посмотришь и все..."

Нарцисса вдохнула очень-очень тихо, пытаясь не нарушить покоя спящего.

В комнате Люциуса не были зажжены свечи и не работал ночник. Не было слышно ни тиканья часов, ни стрекота цикад — он так же, как и она, закрывал окна перед сном. А может быть, опасался кого-то.

В темноте была едва различима огромная круглая кровать под матерчатым куполом, у стены стоял стол, заваленный бумагами, рядом с ним узкий шкаф до самого потолка. Здесь не было ни растений, ни украшений. Спальня была для Малфоя всего лишь местом, где он спал, и Нарцисса немного поникла. Она-то ожидала увидеть ошеломляющий своим великолепием ледяной дворец с трупами неугодных слуг и коллекцией пыточных приспособлений. Но, как это часто бывает, дверь в комнату выглядит торжественней, чем ее содержимое.

И только сейчас, отвлекшись от созерцания расплывчатых в темноте контуров предметов, Нарцисса услышала звук.

Этот звук.

Его ни с чем нельзя было спутать. Это был звук, который могут издавать лишь взрослые плачущие мужчины, изо всех сил пытающиеся удержать боль в себе. А оттого их рыдания всегда пугали Нарциссу намного больше, чем женские.

Если плачет женщина — это может быть всего лишь маленькой хитростью. Если плачет мужчина — это по-настоящему и это страшно.

Нарцисса сглотнула и сделала то, чего она сама от себя не ожидала. Она пошла вперед. К Люциусу. Ее длинная прозрачная сорочка скользила по ковру, ноги касались холодного ворса, и Нарциссе казалось, что именно так себя чувствовали девы, которых в древности приносили в жертву драконам.

Нарцисса опустилась на кровать рядом с головой Люциуса, невесомо опустила руку рядом с его головой и едва слышно произнесла:

— Ты спишь, Люциус.

Она не знала, спал ли он, просто поверил ей или же притворился, но дергаться Малфой перестал. Просто замер, как пойманная в клетку птичку, выжидая.

Нарцисса легонько провела по волосам Люциуса ладонью, поразилась, какие они мягкие, и уже совсем отважно запустила в них пальцы. Она почувствовала, как Малфой расслабился, снова начал дышать, но все еще не смел шевелиться. Быть может, боялся спугнуть сладкое сновидение или не хотел признаваться, что не спит.

Это была опасная игра. Малфой никогда не простит ей того, что она видела его слабость. Он уничтожит ее за это, сокрушит и растолчет в порошок. Но если они оба сделают вид, что ничего не было, что все это был лишь пустой сон, мираж…

И почему все так сложно?

На Нарциссу накатила тоска, как только она представила себе этого хама, Поттера, и его грязнокровку. Он-то, наверное, может преспокойно влезть к ней в кровать под полог в любое время суток, и никто из ее подруг и слова против не скажет. Может целовать ее на глазах у всех, зажимать во всяких темных углах, пошло шутить и наслаждаться ее раскрасневшимися от смущения и счастья щеками.

Нарцисса осуждала это и завидовала.

Люциус тем временем совсем обмяк, задышал громче, уже не пытаясь притворяться спящим, а являясь таковым. Нарцисса не знала, что сможет найти в себе столько нежности, тем более, к этому человеку, что сможет так ласково гладить его голову, волосы, плечи и шептать всякие глупости.

Она покинула спальню Люциуса через полчаса. Воровато оглядываясь, пробежала по коридору, подобрав юбки, и скрылась в своих покоях, будто пугливый зверек в собственной норе.

А на утро они сдержанно поздоровались за завтраком и до самого обеда, когда Люциус уехал по делам, не обмолвились ни одним словечком.


* * *


Блэкшир

Сириус Блэк восседал в кресле Альфарда в его кабинете, а Нимфадора Тонкс пыталась укусить его за ухо заострившимися зубками. Они хохотали, и Беата мрачнела с каждой секундой.

Она всегда искренне считала, что Блэк и дети — это как… как она и дети.

Она не понимала, о чем можно разговаривать с неоперившейся мелюзгой, во что можно с ними играть, если с ними нельзя даже выпить и уж тем более и подумать не могла, что Блэк во всем этом так преуспел.

Выходит, в Блэке было что-то, в чем он ее однозначно превосходил.

— Почему тетя Беата такая грустная? — спросила Нимфадора и, когда Сириус отвлекся, коварно цапнула его за палец.

— Голодная, наверное, — посмеиваясь, ответил Блэк.

Нимфадора сидела у него на коленях, со смешными короткими косичками и постоянно вертела головой туда-сюда. Она была похожа на непокорный огонек, пытающийся вырваться из чужих пальцев, но Блэк держал ее надежно, выглядя при этом до неприличия счастливо. И что самое страшное — смотрелся вместе с Дорой на руках очень органично.

Беата так не умела. Ей довелось лишь раз провести время с ребенком, еще когда бабушка поручила ей приглядывать за дальней родственницей, в ходе чего девочка случайно подожгла дом, лишилась половины волос, а Беату высекли.

За всеми своими размышлениями Беата не заметила, как несносное создание спрыгнуло с колен Блэка, подобралось к ней неподобающе близко и уверенно вползло рядом на диван. Поэтому когда хобот Нимфадоры протрубил Беате прямо в ухо, она подпрыгнула, слетела на пол, заорала и начала неистово махать руками.

Блэк хохотал как умалишенный, Нимфадора вторила ему звенящим высоким смехом, и только Беата чувствовала себя глубоко оскорбленной.

— Я не такая маленькая, как ты думаешь, — наконец сказала Дора очень серьезным спокойным тоном.

— И не такая глупая? — совершенно искренне спросила Беата, Блэк только приподнял брови.

— Совершенно точно нет, — Дора замотала головой. — Я — лучшее, что будет в твоей жизни.

Беата ошеломленно уставилась на проказницу, почуяв в ее словах подозрительно знакомые нотки. В этом возрасте она была столь же наглой и самоуверенной. Впрочем, такой она осталась и по сей день.

— А как же твой дядюшка? — ехидно осведомилась Беата. — Он все время говорит мне, что он лучшее, что было в моей жизни.

— То было, а то будет... — Дора показательно задумалась, переводя хитрый взгляд с Сириуса на Беату и обратно. — Я думаю, что тут тебе придется решить самой. Но, будь я на твоем месте, я бы на него не поставила.

Блэк издал оскорбленный возглас и шутливо погрозил племяннице пальцем.

— В общем-то, я с тобой согласна, — Беата кивнула, и расстановка сил вновь изменилась. Теперь против Блэка выступали уже две ехидных женщины, которые ему были небезразличны.

— Я знал, — вздохнул он, — что вас не стоит знакомить. Женское сердце так непостоянно…

Нимфадора хихикнула, бросилась на Беату и повалила ее на пол. Завязалась небольшая драка, в которой не было очевидного победителя: способности метаморфа против способностей природной колдуньи.

Троица не сразу заметила Андромеду, стоящую в дверном проеме и с неясной грустью наблюдающую за потасовкой. Она светло улыбалась, но на ее лбу проступили маленькие морщинки.

— Пора спать, Дора, — ласково сказала она.

— Не называй меня, Дора!

Беата фыркнула.

— Мы можем называть тебя Тонкс. Это почти, как Нокс, но только Тонкс.

Это было шуточное предложение, но Нимфадора восприняла его всерьез.

— Меня устраивает, — наконец сказала она. — Отныне я буду зваться только так. И если кто-то назовет меня иначе…

Андромеда закатила глаза, легко подхватила дочку на руки и, подмигнув Блэку, покинула кабинет.

— Не все так страшно, не правда ли? — Блэк развалился в кресле, закинув одну ногу на подлокотник, и с ленивой улыбкой наблюдал за Беатой. Волшебным образом в его руках материализовалась зажженная сигара, и он не преминул ей воспользоваться.

— Разве после общения с тобой можно бояться чего-то еще?

— Ты просто не знакома с моей матушкой, — парировал он.

— Держу пари, бедняжка с тобой намучалась. А на деле она наверняка святая женщина, которую ты гнусно оклеветал.

Блэк издал лающий смешок и бросил в Беату изящным паркером с инициалами Альфарда. Она поймала паркер со звериной ловкостью и тут же неуклюже разломала его две половинки. Блэк закатил глаза, откинувшись на спинку кресла и рассеянно настукивая ритм какой-то известной песенки по подлокотнику.

— Тебе нравится этот стол? — с внезапным интересом спросил он, махнув рукой в сторону прекрасного дубового сооружения, заваленного непонятными магическими приборами, разноцветно переливающихся в свете ламп.

Беата секунду смотрела непонимающе, затем передернула плечами и ухмыльнулась:

— Ты предлагаешь осквернить его?

— Ты понимаешь меня почти как Джеймс, — Сириус фыркнул. — Только с тобой я еще могу и любовью заниматься. Это комплимент, — пояснил он.

— Первые пять лет я думала, что Джеймс — твой бойфренд, — пробормотала себе под нос Беата, и через пару мгновений оказалась прижата к круглому краю огромной дубовой махины.

— Только не как в прошлый раз, Блэк. Если какое-нибудь перо воткнется мне в спину, то потом я воткну его в…

Сириус успел перехватить ее слова раньше, смешав их со стонами и хриплым дыханием.

— Не думай… — он быстро расстегнул ремень и вслед за ним брюки, — что ты… когда-нибудь… возьмешь… надо мной… верх…

Беата тихо засмеялась, ловя его горькие от сигарет губы, путая руками волосы и жадно вдыхая запах выделанной кожи. Ей нравилось прижиматься к обнаженной груди Сириуса, чувствовать под пальцами жесткую полоску волос, начинающуюся под самым пупком. Ей нравилось чувствовать рядом с собой мужчину, которого она могла уважать, пусть в чем-то он еще и был мальчишкой, как и она — девчонкой. Нравилось то, что он никогда не сдает своих позиций, что, даже когда он стонет, он делает это так… напоказ, с чувством всепоглощающей любви к самому себе, с уверенностью в собственной неотразимости, будто одним своим стоном оказывает честь всему миру.

Наверное, во всех Блэков это вбивали с самого рождения. Им говорили, что все они — короли и королевы, и они, начиная это верить, привыкали к своей роли и срастались с ней воедино.

Сириус не умел быть действительно нежным. Он был порывистым и резким, жадным, горячим, грубым, но никогда — нежным. Потому что нежность он расценил бы как слабость, и Беата понимала это. По той же причине она любовалась им издалека, когда он не мог видеть этого. Например, как сейчас, когда он двигался, прикрыв глаза, изогнув губы в дьявольской улыбке, даже не замечая, какой он до дрожи в пальцах ахренительно красивый.

Но она бы скорее отсосала ему, чем призналась в своих мыслях.

Потому что это было чертово соревнование. Они оба хотели заполучить друг друга в полноправное пользование и также четко понимали — когда один из них проиграет другому, это станет концом их отношений.

На войне проигравших нет, есть только победители. И они оба были намерены стоять до конца.

Черт побери, наверное, для таких, как они, это и называется любовью?


* * *


Косой Переулок

Косой Переулок был похож на поместье с горсткой осмелевших крепостных, решивших выпить вина, пока хозяин отъехал по делам. Десятки укутанных в невзрачные мантии и плащи волшебников сновали туда-сюда, не осмеливаясь высунуть нос из-под капюшона. Большинство магазинчиков и лавчонок пугливо зашторили окна плотными занавесками. Время от времени между ними появлялся просвет, занятый чьим-то чрезмерно любопытным носом, и тут же исчезал.

Ветер гонял мусор по мостовым, клочки газет с рваными, о чем-то кричащими колдографиями. Тоскливо и протяжно каркали вороны, и тяжелый лондонский дождь безжалостно долбил ледяными каплями редких прохожих.

— Все так боятся Пожирателей? — Эмили огляделась, задержала взгляд на молодой женщине в ярко-голубом крепдешиновом платке и сумрачно вздохнула, когда та, испугавшись ее взгляда, торопливо юркнула под защиту ветхого домика.

— Панически, — отозвался Ремус. — После того, что они устроили на карьерном смотре, последовала еще серия нападений. Они назвали это «превентивными мерами». Было много погибших. Министерство Магии дало несколько объяснений, переполненных обещаниями о скором исправлении ситуации, и укрылось в своих недрах. С тех по ведутся вялые стычки между «нашими» и «ихними», а между стычками особо жадные или особо голодные торговцы пытаются торговать из-под полы тем, что у них еще не забрали с обеими сторонами.

— И ты это знаешь, потому что…

— Орден Феникса, — понизив голос, ответил Ремус.

— В который я все еще не вхожу, — еще сумрачнее сказала Эмили.

— В который, я надеюсь, ты никогда не войдешь.

Глаза Эмили полыхнули, но она сдержалась. Вчерашней ночью Ремус весьма, гм, элегантно увел разговор в сторону, но в этот раз Эмили не собиралась давать ему такого шанса.

Они прошли по узким, непривычно пустым улочкам, миновав книжный магазин, лавку Олливандера с занавешенными окнами и кафе-мороженое с одним-единственным посетителем, сидящим за столиком на улице, невзирая на непогоду. Ветер трепал длинные грязные волосы незнакомца, и Эмили мельком разглядела страшный шрам, протянувшийся через лицо мужчины.

Фенрир Сивый.

Может быть, это был и не он, но девушка от греха подальше втолкнула Ремуса в ближайший проулок, в котором омерзительно воняло мочой, и так же стремительно вытянула его на другую улицу.

— Померещилось, — отозвалась она, намертво вцепившись в руку Ремуса, и уверенно потащила его дальше.

Война сотворила с Косым Переулком жестокую шутку — здесь больше никто не смеялся, уличные торговцы не предлагали волшебного мороженного, шоколадных лягушек, сахарных свистулек и прочих волшебных сладких глупостей. Иногда вдалеке появлялись похожие на Пожирателей люди, но сытые от учиненного разбоя они не обращали никакого внимания на простых прохожих. Ведь они считали их уже практически мертвым мясом.

— Это была крайне идиотская затея, — Ремус тем временем продолжал ворчать. — Сейчас самое худшее время, чтобы находиться здесь. Все равно, что сунуть голову в пасть какому-нибудь дементору.

— Зелье ждать не будет.

— Зелье, о котором ты ничего не рассказываешь.

— В отношении экспериментальных исследований я бываю суеверна, — Эмили пожала плечами. — Не хочу говорить раньше времени. Если дело выгорит — поверь, ты узнаешь первым.

— Ага, — тоном «так я и поверил» отозвался Ремус.

Ранним утром Эмили сообщила, именно сообщила Ремусу, что ей необходимо попасть в Косой Переулок и весьма доходчиво убедила его, что с ним или без него, она все равно туда пойдет. Она все еще была поразительно бесстрашной, не понимая, какой страшной может быть война и как близко она подобралась. Эмили все еще казалось, что все самое ужасное может случиться с кем угодно другим, но уж точно не с ней.

Все были категорически против, Беата назвала ее идиоткой и бесполезной дурой, но Эмили была неумолима, и всего через два часа криков и уговоров было решено, что Люпин и Паркер отправятся в переулок вдвоем. Слишком большая компания привлекла бы ненужное внимание. Джеймс сказал, чтобы Люпин держал его в курсе через сквозное зеркало, а сами они с Блэком и Беатой засели неподалеку от Косого Переулка, откуда в случае чего можно было скоро добраться на метлах — трансгрессия здесь сейчас не работала.

— Ты же не думаешь, что я рискнула направиться сюда ради праздного интереса? — Эмили оглянулась на Люпина.

— Конечно, нет. Праздный интерес — это Беата, а не ты.

— Здорово, что ты наконец-то понял это.

Эмили остановилась перед очередным зданием, и Ремус внутренне застонал.

Если бы он искал ингредиенты для зелья, это место было бы последним, куда бы он пошел. Вернее, Ремус скорее бы предпочел сдохнуть от какой бы то ни было болезни, чем идти сюда. Судя по всему, в столь сомнительном заведении продавалось что-то редкое, то есть, нелегальное, раз Эмили решилась переступить порог этого, э… сарая. А еще Ремус понял, почему она пришла сюда именно сейчас — в самый разгар стычек между Пожирателями и Министерством. В мирное время никто не продал бы обыкновенной школьнице запрещенные травы, но сейчас, когда разбой на улицах стал нормой...

В лавке было темно, пыльно и мерзко. Все время хотелось чихать, а еще лучше уткнуться носом в воротник, сбежать отсюда и тщательно вымыть руки до самых локтей. Возможно, у хозяина не было ванной, возможно, он просто не любил мыться или не знал, зачем люди это делают.

В конце концов, судя по Снейпу, у зельеваров случается такая беда.

Огромные жабы в склянках, чьи-то сердца в сосудах с фиолетовой слизью, пучки сушенных трав под потолком… и похожий на пучеглазого кальмара продавец. Со Слагхорном он не имел ничего общего и выглядел, как неудачное последствие скрещивания между морским чудищем и человеком. От обоих рас он взял самые худшие и отталкивающие черты.

— Чем могу помочь? — забормотал бедняга, поминутно шмыгая заложенным носом.

Постояв с секунду за прилавком и оценивая посетителей, он все-таки не выдержал и засеменил к Эмили. Все то время, что Ремус не видел его ног, ему казалось, что это существо передвигается на склизких щупальцах. Но нет — у парня оказались две пухленьких коротких ножки в рваных штанах, не закрывающих щиколоток и обвисших на коленях. А еще он был босой.

Ремуса передернуло, и он машинально сжал руку Эмили. Та недовольно обернулась и демонстративно выдернула ее, будто пыталась показать, что она-то не какая-то там трусишка.

Аптекарь крутился вокруг, вызывая в Ремусе все большее отвращение, и чуть ли не хватался за полы мантии Эмили. У той либо не было чувства отторжения вообще, либо она разучилась его ощущать где-то между своим знакомством с Малфоем и началом дружбы с Беатой.

Бедняга продолжал что-то несвязно бормотать, явно готовый продать даже собственную руку в обмен на кусок хлеба, и сейчас он почти что ни целовал ноги новоявленной покупательнице.

Эмили извлекла из кармана сложенный вчетверо листок, развернула его и властным движением сунула под нос аптекарю. Тот вперился в бумагу своими маленькими выпученными глазками, осклабил кривые акульи зубки в жуткой улыбке и часто закивал. Его пальцы задергались, предчувствуя холод звонких монет, и Ремус отметил в человечке явное сходство с пираньей.

Еще через мгновение продавец унесся в подсобку, и минут пять оттуда раздавался торопливый шорох.

— Длинный список?

— Очень.

Устав лицезреть заплеванный прилавок с подгнившим по низу деревом, Ремус отвернулся и вяло побрел между полок, разглядывая достижения современной алхимии.

Готовые зелья выглядели нескольким лучше своего создателя, назывались не слишком вычурно и даже вызывали некоторое доверие. Ряд бутылочек, баночек и колб переливался в слабом свете немногочисленных свечей, и Ремус с интересом прошелся по списку зелий, вывешенному тут же, на деревянной подпорке. Цены были занижены почти в два раза, но покупателей это явно не привлекало.

Впрочем, никакого чувства жалости Люпин не испытывал. Аптекарь был похож на человека, согласного продаться за лишний кнат, услужливо подсунутый в его потную маленькую ручку.

Ремус склонился к одной из склянок, попытался оттереть пыль с этикетки, тут же наглотался пыли и под конец оглушительно чихнул. Он не был излишним чистюлей, но свою тумбочку в спальне вытирал влажной тряпкой не реже двух раз в неделю, не доверяя домовикам. В отличие от Джеймса, у которого в нижнем ящике точно завелся грибок, и этот придурок запретил эльфам его трогать, а потом и вовсе дал имя.

Ремус вытер нос рукавом, поискал по карманам свой платок и вспомнил, что оставил его в большой сумке, с которой приехал в Блэкшир. Только этого не хватало.

Где-то в подсобке скрипнула половица, и Ремус будто очнулся. Что-то было не так. Что-то внутри словно вопило в нем уже битые полчаса, но только сейчас он смог услышать этот голос. Еще через мгновение Ремус понял сразу три вещи.

Первое: то, что он поначалу принял за пыль, светилось бледным зеленоватым светом и было смутно похоже на одурманивающий порошок.

Второе: он не чуял совершенно ни одного запаха, и это было настолько дико и непривычно, что выбило его из колеи еще на добрых полминуты.

И третье.

В лавке стояла звенящая тишина, а из подсобки не доносилось ни звука.

Ремус оглянулся, широкими шагами, переходящими в бег, преодолел расстояние до прилавка, не обнаружил там ни списка, ни Эмили и, выругавшись, бросился в подсобку. Внутри высились помятые коробки, раскрытые и местами рваные, с многочисленными пакетиками и склянками внутри. В дальнем конце помещения чернела дверь, едва приоткрытая, так, что слабый свет просачивался внутрь тонкой полоской. Распахнув ее, Ремус выскочил на другую сторону улицы, распугав прожорливых ворон и одного пьяного бомжа.

На улице завывал ветер, воняло гарью и старым мусором, на третьем этаже соседнего дома реяли, как флаг, черные простыни, вывешенные на просушку.

И была еще одна маленькая, пугающая Ремуса до дрожи деталь.

Эмили пропала.

И вряд ли она просто ушла выпить кофе, позабыв его предупредить.

Глава опубликована: 05.07.2015

Глава XXVIII: Маленькая птичка в большой клетке

Мальсибер-мэнор

Подрагивали язычки свечей, оставляя на красных бархатных подушках теплые оранжевые кляксы. Повсюду были алые ковры, золотые чаши и громоздкие канделябры, разномастные столики с поблескивающими серебром непонятными приборами. Пахло горячим воском, мускатом и оливковым маслом. И не было ни одного, даже самого крошечного окна. Округлая, обитая алым войлоком комната была похожа на вывернутую наизнанку подушку — все в ней было мягким и пушистым.

Эмили едва разлепила глаза, ощущая себя если не варенной, то хорошенько пропаренной — казалось, что здесь стоит невыносимый жар. В глазах плыли багряно-желтые пятна, и кончики пальцев едва чувствовались. Эмили порывисто вздохнуло, упрямо заставила себя распахнуть глаза и беззвучно вскрикнула. Еще несколько секунд ушло на то, чтобы привести мысли в порядок и худо-бедно успокоиться.

То, что поначалу она приняла за человека, оказалось лишь белеющей на подиуме удивительной красоты статуей, воздвигнутой прямо по центру круглой комнаты. Эмили уставилась на нее во все глаза, не в силах оторваться от столь же чудовищного, сколь и прекрасного произведения искусства.

У статуи были пустые слепые глаза, устремленные к потолку, обрамленные белоснежными ресницами, заботливо вырезанными неизвестным скульптуром. Спутанные волосы паутинкой плелись по плечу, свисая куда-то вбок, там, где от напряженной выпирающей лопатки начинался зигзагообразный порез. Белая девушка прижала к груди истерзанные руки, словно пыталась остановить каменные капли крови, застывшие по всему телу. Она не заботилась о почти соскользнувшем с бедра тонком покрывале, и рваная рана, тянувшаяся откуда-то из-под груди, запечатлелась во всем своем чудовищном великолепии.

Тот, кто создал эту статую, был большим ублюдком. Извращенным. Диким. Жутким.

Эмили сумела наконец пошевелить рукой и почувствовала странную мучительную слабость, будто телу запретили двигаться, оставив разуму лишь возможность осознавать собственное бессилие. Империо.

— Очнулась, милая?

Эмили дернулась, с усилием повернула голову, и внутри зашумело. В этом новом, покачивающемся перед глазами, отвратительном мире ее личным богом стал Энтони Мальсибер.

Он стоял перед ней в прекрасном шерстяном костюме, с черными бриллиантами запонок, уложенными волосами и одурманивающим запахом одеколона. Энтони выглядел безбожно прекрасно, и от этого становилось лишь страшней.

Энтони улыбнулся ласково и нежно, как улыбаются лишь своим любимым и своим жертвам, подошел к Эмили и опустил на низенький столик неподалеку поднос с едой. Разом запахло тушеными овощами с рисом и барбарисом. Запах был таким резким, что Эмили затошнило, и она едва не отключилась.

Энтони покачал головой и неуловимым движением что-то сунул ей под нос — голова прояснилась, и в глазах перестали прыгать разноцветные пятна, но ужас, притупившийся было, нахлынул с новой силой.

Мальсибер отошел от Эмили на несколько шагов, поравнявшись со статуей, и задумчиво оглядел пленницу с ног до головы.

— Выглядишь неважно, — дружелюбно сказал он, и его длинная рука так плавно, будто была совсем без костей, легла на бедро каменной девушки.

Он не просто так это сделал. Мальсибер никогда и ничего не делал просто так. В каждом его действии, в каждом слове, в каждом взгляде был намек. Эмили, силясь разгадать его игру, переводила взгляд с Мальсибера на статую, и в голове словно из тумана начала проступать картинка.

Его рука.

Его рука по-хозяйски покоилась на бедре белой девушки, и столько самодовольного и властного было в этом жесте, что…

Эмили вздрогнула.

Она снова посмотрела на статую, внимательнее, чем прежде — на ее удивительно живые черты, будто дрожащие тонкие губы, сведенные острые лопатки, порезы, уходящие вниз по красивой изогнутой от боли спине…

Мальсибер расхохотался, глядя на то, как искажается ужасом лицо Эмили, и смеялся так долго, громко и противно, что ее начала колотить дрожь.

— Ты догадалась, да?.. — с придыханием спросил он, то и дело облизывая скользкие губы.

Он ласково провел рукой по груди каменной девушки, задержавшись на соске, прикрыл глаза, предаваясь воспоминаниям и со вкусом вздохнул.

— Ее звали Грета, — очень тихо, словно на исповеди, сказал он. — Грета Мерель. Отец познакомился с ней в Министерстве и с тех пор трахал долгими зимними ночами, пока мать, обесчещенная присутствием грязнокровной шлюхи в собственном доме, рыдала в спальне. Я все думал, как эта дрянь после такого может смотреть в глаза моей матушки?..

Эмили сглотнула и закрыла глаза, борясь с тошнотворным ужасом.

— Смотри! Смотри на меня, дрянь! — Мальсибер подскочил к Эмили, обхватив ее лицо обеими руками и потянул на себя. — Смотри…

Он был безумным, со страшной изуродованной душой, которую уже ничем нельзя было исцелить. Эмили однажды видела в его глазах это пугающее безумие — когда он вместе с Малфоем гнал ее по Запретному Лесу, как дикое животное. Но тогда безумия было гораздо меньше, тогда оно только начало заражать его.

— Она заслужила свое, — отчаянно зашептал Мальсибер прямо в губы Эмили, и что-то омерзительно сладкое было на них. — Заслужила, понимаешь?! Однажды летом я выслал ей письмо от имени отца, заманил сюда и…

И Грета Мерель стала одним из самых прекрасных и ужасающих творений Энтони Мальсибера. Теперь она принадлежала ему навсегда и уже никуда не могла убежать.

Мальсибер смотрел прямо в глаза оторопевшей Эмили и ждал. Он верил, что Эмили улыбнется ему, поддержит его и скажет, что он поступил правильно. Он позабыл о том, что пленил Паркер, позабыл, что она все еще не может сопротивляться его Империо, но это было неважно.

Мальсибер свихнулся.

И Эмили не представляла, какой новый ее жест или слово могут вызвать в нем счастливый смех, а какой — лютую ярость.

— Ты останешься здесь, Эмили Паркер, — тихо и зло заговорил Энтони, разом меняясь в лице и больно впиваясь пальцами в ее щеки. — Ты останешься здесь до прихода нашего высокого друга, ну а после… — он усмехнулся, и Эмили задохнулась от парализующего ужаса. — А после ты останешься со мной… потому что… Потому что Энтони Мальсибер никогда не отпускает свою добычу. Он всегда достигает цели.

Он крепко поцеловал ее в губы, напоследок скользнув языком по губам, усмехнулся и пошел прочь покачивающейся, пьяной походкой. Эмили неотрывно смотрела ему в спину, не смея закрыть глаза, пока дверь в подвал наконец-то глухо не захлопнулась.

И разом погасли все свечи.

В этой кромешной темноте они остались вдвоем — она и ее истерзанное будущее с каменными глазами и прижатыми к груди руками.


* * *


Блэкшир

— Господи, господи, господи, — тихо шептал Ремус, раскачиваясь туда-сюда на длинной софе, укрытой шелком. — Господи, господи, господи…

— Ты ничего от него не добьешься, — с болью в голосе сказала Лили, кладя руку Джеймсу на плечо. — Ему нужно время…

Они все собрались в той самой индийской гостиной. Только теперь в ней царило отчаяние, не было Эмили, а Дору безжалостно отправили спать.

Сириус, сжав руками виски, смотрел куда-то в стену, и лицо его было искажено злобой. Он невнятно шевелил губами, судорожно придумывая план, и не обращал внимания на бледную от волнению Беату, не произнесшую с момента получения страшной вести ни одного слова.

Марлин сидела рядом с Ремусом на софе, сжимая его руку и глядя на него сосредоточенным отупевшим взглядом. Она не могла представить, что делать и куда бежать, и сама выглядела не лучше Ремуса. Питер стоял подле нее, переводя молящий взгляд с Ремуса на Джеймса, и лишь одна Лили еще держалась.

— Обратимся в Министерство? — хлипким голосом спросила Марлин.

— К этим продажным сучьим тварям?! — рявкнул Джеймс и тут же стих.

Все замолчали, закусив губы, боясь сказать хоть слово, только чтобы Джеймс, или Беата, или Ремус не взорвались окончательно.

Они были такими храбрыми еще вчера, смеялись, целовались взасос, рассказывали друг другу, как отделают Волдеморта, если он только к ним сунется. Как ринутся в первую же серьезную схватку, чтобы драться наравне с мракоборцами и защищать свой дом. Они были такими сильными, счастливыми и гордыми всего несколько часов назад, и никто из них отчаянно не понимал, куда же делись грозные лица, преисполненные уверенности и смелые голоса.

— Будем искать ее сами, — раздался в комнате мелодичный голос.

Все они забыли про Андромеду Блэк. Единственную действительно взрослую здесь женщину, взрослую тем, что она не понаслышке знала о Волдеморте и о том, как бороться с ним. Взрослую оттого, что помимо прочего она была еще и матерью полукровной дочери и была готова на все, чтобы защитить ее и таких же глупых маленьких девочек, попавшихся в сети страшных людей.

Ремус уставился на Меду пустыми глазами, сморгнул и хрипло спросил:

— Как?

Все тут же рассыпались по комнате, ожили, что-то забормотали друг другу, начали переглядываться с неловкими улыбками — мол, что это мы? И не из такого выбирались!

Андромеда оглядела их с по-матерински теплой улыбкой, и морщинки вокруг ее глаз стали еще глубже, чем прежде. В своем длинном халате с диковинными цветами и блестящими смоляными волосами, ровно ниспадающими на худые плечи, Андромеда казалась мудрой посланницей от самих небес, присланной на землю для помощи слабым живыми людям, которым так не хотелось умирать. Она выглядела очень молодо, но ее взгляд, неумолимо постаревший за какую-то пару лет, внушал надежду.

Андромеда глубоко вздохнула и начала говорить, и ее голос с каждым новом словом наливался все большей силой:

— Отправимся в Косой Переулок все вместе и будем прочесывать районы. Разделимся на пары, чтобы не вызывать подозрений, и проверим ту лавку зелий, о которой говорил Ремус. Постараемся найти хоть каких-то свидетелей или магические следы — ни один преступник не уходит, не позабыв чего-то в спешке. Ну а если ничего не найдем… то вернемся и попробуем другой план.

Лили смотрела на Андромеду огромными светло-зелеными глазами, приоткрыв рот в непонятном ей самом восхищении, так как смотрят на старшую боевую подругу. Она по-детски шмыгнула носом, сморгнула и бросилась к ней, обхватив ее тонкими руками. Андромеда улыбнулась сначала удивленно, а затем понимающе, и принялась гладить Лили по пушистым волосам.

Джеймс смотрел на них, безвольно опустив руки, и только кусал губы.

Он облажался.

Когда нужен был кто-то, кто смог бы повести их всех за собой, указать путь, взять на себя ответственность, он оказался обыкновенным мальчишкой. Которого, к тому же, пришлось успокаивать его же девушке.

Все робко улыбались, глядя на вздрагивающую от плача такую маленькую сейчас и испуганную Лили, и никто не знал, как отблагодарить Андромеду хотя бы за данную им надежду. Один лишь Питер оставался безучастным и хмурым. Он смотрел на Меду безо всякого энтузиазма и не знал, как произнести то, что тотчас разрушит хрупкое чувство надежды.

— Это бессмысленно, — наконец сказал он очень-очень тихо, опустив голову в пол и тут же вскинулся, потому что в этой мягкой тишине его слова прозвучали набатом.

— Почему? — искренне удивилась Андромеда, осторожно отстраняя Лили в сторону.

— Потому, что мы знаем, кому нужна Эмили, — просто ответил Питер.

Сириус глубоко вздохнул, закрывая глаза ладонью, как делают люди, наконец-то смирившиеся с правдой, которую так долго не хотели замечать. Беата откинулась на кресле, уткнувшись затылком в стену и до крови сжала губы.

— Дура, — выдавила она сквозь стиснутые зубы. И выкрикнула, уже не сдерживаясь: — Гордая дура! Куда она полезла в одиночку на этот раз?!

Ее взгляд на мгновение перекрестился со взглядом Ремуса, и горячая ненависть, скользнувшая в ее глазах, была ему ответом.

Если они не найдут ее, или найдут, но слишком поздно, во всем виноват будет лишь он. Он один. И это, черт побери, будет правильно.

— О чем речь? — недоумевая спросила Андромеда, озираясь на поникших детей.

— Это Малфой, — еле слышно сказала Лили, виновата глядя на Меду. — Они повздорили однажды, еще на третьем курсе, и с тех пор…

— Повздорили? — Беата обратила к Лили пылающие от ярости лицо. — Повздорили?! Да они пытались убить друг друга на протяжении нескольких лет!

Андромеда пораженно отшатнулась.

— Убить? Ты сказала «убить»?

— У меня плохо с дикцией? — ядовито отчеканила Беата.

— Нет, но вы… вы…

— Дети?

— Да.

Вновь стало тихо, и вновь тишину нарушил Питер.

— Это не имеет значения. Мы решили найти ее, и мы будем следовать изначальному плану. Я и Андромеда отправимся в Косой Переулок…

— Почему не я? — запоздало вскинулся Джеймс.

— Потому что твоим амбициям и ярости найдется применение в другом месте.

Джеймс вопросительно уставился на Питера.

— Ты можешь отправиться вместе с Сириусом и Беатой в Малфой-мэнор, — подсказал Питер. — Пусть Марлин и Лили останутся вместе с Дорой. Они магглорожденные и им не стоит соваться в логово Пожирателей. К тому же, втроем им будет не так страшно, и если вдруг Эмили вернется…

Повисла пауза. Все знали, насколько крохотна эта надежда, но во что тогда верить, если не в чудо?

Лили беспомощно оглянулась на Марлин. Они обе хотели драться плечом к плечу рядом с друзьями и не хотели показаться трусами, отсиживающимися в теплом местечке. Но пришло время повзрослеть и принять то, что от них — двоих магглорожденных — вреда может быть больше, чем толку.

— Хорошо, — через силу кивнула Лили. — Мы останемся.

Джеймс взглянул на нее с диким облегчением и тут же, будто стесняясь, отвернулся.

— Мы отправляемся в Малфой-мэнор? — ледяным голосом уточнила Беата. — И он?

Ремус яростно поднял голову, подскочил к Беате и почти прошипел ей в лицо:

— Можешь ненавидеть меня хоть до конца моих дней, но Эмили я не брошу.

Беата хмыкнула, но взгляд ее нисколько не смягчился.

Сириус коротко кивнул Андромеде:

— Не вздумай звать мракоборцев.

— Они могли бы быть полезными, Сириус, — с упреком сказала Андромеда.

— Пока мы их оповестим, пока соберем, пока разберемся, Эмили…

Сириус не стал договаривать очевидное, и только лицо Беаты стало еще более жестким и злым.

— Он прав, — проговорила она. — Мракоборцы будут пытаться действовать правильно. Они не полезут в Малфой-мэнор без разрешения Министерства и не позволят нам этого сделать, не говоря уже о том, что мы не сможем никого убить, если придется. Чертовы слизеринские шишки — правительство не захочет с ними ссориться.

Андромеда обернулась так резко, что ее волосы со свистом разрезали воздух и почти начали трансформироваться в тонкие стальные нити.

— В убийстве ничего хорошего нет, Беата Спринклс, — отчеканила она. — Я знаю, что ты хочешь защитить свою подругу, но не стоит говорить так легко о том, о чем ты ничего не знаешь.

Беата вспыхнула как спичка.

— Именно поэтому такие белоручки, как ты, командуют парадом, пока такие швали, как мы, режем глотки убийцам и уродам.

Они вцепились друг в друга взглядами, и ни у одной из них в глазах не было и капли раскаяния за сказанные слова.

Сириус аккуратно взял Спринклс за запястье и потянул за собой. Та, почти не сопротивляясь, пошла вслед за ним, до последнего не отрывая разъяренных глаз от Андромеды Тонкс.

Так они и расстались с ней. Две львицы, готовые драться за родных до последней капли крови. Две львицы, не сумевшие защитить свою территорию. Две львицы, способные на любые жертвы, только бы вернуть покой людям, которые были им дороги.

Жаль, что больше они никогда не встретятся.


* * *


Вечером Мальсибер пришел вновь.

Он снял пиджак, расстегнул две верхних пуговицы рубашки, и стал практически неотразим. Эмили смотрела на него и не могла вспомнить, видела ли она хоть раз в своей жизни что-то более уродливое. Мальсибер же, похоже, расценил ее взгляд, как немой восторг.

— Ты ничего не ела, — с ноткой обеспокоенности сказал он, качнув головой в сторону подноса. Он не понимал или не помнил, что Эмили едва ли могла шевелиться. — Но это нормально. Так происходит всегда.

«Здесь только одна статуя. Куда ты дел остальных?» — хотелось спросить Эмили. Но что-то в ней надломилось, и она поняла — этому ублюдку она не скажет ни одного чертового слова. Не шевельнется, не дрогнет, ничем не выкажет своего ужаса.

— Помнишь, как попала сюда? — Мальсибер опустился на пушистый, карминного цвета ковер, и подвернул под себя ноги.

У него были белоснежные и, кажется, даже глаженные носки. Эмили не могла представить себе ни одного нормального человека, который бы расхаживал по собственному дому в глаженных белых носках. Это было все равно что обряжаться в нарядное платье для того, чтобы почистить зубы.

— Конечно, ты не помнишь… — Мальсибер огорченно вздохнул. — Нам пришлось использовать сильный дурман, чтобы одурачить твоего оборотня. Та доза, что всего-то отбила ему нюх, свалила тебя за какие-то несколько секунд. Ты уж прости за такую грубую работу.

Мальсибер развел руками, и его перстень с антрацитом на безымянном пальце зло сверкнул в пламени свечей.

— А ты помнишь, как все начиналось? Ты, я, Люциус… Нам было чудно вместе, мы развлекались. Жаль, что одна невинная шутка… — Мальсибер вздохнул и удрученно покачал головой.

Эмили не позволила себе лишнего вздоха. Она поняла, что сейчас начнется и не собиралась сдаваться так просто.

— Люциус хотел поразвлечься, поиграть в живую охоту… он всегда был слишком робким, слишком щепетильным. Эйвери вечно шлялся за нами, умасленный, весь в своем геле для волос. И я думал, что ему-то духу точно не хватит, но он все равно с нами пошел. Еще Нотт, и Розье конечно же… — Мальсибер начал загибать пальцы. — Может быть, был кто-то еще, но они отстали. Видишь ли, если бы только Малфой нашел тебя первым, мы бы чуть-чуть подурачились. Но вот если бы я… — Мальсибер вздохнул, и Эмили с отвращением поняла, что он возбуждается от собственного рассказа. — Если бы я… О! Как сладко стонут, как пищат эти маленькие грязнокровки, стоит настоящему волшебнику отловить их в свою ловушку. Как извиваются они, пытаясь выбраться оттуда, как они визжат и дергаются, и начинают молитьТы будешь молить меня, Эмили?

Мальсибер никогда, не единого раза за всю свою жалкую никчемную жизнь не называл ее по имени, и когда он наконец сделал это, Эмили показалось, будто теперь ее имя осквернено навеки.

— Что за зелье ты варишь, цыпленок? — вкрадчиво спросил он.

Эмили вскинулась, застанутая врасплох неожиданной сменой темы. Мальсибер безотрывно смотрел на нее, с интересом наблюдая за реакцией. Он был не просто психом. Он был расчетливым и очень умным психом.

— Такие компоненты… Все и ничего, — Мальсибер расслабился, увел взгляд к потолку и потер пальцем подбородок. — Если взять определенную часть, можно сварить из них обыкновенное снотворное или смертельный яд. Но вот если смешать их все… ума не приложу, что может получиться. Кажется, талант зельевара тем выше, чем меньше чистой крови в жилах, а?

Мальсибер довольно рассмеялся собственной шутке и проворно вскочил на ноги. Он смотрел на Эмили сверху вниз, наклонив голову вбок, словно какая-то птичка, и всего через мгновение взвился в воздух.

— Чего ты недоговариваешь мне, сука?! Что ты скрываешь?! ГОВОРИ, ШВАЛЬ!

Он кричал, бесновался, и если б только не остатки Империо, Эмили бы уже попыталась броситься прочь. И ничего хорошего из этого бы не вышло.

— Решила поиграть в молчанку, да? — он начал повсюду швырять предметы, и они врезались в мягкие стены и отскакивали с обиженным приглушенным стуком. Теперь она поняла, для чего эта комната так старательно была обита войлоком. — Думаешь, раз мы ровесники, раз когда-то были на одном факультете, можно так поступать с Энтони Мальсибером?! Водить его за нос?!

Он бросался ножами, чашами, тяжелыми медными тарелками и серебряными кубками, рвал со стен гобелены, топтал ногами ковер, заливался яростными слезами, до крови растерзав губы и разбив кулаки о стол.

Она знала, что он делает это напоказ, ради представления, спектакля, но легче от этого не становилось.

На двадцатой минуте, когда Эмили уже начала сбиваться со счета, Мальсибер замер с поднятым в руке золотым кувшином, крепко сжал губы и медленно повернул голову к Эмили.

Он улыбался, и кровь размазалась у него по лицу. Он ждал, когда она не выдержит, но Эмили молчала, и не было ничего, что заставило бы ее заговорить. По крайней мере, сегодня.

Мальсибер усмехнулся, отбросил в сторону кувшин и облизал губы.

— Ты держишься неплохо. Даже заводишь меня, — он сложил руки на груди. — Но ты не первая и даже не десятая в этом подвале. Здесь побывало много крепких малышек, и каждая из них рано или поздно ломалась. Рано или поздно, Паркер, я получу твою душу. Просто верь мне, это может быть даже приятно.


* * *


Малфой-мэнор

Элизе было плохо. Очень.

Она видела призраков рядом с собой, слышала их тихие тоскливые голоса, вой и плач, чувствовала, как кто-то касается ее рук осторожными ледяными прикосновениями, смеется и рыдает над ухом и тянет ее, постоянно тянет ее куда-то…

Элизе было жарко, и ей хотелось разбежаться прямо по длинному мраморному коридору и прыгнуть в ледяное озеро под ее балконом. А потом ей становилось холодно, и через мгновение она находила себя возле туалетного столика с разожженной свечой, над которой дрожала ее рука, и по комнате плыл сладкий запах паленой кожи…

Она сходила с ума.

Ее тело сходило с ума.

Голоса в голове сходили с ума.

И мать… Она приходила все чаще, садилась рядом на широкой разобранной постели, брала ее руку в свои теплые мягкие ладони и нежно водила пальцем по выступающим жилкам.

В один из таких диких, переполненных отчаянием и безумием вечеров, Элиза поняла, что готова пить чертово зелье вместо обеда и ужина, только бы видеть маму чаще.

Смотреть, как та улыбается своими аккуратными губами; как собираются морщинки на ее лице вокруг глаз, губ и на лбу, стоит ей лишь тепло подмигнуть дочери; любоваться ее ссутулившейся, состаренной фигуркой, закутанной в любимую серую шаль…

Мама угасла так быстро и умерла так нелепо, что Элиза запомнила лишь эту идиотскую серую шаль, в которую она кутала плечи, когда ее вновь и вновь настигал озноб.

Элиза попрощалась с ней перед отъездом в Хогвартс, тщательно делая вид, что верит словам отца о скором выздоровлении мамы. Она улыбалась ей и улыбалась, пока у нее не начинали неметь губы и скулы, рассказывала веселые истории про школу задорным голосом, в большинстве своем выдуманные, и упорно смотрела в сторону, когда в глазах матери проскальзывали теплые растроганные слезинки.

Когда Элиза стояла на перроне перед пыхтящим лакированным ярко-алым Хогвартс-Экспрессом, она знала, что больше не увидит свою мать.

Она хотела остаться, даже заикнулась об этом отцу, но он так лживо и широко улыбнулся, замахал руками и начал уверять ее, что беспокоиться не о чем, что Элиза проглотила последующие слова и лишь молча кивнула. Она жаждала быть с мамой до конца, она хотела держать ее за руку, только бы она улыбалась до последней минуты, только бы не уходила в одиночестве, но понимала, какое это для той испытание — из последних сил делать вид, что все хорошо.

Может быть, она бы и призналась Элизе честно, но отец ей не позволил. Он не хотел расстраивать дочь.

Письмо пришло всего лишь через неделю после начала занятий.

«Эрмина… все».

И больше ничего. Ни соболезнований, ни утешающих слов, ни просьб приехать домой.

Одна жалкая строчка, в которой даже не было слова «мама», лишь скупое и такое чужое имя, которая мать ненавидела и просила называть ее просто Эри.

— Все будет хорошо, клубочек, — тихо сказала мама, пожимая ладонь Элизы. — Веришь?

Она казалась рассыпчатой, готовой распасться на песчинки в свете редких свечей, удерживаемая здесь лишь одним сознанием Элизы.

— Я поправлюсь, веришь, клубочек?

«Не верю, мама».

— Конечно, мама…

В комнату постучали, и призрак Эрмины, улыбнувшись как-то неловко и испуганно, растаял в сумраке комнаты.

— Элиза? — приглушенный голос Эрики раздался с другой стороны двери. — Тебе пришло письмо от какого-то… — она пошуршала конвертом. — …Питера. Твоя сова билась в окно целый час, но ты ее не пустила, и она прилетела ко мне, так что… — Эрика постояла под дверью, надеясь хоть на какую-то реакцию. — Все хорошо, Лиз?.. Впрочем, ладно… я оставлю под дверью. Не забудь, дорогая.

Эрика сейчас была похожа на маму в ее последние дни. Она усыхала на глазах, робко улыбаясь своей племяннице, сыну и его невестке. Иногда подолгу смотрела в огонь, так, что даже вязание выпадало у нее из рук. Она все чаще набрасывала на плечи молочно-белую пуховую шаль с золотистыми прожилками, все реже надевала нарядные платья, превращаясь из изысканной аристократки в состаренную горем старушку.

Что бы ни думал Люциус, Элиза не смогла бы причинить тетушке вред.

Не сейчас, когда она была так похожа на свою сестру, Эрмину.

Иногда, когда очередной приступ схлынивал, и Элизе почти казалось, что она справилась со своим проклятием, она спускалась в гостиную к Эрике и по нескольку минут стояла подле нее, незаметная и тихая. Пока Эрика не поднимала головы от спиц и пряжи, Элиза могла представлять на ее месте свою мать.

Они были очень похожи и по характеру чем-то напоминали ей братьев Блэков.

Эрика, как и Регулус, была типичной любимицей в семье, получала все самое лучшее, оставалась в общем-то неплохим человеком, но слишком мягким, разбалованным и несамостоятельным.

Эрмина, как и Сириус, пошла против родительской воли, что было сделать совсем нелегко, и до конца своих дней спрашивала себя — а насколько ли правильно я поступила? Она не сомневалась в своем решении по-настоящему, но когда отказываешься от родной семьи, ни в чем нельзя быть уверенным. В том числе, и в собственном рассудке.

Элиза скосила глаза вбок, на серо-белую стену, по которой змеились тени и тонко вспыхивала позолота, глубоко вздохнула и, опираясь руками на матрас, приподнялась на кровати.

Все же здесь было очень жарко и душно, пахло потом и болезнью. Элиза очень хорошо знала, как пахнет болезнь.

Этот грязный, удушливый запах, вмиг пропитывающий комнату вплоть до самых стен, от которого никак не избавиться и ничем его не вывести. Он разъедает ноздри и вызывает желание бежать прочь. Те, кто однажды прочувствовал его на своей шкуре, никогда не захочется в этот мир. В мир умирающих.

Элиза, спотыкаясь и чуть не упав на белый паркетный пол, добрела до двери и обессиленно сползла вниз прямо у порожка.

Письмо — свежий хрустящий конверт — лежало тут же, чуть просунутое под дверью, и на нем неровным почерком Питера было обозначено имя Элизы. Элизы Киллбрук.

Элизу разобрал смех.

Она тряслась, держа в руках этот злополучный конверт, и беззвучно смеялась, обнажив зубы и розовые десны. Пальцы были мокрыми от пота, и чернила тут же начали размазываться, превращая ее маггловское имя в одно большую отвратительную кляксу.

Если бы только так можно было поступить со своей жизнью.

Просто превратить ее в кляксу, сделать ее черной кашицей, чтобы не пришлось смотреть в глаза тем, кого ты предаешь.

Элиза предавала не из-за страха, а оттого страха и не испытывала. Только омерзение. К себе, к миру, к проклятому обществу, которое никак — ну никак! — не может жить без чертовой войны. Но она хотела быть на стороне победителя, она хотела быть с теми, кто убивает, а не с теми, кого будут убивать.

«…Я беспокоюсь, Лиз. Ты совсем ничего не написала мне за прошедшие четыре дня. С твоим отцом все в порядке? Или он снова пьет? Черт, я не знаю, как описать все, что случилось тут, со мной, с нами — с Мародерами. Оттого все так сумбурно получается.

Просто помнишь — ты же магглорожденная? Будь осторожнее, пожалуйста. Случилось кое-что страшное… Эмили пропала.

Они с Ремусом были в Косом Переулке и… я не знаю, что еще сказать. Мы думаем, это проделки Малфоя. Как бы мне хотелось ошибиться. Но, черт, ты и сама всегда говоришь — если ты отчаянно хочешь оказаться неправым, это значит, что ты полностью и бесповоротно прав.

Мы будем искать ее, искать сами, без мракоборцев. Просто хотел сказать… попросить… Напиши мне, как только прочтешь? Я не вынесу, если ты… если мы… Ремус так волнуется, Лиз! Я не представляю себя на его месте. Мне кажется, я бы сошел с ума, если бы ты…

Напиши мне. Пожалуйста».

Строчки плавали у Элизы перед глазами и это «Лиз!» стучало в ее голове, словно пружинистый мячик.

Лиз. Лиз. Лиз.

Мерлин, она не могла сказать, что любила Питера, но она и не могла быть равнодушной к тому, кому была настолько не наплевать на ее жизнь.

Ответ получился сухим, корявым, и бумага вся размякла от влажного жаркого воздуха, заполнявшего комнату. Но это было все, на что хватило ее сил.

Она написала понизу пергамента, прямо под неровными взволнованными строчками:

«Не могу сказать, что я в порядке, Пит. Отец пьет все больше и мне кажется, он совсем утратил связь с реальностью. Но я держусь, и магия при мне. Я буду осторожна. Целую».

В конце концов, она не соврала.

Она не была в порядке, отец постепенно спивался, все чаще путая дочь с умершей женой, и Элиза действительно собиралась быть осторожнее. Только все это происходило в том далеком мире, от которого Элиза отказалась и теперь уходила из него осторожными упорными шажками.

Она запечатала конверт вялым взмахом палочки, уставилась в окно, вместо которого сейчас были видны лишь плотные белые шторы, и с горечью вздохнула. Совятня находилась в отдельной пристройке, и у Элизы совсем не было сил, чтобы до нее добраться, но…

Нельзя медлить с ответом.

Если Питер переволнуется и начнет совершать идиотские поступки, он может приехать к ней домой, обнаружить, что ее там нет и начать что-то подозревать.

Нельзя выпускать ситуацию из-под контроля.

