Награда от темноцветов (гет)

В предыдущей главе:

Гермионе снова снится Малфой-мэнор. Но на этот раз в сновидении появляется Северус и выводит ее из кошмара. Днем, обсуждая это с профессором, Гермиона с удивлением узнает, что это он отправил Добби в Малфой-мэнор на помощь Трио.

Гермиона окончательно понимает, что она любит Северуса и что он пока не готов услышать ее признание.

Снейп принимает приглашение Гарри на Рождество. Прощаясь перед каникулами, он вручает Гермионе зелье для ухода за волосами, которое составил специально для ее непослушной шевелюры. А еще, когда она наконец решается вернуть Северусу его мантию, он позволяет ей оставить мантию себе. Они расстаются, с нетерпением ожидая встречи на площади Гриммо.

Каникулы пролетели быстро. Компания, собравшаяся на Рождество на площади Гриммо, провела время на удивление приятно, а все возникающие неловкости быстро сглаживались праздничной атмосферой, которую обеспечивало не в последнюю очередь обилие глинтвейна, сливочного пива и огневиски.

Гермиона набрала пару фунтов из-за вкусностей, которые наготовил Кикимер: печенье, пирожные, конфеты, не говоря уж об основных блюдах. Глядя на то, как она налегала на угощение, друзья с шутками припоминали ей движение за права домашних эльфов. А Гермиона, сделав выводы из той затеи, весь вечер осыпала Кикимера комплиментами вместо тирад о его горькой рабской доле, и польщенный домовик, светясь от счастья, старался услужить гостье еще лучше.

Несмотря на все исходные сложности, гости довольно легко нашли общий язык. Присутствие Тедди растопило сердца собравшихся, а больше всех малышу радовался Драко. До этого он не общался ни с вычеркнутой из числа членов семьи тетей Андромедой, которая вышла за маггла, ни с кем-либо из родственников по ее линии и теперь был рад познакомиться с племянником. Добрую часть вечера Драко провел на полу, возясь с Тедди.

Гермиона осталась на площади Гриммо до конца каникул, и дни без Северуса показались ей невыносимо долгими. На новогоднюю ночь они с Полумной, Гарри и Драко пошли в клуб. До войны Гермиона и в самых диких фантазиях не могла представить, что будет развлекаться подобным образом. Но теперь она стала другой. Несмотря на шрамы и впечатавшиеся в подсознание страхи, она все-таки возвращалась к жизни и более уверенно смотрела в завтрашний день.

Ее самочувствие уверенно улучшалось. Принятые Северусом меры дали эффект: питательное зелье восстановило аппетит, диетические блюда из отдельного меню помогли наладить пищеварение, а сон стал спокойнее: теперь Гермиона реже просыпалась от кошмаров и легче успокаивалась после них.

Она не обольщалась тем, что во сне ее защищают собственные способности к окклюменции, и по-прежнему считала, что обязана всеми положительными сдвигами Северусу. Порой ей снилось, что она, маленькая девочка, потеряла родителей и бегает за ними, а когда наконец находит маму и папу, то они безразлично смотрят на нее и говорят, что у них нет никакой дочери. Иногда был сон, в котором Северус, умирая на полу Визжащей хижины, говорил, что Гермионе без него будет лучше. Иногда — тот, где Нагайна бросалась на Гарри, а Гермиона стояла рядом в ступоре, не зная, что ей делать. Но самый жуткий кошмар — о пытках у Малфоев — больше не возвращался.

Магические силы восполнялись: лишь после того, как Гермиона перестала постоянно носить гору походного снаряжения, она поняла, сколько энергии у нее отнимало перемещение незаметного веса. Уверенность в новой волшебной палочке сделала заклинания мощнее, четче, и чувство, что палочка противится, пропало.

Панических атак после того случая в бальном зале не было, однако Гермиона не спешила делать вывод, что все позади. По-прежнему существовали триггеры, способные моментально привести ее в неконтролируемый ужас: например, при взгляде в зеркало ей могло почудиться лицо Беллатрисы вместо собственного. Но стоило ей сжать в руке портключ, зная, что при желании она в следующий миг окажется у Снейпа, — и страх отступал.

