Я с тобой (джен)

Зрение к ней вернулось быстро, обстановка не располагала к полноценному обмороку. Сосед снова заполз на кровать и завернулся в одеяло, выставив наружу нос, но Вика старалась на него не смотреть, велико было желание взять его за горло и хорошенько встряхнуть, может, похороненные в нем пилоты еще живы и подадут голос?

Первый раз за все это время она порадовалась, что не видит Дона, сейчас она не смогла бы посмотреть ему в глаза.

Антон и Вальдех.

Вальдех и Антон.

Кто из них придумал эту мерзость? Если Антон, то ей придется здорово извернуться, чтобы реабилитировать человечество в глазах Дона и его соотечественников. Никогда раньше она не замечала в Антоне тяги к бесчеловечным экспериментам. Неужели все это время он водил ее за нос? Вместо офиса ходил в какую-то закрытую лабораторию, где мучил людей, а потом приходил домой и ныл, что устал и все клиенты тупые? А она-то его жалела, дура! И сколько таких дур, как она, никогда не интересуются подробностями работы своих поклонников? Зарплату же вовремя платят, чего еще?

Вика не выдержала, подошла к двери и долбанула в нее ногой.

— Открывайте, — рявкнула она. — Я хочу говорить с врачом и своим адвокатом!

Насчет последнего она соврала, никакого адвоката у нее не было, а если бы и был, позвонить ему все равно было невозможно. Но никто и не подумал отозваться на ее вопль. Тогда она повернулась к двери спиной и задубасила в нее пяткой.

— Я имею право на звонок! — продолжала она драть глотку. — Мое задержание незаконно! Мне не показали лицензию на оказание психиатрических услуг!

Про лицензию она точно не знала, но предполагала, что такая должна быть у каждого медицинского учреждения, вот в ее стоматологии она висела в рамочке на стенке, прямо при входе. А тут…

Дверь была цельнодеревянной, сидела в косяках крепко, может быть, даже была усиленной с той стороны, и пятка скоро потеряла чувствительность, а потом и начала ныть.

— Что я за идиотка, — злобно выругалась она, прыгая на одной ноге. — Болтала с тобой, пока нас сюда вели, позволила запереть, а надо было вырываться и кусаться. Или вообще броситься на водилу, когда тот дверь открыл, он не профессионал с психами, растерялся бы.

— Херня, — кратко ответил Дон. — Тебе всадили бы дозу аминазина, и ты сейчас дрыхла бы в койке рядом с этим. Не выход.

— А что выход? Сидеть и ждать, пока придут санитары и зальют мне в глотку эту гадость? И твое сознание сожрет мое?

— А может быть, твое будет сильнее? — съехидничал Дон. — А я окажусь невинной жертвой.

— Как ты можешь шутить? — Вика теперь уже захотела, чтобы Дон был отдельным физическим существом, которому можно дать пендаль. — Мне страшно, а тебе хоть бы что! Конечно, не твое же тело! А как я на работу пойду с твоими мозгами вперемешку с моими? Ты хоть что-нибудь в бухгалтерии понимаешь? И лифчики не обсудишь уже, сплошные минусы, а тебе все хи-хи. Вся эта байда из-за вас, не сиделось вам в вашем мире, надо было распрыгаться по чужим! И добро бы с какой приличной целью, а то больше гамбургеров пожрать негде.

Выпалив последнее, она выдохлась и сползла на пол, спиной к двери. Дон молчал, и она в ту же секунду пожалела о сказанном. Вышло как-то грубо и некрасиво, и не так уж часто они с девчонками про белье говорили. И гамбургеры тут к чему? Он же не виноват, что у них такого нет. А что у них есть? Почему он не рассказывал?

— Дон, — осторожно позвала она.

— Чего тебе?

— Ты не обиделся?

— Я не слушал.

— Ах ты…

Вика снова почувствовала прилив ярости и заколотила в дверь с новой силой, уже другой ногой. На этот раз ей уже было не важно, откроют ей или нет, нужно было дать выход энергии. Дверь вздрагивала и хранила молчание.

— Никогда вы нас не слушаете, — пыхтела она, раз за разом отправляя противника в нокаут. — Вам вообще всем плевать на то, что мы говорим, баба не человек, а комбайн кухонный! Специально создана, чтобы вам хавчик подкидывать и носки стирать.

— Ну, мои-то ты прямо надорвалась стирать, — противным голосом ответил Дон.

— И не подумала бы! Ты их, небось, раскидываешь по всей комнате, а когда просят убрать, сворачиваешь в комок и заталкиваешь под кровать! А они там лежат и воняют!

Последняя фраза вышла особенно брутальной, в нее Вика вложила все отпущенное ей мирозданием отвращение.

— Любая вещь сгниет, если убираться в комнате раз в полгода.

— А самому взять пылесос и убраться — не? Твое счастье, что ты бестелесный, а вот и хорошо, что нас с тобой смешают в одно, узнаешь женское счастье, мать твою. Будешь каждый день ноги брить, просыпаться, когда тушью в глаз заедешь, килограммы эти проклятые сгонять после каждого праздника, а я буду жить и радоваться, пиццу закажу с креветками и завалюсь с пивом сериал про ментов смотреть. И буду, когда ты начнешь раз в месяц на стены бросаться, говорить тебе: «Это все ваши женские выдумки».

— Почему раз в месяц? — удивился Дон. — Зачем?

Вика разом утратила запал и залилась краской.

— Да так, — неопределенно сказала она. — Традиция такая.

— Что она символизирует?

— Внутреннюю богиню, — наобум соврала она где-то услышанное определение. — Ее надо выпускать. Попастись на травку. Извини, я тут наговорила лишнего, кажется.

— Ничего, — небрежно ответил Дон. — Ты там спрашивала про свадьбы, так вот на всякий случай сразу говорю, что у нас их нет. И не предвидится.

Вика не выдержала и захохотала так, что у нее слезы потекли.

— Это тебя не спасет, — выдавила она. — Жить-то мы будем у меня, а как раз недавно был случай за бугром, одна баба вышла замуж за саму себя, так и пришла в церковь, наряженная как невеста, только без жениха. Все думали, что она сумасшедшая, а ей, скорее всего, попался в пилоты такой же несговорчивый тип, как ты. Может, он там у нее в голове и орал, что не согласен, но она была кремень, и их, то есть ее, обвенчали с нею. Скоро и у нас такое разрешат.

— Участие в гражданских ритуалах пилотам запрещено законом, — пробормотал Дон.

— А в мозг с пенетрацией, значит, разрешено? Хорошенькие у вас законы, передовые.

Накопленное напряжение разрядилось у Вики истерическим гоготом, и даже Дон не выдержал и засмеялся. Ни она, ни он не заметили, что дверь беззвучно открылась у них за спиной. Неладное Вика заподозрила только тогда, когда сосед по палате, не снимая одеяла, свалился со своей лежанки и начал отползать задом в дальний угол.