Элиза медленно поднялась, практически взбираясь вверх по двери, перебирая руками, и замерла, уткнувшись лбом в теплое крашеное дерево.

Как и всегда, когда интересы ситуации вставали поверх ее собственных, она ощущала этот странный, болезненный прилив сил. Словно кто-то свыше одалживал их ей взамен на верную службу, все больше и больше увеличивая счет.

Элиза вздохнула вновь, крепко сжала губы, сдерживая позывы тошноты, оправила юбки и, сжав в руке письмо, аккуратно приоткрыла дверь. Свечи в комнате заметались, тени заплясали еще более зловеще, стремясь вырваться в коридор, и в комнату потянуло прохладой.

Элиза шла почти что наощупь, щурясь от слишком ярких сейчас свечей в канделябрах, которые словно большие гроздья света были развешаны повсюду. Ковры надежно глушили шаги, но Элиза знала, что это не спасет ее от Люциуса, который взял привычку появляться в покоях матери в самое неожиданное время, да еще и с завидной частотой. Иногда вместо него сюда осторожно прокрадывалась Нарцисса, не совсем уверенная в праве здесь находиться. Они неизменно сталкивались с Элизой в коридоре, глядели друг на друга с настороженными улыбками и проходили мимо, лишь коротко кивая, будто малознакомые дамы на светском рауте.

Люциус на Элизу демонстративно не смотрел, а в те моменты, когда она мельком ловила на себе его взгляд, ее насквозь пробирало от ледяного презрения и этой злобной непримиримой ненависти, похожей на клыкастое чудовище, сидящее на показательно хлипкой цепи.

Он наблюдал за ней, почти не пытаясь скрывать этого, и Элиза все никак не могла понять, чего он ждет? Что за ошибку она допустила в своем поведении? Или он догадывается о зелье?..

Ночь была свежа, тяжелый ливень закончился с час назад, и все вокруг дышало покоем. Небо черным полотном распростерлось над головой, звезды будто бы замазали краской, и только вдали виднелась смазанная граница грозного Уилтширского леса.

Совятня находилась в дивной пристройке из белого и розового камня с узкими бойницами и витой лестницей, опоясывавшей башенку по всей высоте. Темно-зеленый жесткий плющ вился по стенам, и изредка в нем распускались белые с ядовито-желтой серединкой цветы. У подножья башни росли пышные кусты разноцветных гортензий, сейчас склонившие листья и головки цветов под весом тяжелых капель.

Элиза сама не знала, как добралась до вершины башни. Голова все время кружилась. И если в одну минуту она ощущала небывалую легкость, то в следующую ночь обрушивалась на нее всей силой своих кошмаров, не давая от страха дышать и даже шевелиться.

— Все в порядке, мисс? — из темноты раздался вкрадчивый, вежливый голос.

Элиза тотчас поджала губы, обернулась на источник звука и, чуть склонив голову, ровно ответила:

— Мне чуть нездоровится, сэр, но волноваться не о чем.

Мужчина выступил из густой тени, и Элиза с присущим ей любопытством впилась глазами в грубое скуластое лицо. Он был еще молод, но уже сейчас в нем проступали пугающие звериные черты, выдающие в своем владельце стремление подчинять и карать.

Присутствие постороннего в Малфой-мэноре не было неожиданностью. До смерти Абраксаса здесь был штаб Пожирателей, но после того, как министерские проверки участились, и Абраксас в виду своей смерти уже не мог покрывать сторонников, штаб перенесли на площадь Гриммо. Но некоторые Пожиратели время от времени появлялись в резиденции Малфоев и подолгу заседали с Люциусом в его кабинете, после чего исчезали в ночи, а Малфой еще с час бродил по дому с осунувшимся лицом и литрами пил бренди.

— Эрнест Яксли, — сообщил незнакомец, и в его ясных светло-голубых глазах скользнула усмешка. — А вы?..

— Мисс… Элиза Кил… Як…сли, — Элиза глубоко вздохнула и виновато улыбнулась. — Элиза Яксли.

Голос и взгляд этого человека пробрал ее до костей, но вспыхнувшая в ней болезненная радость от встречи с родственником, перекрыла все прочие чувства. Ведь это был один из тех, кого она так долго и упорно искала, и кого ее мать так отчаянно пыталась удержать подальше от дочери.

— Я знаю, — Эрнест улыбнулся вновь. Он был в пальто, застегнутом до последней пуговички и со впечатавшимся под горло воротником. Сероватая кожа натянулась на скулах, на высоком лбе и массивном, выступающем подбородке. Он смотрел на Элизу, как домашние коты смотрят на живых мышей, пожалованных им от хозяев в качестве развлечения.

— Вот как, — только и произнесла Элиза.

Оно вновь помолчали, с показательно сухим любопытством разглядывая друг друга.

— Что же вы не объявились в нашем родовом поместье? — спросил Эрнест. — Мой отец — ваш дед — был бы немало рад, узнав о том, что вы существуете.

— Вы так считаете? — Элиза приняла игру. — Пожалуй, вы правы. Но мне не хочется оказаться на его пыточном столе, на коем он ставит эксперименты над людьми.

— О! Это лишь маленькое хобби, Элиза. Отец исследует человеческое тело, надеясь обнаружить новые пути лечения некоторых… болезней.

— Так он целитель? — Элиза едко улыбнулась. — Что же, он препарирует грязнокровок или полукровок тоже?

Эрнест усмехнулся, нехорошо сощурив свои блеклые глаза.

— Вам претит мысль об этом?

— Что вы! — Элиза растянула губы, и ее глаза сузились, как глаза лесной кошки перед атакой на ничего неподозревающую горную козочку. — Просто не ожидала, что мой дедушка так жаждет исцелять грязнокровок от их болезней.

Повисла тишина.

— Что? — лицо Эрнеста одеревенело, и весь лоск тут же сошел с него, оголив и без того резкие животные черты.

Элиза посмаковала момент и, когда ноздри Эрнеста начали раздуваться, беззаботно произнесла:

— Раз дедушка исследует тела грязнокровок, значит, он желает найти пути исцеления этих бедных существ. Не может же он, в самом деле, полагать, что лечение, которое подойдет грязнокровке, подойдет и чистокровному?

Эрнест смотрел на Элизу стремительно светлеющими изумленными глазами, и в них появлялось что-то, чего никак нельзя было ожидать от такого человека. Восхищение.

— Вы бы понравились отцу, — шипяще произнес он, не в силах справиться с накатившим на него возбуждением. — Черт побери, вы — действительно Яксли!

Элиза не знала, радоваться ей или нет такой искренней похвале от такого страшного человека, так что она решила лишь скромно склонить голову, как всегда делала Нарцисса, принимая комплименты от людей, которых уважала не более, чем ядовитых жуков.

— Я — полукровка, — мягко «напомнила» Элиза, чувствуя, что ходит по очень и очень тонкой грани. И что этот человек без малейших сомнений способен перерезать ей горло просто из прихоти. — И я полагаю, что ни мой дед, ни моя бабка не примут меня в семью, даже если я уничтожу всех грязнокровок на свете.

Эрнест лишь пожал плечами, делая вперед крохотный шажок. На его лакированных туфлях блеснули отсветы факелов.

— Вы удивительно хорошо знаете представителей своей крови, при том что ни разу с ними не встречались. Ваша проницательность заслуживает уважения, — Эрнест приложил руки в черных кожаных перчатках к груди и склонился в легком поклоне. — Но лично я буду счастлив продолжить с вами знакомство. Я прекрасно наслышан о ваших достижениях.

Он протянул руку к Элизе, и та машинально протянула свою в ответ. Эрнест склонился, запечатлев холодными жесткими губами поцелуй на ее нежной девичей коже, улыбнулся вновь и покинул совятню стремительным твердым шагом.

Элиза стояла, с ног до головы облитая жирным оранжевым светом факела, неподвижно глядя во тьму перед собой и чувствуя дикое счастливое возбуждение.

Этот человек… ее дядя, вызывающий лишь ужас и смятение каждым своим словом, ответил на все ее вопросы разом, даже не задумавшись.

Она — Яксли.

Она действует правильно. Действует так, как поступил бы каждый в ее семье.

Она — Яксли!

Ее пальцы сжались, а вместе с ними и письмо Питера, чье имя на конверте тоже превратилось в одну большую кляксу. Какая, собственно, разница, что подумает Питер, если она не ответит?

Ведь теперь Элиза нашла свою настоящую семью.

Она не глядя сунула конверт в клюв сонной недоумевающей сове и мягким шагом покинула совятню. Проклятие больше не трогало ее, в тенях на стенах не было ничего зловещего, она не чувствовала жара или холода. Она стала свободна.

Она Яксли, и больше нет нужды в этом сомневаться.


* * *


Эмили плохо понимала, сколько прошло времени.

Однажды, когда Беата торжественно вручила ей раскуренный косяк и Эмили пару раз затянулась, у нее было похожее ощущение. Ощущение бесконечности времени, когда за одну земную минуту ты проживаешь целый век и никак не можешь понять, отчего стрелки на часах стали такими неповоротливыми.

Сейчас Эмили казалось, что время остановилось навсегда. И единственное, что хоть сколько-то подгоняло его вперед, являлось к Эмили в облике напомаженного молодого человека с красивыми губами, глубокими глазами и беленой кожей.

В облике Энтони Мальсибера.

Он приходил часто, без предупреждения, с неизменной улыбкой на холеном лице.

Мальсибер был отличителен той слащавой намазанной красотой, какую так любят девочки-младшекурсницы, а парни лишь плюются и свистят вслед. Было сложно представить или хотя бы поверить, что под этим мягкими разглаженными чертами кроется настолько мерзкий, сгнивший изнутри… человек?

— Как твои дела, Эмили? — Мальсибер опустился на ковер перед ней, скрещивая ноги и чинно опуская ладони на колени, будто собрался медитировать.

Эмили молчала. Она, черт побери, дала себе слово молчать и она его сдержит.

— Ты пойми, Эмили, — Мальсибер грустно-грустно вздохнул. — Мне просто нужно знать то, что знаешь ты. Низменные удовольствия вроде секса или пыток лишь мелкая услада по сравнению с той властью, что может дать нам знание. Вот к примеру… Люциус так страстно желает тебя видеть. Должна быть причина, неправда ли?

Мальсибер начал раскачиваться справа налево, полуприкрыв глаза.

— Маленькая-маленькая Эмили… Мы найдем тебя, мы отыщем, мы настигнем. Маленькая-маленькая Эмили… Совсем одна в темном-темном лесу, и тебе нет спасения, когда целая стая идет по следу твоему, когда волки скалят зубы, когда волки чуют запах, когда они так близко, а ты так боишься…

Он вспоминал далекую ночь на третьем курсе. Он без запинки повторил те слова, что врезались Эмили в память, произнес их так, будто не было всех этих четырех лет, будто все случилось только вчера.

Мурлыканье Мальсибера стало тише и постепенно сошло на нет. Эмили видела перед собой лишь тугие черные ветви, вздутые корни и белую луну, которая закрывала собой весь мир. То, что Мальсибер прекратил напевать и смолк, она заметила не сразу и чуть не вскрикнула, почти врезавшись в его насмешливый злой взгляд.

Он сидел, склонив голову и с явным удовольствием пил с ее лица страх.

— Мы отдали твой листочек с рецептами Северусу, — очень тихо сказал Мальсибер. — И малыш Северус разберется. Конечно же, в это время Малфой будет разбираться с тобой лично. Ну а после… после мы повеселимся.

Мысль о том, что Северус может быть причастен ко всему этому, проникла Эмили в самый мозг и принялась остервенело грызть последние хлипкие опоры ее разума. Представить себе, чтобы давний друг детства мог быть хоть как-то связан с этим… Это было решительно невозможно. Но и не верить Мальсиберу не получалось. В его словах сквозила неподдельная уверенность, не имеющая ничего общего с блефом.

Маленький неуклюжий Северус с длинными паучьими пальцами, пропахший травами и тяжелым дурманом подземной лаборатории. Северус с его черными, снующими туда-сюда глазами…

Лицо Мальсибера потекло, меняясь и становясь уже и бледнее, волосы отрастали с дикой скоростью, в одно мгновение дойдя до плеч. Они обмаслились, чуть слиплись и обвисли тяжелыми прядями.

Черные глаза Северуса Снейпа посмотрели на Эмили Паркер.

Эмили показалось, что она кричит, но нет — у нее не хватило сил вымолвить и слова.

— Эмили, — хрипло, со страшной улыбкой произнес Северус и неуверенно сцепил руки перед собой.

Сейчас он был похож на насильника, который извинялся перед жертвой, прежде чем изуродовать ее.

— Эмили, тебе, наверное, странно видеть меня здесь… Но так уж вышло, что и я вступил в круг Пожирателей. Ты должно быть знаешь.

Северус сменился Люциусом.

— Ты ждала меня, Эмили? Помнишь, как мы чудно развлеклись с тобой в ту прохладную дивную ночь?..

Люциус — Регулусом.

— Я спас тебя однажды, но времена меняются, и надо выбирать. Так уж выходит, что ты осталась совсем одна. Смирись, Эмили, смирись…

Регулус — Ремусом.

— Мы не сможем тебя спасти, Мэл. Не сможем, это слишком сильно. Мы не можем подвергать себя опасности, нам нужно думать о других…

Вокруг плыли чужие и знакомые лица, они по-разному улыбались, по-разному щурили глаза и говорили разными голосами. Это было дикое безумие. Как будто целый мир сговорился против нее одной в своей настойчивой неумолимой попытке свести с ума.

Эмили знала, что все эти лица принадлежат одному лишь Мальсиберу, но когда Ремус хватал ее за руки и говорил, что она никогда отсюда не выберется, а через мгновение Северус с гордостью откатывал рукав, показываю свою татуировку Пожирателя, и его рука внезапно становилась рукой Регулуса, она переставала понимать, во что ей верить.

Это длилось и длилось, и длилось…

Бесконечно.


* * *


Малфой-мэнор, через неделю

Люциус сидел в необъятной гостиной с кремовыми шторами и золотистыми люстрами, томительно медленно раскачиваясь в кресле и рассеянно поглаживая длинными пальцами резные подлокотники. Иногда мимо проходила мать, закутавшись в белеющую шаль, иногда проскальзывала Элиза, украдкой бросая настороженные взгляды на Люциуса, который последние несколько дней стал совершенно отрешим.

На краю сознания прошуршали длинные фиолетовые юбки, пахнуло ароматом розовых духов и прекрасная и великолепная Нарцисса-пока-еще-Блэк опустилась на софу подле Люциуса. Она всем своим естеством излучала живое беспокойство, и Люциус поймал себя на том, что это приятно — ощущать, что кто-то так искренне переживает за тебя.

— Я полагаю, тебя что-то беспокоит, — очень мягко произнесла Нарцисса, попытавшись заглянуть жениху в глаза и так и не дождавшись его приветствия.

С той странной ночи, когда они оба поддались своей слабости, они почти не разговаривали, прячась в комнатах, словно глупые подростки и лишь чинно здоровались за завтраками, обедами и ужинами.

— Полагаю, ты права, — рассеянно отозвался Малфой через несколько томительных секунд.

— Ты не расскажешь? — эта фраза прозвучала больше утверждающе, чем вопросительно.

Малфой молчал.

Он прибывал в сладкой мечтательной полудреме, размышляя над тем, что должно было случиться совсем скоро и, вообще говоря, традиционно случалось каждый год. Большие Гонки.

Нарциссе, как женщине, совершенно необязательно было о них знать, но Люциус подозревал, что дамы чистокровного общества так или иначе осведомлены о некоторых… развлечениях своих мужчин. Это не афишировалось и не обсуждалось, как, например, многочисленные любовницы глав чистокровных семейств, но, как водится, об этом знали все.

Это были приятные мысли. Еще более приятные, но отчего-то тревожные мысли были связаны с Эмили Паркер.

Мальсибер прислал Малфою письмо с сообщением о том, что «птичка попалась в клетку», и задержал эту информацию у себя всего лишь на какую-то там неделю. Энтони ничем не был обязан Малфою, и Люциус это стерпел, но сам факт того, во что мог превратиться мозг Эмили Паркер за неделю общения с Мальсибером, радости не доставлял.

Малфой очень хорошо знал, что делает Энтони со своими игрушками.

Год назад, когда Нарцисса по не иначе как детской наивности спуталась с Мальсибером, Люциус просто решил дать этим «отношениям» время. Он знал, что характер Мальсибера проявит себя рано или поздно, и не ошибся.

Нарцисса разбежалась со своим почти любовником в рекордно короткие сроки, порвала всякое общение и с тех пор ограничивалась лишь дежурными приветствиями и редкими пугливо-презрительными взглядами в сторону Тони. Мальсибер расстроенным не выглядел. Психопаты вообще не особенно расстраиваются, когда теряют людей, потому что в людях они видят исключительно декорации для своих спектаклей.

А декорации иногда ломаются.

Нарцисса шумно вздохнула, вновь привлекая внимание Люциуса.

— Расскажи, — сказала она почти требовательно, и Малфой скосил на нее узкие глаза.

— Рассказать?

Нарцисса раздумывала некоторое время, решая, действительно ли она хочет услышать то, о чем спрашивает. Любопытство взяло верх.

— Что-то готовится, я это чувствую. К тебе последнее время приходит множество писем, а в это время в мире чистокровных всегда творится какое-то таинство. Мама говорила, что это мужское дело, но мне всегда было интересно, что она скрывала.

— Твоя мать — умная женщина, почему бы ее не послушать?

— Любопытство, — Нарцисса передернула обнаженными фарфоровыми плечиками, на полную мощность включая женские чары.

В ее природной красоте и дьявольской очаровательности сомневаться не приходилось. Кобель любого возраста при виде Нарциссы сделал бы стойку, и Люциус его прекрасно бы понял — таким женщинам не отказывают в просьбах. Не тогда, когда они так улыбаются, жмут губки и зазывно смотрят в глаза.

Почему бы и не рассказать, в самом деле?

— Планируется довольно-таки интересно мероприятие, мисс Блэк, — Люциус задумчиво улыбнулся, посмаковав ее фамилию. — Существует некая традиция, которая, по официальному заявлению, призвана проверять наследников чистокровных семейств на стойкость их убеждений. На мой взгляд, это довольно примитивное развлечение, но и в нем есть своя прелесть.

Нарцисса слушала, затаив дыхание и сжав тоненькими пальчиками воздушный шифон расшитого драгоценностями платья.

— Видишь ли… Раз в год, в Пасхальные каникулы молодые юноши из очень уважаемых семей собираются вместе. Кто-то впервые, а кто-то нет. Эта традиция произошла из весьма древних времен, когда чистокровные волшебники, не гнушаясь ничего и никого, обращали в рабство обычных людей, магглорожденных и полукровок. Иногда они устраивали… так называемую охоту, — Люциус приподнял уголки губ в презрительной улыбке. — Они выпускали это стадо на волю и предлагали освобождение от рабства тем, кто сумеет унести ноги и спастись. Таких обычно не бывало, но изредка попадались и везунчики. Со временем, когда люди начали поднимать восстания, окончательно обратили волшебников в бегство и нам пришлось скрываться от племени, не знающего магии, традиция претерпела несколько изменений. У волшебников больше не было крепостных и рабов. Официально, по крайней мере.

Люциус помолчал, не без удовольствия изучая холеное личико Нарциссы, пошедшее легкими красными пятнами от волнения, страха и предвкушения.

— Теперь же чистокровные юноши порой устраивают Гонки, но эта информация, конечно же, засекречена, а проведение подобного марафона требует огромных затрат или, вернее сказать, взяток. Чтобы Министерство закрывало глаза. Теперь же, когда Лорд собрал нас всех воедино с великой целью очищения крови, у нас появилась еще одна причина для проведения этого пикничка. Демонстрация власти.

Ногти Нарциссы впились в шифон, опасно оттягивая его с колен и грозя и вовсе разорвать хрупкую ткань. Она не произнесла ни слова и ее лицо почти не дрогнуло, но в глазах появилось что-то слабое и жалкое. Теперь она была совсем не столь уверена в том, что хочет знать ответ.

— Тебе это не грозит, моя прелесть, — Люциус перегнулся через подлокотник к самому уху Нарциссы. — Ты чистокровная и достойная наследница своего рода. Мы трогаем лишь тех, кто самим своим существованием оскверняет магию и волшебство.

Лицо Блэк разгладилось, глаза затуманились и она осторожно выдохнула. Все же, Малфой с удовольствием отметил для себя этот факт, его воздействие на Нарциссу было куда более сильным, чем она сама это признавала.

— Выходит, вы просто собираете множество грязнокровок и загоняете их в лесу, как зверье? — почти шепотом спросила она, придвигаясь к Люциусу.

— Очень точно подмечено, милая. В этот раз Лорд решил немного поменять правила игры и подключить к этому еще и оборотней. Волчатам нужно подрать обо что-то коготки, знаешь ли.

— Оборотни? — Нарциссы вскинулась, молниеносно отодвигаясь.

— Да-да. Оборотни, — со вкусом повторил Малфой.

— И… где все это проводится?..

— Традиция пошла от одного небезызсвестного рода. Я полагаю, догадаться, о ком идет речь, несложно.

— Яксли, — выплюнула Нарцисса.

— Совершенно верно. Те самые чудовища, что породили нашу с тобой одну крайне занимательную знакомую. Но Яксли многое пережили за последние годы. Министерство прикрыло их лавочку, так что честь открывать Гонки отдали тому, кто мог себе это позволить и кто желал этого больше всех.

Нарцисса взглянула Люциусу в глаза, ожидая продолжения и в то же время неуверенная в том, так уж ли нужна ей вся эта информация.

— Твой зазноба. — Нарцисса дернулась. — Энтони Мальсибер. Он уже три года наслаждается проведением Гонок и ни разу еще не попросил кого-то подменить его. Его отец щедро оплачивает это скромное увлечение единственного сына, — Люциус потянулся. — Что же, я не против. Чем бы дитя не тешилось.

— Когда это случится?

— А вот это, — Люциус нарочито погрозил пальцем, — тебе знать необязательно.

Нарцисса медленно кивнула, признавая правоту Люциуса и понимая, что и так спросила больше положенного. Она задумчиво уставилась на блики огня, отражающегося в янтарных вкраплениях изящных ваз.

Элиза, стоявшая за дверью и выслушавшая весь разговор от начала и до конца, так некстати вспомнила про пропажу Эмили Паркер, про ее счеты с Малфоем и его бандой и про то, что она — магглорожденная.

Эмили не повезло. Очень сильно не повезло.

Что же теперь делать? Предупредить или?..

Ответ был предельно ясен.

Глава опубликована: 03.09.2015

Глава XXIX: Нет ближе друга, чем злейший враг

Малфой-мэнор

Над Уилтширским лесом занималось утро. Разливалось алым багрянцем, сменялось желтеющими полосами света восходящего солнца и холодило свежим весенним воздухом. Чернеющие деревья высились неподвижно, похожие на большую растянувшуюся по всему горизонту мрачную кляксу. Малфой-мэнор был все также хмур, нависая громадиной серого камня над изящными искусственными озерами с декоративными лебедями, розовыми клумбами и роскошными садами.

Люциус спустился к завтраку, на ходу поправляя манжеты рубашки и припоминая, не забыл ли он надушиться любимым одеколоном. Его мать уже сидела за длинным, уставленным яствами столом, благосклонно кивая суетившимся домовикам, и между тем поглядывала в окно тоскующим взглядом, будто ждала кого-то. Ее острые плечики болезненно выглядывали из-под шали.

Рядом с Эрикой восседала цветущая и как никогда прекрасная Элиза в белоснежном брючном костюме, блистающая новыми украшениями и молодостью. Казалось, это она жадно высасывает из Эрики жизнь капля за каплей.

В последнее время ее черты ужесточились, стали чуть более напряженными и агрессивными. Вся та сила, что крылась в ней годами, поднимала голову, расчерчивая лицо Элизы уверенными короткими штрихами, имя которым было — Яксли.

То, как она улыбалась, поворачивала голову, откидывала со лба прядь волос и поправляла тонкими пальцами отвороты белого пиджака, вызывало в Малфое лютую ненависть. Он не желал признать право Элизы находиться в его доме, но и поделать ничего не мог. Странным образом Эрика рядом с ней обретала подобие живого человека, и в ее глазах проскакивали давно уже потускневшие искорки. Она хрупко улыбалась, изредка путаясь в именах и называя племянницу Эрминой, но Элиза упорно делала вид, что не замечает этих оговорок. Стоило Элизе уйти в другую комнату, как Эрика, словно наркоман без дозы, вся съеживалась и опадала.

Нарцисса практически перестала появляться в общей зале и столовой с того вечера, как Люциус поведал ей о Гонках. Иногда она настороженно выглядывала из своих покоев, чтобы незаметной тенью проскользнуть в сады, и там предавалась одной ей понятным размышлениям до самого вечера, порой забывая даже про обед. Домовики приносили ей легкие закуски по строгому наказу Люциуса, от которых она не отказывалась, но и особого желания есть не проявляла.

Но Нарцисса была взрослой девочкой, и Люциус знал, что она справится с правдой и не выдаст его.

— Мама, — он чинно кивнул. — Элиза.

Люциус опустился на стул с инициалами «L.A.M», придвинул к себе блюдо с чудным воздушным омлетом, несколько миниатюрных сырных круассанов и жестом указал домовику на пустующую кружку, над которой через мгновение уже поднимался дивный аромат крепкого кофе.

— Как ты спала, мама? — ровно спросил Люциус. Ответа он не ждал.

Эрика неопределенно пожала плечами, оглянулась на Элизу и молча улыбнулась. Люциуса передернуло.

Они завтракали в полной тишине под чинный звон вилок и беспечное чириканье проснувшихся птиц. Через несколько минут Эрика тихо поднялась из-за стола, недоев свой единственный сандвич и удалилась на балкон, откуда сквозь распахнутые створчатые двери веяло утренним холодком и цветочным ароматом.

Люциус с Элизой остались одни. Какое-то время они ели или делали вид, что ели, не поднимая друг на друга глаз и изредка подзывая к себе домовиков. Напряжение росло, и это был лишь вопрос времени, когда кто-то из них взорвется.

Элиза не выдержала первой.

— Чего ты ждешь, Люциус? — прямо, с плохо скрываемым раздражением спросила она.

Элиза очень долго ждала этого момента — когда сможет отбросить порядком надоевшую маску и стать самой собой.

— Жду? — надменно уточнил Люциус, не поднимая глаз от тарелки.

— Ты так пристально наблюдаешь за мной, с такой дикой злобой, которую даже не пытаешься скрыть… Ты чего-то ждешь, не так ли?

Люциус искоса взглянул на нее, растянул губы в ядовитой улыбке и медовым голосом сказал:

— Лишь жду, когда ты поймешь, что тебе здесь места нет.

Слова прозвучали, и Люциус на мгновение пожалел, что выразился излишне резко. Он не любил прямых бесед и громких слов, которых не вернуть назад.

Элиза прищурилась.

— Я это поняла, уже однажды войдя сюда. Тогда был жив твой отец, и его дух, которым пропитан весь этот дом, словно бы говорил мне: «Уходи». — Она улыбнулась, вспоминая. — Мне было очень неуютно, Люциус. Я чувствовала себе не просто чужой — мне казалось, что я непрошенный воришка, который незаконно проник в чужой дом и даже не способен утащить все то, что здесь есть. Но после я поняла… Поняла, что все так и происходит в вашем мире. Для того, чтобы быть в нем своей, приходится отстаивать свою территорию и идти по головам.

— Но это не твоя территория, — Люциус поднял бровь.

— Я имею право находиться здесь по праву крови.

Это стало последней каплей.

Люциус расхохотался так громко и зло, не сдерживаясь, что домовики боязливо прижали длинные уши к своим большим головам. Смех Люциуса звенел в стеклянной утвари, наполнявшей многочисленные буфетные шкафчики, разносясь по всему нижнему этажу. Элиза смотрела на него так, будто он окончательно сошел с ума. Смех Малфоя оборвался так же резко, как и начался, и лицо его стало злым.

— По праву крови? — зашипел он. Элиза почувствовала, как капелька слюны попала ей на щеку. — И это говорит полукровка, чья мать добровольно вышла замуж за маггла, не имеющего никакого отношения к магии? Не за магглорожденного. За маггла!

— Не нужно, Люциус, — лицо Элизы как зеркало отразило лицо Люциуса. — Не нужно клеймить меня поступками матери. Я не просила у нее такого отца и такого выбора, она сделала его за меня. Еще до моего рождения! И теперь я считаю, что имею право вернуться.

Люциус улыбался, сверкая серыми стальными глазами, рассматривая Элизу взглядом палача, забавляющегося с жертвой.

— Как тебе спится по ночам, Элиза? — едва слышно спросил он наконец.

Элиза секунду непонимающе смотрела на него, затем вздрогнула и отодвинулась вместе со стулом. Вилка с резким звоном упала на пол, но домовики даже не шелохнулись, чтобы поднять ее.

— Ты знаешь про зелье? — выдохнула Элиза.

— Конечно, я знаю про зелье! — воскликнул Люциус.

— Что я пила его? — Элиза пораженно уставилась на него.

Они мгновение смотрели друг другу в глаза. На лице Элизы появлялся ужас, на лице Малфоя — понимание.

— Ты выпила зелье сама? — резко спросил он.

— Ты подлил мне его? — прошептала она.

Вновь наступила тишина.

— Сумасшедшая сука… — прошептал Люциус. — Тебя даже зелье не взяло…

— Ублюдок! — выплюнула Элиза в ответ. — Решил избавиться от меня моим же оружием?!

Она вскочила, чуть не опрокинув серебряный кубок с соком, нависла над столом, будто разъяренная белая птица. Сейчас она была похожа на Эрнеста Яксли в худшем из его настроений. Сходство было просто удивительным, и Люциус в очередной раз подумал, что всех Яксли, наверное, выводили искусственно, пестуя их и взращивая с одной лишь целью — резать и убивать.

Мать Элизы оказалась очень неожиданным и, скорее всего, единственным исключением из семьи. Странно, что она осталась жива после того, что сделала.

Элиза постояла так с полминуты, вся напряженная, как сжатая пружина, а после вылетела из столовой, едва не врезавшись в Нарциссу Блэк. Отшатнулась в сторону, не промолвив и слова извинений, и исчезла в проеме. Хлопнула дверь, затем еще одна, и все стихло.

Эрика, все это время стоявшая на балконе в своем длинном платье и теплой шали, так и не пошевелилась. Ее фигурка, замершая на фоне восходящего солнца, казалась статуей, вырезанной из редкого разноцветного камня.

Простучали каблучки, повеяло слабым запахом духов, и в столовую вплыла Нарцисса. Она шла уверенно, но осторожно, будто ступая по полю с магическими ловушками, готовыми вот-вот взорваться.

— Я полагаю, разговор прошел не очень радужно, — осведомилась Нарцисса, остановившись подле стола и разглядывая бледного, тяжело дышащего Люциуса.

Малфой поднял на нее глаза, чувствуя, как бисеринки пота скользят по лбу, шумно вздохнул и дернул головой.

— Я не хочу об этом говорить. — отрезал он.

Люциус порывисто поднялся из-за стола и, чеканя шаг, прошел к витой лестнице, поднялся по ней и скрылся в зияющей пасти второго этажа. Нарциссе оставалось лишь пожать плечами. Она ожидала чего-то подобного от этих двоих и отсчитывала секунды до наступления бури.

То, что Элиза добровольно выпила зелье… Нарцисса не знала, что она чувствовала больше — уважение или страх перед человеком, способным на подобное. Но находиться в одном доме с Элизой ей теперь совсем расхотелось. Удивительно, как только Эрика умудряется не замечать происходящего под самым ее носом.

Нарцисса опустилась за опустевший стол, скользнув взглядом по будущей свекрови на открытом балконе, и небрежно махнула домовикам, чтобы они накрыли ей к завтраку. Не успела она разгладить матерчатую салфетку на коленях, как в окно влетела пестрая сова с подвижными глазами-бусинками, опустилась на стол и опустила клюв в кубок Элизы. Нарцисса мимоходом отметила, что пить из этой посуды она бы не стала. Вдоволь напившись, сипуха подошла к Нарциссе, протягивая той лапу с конвертом.

«Спасибо», — только и значилось в короткой мятой записке.

Нарцисса на секунду замерла, а после превратила бумагу пепел взмахом палочки и умиротворенно вздохнула.

Значит, Лили Эванс и все Мародеры предупреждены о Гонках. Значит, у Эмили Паркер все-таки будет шанс спастись.

Нарцисса прикрыла глаза. В очередной раз она смогла откупиться перед своей совестью. Но что будет дальше?..

Так или иначе, она знала одно — какой бы ни была Эмили и что бы она ни сделала Люциусу, она не заслужила оказаться в застенках Мальсибер-мэнора. Нарцисса знала не понаслышке, что там происходит. Она видела, что он делает со своими игрушками и теперь посчитала нужным вмешаться.

Будем надеяться, что Ремус Люпин действительно готов ради Эмили Паркер на все, как он и говорил.


* * *


Блэкшир

Джеймс был похож на взъерошенного пса, озлобленного, загнанного, но не утратившего веру в свои силы. Ремус выглядел не лучше. Они почти не спали, почти не разговаривали и словно ищейки шли по следу.

Косой Переулок не дал им ничего. Андромеда с Питером вернулись из него потрепанные, в рваной одежде, в порезах, с синяками и выглядели так, будто их чуть не забрали в ад. Пожиратели в Переулке последнее время стали совершенно неуправляемыми, и стоило им заметить хоть сколько-нибудь подозрительных с их точки зрения личностей, они устраивали дикие расправы. О том, чтобы кто-то из местных жителей что-то рассказал не шло и речи. Все пребывали в диком страхе.

Лавочник из той злополучной аптеки словно исчез с земного шара, что было вполне возможно, учитывая, что никто не стал бы с ним церемониться. Пролезть в Малфой-мэнор они так и не смогли, продолжая кружить в его окрестностях и пытаясь придумать способ проникнуть внутрь, не вызвав лишнего шума.

Никто из них не боялся быть обнаруженными. Они были готовы идти до конца, но понимали, что стоит Малфою почуять опасность, как он сбежит через многочисленные потайные ходы, забрав с собой Эмили. Если она вообще была там.

Их вылазки длились по паре дней, но неизбежно возвращали их в Блэкшир, где Блэк надирался до невменяемого состояния, чтобы на следующее утро подняться с черными кругами под глазами и очередным безумным планом.

Нельзя сказать, чтобы их старания были бесполезными. Несколько раз они умудрились отбить атаки Пожирателей, напавших на простых жителей. Несколько раз им даже удалось ранить их и, судя по всему, вполне серьезно. Однажды они, кажется, пересеклись с самим Волдемортом и едва унесли ноги. Но Эмили это все равно не могло вернуть.

Кульминацией стало письмо, пришедшее к Лили Эванс ранним утром. Когда она разворачивала его под настороженными взглядами друзей, ее лицо вытягивалось от удивления и ужаса.

Лили молча передала письмо по кругу, указав и на небрежный летящий почерк Нарциссы и дав зачитать записку до дыр тем, кто захотел к ней притронуться.

— Что значит, «Гонки»? — севшим голосом спросил Ремус, жадно глотая строчки в десятый, наверное, раз. Слова в письме начали размазываться и стираться от того, как часто он потирал в руках дорогой пергамент с литерой «B».

— Я полагаю, это одно из развлечений чистокровных, — тихо произнесла Лили, с болью глядя на друга. — Мы знаем, что они, вероятно, будут проводиться поблизости от Мальсибер-мэнора, но мы не знаем когда.

— Поблизости от Мальсиберов разве есть такое место? — спросила Марлин. Она порядком исхудала за прошедшие дни, позабыла следить за своей шикарной шевелюрой, отчего стала выглядеть немало потрепанной. Но это придавало ей определенный, воинственный шарм.

— Все поместья чистокровных — уединенные. Найти там дремучий лес, в котором можно по-тихому зарезать людей не проблема, — хриплым от сигарет голосом ответил Сириус. — Прочесывать все смысла не имеет. Это огромные территории. Надо знать, где искать, иначе искать мы будем вечно.

— И кто может нам дать эту информацию?

— Те, кто устраивает Гонки. Надо думать, что это наша любимая слизеринская компания. Они всегда ходят вместе. Нотт, Розье, Эйвери, Мальсибер, Люциус... — Сириус скривился. — Эйвери — самый слабый из всех. Если его прижать, он расколется. Но если он исчезнет, это всколыхнет сообщество, и они отложат Гонки на неопределенный срок.

— И что ты предлагаешь?

Вопрос Джеймса повис в тишине.

Беаты среди них не было. Она ушла еще тогда, вместе со всеми, но сдаваться не собиралась. Спринклс предпочла отправиться к своим, в резиденцию Кавендиш, и с тех пор от нее не поступало ни одной весточки. Если Сириус и волновался, по нему это сказать было невозможно. Он либо пил, либо думал, и в глазах у него пылала ненависть.

А еще он знал, что Беата не пропадет. Кто угодно, но только не она.

Они не поссорились, когда она уходила. Не сказали друг другу «Будь осторожнее», не плакали, не держались за руки, как Лили и Джеймс каждый раз, когда Сохатый отправлялся на очередную разведку… Ничего такого.

Они просто посмотрели друг другу в глаза.

Потом Беата вскинула голову, а Сириус коротко кивнул.

И выпустил ее пальцы из своей ладони.

Ощущение было таким, будто ему вырвали почки. Просто дернули их на себя, вытаскивая из тела и все. Сириус не знал, что чувствовала Беата в этот момент — у него закружилась голова. Он просто смотрел ей вслед: на ее жесткую спину в черной косухе, на сильные красивые ноги в грубых гриндерах и обтягивающих кожаных штанах… он смотрел и впервые чувствовал, что это такое — когда уходишь не ты, а уходят от тебя.

И все, что у тебя остается — это глупая слепая вера. И больше ничего.

— Бродяга! Бродяга, твою мать, ты что, сдох?

Джеймс наклонился над Блэком, так напряженно водя носом, будто пытался уловить запах мертвечины. Сириус обратил на него свои страшные черные глаза, и Поттер удовлетворенно хмыкнул. В глазах друга скользнуло понимание, но он умел держать язык за зубами, когда это действительно было нужно.

— Мы вот что решили, — Джеймс уселся обратно, сверкая на Блэка обеспокоенными глазищами. — Мы сговоримся — то есть, Лили сговорится — с Нарциссой о встрече. Если твоя кузина прислала нам письмо, значит, ей не так уж и наплевать. Значит, есть крохотный шанс, что она поможет.

— Или это ловушка, — буркнул Блэк.

— Мы этого знать не можем, — Джеймс резко и зло развел руками. — Ты лучше знаешь свою сестру, вот и скажи нам, что это — милосердие или возмездие?

Сириус задумался всерьез, отрешенно перебирая в памяти моменты, связанные с хрупкой бледной девочкой с удивительной красоты лицом и ловкими тонкими руками. В этих воспоминаниях было что-то тоскливое, далеко, но удивительно приятное. Это было маленькое напоминание о том, что все они когда-то были детьми. Были немножко лучше, немножко чище и немножко светлее.

— Это не ловушка, — наконец сказал он, блуждая взглядом по пестрым обоям. — Нарцисса хочет помочь. Или я хочу в это верить.

— Приятно видеть, что ты не разуверился в своих родственниках, — фыркнул Джеймс.

— Но если она ответит слишком поздно? Или не захочет ответить? — спросила Лили.

— Тогда мы в полной заднице, — просто сказал Джеймс.

Окно распахнулось так резко, будто кто-то снаружи специально поджидал нужный момент, и незнакомая тяжелая сова влетела внутрь, проскрежетав коготками по кофейному столику, оставляя неглубокие царапины.

Все уставились на нее, как на пришествие самого дьявола, сверля глазами конверт, привязанный к птичьей лапе. Внутри Сириуса что-то екнуло и он медленно, с опаской протянул к сове руку. Та, смерив его подозрительными черными глазами, подала лапу в ответ. Выглядело это так, словно бы никому другому птица не позволила бы к себе притронуться.

Сириус аккуратно, на самом деле боясь, что письмо рассыплется в руках, развернул его, пробежался по строчкам и поднял глаза. В них плескалось ликование.

— Это от Беаты, — почти торжественно молвил он. — Слушайте.


* * *


Лес Дина

Беата сидела в кресле, вытянув перед собой ноги в заляпанных рванных гриндерах. Им было много лет, и они чертовски износились, но если бы кто-то предложил купить ей новые, она бы плюнула этому советчику в лицо. К некоторым вещам прирастаешь душой.

За окном родного когда-то дома шумел лес Дина. Деревья привычно переговаривались между собой, покачивая тяжелыми ветвями. Здесь было настолько спокойно, словно это был совершенно отдельный дивный мирок, в котором никто не знал слова «война», в котором никто не убивал, не ненавидел и не знал боли. Природные колдуны всегда держались особняком.

Дамблдор очень вовремя и очень удачно совершил переворот в этом тихом сообществе, когда завалил Гвендолин чужими руками, но Беата все равно ощущала очень неприятные настроения, блуждающие по общинам. Колдуны нервничали. И задумывались.

Задумывались о том, на чью сторону встать и стоит ли вообще это делать.

У Беаты это вызывало смутное отвращение. Она видела перед собой кучку трепещущих закостенелых старичков и ни на что неспособный, взращенный в сахарных условиях молодняк. Молодняк жался к своим мамочкам, заискивающе глядел им в глаза и спрашивал, что им делать. Мамочки, в свою очередь, оглядывались на бабушек, а те — старые и поношенные — скрипели о том, что всегда лучше остаться в стороне. А потом расстелиться перед победителем, представиться ему в выгодном свете и сохранить автономию.

Соблюсти нейтралитет.

Беата такого слова не знала и никак не могла его запомнить.

Она честно рассмотрела ситуацию и так и эдак со всех сторон и сделала вывод, что оставаться в стороне и спокойно смотреть на то, как обезумевшие кровожадные твари пытаются подмять под себя мир просто потому, что им так хочется, она не может. Возможно, в ней играл юношеский неукротимый максимализм и стремление изменить старый, закостеневший мир. Возможно, она просто чувствовала, как из ее пальцев ускользают последние крохи магии. Возможно, она просто была человеком, который родился не в то время и не в той семье.

Ну или просто была человеком.

В любом случае, она сделала выбор и впервые могла бы сказать, что он полностью, до последней капли осмыслен. Это было ей не свойственно, но время детских игр кончилось.

Она не говорила ни Сириусу, ни Эмили, ни своей матери, но у нее было стойкое и страшное чувство, что ей не пережить этой войны. Это чувство билось внутри, раздувалось, как воспаленный гнойный нарыв и заставляло взрослеть. Им всем нужно было сделать это в очень короткий срок, чтобы не сойти с дистанции и не быть списанными со счетов. Детям не победить в войне, им не отстоять своих родных, своих близких и свой дом — для этого они слишком беспечны, слабы и наивны. А взрослыми они стать не успевали, но их мнения никто и не спрашивал.

Ощущали ли это Мародеры и все прочие — Беата не знала. Но когда они прощались с Блэком у массивных старых ворот Блэкшира, и он невесомо касался ее рук своими, Беата поняла, что пришло время уходить.

Сириус был воином-одиночкой ровно так же, как и Беата. Они готовы были ринуться в самую гущу событий, встать под вражеские заклинания ради друзей, но смотреть на то, как они будут умирать рядом, было бы невыносимо. Смотреть на то, как умрет Сириус, Беата бы не смогла. Это было что-то такое чуждое, дикое и страшное, к чему Беата была совсем-совсем не готова. Она не знала, любит ли Блэка, не знала, друг ли он ей или любовник. Не знала, но хотела, жаждала, только одного — чтобы он жил. Чтобы он улыбался. Чтобы он был, черт побери, счастлив.

Нашел жену, завел детей и внуков, вел мещанский образ жизни в своем огромном роскошном поместье и просто и по-человечески был счастлив.

А еще она знала, что вместе у них это не выйдет.

— Беата? — в гостиную вплыла высокая плотная девушка со смоляными волосами, заплетенными в две толстых косы, перевитых зелеными лентами. Она облачилась в длиное льняное платье с тяжелыми рукавами и плетенным кожаным ремешком.

— Мать, — Беата поднялась, склоняя голову перед Матерью Общин.

Они были одного возраста, похожей внешности и со схожим складом характера, но между ними была непреодолимая разница. Мать отвечала за целые семьи природных колдунов и не могла позволить себе глупостей, а Беата отвечала только за себя и могла творить все что угодно.

Груз ответственности отпечатался на лице девушки, и ее красивые темные глаза смотрели на Беату со смутной болезненной улыбкой. Так смотрят стареющие матери на дочерей, перед которыми еще открыт целый мир бесконечных возможностей.

— Арлин, — тихо поправила Беату девушка. — Мы с тобой знакомы с детства, Беата. Будет проще, если хотя бы ты будешь звать меня так же, как в старые добрые времена.

— Арлин, — послушно произнесла Беата.

— Я знаю, зачем ты пришла. Или полагаю, что знаю.

Арлин опустилась в кресло напротив, жестом указав Беате на соседнее. Ее длинное платье чуть вздыбилось на животе, когда она села. Беата задумчиво посмотрела туда, где сейчас зарождалась новая, ни в чем неповинная юная жизнь и поняла, что разговор смысла не имеет.

— Ты беременна, — констатировала она.

— Да.

— Ясно.

Арлин полуприкрыла глаза и коротко, виновато выдохнула. Они очень хорошо поняли друг друга.

Может быть, Арлин согласилась бы драться в этой войне против Волдеморта, если бы Беата привела веские, очень веские доводы. Может быть, она бы смирилась с тем, что ее люди будут умирать за чужие идеалы, за идеалы палочковых колдунов, которых они презирали. Может быть.

Но не тогда, когда она собиралась стать матерью. Это меняло все.

Она отвечала за своего нерожденного ребенка и подставить под удар то хрупкое благополучие, которое еще сохранилось у природных колдунов, не могла. Она сделала многое, она и так отдала Хогвартсу целую армию лучших из лучших для защиты от оборотней, пойдя против всей семьи. Но открыто выступить против Волдеморта — значит, навлечь на себя гнев многих, очень многих родичей. Табату, прежнюю Мать, убили очень легко. Также легко убьют Арлин. И ее дитя.

— Кто это будет? — равнодушно спросила Беата.

— Близнецы, — тихо молвила Арлин, улыбка разом преобразила ее лицо, сделав его моложе на годы. — Девочка и мальчик.

— Поздравляю, — сказала Беата, сглотнув ком в горле. Что-то завистливое всколыхнулось внутри нее.

— Спасибо.

Они помолчали. Слова были не нужны.

— Говорят, пропала твоя близкая подруга? — Арлин опустила взгляд.

— Единственная подруга.

— Я не могу… — Арлин вздохнула. — Не могу дать тебе всего, что ты просишь. Но я могу дать тебе информацию.

— Это много.

— Да. — Арлин замолчала. — Это много. И неправильно. Потому что ничего более я тебе дать не в состоянии. Никакой защиты, никакой поддержки, никакой гарантии. Я скажу тебе, где состоится… событие, и ты пойдешь туда одна и тебя будет не остановить.

— Так ты скажешь или нет?

— Гонки, — медленно произнесла Арлин, подняв глаза на Беату. Что-то беспокойное и пугливое плавало в ее глазах. — Чистокровные устраивают Гонки с участием магглорожденных и полукровок. Им дают палочки и отправляют в какой-нибудь чертовски огромный и непроходимый лес, а потом загоняют их как кабанов на охоте. Если они выбираются живыми — их отпускают. Но это происходит редко, очень редко.

Лицо Беаты стало мертвым.

— Это что… традиция? — со смесью отвращения и ужаса спросила она.

— Да... Страшная, уродливая традиция.

— Где это будет? Уилтшир?

— Ты плохо думаешь о своем бывшем друге. Нет. Это будет магическая часть Шервудского Леса. Я дам тебе координаты, но учти одну вещь, Беата, — Арлин дождалась, пока Беата посмотрит на нее, и раздельно произнесла: — Там будут оборотни.

Внутри Беаты все перевернулось и ухнуло вниз, и она чуть не осела прямо на пол. Пошатнулась, но устояла. Ее глаза засветились дикой злостью, и с ладони томительно медленно и лениво закапала кровь от ногтей, врезавшихся в кожу.

Она едва разжала зубы, чтобы сказать:

— Дай мне сову и пергамент, мне нужно отправить письмо.

— Конечно. Все что тебе угодно.


* * *


Мальсибер-мэнор

Мальсибер был неспокоен последние пару дней.

Он ослабил Империо, чтобы Эмили могла хотя бы самостоятельно есть, потому что когда он пытался кормить ее с ложечки, глядя перед собой своими мерзкими похотливыми глазами, она лишь упорно сжимала зубы.

— Тебе надо поесть, — постоянно приговаривал он так, словно выращивал свинью на убой.

Она ела по чуть-чуть, но больше в нее не лезло. Иногда ее начинало тошнить то ли от страха, то ли от голода, но желудок был пуст, и от этого становилось только хуже. Ей хотелось, чтобы ее наконец-то вырвало, будто вместе с этим из нее бы вышел весь тот ужас, что копился и рос с каждым днем, раздирая изнутри.

В один из дней Мальсибер пришел снова, задумчиво покачивая в пальцах тонкий серебряный скальпель, которым он фанатично украшал руки и плечи Эмили кровавыми тонкими узорами. Она чувствовала себя в его руках мягким деревом, с которого день за днем со зверским удовольствием снимают кору.

Кожа горела, но Эмили было слишком страшно, чтобы чувствовать боль. Она понимала, что Мальсибер осторожничает в ожидании прихода Люциуса. Но что будет дальше, знал один только он, и Эмили могла себе гарантировать, что ничего хорошего ее не ждет.

Медленная, очень медленная смерть.

Не потому, что она магглорожденная. Не потому, что она разозлила Мальсибера. Не потому, что она сделала что-то не так. А просто потому, что ему так захотелось.

Это ощущение было самым страшным.

Умереть без какой-либо причины. Умереть просто потому, что кто-то так решил за тебя. Не в бою, не от яда злейшего врага, не от шального заклинания на экзамене, не от взорвавшегося во время эксперимента котла. А просто так.

— Сегодня придет Люциус, — сказал ей Мальсибер, и Эмили попыталась определить, что значит «сегодня»? Сколько прошло времени с тех пор, как она здесь? День, неделя, год?

— Я надеюсь, что в скором времени, — Мальсибер сладко вздохнул, — вы разрешите все свои проблемы, и мы наконец-то сможем поговорить с тобой так, как я давно этого жду.

Эмили молчала.

— Ты совершенно очаровательна, моя девочка, совершенно…

Он собирался вновь рассказать ей о том, что он хочет с ней сделать, но прервался на полуслове и странно дернулся, оглядываясь, как загнанный кролик. Эмили прислушалась и наконец и сама уловила тихие шаги.

— Здравствуй, Эмили, — произнес ровный отчетливый голос.

Люциус проигнорировал писклявое приветствие Мальсибера и уставился на Эмили глубокими пристальными глазами. Его взгляд бродил по ее оголенным изрезанным плечам безо всякого выражения. Уголок его губ едва заметно дернулся, бровь чуть ушла вниз и затрепетали ноздри, но через мгновение эмоции схлынули с лица Малфоя, и оно вновь стало каменным.

— Уйди, — коротко бросил Люциус Мальсиберу, не поворачивая головы.

По лицу Энтони растеклось дрожащее раздражение и разочарование. Ему в общем-то было наплевать на то, о чем Малфой собрался говорить с девчонкой, но он любил не только пытать людей. Он любил смотреть и на то, как их пытают другие.

— Уйди, — равнодушно повторил Малфой, и Энтони, фыркнув, скользнул вбок, словно змея, и вскоре скрылся за плотной, обитой алым войлоком дверью.

Люциус и Эмили остались одни. Даже страх куда-то подевался.

Кого-кого, а Малфоя Эмили не боялась. Он был слишком разумным, и его действия, в отличии от действий Мальсибера, можно было просчитать.

— Давай поговорим, Эмили, — спокойно сказал Малфой.

Он огляделся, не нашел, куда сесть и остался стоять, хотя Эмили почувствовала, что ему неловко. Странное это было ощущение — наблюдать за неуверенным в себе Малфоем, почти что переминающимся с ноги на ногу, при том что здесь именно он находился в положении сильного.