Итак, абсолютно всем перечисленным Гермиона была обязана Северусу: помимо всех его советов, поступков и уроков окклюменции, уверенность в нее вселяло само его присутствие рядом.

На каникулах они в полной мере обнаружили всю двусмысленность и сложность своих отношений. Началась неловкость прямо с приветствия. Гермионе, как и Гарри, было странно в домашней обстановке обращаться к гостю «профессор Снейп», в то время как Ремус вне уроков был для них просто Ремусом, а Северуса свободно называл по имени Драко.

Все присутствующие договорились обращаться друг к другу по именам и на ты, но Гарри и Северусу это оказалось не под силу. У крестного привычно вырывалось «Поттер» в адрес крестника, а Гарри отбросил обращение «профессор» и называл крестного просто «Снейп» — неформально, в меру фамильярно и с возможностью сохранять видимость былой неприязни. Похоже, по тем же причинам Драко называл по фамилии Гермиону.

Сама Гермиона была счастлива возможности наконец-то перестать выкать любимому мужчине хотя бы в частной обстановке, и соглашение осталось в силе после возвращения в школу. Она могла бы обращаться к нему «сэр» — это вполне уместное проявление уважения, — но официальное «профессор Снейп» в последнее время казалось ей чем-то чужеродным. Во-первых, не хотелось лишний раз подчеркивать, что он ее учитель, во-вторых, в мыслях она уже давно называла его не иначе, как Северусом. Да бога ради, они целовались! Дважды!

Второй поцелуй был, можно сказать, вынужденным — Гарри, украшая дом к празднику, коварно выбрал для расположения зачарованной омелы стену прямо над дверным проемом гостиной. Столкнувшись на пороге, Северус и Гермиона очутились под действием заклинания, которое не давало им сойти с места, пока не поцелуются. Гермиона нашла эту случайность однозначно счастливой, а вот насчет мнения избранника была не уверена. Целовал он ее точно без отвращения, но был заметно напряжен и сдержан.

Сдержанность — второе имя Северуса Снейпа — была одним из качеств, которые привлекали в нем Гермиону. Рон пугал ее вспыльчивостью и импульсивностью, которые после войны здорово усилились. Все два месяца их романа Гермиона никогда не знала, чего ждать от своего парня: он мог психануть из-за любой мелочи. А Северус был хоть и не легкого нрава, но хотя бы последователен и верен себе. Его угрюмость могла обернуться гневом или даже яростью, но это никогда не случалось на ровном месте: студенты начиная с первого курса могли предсказать, что способно вывести профессора из себя. Злясь, он не кричал, а наоборот, начинал говорить подчеркнуто тихим голосом, веско роняя каждое слово. Гермиона высоко ценила эту его привычку.

Безупречный самоконтроль Северуса вселял в нее ощущение безопасности и в то же время вызывал сладкие грезы о том, каков окажется этот мужчина, когда Гермиона все-таки заставит его потерять голову и полностью отдаться своим чувствам. Оставалось только дождаться окончания неимоверно долгого учебного года.

Иногда ей казалось, что возлюбленный, как и она, держится из последних сил. Он ведь с самого начала предрекал, что сохранение дистанции окажется тяжелым испытанием для обоих. Возможно, было бы чуть легче без встреч наедине, если бы Гермиона так и оставалась для него просто ученицей, просто «мисс Грейнджер». Но с женщиной (Гермиона отчаянно надеялась, что в мыслях Северуса она женщина, а не девчонка!), которую целовал уже дважды, сложно делать вид, что ничего между вами нет.

После окончания каникул Снейп заметно отдалился от Гермионы, и она не обижалась, понимая, что он пытается восстановить самообладание. О продолжении уроков окклюменции Северус не заговаривал, и это тоже было понятно: теперь занятия превратились бы в хождение по очень тонкому льду. Однако Гермиона не хотела бросать учебу на полпути. Может быть, такого уровня, как Снейп, она не достигнет никогда, но ей определенно есть куда расти. И вскоре подвернулся удобный и приятный повод завести речь о возобновлении занятий.