— Ты знаешь, нам есть, что обсудить с тобой, — голос Малфоя охрип от волнения, и он коротко прокашлялся. — Я буду говорить как есть, потому что на игры и уловки времени у нас с тобой уже не осталось. Когда-то мы учились в одной школе, были глупыми подростками и ненавидели друг друга так, как только могут ненавидеть друг друга дети. Без меры. Без оглядки на здравый смысл. Но теперь ситуация изменилась, время игр прошло.

Малфой вновь прокашлялся и помолчал, собираясь со словами.

— Однажды ты сотворила надо мной весьма пренеприятные чары, которые практически обратили меня в оборотня. И даже хуже. Я смотрю, тебя это удивляет? Что же… Я поясню. Я не теряю разума в своей звериной ипостаси, но я не в состоянии контролировать сам момент трансформации. Он может наступить в любое время, он не привязан к полнолунию или другим природным явлениям. Это просто есть, и в последнее время мне стало все сложнее удерживать свое тело от превращения. Вспышка ярости, радости, боли, неприятный вкус, резкий запах… Я не знаю, что способно спровоцировать меня, и это делает ситуацию практически катастрофической.

Эмили не шевелилась, позабыв даже про то, где она находится и кто с ней разговаривает. Она просто смотрела на Малфоя, который сейчас был словно бы обнажен перед ней, выпячен наружу всеми своими страхами, переживаниями и болью. Он говорил и, кажется, остановиться уже не мог. Выговаривался. Такого доверия удостаиваются лишь лучшие друзья.

Или злейшие враги.

— Я не знаю, понимаешь ли ты, что сделала со мной, — Малфой уставился куда-то в пол уставшим, печальным взглядом. — Но тебе придется это исправить. Потому что в моих руках есть определенная власть над тобой, коей нет ни у кого, даже у Энтони. Ты можешь стойко выдержать любую боль — я это вижу. Унижение, пытки… может быть, даже изнасилование тебя не сломает. Но у нас с тобой есть кое-что общее. Чувство долга. Я не могу сказать, что люблю Нарциссу больше жизни или же вообще люблю ее, но, стань она мне женой, и я стану защищать эту женщину, как величайшее из сокровищ. — Люциус сверкнул глазами, впившись взглядом прямо в глаза Эмили. — Быть может, и ты не любишь Ремуса, Эмили Паркер, но если ты будешь знать, что не смогла защитить его, когда это было в твоих силах, ты не перенесешь этого. Я прав?

Эмили сглотнула.

Она лихорадочно перебирала все возможные варианты, пытаясь понять, что задумал Малфой до того, как он выскажет это вслух. Она хотела быть готовой, она хотела придумать стратегию до того, как произойдет страшное.

— Он далеко, Эмили, но мне будет проще добраться до него, чем до тебя сейчас. Мне даже не нужно знать, где он, — Малфой играючи отбросил прядь волос за спину и на секунду стал похож на беловолосого эльфа из детских сказок. — Есть одна вещь, о который мы оба с тобой знаем. — Малфой выдержал паузу. — Он оборотень.

Внутри Эмили что-то взорвалось, а после сжалось в плотный пульсирующий комок. Она почувствовала, как начали дрожать пальцы и губы от осознания того, что задумал Малфой.

— Полнолуние близко, дорогая. До него осталось лишь всего-ничего — пара недель. А потом я брошу твоему псу кость, — черная злость наполнила Малфоя и почти начала сочиться из его глаз. — Очень крупную, очень вкусную кость. Тебя. Я дам ему наводку, где тебя искать, намекну, как тебе здесь плохо и знаешь… он помчится сюда со всех ног… лап. И случайно — совершенно случайно — наткнется на стаю, во главе которой будет стоять наш старый приятель. Сивый.

Эмили закрыла глаза, чтобы не видеть Малфоя, чтобы сдержать рвущийся крик.

Если Ремус встретит Сивого, если Сивый позовет его, как зовут отцы-оборотни своих сыновей, если Ремус послушается и пойдет за ним…

Он окажется в аду.

И может быть, этот ад со временем даже придется ему по душе.

Люциус смиренно ждал, против обыкновения засунув руки глубоко в карманы и глядя на Эмили сверху вниз без былой злости. Он чувствовал, что на этот раз победил, и что-то, очень похожее на уважение, всколыхнулось в нем, когда он смотрел на эту худую маленькую девочку, которая так до сих пор и не проронила ни слезинки. Не произнесла ни единого слова.

Эмили открыла глаза.

Она попыталась открыть рот и что-то сказать, но горло охрипло после долгих дней молчания. Люциус ее понял.

— Мое желание просто, Эмили Паркер. Ты избавишь меня от того проклятия, что навлекла на мою голову. У тебя есть полторы недели на это и нет выбора. Я думаю, ты понимаешь, что достать твоего оборотня я смогу даже после твоей смерти, так что, пожалуйста, не делай глупостей. И… если ты будешь мне полезна, быть может, я даже отстою тебя у Мальсибера. Если захочу, конечно.

Эмили медленно кивнула.

«Я сделаю это», — беззвучно произнесла она одними губами.

Малфой кивнул и вышел не оглядываясь, по пути с брезгливостью приподняв один из серебряных окровавленных приборов за кончик и тут же бросив его обратно на поднос. Выглядел он так, словно исчерпал все свои лимиты нахождения в подобной «клоаке» и теперь стремился сбежать как можно быстрее.

Когда уходил Мальсибер, свечи в комнате всегда гасли, оставляя Эмили в непроглядной успокаивающей тьме. Но Малфой не предоставил ей такого удовольствия, и она осталась предаваться мучительным размышлениям, разглядывая белую каменную девушку перед собой.

Через неделю после пребывания здесь Эмили приобрела с ней немалое сходство, но сейчас ее это волновало меньше всего.

Ремус.

Теплый, ласковый, нежный… любимый.

Она отчетливо понимала, в какое рабство она попала. Малфой, быть может, и отстоит ее у Мальсибера, но жизнь ее с этого момента навсегда станет невыносимой. Она перестанет ей принадлежать. Если она справится с проклятием Малфоя, они прицепятся к ней с тем зельем, что она почти успела сварить. Даже если Северус не разгадает его истинный смысл, он так или иначе поймет направление мысли и все передаст Волдеморту.

Да, Волдеморту.

Северус — Пожиратель. Он служит убийце детей и женщин. С этим нужно наконец-то смириться и не строить глупых иллюзий. Перестать надеяться.

А если Волдеморт узнает, что за зелье она варит — а он узнает — ей несдобровать. Она станет внештатным зельеваром Пожирателей, и она всегда будет у них на крючке. Всегда. Потому что Ремус — оборотень и останется им даже после смерти Эмили. А она не может позволить себе такой роскоши — умереть и оставить его один на один с мстительным ублюдком Люциусом и всей его долбанной гвардией.

Ярость медленно и страшно поднималась в Эмили, заполняя ее доверху от самых кончиков пальцев и до макушки. Она даже смогла сама пошевелиться, без поганого Мальсиберского Империо.

То ли он так боялся ее, то ли опасался, что она сбежит, то ли просто был совсем больным ублюдком, но даже в ванную и туалет он разрешал ей ходить только под Империо. Слава Мерлину, она не помнила всего этого унижения. Наверное, это было единственная хорошая сторона запрещенного заклинания.

Эмили глубоко вздохнула и начала думать.

У нее есть полторы недели и за это время она должна разобраться с проблемой, с которой не разобрались лучшие маги мира, к которым Малфой наверняка обращался.

Что же, время пошло.

 

На следующий день Эмили переселили в гостевой домик, который находился аккурат над пыточными. В нем было так много солнца, тепла и уюта, что Эмили в первые мгновения даже зажмурилась, и на глазах от яркого света выступили слезы. Ублюдок Мальсибер подумал, что она расплакалась от счастья.

Он почти полностью снял с нее Империо, и Эмили была вынуждена признать, что нужно быть мастером заклинания, чтобы суметь наложить его частично. Мальсибер был уродом, но немало талантливым и в какой-то мере это даже вызывало восхищение.

В домике было четыре комнаты, включая парные спальни, гостиную и столовую, и две ванные. Повсюду было светлое ореховое дерево, кремовые муслиновые занавески на окнах, позолота, белая лепнина и множество скатертей, подушечек, пледов, одеял и ковров. Контраст был просто удивительным, и Эмили время от времени ловила себя на мысли, что она бы выбрала для своего дома схожий интерьер. Но сравнивать свой несуществующий дом с домом своего палача было настолько неправильно и жутко, что ее каждый раз начинала колотить дрожь от этих мыслей.

Сразу же после переселения ей принесли огромное количество еды, включая тушеное мясо, овощи, фрукты и слабое вино. Пусть она и отказалась от большей части, просто физически не способная переварить столько после длительной голодовки, это было радостное событие. Кроме того, она наконец-то смогла осознанно помыться и немного понежиться в горячей воде с морской солью и волшебной пеной. Но на этом ее «отдых» закончился, и Эмили с рвением приступила к работе.

Люциус предоставил ей всевозможные книги, многие из которых несли на себе печати библиотеки Малфоев, а значит, могли быть вынесены только с разрешения прямого владельца. Наверное, ему было очень плохо, раз он пошел на такое. Малфой поставлял ей запрещенные ингредиенты, явно краденные трактаты из министерской библиотеки, сомнительного вида экспериментальные образцы и даже вернул волшебную палочку.

Через пару дней после того, как Эмили перебралась в гостевой домик, Малфой явился к ней с очередным набором инструментов и книг, но выглядел он при этом как выходец из бездны. Случилось страшное, но Эмили не могла понять, что и даже ощутила некоторое сочувствие к этому человеку. Перед горем все равны.

Мальсибер был шокирован данной Эмили свободой действий и первые несколько дней ходил с настороженным и любопытным выражением лица. Он очень хотел знать, чем таким Люциус сумел «завлечь» Эмили на добровольное служение, но понимал, что ему этого не скажут. Впрочем, его она видела нечасто и почти уже не вздрагивала, когда он мелькал в окне, прогуливаясь по своему огромному саду.

К тому же для Эмили проводили лечебные курсы. Одна маленькая хромая эльфийка была приставлена к ней словно какой-то колдомедик. Утром и вечером с обеспокоенными печальными вздохами она обрабатывала тело Эмили целебной мазью под хриплые смешки своей пациентки. Эмили по-прежнему ни с кем не разговаривала, а все пожелания писала Малфою на пергаменте, но ее крайне забавлял сам факт лечения. Зачем, если Мальсибер повторит все вновь?..

Эта мысль не вызывала ни страха, ни желания бежать — ей было совершенно наплевать, что он с ней сделает. Потому что за Ремуса она боялась гораздо больше, чем за себя, и теперь почти ненавидела свою слабость на пятом курсе, которая послужила началом всей этой истории с Малфоем. Если бы только тогда она сдержалась, позабыла про свою месть и не сотворила тех чар…

Но говорить об этом теперь поздно.

Эмили работала как проклятая, и только это приносило ей облегчение. Она ела урывками, почти не спала, не выходила на улицу, хотя прилегающий к гостевому домику сад был разрешен ей для прогулок. Впервые за месяц она почувствовала увлеченность любимым делом и теперь пыталась забыться в нем, отдаваясь ему всей душой.

Люциус не торопил ее, словно у него была целая вечность, ни о чем не спрашивал, словно понимал — она и так делает все возможное.

И она делала.


* * *


Малфой-мэнор

У Элизы было огромное количество времени, чтобы поразмышлять о Питере, его друзьях и собственной совести. Совесть говорила ей предупредить Мародеров о Гонках, здравый смысл спрашивал — а чем же она объяснит свою осведомленность?

Элиза никогда не принимала решений сгоряча, но если она что-то для себя решала, изменить этого было уже нельзя. Еще тогда, услышав разговор Нарциссы и Люциуса, она знала, как поступит. Но не обдумать причины своего решения она не могла.

Она думала об Эмили даже больше, чем того стоило, иногда даже больше, чем о самой себе. Вспоминала ее неординарный сильный ум, ее хватку и упорство, внимательность к деталям и прекрасную логику. Эмили восхищала и пугала Элизу. Останься такой человек среди Мародеров, и она обязательно начнет о чем-то догадываться, если заметит Элизу в странной ситуации. Это было бы крайне нежелательно.

Эмили умела и любила мысленно препарировать людей на составляющие, разбирать их на механизмы, обгладывать им косточки и составлять удивительно точный их портрет. Она была без сомнения лишним человеком в этой компании простодушных, доверчивых и беспечных подростков. И Элиза, в очередной раз затолкав свою совесть глубоко себе в глотку, решила — она ничего не скажет Мародерам про Эмили.

Если Паркер погибнет, так тому и быть. Если выживет, то хотя бы на какое-то время останется надломленной и ей будет не до Элизы. А может быть, она и вовсе сломается.

Все эти размышления, кружившиеся хороводом в голове Элизы, отняли у нее целую ночь. Еще несколько дней она свыкалась с мыслью о том, чтобы остаться в стороне, и ей не было дела до странного поведения Нарциссы и прилетающих к ней сов. А еще через день Люциус стремительно покинул поместье, а вслед за ним уехала и его невеста, пусть и в другом направлении. Домовики были обескуражены внезапным отъездом хозяев, но не сказать, что сильно расстроились. К Элизе они относились равнодушно, исполняли ее поручения, но не испытывали того страха, что был в них перед Люциусом.

Ранним утром, проследив глазами отъезжающую карету Нарциссы, постепенно идущую на разгон, чтобы в конце концов оторваться от земли и взлететь в воздух, Элиза только облегченно вздохнула. Она вновь осталась в поместье с Эрикой одна и могла более не беспокоиться о нежелательных встречах с менее приятными родственниками в мрачных коридорах Малфой-мэнора.

День был до того погожим и теплым, что Элиза не смогла не улыбнуться, когда луч солнца шаловливо устремился ей в глаза, заставив поморщиться. Наконец-то она смогла остаться наедине с Эрикой. Им всегда было о чем поговорить. Особенно Элиза любила моменты, когда тетя вспоминала про ее мать и свою сестру. Это было что-то настолько потайное, удивительное и драгоценное, чего Элиза не смогла бы получить ни от кого другого.

— Тетушка? — Элиза порывисто постучалась в двери покоев Эрики. — Эрика?

С той стороны не раздалось ни звука, и что-то всколыхнулось внутри Элизы. Какое-то смутное пронзительное беспокойство, от которого задрожали руки и стало тяжело дышать.

Эрика не отозвалась ни на третий, ни на пятый, ни на десятый стук, и Элиза против всех правил влетела в покои, палочкой распахнув двери настежь и сломав замок.

Внутри было светло, чисто и пахло свежими гортензиями. По комнате разливалось утреннее солнце, шелковые белые шторы трепетали у приоткрытого окна, и солнечный свет играл в многочисленных жемчужных украшениях, рассыпанных, словно снежные шарики, по трюмо Эрики Малфой. Это был фамильный жемчуг, и она очень любила его.

Белокурая женщина с убранными под сеточку волосами лежала на накрахмаленных простынях, под тонким атласным покрывалом. Ее огромная кровать под тяжелым балдахином делала Эрику словно бы еще меньше, тоньше и слабее. У Эрики было изможденное, но все еще красивое и теперь расслабленное лицо. Мягкая улыбка лежала на ласковых губах, из-под глаз почти ушли темные круги и тело под легкой тканью узорчатой сорочки выглядело неожиданно молодым, будто Эрика одним махом сбросила лет двадцать.

Но что-то было в ней неправильное. Что-то замершее, застывшее, обездвиженное. Словно засушенный в гербарии цветок, которому уже не расцвести, или мертвая бабочка, приколотая к полотну, которой уже не взмахнуть прозрачными крыльями.

Элиза приблизилась к кровати тетки, заслонив собой свет, и тут же вздрогнула, едва устояв на месте.

В тени лицо Эрики разом посерело, кожа, не высвеченная солнцем, стала бледной и неживой, улыбка на губах застыла жалкой гримаской. Она казалась бесцветной тряпичной куклой с незнакомым лицом, по нелепой случайности оказавшейся в роскошных покоях миссис Малфой.

Элиза дрожащими кончиками пальцев потянулась к ней и заставила себя прикоснуться к неподвижной кисти Эрики. Ее кожа была мертвенно холодной, и Элиза тут же отдернула руку как от огня. Всего на мгновение она застыла у кровати, а после вздрогнула и затряслась, все сильнее и сильнее. Словно кто-то пытал ее Круцио, с каждой секундой усиливая чары.

А потом страшно закричала.

Домовики, сбежавшиеся на шум, поначалу опешили от увиденного, но вскоре бросились отнимать Элизу от Эрики. Девушка кричала, будто ее заживо сжигали, хваталась за запястья Эрики, и ее пальцы было не разжать. Она тряслась у кровати, из глаз катились тяжелые слезы, и было столько ужаса и дикой боли на ее красивом молодом лице, что эльфы, переглядываясь, отошли в сторону, вжались в стену, да так и прождали целый час, пока Элиза Яксли наконец не стихла и не обмякла у кровати тетки, потеряв сознание.

Ее унесли в комнаты, умыли лицо, укутали в одеяла и оставили эльфийку следить за единственной оставшейся в доме хозяйкой. Элиза проснулась только поздним утром следующего дня и тут же провалилась в тяжелую лихорадку с бредом, метаниями и криками.

Через час вернулась Нарцисса, еще через час Люциус.

Эрику хоронили в полной тишине после обеда того же дня скромным составом из двух человек и трех домовиков. Люциус безмолвно возложил на могилу матери розовые гортензии и позволил Нарциссе взять себя под руку, так как был не уверен, что устоит на ногах. Он сжал глаза, но скупые слезы все равно потекли из-под век. Смерть отца стала для него просто данностью, смерть матери раздавила его. В тот момент Люциус был безумно благодарен Нарциссе, что она намеренно смотрит в другую сторону.

К Элизе Люциус пришел лишь на следующий день.

Она все еще была горячей, лежала, облитая потом и кровью, которой кашляла, металась по кровати и отчаянно звала разных людей, а особенно — мать. Люциус подумал, что убить ее сейчас будет проще простого.

Через неделю после лечения у лучших колдомедиков Лондона, Элиза Яксли, постаревшая лет на десять и сбросившая пятнадцать фунтов, смогла наконец-то подняться на слабые, малоподвижные ноги, пока Люциус придерживал ее за одну руку, а Нарцисса за вторую. Она едва могла говорить, выглядела практически мертвой и ее пальцы почти не сжимались. Но она уже дышала почти без хрипов, и ее температура наконец-то спала.

Люциус лично следил за тем, чтобы она принимала все лекарства. В нем что-то окончательно сломалось, и теперь при взгляде на Элизу Яксли в его глазах проступали жалость, сострадание и боль.

Смерть Эрики, смерть единственного человека, связывающего их между собой, должна была разобщить их окончательно. Но она лишь необратимо срастила их.

Это был прощальный и самый страшный подарок Эрики Малфой своему любимому сыну.

Она подарила ему сестру.

Глава опубликована: 20.09.2015

Глава XXX: Гонки

Малфой-мэнор

Люциус смотрел, как Элиза медленно и, что главное, самостоятельно подносит ложку ко рту и осторожно слизывает с нее вязкую сероватую кашу. Он наблюдал за этим процессом с удивительной сосредоточенностью, будто голодающий, которому разрешено лишь смотреть, но не пробовать. Пусть все это и выглядело странно, но каждодневный ритуал кормления Элизы Малфой соблюдал неукоснительно.

Рядом с его бедром на тумбочке лежала волшебная палочка. Когда Элиза отказывалась есть сама, ему приходилось применять Империо. Он был не столь искусен в этом, как Мальсибер, и всерьез волновался за рассудок сестры при каждом применении. Но когда Элизу настигал очередной приступ истерики, и она забивалась в угол, отказываясь есть и пить, у Люциуса выбора не оставалось.

Сегодня она была подозрительно послушна и смотрела на кашу в глубокой фарфоровой чашечке без прежнего омерзения. Ее глаза день за днем наливались знакомым светом, она перестала плакать по ночам, не хрипела, больше не дрожала от холода в до чертиках протопленной спальне и даже иногда говорила: «Спасибо».

Люциус видел неуверенность в ее глазах и сам не мог понять, как все это с ними случилось. Куда исчезла ненависть и откуда взялась забота? Но когда Малфой смотрел на двоюродную сестру, он чувствовал лишь колкое болезненное ощущение, имя которому — беспокойство. И мысль о том, что теперь он может потерять еще и ее, отдавалось у него в голове грохочущим гулом.

Семью не выбирают — вот уж точно.

— Люциус, — раздался тихий голос, и Люциус сфокусировал взгляд на Элизе.

— Да? — почти ласково спросил он.

— Я жива?

Она исправно задавала этот вопрос раз разом, как мантру.

— Да. Ты жива, — он помолчал. — Ты пережила двойную дозу зелья, тяжелый истерический приступ, лихорадку и частичный паралич. Но ты определенно жива, Элиза.

Она молча прикрыла глаза, опустив руки на стеганое одеяло. Они были до ужаса исхудавшими, с синеватыми змейками вен под кожей и многочисленными следами от впившихся ногтей.

— Нужно доесть, Элиза, — сказал Малфой.

— Ты говоришь это каждый день… так?

— Всего лишь напоминаю.

Элиза вздохнула и почти решительно отодвинула от себя чашку.

— Что все-таки случилось?

Малфой дернулся. Он не знал, что она имеет в виду и помнит ли вообще о смерти мамы?..

— Я имею в виду, что случилось после того, как я нашла… ее… в спальне? — проницательно подсказала Элиза.

Малфой позволил себе едва заметный облегченный выдох.

— У тебя случился припадок, но лекари из Мунго с ним справились. Было сложно, — веско добавил он.

— Я останусь здорова? Смогу ходить и… все такое? — ее голос стал по-детски испуганным, и Малфой, не выдержав, коротко усмехнулся. Испуганная Яксли — настоящее чудо наяву.

— Конечно же да. Ты очень скоро встанешь на ноги, никаких непоправимых последствий не будет. Понадобится время… — Люциус прищурился. — Я хочу сказать, твой припадок имел несколько специфическую природу, так как ты волшебница.

— Вот как?

— Ты бессознательно направила всю свою магическую силу на мою мать в попытке исцелить ее. Но, как известно, мертвых исцелить невозможно, — голос у Малфоя был такой, словно он читал лекцию. — А потому вся та сила, что была направлена на нее, вернулась обратно. К тебе. Любая магия, любые чары должны быть использованы по назначению. Недопустимо призвать энергию и держать ее внутри слишком долго. Нам понадобились определенные усилия и время, чтобы выкачать магию из тебя. Ее было много…

— Я смогу колдовать? — резко спросила Элиза. Ее глаза остро сверкнули.

— Да… — он позволил себе выдержать паузу. Чуть-чуть мстительную. — Но полноценно лишь через некоторое время. Полагаю, через пару месяцев. Я понимаю, каково это — ощущать свое бессилие, да еще и находясь в чужом доме. Но мы с Нарциссой поддержим тебя.

Элиза смотрела очень недоверчиво, нервно теребя в руках одеяло и позабыв про чашку, опасно накренившуюся около ее колен.

— Слово Малфоя.

Элиза сглотнула и медленно кивнула. Доверия в ее глазах не прибавилось.

— Могу я спросить, почему? — почти шепотом сказала она.

— Ты переживала смерть моей матери страшнее и тяжелее, чем я. Это было искренне. И я ценю это. — Люциус чеканил слова, и было видно, с каким трудом они даются ему. Хоть он и репетировал эту маленькую речь в голове ни один раз, подбирая слова так, словно от этого зависела его жизнь. — Так или иначе, ты — моя семья. И я буду защищать тебя.

Он замолчал, а Элиза все ждала, когда он рассмеется ей в лицо, съязвит, скажет что-нибудь унизительное, но Люциус оставался недвижим и кристально спокоен.

— Спасибо, — Элиза низко наклонила голову. — Можно я посплю?

— Сначала доешь кашу.

— Хорошо.


* * *


Мальсибер-мэнор

Эмили мало представляла, почему Люциус перестал приходить к ней. Иногда ей казалось, что про нее забыли, и только домовики являлись ежедневно с едой, новым постельным бельем и стиранной одеждой. Это повторялось раз за разом, как какой-то дурацкий розыгрыш, в котором одинаковые события одинаково сменяют друг друга, вынуждая тебя сомневаться в реальности снова и снова.

У Эмили было время подумать о том, что она сделала с Малфоем, еще в Хогвартсе, когда он начал недвусмысленно намекать ей о чем-то «непоправимом». И он оказался отчасти прав. Исправить магическое воздействие было уже нельзя, можно было лишь купировать его, как какую-либо неизлечимую болезнь. Возможно, она смогла бы помочь ему тогда, через неделю или месяц после произнесения заклинания, но с каждым днем оно все глубже впивалось в Люциуса, и чем-то это напоминало действие замедленного яда.

Пожалуй, подумала Эмили, это действительно было слишком жестоко. Странно, что Люциус до сих пор не свихнулся.

Эмили не пришлось долго думать. Единственным выходом ей виделось зелье, которое нужно было бы принимать Малфою регулярно, чтобы подавлять свою вторую ипостась. И она с ужасом поняла, что очень хорошо знает состав зелья. До последнего ингредиента, до последней строчки в рецепте, до последней буквы.

Только вот оно предназначалось совсем не Малфою.

Эмили вынашивала в себе рецепт с того момента, как узнала о болезни Ремуса. Она считала, что из любой ситуации можно найти выход. Она ставила опыты, покупала ингредиенты в Косом Переулке, воровала их у Слагхорна, таскала запрещенные книги из библиотеки, списывалась с разными зельеварами, задавая им невинные с первого взгляда вопросы. Она искала, как умела только она.

И нашла.

Это зелье создавалось для Ремуса и только для него. Это зелье должно было укротить оборотня и позволить Люпину сохранять разум во время трансформации. Это было очень сложное, уникальное в своем роде зелье, еще непроверенное и необкатанное, но подающее множество надежд.

И теперь она должна была сварить его для Малфоя.

Представить себе что-то еще более ужасное Эмили не могла.

Если она не сварит зелье Малфою, тот отправит Ремуса в стаю к Фенриру без каких-либо угрызений совести. И если Ремус не погибнет, то сольется со своими сородичами в единое целое и однажды сойдет с ума от осознания того ужаса, что он сотворил, пока бегал под началом Сивого.

Если она сварит его Малфою, а тот сопоставит список ингредиентов с тем, что они изъяли у нее в Косом Переулке… Малфой никогда не был идиотом. Он сложит два и два или переговорит с Северусом, и тот сложит два и два. А потом он продаст Эмили Волдеморту, и она будет варить это пойло для всего зверья в округе. Поможет оборотням Сивого, которые еще не справились со своей второй ипостасью, убивать невиновных волшебников в полном сознании.

Оборотень, не способный контролировать своего зверя, чрезвычайно опасен, но это обыкновенный хищник, пусть и гораздо более смертоносный, нежели какой-нибудь тигр или рысь. Оборотень, полностью осознающий себя и способный контролировать свои действия — безжалостный, совершенный убийца.

Эмили знала, что сказал бы ей Ремус. Он сказал бы: «Не думай обо мне, подумай о других. Не вари зелье, лучше пожертвуем одним, чем тысячами возможных людей».

Но Эмили никогда не понимала, с чего ей думать о каких-то незнакомых «других», когда она должна помочь своему?

И она сварила зелье.


* * *


Перед Гонками в Мальсибэр-мэноре собрался весь цвет аристокартии, состоящий в основном из юных волшебников и редких дам, пожелавших сопровождать своих кавалеров.

Было сложно представить себе девушку, которая захотела бы любоваться предстоящим зверством. Но хватало лишь одного взгляда на Беллатриссу Блэк, чтобы понять, как таковая девушка выглядит.

Белла была очаровательна своей дикой, хищной красотой, живостью мимики и энергичной, несколько истеричной жестикуляцией. Она разговаривала отрывисто, словно выбрасывала из себя слова, как смертоносные заряды. На ней было черное, под горло платье с открытой спиной и вульгарным вырезом на пышной груди. При каждом движении грудь Беллы подпрыгивала, норовя и вовсе вырваться из оков ткани, и десятки мужчин самых разных возрастов очарованно наблюдали, как движутся ее соски под обтягивающей черной тканью. Белье Белла не носила с пятнадцати лет.

Белла была королевой вечера, совершенно затмевая собой красавиц семьи Буллстроуд и Кэрроу. Девушки смотрели на нее с едкой презрительной завистью, но стоило Белле лишь полыхнуть в их сторону черными страшными глазами, как малышки тут же сжимались и из элегантных лебедей превращались в дрожащих ласточек.

— Белла, моя дорогая! — Эрнест Яксли, довольно-таки старый для подобных развлечений волшебник, летящим шагом устремился к Беллатриссе.

Она обернулась, кудри на ее голове, словно бы хохоча, запрыгали. Полные сжатые губы разошлись в широкой обольстительной улыбке, ноздри затрепетали, и вся она — от кончиков кожаных сапог до смоляной макушки — полыхнула неподдельной радостью.

Эрнест, отринув всяческие приличия, налетел на Беллу, заключая ее в стальные объятия. Она вжалась в него грудью, опутала руками и с наслаждением прошептала что-то в самое ухо, едва не касаясь его алыми губами. Эрнест рассмеялся сухим негромким смехом и наконец отодвинулся от Беллы, не спеша отнимать руки от ее плеч.

— Ты так удивительно хороша, Белла, — звучно произнес он. — Так юна, так прекрасна. Ты настоящее украшение нашего вечера, дорогая. Рудольфусу очень повезло.

— Ты все же нашел время прийти, Эрни, — Белла склонила голову.

Мало кто мог называть Эрнеста Яксли «Эрни» и мало кто мог позволить ему шептать что-то в самое ухо. У Беллы это получалось само собой.

Желторотые юнцы, которым маменьки запрещали спать с грязнокровками, а девушки их круга им не давали, пожирали Беллу глазами и протыкали Эрнеста ненавидящими взглядами. Впрочем, не было ничего, что могло бы причинить Эрнесту настоящую боль.

Однажды, по слухам, когда дед отрубил ему руку в наказание за воровство, юный Эрнест лишь расхохотался пуще прежнего и ударил деда культей, из которой била кровь. Руку в последствии прирастили на место, но больше родственники его не трогали. Они поняли, что это вид наказаний совершенно бесполезен.

— Грязнокровки уже готовы? — с интересом спросил Эрнест.

— Они, как и полагается, в Шервудском лесу, в клетках. Ноют и воют, и зовут мамочку, я сама проверяла этим утром, — Беллатрисса хохотнула. — Ты, что же, собрался заглянуть на наш маленький праздник жизни?

— Ну что ты, Белла! Такие глупости мне ни к чему. Все равно что смотреть на хомячков, пытающихся выбраться из-под Круцио, — Эрнест имел свой опыт общения с животными. — Я пришел лишь, чтобы увидеть тебя, дорогая.

Белла совершенно счастливо улыбнулась. Некоторые думали, что она влюблена в Эрнеста Яксли, но эти волшебники не видели того взгляда, которым она поглощает своего Лорда. Эрнест был лишь добрым другом, родственной душой, если хотите.

…А в личном кабинете младшего Мальсибера в это время проходило маленькое, незаметное совещание. Это была своеобразная традиция — собираться перед Гонками, чтобы обсудить стратегию, желаемых жертв, "игру" и просто похвалиться друг перед другом. Но это собрание не было похоже ни на одно из предыдущих.

— Я не желаю, чтобы Эмили Паркер участвовала в Гонках, — холодно произнес Малфой. — Я не вижу в этом совершенно никакого смысла.

— А я желаю видеть ее там, Люциус, — с нажимом повторил Энтони.

Они перебросились взглядами, смысл которых был понятен только им самим. Эйвери, Нотт и Розье внимательно следили за безмолвной дуэлью.

«Ты не говоришь, зачем тебе девчонка, и тем более не можешь признаться остальным, что она нужна тебе», — говорили глаза Мальсибера.

«Она задела тебя за больное, она не сломалась сразу, и ты хочешь загнать ее в угол», — отвечал ему взгляд Люциуса.

«Если не согласишься отправить ее на Гонки, придется сознаваться в своей маленькой слабости, Люциус. Или мне о ней упомянуть?..»

«Зачем тебе это, Тони? Если она погибнет во время Гонок, ты не сможешь взяться за нее лично. Какая тебе выгода?»

«Может быть, и не смогу, Люциус, но если я заговорю при всех, ты окажешься в очень невыгодном положении».

Люциус отвел глаза первым. Судя по заинтересованным взглядам остальных, они молчали довольно долго. Каждый знал, что Мальсибер не признает власти Малфоя над собой и желает занять его место. Но у Мальсибера еще не было возможности выслужиться перед Лордом, и все только и ждали, когда же буря наконец разразится.

Нотт и Розье было немало удивлены, что такой пустяк, как участие грязнокровки в Гонках, превратился в целое обсуждение. Эйвери выглядел так, будто что-то знал. Но он всегда так выглядел, чем немало нервировал большую часть Слизерина и своих родственников.

Энтони поднял вопрос об Эмили прямым текстом, и Люциус в тот момент чуть не рухнул со стула. Это был ответный выпад ублюдка на то, что Малфой не позволил Тони продолжать свои издевательства над девчонкой. Они оба находились в весьма невыгодных позициях. Люциус — потому что скрывал крайне неприятную тайну. Мальсибер — потому что скрывал происходящее от Лорда. Но Мальсибер был психом, и его действия иногда граничили с выходками умирающего безумца.

— Я не понимаю… — Эйвери облизал свои мерзкие губы и провел рукой по обмазанным гелем волосам. — Не понимаю, о какой девчонке идет речь и почему она заслуживает столько внимания. Но если так хочется, всегда можно найти компромисс, не правда ли?

Малфой уставился на Эйвери взглядом «заткнись, пожалуйста», но тот, словно уж, вывернулся из его захвата и улыбнулся уже Мальсиберу.

Компромисс. Нет, не так.

Компромис-с-с… Это было вторым именем Якоба Эйвери.

Когда он заговорил, Малфою показалось, что вместо лица у него голова змеи, и когда он открывает рот, в нем проскальзывает раздвоенный язык. Но это, конечно же, было просто воображением.

— Пусть девчонка участвует в Гонках, но на щадящих условиях. Пусть выживет. Скажем оборотням, что можно поиграть с ней, но не убивать ее. Чем не выход?

Мальсибер поднял брови и повернулся к Люциусу. Малфой ответил ему хмурым, рассерженным взглядом. Эйвери снова влез, когда его не просили. Вместо того, чтобы заставить Энтони прогнуться, теперь Люциусу придется прогибаться под Эйвери. Под его компромис-с-с.

— Устраивает, — холодно бросил он.

— И меня, — осклабился Мальсибер.

— Что-нибудь еще… важное? — Себастьян Нотт окинул их небрежным взглядом.

— Это все, — лучезарно улыбнулся Тони.

У Нотта полезли глаза на лоб.

— Все?!

— Совершенно верно.

— Мы собрались здесь исключительно для обсуждения какой-то там грязнокровки?

— Смотри глубже, Себастьян, — Эйвери сегодня явно вошел в раж. — Если грязнокровка обсуждается в нашем маленьком, но важном кругу, значит, она не какая-то. Значит, она кто-то.

Мальсибер смеялся живыми маслянистыми глазами, в то время как Люциус леденел с каждым новым словом.

— Действительно, — он вспорол воздух голосом, как ножом, — чем вызван столь удивительный интерес к этой девчонке, Тони? Ты чего-то не рассказал нам? Для чего ты держишь ее у себя в доме, для чего пытаешься отправить на Гонки? Уж не шпионка ли она? Можно ли доверять тебе, Тони?

Малфой начал говорить и замолчать уже не мог. Он понимал, что рискует, но это не имело никакого значения, потому что лицо Мальсибера вытягивалось с каждым новым вопросом все сильнее, и его рожа доставляла Люциусу практически физическое удовольствие.

— Я…

— Ты? — резко бросил Люциус, подначивая соперника.

— Я не понимаю, к чему ты клонишь, Люциус! — Мальсибер вскочил. Его глаза полыхнули злостью, и Малфой подумал, что сейчас он вполне способен сделать что-нибудь страшное. Энтони давно перестал контролировать свои порывы жестокости.

— Ни к чему. Просто мы все немало удивлены происходящей беседой. Но раз уж мы приняли решение, не будем больше об этом.

Люциус вышел из кабинета первым, чувствуя, как взгляд Тони жжет ему спину.

Этого он ему не простит.

Следующий его выпад против Люциуса будет уже серьезным, и лучше бы успеть подготовиться к нему заранее.

 

Когда Малфой без слов ворвался к Эмили в ее, то есть, не совсем ее домик, она как раз одевалась после душа. Он не стал ждать положенное по этикету время, а просто зашел внутрь ванной комнаты и начал говорить, пока Эмили испуганно натягивала на себя истрепанное платье. Но это было напрасно — ее тело интересовало Малфоя не больше, чем беременная самка жука-скарабея.

— Сейчас ты отправишься на Гонки в Шервудский Лес. Это достаточно жуткое место. Палочка будет с тобой, но это едва ли спасет тебя от Пожирателей, чистокровных придурков и оборотней. Если хочешь выжить, я помогу тебе, но не смей высовываться за пределы леса. Если ты попробуешь сбежать, тебя загрызут. В этом весь смысл игры, Паркер. Они скажут тебе иное, но поверь, единственный способ выжить — не пытаться бежать. Как только ты подумаешь об этом, тебя сожрут заживо.

Эмили ошеломленно смотрела в ответ, силясь понять, о чем речь. Малфой почти не готовился, и его ложь была невесть какой, но в глазах Эмили засквозило понимание и страх. Значит, она ему поверила. Ей не стоило этого делать, но кому еще здесь она могла верить? Она ведь была нужна ему, а значит, он не мог врать в вопросах ее безопасности.

Люциус рассуждал так, и это работало. Хорошо.

Краем глаза он посмотрел на дымящийся котел в центральной комнате. У зелья был слабо-зеленый оттенок, угли под котлом едва тлели, и часть ингредиентов в маленьких запечатанных коробочках все еще лежала рядом.

Значит, зелье может быть еще не готово. А даже если бы и было, Малфою было нужно не только оно. Ему нужен был рецепт. Он не собирался находиться в зависимости у какой-то пусть и чрезвычайно умной и вызывающей уважение, но грязнокровки.

Эмили смотрела на тот же котел и явно думала то же, что и Малфой. Это зелье было гарантией ее безопасности. И она прекрасно понимала, что пока рецепт при ней, Люциус над ней не властен. Но как только он заполучит его…

Они встретились глазами.

Она попытается сбежать, — промелькнуло в голове у Люциуса.

Стоит ли мне пытаться сбежать? — подумала Эмили.

Это был ее шанс, который мог обернуться ее проклятием. Она может погибнуть, как ей предрекает Люциус. И тут она вспомнила, что случится с Ремусом, если ее не станет, а зелье останется недоваренным. Если бы только она смогла выбраться и сварить это зелье для Ремуса первее, чем его настигнет стая Фенрира, дело было бы решено, но... Но какие у нее на самом деле шансы? И что если Малфой не лжет?

Эмили сглотнула, и ее лицо превратилось в каменную маску.

Нельзя думать о свободе, нельзя думать о побеге. Она будет действовать, как ей скажет Малфой, она не будет пытаться сбежать. Это исключено.

Люциус, наблюдая за переменами ее эмоций, только вздохнул про себя. Он смог ее убедить и обыграть. В очередной раз. Ему чертовски везло в последнее время, и это было плохим знаком.

Люциус отмел сомнения прочь, обхватил Эмили сильной рукой и трансгрессировал.

 

Первое, что Эмили услышала — чье-то поскуливание.

Она открыла глаза, которые отчаянно этому сопротивлялись, и сразу же напоролась взглядом на узкую высокую клетку с частыми прутьями. В ней свернулось что-то маленькое, отдаленно похожее на человеческую фигурку в рваном тряпье. Через мгновение она поняла, что это домовик в одежде. Очевидно, эльф получил свободу от предыдущих хозяев, но чистокровное общество ему этого не простило.

В следующей клетке жалась девчушка лет четырнадцати. Эмили наморщила лоб, вспоминая, где она могла видеть это лицо, и нашла отдаленное сходство с одной из учениц факультета Пуффендуй. Девочку было тяжело узнать, в большей степени потому, что глаза ее утратили всякое выражение разума. Страх сожрал ее мозг, и даже выживи она этой ночью, исцелить ее уже не получится.

Одинаковые серые клетки тянулись далеко вперед, теряясь между толстыми стволами деревьев, между которыми важно плавали откормленные светляки. В каждой сидели люди и нелюди всех возрастов и окрасов. Многие тряслись от ужаса, кто-то плакал, кто-то скулил, кто-то пытался выть, но бдительные надсмотрщики тут же прекращали истерику одной короткой вспышкой заклинания. Глаза некоторых заключенных были переполнены злостью, и их обладатели выглядели хуже всего. Из них пытались выбить желание жить и несколько перестарались в своих попытках.

Люциус коротким щелчком холеных пальцев подозвал одного из надсмотрщиков, что-то коротко и тихо сказал ему, вручил ее волшебную палочку — у Эмили перехватило дыхание — и трансгрессировал. Суровый мужчина с тяжелыми надбровными дугами, квадратным лицом и пробивающейся щетиной схватил ее за руку, протащив почти через всю освещенную часть лагеря, после чего втолкнул в одну из свободных клеток. В ней подозрительно пахло мочой и виднелись плохо отмытые следы крови. Видимо, кто-то умудрился довести своего надзирателя до ручки. Эмили глубоко вздохнула, она-то собиралась сидеть тихо как мышка.

— Выглядишь неплохо, — мрачно гаркнул мужчина, захлопывая клетку и запечатывая вход заклинанием. — Будешь вести себя тихо и сохранишь мордашку. До Гонок всего-ничего.

Надсмотрщик ушел, и Эмили жадно полыхнула глазами по сторонам. Нужно было оценить обстановку. Она повернула голову налево, к соседней, почти вплотную стоявшей клетке, и уставилась в разъяренные глаза кентавра. Бедняге пришлось свернуться немыслимым образом, чтобы влезть в свое вместилище. Заметив ее взгляд, он тут же отвернулся, и Эмили лишь поежилась.

Справа трепетала обожженными крылышками маленькая фея. Она выглядела хрупкой и совсем беззащитной, но в маленьких искристых глазах горела ярость, и надсмотрщики поглядывала в ее сторону с немалой опаской.

Выходит, и полукровки тоже участвуют во всем этом.

Неподалеку Эмили заметила волшебников, которые с явным интересом глазели на нее сквозь стальные прутья, и тут же отвернулась. Не все выдержали заточение, и эти выглядели так, будто собирались начать жрать самих себя от скуки.

Надсмотрщик оказался прав. Эмили толком не успела рассмотреть других гостей этого странного места, как повсюду, словно прожекторы, зажглись магические фонари. Пленники сразу зашевелились, кто-то закричал от неожиданности, кто-то начал бросаться на прутья своего узилища. Понадобились минуты, чтобы утихомирить особенно буйных, и только когда вокруг наступила абсолютная тишина, наполненная тихим ропотом и прерывистым дыханием, над лесом растекся медоточивый голос.

Голос Энтони Мальсибера.

Эмили дернулась назад, ударилась о клеть и вжалась в прутья, обхватив себя руками. Она думала, что смогла перебороть в себе этот страх, но он оказался чертовски сильным. Даже сильнее, чем раньше. Кентавр рядом с ней хрипло засмеялся, наблюдая за ней. Эмили пришла в себя лишь через какое-то время, пропустив совершенно бессмысленное вступление. И слава Мерлину.

— …чинается наш праздник! Вам будут возвращены палочки, вы будете выпущены на волю. Вы можете идти, куда вам вздумается! Можете остаться здесь или отправиться домой. Можете устроить в лесу пикничок или лечь спать под наиболее понравившимся деревом. Все просто. Мы отпустим вас, если вы сможете уйти. Дерзайте, мои милые!

Все, как и говорил Люциус. Обещанная свобода всем, кто сможет унести ноги.

Эмили захлестнула сладкая волна предвкушения, и ей понадобилось немалое усилие, чтобы добровольно подавить ее и заставить себя отринуть эту возможность. Люциус говорил, что это ловушка, и это в его интересах — сохранить ей жизнь. В его объяснении было множество спорных моментов, но сейчас не то время и не то место, чтобы предаваться размышлениям о лживости семьи Малфоев. Надо выжить.

Куда-то подевались все надсмотрщики, клетки разом распахнулись с чередой звенящих щелчков и перед каждой из них упало по волшебной палочке, будто кто-то невидимый сбрасывал их с воздуха. Только полумагические расы были лишены этой маленькой радости. Тем не менее, перед феей, что была справа от Эмили, упал ее мешочек с волшебной пыльцой, а перед кентавром его лук и колчан со стрелами. Это чем-то напоминало экзамен по ЗОТИ, только здесь не было любезных преподавателей и настоящая смерть выглядывала из-за каждого ствола дерева.

Эмили быстро оглянулась, подхватила волшебную палочку и бросилась в лес. В отличие от прочих, она была в куда лучшей форме, провела в неудобной клетке не так много времени и была предупреждена обо всем заранее. И теперь ей было необходимо найти убежище. Убежище как от врагов, так и от тех, кто теоретически должен был быть на ее стороне. Нельзя быть уверенным в том, что после дней, а может быть и неделей, проведенных в этом аду, кто-то сумел сохранить здравый рассудок. Здесь каждый был сам за себя.

— Эмили! Эмили Паркер!

Она пробиралась через густой лапник, когда ее окликнули со спины сразу несколько голосов. Эмили стремительно обернулась, выставила перед собой палочку и сжала губы. Она должна выжить любой ценой. Странным образом, мысль о Ремусе придавала ей храбрости. Тогда, на карьерном смотре в Лондоне, когда повсюду были ее сокурсники, она так боялась Пожирателей, что в первые минуты и пошевелиться не могла. А сейчас, одна посреди незнакомого леса, полного врагов, она совсем не боялась. Ей было ради кого драться.

Целая компания подростков примерно одного возраста выбралась из кустарника перед Эмили. Все они держали перед собой палочки, но на их лицах была надежда, а не страх.

— Эмили, я Оливия, с Когтеврана, — сказала самая старшая из них, выступая вперед. Она тяжело дышала, на ней виднелись порезы, следы от ожогов, лицо обезобразил огромный разноцветный синяк, но выглядела она внушительно.

Эмили вгляделась в ее отекшее лицо и кивнула сама себе, узнавая. За спиной тяжеловесной Оливии сжались два паренька, кажется, с Гриффиндора и Пуффендуя, и еще одна похожая на маленького зверька девчонка — как ни странно со Слизерина.

Заметив взгляд Эмили, она виновато улыбнулась:

— Я начала встречаться с магглорожденным, — она кивнула вбок на одного из мальчишек, — и Себастьян Нотт приволок нас сюда.

Они, похоже, не врали и даже хотели помочь.

— Мы заметили тебя рядом с Малфоем, и я припомнила, что ты с моего факультета. Вместе будет проще, — сказала Оливия, нервно оглядываясь назад, откуда раздавались крики и слышался звук ломающегося кустарника. — Надо торопиться. Ты с нами или нет?

Подростки пританцовывали на месте в нетерпении. Но они хотели помочь, и было сложно не ценить этого. Может быть, это была ложь и подлая ловушка, но Эмили просто не могла позволить себе не поверить еще им. Это было бы слишком. Эмили медленно кивнула.

Она ошиблась. Ей все-таки было страшно, и она хотела разделить свой страх с кем-то еще. Впервые за многие дни она была среди своих.

Группой они бросились прочь, выставив палочки и дергаясь всякий раз, когда вблизи раздавался подозрительный шум. Никто из них не был создан для войны, и курсы ЗОТИ, вспоминаемые сейчас с немалой любовью, все равно не могли подготовить их к такому.

— Слушайте, — Эмили задыхалась от быстрого бега. — Не спрашивайте, откуда я знаю, но мне сказали, что те, кто попытаются покинуть лес, погибнут.

— И ты поверила?

— У меня были свои причины доверять этому источнику.

— А если мы не попытаемся, то что? — Джастин, один из двух парней, бежал рядом.

— Я не знаю, но так мы сможем сохранить жизнь.

— Жизнь в плену? — он скривился. — К черту! Лучше сдохнуть при попытке сбежать, чем…

Его прервал вой. Вой задрожал в листве деревьев, заполонил собой лес, пропитал отчаянием ночной воздух и разлился повсюду, словно река, прежде чем стихнуть. Они остановились все одновременно как вкопанные.

Эмили медленно, с ужасом подняла голову к небу. Выплывшая из-за облаков удивительно красивая сегодня, красная луна была такой круглой, будто кто-то обвел ее циркулем.

Полнолуние.

В Хогвартсе она всегда отсчитывала дни до полнолуния Ремуса, тревожась за его жизнь и рассудок. Но бесконечные дни, проведенные в плену, заставили ее позабыть об этом.

— Бежим! — заорала Оливия и бросилась в противоположную от источника воя сторону. Все прочие сиганули за ней.

Они бежали быстрее прежнего, несмотря на страшную усталость и каждый думал, что смысла в этом бегстве больше нет.

Оборотни.

Это хуже, чем смертный приговор.

Это приговор для надежды. Они посмели поверить, что у них была возможность сбежать. Только вот все этой было лишь плохой злой шуткой. Их разыграли.


* * *


Регулус трансгрессировал в Шервудский лес вместе со всеми. Мать заставила его присутствовать здесь. Он сопротивлялся сколько мог во все предыдущие года, но в этот раз Вальбурга была более чем настойчива. Она даже — невероятно! — пригрозила младшему и любимому сыну розгами.

Слышать от маменьки такое было настолько немыслимо и странно, что Регулус больше не размышлял. Он послушно собрался, надев свой лучший охотничий костюм, взял коллекционный нож, подаренный отцом на прошлое день рождения, и положил в кожаный переносной футляр палочку.

Трансгрессировал он с Беллой, которая заявилась жаркая, умопомрачительно красивая и до вульгарного раздетая на порог их дома. Она поцеловала Регулуса в губы вместо приветствия, когда Вальбурга отвернулась, и тот зарделся до самых ушей. Сердце пустилось в пляс и даже в животе, кажется, что свернулось жгутом.

Регулус, как и многие мальчики-подростки, ужасно боялся восхитительную безумную Беллатриссу, но в тайне от самого себя мечтал о том, как здорово бы было облизать ее бархатную кожу… В такие моменты он даже забывал про Нарциссу-почти-уже-Малфой.

— Регулус? — его окликнул Эйвери. — Задумался о чем-то?

Он снисходительно улыбнулся, проследив взгляд младшего Блэка, который упрямо притягивался к Белле раз за разом. На нее многие смотрели, но она ни на кого не обращала внимания. Королева без короля.

— Нет, я… — Регулус низко опустил голову, но Эйвери лишь хлопнул его по плечу.

— Пора втягиваться в наш круг, приятель. Тем более, что и метка при тебе, — Эйвери ему подмигнул. — Расслабься, возьмись покрепче за палочку и найди себе какую-нибудь грязнокровную шлюшку. Им нравится, когда их трахают такие, как мы.

Регулуса замутило от этих слов. Если присутствие парней здесь он еще мог как-то оправдать, то заметное количество их спутниц ввергало его в шок. Девушки казались Регулусу такими прекрасными, чистыми созданиями, как Нарцисса, что запятнать их кровью и грязью этого места, он не представлял возможным.

— Кстати, твоя старая подружка будет здесь, — вторгся в его мысли Якоб. — Кажется, ее зовут Милли. Или Молли?

— Эмили? — мгновенно среагировал Регулус.

— А, точно. Эмили. Какое скучное имя.

Эйвери начал насвистывать дурацкую мелодию и, не обращая ни малейшего внимания на лицо Регулуса, ушел куда-то к пустующим сейчас клеткам. Прочие Пожиратели и просто гости рассредоточились по лесу, лениво доставая из украшенных футляров волшебные палочки и переговариваясь со звонким смехом и шутками. Дамы сменили обувь на удобные сапоги, но некоторые так и остались в вечерних платьях, лишь набросив на себя тяжелые меховые пальто и шубки, словно просто собирались прогуляться по ночному лесу со своими молодыми любовниками.

Регулус стоял совсем один, глядя перед собой невидящим взглядом.

Дул ветер, фонари-светляки покачивались из стороны в сторону вместе с многолетними высокими деревьями, вдали слышались отчаянные крики, чужой смех, вопли ужаса, звериное рычание и еще множество звуков, которые превращали это и без того недружелюбное место в настоящий ад.

И где-то там Эмили Паркер. Совсем одна.

Регулус не понял, что произошло и как давно он «отключился», но очнулся он, лишь когда чуть не споткнулся о какой-то корень. Он бессознательно перепрыгнул его и продолжил бежать. Он чувствовал себя охотничьей собакой, которых отец выпускал на поиски дичи. Только в этот раз он не загонял дикого кабана или неосторожного оленя. Он искал Эмили.

Он должен найти ее прежде всех.

Он должен спасти ее. Как в ту ночь на третьем курсе.

Он должен.


* * *


Когда они услышали этот жуткий звериный вой и ломанулись прочь, Оливии почти одновременно с Эмили пришла мысль, что бежать не имеет смысла. Необходимо спрятаться, или хотя бы найти подходящее место, чтобы держать оборону.

В этом Эмили тоже не видела смысла, но его все же было больше, чем в бессмысленном марафоне по ночному лесу, похожем сейчас на лабиринт ужасов.

— Наложим защитные чары, — бросила Оливия, и они начали по периметру плести заклинания. Слава Мерлину, ни Оливия, ни Эмили не пропускали уроков ЗОТИ и сейчас, несмотря на страх, способны были вспомнить необходимое.

Джастин и Кевин худо-бедно помогали им. Миранда, девочка со Слизерина, таскала лапник и еще какие-то травы, чтобы скрыть человеческий запах с помощью хвои. Эмили слабо верила в успех сего действия, но девчонке надо было хоть чем-то себя занять, чтобы не сойти с ума от страха и не сломаться.

Когда с подготовкой места было покончено, им всем ничего не оставалось, как сесть (ноги их не держали), прижавшись друг к другу спинами, выставить вперед одеревеневшие руки с палочками и ждать гостей. Это было самым страшным. Ожидание.

— Будем держаться вместе и все удастся, — тихо молвила Оливия.

— Если будем сидеть здесь, то никогда не уйдем из этого леса, — отозвался Джастин, впрочем не предлагая ничего конкретного.

— А если продолжим бежать, нас рано или поздно настигнут оборотни. Если они прыгнут на тебя со спины, ты не успеешь обернуться. А если встретить их здесь, во всеоружии…

Кевин при слове «во всеоружиии» меленько засмеялся. Смех пока еще был нервным, но в любую секунду норовил перерасти в истерический, и Эмили всерьез опасалась за его психическое здоровье. В последнее время ее окружает как-то слишком много психов.

Хруст, раздавшийся из-за разросшегося неподалеку дуба, произвел эффект спущенного курка. Они вжались друг в друга спинами пуще прежнего, стискивая во влажных ладонях палочки и готовясь кричать заклинания.

Но это оказался не оборотень, а всего лишь Пожиратель.

«Всего лишь».

Когда она начала думать так про Пожирателей Смерти?

Судя по облегченным вздохам, раздавшимся со всех сторон, ни она одна была почти рада новому гостю.

Пожиратель удивился, затем усмехнулся и пошел прямо на них. В его скользкой подлой улыбке было столько самолюбования и уверенности в победе, будто он не драться собирался, а просто сожрать принесенное ему блюдо. Пожиратель поднял руку, и ребята тут же зеркально взмахнули палочками.

Этот ублюдок был немало тренированным. Он выставил пару разных щитов, от одной атаки увернулся, другую отрикошетил собственным заклинанием. Еще парочку просто «выпил», поглотив своей магией. А Эмили так и не смогла произнести заклинания. Она смотрела на Пожирателя и видела лицо Мальсибера.

Это, черт побери, был не он. Этот Пожиратель был выше и массивнее, у него была щетина и темные волосы, подбородок с глубокой ямкой и огромный рост, но она видела Мальсибера. Она видела его повсюду.

Эмили, не понимая, что делает, страшно закричала, подхватила какую-то палку и бросилась вперед. Сейчас это казалось ей самым правильным — забить его до крови. Только так она сможет поверить, что он сдох — если увидит его проломленный череп и пустые глаза.

Пожиратель так удивился, что просто замер на месте. Все замерли. Это была совершенно убийственная затея — бросаться на вооруженного магией волшебника с обыкновенной палкой — но она сработала.

Палка взлетела в воздух и с подачи Эмили впечаталась в лицо Пожирателя. Мужчина зашатался из стороны в сторону, как подпиленное дерево, и наконец рухнул лицом вперед, чуть не навалившись на девушку. Она отступила на шаг, выронив свое оружие. Руки дрожали, внутри все трясло от осознания того, что могло произойти, не будь этот парень столь самонадеян. За спиной Эмили застыли ее товарищи по несчастью, ошеломленные и обрадованные. Кто-то, кажется, Миранда, мстительно пальнул в лежащего Пожирателя парой заклинаний для верности, отчего его череп треснул, словно скорлупа и разжиженный мозг начал вытекать на темную траву.

Дети учились убивать.

Эмили, пятясь спиной назад, добрела обратно до укрытия и рухнула на лапник, уставившись в ночное небо на круглую луну и часто-часто сглатывая. Страх рвался из нее наружу, а она пыталась затолкать его обратно. Потому что расплачься она сейчас, и от ее защиты не останется ровным счетом ничего. Страх погубит ее. Страх убивает.

Оливия все улыбалась, немного нервно, но с воодушевлением, белокурый Джастин бормотал что-то про гриффиндорский дух, а Миранда просто испуганно жалась подле своего парня и кривила губы в испуганной улыбке. Кевин уже хотел было подойти и похлопать Эмили по плечу, поздравить ее с «боевым крещением», но их прервали в очередной раз. Теперь это было то, чего они так ждали вначале.

Чужое ворчливое рычание раздалось с новой стороны. Вслед за ним показалась мохнатая оскаленная морда, странно вытянутая, облепленная грязно-серой шерстью. Оборотень прищурил бледно-желтые с черными точками зрачков глаза и пригнул лапы перед прыжком. Эмили видела его так отчетливо… А еще она точно знала — он все понимает. Он обратился, сохранив разум, и сейчас, собираясь разорвать на части детей, он отлично понимает, что делает. Наконец оборотень перевел взгляд на нее, жадно облизнувшись, и Эмили не выдержала.

Она заорала, подхватилась и бросилась прочь.

Кто-то кричал ей вслед, звал ее и умолял вернуться. Кто-то выкрикивал заклинания, кто-то пытался одолеть оборотня той самой пресловутой палкой. Но все это осталось позади, а вокруг был только лес, черные злые ветви и всполохи вражеской магии, похожие на смертоносные фейерверки.

Если бы Эмили знала, что оборотень никогда не тронет ее из-за запрета Люциуса, она была бы смелее. Если бы она знала, что ее присутствие — единственное, что удерживало его от расправы над четырьмя испуганными детьми, она бы осталась. Но она этого не знала. И потому бежала вперед со всех ног, не замечая, как по лицу текут горячие едкие слезы.

А где-то за ее спиной огромный серый зверь рвал на части четырнадцатилетнюю девочку по имени Миранда. Не потому, что она спуталась с магглорожденным.

А просто потому, что ему так захотелось.


* * *


Они прибыли в Шервудский лес одновременно. Беата трансгрессировала к южной границе, Мародеры к северной, Люциус к западной. Если бы сейчас они случайно пересеклись, они бы, наверное, здорово посмеялись такому совпадению. Если бы, конечно, были вообще способны смеяться.

Люциус первым ступил внутрь, переступая невидимую глазу магическую границу, и лес разом преобразился. Отовсюду виднелись вспышки света, слышались чьи-то крики, хруст ломающихся ветвей и выкрики заклинаний. Это было похоже на одну из Хогвартских вечеринок, устроенную в тайне от преподавателей. Только вот на этой вечеринке веселились одни лишь слизеринцы и то не все.

Мародеры крались в анимагической форме, полыхая звериными глазами и с нетерпением рыча, фырча и пища — кто как умел. Ремусу пришлось остаться в Блэкшире. Андромеда заперла его в винном погребе — единственном подземелье, которое было у дяди Альфарда, и Сириус мысленно попрощался с бутылками коллекционной амброзии, что хранились там.

Беата, выхватив палочку, не скрываясь шла вперед. Сухая хвоя под ее ногами проминалась, потрескивали хрупкие веточки, горько и чуждо пахла зажженная сигарета, зажатая меж зубов, но оборотней Беата не боялась. Только не сейчас, когда речь шла об Эмили Паркер.

Все они двигались к центру необъятного Шервудского леса. Казалось, что эпицентр безумия находится там, потому что черные человеческие и волчьи тени летели именно туда, и оттуда же приближались крики бегущих.

Регулус Блэк напротив бежал прочь вместе со всеми. Он, как гончий пес, пригнулся к земле, взяв след каким-то шестым чувством и несся вперед. Регулус не боялся ни своих, ни чужих — знал, что его никто не станет трогать без нужды. На руке горела черным пламенем метка Пожирателя, и для половины посетителей леса это было как клеймо «Свой».

Регулус останавливался лишь на краткие промежутки времени, чтобы проверить поисковое заклинание, нацеленное на чары Эмили. Он знал состав ее палочки, знал ее характер и привычки, и с легкостью настраивался на нужную «волну». Наверное, Ремус, если бы он был здесь, смог бы сделать нечто похожее. Но Регулус сильно сомневался, что Люпина пригласили на этот праздник жизни в такое-то время.

Магия Эмили, тускло-синяя с мутными черными прожилками, плыла в воздухе, подсвеченная заклинанием Регулуса, причудливо смешиваясь со всполохами чужих чар. Она то загоралась сильнее, то ослабевала совсем, и это значило, что время после произнесения Эмили последнего заклинания прошло предостаточно. Каждый раз, когда темно-синее марево вспыхивало вновь, Регулус то ли начинал молиться, то ли материться. Новое заклинание — значит, жива. Но оно же значит, что на Эмили напали, и нельзя было сказать, отразила она очередную атаку или нет.

Это было невыносимо, и Регулус пытался бежать быстрее. Легкие горели, дико кололо под ребрами и в боку, отчего-то ныла правая нога, и младший Блэк смутно чувствовал, как из где-то пробитой пятки хлещет кровь. Но все это было неважно.

Нужно было бежать дальше.

Лес становился тише и темнее. Регулус устал, и деревья перестали мелькать с такой скоростью, прожорливая, синеватая луна надменно проступала из облаков. Весь мир был сине-зеленым, перепутанный ветвями, объятый дымчатыми облаками и чужеродными голосами жертв и их мучителей.

Через некоторое время голоса отдалились совсем, магия Эмили стала едва заметной, все прочнее сливаясь с чернотой вокруг, и Регулус едва не заплакал от отчаяния, боясь потерять след. Он остановился только минут через двадцать, руки жутко дрожали, в ногах появилась страшная гнетущая тяжесть. Регулус согнулся, издавая кошмарные хрипы, в попытке восстановить дыхание. То, что он последние минуты принимал за цвет магии Эмили, оказалось лишь его больным воображением, иллюзией, придумкой. Он понял это, когда моргнул, и наваждение спало.

Он потерял след.

Луна вся словно вытекла на снег вокруг, и тот мерцал белым полотном. Был апрель, но лес стоял плотно, и снежный покров еще не везде успел сойти. Иногда он обрывался, сменяясь черной, непроглядной в ночи прогалиной, а потом снова выплывал из темноты, как большое белое облако.

Регулус обновил Поисковое заклинание еще раз и еще раз, и еще раз… но все было бесполезно. Эмили не применяла заклинаний чертовых полчаса или еще больше. Примерно в тот же момент Беата Спринклс также потеряла магию Эмили Паркер из виду, но ей было не до размышлений. Она наконец-то нарвалась на стаю оборотней, чего у нее так удачно получалось избегать, и была поглощена битвой.

Регулус разогнулся, вытер со лба пот, кровь с искусанных губ и оглянулся. Лес был совершенно одинаковым со всех сторон, и он не представлял с какой стороны может быть выход из него. Все, что оставалось, это перевести всю свою силу на Поисковое заклинание и прощупывать им каждый участок вокруг себя. Если Эмили поблизости, оно отзовется. В конце концов, этот лес просто не может быть бесконечным!


* * *


Эмили бежала вперед, наверное, уже целую вечность. Сначала ее гнал страх, потом она продолжала бежать по инерции и, лишь когда утихли голоса вдали, она заставила себя остановиться. Ее телу отчаянно нужен был отдых, и не было никакого смысла потерять сознание после столь долгой гонки.

Она не знала, что случилось с ее спутниками, плохо понимала, почему ее никто не преследовал и почему ни один оборотень не вышел ей навстречу. В этом всем проглядывалось что-то подозрительное, но Паркер не имела сил об этом думать. Хотелось упасть на землю, зарыться в опавшую хвою и просто заснуть. Может быть, навсегда.

Она в панике хлопнула себе по карманам, вспомнив про палочку, затем обнаружила ее в своей руке и едва не начала истерически смеяться. Казалось, этому чертову лесу нет конца. А может быть, он давным-давно закончился, и Эмили перешла границу, оказавшись в соседнем. На грани сознания вспыхнуло что-то про Ремуса и про Люциуса, в голове проплыл рецепт заклинания, начал смеяться Мальсибер, Северус что-то говорил ей…

Хрустнула ветка.

Эмили вскинулась, краткую секунду впиваясь опухшими от слез глазами в синюю черноту перед собой. Она не выдержала и закричала сорванным голосом:

— Кто здесь?

Кто бы это ни был, но он остановился.

Эмили показалось, словно в этой тишине, пришедшей на смену тихим шагам и хрусту хвои, промелькнула недоуменность. Это было так глупо, что она едва не начала смеяться вновь.

Темная невысокая фигура в полурасстегнутой куртке медленно вышла из чащи. Человек брел прямо на Эмили, его руки были опущены, и ни в походке, ни в жестах Эмили не видела ничего враждебного. Или ей так того хотелось.

Фигура выступила на прогалину, подсиненную лунным светом, и Эмили вздрогнула, вдохнув глубоко, с болезненным хрипом.

Регулус Блэк.

Ей казалось, что над нею подшутили. Кто-то с чертовски нездоровым чувством юмора сидит там, на облаках и дергает за одному ему заметные ниточки. Эмили медленно побрела к человеку навстречу, а тот шел к ней с таким же недоумением, недоверием и страхом поверить в чудо.

Они остановились друг напротив друга. Однажды, четыре года назад, они уже встретились в одном страшном глухом лесу. Однажды Эмили уже бежала прочь сломя голову по сухим ветвям, перепрыгивая через скользкие выгнутые корни, а на небе светилась полная луна. Она помнила тот ужас и помнила, кто пришел ей на помощь.

Худенький бледный мальчик с доверчивыми красивыми глазами и теплыми руками.

С тех пор мальчик повзрослел, стал выше и уверенней в себе, и только глаза у него остались такими же — удивленными, доверчивыми, родными.

Эмили бросилась вперед, вжимаясь в Регулуса, и тот обнял ее ответ. Все также неуверенно, как и тогда в Запретном Лесу, но в этот раз в его объятии была не только забота, в нем чувствовалась надежность.

Эмили не понимала, плачет она или нет, не понимала, куда ее ведет Регулус, совсем позабыла про уговор с Малфоем, про оборотней и про себя саму. Все, что она чувствовала сейчас, все, что для нее существовало — это чужая теплая рука в кожаной куртке, мертвой хваткой, вцепившаяся в ее запястье.

Пару раз они, кажется, начинали бежать, подстегиваемые рычанием, раздающимся вдалеке. Пару раз Регулус обновлял чары невидимости и наколдовывал компас, и тогда Эмили завороженно смотрела, как покачивается над его палочкой тонко-голубая стрелка. Вокруг был только лес, холод и дикий лунный свет. Боже, как она ненавидела его сейчас!

Регулус все-таки вытащил ее из Шервудского леса. В последние минуты он бежал вперед даже тогда, когда Эмили спотыкалась и норовила упасть. Он бежал, не сбавляя темпа, словно его вела никому не видимая путеводная звезда. Когда одна из острых ветвей резанула Регулуса по уже разодранной куртке, затем полоснула по рубашке и приоткрыла лунному свету черную татуировку, Эмили на мгновение пришла в себя. Она чисто инстинктивно попыталась вырваться, вспоминая, как отвратительно такая же антрацитовая змея извивалась на руке Мальсибера, но Регулус не обратил на нее никакого внимания. И Эмили, совсем обессилевшая, выключилась вновь. Только ее ноги куда-то бежали, бежали, бежали…

 

Они сидели на склоне холма неподалеку от леса, дрожащие, измотанные гонкой и страхом. Кто-то вырвался из леса с дикими воплями, помчался вперед, а затем вспыхнул как спичка и, захлебнувшись криком, покатился по склону вниз. Раздался неестественно громкий хруст и звук смолк.

Регулус проводил человека безучастным взглядом. Всего лишь пару часов назад подобное зрелище вывернуло бы его наизнанку, но сейчас… Он отупел от ужаса, оглох к чужой боли и, кажется, утратил всякое сострадание. Ему было страшно от того, во что он превратился.

Эмили сидела перед ним, обняв хрупкие колени своими костистыми руками и уткнувшись в них подбородком. Она не плакала, просто смотрела в сырую землю перед собой и вяло шевелила губами, что-то кому-то рассказывая.

— Зачем?..

Вопрос Регулуса упал в тишину и мигом потонул в ней. Эмили никак не отреагировала, и Регулус, собравшись с силами повторил громче:

— Зачем они делают это? Почему их ненависть к грязнокровкам столь сильна? Неужели…

Он прервался на полуслове, когда Эмили начала меленько подрагивать в нездоровом, тихом смехе. Она тряслась вся — от кончиков пальцев, выглядывающих из рванных кед и до всклоченной макушки. Ее острые плечики подпрыгивали в такт смеху, и Регулус пришло на ум странное сравнение — Эмили будто бы дребезжала.

— Почему ты смеешься? — оскорбленно спросил он. — Почему…

— Ты действительно считаешь, — Регулус вздрогнул от ее хрипящего злого голоса. — Ты действительно считаешь, что войны начинаются из-за этого? — она подняла на него свои огромные дьявольские глаза и жутко улыбнулась. Выглядело это так, будто из темноты ее души выступила другая, страшная Эмили. — Ты думаешь, наверное, что религия, идеология и разные взгляды на мир — основа всех распрей? Думаешь, что нужно стравить между собой всех тех, кто начинает войну, чтобы они разобрались между собой, а мирных жителей не трогали?

Регулус смотрел в ответ наивными непонимающими глазами, похожий на молодого олененка. Он так старался быть взрослым и важным, что только сильнее казался маленьким мальчиком. Мальчиком, который верил в людскую честность, в человеческую справедливость и порядочность.

— Да, — очень неуверенно ответил он. — Да, я так думаю.

Эмили запрокинула голову назад и расхохоталась.

Она смеялась так громко и долго, что Регулус начал нервно поглядывать на лес — их могли услышать. Ее смех напоминал карканье воронья, выклевывающего глазницы трупам.

Она перестала смеяться так же резко, замерла и взглянула Регулусу прямо в глаза.

— У всех войн одна простая основа, Регулус. Власть и земли. Земли и власть. Но если у тебя нет армии — ты ничто. Но армии ведь нужна мотивация… Такие наивные, как ты, идут за Лордом с лозунгом чистокровности и умирают за него с горящими глаза. Такие, как Люциус и Мальсибер, прикрываются лозунгом как флагом. Им просто нужна власть. Право делать все, абсолютно все, что они захотят. Ты не можешь быть монстром просто так, Регулус. Ты должен как-то оправдать себя в глазах общества, чтобы такие вот глупые мальчишки шли за тобой. Верили в тебя.

Регулус смотрел на Эмили потухшими красивыми глазами. Его пухлая нижняя губа подрагивала, и лицо перекосилось, как бывает, когда пытаешься сдержать непрошенные слезы изо всех сил.

— А… она? Тоже?

Эмили поняла не сразу, о ком он говорит. Но когда поняла…

— Нарцисса?

Регулус порывисто кивнул.

— Она станет женой Люциуса Малфоя, — тихо произнесла Эмили. — Неужели ты думаешь, что она не понимает, на что подписывается?

Регулус прикрыл глаза, сжав руки в кулаки.

— И матушка?

— Я не знаю, Регулус, — Эмили пожала плечами. — Может быть, когда-то она верила во все это так же, как и ты. Может быть, верит до сих пор. Я не знаю.

Вальбурга Блэк было такой же, как и Люциус Малфой, если не хуже. Но Регулусу и так досталось этой ночью. Пусть у него останется надежда хотя бы на мать.

Регулус рухнул рядом с Эмили на пробивающуюся из черной земли траву. Он чувствовал себя ужасно и не знал, как выпутаться теперь из этого знания? Из черно-белого мир превратился в жуткую мешанину серых оттенков, в которых изредка и пугливо пробегали разноцветные всполохи. Как вспышки заклинаний в черноте Шервудского леса.

Черная метка на его руке горела от огромного количества Пожирателей поблизости, лишний раз напоминая, на какую дорогу он ступил. Но пути назад нет — Регулус чувствовал это ясно. Он вновь и вновь завидовал своему брату, у которого была свобода, такой редкий дар в чистокровных семьях. Но и свобода имеет свою цену, и Регулус не был уверен, что готов уплатить ее.

— Мне надо вернуться, — вдруг выпалила Эмили, неуклюже пытаясь вскочить на ноги.

— С ума сошла? — оторопел Регулус.

— Ты не понимаешь, — она махнула рукой куда-то прочь. — Малфой… Он… Ремус…

Регулус с ужасом смотрел на нее, силясь разобрать бормотание.

— Тебе нельзя возвращаться, — тихо прошептал он, подбираясь к Эмили поближе и мягко беря ее за руки. — Я не знаю, как ты попала к ним и зачем Мальсибер настоял на твоем участии…

При имени Мальсибера Эмили забила нешуточная дрожь, она начала хватать губами воздух, но толку от этого не было. Она в буквальном смысле задыхалась от страха. Регулус вскинул палочку и выполнил несколько коротких пассов. Эмили рухнула обратно на мокрую пожухлую траву, с хрипом втягивая воздух и вцепилась пальцами в свой лоб.

— Слушай, я прибыл на эти… Гонки по настоянию матери, я не имел никакого понятия о том, что здесь на самом деле творится. Эйвери трансгрессировал следом, крутился рядом и упомянул о тебе, и я сразу бросился на поиски.

Эмили теперь зажимала рукой рот, пытаясь не разрыдаться, и только судорожно кивала в такт словам Регулуса. Ее наконец-то прорвало.

— Как ты попала к ним? Почему нужно вернуться? Что за зелье, черт побери?!

Эмили замотала головой из стороны в сторону, отняла ото рта руку и тяжело вздохнула несколько раз. Когда она подняла голову, в ее темных отчаянных глазах снова появилось что-то жуткое, уверенное в себе и дикое.

— Малфой похитил меня. Вернее, Мальсибер похитил меня по его приказу. Он держал меня в своем поместье, использовал Империо, а потом пришел Малфой и потребовал зелье для себя. Чтобы я исправила то, что сотворила с ним. Он угрожал мне, что сделает что-нибудь с Ремусом, что отдаст его в стаю, если я не соглашусь или попытаюсь покончить с собой. Мне нужно вернуться к Малфою, понимаешь? — глаза Эмили нездорово заблестели. Она схватила Регулуса за предплечья, приподнимаясь. — Иначе Малфой что-нибудь сделает с Ремусом!

— Что он с ним сделает, Эмили? Ты спасена, я верну тебя домой, верну тебя к Ремусу. Верну, куда захочешь! Малфой не сможет просто так добраться до Люпина, если ты будешь рядом с ним, так?

— Малфой сказал, что тех, кто пытается выйти из леса, убивают! Если меня убьют… если…

— Они убивают всех, Мэл! Всех, Мерлин их побери! Но если ты чудом смог спастись, если смог сбежать, ты выживешь! Это же правила Гонок!

Эмили долго смотрела на Регулуса, вгрызаясь в него взглядом, наполненным самым черным недоверием. В какую-то секунду ей показалось, что Регулус сейчас превратится в Мальсибера, как это происходило долгими днями в Мальсибер-мэноре, и что все это — злой розыгрыша Малфоя. Но Регулус отчего-то оставался собой, и в его глазах продолжала светиться забота.

— Малфой солгал мне? — выталкивая из себя слова, тихо спросила она.

— Конечно, он солгал тебе! — с негодованием воскликнул Регулус. — Это же, Малфой, Амели! Ты что, ждала от него предложения руки и сердца?

Он думал, что сейчас она улыбнется. Или хлопнет себя по лбу. Или скажет, какой дурой она была. Но Эмили просто смотрела на него снизу вверх ничего не выражающими широко распахнутыми глазами.

Что-то стало с ней, с его чудесной почти подругой, с его саркастичной, язвительной, самоуверенной Амели Паркер. Что-то сломалось в ней или переродилось, Регулус не знал, что, но ему было страшно за нее и он не понимал, что делать.

— Нам надо убираться. Я не знаю, что они сделали с лесом, но в него можно трансгрессировать, а обратно — нет. Я уже пытался, но ты, наверное, не помнишь. Но если мы отойдем достаточно далеко, где чары не действуют, я смогу перенести нас в любое место. Куда ты хочешь?

— Я хочу домой, — просто и тихо сказала она.


* * *


Их было пятеро, а Беата была одна. Чертовски поганый расклад.

Она продержалась минут десять, что было, с ее точки зрения, невиданным успехом и вообще, будь Гвендолин жива, она бы даже сказала что-нибудь менее презрительное про ее колдовские способности. Но под конец они все-таки одолели ее.

Магическое поле трещало по швам, напряжение было диким, и Беата чувствовала, как сгорает. Прежде чем уронить палочку в истоптанный, залитый кровью снег, она отключилась. Она не рассчитывала прийти в сознание, по крайней мере, не в этой жизни, но ее снова чертовски обломали.

Когда Беата очнулась, обнаружив себя в подтаявшей грязной каше со сломанной ногой и выпирающим ребром, она оказалась вполне себе живой. Исцарапанная волшебная палочка валялась рядом, а над лесом уже занимался рассвет.

Оборотни не тронули ее. Их целью было обездвижить опасную ведьму, чтобы та не нашла Эмили, и Спринклс немало подозревала, что ко всему этому руку приложил Малфой. Он не мог не предполагать, что она выяснит про Гонки и сложит два и два. Но если Спринклс он сохранил жизнь в память о былой дружбе, то Мародерам могло не повезти куда больше. Вряд ли Люциус стал бы щадить своих главных недругов, он никогда не был сентиментальным.

Беата попыталась приподняться на локтях, и ее ребро беспощадно сдвинулось вбок. Она по-волчьи взвыла от кошмарной боли и рухнула обратно в кроваво-снежную кашу. Все, что ей оставалось, просто смотреть вверх, на подсвеченное светлым небо. Рассвет растекался по небу желтыми и розовыми полосами и был совершенно прекрасен и чист. Скоро взойдет солнце, и обезображенный подлым сражением заповедник проступит во всех чертах.

Беата резко закрыла глаза. Кто-то пришел сюда, кто-то был рядом, и лучше ей притвориться мертвой, прежде чем она и в самом деле станет таковой.

— Нет нужды, дочка, — тихо сказал человек голосом, который Беата ненавидела.

Она распахнула глаза, повернула голову, силясь разглядеть гостя, и тот подошел ближе к ней, опускаясь рядом на корточки.

— Я залечу это, — тихо сказал он, проводя руками над ее ранами.

Беата зарычала, пытаясь увернуться, засучила ногами по земле и вновь взвыла от боли. Боль стала такой острой, словно кто-то ворочал ей спицей в сердце, но вот она начала утихать, постепенно спадая и через считанные минуты Беата обнаружила на месте торчащего ребра кляксу новой кожи.

— Какого хрена?! — она взвилась в воздух, чуть не поскользнулась и тут же отодвинулась еще дальше, принимая боевую стойку.

— Дочка…

— Назовешь так еще раз, и я засыплю твои же зубы тебе в глазницы, ублюдок!

Отец изрядно постарел, но остался таким же — длинноволосым, грязным, со страшной тоской во взгляде. Меховая шкура, наброшенная на голое тело, делала его похожим на дикаря.

— Я выпросил у Лорда отсрочку для тебя. Мне сказали, что ты будешь здесь. Я хотел поговорить, убедить тебя…

— Мне ничего от тебя не нужно, тварь!

— Да послушай же! Послушай… — он чуть не плакал. В глазах не было ни слезинки, но голос дрожал, и от этого почему-то щемило сердце. — Он ни перед чем не остановится! Я не прошу тебя следовать его идеалам, просто притворись, просто…

— Прогнись?

Оборотень скорбно вздохнул.

— Твоя мать избрала неверный путь, но ее переубедить уже не выйдет. А вот ты...

Беата резко подняла с земли палочку, к которой двигалась по десятой дюйма последние секунды, со звериной яростью бросила в отца первое пришедшее на ум заклинание и рванула прочь.

Она бежала и бежала вперед, не веря тому, что смогла оторваться, и старый страх возродился в ней. Нет смысла бояться оборотней при свете дня, но разве эти оборотни, сыновья Сивого, не способны обращаться даже под солнцем?

Ее отец стоял, скорбно свесив большие руки с угловатыми кулаками и смотрел на все еще покачивающиеся после Беаты ветви.

— Прости, дочка, но это решено, — тихо прошептал он, и сделал невнятный жест рукой.

Беата летела вперед, отмахиваясь от веток, хлещущих по лицу, а за ней легким уверенным в себе бегом скользили тени волков. Тени, которые преследовали ее всю жизнь и вот — наконец-то настигли.

Последнее, что она увидела, был Люциус Малфой в измятом костюме, поднимающий вверх палочку. Ей этот костюм показался жутко смешным, она даже хотела рассмеяться и сострить что-нибудь о манерах Люциуса, но не успела.

Усыпляющее заклинание невероятной силы настигло ее, волчьи тени прыгнули со всех сторон. Кто-то опутал ее волшебной веревкой, кто-то прикрепил на нее брошку, блокирующую магию, кто-то просто следил, чтобы она не очнулась. "Заговор? Это было подстроено?" — мелькнуло в голове Беаты, и она крепко заснула.

Родители на все готовы, чтобы спасти своих детей. Просто иногда дети не хотят, чтобы их спасали.

Но у Беаты выбора не осталось.


* * *


Мракоборцы прибыли в лес, как им было и положено — через минуту после того, как все чистокровные разбежались по домам. Министерство заключало сделку с влиятельными Мальсиберами раз за разом, Гонку за Гонкой, и число отлитых из золота статуй в главном холле пополнялось. Но совсем игнорировать происходящее они конечно же не могли.

— Что тут? — спросил старый мракоборец, безглазый и со шрамом, уходящим от брови к подбородку.

Его стажер наклонился над парнем со всклоченными черными волосами, приподнял кончиками пальцев разбитые очки, валяющиеся неподалеку, и вздохнул.

— Жив.

— Всех доставляйте в Мунго. И полукровок, и магглорожденных. Всех. Если найдете чей-то труп, тоже отправьте в Мунго.

— К чему это? — удивился стажер.

— Ребятки могут быть заколдованы или прокляты. Этой ночью заклятья летели во все стороны, сталкивались и перекрещивались, а их смесь могла дать неожиданный эффект. Пока целитель из Мунго не скажет, что они на самом деле подохли, я не стану в это верить.

— А если…

— Что?

— Если найдем тех, у кого метка на руке.

— Этих не надо в Мунго. Отошли их родителям и сделай вид, что не распознал в подростковой татушке клеймо Лорда.

Мракоборцы были просто солдатами, исполняющими поручения, но видеть разорванные трупы детей, которым Министерство отказалось помогать просто потому, что им заплатили… это было тяжелое испытание на крепость. И его приходилось выдерживать, потому что иногда простой силой ничего не добьешься. Иногда нужно быть терпеливым.

В тот момент, когда мракоборец-стажер наконец двинулся к нему, Джеймс Поттер, похожий на истыканный вилкой бифштекс, застонал и приоткрыл глаза. Он помнил, что свалился на землю первым, еще до Питера, и это страшно его бесило. Он помнил и то, как Сириус Блэк, словно бы превратившийся в адского демона, фехтовал палочкой, словно клинком. Они все были чертовски хороши вместе, но потом что-то произошло, что-то очень поганое… Какой-то человек в плаще, капюшоне, странный и страшный, излучающий саму смерть, появился впереди, и они отключились. Джеймс не вполне понимал, почему их пощадили, и от этой мысли ему становилось еще хуже.

— Смотрю, твоя башка сейчас взорвется, парень. Ты не думай, мы отправим тебя в Мунго, и все будет в порядке, — улыбнулся ему стажер.

Его наставник оттеснил его плечом и резко шагнул к Поттеру, рывком откатал рукав его рубашки, удовлетворенно хмыкнул и кивнул напарникам. Джеймс прошел проверку.

Прежде чем Сириус Блэк и Питер Петтигрю неподалеку пришли в сознание, Джеймс отрубился снова. Через час их переправили в Мунго, откуда они благополучно сбежали в Блэкшир еще через пару часов.


* * *


Эстель Паркер в безупречно белом, шифоном платье и в пушистых тапочках на босу ногу открыла дверь. И коротко, громко вскрикнула.

Через полчаса Эмили сидела в своей старой комнате под крышей, умытая, переодетая и закутанная в одеяла. Регулус сидел на кухне перед Эстель, пока та осторожно перевязывала ему руки, и тихо говорил.

— Она очень нестабильна, миссис Паркер. Насколько я знаю, она оказалась в плену у… у не самых хороших людей. Я нашел ее ночью в… одном лесу и… помог ей выбраться. Я не знаю сколько времени она провела у Ма… у не самых хороших людей, но…

Он постоянно прерывался, пытаясь подобрать нужные слова, и каждый раз Эстель только коротко кивала, словно могла читать его мысли. У нее были теплые тяжелые руки, и она не обратила никакого внимания на черную татуировку, доходящую Регулусу до локтя. Эстель не могла не знать, что это такое, но Регулус вернул ей живую дочь, и она не стала вдаваться в расспросы.

— Я не знаю, как объяснить все это, — наконец произнес Регулус тихим отчаянным шепотом, пытаясь заглянуть Эстель в глаза. Он чувствовал свою вину, сам не понимая, за что.

Эстель прекратила его перевязывать. Она подняла голову, взяла его лицо в ладони и по-матерински улыбнулась:

— Все будет хорошо, мальчик.

Потом она отпустила его, а Регулус впервые подумал, что так мать ему никогда не улыбалась.

Эстель поставила на плиту чайник, что-то достала их кухонных шкафчиков, ни на миг не переставая говорить. Регулус завороженно наблюдал, как она «колдует» на кухне, не применяя ни капли магии.

— Эмили — очень скрытная девочка. Конечно, я слышала про непростые времена, которые начались в… вашем мире. Тот страшный волшебник, что затеял все это, попытался добраться и до родителей учеников. Я имею в виду до нас, обычных людей. Ваш милый директор, Дамблдор, спрятал нас. Очень надежно, я хочу сказать. Но, веришь или нет, я что-то почувствовала вчера. Материнское сердце… Решила вернуться домой. Фрэнсис, мой муж, был против, запретил мне и думать о таком, но Эмили не отвечала на мои письма уже с неделю, а перед этим отвечала очень странно, будто и не она писала… Ну я и сбежала сюда из укрытия прошлой ночью. Фрэнсис, наверное, рвет и мечет. И с ума сходит, конечно же. Но я почувствовала, что нужна, потому вернулась домой. А через пару часов появляетесь вы и…

Эстель стояла к Регулусу спиной, усердно взбивая венчиком яйца для омлета. Все это время ему казалось, что она просто говорит, но теперь он заметил, как странно дрожат ее руки и спина, и как падают на стол маленькие сверкающие капли. На мгновение Эстель замолчала, и ее плечи поникли. Но она резво тряхнула головой, и кухня вновь наполнилась ее красивым грудным голосом, похожим на волнующийся океан, и суетливыми живыми движениями.

Регулус все еще не видел ее лица, не видел, как она говорит, и ему казалось, что этот голос происходит словно бы из ниоткуда.

— Я, наверное, плохая мать, — продолжала Эстель. — Раз не знаю, что творится с моей дочерью, раз ее приводят домой в таком виде, а я даже предположить не могу, что с ней случилось.

— Вы хорошая мать, — тихо сказал Регулус. — Правда. От моей матери сбежал ее старший сын, а она даже не попыталась вернуть его.

Эстель наконец-то повернула к Регулусу заплаканное лицо с потекшей тушью и благодарно кивнула.

— Ты добрый мальчик. У тебя на руке то, что не говорит о тебе ровным счетом ничего хорошего, но ты помог Амели, и я попробую поверить тебе. Она мне ничего не расскажет, а ты должен объяснить мне все. Абсолютно все. А потом мы решим, что делать с Амели, хорошо?

Регулус кивнул.

Все что угодно, только бы Эмили вновь стала самой собой.

 

Эмили сидела в своей комнате, обняв руками колени, и тупо смотрела в стену напротив. По стене вились цветочные узоры кремовых обоев, и это вызывало в ней необъяснимое умиротворение.

Они затаскали ее по врачам — отец и мать. По бесконечным докторам, по психологам, по психиатрам. Ей выписали тысячи таблеток. Бесконечные пестрые баночки с суровыми страшными названиями стояли повсюду, похожие на маленькие тотемы современного мира. На завтрак она пила пять разноцветных таблеток, через два часа еще одни овальной формы, на обед были капсулы, на ужин сомнительный порошок и, кажется, сироп. По ночам ей снились кошмары, и мать бежала сломя голову по лестнице при малейшем вскрике дочери. Эстель ни о чем ее не расспрашивала, но Эмили чувствовала, будто она знает абсолютно все, что творится в ее душе.

Еще к ней приходил Регулус. Они разговаривали часами. Вернее, разговаривал Регулус, а Эмили по большей части слушала, кося на него большими настороженными глазами.

Каждый день в дверь ломился Ремус, которого сопровождал то Джеймс, то Питер, то Сириус. Иногда с ними приходили Лили или Марлин, или Алиса, иногда какие-то когтевранцы. Беаты не было, но Эмили ничего не волновало. Она просто пила таблетки. Обычные, маггловские таблетки, которые делали так, чтобы она переставала чувствовать.

Ее мать не брала ни цветов, ни пирожных, ни книг, не передавала ей записок от друзей. Регулус сказал ей, что они могут быть прокляты, и Эстель согласилась. Она открывала дверь каждому гостю, терпеливо выслушивала его и снова и снова объясняла, что Эмили никого не хочет видеть. И это была правда.

Эмили лучше бы отрезала себе палец, чем согласилась предстать перед друзьями в таком виде. Это было что-то такое слишком страшное и сложное для нее. Это было все равно, что вывернуть истерзанную душу наизнанку перед всеми. И только Регулусу было дозволено быть рядом, потому что он был ее спасителем и исправно докладывал все новости Хогвартса. Ведь новый, последний семестр уже начался.

Вот и сейчас он сидел на кровати, болтая ногой, натянуто улыбался, пытаясь делать вид, что не замечает, как Эмили глотает очередные таблетки и говорил:

— МакГонагалл совсем свихнулась. Стращает нас ТРИТОНами, как будто мы первый раз слышим, что это такое. Кто-то попыталась намекнуть ей, что на дворе война, и нам всем глубоко плевать на экзамены, но она и слышать ничего не хочет…

Эмили отрешенно наблюдала из окна, как Ремус Люпин, с цветами и тортом наперевес, ломится в дверь, и как мама вновь выходит на порог. Как он злится, кричит, поднимает, голову и видит за отодвинутой шторой Эмили…

Эмили мгновенно отодвинулась прочь и решительно задернула тюль. Ремус жив, и это единственное, что ее волнует. А еще Регулус по ее просьбе передал ему пробный вариант зелья и, наверное, он сработал, раз после полнолуния Ремус выглядит так неплохо. Эмили заранее заготовила и спрятала в платье флакон с зельем, еще когда была в заточении. Она надеялась, что однажды сможет сбежать и передать Люпину пробный образец первее, чем его получит Малфой.

— …а Слагхорн ходит вокруг весь такой важный и пророчит всем оценки. Говорит, что я в жизни не получу ничего выше, чем «В» на экзамене. Сетует, что отчислили столько учеников, ведь среди них было огромное количество талантов. Но некоторых никто не отчислял, некоторые просто не вернулись после каникул. Испугались. Еще он хвалит Джеймса, Сириуса, ну и Рему… — Регулус осекся, торопливо взглянул на Эмили, и мгновенно переменил тему: — А Дамблдор ужесточил проверки мракоборцев и конечно усилил защиту школы. Он приходил и сюда, к твоей матери. Не знаю, о чем он с ней беседовал, но, кажется, он прислал к вам двух брутальных авроров для защиты. И…

— Я не могу его видеть, — резко сказала Эмили, парализуя взглядом злосчастную тюль.

— Что? — Регулус осекся.

— Ремус. Я не могу его видеть, — повторила Эмили. — Я так люблю его, что не могу его видеть. Меня тошнит от своей собственной слабости и от того, что я только что сказала, но я не могу. Я не могу. Даже притом, что сказал Малфой.

Регулус замолчал, подбирая слова.

— Он примет тебя любой.

— Я слаба. Мне снится Мальсибер, иногда мне кажется, что ты ненастоящий и все это — очередные галлюцинации. Внушения. Когда я думаю, что перестану пить таблетки, и чувства вернутся, меня колотит от страха. Мною снова можно будет управлять. Малфой будет меня шантажировать… Ремусом.

— Ты вылечишься от своего страха, Мэл. Мы будем работать над этим. Можно пойти к колдомедикам, а не к маггловским врачам… — Регулус скривился. Эстель и Фрэнсис категорически отвергли любое магическое вмешательство. — Ты сможешь. Ты все сможешь, Мэл.

Эмили обернулась.

У нее было худое, посиневшее лицо, впалые щеки и запавшие глаза с огромными черными кругами. Она улыбалась холодной, будто нарисованной улыбкой, и Регулусу на мгновение стало страшно. Она улыбалась и ничего не говорила. Вернее, не так. Она говорила что-то, но безмолвно, одними лишь горящими глазами и этой жуткой гримасой, растянутой на ее лице, но, как Регулус ни силился, он не мог понять.

Эмили потухла, вздохнула и медленно отвернулась, вновь приблизившись к окну.

Ремус Люпин с поникшими цветами и тортом все еще стоял перед дверью ее дома. Он опустил голову, сжав кулаки, и было непонятно, что он сделает в следующую секунду — вышибет дверь или уйдет прочь.

В дверь комнаты постучались. Эстель аккуратно приоткрыла ее, мягко улыбнулась Регулусу и сказала, обращаясь к дочери:

— Приходил милый Ремус. Он сказал, что будет ждать тебя хоть десятилетиями, пока ты не захочешь с ним увидеться. И что будет приходить каждый день.

В этот момент Ремус запрокинул голову и посмотрел прямо на Эмили. Он не мог видеть ее через занавеску с такого расстояния, только лишь силуэт, но он будто бы посмотрел ей прямо в глаза и одними губами сказал что-то.

«Я вернусь».

Эмили сжала губы.

Она того же обещать не могла.


Видео к главе: https://vk.com/video-72499916_171454760

Глава опубликована: 28.11.2015

Глава XXXI: Амнистия для Эмили Паркер

Хогвартс, гостиная Гриффиндора

С запоздалых Пасхальных каникул не вернулось две трети школы. Замок стоял пустой, одинокий, не прогретый еще капризным весенним солнцем. Пустые рыцарские доспехи в холле потеряли всякое желание подшучивать над студентами, большую часть которых теперь составляли видавшие виды старшекурсники. Пивз прекратил завывать под потолками и кидаться чернилами в студентов, и даже Филч утратил львиную долю своего отвратительного характера, превратившись в обыкновенного ворчливого мстительного старика.

Хогвартс стал похож на полузаброшенную крепость с самыми старыми ее аборигенами. И только небольшие группки учеников, сосредоточенные в своих гостиных, яркими всполохами озаряли его своды. То тут, то там раздавался неуверенный, но искренний смех. По вечерам в гостиных и в холодных коридорах раздавались шепотки влюбленных парочек, приглушенные разговоры мальчишек, не желающих торчать в кроватях после отбоя, и даже квиддичные команды вышли наконец на свои новые тренировки.

Из школы в Хогсмид никого не выпускали, но некоторые смельчаки умудрялись пробраться, и тогда реки сливочного пива разом сдабривали хмурых уставших студентов, корпевщих над тяжелеными томами ветхих книг. Некоторые из которых, между прочим, вполне по-звериному кусались.

Самоубийства и дурные настроения сошли на нет. Кто-то считал, что виновник был исключен в общей волне покинувших школу, еще до Пасхальных каникул. Некоторые разумно предполагали, что даже если виновник все еще в школе, людей в Хогвартсе осталось слишком мало, и продолжать действовать — означало бы большой риск разоблачения.

Потихоньку, шаг за шагом ученики втягивались в привычную рутину, вспоминая о том, что помимо войны грядет кое-что более неотвратимое и не менее ужасное — выпускные экзамены. До них оставался всего лишь месяц. И как бы странно это не было, но война начала казаться обыденным кошмаром, а вот экзамены были темной лошадкой.

Марлин полулежала на диване, расплескав пшеничные волосы по округлому бархатному подлокотнику. Она закинула на спинку длинные ноги в рваных джинсах и, лениво свесив руку с бутылкой сливочного пива, пускала в потолок густые кольца дыма. Мир вокруг был таким медленным, а пламя в камине таким ласковым, что Марлин задремала.

Ее пальцы начали разжиматься, зажженная сигарета опасно приблизилась к обивке дивана, бутылка почти уже готова была выскользнуть из пальцев...

Свет от плещущегося в камине огня заслонила чья-то фигура, Марлин вздрогнула и проснулась. Лениво приоткрыла глаза, отметив знакомый силуэт и черную шевелюру.

— Сириус, — констатировала она.

— Ты меня извини, дорогая, — ворчливо, почти как бабушка, сказал он, — но видеть тебя в таком состоянии выше моих сил.

Марлин хотела было возмутиться, но опасно накренившаяся сигарета и полупустая бутылка невиданным образом были выхвачены из ее рук, успешно перекочевав к Блэку. Марлин тут же распахнула глаза, резко села и гневно уставилась на Сириуса. Тот только посмеивался в ответ, затягиваясь.

— Отдай, — нехорошо сказала она.

Он наклонился к ней близко-близко, так что смутил бы любую, и проникновенно спросил:

— Думаешь, это делает тебя круче?

Судя по всему, Марлин именно так и думала. Она фыркнула и отодвинулась.

— Нет, детка, — он рухнул на диван рядом с ней, весьма неаккуратно перехватывая ее стройные ножки и укладывая их на свои колени. — Ты становишься похожей на дешевую шлюху, только и всего.

— Гори в аду, Блэк, — недовольно отозвалась Марлин, отбирая у него свои ноги и подбирая их под себя. — Я просто хочу немного расслабиться.

— Ну, съешь пирожное. Почитай книжку. Свяжи платок. Полетай на метле, в конце концов. Или найди себе какого-нибудь симпатичного мальчика.

— Сириус Блэк читает мне нотации о здоровом образе жизни? — Марлин изогнула бровь.

Сириус скосил на нее глаза, улыбнулся как-то грустно, и Марлин заметила то, чего в Блэке никогда ранее не видела. Он повзрослел.

— Слушай, Марлс, — он затянулся в последний раз и небрежно отбросил окурок в камин. — Я курю, потому что я люблю курить. Я пью огневиски, потому что мне нравится его вкус. А иногда — и даже очень иногда — я покуриваю травку, потому что мне нравятся ощущения. Но я не делаю все это напоказ. Я делаю то, что хочу и, кстати, не считаю это правильным. Более того, будь у меня дети, я бы порол их за такое. Просто чтобы они понимали, что для них польза, а что нет. Но ты… ты пытаешься притвориться кем-то. Есть разница, а, Марлс?

Марлин пожала плечами.

Сириус Блэк своими устами сказал про своих гипотетических детей. Это был просто исторический момент.

Марлин отвернулась к огню, поправила выбившийся локон и тут же сморщилась. Руки воняли ужасно, и она совсем-совсем не любила этот запах. Но ей вроде как захотелось доказать себе, что она тоже может нарушать правила. Хотелось просто привлечь внимание.

С тех пор, как все они вернулись в Хогвартс — Лили и Марлин из Блэкшира, а Мародеры из Мунго, что-то в них переменилось. Джеймс и Лили друг от друга не отлипали, все реже появляясь в кругу общих друзей и все чаще пропадая в каких-то залах, комнатах, кабинетах… Они стали похожи на единый организм, смеялись одним и тем же шуткам, заканчивали друг за другом фразы. Даже когда ругались, все равно делали это так потешно, что нельзя было воспринимать их ссоры всерьез. Сириус фыркал и говорил, что Джеймс где-то обронил свои яйца и что ему стоит поискать их в сумочке у Эванс, а Марлин просто было завидно. Завидно по-доброму, ведь Лили была ей подругой, но легче все равно не становилось.

Еще и Алиса. Она покинула Хогвартс вместе с Фрэнком и так и не вернулась. Марлин понимала и ее тоже. Девчачья дружба не похожа на дружбу парней. Девчонки забывают друг про друга, стоит только появиться на горизонте кому-нибудь симпатичному и не слишком глупому. Девчачья дружба как раз и заключается в том, чтобы отпустить подругу к тому, кого она любит, и быть готовой прийти ей на помощь, даже если кажется, что она совсем про тебя забыла.

Марлин исподлобья взглянула на Сириуса.

Отблески огня играли на его красивом лице. Большую часть времени он улыбался полузагадочной улыбкой, говорил мало и стал непривычно тихим, храня на лице странное, мудрое выражение. Марлин не знала, о чем конкретно он думал и что он делал вместо десятков пропущенных занятий, но это не могло не быть связано с пропавшей Беатой.

При первых же расспросах он очень вежливо и очень твердо попросил его не трогать и ушел в себя. И с тех пор внутри него рождалась какая-то мысль, которую Марлин с одной стороны очень-очень хотела узнать, а с другой — никогда ее не слышать.

Марлин открыла было рот, но Сириус ее опередил.

— Не надо, — просто сказал он, не отрывая глаз от огня. — Не спрашивай о ней. Я не скажу.

Марлин закрыла рот и просто положила свою ладонь на его, он благодарно склонил голову, прикрыв глаза.

— Ты когда-нибудь влюблялась в меня, Марлс? — ни с того, ни с сего спросил он.

Марлин не удивилась ни вопросу, ни тону Сириуса. Он не флиртовал с ней, не намекал, он просто хотел поговорить с кем-нибудь, не давая тому человеку ложных надежд. И заранее прощупывал почву.

— Все влюблялись в тебя, Блэк.

— А что же сейчас?

Марлин рассмеялась красивым чистым смехом, и язычки огня в камине запрыгали ей в такт.

— Конечно же нет, Сириус, — тепло ответила она. — Ты болезнь, которой мы все переболели. Ты мой друг, я люблю тебя как друга, но я никогда не любила тебя иначе. Это была обыкновенная девчачья влюбленность, но она прошла, как проходит даже самая тяжелая простуда.

Сириус поднял голову, с усталой улыбкой взглянул на Марлин из-под косой челки.

— Это очень хорошо, Марлс. Друг мне как раз сейчас и нужен.

Марлин хотела было что-то съязвить, но вовремя оборвала себя. Если она осталась одна без Лили и Алисы, то Сириус ровно так же остался один без Джеймса, Ремуса и Питера. У них у всех был кто-то, о ком нужно было заботиться. А Марлин и Сириус просто превратились в отшельников.

В этом было что-то упоительное — просто сидеть на диване в гостиной Гриффиндора, пить контрабандное сливочное пиво вместе с Сириусом и любоваться огнем, плещущимся в пасти камина с уютным потрескиванием. Скоро всего этого они больше уже не увидят, скоро им придется покинуть Хогвартс и уступить место будущим поколениям колдунов. Но от этого ощущения предстоящего завершения становились еще слаще.

Марлин улыбнулась сама себе и снова взглянула на Сириуса. Тот безмолвно смотрел на пламя, совсем потерявшись в мыслях и тревогах. И тут Марлин словно что-то шарахнуло изнутри. Пугающее своей простотой открытие, которое будто бы стучалось в ее голову несколько недель, но только сейчас заявило о себе в полный голос.