Гермиона вошла в кабинет крадучись, чтобы не отвлечь Мастера зелий, в случае если он считает помешивания. Но Северус был занят всего лишь подготовкой ингредиентов впрок. Услышав осторожные шаги, он поднял взгляд от разделочной доски с корнем асфоделя.

— Чему ты так радуешься? — спросил Снейп, заметив ее широкую улыбку.

Разумеется, видеть его доставляло Гермионе радость само по себе, но сегодня ее хорошее настроение имело еще одну вескую причину.

— Мне ответила мама! Перед Рождеством я отправила им с папой письмо.

Северус знал, что она долго решалась последовать его совету и написать родителям не в качестве агента, ведущего дело по защите свидетелей, а как Гармони Миллер лично.

— Я рад за тебя, Гермиона. Что она пишет?

— Что они с папой были рады получить от меня весточку и с удовольствием будут поддерживать контакт, даже если официального повода больше нет. Я написала, что ушла со службы и решила сделать передышку перед поисками новой работы.

— То есть их эмоциональная реакция на тебя устойчива, — хмыкнул он, возвращаясь к работе. — Интересно.

— Да! — воодушевленно подтвердила Гермиона. — Я уверена, какие-то очень глубинные воспоминания остались неповрежденными! — И виновато добавила: — Мама пишет, что у них ощущение, будто они давным-давно меня знают и что-то во мне кажется им родным…

— Это хороший знак. Удалить эмоции тебе не удалось. Родители любят тебя, даже если на данный момент не осознают этого.

— А еще они просят меня присмотреть за пустующим домом. Так и не решили, продавать ли его…

Северус оторвал взгляд от разделочной доски и пристально посмотрел на Гермиону:

— Тяжело думать об этом?

— Не так, как пару месяцев назад, — ответила она, направляясь к стеллажу с чистой посудой, чтобы взять принадлежности для себя и помочь зельевару с нудной работой. — Честно говоря, пока я учусь в Хогвартсе, не так уж важно, где они живут. Главное, что они счастливы. Папа увлекся рыбалкой. А мама — представляешь, Северус? — собирается написать книгу! Фэнтези-роман!

— То есть сказку?

— Нет! Целый роман! Вроде тех, которые она читала мне в детстве: «Властелин колец», «Бесконечная история», «Хроники Нарнии»… Я бы, возможно, предпочитала детские энциклопедии, но мама сама обожала книги о чудесах и тайнах. Уже тогда она мечтала написать свою книгу. Но этот интерес как отрезало после моего поступления в Хогвартс.

— Почему? — удивился Северус.

— Да, звучит странно, знаю… — кивнула Гермиона, задумчиво выравнивая пучок щупалец растопырника на доске перед собой. — Наверное, потому что до того все волшебные существа: единороги, вампиры, привидения, великаны — были для нее безопасными, существуя только на бумаге, а магия очаровывала и вдохновляла. Но как только мама узнала, что все это бывает на самом деле, ее мир перевернулся. Сказка кончилась. Иногда я задумываюсь, не оказала ли ей добрую услугу, стерев память. Похоже, что я, убрав из ее жизни себя и вместе с собой все волшебное, вернула ей ее собственную магию: веру в чудо и вдохновение.

— И о чем же будет ее роман?

Гермиона смутилась:

— Ну… Здесь, кажется, находит подтверждение твоя теория нестираемости глубинных воспоминаний… Мама собирается писать о волшебниках, скрытно живущих в Британии своим небольшим сообществом. Главной героиней будет девочка, которая, открыв в себе магический дар, отправляется спасать мир от злого колдуна. Детали еще не продуманы.

Брови Северуса поднялись почти до волос, выражая изумление, иронию и оттенок беспокойства. Гермиона, когда читала письмо, сама не знала, смеяться ей или плакать. Но потом, обдумав полученные новости, предпочла видеть в маминой затее повод укрепить связь.