Блэк не верил, что Беата Спринклс когда-нибудь вернется.

Он не верил, что она жива.

Потому что если бы верил… стал он бы просто сидеть на месте столько дней?


* * *


Питер за дни Пасхальных каникул словно бы скукожился. Он стал мельче и грустнее, постоянные усмешки слизеринцев и их намеки на его предательство становились все невыносимей. Но он держался.

Он сидел во внутреннем дворе школы, на самом парапете, откуда его тонкую фигурку едва не сносило ветром.

Элиза появилась незаметно.

Вот ее не было и вот она есть.

Она словно бы вплыла в маленький, зараженный болью и паранойей мирок Питера, наполнив его знакомым светом. Он часто думал, за что ему так повезло, но ответа не находил.

— Здравствуй, — вымученно улыбнулся он.

Питер жадно разглядывал ту, кому писал столько писем. Ту, которую жаждал увидеть так сильно и боялся, что она больше не вернется ни в школу, ни к нему. Но вот она — стоит перед ним в своем простом льняном платье, в старой бежевой куртке, накинутой на плечи, опустив руки и как птичка, наклонив голову.

— Здравствуй, — эхом отозвалась Элиза и улыбнулась, словно заставляя себя.

Питер хотел было вскочить и обнять ее, подбежать к ней, зацеловать ее… и снова не смог. Так умел лишь Джеймс — появляться из ниоткуда, словно вспышка, обжигать громкой радостью, не оставляя путей к отступлению, сносить с ног ураганным счастьем. Питер был другим. Он не умел присваивать себе девушек, не умел добиваться их напором. Он просто предлагал и надеялся, что ему ответят взаимностью.

А в этот раз… в этот раз ему казалось, будто перед ним лишь мираж. Элиза напоминала саму себя, но так отдаленно и зыбко, что вызывала только смутную тоску. Ее локоны потускнели, косточки запястий нездорово выпирали под кожей, и синяя жилка на шее неистово билась, будто бы в последнюю минуту жизни.

— Тебя долго не было, — с укором сказал Питер, пытаясь отыскать на лице Элизы… что-то. — Я много писем написал тебе, когда вернулся в Хогвартс, волновался.

— Я была у отца, ты же знаешь, — Элиза пожала плечами и подошла к Питеру ближе.

Питер хотел было сказать, что еще до отъезда на каникулы он не поверил ей до конца. Он хотел сказать, что знает о том, что все родители магглорожденных спрятаны, в том числе и от их детей, и что вряд ли Дамблдор бы сделал для Элизы исключение. Он хотел сказать, что она может доверить ему все что угодно, любую тайну, даже самую страшную. Хотел сказать, что примет ее какой бы они ни была, но…

Ее светло-розовые тонкие губы, надежно сомкнутые, привыкшие хранить в себе множество тайн. Он смотрел на эти губы, и понимал, что не получит от Элизы ничего, кроме оправдательной лжи. И неважно, в чем будет заключаться эта ложь, и будет ли она во зло или во благо — она все равно не ответит ему ни на один прямой вопрос. А Питер не хотел слышать этой лжи.

Если не хочешь знать — не спрашивай.

И поэтому он прикрыл глаза и спросил со всей заботой, на которую был способен:

— Как отец?

— Хорошо, — Элиза склонила голову. — Он пьет, но я смогла урезонить его, немного привести в чувство. Не беспокойся о нем, Питер.

Она коснулась его руки своей, и Питер провалился в какой-то странный омут, в котором плавали лица друзей, врагов, но особенно четко проступало ее лицо. Потом они целовались, и Питер с болью чувствовал, как много ушло из этого поцелуя, как многое забрали эти каникулы, во время которых произошло что-то, о чем ему не дозволено знать. Он отчаянно цеплялся за руки и плечи Элизы, прижимал ее слишком отчаянно, будто спрашивая: «Можно?»

А она не отстранялась, но и отвечала ему чисто механически, как кукла.

— Пойдем в замок? — спросила она через несколько минут. — Здесь холодно.

Она не смотрела ему в глаза, а куда-то поверх плеча, словно Питера здесь и вовсе не существовало.

— Я еще посижу, — Питер покачал головой.

Элиза только пожала тонкими плечиками и, сжавшись под курткой, в одиночестве побрела ко внутренним воротам. Питер смотрел ей вслед и ощущал раздирающее на части бессилие.

Элиза скрылась за массивными стенами Хогвартса, и как по волшебству в тот же момент из дверей во двор выплыла компания слизеринцев. Питер не таил надежд, он прекрасно видел, к кому они направляются и смутно догадывался, зачем.

Впереди всех вышагивал тощий Эйвери с выгнутыми в улыбке губами. По правую сторону от него плелся Регулус. У него было печальное выражение лица человека, который смирился со своей участью, не найдя в себе сил ей противостоять. За ними следовали еще несколько знакомых Питеру лиц, видимо, недавно вербованных. Хотел бы Питер посмотреть на их руки.

— Питер Петтигрю! — воскликнул Эйвери, взмахивая руками так, словно собирался его обнять.

Редкие гости внутреннего дворика подняли головы на звук и тут же начали отворачиваться как по команде. Отступили ближе к стенам, в тени деревьев и статуй, но не перестали наблюдать за происходящим. Будто гиены, ожидающие своего куска падали.

— Здравствуй, Якоб, — тихо ответил Питер.

— Ты совсем позабыл нас, Питер? Мы все пытаемся улучить минутку, чтобы поговорить с тобой, но ты ускользаешь как тень, — Эйвери мирно улыбнулся. — Прости мне мой поэтический настрой.

Питер посмотрел на Регулуса, и тот тут же отвел глаза в сторону. Ему было стыдно за тех, кто стоял рядом с ним, но недостаточно, чтобы защищать какого-то полукровку, пусть он и был лучшим другом его брата.

— Я хочу сказать, Питер, — Якоб перешел на мягкой шепот, — что нам нужно держаться вместе. Сейчас, когда Люциус оставил нас разбираться со всем этим в одиночку, когда Энтони бросил нас, остался только я. Мне не по душе роль лидера, роль агрессора, но ты же понимаешь, что Люциус далеко, а я здесь, прямо перед тобой. Нам стоит держаться друг за друга, и тогда, в случае чего, я смогу прийти к тебе на помощь, Питер.

Питер вяло посмотрел в его сторону.

— Я не могу быть замеченным рядом с тобой, Якоб. Мародеры спрашивают меня, что за дела я веду со слизеринцами, и я устал придумывать отговорки.

Регулус посмотрел на Питера с сомнением. В его взгляде виднелось недоверие. Может быть, потому что Регулус слишком хорошо его знал. А может быть, потому что не верил, что друг Сириуса Блэка способен на предательство. Но Регулус предпочитал молчать, сохраняя нейтралитет и собирался делать это как можно дольше.

— Если не лжешь, то позволь задать тебе вопрос, — Эйвери склонил голову вбок, смотря на Питера глазами, превратившимися в щелки.

Эйвери не было никакого дела до Люциуса, Питера и Мародеров, ему просто было скучно. Он не был способен на агрессивные действия, как Люциус или Энтони, но ему нравилась та власть, что доставалась ему в их отсутствие, и он пока лишь пробовал ее на вкус, примеряясь. Эйвери прекрасно знал, что люди имеют свойство умирать, что Люциус может погибнуть или провиниться, и когда дело дойдет до Эйвери, тот хотел иметь информацию, которая спасет его шкуру. Информация — это все.

— Здесь? Посреди школьного двора на всеобщем обозрении? — скептически спросил Питер.

— Пусть думают, что мы забили тебя в углу и выпытываем информацию, — пожал плечами Эйвери. — Ты сам мне говорил, что прятаться лучше у всех на виду. Если мы будем ютиться в укромных уголках школы, вот тогда-то о тебе точно заговорят, Питер.

Питер посмотрел в бледное лицо Эйвери, на котором проступали красные пятна, тщательно замазанные кремом телесного цвета.

— Я тебя слушаю.

— Существует ли Орден волшебников, возглавляемый Дамблдором?

Эйвери говорил так, словно о погоде спрашивал. Питер покачнулся.

Откуда они узнали?..

— Да, — сдался он.

— Сколько вас?

— Я не знаю истинного количества. Дамблдор никому не доверяет. Я даже в штабе не был.

— Так сколько?

— Больше двух десятков.

— Среди вас есть авроры?

— Да.

— Знаешь имена?

Эйвери облизал губы, Питера едва не вытошнило.

Дамблдор подозревал, что людям в Министерстве доверять нельзя. Он четко обозначил, что говорить можно, а что нельзя. Но если информация об Ордене дошла даже до Эйвери, то Люциусу и Волдеморту должно быть подавно все известно, а значит, никакого смысла разыгрывать этот спектакль — нет.

Только вот Якобу было на это плевать. Он ни за что не отпустит Питера с этого представления так просто. Ведь у Питера была главная роль.

— Ну же, Питер, — Якоб отступил на шаг, и вместо него вперед выступили его амбалы-шестерки, за которыми Регулус совсем перестал быть заметным. — Скажи нам что-нибудь. У нас и так слишком много подозрений в твоей верности…

— Эй! Вашу мать, что вы там делаете?!

Джеймс Поттер разогнался от ворот и в считанные секунды добрался до Питера. Большой, кипящий от злости и очень сильный, он как бык рванулся вперед и сбил с ног тех, кто не успел отскочить в сторону. Один против пятерых, Джеймс даже не подумал испугаться.

— Мы беседуем с Питером, Джеймс, — вежливо объяснил Эйвери.

Джеймса такое поведение смутило, но он не стал долго думать.

— Пошел нахер, Эйвери. Если ищешь себе мальчика на потрахаться, ты выбрал не тот факультет. Сходи лучше к своим.

Эйвери в ответ на это изысканно улыбнулся, оглядел Поттера с ног до головы наглым оценивающим взглядом и пожал плечами. В его глазах блеснула похоть, но Питер был уверен, что это лишь очередной спектакль. Эйвери не был геем, он вообще, кажется, не хотел никого, кроме себя, хотя Сириус что-то говорил еще и про Вальбургу.

— Что же, Питер, — пропел Эйвери. — Я буду надеяться на продолжение нашей беседы.

Он развернулся и пошел обратно, вышагивая как птица-секретарь, худой и важный.

— Чего он хотел? — разгневанный Джеймс повернулся к Питеру.

— Спрашивал про Орден, — кисло ответил Питер.

— Что?!

— Да. Я понятия не имею, откуда они знают.

— Значит, информация все-таки утекает. Мне иногда кажется, что все эти сверхсекретные операции сверхсекретны только для нас самих, а остальной мир читает про Орден из газет.

Питер промолчал. Его тревожило поведение Эйвери, поведение Элизы, политика Дамблдора и ощущение безвыходности. Волнения Джеймса казались ему самым последним делом.

— И почему они все время крутятся вокруг тебя?

— Я понятия не имею.

Джеймс смотрел на Питера недовольно, нахмурив тяжелый лоб. Питер смотрел в ответ устало и без малейшего желания что-либо объяснять. Он не понимал, почему Дамблдор запрещает ему признаваться кому-либо в своей роли. Может быть, Дамблдор подозревает всех вокруг, а может быть, просто проверяет, сколько Питер сможет выдержать в одиночку.

В глазах Джеймса что-то мелькнуло, но под конец он расслабился, чуть отодвигаясь от друга.

Питеру очень не понравилось это «что-то». Это не было полноценным подозрением, но сама мысль о том, что Джеймс ему не доверяет, была невыносимо обидна.

— Почему ты не воспользовался палочкой? — под конец спросил Джеймс.

— Я… я… — Питер нахмурился, удивленно посмотрел на Джеймса и просто не нашел ответа.

Похоже, Дамблдор не на того поставил. Питер был слишком слаб для этой роли.

— Я просто идиот, Джеймс, вот что.

Джеймс еще с секунду смотрел на него настороженно, потом расплылся в улыбке и захапал Питера в свои крепкие объятия, по-братски взъерошивая ему волосы.

— Это да, — весело оскалился Джеймс. — Это ты верно подметил.

Питер только усмехнулся. Горько и счастливо одновременно.

Хорошо, когда есть такие друзья, ради которых ты сделаешь все, что угодно. Плохо, когда момент, требующий от тебя «что угодно», наконец-то наступает.

— Пойдем в Хогвартс, Джеймс. Я давно не видел Лунатика да и Бродягу тоже. Я соскучился.


* * *


Лондон

Эмили катала в ладони округлую малиновую таблетку и пасмурно смотрела в окно.

На стекле было ее отражение, и сейчас она действительно была больше похожа на дементора, чем на живого человека.

Эмили не понимала, помогают ли ей лекарства, одиночество или же просто время, но с каждым днем становилось все проще воспринимать действительность. Реальность проступала вокруг сумрачными растекшимися пятнами.

Эмили чувствовала, как тупая горячая ненависть возвращается в ее тело, наполняя от самых кончиков пальцев и до лениво стучащего сердца. Ненависти было так много, что она затмевала собой даже страх. Ненависть отодвигала собой все. Ненависть становилась смыслом жизни. И как бы неправильно это ни было, она единственная давала ей силы жить. Или хотя бы хотеть жить.

Мальсибер. Эйвери. Розье. Нотт. Малфой.

Быть может, они и разрушили ее, но не сломали. Внутри Эмили ворочалось, поднимаясь на изломанных лапах чудище, и оно хотело одного — мстить. Эмили чувствовала, что та показательно хлипкая цепь, что обвивает шею этого чудовища и что вложена пока что в руку Эмили, становится все тоньше и тоньше. Что скоро ее не станет вовсе, и Эмили сумеет сотворить что-то воистину ужасное.

Не убьет, нет. Убивать она не будет. Но она сделает что-то другое.

Самое страшное было в том, что места для Ремуса в ее сердце оставалось все меньше. Сердце полнилось ненавистью, и Эмили отчетливо видела, как блекнет и сереет лицо Люпина в ее воспоминаниях. Как вместо того, чтобы вспомнить первую встречу с ним, она раздумывает о слабых сторонах Мальсибера. А когда слышит где-то внутри его мягкий голос, невольно пытается понять, было ли это на самом деле или это лишь иллюзия, созданная больным мозгом.

— Нужно выпить, милая, — мать, шурша юбками, прошлась по ковру и остановилась у плеча дочери. — Это тебе поможет.

От матери исходил аромат духов, но он едва ли мог выместить из комнаты душный настоянный запах лекарств.

Эмили посмотрела на мать снизу вверх.

Она положила таблетку в рот, взяла с тумбочки стакан с водой и криво улыбнулась. Один большой глоток, воды в стакане значительно поубавилось, и мать, довольная, вышла из спальни, напоследок потрепав дочь по макушке.

Таблетка осталась у Эмили за щекой.

Она незаметно сплюнула ее в руку, пряча куда-то в необъятные карманы своего платья. Таблетка затерялась в длинных складках, Эмили вытерла руку о колени и глубоко вздохнула. Так больше не могло продолжаться. Она не любила принимать решения впопыхах, без предварительного обдумывания, но то, что она чувствовала сейчас, больше нельзя было игнорировать. Она знала, что нужно делать, прежде чем чужая жалость и дурманящие лекарства уничтожат ее способность мыслить, и она превратится в параноидальную беспомощную психичку.

— Мам!

— Да, дорогая? — Эстель мгновенно вернулась, словно притаилась за косяком и только и ждала ее призыва.

— Можно мне в школу? — твердо спросила Эмили, оборачиваясь и глядя на мать суровыми темными глазами. Так спрашивают, когда ожидают услышать лишь один ответ.

Эстель замялась на мгновение, обежала комнату виноватым взглядом и неуверенно начала:

— Если ты…

— Я могу. Я готова.

— Я понимаю, моя хорошая, но…

— Я точно знаю, что все в порядке. Я буду пить таблетки по расписанию.

— Но…

— И, конечно же, рядом будут мои друзья.

Эстель вымученно улыбнулась, сминая в руках бледно-розовые юбки, вздохнула и неуверенно пожала плечами.

С самого первого дня, когда Регулус привел Эмили, она ждала этой фразы. С самого первого дня она заставляла себя мириться с той мыслью, что однажды Эмили устанет находиться здесь и уйдет. Но момент настал, а Эстель почувствовала себя совершенно неподготовленной. Она сердцем чуяла, что не должна соглашаться, но ее дочь, Амели Вивиана Паркер…

Во всей вселенной не нашлось бы упрямей человека. Вся в отца. И этому человеку Эстель Паркер никогда и ничего не могла противопоставить. Она чувствовала себя рядом с ней такой глупой и такой обычной. Если бы только Фрэнсис был дома, но он уехал за лекарствами и…

— Я попрошу мракоборцев, которых прислал профессор Дамблдор, доставить меня в школу, — тон Эмили стал утвердительным. Она больше не делала вид, что спрашивает разрешения. — Я сейчас соберусь. А вам с отцом лучше бы вернуться в убежище. Здесь опасно.

Эмили начала ходить по комнате все быстрее и быстрее. Она собирала вещи, хватая их жесткой когтистой рукой и как попало кидая на кровать. Платья, штаны, мантии, майки, книги, резинки для волос, таблетки, пакетики с чаем и травами — все летело в одну кучу без разбору. Эстель следила за ней отупевшими от страха глазами.

— Может быть, ты подождешь хотя бы…

— Скоро экзамены, мама, — механическим голосом проговорила Эмили, двигаясь по комнате как сомнамбула. — Я столько училась, столько преодолела. Если я их не сдам, ради чего все это?

Эстель закусила губу, но Эмили была непреклонна.

Она даже не стала расчесываться или умываться перед выходом. Просто бросила одежду в чемодан, с силой защелкнув на нем замок, и натянула на себя старое домашнее платье. Казалось, она и сама боится передумать.

— Где моя палочка? — спросила Эмили, когда наконец все было собрано, и вид опустевшей комнаты звериной лапой сжал материнское сердце.

— Мракоборцы ее забрали, моя дорогая. Я думаю, профессор Дамблдор сам решит…

— Тогда в путь.

Эмили прошла мимо матери, на ходу чмокнув ее в щеку, спустилась по витой белоснежной лестнице, таща за собой тяжелый чемодан, который при каждом новом шаге бился о ступеньки. Миновала гостиную и остановилась только у самой двери. Она обернулась, взглянула на мать, все еще стоявшую на верхней ступени лестницы и улыбнулась. По-настоящему.

Эстель, вскрикнув, рванулась вниз по ступенькам, опасно путаясь в своих длинных юбках, слетела вперед и сжала Эмили в объятиях, наконец разрыдавшись.

— Господи, какая же ты сильная, — тихо шептала Эстель, обдавая Эмили горячим влажным дыханием. — Я никогда такой не была. Даже отец твой… В кого же ты такая? Удивительная, моя удивительная, любимая дочка… Как же я… Как же…

У Эмили дрожали губы и щемило сердце, да так, словно у нее и вправду был какой-нибудь инфаркт. Но она держалась, неловко обнимая мать руками в ответ.

Мракоборец прибежал на шум, ворвался в гостиную, увидел мать и дочь, застывших в объятиях друг друга, и замер с неловким выражением лица. Наконец Эмили повернулась к нему, решительно протянула ему чемодан и сказала:

— Я возвращаюсь в Хогвартс. Вы проводите меня?

Мужчина замешкался, но тон Эмили не оставлял шанса на раздумья. Она смотрела с такой дикой уверенностью, что мракоборец поначалу немного попятился, а потом и вовсе решил не задавать лишних вопросов, оставив разбираться со всем Дамблдору.

— Я не могу оставить твою мать в одиночестве, Эмили, — только и сказал он. — Но я запрошу подтверждение у профессора Дамблдора и подкрепление из Хогвартса, и тогда, если все в порядке, мы отправимся. Ты… уверена в своем решении?

Глупый вопрос. Эмили кивнула без тени сомнений.

— А твоя мать? Без подтверждения хотя бы одного родителя, я не…

Эстель часто закивала, смахивая слезы и безрезультатно пытаясь скрыть свою печаль. Она боялась передумать и в то же время понимала, что ее решение Эмили не остановит. Лучше было отпустить Эмили и верить, что она вернется, чем запретить ей, но потерять навсегда.

На закате Эмили Паркер в компании трех мракоборцев прибыла в Хогсмид, откуда ее сопроводили в Хогвартс. Фрэнсис, ее отец, рвал и метал, узнав, что Эстель согласилась отпустить дочь в таком состоянии. Он немедленно выслал письмо директору Хогвартса, и получил подробный ответ, что под защитой школы Эмили Паркер будет в большей безопасности, чем дома. Учитывая, что Эмили была похищена на каникулах, то есть, как только покинула Хогвартс, Фрэнсис, скрипя зубами, согласился с доводами директора. Через несколько дней споров, сомнений и переживаний Эстель и Фрэнсис все-таки пришлось вернуться в убежище под защиту Дамблдора.

О возвращении Эмили Паркер Хогвартс узнал только на следующее утро. А еще чуть позже и она сама узнала кое-что новенькое.

Что Беата Спринклс так и не вернулась в школу после каникул.


* * *


Утро Ремуса началось традиционно.

Он вскочил с кровати, тщательно побрился, причесался, принял холодный душ и обрядился в добротную чистую одежду, конечно же, выглаженную. Затем он собрал полную сумку фруктов, пирожных и мешочки с кофе для Эмили, захватил пару сиклей для того, чтобы купить цветы, на этот раз орхидеи. Потом подумал, что лучше сорвет их в оранжереях у Стебль, там они наверняка будут свежими, и совершил на теплицы краткий набег. Оставалось только спуститься на завтрак, прихватить пару булочек и отправиться в Лондон с очередным мракоборцем. Дамблдор не одобрял действий Ремуса, но прекрасно понимал, что запрет его не остановит. А мракоборцы ежедневно отправлялись в Министерство с поручениями и отчетами, так что с Ремусом им было по пути, и парень хотя бы оставался под присмотром.

Ремус вошел в зал, приветственно хлопнул по плечу Джеймса, с хлопком пожал руку Блэку и Питеру, не заметив их заговорщические хитрые взгляды и привычно вскинул глаза на стол Когтеврана.

И застыл.

Эмили Паркер, лохматая, в истрепанной одежде, невыглаженной мантии и с мрачным выражением лица жевала тост. Обыкновенный, в меру прожаренный сухой тост с абрикосовым джемом.

Здесь.

В Хогвартсе.

Она была здесь!

Сумка соскользнула с плеча Ремуса, и Джеймс заботливо подхватил ее, укладывая рядом на скамью. Орхидеи посыпались на голову Блэку, но тот отмахнулся от них, вяло дернув палочкой, и продолжил с усмешкой наблюдать за Люпиным. Питер скромно улыбался, переглядываясь с Марлин и Лили.

Сначала Люпин пошел вперед. Он не сразу понял, что перед ним стол, но когда до него это дошло, Ремус как раз пересекал его поперек, а кубки с соком дребезжали от его шагов.

— Какие поразительно чистые ботинки, — протянул Блэк, наблюдая отсутствие следов обуви на белоснежной скатерти.

Ремус продолжал идти.

У многих это вызывало короткие смешки, но то упорство, с которым Ремус шел, не могло не очаровывать. Люпин успешно пересек стол в прямом смысле слова, затем скамью и также размеренно продолжил наступление.

Эмили Паркер, почуяв неладное за спиной, обернулась.

Их взгляды встретились.

Затем Ремус рванул с места, а Эмили неуклюже поднялась с неуверенностью во взгляде. Или попыталась. Она выглядела не вполне реальной, потому что и сама все еще не могла понять, что она действительно вернулась в школу, а вокруг знакомый до боли замок, а не больничная палата, комнатка в Лондоне или же подземелье Мальсибера. Люпин с силой подхватил ее на руки и закружил по залу, словно танцуя, между столами.

Джеймс начал аплодировать первым.

За ним тут же, словно по команде, подтянулся весь Гриффиндор, неуверенно вступил Пуффендуй, после зашевелились когтевранцы, а Слизерин, как и водится, остался презрителен и недвижим.

Ремус продолжал танцевать с Эмили на руках, и та, одновременно смеясь и вырываясь, барахталась у него на руках. Сириус Блэк наблюдал эту картину задумчиво, без злобы и раздражения, но тонкие слабые уколы ревности царапали его изнутри, и он ничего не мог с этим поделать. Он тоже так хотел, вот только не с Эмили.

— Э-МИ-ЛИ! — скандировал Большой Зал. — С ВОЗ-ВРА-ЩЕ-НИ-ЕМ!

Если поначалу улыбка Паркер была натянутой, то с каждой новой секундой она становилась все чище, светлее и наливалась силой, тянущейся к Эмили ото всех вокруг широким сплошным потоком. Лили счастливо улыбалась, и только морщинка, пролегшая у нее на лбу, выдавала смутное беспокойство, но Лили и сама пока еще не знала, что ее тревожит. Марлин рядом с ней продолжала хлопать и скандировать, сверкая большими глазами и изредка переглядываясь с Сириусом, ведя с ним понятный только им двоим безмолвный диалог.

Ремус, вдоволь «натанцевавшись», гордо и довольно водрузил Эмили на место рядом с собой и Мародерами, деловито накладывая ей в тарелку еды в таком количестве, что хватило бы даже Беате.

— Мы все тебя ждали, — улыбаясь, сказала Лили. — Очень-очень ждали. Особенно Ремус весь истосковался.

Все засмеялись, на лице Эмили тоже проступила слабая улыбка и тут же спряталась.

— Я была слаба, — просто сказала она.

На спину Регулуса за слизеринским столом она старалась не смотреть. Она была стольким ему обязана, но он даже не имел возможности разделить сейчас этот счастливый момент с ней, потому что в Хогвартсе, в отличие от дома, между ними было слишком много непреодолимых границ.

— Впрочем, лучше тебя не мучать, правда? — Лили быстро взглянула на друзей, предостерегая лишние вопросы, но те и не собирались их задавать. — Просто порадуемся, что ты снова с нами.

Никто не рискнул спросить о Гонках или о том, как Эмили выбралась. Все это им уже было известно из рассказа Регулуса, которого Сириус по-простому прижал к стенке на второй день по возвращении в школу и стребовал с него подробности. Регулус не пытался сопротивляться, он выдал все как на духу, и на какое-то время утолил информационный голод друзей, но только на какое-то. Про Беату спросить никто не осмелился.

— Ты пойдешь на занятия? — дружелюбно спросила Марлин. — Поверь, ты не хочешь слушать завывания Слагхорна об экзаменах. Он опять будет колоть мертвых жаб в поисках какой-то невероятной магической слизи и говорить, что это очередной основной ингредиент экзаменационного зелья.

Все рассмеялись.

— Нет, у меня Флитвик первой парой. Это не должно быть сложным.

— Я пойду с тобой, — сообщил Ремус, который так и не съел ни крошки и смотрел на Эмили, не отрываясь.

— Это ни к чему, — Эмили покачала головой. — Я хочу сказать, что мы увидимся после занятий, а сейчас нужно сосредоточиться на учебе, я многое пропустила.

После того, как все провыли: «Типичная Эмили-и-и-и!..», затем вымученно рассмеялись и наконец вернулись к завтраку, как раз прозвенел звонок. Так что на уроки пришлось бежать со скоростью молодого фестрала, но каждый втайне радовался окончанию этого неловкого разговора.

Ремус и Эмили расстались у кабинета Флитвика. Она пошла на заклинания, а он — вниз, в подземелья Слагхорна. Они неуклюже мазанули друг друга губами по щеке, пожали пальцы и разошлись под улюлюканье и шуточки Джеймса, который «чтобы показать, как это правильно делается», взасос поцеловал Лили и на руках унес ее в какой-то коридор. Потом в коридор вышел уже Флитвик, шутливо пригрозил всем пальцем и почти за руку увел Эмили в кабинет, а Мародеры наконец-то отправились на зельеварение.

 

Эмили сидела за партой и лениво наблюдала, как Флитвик в тридесятый раз повторяет простейшее заклинание Искажения. Все было кристально ясно еще года два назад, но некоторые и по сей день умудрялись совершать глупейшие ошибки. К счастью тот период, когда все преподаватели извергали потоки ужасных речей о важности экзаменов, Паркер успешно пропустила, глотая маггловские таблетки у себя дома.

Зато Эмили было о чем подумать.

Первым делом по прибытии она выбросила прочь все лекарства. Ей нужен был ее чистый разум. Ее не волновало, что без них она становится нервной и неусидчивой, хуже спит и видит кошмары. Лекарства туманили ее, превращали в вялый овощ, и Эмили становилось противно от себя самой, от своего отражения в зеркале, на которое она и так старалась не смотреть.

После она попыталась послать весточку Беате в ее спальню, но сова довольно быстро вернулась с ее же письмом обратно, и Эмили, заподозрив неладное, разбудила соседку по комнате. Ответ ее не удовлетворил — Беаты в Хогвартсе не было, и никто не знал, где она.

Утро… этого она ждала с настоящим ужасом. Как все будет? Простит ли ей Ремус ее молчание? Будет ли злиться? Как ее примут остальные? Что сделают слизеринцы?

Но все оказалось много лучше, чем она ожидала. Кроме одной единственной вещи.

Когда Эмили увидела Ремуса, ее сердце замерло, а потом, словно не способное больше выдерживать весь происходящий с ним ад, успокоилось.

Она была рада его видеть, она скучала по его теплым заботливым рукам, по его надежности, ласке и силе. Она хотела его обнять, хотела запутать пальцы в его волосах, целовать его в ухо… но все это в один короткий момент так смазалось и отдалилось, что она просто превратилась в куклу, играющую роль. Ремус был ей другом, но чувствовать к нему что-то сильнее она не могла. Любовь требовала слишком много сил, которых сейчас у Эмили просто не было.

Что же теперь делать?

— Мисс Паркер! Мисс Па-а-аркер! — Флитвик явно пытался дозваться ее не в первый раз. — Мисс Паркер, продемонстрируйте, пожалуйста, заклятье Искажения.

Флитвик смотрел не рассерженно, но обеспокоенно, глядя на Эмили своими забавными маленькими глазками. Он решил показать пример оболтусам с Пуффендуя и, как водится, выбрал для этого Эмили. Наверное, таким образом он хотел приободрить ее после всего случившегося. Ласковая жалость, светившаяся в его глазах, Эмили совсем не понравилась, и она почувствовала, как к ней начали подкатывать новые приступы злости.

Она поднялась, сосредоточенно взмахнула палочкой и… ничего.

Повисла тишина, Флитвик нахмурился, Эмили сжалась. Злость отступила на шажок, и вместо нее внутрь полился чернильно-синий липкий страх.

Эмили взмахнула еще, еще и еще, и только на пятый раз, когда к глазам подступили злые слезы, а ученики начали осторожно перешептываться, палочка сверкнула и заклинание скользнуло в воздухе тонкой голубоватой змейкой.

Флитвик удовлетворенно улыбнулся и кивнул Эмили. Той оставалось только упасть обратно на стул и перевести дыхание. Она и думать забыла, что любое психическое расстройство может повлиять на дар. Нужно немедля взять себя в руки, иначе в следующий раз она не сумеет выставить простейший Протего в битве.

Флитвик поглядывал на нее обеспокоенно до самого конца занятия, так что как только прозвенел звонок, Эмили, подхватив сумку, бежала из класса, пока добродушный карлик не начал ее расспрашивать.

Она шла вперед, чеканя шаг, полы черной мантии привычно взметались у ее ног в простых школьных туфлях, и казалось, что ничего не произошло. Что та, прежняя Эмили, все еще здесь, пусть это и было совсем не так.

Вместо того, чтобы отправиться с классом на травологию, Эмили вопреки всем своим принципам и привычкам, резко повернула к лестнице, ведущей в башню Когтеврана. На ее взгляд, травологии и зельеварения ей с лихвой хватило в поместье Мальсибера, так что она, наверное, опередила весь свой курс на месяцы вперед и могла уже преспокойно сдавать экзамены. Эмили взлетела по лестнице, привычно ответила на очередной вопрос Стража, даже не особенно вдумываясь, и влетела в гостиную.

Беспокойство за Беату сжирало ее с самого утра, но Эмили до последнего не верила, что слизеринка действительно не вернулась в школу. Она надеялась встретить ее за завтраком или на уроках, или в своей спальне, но Беаты нигде не было, и Хогвартс будто бы и вовсе забыл о ее существовании. После каникул в школу не вернулись и родственники Спринклс. Согласно тому, что сказала Лили, все колдуны ушли за стаей Сивого в попытках проредить ее и ограничить от новых нападений.

Знали ли Серена или Ева о том, что Беата пропала?

Наверное, нет, раз до сих пор не вернулись в школу. А может быть, они наоборот отправились на ее поиски, или и вовсе вместе с Беатой выполняют какую-нибудь миссию. Гадать было бесполезно, нужно было спросить у Мародеров, но Эмили дыхание перехватывало при мысли о том, что ей придется вновь увидеться с Ремусом.

Нет, Мародеры не вариант. Она решительно вытащила из сумки перо и чернила.

«Рег, тебе что-нибудь известно о Беате? Ты на Слизерине, ты должен что-то знать».

Сипуха выпорхнула в окно со свежим письмом, а Эмили оставалось лишь ждать ответа. Ждать пришлось недолго, вот только отправителем письма оказался не Регулус.

Дамблдор.


* * *


Малфой-мэнор

Беата открыла глаза и тихо выругалась.

Из всех мест, в которых она могла бы очнуться, это было самым неприятным. Малфой-мэнор.

Однажды Абраксас выставил ее прочь из своего дома, а Люциусу наказал никогда не впускать сюда Беату. Беата тогда и сама дала себе слово не появляться более в проклятом поместье, и вот — не сдержала его.

В комнате было уютно, тихо и светло. Перина пахла ландышем, узорчатое одеяло заботливо обволакивало тело, наволочки на подушках были такими накрахмаленными, что почти что хрустели, а в утренних лучах солнца покачивались золотые пылинки. Идиллия.

Беата вырвалась из кровати, словно там ее пытались сожрать дьявольские силки. На стуле лежала ее одежда, не только выстиранная и выглаженная, но и заштопанная. Наверное, Люциус настаивал на платье, но в последний момент передумал, поняв, что Беата ни за что не наденет его и спустится в залу голой. От нее этого можно было ожидать.

Конечно, здесь не было ее палочки, ее вещей, среди которых были любимые сигареты и маггловская зажигалка, но по крайней мере, ее не заковали в цепи и не привязали к кровати. Чего бы ни хотел Люциус, он явно собирался сначала поговорить.

Беата оделась, не глядя в зеркало, прошла к двери и остановилась, не донеся руку до ручки.

Только сейчас она почувствовала внутри себя обледенелую пустоту — то, что она поначалу сочла за последствия атакующего заклинания, пришедшегося на живот. Ее магия, ее суть, ее нутро — все это просто исчезло. Беата была такой легкой, словно внутри не осталось ни-че-го. Ничего, кроме воздуха. Кто-то заблокировал ее или же просто «выпил». Беата не знала этого ощущения раньше и только сейчас поняла, каково это будет — лишиться магии навсегда. И это ужасало.

Она рывком распахнула дверь, повернула направо по коридору, еще направо, вниз по лестнице, налево и снова вниз. Не озираясь и не ища дороги: она хорошо помнила эти ходы. Здесь ни черта не изменилось, и все те же обрюзгшие, самодовольные, желтоносые волшебники в золоченных рамах мирно похрапывали или же провожали ее презрительными взглядами.

Когда Беата, топоча, сбежала с лестницы, человек в узком зеленом камзоле тут же поднялся ей навстречу. Беата намеревалась подойти к нему и со всей силы дать в морду, но остановилась, удивленно прищурившись.

Люциус был серым, худым, с опущенными уголками губ и лицом, на котором отпечаталось страдание. Он постарел и потускнел, и только полог его белых волос все также отливал благородной платиной.

— Где Эрика? — спросила Беата первое, что пришло ей в голову.

Словно почувствовала, куда ударить будет больнее всего.

— Умерла.

Беата отступила на шаг, вглядываясь в лицо Люциуса, но тот не шутил.

— Это правда, — сказал он. — Впрочем… ты не это хотела спросить у меня на самом деле, не так ли? Тебя, наверное, интересует, зачем ты здесь?

Его речь полилась как в старые добрые времена, в глазах сверкнул знакомый блеск, и вообще, как только Малфой пришел в движение, Беата поняла, что ошиблась. Змея просто притворялось полумертвой, на самом деле теперь она была опаснее, чем когда-либо.

— Чего ты хочешь, Люциус? — резко спросила она. — Будешь пытать меня? Отправишь на Гонки? Что ты сделал с Паркер, урод?

Ее тон не менялся, но ненависть внутри нарастала.

— Паркер в Хогвартсе, — Малфой фыркнул. — Я пытался к ней подобраться, но толпы мракоборцев у ее дома в Лондоне… Она зря вернулась в школу, там мне будет гораздо проще действовать.

— Ты!..

— Послушай, Беата! — резко оборвал ее Малфой. — Видит Мерлин, я не желаю тебе зла. Я хочу помочь, защитить и уберечь тебя от того, во что ты пытаешься ввязаться. Твой отец поступил правильно, что помог нам доставить тебя сюда. Мы блокировали твою магию, так что сейчас ты обыкновенный человек, который толком даже не умеет драться. Лучше признай свою слабость и поговорим.

Беата бросилась вперед безмолвно, занося руку для удара, и тут же упала, сраженная парализующим заклинанием. Заклинание прилетело откуда-то сбоку, вызвало в ней смутные догадки, но повернуться и посмотреть на нападавшего теперь не было возможности.

Люциус бережно перенес ее на кресло, усадил и сел напротив. Когда голова Беаты, мотаясь, упала к нему на плечо, она почувствовала умопомрачительный запах одеколона, не такого убогого, каким душилась половина Лондона. Беата очень бы хотела отвернуться, чтобы избежать этого отравляющего запаха, но ей оставалось лишь бессильно злиться. Она смотрела на Люциуса ненавидящими стеклянными глазами, что делало ее еще более жуткой.

— У тебя немного вариантов, Беата, — сказал Люциус, нависая над ней, так что она не видела его лица, и только его голос колыхался вокруг, подступая, как волна к берегу. — Ты можешь принять сторону Лорда, и может быть, он поможет тебе с твоей проблемой. Может быть, тебе удастся сохранить магию. Или же ты можешь вернуться домой, в семью и не принимать участия в битве. Тогда ты не получишь помощи, но сохранишь жизнь. Есть и третий путь… тот, по которому ты хочешь пойти. Но он приведет тебя к смерти.

Люциус опустился обратно в кресло, и было видно с каким усилием он оперся на подлокотники, чтобы просто не рухнуть в него.

— Я хочу поговорить спокойно. Хочу изложить свою мысль, чтобы ты не перебивала меня своими выкриками, угрозами или попытками ударить. — Люциус не отрывал глаз от ее лица. — Однажды мы были друзьями. Давно… Я знал и ты знала, что наши дороги рано или поздно разойдутся. Что мы повзрослеем и выберем разные пути. Сейчас я скажу вещь, с которой тебе придется смириться, Беата. Либо ты выберешь нашу сторону, либо отойдешь прочь, либо нам придется убрать тебя с поля боя.

Малфой замолчал. Он не ждал, что Беата что-то ответит. Просто ему самому было нужно время, чтобы сказать то, к чему он так долго готовился.

«Что?» — безмолвно спрашивали глаза Беаты. — «Что такого, действительно страшного ты можешь сделать со мной?»

— Мы инсценируем твою смерть, — сказал Люциус, и его худая рука на подлокотнике вздрогнула. — А потом мы изменим твою память. Ты счастливо доживешь свой срок в Южной Америке вместе с матерью без воспоминаний о Пожирателях, Лорде и о своих пока еще живых друзьях.

Неизвестный колдун пошевелился и поднялся со своего кресла. Послышались легкие шаги, и Серена Спринклс в походной истрепанной одежде и исцарапанным лицом опустилась на колени перед дочерью.

Она не ждала прощения и понимания. Она прощалась.

Люциус смотрел из-за ее спины, и что-то похожее на слезы виднелось в его глазах.

Беата почувствовала, как к лицу возвращается чувствительность, когда в губах и щеках появилось легкое покалывание, перешедшее к горлу и связкам. Мать частично отменила свое заклинание, чтобы Беата смогла наконец хоть что-нибудь сказать. Беата молчала довольно долго, не отрывая взгляда от подрагивающего лица матери и от ее полных отчаянием глаз. Они оба — и Серена, и Люциус — ждали от нее чего-то такого, Беатовского. Выкриков, угроз, яростных обвинений, матов, в конце концов.

Они выглядели несчастными и жалкими, но такими спокойными, словно эту идею, идею с изменением ее памяти, они продумывали не первый месяц. Вот так вот просто. Ты живешь, строишь свои дурацкие планы, любишь кого-то, а потом оборачиваешься, и самые близкие когда-то люди наотмашь бьют тебя по лицу. И этот не сильный в общем-то удар невозможно отбить.

Потому что важно не то, как тебя ударили, а важно, кто это сделал.

— Я соглашусь, — спокойно ответила Беата через долгие минуты, с ужасом вслушиваясь в свой собственный голос, произносящий страшные слова. Люциус с Сереной вздрогнули так, словно она закричала. — На ваш вариант.

Она перевела глаза на Люциуса.

— Если ты дашь мне непреложный обет, что ни ты, ни Пожиратели, ни Лорд и ни его слуги не будут намеренно препятствовать Эмили Паркер, пытать ее, держать в плену или пытаться убить.

Люциус не колебался.

— Идет.

 

— Это безумие, Люциус, — тихо прошептала Серена, раскачиваясь в кресле в его кабинете.

За окном в ветвях вишневых деревьев покачивался сонный вечер и во всю стрекотали сверчки. Весенняя гроза обошла стороной Малфой-мэнор, отгремев над Уилтширским лесом и свернув в сторону, словно не хотела иметь никаких дел с Малфоями.

В кабинете горели несколько свечей в высоких подсвечниках на треногах, по столу были разбросаны книги и свитки, в открытом сейфе поблескивали украшения. Люциус был сумрачен и истощен. Он расхаживал по ковру, хватаясь то за один свиток, то за другой, то пытался написать письмо деловым партнерам, но это была лишь агония. Решение принято, нужно лишь исполнить его.

— Неужели другого выхода нет? — измученно простонала Серена. — Я понятия не имею, как ты уговорил ее на все это. Как уговорил нас.

Люциус остановился напротив женщины, нависнув над ней своим длинным худощавым телом, и его стройная тень накрыла ее с головой.

— Ты знаешь, что мы поступаем верно. Мы ведь уже столько говорили об этом! Она никогда не согласится отступить в сторону. Никогда. Держать ее в плену вечно я не могу. Она найдет способ убежать и снова окажется в компании Блэка, Поттера, Паркер. В компании смертников. Всегда будет на линии огня, и это лишь вопрос времени, когда ее уничтожат в очередной схватке. Ты хочешь этого?

Серена посмотрела на него долгим отчаянным взглядом и опустила веки, словно удерживать их открытыми было невыносимо тяжело.

— Она не простит себе бездействия, Серена! Но если она сможет забыть о том, что сделала… Тогда ее совесть будет спокойна. Она теряет свою магию, но может быть, нам удастся изменить ее отношение к этому, изменив ее память. Можно будет сказать, что она потеряла магию при неправильном эксперименте с зельем, или сказать, что сама отказалась от нее. И она поверит в это! Вы счастливо проживете свою жизнь на другом материке, в другой стране. Мать и дочь. Я дам вам столько денег, сколько будет необходимо. Может быть, она выйдет замуж или найдет свое дело… Она сможет быть счастлива. Едва ли это возможно на войне.

Серена подняла на него глаза.

— Я была плохой матерью.

— Да.

— И ей пришлось воспитывать себя самой.

— Да, и у нее неплохо получилось.

— Это шанс и для меня…

Люциус смерил Серену равнодушным взглядом.

— Мои люди вывезут вас через границу, когда все будет закончено. Я уже подготовил ваши документы и новый дом. Не сочти за грубость, Серена, но излишней любви к тебе создавать мы не станем. Тебе придется хоть однажды постараться самой, чтобы дочь полюбила тебя искренне. — Малфой вздохнул. — Конечно же мы частично изменим твою внешность и внешность Беаты, чтобы вас нельзя было легко узнать в толпе. Первое время рядом с вами будет находиться один мой доверенный человек, Александр Гринграсс. Он всегда был истинно предан Малфоям, о нем не придется беспокоиться. Он позаботится о Беате и о тебе.

Серена помолчала.

— Ты уверен, что для ее психики не будет последствий?

Люциус обернулся, полыхнул глазами и с яростью взглянул на сжавшуюся в кресле женщину. Затем подошел к высоком шкафчику, смотревшемуся очень чуждо в этой комнате, словно его привезли недавно и в спешке. Люциус медленно коснулся дверцы, и та бесшумно распахнулась. Внутри друг на друге лежали бумаги, образуя аккуратную высокую стопку. По бокам торчали разноцветные закладки и даже в полусумраке комнаты было видно, насколько потрепаны листы, словно их перечитывали до дыр раз за разом и постоянно что-то правили.

— Что это? — озадаченно спросила Серена.

— Жизнь твоей дочери.

— Что?

— Новая. Жизнь. Твоей. Дочери.

Люциус выталкивал из себя слова, пристально глядя на стопку бумаг и до боли сжав в ладони набалдашник трости.

Серена не понимала.

— Ты действительно думаешь, что это так просто — взять и изменить человеческую память? — тихо, почти угрожающе начал Люциус, и его голос извивался как змея. — Поменять имя, стереть воспоминания о друзьях, заменить их новыми?

Серена молчала.

— Сделать документы, занести вас в новую систему, купить дом, оформить страховку, придумать легенду и историю — со всем этим может справиться любой, кто хоть немного умнее лукотруса. Достаточно лишь иметь деньги. Но изменить память, не изменив личность человека… — Люциус скорбно вздохнул. — Это сложно, Серена. Это немыслимо сложно. Это строжайше запрещенная техника, которую разрабатывают некоторые невыразимцы, и за применение которой карают в разы страшнее, чем за использование Империуса. Это ключ к управлению людьми, можно даже сказать, к созданию новых личностей в старых телах, но этот ключ очень сложно подобрать. Для каждого — он разный.

Глаза Люциуса мерцали.

— Я собрал лучших врачей, психомедиков, целителей, магов — всех тех, кто верно служит Малфоям и будет молчать. Будет молчать, не потому что Малфои платят им, а потому что они были преданны нашей семье столетиями, и эта преданность впитывалась в них с молоком матери. Наше верные и незаменимые вассалы, которые находятся повсюду. Они могут быть незаметны с первого взгляда, но их так много, что бороться с ними — все равно, что бороться с муравьями. Они — причина величия моей семьи. Они, а не деньги. — Люциус залпом отпил виски из граненого низкого бокала, налил еще и подал Серене. — Они анализировали жизнь Беаты и ее личность, раскладывали ее по полочкам, пытаясь понять ее, пытаясь стать ею. Записывали все произошедшие с ней события и ее поведение. Изучали всех тех, с кем она когда-либо беседовала, проверяли их память тоже. Их задачей было — сохранить ее личность, тотально изменив память. Сохранить человека, но создать для него новую жизнь. Но мы не можем сотворить все это против ее воли. Если бы она не дала согласия, она бы не дала доступа ко многим своим воспоминаниям, и это и есть причина, по которой я заключаю с ней обет. Моим магам понадобится неделя, а быть может и месяц, чтобы выполнить последний этап работы. А ты в это время сможешь сыграть роль скорбящей матери для всех остальных. Быть полезной хоть в чем-то.

Серена сидела, сжав в руках бокал, но так и не притронувшись к виски, а Люциус все говорил своим низким хриплым голосом.

— Поэтому не стоит думать, что она погибнет Серена. Она останется собой. Такой, как если бы никогда не поступила в Хогвартс. Такой, как если бы не встретила Сириуса или Эмили, не узнала, что ее отец оборотень или что ее мать убила собственную бабушку. Не у всех есть шанс на новую жизнь, Серена, но я постараюсь дать его Беате.

— Ты задумал это довольно давно, не так ли? — задумчиво спросила Серена. Теперь она смотрела на Люциуса пронзительно, пытаясь сделать то, что никому не удавалось — прочитать его. — Должно быть, нужны немалые душевные силы и старания, чтобы воплотить в жизнь все это?

— Да, — коротко и неясно ответил Люциус и отвернулся. — Я решил, что я единственный, кто действительно знал ее тогда, когда она была еще ребенком и не скрывала свое нутро от мира. Я был с ней рядом, когда она сбежала из дома. Был рядом, когда мы нашли ее отца. Это не дает мне право изменять ее жизнь, но это дает мне возможность сделать это правильно. И я ей воспользуюсь.

Люциус раздраженно запахнул камзол, не глядя на Серену.

— А сейчас… — он со стуком впечатал трость в пол. — Я хочу попрощаться.

 

Во временной комнате Беаты также, как и во всем доме, горели свечи. Ее волшебная палочка лежала рядом, сломанная.

Символ новой жизни.

Жизни без друзей, жизни без любимых, жизни без памяти.

Беата сидела на кровати с застывшим, пустым лицом и, хотя ее дверь была открыта, а заклинание с нее снято, не пыталась бежать. Эта сделка казалась ей правильной. Она представить себе не могла, что Малфой пойдет на такое, что предложит ей подобное. Это было за гранью добра и зла, что-то настолько жуткое и невероятное, чего невозможно было ожидать от старого друга.

Но… это решение выглядело изящным, очень малфоевским.

Сколько понадобилось Люциусу, чтобы додуматься до этого? И сколько на самом деле сил он потратил, чтобы заставить себя решиться и предложить это ей? Беате хотелось верить, что очень и очень много.

Люциус вошел без стука, прислонился к косяку, сложив на груди руки.

— Я готов заключить обет, — просто сказал он. — Готова ли ты?

Беата медленно, заставляя себя, кивнула.

Люциус помолчал, выжидая, но Беата больше не сказала ни слова и он начал первым:

— Перед тем, как все случится, я хочу попрощаться и объяснить. Мы не станем вкладывать тебе ложных воспоминаний про кого-бы то ни было из Хогвартса, включая меня. Все, что ты будешь про меня помнить — что я маленький беловолосый мальчишка из одного летнего лагеря из бесконечно далекого детства. Я не буду лезть в вашу с матерью жизнь, не появлюсь на пороге вашего дома и это, конечно же, касается всех Пожирателей и всех слизеринцев. Если ты хочешь что-то спросить…

— Я не хочу, Люциус, — перебила его Беата. — Я все равно забуду, о чем просила. Ты дашь нерушимый обет, и мне перед своей псевдосмертью достаточно будет знать лишь то, что если Паркер и погибнет в схватке, это будет ее выбор, а не твои манипуляции. И это все.

Беата повернула к нему голову. Она не смеялась, не усмехалась и не злилась. Сейчас она была похожа на привидение, на дух, переходящий из старой жизни в новую. В ней уже почти не было ничего от старой Беаты, но и новой еще не существовало. Просто мягкая заготовка, из которой можно слепить почти все, что угодно. Она не была смертельно ранена или отравлена, но она умирала. По крайней мере, так ей казалось.

Сегодня ночью он, Люциус, практически своими руками убьет друга детства, потому что потеря памяти — это все равно смерть. Не маленькая и не большая. Настоящая.

— Ты пришел попрощаться, — в глазах Беаты мелькнуло обнаженное злорадство. — И я попрощаюсь с тобой. После того, как мы заключим обет. — Она помолчала и усмехнулась, обнажая зубы и десна: — Ты можешь войти, мама.

Беата протянула руку навстречу Люциусу, и тот почти ласково сжал ее в ответ. Серена Спринклс поравнялась с ними, глядя на рукопожатие, как на извивающуюся змею.

Она не пыталась заговорить с дочерью, она знала, что сейчас это бесполезно. Но уже скоро, очень скоро у нее появится шанс все исправить. Беата молча уставилась на нее, но Серена ответила ей пристальным бесстрашным взглядом, а затем ласково улыбнулась, все также не сказав ни слова. Беата в ответ лишь нахмурилась и повернулась к Люциусу.

— Начинай.

Люциус замер лишь на мгновение, а затем его голос зазвучал размеренно и звучно:

— Я, Люциус Абраксас Малфой, клянусь, что не трону Эмили Паркер, не совершу намеренно в ее или в чью-либо другую сторону действий, которые могут повлечь за собой ее смерть, болезнь и любые другие отрицательные для ее жизни, здоровья и разума последствия. Я также клянусь, что никто из Пожирателей Смерти, слуг или союзников Темного Лорда намеренно не совершит этих действий, как и сам Темный Лорд.

— Я, Беата Гвендолин Спринклс, клянусь, что позволю провести над собой обряд по частичному стиранию и изменению своей памяти. И преждевременному лишению магического дара.

Люциус вздрогнул всем телом, чуть не вырвав свою руку из руки Беаты. Серена смотрела на дочь широко распахнутыми глазами. Беата мстительно улыбалась, издевательски глядя на Люциуса. Всем было известно, что страшнейшее преступление, которое можно совершить с волшебником — это забрать его магию.

Серена глубоко вздохнула и коснулась палочкой Люциуса их скрепленных рук.

— Я свидетель произнесенных клятв и заключенного обета. Обет заключен.

Изумрудная петля на мгновение обвила руку Люциуса и Беаты, скрепив их вечными узами, какие скрепляют мужа и жену, и погасла. Малфой не дернулся, когда заклинание пребольно вонзило свои «зубки» в его кожу. На лице Беаты не отобразилось ничего.

Они тягуче медленно расцепили руки. Кожа все еще ныла и где-то внутри у самых костей разлилось настоящее пламя, понемногу угасающее и превращающееся в острый зуд.

Беата вскинула голову.

— И последнее, что я хочу сказать тебе Люциус, перед тем, как меня не станет.

Она улыбнулась, как в давние времена, когда они были детьми.

Я ненавижу тебя, Люциус Абраксас Малфой.

Малфой дернулся, и в его взгляде появилось жалкое выражение. Но он лишь плотнее сжал губы и, медленно пятясь спиной назад, вышел, до самого конца не отрывая взгляда от светлой улыбки на лице Беаты и ее демонических глаз.

Это было последнее, что Беата Спринклс сказала своему старому другу, больше она не произнесла ни слова. А на рассвете ее не стало.

Люциус не смог лишить ее магического дара, просто не решился. Они с Сереной погрузили Беату в глубокий сон и прибывшие ранним утром колдуны приступили к работе.

Через три недели после того, как Беата Спринклс заснула навечно в поместье Малфоев, из Англии отбыл утренний торговый корабль с зеленой литерой «М» на боку. Прошло совсем немного времени, и в старинном особняке на побережье Атлантического океана проснулась девушка. С насмешливым лицом, угловатыми руками, копной смоляных волос и острыми зелеными глазами.

Которую всего через несколько лет будут называть…

…миссис Беатрис Гринграсс.

Глава опубликована: 28.04.2016

Глава XXXII: Последняя шалость Беаты Спринклс

Хогвартс, кабинет Дамблдора

Неспешно цокали разномастные часики, в разнобой передвигая секундными стрелками. Им вторила пыхтящая золотисто-лимонным колба на дубовом столике. Фоукс, бесконечно прекрасный и слепящий глаза, уютно свернулся в своей клетке, обняв себе длинным огненным хвостом.

— Какого черта мы здесь делаем? — Сириус Блэк вытянул перед собой ноги, разглядывая длинный ворс ковра и заляпанные в весенней грязи брюки.

Напротив него сидела Эмили Паркер в непроглядной черной мантии и с обгрызенными ногтями. Они выглядела измотанной, словно совсем не спала, ни черта не ела и только что и знала, что свои учебники.

Кроме Сириуса и Эмили в кабинете не было никого, включая самого Дамблдора, и если десять минут назад ситуация казалась странной, то сейчас она начинала нервировать в буквальном смысле до нездоровой дрожи.

Дамблдор вплыл в кабинет в длинном шерстяном халате, словно с минуту назад вылез из теплой постели, несмотря на то, что время подходило к послеобеденному перекусу. Он казался добродушным, но Сириус не раз видел, как директор с улыбкой под пушистыми усами выдает новость о чьей-нибудь смерти, и его беспокойство лишь усилилось.

— Я хотел бы побеседовать с вами о Беате Спринлс, — просто сказал Дамблдор, куда-то девая улыбку, будто заправский фокусник прячет монетку в рукаве.

Эмили подскочила на стуле и воззрилась на директора воспаленными огромными глазами. Сириус медленно вздохнул и заставил себя поднять глаза. Дамблдор внимательно посмотрел на него, затем на Эмили, словно бы… подбирал слова.

— Беата Спринклс умерла, ребята.

Вот так просто. Безо всяких подготовительных речей и слов утешения.

Что-то внутри Сириуса рвануло вниз, поэтому громкий вскрик Эмили ворвался в его сознание секундами позже. Появился словно бы из ниоткуда и залил его сознание высокой сокрушающей волной.

Умерла.

Простое слово, будто маленький шарик в невесомости, качалось у него в голове, отскакивая от стенок. Туда-сюда. Тик-так. Голова была пустая, легкая и очень хотелось курить.

Но... этого же…

…не может быть?

— Она последовала на Гонки вслед за Эмили, но по прошествии ночи не пожелала отступать и решила преследовать оборотней до конца. К сожалению, она не справилась.

— Не справилась?.. — сипло прошептала Эмили.

— Мать опознала ее тело. Как и сестра. Как и мать общин.

— Где она? — Сириус вскочил со стула, покачнулся, когда закружилась голова, и почти упал на директорский стол, но успел вовремя выставить перед собой руки. Его большая косматая голова мотнулась перед лицом директора, челка упала на страшные горящие глаза, но Дамблдор не пошевелился.

— Ее тело, мистер Блэк, было забрано матерью. Они проведут обряд по всем правилам.

— А мы что, даже не имеем возможности присутствовать?! А если это ложь?! Я хочу знать, я хочу проверить сам! Если… Беата не могла…

— Именно поэтому я пригласил вас обоих сюда. Конечно же вам будет дозволено присутствовать на прощании, но необходимо обсудить все меры предосторожностей, чтобы по дороге с вами не случилось чего-то непоправимого.

Директор согласился так просто, что Сириус просто «выключился». Он был готов рвать и метать, лишь бы добиться своей цели, лишь бы ему позволили увидеть ее, но когда Дамблдор просто сказал «Да», у него не осталось сил ни на что другое. Блэк рухнул обратно в кресло.

Эмили продолжала молчать.

Молчать и трястись.

— Но я же… Я же виделась с ней последний раз… Я… В Блэкшире… И мы даже не… Мне нужно рассказать ей… Мне нуж…но…

Директор махнул рукой и невесть откуда взявшийся домовик бросился к Эмили с подносом и стаканом какого-то прозрачного зелья. Эмили машинально схватила стакан и залпом опрокинула его в себя, после чего сильно закашлялась.

«Не зелье», — понял Блэк. — «Обыкновенная водка».

К нему подскочил другой домовик с очередным стаканом, и Блэк смог лично удостовериться в своих догадках.

Беата Спринклс.

Когда они прощались у ворот Блэкшира, Сириусу показалось… что-то. Показалось, что это может быть навсегда. Что она уже не вернется. Но между «не вернется» и «умерла» была огромная разница, которая заключалась в очень простой вещи.

В надежде, которой больше не было.

Сириус поднял глаза на Паркер. Та плакала, тихо и безучастно, и совсем без слез. Сириус раньше понятия не имел, что это возможно — плакать без слез. Но у Паркер получалось, и Блэк подумал, каково, наверное, ей сейчас. Сначала изнасиловали ее психику, потом пытали, держали в плену и заставили бегать от оравы бешенных оборотней. А теперь оказывается, что из-за нее погибла единственная подруга. Пусть Дамблдор и сказал, что Беата «решила не отступать», но не нужно быть мудрецом, чтобы понять, ради кого она это сделала.

— Когда прощание? — глухо спросил он.

— Завтра, Сириус.


* * *


В Лесу Дина собралось уйма народу.

Сириус знал Серену и Еву, еще Медведя и пару других колдунов, которых он видел в Хогвартсе. Все остальные казались ему зеваками, забредшими на казнь незнакомого человека в поисках зрелищ. Колдуны переговаривались, пили из высоких деревянных кружек какое-то варево и начисто игнорировали их с Эмили. Может быть, принимали за слуг, а может быть, им просто не было никакого дела.

Беата лежала на расшитом льняном полотне с аккуратно уложенным по обеим сторонам от ее головы заплетенными косами, с раскинутыми руками и в таком же льняном платье. Под нею было сложено огромное кострище.

Природные колдуны сжигали своих ушедших.

Это стало открытием для Сириуса, хотя, наверное, ему стоило догадаться раньше, что языческие обычаи не изжили себя в этих землях.

Беата Спринклс. Яростная, дерзкая, храбрая колдунья. Они обрядили ее в серую тряпку, расшитую какими-то вялыми цветочками, положили на огромное полотенце, которым устилают стол в деревнях к завтраку, и теперь собирались сжечь. Чтобы даже мысли о ней не осталось.

Сириус уважал мертвых, но не уважал обычай хоронить в землю. Он считал, что мертвый воин должен быть сожжен. Но когда дело коснулось Беаты… какого черта?!

— Эмили, — тихо сказал он, не отворачивая лица от кострища.

— Да.

Сириус скосил на нее глаза. Он не задал ей вопрос, но она поняла его мгновенно.

— И плевать на всех, — тихо прошептала она.

 

Серена наблюдала за Сириусом украдкой. Ждала того, что он сотворит какую-нибудь глупость и надеялась, что его от этого удержит Эмили. Но Сириус вел себя нормально. Подавленно, сердито и угрюмо, но сейчас это было нормальным. Серена волновалась, что кто-нибудь может что-то заметить, но пока все шло нормально: неБеата выглядела Беатой, а гости выглядели гостями.

Судьба сама, словно только того и ждала, подкинула миссис Спринклс возможность.

Одна из колдуний была ранена, когда Серена с отрядом выслеживала Сивого. Ранена несмертельно, но очень нехорошо. Когда они дотащили ее до лагеря, было слишком поздно, и тогда Серена так кстати вспомнила предложение Люциуса. Речь она придумала быстро и также быстро воплотила мысль в реальность.

Перед смертью она дала погибшей Оборотное зелье на крови Беаты. И продолжала его вкалывать ей в вену до самого прощания. Девушку звали Анастасия, у нее было несколько дальних родственников, совсем не было близких, и она согласилась. Она сказала, что если ее смерть поможет кому-то, она согласна уйти безымянной. Храбрый поступок наивного юного дитя, и Серена была благодарна ей безмерно.

Так просто…

Гости вошли в дом, чтобы выслушать речь Табаты, выпить меду и взять по цветку белоснежной акации, которые принято было возложить на костер вместе с уходящей. Они тихо переговаривалась, и Серена была уверена, что если кто здесь и упомянул Беату, то только в вопросительном: «Напомните, а кто это?..» Это была дань традициям, но Беата никогда на самом деле не принадлежала этой земле, и эта земля почти забыла ее.

Серену трясло. Проще всего это было списать на трагедию матери, потерявшей дочь, но только Ева с Медведем знали, о чем она думает сейчас. Серена заметила отсутствие Сириуса лишь через несколько минут, судорожно огляделась, но и Эмили нигде не было видно.

Ева, глядя в окно, поверх плеча Серена, лишь присвистнула.

Серена обернулась.

На огромном возвышающемся кострище на льняном покрывале одиноко возлежала ветвь кипариса. И все.

Серена застыла.

— ГДЕ ОНА? ГДЕ МОЯ ДОЧЬ, ВАШУ МАТЬ?! — рявкнула она не своим голосом.

 

Сириус бережно держал Беату на руках, продвигаясь вперед по лесу под надежной защитой магии Паркер. Рука Беаты безжизненно моталась из стороны в сторону, а на лице осталось выражение бесконечного спокойствия и мудрости.

— Они очень скоро найдут нас, — безо всяких эмоций сказала Эмили. — Это их лес.

— К черту. Мы успеем раньше.

— Ты идешь к одному из порталов, да?

— Чертовски верно, подмечено, Паркер. Мы сваливаем отсюда.

Сириус даже не думал о том, почему все так гладко выходит. Он верил в то, что делал, и эта вера вела его стальной рукой прямо к цели.

— Куда трансгрессируем потом?

Сириус помолчал.

— Не хочу, чтобы ее прах топтали ублюдки, которые ее даже не знали.

Когда они прошли через портал, Сириус перекинул Беату через плечо, взглядом показал Эмили, и та схватила его за запястье. Сириус взмахнул палочкой очень время — через мгновение после громкого хлопка, на поляне появилось очень-очень много разозленных колдунов. Которые, к тому же, понятия не имели, куда направляться дальше.

 

Эмили отпустила руку Сириуса и шагнула вперед.

— Господи боже, — тихо выдохнула она.

Ревущее ирландское море окутало Эмили ветрами, грохотом прибоя и необъяснимой, исходящей от воды мощью. Они стояли на вершине утеса острова Мэн, на противоположной стороне от возвышающегося вдали маяка, и вода взлетала до самого краешка утеса, холодя кожу. Страшной силы волны обрушивались на берег под ними, с такой яростью опадая на землю, словно пытались расколоть ее.

— Шторм, — сказал Сириус, опуская Беату на землю перед собой. — То, что нужно для нее.

Эмили обернулась, обняв себя руками.

Сириус опустился на колени перед Беатой, взял ее руку в свою ладонь и начал что-то говорить. Эмили видела лишь то, как скорбно и порывисто шевелятся его губы, слова же заглушал прибой. Ветер трепал его черные волосы, они то падали на глаза, превращая его лицо в черную зловещую кляксу, то взметались в воздух, и тогда Эмили видела, какой болью и ненавистью горят глаза человека, который казался ей сейчас совершенно незнакомым.

В воздухе тянулись бесконечные вязкие минуты, но вот Сириус наконец-то смолк и повернул голову к Эмили. Будто бы окаменевшее лицо с двумя горящими злобой глазами смотрело на Эмили выжидающе, а она именно в этот момент совсем растерялась.

— Что мне сказать? — у Эмили сел голос, и Сириус не должен был ее услышать. Но он, наверное, понял и так.

Он лишь помотал головой, с трудом, будто отрывая кожу от кожи, он опустил руку Беаты рядом. Подтянулся на руках к ее голове и начал остервенело расплетать косы. Эмили смотрела на это без грамма эмоций на лице. В этом море, в этом шторме, в этом Сириусе хватало чувств на них двоих, и Эмили была рада, что он может дать Беате, то чего никогда не могла она. Пусть Беата и была уже… не с ними.

Эмили сделал шажок вперед, и ветер порывом подтолкнул ее в спину, так, что она едва не упала вперед.

И тогда она начала плакать.

— Беата… Прости меня… — Эмили что-то залепетала, заломив руки, часто и судорожно вздыхая, и вдруг вызверилась: — Да какого хрена?! Ты мне была как сестра! Я так тебя любила, господи… Зачем ты ушла?! Какого хрена ты бросила нас всех?! Ты одна черт побери верила, что все выйдет, что мы справимся с этим дерьмом! Как нам без тебя в это верить?! КАК?!

Ее слова прорывались через ветер к Сириусу, и он вздрагивал при каждой фразе.

Расплетенные волосы Беаты взметались над землей, будто пытались поднять ее над всеми и унести прочь отсюда. А Эмили стояла и как дура орала на нее изо всех сил, пока не осипла в конец и все-таки не упала на землю у ее ног.

— Трансфигурируй ее одежду, — тихо сказал Сириус в ухо Эмили, подойдя близко-близко и как-то по-братски придерживая ее за плечи.

— Что? — Эмили так удивилась, что перестала плакать.

— Ты же не хочешь, чтобы последние тряпки, которые были на ней, были похожи на старую простыню Филча? — Сириус усмехнулся, и усмешка вышла криво, как у человека с наполовину парализованным лицом.

Эмили медленно повернула голову к Беате.

Достала палочку.

А вдруг у нее не получится, как в тот раз у Флитвика?..

А вдруг…

Эмили зарычала и не задумываясь о том, как глупо сейчас выглядит, взмахнула рукой.

Платье на мгновение скукожилось и наконец начало меняться. Старые берцы, косуха, черная футболка с AC/DC, рваные штаны. Теперь она стала собой, и ушло это мерзкое ощущение, словно они с Сириусом прощаются с другим человеком.

Сириус достал из карманов джинсов измятую пачку сигарет и зажигалку. Протянул одну Эмили. Конечно, они могли бы, как волшебники, просто зажечь их палочками, но, черт побери, сегодня это было бы неправильно.

Зажигалка не поддавалась, и порывы ветра сносили крохотный огонек. Сириус выпутался из рукавов своей кожаной куртки, накинул ее на голову себе и Эмили, чтобы защититься от ветра, и пока они стояли, прижавшись друг к другу мокрыми от дождя лбами, зажигалка все-таки проявила милость, и обе сигареты наконец затлели.

Сириус откинул куртку в сторону, и та рванулась в потоках воздуха влево и вниз, забранная навсегда морем и ветром.

— За тебя, детка, — прохрипел Блэк, поднимая сигарету, как бокал, и затянулся до головокружения. Эмили кивнула ему и сжала сигарету зубами.

Шторм грохотал за их спинами, усиливался ветер и дождь обрушивался вниз ледяными остриями. По лицу Беаты стекала вода, ее волосы намокли и потяжелели, прибитые к земле.

— Что теперь? — хрипло спросила Эмили, дрожа от холода и боли.

— Теперь немного огонька, — прошептал Блэк.

Он замешкался, пытаясь найти на лице мертвой девушки одобрение, и наконец резко взмахнул палочкой, чтобы не передумать.

Инсендио!

Огонь вспыхнул и погасать уже не собирался. Он забирал то, что ему предназначено, забирал до конца.

Эмили взвыла, когда вспыхнуло пламя, рванулась было вперед, но тут же остановилась, отделенная ревущим пламенем от тела подруги. Затянулась снова, пошатнулась и, вцепившись в оголенное плечо Блэка, обвисла на нем. Тот стоял недвижно, опустив сигарету и палочку, и пламя плясало в его глазах самый настоящий танец смерти.

Магический огонь действует быстрее, чем обычный. Его не потушить так просто под дождем, не засыпать песком и не затоптать ботинками. Он поглощает магическую энергию, всю без остатка.

Когда Оборотное зелье потеряло силу, выпитое заклинанием, и лицо Анастасии вернуло свой облик, Эмили и Сириус уже не могли разглядеть его сквозь пламя. Но все это было неважным. Неважно как и когда, правильно или нет, но они попрощались с той, кого так любили, и странное, холодящее чувство завершенности пропитало их до самых костей.

Когда огонь погас, дождь стих, превратившись в мелкую плачущую морось. Ветер, дорвавшись до желаемого, жадно рванулся вперед, подхватывая прах девушки и унося его с собой, на свободу…

— Твою мать, я не думал, что мне придется когда-нибудь сделать подобное, — прошептал Сириус, наблюдая, как пепел вместе с землей взвиваются в воздух.

— Украсть труп с похорон или признаться в любви мертвой девушке? — спросила Паркер.

Они серьезно посмотрели друг на друга и вдруг расхохотались. Их трясло, из глаз текли злые слезы, а этот смех разжимал оковы на их сердцах. Он давал им шанс вздохнуть еще и еще раз.

— Последняя шалость Беаты Спринклс, — тихо сказала Эмили, когда истерика отступила. — Даже после смерти она неугомонна.

Сириус хмыкнул, повернулся туда, где раньше была Беата и хмыкнул еще раз. Он достал новую сигарету, показательно поджег ее маггловской зажигалкой, затянулся и выдохнул целую вереницу колец дыма навстречу к только что прибывшим обозленным и промокшим колдунам, впереди которых стояла озверевшая Серена.

И плевать на всех.

 

Хогвартс, через неделю

— Нет, погоди… ты просто обкурил их дымом, после того, как украл труп их дочери и сжег его на богом забытом утесе в Мэне?

— Да.

Трое мародеров, Марлин и Лили смотрели на Сириуса ахреневшими глазами, у Джеймса подергивалось лицо, а Лили сердито поглядывала на них с Сириусом.

— В этом, Сириус, ничего смешного нет, — раздельно произнесла она.

— Нет, — осклабился Сириус. — Это чертовски грустно, Лилс. Я потерял женщину, которую любил и которая, ахренеть, любила меня. Грустно было то, что они собирались с ней сделать.

Сириус пил неделю. Он пил, а Эмили жрала свои таблетки горстями и делилась ими с ним. От этого у него были постоянные галлюцинации, вокруг танцевали голоса и смеялись лица, а Эмили наоборот покачивалась, как сомнамбула и иногда начинала извиняться перед Сириусом, называя его Регулусом. Так они провели целых семь дней в Блэкшире, обдолбанные и почти счастливые, пока туда не пожаловали Джеймс с Лили, и не вытащили их насильно в Хогвартс.

— Дамблдор…

— Я плевать на него хотел, — ощерился Блэк в сторону Лили.

Зачем он начал все это рассказывать, он понятия не имел. Ладно, Джеймсу, но девчонкам? Но в нем что-то боролось. Одна его часть отчаянно желала вырвать изнутри то, что причиняет боль и поделить это с теми, кто способен принять. А вторая вопила, что расскажи им это — они не поймут. Будут смотреть сочувствующе, гладить по руке и пытаться деревянными губами выговорить обещания того, что «все будет хорошо».

Но он сорвался, не смог удержать горе в себе и теперь горько сожалел, что не сдержался.

Сириус подорвался с дивана и вынесся прочь, оглушительно хлопнув портретом.

— Я просто хотела сказать, что Дамблдор уладил вопрос с Сереной, и никто из ее семьи не станет мстить Сириусу, — тихо сказала Лили в пустоту, и Джеймс сжал ее руку своей.

Сириус вышагивал по длинным коридорам Хогвартса, засунув руки глубоко в карманы и чувствовал всеобъемлющее безразличие.

Они еще будут читать ему мораль…

Дамблдор, Филч, МакГонагалл, все вместе… да что они такого теперь могут ему сделать, чего он должен испугаться? Отработка, исключение, поставят «О» на экзамене?

Вот это да! Вот так проблема!

Все боятся перемен, все боятся кого-то потерять. Но когда это происходит, ты чувствуешь, что в этой зыбкой жизни вокруг нет ни капли стабильности. Случиться может все что угодно. В любую секунду. Да хоть сейчас!

И тогда ты перестаешь бояться.

Сириус понятия не имел, чего еще ему бояться.

Лили и Джеймс, неразлучные и счастливые. Ему не хотелось бы потерять еще и их, но странное чувство спокойствия обволакивало его, когда он думал о них. Пока они вместе, ничто не может причинить им вред. Они дополняют друг друга, усиливая и укрепляя.

Они же с Беатой лишь разрушали друг друга.

И вот итог.

Сириус с разгону пнул показавшуюся из-за поворота миссис Норрис, и та с отчаянным визгом отлетела вперед по коридору. Откуда-то послышалось ворчание, прерывистое дыхание и назойливые быстрые шажки.

— Ах ты мерзкий мальчишка!.. — орал Филч, еще даже не выйдя из-за поворота, будто заранее знал, с кем имеет дело. — А-ну стой!

Но Сириус уже рванул вперед, оттолкнувшись рукой от одной стены, вписался в крутой поворот, легко перепрыгнул с лестницы на лестницу, перемахнув через перила, потом спрыгнул еще ниже и через несколько минут стремительного бега оказался на ступенях главного входа.

Весна дохнула ему в лицо острым свежим запахом, солнечным, смешанным с ароматом цветущих растений из оранжереи Стебль, вскружила голову. Запах прорывался сквозь стекла теплицы и приоткрытые верхние окна, разносясь с ветром по всем угодьям Хогвартса.

Волшебное время.

Сириус не любил весну с ее бесконечными дождями, грязью, холодными ночами и буйным ветром, от которого он все время простывал, потому что в застегнутой куртке было жарко, а без нее — холодно. А когда он болел, он не мог курить, и это раздражало еще больше. Сириус не любил, когда лапы увязали в грязи и вся шерсть потом была в серых засохших пятнах, но вбегать в холодные лужи, разметая брызги на прохожих, все же было весело. Да и девчонки начинали раздеваться, становясь такими хорошенькими, дышащими чистотой и радостью.

Сегодня был один из таких чудесных дней. Из тех самых, которые не стыдно преподнести в подарок кому-нибудь, кого очень любишь. Забавно.

Сириус быстро сбежал по ступеням вниз, зыркнул на группку младшекурсников, с важным видом смолящих маггловские сигареты у самых ворот. Они встрепенулись, услышав шаги, увидели, что это не преподаватель, а всего лишь Блэк, и снова надели на лица скучающее выражение. Блэк усмехнулся.

Ноги сами понесли его к Черному Озеру.

Он вспомнил, как целую вечность назад сидел там, чувствуя себя эгоистичным, обиженным на весь мир ребенком, а Эмили Паркер топталась за деревом. Теперь его черед, выходит?

Сириус не ошибся. После последнего возвращения из Блэкшира Эмили стало не узнать. Она всегда, в любую свободную минуту была у Озера, будто оно рассказывало ей что-то, чего не слышали другие, и даже Ремус был не в силах вытянуть из Эмили хоть слово.

Сейчас она сидела на самом берегу, на округлых скользких камнях. Огромные, смешанные юбки ее платья были похожи на вороньи перья. Из-под полы выглядывали жуткие грубые ботинки со шнуровкой, а на плечи была наброшена куртка Беаты. Вся в заплатах и каких-то пятнах.

— Здорово, — сказал Сириус и упал рядом на камни. Они были чертовски холодные.

Эмили к нему не повернулась.

Она смотрела на воду спокойным взглядом, и покачивающаяся гладь отражалась у нее в зрачках. Меж ее губ тлела сигарета, скуренная почти до фильтра, и пепел круговертью опадал вниз на платье.

— Я рассказал Джеймсу и Ремусу, что случилось, что мы сделали. И Лили и Марлин тоже… Тебе больше не придется делать это самой.

Сириус достал свои сигареты.

— Мне с тобой сейчас говорить проще, чем с лучшими друзьями. Наверное оттого, что ты молчишь все время. Ты чертовски странная, Паркер. Но я уважаю тебя за твою стойкость.

Эмили качнула головой вниз, и весь пепел разом обвалился на ее юбки.

— Ты вообще причесывалась с прошлой недели? Выглядишь премерзко. Хорошо, что ты не красишься, иначе бы вся тушь размазалась, — Сириус сделал быстрое движение и вытащил окурок из губ Эмили.

— Спасибо, — сказала она. — А то он, кажется, прилип к губам.

Эмили произнесла что-то вслух. Это было великим событием, но Сириус сделал вид, что ничего особенного не произошло.

Ее руки были опущены вниз, словно прикованные к земле, и поднять их для Эмили было непосильной задачей. Сириус знал это ощущение — когда у тебя нет сил даже пошевелиться, когда ты почти боишься этого. Как будто, если сделаешь одно, даже самое крохотное движение, весь мир вокруг тебя начнет обваливаться, как карточный домик.

— Что будешь делать теперь? — спросил Блэк.

Эмили медленно повернула к нему голову и черные глаза обратились на него. Стало немного жутко, но она всего лишь не поняла вопроса.

— Что будешь делать с Мальсибером и прочими? Регулус нам многое рассказал. Да мы и сами побывали на Гонках. Несложно догадаться, что этот псих способен на страшные вещи хотя бы потому, что он чертов чистокровка.

— С чего ты решил, что я буду с ними что-то делать?

— А что еще остается? — он горько усмехнулся и сплюнул на камни. — После того, что случилось, тебе нужна цель, чтобы выкарабкаться. Неужели просто поплачешь пару месяцев в подушку, а потом будешь жить, как обычно?

— У меня есть Ремус, Блэк.

— Ты не говорила с ним неделями. Ты хоть помнишь, как он выглядит?

Эмили наклонила голову, глядя на Блэка, не мигая и похожая от этого на большую разбуженную сову.

— Что ты делаешь?

— А что?

— Ты провоцируешь меня.

— Я тебя тормошу. Тебе плохо, тебе нужно из этого выбраться, но всю помощь, что тебе предлагали, ты отвергла. Родители пытались вернуть тебя к жизни с помощью лекарств — ты отказалась. Ремус обивал твои пороги целыми днями — ты игнорировала его. Учителя пытаются подбадривать тебя и не нагружать заданиями — ты отворачиваешься от них. Выходит, ты реагируешь только на меня, уж не знаю почему, но я принимаю правила игры и пытаюсь что-то сделать.

Эмили помолчала, потом издала нехороший смешок.

— Это что, благотворительность?

— Нет, — Блэк отвернулся к воде. — Я не оставлю это так, Паркер. То, что они сделали. Тех, кто устроил эти Гонки. И ты не оставишь.

— Если организуешь отряд мстителей, это не ко мне, — отрезала Эмили.

— Почему?

Эмили покачала головой туда-сюда, словно пыталась взбултыхнуть мысли в своей голове, чтобы они шевелились быстрее.

— Потому что мстить — неправильно, Сириус. Месть всегда приводит в никуда, месть всегда забирает все, что у тебя было, есть и может быть. Она отбирает все твои возможности и превращает их в ненависть.

— Это значит, что ты ничего не будешь делать?

— Это значит, что я ничего не буду делать вместе с кем-то. Я не стану это ни с кем делить и никого не стану впутывать.

Эмили приподняла руки и оправила юбки. Руки ее были жутко худые, испещренные синими венами и алыми царапинами. Сириус всерьез опасался, что она что-нибудь с собой сделает.

— Например, ты, — продолжила она монотонно. — Например, ты хочешь отомстить, Сириус. Это в твоей природе. Но ты не говоришь об этом с Джеймсом, твоим лучшим другом. Или Ремусом. Или Марлин и Лили, которых ты знаешь лучше, чем брата и своих родителей. Нет. Ты приходишь ко мне. Потому что меня тебе не жалко. Ты почти не знаешь меня, но то, что ты видишь, порождает в тебе мысль, что мной можно пожертвовать. Также ты относишься и к себе. Но разве ты можешь быть уверен, что в моей жизни больше не может быть чего-то хорошего? Будущего? Нет, ты не можешь быть уверен. Но тем не менее ты желаешь разделить свое мщение со мной. Вдвоем умирать проще. Спокойнее. Появляется мысль, что если еще кто-то делает то же, что и ты, значит, ты поступаешь верно. Значит, в этом есть смысл. Но я не могу, Сириус. Я не могу просто решить за тебя, что у тебя нет будущего и отобрать твою возможность ради своего мщения. Поэтому я буду действовать в одиночку. Без тебя, без твоей помощи. Не потому что я горда. И не потому что я одиночка. Просто я не считаю, что имею право втягивать кого-либо в это. Ты понимаешь?

Сириус кивнул.

Они сидели у воды, наблюдая, как растолстевший по весне осьминог томительно медленно шевелит щупальцами, слово прихорашивается, прежде чем вынырнуть. Вокруг, танцуя в легком ветерке, покачивались деревья, где-то звонко и задорно засмеялись студенты, выбегая на улицу на перемене, звонко распевали птицы, похожие на крохотные колокольчики.

Сириус поднялся, отбросил бычок на камни. Постоял молча за плечом Эмили и также молча отвернулся. Уходить было сложно, но еще сложнее было не оборачиваться.

Но они оба сделали свой выбор, теперь уже навсегда.

 

— Если еще хоть кто-нибудь скажет мне про ТРИТОНы, я превращу его в двухвостку, — Лили рассерженно влепила книгой по столу.

— Глупости, тебе не стоит переживать об этом, — Джеймс лежал на двух стульях, свесив вниз ноги и заложив руки под голову. Его голос раздавался из-под парты и был несколько приглушен.

— Я и не переживаю! Но они просят моей помощи в подготовке, и эта «подготовка» заключается в «Лили, ты же дашь нам списать, правда?». Бездарные, ленивые, неблагодарные…

— Вы слышали новости? — за стол приземлилась Марлин, как ни в чем не бывало усевшись Джеймсу на живот, тот только охнул.

— Какого рода? — Лили вздернула голову, и Джеймс с удовольствием отметил милые рассерженные веснушки у нее на носу.

— Вся школа бурлит. Знак «А&B» появился в главном холле, в гостиной Слизерина и над квиддичным полем. Все ждут развития ситуации, но никто не знает, что же последует дальше. Профессора бьются в попытке его убрать, но чары очень хороши. МакГонагалл даже пошутила о том, что засчитает ТРИТОН по трансфигурации тому, кто сможет с этим справиться и тому, кто это наколдовал.

— Неподходящее время, — Лили наморщилась и отложила перо. — Как бы не вышло глупости.

— Глупости? — Джеймс попытался сесть, и Марлин тут же взвилась со «стула». — Мне кажется, это связано.

— Связано?

— Ну… связано, — Джеймс пожал плечами.

Марлин разом притихла, опасливо оглянулась, но Сириуса рядом не было.

С ней?

— Именно.

— Я не понимаю, — Лили посмотрела попеременно на Джеймса и Марлин.

— Кто-то знает о том, что с ней случилось, — понизив голос, ответила Марлин.

Они не договаривались об этом, но так вышло, что имя Беаты они больше не произносили. Любое ее упоминание делало Сириуса настолько мрачным, что все окружающие замирали, опасаясь взрыва. А если уж кто-то проходил мимо и откликался: «Что? Беата? А вы, кстати, не в курсе, где она?», то эффект был сравним с приходом цунами.

— И, конечно, не сложно догадаться, что ее олицетворяют с «А&В», — Джеймс сложил руки и помотал головой.

— Прощание? — догадалась Лили. — Они хотят устроить прощание?

— И это приводит нас к тому, что у А&B есть доступ к этой информации, потому что в школе не так уж и много людей, кто знает о…

— Господи, Джеймс! — вскричала Лили, и соседние студенты шарахнулись в стороны. — Сколько можно?! Мы не о соревновании сейчас говорим! Мы говорим о… — голос Лили ухнул вниз. — Мы говорим об очень важной традиции, ритуале. В школе всегда проводится прощание с погибшими. Всегда. И только Беата лишена этой участи, потому что никто не хочет афишировать подробности ее… ее ухода. Ее собственная семья запретила директорату поднимать эту тему.

Джеймс виновато замолк.

— Собственная семья?

— Да! — теперь Лили была еще более рассержена. — Немыслимо!

Она переложила еще одну книгу из покачивающейся башни «необходимо повторить» в маленькую стопку «изучено». Джеймс, подперев подбородок рукой, с уважением уставился на книги, которые каким-то чудом еще не обрушились на стол.

— Это несколько странно, — Марлин вздохнула, — устраивать подобное в такое-то время.

— А по-моему здорово, — отозвалась Лили, почти утыкаясь носом в трехметровый конспект. — Все подавлены, школа стоит полупустая. Даже ради экзаменов многие не вернулись. Это повод всех взбодрить.

— Ты же староста, Лилс, — Джеймс усмехнулся и осторожно потрогал книги пальцем, за что тут же получил по рукам.

— И как староста, я понимаю, что есть время для веселья, а есть для дела. Ты, кстати говоря, тоже староста!

Марлин с улыбкой покачала головой.

— Стоит ли Сириусу присутствовать на этом прощании?

— Безусловно, — мгновенно отозвался Джеймс. — И ему, и Эмили. Кто-нибудь видел Эмили?

— Она пропускает занятия и почти не случается в гостиных Когтеврана. Ни в медпункте, нигде ее нет. Один раз я видела ее на Черном озере, но мне кажется, она просто блуждает туда-сюда, — Лили вздохнула, водружая на нос новенькие очки в квадратной толстой оправе.

Она начала их носить, чтобы глаза не так уставали, а не потому, что Джеймс назвал ее в них сексуальной, конечно же.

— А…

Джеймс цокнул на Марлин и состроил свою фирменную лыбу навстречу подошедшему Ремусу.

— Кому перемываете кости на этот раз? — невинно поинтересовался он.

— До тебя еще не дошли, Лунатик.

Лили и Марлин уставились на Ремуса сочувственными выжидающими взглядами. Он опасливо обошел их и встал рядом с Джеймсом с другой стороны. Головы девушек совершили поворот, точно соответствующий траектории Люпина.

— Так и будете смотреть, да? — вздохнул он.

— Именно, — кивнула Лили.

— Мне нечего вам рассказать.

— Мы все беспокоимся, Ремус, — Лили наклонила голову вбок и стала жутко похожа на молоденькую дерзкую журналистку Риту Скитер. Только волосы полыхали рыжим.

— Я просто хочу дать Эмили время, потому что моего общества она явно избегает, а я не сторонник навязываться. В любом случае я просто пришел позвать вас на ужин, только и всего.

 

Большой Зал стоял полупустой, а столы ломились от яств. Выглядело это так, будто время ужина не подошло и не все студенты вернулись с занятий. На самом деле возвращаться было просто некому.

Лили сглотнула, прижав к себе сумку. Чувство тоски распустилось внутри нее, коготками царапнуло по сердцу и поднялось к горлу ватным комком. Сколько раз она приходила в этот зал, сопровождая маленьких, изумленных и испуганных первокурсников. Сколько раз она назначала здесь отработки шалопаям и сколько раз они спорили с ней и пытались подшутить, пока неусыпный Джеймс не устраивал им взбучку.

Столько воспоминаний, от которых сейчас остались лишь стены и тихий шорох усталых голосов.

Лили опустилась на скамью с самого края стола. Сидеть в центре, осознавая, сколько вокруг пустоты, было невыносимо.

Питер сидел чуть поодаль, совсем подавленный, с запавшими, словно заплаканными глазами, и нигде не было видно Элизы. Так же, как и не было Эмили, Сириуса, Беаты и многих других.

Джеймс повернулся к друзьям и пошел спиной вперед, приложив палец к губам. Ремус вопросительно приподнял бровь.

Сохатый дошел до Питера, взъерошил ему волосы, опуская свою огромную лапищу прямо тому на макушку и что-то тихо сказал, наклонившись к самому уху. Питер встрепенулся и посмотрел в ответ благодарно. Потом скользнул блеклым взглядом по друзьям и неуверенно начал перебираться к ним поближе. Лили ему вымученно улыбнулась.

— Честное слово, если так пойдет, я предпочту ужинать в спальнях, — тихо сказала она, глядя в пустую тарелку и в свое отражение в ней.

— Ты не можешь, — Джеймс придвинул к себе блюдо с индейкой и судя по всему собрался съесть ее в одиночку. — Что? Все равно никого толком нет.

— Почему я не могу, Джеймс? — надавила Лили.

— Потому что ты — староста. Ты пример для подражания. Ты лидер. Лидеры не имею право ныть, лидеры должны вести людей за собой. Если захочешь поплакаться, то я к твоим услугам, — Джеймс потянулся к кастрюльке с дымящимся супом. — Но, скажу тебе, здоровый секс гора-а-аздо лучше.

Лили закрыла лицо рукой, Марлин рассмеялась, Ремус фыркнул, а Питер даже немного порозовел.

— Будто я сказал что-то смешное, — хмыкнул Джеймс. — Мы же все здесь взрослые люди! Ты будешь? — он взглядом указал на индейку, потом на Лили.

— Нет. Я не хочу есть.

— Бедняжка.

Ремус вдруг дернул головой.

— Смотрите.

Сириус вошел в Большой зал спокойной твердой походкой. Было видно, что он трезв и вполне прилично выглядит. Он оглядел зал черными впалыми глазами и помрачнел как туча, подумав, наверное, о том же, о чем и Лили. Его глаза остановились на друзьях, он смотрел на них с секунду, а Джеймс в упор смотрел в ответ.

Они скрестили взгляды.

Сириус потоптался на месте, но все же принял мужественное решение и пошел вперед. Взгляд Джеймса смягчался с каждым его новым шагом. Сириус без слов опустился рядом с Марлин и безо всякого интереса окинул глазами еду.

— Ты тоже в отряде голодающих? — вежливо уточнил Джеймс, зорко наблюдая за другом.

— Вроде того, — скучающе ответил Сириус. Он пах табаком и машинным маслом.

— Снова летал над Хогсмидом? Или перебирал кости в своей железяке?

— Да и да. — Сириус помолчал. — Один раз меня почти догнали авроры, но министерство явно не финансирует покупку их метел.

Все за столом притихли, чувствуя, что этот ничего не значащий с первого взгляда разговор, очень важен для Сохатого и Бродяги. И что говорят они о чем-то таком, чего не разглядеть так просто в их словах.

Лили пробила дрожь, и Джеймс мгновенно переключился на нее.

— Ты чего, Лилс?

Лили помотала головой из стороны в сторону. Она вся раскраснелась, будто от дикого волнения, на мгновение вскинула глаза на слизеринский стол, но так быстро уткнулась обратно в тарелку, что Джеймс ничего не успел определить.

— Лилс?..

— Просто… просто не мешайте! Хорошо? — в ее голосе смешалась требовательность и жалость.

Что-то вокруг переменилось, словно некое затаенное во времени событие было готово наконец произойти. Так случае перед хорошей шалостью, за мгновение до ее кульминации.

Лили медленно перекинула ноги через скамью и встала. Нетвердым шагом она направилась в сторону преподавательского стола, не взяв с собой сумки.

— Что происходит? — Джеймс вцепился в полированное дерево стола, но не знал — то ли бежать за Лили, то ли последовать ее просьбе.

— Просто дай ей сделать то, чего она хочет, — сказал Сириус, наблюдая за ней с задумчивым интересом, как за занимательным зверьком в зоопарке. — Она же тебя попросила, доверяй ей.

Слышать от Блэка это было странно, но Джеймс послушался.

Лили медленно поднялась к преподавательскому столу, что-то сказала Дамблдору, заломив руки. Тот кивнул, блеснув очками. Потом подступилась к МакГонагалл, снова что-то сказала и получила в ответ такой же кивок.

Потом Лили повернулась к Большому Залу.

Она выглядела такой маленькой, хрупкой, совсем беззащитной, что Джеймс едва держался, чтобы не ринуться туда, к ней. Но Джеймс напоминал себе, что это его Лили, и ее так просто не возьмешь. Лили же чего-то ждала, но только ей было известно чего.

В зал стекались последние ученики, отзвенели тяжелые часы в холле, и последние горстки студентов рассеялись по своим столам. Среди прочих была и Эмили, и Элиза. Ремус проводил Эмили взглядом, но она прошествовала мимо, не повернув головы, и он со вздохом опустил голову.

— Я…

Джеймсу показалось, что Лили пытается что-то сказать, но не может совладать с голосом. Он уже начал приподниматься из-за стола, когда Блэк решительно хлопнул его по руке, взглядом говоря: «Не надо».

Лили совсем разволновалась, но на помощь ей неожиданно пришел Дамблдор. Он важно поднялся с кресла и негромко постучал по своему кубку.

— Прошу вас, мисс Эванс.

Лили снова повернулась к ученикам. Теперь все, все до последнего смотрели только на нее. С любопытством и недоверием, с презрением и неприязнью, с надеждой и улыбкой. Сейчас она была лидером, как и сказал Джеймс. Осталось лишь не упустить эту возможность.

— Я… Я хочу кое о чем вам всем рассказать! — ее голос трясся и звенел. — Эт-то будет длинная история, но вам всем стоит ее выслушать.

Лили несколько раз глубоко вздохнула, прикрыла глаза, что-то пробормотала себе под нос, и вновь вернулась к публике.

— Одна из нас не вернулась с пасхальных каникул в школу. По правде говоря, не вернулись очень многие. Испугались, спрятались, бежали. И мы не можем их за это винить! — Лили кашлянула, затем о чем-то вспомнила и поднесла палочку к горлу. Ее голос усилился. — Мы не можем винить их, потому что никто не должен, не обязан быть храбрым перед лицом войны! Не все из нас могут быть воинами, но многие из нас могут быть просто хорошими людьми. И один такой хороший человек ушел, покинул нас. Погиб.

Сириус прикрыл глаза, отклоняясь назад.

— Этот человек был храбрым воином. Этот человек рискнул жизнью, отправившись на битву, победу в которой было бы очень сложно одержать. Но он желал спасти дорогих ему людей и не собирался отступать. Этим человеком была Беата Спринклс.

Повисла гробовая тишина. Лили оглядывала зал, безмолвно взывая к душам, до которых она пыталась достучаться.

— И несмотря на то, что семья Беаты желала укрыть в секрете ее гибель, я хочу, чтобы все мы попрощались с ней как должно, как принято в нашей общей семье под названием Хогвартс.

Кто-то начал потихоньку поддакивать и кивать, что-то быстро и тихо говоря своим друзьям. Шепот в зале начал нарастать, и к облегчению Лили он не был рассерженным. Слизеринцы неуверенно смотрели на Лили, но речь шла об их бывшей сокурснице и они слушали, хотя бы не перебивая и не отворачиваясь.

— Поэтому давайте сегодня, после ужина отправимся к озеру и запустим фонарики в небо в честь еще одного воина, павшего в жестокой и неправильной войне.

Лили сглотнула, обернулась к Дамблдору и рывком отпила из его кубка. Она вся раскраснелась от волнения и от того, что все продолжали ее слушать.

— Но это еще не все! — прервала она нарастающий гул голосов. Студенты снова уселись на скамьи и притихли. — Теперь же я хочу рассказать о том ценном, что Беата привнесла в нашу школу, что она подарила нам. Возможно, у меня получится всех вас удивить.

Джеймс прищурился, и его лицо начало приобретать странное очумевшее выражение, Сириус ухмылялся, Ремус же сидел с ошарашенным лицом. Он тоже догадался.

Лили избегала смотреть на друзей, ее потряхивало, как после прыжка в ледяное озеро, она торопилась, и ее речь была несколько сумбурна.

— Несколько лет назад две чудесные девушки — с Когтеврана и со Слизерина — придумали новую захватывающую игру. «A&B». Но! — Лили подняла руку, удерживая готовую прорваться волну голосов. — Не только они приняли участие в этой игре. Беата Спринклс и Эмили Паркер были нашими Робин Гудами. Они хотели действовать тайно, творить шалости и следить за тем, чтобы в школе было меньше тех, кого не по праву обидели или унизили. Но не всегда тот, кто придумал идею, может ее воплотить. Поэтому когда первое поколение A&B, если вы позволите мне так их называть, отошло на второй план, появилось второе.

Лица студентов были краснее лица самой Лили.

Все слушали жадно, затаив дыхание. И если приглядеться, можно было увидеть подобное выражение в глубине глаз преподавателей.

— Первым представителем второго поколения стал… Регулус Блэк!

Стол слизеринцев взорвался первым, не выдержав накала. Эмоции детей смешались, и никто и сам не мог разобрать, что же он чувствует — гордость, осуждение или просто изумление?

— Регулус первым написал письмо, предлагая A&B вернуться. И те в ответ предложили ему взять дело в свои руки. Он не был уверен в своих силах, но он принял эстафету и далее передал ее новым участником. Может быть, он не присутствовал при всех шалостях, но он не раз помогал основным участникам.

Лили подождала, пока все немного успокоятся, чтобы продолжить. Она все еще избегала смотреть на Джеймса, у которого из раскрытого рта почти что свесилась ниточка слюны.

— Прежде чем я расскажу об основных участниках второго поколения A&B, позвольте мне сказать, кто помогал им в последний год. Это не займет много времени. Всего один человек. Всего один… преподаватель.

Теперь Лили рассказывала, выдерживая паузы, добавляя драматические нотки и немного играя на публику. Она действительно вошла во вкус.

— Итак… — Лили повернулась направо. — Прошу вас, профессор, встаньте!

Поднялась… Минерва МакГонагалл.

Секунда тишины.

— Нет! Быть этого не может! — громогласно проревел Джеймс, вскакивая со скамьи.

Его рев отлично сочетался с выражением лица Дамблдора, описать которое известными людям словами было решительно невозможно.

— Только не вы! — продолжал надрываться Джеймс.

МакГонагалл молчала и улыбалась, и в ее глазах тлели хитрые угольки бывшей гриффиндорки и охотницы квиддичной команды.

Поражены были абсолютно все. У многих были догадки о личности A&B, но подумать о том, что сама МакГонагалл будет помогать им!.. Это было немыслимо, обескураживающе… что и говорить, если сам Дамблдор до сих пор не смог свыкнуться с этой мыслью, судя по выражению его лица!

— Ну конечно, — пробормотал Ремус, — как бы еще они смогли выволочь ее кровать в Большой зал? Только с ее же помощью!

— Кто? — зал почти скандировал. — Кто основные участники?

Лили подняла руку. Власть над толпой. Удивительное ощущение, но увлекаться не стоит.

— Я прошу, — громогласно объявила она, — я прошу всех участников A&B подняться, чтобы вместе сотворить нашу общую подпись! В честь Хогвартса, в честь Беаты!

— Нашу? — прошептал Джеймс. — Она сказала нашу?

Регулус Блэк медленно направился к ступеням, над которыми стояла Лили. За ним на деревянных негнущихся ногах пошла Эмили. Она выглядела немало потрясенной происходящим и действовала больше по инерции.

Регулус, Эмили, МакГонагалл, Лили…

И вот они уже вчетвером стоят на своем импровизированном помосте.

Нарцисса конечно же не удержалась. Она не могла позволить себе, слизеринской королеве, просто подняться наверх вместе со всеми. Поэтому она дождалась, пока взгляды всех четверых, а затем и всего Хогвартса обратятся на слизеринский стол, и только потом — чинно поднялась со скамьи. Степень обожания, полыхавшего в глазах ее факультета, достигла своей верхней точки и успешно продолжила расти, перебивая рекорды один за одним.

Нарцисса изящно, придерживая мантию тонкой ручкой в браслете из белого золота, прошествовала вперед. Какими бы неприязненными ни были провожающие ее женские взгляды, зависти в них было больше. И нестерпимо сверкающее кольцо на правой руке, кольцо, подаренное в честь помолвки с Люциусом, делало Нарциссу еще более недосягаемой и прекрасной. Отсутствие ее короля ей нисколько не мешало.

И вот их стало уже пятеро.

Зал ожидал развития событий, но Лили продолжала молча смотреть на тот же самой слизеринский стол, словно говоря: «Ну же! Не бойся!»

— Ну же! Ты последнее наше звено, и без тебя мы не начнем! — не выдержала она.

И тогда из-за слизеринского стола поднялся третий и последний участник второго поколения A&B.

Северус Снейп.

Зал замер.

Многие откровенно думали, что Северус просто решил выскочить в туалет и конечно же выбрал неверный момент. Или он был возмущен происходящим и решил покинуть зал. Или… Да все что угодно, но только не это!

Но Северус пошел. Медленно, сгорбившись, сжавшись под своей мантией и опустив глаза, в которых было нестерпимо много ликования, он шел вперед, к помосту, на котором стояли люди, за два года ставшие очень известными в этой школе. Он шел, чтобы присоединиться к ним.

И пусть они в страшной ссоре с Лили.

И пусть он Пожиратель.

И пусть большая часть Хогвартса презирает его.

Сегодня он один из них! Сегодня он один из победителей!

У Джеймса был удар. Ремус с саркастичной улыбкой обмахивал его платочком, но рука Люпина тряслась. Он и сам не в силах был полностью осознать происходящее.

Лили? Догадаться было просто, поверить — сложнее. Нарцисса? Про нее им было известно давным-давно, и сама девушка не отрицала этого. МакГонагалл и Регулус? Не полноправные участники, а просто помощники, а это почти не считается. Но Северус?..

У Сириуса было такое выражение лица, как будто ему в лицо с размаху только что вылили ушат с фестральим навозом.

Марлин смотрела на Лили и только на Лили. В ее глазах сияло немое восхищение. Она чувствовала гордость не только за подругу — за всю женскую половину Хогвартса, которая смогла сделать парней. И черт побери, пусть среди этой половины и была Нарцисса, это нисколько не умаляло их победы.

— Теперь все здесь, — спокойно сказала Лили, обводя взглядом замерший, изумленный, пораженный и парализованный происходящим зал. — И я уверена, что и Беата, тоже сейчас здесь с нами.

Грусть тут же пробежала по лицам волшебников, смягчая их удивление и порождая целую гамму эмоций, среди которых был и гнев, и ярость, и простая человеческая любовь.

Лили вскинула палочку, тем самым подавая знак остальным. Все шестеро подняли палочки вслед за ней, приготовившись к произнесению заклинания.

Всего лишь за мгновение до ослепительной вспышки магии, за мгновение до того, как в воздух взвились семь разноцветных нитей, превращаясь в роскошную, насыщенную сине-зеленым аббревиатуру A&B, Лили все-таки не выдержала.