— В ответном письме я обязательно поддержу маму. И даже подскажу ей пару идей…

— Каких это? — подозрительно нахмурился Северус.

Гермиона лукаво улыбнулась:

— Напишу, что этой истории обязательно требуется антигерой. Тот, кого все будут недооценивать и считать злодеем. А в конце он окажется принцем, и девочка влюбится в него.

Снейп фыркнул:

— Не забудь упомянуть, что он молод и красив.

— Ну уж нет! Он будет старым ворчуном! Не седобородым старцем, конечно, но определенно зрелым мужчиной, замкнутым и угрюмым. В этом и есть вся соль, неужели не очевидно?

— Мне — нет, не очевидно. Но я и не вхожу в целевую аудиторию будущей книги.

— Маме понравится эта идея, — уверенно заявила Гермиона. — Она ведь и сама полюбила мужчину намного старше себя и вышла за него замуж. А героиню посоветую назвать Гарриета!

— А фамилию предложи Миллер, — с ухмылкой продолжил Северус. — Оригинально и совсем ни на что не похоже.

— Точно! — согласилась Гермиона, как будто не заметив иронии. — Послушай, как звучит — «Гарриета Миллер и камень мудрости!» Лучше не упоминать философский камень, чтобы Министерство ничего не заподозрило.

— А что насчет злого колдуна?

— О, здесь просто бездна вариантов: Змееморд, Волделорд, Молдеворт…

Северус покачал головой.

— Сумасбродство.

— Знаешь ли, не я собираюсь сочинять этот роман! Просто дам автору несколько советов. Если мы начнем обсуждать книгу в подробностях, то я смогу в качестве новых идей описать маме все свои приключения… Думаю, ее поврежденному разуму это будет полезно.

— Возможно.

— Кстати об исцелении разума… — начала Гермиона, надеясь, что переход получился ловким. — Когда мы возобновим занятия окклюменцией?

Снейп долго молчал, продолжая нарезать асфодель, потом аккуратно отложил нож в сторону и поднял взгляд на ассистентку.

— Не уверен, стоит ли продолжать их вообще.

— Почему?

Северус глубоко вздохнул.

— Гермиона, — начал он, тщательно подбирая слова и выдерживая рассудительный, деловой тон, — я в самом начале говорил тебе, что учить тебя окклюменции — не самое уместное в нашей ситуации.

— Опять ты закрываешься… — печально заметила Гермиона, тоже откладывая работу и полностью уделяя внимание беседе. Снейп промолчал, его бесстрастное лицо было совершенно неподвижно. — Снова эта маска, этот тон. Зачем? Я думала, мы давно прошли эту стадию.

Ее горечь была отчетлива до осязаемости, и Северус почувствовал укол вины. Она действительно не понимала его мотивов, а он не знал, как объяснить их.

— Вот именно! Мы прошли эту стадию, как и многие другие. Наши отношения развиваются недопустимо быстро.

— Обычно такое говорят девушки мужчинам, а не наоборот, — заметила она.

— А в нашем случае, раз уж девушка форсирует события, приходится говорить мне.

Гермиона поняла, что он намекает на поцелуй, к которому она его почти что принудила в доме Гарри. «Почти что» — потому что эмоционально и физически он был наверняка не против, но рассудком считал это неуместным. А она поступила как гриффиндорка до мозга костей: подчинилась зову сердца, наплевав на голос разума, да и на мнение самого Северуса, не раз говорившего, что до конца учебного года они должны держать дистанцию.

— Извини, — пристыженно сказала она. — Мне не стоило напрашиваться на поцелуй.

Северус, увидев ее раскаяние и вину, понял, что своими словами привел Гермиону к выводу, которого никак не предполагал.

— Даже не смей извиняться за это! — эмоционально воскликнул он. Можно подумать, он стал бы вот так, на правах учителя, отчитывать ее за желание поцеловать его! — И твоей вины нет. Омела была заколдована.

— А кто, по-твоему, напомнил Гарри повесить и зачаровать ее?

Шуточное заклинание, которое волшебники традиционно накладывали на рождественское украшение, работало только на людях, питающих друг к другу симпатию. Оно ничего не сделало оказавшимся под омелой Северусу и Ремусу, а вот Драко с Гарри пригвоздило к месту, как и мечтал хозяин дома, вешая украшение.

— Неважно, — отмахнулся Северус. — Если бы я категорически не желал идти на поводу у какой-то ветки растения, то развеял бы ее в пыль.

А еще он мог просто чмокнуть Гермиону в щеку, как делали Люпин и Гарри, — этого было достаточно для освобождения от чар. И наверное, так и поступил бы, если бы в самом начале вечера Драко, которого омела тоже подловила вместе с Гермионой, не присосался к ней, засунув язык почти в горло. Крестник просто пошутил, Северус не собирался всерьез ревновать к нему Гермиону, но после выходки Драко голос первобытного самца глубоко в душе потребовал всерьез заявить свои права на эту женщину. Разумеется, он хотел поцеловать ее, а омела была не более чем оправданием, в первую очередь перед самим собой.

— Тогда как же я форсирую события, если дело не в поцелуе? — спросила Гермиона, разводя руками.

Северус вздохнул, недоумевая, как эта девушка, при ее-то чуткости к людям и наблюдательности, не понимает, что делает с ним. Даже Минерва заметила перемены.

— Из-за тебя я побеседовал о прошлом с Драко, обратился с просьбой к мисс Лавгуд, — начал перечислять Снейп. — Я взял ассистента — и это опять же ты! Из-за тебя я, в конце концов, провел Рождество в доме Гарри Поттера! В компании Люпина! В какой-то момент у меня на руках оказался слюнявый младенец — до сих пор не понимаю, как это случилось! Я, угрюмый мизантроп, оказался среди людей, которых раньше презирал, — и все прошло мирно и приятно. А после Рождества я, следуя твоему совету, побывал в Принц-хаусе и пообщался с теткой. За считаные недели вся моя жизнь перевернулась вверх тормашками. Да, я вправе заявлять, что события развиваются слишком стремительно!

— Северус! Ты виделся с тетей? — воодушевленно переспросила Гермиона.

Он закатил глаза к потолку.

— Да, виделся, но сейчас речь не об этом. Хотя нет — как раз таки об этом! Ты спросила — и сейчас я начну рассказывать во всех подробностях: что она сказала, что я сказал, что я теперь думаю и как отношусь к происходящему…

— Не вижу ничего плохого, — пожала плечами Гермиона. — Именно этим занимаются друзья: разговаривают, рассказывают новости, делятся проблемами и переживаниями…

Снейп снова мученически вздохнул. Неужели она настолько наивна? Студенты, конечно, воспринимают учителей как бесполых существ, это нормально и правильно. Но Гермиона определенно не испытывала подобных заблуждений на его счет, а он серьезно сомневался в существовании дружбы мужчины и женщины, особенно если женщина умна и красива, а мужчина достаточно честен с собой.

— Я же не требую, чтобы мы поскорее прыгнули в постель, — продолжала Гермиона. — К этому я и сама не готова.

Она не была девственницей, но эксперименты с Роном оставили ее равнодушной к сексу. Гермиона и не ждала неземного блаженства сразу же, без некоторой практики, без привыкания к телу партнера, изучения собственного тела, а главное — без чувства полной безопасности и возможности свободно говорить о своих ощущениях. Однако полученный с Роном опыт не оправдал даже скромных ожиданий. А вот Северус не был неопытным эгоистичным мальчишкой, и это давало ей повод для оптимизма. Думать о том, каково окажется в постели с ним (а Гермиона, конечно же, думала!) было заманчиво и немного страшновато.

— Не готова, — спешно согласился Северус. — Как и я.

— Но если мы и в этом единодушны, то что не так?

Снейп застонал. Как можно не ощущать искрящего между ними желания и не понимать, что легилименция в такой атмосфере превратится Мерлин знает во что? Как можно не догадываться, каких усилий стоит ему «платоническая дружба»?

— Я не хочу погружаться в твой разум, потому что все это… — Северус обрисовал рукой витиеватую фигуру в воздухе между ними, — и так достаточно сложно. Мы вместе отметили Рождество в доме твоего друга. Мы целовались. Дважды! Наедине ты называешь меня по имени. Ты доверяешь мне, делишься со мной секретами. Все это размывает границы и ставит под угрозу мою учительскую клятву.

Студентка непонимающе пожала плечами:

— Профессор Люпин наш друг и одновременно учитель. Без свидетелей мы с Гарри обращаемся к нему неформально. Мы ходим к нему в гости, нянчимся с Тедди…

Северус, отбросив слизеринские манеры, рубанул напрямую:

— А ты хоть раз чувствовала, как взгляд Люпина задерживается на тебе без повода? — Он прищурился, подался вперед и продолжил вкрадчиво, глядя в округлившиеся от неожиданности глаза напротив: — Ты замечала, чтобы он, когда ты проходишь мимо, складывал руки на груди и крепко сжимал, чтобы не дать им воли? — Помощница, завороженная, тяжело сглотнула и покачала головой. — Ты когда-нибудь видела в его глазах что-либо, кроме отеческой заботы?

— Нет… — прошептала Гермиона пересохшим горлом.

— Тогда сравнение неуместно, — закончил Снейп тем же тихим бархатистым голосом, прежде чем выпрямиться, отстраняясь.

Гермиона с приоткрытым ртом смотрела на Северуса, не находя ответа. Так вот что за скованность и напряжение она чувствовала во время поцелуя! Слова о том, насколько она желанна для него, пролили бальзам на ее сердце. Она и не знала, что способна вызвать в душе мужчины такие страсти.

Рону потребовалось несколько лет, чтобы заметить, что она принадлежит к женскому полу, а их роман обошелся без долгого чувственного соблазнения. Они просто оказались рядом друг с другом среди всеобщего горя и неразберихи — перепуганные, надломленные, ищущие, на кого бы опереться, — и решили, что могут утолить взаимную жажду тепла и заботы. Гермиона никогда не обольщалась мыслью, будто она возбуждает в Роне страсть какими-то своими особенными качествами. На другую девушку он набрасывался бы с таким же пылом.

Теперь же, она была уверена, все обстояло совершенно по-иному. Северус хотел ее и только ее. Этот умудренный опытом, сдержанный, внешне холодный мужчина хотел ее. Это было головокружительно до страха. Если он опасается входить в ее разум именно из-за того притяжения, которое испытывает, то значит, он боится не справиться с собой и… И что будет?! Он поцелует ее? Повалит на ближайшую горизонтальную поверхность, которой, вероятно, окажется, рабочий стол? От последней картинки, не впервые нарисованной воображением, у Гермионы сбилось дыхание. Она сомневалась, что будет противиться в такой ситуации, даже с учетом того, что в реальности все окажется не так идеально, как грезится в одинокой постели… Гермиона всегда полагалась на его верность слову и самообладание — но, может быть, зря? Может, она давно ходит по краю, не зная об этом?

— Ты хочешь сказать, что… — краснея и сбиваясь, забормотала она, — когда я рядом, то ты… можешь не устоять перед… соблазном?

— Что?! Нет! — в ужасе воскликнул Северус. — Я вовсе не это имел в виду, и ничего такого…

Он глубоко вдохнул, сам не понимая, отсутствие чего именно «такого» готов пообещать ей. Мерлина ради, он же не подросток, которому гормоны полностью залили мозг и текут из ушей! Он вполне способен обуздать свои физические порывы, а вот справиться с эмоциями сложнее. Но, в конце концов, окклюмент он или кто?

Отдалиться от Гермионы было бы разумной мерой после чересчур быстрого сближения. Но теперь Снейп понял: этим отдалением он накажет ее за свое собственное малодушие. Нет причин отказывать студентке в продолжении занятий, а если пресекать неформальное общение, то начинать нужно с совместной работы и вечерних разговоров за чаем. Но это исключено.

— Забудь, что я сказал, — решительно произнес Северус. — Жду на урок завтра вечером. И придумай к тому времени щит понадежнее льда и холста.