Ее лицо вспыхнуло и осветилось, как солнышко, хитрой улыбкой. И она звонко прокричала на весь зал:

— Мы сделали тебя, Джеймс Поттер! Я сделала тебя!

Глава опубликована: 28.04.2016

Глава XXXIII: Прощание

Хогвартс

Они прощались.

Сгущались сливовые сумерки, на небе один за одним погасали цвета: карминные, малиновые, масляно-желтые, смородиновые… Было так свежо и сладко, что от этого нестерпимо хотелось жить.

Десятки крохотных фигур в черных мантиях усеяли берег, и каждый держал в руках зажженный бумажный фонарик. Каждый прощался со всеми и ни с кем.

Сириус смотрел вдаль, видя перед собой лишь уже размытый черный силуэт, слышал грубый смех и вдыхал крепкий запах табака и кожи. Его запах. Ее запах. Он держал в руках фонарик и чувствовал странную свободу от того, что все игры, войны, соревнования и соперничества для него закончены.

Ремус смотрел на трепещущее пламя свечи в своем фонарике и думал об Эмили, которая стояла рядом, и тени пугающе плясали в ее остекленевших глазах. Она выглядела как изломанная кукла, и в душе Ремуса не осталось ничего, что не болело бы за нее.

Джеймс стоял, запрокинув голову, приобняв за талию Лили одной рукой, пока та что-то шептала своему огоньку. Кажется, только он один в итоге и был здесь счастлив.

Каждый из тех, кто сейчас был здесь, хотел что-то сказать кому-то, кого уже потерял или только боялся или готовился сделать это. Каждый что-то говорил этому небу, о чем-то просил и за что-то извинялся.

Огоньки вспыхивали повсюду. Мерцающие бело-золотые искорки в стремительно темнеющем небе. Искорки надежды и любви, прощения и милосердия. Того, что есть в каждом и что так сложно в себе отыскать.

Лили прошептала последнее напутствие и первой вытянула вперед руки, словно отпускала птицу. Фонарик, покачиваясь в сиреневой мгле, поплыл вверх, словно уносимый невидимой рукой. Вслед за ним в воздух начало подниматься все больше и больше светящихся огоньков. У девчонок наворачивались слезы на глаза, и от этого все они становились чище и прекрасней. Парни крепились, сжимали губы и очень хотели казаться сильными, и было и в этом что-то упоительно доброе и хорошее. Преподаватели стояли за ними, каждый отпуская свой собственный фонарик и точно так же, как все эти девчонки и мальчишки, что-то шептали небу.

А за ними всеми, над самой школой горела метка «A&B», излучая во все стороны изумрудный и синий цвета.

Сириус ушел с озера первым.

Никто, кроме Джеймса не заметил, как его ссутуленная спина скрылась в темноте, но у Джеймса не было слов утешения, а Сириус не хотел их слушать. Они все равно были бы лживы.

Они разбредались медленно. Сначала ушли учителя, потом те, кому нечего было больше сказать, и остались лишь самые стойкие. Многие продолжались держаться за руки, чтобы не было так одиноко и страшно. Кто-то кутался в мантии в безуспешной попытке согреться. На краткое мгновение все четверо факультетов объединились и вновь распались на отдельные части. Скоро-скоро все они отправятся в свои гостиные, укутаются в уютные одеяла, сладко заснут, а назавтра в голове останутся лишь мысли об экзаменах и повседневной суете.

— Постойте! — окликнула Эммелина Вэнс уходящих Лили и Джеймса. — А вы не хотите рассказать, ответить на наши вопросы? У нас их много.

Она задорно улыбнулась и ее кудри запрыгали.

Лили неуверенно взглянула на Джеймса, тот ободряюще подмигнул.

— Хорошо. Э… — прежнее ощущение величия и власти над толпой бесследно покинуло Лили, и она смутилась.

— Всем добро пожаловать на Черное Озеро! — воскликнул Джеймс. — Берите с собой пледы, подушки, сласти и все, что отыщите у домовиков на кухне. Устроим проводы с кострами, сливочным пивом, сигаретами и веселыми разговорами!

Сонные было ученики встрепенулись, переглянулись друг с другом и часто закивали. Через какой-то час на Черном Озере был сформирован целый лагерь. В центре внимания были Лили и Джеймс, остальные расселись вокруг них и большого костра.

Ни Регулуса, ни Снейпа здесь не было. Они побоялись приходить, учитывая, что за метки темнели на их руках. Ровно как не было и Эмили с Ремусом. Зато на роскошном пледе ручной работы неподалеку восседала Нарцисса. Она единственная здесь не выглядела растрепанной или сонной, сияя во всем своем великолепии, не погнушавшись надеть изысканное платье с воротником под горло и меховой оторочкой.

Отсветы огня отражались в глазах Лили, выплясывая задорные ведьминские танцы, и она сама невероятно преобразилась, похожая сейчас на мудрую рассказчицу из далекой страны.

— Я начну? — неловко спросила она.

Одобрительный хор стал ей ответом.

— Наверное, все же лучше начать с Регулуса. С него все началось. Как он однажды рассказывал мне, он просто заинтересовался этой идеей, ничего более. Письмо им… Беате и Эмили, как вы уже знаете, он отправил скорее в шутку. Не знал, что они ему ответят, и был очень удивлен, когда ответ все-таки получил.

Кто-то подал Лили сливочного пива, и та отпила его для храбрости, утирая с губ пену.

— Регулус участвовал не так уж и часто. Когда мы подложили Джеймса и Сириуса в кровати к Северусу и Люциусу, в этом принимали участие все. Кроме МакГонагалл, разумеется. Но это… — Лили кратко взглянула на темную фигуру, притаившуюся у дальнего дерева. — Все это было заслугой Северуса Снейпа.

Фигура дернулась, словно отчаянно хотела выступить в свет огня, но прошло мгновение, и человек — Северус Снейп — окончательно затерялся во тьме.

Джеймс вскинулся на хруст веток и шорох гальки, но Лили крепко сжала его за руку, покачав головой.

— Он не был таким, когда мы начинали все это, — сказала она, обращаясь ко всем. — Он хотел для всех добра.

— Но странным способом, — отозвался Джеймс.

— Давайте не будет об этом, пожалуйста? Я не хочу снова говорить о распрях.

— Мне просто неприятно, что A&B по сути оказались слизеринской командой. А вот ты…

Лили фыркнула.

— Не можешь простить мне свое поражение, мистер Крутой Поттер?

Ребята вокруг нее всколыхнулись дружным смехом.

Джеймс нарочно надулся, так что Лили пришлось, смутившись, чмокнуть его в щеку, и он сразу же оттаял.

— Напротив, — фыркнул Джеймс. — Если бы ты не могла сделать того, что сделала, ты не была бы достойна меня.

— Ах та-а-ак!..

— Лили! Лили, не отвлекайся, — прервала их Нарцисса.

— Точно. Так вот, — продолжила Лили. — Я предлагаю дать слово Нарциссе, ведь она, по сути, собрала нас всех вместе.

Лицо Сириуса, глядевшего на Нарциссу сквозь пламя не выражало ничего, кроме вежливого пренебрежения. Всем своим глубоко уязвленным видом он спрашивал, что здесь делает младшая Блэк и почему сейчас она — в центре внимания, а не он.

— Итак, — Нарцисса разгладила складки на платье и ненароком передвинула руку с кольцом поближе к огню, то тут, то там раздались восхищенные вздохи. — По чистой случайности я узнала о задумке Регулуса, и поняла, что не могу упустить такой шанс. У Гриффиндора всегда была своя команда, но у Слизерина ее никогда не было. Нас всегда сковывали правила. Играть тайно было, быть может, не самой честной затеей, но достаточно таинственной и увлекательной, этим стоило заняться. Сначала я пробовала действовать в одиночку, но очень скоро поняла, что действия такого масштаба мне не по плечу. Необходимо было быть везде и сразу, контролировать каждую интригу и сплетню, и я быстро поняла, что без «своего человека» на Гриффиндоре мне не обыграть мародеров. Тем более, начни я действовать более открыто, все бы подозрения указали на меня, так как мой стиль игры несомненно от и до — слизеринский.

— И тогда ты подумала о Лили? — спросила Марлин.

— Именно так. Я подумала, что мне нужен некто с незаурядными магическими способностям и немалым интеллектом. Кроме того, у этого человека должна была быть высокая мотивация. Единственная, кто подходил на эту роль, единственная, на кого бы ни за что не подумали и единственная, у кого хватило бы достаточно духу, чтобы соревноваться с мародерами, была бесспорно Лили Эванс. — Нарцисса вежливо улыбнулась Лили, и та немедленно вернула ее хитрую улыбку.

Джеймс завертел головой, пытаясь понять, что за девчачьи секреты только что промелькнули мимо него.

— Северус же… — Нарцисса изящно отпила из кружки что-то, похожее на красное вино. — Присоединился чуть позже. Однажды мы с Лили обсуждали один занимательный план, и Северус оказался рядом, заинтересовался происходящим, и я решила, что зельевар нам придется очень кстати.

— Случай с зельем-аналогом амортенции! — воскликнула Айна, девушка с Когтеврана с толстыми каштановыми косами.

— Именно, — довольно кивнула Нарцисса. — Северусу удалось изобрести невероятный рецепт. Понятия не имею, почему никто так и не догадался, что он один из нас, ведь зацепок было множество! Вероятно, сыграл тот факт, что на Северуса, как и на меня с Лили, никто не мог подумать. И тогда… мы начали действовать!

— Значит, — спросил один из гриффиндорцев, — шалость с подменой кроватей во сне придумал Северус. И сам же и сыграл роль одной из жертв… Что дальше?

— Я была ответственна за шалость с Люциусом, — кивнула Нарцисса. — Безусловно, мы поступили с ним нехорошо, но никто кроме меня не имел бы права так к нему отнестись. Вы, конечно, понимаете почему, — она обольстительно улыбнулась, и кольцо на ее пальце засверкало еще ярче. — Также я придумала ритуал для Хэллоуина и осуществила его вместе с Северусом, — Нарцисса сделала паузу, дожидаясь пока восхищенные вздохи и посвистывания утихнут.

— Шутка с квиддичем и заколдованной метлой — моя, — перехватила эстафету Лили, с наслаждением косясь на стремительно краснеющего Джеймса, который весь вздулся словно разваренный помидор. — Шутка с кроватью МакГонагалл была нашей совместной, ее предложил Северус, а я выбрала подходящего преподавателя. Ну и тот фильм… — Лили зарделась.

— Моя идея, — небрежно взмахнула рукой Нарцисса.

— Верно, пусть и осуществляли мы ее вместе.

— И вы уговорили на это некоторых преподавателей?

— Не совсем… мы уговорили их на определенные вещи, но по большей части это все же был монтаж. К тому же пришлось пить оборотное зелье и прикидываться журналистами из другого города. Было крайне много хлопот с этой шуткой, да и она была, на мой вкус, несколько… — Лили поморщилась.

— Мы перегнули палку, — согласилась Нарцисса, — и весьма сильно. Но массовому зрителю нравится что-то такое: не слишком интеллектуальное, но достаточно пошлое.

— Постой… — Джеймс что-то вспомнил и уставился на Лили. — Тогда во Франции тебе кто-то помогал... Это была?..

— Да, Джеймс, — резко прервала его Лили. — Мы обсудим это потом, хорошо?

— Конечно, — Джеймс смерил Нарциссу удивленным взглядом, та в ответ приподняла брови, продолжая смотреть с холодком.

— Вас сделал Северус Снейп, — вякнул какой-то пуффендуец и мгновенно замолк, подавившись собственным хиленьким смехом.

Джеймс очень нехорошо смотрел на пацана, но раскаленное пламя по имени Сириус Блэк, прожигающее его со спины, пугало мальчишку куда больше.

— Нас сделала Лили Эванс, — отчеканил Джеймс Поттер.

Нарцисса наклонила голову вниз, пробормотав что-то очень похожее на: «Ну если тебе хочется так считать…» Но все остальные вежливо сделали вид, что ничего не услышали.

— Теперь я люблю тебя еще больше, Эванс, — протянул Джеймс под всеобщее умилительное «О-о-о-о…»

— Прекрати, — Лили снова зарделась и, выпутавшись из объятий Поттера, обратилась к сидящим вокруг костра. — Но я все-таки хочу напомнить, что без Эмили и Беаты всего этого бы не было.

Сириус дернулся и прикрыл глаза.

— А что с ней стало? Как она…

На бедного парнишку зашикали со всех сторон, и только Блэк остался стоять недвижно, словно унесся в страну забвения.

— Если у вас еще есть какие-то вопросы, вы можете их задать, — быстро протараторила Лили, отвлекая внимание на себя.

Былое оцепенение мгновенно спало, и на Лили обрушился целый шквал самых разных вопросов. Все кричали, перебивали друг друга, между делом с опаской и уважением поглядывая на Нарциссу, но спрашивать продолжали все равно у более родной и дружелюбной Эванс.

Лили вздохнула, откровенно наслаждаясь вниманием, властно подняла руки и сказала:

— По одному, пожалуйста. Ты! Да-да, ты. Ты первый.

Нарцисса скромно улыбалась, не делая попыток влезать в личный триумф Лили. Она на краткое мгновение пересеклась взглядом с Сириусом и как-то по-матерински улыбнулась ему. Тот лишь коротко моргнул, показывая, что понял и принял ее поддержку.

 

Эмили наблюдала за костром издалека, сидя в кромешной тьме на другой стороне Черного озера. Ремус сидел рядом с ней и безмолвно смотрел на чернеющую водную гладь.

— Тебе не интересно?

— Нет. Я знала, кто это был.

Ремус усмехнулся.

— Конечно. Эмили Паркер всегда знает все.

Эмили лишь пожала плечами. Она совсем перестала быть язвительной, и все подначки Ремуса попадали мимо цели.

— Тогда у меня вопрос. Лили была во Франции, пыталась расследовать дело гибели родителей Джеймса, я рассказывал тебе. Нарцисса помогала ей?

— Да.

— Почему?

— Почему?

— Да, почему? Почему чистокровная слизеринка, невеста Люциуса Малфоя, будущая жена Пожирателя Смерти и одного из ближайших сторонников Волдеморта помогала магглорожденной?

Эмили кинула в воду камешек и тот, вопреки ее надеждам, разом потонул, не отскочив от поверхности озера даже одного раза.

— Потому что Нарцисса не хотела утратить свою человечность. Потому что каким-то невероятным образом, но ей и по сей день удается видеть ситуацию с двух сторон. Потому что она обыкновенная женщина, мечтающая об обычных вещах, пусть и с толикой роскоши. Она может не уважать магглорожденных или презирать их, но правда в том, что ей они до лампочки. Для нее в большинстве своем это просто нищие неинтересные люди. Но это не значит, что она одобряет все поступки Люциуса и не значит, что она хочет их убивать.

— И поэтому она прислала нам письмо с датой и местом проведения Гонок?

— Она это сделала?

— Да. Если бы ты позволяла мне разговаривать с тобой, ты бы уже это знала.

Эмили усмехнулась коротко и зло.

— Нам нужно поговорить об этом, Ремус, — ее голос зазвучал незнакомо и отстраненно, механически.

Эмили повернула голову к нему, и ее глаза замерцали. Ремус не знал этого взгляда и, кажется, уже не знал эту девушку. То темное, что когда-то таилось внутри нее, теперь явственно проступило, медленно вымещая собой все остальное.

— Это были нелегкие несколько недель, — сказала девушка, похожая на Эмили Паркер. — На самом деле они начались довольно давно. На третьем курсе в Запретном Лесу. Это был первый раз, когда я почувствовала злость. Сначала было дико страшно, потом пришла благодарность к Регулусу, а потом пришла злость. Ее было совсем чуть-чуть, но стоило вспомнить то, что со мной сделали, как она начинала множиться. Что-то помогало мне унять ее: сданный экзамен, чужая улыбка, новое освоенное заклинание, письмо моей матери… Беата.

Ремус порывисто вздохнул.

Сила, с которой Эмили произнесла имя подруги, словно бы разошлась от нее кругами во все стороны, сминая щиты и стены.

— Но злость все равно росла. Из года в год я чувствовала, как ее становится больше, как она жиреет во мне. Я понимала, что подпитываю ее сама постоянными мыслями об уже прошедшем, я понимала, что мне стоит остановиться, но не выходило. Я не хотела останавливаться. У меня была цель, и она стала для меня чем-то большим, нежели простой каприз. Это было то, за что я держалась. И у меня не было ничего, что могло бы отменить эту цель, стать моей новой опорой. У меня тогда не было тебя, Ремус. Поэтому я сделала с Малфоем то, что сделала. И моя злость эхом отразилась обратно, просто чуть позже. Отразилась в лице Мальсибера, а потом и в лицах всех остальных. И знаешь, почему?

Ремус покачал головой, прикрывая глаза.

— Это в самом деле очень просто, Ремус. Я уверена, ты понимаешь, о чем я говорю. Если бы я отступила тогда от своей мести, всего можно было бы избежать. Но я не отступила. И теперь у меня есть лишь один путь — завершить начатое. Сделать так, чтобы они больше не смогли снова отразить мою месть обратно. Но убийство — это не выход.

Ремус вскинулся, в его глазах блеснула надежда. Но голос Эмили, пропитанный ночной темнотой и зябкой свежестью озера, тут же погасил ее.

Убийство — это не выход.

Потому что есть способы и пострашнее, не так ли, Мэл?

Но он не произнес этого вслух. Не смог.

Эмили опустила голову, улыбаясь уголками тонких розовых губ, блуждая глазами по исхудавшим хрупким рукам и ощущая внутри сладость нового чувства. Сладость всесилия.

Она была все той же Эмили Паркер, с теми же способностями, с той же палочкой и в той же мантии. Все было прежним, кроме ее души.

Страшен не тот человек, кому в руки дали нож. Страшен тот, кто может взять его сам.

Эмили переступила эту грань и сама взяла в руки нож, и теперь ни Мальсибер, ни Малфой, ни Нотт, ни кто-либо еще больше не смогут спать спокойно. Потому что в мире появился человек, который уже уничтожил их в своем сознании, и это лишь вопрос времени, когда он сделает это наяву.

Ремус смотрел на Эмили искоса. Смотрел, как сверкают в полутьме озера ее глаза, как в них отражается водная гладь и отблески янтарно-алого костра. Он видел то, что когда заметил в глазах Мальсибера. Безумие. Теперь оно, медленно перебирая лапами и своим длинным скользким языком, добралось и до Эмили, вонзая свои крохотные зубки в новую душу.

Безумие оказалось заразным?

Нет.

Оно было в ней всегда. Таилось в глубине, размышляя и беспечно ожидая того, когда перед ним гостеприимно распахнут дверь. Беата всегда видела это чудовище и смогла с ним подружиться. Она удерживала Эмили в хрупких, распадающихся рамках, так искусно и играючи управляя тем зверем, что жил внутри нее.

Но теперь Беаты не стало.

А Ремус едва справлялся со своим собственным волком.

— Я буду рядом, — хрипло сказал он. — Я буду рядом, чтобы ты ни сделала. Если ты отвернешься от меня, я все равно буду за твоим плечом. Защищать тебя и направлять. Я виновен в том, что не уберег тебя от Мальсибера, что не уберег от него же Беату. Я не прошу прощения и не прошу разрешения. Просто положись на меня. В любую секунду, если тебе нужна будет помощь…

Эмили медленно подняла правую руку, прося его умолкнуть. Она сидела, крепко сжав трясущиеся губы и широко распахнув глаза, пытаюсь удержать слезы, а те рвались изнутри, безмолвно текли по щекам, скатывались по подбородку и набухали тяжелыми горькими каплями.

— Я… — голос подвел Эмили, он рванулся вниз и вверх, будто она выталкивала слова из себя, как ядовитое зелье. — Я любила ее, Ремус. Она была мне как сестра. Я поклялась себе, что плачу по ней в последний раз там, на утесе Мэна, но я снова и снова нарушаю свое обещание. Я хочу ее вернуть, безумно, может быть, даже больше, чем Сириус. Скорее всего, больше, чем Сириус. Я не могу представить свою жизнь без нее ровно так же, как много лет назад не могла представить свою жизнь с ней. Я не знаю, что можно было бы сделать, чтобы не допустить произошедшего и вернуть ее — я бы все сделала! Но она лежала там. Мертвая! Я видела ее, я держала ее руку в своих, и она была мертва. Мертвее всех мертвых. Это был мой триггер, Ремус, и они его переключили.

Ремус сидел, замерев и боясь прикоснуться к Эмили. Она была похожа на струну гитары, натянутую до своего предела. Струну, которую все сильнее и сильнее оттягивали пальцем, а она все не лопалась, хотя, казалось бы, уже должна разорваться с разозленным взвизгом.

Эмили говорила отрывисто, вырывая слова из собственного нутра, словно заставляя себя говорить и одновременно забывая о том, как это делается.

Слышать ее было — страшно. Но потом стало еще страшнее.

Сначала ему показалось, что Эмили засмеялась. Отрывистым, исковерканным смехом. Он неуверенно улыбнулся и тут же скис. Изуродованный смех на поверку оказался стонами страдающего человека. Слезы закончились, и потому Ремус не сразу разглядел боль в этих судорожных звуках больше похожих на мужские рыдания, чем на горечь и боль миниатюрной девушки-подростка.

Они становились громче, разносясь над озером словно клич.

Ремус не знал, как это остановить и не сразу понял, что на другом берегу, где Лили и Нарцисса рассказывали историю A&B, воцарилась настороженная тишина. Ребята начали озираться, пытаясь понять, что за звуки они слышат. Кто-то поднял зажженную палочку, и луч света упал на тот берег, где сидели они двое, и на мгновение ослепил Ремуса. Ремус лишь успел закрыться рукой, как свет тут же погас. Ребята на противоположном берегу тактично замерли.

Было что-то жуткое в том, чтобы сидеть вот так вот вместе со всеми, молчать и слушать, как чужая оголенная боль раздирает знакомого тебе человека. У тебя нет слов утешения для него, как нет и слов надежды. Ты не можешь сделать вид, что не слышишь это и не можешь просто уйти. И остается лишь стоять на месте и молить про себе вселенную, чтобы это поскорее прекратилось.

Эмили перестала стонать, а Ремус понял, что так и не смог ее обнять. Побоялся, что сделает ей лишь хуже. Только когда она утихла совсем, он осторожно обнял ее руками и поднял над землей. Она молчала, пока он нес ее до Больничного крыла и так же молчала, когда мадам Помфри с горящими от сострадания глазами, давала ей зелье сна без сновидений. Ночью она спала, не ворочаясь и ничем не подавая вида, и дыхание ее было таким ровным, что Ремус и сам начала потихоньку успокаиваться и провалился в конце концов в мутную дремоту, в которой вспыхивало лицо Беаты, Сириус почему-то женился на Лили Эванс, а Джеймс прыгал вокруг них в виде оленя, и на рогах его звенели новогодние бубенцы…

Когда Ремус проснулся, Эмили в кровати уже не было.

Глава опубликована: 28.04.2016

Эпилог

Лили и Джеймс, июнь 1980

Лили ходила по дому очаровательно рыжая, с выступившими по всему лицу сердитыми веснушками, и очень пузатая. Она была недовольна совершенно всем и вся вокруг. Ей не нравились новенькие кремовые занавески с золотистыми узорами птиц, ей не нравилось то, как свистит на плите чайник, ей не нравилось, как пахнет грушевый пирог с франжипаном и особенно ей не нравился Джеймс-чтоб-его-Поттер.

Он подпевал магическому радио и этой глупой попсовой песенке.

Он неправильно ходил.

Он неправильно улыбался.

Да он даже неправильно дышал!

Джеймс обернулся на скрип половиц, заметил круглую, пыхтящую от злости Лили и засиял счастливейшей улыбкой. Лили подавила немедленное желание вылить ему в лицо кипяток. Ложки и вилки на столе опасно задребезжали.

Джеймс мгновенно принял защитную стойку и примирительно поднял руки. Только сейчас Лили заметила, что они все с муке, как и весь Джеймс, нацепивший на себя потешный фартук с зайцами. На секунду она умилилась, но тут же вспомнила, как ее раздражает этот фартук и этот мужчина, и злость накатила вновь.

— Лили, солнышко мое! Помнишь, как нас учил доктор? Вдохнули и выдохнули. Вдохнули и выдохнули!

Вилка сорвалась со стола и воткнулась аккурат там, где секунду назад была голова Джеймса. Лили выдохнула.

— Извини! — воскликнула она. — Но я сейчас так злюсь на тебя, сама не знаю почему, что совсем не могу это контролировать!

Ведь никто не говорил, что волшебная беременность должна быть легкой.

Джеймс уворачивался от снарядов с ловкостью лучшего охотника квиддичной команды. Доктор сказал потерпеть еще месяц, и Джеймс в тот момент очень хотел переспросить его, не имел ли тот в виду под словом «потерпеть» слово «выжить»? Но доктор очень боялся Лили Эванс и с такой профессиональной тщательностью выбирал выражения, что Джеймс не решился рисковать.

Они сыграли свадьбу, пару раз поругались с Дурслями (ругался в основном Джеймс, который не мог понять, как можно быть такими примитивными и тупыми в таком большом и интересном мире), поучаствовали в немалом количестве битв с Пожирателями, а потом Лили начало тошнить и в одно из утр она поняла, что беременна.

Джеймс первое мгновение был в ужасе. Потом взглянул на испуганное, неуверенное лицо Лили, ахренел от осознания того факта, что Лили Эванс — его жена, и страшно возгордился от мысли, что теперь эта богиня еще и родит ему наследника!

Вечером того же дня к ним прибыл Сириус с бутылкой огневиски, Ремус с книгой «Советы для будущей матери» и Питер с набором пончиков. Сириус с Джеймсом под конец напились вдрызг под осудительные взгляды друзей, а Лили попыталась выпутать у Ремуса что-нибудь про Эмили. Когда ее попытки потерпели крах, а Джеймс начал изображать стрекозу, Лили переключилась на Питера, и он без утайки поведал им о том, что играть двойного агента ему уже поперек горла, но Дамблдор возлагает на него большие надежды, Мальсибер зорко следит за ним, а Элиза совсем затерялась в Лондоне и почти не появляется в их общем доме.

Питер все-таки рассказал им о своей должности, возложенной на него еще на седьмом курсе, но лишь после того, как все члены Ордена Феникса принесли клятву и официально вступили в Орден. Питер был прав в своих предложениях, Дамблдор действительно не доверял никому, и только теперь со скрипом позволил Питеру сознаться в происходящем тем, кто был ему близок.

Немного погодя в тот вечер Питер тоже решил выпить, а с ним и Ремус за компанию. Лили подняла бокал и за секунду до первого глотка поняла, что ближайшие девять месяцев… В любом случае, пьяные мародеры изрядно развеселили ее, что стоило многого в такое-то время.

Потом они сидели с Питером в уголке уютной кухни, он пил свежесваренный пряный глинтвейн, а Лили — горячее молоко с медом и корицей.

­— Расскажи мне, Хвостик, что тебя мучает? — ласково спросила она, когда все разбрелись кто куда, и никто не мог нарушить их дружеское уединение.

Питер посмотрел покрасневшими больными глазами в мутную гладь своей кружки. Он пожал плечами и кисло скривился своему отражению.

— Все было неплохо поначалу, мы все время были вместе. Но теперь я думаю, что у нее есть любовник, — прямиком выдал он то, что давно его терзало.

— Любовник?

— Да. Она часто не бывает дома, и я знаю, что она лжет о своих подругах, потому что никаких таких подруг у нее нет. Она всегда была одиночкой еще в Хогвартсе, и с отцом она не держит связь. Мне кажется, он даже перестал ей писать.

— Почему ты не поговоришь с ней об этом?

Питер посмотрел на Лили. Весь сгорбленный, с опущенной головой и маленькими ладонями он стал похож на голодного мышонка.

— Потому что мне страшно оказаться правым, Лилс. Что если я не ошибаюсь в своих подозрениях? И если она подтвердит их, у меня больше не будет возможности видеть ее рядом, ведь я не смогу этого простить.

— Мы поддержим тебя, Питер, что бы ни случилось, ты ведь знаешь это.

— Я знаю, но вы мои друзья, Лилс, и у вас своя жизнь. А она мой тыл. Так же, как для тебя Джеймс, а для Ремуса — его надежда, что все образуется с Эмили. Мы все такие гордые и храбрые, но когда доходит до дела, то оказывается, что всем нужен человек рядом. Хотя бы какой-нибудь, пусть не самый лучший и честный, просто какой-нибудь. Тот, кто принесет тебе теплый плед, когда ты болеешь или приготовит за тебя еду, когда ты устал. Или скажет тебе, что у тебя все получится, даже если это будет откровенной ложью. Это же законы мира. Вдвоем выживать проще, а сейчас… это просто необходимо. Мне кажется, что в этой войне одиночки самые полезные люди, потому что им нечего терять и они могут рисковать жизнями ради дела, но долго им не протянуть. Им просто некуда возвращаться и негде восстанавливаться.

Лили с задумчивым уважением смотрела на Питера, который рассуждал так взросло, но при этом по сути был просто уставшим мальчишкой, которому приходилось выносить намного больше, чем многим взрослым. Что-то материнское уже проснулось в ней, и теперь она чувствовала заботу за Питера, как за своего младшего брата. Он ведь почти и был для нее им.

Питер поднял на нее глаза, и Лили навсегда запомнила тот печальный, но сильный взгляд человека с очень красивой душой. Именно поэтому, когда через долгие месяцы Волдеморт переступил порог их с Джеймсом дома, Лили даже украдкой не подумала на Питера.

Она знала, что в произошедшем нет его вины, но исправить уже ничего не могла, как и защитить его.

Лили вздохнула, присмирев от навалившихся воспоминаний, и почувствовала, как раскисает. Гормоны в ее крови отплясывали ведьминские танцы, и ничто не могло угомонить их. Она взглянула на стройный ряд колдографий в простых деревянных рамках, стоящий на тумбочке около полосатого диванчика. Учителя, друзья, мародеры… Она пыталась удержать их вместе, как могла, но время и война растаскивали их порознь.

Первым откололся Сириус.

Он все также продолжал заходить к ним, навещать, но все реже и реже, в нем поубавилось смеха, но приумножилось озлобленности. Всякий раз, когда он смотрел на растущий живот Лили, а потом на лыбящегося Джеймса, в его взгляде проскальзывала зависть. После радостной новости стало понятно, что ни Джеймс, ни Лили больше не могут безрассудно участвовать в стычках с Пожирателями, и Сириус их не осуждал. Но Лили видела, как он сам нарывается на драку и с какими ранами порой приходит. Джеймс в ответ на ее осторожные расспросы хмурился, качал головой и говорил, что во всем разберется.

Ремус, одержимый поначалу идеей вернуть Эмили, в конце концов с головой ушел в работу в Ордене Феникса и стал заглядывать совсем редко. Лили было известно, что он работает в основном с оборотнями или на вылазках, связанных с оборотнями. Ходили слухи, что Дамблдор хочет отправить его в качестве шпиона в стаю Сивого, но Лили казалось это таким абсурдом, что она просто отмахивалась от этой мысли.

Питер… Он весь исхудал от постоянного напряжения, но какими-то бесконечными силами держался на плаву. Лили не ожидала, что он окажется таким сильным. Она восхищалась им и каждый раз говорила ему, что он — их главная гордость. Никто не противоречил ей, Питер всем нравился.

И все они — Ремус, Питер, Сириус и Джеймс — улыбались Лили сжатыми губами, боясь хоть взглядом, хоть намеком выдать одну страшную тайну, которую она не знала, и которая связывали их четверых покрепче, чем дружба.

Волдеморт все-таки нашел способ добраться до родителей магглорожденных, и в списке, в том проклятом, написанном от руки списке, Джеймс очень отчетливо разглядел одну знакомую фамилию. Эванс.

Лили не узнала этого по одной простой причине: она забеременела очень вовремя и перестала появляться на собраниях Ордена. Теперь Джеймс Поттер раз в неделю исправно строчил ей письма от имени ее матери, а иногда и отца. Он собирался лгать ей ровно столько времени, сколько понадобится, только бы Лили не пришлось проходить через то, через что прошел он. А еще скоро-скоро у них должен был родиться сын, и Джеймс не представлял себе, что еще в этой безумной жизни может сделать его счастливее.

Джеймс помнил, как в тот вечер, когда все они узнали счастливую весть, они стояли с Блэком на балконе и курили. Вернее, курил в основном Сириус, Джеймс как раз пытался бросить.

— Сын, да? — хрипло, завистливо спросил Сириус. — Здорово.

Он стоял, облокотившись на перила балкончика и роняя пепел вниз на красивые клумбы. Подтянутый, жилистый, непокорный как ветер, он принесся сегодня на своем байке, лихо, с разворотом затормозил, перепугав всех соседей и чуть не врезавшись в цветочную ограду. Потом соскочил на землю и вручил Лили помятый, но роскошный букет гортензий. Судя по всему, даже купленных, а не сорванных.

Выдохнул: «Поздравляю!», и Джеймса всего перевернуло от его тона. Сириус стал совсем неуправляем.

Джеймс подкинул на ладони фальшивый галеон — небольшой оберег, подаренный Пруэттами в честь рождения Поттера-младшего, и исподлобья глянул на Сириуса.

— Слышал, вы общаетесь с Эмили?

— Мы не общаемся с ней с самой школы. Последний раз пересекались только по делу с полгода назад.

— А Марлин?..

— Заезжал к ней на прошлой неделе. Она цветет и пахнет, строит планы со своим аврором.

Голос Сириуса на секунду стал озлобленным, но он затянулся и спрятался за своей отросшей челкой.

— Покажи вены, Бродяга.

— Что? — Сириус оскорбленно вскинулся.

— Покажи вены.

Блэк оскорбленно сбросил бычок с балкона в клумбу и закатал оба рукава. Руки оказались чистыми, без пятен и синяков.

— Думаешь, я совсем уже? Стану колоться?

— Видел тебя в битве пару раз месяц назад. Не знаю, под чем ты был, но сомневаюсь, что просто перепил кофе с утра, — отрезал Джеймс, которому было совсем уж не до шуток.

— Хоть раз видел, чтобы я что-то принимал?

— Много раз видел, как ты куришь дурь уже после выпускного. Понятия не имею, куда тебя занесло на этот раз.

Они смотрели друг на друга, как два рассерженных быка, которые пытаются понять — драться им или все же разойтись от греха подальше. Лили появилась на пороге незаметно, заслонила собой свет, льющийся из комнаты, и с тревогой взглянула на друзей: на набыченного Джеймса с выдвинутым подбородком и обозленного, сжатого в пружину Сириуса с глупо закатанными рукавами.

Джеймс заметил ее, расслабился и отступил первым. Теперь он не видел ничего зазорного в этом, если это может кому-то помочь.

— Оставайся, — обеспокоенно и мрачно сказал он наконец, оттаивая. — Мы тебе постелем, как и всегда. Поедешь утром.

Лили остро взглянула на молчащего Сириуса, потом улыбнулась, и ее лицо наконец смягчилось. Она качнула головой в сторону.

— Пойдем, Сириус, я тебя накормлю, а то ты наверняка толком ничего не ел.

Она скрылась в проеме, оставив Сириуса и Джеймса заканчивать разговор наедине. Сириус смотрел туда, где только что стояла Лили, и что-то билось внутри него. Что-то щемяще знакомое и родное, какое-то воспоминание…

Дорея Поттер. С ее теплыми руками, красивыми губами и ласковыми глазами. В этот раз, когда Лили позвала его ужинать, она так была похожа на Дорею, что он почти услышал давно забытый голос. Голос его второй матери.

Джеймс внимательно наблюдал за ним.

— Тебе всегда здесь будут рады, Бродяга, чего бы ты ни натворил, — тихо проговорил он. — Помни об этом.

Сириус, не глядя на него, кивнул и медленно двинулся в дом, Джеймс пошел следом. Пошатнувшееся доверие было восстановлено.

С тех пор Сириус заезжал время от времени, но все реже, реже и реже… будто не хотел отравлять их растущее счастье своим присутствием. Джеймс с каждым днем все больше утопал в заботах о своей беременной жене, и те редкие встречи с Блэком на собраниях в Ордене, с которых он исчезал со скоростью кометы, не спасали положение.

Джеймса пугали эти отчаянные попытки Сириуса нарваться на смерть, его неконтролируемое поведение, вспышки ярости и безрассудство. Но Джеймс знал, что как только родится его сын, Сириус обязательно появится. Он будет его крестным отцом, и может быть хотя бы это немного остепенит его и вернет на землю. Джеймс чувствовал, что Бродягу еще можно вернуть, а потому приказывал себе не слишком о нем волноваться.

Джеймс вообще больше ни о чем не волновался и ничего не боялся, ведь у него наконец-то было все, что он так любил. И разве может хоть кто-то помешать их с Лили невероятной любви и его бесконечной удаче?

Конечно же нет.

Ведь вместе с Лили они могут все.

 

Ремус и Эмили, ноябрь 1980

Ремус вошел в третий корпус Мунго, устало огляделся и направился к массивной мраморной лестнице. Размеры ступеней были таковы, что ни один больной здесь, только если бы он ни был великаном, преодолеть бы их не смог.

В холле пахло свежей чистотой, надеждой и миксом из самых разных трав, от которых Ремуса после полнолуния ужасно мутило. На втором этаже, куда он поднялся, запах словно бы обрубили, все здесь было до омерзения стерильным и вылизанным. Волк внутри Ремуса заворчал, решив, что хозяин потерял чутье.

Коридор был широким, длинным и соединял собой два крыла. В правом лежали больные, в левом находились лаборатории. В какой-то мере второй этаж был похож на подопытный зверинец, в котором десятки ученых варили зелья, чтобы тут же влить их в горло сопротивляющимся больным и посмотреть, как подействует лекарство. Ремус знал, что если свернуть направо через массивные железные двери, то кажущаяся тишина немедленно сменится целым гвалтом визгов, криков, стонов и проклятий. По долгу службы ему приходилось там бывать и брать показания у тех, кто пережил стычку с Пожирателями.

Ремус отвернулся от дверей и повернул налево, прошел мимо широких, квадратных окон в белых рамах, наглухо закрытых и зашторенных просвечивающими плотными занавесками. Он шел под звук своих шагов, силясь производить как можно меньше шума. Понимал, что здесь его никто не преследует и ни от кого не нужно прятаться, но ничего не мог поделать с въевшейся в него привычкой. Со времен выпуска из Хогвартса он всегда был на чеку.

Ремус достиг последней двери — белоснежного плоского прямоугольника с посеребренной ручкой, замялся на секунду у порога и вошел без стука, решительно переступив порог. Дверь за его спиной беззвучно закрылась, даже не щелкнув затвором замка.

Здесь свет сменился полумраком и едва различимыми разноцветными парами, слабо фосфоресцирующими над целой гвардией пробирок, колб, склянок и бутылей. Два таких же окна, что и в коридоре, но завешенные синими полотнами, рабочий стол, заваленный бумагами, одинокая кружка со старым кофе (Ремус учуял запах) и разнотипные неуклюжие столы, столики, тумбочки, шкафчики, заставленные металлическими и стеклянными приборами и инструментами.

В лаборатории было тихо, и только позвякивало стекло, когда летающие в воздухе пробирки касались друг друга круглыми боками, прежде чем перелить одна в другую разноцветные жидкости.

Девушка с затянутыми в узел черными волосами и белом халате склонилась над склянкой с золотистой жидкостью. Ремус не видел ее лица, но знал, что сейчас ее зоркие глаза неотрывно наблюдают за мельчайшим изменением окраса, а слабое подергивание руки с палочкой — результат пишущего заклинания. Рабочий журнал, помятый и толстый, лежал подле нее и с каждой секундой заполнялся новыми рядами чисел, которые для Ремуса были просто цифрами, а для Эмили Паркер — еще одним шагом к прорыву.

Ремус скромно примостился на колченогом стуле сбоку от рабочего стола Эмили, сложив руки на колени и продолжая наблюдать, как она работает. Халат был коротким и не скрывал ее тонкие ножки в черных чулках (по крайней мере, Люпин представлял себе, что это чулки). Эмили была на каблуках, и это было довольно странно, потому что представить себе Эмили Паркер, которая решила бы нарядиться на работу в неудобную обувь, он не мог. Здесь просто не было никого, перед кем она могла бы похвастаться своей точеной фигуркой, и эта мысль несказанно успокаивала Ремуса. Он безумно ревновал ее, после того как они официально расстались.

Ремусу пришлось ждать достаточно долго, прежде чем Эмили разогнулась, безжалостно отправила содержимое пробирки в раковину и стянула с рук белые перчатки. То, с какой тщательностью и сосредоточенностью она проделывала все манипуляции, завораживало Ремуса. Она никогда не была особенно аккуратной, но когда дело касалось науки, Эмили не было равных. Вокруг царил немыслимый хаос из летающей посуды, но в этом хаосе был известный Эмили порядок, и ни один самый неказистый и бессмысленный здесь предмет не смел ослушаться своей хозяйки. Со своими инструментами она всегда находила общий язык, в отличие от людей.

Эмили обернулась. Она посмотрела на Ремуса безо всякого удивления и вообще — без каких-либо эмоций.

— Здравствуй, — выдохнул он и попытался улыбнуться, но холод, исходивший от нее, убивал всякую надежду. — Я скучал по тебе, — выпалил он ни с того ни с сего, и ее лицо смягчилось.

— Здравствуй, Ремус, — устало ответила она, вновь отворачиваясь.

Эмили теперь выглядела очень солидно и весомо. Все ее мрачные вороньи тряпки остались позади, уступив место взрослому изяществу. У нее был большой чистый лоб, внимательные темные глаза и зачесанные в хвост волосы без торчащих «петухов» и свисающих локонов. Белоснежный халат целителя Мунго очень ей шел. Иногда она снилась в нем Ремусу, и тогда ему приходилось по целому часу проводить под ледяным утренним душем, прежде чем выйти из дому.

— Как твои успехи? — спросил он у ее спины.

— Я близка к завершению, — ответила спина, убирая ингредиенты в прозрачные именованные ящички. — Ровно как и Северус. Не знаю, кто из нас быстрее добьется зелья, которое позволит вам контролировать трансформацию, но рано или поздно мы оба придем к успеху.

Вам — то есть, волкам.

— Откуда тебе знать, насколько Пожиратель Смерти близок к прорыву? — Ремус неотрывно наблюдал, как она вытирает руки белыми салфетками и идет к своему столу, деловито цокая каблучками, словно только и делала, что дефилировала каждый день.

Эмили опустилась за стол, сложила перед собой руки и пронзительно взглянула на Ремуса. Тот ответил неизменной улыбкой, и она нахмурилась.

— Доклады из Аврората, отчеты от Дамблдора, — ворчливо ответила Эмили. — Северус воссоздал тот рецепт, что я когда-то сварила в поместье Мальсибера для Люциуса и продолжает дорабатывать его, проверяя результат на провинившихся волках Фенрира. Судя по тому, что с ними происходит, мы идем одной и той же дорогой.

— И ты знаешь это, так как тоже ставишь эксперименты на волках, но из Мунго.

— Именно так, Ремус.

Люпин сжал зубы. Он знал, каким образом оборотни попадают сюда. Это были дети, подростки, иногда взрослые волшебники, которых покусали волки Фенрира при очередном налете. Они были невинны и отчаянно не хотели быть теми, в кого их превратили. И тогда к ним приходил глава отделения в мудрых очках-половинках и хлопковом длинном халате и рассказывал, что уже сейчас ведутся исследования, что ученые близки к успеху, и что единственное требуемое от пациентов — оказать содействие. Согласиться быть подопытными, иными словами.

— Ты не одобряешь это, я знаю, — верно растолковала его молчание Эмили. — Но других путей нет, Ремус. Те оборотни, что работают на нас, слишком ценны для Ордена, Аврората и Министерства. Я не могу поить экспериментальным зельем их.

— Были уже смертельные исходы? — просто спросил Ремус.

— Более или менее, — ровно ответила Эмили, не дрогнув. — В основном они погибают не от зелья, но от того, что оно делает с их сознанием. Но количество летальных исходов снизилось в последние месяцы.

Снизилось. Ремус хмыкнул.

Именно поэтому он никогда не представлял себя на месте исследователя, хотя многие преподаватели и говорили, что у него есть все задатки. Он был слишком человечен, чтобы быть ученым.

— Меня отправляют к Сивому в стаю в качестве двойного агента, — сказал он, поднимая ясные глаза на Эмили.

Эмили вскинулась, ее глаза остро блеснули и в глубине их высветилось беспокойство и тревога любящей женщины. Ремус внутренне вспыхнул от радости и злорадства.

На выпускном балу, как раз после экзаменов, которые они оба сдали на «Превосходно», Эмили сказала, что заканчивает эти отношения, потому что не любит его. Ремус понимал, что она идет дорогой мести за себя и за Беату, и просто не хочет втягивать в это кого-то, кроме себя. Он объяснял ей, что поможет ей, кричал на нее, ругался, пытался вразумить, но она с каменным лицом твердила «не люблю», так уверенно, как умела только она.

И однажды это стало невыносимо. Он наконец-то сделал вид, что поверил.

— Зачем? — ее голос дрогнул, она побледнела, и Ремус с отвращением почувствовал, что рад этому, как бы мерзко это ни было.

— Я единственный оборотень, которому Дамблдор полностью доверяет. Я «сын» Сивого. Есть шанс, что меня примут, если я правильно сыграю свою роль, и тогда я смогу поставлять данные напрямую с той стороны, а в лучшем случае даже разрушу стаю изнутри. Впрочем, на последнее я особо не рассчитываю.

— Или тебя просто убьют.

— Или убьют, — согласился Ремус, и лицо Эмили стало непроницаемым.

— Когда?

— Послезавтра.

Вот и все.

На этот раз это было его прощание.

Ремус отдавал себе отчет, что с такого задания он может просто не вернуться. Он надеялся, что защита Эмили хотя бы сейчас даст слабину и она покажет свои настоящие эмоции, но она словно примерзла к своему стулу, уставившись на собственные руки, иссушенные от работы с реактивами.

Все те годы, что прошли после выпуска из школы, они продолжали видеться. Сначала было отчаянно сложно быть рядом с ней, но не иметь возможности по-настоящему к ней прикоснуться. Потом он решил тешить себя надеждой, что однажды, когда закончится война, Эмили оттает, но она лишь глубже уходила в свои бесконечные исследования, будто пряталась в них ото всех.

После великолепно сданных экзаменов, перемежавшихся ее нервными срывами, разговорами с психомедиками и приемом лекарств, Эмили звали всюду. В Аврорат, в Мунго, в Сообщество Зельеваров, в крупнейшие магические университеты мира на должность профессора, преподавателя, исследователя… Никого не волновало ее психическое состояние и происхождение. Она была слишком талантлива, чтобы обращать внимание на мелочи. Но никто не знал, что в итоге она выбрала.

Однажды Ремус видел ее в штабе Ордена Феникса. Это был единственный раз, когда Эмили посетила его ради разговора с Дамблдором, а через неделю после этого ее обнаружили на посту в Мунго. Официально она была целителем, но Ремус знал, что на деле она лишь проводит исследования на тему волчьего зелья и черт знает, чего еще. В другой раз Ремус видел Эмили в Аврорате, когда отправлялся туда с отчетом. Затем он видел ее в Министерстве, на одном из этажей, на котором, как Ремус смутно помнил, располагался Отдел Тайн. Он проезжал мимо на лифте. Но это были вырванные из книги страницы, которые ему никак не удавалось расположить в верном порядке.

Если ранее Эмили была скрытной, то теперь из нее нельзя было выжать и словечка. Она оборвала все контакты с теми, кого знала, и лишь с Ремусом она продолжала встречаться регулярно в одном из уютных маленьких лондонских кафе, настойчиво держа дистанцию. Он чувствовал, что она всегда наблюдает за ним, словно ангел-хранитель, и бесился от того, что не может сделать того же для нее. Ее жизнь становилась все более невидимой для него, а для всех прочих Эмили Паркер и вовсе перестала существовать.

— Будешь мне писать? — ни с того ни с сего брякнул Ремус первое, что пришло на ум.

Эмили подняла на него глаза. Она смотрела пристально, пока улыбка не стекла с его лица, и оно не приняло серьезное выражение.

— Я ухожу в невыразимцы, — сказала она.

Ремус откинулся назад на стуле, глядя на нее со смесью ужаса и восхищения.

— Вот как, — только и промолвил он. Все мысли в голове разом умерли, и сейчас там лишь покачивалась оглушающая тишина.

— Я не могу сказать, чем я буду заниматься. Честно говоря, я вообще не имею права все это говорить, но эту вольность мне простят.

Ремус продолжал молча смотреть, а все его хлипкие, любовно выстроенные надежды рушились. Невыразимцы живут засекреченной жизнью. О них неизвестно ни-че-го. Невыразимцы столь же одиноки, сколь и талантливы, и Ремус прекрасно понимал, что это значит.

Он пытался порадоваться за Эмили, но понял, что у него не получается. Честно говоря, Ремус не знал ни одного невыразимца, кто хорошо бы кончил, что было совсем немудрено. Они либо погибали, либо сходили с ума, либо умирали в ходе собственных экспериментов. До чего Эмили докопалась, что ее пригласили в этот отдел, Ремус понятия не имел, но она явно зашла очень далеко.

Он собирался спросить, неужели это последний раз, когда они увидятся? И не мог, потому что не хотел слышать ответ. Он перебирал слова и чувства внутри себя, словно подбирая подходящую отмычку к сложному замку, но мысли путались и сбивались, отравленные страхом и болью.

— Почему ты не можешь поговорить со мной откровенно хоть раз? — тихо и отчаянно прошептал он наконец. — Сказать мне правду?

— Какую правду, Ремус? — ее голос треснул.

— Что любишь меня! Я, возможно, никогда не вернусь из стаи Фенрира и никогда больше не увижу тебя. Почему нельзя оказать мне такую простую милость?!

Эмили смотрела на него томительно долго. Взвешивала, мыслила, вымучивала.

Когда она начала говорить, Ремус ожидал совсем не тех слов.

— Я близка к разрешению загадки волчьего зелья. Я постараюсь успеть до твоего отъезда, чтобы хоть как-то тебе помочь или же ты получишь его потом. Когда вернешься. Я уверена, что ты вернешься. — Она подняла руку, призывая не перебивать ее. — Я так же близка к тому, что хотела сделать с Мальсибером и всеми, кто перешел мне дорогу. Я не могу сейчас добраться до Люциуса, но он уже получил свое, а вот они лишь ждут свой кусок торта. Очень скоро ты сможешь прочитать в газетах, что талантливые и подающие надежды потомки благородных семей сошли с ума от мучающих их ужасов. От того, что каждый день и каждую ночь к ним приходят все те, кого они замучили и убили, плачут и кричат им проклятия. Они будут умирать долго, Ремус. Сначала попробуют держаться самостоятельно, потом начнут искать лекарство, но у них ничего не выйдет. Не в случае с моим зельем. А потом они отправятся в Мунго, на этот, второй этаж, где встретят меня. Я поговорю с каждым лично, и всех их, одного за одним будут находить мертвыми. Способ, как покончить с собой, они выберут сами, это будет мой им подарок.

Эмили говорила отрывисто и жестко. В ее словах не осталось злости, была лишь цель человека, который шел к своей черной мечте годами и, почти достигнув финала, знал, что не отступится и что никто уже не способен помешать ему.

— А потом, — Эмили остро взглянула на Ремуса, — я примкну к тем, о ком я сказала чуть раньше. И тебя не будет рядом Ремус, потому что, когда я стану одной из них, тебя просто не должно быть рядом. Эта та работа, которой я смогу посвятить свою душу, в которой я смогу забыться и забыть о том, что я собираюсь сделать и вскоре сделаю. Я боюсь, что мое безумие и моя злость однажды сожрут меня, и я хочу отдалить этот момент единственно возможным способом — навсегда отказаться от эмоций и от тех, кто способен их вызвать во мне. Я буду выполнять свою работу хорошо, я стану одной из лучших среди них. Первой. Я буду наблюдать за твоей жизнью, по возможности помогать тебе и направлять тебя, если понадобится. Но не пытайся искать меня, Ремус, потому что ты лишь потратишь свое драгоценное время зря. И… — Эмили поднялась со стула, глядя на Ремуса сверху вниз с неожиданно испуганным выражением лица. — Я люблю тебя.

Ему понадобилась всего секунда на осмысление, а потом он вспыхнул словно фитиль.

Ремус оказался рядом в считанные секунды, с бесконечным наслаждением принюхиваясь и втягивая в себя ее запах. Эмили слабо стонала, пока он разрывал на ней медицинский халат горячими руками, сам подрагивая от предвкушения и накатившей страсти. Она почти плакала от нахлынувших эмоций, Ремус видел это, и это заводило его еще сильнее.

На ней оказались черные ажурные чулки, которые он себе и представлял, и он понять не мог, зачем они сдались ей на ее чертовой, унылой работе, где вокруг из мужчин были лишь безумцы и психи.

На ней были чулки, комплект черного нижнего белья и все. Все, что оказалось под халатом.

Он смотрел на нее, словно удивленный зверь, а потом раздраженно рыкнул.

Конечно, она знала, что он отправится к Сивому. Едва ли такая деталь могла укрыться от будущего невыразимца. Она знала, что он придет к ней, о чем будет говорить и о чем попросит. Она подготовилась. Не была уверена наверняка, но подготовилась на всякий случай. Просто просчитала его!

Чертова Эмили Паркер!

Ремус распалился еще сильнее. От ощущения собственной глупости, от понимающей улыбки Эмили, от ее гибкого молодого тела, которое сейчас казалось ему раскаленным, которое излучало самые разные, такие вкусные и дразнящие запахи.

Он облизал ее от самого лобка и до шеи, на ходу разрывая черный корсет, вжимая ее в твердый край стола и слушая ее сбивчивое дыхание. Ремус ощущал запах страсти и горечи, запах страха, запах похоти. Эмили вся будто состояла из запретов, которых так и хотелось смести, разорвать зубами и когтями.

Он не помнил, когда она успела пробраться своими тонкими пальчиками ему под свитер, приподнять его, высвобождая ремень брюк и расстегнуть их. Он не помнил, когда он буквально разложил ее на столе в одних уже чулках и распахнутом халате. Не помнил, как вошел в нее и когда успел оставить на ее белой коже столько синяков, укусов и отметин.

Он опомнился лишь, когда она застонала, почти плача, и он с удовлетворением почувствовал, что ей хорошо и больно. Но она никогда, никогда не могла довольствоваться его простой заботой и защитой, она всегда провоцировала его на колкие злые слова, на жестокие поступки, которые причиняли бы ей боль, делавшие ее беззащитной в его руках.

Ей нравилось подчиняться и страдать в то время, как Ремус просто пытался быть нежным.

В этом они были слишком, непозволительно разными, но сейчас, когда он сорвался после двух лет ее издевательств над ним, припоминая ее холодный и надменный тон, он наказывал ее. И, черт побери, ей это нравилось.

Он кончил и понятия не имел, кончила ли она. Ремус просто упал сверху, содрогаясь всем телом, ощущая ее тепло изнутри, окружившее его, и думал, что таким невнимательным и эгоистичным подонком он не был никогда и ни с одной девушкой. Но он никогда и ни одну девушку, кроме нее, так не любил, и это раздражало еще больше.

На мгновение захотелось убить ее. Разорвать когтями и почуять запах крови и ужаса, но он опомнился. Его звериная служба приуменьшила его человечность гораздо сильнее, чем он думал.

Они смотрели друг другу в глаза, все еще лежа на столе, плотно соприкасаясь лбами и безмолвно признавались друг другу в самом сокровенном.

— Я сейчас закрою глаза, а ты уйдешь, — тихо прошептала Эмили, когда его сердце уже успокоилось и перестало колотиться как бешеное. — Ты просто выйдешь за дверь и больше ничего не станешь говорить, хорошо?

Она снова все решила за них двоих.

Ремус моргнул в знак согласия, и Эмили медленно, запоминая каждую черточку его лица, опустила веки. Ремус, покачиваясь, вышел из нее, кое-как удержавшись на ногах, подхватил спадающие брюки и на секунду замер.

Она лежала перед ним, обнаженная и белая, дышащая и живая, такая умопомрачительно желанная, что хотелось сожрать ее во всех возможных смыслах. С закрытыми глазами она казалась спящей, и так и вправду было легче уходить.

Ремус сглотнул и начал медленно пятиться к двери спиной.

Медленно повернул ручку, сглатывая назойливые слезы.

Отступил на шаг. Еще на один. Переступил порог.

И резко отвернувшись, закрыл за собой дверь по другую сторону кабинета. В этот раз замок щелкнул.

В этот же момент Эмили распахнула глаза и уставилась в потолок, часто смаргивая. Она кожей чувствовала, что он стоит там, за дверью, пересиливая себя, чтобы не войти обратно, но не в силах заставить себя так просто уйти прочь.

Но вот Ремус двинулся вперед, и с каждым новым шагом его походка становилась все уверенней и жестче. Через томительную минуту он оказался на том конце коридора с таким ощущением, будто за эту минуту прожил еще одну жизнь. А потом, быстро натянув на себя свитер, начал спускаться.

Эмили Паркер вздохнула, рывком села и только сейчас заметила маленькую металлическую статуэтку волчонка на своем столе. Подарок на память — маленький и бесценный талисман. Эмили потянулась, ощущая приятную боль в исцарапанном теле, и пробежала по матовому металлу пальцами, чувствуя, как он теплеет от ее прикосновения, словно оживая, и улыбнулась.

В это время растрепанный Ремус наконец-то покинул Мунго под удивленные взгляды персонала и хихиканье молоденьких девушек за входной стойкой. Он пересек пару улиц, не вполне понимая, куда и зачем идет, врезаясь в прохожих и не слыша сигналов едущих отовсюду машин, купил себе свежей воды, умыл лицо прямо в парке и немного пришел в себя.

Прежде, чем трансгрессировать, Ремус оглянулся, смутно почувствовав чужой взгляд, но решил, что ему показалось. Убрал воду в сумку и еще раз поправил одежду. Глубоко вздохнул и убедившись, что его никто не видит, наконец трансгрессировал. Трансгрессировал, так и не заметив в ветвях старого дуба крупного черного ворона, с тоской глядящего ему вслед.

 

Люциус и Нарцисса, февраль 1981

Драко исполнилось восемь месяцев. Такой маленький, щуплый, капризный. Он все время плакал, успокаиваясь лишь на руках Нарциссы, и когда его маленькое сморщенное личико разглаживалось, она бесконечно долго гладила его щечки, иногда начиная плакать от счастья.

Люциус все время говорил, что она его избалует, что сын вырастит девчонкой, но у него не было времени вмешиваться в его воспитание. Он все время пропадал на работе, то в Министерстве, то у Лорда, и Нарцисса находила все свое утешение в сыне. Только маленький Драко существовал для нее, только он помогал ей забывать, что мир на грани войны, а ее муж принимает на себя основной удар, как правая рука Хозяина. И если они проиграют, то… Думать об этом не хотелось.

Их свадьба прошла как и положено: пышно, роскошно, грандиозно.

Стройные ряды белоснежных кованых стульев с подушечками перед свадебной аркой, увитой нарциссами — от роз Люциус отказался наотрез. Круглые столы, устеленные скатертями, сервированные салфетками за 5 галеонов каждая, столовым серебром и сервизом из костяного фарфора. Прислуга разносила напитки и блюда, а домовики, дабы не оскорбить господ грязным видом, трудились на кухне.

Нарцисса скромно улыбалась, поправляя лепестки-отвороты своего нежно-розового с золотым платья, принимала поздравления и ликовала. Ей нравилось чужое внимание, а свадьба такое событие, когда все внимание отдается невесте и лишь ей одной.

Люциус был сдержанней. Он много работал, кошмарно уставал, иногда не спал сутками, но его выдержка ни тогда и ни сейчас его не подводила. Он вежливо беседовал с гостями, облаченный в новехонький белый фрак, улыбался им, говорил комплименты. Он знал поименно всех, кто пришел, хоть список гостей и составляла Вальбурга. Он знал, у кого сколько родственников, сколько денег и сколько влияния в обществе, и изящно лавировал в потоках информации, вызывая восхищение и зависть.

И Нарцисса в этой зависти купалась. Потому что теперь Люциус принадлежал только ей.

Сердце Нарциссы поначалу бешено колотилось, когда домовихи и служанки наряжали ее к свадьбе, но совсем успокоилось, стоило ей только взглянуть в зеркало. Она была неподражаема хороша и со всех сторон правильна, будто марципановая статуэтка, заботливо сотворенная умелыми руками. У нее была пугающе высокая прическа, похожая на сгусток крема, усыпанный сверкающими на солнце сладостями, и только Нарцисса знала, сколько гелей, шпилек, булавок, ленточек и, наконец, заклинаний сейчас сдавливали ее голову. Но это было приятным ощущением.

Когда Нарциссу вывели из Малфой-мэнора, все взгляды обратились к ней. Восхищенные, завистливые, похотливые, жадные, гордые, счастливые, ненавидящие. Все-все-все. Весь мир принадлежал ей сегодня.

Солнце слепило глаза, подол был невероятно длинным, а каблуки непосильно высокими. Маленькая девочка в белом платьице, стоившим, как один только дом каких-нибудь Поттеров, поддерживала подол платья Нарциссы, шествуя за ней на почтительном отдалении, а та понятия не имела, из какой семьи эта кроха.

Потом отец вел ее под руку к алтарю, а мать горделиво обводила глазами гостей.

У арки стоял Люциус с налепленной на лицо улыбкой, рядом с ним его шафер, Энтони Мальсибер, а справа три малоизвестные Нарциссе девушки — подружки невесты. Всех их выбрала Вальбурга, подчеркнув, что свадьба — это публичное, политическое событие, и личные вкусы жениха и невесты играют здесь последнюю роль. Но Нарциссе было плевать, кто будет стоять с ней в этот момент. Ведь не они выходили замуж за Люциуса, а она.

Сердце Нарциссы дрогнуло лишь один раз.

Не во время церемонии. Сказать «да» было просто, к этому ее готовили с детства.

Оно дрогнуло, когда после торжественного поцелуя, скрепляющего брак, Нарцисса повернулась к гостям, сверкая счастливыми глазами и увидела позади всех статного юношу в черном костюме.

Темного Лорда.

Он с улыбкой посмотрел ей в глаза, и Нарцисса вся затрепетала от ужаса и от исходящей от него угрозы. Гости замерли, даже Вальбурга застыла, будто бы забыв дышать. Лорд легким шагом прошел между рядами прямо к арке, склонился к руке Нарциссы, которую от страха та даже забыла протянуть ему, и тихо произнес:

— Поздравляю вас Нарцисса с этим событием. Поздравляю всех троих.

Последнюю фразу он произнес почти шепотом.

Когда Нарцисса наконец совладала с собой и расцвела в очаровательнейшей из своих улыбок, Лорд уже выпрямился. Кивнул Люциусу, без сожаления извинился за спешку и незамедлительно покинул празднество в стылой тишине. Никто, кроме Нарциссы не расслышал последние слова Волдеморта. Но ее встревоженный, недоверчивый взгляд и подрагивание рук, которыми Нарцисса хотела прикоснуться к животу, выдали ее с головой. Перед теми, конечно, кто умел видеть.

Люциус дернулся, скосив глаза на Нарциссу, и что-то непонятное, счастливое и одновременно испуганное вспыхнуло внутри него. Вальбурга лишь хмыкнула, парализуя невестку взглядом, Друэлла смотрела неодобрительно, но теперь не было смысла следовать формальностям и обвинять дочь в преждевременном сексе с ее теперь уже мужем. Нарцисса же была так занята обдумыванием новой мысли, что совсем позабыла и про Лорда, и про свадьбу. В ее теле что-то изменялось в этот самый момент…

Драко проснулся и громко, тоскливо заплакал.

Нарцисса бросилась к нему со всех ног, подхватила на руки и начала укачивать.

— Госпоже нужно отдохнуть, — тоненько пропела маленькая эльфийка, подбегая к Нарциссе.

Нарцисса взглянула на нее, потом на сына, и отрицательно покачала головой.

Вот уж нет! Своих детей она воспитает сама. Пусть она и не спит ночами, забывает поесть, существенно потеряла в весе, потому что доктора запретили есть очень многое — у Драко появилась аллергия на молоко. Пусть. Зато ее сын не будет чувствовать себя так, словно родителям плевать на него, у ее сына будет все ее внимание и любовь. Тем более… она ведь не сможет родить еще одного. Она просто не переживет этого физически, так сказали врачи.

Домовиха виновато отступила, съежившись.

— Может быть, госпожа хотя бы примет ванную?

Нарцисса бросила на нее рассерженный взгляд, но смилостивилась. Люциус снова будет ругать домовиков, что те не дают отдыхать матери и не исполняют обязанности нянек. То, что это был выбор Нарциссы, его не волновало.

— Хорошо, — сжалилась она. — Подготовь ванную с солью и не забудь принести масла.

Драко почти успокоился, когда в залу вбежал другой домовик с вестями.

— Госпожа, к нам прибыл гость. Господин Энтони Мальсибер. Нам впустить его?

Нарцисса удивилась. Мальсибер не показывал никакой ревности из-за того, что Нарцисса вышла не за него. Он ненавидел Люциуса, да, но зачем он пришел к ним домой?

Нарцисса замялась, затем опустила Драко в кроватку.

— Присмотри за ним, — махнула она рукой. — Я лично встречу.

Ее шаги отдавались глухим одиноким звуком в огромном пустом холле, но Нарцисса никогда не задумывалась о том, зачем паре человек столько пространства — она считала, что чем большим ты можешь обладать, тем лучше. Энтони стоял у самых дверей, задумчиво озираясь, но еще издалека Нарцисса почувствовала в нем неладное.

Нарцисса остановилась напротив Мальсибера, а тот стоял немного покосившись и полубоком к ней, кося глазами, как пугливая лошадь. Казалось, что Энтони стоит неимоверных усилий просто сосредоточить на Нарциссе свой взгляд. Он покачивался, немного подрагивал и выглядел совсем нездорово. Одежда была растрепанной и грязной, ботинки нечищенными, а рубашка — незаправленной. Одним словом — кошмар аристократического общества.

Нарцисса, не выдержав запаха, на шаг отступила.

— Тони? Зачем ты здесь?

— Цисси, — он пошел на нее, споткнулся, схватил ее за руки и упал на колени, глядя снизу вверх, как побитый пес. — Цисси, что с тобой сделало замужество?

Нарцисса вздрогнула от неприкрытой жалости в его голосе, мельком взглянула в зеркало сбоку на стене. Ее красота не увяла, но сейчас выглядела изможденной. Глаза впали, оттененные нездоровыми тенями, кожа на красивых скулах натянулась, губы посерели и волосы начали тускнеть. Но изящество, грация и достоинство — этого Нарциссу было не лишить.

Пусть она и выглядела так, словно из нее выпивали саму жизнь, пусть. Но она ведь кормила Драко, а ему сейчас нужны силы куда больше, чем ей. Драко был еще совсем крохотным, беззащитным, он имел право получать свои силы от матери, забирать их столько, сколько ему нужно.

— Когда ты стал таким грубым, Тони? — едко ответила Нарцисса, вся вспыхивая и разом преображаясь. — От таких твоих комплиментов все дамы разбегутся.

Он кисло улыбнулся, и ощущение опасности, исходящее от него, пропало.

— Пойдем, я напою тебя чаем, — смилостивилась Нарцисса.

Она провела Энтони через весь холл под руку и усадила на софу. Домовики немедленно накрыли легкий полдник, и пока Мальсибер баюкал в руках горячую кружку, Нарцисса мучала виноградную ветвь, отрывая ягоды одну за одной и с наслаждением обхватывая их упругие бока губами. Она ждала, когда Энтони сам начнет рассказывать.

— Я… — протянул Мальсибер жалобно. — Я не уверен, но со мной что-то происходит… Я пришел поговорить, мне кажется, ты сможешь… — Он сбивался. — Я вижу Паркер во снах, и Люциус, он хочет убить меня… Еще Лорд, Хозяин, он недоволен мной, я чувствую. Я все время в кошмарах. Слышу крики, голоса, чьи-то вопли, иногда мне очень больно. Я сплю и чувствую, как меня режут. Просыпаюсь и вижу вокруг тени, но они исчезают от солнечного света, а потом приходят снова и снова, и снова…

Голос Мальсибера поднимался и утихал, будто пульсируя, а Нарцисса все силилась понять, о чем он говорит. Было ясно, что что-то происходит с ним и с его разумом. Может быть, те пытки, которым он подвергал грязнокровок, наконец подействовали и на него, и он и сам начал сходить с ума? Нарцисса не чувствовала к нему жалости, но по старой дружбе решила не прогонять его.

— Помоги мне Нарцисса! — вдруг вскрикнул он, выпуская из рук чашку, и та упала на пол и покатилась по ковру, расплескивая чай. — Помоги! — Энтони пополз к Нарциссе на коленях, хватаясь пальцами за полы халата, пытаясь поднять голову, но что-то ему мешало. — Пожалуйста!

Он, кажется, плакал. А Нарцисса последние недели занятая мыслями лишь о сыне, совсем запуталась и не могла понять, чего от нее хотят. Она хлопала глазами, даже не пытаясь оттолкнуть или успокоить Мальсибера, а он почти начал рыдать, подвывая.

Проснулся Драко. Тихонечко захныкал, потом громче, и вот уже разревелся совсем.

Мальсибер вздрогнул, дернулся и оглянулся.

Нарцисса сердцем почувствовала угрозу, схватила исхудавшими руками Мальсибера за плечи, удерживая на месте, а тот рванулся к ее сыну.

— Унесите Драко! — закричала она во всю мощь своих легких. Получилось так громко, что Мальсибер замер, окосев на мгновение, а потом задергался еще сильнее.

Домовики быстро обступили колыбель, обхватив ее маленькими ручками со всех сторон, и с хлопком исчезли. Звук плача исчез.

Мальсибер оглянулся к Нарциссе, вскочил на покачивающиеся ноги и пошел теперь уже на нее.

— Прочь! — закричала она, отупев от страха. — Прочь!

Палочка скатилась по софе прямо ей в руку. Она выставила ее вперед и вместо заклинания снова прокричала:

— Прочь!

Мальсибера оттолкнуло и ударило о противоположную стену. Он запутался в шторе и, вырвав ее вместе с гардиной, упал на пол. Теперь уже не шевелясь.

Нарцисса стояла, объятая дрожью и ужасом. Сколько прошло времени она не знала, она только слышала гулкие удары своего сердца и шум, послышавшийся на улице, не затронул ее внимания. Нарцисса упала на софу, домовики обступили ее со всех сторон, кто-то принес лекарства и налил ей чаю в большую пузатую кружку, которые Нарцисса ненавидела.

— Что здесь произошло?

Элиза Яксли вошла в залу, огляделась и устремилась к Нарциссе, обеспокоенная.

— Мистер Мальсибер пришел, — пропищала эльфийка, указывая дрожащим пальчиком на куль, замотанный в штору.

Элиза резко обернулась и также стремительно зашагала в другом направлении.

Нарцисса смотрела на ее прямую жесткую спину в черной охотничьей куртке. Элиза больше не носила платьев, зато всегда держала при себе пару ножей, шпагу и ядовитые порошки. Она стала одним из лучших цепных псов Лорда и негласным защитником семьи Малфой, Люциус лично тренировал и обучал ее всем тонкостям нового мира, в который она с таким удовольствием окунулась.

Драко она просто обожала, он был слишком похож на Эрику.

— Он что-то сделал с тобой? С Драко? -голос Элиза упал, голова мотнулась в сторону и рука немедля поползла к оружию.

— Нет, нет… Я успела среагировать. — Нарцисса посмотрела на Элизу. — Вызови целителей, пожалуйста.

— Конечно.

Затем Нарцисса снова взмахнула палочкой.

Экспекто Патронум!

Сверкающая сине-зеленая бабочка взмахнула прозрачными крыльями и вылетела в приоткрытое окно. Весточка для Люциуса. Элиза проводила ее взглядом и усмехнулась.

— Вот как ты следила за нами, дорогая Цисси. Что же, редкой красоты Патронус.

Люциус прибыл через считанные секунды. Разъяренный, с горящими потемневшими глазами ворвался с залу, не заметив Элизы. Первым делом он за шиворот приподнял куль, распознал в нем Мальсибера и с омерзением швырнул его обратно на пол. Затем щелчком пальцев призвал домовика с пером и чернилами и отправил срочную сову в Мунго, и только потом подошел к Нарциссе.

Она подняла на него глаза, виноватые и уставшие. Люциус смотрел зло, но Нарцисса знала, что так проявляется его беспокойство за семью.

— Где Драко? — через сжатые зубы промолвил он.

— Наверху, в безопасности, — прошептала Нарцисса.

Лицо Люциуса слегка смягчилось. Он кивнул, что-то резкое бросил домовикам и ушел обратно к Элизе.

— Никогда более чтобы его не было в этом доме, Лиз, — донеслось до Нарциссы.

— Безусловно, Люц. Что будет с ним?

Они называли друг друга сокращенными именами, и внутри Нарциссы всколыхнулась зависть.

— Я никому не позволю причинять вред моей семье, — отчеканил Люциус.

— Ты не можешь его просто убить. Это Мальсибер, а не какой-то там мальчик из трущоб Лондона.

— Но упечь его в Мунго я способен. Тем более многие шепчутся о его ухудшающемся состоянии.

— И тебе не кажется это странным?

— Я вижу те же признаки еще у некоторых из нас… И я догадываюсь о причине, но к сожалению ничего не могу поделать. Я дал обет, Лиз, это существенно связывает мне руки.

Медики из Мунго прибыли через полчаса. Осмотрели Мальсибера, Нарциссу, выслушали всех присутствующих и только потом отбыли, забрав Энтони с собой. Люциус уехал в Министерство, а Элизу вызвали Пожиратели.

Когда дом опустел, Нарцисса, отмахиваясь от домовиков, устремилась вверх по лестнице в спальню. Драко спал, но она подняла его на руки и крепко прижала к груди. Слава Мерлину, что ничего не произошло. Слава Мерлину, что у них есть, кому их защитить.

Нарцисса заснула на кровати вместе с сыном, блаженно улыбаясь, так что даже не услышала, когда Люциус вернулся домой поздней ночью. Он, неслышно ступая несмотря на поврежденную в недавней стычке ногу, осторожно прошел в спальню, мягко провел пальцами по щеке Нарциссы, затем Драко и измученно улыбнулся.

А через две недели Энтони Мальсибер повесился в своей роскошной палате в Мунго.

 

Питер и Элиза, октябрь 1981

Элиза расчесывала длинные светлые волосы и заплетала их в косу. Волосы немало отросли, и теперь она могла конкурировать с Люциусом. Рядом на стуле лежала полюбившаяся ей кожаная куртка с наклепками. Элиза осталась лишь в черной безрукавке и штанах, похожая сейчас то ли на безликого наемного убийцу, то ли на матерую охотницу на оборотней. Метка Пожирателей Смерти окутывала ее руку пугающими черными узорами, переплетаясь с мелкими, едва заметными шрамами и царапинами, неуспевающими заживать. Это была карта ее тела, и Элиза могла бы многое рассказать о каждой из отметин, но ей приходилось скрывать их, и только в поместье Люциуса она могла быть собой.

Она провела кончиками пальцев, едва касаясь кожи, по своей метке, рассматривая ее в зеркале с легким трепетом и предвкушением. Она приняла ее лишь несколько часов назад, и кожу все еще жгло. Но разве это могло пересилить ощущение предстоящего задания, на которое Элиза отправится этой ночью и которое изменит все?

Она посмотрела прямо в глаза отражению. Немногие могли похвастаться этим, немногие смогли бы смотреть в свои собственные глаза и не отворачиваться от своих демонов, но Элиза прошла с ними длинный путь. В конце концов, она пережила знаменитое убийственное зелье, свалившее немалую часть Хогвартса, смерть своей тетки, сумела войти в ближний круг Люциуса и пробиться в первые ряды к Лорду.

Ее черты лица за последние три года ужесточились, будто кто-то невидимый с каждым днем работал над ее лицом, превращая бесформенный камень в замысловатую личину с острыми сколами. Она становилась все больше похожа на тех, в чьих жилах текла кровь Яксли, и все меньше — на мать. Ее родственники — Яксли — не намеревались признавать ее так просто, но Элиза знала, что однажды они опустятся к ее ногам, и никто больше не позволит и взглядом намекнуть на то, что она полукровка.

Когда на выпускном им вручали дипломы и надевали на голову Распределяющую Шляпу, чтобы та сказала бывшими детишкам напутственные слова, Элиза задала Шляпе вопрос.

— Почему ты отправила меня на Пуффендуй? На самый бесхарактерный факультет?

— Это самый добрый факультет, девочка. Он наполнен людьми, которые умеют прощать. Я увидела надежду и решила, что Пуффендуй сможет искоренить черноту внутри тебя, но этого оказалось недостаточно. Жаль.

Что же, это всего лишь еще раз подтверждало тот факт, что Элиза идет верным путем, раз даже Пуффендуй не смог сбить ее с него.

Несколько лет тренировок, обучения, работы под прикрытием и бесконечной, искусной, необъятной лжи. План был готов давно, труднее было обучиться усложненному Обливиэйту и Империусу, но Элиза справлялась. Поначалу ей казалось, что все это — лишь непростое ремесло, требующее обычного усердия, и главное ее препятствие — это связи с прошлым. Но сжигать мосты оказалось гораздо проще. Кровь Яксли внутри нее проснулась, заглушив простодушную кровь Киллбрук, и даже когда что-то сопротивлялось внутри, убеждая в неправильности действий, договориться с совестью оказывалось не так уж и трудно. А вскоре она и вовсе перестала напоминать о себе.

Элиза перестала поддерживать с отцом связь почти сразу после школы. Он совсем спился, и Элиза больше не желала тратить время на спасение утопающего, который и сам хотел утонуть.

Они с Питером начали снимать небольшой домик около Лондона с пышными яркими цветами на подоконниках, увитыми плющом стенами и крышей с красной черепицей. Домик был такой маленький, уютный и светленький, что Элизу от него тошнило. Она могла позволить себе больше, роскошнее, грандиознее, но не смогла бы объяснить Питеру, откуда у нее появилось столько денег. А эти маленькие комнатки, дешевые шторки, деревянная поскрипывающая кровать и блеклые лампочки под пыльными куполами бесцветных стекол приводили ее в бешенство.

Элиза знала, на что она способна, и рядом с Питером ее не оставляло ощущение, что он тянет ее назад. Слишком добрый, слишком наивный, слишком милый. Иногда она смотрела на него, и внутри просыпалось что-то трогательное, но потом она напоминала себе, что он — двойной агент Дамблдора, ровно так же, как она — двойной агент Лорда. Она не входила в Орден Феникса, но Питер слишком многое ей рассказывал. Конечно же, он рассказал ей и о своей роли, но она отчего-то промолчала, скрыла это от Люциуса и Хозяина. Иногда ей хотелось крикнуть: «Очнись, Питер, этот старик просто использует и выкинет тебя, когда ты сломаешься!», но она знала, что это бесполезно. Питер нуждался в людях, а Элиза нуждалась во власти, и эта разница между ними становилась все необъятней.

Элиза не оправдывала себя, она просто шла навстречу своим желаниям и готова была заплатить за них цену. И ее желания сбывались одно за одним, потому что они были оплачены.

Люциус зашел в покои Элизы в Малфой-мэноре и остановился за ее спиной, так что она увидела его уставшее суровое отражение в зеркале. Он аккуратно положил ей руки на плечи и дождался, пока она отложит гребень в сторону.

Люциус на секунду замялся, но длинными пальцами подхватил гребень за ручку и через мгновение тот вновь утонул в волосах Элизы. Это было что-то невиданное, поэтому Элиза замерла, с диковинным интересом наблюдая за действиями Люциуса, и приготовилась слушать. Он поднял глаза к зеркалу, и его рука приостановила свой плавный ход.

— Ты готова, Лиз? — проникновенно спросил он.

— Да, Люциус, — незамедлительно отозвалась она.

Люциус кивнул. Может быть, он и любил Нарциссу, но сейчас, когда она отупела от своего материнства, ему нужен был кто-то, с кем он мог бы поговорить, и Элиза никогда не отказывала ему в беседе.

— Тогда давай повторим все в последний раз, Лиз. Ошибки недопустимы, ты знаешь их цену, но я не сомневаюсь в тебе. И Темный Лорд также не сомневается.

Люциус снова посмотрел ей в глаза через зеркало и чуть сжал ее плечи. Элиза не пошевелилась.

— Ты ворвешься в ваш с Питером дом, — начал Люциус, — так, словно тебя преследуют адские псы…

«Элиза появилась на пороге его дома растрепанная, в рваной одежде, в ранах и порезах. В ее глазах метался ужас и страх, она была почти в безумии и те минуты, пока Питер не открыл ей, просто колотила в дверь со всей силы.

— Элиза?.. — спросил он. Было два часа ночи, и Питер наконец-то провалился в сон после длительного дежурства. Он толком ничего не соображал, но был преисполнен желанием помочь. — Где ты была последнюю неделю?»

— …сыграешь роль очень раненного и очень испуганного человека…

«— Я… — Элиза задохнулась и чуть ли не повалилась на Питера. Он пустил ее внутрь, сбегал на кухню, по пути роняя предметы с их мест, вручил Элизе стакан воды и только сейчас заметил расползающуюся рану у нее на боку.

— Что с тобой?..

— Быстрее, Питер! — зашептала она, едва заглотив всю воду. — Они уже там!..

— Что?..»

— …расскажешь, что Поттеры в беде. Спровоцируешь его, чтобы он трансгрессировал к ним, но не переиграй. Говори быстро, так, чтобы у него было времени обдумать это. Скажи что-нибудь жуткое и более-менее логичное. Наш единственный шанс — это сыграть на его чувствах, чтобы они не дали его разуму понять, что происходит, чтобы повели его вперед без оглядки…

«— Я работала под прикрытием в Аврорате, — тараторила она. — Поступил приказ любыми силами защищать Поттеров и их новорожденного сына. Мы… вся наша группа потерпела поражение. Мне не к кому больше пойти… Я!..

Элиза почти рыдала, а Питер соображал все меньше.

Аврорат? Поттеры? Но как добрались до них, если они под заклятием Фиделиуса, как?..»

— …как только он начнет думать, сбей его с мысли. Кричи, плачь, тяни за руку, бей — что угодно. Проси позвать друзей, чтобы он доверился тебе. Если он достаточно верит тебе, он поведется. Но не передави…

«— Питер, нужно что-то делать! — закричала Элиза. — Нужно звать Дамблдора, или мародеров, или авроров и быстрее отправляться туда, слышишь?!

Питер часто закивал. Он все еще был сонным, от услышанного кружилась голова, в прихожей стоял острый запах крови и страха. Питер механически схватил пальто и палочку и, едва соображая, рванулся на улицу в чем был. Элиза бросилась за ним».

— …он будет заботиться о тебе, запретит тебе идти с ним, так что сыграй свою любовь к нему тщательно. Постарайся, Элиза. Если он не возьмет тебя с собой, все пойдет прахом…

«— Ты останешься здесь! — он оглянулся.

— С ума сошел?! Я не пущу тебя одного! — в ее словах было столько искреннего ужаса, страха за него, что в Питере вспыхнуло давно забытое чувство надежды.

Она была ему близким человеком, пусть и так отдалилась в последнее время. Но если теперь Элизе нужна его помощь, он сделает все!»

— …когда вы трансгрессируете, достаточно будет, если только он коснется двери их дома, тогда и ты увидишь его. Далее действуй быстро. Поттеры не должны ничего заметить…

«Питер схватил ее за руку, махнул палочкой и трансгрессировал к дому Поттеров. Бросился к увитой цветами маленькой калитке, ничего не понимая. В доме на втором этаже горел свет, и силуэт Лили в окне был хорошо различим. Она укачивала сына. Питер быстро взбежал по ступенькам, схватился за ручку и, прежде чем прокричать что-нибудь, упал парализованным.

Он не успел ничего заподозрить. Он ведь не ждал этого от… нее.

— Прости меня, Питер.

Элиза стояла за его спиной, и ее голос как по волшебству перестал быть испуганным и судорожным. Она говорила спокойно и взвешенно, и от этого наглого и откровенного предательства Питер сломался. Он еще не до конца понял, что его предали, ощутил неладное, но не смог принять правду. Он почувствовал, как его нутро медленно и болезненно опустошается. Настолько, что даже причин ее поступка он знать не хочет. И только одна мысль билась в его голове, вытесняя все остальные — он страшно подвел Лили и Джеймса, своих настоящих друзей.

Он поверил не той и этим убил их.

Элиза крепко сжала его плечо и трансгрессировала обратно. Так быстро, что выглянувший на крыльцо сонный Джеймс, решил, что ему просто почудилось».

— …можешь объяснить ему, что происходит, когда вернетесь к нему домой. Но не увлекайся, никогда не знаешь, где можешь случайно ошибиться…

«Парализованный Питер сидел перед Элизой в их общем доме и смотрел на нее стеклянными глазами.

— В качестве одолжения я объясню, — сказала она, и Питер поразился произошедшим переменам.

Где ее страх, где усталость и истерика? Да, она была изрезана, поцарапана, но сейчас, при свете лампочки, все это казалось искусным гримом, включая и ту, якобы страшную рану. Страшнее выглядела ее душа, но эту рану уже было не излечить.

— Моя настоящая фамилия — Яксли, — сказала Элиза.

Питеру понадобилось время, чтобы осознать.

Яксли.

Одно из чистокровных семейств, одно из тех, что порождает таких, как Эрнест или таких, как Мальсибер. Все ее отсутствия и тайны — лишь часть большой игры, куда большей, чем обыкновенная измена. И он — часть ее игры. Идиот, придурок, наивный тупица!

Питер смотрел на нее в немом ожидании, но Элиза больше не сказала ничего. Видимо, она посчитала, что произнесенный фразы будет более, чем достаточно для такого ничтожества, как он».

— …ну а когда наговоришься, действуй четко. Сотри его воспоминания и внуши ему, что это он — предал Поттеров. Он должен сойти за убийцу. — Люциус помолчал. — Или за убийцу сойдешь ты.

Элиза усмехнулась.

- Я знаю цену ошибки, Люциус. — Она помолчала и сама не зная зачем поинтересовалась: — Что станет с его разумом после этого вмешательства?

— Полагаю, он частично потеряет рассудок, — пожал плечами Люциус. — Та мысль, что ты внушишь ему, будет казаться его подсознанию слишком дикой, так что он будет отвергать ее, но у него не хватит фактов. Он забудет все, что могло бы противоречить новому знанию, и все, что ему останется — лишь ничем неподтвержденные ощущения. Это в конечном итоге, вероятнее всего, раздвоит его личность и сделает обыкновенным психом. Он инстинктивно кинется в бегство, а когда его начнут искать, среагирует неадекватно. Не думаю, что он проживет слишком долго, так что, если это тебя волнует, он не будет мучаться. — Люциус провел гребнем по особенно длинной золотистой пряди. — Здесь не о чем беспокоиться, Лиз, мы все выбираем свой путь сами. Кто-то желает быть на стороне победителя, кто-то на стороне проигравшего. Он свою сторону выбрал, и ты не в ответе за это.

Элиза скованно улыбнулась Люциусу в зеркале.

Ей не хотелось поступать с Питером так, но ей нужно было выбрать между ним и собой, а этот выбор она сделала уже давно.

«Элиза подняла палочку и отчетливо, как ее учил Мальсибер, произнесла: «Обливиэйт!», и хрупкий маленький мир Питера потонул в черноте, чтобы очень скоро наполниться ложными воспоминаниями о том, чего он никогда не совершал. Воспоминаниями, в которые он за всю свою долгую крысиную жизнь так и не смог поверить до конца. Но они все равно сломали его, превратив в жалкое подобие некогда чудесного человека, и дороги назад для Питера больше не было.

Как не было ее и для Элизы».

— Удачи, сестренка.

— Я не подведу, брат.

 

Сириус, ноябрь 1981

Вокруг было темно, сыро и Сириус представлял, как по коридорам между камерами передвигаются огромные дряхлые мокрицы. Именно такое ощущение у него вызывали дементоры. Он чувствовал, как они отчаянно пытаются высосать из него всяческие соки и натыкаются на невиданный им ранее барьер. Дементоры пытались пробраться к Сириусу в самое нутро, чтобы забрать все самое вкусное и ценное изнутри него, но у них ни черта не выходило, потому что воспоминания Сириуса были бесконечны, как океан за стенами темницы, и они же порождали в нем столько чувств, что не хватило бы и сотни этих улиток в капюшонах, чтобы избавить его от них.

Сириус закрыл глаза, и мир разноцветными пятнами завертелся вокруг.

…Выпускной Мародеров и A&B.

Великое событие!

МакГонагалл, невероятно гордая своим выпуском, вручала дипломы, смахивая с глаз скупые слезы. Флитвик деловито кряхтел, что-то втолковывая мадам Стебль и уверял всех окружающих, что таких послушных, удивительных и талантливых детей он никогда еще не обучал. Джеймс попеременно фыркал, то от речей Флитвика, то от речей Слагхорна, и неустойчиво покачивался рядом с Ремусом, так как умудрился набраться еще до вручения дипломов.

Сириусу казалось неправильным быть там после всего совершенного, но он спросил себя: «Какого черта? Не прийти на собственный выпускной?!» и первым прибыл на квиддичное поле в парадной мантии и с квадратной академической шапочкой на голове. Его изрядно веселил тот факт, что ему удалось доучиться до последнего курса, прекрасно сдать экзамены (уступил лишь Ремусу на Истории Магии) и даже дожить до выпускного.

Все вокруг были красивые и гордые, светящиеся улыбками, как будто бы позабывшие про войну, и Сириус фыркал всякий раз, представляя, что бы сказала Беата, если бы на нее попытались все это напялить. И когда он представлял это, ему становилось легче.

Потом были танцы.

Фейерверки полыхали над Хогвартсом, грозясь взорвать защитное поле и мракоборцев, патрулирующих небо. Вокруг разносили сливочное пиво, прыгали лепреконы и танцевали феи. В пудинге был бурбон. Сириус не знал, кто его туда налил, но вкус был до безобразия явным. В мороженом в форме символов всех четырех факультетов был виски. В одной бочке, предназначенной для компота, плескался ром, и все преподаватели делали ангельские глаза, пробуя пищу и будто бы совершенно ничего не замечая.

Хогвартс стонал от громких криков, шуток, веселья и танцев.

Танцевали всё: и вальс, и танго, и самбо, некоторые даже одновременно. Девчонки, слепящие, нарядные, молоденькие кружились в своих платьях, и вокруг пестрило от карминного-аквамаринового-изумрудного-горчичного. Повсюду тянулись столы с едой, словно весь Хогвартс, включая его угодья, превратился в одну огромную ярмарку счастья и пиршества.

Сириусу тоже было пьяно и весело. Он забывался, купаясь в чужом смехе и в крепком алкоголе. Сегодня был удивительный день. Сегодня был такой день, будто Мародеры вместе с A&B разом сошли с ума и выпустили на свет лучшие свои шутки, а преподаватели вместо наказания назначили им за это награду.

Сириус приклеился спиной к какому-то дереву, клонящему тяжелую крону к сырой земле. В руках его была бутылка и янтарный виски завораживающе покачивался внутри вместе с Сириусом.

— Я тебя вижу, Паркер, — пьяно и хитро прошептал он в пустоту.

Эмили сидела подле дерева, слева от Блэка, завернувшись в свою мантию, такую непроглядную, будто вытягивающую весь свет извне. У нее был все тот же взгляд, что и последние пару месяцев — сосредоточенный и механический.

— И я тебя вижу, Сириус, — наконец глухо отозвалась она.

Сириус хмыкнул и плавно стек по дереву вниз, царапая куртку о шершавую кору.

— Поздравляю с блестяще сданными экзаменами. — Он помолчал. — Видел тебя с одним старым мужиком из Аврората. Тебе уже предлагают места?

— Просто уйма предложений, Блэк.

— И куда ты пойдешь?

— Подальше от людей.

Сириус фыркнул.

— Лили, Цисса, мой братишка и… Нюниус. Кто бы мог подумать?

— Иногда полезно обращать внимание на тех, Блэк, кто привлекает его меньше всего.

Сириус вместо ответа вытянул руку влево и виски призывно забултыхался внутри бутыли. Эмили помедлила, но все-таки взяла бутылку из его руки.

— Мне нельзя пить алкоголь из-за зелий, что я принимаю, — сказала она, задумчиво разглядывая янтарные отсветы на стеклянных стенках.

— Мы с тобой оба знаем, что никакие зелья ты, Паркер, не принимаешь. Они мешают тебе думать, а ты не согласна это терпеть.

— Ты не говорил об этом Ремусу? — ее голос дрогнул.

— Никому. Даже собственному пистолету.

— А у тебя его не отобрали?

— Нет… я сделал реплику. МакГонагалл плохо разбирается в маггловских штучках.

— Ясно.

Послышался звук булькающей жидкости, а затем кашель Эмили. Мимо них проплыла Нарцисса в совершенно восхитительном платье нежно-салатового цвета и белой орхидеей в высокой прическе, но под этим деревом они словно стали невидимками, и Нарцисса не обратила внимания на двух полулежащих студентов. Мало ли, кто там валяется и сколько он выпил.

— Слушай, Паркер, у меня к тебе просьба.

Эмили молчала, но он услышал, как она пошевелилась, поворачивая голову.

— Сейчас я встану, дойду до своего братца и скажу ему спасибо за тебя. А потом станцую со своей прекрасной сестрой, если она конечно не отвергнет грязного пьяного магглолюба, — Сириус усмехнулся. — А ты… станцуешь с Ремусом. Мне плевать, что ты чувствуешь к нему сейчас, просто станцуй с ним. Хоть молча. Ему довольно херово после всего случившегося с тобой, он так переживает, что скоро поседеет, а срок жизни у него и так укорочен и с каждым полнолунием становится все меньше. Просто сделай моему лучшему другу приятно. Он нечасто улыбался в своей жизни.

Сириус поднялся, опираясь на ствол, отряхнулся и, приклеив к губам обольстительную улыбку, двинулся вперед. Эмили наблюдала, как он переступил границу света и тьмы, как разом окунулся в слепящие вспышки праздника, как какие-то расхрабревшие от сливочного пива девчонки в золотистых платьях увели его в хоровод. Она смотрела еще с минуту в мельтешение цветов, красок и улыбок, ни о чем не думая и медленно покачивая руку с бутылью.

А потом встала, сбросив мантию и оставшись в темно-синем длинном платье с черным ажурным болеро, и пошла вперед, лавируя между людьми. К Ремусу.

Сириус видел, как тонкая темная фигура, словно тень, пытающаяся сбежать от света, быстро пересекает импровизированную танцплощадку. Как тень подходит к хмурому парню в сером костюме с гриффиндорским значком, приколотым к груди. Как тень берет его за руку, и парень поднимает голову, и как медленно покачиваясь и положив головы друг другу на плечи, они единственные во всей этой кутерьме, танцуют медленный танец, пока над их головами взрываются петарды и в воздухе бьется ритмичная быстрая музыка.

Через мгновения Ремус и Эмили скрылись от его глаз, заслоненные десятками других танцующих пар. Его самого вновь увлекли в очередной хоровод, где вокруг были улыбки, тонкие девичьи руки, искрящиеся украшения и оголенные плечики, коленки, шеи…

Мимо протанцевал Джеймс с Лили на руках. Она заливисто смеялась, обнимая его за шею и целуя его в щеку алыми горячими губами, а он подпрыгивал на ходу, срывая с ее губ полуиспуганные вскрики и тут же припадал к ним, успокаивая.

Вспышка.

МакГонагалл отплясывает в кругу Флитвика, Дамблдора и Помфри. Они все в морщинах, с ссутуленными спинами, но в глазах бьется и ревет пламя Гриффиндора. Даже у Помфри с Пуффендуя и у Флитвика с Когтеврана.

Вспышка.

Питер нежно держит за руку Элизу. Он такой маленький по сравнению с ней, а она такая прекрасная по сравнению с ним, и вместе они совершенно умилительно-очаровательные, и Сириусу нравится просто наблюдать за их скромным и добрым танцем. Вот бы они никогда не расставались.

Вспышка.

Регулус кланяется Нарциссе, прежде чем пригласить на танец тайную возлюбленную всей своей жизни, и она благосклонно кивает ему в ответ. У него горят глаза, а Нарцисса улыбается нежно, но с холодком, и вместе они проплывают мимо, объятые ароматами цветочных духов Нарциссы и счастливым волнением раскрасневшегося Регулуса.

Вспышка.

Марлин танцует с каким-то молоденьким пьяным Аврором. Он хорош собой, статен, галантно придерживает ее за талию, не позволяя себе лишнего, и недоверчиво смотрит на гриффиндорскую красавицу, сейчас похожую на диковинный цветок, нежный и чистый. А она смеется и вдруг, на секунду замерев, крепко целует в его губы, а он застывает как соляной столб, и на губах его против воли расцветает счастливейшая из улыбок.

Вспышка.

Алиса и Фрэнк, прибывшие в Хогвартс к друзьям по случаю выпускного. Уже потрепанные в битвах, но бесконечно счастливые вместе. У обоих на пальцах кольца, Алиса с короткой стрижкой, которая делает ее будто бы более дерзкой и храброй. Фрэнк все такой же серьезный и даже чуточку суровый, с выпрямленной спиной и в хорошем костюме. Он придерживает Алису за талию, а та отклоняется назад и вновь рвется к нему, чтобы закружиться в очередном вихре.

Вспышка. Вспышка. Вспышка.

Сириус лежит в черной камере и смотрит на звезды в крошечном зарешеченном окошке. За окном прибой и гроза, и все это напоминает ему утес Мэна, крепкие сигареты и прикосновения одной из самых непокорных слизеринских девушек.

— Вы не заберете у меня это, не заберете! — яростно шепчет он в темноту, и тени дементоров на время отступают от его камеры.

А перед глазами стоит лицо Беаты.

Она у ворот Блэкшира, смотрит ему в глаза и что-то говорит. А потом их пальцы разрывают касание, и Блэк видит, как она делает первый шаг вперед, но от него. Тот самый момент, когда что-то внутри него явственно прошептало: «Не вернется…»

— Подожди! — вскрикивает он, и Беата мгновенно оборачивается. — Не уходи… — И она вопросительно смотрит в ответ.

Беата возвращается назад на этот маленький и страшный шаг, снова берет его за руки и улыбается. Сириус молча смотрит в ответ и представляет то, чего никогда не было и уже не будет, и пытается поверить в невозможное. Потому что только невозможное сейчас может спасти его.

Всего лишь один маленький шаг, но как много он значит.

Сириус осторожно вздыхает и тихо бормочет что-то сам себе. Свою молитву.

Он видит, как Беата возвращается. Видит, что она не ушла тогда одна на битву, а выбрала остаться с ним, с Сириусом, чтобы согревать его своими горячими руками, спорить до посинения о разных простых вещах и ухмыляться всякий раз, когда он оказывается неправ.

Сириус усмехается ей в ответ, вздыхает и закрывает глаза, проваливаясь в сладкую глубокую дрему надежд и мечтаний. А Беата все также ласково смотрит на него и медленно, почти невесомо гладит по руке. Она делала так, когда он дремал на своей широкой гриффиндорской кровати, и думала, что он не замечает этого. Беата всегда боялась быть нежной.

Дементоры ворчат и бродят вокруг его камеры, недовольные и раздраженные неповиновением пленника, но Сириус не слышит их. Он снова и снова видит счастливейший день своей жизни, он видит своих друзей, своих учителей и свою любимую.

Он видит надежду.

Глава опубликована: 28.04.2016
КОНЕЦ
Отключить рекламу

20 комментариев из 276 (показать все)
Отличное произведение) нравится...местами очень в тему дополняет оригинал..
Просто вау,особеннос сцена с Сириусом,она прям сильно сильно зацепила,спасибо за такой шедевр
Эммм, а почему про Лорда "выхолощенный"? "Выхолощенный", "холощеный" - это синоним к "кастрированный". Может быть, имелось в виду "холеный", "выхоленный"?
Mara Shakrenавтор
Танда Киев
Наверное, потому что это не единственное значение слова, и оно (слово) достаточно часто используется и в переносном смысле.
То есть, человек с характером, лишенном человеческих живых черт, безэмоциональный, сухой, убивший в себе все живое. Выглядящий слишком идеально (не значит, красиво или богато, а словно бы изъянов или недостатков).
очередной фик,автор которого даже в руках книги про поттера не держал, убогий юмор и сюжет,если вам больше 10 лет читать крайне не рекомендовано
Цитата сообщения Mara Shakren от 11.05.2016 в 15:49
Танда Киев
Наверное, потому что это не единственное значение слова, и оно (слово) достаточно часто используется и в переносном смысле.
То есть, человек с характером, лишенном человеческих живых черт, безэмоциональный, сухой, убивший в себе все живое. Выглядящий слишком идеально (не значит, красиво или богато, а словно бы изъянов или недостатков).


Тогда лучше сказать "словно бы выхолощенный" или "с выхолощенной внешностью".
Mara Shakrenавтор
Танда Киев
Можно, согласна, но здесь слово взято в контексте, как эмоциональном, так и физическом. То есть, относится не только ко внешности. Тем не менее, спасибо, я учту ваш совет на случай употребления этого слова)
В этой истории очень не хватает happy end...
Спасибо огромное, я плакала
Я долго не могла собраться и написать отзыв к этому чудесному произведению. А дело в чем... Очень мало фанфиков, которые настолько зацепили, от которых хочется плакать. Было понятно, что по канону ничем хорошим это не закончится, но я не ожидала, что последние главы так сильно зацепят меня. А еще я словила себя на мысли, что не знаю, что хуже - смерть или то, что случилось в итоге с Беатой. Может, это странная точка зрения, но такое мнение сложилось.
Спасибо за сильное произведение.
Mara Shakrenавтор
lulllya, спасибо вам.
Нет, вы правы, такой смысл закладывался. Произошедшее с Беатой одновременно и является смертью, и не является, но что из этого лучше - каждый решает для себя сам.
Ваш фанфик не скачивается... Исправьте пожалуйста.
Mara Shakrenавтор
chitatel1111, скачала во всех форматах без проблем.
Но вопрос все равно не ко мне, а к администрации, так как я технической стороной вопроса не занимаюсь)
Автор, ну настолько фик понравился размером, языком, толковостью, сюжетом... Давайте наплюем на ОС и пусть в проде Беата жива, зз все вспомнит, а произошедшее с поттерами, петигрю и блеком - хитрые манипуляции Дамблдора и все живы!
Mara Shakrenавтор
Elfa, а давайте не будем?)
К слову, Беата и так жива. А произошедшее с Поттерами, Петтигрю и Блэком - это реальность. Не имеет смысла так калечить канон, лучше уж написать совершенно отдельное произведение.
Наверное, так лучше) просто прикипела к ним ко всем душой!)
Знаете, автор, я честно старалась принять вашу работу, я очень люблю время до рождения Гарри, старые семьи, взрослых, вканонных персонажей, старшее поколение, но прочтя про избиение десятью гриффами троих слизеринцев я плюнула и закрыла фик. Работа конечно вами проведена огромная, но я ненавижу канон, где умирает все старшее поколение, где "храбрые и благородные" устраивают засады вчетвером на одного из-за одной рыжей дурынды со смазливой мордой рыжей гривой и волшебными зелеными глазами. Я не буду читать дальше, но не могу не оценить ваш невероятный труд.
Хэлен Онлайн
Забавно, но... Шутки глупы и опасны, а порой и жестоки. Поведение, желания и мотивы Мародеров тянут не на 18, а на 13 лет. В преддверии войны их дурачества и соревнование выглядит дико.
Я прочитала эту замечательную историю до конца. И меня переполняют эмоций. Конечно, хотелось хэппи энда, но такова реальность и я не осуждаю автора за столь печальную концовку. Иначе не было бы историй о мальчике, который выжил.
Хочу сказать отдельное спасибо автору за Питера Петтигрю. Именно такого Питера я представляла и ни за что бы не поверила в его предательство, ведь он один из Мародеров. Хочу сказать спасибо автору за все непередаваемые эмоций после прочтения этого шедевра, и за сам этот шедевр, тоже огромное спасибо!
Также спасибо за неугомонную и храбрую Беату!
Фанфик крайне феминистичный, совсем не зашёл
я на 5 главе призадумалась: а вдруг АВ это домовые эльфы по приказам разных учеников?
Чтобы написать комментарий, войдите

Если вы не зарегистрированы, зарегистрируйтесь

↓ Содержание ↓

↑ Свернуть ↑
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх