Награда от темноцветов (гет)

Это продолжение фанфика «Поцелуй для незерфей». Вы, конечно, можете начинать прямо отсюда, но тогда кое-что будет непонятно.

Содержание приквела в двух словах:

Гермиона должна исполнить клятву, которую дала, когда Трио искало крестражи. Это приводит к очень долгому разговору между ней и профессором зелий. В ходе беседы (местами очень эмоциональной) ей открывается многое о минувших событиях и их причинах, о роли Северуса в войне, его чувствах к Гарри и к ней самой. Гермиона признается профессору, что давно питает к нему симпатию, и оба обнаруживают, что их отношения могут стать чем-то бо́льшим.

Сиквел, который вы начинаете читать, уже не камерная пьеса (в нем даже есть немного экшена!), но и здесь Гермиону и Северуса ждут до-о-олгие разговоры… О том, как Гермиона стерла родителям память и что с ними стало. О тонком искусстве легилименции и окклюменции. О том, что на самом деле стоит за лозунгами о чистокровности. И о том, как во всем этом замешана библиотекарь Хогвартса. Другие разговоры прояснят, как Драко теперь относится к Гарри и Гермионе, как развиваются отношения Северуса с Гарри и как Полумна защищает обитателей замка от нашествия темноцветов. А еще вы познакомитесь с зеленцами, пустоглазками, полуночницами и узнаете, какую тайну хранит лимонный щербет.

Итак, перед вами психологическая и плавно развивающаяся история любви.

Пятничные вечера в Хогвартсе обычно проходили спокойно, по крайней мере у сотрудников. Большинство учителей старались не назначать на это время отработки, делая поблажки не столько студентам, сколько самим себе. Кому не хочется накануне выходных позабыть о рабочих проблемах, отправиться в Хогсмид и выпить с коллегами стакан-другой за партией в плюй-камни и обсуждением свежих сплетен?

Северусу Снейпу не хотелось. Этот пятничный вечер, как и другие, профессор зелий намеревался провести в приятном уединении, заказав ужин в свои комнаты. Он принял душ и уже заканчивал одеваться, когда в комнату влетела серебристая овчарка — Патронус школьной медсестры.

— Северус, ты мне нужен! Скорее в больничное крыло! — отрывисто произнес голос Поппи Помфри. — Драка между студентами. Гриффиндор-Слизерин. Ваш ранен. Минерва на собрании совета. Кто-то должен разобраться в инциденте.

Передав сообщение, собака растворилась в воздухе. Северус быстро надел жилет и сюртук, заклинанием застегнул пуговицы и направился в больничное крыло.

Категорически отказавшись от восстановления в директорской должности, он все же уступил уговорам Минервы стать ее заместителем: никого другого она не хотела видеть на этом посту. Да никто и не смог бы так, как Снейп, раз за разом ставить министерских бюрократов на место и противостоять их упорным попыткам совать нос в дела Хогвартса. Однако сегодняшнее заседание попечительского совета было посвящено будничным вопросам и не требовало присутствия Северуса.

Взволнованный, он ворвался в развевающейся мантии в школьный лазарет. Слова «Гриффиндор-Слизерин» в сообщении Поппи вернули его к тяжелым воспоминаниям двухлетней давности, когда один его крестник чуть не убил другого заклятием, которое изобрел сам Снейп.

Он уже представлял, как снова увидит одного мальчика лежащим в луже крови, а другого — стоящим рядом в смятении. Снова почувствует тот же страх за Драко и ту же холодную ненависть к Гарри Поттеру, бесстыже лгущему ему в глаза.

Но вместо всего этого Северус обнаружил в больничном крыле первокурсника-слизеринца в обмороке и… молча сидящую на другой койке Гермиону Грейнджер. Сердце пропустило удар.

— В коридоре, ведущем к библиотеке, в мальчика запустили Оглушающим, — доложила мадам Помфри, не отвлекаясь от хлопот над ребенком. — Заклинание впечатало его в стену. — Увидев результат диагностического заклятия, она нахмурилась. — Похоже, сотрясение. Нужно разбудить его и убедиться. Северус, пойдите, пожалуйста, к мисс Грейнджер, а я закончу с МакГрегором.

Снейп коротко взглянул на девушку, съежившуюся на больничной кровати.

— Она тоже пострадала? — деловито спросил он, благословляя свое умение сохранять невозмутимый вид, даже когда сердце пытается выскочить из груди. Никаких ран у Гермионы он не заметил. Возможно, она была на месте нападения и оказала первую помощь?

— Нет, — ответила Поппи. — По всей видимости, это она запустила Оглушающее.

Взгляд Северуса снова метнулся, на этот раз в изумлении, к гриффиндорке, которая уже пару недель не выходила у него из головы. Все старания избавиться от мыслей об их встрече были напрасны. Вот она стоит напротив него, лицом к лицу, и яростно защищает свою точку зрения; вот оплакивает его кончину; вот улыбается с невыразимой нежностью — все эти картины накрепко впечатались в сетчатку. А некоторые воспоминания приходили во снах. Мягкое податливое тело в его объятиях, нежные губы, целующие его… Северус уже привык начинать каждое утро с запирания этих образов за глухими стенами окклюменции.

Но сейчас ничто в Гермионе не напоминало ту решительную взрослую девушку, которая перевернула все в душе Снейпа вверх дном. Перед ним сидел, низко опустив голову и обхватив руками поджатые колени, несчастный пристыженный ребенок.

— Вы запустили заклятием в другого ученика? — недоверчиво спросил Северус. — Почему, Мерлина ради?

Гермиона не шелохнулась, и Северус не понял, боялась ли она встретиться с ним взглядом или же просто-напросто не услышала.

— Мисс Грейнджер! — требовательно окликнул он, возможно, более резко, чем стоило. Приказной тон подействовал: Гермиона подняла к профессору мертвенно-бледное лицо. Глаза были полны слез, готовых вот-вот хлынуть по щекам.

— Простите! — всхлипнула она, выпуская колени из хватки. Тут же ее руки обвились вокруг плеч, и Грейнджер принялась раскачиваться взад-вперед. — Я не хотела! Он напугал меня, я подняла палочку… Я просто защищалась!

— От первоклашки?! Что же он такое сделал, что вы приложили его головой о стену?

— Да ничего он не делал! — Гермиона все-таки разразилась слезами. — Просто выскочил из-за гобелена. Я подумала, это…

— Егерь, — закончил за нее Северус. У него начало появляться некоторое понимание происходящего.

Гермиона, испуганно вздрогнув всем телом, кивнула.

— Хотя я не то чтобы думала… Все случилось так быстро…

Снейп готов был отвесить себе оплеуху за то, что сразу не заметил: она в шоке.

— Не плачьте, — мягко произнес он и положил ладонь на плечо Гермионы в осторожной попытке утешить. Северус вдруг почувствовал странное желание обнять ее. До сих пор он не делал этого никогда и ни с кем. Даже с малышами-первокурсниками, скучающими по дому. Обычно все его утешение сводилось к тому, чтобы дать носовой платок и сказать то же самое, что он произнес сейчас. И имели эти меры такой же эффект, как сейчас, — нулевой.

— Не плакать?! — отчаянно выкрикнула Гермиона. — Я чуть не убила ребенка!

— Глупости, — возразил Северус. — Мальчишка всего лишь потерял сознание. Оглушающее всегда вам плохо удавалось.

Снейп часто ругал ее за это, когда преподавал защиту от Темных искусств. Боевые заклинания у Гермионы и правда были слабоваты. Впрочем, не для такого крошки, как МакГрегор. Гермиона наверняка понимала это, так что попытка зайти со стороны логики не утешила ее.

— Это по моей вине он здесь, тяжелораненый!

Северус стянул одеяло с соседней кровати и набросил Гермионе на плечи.

— Он не ранен. И скоро поправится. Поппи уже занимается им. А теперь успокойтесь и расскажите по порядку, что случилось.

Гермиона закуталась в одеяло, вроде как благодарная за попытку согреть и утешить.

— Наверное, он хотел пошутить, — сказала она, утирая лицо. — Я просто шла в библиотеку, а он вдруг выпрыгнул из-за гобелена. Я произнесла заклинание раньше, чем поняла, кто передо мной.

Вот это рефлексы!

— Вы всегда так быстро достаете волшебную палочку?

— Я не доставала. Она уже была у меня в руке.

— Итак, вы просто шли в библиотеку… — хмуро повторил Северус. Тяжелое подозрение заворочалось в его внутренностях. — С палочкой наизготовку?

— Да… — ответила она едва слышно. — Привычка. Я всегда держу палочку наготове. Даже сплю с ней.

— Понятно…

Это действительно легко было понять, если вспомнить, через что прошла Гермиона. Вероятно, бдительность не раз спасала жизнь ей и ее друзьям. И судя по тому, что девушка до сих пор готова защищаться даже во сне, пережитый ужас еще не отпустил ее.

— МакГрегор, по-видимому, хотел разыграть вас. Откуда бы ему знать, насколько рискованны подобные шутки с человеком, который воевал? Что ж, теперь будет знать. Однако такие реакции требовались в прошлом году, а сейчас они опасны для окружающих. Пора избавляться от старых привычек, мисс Грейнджер.

— Думаете, я не знаю? — буркнула Гермиона, вытирая глаза. — И что именно, по-вашему, с ними можно сделать?

— Прямо сейчас — принять успокоительное зелье и отдохнуть. Вам следует остаться здесь на ночь.

— Не надо, все нормально.

Северус твердо сказал:

— Нет, с вами не все нормально, мисс Грейнджер. Вас всю трясет. Я пришлю мисс Уизли, чтобы она принесла все необходимое. Или можете попросить домовых эльфов. Поппи! — Медсестра, как раз закончившая со слизеринцем, подошла к ним. — Как Малкольм?

— Легкое сотрясение, шишки, синяки. Все будет хорошо. Но вам все же стоит поговорить с ним. Мальчик в шоке. Он даже не понял, что его ударило.

— Хорошо, поговорю. И оповещу Минерву. А вы дайте мисс Грейнджер Умиротворяющий бальзам и оставьте ее на ночь у себя. Она потрясена не меньше.

Снейп уже собрался уходить, но Гермиона удержала его за рукав.

— Профессор Снейп… Передайте, пожалуйста, Малкольму, что я очень сожалею.

— Передам. Ни о чем не беспокойтесь и отдыхайте, мисс Грейнджер.

* * *

Минерва, узнав о происшествии, признала его несчастным случаем, а не умышленным нападением. Никого не стали наказывать, и на этот раз Северус полностью разделял снисходительность директрисы. Всем младшекурсникам провели лекции о том, что старшие студенты, которые целый год прожили в страхе за свою жизнь, могут подобным образом реагировать на испуг.

А с тем слизеринцем, который спровоцировал инцидент, Северус побеседовал отдельно. Когда он объяснил мальчишке, каковы были школьные порядки в прошлом году и с чем столкнулись студенты остальных трех факультетов, тот казнился не меньше, чем жертва его неудачной шутки, и долго извинялся перед Грейнджер.

С самой девушкой Снейп встречался только на уроках. Он очень старался даже мысленно называть ее девушкой или мисс Грейнджер, как если бы она была просто одной из учениц. Но чем больше думал о ней, тем труднее становилось обманывать самого себя. А после инцидента с первокурсником она стала занимать все его мысли.

Снейп не стал делиться своими опасениями с директором, но сам продолжал анализировать происшествие. Постоянная бдительность хороша, пока она не превращается в откровенную паранойю, Грозный Глаз Грюм тому пример. И Северус задался вопросом: не настолько ли плохо состояние Грейнджер, что уже требует помощи со стороны?

Он пристально наблюдал за ней, пока не убедился с облегчением, что это был всего лишь единичный случай. На занятиях студентка выглядела спокойной: ни малейшего признака напряжения или тревоги. На его взгляд, присутствовало даже некоторое излишнее равнодушие. Ее зелья не вызывали серьезных нареканий, однако стали хуже, чем раньше. Грейнджер верно отвечала на заданные ей вопросы, но сама редко поднимала руку. Порой у Северуса появлялось ощущение, что мысли ученицы витают где-то далеко от предмета.

Сначала он испугался, что такая беззаботность, если не сказать небрежность, появилась из-за подвижки в их отношениях. Нечего и пытаться отрицать, теперь она его не боялась. Когда Снейп отчитывал студентов, то голова Грейнджер опускалась, как и все остальные, — но у Северуса имелось сильное подозрение, что студентка делает это не из покаяния, а для того, чтобы спрятать улыбку. А лично ее не в чем было упрекнуть: она вела себя почтительно и дисциплинированно, за вычетом равнодушия к его гневным отповедям. Такая безмятежность была непривычна — раньше студентка искренне обижалась и злилась на адресованные всему классу замечания, принимая их в том числе на свой счет.

Осторожные расспросы других учителей показали, что ее потеря интереса к учебе касалась не только зельеварения. Грейнджер выполняла все задания добросовестно, но без того рвения, которое демонстрировала раньше. Ее сочинения теперь редко превышали необходимый размер. И, хотя Северус в целом одобрял появившееся у Грейнджер умение излагать свои мысли кратко, метаморфозы беспокоили его.

Конечно же, война всех изменила. Но перемены в этой девушке были… более тонкими и в то же время более разительными. Она повзрослела и потеряла те качества, что он всегда находил раздражающими: чрезмерную жажду проявить себя (которую Северус считал показушной) и столь же чрезмерную правильность (она иногда неприятно напоминала Северусу о Перси Уизли). Раньше чрезмерным было все, что делала Грейнджер. Теперь же ее манеры сгладились.

Так что Снейп, поразмыслив, решил, что перемены все-таки к лучшему, и не стал придираться к ученице. Было бы крайне лицемерно выговаривать ей за то, что она не поднимает руку, после того как шесть лет он не уставал издеваться над ней за обратное.

Но все же он продолжал следить за Грейнджер — как на занятиях, так и вне их. Северус уверял самого себя, что он всего лишь хочет вовремя заметить тревожные звоночки, если таковые будут, — но не очень-то самому себе верил. Он просто не мог запретить себе смотреть, когда она находилась в поле зрения, и думать о ней, когда она была далеко. Тот вечерний разговор невозможно было игнорировать.

Снейп все еще не понимал, как такое могло случиться. Она излила душу — откровенно, мудро, храбро — и тем самым как-то достучалась до его души. Северусу потребовалось несколько дней, чтобы осмыслить все услышанное от студентки. Он даже пересмотрел свои воспоминания в Омуте памяти, чтобы окончательно поверить: встреча не пригрезилась ему.

Нечего и пытаться отрицать, Гермиона перевернула с ног на голову весь его мир, все представления о самом себе. Это было, мягко говоря, странно и грозило, мягко говоря, сложностями.

Северус не понимал, что испытывает: чувства к ней сделались почти такими же смешанными, как к Мальчику-Который-Выжил. Он восхищался ею. Ее храбрость, широта взглядов и непоколебимая верность заставляли благоговеть. Острый ум, интуиция и чуткость были поразительны для девушки ее возраста. А стойкость — после всего, через что Гермиона прошла, — просто изумляла. И при всем этом Северусу хотелось защищать ее.

Последний факт удивлял больше всего. Снейп никогда не хотел никого защищать. Даже Поттера: присматривать за сыном Лили было долгом, а не душевным порывом. Так почему вдруг Грейнджер вызывает подобные чувства? Возможно, потому, что при своем героическом послужном списке она выглядит такой хрупкой и уязвимой? В придачу к невысокому росту, теперь она похудела и была постоянно бледной. Северус замечал, что за завтраками и обедами Грейнджер не очень-то налегает на пищу. Чаще всего она клала себе что-нибудь на тарелку и долго ковырялась, откусив всего несколько раз.

Как учитель и заместитель директора, он нес ответственность за всех студентов, даже за гриффиндорцев. Но Северус подозревал, что его беспокойство вызвано не чувством профессионального долга, а чем-то гораздо большим. Что-то притягивало его внимание, что-то было с ней не в порядке. Что-то такое, что он воспринимал только на бессознательном уровне.

Поэтому Северус Снейп продолжал следить за Гермионой Грейнджер и искать разгадки к тому, что приводило его в непонятное смятение.

В предыдущей главе:

Гермиону пугает розыгрышем первокурсник, она запускает в него заклятием и нечаянно ранит. Северус Снейп, в отсутствие директора вызванный в больничное крыло, обнаруживает, что с гриффиндоркой, к которой он испытывает смешанные чувства, творится что-то неладное, и решает присмотреть за ней.

Друзья уверяли Гермиону, что мальчик сам виноват и ей не в чем корить себя, но она все равно очень переживала. Открытие, насколько опасна для окружающих ее паранойя, ужаснуло. Так что она стала убирать палочку поглубже в сумку, чтобы больше не допускать подобного. Но ожидание опасности никуда не делось, и без палочки в руке Гермиона чувствовала себя беззащитной (хотя спроси кто-нибудь — и она не смогла бы сказать, от чего ей защищаться в школе). Некоторое успокоение давала всегда спрятанная под мантией бисерная сумочка — возможно, это тоже было паранойей, зато в сумке имелись вещи на любой случай, и Гермиона чувствовала себя готовой ко всему.

Те немногие Пожиратели смерти, которые сумели избежать ареста, надежно попрятались, зная, что авроры разыскивают их. Слизеринцев тоже не стоило бояться. После прошлого года, когда «змееныши» единственные были в относительной безопасности и вовсю пользовались своим положением, теперь они притихли и старались не привлекать к себе внимание. Даже Драко Малфой. Впервые на памяти Гермионы он выглядел воплощением скромности, что поначалу насторожило ее.

Когда Минерва МакГонагалл предложила всем студентам, не сдавшим ЖАБА в прошлом году, вернуться в школу и заново пройти седьмой курс, Гермиона согласилась без раздумий. Хогвартс был ее домом, теперь единственным: родители так и жили в Австралии, не подозревая, что у них есть дочь.

Перед началом учебного года Гермиона вызвалась помогать с восстановлением замка, и эта работа оказалась ей в радость. Она мечтала о том, чтобы беспорядок в голове можно было разобрать так же легко, как обломки разрушенных стен, а уродливые шрамы залечить без следов, починив себя, как сломанную вещь.

Гермиона думала, что долгожданное мирное время откроет перед ней все пути. А теперь, оказавшись на распутье, стояла в растерянности и не знала, куда ступить. Несколько лет все ее мысли, планы и действия посвящались тому, чтобы покончить с Волдемортом. Он был корнем всего: забот, страхов и даже мечтаний. И вот, наконец, Волдеморт исчез. Унеся с собой все, чем жила Гермиона.

Она тоскливо смотрела на друзей за соседней партой. Гарри и Рон внимательно слушали лекцию, не замечая ее долгого пристального взгляда. Им, в отличие от Гермионы, было к чему стремиться: их уже приняли в аврорат, с условием, что они доучатся в школе и сдадут ЖАБА.

По зельям от ребят требовалось хотя бы «Удовлетворительно», и желанная цель заставила их быть собраннее на уроках Снейпа. Постепенно неприязнь, которую они питали к профессору, превратилась во что-то вроде сдержанного уважения, приправленного чувством вины.

Гарри и Рон всегда считали, что Гермиона тоже хочет стать аврором. Но это ремесло не очень-то привлекало ее даже до войны, а теперь — тем паче. После всех кошмаров, вроде пытки в Малфой-мэноре, меньше всего Гермиона желала встречаться с Темными волшебниками еще и по долгу службы. Лица Беллатрисы и Сивого до сих пор являлись ей в кошмарах, и она воспринимала это как неизбежность, зная, что не одна такая: все, кто участвовал в Финальной битве, страдали от умеренных или тяжелых симптомов ПТСР.

Рон тоже мучился от них, хоть и не говорил об этом, стараясь вытеснить из памяти все связанное с войной. Для него война была перевернутой страницей. Однако запертые и скрываемые от самого себя переживания Рона вылились в жажду физической близости — если не в форме секса, то как минимум в виде частых долгих поцелуев и ласк. Именно это, как поняла Гермиона задним умом, привело к их недолгому роману.

Хоть они и были разными до несовместимости, но тогда, посреди всеобщего хаоса и растерянности, сделанный шаг показался им верным. В конце концов, после долгой близкой дружбы переход к еще большей близости абсолютно логичен.

Но логика — слабая подмога чувствам. При всей дружбе и верности, страсть между ними не пробудилась. А еще Гермиона так и не смогла по-настоящему простить Рону бегство из леса Дин. После жестокого разочарования (которое, к слову, было не единственной причиной) она уже не могла испытывать к нему что-то помимо дружеских чувств. Да и дружба оказалась неравной. Рон, никогда не отличавшийся чуткостью, после всего, что свалилось на него, стал еще эгоистичнее. Того, что Гермионе тоже тяжело, он не замечал.

А в черной дыре, которая зияла в ее душе, он увидел лишь одно — нехватку любовного пыла. Недолго думая, Рон пришел к выводу, что его девушка фригидна, и счел это неудивительным для книжного червя, чья единственная страсть наука, а все слова и поступки — результат здравого смысла, а не порывов чувств.

Итак, Гермиона и Рон расстались. Формально они остались друзьями, но каждый таил обиду за непонимание. Теперь им было, в общем-то, не о чем говорить.

Иное дело Гарри. Они с Гермионой так понимали друг друга, что слов не требовалось. Впрочем, Гермиона предпочла отойти в сторону, пока Мальчика-Который-Выжил-Дважды, спасителя волшебного мира, чествовали на все лады. Не было ни дня без статьи о Гарри в «Ежедневном пророке», он не мог ступить ни шагу, чтобы об этом не узнали репортеры. Но Гарри легко переносил бремя славы. Он давно привык к тому, что на него повсюду смотрят, что от него чего-то ждут, что его боготворят незнакомцы.

А вот Гермиона, попадая в центр внимания, была готова расплавиться от жгучих взглядов и стечь на пол, чтобы стать невидимой. Она не считала себя героиней. Имелись люди, более достойные этого звания. Те, кто сделал для победы больше, чем она. Те, кто перенес больше, чем она.

Гермиона перевела взгляд на профессора. Он показывал, как правильно готовить ингредиенты для весьма капризного зелья, которое им предстояло варить сегодня. Вот уж кто настоящий герой. Вот кто заслужил куда больше, чем получил. Вот кому она желает счастья больше всех на свете, разве что кроме Гарри.

После того долгого вечернего разговора Гермиона не встречалась со Снейпом вне уроков зелий — за исключением случая в больничном крыле, когда она была в таком смятении, что даже не понимала, с кем говорит. Раньше она тоже не проводила с ним время. Однако сейчас очень скучала по его компании. Ей хотелось многое с ним обсудить, о многом расспросить и выговориться самой. Но, увы, еще семь месяцев Гермионе предстояло довольствоваться лишь уроками.

Мысленно вздохнув, она сосредоточилась на правильном способе снять с луковицы лунного цветка нежную серебристую кожицу так, чтобы не порвать ее. У Снейпа это выходило легко и непринужденно. Его руки орудовали быстро, ловко, без лишних движений — так же сдержанно и точно, как все, что он делал. Гермиона, всегда питавшая слабость к красивым рукам, находила кисти Северуса Снейпа безупречными: длинные пальцы, ухоженные и аккуратно подстриженные ногти, выпуклые вены на тыльной стороне ладоней. Изящно, но в то же время мужественно.

Гермиона снова залюбовалась точностью его движений, сосредоточенностью на выполняемой работе. И снова представила в его руках себя. Она воображала, как чуткие пальцы поглаживают ее кожу…

— Мисс Грейнджер!

В грезы ворвался резкий окрик. Гермиона вздрогнула и обнаружила, что профессор стоит прямо перед ней. На его лбу залегла хмурая складка.

В лицо хлынул жар. Мерлин! Оставалась только одна надежда: слухи о том, что Снейп постоянно проверяет учеников с помощью легилименции, — всего лишь слухи.

— Да, сэр? — ответила она, стараясь не встречаться с ним глазами.

— Возможно, вы почтите нас ответом?

— Я… Простите, профессор, я прослушала вопрос. Задумалась.

— Вот как? Может быть, поделитесь своими мыслями? Расскажете, на что можно отвлечься в кабинете, где нет окон, а интерьер не менялся уже двадцать лет?

— Гм… Пожалуй, нет, сэр.

Повисла тишина. Снейп сверлил Гермиону неподвижным взглядом, словно обдумывая, как отреагировать. Класс затаил дыхание. Профессор давно не выходил из себя по-настоящему, но все прекрасно помнили: если он долго подбирает слова, то кому-то сейчас не поздоровится.

— Не слушаете учителя, да еще и дерзите, мисс Грейнджер? — вкрадчиво спросил Снейп.

— Извините, пожалуйста, — пробормотала красная от стыда Гермиона, отводя глаза. — Я не хотела быть грубой. Прошу прощения.

Не удовлетворившись извинениями, он прошипел:

— Если мои уроки вам скучны… То, может быть, еще не поздно сменить курс на такой, где приветствуется витание в облаках? К примеру, прорицания?

Гермиона залилась краской еще гуще, но теперь не от стыда, а от злости. Он прекрасно знает, что она думает о прорицаниях! И, предлагая отказаться от его занятий (кажется, все-таки не всерьез?), грозит отобрать у нее спасительную соломинку, не зная, что Гермионе его уроки нужны как воздух!

— Я предпочитаю ваш предмет, сэр, — спокойно ответила она. — Обещаю быть внимательнее.

— Уж будьте любезны, мисс Грейнджер.

Профессор Снейп отчитал ее так же строго, как поступил бы с любым другим на ее месте. Он все время вел себя так, словно не было того вечера, в корне изменившего их отношения. Иногда Гермиона задавалась вопросом: а может, его и правда не было? Может, все это ей почудилось или приснилось? Своему рассудку она в последнее время не очень-то доверяла. С другой стороны, Снейп так хорошо умеет притворяться… При его решительности, доходящей до упрямства, было бы удивительно, если бы он нарушил обещание ждать окончания года, словно ничего не было.

Однако теперь Гермиона не воспринимала близко к сердцу нападки Снейпа. Что касается успеваемости по зельям, то его ожидания она все равно никогда не оправдала бы. Гермиона строго соблюдала рецепты и не пыталась усовершенствовать их. По ее мнению, экспериментировать значило бы оспаривать авторитеты авторов учебника и преподавателя.

Пусть она не могла впечатлить Снейпа по-настоящему, но и полной бездарью не была. Усердия и следования инструкциям хватало для приличных оценок, а страх разочаровать учителя больше не тревожил ее. Отчаянное желание заслужить похвалу пропало, после того как она обрела гораздо большее. Его уважение, его доверие и, вполне возможно, его симпатию.

Когда Гермиона снова подняла взгляд на профессора, внутри у нее разлилось тепло. Все-таки он прекрасный учитель. Знает свой предмет, дает четкие инструкции, умеет показать правильные движения при нарезке или помешивании. И с дисциплиной на его уроках полный порядок. Уж если где-то война не оставила следа, так это в классе зелий. Здесь все как прежде, разве что ученики больше не боятся несправедливости к разным факультетам. Снейп со всеми стал одинаково строг и требователен: всем доставалось поровну его сарказма — но и у каждого был равный шанс заработать по-снейповски сдержанную похвалу, облеченную в язвительность.

Уничижительные взгляды, которыми он испепелял учеников, — излюбленное оружие профессора — больше не задевали Гермиону. Когда другие в классе при замечаниях Снейпа опускали глаза к котлам, то ей, напротив, стоило большого труда не залюбоваться им в открытую.

Северус Снейп впечатлял. Особенно теперь, когда он избавился от тягот и стал выглядеть здоровее. Его сила одновременно пугала и вселяла уверенность, он был словно незыблемая скала в сдвинутом с оси мире.

А для Гермионы он был как сам Хогвартс — постоянная, надежная и неотъемлемая часть жизни. И стал значить еще больше после их признаний друг другу, раскрытых секретов и момента предельной откровенности. По сравнению со всем этим поцелуй был не самым важным и интимным, что случилось между ними в тот вечер. Даже настолько прекрасный поцелуй. Трудно было не вспоминать его во всех деталях, едва взглянув на Северуса, но иначе уроки зельеварения превратились бы для Гермионы в пытку. Так что она решительно спрятала воспоминания в дальние уголки разума, как елочные игрушки в сундук в подвале — прекрасные, нежные, хрупкие и ждущие своего часа.

Вдруг ее потормошили за плечо.

— Гермиона! — шикнул Гарри. — Ты чего? Давно пора взять ингредиенты и начать. Что с тобой сегодня?

— Извини, — шепнула она в ответ. — Опять задумалась.

— Ты такими темпами отработку получишь!

«Если бы!» — вздохнула Гермиона, плетясь к шкафу. Она была бы только рада отработке у Снейпа, но ведь ни за что ее не получит. Вечер наедине станет испытанием на твердость их решения держать дистанцию до конца года. Точнее, его решения, которое она нехотя приняла.

Иногда за трапезами в Большом зале Гермионе казалось, что она чувствует на себе взгляд профессора. Но были ли эти взгляды на самом деле? Когда она оборачивалась к Снейпу, то он либо занимался своей тарелкой, либо неспешно обводил глазами собравшихся… Но это ничего не значило: он был слишком опытным шпионом, чтобы попасться на слежке. Так взаимны ли ее чувства? Или же Северус считает, что это был всего лишь момент слабости, о котором теперь оба жалеют?

Целиком поглощенная раздумьями, в очередной раз задавая себе одни и те же вопросы и по-прежнему не находя на них ответов, Гермиона набрала на полках все нужные ингредиенты, вернулась к рабочему столу и начала готовить зелье. Она еще ни разу не варила его, но рецепт казался довольно простым. Единственная тонкость имелась в самом конце: надо поддерживать зелье горячим, не давая ему закипеть, и при этом помешать ровно требуемое число раз. Пока этот момент не наступит, можно спокойно размышлять дальше, не прерывая работы. Итак, не думает ли Северус, что она сожалеет? Или, еще хуже, не сожалеет ли он сам?

Сначала Гермиона находилась почти в эйфории, потому что все казалось предельно ясным, но потом возбуждение пошло на спад. Может, она приняла его реакцию слишком всерьез? Что ж… Физическую реакцию невозможно было с чем-то спутать, и это проще всего. В конце концов, она никогда не сомневалась, что он мужчина из плоти и крови. Но, может, этим все и ограничилось? Банальной мужской реакцией на лестное обожание молоденькой девушки, которая призналась в своих чувствах?

Студентка плавно опустила в зелье иглы дикобраза и стала считать помешивания. «Хватит, Гермиона! — твердо сказала она себе. — Это на тебя совсем не похоже. С каких пор ты стала такой соплей? Ты взрослая здравомыслящая волшебница!» Или нет? Ну какая она взрослая? Что она может предложить такому мужчине, как Снейп, если даже Рон нашел в ней кучу недостатков?

Заставив себя сконцентрироваться на зелье, Гермиона взяла следующий ингредиент. Но не успела бросить его в котел — ее запястье перехватила сильная рука.

— Мисс Грейнджер! — прогремел профессор. — Во имя Мерлина, что вы творите?

Остолбенев от испуга, она взглянула в темные омуты и промямлила:

— Добавляю глаза жуков…

— Правда? Что ж, давайте проверим, — он перевернул ее руку и жестом попросил разжать пальцы.

— Огненные семена… — в ужасе прошептала Гермиона.

Ингредиенты были обманчиво похожи. Однако огненные семена в сочетании с уже положенными в котел иглами дикобраза грозили мощным взрывом. Именно поэтому глаза жуков и огненные семена всегда хранились на разных полках в банках разной формы и цвета, снабженных четкими ярлычками.

— Но как вы заметили?..

— Я внимателен, мисс Грейнджер! А вот вы — нет! — взорвался профессор. — Слейте заготовку в бутылку и уберитесь на столе. На сегодня ваша работа закончена. Подойдите ко мне после урока.

Она поспешила подчиниться и взялась за уборку, коря себя за рассеянность, которая привела бы к роковой ошибке, если бы не профессор Снейп.

* * *

Северус все еще злился, когда последние ученики покинули кабинет и Грейнджер с поникшей головой подошла к его столу. Она была заметно пристыжена — и не без причин.

— Я поражен вашей выходкой, мисс Грейнджер! — прикрикнул он. — Я думал, что уж вам-то не требуется объяснять, как важна осторожность при работе с опасными и неустойчивыми зельями! Вы специально напрашиваетесь на отработку?

— Что? Нет! — она вскинула глаза и встретилась с ним взглядом. — Да я бы никогда!..

Он счел бы подобную ошибку удивительной для бывшей старосты, приверженки правил и прилежной ученицы. Но девушка, стоящая напротив, уже не была той маленькой лохматой всезнайкой. При легкомыслии, которое она демонстрировала в последнее время на его уроках, оплошность была вопросом времени. В том числе поэтому Северус пристально следил за Грейнджер.

— Надеюсь. Потому что если пытаетесь, то это бесполезно, — предупредил он, не до конца веря студентке, которая нехотя согласилась свести общение к минимуму и сохранять чисто профессиональные отношения. — Ваши отработки проходили бы у Филча.

— Я правда нечаянно! — заверила она. — Было бы верхом идиотизма специально бросить в котел опасный ингредиент в надежде, что вы придете на помощь! До сих пор не понимаю, как вы заметили!

— Я давно взял за правило контролировать отдельных студентов при использовании взрывоопасных веществ, мисс Грейнджер. К сожалению, не вы первая забыли посмотреть на ярлык. Мистер Лонгботтом дважды путал глаза жуков с огненными семенами. — И опаленные брови после второго раза научили мальчишку технике безопасности эффективнее, чем выговор Снейпа после предотвращения первого несчастного случая. — Я не ожидал такой детской ошибки от семикурсника, в особенности от вас!

Северуса до сих пор потряхивало от мысли, что могло случиться, если бы он не следил за Грейнджер столь пристально. Сожженными бровями она бы не отделалась, от взрыва могли загореться ее пышные волосы.

— Я не знаю, как так вышло, — пробормотала ученица. — Спасибо, что не дали мне испытать последствия на себе.

Ее искреннее раскаяние немного смягчило ужас Северуса. Глубоко вздохнув, он указал девушке на стул, и она послушно заняла предложенное место.

— Такая расхлябанность не в вашем характере, мисс Грейнджер, — сказал он уже спокойнее. — Может быть, мои уроки недостаточно увлекательны? Что заставляет вас отвлекаться в самый неподобающий момент?

Гермиона опустила голову, чтобы он не увидел ее рдеющих щек. Неподобающими были не только моменты, но и сами мысли, но профессору незачем знать это.

— Нет-нет, ничего такого, — поспешно соврала она. — Просто сегодня я немного рассеянна.

— Не только сегодня, — возразил Снейп. — Вы почти не поднимаете руку. Раньше ваши работы даже мелким почерком занимали несколько лишних дюймов пергамента, теперь же они ровно требуемого объема. А зелья, которые вы готовите, стали хуже. Связаны ли эти перемены с нашим недавним… прозрением?

Гермиону захлестнуло облегчение. Та встреча не пригрезилась ей, не была игрой помутившегося разума! А Северус называет пережитое прозрением, значит, и для него все всерьез. Высокопарное слово прозвучало вполне уместно. Казалось бы, они всего лишь поговорили. Всего один раз поцеловались. А на самом деле это был поворотный момент, изменивший их будущее. Однако те перемены, о которых спрашивает Снейп, здесь ни при чем. Они начались гораздо раньше.

— Нет, сэр, — Гермиона старательно выговорила обращение, напоминая самой себе о рамках. — Уверяю вас, мое поведение не связано ни с вами, ни с вашими уроками. Просто я… Не знаю… Должна найти новую цель. Война повлияла на некоторые мои взгляды, и то, что казалось важным, стало бессмысленно.

Северус прекрасно понимал, о чем говорит студентка. Не только она потеряла цель жизни.

— Учеба не бессмысленна. Не думал, что однажды скажу это вам.

— Знаю, сэр. Я постараюсь исправиться. Честно.

— Будьте любезны, мисс Грейнджер, — он задержал строгий взгляд на миг дольше необходимого. Затем указал на дверь. — Можете идти.

Когда ученица встала, Северус мягко добавил:

— И не ждите от меня особого отношения. В следующий раз снисхождения не будет.

— Конечно, сэр. Я и не ждала.

* * *

Гермиона очень старалась. Снейп был прав: отвлекаться на его уроках и правда неуважительно и неблагоразумно. Но она ничего не могла с собой поделать.

Целый год она была постоянно настороже, ожидала опасности из-за каждого угла, из-за каждого дерева, и отвыкнуть от такого состояния оказалось непросто. Гермиона вздрагивала от резких звуков и теперь, без палочки в руке, была более напряжена, чем раньше. Она каждую секунду боялась чего-то неожиданного, ужасного и непоправимого, сама не зная, чего именно. Постоянная бдительность выматывала. Гермиона не могла полностью расслабиться никогда и нигде.

За исключением уроков зельеварения.

Рядом с Северусом Снейпом, храбрым мужчиной, умелым волшебником, быстрым и безжалостным при необходимости дуэлянтом, ей ничто не грозило. А лекции профессора хоть и были интересными, но все же содержали недостаточно новой информации. Гермиона уже знала многое из того, что он рассказывал, потому что не бросала учебу даже во время поисков крестражей. Но она ведь обещала профессору быть собраннее.

На занятии в среду, после долгих бесплодных попыток заострить внимание на теме лекции, она стала просто слушать голос профессора.

Глубокий баритон, богатый на мягкие интонации, особая снейповская манера делать акцент на отдельных словах… Звуки будто проникали внутрь черепа, минуя уши, и у Гермионы появилось странное ощущение, что ее мозг мягко поглаживают. Голова закружилась от счастья. Он мог читать хоть телефонный справочник — и она в блаженстве закрыла бы глаза, купаясь в его голосе, как в Умиротворяющем бальзаме. Можно ли ставить ей в вину, что она не в силах воспринимать одновременно и эти чарующие бархатные звуки, и смысл того, что Северус говорит?

Гермиона почти не спала минувшей ночью и знала, что сегодня ей тоже не удастся выспаться. Делить комнату с Джинни было сущей пыткой: обеих мучили ночные кошмары, соседки постоянно будили друг друга вскриками и плачем. Но когда директор МакГонагалл расселила девушек по отдельным спальням, стало еще хуже: Гермиона вовсе не могла уснуть. Она так давно не спала одна, что тишина действовала ей на нервы и в этой тишине казался устрашающим даже шелест собственного дыхания. Через некоторое время Гермионе начинали чудиться несуществующие звуки, которые продолжались до самого утра.

А сейчас дремота овладела ею так легко… Поддерживая потяжелевшую голову рукой, Гермиона сделала вид, будто смотрит в тетрадь, и прикрыла глаза. Жжение под веками ослабло, и она тихонько вздохнула. «Всего минуточку…» — подумала студентка, растворяясь в уютных звуках. Здесь было почти как в библиотеке, ее излюбленном месте. Даже лучше, чем в библиотеке. Здесь был он. Спокойствие и безопасность. Голос Северуса. Шелест свитков пергамента. Скрип перьев. Шорох книжных страниц. Кто-то украдкой перешептывается. А если прислушаться, то можно уловить дыхание сидящих вокруг. Такие мирные и убаюкивающие звуки…

— Мисс Грейнджер!

Сердце подпрыгнуло до горла. Громкий окрик разрезал воздух, как взмах плети. Она вскинула голову и потянулась за бисерной сумочкой. Где? Где сумка?! Гермиона панически, ничего не понимая, обшаривала руками скамью. Что случилось?!

Кабинет зелий. Она уснула на уроке! Бешеный стук сердца немного унялся. Она в безопасности. Или все-таки нет? Когда Гермиона взглянула в хмурые темные глаза профессора, то облегчение вмиг пропало. Он был в ярости. Неудивительно: сначала ее вечная рассеянность и апатия, потом ошибка на практическом занятии — а теперь она уснула на лекции! Такого он точно не простит.

— Складывайте свои вещи и убирайтесь! — прошипел Снейп.

— Профессор, пожалуйста…

— Мисс Грейнджер, я не потерплю подобного наплевательства в своем классе! Три отработки. По средам, начиная с сегодняшней. Ваши оправдания я готов выслушать в своем кабинете, ровно в семь часов. А сейчас ничего не желаю слышать. Выйдите вон.

Гермиона сглотнула.

— Да, сэр.

Раздавленная унижением и стыдом, она быстро собрала вещи и покинула кабинет.

В предыдущей главе:

Гермиона чуть не получает травму из-за рассеянности на зельеварении. Северус беседует с ней после урока и просит быть внимательнее. Но, несмотря на все усилия, на следующем занятии она засыпает, и Снейп злится на нее так, что назначает три вечера отработок и выгоняет из класса.

Уже через полчаса после того, как Гермиона покинула кабинет, злость Северуса начала сменяться тревогой. Безусловно, девушка уснула на уроке не намеренно. Можно лишь вообразить, насколько сильна должна быть усталость, чтобы заставить студентку задремать на его лекции. Что-то с Гермионой было неладно, и Северус уже не притворялся, будто его это не касается. Он хотел — даже должен был! — понять, что с нею творится.

Впервые Снейп обратил внимание на перемены в ее внешности в тот самый вечер, когда она пришла в его кабинет поговорить. До того он не особенно присматривался к студентке, однако не мог не заметить, что в этом году она вернулась в школу совсем иной, чем раньше.

Гермиона стала хрупкой и нежной, в ней не осталось ничего детского. Но при всей женственности очертаний она была очень худенькой. Глаза студентки казались не просто взрослыми — почти старческими, а непослушная шевелюра утратила свое буйство и блеск. Раньше Северус с усмешкой думал, что волосы Грейнджер даны ей в наказание за перфекционизм. Как бы усердно она их ни зачесывала и ни закалывала, кудри упрямо выбивались и торчали во все стороны, наплевав на попытки обуздать их. Теперь же волосы потеряли задор, как и их хозяйка, и свисали тусклыми безвольными прядями. Северус не знал, откуда все эти перемены. Можно ли списать их на гормоны, стресс, плохое питание? Или причина все же магической природы?

Если сразу после вопиющего нарушения дисциплины он хотел исполнить свою угрозу и отослать девчонку к Филчу, то, когда остыл, понял, что таким образом не устранит первопричину проблем. К вечеру Снейп был окончательно настроен не наказывать студентку, а посвятить время отработки разбирательству: что с нею происходит и как ей можно помочь?

Девушка постучала в дверь точно в назначенное время.

— Профессор Снейп…

— Мисс Грейнджер.

— Пожалуйста, если теперь вы готовы слушать… Я хочу извиниться. Мне правда очень неловко, я…

— Не стоит извинений, — оборвал он, указав студентке на стул у своего письменного стола. — Разумеется, вы уснули не назло мне.

Гермиона захлопнула рот и удивленно посмотрела на учителя. Снейп уже не злился, так что его слова прозвучали мягко и… сочувственно?

— Но все же не могу это так оставить, — продолжил он, когда студентка села. — Я говорил с другими преподавателями, и они тоже замечают, что вы стали менее инициативны. В иных обстоятельствах я был бы всеми руками за, но других учителей вы хотя бы слушаете. Мои лекции вам скучны?

Она вспыхнула.

— Нет, нет! Вы хороший учитель…

— Я спрашивал не об этом, — спокойно уточнил он. — Качество моей работы как таковое мне известно, мисс Грейнджер. Но, зная вас, я не удивлюсь, если курс лекций, который я читаю, вам не в новинку.

— Да… — призналась она. — Я старалась не отставать от программы, даже будучи вне Хогвартса.

Гермиона не стала говорить, что зельям она уделяла особое внимание. Как будто пыталась этим выразить уважение к учителю, которого остальные считали предателем. Как будто жалкая капля ее доверия могла что-то значить в океане всеобщей ненависти.

— Понятно. Что ж, так я и думал. Вам неинтересны уроки зельеварения.

— Я уснула не поэтому! — поспешно возразила Гермиона, испугавшись, что Снейп отстранит ее от занятий.

— Тогда почему же?

— Так вышло, что… Ваш кабинет — единственное место, где я чувствую себя в безопасности.

Профессор изумленно поднял брови, и она пустилась в объяснения:

— Да, глупо звучит. Мозгами я и сама это понимаю. Вы сказали, что мне нужно избавляться от старых привычек, и были совершенно правы. Но как? Я все еще не могу утратить бдительность. Мне страшно в толпе, но еще страшнее одной. Я всегда настороже. Кроме как… на зельях.

Он задумчиво нахмурился.

— Почему?

Гермиона опустила глаза в пол.

— Дело в вас, — сказала она почти шепотом. — Рядом с вами можно ничего не бояться. Вы всегда присматривали за нами, прикрывали и защищали нас. Вы рисковали своей жизнью — и при необходимости отдали бы ее за Гарри, а может, и за любого студента! Конечно, другие учителя тоже придут на помощь, если что. Но вы… Извините, не могу объяснить разницу. Однако факт таков: ваши подземелья — единственное место, где я могу расслабиться. А когда расслабляюсь, то уже не могу думать об учебе. Я пытаюсь, правда! Но ваш голос так действует… К тому же я сегодня почти не спала…

Северус лишился дара речи. Грейнджер как никто способна выбить его из колеи прямолинейными заявлениями. И вот очередное: она готова доверить ему свою жизнь, она полностью полагается на него. Снейп привык вызывать у студентов диаметрально противоположные эмоции, и неожиданное признание девушки что-то всколыхнуло в его душе, добралось до неизведанных чувств, болезненных, но в то же время головокружительно пьянящих.

Впрочем, анализ своих эмоций Северус решил отложить и сосредоточился на другой части заявления студентки. Итак, расслабленность не является постоянным состоянием Грейнджер, а возникает только рядом с ним. Как же он сам не догадался после несчастного случая со слизеринцем?

Что-то внутри настойчиво запульсировало. Оказывается, одно его присутствие может кого-то успокаивать… Тем более кого-то, настолько взвинченного и подозрительного!

Северус вздохнул и помассировал веки пальцами.

— Похоже, список наших сложностей увеличился, — сказал он то ли ученице, то ли самому себе. Настанет ли тот день, когда список опустеет? — Не знаю, что тут поделать, мисс Грейнджер. Не могу же я позволить вам спать на уроках! Пожалуй, вам стоит принять сонное зелье и хорошенько отдохнуть.

Конечно, решение не годилось в качестве постоянного: зелья вызывают привыкание, если злоупотреблять ими. Но сейчас нужна всего лишь небольшая отсрочка, пока Северус во всем разберется и найдет, чем по-настоящему помочь студентке.

— Гм…

— Что такое?

— Мадам Помфри говорит, что мне больше нельзя пить «Сон без сновидений».

— Вы уже принимали его?

— Да. В начале учебного года — каждый вечер. Мы с Джинни часто просыпались от кошмаров и будили друг друга.

— То есть у вас ночные кошмары, — кивнул Северус, ничуть не удивившись.

— А у кого их сейчас нет?

Он снова вздохнул.

— Мисс Грейнджер… Так не может продолжаться. Вам нужна профессиональная помощь.

Гермиона горько усмехнулась:

— Нужна, кто бы спорил. И что вы предлагаете? Пойти к маггловскому психиатру? Рассказать ему, что я, после того как искала и уничтожала фрагменты души Темного волшебника, боюсь гигантских змей и людей в масках? Что каждую ночь мне снится, как сумасшедшая женщина с хохотом вырезает на моей руке надпись «грязнокровка» зачарованным кинжалом, а оборотень шепчет на ухо, что он сделает со мной, когда она закончит? Рассказать, что я сплю с волшебной палочкой под подушкой, чтобы быть готовой к нападению егерей? Думаю, психиатр надолго запомнит этот день, а остаток моих дней пройдет в палате с мягкими стенами.

От перечисления ужасов, которые лишали Грейнджер покоя, у Северуса возникла тяжесть в животе. Ему захотелось вернуться в прошлое, чтобы голыми руками задушить Волдеморта, Сивого и особенно Беллатрису. Но коль уж это невозможно, то он сделает то, что может: найдет способ избавить девочку от страхов.

— Я имел в виду беседы с волшебником или волшебницей. Директор неспроста учредила часы приема преподавателями по личным вопросам.

— И к кому мне пойти? Официально декан моего факультета профессор Трелони.

— А неофициально — профессор Люпин. Вы всегда с ним ладили. Хоть мне и странно это говорить, но он достойный доверия человек, терпеливый и понимающий. Вы можете на него положиться.

— Ремусу хватает своих проблем. Он еще не пережил смерть Тонкс и потерю конечностей. Он взвалил на себя помощь Трелони только потому, что после ее назначения деканом половина гриффиндорцев готовы были сменить факультет. Честно говоря, я сомневаюсь, стоит ли ему преподавать вообще.

Северус разделял опасения студентки: Люпин не Грюм, он долго будет привыкать к протезу ноги, не говоря уж о том, чтобы обходиться одной рукой. Но еще сильнее, чем схватка с великаном, его покалечила утрата жены.

— Мне не с кем обсудить события минувшего года, — тихо пробормотала Гермиона. — Никто не знает подробностей. Никто не поймет меня. Кроме вас.

Северус растерялся так же, как тогда, в больничном крыле. Он никогда в жизни никого не поддерживал и не утешал. Гермиона же возлагала на него в этом деле такие ожидания, которые он заведомо не сумеет оправдать.

— А как же ваши друзья?

— Каждый справляется как может. Рон стал капризным и взрывается из-за любой мелочи. С ним бесполезно даже заикаться о прошлом: он делает вид, что все забыто и уже неважно. Я боюсь того момента, когда он обнаружит, что это не так, и получит полномасштабный нервный срыв. Джинни мучается от ночных кошмаров и начинает рыдать при каждом упоминании Фреда. Она плачет от звуков чужого смеха, от шуток и розыгрышей — все это напоминает ей брата.

Гермиона подняла взгляд на Северуса, и на ее лице отразилась вся горечь одиночества.

— Гарри держится лучше всех. Может быть, из-за того, что этот год для него не так уж отличался от предыдущих. Видимо, к смертельной опасности можно привыкнуть: он ежегодно сталкивался с Волдемортом в том или ином виде. А теперь Гарри целиком занят своим щепетильным вопросом. Он был в шоке, когда понял, что любит Джинни только как друга. Да и пусть лучше переживает насчет своей ориентации, чем лечит военные травмы. Так что остаетесь только вы.

— Едва ли я смогу дать мудрый совет, если вспомнить мои собственные ошибки.

Слова Северуса прозвучали резче, чем следовало, и он лишний раз убедился, что деликатность и терпение не его добродетели.

— Мне не нужны советы, — тихо ответила Гермиона. — Мне нужно просто поговорить.

Она поколебалась и подняла на Снейпа смущенный взгляд.

— Я помню условие: между нами ничего не может быть до конца учебного года. Но не могли бы вы стать мне… другом?

— Другом? — повторил Северус, не зная, изумляет его, злит, смешит или все-таки привлекает данное предложение. — Вместо Поттера и Уизли? Чтобы вам было кого шпынять, поучать, дразнить и тискать?

— Я с удовольствием обнимала бы вас, — заявила невыносимая девчонка. — Увы, этого придется подождать. Но можно ведь дружить без прикосновений. А еще, — она улыбнулась, — без напоминаний о домашней работе и о смене носков хотя бы через три дня. Так что для меня замена будет даже кое в чем выгодной.

— Я не умею быть другом, — признался Северус. Само слово ложилось на язык, как незнакомый экзотический фрукт. Он давно не пробовал ни с кем дружить. И весь волшебный мир знал, чем кончилась его единственная детская попытка. — Но даже если бы у нас получилось — в теории! — то окружающие заподозрили бы нас в чем угодно, кроме дружбы.

— Ну вот… — вздохнула Гермиона. — Волдеморт лишил меня еще одного.

— Чего? — Северус не понял, когда собеседница успела перескочить на другую мысль.

— Вас! — обиженно выкрикнула она. — Возможности узнать вас поближе! Возможности видеться, не скрываясь! Я ведь совершеннолетняя, меня вообще не должно быть здесь, я не должна быть вашей ученицей! Если бы не он, я бы уже закончила школу, как ровесники-слизеринцы, и мы с вами не боялись бы, что скажут люди! Еще один повод ненавидеть его!

Северус был обескуражен вспышкой. В таком разрезе он не думал, однако Гермиона была права: если бы не Волдеморт, она бы покинула Хогвартс полгода назад. Но если бы Волдеморта не существовало, то не было бы ни того их разговора, ни всей этой сложной, волнующей, приводящей в смятение мешанины чувств. Северус мог ненавидеть Волдеморта за что угодно, но только не за это.

— Мы оба знаем: жизнь несправедлива и вообще не такова, как нам хочется. Ничего не поделаешь. Но я все-таки не понимаю, почему вы ждете помощи именно от меня. Мне, знаете ли, тоже досталось.

— Тогда отчего вы остаетесь таким сильным? — парировала Гермиона. — Как вам удается спать спокойно? Вас ведь тоже должны преследовать страшные воспоминания.

Должны, кто бы спорил. Порой Северус думал, что полностью заслуживает их. Однако…

— Нет. У меня не бывает кошмаров с юности.

Все эти годы Снейпу хватало кошмаров наяву. Если бы они приходили еще и во сне, он сошел бы с ума.

— Совсем не бывает? — удивилась Гермиона. — Но как?

Найти ответ оказалось непросто.

— Полагаю, мое подсознание распознает кошмар в самом начале и либо будит меня, либо меняет сюжет на что-то безобидное.

— Правда?! А как?

Он пожал плечами.

— Сам не знаю. Наверное, так проявляются мои способности к окклюменции. Кошмары прекратились, когда я начал осваивать эту сферу магии.

— Но ведь окклюменция — это защита мыслей от чтения…

Северус нахмурился.

— Сколько раз я говорил Поттеру, что это крайне поверхностное и упрощенное представление! Окклюменция — тончайшее искусство интеллектуального и эмоционального самоконтроля, способ постичь и упорядочить работу разума.

Лицо студентки озарилось интересом. Ну конечно! Употребить вместе слова «упорядочить», «контроль» и «разум» при Гермионе Грейнджер — все равно что помахать аппетитной косточкой перед носом у голодной собаки. Поправка: перед носом у любопытного щенка. Грейнджер распахнула большие, исполненные надежды карие глаза. У нее разве что слюнки не текли для полноты картины.

— А меня научите? — с надеждой проскулила девчонка.

Северус вздохнул. Несомненно, учить ее окклюменции полезнее, чем Поттера. Во-первых, не будет затруднять контакт стена враждебности и недоверия. Во-вторых, она прилежна и старательна, упорядочение мыслей дастся ей легко. Она всегда стремилась к порядку: расписание Гермионы Грейнджер, где цвет каждого ярлычка имел значение, стало притчей во языцех. Так что Северус был уверен: на эту ученицу он потратит время не впустую.

— Я мог бы, — осторожно ответил он. — Однако не уверен, стоит ли.

— Почему?

— Потому что проникновение в ваш разум некоторым образом противоречит сохранению дистанции между нами.

— Ой.

— Вот именно.

— Тогда можете… одолжить мне книгу? — кротко попросила Гермиона.

— Возможно, это вас удивит, но некоторые знания не почерпнуть из книг. — Она недоверчиво нахмурилась, и Северус объяснил: — Не все достигается простым следованием инструкциям, как с рецептами зелий. Для окклюменции нет ни заклинаний, ни пошаговых руководств.

— А как вы ее изучили?

— На практике. Мой разум читали раз за разом, пока я не научился противостоять вмешательству.

— Пожалуйста! Мне очень нужно! — На Снейпа снова посмотрели жалобные щенячьи глаза. — Если окклюменция избавит меня от кошмаров, то я буду спать по ночам и стану спокойнее днем. Может быть, даже приду в норму!

Северус отдавал себе отчет в том, что затея морально неоднозначна и, может быть, даже неэтична, но все-таки переборол сомнения. Он не имеет права из страха за свое самообладание оставить Гермиону мучиться. Если окклюменция поможет ей, то цель оправдывает средства. Наверное, Дамблдор с его «высшим благом» не зря учил Снейпа столько лет. А цель и вправду благородна: помочь гриффиндорке вернуться к жизни.

— Хорошо, мисс Грейнджер, — сказал Северус, обращением напоминая себе, что, из каких бы соображений ни помогал ей, она остается его ученицей. — В следующую среду после ужина приходите на отработку. За неделю вы как раз успеете добраться до всех книг в библиотеке, имеющих хоть какое-нибудь отношение к окклюменции. Если таковые существуют.

Студентка улыбнулась:

— Спасибо, сэр.

* * *

Если бы Северус не понял, что Гермиона Грейнджер нуждается в помощи, после того как она уснула на зельеварении, то ему точно раскрыл бы глаза инцидент, случившийся ровно неделю спустя на уроке защиты от Темных искусств.

В те дни, когда преподаватель-ликантроп не мог вести уроки ввиду своего заболевания, то по договоренности с Минервой его заменяли авроры. Но на сей раз болезнь Люпина была не связана с фазой Луны.

Ремус пострадал в Финальной битве сильнее, чем думали студенты и большинство сотрудников школы. Конечно, потеря двух конечностей была очевидна всем, но мало кто знал, что помимо этого у Люпина серьезно повреждены внутренние органы, особенно печень: в бою на него наступил великан. Зелья, которые пил Ремус, могли только поддержать работу травмированных органов и продлить пациенту жизнь — в лучшем случае лет на пять. И вовсе не на пять лет активной работы на полную ставку.

Минерва собиралась взять второго преподавателя в помощь Люпину. Но пока она искала, кому бы предложить эту должность, приходилось как-то выкручиваться. И вот урок у седьмого курса достался Северусу Снейпу.

Будучи сторонником практического подхода, он сразу велел ждущим в кабинете студентам складывать учебники в сумки и идти за ним в бальный зал: сегодня будет не лекция, а серия дуэлей.

Большинство семикурсников обрадовались, услышав объявление. Но на лицах у некоторых, в том числе у Грейнджер, отразилась тревога. Конечно же, Снейп понимал, что дуэли будут неоднозначно восприняты учениками, которые несколько месяцев назад бились по-настоящему, с риском для жизни. Но ребятам не пойдет на пользу, если нянчиться с ними, как это делает Люпин (Северус подозревал, что тот и сам испытывает кое-какие трудности с дуэлями). Волшебник должен уметь постоять за себя, а страхи не исчезнут, если избегать их. Северус был уверен: преодолеть страх можно лишь самостоятельно, встретившись с ним лицом к лицу. Все, чем может помочь на таком уроке учитель, это обеспечить безопасность.

По пути в бальный зал Снейп раздумывал, не начать ли урок по примеру Люпина с чего-нибудь простого и веселого. Например, устроить соревнование, кто вспомнит самое забавное заклятье, вроде Летучемышиного сглаза, которым славилась мисс Уизли. Или показать частичную трансфигурацию человека, превратив волосы Лонгботтома в шляпу с чучелом грифа…

Однако ему не довелось воплотить в жизнь свои задумки. Ни в начале урока, который был сразу же прерван новым происшествием с гриффиндоркой. Ни в конце, потому что настроения для чего-то хоть отдаленно веселого у него уже не было.

* * *

Лицо Гермионы засветилось от радости, когда она увидела, кто заменяет Ремуса, — и снова погасло, едва Снейп сказал, чему будет посвящен урок. Она никогда не любила дуэли и не особо преуспевала в них. Теперь же, после войны, боевые заклинания хотелось забыть навсегда. Гермиону пугал вид нацеленной на нее палочки, но после несчастного случая с малышом Малкольмом еще больше она боялась нечаянно ранить человека сама. Утешаясь мыслью, что профессор Снейп знает что делает и не даст никому пострадать, она поплелась за остальными в бальный зал.

Последний раз Гермиона была там на четвертом курсе, когда профессор МакГонагалл учила гриффиндорцев танцевать. Вот бы и сейчас им предстоял урок танцев, а не дуэлей! А учитель выбрал бы именно ее в пару себе, как МакГонагалл выбрала Рона. Гермиона с улыбкой вспомнила, как тогда вытянулось его лицо. Веселье вышло немного злорадным.

Она вошла в просторную комнату последней. Жаль, что зал используется так редко. Огромные окна в двух стенах делали бальный зал самым просторным помещением замка, и лучи полуденного солнца играли в изящных хрустальных люстрах, свисающих с потолка.

Но несмотря на всю красоту интерьера, Гермионе стало плохо, едва она вошла в зал. Ледяная тяжесть возникла в животе и стала распространяться по телу. Ладони покрылись холодным потом, все конечности затряслись. Гермиона поняла, что паническая атака неминуема, и от этой мысли сделалось стократ хуже. Сердце бешено колотилось, воздуха не хватало, грудь сдавило до боли. Онемевшие ноги отказывались подчиняться истеричным приказам мозга бежать отсюда не разбирая дороги, и Гермиона застыла на месте, стиснув в одной руке волшебную палочку, в другой — сумку. В глазах поплыло.

Драко, оказавшийся бок о бок с ней, первым заметил неладное и принял верное решение. Он схватил Гермиону за плечо и потащил в коридор.

— Поттер, Лонгботтом! Следите за порядком! — выкрикнул профессор, устремляясь за ними.

Когда он выбежал в коридор, бледная как полотно Гермиона сидела на скамье под окном, а крестник разглядывал ее, сам перепуганный почти настолько же.

— Сумка, — прохрипела Грейнджер, прижимая к груди маленькую расшитую бисером сумочку. — Успокоительное.

— Я достану, — ответил профессор Снейп и попытался взять сумочку ученицы, но ее пальцы мертвой хваткой сжались на ремешке. — Отпустите, — попросил он, но реакции не последовало. Он даже не понял, услышала ли его студентка. Ее взгляд замер в беспомощном ужасе, отрывистые выдохи вырывались изо рта, а все тело сотрясалось.

— Мисс Грейнджер! — окликнул он строгим тоном. — Немедленно дайте мне сумку!

Давняя привычка Гермионы выполнять требования профессоров взяла верх. Девушка выпустила ремешок, и Северус полез в маленькую сумочку, чтобы достать флакончик с зельем. Но вместо этого нащупал целую аптечку и еще множество всевозможных вещей.

Наконец Снейп отыскал нужную емкость, выдернул пробку и помог ученице донести до рта содержимое.

Зелье подействовало. Гермиона ощутила, как боль и теснота в ее груди ослабли, дыхание выровнялось, беспричинный страх развеялся. Она уставилась на пустой флакон в своей руке и почувствовала себя глупо. Опять профессор Снейп стал свидетелем ее истерики на пустом месте.

— Извините. Сама не знаю, что на меня нашло, — сказала она, когда к ней вернулся контроль над голосом.

— Я знаю, — неожиданно вмешался Драко. Крестный кивком попросил его продолжить. — Люстры. Точно такие же, какая висела у нас в гостиной.

Гостиная Малфой-мэнора. Там Гермиона под пытками Беллатрисы лежала на полу навзничь и тупо пялилась вверх, на блики света в хрустале. А потом, при их бегстве, люстра обрушилась. У Гермионы снова перехватило дыхание.

— Тихо, тихо, мисс Грейнджер, — вернул ее в реальность мягкий, но настойчивый голос профессора. — Дышите глубоко и медленно. Вы в безопасности. Не надо вспоминать. Лучше расскажите-ка мне о вашей сумке.

— О моей сумке? — удивилась она. — А что с ней?

— Заклятие незримого расширения. Полагаю, наложенное без участия Министерства? Довольно сложная магия.

— Пришлось, — коротко ответила Гермиона.

— Понимаю, — Снейп посмотрел на нее с непроницаемым выражением лица. Затем обернулся к слизеринцу: — Драко, проводи мисс Грейнджер в больничное крыло. Расскажи мадам Помфри, что случилось, и попроси о тщательном обследовании. Нужно убедиться, что у этих симптомов нет физической причины. И сразу же возвращайся.

Драко, кивнув, подал однокурснице руку.

— Мисс Грейнджер! — добавил профессор. — Если мадам Помфри отпустит вас, то этот случай не освобождает от отработки. Сегодня, ровно в семь.

* * *

Разумеется, мадам Помфри не обнаружила у Гермионы никаких болезней, и та покинула больничное крыло, чтобы найти друзей. Гарри, Рон и Джинни с облегчением выслушали, что все в порядке, и быстро нашли более приятную тему для разговора.

А вот Драко за ужином вел себя необычно.

Все вернувшиеся семикурсники сидели за отдельным столом в конце слизеринского ряда. Места им хватило только здесь. Если «лишних» хаффлпаффцев и рейвенкловцев еще можно было разместить за столами соответствующих факультетов, то гриффиндорцы к своим просто не поместились бы.

Большинство ребят, состоявших в группе сопротивления под предводительством Невилла, были с Гриффиндора. Значительную часть прошлого года они провели в Выручай-комнате и пропустили учебный материал. Осмотрительные студенты Рейвенкло, миролюбивые хаффлпаффцы и меньше других страдавшие от пожирательского режима слизеринцы закончили школу. Слизерин к тому же не увеличил численность, как другие факультеты, из-за магглорожденных первокурсников, которые не попали в Хогвартс в прошлом году. Да и «второгодник» на седьмом курсе у них был лишь один.

Малфой вернулся в школу по той же причине, что и Гермиона: ему больше некуда себя девать. Его родители подались в бега, и Драко, оставшись один, не смог найти себе место в волшебном мире, перевернутом с ног на голову. Он так же, как Гермиона, не знал, что делать со своей жизнью, а Хогвартс был знакомым местом, дающим хоть какую-то стабильность. Все это Гермиона узнала от самого Малфоя: теперь их вражда превратилась в настороженно приятельские отношения, которые имели шанс стать чем-то большим.

Итак, в этот вечер Драко вел себя странно. Он избегал смотреть однокурснице в глаза, но Гермиона все равно видела, что ему стыдно, и прекрасно понимала, за что именно. Ей не хотелось обсуждать повод, но молча смотреть на молчаливые терзания соседа было еще неприятнее.

— Просто чтобы ты знал… — натянуто произнесла она, когда доела и собиралась встать, машинально натягивая рукав пониже, — я не виню тебя в том, что случилось. И тебе тоже не стоит себя винить.

С облегчением от того, что у нее есть повод поторопиться из Большого зала, Гермиона сказала, что опаздывает на отработку, и ушла.

* * *

Ровно в семь часов она постучала в дверь кабинета профессора зелий, и в ответ сразу же донеслось: «Войдите!»

Снейп кивком указал ей на стул.

— Судя по тому, что вы здесь, диагностические чары мадам Помфри ничего не показали?

— Да, сэр. Я здорова. Физически.

— Правильно ли я полагаю, что вы и раньше испытывали панические атаки?

— Несколько раз, — призналась она. — Но не настолько сильные. Успокоительное всегда помогает.

Профессор указал на сумочку, которую Гермиона положила рядом с собой:

— И поэтому вы всегда носите при себе зелье?

— Да…

Голос дрогнул. В ответе заключалась не вся правда. И ответ не объяснял, зачем Гермиона носит не только успокоительное, а целый набор всевозможных зелий. А ведь профессор видел ее аптечку.

— Понятно, — сказал он, откидываясь на спинку стула и пронизывая студентку изучающим взглядом. — Что еще у вас в сумке, мисс Грейнджер?

— Гм… Ну… Книги… Письменные принадлежности… Всякие нужные вещи… — заюлила Гермиона.

Она отчаянно надеялась, что профессор не будет расспрашивать дальше. И надежды сбылись — спрашивать он не стал.

Легким движением палочки Снейп направил заклинание точно в сумочку, и та принялась выплевывать свое содержимое. Вещи полетели одна за другой. Учебники, пергамент, перья, предметы гигиены, расческа, мантия, вязаная шапка, перчатки, прочая одежда… Аптечка с зельями, перевязочный комплект, нитки с иголкой, постельное белье, консервы… Куча скарба росла все выше и выше, а глаза профессора раскрывались шире и шире. Наконец поток иссяк, и сумка издала вздох облегчения, как будто у нее прошел долгий запор.

Северус обвел неверящим взглядом гору вещей в углу кабинета.

— Палатка, мисс Грейнджер?

— Забыла выложить, — смутилась Гермиона.

— Продукты? Горшки, сковородки, чайник, горелка, корзинка, приборы?

— Ой, и они здесь.

— Мисс Грейнджер, что это значит? Вы собираетесь в поход?

— Никуда я не собираюсь!

— Но готовы отправиться куда угодно. — Студентка, не ответив, низко опустила голову. — Эти вещи спасали вас в бегах весь прошлый год?

Она кивнула.

— Стоит ли мне напоминать, что теперь вам нет нужды быть ежесекундно готовой к бегству?

— С этими вещами мне спокойнее, — ответила Гермиона.

— А вы понимаете, что ношение такого груза сказывается на вас? Вы, конечно, наложили на сумку чары невесомости — однако вес предметов не исчез в никуда! Он перешел в другую форму, и для его перемещения все еще нужна энергия. Магическая энергия, мисс Грейнджер. Вы должны уставать так же, как если бы таскали всю эту поклажу без чар.

Она вскинула на профессора удивленный взгляд.

— Я не знала…

— Но вы ведь заметили упадок сил? Я замечаю его даже по зельям, которые вы варите. И по состоянию ваших волос.

— Волос?

— Если только вы намеренно не сделали их тусклыми и вялыми.

— Меня устраивает состояние моих волос, — обиженно ответила Гермиона. — Теперь их легче укладывать.

— Вы считаете, удобство прически стоит истощения магических резервов?

Она покачала головой.

— Я тоже так не думаю. Нужно сделать так, чтобы вы ощущали себя в безопасности, не будучи постоянно готовой к побегу. Что способно успокоить вас, мисс Грейнджер?

Ответ не удивил Северуса.

— Вы. Я чувствую себя в безопасности рядом с вами.

Что ж, после их предыдущего разговора было бы странно услышать иное. Дамблдора больше нет, Люпин болен, а Флитвик при всем своем мастерстве вряд ли представлялся перепуганной девице образцом мужественности и надежности. Минерва, в дуэльном мастерстве равная всем перечисленным, все-таки женщина. Так что Северус оставался единственным кандидатом в защитники.

— Вы ведь носите цепочку на шее?

Гермиона удивилась:

— А что?

— Покажите.

Она запустила руку в ворот блузки и вытянула висящий на цепочке медальон.

— Здесь фотографии моих родителей.

Гермиона начала открывать украшение, но Северус остановил ее.

— Мне не нужно его разглядывать.

Не снимая цепочку с шеи ученицы, он приблизился, положил медальон на свою ладонь и направил на него волшебную палочку. Начал быстрым шепотом читать неизвестное Гермионе заклинание — и украшение засветилось.

— Вот и все, — сказал он, закончив. Хранящий тепло его руки медальон вернулся на грудь Гермионы. — Теперь у вас есть незарегистрированный портключ. Если прикоснуться к нему и сказать: «Убежище», — то он перенесет вас сюда.

— В ваш кабинет?

— Да.

Гермиона растеряла слова. С учетом всего, что ей известно о Снейпе… Это была невообразимая щедрость. Он предоставил ей свою защиту, позволил рассчитывать на него. Более ценного подарка он и придумать не мог.

Но Гермиона чутьем знала: профессор не хочет, чтобы она заостряла внимание на том, как много для нее значит его великодушный жест. Даже слова благодарности ему вряд ли нужны. Так что она перешла к техническим деталям:

— Я думала, в Хогвартсе не работают портключи…

— Обычно не работают. Наделить их возможностью обходить запрет может только директор. Как ни странно, у меня остались полномочия. Замок не понимает, как живущий здесь директор может быть бывшим, и слушается меня так, словно я не оставлял пост.

Северус давно обратил внимание на разные мелкие странности. В кабинет Минервы он входил без пароля. Лестницы помогали ему проложить кратчайший путь в любую точку замка, все тайные проходы охотно открывались перед Снейпом. Он задавался вопросом, может ли менять погоду в Большом зале, но проверять не стал, чтобы не афишировать свое положение в школе.

— И вы будете не против, если я действительно воспользуюсь им и возникну у вас в кабинете в состоянии панической атаки? Я ведь могу…

— Будь я против, не дал бы вам портключ. Мой кабинет отлично защищен. Здесь вы будете в безопасности, даже если не застанете меня. В таком случае зовите меня Патронусом. Вы ведь умеете создавать Патронуса?

— Да. Это выдра.

— Так он телесный? Отлично, мисс Грейнджер. Вы не беспомощны, помните об этом. Итак, дает ли вам портключ чувство защищенности?

— Да. В значительной мере.

— Хорошо.

Северус взмахнул волшебной палочкой в сторону беспорядочного нагромождения вещей. От общей кучи отделились книги, канцелярские и гигиенические принадлежности. Все это вернулось в сумочку Гермионы.

— Одежда прибудет в вашу комнату. А остальное… Редуцио! — Все предметы сделались такого размера, что подошли бы для кукольного домика. — Остальное будет храниться у меня.

Он вынул из кармана белый носовой платок, трансфигурировал его в коробку и взмахом волшебной палочки сложил в нее вещи.

— Итак, с этим разобрались. Давайте перейдем к цели вашего визита.

В предыдущей главе:

Северус решает не отправлять Гермиону на отработку к Филчу, как собирался, и вместо этого сам беседует с ней. Он узнает, что студентку мучают ночные кошмары, а послевоенные переживания ей не с кем обсудить, и соглашается научить Гермиону окклюменции для того, чтобы избавить от страшных снов.

Снейп заменяет профессора Люпина на уроке ЗОТИ, и в бальном зале Хогвартса у Гермионы случается паническая атака.

На второй отработке Северус обращает внимание на зачарованную сумочку Гермионы. Ученица повсюду носит с собой обширный набор походного снаряжения, и это сказывается на ее магической силе. Снейп превращает медальон Гермионы в портключ, который поможет ей при необходимости перенестись в его кабинет.

— Полагаю, за неделю вы изучили все книги об окклюменции, которые смогли найти, и считаете себя достаточно подготовленной?

— В нашей библиотеке почти нечего изучать, — пожала плечами Гермиона.

Она освежила в памяти те несколько изданий, которые прочла еще на пятом курсе, когда Дамблдор устроил уроки окклюменции для Гарри. Гермиона тогда завидовала другу и не понимала его неблагодарности за выпавший шанс научиться столь редкой и сложной магии. Пытаясь постичь окклюменцию самостоятельно, она расспрашивала Гарри об уроках со Снейпом, но друг не особо откровенничал на эту тему.

Зато из книг удалось кое-что узнать. В них раскрывалась теория ментальных щитов с объяснениями, как таковые воздвигнуть. Гермиона старательно переделала все предложенные упражнения, похожие на смесь задач на воображение и практик из йоги. Так что да, она считала себя минимально подготовленной.

— Как я уже говорил, мисс Грейнджер, не все знания можно почерпнуть из книг. Кое-что изучается только на собственном опыте. И опыт будет не из приятных.

Гермиона подозрительно прищурилась. Гарри говорил о своих уроках окклюменции исключительно с ужасом и отвращением, но она считала, что он из-за предвзятости к Снейпу заранее ненавидит все, что связано с учителем. К тому же Гарри вообще не хотел этих занятий и не стремился овладеть искусством закрывать свой разум. Но она-то всем сердцем желает избавиться от кошмаров! Какие неприятности могут ждать ее?!

— Передумали, мисс Грейнджер? — хмыкнул Снейп.

Откровенно говоря, после его неожиданного предупреждения она действительно засомневалась. Не хотелось и думать о том, что ее занятия могут окончиться таким же скандалом, как уроки Гарри, что она окажется недостаточно способной или нечаянно чем-то оскорбит профессора.

— Предпочитаете другие занятия? — он указал рукой в сторону двери, ведущей из кабинета в лабораторию. — В таком случае у меня найдется достаточно грязных котлов…

У нее появилось ощущение, что Снейп легко и даже охотно примет ее отступление. И это стало последней каплей.

Гермиона выпрямила спину. Она будет заниматься окклюменцией! Не только затем, чтобы избавиться от страшных снов. А потому что она всегда стремилась узнавать что-то новое и необычное, а у Снейпа есть чему поучиться. А еще, может быть, чтобы доказать: окклюменция не такое трудное дело, как заявлял Гарри.

— Профессор, с вашего позволения, будем придерживаться плана. Да, я немного волнуюсь, но это несущественно. Как вы сами любите напоминать при всяком удобном случае, я гриффиндорка. Мне хватило храбрости попросить о поцелуе неприступного и ужасного профессора. Если я прошла через это испытание, то справлюсь с любым другим.

Гермионе показалось, что в уголках губ Снейпа спряталась усмешка.

— Да уж, гриффиндорское безрассудство… — он покачал головой. — Бросаетесь навстречу любой опасности сломя голову, не дав себе труда подумать о последствиях и не слушая никаких советов… Что ж. Начнем, мисс Грейнджер. Думаю, вы знаете, что делать.

— Смотреть вам в глаза. Вы попытаетесь проникнуть в мой разум, а моя задача — помешать вам.

— В общем и целом да.

— Хорошо.

Гермиона ненадолго прикрыла глаза и постаралась представить, как вокруг ее разума вырастает стена. Затем посмотрела на профессора.

Он поднес палочку к ее виску так близко, что почти коснулся кожи, и тихо сказал:

— Легилименс!

* * *

Северус оторопел, врезавшись в ментальный щит. Удивило его не наличие щита как таковое: порой люди, никогда не учившиеся окклюменции, имели некую защиту. Волевые и дисциплинированные ведьмы и колдуны по наитию оберегали границы своего разума. Но обычно интуитивный барьер принимал вид кирпичной кладки, в которой можно пробить брешь, а щит Гермионы был выполнен из толстого матового стекла. Оригинально.

Вскоре Снейп ощутил исходящий от стены холод и понял, что это не стекло. Лед? Еще интереснее! Уж если ожидать от Гермионы наличия щита, то какого-то теплого, живого. Например, это могла быть стена огня или заросли колючего кустарника. Лед слабо ассоциировался с пылким и живым характером гриффиндорки. То есть… с характером прежней мисс Грейнджер. Северус с досадой признал, что той замкнутой и молчаливой девушке, которой она стала, лед подходит.

Он поразмыслил и отступил, опуская палочку. Гермиона сморгнула.

— Вы сами научились возводить щиты? — спросил Снейп.

Студентка ответила с нескрываемым самодовольством:

— Когда Гарри занимался с вами окклюменцией, то я заинтересовалась ею, кое-что разузнала и попыталась применить. Пишут, что кирпичная стена легко обрушивается, и я решила использовать другой материал. Получилось?

— Вполне, — кивнул он. Глаза Грейнджер засияли торжеством, но Северусу пришлось разочаровать ученицу, уверенную, что она уже на полпути к успеху. — Вполне надежная защита от легилименции. Но у вас другая цель.

Гордый взгляд превратился в ошарашенный.

— Разве? Но я думала… Но ведь вы учили Гарри именно этому…

— Ошибаетесь, мисс Грейнджер, вовсе не этому. Окклюменция не сводится к обороне от чужого вмешательства, как уверяют бесполезные книжки. Потому они, кстати, и бесполезны.

Она оскорбилась, словно услышала неприкрытое кощунство.

— Дайте себе труд подумать! — продолжал Снейп. — Что, по-вашему, сделал бы Темный Лорд, если бы я поставил перед ним толстую стену?

— Сломал бы ее…

— Именно. Любой щит можно разрушить, если легилимент вложит побольше силы, не побоявшись повредить разум своим вторжением, а при необходимости — не побрезгует и физическими пытками. Окклюменция — это умение освободить разум от крамольных мыслей и чувств. Если успешно проделать это, то легилимент даже не поймет, что от него что-то скрывают.

— Но Гарри не нужно было обманывать Волдеморта, — напомнила Гермиона. — Достаточно было не впускать его.

— Из-за крестража Темный Лорд и так был внутри разума Поттера. Точно так же, как воспоминания, вызывающие кошмары, уже внутри вас! Они нападают изнутри, и единственный способ справиться с ними — контролировать идущие в разуме процессы. Иными словами, вы должны освоить управление своими мыслями и эмоциями. Именно этому я пытался научить Поттера. К сожалению, без малейшего успеха.

— То есть мой щит ни на что не годится?

— В качестве средства от легилименции — очень даже годится. Он ведь помешал Беллатрисе увидеть правду о мече Гриффиндора.

— А разве она использовала легилименцию?!

Северус с трудом скрывал ужас. Если бы безумная садистка не применяла Круциатус, то сейчас такой вопрос не прозвучал бы. Но боль от пыточного заклинания заглушила все остальные ощущения, так что Гермиона даже не заметила нападения на свой разум. Удивительно, что она сумела при этом возвести преграду и удержать ее.

— Наверняка использовала, — хмуро кивнул он. — Беллатриса была легилиментом, хоть и весьма неумелым. Недостаток мастерства она компенсировала пытками, чтобы физическая боль лишила воли и ослабила жертву. Мне же, для того чтобы научить вас истинной окклюменции, отделению безобидных мыслей от опасных и сокрытию только последних, придется преодолеть барьер и войти в ваш разум.

Колебание Гермионы окончательно сменилось чувством неминуемой беды. Может, и правда зря она все это затеяла?

Профессор изогнул бровь.

— Вы действительно думали, что ваша задача всего лишь поставить передо мной щит покрепче? — спросил он без обычной язвительности. — Будь так, окклюменты не были бы столь редки.

— И что мне делать, когда вы войдете? — обеспокоенно спросила Гермиона.

— Не дать мне увидеть то, что я буду искать.

— Но как?

— Не могу сказать. У каждого окклюмента свой способ, и вы должны найти свой сами. Чаще всего воспоминания куда-нибудь запирают, но я не считаю такое решение эффективным. Вы выдадите сам факт, что нечто скрываете, и даже любезно покажете, где именно. А зная, где искать, легилимент сломает защиту этого места так же, как внешние стены разума. Другой вариант — скрыть компрометирующие мысли среди других. Вспомните Выручай-комнату, когда она превратилась в Комнату спрятанных вещей, — легко ли было найти там нужное в залежах хлама? Вторгшегося можно запутать обыденными воспоминаниями, и пусть копается в них хоть до Мерлинова воскрешения! Еще один прием — пустить по ложному следу. Если вам известно, что именно ищет легилимент, то можно подсовывать мысли безобидные, но связанные с его интересом. Или, наконец, замаскировать воспоминания, чтобы они выглядели иначе.

Гермиона нахмурилась:

— Как замаскировать?

— Так же, как чувства. Люди постоянно это делают. Презрение выдают за жалость, эгоистичную одержимость — за страсть, ревность — за любовь. Скрывают неуверенность в себе за высокомерием и ненавистью. Точно так же можно поступить с воспоминаниями, если посмотреть на ситуацию под другим углом и найти ей иное толкование. Противника нужно запутывать, замедлять, уводить в сторону.

— А какой из способов используете вы?

— Все перечисленные и кое-какие еще. У меня было время отработать разные техники, выбирая их по обстоятельствам.

Гермиона окончательно растерялась.

— Хорошо звучит в теории, но… Я совсем не знаю, как замаскировать воспоминания или подсунуть ложный след!

— Если бы вы это знали, то уже были бы окклюментом! Это не нумерология, мисс Грейнджер, здесь нельзя подставить числа в формулу и получить точный ответ! Пошаговых рецептов, как в зельях, тоже нет. Окклюменция основана на интуиции и следовании чутью.

— Тогда я неизбежно провалюсь, — вздохнула Гермиона. — Я не умею полагаться на интуицию. Я верю только в логику и порядок, мне требуются четкие инструкции.

Северус насмешливо хмыкнул:

— Значит, вас ждет серьезное испытание. Могу утешить тем, что вы просто не сможете проявить себя хуже Поттера.

Ответная усмешка вышла нервной. Снейп был полностью прав: перспектива заниматься тем, чего не понимаешь, пугала Гермиону. Она привыкла делать на отлично все, за что берется. Исключением стали только полеты на метле и прорицания. Но успехи в этих предметах ее не очень-то интересовали. Иное дело окклюменция.

— Чего вы боитесь? — спросил Снейп уже без веселья. — Не преуспеть с первого раза? Так и будет. Я увижу очень много, прежде чем вы хоть на шаг приблизитесь к успеху.

Гермиона запаниковала. Мысль о том, что профессор будет гулять по закоулкам ее разума, пугала даже больше, чем перспектива оказаться бездарью. Она и правда думала, что нужно всего лишь научиться ставить крепкие щиты и что этому она быстро научится! А сейчас никак не могла взять в толк, чего от нее требует профессор и как можно не дать ему увидеть лишнего. О неизбежном провале и о том, что именно узрит Снейп, страшно было и подумать.

Северус молча наблюдал за колебаниями гриффиндорки. Ее щеки пылали, в глазах метался ужас. Казалось, вот-вот она откажется от занятий и сбежит. Но если все-таки останется и действительно начнет изучать окклюменцию, то ей необходимо освоить управление не только мыслями, но и мимикой. Зачем вообще проникать в разум, если все и так написано на лице?

— Я не намереваюсь разглядывать ваши мысли… личного характера, — сказал Северус, кашлянув. — Об этом можете не беспокоиться. Даю вам слово: я буду держаться подальше от любых даже предположительно частных вещей.

Гермиона благодарно восприняла деликатность Снейпа и даже не усомнилась в том, что он удержится в озвученных рамках. Вспомнить только, кто из них двоих решил сохранять дистанцию до конца учебного года! А если Снейп нарушит свое обещание, то первым пожалеет: кое-что ему лучше не знать до поры до времени…

— Спасибо, — ответила Гермиона с облегчением. Ее сомнения развеялись, но лишь отчасти. И она робко добавила: — Есть еще некоторые моменты, которые я не хотела бы вам показывать…

— Несомненно есть, — кивнул он. — В том, чтобы не дать мне их увидеть, и заключается смысл упражнения.

— Да, но… Можно, пожалуйста, пока не обращать внимания на некоторые… изобличающие воспоминания?

— Изобличающие? — Северус приподнял бровь, не понимая, какие из своих воспоминаний студентка могла бы так назвать. Не замышляет же она убийство? — Например, какие?

— Например, поджог вашей мантии на первом курсе… — пробормотала девушка.

Брови Снейпа поднялись еще выше.

— Вы прямо заинтриговали меня, мисс Грейнджер. Думаю, этот эпизод я непременно увижу: он прямо сейчас у вас на уме!

— Пообещайте, что не будете наказывать за давние провинности! — взмолилась Гермиона.

Брови почти достигли волос.

— Чем дальше, тем интереснее. Да вы сами роете себе яму! Хотите признаться в чем-то еще?

— Нет, — вздохнула она. — Похоже, остальное мне придется скрыть.

— Хорошо. Приготовьтесь.

Он поднял палочку к ее виску, произнес заклинание — и снова оказался перед глыбой льда. Кирпичную кладку Северус обычно без особых усилий ломал по швам, а этот щит, монолитный и абсолютно гладкий, требовал весьма мощного удара. Сил у Снейпа несомненно хватило бы. Но хватит ли их у Гермионы?

Он стоял у ледяной стены, раздумывая о том, как преодолеть защиту. Применять силу не хотелось категорически — здесь, так же как в случае с «невесомой» сумкой, не было разницы между физической энергией и магической. Пусть стена воображаемая, зато прилагаемая к ней сила реальна. Гермиона ощутит боль, как при настоящем ударе.

Вдруг к нему пришла неожиданная идея. После недолгих сомнений Северус приложил ладонь к стене и вызвал в себе волну тепла, доброжелательности и участия. Настроиться на такие сантименты было сложно, но результат стоил того, чтобы пойти против натуры. Он почувствовал, как стена тает.

Проталина росла, пока не достигла размеров арки в человеческий рост. Снейп шагнул внутрь. Больше между их разумами ничего не стояло.

Увиденное ошеломило Северуса. Он, конечно, не ожидал, что внутренний мир Гермионы предстанет перед ним в образе идиллического пейзажа — ледяная стена уже кое о чем говорила, да и недавно закончившаяся война не располагала к радостям, — однако был не готов к тому, насколько темно и пустынно здесь окажется. Потери и потерянность, чувство вины, беспросветности и вездесущий, пронизывающий разум насквозь, страх.

Похоже, ее душа, отозвавшись на тепло и дружелюбие Северуса, обратилась к моментам, когда сама девушка испытывала те же чувства. Перед его глазами стали проноситься недавние события из жизни Гермионы и ее друзей.

Вот она утешает младшую Уизли, проснувшись от ее всхлипов. Видимо, Джиневре приснился очередной кошмар о Финальной битве и она снова переживает гибель брата.

Другое воспоминание: Уизли оплакивает расставание с бойфрендом, а Гермиона выслушивает ее. Еще несколько похожих ситуаций между подругами… А потом появились другие участники, включая и тех, кого Северус никогда не назвал бы в числе друзей Грейнджер.

Гермиона терпеливо разъясняет обеспокоенной Лаванде Браун, что вовсе не хочет заполучить Рональда обратно; что тот, конечно же, любит невесту, несмотря на уродливые шрамы, оставленные на ее теле Фенриром Сивым; что нет причин ревновать, Гермиона и Рон остались друзьями.

А вот и рыжий собственной персоной. Гермиона утихомиривает Рональда Уизли, закипающего из-за какой-то ерунды. Она стискивает зубы и, глотая собственную обиду, старается предотвратить скандал. Таких эпизодов тоже набралось несколько.

Гермиона подбадривает Гарри Поттера, который винит себя за разбитое сердце Джинни, за метания Рона между лучшим другом и сестрой. Она терпеливо выслушивает его нытье о том, как сложно смириться со своими предпочтениями, и о том, что его симпатия никогда не найдет взаимности.

К изрядному удивлению Северуса, сразу за этим воспоминанием пришло то, в котором Гермиона неловко обнимала готового расплакаться Драко Малфоя, и еще одно — как она, сама еле сдерживая рыдания, говорила Драко, что не винит его за все перенесенное от рук его родственников в его доме.

Наблюдая все эти сцены, Северус ощущал эмоции, которые ученица испытывала в запечатленные моменты: сострадание, горечь, боль за других… и потихоньку нарастающая, никем не замечаемая обида. Гермионе становилось все труднее и труднее быть всепонимающей и сочувствующей, когда самой хотелось рвать на себе волосы и выть от страха.

Северус видел, как отчаянно она старается держать себя в руках и как мощно выслушивание чужих бед подталкивает ее к точке срыва. Объясняя, почему она не хочет нагружать друзей своими проблемами и обращается к Северусу, девушка умолчала о главном — это она была всеобщей жилеткой. Она пыталась быть опорой для других, сама разваливаясь на куски и не выдавая этого.

Снейп недоумевал, как ей удалось продержаться столь долго. Во всех уголках разума он видел одно и то же — огромную усталость. У нее не было сил думать о жизненных планах, их едва хватало, чтобы пережить очередной день. Неудивительно, что при таком истощении, умственном и эмоциональном, она уснула на уроке.

Он мягко отступил и вышел.

Гермиона, белая как полотно, с широко открытыми глазами, покачивалась от головокружения. Он подхватил ее за талию, бережно усадил и, ощутив укол совести, превратил ненадежный жесткий стул в кресло с подлокотниками, чтобы она не упала. У Снейпа была мысль провести трансфигурацию до начала занятия, но тогда подобный поступок показался ему лишним напоминанием о том, о чем следует на время забыть. Теперь же подобные мелочи не заботили Северуса.

— Я предупреждал, что чужое вторжение в разум неприятно, — сказал он, не то чтобы извиняясь, но по крайней мере признавая вслух, что причинил девушке дискомфорт. — Поттер, наверное, тоже говорил вам, что оно вызывает чувство уязвимости и боль.

— Боли вообще не было, — ответила ученица, приходя в себя.

А вот уязвимость — да, была еще как! Гермиону охватило неожиданное и всеобъемлющее ощущение жара. Как будто она завернулась в теплое одеяло, войдя домой после снегопада. Однако помимо уюта, было в этом ощущении нечто… напористое, пугающее, незнакомое.

— Все было совсем не так, как описывал Гарри. Просто мягкий нажим, и вдруг во мне оказалось нечто инородное… — она с трудом подбирала слова, чтобы описать пережитый опыт. — Когда вы вошли впервые, это было ни на что не похоже, и мой разум сопротивлялся от неожиданности. Но потом я привыкла и смогла расслабиться. Думаю, в следующий раз будет легче, ведь я уже знаю, чего ждать…

Гермиону бросило в краску. Лишь услышав себя, она поняла, насколько двусмысленно ее описание.

— То есть… Я имела в виду…

— Понимаю, мисс Грейнджер, — кивнул Снейп, прочитав на ее лице, о чем она подумала.

Невозможно отрицать сходство между контактом ментальным и физическим, хотя Северус никогда детально не обдумывал это сходство. До сих пор он занимался легилименцией и окклюменцией только с мужчинами, так что повода для подобных ассоциаций не возникало.

Он откашлялся и вынул из ящика стола небольшой флакончик с прозрачно-голубой жидкостью.

— Вот. Выпейте. Это зелье от головной боли. Если сейчас ничего не болит, то считайте превентивными мерами.

Гермиона сделала что велено, и Северус поставил перед ней чашку чая, чтобы прогнать неприятное послевкусие. Про себя он не мог не отметить, что события слишком уж точно повторяют все то, повторения чего он стремился избегать до будущего лета.

— Вам нужно выспаться, мисс Грейнджер, — сказал Снейп, вновь используя официальное обращение, чтобы вернуть себе контроль над мыслями и эмоциями. — Я понимаю опасения мадам Помфри насчет побочных эффектов сонного зелья, но уже имеющееся истощение беспокоит меня больше, чем потенциальное привыкание. Вы в последнее время хоть сколько-то спите?

— Очень мало, — призналась Гермиона. — Сначала мы с Джинни постоянно будили друг друга своими криками. Потом директор расселила нас в отдельные комнаты и стало… слишком тихо. Я очень давно не спала одна. Шесть лет я провела в общежитии с другими девочками, а последний год — в палатке с Гарри и Роном. Рядом с Джинни я тоже легко засыпала. А в полной тишине — без сопения и бормотания девочек, без храпа мальчишек — я как будто отрезана от всего мира. Когда я одна, то не чувствую себя в безопасности.

— Ясно.

Северус вздохнул. Нужно поговорить с Минервой. Но прямо сейчас… Он хлестко взмахнул волшебной палочкой, и один из стульев возле камина, на котором профессор обычно держал книги, превратился в диванчик.

— Сегодня мне нужно сварить антиликантропное. Это займет пару часов. Если хотите, можете отдохнуть здесь, пока я работаю.

Глаза Гермионы удивленно округлились.

— Правда? Вы позволяете мне остаться?

Северус, про себя оправдывая свой поступок чрезвычайными мерами, кивнул:

— У вас сейчас отработка. Не могу же я отпустить вас так быстро, это даст повод для слухов о моей доброте. Кроме того, уж лучше вы будете спать в моем кабинете вечером, чем в классной комнате днем. Надеюсь, вас устраивает предложение?

— Конечно! Я ведь уже объясняла, почему уснула на уроке. Ваше присутствие… расслабляет.

— А это уже плохо, — нахмурился профессор. — Мне нужно поработать над своей репутацией грозы подземелий.

Гермиона хихикнула:

— А еще вы остроумный.

— Довольно, мисс Грейнджер! Ложитесь и спите, пока я не передумал.

— Да, сэр.

Гермиона послушно устроилась на удобном диванчике, и Северус отправился к двери.

— Я буду в лаборатории, прямо за этой дверью.

— Профессор Снейп? — Ох, если бы только можно было попросить его о поцелуе на ночь… — Не могли бы вы оставить дверь приоткрытой?

— Если нужно.

— Спасибо.

* * *

Северус сварил зелье, остудил его, выдержал еще полчаса и пошел будить Гермиону. Но она спала так сладко… В кои-то веки девочка выглядела расслабленной и безмятежной, и Северусу стало горько, что она не может так же мирно отдыхать каждую ночь… Через пару минут Снейп спохватился, что неприлично долго и пристально разглядывает спящую школьницу, и на цыпочках ушел в лабораторию.

Он разлил зелье по бутылкам; затем тщательно перемыл ножи, пестики, мензурки и прочие принадлежности; обновил стершиеся ярлычки на емкостях в хранилище; еще раз протер поверхности столов, и без того чистые… Больше не найдя себе дел, Снейп снова направился в кабинет, чтобы разбудить студентку.

Он тихо позвал ее по имени — безрезультатно. Гермиона крепко спала. Северус не хотел тормошить ее, чтобы не напугать. Но нельзя же оставлять ученицу в своем кабинете на всю ночь! Убедившись на всякий случай, что в руках у Гермионы нет волшебной палочки, он мягко коснулся ее плеча.

— Мисс Грейнджер!

Она приоткрыла один глаз и тепло беззащитно улыбнулась, как будто увидеть Снейпа спросонья было для нее огромным счастьем. Дыхание Северуса сбилось.

— Профессор Снейп, — пробормотала Гермиона, садясь на диване и зевая в ладошку. — Извините… Который час?

— Почти час ночи. Пора бы вам вернуться в свою комнату. Идемте. Я провожу вас на случай, если Филч еще проверяет коридоры.

Она кивнула и поднялась на ноги.

— Спасибо, что разрешили остаться. Я так хорошо отдохнула!

— Вы спали всего несколько часов.

— Все равно.

Они молча дошли до гриффиндорской башни. Гермиона засыпала на ходу, да и все равно не знала, что сказать. На пороге своей спальни она обернулась и еще раз поблагодарила профессора — за предложение помощи, за понимание и заботу. Гермиона могла бы сказать спасибо еще много за что, но, взглянув в лицо Снейпа, поняла, что лучше остановиться. Он очевидно не привык к благодарностям и не научился принимать их.

— Увидимся на отработке через неделю, — кивнул профессор и ушел, больше ничего не сказав.

В предыдущей главе:

При первой же попытке легилименции Северус видит, что Гермиона сама научилась ставить ментальные щиты. Достижение впечатляет его, но он объясняет студентке, что щиты не помогут от кошмаров. Чтобы научить ее защищаться от того, что уже находится внутри разума, он должен сам войти внутрь. В ответ на сомнения Гермионы он заверяет ее, что не будет обращать внимания на мысли личного характера.

На второй раз Северус легко проходит через щиты, видит воспоминания Гермионы о многочисленных разговорах с друзьями и понимает, что она находится на грани истощения, нервного и физического. После урока окклюменции он позволяет ей поспать на диване в его кабинете и решает обсудить проблемы Гермионы с МакГонагалл.

Северус побеседовал с Минервой на следующий день. Директриса была ошеломлена — причем скорее не его идеей, а тем фактом, что с данным предложением пришел не кто иной, как Снейп. Он объяснил свое вмешательство тем, что бессонница Грейнджер уже дважды срывала его уроки и чуть не привела к происшествию.

— Надо же, Северус! — просияла Минерва, довольная тем, как серьезно заместитель относится к своим обязанностям. — Я рада, что ты беспокоишься о студентах всех факультетов, даже Гриффиндора!

— Не обольщайтесь, — снисходительно фыркнул он. — Я всего лишь обеспечиваю порядок в своем классе. Ваша угасающая звезда создает угрозу вечной сонливостью, а меры, принятые вами, не дают эффекта. Так что, с вашего позволения, я сейчас же найду мисс Лавгуд.

Когтевранка привела Северуса в такое же замешательство, как он сам — директрису. От этой странной девчонки никогда не знаешь чего ожидать, однако, отвечая на предложение профессора, Лавгуд превзошла саму себя, Снейпу едва хватило самообладания выслушать ее ответ спокойно. Главное, что по сути этот ответ был положительным.

Больше за неделю не случилось ничего примечательного. Северус не разговаривал с Гермионой — мисс Грейнджер! — вне уроков. При встречах в библиотеке она вежливо кивала ему и снова утыкалась в книгу. Пару раз к кивку добавлялся любопытный взгляд, как будто она удивлялась, зачем Северус так часто заходит поговорить с библиотекарем. Сам он так же молча задавался вопросом, почему она почти всегда сидит рядом с Драко.

На уроках она старалась быть собраннее и поводов для замечаний не давала. Грейнджер все еще выглядела изможденной, при такой степени истощения силы к ней вернутся не сразу. Но обязательно вернутся — ведь теперь она стала лучше спать.

Северус счел целесообразным не нагружать ее дополнительными уроками, по себе зная, как тяжело выдерживать вторжение в разум. Честно признаться, он по-прежнему сомневался насчет этих занятий, исполненных неуместной близости. Он, конечно, не нарушит обещание научить ее окклюменции, но все же повременит с уроками до тех пор, когда Гермиона снова обретет магические и физические силы.

Трех встреч для обучения будет мало, но назначать отработки и дальше будет подозрительно, да и незачем портить отличнице репутацию. Снейп быстро нашел выход, но не был уверен, что придуманное решение так уж разумно. Согласится ли Грейнджер? А Минерва? Северус живо представил себе лицо директрисы, если он во второй раз подойдет с разговором насчет ее любимицы…

Как всегда, по приходу Гермионы можно было сверять часы.

— Входите, мисс Грейнджер! — крикнул Северус в ответ на знакомый стук, поднимая глаза от сочинения.

— Добрый вечер, профессор Снейп, — поздоровалась студентка.

Северусу оказалось сложно сохранить рабочий вид, когда она улыбнулась так же обезоруживающе тепло, как в момент пробуждения на его диване. Когда Грейнджер подошла к столу преподавателя и почти уже села напротив, он жестом остановил ее:

— Нет. Сегодня вы будете чистить котлы. Первокурсники варили клейкое зелье. Редкостная гадость, остатки приходится отдирать от стенок часами.

Лицо студентки помрачнело. Она недоверчиво смотрела на Северуса, пытаясь понять, не шутит ли он.

Снейп взмахнул палочкой в сторону кирпичной стены, отделяющей его кабинет от лаборатории, и в стене открылась широкая арка. Когда он был в кабинете один, то предпочитал более открытое пространство — низкие своды несколько угнетали; во время отработок также открывал проход, чтобы следить за нарушителями, не покидая своего места.

— То есть у меня правда отработка? — спросила Гермиона, ошарашенно разглядывая нагромождения грязных котлов.

— Конечно. Или вы рассчитывали на поблажки?

— Нет… — пробормотала она. — Просто думала, будет следующий урок окклюменции…

Видя, как она расстроена, Северус больше не мог изображать самодурство.

— Вам нужно отдохнуть, прежде чем мы продолжим занятия, — объяснил он. — Противостоять чужому вмешательству в разум очень утомительно.

— А чистить котлы легче? — кисло спросила студентка.

Северус ответил с полуулыбкой:

— Это физический труд. Он нагружает мышцы, а не высасывает магические силы. Вам будет полезно от бессонницы.

Она вздохнула.

— То есть магию мне использовать нельзя?

— Верно, мисс Грейнджер, исключительно по-маггловски. Чистящий порошок возьмите на верхней полке.

Гермиона сняла мантию и бросила ее на спинку стула: длинные широкие рукава совершенно не годились для предстоящей работы. Взяв первый котел, она направилась с ним к раковине.

— А я-то думала, он перестал быть злобным и мстительным… — пробормотала Гермиона себе под нос, беря щетку и мыло.

— Я все слышу! — крикнул профессор, не поднимая головы от сочинения. Бросив на него быстрый взгляд, Гермиона заметила затаившуюся в уголках губ улыбку. — Не зарывайтесь, мисс Грейнджер! Боюсь, мистер Филч не расщедрится на качественную бытовую химию, когда отправит вас мыть уборные…

— Вы ведь знаете, что угрозы обесцениваются от частого использования? — пошутила она в ответ. — Вы умеете быть строгим, но не настолько же.

Профессор молча одарил ее одним из своих взглядов, красноречивее любых слов. Это оружие оставалось по-прежнему эффективным.

— Все-все, молчу! — быстро заверила Гермиона, осознавая, что с профессора станется выполнить обещание, если она зайдет слишком далеко.

Некоторое время они тихо занимались каждый своим делом. И если мысли Снейпа были заняты исправлением ошибок в работах, то разум Гермионы оставался опасно свободным. Рано или поздно ее мысли либо станут крутиться вокруг послевоенных проблем, либо остановятся на преподавателе. И второе сейчас, в его присутствии, крайне нежелательно.

Гермиона вспомнила странный разговор с Полумной, который состоялся на днях и натолкнул ее на до сих пор не разрешенный вопрос.

— Не вы ли, случайно, подсказали директору идею насчет моего переезда?

Профессор Снейп поднял взгляд. Его лицо больше не скрывалось за волосами, но все равно ничего не выражало.

— Если она переселила вас в комнату мисс Лавгуд, то да, это предложил я. А что? Вам не нравится?

— Очень нравится, спасибо! С Полумной хорошо. Она такая… Даже не знаю, как сказать… Безмятежная. Все воспринимает спокойно. Я никогда не видела ее испуганной или хотя бы взволнованной, что бы ни стряслось. Даже в плену в Малфой-мэноре…

— Мэнор, конечно, в ту пору был не самым приятным местом, но с мисс Лавгуд ничего страшного там не случилось, — заметил Северус, мрачнея. — Она, в отличие от вас, не пострадала.

— Да, я знаю. Драко приносил ей еду, новости и всякие нужные вещи. Вроде бутылочных пробок и тому подобного.

Он сморгнул и потряс головой.

— Нет. Нет, даже спрашивать не хочу.

— Думаю, они нужны были Полумне, чтобы очистить мэнор от зла или что-то в этом роде. И, кажется, с Драко это сработало. Он очень изменился.

Теперь Гермиона уже не отметала с порога Полумнины теории мироустройства, на своем опыте убедившись, что порой они подтверждаются. Она никому не рассказывала о своем визите в подземелья и выполнении клятвы, однако Полумна уже на следующий день восторженно заметила, что Гермиону больше не преследуют незерфеи. И, не дав подруге переварить удивление, тут же печально добавила, что теперь Гермиона, кажется, вместо незерфей обзавелась зеленцами.

«Впрочем, этого стоило ожидать. Хогвартс просто кишит ими, — грустно сказала Полумна. — Увы, с этими паразитами сложно справиться. Разве что покрасить все стены в розовый, но директор почему-то против. Надеюсь, когда люди в замке поправятся, то зеленцы выведутся сами. Но зараженных так много… Хогвартс практически светится всеми цветами радуги от аур. Думаю, у меня самой есть темноцветы, но подтвердить это некому…»

«Зеленцы? Темноцветы?» — глупо переспросила Гермиона, сбитая с толку хаотичным потоком информации.

Полумна, нисколько не удивившись ее невежеству, терпеливо и серьезно объяснила: «темноцветы» — более правильное название для этих существ, а «зеленцы» — неточное, ведь не у всех зараженных ауры окрашиваются именно зеленым. Например, ярко-желтая аура Гермионы обеспокоила когтевранку.

«Почему? — встревоженно спросила Гермиона. — Что значит желтый цвет?»

Полумна надолго задумалась, а потом ответила: «Не знаю. Но тебе нужно почаще видеться с профессором Снейпом. Его аура фиолетовая. Он заражен темноцветами так долго, сколько я его знаю…»

Гермиона осторожно спросила о причинах неожиданного совета, пытаясь понять, что это: очередная причуда подруги или же ее невероятная проницательность. А Полумна ответила как нечто само собой разумеющееся: «От лучей ваших аур темноцветы погибнут, и вы исцелите друг друга!»

Гермиона покачала головой, вспоминая странный разговор, и вытерла пот со лба.

— Чему вы улыбаетесь? — ворвался в ее мысли голос профессора. — Чистка котлов не самое веселое занятие.

Снейп обратил внимание на ее раскрасневшееся счастливое лицо, пока она брала очередной котел, и заподозрил, что радость у нее вызвало упоминание его крестника. Сегодня Северус снова застал эту парочку в библиотеке: они сидели обложившись книгами и были поглощены дружелюбной беседой. И Драко прямо-таки наслаждался компанией Грейнджер.

— Чистка котлов — нет, — улыбка Гермионы стала шире. — Я просто вспомнила один занимательный разговор.

Он отвлекся от записей и подозрительно посмотрел на нее.

— С Драко?

— Нет, почему же? С Полумной.

О да, мисс Лавгуд мастерица на «занимательные разговоры», точнее и не скажешь! У Снейпа до сих пор стояла перед глазами его собственная недавняя встреча с эксцентричной студенткой.

— Вот как? — заинтересованно спросил Северус. — Вам она тоже заявила, что вы производите испарения фиолетового цвета?

Гермиона разинула рот. Не могла же Полумна… Впрочем, еще как могла — это же Полумна!

— Нет, желтого, — со всей серьезностью ответила она. — И не испарения, а излучение. Кстати, оно хорошо сочетается с вашим.

Снейп хмыкнул и поправил стопки проверенных и непроверенных сочинений, доводя порядок на столе до идеала.

— Я сегодня видел вас в библиотеке с Драко, — как бы невзначай заметил он. — Кажется, отношения между вами наладились…

Лицо Гермионы снова посветлело.

— Да, Драко очень изменился. Трудно поверить, что это тот же мальчик, который обзывал меня грязнокровкой.

— Он тоже играл свою роль, — заметил Снейп. — Его поступки во многом были продиктованы чужими ожиданиями, а не его собственными взглядами.

— Да уж. При столь фанатичных родителях он впитал идеи превосходства чистокровных с молоком матери, и усомниться в таких убеждениях сложно. Только то, что Гарри спас его в Выручай-комнате — причем после того, как он хотел сдать Гарри Волдеморту! — раскрыло Драко глаза.

— Нет, он сомневался в целях Темного Лорда задолго до того, — ответил Снейп. — Я знал об этом, но не мог поддержать новые суждения крестника, чтобы не выдать себя. Пробовал мягко направлять — но он не понял моих намерений. От того, как Драко выполнит поручение Лорда, зависела судьба его родителей, а дорогая тетушка Беллатриса следила за каждым его шагом. Слишком тяжелое бремя для такого хрупкого мальчика.

Тяжелым бременем для самого Северуса была неспособность помочь Драко. Он подвел второго крестника так же, как первого: смог спасти жизнь, но не душу. Северус по себе знал, как ранит ребенка жестокость, фанатизм и завышенные ожидания. Драко, как и Гарри, хлебнул всего этого сполна, а крестный отец не сумел защитить его от пагубного влияния семьи.

— Вы правильно сделали, что не стали выкладывать карты на стол, — сказала Гермиона, как будто прочитав его мысли. — Драко сказал, что в то время его сомнения были огромны, и он сам не уверен, что сделал бы: перешел на нашу сторону или донес на вас Волдеморту.

— Он говорил с вами об этом? — удивился Снейп. — Не думал, что вы стали настолько близки…

Гермиона пожала плечами:

— У Драко сейчас не очень-то большой выбор, с кем сближаться. На Слизерине он единственный, кто вернулся на седьмой курс, а для других факультетов он предатель: все помнят его попытки убить Дамблдора. Думаю, он общается со мной от безысходности.

— Нет, — покачал головой профессор. — Драко слизеринец до мозга костей, и его откровенность много значит. Очевидно, он искренне доверяет вам, мисс Грейнджер.

— Или я просто удобная, хорошо впитывающая жилетка. Многие сейчас делятся со мной своими бедами.

Северус возразил:

— Вы не единожды доказали свою верность и надежность. Слизеринцы высоко ценят данные качества в людях.

— Да? — она с сомнением нахмурилась. — Я думала, они ценят изворотливость и хитрость.

— Этими качествами слизеринцы обладают, — подчеркнул Снейп. — А ценят то, что трудно найти на собственном факультете. Люди всегда ищут в других то, чего недостает им самим.

Гермиона помолчала, обдумывая услышанное.

— Думаю, вы правы. Слизеринцы не показывают чувств, но зачастую дела говорят больше слов. А гриффиндорцы слишком уж прямолинейны, они не знают ни меры, ни терпения. Драко умеет держать себя в руках. Говоря с ним, я могу не бояться возмущенных воплей, скоропалительных суждений… Он умеет слушать. С ним можно выговориться, разобраться в собственных чувствах… Если он и высказывает свое мнение, то очень деликатно. Драко помогает мне думать, а не думает за меня.

И вдруг Гермиона поняла: все то же самое можно сказать о Снейпе. Наверное, противоположности и правда притягиваются. А гриффиндорцы и слизеринцы — полные противоположности. Поставив отмытый котел в постепенно растущую стопку чистой посуды, она, разгоряченная работой, сняла шерстяной кардиган. Могильный холод подземелий сейчас показался ей приятной легкой прохладой.

— Я поражаюсь тому, что вы с Драко вообще разговариваете друг с другом после всего, что было, — заметил профессор.

Гермиона, приступая к оттиранию следующего котла, легко улыбнулась.

— Я всегда была уверена, что он самовлюбленный избалованный мальчишка, не имеющий никаких достоинств, кроме смазливой внешности и родительских денег. Он думал обо мне так же примитивно и нелестно: прихлебала Поттера, грязнокровка, зубрилка. Но его нападки и оскорбления всего лишь показывали семейное воспитание. Сейчас я не могу винить его за это. Он стал совсем другим. Даже извинился передо мной.

Северус изумленно взглянул на ученицу — и тут же опустил глаза обратно к бумагам. Смотреть на Грейнджер в тонкой блузке, с закатанными рукавами и с прилипшей к спине влажной тканью, он счел неприличным. Странно. Десятки девочек натирали здесь котлы, одетые точно так же, в юбку и рубашку: рукава мантии мешали всем одинаково. Но ни одна из них не приводила профессора Снейпа в смущение от тепла, разливающегося по его телу при виде раскрасневшейся кожи.

— Итак, вас с Драко можно назвать друзьями? — спросил он, решительно отбрасывая лишние мысли.

— Думаю, да… — помедлив, ответила Гермиона. — Он непростой человек. Умный и недооцененный. Меня всегда тянуло к таким. Думаю, под высокомерием Драко скрывает чуткое и ранимое сердце.

— Да, как его крестный я могу подтвердить: это правда, — кивнул Северус, снова изумляясь ее проницательности. — Но… вы уверены, что между вами нет более… нежных чувств?

Он постарался, чтобы вопрос прозвучал невзначай, хотя на самом деле интерес был далеко не праздным. Снейп вполне допускал, что отношение Драко к однокурснице может быть не просто дружеским. И не было оснований исключать версию, что такое отношение взаимно.

— С чьей стороны? — Гермиона, взглянув на него, нахмурилась. — О своих «нежных чувствах» я вам говорила! Точнее, признавалась в них! — выпалила она со злостью и обидой. — А теперь вы мимоходом спрашиваете, не влюблена ли я в Драко? Что ж, если не верите, то проверьте, когда следующий раз будете у меня в голове!

Северус понял свою оплошность.

— Мисс Грейнджер…

— Ну уж нет! Сейчас — никаких «мисс Грейнджер»! — Гермиона, отшвырнув мочалку, сложила руки на груди. — Вы сами-то понимаете, о чем спросили?! Вы либо считаете, что я солгала вам, либо намекаете, что я не осознаю собственные чувства! И любой из вариантов подразумевает, что я ветреная легкомысленная девица!

— Вы не легкомысленная! Я не это имел в виду… — Северус глубоко вдохнул. — Я неудачно выразился.

— Так выразитесь удачнее. Вам что, до конца так и не верится в то, что я сказала тогда?

— Да, — рубанул Снейп. — Честно говоря, это слишком нереально. Иногда, глядя на вас в классе, я удивляюсь, не приснилось ли мне все это.

— Я порой задаюсь тем же вопросом! Например, когда вы отчитываете меня или называете «мисс Грейнджер» издевательским тоном! Вы ведете себя так, будто ничего не было, и того же ждете от меня. Разумеется, в таких условиях случившееся между нами кажется нереальным!

Он вздохнул и потер глаза.

— Верно. А еще я говорил, что вам нужно провести этот год не впустую. Разбираться в себе, целоваться с мальчишками… — Он вдруг осекся и мрачно добавил: — Впрочем, сейчас эта перспектива мне не очень-то нравится.

Обиженная гримаса Гермионы мигом превратилась в нежную улыбку, глаза засияли.

— Хорошо, — сказала она. В голосе тоже не осталось ни капли гнева. — Потому что меня она тоже не привлекает. Я не собираюсь делать ничего подобного. Драко нравится мне, но не в том смысле. Вообще-то ни один парень не нравится мне в том смысле. — Гермиона вздохнула и выловила из котла брошенную мочалку. — Мне нужны только вы. И мне вас не хватает.

Северус, растерявшись, не сразу подобрал слова.

— Вы каждый день меня видите…

— Да. На уроках, в Большом зале. Но это другое.

Северус, конечно же, понял, что она имеет в виду, но не хотел открытого обсуждения. Он старался даже самому себе не признаваться, что тоже мечтает о возможности иных встреч: сидеть за стаканом огневиски, слушать болтовню Гермионы, спрашивать ее мнение обо всем на свете, удивляться неожиданным выводам, узнавать ее секреты, взгляды, надежды… Но нет. Нельзя. Он и так слишком откровенно жаждет того, что лишь чуть-чуть попробовал.

— Я очень стараюсь видеть в вас только учителя, — продолжала Грейнджер, как будто слыша его мысли. — Но трудно не замечать слона в комнате.

Да уж. У самого Северуса таких «слонов» имелось целое стадо, и лучше бы Гермионе не знать о них. Все равно в ближайшее обозримое время ничего с ними не поделать.

— Если бы только был возможен какой-нибудь компромисс… — горько сказала она.

Снейп задумался.

— Возможно, он существует.

Профессор поднялся, подошел к парте возле раковины и осмотрел результат работы Гермионы — примерно две трети котлов были чистыми.

— Достаточно, мисс Грейнджер, — подытожил он, к ее удивлению. — Я хотел, чтобы вы утомились, а не рухнули в обморок от истощения.

Гермиона была благодарна за досрочное освобождение, однако не любила бросать дела на полпути.

— Может быть, я очищу оставшиеся котлы магией?

— Не получится, — покачал головой Снейп. — Клейкое зелье не поддается заклинаниям.

— Что? Я всегда думала… — удивленно начала Гермиона и осеклась, поймав себя за язык. Она-то до сих пор считала, что профессор из вредности запрещает наказанным ученикам использовать магию! — Гм. А кто обычно чистит котлы?

— Обычно, — хмыкнул Северус, — я ставлю уроки приготовления клейкого зелья на те дни, когда у меня есть вечерняя отработка.

— А теперь? Прикажете домыть их домовым эльфам?

Снейп закатил глаза. Если Грейнджер сейчас услышит «да», то останется и закончит работу, несмотря на то, что уже с трудом поднимает руки.

— Нет, чистящие средства разъедают кожу их рук еще сильнее, чем у людей. Я домою котлы сам. — Он подал Гермионе ее кардиган. — Наденьте. Не хватало вам в придачу ко всему простудиться. Вы, наверное, не замечаете, но здесь холодно.

Гермиона повиновалась, втихомолку млея от заботливости Снейпа, так успешно скрываемой все эти годы. Когда она оделась, он указал рукой на стул для посетителей:

— Садитесь. У меня есть к вам предложение.

Гермиона заняла место, которое уже привыкла считать своим: Снейп снова мимоходом трансфигурировал жесткий стул в удобное кресло. Затем он потянулся к полке с тошнотворными банками, взял горшочек, заполненный чем-то густым, и поставил перед Гермионой.

— Смажьте руки.

Студентка охотно приняла предложение. Прохладная мазь мигом успокоила горящую после едкого порошка кожу.

— Знаете… А вы очень даже умеете быть любезным, если захотите… — улыбнулась Гермиона, когда профессор налил две чашки чая и первую поставил перед ней.

Он посмотрел так холодно, словно пытался этим уравновесить свои гостеприимные жесты.

— Надеюсь, вы умеете хранить секреты, мисс Грейнджер.

— Не беспокойтесь — даже если я захочу разболтать о вашей галантности, то мне все равно никто не поверит. Вы можете полностью доверять мне.

Северус услышал многозначительность в последних словах. Он-то произнес расхожую фразу, даже не допуская мысли о том, чтобы доверить Гермионе, да и кому угодно, свои настоящие секреты. Каково это вообще — полностью кому-то доверять? У Северуса никогда не было подобной роскоши, и само понятие доверия было чуждым настолько, что он не примерял это понятие на себя и не знал, завидует доверчивым людям или же осуждает их наивность.

— Вы говорили о каком-то предложении, — напомнила Гермиона, избавляя Северуса от новых раздумий на старую тему и нового, в очередной раз неполного, ответа самому себе.

— Да. Предлагаю вам официально стать моим ассистентом. Я хочу освободить себе время для частных исследований, а вы вполне способны готовить большинство зелий для школьного лазарета и проверять работы младшекурсников. Также ваши визиты ко мне будут удобным поводом для дальнейших занятий окклюменцией. Не могу же я и дальше назначать отработки и портить вашу репутацию паиньки.

— Еще чего! — фыркнула Гермиона.

— Вы отказываетесь? — поразился Снейп.

— Что?! Нет! Конечно же, я согласна! Мне хочется чаще бывать с вами, и мне нравится варить зелья… Просто я не паинька.

Ах вот оно что! Северус с насмешливым прищуром подался вперед.

— Мне это уже семь лет как известно, мисс Грейнджер! В вас есть бунтарская жилка, требующая твердой руки и не замечаемая большинством учителей. Вас считают воплощением добродетели, образцом для остальных студентов. Плохо же вас знают!

Гермиона залилась краской. Да, учителям многое неизвестно. На первом курсе она подпалила мантию профессора зелий, на втором — стащила у него ингредиенты для Оборотного зелья, которое варила тайком… На третьем и вовсе запустила в него Оглушающим заклятием. На четвертом курсе — держала в плену и шантажировала журналистку «Ежедневного пророка», на пятом — заманила в лес к кентаврам директора школы, на шестом — заколдовала участника отбора в квиддичную команду. В то время, когда должна была учиться на седьмом курсе, — ограбила банк и украла дракона. А в этом году вынудила профессора поцеловать ее!

Если бы учителя знали обо всем этом, то несомненно пришли бы в ужас. А тем более — если бы узнали, какие мысли витают в голове Гермионы Грейнджер по поводу все того же профессора зелий. Впрочем, последним был бы шокирован и сам Снейп… На всякий случай Гермиона быстро отвела взгляд, обрывая зрительный контакт, выбросила эти мысли из головы и вернулась к теме разговора.

— Думаете, директор разрешит мне стать вашим ассистентом?

— Да, в этом не будет ничего экстраординарного или неожиданного для нее. Профессор Спраут собирается предложить Лонгботтому после ЖАБА занять должность ее подмастерья и начинает готовить его к работе уже сейчас. Для многих студентов, повторно проходящих седьмой курс, учебная программа не представляет никаких трудностей. Да, имеются некоторые пробелы, но в целом материал им не в новинку. Не вы одна скучаете на уроках, мисс Грейнджер. Так что идея предложить «восьмикурсникам» дополнительные занятия согласно их способностям витала в воздухе. Директриса горячо одобряет такое решение.

— То есть вы считаете, что у меня есть способности к зельям?

— К изготовлению — вполне. К созданию новых — возможно, нет. Но все равно я не возьму никого другого.

— Вы будете готовить меня в подмастерья?

Он пожал плечами.

— Почему бы и нет? Когда-то в Хогвартсе были предусмотрены должности подмастерий, но уже десятилетия они пустуют. Несколько сотрудников подумывают о пенсии и хотят сами подготовить себе преемников. Например, Поппи упоминала, что мисс Аббот интересуется целительством и хорошо показала свои способности после битвы.

— Вам директор велела взять подмастерье?

— Как ни странно, нет.

— Ума не приложу, почему бы!

— Не зарывайтесь, мисс Грейнджер! — предостерег он, хоть и с усмешкой. — Она знает, что, во-первых, я отказался бы, а во-вторых, что я не задержусь в школе достаточно долго, чтобы обучить нового Мастера зелий.

— О… Так вы действительно хотите уйти из Хогвартса?

— Если честно, не знаю, — вздохнул он. — Вы ведь догадываетесь, я вообще стал учителем не по зову сердца.

— Тем не менее прекрасно справляетесь со своей работой.

— Немногие согласятся с этим.

— Возможно, вы не самый любимый учитель в Хогвартсе, но студенты уважают вас. Особенно теперь, когда вы стали справедливее.

— Вы предвзяты, — покачал головой Северус.

— Да, — легко согласилась Гермиона. — Однако большинство старших студентов тоже предвзяты, хоть и по-другому. Но все равно — пройдет года три, выпустятся те, кто помнит о вашей роли в войне и о том, что вы были вынуждены делать. И вы станете таким учителем, каким хотите.

— Я не терплю глупости. Это не лучшее качество для преподавателя.

Снейп бешено ненавидел, когда люди не включают мозги, прежде чем говорить и действовать. Не так уж и много он и требовал, верно? Но, казалось, некоторые студенты в принципе не способны научиться сначала думать, а потом действовать, и это злило его сверх всякой меры.

— Да ладно, все не настолько плохо! Я же вижу, у нас на уроках большинство прекрасно справляется.

— Только потому, что я установил высокие требования для изучения зелий на уровне ЖАБА и отсеял самых выдающихся болванов, — ответил Снейп. — А вот с младшими учениками выбора нет, приходится учить всех.

— Этот вопрос решаем. Вам ведь нравится преподавать и защиту тоже? Вы можете взять на себя оба предмета уровня ЖАБА, а директор найдет, кто будет учить младшекурсников. Ремус с удовольствием перейдет на полставки, и он прекрасно ладит с детьми.

Северус задумался: идея была определенно интересной. Преподавание только старшим курсам освободит время для коммерческих заказов. А Минерва будет счастлива, если он останется в школе: ей не придется искать того, кто преподавал бы расширенный курс зельеварения. Да, эту схему определенно следовало обдумать.

— Итак, независимо от того, что я решу, сейчас предложение в силе. Вы согласны, мисс Грейнджер?

— Конечно!

— Я поговорю с директором. Увидимся в среду, на следующем уроке окклюменции. А может быть, и раньше.

В предыдущей главе:

По предложению Северуса Полумна становится новой соседкой Гермионы, чтобы помочь ей избавиться от бессонницы. Гермиона ожидает, что на второй отработке продолжатся занятия окклюменцией, но вместо этого профессор поручает ей чистить котлы. Завязывается разговор о Полумне и ее сумасшедших теориях, о Драко, с которым Гермиона подружилась. Северус ревниво спрашивает, только ли дружба между однокурсниками. Гермиона обижается на этот вопрос, происходит короткий спор. Северус извиняется, а затем предлагает Гермионе стать до конца года его ассистентом: это даст возможность для дальнейших занятий окклюменцией. Гермиона охотно соглашается.

Северус вышел от директора с самодовольной улыбкой. Уже во второй раз за несколько дней он смог лишить Минерву дара речи.

— Ты хочешь взять подмастерье? — ошеломленно переспросила она.

— Ассистента, — поправил Северус. — И я хочу, чтобы эту должность заняла мисс Грейнджер.

МакГонагалл, конечно же, спросила, почему Снейп выбрал одну из ее «львят», и он не сразу нашелся с ответом. Наконец Северус решил сказать правду. Прием сработал: начальница, прекрасно зная, что ее заместитель не отличается ни прямотой, ни честностью, заподозрила, что здесь кроется что угодно, кроме правды.

— Тебе нравится мисс Грейнджер и ты находишь ее компанию приятной? — недоверчиво переспросила Минерва. — Думаешь, я на это куплюсь? Ты просто наконец-то признал ум и выдающиеся способности этой девочки!

Северус изогнул бровь, ничего не ответив. И директриса, окончательно убедившись в своей правоте, с воодушевлением дала согласие.

На следующий день он, попросив Гермиону задержаться после урока, сообщил ей новость, и они договорились встретиться вечером, чтобы очертить круг ее обязанностей и согласовать график работы. А работы было достаточно: приготовление зелий для мадам Помфри, проверка работ младшекурсников, да еще и уроки окклюменции — так что Мастеру зелий и ассистентке предстояло видеться часто. Северус уже не пытался отрицать, что он будет рад регулярным встречам с Гермионой, несмотря на то, что им обоим станет сложнее сохранять видимость только рабочих отношений.

Его опасения подтвердились, как только Грейнджер шагнула в кабинет с нескрываемо горящим от предвкушения взглядом. Давно он не видел ее глаза настолько полными жизни. Не дожидаясь приглашения, студентка скользнула в заранее трансфигурированное кресло, и Северус вздохнул, мысленно отметив, как легко такое проявление гостеприимства стало для него привычным.

— Видели? — спросила Гермиона, протягивая ему газету.

Снейп покачал головой, одновременно отвечая на ее вопрос и выражая досаду от своего открытия секунду назад. Разрушая непринужденную атмосферу, он строго нахмурился.

— Если это «Ежедневный пророк», то нет. Я не читаю данное жалкое подобие прессы.

— Нет, не «Пророк», — усмехнулась Гермиона. — Хуже. Это «Придира»! — Она протянула газету настойчивее. — Ну же, прочтите! Уверяю, вы не пожалеете.

Убедившись, что хмурая гримаса надежно держится на лице, он взял газету.

Как одолеть темноцветов

Полумна Лавгуд, специально для «Придиры»

Вследствие недавних событий, которые войдут в историю как Вторая магическая война, в школе чародейства и волшебства Хогвартс разгорается ужасное, но почти не замечаемое волшебным сообществом нашествие темноцветов.

Свойство темноцветов заселять места, пронизанные горем и печалью, известно очень давно, однако как студенты, так и преподаватели демонстрируют вопиющую неосведомленность об этих паразитах. До сих пор школьной администрацией не предпринято никаких серьезных мер для прекращения эпидемии, и она продолжает разгораться. «Придира» расскажет вам все, что нужно знать о темноцветах и способах борьбы с ними.

Темноцветы (иногда их еще называют зеленцами) — это невидимые крошечные грибки. Они цепляются за здания и людей и питаются магической энергией. Зараженные чувствуют уныние, печаль, упадок сил, постоянно пребывают в дурном настроении. Однако есть у темноцветов и полезное свойство — их испражнения проявляют магическую ауру больного и позволяют узнать ее цвет. Предполагается, что аура первого зараженного была зеленой, это и дало темноцветам их ошибочное название. Тот факт, что от темноцветов душа может позеленеть (хотя она также может пожелтеть, порозоветь или посинеть), нашел интересное отражение в маггловской культуре. Магглы называют подавленное настроение и отсутствие интереса к чему-либо «тоска зеленая», хотя сомнительно, чтобы они видели ауры.

Темноцветы могут передаваться от одного человека к другому, но вряд ли один больной в окружении заразит вас: темноцветы привыкают к энергии своего носителя и неохотно переходят к другому. Впрочем, в нынешних обстоятельствах, когда в Хогвартсе бушует настоящая эпидемия, риск заражения велик. Ведь этих паразитов можно подцепить не только напрямую от больного, но и просто живя в густо населенном ими месте.

Заражение темноцветами — серьезное состояние, угрожающее здоровью, к нему нельзя относиться легкомысленно! Самочувствие жертв неуклонно ухудшается. Печаль превращается в настоящее горе, паразиты с каждым днем высасывают магические силы и даже могут выпить их полностью, лишив волшебника его магии. Чем раньше приступить к лечению, тем лучше. Если цвет ауры успеет дойти до насыщенного, то лечиться придется долго. К счастью, средства против темноцветов существуют!

1. Общайтесь с людьми, чья аура уравновешивает вашу

Темноцветы очень чувствительны к астральному излучению, которое противоположно их собственному. Так что вам нужно найти человека с подходящим цветом ауры и проводить с ним как можно больше времени. Если он тоже страдает от темноцветов, то найти друг друга будет легко, просто взглянув на окрашенную ауру (а если вы не видите ауры, это может быть вызвано проделками пустоглазок, и это, к сожалению, неизлечимо). Обычно люди с взаимно дополняющими аурами бывают счастливы вместе, и даже известны случаи, когда волшебники специально заражались темноцветами, чтобы узнать цвет своей ауры и найти пару. Но обратите внимание: темноцветы не указывают на вашу настоящую половинку, это могут сделать только шурымурки! Так что мы очень не рекомендуем умышленно подвергать себя заражению.

2. Думайте о чем-нибудь хорошем как минимум два раза в день

Возможно, вы даже захотите записать свои приятные мысли, чтобы потом перечитывать их. Так вы вернете себе какую-то часть энергии, потерянной из-за темноцветов. Когда самочувствие улучшится, то количество позитивных мыслей можно увеличить. Этот прием также хорош в качестве профилактической меры.

3. Держите жилище в чистоте

Если вы не можете переехать, боритесь с инфекцией в здании. Весьма эффективно перекрашивание стен в светлые радостные цвета (особенно розовый). Комнаты должны быть всегда чистыми. Поскольку невозможно увидеть, где именно прячутся темноцветы, то убирайтесь повсюду. Уборка также обеспечит вам постоянную занятость, что в вашем состоянии очень полезно. Но не стоит доходить до одержимости! Лучше иногда специально разбрасывайте вещи — это весело!

4. Читайте анекдоты, разыгрывайте друзей и устраивайте вечеринки

Смех чрезвычайно полезен: от его вибраций у темноцветов кружится голова, они отцепляются и падают. А еще, хотя наукой это пока не доказано, темноцветы недолюбливают все мелодичные звуки, так что пение, музыка и другие звуки вечеринки спасут вас. Но не перебарщивайте! Чрезмерное веселье здоровых гостей может оказать обратный эффект, если вы уже дошли до стадии «тоска зеленая».

5. Ярко одевайтесь

Лучше всего — в розовый цвет или что-нибудь с блестками. По невыясненной причине темноцветы не переносят ни того, ни другого. Исключите вещи черного, серого и бордового цвета.

6. Ешьте пудинг

— Теперь ясно, — холодно заметил Северус, складывая газету.

— Что ясно?

— Заявление мисс Лавгуд, после того как я спросил, согласна ли она стать вашей соседкой. Она посмотрела на меня затуманенным взором и с полной серьезностью заявила, что лучше бы вам поселиться в моих комнатах — по той очевидной и веской причине, что я испускаю столь необходимое вам фиолетовое излучение.

Гермиона с трудом сдержала смех.

— Так и сказала?! Смело! Впрочем, по сути она права. В ваших комнатах я наверняка спала бы лучше, и, уверена, мы бы с вами отлично ладили.

Северус, мрачно посмотрев на ученицу, оставил ее заявление без ответа.

— И как же вы отреагировали на совет Полумны? — полюбопытствовала Гермиона. — Я недавно видела ее живой, так что, по всей вероятности, вы проявили сдержанность…

Честно признаться, тогда Северус был слишком шокирован, чтобы злиться. Он мог лишь молча таращиться на Лавгуд, а вся его сдержанность ушла на то, чтобы не выдать волнения. В голове билась одна мысль: «Неужели она что-то знает?». Будь на месте чудаковатой когтевранки кто-то другой, Снейп счел бы такой намек попыткой шантажа.

— Я уверил ее в том, что ничего не испускаю. А если бы от меня исходило какое-то излучение, то уж точно не фиолетовое.

— Довольно любезно, — с весельем заметила Гермиона. — Вы даже не назначили Полумне отработку?

— Это бесполезно. — Северус уже перепробовал с когтевранкой весь свой арсенал: отработки, язвительные замечания, неприкрытую грубость. Но та неизменно выслушивала профессора с рассеянной полуулыбкой, глядя на него с высоты какой-то ей одной известной мудрости. — Ничто не способно вывести мисс Лавгуд из равновесия. Поверьте, я убеждался в этом не раз. А если бы хотел наказать ее, то скорее за следующий совет.

— Она посоветовала вам что-то еще?

— Да. Полностью отказаться от черного цвета и начать носить розовое.

Гермиона, вообразив себе эту беседу, сложилась пополам от хохота.

— Это сошло ей с рук?! И вы еще меня упрекали в наглости?

— Гм… Можно сказать, что мисс Лавгуд подкупила меня. Еще второкурсницей она связала мне на Рождество шарф.

— Полумна преподнесла вам рождественский подарок?

— Да. Пушистый нежно-розовый шарф, по которому ползали сверкающие змейки. И только сейчас я понял выбор цветов.

А тогда, пять лет назад, профессор Снейп был абсолютно шокирован — сначала самим фактом, что одна из студенток решила поздравить его с Рождеством, а потом содержимым свертка, когда открыл его. Конечно же, Северус заподозрил, что произошел глупый розыгрыш, например, змеи набросятся на него в самый неожиданный момент. Но проверка показала, что ничего ужаснее внешнего вида в шарфе нет. Снейп так и не понял, с чего девчонке вздумалось преподнести ему столь странный презент, но верил, что она не хотела его обидеть. Злорадства в мисс Лавгуд не было ни капли. Так что он, кашлянув, сказал со всей возможной любезностью: «Спасибо, мисс Лавгуд. Но, боюсь, розовый — не мой цвет».

— Позвольте полюбопытствовать об участи, постигшей бедный аксессуар?

Северус пожал плечами.

— Он лежит у меня в шкафу. Я считаю, что нужно проявлять благодарность за подарки, сделанные от души. Даже уродливые.

Вообще-то Северус не просто продемонстрировал, а искренне испытал благодарность Лавгуд. Ему нечасто что-либо дарили, и неожиданный жест студентки тронул его. Впрочем, Снейп все-таки засунул шарф вглубь нижнего ящика гардероба, с глаз подальше.

Гермиона снова посмотрела на выпуск «Придиры».

— Ох! Только я разделалась с незерфеями — подхватила темноцветов. Теперь выясняется, что я страдаю еще и пустоглазием — я ведь не вижу ауры волшебников! А Полумна так хочет знать, окрасилась ли ее аура из-за темноцветов. Она считает, что цвет должен быть ярко-розовым, но убедиться в этом не может, ведь ауру не увидишь в зеркале.

— То есть мисс Лавгуд тоже жалуется на депрессию? — посерьезнел Северус. — Но вы недавно говорили о ее безмятежности.

— С точки зрения ее собственной теории, Полумна не слишком страдает от темноцветов, потому что ее аура паразитам не по вкусу. Именно из этого она сделала вывод о розовом цвете и предположила, что лучшая пара ей — салатовая аура Невилла. По другой версии, Полумна не мучается ночными кошмарами потому, что каждый вечер ставит под кровать блюдце молока для полуночниц. Она говорит, если задобрить полуночниц, то они будут отгонять плохие сны.

— Разумеется, — авторитетно подтвердил Снейп. — В волшебном мире это общеизвестно, и каждая заботливая мать на ночь ставит ребенку под кровать блюдце молока. Я думал, вы опробовали это средство, прежде чем приступить к изучению окклюменции.

Если в словах профессора и имелся сарказм, то настолько тонкий, что Гермиона не была уверена, есть ли он там.

— Даже если это реально существующее средство, то в нашем случае оно бесполезно: Живоглот расправляется с молоком сразу же, как мы гасим свет. Так что остается версия розовой ауры Полумны.

— Я так и не смог понять, кто мисс Лавгуд — волшебница с выдающимися способностями или просто чокнутая.

— Я тоже, — ответила Гермиона. — Но нельзя отрицать, что она видит нечто, недоступное другим. Она твердо убеждена, что мы с вами нужны друг другу, и с этим не поспоришь. А еще Полумна считает, что Гарри и Драко должны сойтись поближе — тоже из-за темноцветов. По мнению Полумны, красная аура Драко уравновесит темно-зеленую ауру Гарри.

— Красная у Драко и зеленая у Гарри? — удивился Северус. — Не наоборот?

— Да. Полумна тоже находит забавным это несовпадение с факультетскими цветами.

— Все-таки чокнутая, — вздохнул Снейп.

— Зато феноменально проницательная. Ведь если подумать… Вражда с первой же встречи, постоянные издевки, взаимные провокации… А ведь говорят, от ненависти до любви один шаг! Кстати, ваши отношения с Гарри — подтверждение этой мудрости.

— Я не люблю Гарри Поттера, мисс Грейнджер!

— Хорошо, может быть, любовь — неточное слово. Но вы ведь испытываете к нему сильные чувства. Скажете, что это лишь неприязнь? Однако мы оба знаем, что все гораздо сложнее. Зачастую за одними чувствами скрываются другие, вы сами говорили.

— И что, по-вашему, может скрываться за враждой этой парочки? Любовь? — фыркнул Снейп. — Хотите сказать, что Гарри питает к Драко нежные чувства? Или даже больше — что эти чувства взаимны?

— А вы считаете, это невозможно? Насколько я помню, у Драко никогда не было девушки.

— Боже упаси!

— Вас так пугает, что и второй ваш крестник может предпочитать представителей своего пола?

— Меня не напугает, даже если они оба предпочтут гиппогрифов! Лишь бы не закрутили друг с другом!

— Почему? Они бы хорошо смотрелись вместе — один темноволосый, другой блондин; один ухоженный, другой вечно лохматый; оба молоды и каждый по-своему обаятелен… Если представить их рядом, то получится красивая пара.

— Люциуса удар хватит, — хмыкнул Северус. — Впрочем, даже если безумная теория Лавгуд подтвердится, то реакции «счастливого тестя» мы с вами не увидим.

После победы родители Драко бежали. Они не надеялись на милость Визенгамота: их переход на «Светлую сторону» в самом конце войны не убедил бы судей. Связь с Волдемортом неоднократно сходила Малфоям с рук в прошлом, но на этот раз Министерство действовало жестче, так что супруги тихо исчезли, не дожидаясь расправы. Поговаривали, что они скрылись во Франции. Особняк и почти все состояние остались их единственному сыну.

— То есть вы согласны, что между вашими крестниками что-то возможно?

Северус пожал плечами:

— Откуда мне знать? Драко не обсуждает со мной свои сердечные дела. Но, исходя из наблюдений… Да. Думаю, возможно.

— Гарри будет счастлив узнать об этом.

Северус задумчиво провел пальцем по губе. Выходит, в том воспоминании Гермионы, где Гарри плакался ей о своей безответной любви, этой любовью был Драко.

— Не смейте передавать Поттеру мои догадки, — запоздало попросил он.

— Не буду, — пообещала Гермиона, глядя на Северуса как завороженная. Не такие уж и тонкие у него губы, когда они не поджаты. Без лишней мясистости, с ровным контуром, мягкие и чувственные…

Снейп, заметив ее взгляд, резко отдернул руку от лица и кашлянул.

— Гм. Не пора ли нам закончить со сплетнями о личной жизни учеников и обсудить более важные дела? — строго спросил он. — Я имею в виду график вашей работы и уроки окклюменции.

— Конечно, сэр, — ответила Гермиона тоном прилежной ученицы. — Что вы предлагаете?

Профессор перечислил удобные ему дни недели, и они быстро договорились о расписании, о том, какие именно зелья станут обязанностью Гермионы и сочинения на какие темы она готова проверять.

— Дайте вашу волшебную палочку. Я познакомлю ее с запирающими чарами, чтобы вы могли приходить на свое новое рабочее место, даже если в лаборатории нет меня.

Гермиона достала палочку и замешкалась, прежде чем расстаться с нею.

— Надолго?

— Всего на минуту.

Она, кивнув, вложила палочку в протянутую ладонь, и профессор с интересом рассмотрел инструмент.

— Новая? Кажется, у вас была другая палочка.

— Да, — вздохнула Гермиона. — Старая так и не нашлась. Наверное, Беллатриса сломала ее.

— У меня такое ощущение, что вы не рады замене.

— Правильное ощущение. Старая палочка лучше меня слушалась и была сильнее. А от этой я никогда не знаю, чего ждать. Она как будто сопротивляется!

Северус нахмурился.

— Что значит сопротивляется?

— Сложно объяснить… Такое чувство, что заклинания выходят слабее. Как будто палочка не хочет выполнять мои приказы.

— Хм… Из какого дерева она сделана?

— Бук. Умеренная гибкость, двенадцать с половиной дюймов. По мнению Олливандера, такая палочка тянется к новым знаниям, она идеальна для точных магических наук, в особенности для изучения древних рун… И при этом, как ни странно, для прорицаний.

— Тогда она должна идеально подходить вам, — ответил Северус без тени иронии.

Гермиона недоверчиво посмотрела на него.

— Шутить изволите?

— Нисколько. Забудем о прорицаниях, в вашем случае палочка должна демонстрировать склонность к логике. Бук охотно слушается волевых и рациональных волшебников…

Северус задумался. Известно, что бук может упрямиться только в руках узколобых колдунов и ведьм, к которым Гермиона явно не относилась. Может быть, дело не в палочке, а в магической силе самой Грейнджер?

— Какая в ней сердцевина?

— А здесь уже интереснее. Сердечная жила дракона, как в моей первой палочке, и волос фестрала.

— Двойная? — переспросил Северус.

— Мистер Олливандер сам удивился: он делает немного таких палочек, потому что спрос на них невелик. Они редко кому-нибудь подходят.

— Да, это большая редкость. Двойная сердцевина, да еще и в буке… Давайте-ка посмотрим!

Он встал и принялся копаться на книжных полках позади рабочего места. После недолгих поисков на стол лег довольно массивный том «Альфериан Гвидион Маклир. Жезл ведьмы. Изготовление, история и магические свойства волшебных палочек».

— У вас есть книги об изготовлении палочек?!

— Мои интересы весьма широки… Но конкретно это издание оказалось у меня неспроста: мы с Альбусом изучали всевозможные источники, чтобы разобраться в свойствах Бузинной палочки. Вот вы, например, знали, что ее сердцевина была тоже из волоса фестрала?

— Нет. Впрочем, это неудивительно для палочки, которую прозвали Смертоносной.

— Говорят, что палочка с волосом фестрала подчиняется лишь тому волшебнику, который не боится встретиться со смертью лицом к лицу. Кстати, это еще одна причина, по которой Волдеморт не смог воспользоваться Бузинной палочкой.

Северус быстро пролистал книгу до страницы, повествующей о буке.

— Любопытно, мисс Грейнджер, — хмыкнул он и процитировал: — «Лучший владелец для буковой палочки — маг, в юности мудрый не по годам, а в зрелости многое познавший и ко многому способный». Идеальное описание всезнайки. Не зря я сразу назвал вас так.

— Да вы настоящий прорицатель!

— Нет, просто опытный учитель, — улыбнулся Снейп. — На моих глазах выросло достаточно волшебников, чтобы я научился предугадывать, от кого каких успехов можно ожидать. Далее. Сердечная жила дракона. Она, как вы, вероятно, помните, ценит в хозяине внутреннюю силу, мудрость и преданность. Послушайте: «Палочка с такой сердцевиной принадлежит тому, кто довольно властен, готов отстаивать свои принципы, верен и самоотвержен».

И снова точное описание прежней Гермионы Грейнджер. Северусу было очень интересно, что добавит к этим двум характеристикам глава о волосе фестрала. Он нетерпеливо нашел нужную страницу и пробежал глазами по строчкам.

— Хм, занятно. Волос фестрала весьма схож с сердечной жилой дракона. Он подходит колдунам и ведьмам волевым, самоотверженным и мудрым. Но если драконья жила связана скорее с храбростью и неукротимыми амбициями, то сердцевина из волоса фестрала склонна к более, так скажем, женским качествам. Проницательность, преданность, забота и мягкость.

— Правда? — изумилась Гермиона. — Я и не знала…

— Не знали свойств собственной палочки?

Северус удивился не меньше ее. Он был готов поспорить, что Грейнджер если и не принялась за изучение соответствующей литературы сразу после покупки палочки, то несомненно должна была зарыться в книги, как только столкнулась с сопротивлением «обновки».

— Не хотела лишний раз читать всякие ужасы, — смущенно объяснила она. — Про смерть, потери, печаль…

— Потому что фестралов видят лишь те, кто видел смерть?

Гермиона кивнула. Она сочла, что новая палочка, выбирая ее, отозвалась на ее сломленность и подавленность, почувствовав, что внутри у хозяйки что-то навсегда умерло. Но сказанное Снейпом снова поселило в ней надежду.

— Вопреки своему зловещему облику, фестралы — довольно миролюбивые создания. Стадные животные, умные и преданные своим родичам. Хотя могут быть и свирепыми. Думаю, двойная сердцевина предоставляет вам выбор, мисс Грейнджер.

— Выбор?

— Да. Ваши былые способности никуда не исчезли, о чем свидетельствует сердечная жила дракона. А волос фестрала поддержит вас, если вы предпочтете отказаться от излишних амбиций и пылкости. Вот, послушайте: «Вы можете быть чрезвычайно целеустремленны и упорны при необходимости, но также умеете довольствоваться малым. Скорее всего, вы умнее большинства». — Он отложил книгу и посмотрел на Гермиону с уверенностью. — Вы освоитесь с новой палочкой, мисс Грейнджер. Нынешние трудности проистекают из вашего недоверия к волосу фестрала. Не бойтесь. Попробуйте принять его помощь, и он раскроет в ваших руках весь свой потенциал.

Однако Северус умолчал о еще одной особенности волоса фестрала: он плохо подчиняется волшебнику, запутавшемуся в себе.

Гермиона обдумывала услышанное, молча наблюдая, как профессор накладывает на ее волшебную палочку чары для доступа в кабинет. Если бы ей хватило смелости сразу же узнать свойства фестральего волоса, то к этому дню она уже, наверное, нашла бы общий язык с новой палочкой. «До войны я так и сделала бы, — подумала Гермиона. — Чего же я так боялась?»

То, что вопрос вырвался у нее вслух, она поняла лишь тогда, когда услышала ответ Снейпа.

— У вас есть причины для излишней осторожности. Вы ранены, и не только физически.

— Не так уж и ранена. По сравнению с другими, я легко отделалась.

— А Малфой-мэнор?

Она поникла и отвела взгляд.

— Ну… Нельзя отправляться на войну и рассчитывать вернуться без единой царапины. Я жива, и это главное. Можно праздновать победу, радоваться мирной жизни… Но почему-то не выходит. Как будто у меня в душе образовалась пустота, которую не заполнить положительными эмоциями.

— Понимаю. Темный Лорд был ключевым фактором многих жизней, и вашей в том числе.

— Но это не объясняет, почему я до сих пор такая… дерганая. Это можно простить тем, кто пострадал сильнее — например, как Лаванда. После того, что с ней сделал Сивый, она никогда не станет прежней, шрамы такие, что их не свести и не спрятать под одеждой. А ведь когда меня пытали в Мэноре, там тоже был оборотень. На месте Лаванды могла оказаться я…

Снейп посмотрел на нее почти с возмущением.

— То есть из-за того, что вы всего лишь побывали на волосок от смерти, а не были изнасилованы и изуродованы, — вы не имеете права чувствовать боль и страх?

— Просто не понимаю, с какой стати мне сейчас-то впадать в истерики. Боли и страха многие натерпелись. Вы наверняка больше моего. А теперь — живете, работаете, справляетесь без панических атак и ночных кошмаров.

— Вы пытаетесь взять меня в качестве примера того, как справляться с жизнью? — фыркнул Снейп. — Нет, мисс Грейнджер, жизнь — нечто большее, нежели мое… функционирование.

— Возможно. Но сейчас я и сама могу разве что дышать, каждое утро просыпаться, потом есть что дадут, делать что положено… И так изо дня в день. Я не знаю, как жить дальше. Я не вижу своего будущего. Я и в школу-то вернулась лишь потому, что больше некуда идти. А здесь все знакомо, можно ни о чем не задумываться.

Она в точности описывала мотивы самого Снейпа. Он вернулся в школу из-за того, что иначе чувствовал бы себя так, будто ушел побежденным, а «хогвартская» глава его жизни заслуживала иного завершения. Но вдобавок он, так же как Гермиона, просто не знал, куда еще девать себя. Единственной целью в жизни Северуса было данное Дамблдору и Лили обещание, и он никогда не загадывал, что будет дальше.

— Не только вы испытываете такие ощущения, — сказал он, снова пойдя на откровенность, которую и представить себе не мог. — Воспринимайте этот год как передышку. Я рассматриваю его именно так. Как время переварить прошлое и задуматься о будущем. Новая цель жизни сама найдет вас, просто дайте себе немного времени. Не нужно принимать поспешных решений.

Она благодарно и широко улыбнулась.

— Вы умеете давать советы лучше, чем вам кажется. Спасибо, сэр, вы очень помогли мне.

— Ну, я и сам планирую пользоваться вашей помощью, так что не стоит благодарности, — холодно сказал Северус. От слов Гермионы ему сделалось неуютно. Он не привык выслушивать благодарности, а она, похоже, имела привычку благодарить на каждом шагу.

Снейп протянул ей красное перо.

— Это вам. На нем два вида чар. Первые — самовосполнение чернил, а вторые — имитация моего почерка и моего стиля. Не хочу, чтобы вы избаловали учеников излишней мягкостью.

Гермиона тут же записала на кусочке пергамента: «Я благодарна вам за помощь», — и округлые буквы немедленно сменили очертания, превратившись в размашистый, острый, но по-своему элегантный почерк, который гласил: «Вашу непрошеную суету вокруг моей персоны сложно не заметить».

Гермиона подняла брови.

— Ух ты, интересно!

«Мне приятны беседы с вами» превратилось в «Слушать вашу болтовню не так уж и утомительно», а «Вы мне симпатичны» — в «Вы наименее невыносимы из всех тех, кто встречался мне».

— Кажется, у меня появилось новое развлечение! — воскликнула Гермиона, разглядывая перо. — А наоборот оно не работает? Не переводит со снейповского языка на общепринятый?

— Вы снова позволяете себе лишнее, мисс Грейнджер! — нахмурился профессор. — Еще немного — и я велю вам мыть котлы или пол!

— Это было бы не лучшее применение моим талантам, — нахально ответила ведьмочка, собрала свои вещи и встала. — А этот листок… Это вам. До завтра!

Она всучила Снейпу пергамент, на котором проверяла перо, и набралась наглости подмигнуть на прощание.

В предыдущей главе:

Директриса разрешает Северусу взять Гермиону ассистентом. Полумна Лавгуд убеждена, что в Хогвартсе бушует эпидемия редкой болезни, вызванная невидимыми магическими грибками, которые делают людей подавленными. Главное средство против этой болезни — зараженный должен проводить как можно больше времени с человеком, имеющим «дополняющую ауру». Такие пары аур Полумна обнаружила у Гермионы с Северусом и у Гарри с Драко.

Северус узнает, что у Гермионы проблемы с новой волшебной палочкой. Она содержит волос фестрала, и это пугает хозяйку: Гермиона считает, что палочка выбрала ее, отозвавшись на ее подавленность и смертный ужас, и ничего хорошего это не сулит. Северус разубеждает ее.

Также профессор дает Гермионе для проверки работ учеников зачарованное перо, имитирующее его почерк и манеру выражаться. Покидая кабинет, Гермиона оставляет Снейпу листок, на котором проверяла перо. Там написано о ее чувствах к Северусу в его собственном стиле.

Гермионе снился сон, уже знакомый, но от этого не менее страшный. Ужас, отчаяние, боль — все ощущалось так остро и реально, словно происходило с ней впервые.

Как обычно, кошмар начался с Малфой-мэнора. Гермиона лежала на полу, все ее тело горело. Не осталось ни одной клеточки, которая не была бы пропитана жгучей, мучительной, выворачивающей наизнанку болью. Мышцы и жилы извивались, заставляя Гермиону принимать почти невозможные для человека позы. Кости грозили сломаться от этих судорог, если она сейчас же не потеряет сознание.

Но жертве не дали лишиться чувств. Как только все вокруг начало меркнуть, Лестрейндж сняла заклятье и разразилась визгливым криком:

— Спрашиваю последний раз!!! Где вы взяли этот меч?! ГДЕ??!!?!

— Мы нашли его… Случайно нашли… Пожалуйста!.. — тяжело выдохнула Гермиона.

Однако воздуха в горящих легких хватило для нового крика, когда Беллатриса произнесла: «Круцио!» — в третий раз. Или в четвертый? Гермиона уже сбилась со счета. Кровожадная ведьма бесилась от злости, а оборотень смотрел на жертву с нескрываемой похотью, как будто она кричала и выгибалась не от боли, а от страсти.

Новое заклинание оказалось мощнее всех предыдущих. Сколько Гермиона продержится, прежде чем выдаст секрет? Сколько продержится, прежде чем сойдет с ума?

— Ты лжешь, маленькая грязнокровка!!! — заорала Беллатриса. — Отвечай правду! ОТВЕЧАЙ!!!

Непростительное ослабло, давая Гермионе возможность говорить. Она открыла глаза и увидела ослепительно яркий свет, бликующий на люстре над головой. Хрустальные украшения свисали, как сосульки. Гермиона лежала в большой луже — кажется, не крови, а чего-то другого. Если постараться сконцентрироваться на ощущениях, то жар во всем теле немного смягчается холодом от жидкости. Жалко, что нельзя сейчас замерзнуть до онемения, до неподвижности. Зато можно подумать о льде. Даже нужно. Нужно думать о ледяной стене, которой Гермиона окружила свой разум, как только ее привели в эту комнату. Нужно мысленно спрятаться за стеной льда. Смотреть на хрустальные сосульки и думать о льде. Смотреть на хрустальные сосульки и думать о льде…

Обжигающая боль снова настигла ее, вырывая из груди вопль. Но вдруг крик оборвался, и Гермиона почувствовала, как встает, отделяясь от собственного тела. Вот и все. Она умерла. Судороги распластанной на полу плоти прекратились, все звуки стихли. Наступила полная тишина.

Какое-то время Гермиона чувствовала только облегчение. Хорошо, что ей уже не больно. Но, как ни странно, на смену этому чувству пришло не умиротворение, которого она ожидала от смерти. Вместо этого ее настигли ужас, беспомощность и отчаяние. Гермиона увидела Гарри и Рона рядом с собой. Что это значит? Они тоже мертвы?!

Вдруг ее тело, на которое Гермиона по-прежнему безучастно смотрела сверху, пришло в движение. Девушка неуклюже поднялась на ноги, скованно горбясь и низко опустив голову. Гарри и Рон окликнули ее, обеспокоено протягивая руки. «Нет, нет! — закричала умершая Гермиона. — Не подходите, не прикасайтесь, это не я! Это инфернал!» Но ребята не услышали. Они не заметили, как на мгновение волосы ходячего мертвеца потемнели, а взгляд стал хищным. Черты быстро превратились в прежние, но Гермиона успела увидеть лицо своей мучительницы.

Охваченная ужасом, она могла лишь наблюдать со стороны, как Гарри, ничего не подозревая, идет в другую комнату вслед за Гермионой-инферналкой, поманившей его кивком. Рон остался на прежнем месте — неожиданно оказалось, что у него сломана нога и он не может идти.

Гермиона кричала громче, хватала Гарри за рукава и умоляла не верить самозванке, захватившей ее тело. Но он не замечал ее. Инфернал поднял голову, и Гермиона обмерла от ужаса: в глазах, сверкающих красным взглядом, плескалось безумие. По коже побежали мурашки. Эта тварь сейчас убьет Гарри!

Но не успела Гермиона выкрикнуть очередное тщетное предупреждение, как увидела, что ее тело, занятое самозванкой, рвется пополам. Наружу выползала гигантская змея, сбрасывая то, что недавно было Гермионой, словно шкуру. А Гарри, остолбенев от неожиданности, неподвижно смотрел на открытую пасть с парой зловещих острых клыков, которая медленно надвигалась на него…

Вдруг помещение сменило очертания и оказалось Визжащей хижиной. Высокая мужская фигура, возникнув из ниоткуда, встала перед змеей, пряча Гарри за свою спину.

Гермиона схватила Гарри за руку так крепко, что ногти глубоко впились в его кожу. А змея бросилась на профессора Снейпа — раз, и другой, и еще. Огромные, как кинжалы, клыки рвали его шею, пока не превратили плоть в кровавое месиво.

Профессор упал. Хлещущий из его горла багровый фонтан быстро остановился, и теперь неподвижное тело лежало на дощатом полу в целом озере крови, перемешанной с пылью.

Гермиона подошла ближе. Она смотрела на того, кто несколько лет унижал их, запугивал, неприкрыто высказывал им свое презрение — но при этом всегда защищал. Он отдал все, отдал свою душу, а теперь и жизнь, ради общего дела, и никто не знал о его жертвах. Он, вечно одинокий, несправедливо названный предателем, умирал у нее на глазах, истекая одновременно кровью и серебристыми слезами.

Инстинктивно Гермиона наложила невербальное заживляющее заклинание. Но сейчас от слабых чар, предназначенных для лечения царапин и мелких порезов, было не больше толку, чем от попытки вычерпать потоп бумажным стаканчиком. Заклинание не могло срастить то, что осталось от горла профессора. Скорее, оно даже сделало хуже, оставив под сросшимся тонким слоем кожи серьезные внутренние повреждения и заперев змеиный яд. Профессор потерял почти всю кровь и лежал бледный как сама смерть, а Гермиона ничем не могла помочь ему.

Мальчишки стали дергать ее за руки, и она развернулась — лицом к друзьям и спиной к умирающему.

— Пожалуйста… — прозвучало ей вслед еле слышно. Звуки были похожи на бумажный шелест, а не на голос человека. Особенно не на прекрасный звучный голос Северуса Снейпа.

Гермиона оглянулась. Глаза профессора, исполненные боли и страха, умоляли ее сделать хоть что-нибудь.

Сейчас ей было бы под силу лишь одно — сесть рядом и быть с ним до конца. Никто не должен умирать в одиночестве. А он, натерпевшийся одиночества больше других, — особенно. Но даже этим Гермиона не могла помочь профессору: она должна была сделать множество других, более важных вещей. Не вынеся стыда, Гермиона отвела взгляд.

— Помогите… Не оставляйте меня… — шептал он, сломленно и отчаянно.

Она закрыла уши ладонями, чтобы не слышать его мольбу, и снова отвернулась.

Гарри. Она должна помочь Гарри. Она должна спасти его, и Рона, и своих родителей. А если очень постарается, то успеет спасти жизнь Фреду, Лаванде или Тонкс. Люди умирают и получают тяжелые раны — а здесь ей больше нечего делать. Она не владеет целебными заклинаниями, кроме уже примененного, заживляющего небольшие порезы. Она не знает, что можно сделать с ядом Нагайны.

Слезы хлынули по щекам, когда Гермиона устремилась прочь из Хижины. Она мчалась так, словно хотела убежать от собственного отчаяния. Она должна была читать больше! Она должна была как следует изучить целительство! Тогда от нее была бы польза! Но она сделала недостаточно — и теперь не может помочь раненым. Люди умирают из-за того, что Гермиона Грейнджер слишком мало знает. Она подвела их всех. Она во всем виновата.

Гермиона проснулась в слезах и быстро перевернулась лицом в подушку, чтобы не разбудить Полумну своими рыданиями. После таких кошмаров она не сразу понимала, что было воспоминаниями, а что — результатом жутких игр воображения.

На этот раз ей приснились по большей части реальные события. Конечно, Гермиона не видела своими глазами, как Нагайна вырывается из тела Батильды Бэгшот, но Гарри рассказал ей все в подробностях, и теперь эта картина преследовала Гермиону во снах, так же как смерть профессора Снейпа и пытка в Малфой-мэноре.

Зато правдой было то, что Гермиона бросила умирающего. Не совсем так, как в кошмаре: на самом деле она не знала, что профессор еще жив, и, конечно же, он не умолял ее о помощи, и кровь не хлестала таким жутким фонтаном. Но все-таки она оставила его одного — не убедившись, что он мертв, и не попытавшись помочь ничем, кроме того бесполезного невербального заклинания.

Порой кошмары Гермионы отличались от реальности еще сильнее, чем сегодняшний: подстегиваемое страхом воображение не просто добавляло воспоминаниям кровавых подробностей, а рисовало жуткие сцены, которых в реальности вовсе не было.

Гермиона несколько раз глубоко вдохнула, чтобы дышать ровнее и плакать беззвучно. За месяцы в палатке она научилась этому мастерству. Правда, сдерживаемые тихие слезы обычно продолжались дольше, чем громкие рыдания.

Сев на постели, Гермиона сунула ноги в толстые плюшевые тапочки. Нужно сходить на кухню и попросить у домовых эльфов чашку молока с медом. Мама всегда готовила ей этот напиток, если маленькой она просыпалась от кошмаров, и ритуал до сих пор безотказно помогал успокоиться. Без молока сейчас нечего и пытаться уснуть, она только зря проворочается до утра.

Двигаясь как можно тише, Гермиона накинула цветастый халатик-кимоно и положила волшебную палочку в карман. Халат подарили ей родители, не зная, что в Хогвартсе дочери скорее пригодились бы теплые шерстяные вещи, а не тонкий шелк. Но Гермиона любила этот халат, несмотря на всю его непрактичность.

От новой комнаты до кухни было довольно далеко. К тому же путь удлинялся из-за того, что Гермиона избегала темных коридоров с портретами: от взглядов картин ей делалось жутковато, она боялась сорваться и начать сыпать заклятиями налево и направо. Так что Гермиона выбирала более освещенные галереи, пусть и приходилось делать лишние крюки.

Холодный свет полной луны, падая через окна, окрашивал все вокруг в зловещие, мертвенные оттенки. Длинные тени, полная тишина и безлюдность — все это делало обстановку жутковатой. Гермиона успокаивала себя, предвкушая свет и тепло на кухне, возню домовых эльфов, работающих в ночную смену. Для того чтобы окончательно избавиться от дурного сна, ей нужно было не только выпить молока с медом, но еще с кем-нибудь увидеться и переброситься парой слов, и домовики — трудолюбивые, заботливые, безобидные существа — станут отличной компанией. Согреваясь этой мыслью, Гермиона тихо шагала по коридорам.

Неожиданный звук приближающихся шагов заставил ее оцепенеть. Она метнулась к стене, рука сама полезла в карман за волшебной палочкой. Сердце бешено колотилось в груди. Гермиона попыталась прислушаться к голосу рассудка, подсказывающему: наверняка это всего лишь Филч мается бессонницей.

Но звуки шагов были непохожи на шарканье старика, а проблески, появившиеся из-за угла, — на желтый свет его масляной лампы. Походка приближающегося человека была быстра и легка, он освещал себе путь волшебной палочкой. Гермиона плотнее вжалась в стену, надеясь, что ее не заметят в тени. Но вскоре высокая фигура приблизилась, и голубой луч Люмоса посветил прямо в лицо Гермионе.

— Мисс Грейнджер?

Из ее груди вырвался вздох облегчения.

— Профессор Снейп!

Он опустил палочку.

— Что вы делаете в коридоре в такое время?

Его голос прозвучал строго — точно так же профессор говорил бы с любым другим нарушителем школьного распорядка. Вот только прищур глаз Снейпа был не злобным, а скорее озадаченным.

— Вы плакали?

Гермиона быстрыми движениями отерла лицо.

— Простите.

Она сама не знала, за что извинялась: за хождение по замку после отбоя, за жалкий заплаканный вид… Или за то, что бросила его в Хижине? Жуткий и отчетливый сон до сих пор стоял перед глазами.

И вдруг оказалось, что тот же вопрос интересовал профессора.

— За что вы извиняетесь?

Она беспомощно пожала плечами:

— Я… Мне приснился кошмар…

— Ясно, — кивнул профессор, и озадаченности на его лице убавилось.

— …и я пошла на кухню, чтобы выпить горячего молока и… просто чтобы не оставаться одной.

Он задумался всего на секунду, а затем указал рукой вдоль коридора.

— Что ж, пойдемте. Я провожу вас, поскольку студентам запрещено разгуливать ночью по замку. Это правило, мисс Грейнджер. И, независимо ни от чего, на вас оно распространяется так же, как на других.

Гермиону снова тронула эта его манера сохранять строгий холодный вид, даже проявляя заботу. Может быть, из-за этого люди испытывают к Снейпу предубеждение — просто обращают внимание лишь на слова и поступки, не вдаваясь в истинные мотивы?

В присутствии Северуса Гермиона сразу расслабилась, почувствовав себя в безопасности. Он жив и здоров, он идет рядом с ней и мерно дышит. Дурной сон стал отступать из сознания.

Профессор пощекотал грушу на картине, скрывающей дверь кухни. Этот небрежный жест показался Гермионе чуждым, странным, но в то же время привычным для самого Снейпа. Дверь послушно отворилась, и их взглядам предстало огромное помещение с пятью длинными столами — такими же, как в Большом зале. Эльфы начищали серебро, складывали салфетки, гладили скатерти и меняли свечи в канделябрах. Заметив, что кто-то вошел, они побросали свои занятия, но, увидев учителя, все, кроме одного, вернулись к работе.

Студентка и профессор расположились за ближайшим к камину столом. Снейп попросил у того эльфа, который вызвался их обслуживать, чашку чая и стакан горячего молока.

— С медом, пожалуйста, — добавила Гермиона. — Спасибо!

Напитки появились на столе перед ними моментально. Северус придвинул свой стул ближе к огню, развернув его так, чтобы сидеть лицом к спутнице. Он вытянул ноги, сел, облокотившись одной рукой на стол, — и по этой непринужденной позе Гермиона убедилась, что для профессора Снейпа привычное дело вот так коротать у камина на кухне бессонные ночи.

— А вы почему не спите в такое время? Вы ведь говорили, что кошмаров у вас не бывает? — полюбопытствовала Гермиона. Обычно учителя дежурили в коридорах час-другой после отбоя, а сейчас было почти три часа ночи.

— Полнолуние, — ответил Снейп так коротко, будто это все объясняло.

Гермиона непонимающе посмотрела на него, и профессор, вздохнув, продолжил:

— После двух происшествий с участием Люпина, не принявшего антиликантропное, мне не спится в такие ночи. Спокойнее делается, если несколько раз за ночь подходить к его двери и слушать, как он скулит и лает внутри.

— Понимаю…

Она не стала больше ничего говорить, но про себя отметила: Северус в полнолуние не запирается в своих комнатах, а следит, чтобы Ремус никуда не отправился. Он боится не за себя, а защищает мирно спящих обитателей замка.

— Итак, вам известно, по какой причине бодрствую я… — сказал Снейп, наблюдая, как Гермиона маленькими глотками отпивает горячий напиток. — Не хотите ли поделиться подробностями того, что привело сюда вас?

Вообще-то она не хотела не то что делиться своим кошмаром, а даже вспоминать его. Но, может быть, если все-таки выговориться, если облечь в слова свои страхи, свое чувство вины и попросить прощения у Северуса — то хотя бы этот сон перестанет возвращаться? В тот вечер, когда они долго и откровенно беседовали в его кабинете, Снейп сказал Гермионе, что не винит ее за уход из Хижины. Но тогда они лишь немного коснулись этой темы: как только Гермиона начала просить прощения, он отмахнулся, заявив, что никакой вины за ней нет. Но если профессор все-таки выслушает ее, если поймет всю тяжесть ее переживаний, если они разделят на двоих эту ношу — то, может быть, он перестанет снова и снова истекать кровью у нее на глазах?

— Мне приснились вы, — вырвалось раньше, чем Гермиона сознательно приняла решение рассказать ему обо всем.

И слова полились из нее водопадом. Она подробно пересказала сновидение, начиная с того момента, как оказалась в Визжащей хижине. Затрагивать Малфой-мэнор Гермиона была пока не готова: даже по прошествии восьми месяцев воспоминания были так же отчетливы и болезненны, как шрамы, которые гриффиндорка прятала под длинными рукавами.

Северус слушал не перебивая, лишь брови его постепенно изгибались, выражая удивление. И только когда она закончила и взяла стакан с молоком, чтобы смочить пересохшее горло, он заговорил:

— Выходит, я в долгу перед вами, мисс Грейнджер.

— Что? — Гермиона резко опустила стакан. — Вы что, не слушали меня?

— Слушал. Но вы же сами сказали: во сне все было не совсем так, как на самом деле. В реальности я не умолял вас остаться. И, вы ведь понимаете, если бы я и просил вас о чем-то, так это поторопиться и помочь Поттеру, а не сидеть со мной. Я знал, что умру, с того момента, когда Темный Лорд вызвал меня и завел разговор о Бузинной палочке. После этого я думал не о своей кончине, а только о проваленном задании. Но вы… Вы спасли и то, и другое. Мою миссию и мою жизнь.

— Нет. Я бросила вас.

— Только после того, как сочли мертвым, имея на то все причины. И после того, как собрали мои воспоминания. Я умирал, зная, что Мальчик-Который-Должен-Пожертвовать-Собой получит информацию от Дамблдора… и жалея, что без власти над Старшей палочкой у него нет шансов уцелеть.

— Вы так и не знали, что Драко к тому моменту уступил владение Бузинной палочкой Гарри?

— Нет. Иначе не просил бы так настойчиво Темного Лорда отпустить меня за Поттером. В тот момент, когда Волдеморт разоружил меня, я думал, что провалился окончательно и бесповоротно. И после этого уже не испытывал страха смерти. Разумеется, вы понимаете почему, мисс Грейнджер.

Да, она понимала. Наверняка Снейп чувствовал лишь отчаяние и вину после провала (как он думал) миссии — так же, как она корила себя за то, что не спасла ни его, ни многих других, погибших в ту ночь. И теперь, чуть ближе узнав Северуса, она готова была поспорить на что угодно: вина терзала его в тысячу раз больше, чем ее саму. Он отправлял на верную смерть мальчика, которого поклялся защищать.

— Однако я выжил, — продолжил Снейп. — И до этой самой ночи не знал, как именно.

— Драко спас вас. А еще вы долго принимали противоядие… Вы ведь сами мне говорили… — с недоумением ответила Гермиона.

— Да, но противоядие не помогло бы, а Драко не успел бы, если бы я истек кровью. К его приходу мои раны немного затянулись снаружи. Я не понимал, как это произошло: ведь палочки у меня не было, а на беспалочковую магию я в тот момент был неспособен. А теперь понимаю. Вы спасли меня, мисс Грейнджер. Невербальным заживляющим заклинанием.

— Спасла?! Но то заклинание всего лишь создало тонкий слой кожи! При ваших жутких ранах это было ничто. Да кожица, должно быть, выдержала несколько минут!

— Тем не менее, этих минут хватило, чтобы Драко добрался до меня и перенес в больницу Святого Мунго — он знал целителя, который помогал Пожирателям смерти. Однако если бы не ваша помощь, мисс Грейнджер, то Драко не успел бы. Так что вам не в чем, абсолютно не в чем себя винить.

Гермиона пораженно уставилась на профессора. Она спасла ему жизнь своим жалким заклинанием?! Она хоть кому-то спасла жизнь в той битве?

— Вы ведь не говорите это лишь затем, чтобы утешить меня?

Он оскорбленно изогнул бровь.

— Неужели за все эти годы я хоть раз дал повод для подобных инсинуаций?

«Нет», — хотела ответить Гермиона. Но ведь также Снейп не давал поводов предположить, что он будет сидеть с ученицей ночью на кухне и выслушивать ее душевные терзания… Или что он станет давать ей индивидуальные уроки окклюменции, дабы избавить от кошмаров…

— Возможно, отзывчивость — это еще одна черта нового и улучшенного Северуса Снейпа, — улыбнулась она.

— Не болтайте глупостей, мисс Грейнджер. Нет никакого «нового меня», — он решительно отставил чашку и поднялся. — Вы допили? В таком случае пора расходиться по комнатам. У нас обоих завтра уроки.

— Да, сэр.

Гермиона послушно встала из-за стола и последовала за профессором. Как только они вышли с натопленной кухни, холод моментально пробрал ее до костей: накануне похолодало, выпал снег, и тонкое кимоно Гермионы ничуть не защищало от ледяного сквозняка в коридорах. Северус сразу же заметил, что ее бросило в дрожь.

— Если вы собираетесь регулярно наносить ночные визиты на кухню, мисс Грейнджер, то вам следует обзавестись более теплой одеждой. Я не потерплю чихания и шмыганья носом на уроках, а тем более — в личной лаборатории или в своем кабинете.

И опять отчужденный тон его голоса контрастировал со смыслом сказанного, и тем более — с дальнейшим развитием событий. Профессор Снейп, сняв свою мантию, плотно обернул ее вокруг плеч спутницы. Тяжелая шерсть, согретая его телом, напомнила Гермионе об уроке окклюменции, на котором Северус впервые вошел в ее разум. Ее так же, как в тот раз, бросило в жар, когда мягкая ткань крепко обняла за плечи, а легкие наполнил аромат из смеси трав, древесного дыма и мужского тела.

Эти запахи начисто отметали предположения студентов, будто профессор Снейп страдает водобоязнью. Впрочем, Гермиона и раньше не верила слухам. А мыльная отдушка, которую она уловила, уткнувшись носом в плечо, окончательно развенчала гипотезы о том, что профессор пренебрегает гигиеной. Если это именно мыло так подчеркивает запах Северуса, то Гермиона хотела бы обзавестись куском такого же. Или хотя бы подольше не расставаться с мантией… Наверняка у Северуса достаточно сменной одежды и он какое-то время обойдется без одной из своих мантий…

— Спасибо, — наконец вымолвила она, ощутив укол совести за подобные мыслишки. Он к ней со всей душой, а она планирует покушение на чужое имущество!

— Прекратите благодарить на каждом шагу, мисс Грейнджер, это становится утомительным. Кроме того, я всего лишь пытаюсь снизить риск собственного заражения. Не дать заболеть вам — в моих же интересах.

Гермиона, спрятав понимающую улыбку, промолчала. И, придя в спальню, сама приняла серьезные меры для того, чтобы не разболеться и не заразить Северуса: она забралась под одеяло, не снимая теплой мантии.

Остаток ночи Гермиона спала крепко и безмятежно.

В предыдущей главе:

У Гермионы очередной кошмар. Ей снятся пытки в Малфой-мэноре, нападение змеи в Годриковой впадине и смерть Северуса в Визжащей хижине. После этого она, не в силах заснуть, идет на кухню и по пути встречает Снейпа. Сидя с профессором на кухне у камина, Гермиона рассказывает ему часть своего сна, надеясь, что Северус простит ей то, за что она до сих пор корит себя. Но Гермиона получает даже больше, чем прощение: оказывается, что слабое невербальное заклинание, которое она наложила на профессора в Хижине, помогло ему дождаться помощи — то есть спасло жизнь!

Провожая Гермиону обратно в спальню, Снейп дает ей свою мантию, чтобы согреть. Вещь приходится ей очень по вкусу. Она решает не возвращать мантию какое-то время.

В тот же вечер Гермиона пришла на очередной урок окклюменции.

Ночную встречу обсуждать не стали: Гермиона молчала из опасений, что Снейп потребует свою мантию обратно, а Северус счел подобный разговор излишним укреплением неформальности между ними. Он и так зашел слишком далеко с этой гриффиндоркой. Погружаться в ее разум тоже не хотелось, но предлоги для того, чтобы отложить занятия окклюменцией, у него кончились.

Так что единственным косвенным упоминанием того, что обоим — ни студентке, ни профессору — не довелось ночью выспаться, стал вопрос Северуса, чувствует ли ученица в себе силы выдержать сеанс легилименции.

Гермиона плюхнулась в кресло напротив Снейпа, не тая улыбки. Он беспокоится о ее состоянии! Даже излишне беспокоится, ведь легилименция нисколько не утомляет ее!

— И головной боли не было? — недоверчиво переспросил Северус, выслушав ее ответ.

— Нет, я в полном порядке, — заверила его Гермиона. — Боли не было ни во время занятия, ни после. И вообще ощущение вашего присутствия в моих мыслях было странным, непривычным, но скорее приятным, чем болезненным.

Сказать, что Северус был удивлен ее признанием, — значит ничего не сказать. Он в жизни не слышал, чтобы кто-то назвал вторжение в свой разум «скорее приятным». Сам он подвергался легилименции лишь двоих магов: Темного Лорда и Дамблдора — и даже со вторым, хоть он и действовал гораздо мягче первого, ощущения Северуса были весьма далеки от приятных.

— Что ж… Я не применял грубой силы, преодолевая ваш барьер… — задумался он вслух. — В противном случае, поверьте, вы бы чувствовали себя совсем иначе. Через вашу ледяную стену, при всей ее видимой неприступности, довольно легко было пройти, применив нестандартный подход… Кроме того, я не стал продвигаться далеко или искать какое-то конкретное воспоминание, а всего лишь взглянул на то, что вы сами любезно предложили. Вы помните, что продемонстрировали мне? И знаете, почему именно это?

Гермиона кивнула:

— Вы растопили мой щит. И ощущение тепла вызвало у меня ассоциации с некоторыми воспоминаниями.

— Именно так, мисс Грейнджер. За знание теории ставлю вам «превосходно». Простейший прием в легилименции — внушить мысль, эмоцию либо визуальный образ и посмотреть, что отзовется. И, разумеется, основной метод защиты — не реагировать на подобные провокации.

— То есть использовать ледяную стену мне не стоит?

— Я знаю, как пройти через нее, так что она все равно бесполезна. Не забывайте, мисс Грейнджер, ваша цель — не удержать меня снаружи, а помешать свободно разгуливать и смотреть все, что захочу, внутри.

Гермиона задумалась. К какой бы защите прибегнуть? Лед не годится, кирпичная стена легко ломается… Все остальное, что приходило на ум, тоже было довольно хрупким. Профессор велел ей не отвечать на провокации… А еще он постоянно твердил Гарри, что нужно освобождать разум…

Вдруг к Гермионе пришел образ чистого холста, и она уцепилась за него: неизвестно, поможет ли, но идей получше все равно нет.

— Хорошо, попробую кое-что другое.

— Готовы?

— Насколько это возможно.

— Что ж… — Снейп поднес кончик волшебной палочки к ее виску и тихо сказал: — Легилименс!

На этот раз Северус оказался перед сплошной белой поверхностью. Не похожая ни на лед, ни на кирпичную кладку, стена представляла собой что-то вроде бесконечной льняной простыни, висящей на такой же бесконечной, сколько глаз хватало, веревке. Интересно.

Северус вызвал ветер — и ткань стала пузыриться и прогибаться, однако осталась на месте, белая, плотная и гладкая, как экран для проектора. Полотно, конечно, легко было бы разрезать, однако этот прием Северус счел слишком примитивным. Он подошел ближе и внимательно разглядел ткань в поисках слабого места. Довольно скоро его взору предстала торчащая нить, и Снейп, легонько подергав за нее, распустил ткань по шву.

Пройдя за первый слой защиты, Северус обнаружил еще множество точно таких же белых ширм. Воображение Гермионы поразило его: Поттер даже не приблизился к такому мастерству освобождать разум. Но насколько успешно Грейнджер научилась стирать визуальные образы, настолько же провалилась в умении брать под контроль эмоции: ее чувства он улавливал так же легко, как в первый раз.

Снейпом овладели взвинченность и тревога, и поначалу он связал их со страхом Гермионы перед его собственным вторжением. Но вскоре он понял, что дела обстоят с точностью до наоборот: тревога была у нее раньше, а его приход вызвал успокоение. От неожиданности Северус чуть не оборвал контакт, поддавшись собственным эмоциям. Однако страх Грейнджер был достаточно силен, чтобы легилимент мог использовать вибрации этого чувства как компас.

Северус прошел чуть дальше вглубь разума — и на одном из белых экранов стали прокручиваться воспоминания. Гермиону крепко держат руки егерей… Плен, чувство беспомощности… Когда мелькнули лица Беллатрисы и Сивого, то Северус поспешно отвернулся в поисках нового направления, чтобы не видеть, как Гермиону пытают, и не заставлять ее проживать это заново. Снейп догадывался, что данные сцены и так возвращаются к ней в кошмарах.

Он постарался прислушаться к иному ощущению тревоги, менее острому, и вскоре опознал в нем страх принятия решений. Довольно неожиданное чувство для девушки решительной и рациональной до мозга костей! На экране, который теперь был перед Северусом, появились отрывки прошлогодних воспоминаний, когда Гермиона и ее друзья скитались по стране, пытаясь выполнить почти невозможное поручение, которое им оставил покойный директор. Просматривая эти эпизоды, Снейп убедился в своих давних подозрениях: миссия целиком держалась на Гермионе. Как однажды сказал Дамблдор, она была голосом разума, мозгами Золотого трио. Остальные двое всегда рассчитывали на то, что у подруги есть готовые ответы на все вопросы. Мальчишки подкидывали ей сырые идеи и ждали, что Грейнджер легко превратит их наметки в цельный разумный план. Весь год Гермиона сгибалась под грузом ответственности за друзей, которые полностью полагались на ее обширные знания. Она постоянно сомневалась в ценности своих советов, боялась ошибиться и всех погубить.

Досмотрев воспоминания о неделях, проведенных в бегах, Северус ощутил еще один оттенок страха. Это чувство было не таким свежим и болезненным, как военные переживания, оно уже давно жило в разуме Гермионы. Снейп легко нашел нужное направление, но как только он подошел ближе к источнику заинтересовавшего его страха и на холсте стало проступать изображение, то прямо перед его носом упал поспешно созданный щит, все из той же белой ткани. Однако защита была весьма слаба, и Северус без труда обошел препятствие.

Страх потерять близких был бы нисколько не удивителен после недавно окончившейся войны — но Снейп понял, что Гермиона боится не только их смерти. Также студентку тревожит, что ее бросят одну, что от нее отвернутся или разочаруются в ней.

Северус переходил от одного холста к другому. Он видел Гермиону в маггловской начальной школе, всегда в одиночестве или поближе к взрослым. Затем поступление в Хогвартс. Она жаждала проявить себя и утвердиться в мире, принадлежащем ей по праву, — но однокурсников оттолкнула ее не по годам зрелая манера общения. До происшествия с троллем, чудом сплотившего легендарную троицу, с Гермионой никто не общался. Поттер и Уизли стали ее первыми друзьями в жизни, и эти отношения значили для нее несказанно много. А когда чувства Гермионы к рыжему переросли в нечто большее, чем дружба, то болван Уизли даже не удосужился заметить это, окончательно подорвав самооценку девочки.

Снейпа поразили многочисленные сходства в биографии Гермионы и его собственной. Он тоже всегда был белой вороной, и его дружба с Лили, ставшая для Северуса целым миром, точно так же была разрушена невзаимностью зародившихся чувств. Когда Лили отвергла любовь Северуса, то с ним случилось именно то, чего боялась Гермиона: на долгие годы он остался совершенно один.

Ее мысли о Рональде снова вернули Северуса в лес, и он увидел, как рыжий уходит из палатки, оставляя Гермиону, с бледным перекошенным лицом зовущую его по имени. Эту сцену пронизывали не только злость и обида, но и, как ни странно, самоуничижение. Северус даже усомнился в правильности собственных ощущений, но нет — Гермиона Грейнджер действительно в глубине души ожидала, что люди отвернутся от нее, если она не будет им полезна, если не докажет, что достойна их любви, — и это будет полностью ее вина. От Северуса не укрылось, что Грейнджер в том числе не уверена в своей женской привлекательности. Как она сама говорила ранее, никто из людей, в которых она влюблялась — даже мимолетно, — не смог ответить ей взаимностью или хотя бы понять ее чувства.

И тут Северус с изумлением обнаружил, что и сам был одним из этих людей: начались сцены с его собственным участием! Он отчитывает Грейнджер за дословный ответ на уроке, затем высмеивает излишнюю длину ее сочинения, критикует за зелье, сваренное четко по инструкции, без вдохновения и импровизации. Также успели показаться эпизоды уроков защиты от Темных искусств и даже фрагмент недавнего вечернего разговора в его кабинете. Снейп смотрел все эти воспоминания — и на него давили ее чувства неуверенности, бессилия и подавленности.

У Северуса с трудом получилось отвернуться от экрана, и он даже заподозрил, что Грейнджер специально показала именно эти моменты, чтобы сбить его с толку. Не желая продолжать смотреть на самого себя со стороны, Снейп резко развернулся на месте и постарался снова прислушаться к страху потери, источник которого до сих пор не нашел.

На холсте, который теперь оказался перед глазами, разворачивалось странное действо. По центру — на том месте, где обычно хозяин воспоминаний видит самого себя, — находилась не Гермиона, а какая-то другая женщина. Она разговаривала с человеком в деловом костюме — клерком или юристом. Что за ерунда? Откуда у Грейнджер чужие воспоминания? И почему при виде этой скучной сцены — женщина заполняет какие-то формуляры, по-видимому, в банке — Северуса с головой накрывает горечь потери?

Вслед за этим эпизодом вихрем понеслись другие.

Гермиона беседует с той же женщиной, которая была в банке, и еще одним мужчиной. Посмотрев на всех троих вместе, Северус понял, что перед ним Грейнджеры. Однако в этом воспоминании тоже имелся странный диссонанс: девушка держалась отчужденно, а ее родители отчего-то смущались. Они обсуждали переезд, и весь разговор, спокойный и деловой, был пронизан страстями. Тот же страх одиночества, горе… и опять разрастающееся, подминающее под себя прочие эмоции чувство вины.

Вина заполнила все тело Северуса, дезориентируя и лишая воли, и выплеснулась в пространство вокруг. Изображение на холсте расплылось, как будто у Снейпа на глазах появилась пленка жидкости, затрудняющая зрение. Северус даже восхитился бы столь оригинальным и по-своему изящным способом ослепить легилимента, если бы Гермиона умышленно демонстрировала ему такие воспоминания и провоцировала на такие чувства. Но, к сожалению, она не выбирала, что показать. Северус увидел то, что действительно было у нее сейчас на уме и в душе.

Осторожно, чтобы не повредить нежные ткани разума, он принялся раздвигать белые полотнища руками и пробираться в ту сторону, откуда пришел.

* * *

Студентка сидела перед Снейпом в слезах. Неудивительно — она ведь заново пережила все, что он видел, заново почувствовала все горести и страхи. Северус молча протянул ей носовой платок. Он уже хотел отойти на какое-то время, чтобы дать ей побыть одной и справиться с чувствами, — но сообразил, что Гермионе сейчас вовсе не нужно одиночество.

Северус молча сидел напротив и ждал, когда ее рыдания закончатся, жалея, что нельзя дать волю порыву крепко обнять ее и не отпускать, пока ей не станет легче.

Когда Гермиона тщательно вытерла лицо платком и задышала ровнее, Снейп прибегнул к традиционному английскому приему на любой случай — предложил ей чаю. И только когда напиток был готов и разлит по чашкам, Северус тихо спросил:

— Что случилось с вашими родителями, мисс Грейнджер?

Ее расправившиеся было плечи снова обмякли, голова поникла, лицо скрылось за упавшими волосами. Гермиона прошелестела еле слышно:

— Я спрятала их.

— Это я понял, — кивнул Северус. — Где именно?

— В Австралии… Я подумала, что так будет надежнее… Что Волдеморт их там никогда не найдет…

— Да, ваши родители действительно были в большой опасности, и я предупреждал Дамблдора насчет них. Что же случилось? Их… нашли?

Северус не представлял себе, чтобы Темный Лорд гнался за парой магглов буквально на другой край земли: они не были настолько важны для него. Но ничто, кроме смерти, не способно вызвать настолько острое чувство утраты.

К его изумлению, Гермиона покачала головой:

— Нет, мои родители живы. Вот только я для них мертва… Даже хуже — меня никогда не существовало. Я стерла им память о себе.

Северус не сразу понял, что студентка имеет в виду. Разумеется, она «стерла» не в буквальном смысле, не собственноручно! Чары выборочного стирания памяти невероятно сложны, всегда есть риск уничтожить память жертвы полностью. Грейнджер не решилась бы на такое с собственными родителями, даже если бы имела глупость «выучить» столь тонкие чары по где-нибудь раздобытой книжке. Выборочное изменение памяти не преподается в школе — ему обучают авроров, сотрудников Отдела магических происшествий и катастроф и, конечно же, стирателей. Обливиэйтом владеет и кое-кто помимо министерских служащих, хотя таких людей немного. Северус лично знал двоих таких — Дамблдор и он сам.

— Вы попросили Альбуса наложить чары на ваших родителей? — полувопросительно уточнил он. — И как же вы убедили их подвергнуться столь опасной магии?

Грейнджер покачала головой, не поднимая взгляда.

— Я просила директора, но он отказался помогать мне без согласия самих родителей. А они ни за что не согласились бы забыть меня.

— Вы… Вы хотели сделать это вопреки их воле?

Северус старался говорить сдержанным тоном, но скрывать изумление получалось с трудом. Гермиона Грейнджер — образец морали и дисциплины! Как она могла даже подумать о столь неэтичном поступке?

— У меня не было выбора, — произнесла Гермиона убитым голосом. — Я пыталась рассказать маме и папе о том, что творится у волшебников, но, увы, для них все это звучало как глупая сказка. Злой волшебник и его прислужники в черных плащах и масках, называющие себя Пожирателями смерти, хотят захватить власть… Мои родители не могли принять подобное всерьез и уж тем более вообразить, что угроза доберется до их мира.

— До их мира? — переспросил Северус. Можно подумать, волшебники и магглы действительно живут в параллельных мирах! — Как они, имея дочь-чародейку, могли не верить в реальность магии?

Гермиона промокнула платком глаза.

— Магия так и не стала для них полной реальностью. Они никогда не видели своими глазами ни Хогвартс, ни платформу девять и три четверти. На каникулах мне было запрещено пользоваться волшебной палочкой из-за Декрета о разумном ограничении волшебства несовершеннолетних, так что родители не заставали меня за колдовством. Они лишь однажды побывали в Косом переулке и познакомились с единственной волшебной семьей, Уизли, но не стали поддерживать связь. Так что волшебный мир для моих родителей — никакой не мир, а всего лишь улочка с лавками фокусов. Могли ли они понимать всю серьезность надвигавшейся войны?

Договорив, Гермиона занялась своим чаем, а Северус — обдумыванием нового открытия. Почему он раньше об этом не думал? Нет, не так. Почему никто никогда об этом не думал? Почему никто в волшебном мире не заботится о том, каково приходится родителям-магглам и понимают ли они в полной мере, куда отправляют своих отпрысков? Выходит, Статут о секретности полностью отрезает юных волшебников от семьи. После единственного обязательного визита педагога с известием о том, что ребенок зачислен в школу волшебства, родители магглорожденных не получают ни официальной информации об успехах своего ребенка, ни возможности навестить его и посмотреть, в каких условиях живет чадо. В Хогвартсе не было ни дней открытых дверей, ни родительских собраний, ни праздников со спектаклями… Удивительно, что магглы при таких условиях вообще разрешали каким-то, с их точки зрения, чудакам в старомодных нарядах увезти их отпрыска неизвестно куда! Как вообще живется магглорожденным волшебникам и их семьям в разлуке?

— Но ведь вы, приезжая на каникулы, много рассказывали им о школе?

Гермиона усмехнулась:

— О том, как я половину учебного года пролежала, окаменев от взгляда василиска? О том, как превратила себя в кошку? Или как чуть не попала в зубы к оборотню? Или как слетала на невидимой лошади в Лондон, чтобы спасти беглого заключенного от змеелицего злодея? Поймите, сэр, мои родители крайне рациональны и скептичны. Они не отрицали существования магии, но всегда считали, что волшебство — безобидная субкультура, навроде ролевого движения. Вы же знаете, что это такое?

Северус отрицательно покачал головой, и она объяснила:

— Ролевики — это такие энтузиасты, разбросанные по всему свету. Они собираются компаниями где-нибудь подальше от случайной публики, берут себе роли и шьют костюмы, обычно средневековые или фантастические: короли, рыцари, колдуны и ведьмы, гномы и эльфы… Игра может длиться от пары часов до нескольких дней. Для масштабных игр строят декорации, такие, как… — она невесело усмехнулась, — Косой переулок. Мои родители в переулке чувствовали себя так, будто попали на съемочную площадку или игровой полигон.

— И как они отнеслись к тому, что их крайне разумная и рациональная дочь увлеклась подобными «играми» настолько, что они заменили ей нормальную жизнь?

— Видите ли, в чем дело… Родители и не ожидали от меня ничего нормального. В школе я всегда была сама по себе… Черт возьми, да я и дома была сама по себе! Мама и папа, конечно, любили меня, но никогда не понимали по-настоящему. Они не удивились тому, что их странная дочь едет в столь же странную школу. Они разрешили это, потому что в конце концов желали мне счастья. А если я могу быть счастлива только среди себе подобных, так тому и быть. Не сказать, что они совсем уж махнули на меня рукой. Они рассчитывали, что когда я закончу Хогвартс, то поступлю в университет.

— И что именно вы изучали в «странной школе», по их мнению?

Гермиона залилась румянцем.

— Химию… Я всегда рассказывала им о Хогвартсе в маггловских терминах. Зельеварение я называла химией. Работа в лаборатории с капризными и опасными веществами, превращения одного в другое, создание лекарств, удобрений, косметики… Что это, если не химия? С нумерологией все само собой решилось — родители, заглянув в мою тетрадь с летними заданиями, сами сделали вывод, что это какой-то неизвестный им раздел математики.

— А что вы говорили им о других магических дисциплинах?

— История магии стала просто историей, защита от Темных искусств — самообороной, а древние руны даже не пришлось переименовывать. О трансфигурации я не упоминала — не потому, что хотела обмануть родителей, просто подходящих слов не нашлось. Называть все своими именами и рассказывать без купюр я не могла: мама и папа разволновались бы. А потом, когда все началось, мне тем более не хотелось развенчивать их уверенность, что «волшебный мир» — безобидный кружок по интересам.

— Полагаю, ваши недомолвки и попытки держать родителей в неведении вышли боком…

— Да, я получила сполна за свою ложь, — кивнула Гермиона. — На шестом курсе, во время зимних каникул, я рассказала родителям все как есть: о Гарри, о пророчестве, о нападениях на магглов, об Ордене Феникса — и… они не поняли, насколько все серьезно! Видимо, решили, что их дочь окончательно свихнулась. Мама и папа заявили, что если угроза так страшна, как я описываю, то ни за что не уедут без меня. Все каникулы я спорила с ними, объясняла им, умоляла их… Но меня не слушали, выставив ультиматум: либо едут все, либо никто. Так что у меня не было другого выхода… Я не могла оставить ни их, ни Гарри. Весь остаток учебного года я изучала Обливиэйт и отрабатывала его на крысах. А летом провела последние приготовления — выдумала родителям новые личности и биографии, привела в порядок их финансовые дела и подготовила все к переезду.

Северус слушал рассказ студентки, безмолвно застыв. Спасибо безупречному самоконтролю за то, что хотя бы рот не разинул.

— Невозможно. Вас никто не учил манипуляциям с памятью, а овладеть ими только с помощью учебников невозможно.

— У меня были не только учебники.

— Неужели Дамблдор все-таки помог вам?!

Других кандидатур на роль наставника не было. Откуда у Грейнджер знакомые, владеющие столь редкой и сложной магией, кроме директора и самого Снейпа? Северус, скорее всего, стер бы память родителям ученицы, если бы она обратилась к нему с такой просьбой и все объяснила, как сейчас. Но неудивительно, что в то время она и не подумала довериться ему.

— Как сказать… Директор помог, сам того не желая. Его нравоучения о том, сколь неэтично стирать людям память против их воли, навели меня на идею, к кому обратиться. К тому, кто не утруждает себя вопросами этики и при этом хорошо владеет Обливиэйтом! И я знала одного такого колдуна!

— О Мерлин, нет! Только не говорите, что это был…

Гермиона кивнула:

— Он самый, Златопуст Локонс. Знаете, что самое интересное? Воспоминаний-то у него полным-полно, только он не умеет обращаться к ним! Его нужно подталкивать наводящими вопросами и подсказками. Конечно, если сказать Локонсу какую-нибудь ерунду, например: «Вы были великим игроком в квиддич», — то он «вспомнит» множество историй из жизни звезды спорта, где-то услышанных или прочитанных. Но если подсказка будет верной, например: «Вы хорошо владеете чарами забвения, поделитесь секретами мастерства!» — он объяснит все крайне детально. А еще каждая наша встреча была для Локонса как первая: его способность запоминать, то есть перемещать информацию в долговременную память, необратимо повреждена.

— Неужели советы Локонса оказались полезны?

— Хоть он и мошенник, абсолютно некомпетентный в любой другой сфере магии, но удалять воспоминания умеет превосходно! Возможно, лучше любого министерского стирателя! Я аккуратно расспросила Артура, просто чтобы убедиться, что Локонс не просто кормит меня байками. Выяснилось, что Локонс применяет даже более сложные чары, чем те, которыми пользуется Министерство. Он произносит два заклинания подряд: первое собирает вместе все воспоминания на определенную тему, а второе — стирает их. Я удалила у родителей все воспоминания, связанные со словом «Гермиона».

— То есть вы уничтожили значительную часть их жизни? На месте изъятых воспоминаний остались пробелы, ваши родители наверняка что-то заподозрят…

— Я предвидела эту проблему, и Локонс подсказал, как справиться с ней. Существует модифицированное заклинание Конфундус Гипнозис, оно заставляет разум самостоятельно чинить «прорехи». А если человек знает — или уверен, что знает, — откуда у него провалы в памяти, и не пугается их, то рассудку ничто не угрожает.

— И ваши родители, конечно же, «знают», что с ними случилось?

— Да. Легенда получилась по маггловским меркам удивительная, но по сравнению с реальностью даже скучноватая. Я внушила отцу и матери, что на них напали преступники. Якобы один из их пациентов, главарь криминальной группировки, скрывающийся от закона, мог быть найден по стоматологической карте, и однажды вечером бандиты забрались в клинику, чтобы выкрасть карту — а оба врача, на свою беду, как раз в тот вечер задержались на работе. Оба получили тяжелые травмы головы, вызвавшие частичную потерю памяти. Дальнейшее проживание в городе было небезопасным, поэтому в рамках программы защиты свидетелей им обоим выдали документы на новые имена и организовали переезд за границу.

— А на самом деле поддельные документы изготовили вы сами?

— Да. Это оказалось даже проще, чем завести банковский счет на новые имена и перевести на него все накопления родителей. Для посещения банка мне пришлось выпить Оборотное зелье и принять облик мамы.

Первый опыт исполнения чужой роли произвел на Гермиону большое впечатление. Но, конечно же, не настолько яркое, какое осталось у нее после следующего использования Оборотного, с волосом своей мучительницы. Этот момент — Гермиона смотрит в зеркало и видит там Беллатрису Лестрейндж — тоже повторялся в ночных кошмарах и заставлял передернуться, если вспомнить о нем наяву.

Северус медленно кивнул. Теперь понятно, что за странную сцену «без участия Грейнджер» он обнаружил в ее воспоминаниях.

— А что было потом? Я видел, как вы сидите втроем в гостиной и ведете какой-то деловой разговор… Это было после стирания памяти?

— Да. Я пришла к родителям и представилась им чиновницей Гармони Миллер, которая ведет дело по защите Венделла и Моники Уилкинс и организует их переезд. Мне нужно было убедиться, что, даже увидев меня, они ничего не вспомнят и не усомнятся в легенде. Все прошло гладко, как с Локонсом: стоило мне только упомянуть о нападении на родителей — и они тут же «вспомнили» подробности преступления.

Северус был крайне впечатлен. Он слышал о том, что пустующее после Обливиэйта место может быть занято ложными воспоминаниями. Но оказывается, можно всего лишь дать намек и предоставить жертве самостоятельно «лечить» провалы в памяти! Гениально! Воспоминания получатся совершенно как настоящие, полностью в характере жертвы, связанные с другими событиями из ее жизни, логичные и не вызывающие сомнений в своей подлинности. Слава Мерлину, что о таком методе не знал Темный Лорд…

— Потом мама и папа «вспомнили», как разговаривали с врачом насчет травмы и ее последствий, и он успокоил их тем, что память постепенно, по кусочку восстановится сама. Я отдала им паспорта, банковские документы, билеты на самолет в Австралию и адрес отеля, забронированного на первое время.

— Как родители отреагировали на вас?

Снейп давно задавался вопросом о том, что происходит при удалении воспоминаний с эмоциями, которые были вызваны стертыми событиями, и подозревал, что чувства удалить не так-то легко.

— Странно. Они, конечно же, не узнали меня, но встретили очень тепло, как давнюю знакомую. Я им понравилась и заслужила их полное расположение, ничего для этого специально не делая. Возможно… — ее голос дрогнул от горькой усмешки, — их растрогала безмерная участливость «служащей», которая, давая им инструкции по отъезду, чуть не рыдала.

— Вы преуспели в весьма сложных чарах, мисс Грейнджер, — ответил Северус внешне спокойно, а внутренне разрываясь между восхищением и ужасом.

Он понимал, чего Гермионе стоил этот поступок. Она смогла отринуть угрызения совести, вопросы морали и сделать то, что было необходимо для безопасности родных. Северус сам проходил через подобное во время войны, особенно часто — за последний год. Ему была прекрасно известна цена расплаты за принесение в жертву других, сколь бы оправданными ни были данные жертвы. Если переступить через свою совесть, то потом ее угрызения настигнут с удвоенной мощью. Именно с такой мощью, какую он ощущал, находясь в разуме Грейнджер…

— И если вы сомневаетесь, правильно ли поступили, то не сомневайтесь. У вас действительно не было выбора. На вашем месте я сделал бы то же самое.

— Правда?

Гермиона впервые с тех пор, как они затронули тему, вскинула голову. На ее лице было написано такое огромное облегчение, что его сердце пропустило удар.

— Да, мисс Грейнджер. Обманывать людей ради их блага лучше, чем вовсе не заботиться об их благе. Если вам не составило труда понять и простить меня, то отчего же вы не можете простить саму себя?

— Потому что чары, которые я наложила, необратимы… — сдавленным голосом призналась Гермиона. — Я надеялась, что после войны верну все на свои места и попрошу прощения у мамы и папы. Но это невозможно.

— Вы обсуждали эту проблему с Локонсом?

— Да. Но его никогда не интересовало возвращение памяти своим жертвам, так что он ничем не помог мне. Даже удивился, что кого-то может заботить подобная ерунда.

Северус сочувственно помолчал. Если бы Гермиона владела легилименцией, то догадалась бы сохранить воспоминания родителей до лучших времен. А других способов вернуть стертую память не существует, и доказательство тому — уже несколько лет бестолково прозябающий в больнице Локонс.

— Вы видели родителей после войны?

— Да. Летом я навестила их под тем же предлогом, как государственный служащий, — начала рассказывать Гермиона. — Я сообщила им, что суд над всей шайкой преступников, включая главаря, прошел, так что теперь «Уилкинсам» не грозит опасность и можно возвращаться домой.

— И что же они?

— Отказались. Сказали, что дом, оставшийся в Англии, угнетает их своей пустотой и навевает чувство тоски. Услышав это, я заплакала. Объяснила им свои слезы тем, что недавно потеряла родителей в автокатастрофе, а «мистер и миссис Уилкинс» очень напоминают мне их. Мама была очень любезна, она даже обняла меня, чтобы утешить, но я, разумеется, разрыдалась только сильнее. Словом, встреча была нерадостной. — Глаза Гермионы снова наполнились влагой. — Я потеряла маму и папу, теперь — навсегда. Для меня они все равно что умерли.

— Нет, мисс Грейнджер, — возразил Северус. — Ваши родители живы и здоровы. Да, вы многое отняли у них и у самой себя, но воспоминания — дело наживное. Вы можете вернуться в жизнь родителей.

— Как?

— Они ведь принимают вас тепло, расположены к вам? Это хорошо. Их эмоциональная память не повреждена, она активно отзывается на вас, так что наладить связь будет несложно. А в дальнейшем — кто знает, что будет… Способности мозга до конца не изучены. Попробуйте выяснить, как много ваши родители помнят на подсознательном уровне. Когда вы снова станете близки, то сможете рассказать им всю правду либо постепенно «давать намеки» по методу Локонса, чтобы ваши родители сами обо всем догадались.

— И правда! — выдохнула она, исполненная надежды. — Спасибо, сэр, вы так помогли мне! Никому другому я до сих пор не признавалась в своей ошибке, потому что… это слишком стыдно.

«Стыдно за ошибку?» — удивился Северус и, моментально ответив на этот вопрос сам, медленно четко проговорил:

— Скажите мне, мисс Грейнджер, почему вы так уверены, что ваша значимость для других и ваш облик в чужих глазах полностью зависят от ваших достижений? Почему вы должны быть безупречны?

— Что? — нахмурилась она. — С чего вы взяли?

— С того, что вам стыдно не за стирание памяти родителям, а лишь за то, что вы не можете расколдовать их! Вмешательство в чужой разум против воли — поступок более чем спорный в моральном плане, однако же вы решились на него без колебаний. А теперь упрекаете себя лишь за недостаток предусмотрительности, но не за всю эту авантюру как таковую!

Ее взгляд наполнился удивлением, а затем почти сразу же — пониманием:

— Вы правы. Я никогда не замечала этого.

— Даже в Хогвартсе с самого первого дня вы панически боялись ошибиться. Этот страх и был движущей силой вашего стремления к успеху. Вы всегда старались давать дословно точные ответы, никогда не решались экспериментировать с зельями, несмотря на обширные познания. Почему, мисс Грейнджер? Ошибки — неизбежная часть учебы.

— Сэр, вам не кажется, что ваши слова отдают лицемерием? Вы ведь сами отчитывали нас за малейшую ошибку!

— Отчитывал. Но где здесь противоречие? Ошибки неизбежны так же, как их последствия, начиная от моего замечания и заканчивая взрывом котла. А ведь вы больше боялись меня, чем ожогов и побочных эффектов зелий! Для вас равнозначны критика вашей работы и отвержение вас самой, мисс Грейнджер. Малейшая ошибка — и вы чувствуете себя ни на что не годной. Вы, наверное, считаете, что друзья ценят вас только как безотказную ходячую энциклопедию?

Гермиона смотрела на профессора с благоговением. Он был прав в каждом слове. Ее самооценка действительно базировалась на ее знаниях. Никто никогда не делал комплиментов внешности или качествам характера гриффиндорки. Она — единственная дочь любящих и заботливых, но в то же время амбициозных родителей, желающих ей всего самого лучшего. Мама и папа всеми силами помогали ей раскрыть способности и найти дело всей жизни. Этим делом не стали ни балет, ни музыка. Уроки изобразительных искусств, на которые она ходила в семь лет, тоже прошли даром: она не смогла нарисовать даже лошадку. Зато у Гермионы оказались выдающиеся способности к чтению и запоминанию. Почти эйдетическая память выделяла ее среди одноклассников в начальной школе, давала ее родителям столь желанный повод для гордости, и это подстегивало девочку стараться дальше. Она стала типичной всезнайкой, которую взрослые осыпают восторгами, а сверстники ненавидят. Гермиона, не понимая, за что ее недолюбливают в классе, предпочитала держаться ближе к взрослым. Возможно, корни ее нынешнего чувства к мужчине вдвое старше лежат глубоко в детстве?

Так или иначе, этот самый мужчина заглянул в самую суть и увидел то, чего Гермиона сама в себе не видела. И в его речи не было злого намерения, все свои неприятные выводы он озвучивал с мягкими, исполненными понимания глазами.

— Никакие ваши достижения не повлияли бы, например, на мнение Драко Малфоя о вас в то время. Даже если бы вы стали министром магии в пятнадцать. В его неприязни не было ничего личного. Вам можно ошибаться, мисс Грейнджер. Вы не обязаны быть идеальной, чтобы вас любили. И если друг бросает вас в трудную минуту, то это его решение и его ответственность, а не следствие ваших мнимых недостатков.

Гермиона не знала, что и ответить. Ее как будто по голове огрели. Требовалось все хорошенько обдумать и справиться с эмоциями. И профессор, по-видимому, понимал это.

— А теперь вам пора отправляться в свою башню и ложиться спать, — закончил он. — Я уверен, вы очень утомлены. Подумайте над моими словами и над всем тем, что мы сегодня видели в вашей памяти. А завтра мы обсудим ваши впечатления от легилименции и успехи по части защиты.

— Обязательно подумаю. Спасибо, профессор. Спасибо… за вашу помощь.

— Не стоит благодарности.

В предыдущей главе:

На втором уроке окклюменции Снейп, следуя за доминирующими эмоциями Гермионы, снова видит в ее разуме полное истощение. Присмотревшись к воспоминаниям, он узнает, что Гермиона страдает в том числе из-за потери родителей. Оказывается, она стерла им память, причем поспособствовал этому Златопуст Локонс. Гермиону терзает чувство вины за невозможность расколдовать родителей.

Северус озвучивает Гермионе свои наблюдения: ее уверенность в себе сильно зависит от знаний и достижений и легко подкашивается малейшей неудачей. А что касается родителей — она сможет наладить общение с ними, пусть и в другом качестве.

— Добрый вечер, профессор Снейп! — радостно поздоровалась Гермиона, входя в кабинет на следующий день около полудня.

Сегодня она должна была начать приготовление лекарств для Больничного крыла, и ей не терпелось приступить к настоящей работе, интересной для нее и полезной людям. Оставалось только пройти краткий инструктаж и получить список требуемых зелий.

Северус с прищуром посмотрел на помощницу, которая не принесла с собой ничего, кроме волшебной палочки.

— Мисс Грейнджер?

— Да, сэр? — отозвалась она.

— Как скоро я получу обратно свою мантию?

Этот вопрос возник у Снейпа еще вчера, но профессор не стал задавать его, проявив снисходительность к рассеянной студентке. Однако на второй раз он заподозрил, что дело не в забывчивости и Гермиона намеренно держит мантию у себя. Почему бы и нет? Вещь качественная и теплая, она способна хорошо выполнять свои функции, в отличие от той шелковой тряпочки, которую Грейнджер считает одеждой.

Гермиона смутилась:

— Мантию? Гм… Через какое-то время… Непродолжительное, думаю…

— Почему бы вам прямо сейчас не сходить за нею?

— Я не могу, потому что… — студентка переступила с ноги на ногу, — мне нужно почистить ее!

— Вы испачкали мою мантию?

Такое происшествие указывало бы на то, что Грейнджер носила ее. Неужели еще одно путешествие на кухню? Северус надеялся, что нет. Если бы кто-нибудь увидел ученицу, идущую ночью по замку в мантии Снейпа, то объяснить ситуацию было бы крайне сложно. Даже мысль о необходимости объясняться в этом вызывала у него мороз по коже.

— Нет, — Гермиона нервно кусала губы. — Она покрыта спорами.

— Чем, простите? — Северус не был уверен, от чего ученица так ерзает: от искреннего смущения или же от усилий не испортить розыгрыш преждевременным смехом.

— Видите ли, — начала объяснять она, — Полумна обнаружила фиолетовое свечение от вашей мантии и крайне заинтересовалась им…

Гермиона не знала о том, как ужаснули профессора гипотетические объяснения людям того, как предмет его гардероба очутился у студентки, однако сама так же запаниковала в ожидании вопросов Полумны, когда та увидела краешек черной ткани, торчащий из-под ее подушки. Однако соседка не стала ни о чем спрашивать, да и смятения Гермионы как будто не заметила — ее внимание целиком захватило испускаемое мантией излучение цвета ауры профессора. И теперь Гермиона делилась услышанными от подруги рассуждениями:

— Дело в том, что темноцветы, несмотря на свое название, сами по себе бесцветны. Полумна полагает, что мы видим либо их отходы жизнедеятельности, либо споры. Второе более вероятно и, честно говоря, как-то приятнее, нежели первое. Согласитесь, довольно противно носить на себе экскременты, которые видит всякий, кто не заражен пустоглазками! Таковых, конечно, немного, но все-таки… В общем, вашу мантию нужно очистить, прежде чем возвращать!

Северус с трудом улавливал поток бреда: его мозг полностью был занят осмыслением того факта, что одна студентка видела другую облаченной в его мантию.

— Вы хотите сказать, что отдали мою одежду домовым эльфам и велели постирать, так как она… испачкана невидимыми экскрементами?

— Полумна почти уверена, это все-таки не экскременты! Она пыталась оттереть небольшой участок ткани на рукаве, но ничего не вышло. Такая устойчивость подтверждает, что мы имеем дело со спорами! Есть основания полагать, что если я оставлю вашу мантию у себя, то мое излучение нейтрализует споры.

— Вы собираетесь носить мою мантию, пока не избавите ее от спор темноцветов? — уточнил Снейп с непроницаемым лицом.

Гермиона кивнула. На самом деле она хотела задержать у себя вещь, пока из сукна не выветрится запах Северуса, вдыхая который она так спокойно спит.

— С вашего позволения, — вежливо прибавила она.

Северус хорошо изучил за шесть лет это демонстративно невинное выражение, которое появлялось на лице Грейнджер, когда она чего-то недоговаривала. Но сейчас он не сразу сообразил, какие скрытые мотивы могут стоять за отказом вернуть ему мантию. Возможно, у студентки нет ни теплых вещей, ни средств на их приобретение? Кстати, каково вообще ее материальное положение, ведь она теперь, по сути, сирота?

Он в задумчивости пощипал переносицу кончиками пальцев: вот и еще одна строка в растущем списке проблем.

— Надеюсь, теория мисс Лавгуд не требует, чтобы я носил вашу одежду взамен, избавляя ее от таких же спор? — сухо спросил он, мучительно соображая, что ему делать прямо сейчас: всерьез критиковать абсурдные теории двух школьниц или же выяснять, насколько масштабны финансовые проблемы Грейнджер.

Гермиона, вообразив профессора в своей одежде, чуть не расхохоталась.

— Нет, сэр, этого не требуется! — заверила она. — Даже Полумна не рискнет предложить вам такое!

Снейп досадливо покачал головой. Ученица задерживает его вещь — его личную вещь! — а он пляшет под ее дудку и не может потребовать мантию обратно. Но в сложившихся обстоятельствах выбора нет: надвигаются холода.

— Слава Мерлину! Могу ли я попросить, чтобы вы надевали мою мантию исключительно у себя в комнате? Боюсь, ни Минерва, ни Филч не удовлетворятся лекцией о темноцветах, если увидят вас в ней…

Северус изо всех сохранял непринужденный тон. Мысль о том, что подумает любой взрослый человек при виде девицы, крадущейся по замку ночью в мужской одежде, ужасала его. Но он не хотел ставить Грейнджер в неловкое положение, давая понять, что догадался о ее финансовых затруднениях. А уж идея открыто предложить материальную поддержку выглядела и вовсе непристойно.

— Обещаю, меня никто не увидит, — пообещала Гермиона.

— В таком случае… благодарю вас за заботу, мисс Грейнджер, — с улыбкой подытожил Северус. — И что бы я только делал без вашего уникального излучения!

— Всегда рада помочь, сэр, — горячо заверила она.

Снейп оставил шутливый тон.

— Что ж, вы здесь как раз для помощи мне. Мадам Помфри заказала партию зелья от простуды, и его изготовление не должно составить вам трудностей.

— Конечно.

Гермиона с готовностью шагнула к лаборатории — но вдруг профессор взмахнул палочкой в сторону полки, на которой стояли знаменитые устрашающие первокурсников банки с самыми мерзкими на вид веществами. К удивлению ассистентки, полка скользнула в сторону, и на ее месте появился проход в стене. Он был более узким, чем арка, которую профессор открывал по вечерам между классом и своим кабинетом.

Снейп сделал приглашающий жест:

— Моя личная лаборатория, мисс Грейнджер. Зелья для больничного крыла изготавливаются здесь.

— Впечатляет… — выдохнула Гермиона, разглядывая удобно стоящий посередине, чтобы можно было подойти с любой стороны, стол с мраморной столешницей, педантично выстроенные по размеру начищенные котлы, висящие в ряд на крючках принадлежности, стеллаж с готовыми зельями, стеллаж с чистыми флаконами и стеллаж с ингредиентами. На последнем из них в самых маленьких баночках можно было увидеть весьма редкие и баснословно дорогие вещества.

— После циничных краж из моего хранилища на вашем втором курсе и на четвертом я переместил сюда самые ценные ингредиенты… Например, крылья златоглазок и шкурку бумсланга, — многозначительно сказал он.

Гермиона смутилась.

— Мудрое решение, сэр, — невзначай ответила она. — Ведь это помещение лучше защищено?

— Потайную дверь могу открыть лишь я, мисс Грейнджер. И очень немногие знают о ее существовании.

Гермиона подошла к огромному рабочему столу и погладила рукой гладкий холодный камень. Стол был даже больше, чем те, что стояли в студенческой лаборатории, — а ведь за ними можно было разместиться вчетвером, поставить по котлу, и еще оставалось место, чтобы готовить ингредиенты, не мешая друг другу!

— Вы можете пользоваться всем, что найдете в этой комнате, — начал инструктировать Снейп. — Но я рассчитываю видеть после вас рабочее место таким же, каким вы его получили. То есть в безупречной чистоте. При изготовлении целебных зелий гигиена — первейшее условие.

— Разумеется, — кивнула Гермиона. — Могли бы и не говорить этого. Мои родители были стоматологами, и представление о санитарных нормах у меня есть. Очень приятно узнать, что зелья мадам Помфри изготавливаются не в ученической лаборатории — я всегда считала это негигиеничным.

Северус хмыкнул:

— Кто бы сомневался! Итак, можете начинать, мисс Грейнджер. А я займусь крововосполняющим зельем. Если понадобится какая-либо помощь, я к вашим услугам.

«Помощь с антипростудным? — мысленно усмехнулась Гермиона. — Это вряд ли!»

Данное зелье было простым, хоть и трудоемким. В него входило множество составляющих, которые требовалось предварительно очистить, нарезать, перетереть и отмерить. Но все их — цветок чертополоха, ядрышки граната, змеиные клыки, имбирный корень — Гермиона давно умела готовить не задумываясь. Разумеется, Мастер зелий так же легко управлялся с подготовкой куда более капризных ингредиентов для своего зелья и мог вести беседу, пока руки были заняты работой.

— Вы не попросили у меня зелье после вчерашнего занятия окклюменцией. Я правильно понимаю, что вас не тревожила головная боль? — поинтересовался он, наблюдая, как споро и непринужденно помощница толчет змеиные клыки.

— Нисколько, — ответила она. — Почему вы постоянно спрашиваете?

— Потому что человеческий разум не любит вторжений, мисс Грейнджер. На нарушение целостности границ он реагирует головной болью, вплоть до мигрени.

Гермиона нахмурилась:

— То есть после каждой встречи с Волдемортом у вас болела голова? — Подняв взгляд от ступки, она прочитала ответ на лице профессора. — Ужас! Неудивительно, что вы часто бывали раздраженным и угрюмым. Волдеморт, наверное, не был с вами и наполовину так бережен, как вы со мной…

Да уж, слово «бережность» пригодилось бы в последнюю очередь для описания вторжений Темного Лорда! Человек, самоуверенно считавший себя величайшим легилиментом в истории, не имел даже представления о сути этого тонкого искусства! Он, не жалея силы, проламывал стены, бродил по чужому разуму, как горный тролль в поисках добычи, — и бывал необычайно горд своим «мастерством», взломав замок на каком-нибудь сундуке или шкафу, который Северус ставил прямо у него на пути. После таких сеансов «легилименции» голова целые сутки болела до темноты в глазах.

Когда Северус в первый раз попал в разум Гермионы, то сразу же вышел, ничего не тронув, — и это объяснило бы безболезненность сеанса для нее. Но вчерашний контакт был глубоким и продолжительным, Снейп касался личных, весьма болезненных воспоминаний. Такое вмешательство не может остаться без последствий!

— Я не усердствовал с возведением щитов против Темного Лорда, — объяснил Северус, — а всего лишь создавал видимость сопротивления. Если бы я создал более крепкий щит, то он просто-напросто вложил бы больше силы, чтобы сломать его, и последствия были бы хуже. Легилименция недаром считается насилием над разумом, мисс Грейнджер.

Гермиона нахмурилась:

— Никогда не слышала, чтобы ее так называли…

— Вероятно, этим объясняется ваше беспечное согласие подвергнуться ей.

— Но вы же не делали со мной ничего насильно, — возразила она. — Я сама согласилась на проникновение, я чувствовала ваше присутствие и осознавала происходящее, мне не было больно. Так что даже не сравнивайте себя с Волдемортом!

Северус задумался, не отвечая. Все это звучало непривычно, но вполне здраво. Если рассматривать параллели между контактом разумов и тел — а их действительно легко найти! — то неудивительно, что ощущения человека, добровольно открывающего свой разум, в корне отличаются от ощущений жертвы насильного вторжения.

Все, что Снейп до сих пор знал о легилименции: книги и статьи, лекции Дамблдора — все стояло на краеугольном камне: легилименция предназначена для того, чтобы узнавать секреты людей против их воли, и по природе своей травматична. А если рассмотреть эту тонкую науку в ином свете? Добровольная легилименция может стать в буквальном смысле всем тем, о чем слагают поэмы: полное единение душ, слияние разумов… Снейп встряхнул головой, прогоняя романтические бредни. Применительно к Гермионе подобные идеи лучше не развивать.

Тем временем помощница закончила растирать клыки и приступила к нарезке имбирного корня.

— Я думала, что вы частенько заглядываете в наши мысли незаметно.

Северус хмыкнул. Он прекрасно знал, что о нем ходят такие слухи, и специально не развенчивал их.

— И что ценного я нашел бы в головах болванов, сидящих в моем классе? — спросил он. — С меня хватает результатов мыслительной деятельности, которые добираются до их языков. Видеть полную версию — увольте!

— Но вы всегда каким-то шестым чувством предугадывали шалости на уроках… — возразила Гермиона. — Гриффиндорцы твердо уверены, что вы читаете мысли.

Северус с усмешкой объяснил:

— Мне не требовалось легилименции, чтобы понять, что у них на уме. У среднего гриффиндорца примерно такая же уравновешенность, как у гиппогрифа в брачный сезон. Достаточно одного внимательного взгляда — и все намерения как на ладони.

— Но в теории вы могли бы применять легилименцию незаметно для нас? Если бы захотели? На занятиях со мной вы пользуетесь волшебной палочкой и произносите заклинание вслух. А можно ли обойтись без этого?

— «Легилименс», как и любое другое заклинание, может быть и невербальным, и беспалочковым, — ответил он. — И, опять же как любое другое заклинание, без палочки оно получится менее точным. В случае с легилименцией «менее точно» — синоним «более болезненно», а ведь она даже с применением палочки и заклинания не может быть незаметной. Любой разум имеет мало-мальскую защиту и если не предотвращает вторжение, то хотя бы замечает его… — Северус вдруг осекся и закончил неожиданно: — Кроме разума Поттера.

Гермиона подняла удивленный взгляд:

— О чем вы?

— Однажды я применил к нему беспалочковую и невербальную легилименцию. В кабинете Амбридж, когда вашу компанию поймали и Поттер просто умолял меня прочесть его мысли.

— И вы прочли?

— Да, довольно четко. Кто, по-вашему, оповестил Орден Феникса? Я не понял, зачем вы всей компанией рванули в Лондон, если знали, что сведения благополучно переданы Ордену. Либо Поттер не доверял мне — но тогда зачем кричал: «Они схватили Бродягу»? — либо не заметил, что у меня получилось войти в его разум и считать информацию. Возможно, состояние паники ослабило его защиту. А возможно…

Северус замолчал, задумавшись. Неужели даже беспалочковая легилименция может вообще никак не ощущаться, если легилимент входит в открытый разум?! В таком случае Поттер, более чем готовый предоставить свои мысли, пытавшийся буквально всучить их Северусу, действительно мог не заметить, как тот взял предложенное.

Снейп никогда не подвергался легилименции с полного своего согласия. Да, он ослаблял щиты перед нападениями Темного Лорда, но это состояние трудно было назвать «полным согласием». Да и Дамблдору Северус давал проверять свою защиту лишь по необходимости, а как только ученик овладел окклюменцией по-настоящему, то больше не позволял учителю увидеть всего. Отчитываясь о встречах с Волдемортом, Снейп предпочитал сбрасывать воспоминания в Омут.

Выходит, согласие на чтение разума — скорее эмоциональный настрой, нежели волевое решение? И если этой девочке его проникновение «скорее приятно», как она заявляет, то глубина ее чувств и степень доверия ему таковы, что…

— Паника Гарри ослабила защиту, или же?.. — нетерпеливо подсказала Гермиона. Погрузившись в раздумья, Снейп так и оставил фразу оборванной.

— Или же дело в согласии! — заключил он. — Легилименция безболезненна, если читаемый доверяет читающему!

Профессор смотрел на Гермиону так горделиво, словно сформулировал гениальнейшую из теорий и ждал овации. Но студентка не услышала в этом выводе ничего особенного.

— Звучит разумно, — пожала она плечами и поставила свой котел на огонь.

Северус кашлянул, встряхивая головой и отгоняя продолжение мыслей о том, сколь интимна добровольная легилименция.

— Давайте перейдем от теоретических изысканий к практическим наблюдениям, — предложил он. — Можете ли вы сделать какие-либо выводы из вчерашнего занятия?

— Конечно! — с готовностью воскликнула Гермиона. — Я поняла, что вы делали!

— Неужели? — скептически спросил Северус. — И что же?

— Вы составляли карту моего разума.

Притворное удивление Снейпа сменилось искренним.

— Продолжайте.

— Я пыталась освободить свой разум, как вы велели, и представила его в виде чистого холста. Но этого оказалось недостаточно. Я смогла избавиться от мыслей, но не от чувств. Вы же использовали найденные эмоции как путеводные нити, с их помощью находили другие холсты, уже не пустые, перемещались от одного к другому… Думаю, при большей настойчивости вы могли бы найти больше нитей, связывающих воспоминания друг с другом, — и так, постепенно передвигаясь от одного фрагмента памяти к другому, составить полное представление о моем разуме. Наверное, целиком он похож на лоскутное одеяло.

Северус был крайне впечатлен такой образностью.

— Исключительно точно, мисс Грейнджер. Кажется, вы более изобретательны, чем я думал. Вряд ли вы почерпнули такое сравнение из книг.

— Верно, не из книг, — подтвердила она и нахмурилась. — Хотя я не понимаю, почему в пособиях по легилименции нет подобных сравнений. Это было бы полезнее, чем инструкции о строительстве щитов!

Она бросила в котел чертополох, добавила ложку слизи флоббер-червей и принялась энергично помешивать.

— Кажется, вы находитесь во власти заблуждения, что все разумы устроены одинаково, — заметил Северус, продолжая работать руками не задумываясь и все внимание уделяя беседе. — А это не так. Мозг каждого человека уникален, причем ни один не представляет собой статичную конструкцию. Как вы уже поняли, визуализация — хороший прием окклюменции. Представив себе, как выглядит ваш разум, вы можете контролировать происходящее в нем. Вы вообразили лабиринт холстов, а кто-то предъявляет легилименту дом со множеством комнат или даже целый город, здания в котором девственно чисты либо, наоборот, завалены всяким хламом, как Комната спрятанных вещей… Также довольно популярен образ библиотеки. Честно говоря, от вас я ожидал последнего.

— Я думала об этом, — кивнула Гермиона, приступая к чистке граната. — И решила, что библиотека — это красиво, но бесполезно. Там ведь все структурировано, и легилимент слишком легко найдет нужное воспоминание.

Северус звучно рассмеялся.

— Да уж! Если бы ваш разум предстал в виде библиотеки, то там, безусловно, все воспоминания-книжки были бы каталогизированы и расставлены по стеллажам с поясняющими табличками! «Ужасы», «Романтика», «Фантастика» — и на каждой полке книги в алфавитном порядке! Несомненно, нашлась бы там и Запретная секция с крупной и грозной надписью «Вход воспрещен». В качестве приема окклюменции и правда не лучшее решение.

«Если только нужная книжка специально не засунута на другую полку», — мысленно добавила Гермиона. Наверное, нечто подобное Северус имел в виду, советуя прятать воспоминания.

— Кроме того, — продолжал учитель, — подобный порядок может навести лишь опытный окклюмент, способный разобраться в своих чувствах, воспоминаниях и мыслях.

Гермиона убавила огонь под закипающим котлом и осторожно всыпала ложку измельченных игл дикобраза. Медленно помешав пять раз по часовой стрелке, она снова увеличила огонь и стала мешать без счета, но по-прежнему плавно.

А Мастер уже закончил, теперь его зелье должно было постоять на очень слабом огне, плавно остывая. Северус подошел к рабочему месту ассистентки и присоединился к извлечению зернышек граната из очищенного плода. После их добавления противопростудное снадобье обрело глубокий рубиновый цвет, подтверждая, что все ингредиенты были правильно подготовлены, вовремя добавлены и полностью раскрыли свой потенциал. Дав зелью покипеть еще пару минут, Снейп погасил пламя под котлом Гермионы, и они принялись в четыре руки наводить порядок.

— И как же легилименты ориентируются в чужом разуме? — поинтересовалась Гермиона.

Профессор пожал плечами.

— Основной прием один и тот же, независимо от образа, который принимает разум: следовать за эмоциями. Для опытного легилимента это не представляет проблем.

— Вот бы заглянуть в ваш разум! — мечтательно вздохнула Гермиона. Увидев реакцию на лице Снейпа, она тут же вспомнила, как воспоминания профессора подсмотрел Гарри, к чему это привело, и осеклась. — Простите, сэр… Я не в том смысле… Не тайком подглядывать, а… Извините! Я просто задалась вопросом, на что похож ваш разум… Если за столько лет Волдеморт не заметил подвоха…

Под конец она уже тихо бормотала, опустив голову и ожидая заслуженной отповеди за дерзость. Но вместо этого профессор задумчиво произнес:

— Возможно, такой урок и впрямь будет полезен. Вы посмотрите на легилименцию с другой стороны.

На самом деле Снейп хотел провести при помощи ученицы свой эксперимент. Ему хотелось узнать, как отзовется его разум на присутствие Гермионы. Неужели действительно будет совсем не больно? Эта идея до сих пор не укладывалась во все то, что Снейп знал о легилименции, и требовала проверки на собственном опыте.

— Правда? Правда можно?! — радостно спросила Гермиона.

— Не воодушевляйтесь раньше времени, мисс Грейнджер. Вы увидите лишь то, что я сам покажу. Если сможете увидеть вообще хоть что-нибудь. — Он погасил крошечный огонь под своим котлом. — Пойдемте в мой кабинет и проверим, далеко ли вам удастся продвинуться.

— Но я ведь не владею легилименцией… — слабо возразила Гермиона, только теперь осознав, какую запредельную близость она сейчас испытает со скрытным и неприступным профессором, и запоздало испугавшись. Пожалуй, это будет даже откровеннее, чем их единственный поцелуй. А ведь Северус предупреждал, как только зашла речь об уроках окклюменции… И почему-то смена ролей добавляла ощущения интимности: Гермионе казалось, что чтение разума профессора ученицей — совсем не то же самое, что наоборот.

— Здесь нечем овладевать, — ответил Снейп, приведя ученицу в кабинет. Он сел в свое кресло за письменным столом и жестом велел ей встать рядом. — Заклинание вам известно, а движения палочки не нужно, достаточно указать цель. Барьеры я не буду устанавливать вообще.

Гермиона на нетвердых ногах подошла вплотную и встала между раздвинутых коленей. Еще не приступив к легилименции, она чувствовала смущение от непривычной близости — что же будет дальше? Подняв палочку к виску Снейпа и посмотрев ему прямо в глаза, она увидела в них полное спокойствие. Похоже, физическая близость профессора не смущала, а от легилименции он не ждал никакой угрозы своим тайнам.

— Легилименс! — шепнула Гермиона и тут же почувствовала, как падает в темные колодцы глаз. Ее закрутило, лишая ориентации, как при перемещении портключом.

Приземлившись, она обнаружила себя в пустынной местности. Вокруг не было ни души, ни деревца, лишь вдалеке виднелись очертания чего-то большого и темного: то ли рощи, то ли нагромождения камней. Равномерно серое небо сливалось с землей безо всякой линии горизонта.

Гермиона посмотрела себе под ноги, обнаружила едва заметную тропинку и пошла по ней, надеясь, что куда-нибудь да придет. Однако вокруг ничего не менялось. Все оставалось точно таким же: пасмурное небо сверху, голая земля по сторонам, абсолютно прямая тропа впереди — и через какое-то время Гермиона перестала понимать, двигается она или шагает на месте.

Профессор, кажется, почувствовал ее растерянность и дал подсказку: сбоку, согревая щеку Гермионы, подул теплый ветер. Она рассудила, что Снейп подталкивает ее, и развернулась по ветру. Если бы она забралась в его разум, чтобы узнать секреты против воли, то двинулась бы навстречу.

Гермиона сошла с тропинки. Ветер продолжал подталкивать ее, и вскоре она обнаружила, что одна из громадин, маячащих на горизонте, неуклонно приближается, а шагать становится легче. Пейзаж менялся, обретая краски. По бокам от тропинки появилась трава, затем она раскрасилась полевыми цветами. Потом зашуршали листвой деревья, на их ветках зачирикали птицы.

Гермиона оказалась в небольшой роще, пересекаемой речкой. Когда она вышла на песчаный берег, то из-за облаков выглянуло солнце, лучи заиграли на трепещущих листочках деревьев и запустили блики по воде, как будто в реку насыпали с неба драгоценных камней. Ветер ослаб, превратившись в ласковый бриз, напоенный ароматами полевых цветов. Гермионе захотелось прилечь погреться на мягком шелковистом песке, который, конечно же, удобно сомнется, принимая форму ее тела. Места прекраснее, чем это, она не видела никогда в жизни!

Она уже готова была уступить желанию немного отдохнуть, лежа на теплом берегу, а затем окунуться в прохладную, кристально чистую воду… Но вдруг ветер поднялся с новой силой, закрутился вихрем вокруг Гермионы, а затем подхватил ее и понес прочь.

Когда вращение прекратилось, то Гермиона обнаружила себя снова в кабинете Снейпа. Она по-прежнему стояла напротив него, и сейчас взгляд учителя был безумен. У Гермионы кружилась голова. Она качнулась, Северус машинально придержал ее за бедра, но тут же, осознав двусмысленность положения, убрал руки. Гермиона оперлась о письменный стол позади, восстанавливая равновесие.

— Ух ты… — прошептала она, жадно хватая ртом воздух. — Это было… непередаваемо!

Перед глазами еще стоял чудесный умиротворяющий пейзаж, а на бедрах сохранялось ощущение хватки сильных теплых рук.

Северус кашлянул и, поднявшись из кресла, отошел в сторону. Новая теория о добровольной легилименции полностью подтверждалась. Он чувствовал чужое присутствие в своем разуме, но эти ощущения не шли ни в какое сравнение с тем, что он испытывал при «визитах» Дамблдора и Волдеморта. Северус вовсе не специально для Гермионы визуализировал ту пасторальную картинку. Тепло, счастье и умиротворение сами родились в его душе, отзываясь на ее присутствие.

Голова не просто не болела — она кружилась от чувства блаженства и запредельной близости. Северусу едва хватило силы воли, чтобы прервать сеанс легилименции. Если бы Гермио… — ученица! — легла на тот песок, погрузив свое тело в ткани его разума, или разделась, чтобы искупаться, то исход эксперимента был бы абсолютно непредсказуем.

Снейп налил воды в стакан и смочил пересохшее горло.

— Итак, мисс Грейнджер, — произнес он самым «профессорским» тоном, какой смог из себя выдавить. — Готовы описать, что вы видели?

— Конечно! — с воодушевлением отозвалась она. — Вы привели меня в какое-то очень счастливое место. Сначала не было ничего, кромешная пустота. И если бы не ваша подсказка, то я шла бы до бесконечности и ничего не увидела.

— Освобождение разума — краеугольный камень окклюменции, — произнес Снейп, меряя шагами кабинет, в точности как на уроке в полном учеников классе. — Если легилименту не за что уцепиться, то пустота действительно будет простираться до бесконечности. Но это в идеальном случае. На практике же эмоции невозможно скрыть полностью. Они могут быть приглушены, но не более того. Опытный легилимент всегда найдет зацепку: ветер, запах, звук… Вы могли бы пойти туда, где пейзаж был менее гостеприимен.

— И тогда ветер стал бы холоднее, дул бы мне в лицо, не давая продвигаться, — догадалась ученица. — Или я забрела бы в болото, заблудилась в непроглядном тумане…

— Именно. Задача окклюмента — всеми средствами мешать легилименту. Если, конечно, вы не хотите скрыть сам факт, что скрываете что-то.

— То есть когда вас читал Волдеморт, вы препятствовали ему… незаметно?

— Да. Я не оказывал видимого сопротивления, лишь выбирал, что он увидит, а что нет. Через какое-то время он решил, что изучил все мои тайны, все слабые места и досконально понял, где какие воспоминания я храню.

— А я не видела вообще никаких воспоминаний, — огорчилась Гермиона. — Ощущала только умиротворение и счастье, но не поняла, с чем связаны данные эмоции.

— Не поняли, — загадочно улыбнулся Северус. — А я не скажу. Но если бы я позволил вам остаться в том месте дольше, то вы неизбежно нашли бы следующую подсказку.

Он подошел к столу и заклинанием Агуаменти долил воды в чайник. Следующий взмах палочки подогрел воду и превратил ее в чай. Гермиона предпочитала натуральный чай заваренному магически, но сейчас ее устроил и этот.

— Легилименция и окклюменция — потрясающие науки! — воскликнула она. — Я не представляла, какие они сложные!

Разливая чай по чашкам, Северус ответил:

— Довольно отвлеченных рассуждений, вернемся к вчерашнему занятию. Вспомните ваши попытки воспрепятствовать мне.

— Какие попытки? Я ведь не пыталась помешать вам…

— Вы дважды почти сбили меня с пути. Первый раз — заслонив белой ширмой то, что не хотели показывать, а второй — мощно надавив эмоциями.

— Да? — удивилась Гермиона. — Я не нарочно…

— А нужно делать нарочно. В ходе наших занятий вы должны осознать такие непроизвольные приемы и взять их под контроль.

— Да, я понимаю. Входя в мой разум, находя связи и ассоциации, ориентируясь по ним, вы демонстрируете мне, как все это устроено, что откуда берется, что с чем связано. Это похоже на психоанализ! Профессиональный взгляд со стороны помогает человеку разобраться в самом себе, отследить свои неосознанные реакции, найти сильные и слабые места.

— В точку, мисс Грейнджер. Как я уже говорил, обширная практика — единственный путь освоения окклюменции. Многие маги, считающие себя окклюментами, на самом деле всего лишь умеют ограждать разум щитами. А для того, чтобы постичь настоящую окклюменцию, искусство контроля и управления сознанием, нужно впустить легилимента в свой разум, и не единожды. Немногие решаются на такое обучение. И у немногих есть наставник, которому они готовы полностью довериться.

— У Волдеморта наверняка не было, — сказала Гермиона, отпив из своей чашки.

— Разумеется, не было, — подтвердил Северус. — Он был из тех, кто считает: чем крепче щит, тем могущественнее окклюмент.

— Я поняла!!! — ликующе воскликнула Гермиона. — Почему Волдеморт отправлял своего «верного слугу» на разведку прямо к врагу, который владеет легилименцией?! Он знал, что вы хороший окклюмент и Дамблдор не разоблачит вас? Но тогда как он сам мог доверять вам?! А теперь поняла!

Северус посмотрел на ученицу с одобрением. До сих пор никто из Ордена Феникса не задался этим лежащим на поверхности вопросом.

— Волдеморт регулярно «проверял» мои навыки окклюменции в меру собственного понимания этой науки. До встречи с ним я прочитал пару тех же книг, которые читали вы, мисс Грейнджер, и так же научился строить стены — только они получались крепче, чем ваши, видимо, в силу моей природной скрытности. Обычно я держал защиту минут двадцать, прежде чем Темный Лорд пробивал ее, и такой результат его устраивал.

Северус рефлекторно взялся за виски — голова заныла при одном воспоминании о «проверках». После первой из них Снейп узнал, что такое мигрень. Его тошнило до потери сознания, от боли все перед глазами расплывалось, а малейший шорох взрывался, как удар колокола, в который превратилась его несчастная голова. Настоящей окклюменцией Снейп тогда не владел, так что Волдеморт, войдя в его разум, перевернул там все вверх дном, заглянул во все углы, но ничего крамольного не нашел: в то время Северус действительно был обижен на Лили, ненавидел все маггловское (в первую очередь в себе) и испытывал благодарность Пожирателям смерти за то, что его приняли в круг. И кстати, именно жестокая проверка стала первой каплей, которая начала подтачивать его преданность Темному Лорду.

— Зная, как прочно огражден мой разум, Волдеморт без страха отправлял меня к Дамблдору, — продолжил Северус. — Он был уверен, что Альбус никогда не пойдет на такую же жестокость, как он сам, и не доберется до моих мыслей.

Гермиона грустно улыбнулась:

— Иронично, что при этом как раз Дамблдор научил вас истинной окклюменции… Вот почему директор так доверял вам. Не только из-за обещания, которое вы дали маме Гарри, но и благодаря тому, что видел в вашем разуме.

Северус изогнул бровь. «Благодаря тому, что видел»?! Интересная точка зрения! На самом деле Альбус доверял ему вопреки всему увиденному. Но юной целомудренной девушке это было невдомек.

— А почему Дамблдор не стал сам обучать Гарри окклюменции? — продолжала рассуждать Гермиона. — Он ведь должен был понимать, что из ваших уроков ничего не выйдет, потому что Гарри не доверял вам…

— Полагаю, директор надеялся, что после этих уроков между нами возникнет взаимопонимание, — саркастично фыркнул Снейп. — Или хотя бы я пойму Поттера.

— Но не получилось… — вздохнула Гермиона.

Северусу придало уверенности печальное и задумчивое упоминание его провала, без малейшего осуждения.

— Я в то время прочно ассоциировал Поттера-младшего со старшим и старательно не замечал отличий сына от отца в лучшую сторону. Даже когда мне совали их под нос.

— Почему? — спросила Грейнджер с неподдельным интересом.

Он вздохнул, отставив чашку и сложив руки на груди.

— Потому что Темный Лорд был бы, скажем так, озадачен, если бы при очередной проверке не обнаружил моей ненависти на прежнем месте. С годами мне и так приходилось скрывать от него все больше и больше, так что я, не желая добавлять себе еще одну заботу, тщательно оберегал и подпитывал свою предвзятость к Поттеру.

— Хорошо, что теперь вам не нужно этого делать, — мягко произнесла Гермиона. — И ничто не мешает вам по-настоящему узнать Гарри, сравнить его с отцом и с тем образом, который вы сами нарисовали и хранили в своей душе для Волдеморта. Результат сравнения будет интересным, уверяю вас. Гарри всегда отличался от того, что вы предпочитали в нем видеть. К тому же за последний год он очень изменился.

Гермиона знала, что мощным толчком к этим изменениям стал его «визит» на призрачный вокзал Кингс-Кросс. Гарри признался подруге, что после того, как встретился с покойным директором, начал по-иному смотреть на многие вещи. «Теперь я не боюсь смерти, — сказал он в одном из тех редких разговоров, когда они затронули пережитое. — Чего бояться, если знаешь, что смерть не конец? Умершие не исчезают, они рядом с нами, как бы в соседней комнате, куда нам пока что нет хода».

— Да, Поттер стал… чуть менее невыносим, нежели раньше, — признал Северус.

Гермиона широко улыбнулась:

— Он сказал о вас ровно то же самое. И Рон с ним согласен, хоть и называет вас по привычке сальноволосым ублюдком.

— Отрадно слышать, что я не совсем растерял репутацию, — сухо ответил профессор и взял со стола волшебную палочку. — Темпус!

На стене появились стрелки часов, и Снейп, увидев их положение, изумился: время пролетело незаметно.

— Достаточно на сегодня, мисс Грейнджер. Завтра и послезавтра у меня отработки, так что я просто буду оставлять вам списки зелий, которые вы сварите сами. Если вы допили чай, то можете отправляться отдыхать.

— Да, сэр, — кротко кивнула она.

В предыдущей главе:

Гермиона и Северус работают в его частной лаборатории. Снейп спрашивает о судьбе своей мантии и слышит весьма неожиданное объяснение того, почему студентка не может вернуть его вещь. За работой они обсуждают предыдущий урок окклюменции, включая тот факт, что Гермиона по-прежнему не испытывает от вторжений никакого дискомфорта, — и у Северуса появляется новая теория легилименции. Чтобы проверить ее, а также чтобы дать студентке лучшее понимание данной науки, Снейп позволяет Гермионе применить легилименцию к нему, и результат поражает обоих.

Гермиона ненавязчиво советует Северусу поговорить с Гарри о прошлом.

Северус хлестким взмахом палочки снял с двери кабинета запирающие чары, распахнул дверь и пропустил вперед себя насквозь мокрую, дрожащую Грейнджер.

А ведь какой прекрасной казалась идея взять ее в Запретный лес на сбор семян снежного терновника! Работа на свежем воздухе разнообразила бы рутину ассистентки, проводящей почти все вечера в подземельях за проверкой письменных работ или варкой зелий для школьного лазарета. Теперь Северус доверял ей более сложные лекарства, а самые трудоемкие снадобья они варили вдвоем — и это оказалось удивительно удобно, если не сказать приятно.

Предложение пойти в лес помощница приняла с восторгом, Мерлин знает почему. Северус не понял, чему она так обрадовалась и чего ожидала от вылазки… Но уж точно не мощного ледяного дождя! Ливень явно магической природы, вмиг пришедший на смену легкому снегопаду, застал Северуса и Гермиону на середине пути к поляне, где рос нужный кустарник, и промочил их до нитки быстрее, чем они наколдовали зонты.

Войдя, девушка сразу же сбросила мокрое пальто. Снейп, заклинанием разведя огонь в камине, выдернул из нагрудного кармана носовой платок, запас которых он всегда носил на случай, если потребуется что-нибудь трансфигурировать: простой квадрат белой ткани был идеальным исходным материалом.

Платок превратился в толстое шерстяное одеяло, которое Снейп тут же набросил на плечи ассистентке. Гермиона так стучала зубами, что не могла выговорить ни слова. Судорожно кивнув в знак благодарности, она закуталась в одеяло и принялась возиться внутри, высушивая себя заклинаниями.

Северус направился в личные комнаты, чтобы переодеться в сухое и привести себя в порядок. Обратно он пришел, неся в руках поднос, на котором стояли чайник с чашками, бутылка Огденского и два стакана. Снейп обещал больше не пить с ученицей огневиски до ее выпуска, но сегодня это было продиктовано необходимостью.

Ведьмочка по-прежнему сидела завернутая в одеяло у камина, напоминая мокрую кошку. Снаружи торчала только голова, впитавшая, наверное, ведро воды: волосы, намокнув, распрямились и теперь свисали ниже пояса. Сами по себе они будут сохнуть целую вечность.

Гермиона обернулась на звук его шагов с нежной и смущенной улыбкой, но как только увидела направленную на нее палочку, на ее лице появилась гримаса ужаса.

— НЕТ!!! — завопила ученица, но заклинание уже сорвалось с губ Северуса.

Когда сушильные чары достигли цели, Снейп понял, что Гермиона кричала не от неожиданности. От неожиданности она скорее выхватила бы свою палочку и пальнула Оглушающим, как в тот раз возле библиотеки. Она прекрасно поняла его намерения и протестовала неспроста.

Шевелюра Грейнджер, моментально высохнув, встала дыбом, словно после удара током. Каждый волосок превратился в тонкую наэлектризованную проволоку, и при такой длине и густоте ее волос шар оказался объемом чуть ли не с саму девчонку.

— Зачем?! Зачем вы это сделали?! — отчаянно стенала Грейнджер, пытаясь пригладить свою гриву без малейшего успеха: как только она сдвигала ладошку, волосы на том же месте снова распрямлялись, бросая вызов гравитации.

Одуванчик на грани истерики — это было слишком даже для незадавшегося вечера. Губы Северуса сами расползлись в стороны, вызывая непривычные ощущения, диафрагма пришла в движение. Он едва успел поставить поднос на край стола, из последних сил удерживая воздух в груди… И звучно расхохотался.

— Простите… — с трудом выдавливал он между приступами смеха. — Простите, я не знал…

Злость Гермионы превратилась в восторг, быстро миновав стадию изумления. Северус Снейп смеялся! Смеялся громко, искренне, от всей души! Его лицо полностью преобразилось: суровые и хмурые черты смягчились, морщины на лбу и в уголках рта исчезли, он помолодел вмиг на десяток лет. Впервые за годы знакомства Гермиона видела Снейпа счастливым. Если взъерошенные волосы смешат его до такой степени, то она будет использовать сушильные чары хоть каждый день!

— Рада, что мне удалось развеселить вас, — буркнула она, маскируя искренность данного утверждения за досадой. — Ненавижу свои волосы. Они ужасны.

— Вовсе не ужасны! — возразил Северус, отсмеявшись. — Просто их… многовато. И они чутко реагируют на магию.

— Да что вы говорите! — иронично фыркнула Гермиона. — У меня ушло всего-то два года, чтобы заметить это!

— Два года? — переспросил он, ставя перед ассистенткой чашку чая с изрядной порцией виски.

— Помните, как я выглядела в детстве? Все, и я сама в первую очередь, были уверены, что это перекати-поле на голове и есть нормальное состояние моих волос. И только через два года учебы я догадалась, что непроизвольно сушу их, сколько себя помню! Я с детства ненавидела подолгу сидеть с мокрой головой, так что, по-видимому, в этом проявились мои первые бесконтрольные выбросы магии. А мама всегда удивлялась, почему такие густые волосы быстро сохнут.

Снейп удивился: для бесконтрольных выбросов магии эти приемы были слишком уж… контролируемы. Впрочем, речь ведь идет о Гермионе Грейнджер.

Гермиона поудобнее устроилась в кресле у камина, взяла чашку и сделала маленький глоточек.

— Терпеть не могу свои волосы, — горестно вздохнула она. — Вьются, торчат, путаются… Будто я никогда не причесываюсь! В предыдущие пару месяцев они выглядели приличнее, а теперь снова началось!

— Не думаю, что в мире есть хоть один человек, довольный своей прической, — ответил Северус, освобождая от книг второе кресло и подтягивая его к камину. — Лили не нравился слишком яркий цвет, я ничуть не в восторге от повышенной жирности, Драко жалуется, что его волосы чересчур жидкие и тонкие… Поттера, полагаю, не устраивают вечно торчащие вихры. А ваши волосы, по всему выходит, излишне чувствительны к магии.

Гермиона нахмурилась, почему-то с опаской:

— Что ж, похоже, магические резервы действительно стали восполняться…

— Это ведь хорошо! Принимаемые меры дают результаты. Вы лучше высыпаетесь и не тратите энергию на то, чтобы носить тонну вещей. И вот, эффект налицо, — он снова коротко хохотнул, взглянув на ее шевелюру. — Осталось только придумать, что с этим эффектом делать сейчас.

— Не поможет ничего, кроме как снова намочить и оставить сохнуть естественным путем, — вздохнула Гермиона, отставляя пустую чашку. — Мне нужно в свою комнату, принять душ. Заодно и согреюсь окончательно.

Встав и сняв с плеч одеяло, она склонилась, чтобы уложить шерстяной сверток в кресло, — и Северус подавился чаем.

— Мерлина ради! А с одеждой-то что?!

Он, застыв, не мог отвести взгляда от ученицы. Весь гардероб выглядел так, словно принадлежал третьекурснице. Рубашка и кардиган стали малы Грейнджер на пару размеров, оставляя полоску голого живота и еле сходясь на груди, а юбка оказалась короче всяких приличий. Гермиона выглядела как взрослая женщина, надевшая костюм школьницы для пошлых ролевых игр.

Сама Гермиона только по его ошарашенному лицу поняла, что ее одежда не в порядке. Посмотрев на себя, она вспыхнула и принялась одергивать юбку.

— Это все заклинание сушки! Похоже, на него не только волосы реагируют!!! Но почему? Домовые эльфы ведь тоже сушат одежду магией!

Господи, а она-то после вставших дыбом волос считала, что ничего хуже быть не может! Хоть бы Снейп не подумал, что она специально это сделала! Да если бы она знала, что профессор позовет ее в лес, то вообще надела бы что-нибудь попрактичнее школьной формы! Но приглашение было неожиданным: Гермиона спустилась в подземелья, как обычно, готовая приступить к работе в лаборатории, и, когда Снейп сообщил о планах на вечер, быстро призвала свое пальто, шарф и шапку.

— У домовых эльфов другая магия… — хрипло пробормотал Северус.

Он пожирал помощницу глазами, разрываясь между шоком, весельем и, к его стыду, возрастающим вожделением. При всей своей худобе Грейнджер имела далеко не детские формы, и севшая одежда обтянула изгибы тела во всех подробностях.

— Вам нельзя выходить от меня в таком виде! — спохватился Снейп. — Где ваше пальто?

Найдя наконец предлог сдвинуться с места, он пошел к вешалке и дотронулся до пальто. С несчастной вещи, которая самоуверенно считала себя зимней, еще стекала вода.

— Хотя бы его не сушите! — взмолилась Гермиона, отнимая пальто у учителя. — Оно мне, знаете ли, нравится!

Северус, подняв одеяло из кресла, преобразовал его снова — на этот раз в нечто черное, бесформенное и способное издалека сойти за мантию.

— Тогда вам придется надеть это, — вздохнул он, протягивая получившееся изделие студентке. — Извините, портной из меня никудышный.

Гермиона с кислым видом набросила на себя предложенное. Она надеялась получить еще одну мантию Северуса, из которой еще не выветрился его запах, но увы.

Заметив плотоядный взгляд на свою одежду, Северус покачал головой:

— Ну уж нет! Я не собираюсь лишиться еще одной мантии!

Она улыбнулась:

— Что ж, спасибо и на этом. Жаль, что мы не собрали семена снежного терновника.

— У нас будет и другая возможность. — Он кашлянул и указал на дверь. — А сейчас советую не терять времени. Повторная трансфигурация долго не продержится. Полагаю, вы не хотите быть замеченной в коридоре в столь неподобающем наряде и с белым платочком на плече. Увидимся на уроке в понедельник. Доброй ночи, мисс Грейнджер.

— Доброй ночи, сэр.

Когда дверь за студенткой закрылась, то Северус наложил запирающее заклятие, рухнул в кресло с нескрываемым стоном и потянулся за бутылкой огневиски.

* * *

Снейп прохаживался вдоль рабочих столов, наблюдая, как студенты пытаются сварить Напиток живой смерти. В котлах булькало зловонное варево, от которого можно получить лишь головную боль, а никак не впасть в летаргию. Северус чувствовал нарастающее давление в висках и замечал, что студенты, стараясь вдыхать пореже, ждут окончания урока с таким же нетерпением, как преподаватель.

Лишь Гермиону Грейнджер, похоже, совершенно не беспокоили едкие испарения. Всякий раз, когда их взгляды пересекались, Северус обнаруживал на лице ученицы многозначительную улыбку, и это раздражало почти так же, как запах в классе. Не слишком ли много она себе позволяет?

Он заподозрил было, что ее настроение связано с пятничным происшествием после сушильных чар, но быстро расстался с этой мыслью: Гермиона была слишком искренне смущена, чтобы теперь подтрунивать над его реакцией. Однако Северус очень надеялся, что она вообще не заметила его реакции: все-таки в некоторых отношениях девочка была изумительно невинна. Скорее это его собственная подозрительность, ставшая частью натуры, нашептывала, что в усмешках ученицы содержится намек на пикантный момент. Взяв себя в руки и присмотревшись к Гермионе, он убедился, что ее улыбка вовсе не хитрая или заговорщицкая, а скорее нежная и благодарная. Однако таким эмоциям студентки Снейп не нашел объяснений и решил просто покончить с действующей на нервы ситуацией.

— Мисс Грейнджер! Прекратите витать в облаках с идиотской улыбкой! Вы находитесь на уроке зельеварения, если вдруг забыли. Поводы для веселья здесь отсутствуют!

— Да, сэр, — кротко ответила ученица, изображая раскаяние, но теперь теплые искорки затаились в ее глазах.

— Задержитесь после урока, — велел Северус.

— За что это?! — во весь голос возмутился Уизли. — Она всего лишь улыбнулась! Это, конечно, странно на зельях, но уж точно не преступление!

— Тише, Рон! — шикнула на него Грейнджер. — Все нормально!

— Нет, не нормально! — уперся рыжий. — Гермиона, если ты помогаешь ему по вечерам, это не значит, что он может помыкать тобой как хочет!

— Рон, помолчи! — прошипел Поттер, не давая ответить подруге, которая, похоже, и сама имела что сказать. — Гермиона сама разберется!

Уизли открыл было рот, чтобы продолжить спор, но встретил взгляд Снейпа, хорошо понятный любому ученику, и прикусил язык.

— Мистер Уизли, если вы соскучились по мистеру Филчу — продолжайте в том же духе, и я устрою вам встречу. В противном случае займитесь делом. И посмотрите, что лежит на вашем столе, прежде чем добавлять яйца докси.

Рыжий послушно пошарил глазами по столу и вытаращился, заметив, что чуть не перешел к пятому этапу, забыв добавить горец, без которого зелье было бы безнадежно испорчено. Он снова поднял взгляд на учителя, не зная, что ему делать — злиться, смущаться или благодарить. В конце концов Уизли что-то бормотнул себе под нос и приступил к исправлению ошибки, пока не поздно.

Урок закончился без происшествий. Когда ученики дружно рванули к выходу, чтобы вдохнуть наконец полной грудью, то Грейнджер кивком указала друзьям идти с остальными и не ждать ее. Северус заметил, что Поттеру пришлось потянуть за собой непонимающего Уизли практически силком, в то время как сам Гарри, напротив, посмотрел на подругу весьма многозначительно.

— Не потрудитесь ли объяснить, в чем дело, мисс Грейнджер? — строго спросил Северус, когда они остались наедине. — Почему вы весь урок пялились на меня, как кошка на канарейку? Ваши однокурсники могут заподозрить…

— Вы поговорили с Гарри, — радостно произнесла она, словно не услышав начатой отповеди.

Северуса укололо осознание того, как это важно для нее и какую власть он имеет над ее чувствами. Он даже возгордился тем, что не струсил в последний момент. Разговор, предназначенный открыть Гарри тайну, что Снейп — его крестный, намечался давно. Северус готовился и подбирал слова с тех пор, как Гермиона впервые подала ему эту идею, однако долго не мог окончательно решиться.

Северус кашлянул:

— Гм… Да, я решил последовать вашему совету. Просто посмотреть, что из этого выйдет.

— И что же вышло?

— Надо признать, это был опыт, совершенно новый для меня… — ответил Северус, имея в виду одновременно и беседу с крестником, и само следование чьему-либо совету в личных делах. — Все прошло лучше, нежели я ожидал. Впрочем, вы наверняка уже знаете… Или я ошибаюсь в предположении, что мистер Поттер поделился с вами новостями?

— Знаете, сэр, теперь можно называть его Гарри, — улыбнулась она. — Он все-таки ваш крестник.

— Не стоит заходить слишком далеко, — ответил Северус в полушутку.

Возможно, стоило бы и вправду предложить Поттеру называть новообретенного крестного отца по имени, но с учетом всей предыстории это было сложно. Тем более Гермиону Снейп называл мисс Грейнджер, что казалось ему более странным и неправильным с каждым днем — особенно когда он не обращался к Гермионе вслух, а пытался называть ее так в мыслях. Но если между Северусом и этой девушкой легко складывались те отношения, при которых уместнее всего называть друг друга по имени, то с Гарри Поттером пока что сохранялась более ощутимая дистанция.

— Гарри шокирован, разумеется, — сказала Гермиона.

Она решила не передавать Снейпу их разговор в подробностях — так же, как до этого не говорила самому Гарри о том, что узнала истинную причину, по которой профессор защищал его все эти годы. Молчать было довольно тяжело, Гермиона постоянно задавала себе вопрос, что для нее важнее — право Гарри знать правду или право Северуса хранить секрет, пока он сам не будет готов раскрыть его. И ее терпение было вознаграждено — крестный и крестник побеседовали без чужой помощи.

— Да, — скупо подтвердил Снейп. — Думаю, разинутый рот, круглые глаза и неспособность произнести законченное предложение свидетельствуют именно о шоке.

— Но потом, когда шок прошел, Гарри ведь скорее обрадовался, чем огорчился? — жадно спросила Гермиона, желая услышать историю с точки зрения Северуса. Больше всего на свете она хотела, чтобы двое дорогих ей людей оставили все сложности позади и поладили между собой.

— Признаюсь, он удивил меня.

Мальчишка, к изумлению Северуса, извинился за то, что несправедливо осуждал и подозревал профессора все эти годы. Снейп ожидал обвинений и упреков — как за косвенную вину в убийстве родителей Гарри, так и за свое отношение к крестнику в прошлом. Говорить об этом было до боли трудно, но Северус считал своим долгом объясниться. Он полностью осознавал, что в неприязни и вражде, зародившихся между взрослым мужчиной и 11-летним мальчишкой, может быть виноват только взрослый. И пусть Поттер был гриффиндорцем до мозга костей — независимым, прямолинейным и безрассудным, — пусть он относился к учителю без должного почтения, но Северус ошибался, принимая эти качества за высокомерие, самовлюбленность и нахальство. Он видел в мальчике то, что хотел видеть, пытаясь за неприязнью не замечать свои истинные чувства: горе, боль потери и груз вины.

Объяснить все крестнику, назвать вещи своими именами — это стало бы для Северуса одним из тяжелейших испытаний в жизни. Он не любил и не умел говорить о чувствах — и Гарри, как выяснилось, тоже.

Едва Северус приступил к заготовленной речи, Поттер оборвал его. «Вам не нужно просить прощения, — сказал он. И прежде чем Снейп успел возразить, что и не собирается ни о чем таком просить, Гарри продолжил: — Вы его давным-давно получили».

Северус был оглушен таким ответом. Казалось, его окружают люди, искренне пронизанные христианским духом и буквально соблюдающие заповедь «Возлюби врага своего». В ответ он смог только выдавить: «Я не верю в прощение», — не зная, как реагировать на столь неожиданное и непрошеное великодушие.

«А я верю, — пожал плечами мальчишка. — Именно этому учил меня Дамблдор. Правда, он называл это любовью, но я думаю, что без прощения не бывает любви. Гермиона тоже говорит, что нужно уметь прощать других и самого себя».

Северус, пытаясь не выдать, насколько он впечатлен взрослостью и мудростью крестника, хмыкнул: «У мисс Грейнджер множество необычных взглядов. Революционные идеи в ней сочетаются с интеллектом и решительностью, доходящей до упрямства. Она… просто неукротимая стихия».

Гарри кивнул: «Да, Рон ее тоже побаивается. Но вы наверняка найдете к ней подход», — и Снейп насторожился, не зная, как много Гермиона успела выболтать другу.

«Что вы имеете в виду?» — спросил он более резко, чем хотел.

«Вашу работу с ней», — ответил Гарри без какого-либо подтекста, и Северус мысленно испустил вздох облегчения. Великодушие Поттера прошло бы серьезную проверку, если бы он узнал, каким образом крестный желает покорить эту стихию и что проделывает в мыслях с его подругой…

— Профессор? — ворвался в воспоминания настойчивый оклик. — Вы рассказали Гарри о вашем с Дамблдором плане передачи Бузинной палочки?

— Нет, не рассказывал. А сам он не догадался, поскольку его дедуктивные способности не идут ни в какое сравнение с вашими. Он по-прежнему считает, что моей задачей было даровать Дамблдору легкую безболезненную смерть, укрепить доверие Темного Лорда ко мне и избавить Драко от поручения убить директора. Надеюсь, последнее в глазах Поттера выглядит как ревностное исполнение обязанностей крестного. Возможно, он также благодарен мне за то, что душа его возлюбленного не повреждена убийством.

— Конечно, благодарен. И, пожалуй, хорошо, что Гарри не догадался о вашем плане. Ему будет больно узнать, как далеко Дамблдор готов был зайти ради общего блага. Гарри сделал его своим кумиром и до сих пор считает, что директор был всеведущим, всемогущим и почти святым.

Северус усмехнулся:

— Едва ли. Альбус был всего лишь наблюдательнее иных и умел дергать за нужные ниточки. И в том, и в другом таланте с ним мог потягаться разве что Темный Лорд.

Поймав недоверчивый взгляд Гермионы, он продолжил:

— В чем именно вы сомневаетесь? В том, что Дамблдор был великим манипулятором или что Темный Лорд прекрасно знал мысли и желания своих последователей?

— Ни в том, ни в другом. Просто я только сейчас поняла, что так называемое «добро» не обязательно означает настоящую доброту. Директор не использовал насилие, страх и угрозы, но он постоянно давил на совесть и апеллировал к высшему благу… Что это, если не манипуляции?

— Да, они оба знали, как подчинить других своей воле. И, кстати, не думайте, будто Темный Лорд держал своих слуг в вечном страхе: страх отталкивает, а не сближает. С помощью легилименции он узнавал самые потаенные мечты и стремления каждого из союзников и каждому старался дать желаемое: славу, власть, деньги, удовлетворенное тщеславие… В числе его последователей были те, кому нравилось зло в чистом виде, прирожденные садисты — и они получали возможность утолить свою жажду насилия.

— А вам он что дал?

Гермиона была почти уверена, что сейчас Снейп сменит тему или вовсе прекратит разговор. Но, к ее удивлению, он ответил на вопрос.

— Товарищество. Уважение. Возможность получить степень Мастера зелий… — он немного помолчал и вздохнул, качая головой: — Да уж, недорого я продал свою душу…

На момент «сделки» такой обмен казался Северусу выгодным. Заниженная юношеская самооценка, жалкая внешность и нелюдимость, которые в школе превратили его в жертву издевательств, сделали свое дело: свою душу он ценил весьма невысоко. А Темный Лорд разглядел за невзрачными внешними чертами его таланты, дал возможность развить их до совершенства и ввел в круг людей, высоко оценивших юного союзника и признавших его обширные познания. Снейп стал самым молодым Мастером зелий в Британии за долгие века и заслуженно гордился этим.

Также ему выпала возможность изучать Темные искусства — раздел магии, давно манивший его. Не потому, что Северус хотел найти изощренные злые заклятия, новые способы пыток и убийств, а потому, что он ценил любую крупицу знаний, в особенности тех, доступ к которым ограничен и обладание которыми означает обладание властью. Власть же, в свою очередь, дарует неуязвимость.

Даже в юности при всей своей тяге к Темным искусствам Снейп осознавал, насколько опасен его интерес, и относился к этим искусствам с должным уважением. Умения, которых он достиг, придали ему уверенности в себе. Разумеется, он не стал душой компании и любителем поболтать, но теперь замкнутость и отстраненность были его собственным выбором, а не проклятием.

Не зная, на какие раздумья спровоцировала профессора, Гермиона ответила:

— Ваша душа по-прежнему при вас. И она никогда не принадлежала Волдеморту.

— Разве? — хмыкнул он. Насколько же невинной нужно быть, чтобы не верить, что его тяга к Темным искусствам была искренней и добровольной!

— Да, — твердо произнесла она. — Даже когда вы поддерживали его, до того как сменили сторону и поклялись в верности Дамблдору, вы пообещали Лили позаботиться о ее сыне во имя вашей дружбы и любви. Бездушный человек не дал бы такого обещания. И тем более не сдержал бы его.

Северус не знал, что ответить. Каким-то непостижимым образом она добиралась до самых тайных уголков его души, перетряхивала скелеты в шкафах, подвергала сомнению то, что он привык считать незыблемой истиной, и играючи наводила его на вопросы, которыми без нее Снейп никогда не задался бы.

— Вы очень милосердны, мисс Грейнджер, — наконец нашелся он. — И хотя я не готов согласиться с вашей точкой зрения, но уважаю ее.

Гермиона, поддавшись порыву, коснулась его руки.

— Я рада. И знайте, пожалуйста: то, что вы сделали, и то, что продолжаете делать, очень важно для меня. Если вы вдруг не знали.

Сжимая мягкую девичью ладонь, задерживая прикосновение на долгих три удара сердца, глядя в излучающие тепло глаза, Северус понял, что все было не зря. Уроки окклюменции. Долгие вечерние разговоры. Примирение с Гарри Поттером, отказ от старых предубеждений… И то, что он выжил на войне.

— Вы опоздаете на обед, — проговорил он, выпуская ее руку. — Я слишком задержал вас.

— Ничего страшного, я не голодна.

— Идите и поешьте, мисс Грейнджер! — твердо велел Снейп. — У вас и без того энергии не в избытке. А вечером очередной урок окклюменции, и для него вам понадобятся силы.

В предыдущей главе:

Северус ведет Гермиону в Запретный лес, чтобы собрать ингредиенты для зелий. Они попадают под неожиданный ливень, и заклинание сушки, наложенное на одежду и волосы Гермионы, приводит к щепетильной ситуации.

На следующем уроке зелий Грейнджер ведет себя необычно. Она знает, что Северус, последовав ее совету, поговорил с Гарри. После урока профессор рассказывает ей, что беседа прошла неожиданно хорошо.

Еще один момент сближения — и Гермиона еще раз убеждается в том, что у Северуса доброе сердце.

Когда Гермиона села напротив, горя нетерпением приступить к третьему уроку окклюменции, Снейп объявил:

— С вашего позволения, сегодня попробуем кое-что другое. Это улучшит ваше понимание происходящих в разуме процессов. — Он выдвинул ящик стола и, достав небольшой флакончик прозрачной жидкости, подал его Гермионе: — Я попрошу вас выпить это.

Студентка взяла емкость и стала вертеть ее в руках, с интересом разглядывая:

— А что это такое?

— Зелье, которое ослабляет ментальные щиты.

Гермиона вскинула на профессора взгляд — удивленный, но не испуганный.

— Не знала, что такое зелье существует…

— Оно не зарегистрировано и не описано в открытых источниках. Данная разработка — мой давний подарок Темному Лорду.

Лицо Снейпа оставалось совершенно непроницаемым, но Гермиона шестым чувством поняла, что ему важна ее реакция.

— Зачем вы сделали ему такой подарок? — спросила она и тут же поняла, что Северус ожидал от нее чего-то другого, нежели столь прямого вопроса.

— Какое-то время я был настоящим Пожирателем смерти, мисс Грейнджер, — хмуро ответил он. — Я создал это зелье, дабы показать Повелителю, на что способен, и отблагодарить его за возможность получить степень Мастера.

— Но ведь оно не натворило больших бед? Столь сильный легилимент, как Волдеморт, все равно мог добраться до любого разума, если ему требовалось. А ваше изобретение, наоборот, избавляло жертв от пыток.

— Вы правы. Если человек не замечает, что в его разум кто-то проник, то не испытывает боли. Хотя, разрабатывая данное средство, я заботился вовсе не о благополучии жертв. В полной же мере оно доказало свою полезность после возвращения Темного Лорда. Многие избежали похищения и жестокого допроса с необратимым повреждением памяти, поскольку вместо этого Лорду достаточно было подослать к ним легилимента, который незаметно подольет зелье в бокал. Чаще всего такие поручения доставались мне, и я не упускал возможности утаивать от Лорда сведения и уничтожать улики с помощью Обливиэйта на случай, если Волдеморт захочет лично проверить мою работу.

— Но ведь Дамблдор знал об этом зелье? — прищурилась Гермиона.

— Почему вы так думаете? — заинтересованно спросил Снейп.

— Кажется, не зря я отказывалась от лимонного щербета и прочих его угощений…

— Весьма предусмотрительно, мисс Грейнджер! Да, я рассказал Дамблдору о Пытливом зелье, и он поручил мне разработать антидот к этому средству, чтобы ключевые фигуры, располагающие ценной информацией, могли защититься от тайной легилименции… Иронично, не правда ли? Я создал зелье, чтобы доказать свою верность Темному Лорду, и антидот к нему — чтобы доказать верность Дамблдору.

— А вас Волдеморт заставлял принимать это средство?

— Да, как и всех Пожирателей смерти. После возрождения он стал очень подозрителен. Пару раз Лорд добавлял это зелье мне в напиток, пытаясь застать врасплох. Но я чувствовал его присутствие и защищался при помощи настоящей окклюменции, о которой Темный Лорд не имел представления.

— А мне зачем это пить? — спросила Гермиона с недоумением, но по-прежнему без страха. — Вы ведь и так легко попадаете в мой разум.

— Преодоление внешних барьеров требует зрительного контакта, отнимает силы у обоих участников, а главное — позволяет читаемому заметить контакт. В отсутствие щитов я смогу погрузиться в ваше сознание без палочки, без заклинания и незаметно для вас.

— Ага-а! То есть вы все-таки можете тайком читать мысли студентов на уроках!

— Только если непосредственно перед этим напою их Пытливым зельем. Его действие длится один-два часа, в зависимости от дозы. А сложность изготовления и стоимость ингредиентов несоизмеримо выше, чем ценность информации, которую можно найти в головах учеников.

— Но зачем нужно, чтобы я не заметила контакта?

— Я хочу научить вас контролю над сознанием, в частности — умению отличать собственные мысли от тех, которые возникают помимо воли, спровоцированные каким-то воспоминанием либо чужим присутствием.

— Понятно. То есть это еще один способ продемонстрировать мне, как работает мой разум?

— Да. И, надеюсь, он сработает. До сих пор я не пробовал этот метод. Напомню, что вы всего второй человек, которого я обучаю окклюменции.

— Вы не давали это зелье Гарри?

Северус усмехнулся:

— Думаете, Поттер стал бы пить что-то из моих рук, если бы только не умирал от жажды? Особенно перед уроком окклюменции?

Гермиона, демонстративно сморщив лоб, заметила:

— Возможно, это как-то связано с вашими постоянными угрозами напоить нас сывороткой правды?

— Возможно, — кивнул Снейп, улыбнувшись краешками губ. — Вы сами-то планируете пить или тянете время, чтобы придумать отговорку?

Вообще-то Северус спокойно принял бы и прямой отказ, без выдумывания предлогов. Он, принимая данное зелье, мог смело полагаться на свою способность противостоять легилименции. А Гермиона не владеет окклюменцией, и странно осуждать ее за нежелание впускать кого-то в совершенно беззащитный разум. Однако, к его удивлению, она просто откупорила флакончик и разделалась с содержимым одним глотком.

— Надо же! — почтительно кивнула Гермиона. — Такое коварное и действенное зелье, а на вкус самое терпимое из всех, что я пробовала!

Северус в очередной раз изумленно уставился на ученицу, которая не стала ни о чем-либо просить, ни брать с легилимента какие-либо обещания, прежде чем выпить предложенное. Она вообще способна быть предсказуемой хоть в чем-то? Грейнджер как будто специально поступала наперекор его ожиданиям, чтобы сбить с толку. Вот и теперь она, подтверждая «ожидание неожиданностей», подняла взгляд и небрежно заметила:

— Кстати, в свете вашей недавней теории, вы сейчас дали мне нечто вроде снотворного. Знаете, есть такие препараты, которые женщинам подсыпают в бокал, чтобы довести до отключки и воспользоваться.

— Простите?.. — выдавил из вмиг пересохшего горла Снейп.

— Ну, если мы сравниваем проникновение в разум и физическую близость, то средство, которое делает жертву неспособной сопротивляться, тоже имеет свой аналог.

Мерлин правый! Северус, прибегая к легилименции, всегда осознавал этическую сомнительность данного средства. Но в свете новых знаний насильная легилименция обретала не просто неэтичность, а низменное и преступное кощунство! Дальнейшие параллели о том, что будет происходить на «уроке», проводить и вовсе не хотелось.

— Так зачем же вы его выпили?! — Снейпу стоило огромного труда не заорать.

Девчонка пожала плечами с прежней беззаботностью:

— Потому что я доверяю вам.

Северус откинулся на спинку кресла. Воздуха не хватало из-за невидимой стальной ленты, стянувшей грудь. Грейнджер даже не понимает, о чем говорит и что позволяет сделать с собой! Или… наоборот, слишком хорошо понимает?!

— Урок окончен, — сухо сообщил он, выпрямляясь. — Отправляйтесь в свою комнату и никуда не выходите в течение двух часов.

— Что?! Почему?! — Гермиона вперилась в него пристальным взглядом, ища на лице ответы. Когда она наконец поняла, насколько покоробило Снейпа сравнение, то вспыхнула от стыда. — Извините! Извините за то, что я наговорила! Просто пришло в голову, я не хотела… Я ни в чем не обвиняла вас! Простите, пожалуйста!

— Да прекратите вы все время извиняться! — рыкнул он. — Тем более что на сей раз не за что. Вы правы.

— Права? Да что вы, это же глупость! Сеанс легилименции не будет отличаться от предыдущего! Вы, как и раньше, сдержите свое обещание избегать слишком личных тем, вы так же ничего не сделаете мне во вред! И вообще, какая разница — войдете вы после моих жалких попыток защититься или минуя их? Я же знаю, что вы будете читать меня… Я дала согласие, в конце концов! Так что сравнение абсолютно некорректно, забудем о нем. Пожалуйста, сэр. Давайте приступим к занятию. Я хочу этого.

Ее лицо снова превратилось в открытую книгу, и Северус не видел ни одной из тех эмоций, которые ожидал найти: смущение, неуверенность, страх. Гермиона смотрела на него доверчиво и спокойно, и теперь выставить ее вон было невозможно.

— Хорошо, — вздохнул он. — Тогда условия таковы: я буду искать нечто конкретное. Воспоминания, о которых мы предварительно договоримся.

— Как скажете.

— На этот раз я не стану следовать за вашими эмоциями и ассоциациями, а наоборот, сам буду давать вам подсказки, чтобы направить мыслительный процесс в нужную сторону.

— Хорошо.

— Если заметите, что ваши мысли уходят против воли к интересующей меня теме, сразу же скажите мне, и я остановлюсь.

— Да, я поняла.

Ее сговорчивость немного успокоила Северуса.

— Итак, что бы посмотреть? Я предпочел бы что-нибудь малозначительное, например… что вы ели на ужин.

Гермиона кивнула.

— А вторым воспоминанием будет… ваш последний разговор с Гарри!

На этот раз она склонила голову не сразу, и Снейп добавил:

— Мое обещание в силе, вам не о чем беспокоиться.

— Знаю.

— Тогда пойдемте в лабораторию.

— Мы еще и зелья будем варить? — удивилась Гермиона.

— Конечно. А вы предлагаете два часа сидеть и таращиться друг на друга? Это некоторым образом противоречит идее подобраться к вашим мыслям незаметно.

— Просто думала, что зрительный контакт — обязательное условие…

— Обязательное для преодоления щитов. Но благодаря Пытливому зелью вокруг вашего сознания сейчас нет стен.

Северус представил себе склад с открытой настежь дверью и коротко взглянул на ученицу, посылая ей этот образ. Гермиона не удивилась — похоже, такая визуализация вписывалась в ее обычный ход мыслей и не показалась чуждой. Тогда Снейп внушил ей мысль об обезьянке в розовой балетной пачке.

— Это… Это вы сделали?.. — спросила она, непонимающе нахмурившись.

— Да. И открытая дверь — тоже результат внушения. Решил для начала продемонстрировать вам сам принцип. Точно так же я буду внушать вам мысли, близкие к сегодняшнему ужину и к последнему разговору с Гарри.

— Хотя бы вслух не повторяйте! — взмолилась Гермиона. — Иначе все закончится, даже не начавшись!

Северус усмехнулся:

— Тогда вам стоит отвлечься на что-нибудь. Пойдемте.

Он открыл проход в личную лабораторию, где царил рабочий беспорядок и настаивался на медленном огне небольшой котелок, накрытый крышкой. Снейп погасил пламя и принялся убираться на столе, освобождая место для ассистентки.

— А что вы сварили? — полюбопытствовала она.

— Это… так, ничего.

— Ничего? Разве можно изготовить из чего-то ничто? — лукаво спросила Гермиона.

— Ничего особенного.

Северус убрал котел с горелки, отправил грязные инструменты в раковину и принялся расставлять банки с веществами по полкам. Суетливость его движений выдавала смущение, для которого Гермиона не видела причин. Что за секретное зелье может вызывать неловкость у Снейпа?

Она взяла одну из банок, оставшихся на столе, дабы убрать ее. Это оказались корни маргаритки, место которых было на верхней полке. Подойдя к стеллажу, Гермиона встала на цыпочки. Уже почти затолкнув емкость на место кончиками пальцев, она вдруг засмотрелась на соседнюю банку, в которой хранились абиссинские смоквы. Плоды были просто загляденье: свежие, сочные, аппетитной насыщенной окраски — из таких, наверное, домовые эльфы делают пироги с патокой, которые обожает Рон. В Хогвартсе их часто дают на десерт, но сегодня…

Оборвав мысль в последний момент, Гермиона зажмурилась и потрясла головой. Банка в руке, о которой она совсем позабыла, опасно закачалась, грозя упасть прямо ей на макушку — но Снейп, вмиг оказавшись рядом, подхватил емкость и непринужденно задвинул на полку.

Гермиона развернулась, чтобы поблагодарить его, и замерла, не справляясь с нахлынувшей бурей чувств и воспоминаний. Она стояла прямо под его поднятой рукой, так близко, что ощущала тепло, исходящее от его тела, и запах его кожи. На уровне ее глаз оказались ключицы, подбородок Северуса находился где-то возле ее лба, а его дыхание щекотало голову и заставляло колыхаться волосы на макушке. Гермиону окутало ощущение надежности и защищенности, желание опереться на этого мужчину во всех смыслах. Лишь однажды он подошел к ней так же близко — чтобы затем склониться к ее губам и крепко поцеловать…

Сердце сбилось с ритма от сладкого воспоминания, которое Гермионе еще долгие месяцы предстояло хранить в тайне ото всех. Порыв пересечь последние крохи расстояния, крепко обнять Северуса, вдохнуть полной грудью его запах, отогреться его теплом стал совершенно непреодолимым — и ее тело, уже начав следовать этому порыву, сделало движение… Но тут Снейп опустил руку и шагнул назад. Момент близости закончился так же быстро и неожиданно, как возник.

— Осторожнее, мисс Грейнджер, — произнес он бесстрастным тоном. — Не отвлекайтесь.

Гермиона не знала, что Северус имеет в виду: шквал без сомнения замеченных им эмоций, ее попытку обнять его, чуть не упавшую банку или то, что ему почти удалось спровоцировать ее на нужное воспоминание. Чтобы окончательно справиться с собой и унять бешеное сердцебиение, она остановилась на последнем из вариантов.

— Довольно грубая попытка. Вы ведь знаете, что сегодня не подавали пироги с патокой.

Он улыбнулся, слегка приподняв брови, но ничего не ответил. Вернувшись к рабочему столу, Гермиона снова кивком указала на закрытый маленький котелок:

— Значит, изобретение сверхсекретное?

— Будь оно секретным, вы бы его даже не увидели.

Он так усердно уходил от ответа, что Гермионе уже хотелось самой напоить его Пытливым зельем и применить легилименцию.

— То есть не секретное? — продолжила она полувопросительно.

— То есть покоя мне сегодня не дождаться? — в тон ей ответил Северус. — Хорошо, если вам так уж важно… Это зубная паста.

Брови Гермионы взметнулись вверх:

— Вы сами делаете зубную пасту? Зачем? Разве не проще купить?

Северус принял такой мученический вид, будто каждый день слышит этот вопрос и уже устал на него отвечать.

— Вы когда-нибудь читали состав промышленной зубной пасты?

— Да, но половину не поняла.

— Вот именно. Засовывать себе в рот какую-то неизвестную гадость…

Гермиона, разглядев содержимое ближайшей из банок на столе, скривилась:

— А что, слизь флоббер-червя лучше?

— Лучше, — невозмутимо подтвердил Снейп. — Она безвредна, не имеет вкуса и, в отличие от малоизученных маггловских веществ, не вызывает рак. Толченые морские ракушки, корни маргаритки и порошок из рога двурога улучшают консистенцию и придают смеси чистящие свойства. К тому же маггловская паста, помимо вредных для здоровья свойств, в обязательном порядке обладает таким мощным мятным вкусом, что притупляет обоняние и отключает на пару часов вкусовые рецепторы. Не лучшее, что может случиться с зельеваром.

Гермиона склонилась над котелком и принюхалась.

— Пахнет приятнее, чем мята… Лимонник, кажется? А еще… Шалфей и лаванда?

— Да, все верно. Я решил поэкспериментировать с составом… — Северус заметил на лице студентки хорошо знакомое ему выражение, означающее, что она хочет о чем-то спросить, но не решается. — Что?

— Ничего, просто… Когда вы говорили, что я буду помогать с разработкой новых зелий, то я не думала, что речь о зубной пасте… — ответила Гермиона, не скрывая разочарования.

— А вы ожидали научных сенсаций? Думали, мы с вами изобретем панацею? Исцелим Лонгботтомов?

— Честно говоря, не отказалась бы.

— В таком случае вас могут заинтересовать другие проекты, над которыми я работаю. К примеру, зелье для возвращения утраченных воспоминаний. Но все эти проекты довольно сложные, долгосрочные и требующие полного погружения…

— Вы разрабатываете средство, способное вернуть память? — с надеждой переспросила Гермиона.

— Да. Создать его мне в свое время поручил Дамблдор: он боялся, что на кого-нибудь из Ордена Феникса наложат Обливиэйт. Увы, проект все еще на теоретическом этапе — у меня только недавно появилась возможность плотно заняться им.

Услышав имя покойного директора, Гермиона мигом представила его себе сидящим в центре учительского стола в Большом зале. Она так и не привыкла видеть МакГонагалл на месте Дамблдора. Вот и сегодня, когда она подняла взгляд от тарелки, на которой лежал…

Гермиона в изумлении посмотрела на Снейпа. Как он это делает?!

— Отлично, мисс Грейнджер! — похвалил он. — Кажется, вы начинаете чувствовать разницу. Итак, приближаются праздники, и мадам Помфри просила меня пополнить запасы зелья от расстройства желудка и противопохмельного. Возьмите из шкафа настойку аконита, корень левизии и абиссинские смоквы… Впрочем, нет, смоквы сам достану. А на будущее найду какую-нибудь табуретку, чтобы вы дотягивались до верхних полок.

— Антипохмельное? — удивилась Гермиона, направляясь к стеллажу и собирая нужные банки. — Неужели студентам, которые остаются на Рождество в школе, разрешено употреблять алкоголь?

— Нет, конечно же! Зато учителям никто не запрещает, — коварно улыбнулся Северус. — А вслед за Рождеством придет Новый год, так что зелья нужно наварить впрок. Начинайте нарезать корень левизии. Как можно тоньше, пожалуйста.

Ассистентка, подавив желание закатить глаза к потолку, выбрала подходящие нож и доску. Можно подумать, она не учится у него уже седьмой год, в то время как желудочное зелье проходят на втором курсе! Гермиона знала, что оно ужасно горькое, хотя сама никогда не принимала его. Интересно, поможет ли оно, если боль в животе — следствие не переедания, а наоборот, долгого голода? За месяцы скитаний по лесам ее желудок как будто разучился работать, и при виде богато накрытых столов Большого зала у Гермионы вместо аппетита возникали болезненные спазмы в животе, не дающие проглотить ни кусочка. Вот и сегодняшнее овощное рагу она даже не попробовала.

— Вы ничего не съели за ужином?! — разорвал тишину профессор. — После того, как пропустили обед?

— У вас получилось… — вздохнула Гермиона, не поднимая взгляда от работы.

— Это было возмутительно легко. Вам можно внушить любую мысль, если облечь ее в форму осмысленного вопроса — и вы приметесь обдумывать ее в поисках ответа!

— Кажется, вы нашли мое слабое место.

— Эта слабость мне давно известна, мисс Грейнджер. А вот причины вашего истощения я понял только сейчас. Вы недоедали целый год?

Она пожала плечами, не отрываясь от своего занятия:

— Мы часто ставили палатку в лесу или в поле, подальше от людей. Возможность стащить что-нибудь с ферм представлялась нечасто. Поначалу я увеличивала еду в размерах, но это может быть только временным решением…

— Увеличивать еду?! — в ужасе переспросил Северус. — Да это не решение вообще! Вы ведь знаете, что магически добавленный объем не имеет питательной ценности? Иллюзорная пища хороша лишь для того, чтобы обмануть органы чувств и наполнить желудок! Но она не дает силы, а наоборот, отбирает магическую энергию на создание заклинания!

— Спасибо, все это известно мне, — подчеркнуто хладнокровно отозвалась Гермиона, и Северусу стало совестно за то, что он отчитал ее как маленькую. — А вот мальчишки не знали, пока я не рассказала им.

Он некоторое время помолчал, пощипывая переносицу, и, справившись с эмоциями, сдержанно произнес:

— Надеюсь, ваши друзья благодарны вам за самопожертвование. Надеюсь, они хотя бы поняли масштаб жертвы.

— Вы несправедливы к ним! — обиженно ответила Гермиона. — Гарри и Рон даже возмутились, что я не сказала им сразу. И больше не позволяли мне увеличивать пищу магически.

— А сейчас вы не питаетесь как следует из-за проблем с желудком?

Она пожала плечами:

— Я съедаю весь завтрак и что-нибудь из обеда. А ужины… Если я поем вечером, то потом не усну: все лежит в животе, как кирпич.

— Неудивительно, мисс Грейнджер. В Хогвартсе подают питательную и довольно тяжелую еду, чтобы насытить интенсивно растущих подростков. А ваш организм после длительного недоедания научился усваивать каждую крошку, так что для вас школьный рацион, богатый углеводами и жирами, не годится. Я поговорю с Минервой о том, чтобы домовые эльфы готовили вам отдельно. А на первое время будет нелишним вот это…

Он подошел к шкафу с готовыми зельями, извлек один из флаконов и поставил перед Гермионой:

— Это легкоусваиваемое питание для больных. Забирайте бутылочку с собой, а когда кончится, возьмите еще у мадам Помфри. Вам нужно научиться получать энергию из еды, чтобы не питаться и дальше собственной магией.

Снейп снова пересек комнату — на этот раз без объяснений — и вышел в свой кабинет. Через открытую дверь Гермиона видела, как он, подойдя к камину, бросил в огонь пригоршню пороха, вызывая кого-то. Она не слышала разговора, но едва профессор успел вернуться в лабораторию, разгадку ей дал неожиданный щелчок: рядом возник немного испуганный домовик с подносом в руках. На подносе находились тарелка с сэндвичами и стакан сока. Поставив свою ношу на стол, эльф растворился в воздухе — Гермиона даже не успела поблагодарить его.

— Ешьте, — велел Снейп, заметив ее растерянность. — Не в вашем состоянии пропускать по две трапезы подряд. А доску с корнями передайте мне, я сам дорежу оставшиеся.

— Да, сэр.

Гермиона принялась жевать куриный сэндвич, а Северус — варить два зелья одновременно. Его руки орудовали с такой же непринужденностью и скоростью, как руки шеф-поваров в кулинарных телешоу. Он успевал следить за обоими котлами, помешивать нужное количество раз и добавлять все ингредиенты вовремя, словно для него это не представляло никаких сложностей.

Гермиона наблюдала за этими движениями и упорно старалась подумать хоть о чем-нибудь, кроме своего последнего разговора с Гарри.

— Позавчера Драко рассказал мне кое-что интересное, — сказала она между укусами бутерброда, наконец-то найдя подходящую тему, чтобы отвлечься.

— И что же? — Северус улыбнулся краешками губ, и Гермиона поняла, что ее уловка разгадана.

— Он объяснил предубеждение чистокровок к магглорожденным. Я спросила, как он мог считать людей вроде меня недоразвитыми существами, если ежедневно на уроках своими глазами видел опровержение этой теории.

Северус на миг оторвал от котла взгляд, выражающий крайнюю заинтересованность:

— И что же он ответил?

— Возвел очи горе и сказал… — Она постаралась изобразить снисходительно растягивающий слова голос Малфоя: — «А что, Грейнджер, до тебя еще не дошло? Дело не в крови».

— Разумеется, не в крови, — спокойно подтвердил Северус. — Учитывая, что Темный Лорд сам был полукровкой. Истинная причина враждебного настроя чистокровных волшебников — они видят в магглорожденных угрозу себе.

— Вот и Драко сказал то же самое! — воскликнула Гермиона. — Дескать, выходцы из магглов угрожают их ценностям, традициям и чуть ли не самому существованию! Ерунда какая-то! Я, например, никому не угрожаю.

— Разве? — Снейп снова на миг оторвался от работы, чтобы коротко взглянуть на нее, на сей раз с азартом. — Мисс Грейнджер, уж кто-кто, а вы в этом смысле ходячая бомба! Само воплощение маггловских ценностей, захватывающих волшебный мир! Вы дружите с оборотнем и полувеликаном, защищаете права иных рас — да вы практически ребенком начали кампанию за освобождение домовых эльфов!

— Начала, а что такого? Я же тогда не понимала, что эльфы первыми открестятся от моего движения и не захотят никакой свободы! Но ведь разумные магические существа заслуживают лучшего положения — с этим вы спорить не станете?

Ей вспомнился Добби, освобожденный от рабства у Малфоев, потом — Винки, которая так и не перенесла то, что хозяин выгнал ее из дома, потом — Кикимер, перенявший хамскую и злобную манеру общения у сумасшедшей хозяйки. Последний изменился до неузнаваемости, когда увидел от нового хозяина иное обращение, уважительное и благодарное. Теперь он предан Гарри почти так же, как был предан Добби. В споре с Драко Гермиона не успела привести этот аргумент, но, может быть, это даже к лучшему? Пусть лучше слизеринец все увидит своими глазами, скоро ему подвернется такой шанс! Как раз сегодня Гарри сказал, что…

— Ну уж нет! — твердо заявила Гермиона профессору.

Он ухмыльнулся:

— Почти поймал.

— Почти, — самодовольно подчеркнула она, отправила в рот последний кусочек сэндвича и прожевала. — Притом что вы жульничаете! Как я могу заметить чужие мысли, если они переплетаются с моими собственными? Кажется, у нас довольно похожая манера рассуждать, поэтому ваши подсказки органично ложатся в канву моих собственных размышлений.

— Не могу согласиться. Большинство ваших логических цепочек слишком сложны для меня, а выводы зачастую оказываются парадоксальными.

— Слишком сложны для вас? — широко улыбнулась Гермиона. — Сочту за комплимент.

Она убрала в сторону поднос с опустевшей посудой, взяла абиссинские смоквы и принялась снимать с них кожицу. Очистить эти нежные плоды, одновременно присматривая за двумя зельями, не смог бы даже гений: работа была кропотливой и довольно грязной, а мыть руки перед каждым помешиванием то в одном, то в другом котле не хватит никакого времени… В зельеварении вообще много неприятных и нудных дел — выковыривание глаз жуков, отрывание паучьих лапок, выдавливание гноя из бубонтюбера, — и Гермиона ни разу не слышала о том, чтобы для подобных занятий использовали домовых эльфов.

Она поделилась последней мыслью с профессором, и он ответил:

— Домовые эльфы все делают при помощи собственной магии, влияние которой на готовое зелье непредсказуемо.

— А если бы было возможно, то вы привлекали бы домовиков?

— Не думаю. У меня в распоряжении достаточно человеческих рук. Помимо приносимого практического результата, кропотливая работа также прививает студентам должное уважение к магическим веществам: потратив долгое время на подготовку ингредиентов, они стараются не пустить собственные труды насмарку, испортив по невнимательности почти готовое зелье.

Гермиона вспомнила, как они обсуждали чистку котлов: когда у Снейпа не было наказанных, то он мыл котлы сам, помня о чувствительной коже эльфов. Но в этом смысле Северус был исключением, большинство магов не задумывались ни о чем подобном.

Он обратилась к другому примеру:

— Волшебники относятся пренебрежительно не только к домовым эльфам. Представьте себе, например, каково живется Ремусу!

— Вот они, маггловские представления о равенстве и справедливости! — назидательно поднял палец Снейп. — Поскольку магглы не имеют дела с другими разумными расами, то в их этике просто отсутствует вопрос, как выстраивать подобные отношения, особенно если само существование одной расы наносит вред другой. Вампиры пьют человеческую кровь, великаны, оборотни и многие другие создания также считают людей своей законной добычей. А социальные объединения и уклад жизни кентавров и русалок сильно отличается от того, что принято у людей. В таких условиях невозможно просто взять и всех уравнять.

— Но хорошо, что магглорожденные хотя бы поднимают этот вопрос! — настаивала Гермиона, взмахивая руками, перепачканными в липком фиолетовом соке. — Любая культура нуждается в инакомыслящих, в тех, кто подвергает сомнениям устои! Иначе она остановится в развитии! И магическому миру явно не хватает «выскочек» вроде меня, поэтому он и застрял в средневековье!

— Не застрял, а всего лишь трансформируется медленнее, чем маггловский, и причина лежит на поверхности. Благодаря техническому прогрессу повседневная жизнь магглов быстро меняется, а вслед за ней меняются ценности и отмирают традиции. Волшебники же прекрасно себя чувствуют в изоляции от магглов, не нуждаясь в их культуре и в их изобретениях: бытовые, целительские и боевые заклинания работают так же хорошо, как в те века, когда были впервые созданы.

— Допустим, это объясняет викторианские нравы магического мира. Но что плохого, если начнется влияние извне?

Северус покачал головой:

— Похоже, вы понимаете под влиянием привнесение лучшего, что есть у магглов, модернизацию и обогащение? Но волшебники смотрят на это по-другому, с опаской. Взять хотя бы моду в Хогвартсе… Дети из чистокровных семей одеваются так же, как и пятьдесят, и сто лет тому назад, а фасоны одежды магглорожденных меняются едва ли не каждый год. Сколько шуму было, когда в замке впервые увидели девушку в брюках! Некоторые чистокровные волшебники перенимают маггловские стили — например, Билл Уизли, вырабатывая свой имидж, очевидно вдохновлялся движением хиппи. Однако дети из более традиционных семей, то есть в основном слизеринцы, чураются подобных перспектив.

Гермиона попыталась представить себе Драко с длинными, как у Билла, волосами, собранными в хвост, одетого в джинсы и с серьгой в ухе. Картинка получилась непривычная до дикости, в нее совершенно не укладывался знакомый Гермионе Драко, настоящий франт и аккуратист. Впрочем, недавно он с интересом разглядывал джинсы Гарри… Или этот интерес вызвали не сами джинсы, а то, что ими обтянуто?

Вытесняя из головы образ Драко и Гарри вместе, несомненно подсунутый Снейпом — тот ведь сразу догадался, что к искомому разговору Гермионы с Гарри имеет отношение Драко! — она сказала:

— В школе разница в одежде не очень заметна. Мы ведь почти постоянно носим форму…

Гермиона с озорством вспомнила в деталях свой недавний конфуз с сушильными чарами. Ей показалось, что глаза профессора начали округляться, но вскоре его лицо снова окаменело. Да уж, самообладанию этого окклюмента можно только позавидовать! А Гермиона, стоит заметить без ложной скромности, уже довольно долго и успешно сопротивляется его попыткам завладеть ее разумом и направить мысли в нужную сторону.

— Разница не только в одежде, — возразил профессор, добавляя новый ингредиент в антипохмельное. Другой рукой он в это время продолжал помешивать содержимое второго котла в четком ритме, без счета вслух. — Магглорожденные постоянно пытаются модернизировать наш мир. Например, неоднократно подавались петиции о том, чтобы в Хогвартс провели электричество.

— Правда? — удивилась Гермиона. — Я не знала, что электроприборы могут работать рядом с магией.

— Возможно, некоторые из устройств будут сбоить. Эта тема никогда не исследовалась, потому что волшебникам не нужно электричество.

— Магглорожденным волшебникам — очень пригодилось бы! Например, телефоны позволят поддерживать связь с друзьями и семьей. Вы представляете себе, каково это — уехать в неизвестность и оказаться полностью отрезанным от близких?

— Да, в полной мере я осознал это после разговора о ваших родителях. А потом подумал еще и пришел к выводу, что отрезание магглорожденных учеников от семьи происходит намеренно. Человек либо переходит в волшебное сообщество, либо нет. Нельзя брать лучшее из обоих миров.

— Да почему же?!

— Во-первых, это создаст угрозу Статуту о секретности. Посудите сами — если связь с маггловскими друзьями и родственниками упростится, то родители будут больше знать о событиях в школе и во всем волшебном мире. Министерству магии будет сложнее «держать события под контролем», как они это называют, а проще говоря — заминать происшествия. Вы и сами указывали, какие вопросы будут подняты, если маггловские родители будут участвовать в школьной жизни детей.

Гермиона представила себе: если бы в Хогвартсе был телефон, то ее мама точно звонила бы как минимум раз в неделю, и утаить от нее правду было бы невозможно.

— Но есть и другая причина, — продолжал Снейп. — Окажутся ущемлены чистокровные. Они ничего не знают о технике, не понимают базовых принципов ее работы, так что не смогут пользоваться изобретениями магглов и окажутся в менее выгодном положении по сравнению с теми, кто одинаково уверенно ориентируется в обоих мирах. В этом и заключается исходящая от магглорожденных угроза.

— Неужели поэтому курс маггловедения в школе такой ужасный? В нем маггловский мир описан крайне поверхностно, без какой-либо системности и объяснений. Просто обрывки информации… — Гермиона развела руками. — Например, Рон так и не научился пользоваться телефоном. Уроки маггловедения бесполезны и даже вредны — они дают искаженное и крайне примитивное представление об изучаемых темах. Неудивительно, что чистокровки смотрят на достижения магглов свысока.

Она вспомнила, как на один из уроков профессор Бербидж принесла удлинитель. Учительница долго рассказывала, что такое розетка, демонстрировала, как воткнуть в нее вилку прибора, но даже не обмолвилась об электричестве. А студенты не догадались спросить.

— Курс специально составлен именно таким, — подтвердил Северус. — Бесспорно, лучше бы знаниями делились те, кто вырос среди магглов. Да что там, я и сам вел бы уроки гораздо эффективнее, нежели профессор Бартлби! Но Министерству не нужно, чтобы маггловский мир был представлен юным волшебникам в привлекательном свете — это приведет в долгосрочной перспективе к слиянию миров, а точнее к поглощению волшебного мира техническим. И данные опасения испытывают не только консерваторы, их разделяют даже либерально настроенные волшебники. Темный Лорд манипулировал именно этими страхами: что маги будут обнаружены и захвачены, что наши традиции и ценности не выдержат натиска маггловского прогресса.

Впервые в жизни Гермиона полностью осознала, какие убеждения и страхи вели чистокровных волшебников в минувшей войне. Ее лично воспринимали как источник угрозы — и сейчас, выслушав аргументы Северуса, она без ложной скромности понимала: страхи противников были обоснованы, она одинаково хорошо ориентировалась в обоих мирах и не зря получила прозвище «лучшая ведьма поколения». Однако никакие предубеждения и страхи не оправдывали деяний Волдеморта и Пожирателей смерти — так же, как искренняя уверенность в превосходстве одной расы над другой не оправдывала преступлений маггловских диктаторов.

— Я закончила со смоквами, — она подтолкнула локтем миску с очищенными плодами, напоследок еще раз глубоко вдохнув аппетитный аромат. Жаль, что в готовом зелье вкус инжира станет совсем другим! «Инжир нужно есть только свежим», — убедилась Гермиона, с удовольствием облизывая пальцы, измазанные в густом сладком соке.

— Мисс Грейнджер! — сердито рыкнул Снейп. — В лаборатории имеются кран с раковиной и мыло! Почему вы пренебрегаете данными благами цивилизации?

Северусу стоило неимоверного труда вытеснить из головы портрет Грейнджер в облепляющей грудь рубашке и сверхкороткой юбке. Не хватало добавить в коллекцию еще одну картинку — как она, жмурясь от удовольствия, поочередно облизывает и посасывает пальчики. Она не осознает производимого ею эффекта или специально издевается?!

Гермиона, заметив, как смотрит на нее Снейп, мигом вспыхнула. Она не привыкла к тому, чтобы ее воспринимали как женщину: для Гарри она всегда была просто другом, для Рона — палочкой-выручалочкой на любой случай, мужчины из Ордена Феникса до сих пор видели в ней ребенка, а ухаживания Виктора Крама были слишком давно.

Профессор Снейп всегда выглядел таким собранным и хладнокровным, что казалось — он вовсе не испытывает примитивных плотских потребностей. Но… Неужели это только самоконтроль окклюмента и железная сила воли помогают ему делать вид, что рядом с Гермионой он, даже наедине, только учитель и наставник?! Она не смела и мечтать о том, что ее чувства к Северусу взаимны — все чувства, а не только уважение и интерес к беседам… О том, что он умело скрывает свои желания… О том, что эти желания вообще существуют…

Однако сейчас в его глазах Гермиона успела заметить то, чего не видела никогда. Вожделение.

— Простите, — пробормотала она, краснея до ушей и тяжело дыша от нехватки воздуха. Только бы Снейп не подумал, что она намеренно испытывает на прочность его решение! Она ведь даже не умеет делать ничего подобного намеренно!

С этими мыслями Гермиона дошла до раковины, тщательно отмыла руки, а затем вернулась к рабочему столу.

— Вам чем-нибудь помочь? — кротко спросила она, не поднимая глаз.

— Нет, — все еще холодно ответил Снейп. — Оставшиеся ингредиенты не нуждаются в подготовке. Впрочем, можете заняться противопохмельным. Мешайте в ровном темпе, пока содержимое котла не поменяет цвет, затем влейте два тухлых яйца и мешайте еще пять минут. Не забудьте убавить огонь перед добавлением яиц.

— Не забуду, — заверила его Гермиона, борясь с желанием громко вздохнуть и закатить глаза. В том, что касается варки зелий, профессор Снейп будет давать до занудства четкие инструкции, даже умирая от вожделения! — У меня был неплохой учитель.

Он искоса посмотрел на помощницу, но оставил шутку без ответа, принявшись вслух отсчитывать помешивания. Дождавшись, когда счет закончится, Гермиона спросила:

— А вы? Вы тоже хотели защитить волшебный мир от магглорожденных, вступая в ряды Пожирателей смерти?

— Будучи полукровкой, выросшим среди магглов? — усмехнулся он. — Мисс Грейнджер, я никогда не боялся и не ненавидел магглов. Я ненавидел лишь своего отца.

В предыдущей главе:

Северус дает Гермионе выпить зелье для ослабления ментальных щитов: чтобы продемонстрировать ученице работу ее разума, он должен войти внутрь незаметно. Но Гермиона, принимая зелье, в шутку сравнивает данный метод с подсыпанием наркотика в бокал и изнасилованием — и Снейп приходит в такую ярость, что чуть не отменяет занятие.

В итоге они договариваются, что Северус будет искать в разуме Гермионы ровно две вещи: что она ела на ужин и о чем был ее последний разговор с Гарри. Первое воспоминание находится легко. А про второе они оба забывают, увлекшись разговором о причинах враждебности чистокровных волшебников к магглорожденным. Разговор приводит к неожиданному признанию профессора: «Я ненавидел не магглов. Я ненавидел лишь своего отца».

Гермиона давно догадывалась, что у профессора зелий было не самое счастливое детство: воспоминания, которые он дал Гарри, красноречиво говорили об этом.

— Почему?

Она спросила, просто чтобы не молчать, даже не надеясь получить от Северуса ответ. Разговор между Снейпом и нею — между профессором Снейпом и кем угодно! — на столь личную и заведомо болезненную тему казался Гермионе чем-то невозможным. И, когда он все же заговорил, доверие обдало ее теплой волной.

— Детство у меня было не более счастливым, чем у Поттера. Так что если Дамблдор рассчитывал, будто я проникнусь жалостью к Мальчику-Из-Чулана, то забыл учесть, в каких условиях рос я сам. Мой отец был жесток, и пьянство было не единственной тому причиной. Гарри же, в отличие от нас с мамой, во-первых, никогда не испытывал на себе рукоприкладства, а во-вторых, мог утешаться мыслью, что люди, которые издеваются над ним, хотя бы не являются его родителями.

— Ужас… — прошептала Гермиона, стараясь, чтобы сочувствие в ее голосе не прозвучало как жалость. — Но ведь ваша мама была волшебницей… Как она оказалась в таком положении?

— Думаете, женщины подвергаются насилию лишь потому, что физически не могут дать отпор? — спросил Северус. — Нет, мисс Грейнджер, причины глубже… От моей матери отреклась семья: выйдя за маггла, она, по их мнению, опозорила фамилию Принцев. Вскоре для нее закрылся путь обратно в волшебный мир, а в маггловском она так и не освоилась. Мама никогда не отличалась решительностью и умением постоять за себя. Против своего отца она взбунтовалась лишь однажды, и окончился этот бунт плачевно. Едва мама закончила Хогвартс, ее попытались выдать замуж за мужчину вдвое старше, и она убежала из дома. Каким-то образом ее занесло в маггловский Манчестер… Три месяца спустя она уже была миссис Снейп. После этого родные с ней не общались.

Зелье в котле Гермионы, тихонько зашипев, позеленело. Она уменьшила огонь и разбила поочередно два тухлых яйца о край котла. Помещение моментально заполнил едкий сероводородный запах, и Гермиона, задержав дыхание, очистила воздух чарами. Принявшись снова помешивать содержимое котла, она спросила:

— Ваша мама отказалась от брака лишь из-за возраста кандидата, которого ей выбрали родители?

Гермиона очень надеялась, что ее голос не выдаст опасения и Снейп не заметит, насколько этот вопрос важен для нее.

— Конечно же, нет. В волшебном мире и сейчас большая разница в возрасте между супругами — обычное дело. А полвека тому назад у большинства женщин был один путь — найти мужчину, желательно зрелого, способного обеспечить ее саму и будущих детей. Просто именно тот маг, которого мой дед выбрал маме в мужья, был ей противен.

— Но все-таки… Как юная волшебница из уважаемой семьи оказалась замужем за алкоголиком и домашним тираном?

— Моя мать, мисс Грейнджер, не выходила за алкоголика и тирана. Когда они встретились, мой будущий отец был фабричным рабочим, не пил, имел собственный небольшой дом и вполне мог содержать семью. Мама была благодарна простому работящему парню, который приютил ее, когда она осталась совсем одна, и спас ее… Она так и говорила — «спас». Правда, так и не рассказала, от чего именно.

— Получается, она его любила?

Северус пожал плечами, замешкавшись с ответом. Откуда ему знать наверняка, если слова любви никогда не звучали в родительском доме?

— Во всяком случае, она была благодарна и преданна ему. Их брак, может, и не назвать идеальным, но мои ранние воспоминания отнюдь не горьки. Мама была ласкова со мной, а отец, хоть и не проявлял теплых чувств, добросовестно исполнял свои обязанности… — Снейп снова немного помолчал, глубоко вздохнул и продолжил: — Все полетело под откос, когда фабрика закрылась и отец остался без работы. Он перебивался случайными заработками, которых едва хватало на жизнь, и тяжело переживал свою неспособность прокормить семью… Через какое-то время он стал топить проблемы в стакане, а в пьяном виде приходил в ярость. Наутро он всегда просил прощения, и мама всегда прощала. По всей видимости, она считала, что таким образом расплачивается за обман.

— За обман? Она изменяла ему?

Северус покачал головой.

— Обман заключался в том, что она утаила свои способности. Отец узнал о магии уже после моего рождения — и то не сразу. Он не смог ужиться с этим откровением. Моего родителя пугали загадочные и недоступные ему умения, и мама перестала брать в руки волшебную палочку, чтобы не нервировать его. Даже не чинила одежду, когда не было денег на новую.

Гермиона отложила половник в сторону, погасила огонь под котлом с готовым зельем и задумчиво отметила:

— Если у вашего отца к тому времени и так были проблемы с самооценкой, то они, наверное, усугубились…

— Еще как, — горько кивнул Северус. — С появившимся непониманием мои родители не смогли справиться до конца своих дней… Мама выросла в патриархальной чистокровной семье с викторианскими нравами и хорошо усвоила свои обязанности: во всем слушаться мужа и смиренно принимать трудности. Акт неповиновения отцу так и остался единственным в ее жизни, а в целом ее характер был далеко не бунтарским. Отказавшись от единственного, что давало ей преимущество над мужем — от своей магии, — она попыталась вернуться в привычные понятные роли… Отец же не оценил этой жертвы, будучи занят своими переживаниями. Он был воспитан в тех правилах, что мужчина, чья семья голодает и ходит в обносках, не вправе называться мужчиной. Не сумев справиться с тяготами вместе, они отдалились друг от друга: отец продолжил спиваться, а мама впала в депрессию. Письмо из Хогвартса оказалось для меня спасением.

Гермиона, принявшись протирать стол, задумалась о том, насколько отличалось от описанного Северусом ее собственное детство: родители любили и уважали друг друга, оба имели прибыльную профессию, и у их единственной дочери было все, что только можно пожелать. Идиллию портило лишь постоянное ощущение, что Гермиона чем-то отличается от мамы и папы, что ей нет места в их простом, понятном и логичном мире.

Вскоре закрутившийся в ровную спираль дымок над котлом профессора дал знать, что желудочное зелье готово, и Снейп, погасив горелку, присоединился к уборке рабочего места.

— Отец не возражал против вашей учебы в Хогвартсе? — спросила Гермиона, натирая столешницу. Она жаждала узнать побольше о детстве Северуса, ей казалось, что это поможет лучше понять Снейпа нынешнего.

— Он бы наверняка возразил, если бы узнал о письме. Но к моим одиннадцати годам он редко появлялся дома. А однажды не появился совсем. Мы так и не узнали, что с ним случилось: может быть, он бросил нас и уехал в поисках лучшей доли, а может, упал пьяным в реку… Честно говоря, я не задумывался об этом и воспринимал исчезновение отца как облегчение: без него я мог колдовать дома, хотя бы одежду чинить.

У Гермионы не получалось представить себе маленьким неряшливым оборванцем этого мужчину, всегда одетого в идеально сидящие на нем выглаженные чистые мантии. Она уже достаточно долго и внимательно наблюдала за профессором, чтобы заметить: мантия у него вовсе не одна на все случаи, как судачили студенты. Одеяния немного отличались друг от друга покроем, количеством пуговиц, оттенком и плотностью ткани — и их было, по подсчетам Гермионы, не меньше десятка.

— А ваша мама? Что стало с ней? — спросила она, почти уверенная, что теперь-то Снейп точно сменит тему, а если и расщедрится на ответ, то ничего радостного не поведает.

— Умерла, когда мне было шестнадцать.

Северус не знал, почему он так прямо и подробно отвечает на расспросы ученицы, почему откровенничает с ней, как ни с кем раньше. Возможно, потому, что он, неоднократно побывав в ее разуме, знал множество ее тайн и страхов, которыми она точно так же ни с кем не делилась? Или дело в том, что ему хочется поддержать эту девушку, показать, что ее положение не так уж трагично, бывает и хуже? Или же — страшно признаться самому себе, но стыдно лгать и дальше, узнав правду, — она просто пробудила в нем накопившуюся за много лет жажду близости, желание быть понятым, желание быть кому-то небезразличным?

— Какой ужас… — тихо произнесла Гермиона. — Соболезную вам.

— Это было давно, мисс Грейнджер. К тому же я потерял мать, по сути, задолго до ее кончины. Она впала в депрессию так глубоко, что уже не могла заботиться обо мне.

— Она не стала вновь колдовать, когда пропал муж?

— Нет. Если маг или чародейка долго не пользуются своей силой, то она находит иной выход — начинает разрушать физическое тело. Чаще всего это проявляется в заболеваниях сердца. Моя мать умерла именно так — от сердечного приступа.

Гермиона направилась к раковине, чтобы помыть инвентарь.

— Сириус как-то говорил, что вы уже в первый год знали больше заклятий, чем иной семикурсник. Получается, вас научила им мама?

Северус коротко поморщился, услышав ненавистное имя.

— Блэк приврал, — сухо сообщил он. — Приехав в Хогвартс, я знал очень немного — лишь то, что успел запомнить совсем маленьким, когда мать колдовала при мне. Но я был смышленым учеником, а Мародеры посодействовали тому, чтобы я перечитал все пособия по защите из школьной библиотеки… — Саркастически усмехнувшись, он добавил: — И это было на втором курсе, а не на первом.

Гермиона не смогла улыбнуться в ответ на эту попытку пошутить. Она слишком хорошо понимала, что пережил Снейп в школьные годы. Если бы не битва с троллем, подружившая ее, Гарри и Рона, то Гермиона сама стала бы вечной одиночкой и мишенью для травли (которая, кстати, к октябрю уже начиналась: никто не хотел дружить со странной девочкой, а многие открыто насмехались над ней). Слизеринцы гнобили бы ее за происхождение, а гриффиндорцы не спешили бы вступиться.

— Почему у вас не было друзей на факультете? — спросила она. — Со мной-то все понятно: никто не хотел терпеть невыносимую всезнайку! А вы? Почему вы ни с кем не подружились?

— А с кем я мог подружиться? Диковатый мальчишка, без кната в кармане, без представления о манерах, без громкого имени, одетый в мантию с чужого плеча и водящийся с магглорожденной гриффиндоркой… На Слизерине все это — не лучший социальный капитал.

Гермиона, намывая черпаки и пестики, обернулась через плечо, чтобы взглянуть на профессора. Услышанное описание совершенно не прикладывалось к нынешнему Снейпу. Прямая осанка, неспешные выверенные движения, грамотная речь, изысканный старомодный гардероб — ничто даже отдаленно не намекало на нищее детство.

— Знаете, а ведь пока мы не узнали ваш псевдоним, то были уверены, что вы чистокровный волшебник… С вашим уровнем владения магией, знаниями, манерами, приверженностью Слизерину — сложно заподозрить что-то иное.

— За все это стоит благодарить Нарциссу, — ответил Снейп. — Она тогда была пятикурсницей и взяла меня под опеку — научила вести себя, следить за внешним видом… Полагаю, что назло своему двоюродному брату.

Сириус Блэк был полной противоположностью Северуса. Он не ценил ни одну из привилегий, доставшихся ему по праву рождения: богатство, воспитание, известную фамилию, — всех задирал, нарушал школьные правила и водил дружбу с грязнокровкой и оборотнем, которую его семья никогда не одобрила бы. Нарцисса и Беллатриса, стыдясь такого родственника, выбрали довольно изысканный способ мести: взять под свое крыло мальчишку, которого Сириус с друзьями изводил.

— Но почему она не защищала вас от Мародеров? — озвучила Грейнджер висящий в воздухе вопрос.

Взяв тяжелый котел, она потащила его к раковине, чтобы отмыть, но Северус произнес очищающее заклятье, и ассистентка остановилась на полпути с идеально чистой посудиной в руках.

— Вы волшебница или кто? — улыбнулся он и, когда Гермиона поставила котел на полку, ответил на ее вопрос: — Помощь Нарциссы была ненавязчивой, я не сразу принял ее. Я был весьма недоверчив, как вы понимаете. Люциус — когда я поступил, он был на последнем курсе — забавлялся над экспериментом Нарциссы. Но потом, окончив школу и примкнув к Пожирателям смерти, он сам стал присматривать за мной. Я подавал большие надежды, особенно в зельях, и мог пригодиться Темному Лорду. Люциус почти на каждые каникулы приглашал меня в особняк и постепенно вводил в свой круг.

— А семья вашей матери примкнула к Волдеморту? Они ведь были чистокровными…

— Резко антимаггловских взглядов придерживался только мой дядя, притом не будучи Пожирателем смерти. Впрочем, после того как я получил звание Мастера, Темный Лорд попытался восстановить наши семейные связи.

— А до того вы совсем не общались с родственниками? — спросила Гермиона, начиная развешивать по местам высушенные заклинанием инструменты.

— Нет. Моя мать обрубила все концы, а семья так и не простила ей брака с магглом. Ее брат, Октавиус Принц, узнал о моем существовании лишь тогда, когда услышал о молодом талантливом зельеваре, носящем ту же фамилию, что избранник сестры. Дяде нужен был наследник, а Повелителю — имя Принц в списке своих соратников. Они сообща решили, что мое возвращение в семью будет выгодным для всех шагом.

По саркастичному тону Гермиона сразу догадалась, что план остался нереализованным.

— И что было дальше?

— Я отказался. Не стал ничего брать у циничного и расчетливого человека, который и пальцем о палец не ударил, когда мы с матерью действительно нуждались в помощи. Больше я с ним не общался. Дядя умер около года назад, а его жена никогда не разделяла его взглядов на чистокровность. Она рьяно сопротивлялась попыткам супруга ввести в семью Пожирателя смерти. А теперь… — Снейп замолчал на полуслове.

— Что теперь? — поторопила его Гермиона.

Он долго молчал, сосредоточившись на разливании желудочного зелья по порционным бутылочкам и обдумывая ответ или, скорее уж, запоздалый отказ откровенничать о своих семейных тайнах. Не дожидаясь просьб, Гермиона начала принимать у него наполненные флаконы, обтирать их от пролитых капель и закупоривать. В конце концов, к удивлению ассистентки, Снейп сказал прямо:

— А теперь она сама хочет наладить контакт. Через Ирму.

— Через Ирму? — снова переспросила Гермиона. — Вы имеете в виду мадам Пинс, нашего библиотекаря? А она здесь при чем?

— Она моя двоюродная сестра, — просто ответил Северус.

Ассистентка неверяще округлила глаза:

— Что?!

— Ее настоящее имя Ирмгард Принц. Она дочь дяди Октавиуса.

И как Гермиона сама до сих пор не догадалась?! У Снейпа и мадам Пинс имелось довольно много общих черт: крючковатый нос, черные волосы, изгиб рта, придающий лицу сварливое выражение… Библиотекарь так же, как Мастер зелий, была нелюдимой и замкнутой, ее тоже побаивались ученики… Однако при всем множестве ходящих по замку слухов о личной и семейной жизни сотрудников — порой совершенно бредовых, высосанных из пальца! — данные сходства никто не замечал и не обсуждал.

— Зачем же она изменила имя?

— Дабы не слишком широко афишировать тот факт, что у Октавиуса Принца есть дочь, не имеющая ни капли магических способностей.

— Мадам Пинс сквиб? А как же она зачаровывает книги? Однажды Рон захотел съесть шоколадную лягушку за чтением, так книга просто захлопнулась, ударив его по носу, и отказывалась открываться, пока он не убрал еду обратно в сумку.

Северус усмехнулся:

— Ирма не сама создает эти заклятия. Я всегда рад помочь ей, поскольку и сам считаю, что книги заслуживают бережного и уважительного отношения к себе.

Последний флакончик готового зелья отправился на соответствующую полку, все принадлежности были разложены и развешены по местам, столы блестели чистотой. Поводов задерживаться в подземельях больше не было, и Гермионе стало интересно, готов ли Снейп поговорить еще немного, уже не делая вид, будто беседа с ученицей — всего лишь способ развеять скуку за монотонной работой. Она полюбопытствовала:

— А как мадам Пинс оказалась в школе?

Помощнице сложно было не выдать ликования, когда наставник жестом пригласил ее в свой кабинет и указал на пару кресел у камина.

— Альбус, как и вы, был уверен, что сквибы заслуживают лучшего места в волшебном мире, — ответил он, когда Гермиона заняла предложенное место. — Аргуса он взял смотрителем замка, а для Ирмы нашел должность библиотекаря, когда она пришла к нему и попросила хоть какую-нибудь работу. Она хотела зарабатывать на жизнь сама, а не зависеть от милости отца… Каковой, конечно же, было не в избытке — в консервативных чистокровных семьях сквибы считаются позором, обузой. В прежние времена их вообще подбрасывали магглам или меняли на маггловских детей с магическими способностями.

— Как?! — ахнула Гермиона.

Он опустился в кресло напротив и щелкнул кончиком волшебной палочки по круглому боку чайника, стоящего на низком столике между ними. Чай заварился моментально, и Северус наполнил кружки.

— Эта традиция угасла всего-то лет двести тому назад. Медиковедьмы часто подрабатывали акушерками в маггловском мире, и они владели заклинаниями, которые могли показать, есть ли магия в будущем ребенке. О появлении магглорожденного волшебника знали заранее и исхитрялись устроить подмену так, чтобы мать ничего не заметила. При необходимости женщинам изменяли память.

— Ужас!

— То, что вам сегодня кажется варварством, в те времена было разумной предосторожностью. Изымая у магглов магически одаренных детей, волшебники избавляли этих детей от гибели на костре за первое же спонтанное проявление способностей. А сквибы получали шанс вырасти среди себе подобных, освоить маггловские профессии и прожить достойную жизнь.

Несмотря на всю логичность услышанного, Гермиона никак не могла оправдать эти бесчеловечные махинации. Какая мать согласится отдать свое дитя, будь оно трижды неспособным колдовать?!

— Многие консерваторы и сейчас выступают за возрождение этой традиции. По их мнению, это решит сразу две проблемы: укрепит секретность и поможет получать свежую кровь без влияния маггловской культуры. Полагаю, мой дядюшка тоже охотно обменял бы Ирму на магически одаренного, пусть и неродного, ребенка.

— А вы на его месте как поступили бы? — спросила Гермиона. Она отпила первый глоток из своей чашки и зажмурилась от удовольствия: чай был идеален, ровно с нужным количеством молока и сахара.

— Я?! — Северус посмотрел так недоуменно, как будто его спросили, что он надел бы на вечеринку по случаю вручения ему награды «Самый любимый учитель».

— Да. А что, вы совсем не думали об отцовстве?

Сама Гермиона нацеливалась в первую очередь на карьеру, не разделяя частого среди юных чародеек желания выскочить замуж сразу со школьной скамьи. Однако женой и матерью она себя тоже видела — чуть позже, когда получит образование, будет стабильно зарабатывать и создаст необходимую базу.

— Не слишком ли мы забегаем вперед, обсуждая будущих детей? — иронично спросил Северус.

Она чуть не подавилась чаем, и вовсе не от веселья. Снейп не впервые пошутил в приватной обстановке, но в первый раз из его уст прозвучало такое простое и уверенное «мы»! Неужели в шутке была лишь доля шутки и он действительно думает об их будущих отношениях? Оставив этот вопрос при себе, она хулиганисто усмехнулась в ответ:

— Вы же меня знаете: я все планирую заранее.

Снейп так посерьезнел и напрягся, что Гермионе пришлось спрятать за чашкой губы, растянувшиеся в широкой улыбке. Они играли на равных: Северус так же, как она сама минуту назад, не понимал, насколько Гермиона шутит, а насколько выдает свои истинные намерения. Может, он уже пожалел, что предложил ей остаться и выпить чаю?

— Не знаю, — наконец ответил он. — Я никогда не думал об отдаленном будущем. Особенно в последние годы, когда все указывало на то, что семейные вопросы передо мной не встанут.

— А теперь? — не отставала Гермиона. — Вам ведь всего тридцать восемь. Для мужчины это далеко не старость.

— Вы можете хотя бы вообразить меня с младенцем на руках? — фыркнул Северус. И снова в его голосе переплетались шутливость и серьезность.

— Да. Могу.

Он поднял на собеседницу взгляд, теперь лишенный всякого веселья, и она продолжила тихо и проникновенно:

— Вам присущи многие черты хорошего родителя. Вы заботливы и ответственны, вы не задумываясь встанете на защиту слабого. Но при этом вы умеете очерчивать рамки и требовать соблюдения правил. Да, вы бываете раздражительным и нетерпимым — но исключительно при столкновении с глупостью. На занятиях со мной вы более чем терпеливы и деликатны. А ваши дети, — она нежно и немного смущенно улыбнулась, — не имеют ни малейшего шанса оказаться тупицами. Возможно, вам есть куда расти в способах поддержки и мотивации… Или положиться в этом на жену — бывает ведь так, что супруги уравновешивают недостатки друг друга. Словом… Да, я уверена, что вы станете прекрасным отцом.

В предыдущей главе:

Северус рассказывает Гермионе о своем детстве и несчастливом браке родителей. Выясняется, что он в родстве с хогвартским библиотекарем. Настоящее имя его кузины — Ирма Принц, и она сквиб. Гермиона понимает, что в волшебном мире у таких, как мадам Пинс, проблем не меньше, чем у магглорожденных.

Задав риторический вопрос, Северус неожиданно получает на него прямой ответ Гермионы: «Да, я уверена, что вы станете прекрасным отцом».

Северус не знал, что и сказать. У него перед глазами сама собой встала детальная картина: он восседает в вольтеровском кресле с «Вестником алхимика», а вокруг — вся семья в сборе… По ковру у ног отца ползает младенец, в углу комнаты девочка постарше «варит зелье» в игрушечном котелке, а только что забежавший в комнату темноволосый подросток в зеленой квиддичной мантии взахлеб рассказывает о том, как лихо он увернулся от бладжера в игре против Гриффиндора. Сидящая на подлокотнике кресла молодая жена, кареглазая пышноволосая красавица, приобнимая Северуса за плечи, с гордой и любящей улыбкой слушает сына…

Эта сцена казалась Снейпу абсолютно нереальной, сошедшей с книжных страниц. Но в то же время она отозвалась в груди уколом желания пережить вместе с собственными отпрысками такое детство, которого не было у него самого: полное любви и ласки, заботы и безопасности, уверенности, что есть место, где тебя всегда поймут…

Но жизнь — не сказка. На самом деле дети Северуса оказались бы, как назло, бунтарями-гриффиндорцами, ни в грош не ставящими мнение отца, а жена недолго мирилась бы с его тяжелым характером. В ответ на ее возникшую холодность Снейп бы окончательно разуверился в жизни, стал даже несчастнее, чем до встречи с ней, и начал, по примеру собственного родителя, топить разочарование в стакане да вымещать злость на жене и детях…

Возвращаясь к вопросу Гермионы — наличие ребенка-сквиба нисколько не умалило бы идилличности картины. Но если представить себе, как будут развиваться события дальше, то неизбежные трудности все же очевидны.

— Думаю, воспитывать сквиба в семье волшебников — тяжелое бремя, — наконец заговорил он. — Такое же, как растить волшебника в семье магглов. Неспособность понять собственного ребенка и помочь ему выбрать жизненный путь — весьма серьезное испытание для родителей. Любой почувствует себя ничтожеством и разочаруется в семейных ценностях.

Северус задался вопросом, уж не эта ли самая неспособность понять жену и сына довела до пьянства его отца, но сомнения развенчались возражением Гермионы:

— Нет, что вы! Может быть, родительство в таких условиях труднее, чем если вся семья — волшебники или магглы. Но это вовсе не обязательно ведет к разладу и полному краху семьи! Можно ведь найти способы поддержать ребенка в том, что родителям недоступно? Например, — она говорила все быстрее и увлеченнее, — подбирать для сквиба крестных-магглов и наоборот! Такое нововведение было бы всем на пользу! Магглорожденные волшебники с помощью крестных родителей адаптировались бы к волшебному миру раньше, чем получат письмо из Хогвартса! А сквибы — наверное, в Министерстве есть их списки…

— И вот снова Гермиона Грейнджер меняет мир, — покачал головой Снейп, и его улыбка была не насмешливой, а скорее очарованной.

Северус был счастлив видеть горящие энтузиазмом глаза Гермионы и слушать ее вдохновенные рассуждения. В ней вдруг зажегся давно утраченный внутренний свет, придающий уверенности в том, что жизнь легко изменить к лучшему — стоит только постараться. Увы, сам Северус такого оптимизма не разделял то ли в силу возраста, то ли из-за врожденной скептичности.

— Думаете, это все глупо и наивно? — она обиженно нахмурилась, но в голосе слышалась готовность спорить и защищать свои убеждения.

— Я такого не говорил, — ответил Снейп. — Ваши идеи вовсе не глупы, но, надо признать, революционны. Какая-то часть волшебного сообщества, несомненно, поддержит их, однако найдутся и те, кто будет защищать свое право на семейные тайны. Среди волшебников распространено мнение, что сквибы — носители дурной крови и с семьями, в которых рождаются такие дети, лучше не родниться. Браки с магглами у чистокровок также крайне не одобряются: они уверены, что магический дар приумножается, наследуясь с обеих сторон.

— Но это же глупость! — непритворно удивилась Гермиона. — Вот у вас отец-маггл, но вы один из самых талантливых магов современности! Гарри тоже полукровка!

Снейп одобрительно добавил:

— А вы, лучшая ведьма поколения, вообще магглорожденная. Я согласен с вами: попытки сохранить «чистую» кровь добавляют проблем, а не решают имеющиеся. А вот Октавиус придерживался иной точки зрения. Он не стал вводить Ирму в общество, чтобы она познакомилась с достойным мужчиной, что несомненно сделал бы для магически одаренной дочери, а вместо этого скрыл ее с чужих глаз. Лишь взрослой она смогла уйти из его дома и отправилась на поиски работы.

— Скрыл с чужих глаз? Я надеюсь, не в буквальном смысле? Не запер ее в подвале или вроде того? — испуганно спросила Гермиона, готовая услышать любой ответ.

Северус поджал губы.

— «Чистокровный» не обязательно означает «чудовище», мисс Грейнджер. Нет, мой дядя всего лишь не говорил о существовании дочери своим друзьям и знакомым, а тем более — не представлял ее им. Ирма могла общаться лишь с членами семьи, но в ее распоряжении был весь особняк, отец покупал для нее все, что требовалось. В основном это были книги — любимым занятием кузины с детства было чтение.

— Теперь понятно, почему книги для нее все равно что живые существа, — кивнула Гермиона. Оказывается, у нее самой и у «злобной нелюдимой» мадам Пинс так много общего! — А вы были знакомы с ней до Хогвартса?

— Нет. Когда я пришел сюда преподавать, она уже работала библиотекарем, но при знакомстве ничем не выдала себя. А сама она знала, чей я сын, и даже помнила мою маму, хоть и весьма смутно. Также ей было известно, что я Пожиратель смерти, якобы перешедший на сторону Дамблдора.

Гермиона, нахмурившись, переспросила:

— «Якобы»? Она что, не доверяла вам все эти годы?!

— Вы так возмущаетесь, будто она одна! — криво усмехнулся Снейп. — О моей истинной лояльности Ирма узнала одновременно с остальными из любезных пояснений Поттера Темному Лорду. И лишь после этого она назвала мне свое настоящее имя.

— Представляю ваше удивление…

Северус, отпив глоток чая и отставив чашку, кивнул:

— Да, это было весьма неожиданно. Но настоящий сюрприз ждал меня впереди…

На сей раз Гермиона не стала поторапливать собеседника вопросами, а терпеливо дожидалась продолжения, молча разглядывая его. За этот вечер она узнала о нравах в волшебном сообществе едва ли не больше, чем за прошедшие семь лет. Причем это была не лекция наставника ассистентке, а доверительная беседа на равных. Северус непринужденно, как с давней знакомой, обсуждал с ней свои семейные секреты. Странно — Пытливое зелье приняла она, а разоткровенничался он…

— Мать Ирмы, Онория Принц, лишь после войны раскрыла, что было написано в дядином завещании, — продолжил Снейп. — Оказывается, ей самой причитается лишь скромное содержание. А все свое состояние дядя завещал последнему оставшемуся в живых потомку Принцев.

Гермиона, догадавшись, куда он клонит, осторожно заметила:

— Что-то мне подсказывает, это не ваша кузина…

— Вы схватываете на лету, мисс Грейнджер. Ирма вообще не упомянута в завещании, дядюшку Октавиуса интересовал исключительно наследник-маг, причем мужского пола.

— Он оставил наследство вам?

Снейп саркастически скривился:

— Только при условии, что я сменю фамилию. Дядя и помыслить не мог о том, чтобы состояние Принцев отошло человеку, носящему маггловское имя.

— И вы только недавно узнали?

— После смерти дяди и открытия наследства вдова не стала выходить на связь со мной. Вся моя репутация — Темная метка на руке, предвзятость к магглорожденным, ненависть к Гарри Поттеру и, наконец, убийство Дамблдора — все это убедило ее, что я такой же, как и ее покойный супруг, и даже хуже. А после войны вскрылось столько всего, что тетушка не знала, чему верить. Она затеяла собственное расследование — похоже, более тщательное, чем то, которое провел Визенгамот.

Гермиона нахмурилась:

— В отличие от Визенгамота она, например, не допрашивала Гарри…

— Вы думаете, Онория лично собирала доказательства? — усмехнулся уголком рта Снейп. — С Поттером побеседовал нанятый ею частный детектив, который выдал себя за очередного репортера. Вам он тоже задавал вопросы, и, насколько мне известно, вы горячо защищали меня. А полученную детективом информацию проверяла Ирма.

— И правда! — ахнула Гермиона. — Когда я вернулась в школу, в самом начале учебного года, мадам Пинс стала задавать мне вопросы о вас! Я еще удивилась — раньше она со мной вообще не заговаривала…

— Ирма не из болтливых.

— Видимо, это семейная черта.

Они обменялись полуулыбками.

— О чем именно она спросила? — немного напряженно поинтересовался Северус.

— О том, какие из публикаций о вас в «Ежедневном пророке» правдивы, а какие нет. Я тогда подумала, что мадам Пинс хочет прояснить это для себя и как-то увязать вердикт Визенгамота о вашей невиновности с тем, что видела собственными глазами весь предыдущий год.

— Логичный вывод. Слова героини из Золотого Трио, к тому же магглорожденной, для многих тогда были убедительнее, чем оправдательный приговор суда. В том числе для моей тетушки — она в конце концов склонилась к решению если не «невиновен», то по крайней мере «вина не доказана».

За насмешливым тоном Снейпа Гермиона услышала оттенок горечи.

— Это же… хорошо? — мягко спросила она. — Вас простили — Визенгамот, Дамблдор, Гарри, а теперь еще и семья… Может быть, это хороший повод забыть былое и начать все с чистого листа?

Северус промолчал, однако у него на лице было написано, что ничего хорошего в ситуации он не находит. Гермиона не понимала, почему Снейп с такой враждебностью говорит о родственнице. Возможно, его оскорбляет тот факт, что она сомневается в его невиновности? Вряд ли — за долгие годы он научился принимать как должное всеобщую враждебность и недоверие…

— Она просит о встрече, — коротко буркнул Северус, будто это все объясняло.

— Естественно, — кивнула Гермиона. — Ей хочется узнать вас ближе.

— Все, что требуется, она уже знает! — прошипел Снейп с такой желчностью, которой не слышали самые дубоголовые из студентов. — К тому же не ей решать, достоин ли я наследства! Если бы я носил фамилию Принц, то мог бы потребовать исполнения завещания в любой момент. А если не возьму ее, то состояние целиком отойдет Министерству. Онория в любом случае ничего не решает.

— Подозреваете, она хочет встретиться с вами для того, чтобы высказать обвинения в глаза? — предположила Гермиона.

— Разумеется, — моментально ответил Северус. — Зачем бы иначе?

Она подняла брови в крайнем замешательстве:

— А вам не приходило в голову, что тетя хочет, как раз наоборот, сама повиниться перед вами?

Северус моргнул так оторопело, что она сразу поняла — нет, такая версия не посещала его разум.

— Эта женщина на протяжении года утаивала от вас то, что вы вправе были знать! — начала объяснять Гермиона. — По сути, она незаконно пользовалась вашим имуществом. И могла бы унести в могилу секрет завещания, однако все же решилась открыть вам правду. Представляете, на какой риск она пошла? При желании вы можете вышвырнуть ее на улицу, отсудив даже те крохи, которые достались ей! Если бы тетя считала вас двуличным злодеем, то ни о каком завещании вы бы так и не узнали! Возможно, она переживает о том, что вы откажетесь от наследства, и тогда оно отойдет Министерству, а ее дочь останется ни с чем? Что, если она хочет попросить прощения и оправдаться перед вами?

Растеряв слова, Северус смотрел на ту, которая не оставила камня на камне от его мрачного прогноза. Случайно — или, страшно подумать, абсолютно намеренно — Гермиона нащупала одну из самых болезненных точек в его душе: страх услышать высказанные в глаза обвинения, на которые ему нечего будет ответить. До недавних пор этот страх был обоснован: каждый раз, откликаясь на вызов Темного Лорда, Снейп был готов к тому, что встреча станет последней, потому что Волдеморт получил информацию, способную припереть изменника к стене. Но оказывается, этот страх глубоко пустил корни, распространился на другие ситуации и успел стать рефлекторной реакцией на неизвестность: «От внезапных приглашений добра не жди».

— А как насчет фамилии матери? — осторожно спросила Гермиона, не дождавшись ответа. — Будете брать?

— Не знаю, — вздохнул Северус, устало потирая глаза. — Когда-то я всей душой мечтал об этом… Я ненавидел все, связанное с отцом, включая его фамилию. Но когда мне предложили официально войти в семью матери, то это предложение было сделано из низменных мотивов и к тому же озвучено человеком не лучше моего папаши… Мою детскую мечту втоптали в грязь. Дядя пытался купить меня, сделать заменой сыну, которого не смог завести. Кроме того, я не хотел, чтобы Темный Лорд извлек из этого выгоду. Поэтому тогда я отказался. А теперь… Теперь мне не нужны ни поместье, ни звучное имя, ни деньги. Учительской зарплаты и патентных отчислений вполне хватает на жизнь.

— Кстати, о каком количестве денег идет речь?

Снейп пожал плечами:

— Не знаю, но вряд ли сумма сравнима с состоянием Малфоев. Принц-хаус — скромная городская усадьба. А что касается сбережений — представления не имею, во что и насколько выгодно инвестировал средства мой родич. Возможно, я вообще унаследую кучу долгов.

— А если нет? — возразила Гермиона. — Деньгам найдется хорошее применение. Например, после ухода из Хогвартса, чтобы заняться научными исследованиями, вам потребуется лаборатория. Помещение, оборудование, запас магических веществ — все это влетит в копеечку. А еще нужно учитывать интересы ваших родственниц…

— Вдове по закону полагается пожизненное содержание, а Ирма прекрасно обходится своим жалованьем — она сама говорила, что не станет склонять меня в сторону какого бы то ни было решения. Но, конечно же, она не хочет, чтобы отчий дом достался Министерству. Так что выбор действительно сложный. Не знаю, что и делать.

— Вы не обязаны выбирать сию секунду, — подсказала Гермиона. — Думаю, вам следует для начала нанести визит тете и познакомиться с ней поближе. А там видно будет. — Она возвела глаза к потолку и медленно проговорила: — Профессор Принц… Северус Принц, Мастер зелий… Мне нравится.

— Слишком напыщенно, — хмыкнул он.

— Нет, — покачала головой Гермиона. — Благородно.

Внезапно она сообразила: если Снейп примет приглашение родственницы, то наверняка запланирует визит на будущие каникулы. Отметить Рождество вместе — это станет прекрасным началом воссоединения семьи, и Гермиона от души порадуется за Северуса… Но как же Гарри?!

— Какова связь между моими планами на Рождество и Гарри Поттером? — ворвался в ее размышления вопрос профессора, и Гермиона сообразила, что Пытливое зелье все еще действует, а занятие не окончено.

— Вы слышали? — испуганно ахнула она.

— Весьма отчетливо. Так же, как ваше чувство досады при мысли о том, что я буду праздновать Рождество с так называемой «семьей». Итак, ваш последний разговор с Гарри затрагивал меня?

Не дожидаясь ответа, он решил сам посмотреть интересующее воспоминание, и Гермиона ощутила теплый мягкий нажим, подтолкнувший ее ум в нужном направлении. Она не стала сопротивляться воздействию, а принялась вместе с профессором снова переживать сцену во всех подробностях.

— Ну что, решено? — спросил Гарри. — На все каникулы завалимся на площадь Гриммо? Уверена, что не хочешь к Уизли?

Они сидели в гриффиндорской гостиной. Гермиона, с раскрытой книгой в руках, вытянула ноги вдоль дивана и забросила ступни на колени Гарри, а тот, откинувшись на спинку, наблюдал за языками пламени в камине.

— Уверена, — без раздумий ответила она, поднимая взгляд поверх обложки. — Представляешь себе, во что мы с тобой превратим праздник в Норе? Лаванда будет ревновать ко мне Рона, Джинни — смотреть на тебя сквозь слезы, а Молли — обижаться на нас обоих за то, что бросили ее детей. Ну уж нет, давай лучше на Гриммо.

— Тогда, может быть… Я тут подумал… — он начал сбиваться и мямлить. — Ты же столько времени проводишь со Снейпом и, наверное, будешь не против… Хотя он и сам откажется…

— Откажется от чего, Гарри? — Гермиона захлопнула томик, отдавая все свое внимание беседе.

— Я хочу пригласить его на Рождество. Это ведь семейный праздник, а у меня из семьи только Снейп… — засмущался друг. — Еще думаю позвать Драко — он тоже остался один, так что…

Книга стукнулась о пол, выпав из рук Гермионы.

— Гарри!

— Хорошо, хорошо, если не хочешь, не буду! — легко сдался он. — Просто мысль пришла… Забудь.

— Вообще-то я думаю, что это просто чудесная мысль!

Гарри удивился:

— Правда?

— Правда! А еще ты должен пригласить Ремуса с Тедди! Мальчик ведь твой крестник, так что они тоже члены семьи!

Гарри было расплылся в мечтательной улыбке, но сразу же нахмурился.

— Думаешь, Снейп согласится?

Гермиона развела руками:

— Не могу сказать наверняка. Я даже не знаю, как он обычно отмечает Рождество. Возможно, в этом году будет праздновать с Драко.

— А как же я? — воскликнул Гарри с деланым возмущением. — Я тоже его крестник!

— Да. И поэтому идея позвать их обоих совершенно прекрасна.

Гарри, немного помолчав, вздохнул:

— Я боюсь.

— Что он откажется?

— И не просто откажется, а заявит нечто вроде… — Он высокомерно скривился и передразнил: — «Поттер, вы окончательно лишились рассудка? С чего бы мне тратить свое законное время отпуска на такого болвана, как вы?»

— Ничего подобного профессор не скажет, — уверенно ответила Гермиона. — Он теперь не такой.

— Может быть… — несмело согласился Гарри. — Со мной он довольно любезен и, кажется, правда хочет начать все с начала. Но все равно как-то не верится.

Губы Гермионы тронула загадочная улыбка:

— Да уж, не верится…

— С тобой Снейп тоже стал обходительнее?

— Можно и так сказать, — к улыбке добавился легкий румянец.

Гарри хлопнул подругу по ноге:

— Давай-ка рассказывай, что у вас с ним! И не смей говорить «ничего», я же не слепой! Может быть, в последнее время я не очень внимателен к тебе и слишком погрузился в свои проблемы — прости! Но я все-таки вижу, что-то в тебе изменилось!

— Это все благодаря профессору Снейпу, Гарри. Он учит меня окклюменции.

— Что?! Это еще зачем?

— Он считает, что окклюменция способна защитить от ночных кошмаров.

На лице у Гарри было крупно написано: «Кто в своем уме станет добровольно учиться окклюменции, да еще и у Снейпа?!» Скептически нахмурившись, он спросил:

— И как? Правда помогает?

— Пока что рано говорить, — пожала плечами Гермиона. — У меня было всего три урока. Но я уже успела влюбиться в эту науку. Она просто захватывающая!

— Захватывающая? Гм. Я бы не сказал, — Гарри поморщился и потер пальцами лоб. — Видимо, Снейп с тобой очень, очень обходителен. Три урока — и ты не убежала от него с раскалывающейся от боли головой, да еще и хочешь продолжать… Ну что, приглашаю?

— Конечно! И Драко тоже обязательно! Я буду рада видеть его на празднике. А ты, думаю, более чем рад… — Гермиона пихнула друга коленом. — Ведь между вами тоже что-то происходит?

Настала очередь Гарри покраснеть.

— Вот именно, «что-то»… Я не уверен, что он готов по-настоящему быть вместе. В смысле… Даже мне трудно было смириться со своей ориентацией! Любому трудно! А Драко выращен в старомодных традициях. Наверняка он переживает о том, что скажут родители, когда узнают, что их сын гей, да еще и крутит роман с Гарри Поттером!

— Не бойся. О таких вещах невозможно лгать самому себе всю жизнь. А Драко сейчас вовсю переосмысливает свои убеждения и освобождается от предрассудков, которыми его пичкали с детства. Ему просто нужно немного времени.

— Да я и не тороплю его. Мы просто гуляем, разговариваем… А насчет чего-то большего — даже не знаю, как начать… Так что мы оба потихоньку прощупываем почву.

Снейп покинул разум ученицы в полном смятении.

— Гарри хочет пригласить меня на площадь Гриммо отмечать Рождество?

Она развела руками:

— Я ведь говорила, что он примет вас как члена семьи. Ему очень не хватает родных людей. Гарри официально объявил бы меня сестрой, если бы законом предусматривалась такая процедура.

Лицо Снейпа не выражало абсолютно ничего, и Гермиона прекрасно знала, что это означает сокрытие эмоций, а вовсе не их истинное отсутствие.

— Так что? — осторожно поинтересовалась она. — Как вам данная перспектива?

— Не знаю. Мне кажется, все обернется неловкостью.

— Почему?

Гермиона уже догадывалась, каков будет ответ, но ей хотелось, чтобы Снейп сам озвучил его.

— Я ваш учитель.

Она пожала плечами:

— И что? Ремус тоже наш учитель. А Драко — ваш ученик и одновременно крестник. Так что не переживайте насчет неловкости. И, кстати, насчет подарков тоже! Гарри предложил поиграть в «белого слона», так что просто принесите какую-нибудь безделицу, от которой хотите избавиться. Чем глупее и необычнее вещи для обмена, тем веселее игра!

Вполне ожидаемо анонс «веселой игры» лишь усугубил сомнения Снейпа.

— Как вы полагаете, насколько Гарри Поттер осведомлен о наших с вами неподобающих отношениях?

— Между нами нет ничего неподобающего! — обиженно возразила Гермиона.

После единственного поцелуя Снейп обращался с ней так же, как со всеми другими студентами. А что касается вечеров, проводимых наедине, то и в них, наполненных совместной работой и дружелюбными, но отнюдь не панибратскими разговорами, Гермиона не видела ничего постыдного.

— Даже если бы Гарри был осведомлен полностью, то что? — спросила она. — Представьте, что я рассказала бы ему все как на духу — и что он сделал бы?

— Может быть, пора рассказать, — пожал плечами Северус. — Вдруг после этого он передумает впускать меня в свой дом.

— Не передумает. В конце концов, не ему, влюбленному в Драко, судить чьи-то чувства.

Северус был рад узнать о намерениях крестника загодя. Он ни за что не предугадал бы, что подобное вообще может прийти Гарри в голову, и не успел бы подготовить ответ на первое за много лет приглашение. У Малфоев Снейп гостил на Рождество только до падения Темного Лорда, а после этого он проводил все зимние каникулы в Хогвартсе, почти не выходя из своих комнат, и сам себя уверял, что его радует возможность насладиться тишиной и покоем.

Празднество в шумной веселой компании во главе с Гарри Поттером стало бы абсолютной противоположностью всему, к чему привык Снейп. Северусу хотелось принять приглашение, но это казалось ему слишком большим шагом. Вся его жизнь в последние месяцы была постоянными «большими шагами», причем в разнообразных и неизведанных направлениях.

— Я была бы счастлива встретить Рождество с вами, — с надеждой произнесла Гермиона. — Три недели каникул — это так долго… Мне будет не хватать наших встреч и занятий…

В глазах студентки Северус увидел такую отчаянную мольбу, будто три недели разлуки и правда станут для нее целой вечностью. А для него? Каково будет ему остаться в пустом притихшем замке теперь, после того как он привык проводить половину вечеров с этой девушкой, ничуть не тяготится ее обществом и не хочет отдохнуть от нее?

— Я подумаю, — наконец ответил он. — Обещать могу лишь одно: не оторвать Поттеру голову, когда он наконец наберется смелости заговорить со мной.

— Спасибо и на том, — улыбнулась Гермиона. — А вы не могли бы аккуратно выведать у Драко, как он воспримет приглашение на площадь Гриммо?

Просьба студентки не смутила Снейпа, скорее наоборот — ему давно нужен был повод обсудить с Драко кое-какие личные темы, начиная с той, что он не единственный крестник Северуса.

— Думаю, смогу. Я скажу вам, что узнаю.

В предыдущей главе:

Снейп делится с Гермионой поразительными новостями, полученными через Ирму: его тетя, которая, как и все остальные, много лет не доверяла Северусу, призналась, что ее покойный муж назначил племянника своим наследником — с условием, что тот возьмет фамилию Принц. Северус не знает, как поступить, и Гермиона советует ему для начала встретиться с теткой и поговорить.

В ходе занятия окклюменцией Снейп подглядывает в разуме Гермионы, что скоро он получит предложение от еще одного «родственника»: Гарри собирается пригласить крестного отца встретить Рождество на площади Гриммо.

Гермиона кричала, но не могла проснуться.

Пытка длилась уже целую вечность. Раз за разом весь мир превращался для Гермионы в океан боли. Оказывается, до этого дня она не знала о боли ничего. Она не знала, что боль способна заполнять все тело до кончиков волос, что боль умеет одновременно жечь, как огонь, разливаться, как жидкость, и рвать клыками на части, как живое существо. Даже этих слов не хватило бы, чтобы в полной мере описать то, что Гермиона испытывала.

Действие Круциатуса прекратилось, оставляя жертву с ощущением, что ее внутренние органы растерзаны, ногти вырваны с мясом, а кости переломаны. На смену пыточному заклятию пришел нож, и поначалу это было облегчением: боль в одной части тела — ничто по сравнению с болью, которая заполняет весь мир. Но когда Гермиона оторвала взгляд от хрустального сверкания над головой и скосила глаза на предплечье, где орудовал кинжал, то к физическим мукам прибавились душевные, стократ хуже. Ее клеймили.

Г.Р.Я.З.Н.О.К.Р.О.В.К.А.

Беллатриса издевательски называла буквы нараспев одну за другой, вырезая их на теле жертвы.

Грязнокровка. Низшая форма жизни, не заслуживающая прав человека. Сейчас Гермиона и сама чувствовала себя истерзанным куском мяса, лишенным человеческого достоинства. Под Круциатусом она потеряла контроль над телом и обмочила джинсы. Даже испачкала бы их, если бы не пустой кишечник. А рвоту мучительница убрала брезгливо произнесенным заклинанием.

Гермиона чувствовала ненависть, исходящую от Лестрейндж, так же отчетливо, как стекающую по руке кровь, слезы на лице и саднящую боль в сорванном от крика горле. Беллатриса упивалась своей безграничной властью.

И не только эта ведьма получала удовольствие от мучений жертвы. Сивый, прижимая Гермиону к полу и почти лежа на ней, сверкал горящими от похоти глазами. Большие волосатые конечности крепко держали ее, а хриплый голос шептал на ухо грязные и унизительные пошлости — оборотень рассказывал Гермионе во всех подробностях, что ждет ее после того, как наиграется Беллатриса…

«Не слушайте, — вдруг раздался другой голос, твердый и собранный. — Он вам ничего не сделает».

Гермиона запрокинула голову в направлении звука — прочь от люстры, прочь от похотливого зловонного оскала Сивого — и увидела стоящего чуть поодаль профессора Снейпа. Неподвижно скрестив руки на груди, для лежащей на полу Гермионы он возвышался почти устрашающе — но взгляд, направленный прямо ей в глаза, был исполнен тепла и сочувствия.

«Помогите! — просипела она, и горло отозвалось колючей болью. — Пожалуйста, помогите мне!»

Снейп кивнул.

«Помогу. Больше они не причинят тебе боли».

«Страшно…»

«Знаю. Но ты справишься, Гермиона. Осталось потерпеть совсем немного».

«Не могу… — простонала измученная жертва. — Я все скажу ей… Скажу, и она перестанет… Пожалуйста, пусть она перестанет… Останови ее…»

В голосе Северуса появился нажим:

«Ты сама можешь остановить происходящее. Прямо сейчас. Посмотри внутрь себя, подними щиты и спрячься за ними».

«Я не умею!»

«Умеешь, я знаю».

«Больно…»

«Прячься за стеной, Гермиона! В своем любимом месте: роща, речка — помнишь?»

«Я не знаю, как туда попасть! Я не смогу без тебя!»

«Значит, пойдем вместе», — он, шагнув вперед, протянул ей руку, но вдруг начал таять в воздухе.

«НЕ БРОСАЙ МЕНЯ!!!» — взмолилась Гермиона, хватая пустоту там, где только что была рука Северуса.

«Не брошу, — заверил голос, вдруг раздавшийся прямо у нее в голове. — Я всегда буду здесь. Внутри твоего разума. Посмотри сюда, на меня.»

Она послушалась — и тотчас же как будто аппарировала из гостиной Малфоев: от люстры над головой, от Беллатрисы и Сивого… Все это вмиг исчезло, и Гермиона снова стояла в знакомой пустыне, с виду негостеприимной и враждебной, но она знала — это лишь защита. Теперь нужно найти путь к настоящему внутреннему миру Северуса, где она уже побывала однажды.

Гостья сделала первый шаг в сторону от тропы, затем второй, третий — и вскоре ощутила легкий бриз, указывающий направление. Очень скоро она оказалась у цели — в рощице на берегу реки, где солнечные лучи, играя в листьях деревьев, падают на воду и превращаются в блики, словно дно речки усыпано драгоценными камнями.

Но главное — здесь ждал он. И волна счастья, поднявшаяся в груди Гермионы, вмиг смыла все ужасы.

«Ты здесь!» — счастливо воскликнула она.

«Как и обещал. Здесь ты никогда не будешь одна, Гермиона. Я всегда присматриваю за тобой. И всегда готов прийти на помощь. — Северус коснулся ее лица и вытер остатки слез. — Все будет хорошо».

«Можно тебя обнять?» — спросила она.

Его губы остались неподвижны, но глаза лучились теплом.

«Да», — коротко ответил он и раскинул руки.

Она тесно прижалась к его груди, вдыхая умиротворяющий запах и слушая размеренные удары сердца. Все хорошо. Она не одна. Она дома.

* * *

Гермиона проснулась в слезах, но на сей раз это были слезы не ужаса, а облегчения. Ощущение было таким, словно она только что закончила важную и тяжелую работу — напряжение быстро отпускало ее, сменяясь уверенным спокойствием, бешеное сердцебиение замедлялось, а дыхание выравнивалось.

Осознав, что она находится в Хогвартсе, в своей спальне, рядом посапывает Полумна и все в порядке, Гермиона снова легла, устроившись поудобнее.

Наутро и весь следующий день к ней возвращались какие-то смутные и мимолетные образы из сновидения, но от попыток вспомнить сюжет полностью они развеивались, оставляя после себя непривычное чувство легкости и эйфории, как будто произошло что-то очень хорошее или она получила радостные новости.

Лишь к концу дня Гермиона вспомнила, как называется это чувство. Надежда.

* * *

А вечером сон вспомнился во всех подробностях.

Гермиона сидела в кабинете профессора зелий и проверяла сочинения первокурсников. Она так и не поняла, что подтолкнуло ее память. Чувство спокойствия и защищенности рядом с Северусом? Уютная тишина, в которую она охотно спряталась от шума гриффиндорской гостиной? Или же запах, ставший досконально знакомым ей после ночей, проведенных с черной мантией под подушкой? Каждый раз, когда Снейп бесшумно проходил мимо ее стола, чтобы взять очередную книгу с полки, этот запах наполнял легкие с новой силой.

Что бы ни было тому причиной, но сновидение вдруг вернулось к Гермионе в таких подробностях, что она тихонько вскрикнула, ошеломленная неожиданным наплывом образов и эмоций.

— Все в порядке? — сухо спросил профессор, поднимая голову. — Вы как будто фестрала увидели.

— Да… — растерянно прошептала Гермиона, выстраивая фрагменты сна в правильном порядке. — Нечто в этом роде…

Северус захлопнул книгу. Досада от того, что ему помешали, сменилась озабоченностью.

— Что случилось?

— Мне сегодня приснился кошмар. Снова Малфой-мэнор… — Ее голос дрогнул. События стояли перед глазами так четко, словно этой ночью она пережила их не во сне, а в реальности. — Как будто я лежу на полу, в ногах у Беллатрисы. Она сначала пытает меня Круциатусом, потом берется за нож. А Сивый тем временем держит меня и шепчет… всякие гадости… Он рассказывает, что будет с моим телом после того, как «наиграется» Беллатриса… Я кричу так, что связки рвутся и изо рта идет кровь. Потом уже не могу кричать и молча смотрю на люстру надо мной. Конечности не слушаются, сгибаются от боли сами собой — так, словно в них нет костей. Я понимаю, что сейчас умру. Я хочу умереть — как можно скорее, чтобы не достаться оборотню живой. Никаких других желаний у меня больше нет.

Лицо Северуса стало бесцветным, а костяшки пальцев, сжимающих корешок книги, побелели от напряжения.

— Гермиона! — хрипло выдохнул он. — Вы даже не представляете, как я хотел бы избавить вас от…

— Подождите!

Она, едва ли заметив сорвавшееся с его губ обращение, поспешила продолжить. Не стоило, конечно, делиться худшим в своей жизни воспоминанием вот так — когда не разберешь, что приснилось, а что было в реальности. На самом деле, например, в пытке участвовал Струпьяр, а не Сивый. И он не держал Гермиону — Лестрейндж приклеила жертву к полу заклинанием. Впрочем, оборотень успел облапать ее до того, как сдал ведьме.

Гермиона до сих пор никому не рассказывала в подробностях, что было в гостиной Малфоев. Но после сегодняшнего сна, получившего новую развязку, она была готова говорить о пережитом ужасе, не испытывая его как впервые.

— …Я не хотела огорчать вас, наоборот! Дело в том, что сегодня все кончилось по-новому! Потому что т… — Гермиона осеклась, чуть не выпалив «ты»: ощущение объятий при встрече на берегу до сих пор было как настоящее. — Потому что вы спасли меня!

Снейп как будто не услышал или не понял. Лицо профессора оставалось бледным и перекошенным — и на нем отчетливо угадывалось чувство вины. Странно, почему Северус винит себя за то, к чему не имеет отношения и о чем даже не знал?

— Я вмешался слишком поздно, — проговорил он почти неслышно. — Мне сообщили не сразу… Я узнал о вашем пленении от Аберфорта: он прислал Патронуса. Я отправил Добби сразу же — но не успел защитить вас…

Гермиона нахмурилась.

— Это же сон! — объяснила она. — Я просто рассказываю, что мне сегодня приснилось! А на самом деле… Что?!

Голос Гермионы снова сорвался, когда она поняла, о чем говорит Северус. Ни Добби, ни Аберфорта во сне не было. Снейп рассказывает ей, каким день пленения троицы был для него. В реальности.

Тот день, бесспорно, один из худших в своей жизни, он помнил как вчера. Утро началось с обнаружения очередного появившегося ночью рисунка на стене, издевательского и на сей раз клеветнического. Ритуал, за которым анонимный художник изобразил Волдеморта, обоих Кэрроу и самого Снейпа, на самом деле никогда не практиковался. Ну… во всяком случае, Северус в таком не участвовал. За других он не мог ручаться, однако вряд ли Темный Лорд хоть кому-то позволял целовать себе задницу в буквальном смысле.

Затем директор не без труда забрал у Кэрроу мальчишку, которого поймали за воровством продуктов с кухни, и заявил, что назначит наказание сам. Филч уже готов был бежать за железными тисками для пальцев.

К полудню у Снейпа заболела голова. И — чем дальше, тем хуже — после обеда пришло срочное сообщение от Аберфорта: с кабатчиком исхитрился связаться не кто иной, как Мальчик-В-Больших-Неприятностях. По всей видимости, Трио поймали егеря, и Северус знал, что на такой случай у всех Пожирателей смерти была одинаковая инструкция: доставить Поттера в особняк Малфоев.

Мысли Северуса метались между ужасом и отчаянием. Все пропало. Гарри Поттер в руках у Темного Лорда, вот-вот мальчишка будет убит, и на сей раз помочь ему совершенно невозможно.

Лишь окклюменция помогла Снейпу взять себя в руки, запереть все эмоции за крепкой стеной и приступить к хладнокровному анализу ситуации. Итак, что же делать? Отправиться прямиком к Малфоям, наплевав на прикрытие, попытаться отбить Поттера силой и аппарировать с ним прочь? Прийти забрать мальчишку якобы по поручению Темного Лорда? Оповестить Орден Феникса и переложить решение на них? Ни один из планов не гарантировал успеха.

Северус до сих не понимал, что натолкнуло его на мысль задействовать домовика. Добби появился в его кабинете по первому зову.

«Директор Снейп звал? Чем Добби может помочь директору?»

К несказанному облегчению Северуса, на вопрос о возможности проникнуть в Малфой-мэнор эльф ответил утвердительно: «Добби все еще допущен в дом прежнего хозяина, сэр. Добби может приходить и уходить незаметно».

Снейп обрисовал ситуацию без прикрас: домовика непременно заметят и попытаются остановить — но на кону жизнь Поттера. Больше ничего говорить не пришлось: эльф горячо заверил, что ради спасения Гарри Поттера пойдет на любой риск и пожертвует чем угодно.

«Постарайся вытащить всех троих, Добби, — попросил Северус, но был вынужден жестко добавить: — В первую очередь Поттера, остальных — как получится».

«Да, директор! — закивал эльф, хлопая ушами. — Добби сделает что угодно для Гарри Поттера! Добби спасет Гарри Поттера!»

И домовик действительно сделал все, что было в его силах: вытащил из плена не только Трио, но еще Лавгуд, гоблина и старика Олливандера. Но за свой подвиг Добби расплатился жизнью, а Гермиона успела натерпеться пыток.

Какая же удача, что Аберфорт сумел получить сообщение от Поттера! Какая удача, что второе зеркало было у одного из немногих знающих о двойной роли Снейпа! У Северуса до сих пор пробегал мороз по спине, когда он вспоминал тот день и осознавал, что был на волосок от того, чтобы узнать о пленении гриффиндорцев слишком поздно. Если бы у Снейпа были ночные кошмары, то, несомненно, одним из главных сюжетов стало бы то, как он, прибыв в Малфой-мэнор, видит в гостиной три изуродованных мертвых тела и узнает в них Гарри и его друзей.

— Это были вы? Вы послали Добби?!

По изумленному лицу ученицы он понял, что она до сих пор не знала об этом.

— Разумеется. А кто еще мог это сделать?

— Аберфорт… — развела руками Гермиона. — Гарри ведь его видел в осколке зеркала… Правда, тогда он подумал, что видит профессора Дамблдора. Но потом мы узнали, что зеркало Сириуса забрал у Флетчера Аберфорт, и решили, что это он отправил к нам Добби.

— Домовой эльф откликается только на зов хозяина, — покачал головой Северус. — Или работодателя, если это свободный эльф. Так что властью над Добби тогда обладал я как директор Хогвартса. Получив известие от Аберфорта, я вспомнил об эльфе, который подчинялся мне, но при этом имел доступ в дом Малфоев.

— А почему Аберфорт послал информацию вам? Он все знал? Ему сказал профессор Дамблдор?

— Нет, его посвятила в мою тайну Минерва. Она не хотела расширять круг посвященных, но младший Дамблдор был чрезвычайно нужен нам — кто-то ведь должен был снабжать Выручай-комнату едой.

Гермиона почувствовала, как ее глаза наполняются влагой.

— Вы спасли нас — еще раз! И тайно помогали ребятам из сопротивления! Я не знала!

Изогнув бровь, Снейп достал из нагрудного кармана новый белый платок, готовясь к тому, что слезы, стоящие в глазах студентки, сейчас хлынут бурным потоком.

— Вот оно как? Даже всезнайка не все знает? — пошутил он в попытке отвлечь ее.

К его огромному облегчению, незатейливый каламбур пришелся собеседнице по вкусу.

— В том, что касается вас, думаю, я никогда не буду знать всего, — улыбнулась она сквозь слезы, принимая платок.

— Если только я сам не захочу этого, — быстро отозвался Снейп.

Гермиона склонила голову набок. Северус пытался оставаться по-прежнему замкнутым и отчужденным, но она нашла уже не одну брешь в его защите и добралась до человека внутри. Она сильно подозревала, что если расплачется прямо сейчас, то он, так же как во сне, без раздумий утешит ее, крепко обняв. Но еще она чувствовала, что Северусу с трудом дается новая роль. Если она хочет по-настоящему сблизиться с этим замкнутым и недоверчивым мужчиной, то ни в коем случае не должна подталкивать его к новым шагам раньше, чем он сам решит их сделать.

— И как я не догадалась насчет Добби? Мы почему-то не подумали о том, как Аберфорт сумел найти его, да еще и так быстро. А сам Аберфорт не стал ничего объяснять.

— Разумеется, не стал. Минерва взяла с него клятву хранить секрет.

— Но ведь Добби мог все рассказать Гарри! И обязательно рассказал бы, если бы остался жив!

— Возможно, — пожал плечами Северус. — Но в тот момент мне было некогда думать об отдаленных последствиях. Впрочем, Гарри все равно не поверил бы в услышанное.

— Если бы услышал это именно от Добби — поверил бы!

— Выходит, домовик спас Поттера дважды. Неизвестно, как все обернулось бы, если бы он выжил и заговорил.

Гермиона печально вздохнула.

— Раз уж мы обсуждаем всякие «если бы»… Я часто думаю о том, что если бы вы с Гарри действовали сообща, то покончили бы с Волдемортом раньше.

— Этого мы уже не узнаем. Что сделано, то сделано.

Снейп, конечно, был прав, но Гермионе было сложно принять эту правоту. С высоты всего известного сейчас ей открылось множество вариантов более легкого исхода. И большинство таких «если бы» упирались в недоверие между Гарри и Северусом, за которое Гермиона винила Дамблдора. Почему директор не стал сам учить Гарри окклюменции, если он знал, сколь малы шансы на успех у Снейпа?

Она подозревала, что Дамблдор специально подпитывал вражду между своим шпионом и Мальчиком-Который-Выжил. Успех всей войны зависел от того, удастся ли Гарри собрать Дары Смерти, и для того, чтобы передать Гарри власть над Старшей палочкой, директор был готов пожертвовать своим самым верным слугой. Совсем как Волдеморт.

— Я бесконечно благодарна Добби за то, что он сделал ради нас. И буду бесконечно винить себя за его смерть…

Северус покачал головой:

— Вы ни в чем не виноваты. Я попросил его — попросил, не приказал! — спасти Поттера, и он сам решился сделать это любой ценой.

— Вы же не знали, что будет!

— Даже если бы знал, то все равно выбрал бы то же самое. Как и Добби. Он погиб, спасая жизнь волшебника, которого уважал и которому служил по своей воле, — для домового эльфа нет большей чести. Мы должны гордиться им и быть благодарны ему… Но не имеем права преуменьшать его доблесть, беря ответственность на себя.

Гермиона улыбнулась так тепло, что он в смущении отвел глаза.

— Чем больше я вас узнаю, тем больше поражаюсь.

Ее переполняли эмоции, в которых она сама не могла разобраться: не только удивление тем, сколь неожиданные новости ей открылись, не только уважение к пополнившемуся послужному списку Снейпа. Услышанное проливало свет на его человеческие качества, и Гермиона еще на капельку лучше узнала мужчину, которого не знал никто, кроме нее.

— Вы спасли меня, — продолжила она. — Вы вывели меня из Малфой-мэнора дважды — в тот раз по-настоящему и сегодня в моем сне. Видели бы вы этот сон! Вы обнадежили меня, попросили не сдаваться, помогли найти убежище и оградить свой разум! Впервые я проснулась после кошмара без панического ужаса и слез! У меня появилось чувство… освобождения!

— Что ж, по-видимому, начинают проявляться ваши умения в окклюменции, — кивнул Северус, глядя в сторону. — Хорошо.

Первую часть ее реплики он оставил без ответа, и Гермиона возразила:

— Да нет у меня никаких умений в окклюменции! И собственного убежища тоже нет, я воспользовалась вашим!

— Это не имеет значения. Главное, что убежище вы все-таки нашли, — стоял на своем Северус. — Я уже говорил, окклюменцию невозможно изучить, как трансфигурацию, зелья или нумерологию. Данное направление магического искусства находится где-то ближе к прорицаниям — и то, и другое в отсутствие четких законов и правил опирается на интуицию и чутье. Пути освоения окклюменции у каждого волшебника свои, порой совершенно непредсказуемые.

Гермиона была не согласна. Все улучшения ее состояния, которые в последнее время наметились: физические, умственные и эмоциональные — были связаны не с окклюменцией, а с самим Снейпом. Это он был тем теплым ветром, который мягко подсказывал ей направление. Это он избавил ее от страхов. Он, как и обещал во сне, был всегда рядом — непоколебимый и надежный, как скала. Очевидно, Гермиона увидела его во сне именно потому, что твердо знала: он без раздумий придет на помощь наяву. Доверие к Северусу, привычка полагаться на него, желание всегда быть рядом с ним укоренились в душе Гермионы так глубоко, что не отказывали ей даже во сне.

Так что следующая мысль оказалась вовсе не шокирующим откровением, а закономерным выводом. Она любит его. Вот так просто — любит. В этом чувстве сплелись восхищение, уважение, жажда быть вместе, защищенность рядом с ним — и вместе со всем этим желание защищать и поддерживать его самой. В его присутствии ей сразу и спокойно, и волнительно. В этом клубке ощущений можно разбираться, находя новые чувства и подбирая для них слова, хоть целую жизнь — и да, Гермиона готова была посвятить свою жизнь этому занятию.

Но сейчас непреклонный учитель и начальник сидел за соседним столом, ничего не зная о мечтах ученицы. Она же не спешила изливать на него признания, твердо зная, что он не готов их услышать. Нужно дать ему разобраться во всем самому — так же терпеливо, как он учит ее окклюменции.

— Возможно, вы правы, дело в окклюменции, — сказала Гермиона, пожимая плечами и снова берясь за перо. — Но даже если так, то нельзя забывать, что меня учили вы. Это ваша заслуга, как ни посмотри.

Договорив, она опустила глаза к лежащему перед ней сочинению и погрузилась в проверку, чтобы избавить Северуса от необходимости продолжать разговор, если ему не хочется.

* * *

Оставшиеся до каникул недели пролетели незаметно. Гермиона принимала Пытливое зелье еще трижды. Каждый раз, как в первый, профессор скрупулезно оглашал правила в начале занятия, и с каждым разом ученица легче замечала его вторжения и изящнее сбивала его с пути, подумав о чем-нибудь неожиданном.

К ее величайшей радости — а также к радости Гарри, — Северус принял приглашение отметить Рождество на площади Гриммо, причем выразил согласие довольно любезно, хотя и с некоторым официозом. Гермиона, чьи тайные эксперименты с обращением чар на пере Снейпа незадолго до того увенчались успехом, дословно перенесла на пергамент то, что он сказал:

Неожиданно, что вы жаждете моей компании, особенно по такому поводу. Однако приличия предписывают мне согласиться, несмотря на сомнения в благоразумности как моего согласия, так и вашего приглашения.

Она произнесла заклинание для «перевода со снейповского» — и усомнилась, что чары работают как задумано. Изменившаяся надпись гласила:

Я необычайно тронут вашим желанием видеть меня на семейном празднике. Но происходящее пугает меня до чертиков.

В конце концов Гермиона решила, что даже если Северус никогда не подумал бы именно в таких выражениях, то его эмоции и настроение в момент, когда он произносил эти слова, заклинание распознало верно. Несомненно, Снейп был и приятно удивлен, и взволнован. Поводы для волнения она легко могла себе представить: Северус не найдет общего языка с крестником, и праздник обернется разочарованием для всех; он не сумеет освоиться; гости на Гриммо увидят Северуса и Гермиону рядом, сразу обо всем догадаются и осудят неподобающие отношения учителя и ученицы. Словом, если встать на точку зрения Снейпа и посмотреть на грядущие каникулы так же пессимистично, как смотрит на вещи он, то недолго прийти в отчаяние и самой!

Гермиона решительно встряхнула головой, избавляясь от упаднических мыслей. Все будет хорошо. На Гриммо соберутся самые близкие и понимающие друзья, никто никого не осудит, все будут веселиться, обмениваться смешными подарками и устраивать розыгрыши. Гермиона уже знала, что принесет в качестве «белого слона», а вот о настоящем подарке для Северуса ей еще предстояло позаботиться.

Идея, что бы ему подарить, никак не желала приходить, так что неожиданно за пару дней до каникул Снейп опередил Гермиону.

— У меня есть кое-что для вас, — объявил он, как только ассистентка перешагнула порог кабинета.

— Рождественский подарок?! — с надеждой ахнула Гермиона.

— Во-первых, Рождество еще не наступило. Во-вторых, вы сами анонсировали мне обмен «слонами», когда все соберутся. Так что нет, это не рождественский подарок. Я просто изготовил это для вас.

Северус достал из ящика стола бутылочку, наполненную светло-оранжевой жидкостью, и подчеркнуто буднично подал ее студентке. Гермиона, взяв зелье, выдернула пробку и принюхалась.

— А что это такое?

Снейп нахмурился:

— Мисс Грейнджер, вам следовало задать данный вопрос раньше, чем открывать флакон! У некоторых зелий даже испарения смертельно опасны!

— Но вы же не сварили специально для меня в качестве нерождественского подарка сильнодействующий яд? — пошутила Гермиона, глубоко дыша над открытой емкостью. — Пахнет приятно. Кажется, отдает мыльным корнем… Это ведь не нужно пить?

— Нет, не нужно. Это средство для очистки волос, его можно использовать вместо маггловских продуктов, смешанных Мерлин знает из чего. Я подумал, что раз эксперимент с зубной пастой был удачным, то можно попробовать помочь вам.

— Помочь? По-вашему, я страдаю от нехватки шампуня?

Снейп возвел глаза к потолку и вздохнул.

— Нет, — ответил он так обреченно, будто Гермиона задала ужасно глупый вопрос. — Но, судя по вашим постоянным жалобам, страдания вам причиняет сама шевелюра. Перед первым использованием не забудьте положить в емкость один свой волос и хорошенько взболтать.

— То есть это нечто вроде Простоблеска?

Северус принял оскорбленный вид:

— Простоблеск?! То варево, в которое вы буквально окунули голову перед Святочным балом, чтобы зацементировать и обуздать свои кудри? Нет, это другое средство.

— Но ведь оно тоже предназначено делать волосы гладкими и послушными?

— Я не вижу нужды делать с вашей прической нечто подобное. Разработанное мною зелье, мисс Грейнджер, должно помогать волосам, а не бороться с их истинной природой, делая из волос то, чем они не являются. А копна у вас на голове определенно не является ни «гладкой», ни «послушной».

Скорее Северус назвал бы эту каштановую гриву (про себя, разумеется!) своевольной, упрямой и дерзкой — прямо как ее хозяйка. Какое-то время назад он обнаружил, что находит прическу ассистентки привлекательной.

— А вы сами пробовали это средство? — Гермиона бросила на его голову дотошный взгляд.

— Именно такую формулу — нет.

— Собираетесь сначала испытать на мне? На случай нежелательных побочных эффектов?

— Конечно, я не спешу применять зелье именно по этой причине, — усмехнулся Снейп. — Вовсе не оттого, что цветочный запах для меня сам по себе нежелательный эффект.

— Хорошо, — сказала Гермиона, еще раз напоследок понюхав шампунь и плотно закупорив бутылку. — Я попробую. А спасибо скажу после того, как буду уверена, что не облысею и не превращусь в швабру.

— Какое доверие! — иронично ответил Северус. — Я ведь никогда раньше не варил зелья, так что будьте снисходительны к моему дебюту.

Отсмеявшись, Гермиона спросила:

— Почему никто не знает о вашем прекрасном чувстве юмора?

— Потому что я прикладываю немалые силы, чтобы скрывать его, и выгуливаю только по особым случаям. Шутки во всеуслышание повредят моей репутации даже больше, чем пышная прическа, благоухающая, как майский сад. Не пора ли нам приступить к работе?

* * *

На следующий вечер, последний перед всеобщим отъездом из замка, у Северуса не было назначено встречи с ассистенткой. Однако она пришла без приглашения — и не просто пришла, а впорхнула в лабораторию, как на крыльях.

— Вы чудо! Вы просто чудо! — воскликнула она, приближаясь к Снейпу, и запечатлела на его щеке целомудренный, но пылкий поцелуй. Северус чуть не выронил банку, которую держал в руках.

— Мерлина ради, что происходит?! — Он попытался скрыть неловкость за возмущением.

— А вы не замечаете?

Гермиона закружилась на месте. С ее лица не сходила улыбка, глаза сияли от радости, волосы развевались упругими волнами… Точно, волосы! Она воспользовалась зельем, и результат не заставил себя ждать. В конце концов, степень Мастера Снейп получил не просто так.

— Объем есть, — кивнул он, придирчиво разглядывая локоны, переливающиеся в свете факелов всеми оттенками янтаря и каштана. — Липкости нет.

— Вот именно! — подтвердила Гермиона. — Теперь они волнистые, но не лохматые! И прилично выглядят после причесывания! А раньше от расчески вставали дыбом, как будто меня током ударило. Ваш шампунь просто прекрасен! Я даже рискнула использовать сушильные чары — и все получилось! Теперь мне не нужно часами сидеть с мокрой головой, рискуя простудиться.

Северус поддался порыву взять одну из прядей за кончик и оттянуть вниз, выпрямляя. Когда он выпустил локон, тот подпрыгнул энергичной пружинкой и вернулся к прежней форме.

— Выглядят живее. Мне нравится.

Гермиона замерла как завороженная. Она знала, что волосы не имеют нервных окончаний, но все равно ощущала тепло и твердость мужских пальцев. Ведь это даже прикосновением нельзя считать — так почему же мимолетный жест Снейпа вызывает у нее больше эмоций, чем вызывали откровенные лапания Рона? Ей так хотелось, чтобы Северус трогал ее еще и еще, не только за волосы… Фантазия сама нарисовала, как касания рук становятся смелее, за ними следует жадный неистовый поцелуй, потом еще один — и кончается все тем, что Северус овладевает ею прямо здесь, на лабораторном столе.

Снейп, не отводя взгляда, напряженно кашлянул, и Гермиона поняла, что все эти желания были написаны у нее на лице.

— Гермиона…

— Нет. — Она накрыла пальцем его губы. Если он собирается напоминать об уговоре и взывать к благоразумию, то она не желает сейчас этого слышать. Если хочет извиниться за свой невинный жест — тем более. — Не надо. Просто ничего не говорите. Спасибо вам за такой чудесный нерождественский подарок. У меня тоже есть для вас кое-что. Хотя с вашим подарком это, конечно, не сравнится…

Она достала из складок мантии бисерную сумочку, запустила в нее руку и извлекла нарядно упакованную коробочку. Северус отметил, что бумага с рождественскими картинками не настолько безвкусна, как большинство подобных изделий.

— Только не разворачивайте сразу, — попросила Гермиона. — Не хочу вынуждать вас изображать радость, если содержимое вам не понравится. А вот это можно открыть сейчас. — На свет появилась жестяная коробка, размерами больше самой сумочки. — Это печенье, я сама испекла. Правда, для того, чтобы воспользоваться кухней, мне пришлось пригрозить домовым эльфам, что я снова начну вязать шапочки. А, и еще… Чуть не забыла… — Она достала объемистый сверток черной ткани. — Ваша мантия.

Снейп нахмурился:

— Уверены, что она больше не нужна вам?

— Нет, спасибо. Она выдохлась.

— Выдохлась? — недоуменно переспросил Северус.

— Споры выдохлись, — зарделась ученица. — Улетучились. И Полумна подтверждает, что фиолетовая аура исчезла.

— Ясно, — кивнул он, беря сверток. — Я правильно понимаю, что на каникулах вы купите себе сменную мантию?

— Зачем? У меня же есть халат.

— Тот клочок шелка, который вы считаете одеждой? Ну уж нет! — Северус решительно сунул мантию обратно. — Забирайте!

— Что? Зачем?

Снейпу не хотелось открыто ссылаться на материальные трудности студентки, но раз уж на то пошло, лучше поставить под удар ее гордость, чем здоровье.

— Я помогаю вам восстановить силы не для того, чтобы все успехи вылетели в трубу, когда вы сляжете с воспалением легких! А если не возьмете мантию сейчас, то я принесу ее в качестве своего «слона». Уверяю, все будут шарахаться от столь роскошного подарка, как моя поношенная одежда, и он неизбежно осядет у вас.

— Что ж, если вы настаиваете… Спасибо!

Гермиона потянулась, чтобы взять мантию, но тут же отдернула руку — неожиданно ей в голову пришла смелая идея.

— А знаете что? На каникулах она мне не понадобится, ведь на площади Гриммо не так холодно, как в замке. И не могу же я носить вашу мантию при всех! Так что подержите ее пока у себя, хорошо?

Северус не понял, почему в словах студентки прозвучала такая упорная надежда, и заподозрил, что она опять что-то замышляет. Однако с ее аргументами сложно было поспорить.

— Хорошо, — вздохнул он.

— А вы не могли бы иногда надевать эту мантию? Вы ведь помните, фиолетовые споры ваших темноцветов нужны, чтобы я избавилась от своих…

— Еще одно подобное заявление — и я решу, что вы рехнулись за компанию с Лавгуд!

Гермиона улыбнулась:

— А мне, наоборот, иногда кажется, что Полумна — самый здравомыслящий человек в моем окружении. Спасибо вам за подарки.

— Пожалуйста, — только и ответил Северус. — Увидимся в сочельник.

— Да, — ее улыбка стала теплее. — Я буду очень ждать.

В предыдущей главе:

Гермионе снова снится Малфой-мэнор. Но на этот раз в сновидении появляется Северус и выводит ее из кошмара. Днем, обсуждая это с профессором, Гермиона с удивлением узнает, что это он отправил Добби в Малфой-мэнор на помощь Трио.

Гермиона окончательно понимает, что она любит Северуса и что он пока не готов услышать ее признание.

Снейп принимает приглашение Гарри на Рождество. Прощаясь перед каникулами, он вручает Гермионе зелье для ухода за волосами, которое составил специально для ее непослушной шевелюры. А еще, когда она наконец решается вернуть Северусу его мантию, он позволяет ей оставить мантию себе. Они расстаются, с нетерпением ожидая встречи на площади Гриммо.

Каникулы пролетели быстро. Компания, собравшаяся на Рождество на площади Гриммо, провела время на удивление приятно, а все возникающие неловкости быстро сглаживались праздничной атмосферой, которую обеспечивало не в последнюю очередь обилие глинтвейна, сливочного пива и огневиски.

Гермиона набрала пару фунтов из-за вкусностей, которые наготовил Кикимер: печенье, пирожные, конфеты, не говоря уж об основных блюдах. Глядя на то, как она налегала на угощение, друзья с шутками припоминали ей движение за права домашних эльфов. А Гермиона, сделав выводы из той затеи, весь вечер осыпала Кикимера комплиментами вместо тирад о его горькой рабской доле, и польщенный домовик, светясь от счастья, старался услужить гостье еще лучше.

Несмотря на все исходные сложности, гости довольно легко нашли общий язык. Присутствие Тедди растопило сердца собравшихся, а больше всех малышу радовался Драко. До этого он не общался ни с вычеркнутой из числа членов семьи тетей Андромедой, которая вышла за маггла, ни с кем-либо из родственников по ее линии и теперь был рад познакомиться с племянником. Добрую часть вечера Драко провел на полу, возясь с Тедди.

Гермиона осталась на площади Гриммо до конца каникул, и дни без Северуса показались ей невыносимо долгими. На новогоднюю ночь они с Полумной, Гарри и Драко пошли в клуб. До войны Гермиона и в самых диких фантазиях не могла представить, что будет развлекаться подобным образом. Но теперь она стала другой. Несмотря на шрамы и впечатавшиеся в подсознание страхи, она все-таки возвращалась к жизни и более уверенно смотрела в завтрашний день.

Ее самочувствие уверенно улучшалось. Принятые Северусом меры дали эффект: питательное зелье восстановило аппетит, диетические блюда из отдельного меню помогли наладить пищеварение, а сон стал спокойнее: теперь Гермиона реже просыпалась от кошмаров и легче успокаивалась после них.

Она не обольщалась тем, что во сне ее защищают собственные способности к окклюменции, и по-прежнему считала, что обязана всеми положительными сдвигами Северусу. Порой ей снилось, что она, маленькая девочка, потеряла родителей и бегает за ними, а когда наконец находит маму и папу, то они безразлично смотрят на нее и говорят, что у них нет никакой дочери. Иногда был сон, в котором Северус, умирая на полу Визжащей хижины, говорил, что Гермионе без него будет лучше. Иногда — тот, где Нагайна бросалась на Гарри, а Гермиона стояла рядом в ступоре, не зная, что ей делать. Но самый жуткий кошмар — о пытках у Малфоев — больше не возвращался.

Магические силы восполнялись: лишь после того, как Гермиона перестала постоянно носить гору походного снаряжения, она поняла, сколько энергии у нее отнимало перемещение незаметного веса. Уверенность в новой волшебной палочке сделала заклинания мощнее, четче, и чувство, что палочка противится, пропало.

Панических атак после того случая в бальном зале не было, однако Гермиона не спешила делать вывод, что все позади. По-прежнему существовали триггеры, способные моментально привести ее в неконтролируемый ужас: например, при взгляде в зеркало ей могло почудиться лицо Беллатрисы вместо собственного. Но стоило ей сжать в руке портключ, зная, что при желании она в следующий миг окажется у Снейпа, — и страх отступал.

Итак, абсолютно всем перечисленным Гермиона была обязана Северусу: помимо всех его советов, поступков и уроков окклюменции, уверенность в нее вселяло само его присутствие рядом.

На каникулах они в полной мере обнаружили всю двусмысленность и сложность своих отношений. Началась неловкость прямо с приветствия. Гермионе, как и Гарри, было странно в домашней обстановке обращаться к гостю «профессор Снейп», в то время как Ремус вне уроков был для них просто Ремусом, а Северуса свободно называл по имени Драко.

Все присутствующие договорились обращаться друг к другу по именам и на ты, но Гарри и Северусу это оказалось не под силу. У крестного привычно вырывалось «Поттер» в адрес крестника, а Гарри отбросил обращение «профессор» и называл крестного просто «Снейп» — неформально, в меру фамильярно и с возможностью сохранять видимость былой неприязни. Похоже, по тем же причинам Драко называл по фамилии Гермиону.

Сама Гермиона была счастлива возможности наконец-то перестать выкать любимому мужчине хотя бы в частной обстановке, и соглашение осталось в силе после возвращения в школу. Она могла бы обращаться к нему «сэр» — это вполне уместное проявление уважения, — но официальное «профессор Снейп» в последнее время казалось ей чем-то чужеродным. Во-первых, не хотелось лишний раз подчеркивать, что он ее учитель, во-вторых, в мыслях она уже давно называла его не иначе, как Северусом. Да бога ради, они целовались! Дважды!

Второй поцелуй был, можно сказать, вынужденным — Гарри, украшая дом к празднику, коварно выбрал для расположения зачарованной омелы стену прямо над дверным проемом гостиной. Столкнувшись на пороге, Северус и Гермиона очутились под действием заклинания, которое не давало им сойти с места, пока не поцелуются. Гермиона нашла эту случайность однозначно счастливой, а вот насчет мнения избранника была не уверена. Целовал он ее точно без отвращения, но был заметно напряжен и сдержан.

Сдержанность — второе имя Северуса Снейпа — была одним из качеств, которые привлекали в нем Гермиону. Рон пугал ее вспыльчивостью и импульсивностью, которые после войны здорово усилились. Все два месяца их романа Гермиона никогда не знала, чего ждать от своего парня: он мог психануть из-за любой мелочи. А Северус был хоть и не легкого нрава, но хотя бы последователен и верен себе. Его угрюмость могла обернуться гневом или даже яростью, но это никогда не случалось на ровном месте: студенты начиная с первого курса могли предсказать, что способно вывести профессора из себя. Злясь, он не кричал, а наоборот, начинал говорить подчеркнуто тихим голосом, веско роняя каждое слово. Гермиона высоко ценила эту его привычку.

Безупречный самоконтроль Северуса вселял в нее ощущение безопасности и в то же время вызывал сладкие грезы о том, каков окажется этот мужчина, когда Гермиона все-таки заставит его потерять голову и полностью отдаться своим чувствам. Оставалось только дождаться окончания неимоверно долгого учебного года.

Иногда ей казалось, что возлюбленный, как и она, держится из последних сил. Он ведь с самого начала предрекал, что сохранение дистанции окажется тяжелым испытанием для обоих. Возможно, было бы чуть легче без встреч наедине, если бы Гермиона так и оставалась для него просто ученицей, просто «мисс Грейнджер». Но с женщиной (Гермиона отчаянно надеялась, что в мыслях Северуса она женщина, а не девчонка!), которую целовал уже дважды, сложно делать вид, что ничего между вами нет.

После окончания каникул Снейп заметно отдалился от Гермионы, и она не обижалась, понимая, что он пытается восстановить самообладание. О продолжении уроков окклюменции Северус не заговаривал, и это тоже было понятно: теперь занятия превратились бы в хождение по очень тонкому льду. Однако Гермиона не хотела бросать учебу на полпути. Может быть, такого уровня, как Снейп, она не достигнет никогда, но ей определенно есть куда расти. И вскоре подвернулся удобный и приятный повод завести речь о возобновлении занятий.

Гермиона вошла в кабинет крадучись, чтобы не отвлечь Мастера зелий, в случае если он считает помешивания. Но Северус был занят всего лишь подготовкой ингредиентов впрок. Услышав осторожные шаги, он поднял взгляд от разделочной доски с корнем асфоделя.

— Чему ты так радуешься? — спросил Снейп, заметив ее широкую улыбку.

Разумеется, видеть его доставляло Гермионе радость само по себе, но сегодня ее хорошее настроение имело еще одну вескую причину.

— Мне ответила мама! Перед Рождеством я отправила им с папой письмо.

Северус знал, что она долго решалась последовать его совету и написать родителям не в качестве агента, ведущего дело по защите свидетелей, а как Гармони Миллер лично.

— Я рад за тебя, Гермиона. Что она пишет?

— Что они с папой были рады получить от меня весточку и с удовольствием будут поддерживать контакт, даже если официального повода больше нет. Я написала, что ушла со службы и решила сделать передышку перед поисками новой работы.

— То есть их эмоциональная реакция на тебя устойчива, — хмыкнул он, возвращаясь к работе. — Интересно.

— Да! — воодушевленно подтвердила Гермиона. — Я уверена, какие-то очень глубинные воспоминания остались неповрежденными! — И виновато добавила: — Мама пишет, что у них ощущение, будто они давным-давно меня знают и что-то во мне кажется им родным…

— Это хороший знак. Удалить эмоции тебе не удалось. Родители любят тебя, даже если на данный момент не осознают этого.

— А еще они просят меня присмотреть за пустующим домом. Так и не решили, продавать ли его…

Северус оторвал взгляд от разделочной доски и пристально посмотрел на Гермиону:

— Тяжело думать об этом?

— Не так, как пару месяцев назад, — ответила она, направляясь к стеллажу с чистой посудой, чтобы взять принадлежности для себя и помочь зельевару с нудной работой. — Честно говоря, пока я учусь в Хогвартсе, не так уж важно, где они живут. Главное, что они счастливы. Папа увлекся рыбалкой. А мама — представляешь, Северус? — собирается написать книгу! Фэнтези-роман!

— То есть сказку?

— Нет! Целый роман! Вроде тех, которые она читала мне в детстве: «Властелин колец», «Бесконечная история», «Хроники Нарнии»… Я бы, возможно, предпочитала детские энциклопедии, но мама сама обожала книги о чудесах и тайнах. Уже тогда она мечтала написать свою книгу. Но этот интерес как отрезало после моего поступления в Хогвартс.

— Почему? — удивился Северус.

— Да, звучит странно, знаю… — кивнула Гермиона, задумчиво выравнивая пучок щупалец растопырника на доске перед собой. — Наверное, потому что до того все волшебные существа: единороги, вампиры, привидения, великаны — были для нее безопасными, существуя только на бумаге, а магия очаровывала и вдохновляла. Но как только мама узнала, что все это бывает на самом деле, ее мир перевернулся. Сказка кончилась. Иногда я задумываюсь, не оказала ли ей добрую услугу, стерев память. Похоже, что я, убрав из ее жизни себя и вместе с собой все волшебное, вернула ей ее собственную магию: веру в чудо и вдохновение.

— И о чем же будет ее роман?

Гермиона смутилась:

— Ну… Здесь, кажется, находит подтверждение твоя теория нестираемости глубинных воспоминаний… Мама собирается писать о волшебниках, скрытно живущих в Британии своим небольшим сообществом. Главной героиней будет девочка, которая, открыв в себе магический дар, отправляется спасать мир от злого колдуна. Детали еще не продуманы.

Брови Северуса поднялись почти до волос, выражая изумление, иронию и оттенок беспокойства. Гермиона, когда читала письмо, сама не знала, смеяться ей или плакать. Но потом, обдумав полученные новости, предпочла видеть в маминой затее повод укрепить связь.

— В ответном письме я обязательно поддержу маму. И даже подскажу ей пару идей…

— Каких это? — подозрительно нахмурился Северус.

Гермиона лукаво улыбнулась:

— Напишу, что этой истории обязательно требуется антигерой. Тот, кого все будут недооценивать и считать злодеем. А в конце он окажется принцем, и девочка влюбится в него.

Снейп фыркнул:

— Не забудь упомянуть, что он молод и красив.

— Ну уж нет! Он будет старым ворчуном! Не седобородым старцем, конечно, но определенно зрелым мужчиной, замкнутым и угрюмым. В этом и есть вся соль, неужели не очевидно?

— Мне — нет, не очевидно. Но я и не вхожу в целевую аудиторию будущей книги.

— Маме понравится эта идея, — уверенно заявила Гермиона. — Она ведь и сама полюбила мужчину намного старше себя и вышла за него замуж. А героиню посоветую назвать Гарриета!

— А фамилию предложи Миллер, — с ухмылкой продолжил Северус. — Оригинально и совсем ни на что не похоже.

— Точно! — согласилась Гермиона, как будто не заметив иронии. — Послушай, как звучит — «Гарриета Миллер и камень мудрости!» Лучше не упоминать философский камень, чтобы Министерство ничего не заподозрило.

— А что насчет злого колдуна?

— О, здесь просто бездна вариантов: Змееморд, Волделорд, Молдеворт…

Северус покачал головой.

— Сумасбродство.

— Знаешь ли, не я собираюсь сочинять этот роман! Просто дам автору несколько советов. Если мы начнем обсуждать книгу в подробностях, то я смогу в качестве новых идей описать маме все свои приключения… Думаю, ее поврежденному разуму это будет полезно.

— Возможно.

— Кстати об исцелении разума… — начала Гермиона, надеясь, что переход получился ловким. — Когда мы продолжим занятия окклюменцией?

Снейп долго молчал, продолжая нарезать асфодель, потом аккуратно отложил нож в сторону и поднял взгляд на ассистентку.

— Не уверен, стоит ли продолжать их вообще.

— Почему?

Северус глубоко вздохнул.

— Гермиона, — начал он, тщательно подбирая слова и выдерживая рассудительный, деловой тон, — я в самом начале говорил тебе, что учить тебя окклюменции — не самое уместное в нашей ситуации.

— Опять ты закрываешься… — печально заметила Гермиона, тоже откладывая работу и полностью уделяя внимание беседе. Снейп промолчал, его бесстрастное лицо было совершенно неподвижно. — Снова эта маска, этот тон. Зачем? Я думала, мы давно прошли эту стадию.

Ее горечь была отчетлива до осязаемости, и Северус почувствовал укол вины. Она действительно не понимала его мотивов, а он не знал, как объяснить их.

— Вот именно! Мы прошли эту стадию, как и многие другие. Наши отношения развиваются недопустимо быстро.

— Обычно такое говорят девушки мужчинам, а не наоборот, — заметила она.

— А в нашем случае, раз уж девушка форсирует события, приходится говорить мне.

Гермиона поняла, что он намекает на поцелуй, к которому она его почти что принудила в доме Гарри. «Почти что» — потому что эмоционально и физически он был наверняка не против, но рассудком считал это неуместным. А она поступила как гриффиндорка до мозга костей: подчинилась зову сердца, наплевав на голос разума, да и на мнение самого Северуса, не раз говорившего, что до конца учебного года они должны держать дистанцию.

— Извини, — пристыженно сказала она. — Мне не стоило напрашиваться на поцелуй.

Северус, увидев ее раскаяние и вину, понял, что своими словами привел Гермиону к выводу, которого никак не предполагал.

— Даже не смей извиняться за это! — эмоционально воскликнул он. Можно подумать, он стал бы вот так, на правах учителя, отчитывать ее за желание поцеловать его! — И твоей вины нет. Омела была заколдована.

— А кто, по-твоему, напомнил Гарри повесить и зачаровать ее?

Шуточное заклинание, которое волшебники традиционно накладывали на рождественское украшение, работало только на людях, питающих друг к другу симпатию. Оно ничего не сделало оказавшимся под омелой Северусу и Ремусу, а вот Драко с Гарри пригвоздило к месту, как и мечтал хозяин дома, вешая украшение.

— Неважно, — отмахнулся Северус. — Если бы я категорически не желал идти на поводу у какой-то ветки растения, то развеял бы ее в пыль.

А еще он мог просто чмокнуть Гермиону в щеку, как делали Люпин и Гарри, — этого было достаточно для освобождения от чар. И наверное, так и поступил бы, если бы в самом начале вечера Драко, которого омела тоже подловила вместе с Гермионой, не присосался к ней, засунув язык почти в горло. Крестник просто пошутил, Северус не собирался всерьез ревновать к нему Гермиону, но после выходки Драко голос первобытного самца глубоко в душе потребовал всерьез заявить свои права на эту женщину. Разумеется, он хотел поцеловать ее, а омела была не более чем оправданием, в первую очередь перед самим собой.

— Тогда как же я форсирую события, если дело не в поцелуе? — спросила Гермиона, разводя руками.

Северус вздохнул, недоумевая, как эта девушка, при ее-то чуткости к людям и наблюдательности, не понимает, что делает с ним. Даже Минерва заметила перемены.

— Из-за тебя я побеседовал о прошлом с Драко, обратился с просьбой к мисс Лавгуд, — начал перечислять Снейп. — Я взял ассистента — и это опять же ты! Из-за тебя я, в конце концов, провел Рождество в доме Гарри Поттера! В компании Люпина! В какой-то момент у меня на руках оказался слюнявый младенец — до сих пор не понимаю, как это случилось! Я, угрюмый мизантроп, оказался среди людей, которых раньше презирал, — и все прошло мирно и приятно. А после Рождества я, следуя твоему совету, побывал в Принц-хаусе и пообщался с теткой. За считаные недели вся моя жизнь перевернулась вверх тормашками. Да, я вправе заявлять, что события развиваются слишком стремительно!

— Северус! Ты виделся с тетей? — воодушевленно переспросила Гермиона.

Он закатил глаза к потолку.

— Да, виделся, но сейчас речь не об этом. Хотя нет — как раз таки об этом! Ты спросила — и сейчас я начну рассказывать во всех подробностях: что она сказала, что я сказал, что я теперь думаю и как отношусь к происходящему…

— Не вижу ничего плохого, — пожала плечами Гермиона. — Именно этим занимаются друзья: разговаривают, рассказывают новости, делятся проблемами и переживаниями…

Снейп снова мученически вздохнул. Неужели она настолько наивна? Студенты, конечно, воспринимают учителей как бесполых существ, это нормально и правильно. Но Гермиона определенно не испытывала подобных заблуждений на его счет, а он серьезно сомневался в существовании дружбы мужчины и женщины, особенно если женщина умна и красива, а мужчина достаточно честен с собой.

— Я же не требую, чтобы мы поскорее прыгнули в постель, — продолжала Гермиона. — К этому я и сама не готова.

Она не была девственницей, но эксперименты с Роном оставили ее равнодушной к сексу. Гермиона и не ждала неземного блаженства сразу же, без некоторой практики, без привыкания к телу партнера, изучения собственного тела, а главное — без чувства полной безопасности и возможности свободно говорить о своих ощущениях. Однако полученный с Роном опыт не оправдал даже скромных ожиданий. А вот Северус не был неопытным эгоистичным мальчишкой, и это давало ей повод для оптимизма. Думать о том, каково окажется в постели с ним (а Гермиона, конечно же, думала!) было заманчиво и немного страшновато.

— Не готова, — спешно согласился Северус. — Как и я.

— Но если мы и в этом единодушны, то что не так?

Снейп застонал. Как можно не ощущать искрящего между ними желания и не понимать, что легилименция в такой атмосфере превратится Мерлин знает во что? Как можно не догадываться, каких усилий стоит ему «платоническая дружба»?

— Я не хочу погружаться в твой разум, потому что все это… — Северус обрисовал рукой витиеватую фигуру в воздухе между ними, — и так достаточно сложно. Мы вместе отметили Рождество в доме твоего друга. Мы целовались. Дважды! Наедине ты называешь меня по имени. Ты доверяешь мне, делишься со мной секретами. Все это размывает границы и ставит под угрозу мою учительскую клятву.

Студентка непонимающе пожала плечами:

— Профессор Люпин наш друг и одновременно учитель. Без свидетелей мы с Гарри обращаемся к нему неформально. Мы ходим к нему в гости, нянчимся с Тедди…

Северус, отбросив слизеринские манеры, рубанул напрямую:

— А ты хоть раз чувствовала, как взгляд Люпина задерживается на тебе без повода? — Он прищурился, подался вперед и продолжил вкрадчиво, глядя в округлившиеся от неожиданности глаза напротив: — Ты замечала, чтобы он, когда ты проходишь мимо, складывал руки на груди и крепко сжимал, чтобы не дать им воли? — Помощница, завороженная, тяжело сглотнула и покачала головой. — Ты когда-нибудь видела в его глазах что-либо, кроме отеческой заботы?

— Нет… — прошептала Гермиона пересохшим горлом.

— Тогда сравнение неуместно, — закончил Снейп тем же тихим бархатистым голосом, прежде чем выпрямиться, отстраняясь.

Гермиона с приоткрытым ртом смотрела на Северуса, не находя ответа. Так вот что за скованность и напряжение она чувствовала во время поцелуя! Слова о том, насколько она желанна для него, пролили бальзам на ее сердце. Она и не знала, что способна вызвать в душе мужчины такие страсти.

Рону потребовалось несколько лет, чтобы заметить, что она принадлежит к женскому полу, а их роман обошелся без долгого чувственного соблазнения. Они просто оказались рядом друг с другом среди всеобщего горя и неразберихи — перепуганные, надломленные, ищущие, на кого бы опереться, — и решили, что могут утолить взаимную жажду тепла и заботы. Гермиона никогда не обольщалась мыслью, будто она возбуждает в Роне страсть какими-то своими особенными качествами. На другую девушку он набрасывался бы с таким же пылом.

Теперь же, она была уверена, все обстояло совершенно по-иному. Северус хотел ее и только ее. Этот умудренный опытом, сдержанный, внешне холодный мужчина хотел ее. Это было головокружительно до страха. Если он опасается входить в ее разум именно из-за того притяжения, которое испытывает, то значит, он боится не справиться с собой и… И что будет?! Он поцелует ее? Повалит на ближайшую горизонтальную поверхность, которой, вероятно, окажется, рабочий стол? От последней картинки, не впервые нарисованной воображением, у Гермионы сбилось дыхание. Она сомневалась, что будет противиться в такой ситуации, даже с учетом того, что в реальности все окажется не так идеально, как грезится в одинокой постели… Гермиона всегда полагалась на его верность слову и самообладание — но, может быть, зря? Может, она давно ходит по краю, не зная об этом?

— Ты хочешь сказать, что… — краснея и сбиваясь, забормотала она, — когда я рядом, то ты… можешь не устоять перед… соблазном?

— Что?! Нет! — в ужасе воскликнул Северус. — Я вовсе не это имел в виду, и ничего такого…

Он глубоко вдохнул, сам не понимая, отсутствие чего именно «такого» готов пообещать ей. Мерлина ради, он же не подросток, которому гормоны полностью залили мозг и текут из ушей! Он вполне способен обуздать свои физические порывы, а вот справиться с эмоциями сложнее. Но, в конце концов, окклюмент он или кто?

Отдалиться от Гермионы было бы разумной мерой после чересчур быстрого сближения. Но теперь Снейп понял: этим отдалением он накажет ее за свое собственное малодушие. Нет причин отказывать студентке в продолжении занятий, а если пресекать неформальное общение, то начинать нужно с совместной работы и вечерних разговоров за чаем. Но это исключено.

— Забудь, что я сказал, — решительно произнес Северус. — Жду на урок завтра вечером. И придумай к тому времени щит понадежнее льда и холста.

В предыдущей главе:

На каникулах Гермиона, Гарри и Северус договариваются называть друг друга по имени в приватной обстановке. Благодаря зачарованной омеле и некоторым другим обстоятельствам Северус и Гермиона целуются еще раз.

По возвращении в Хогвартс Снейп пытается дистанцироваться и прекратить занятия окклюменцией. Гермиона считает, что это из-за их поцелуя, и винит себя за то, что слишком форсировала события. Северус дает ей понять, что он боится утратить самоконтроль и пересечь оговоренную черту.

Гермиону вовсе не ужасает перспектива близости, но Северус боится не своих телесных реакций, а слишком быстрого эмоционального сближения. Оборвав объяснения на середине, он объявляет, что уроки окклюменции продолжатся.

Деловой тон, которым Северус согласился продолжить уроки и тут же выставил Гермиону вон, нисколько не огорчил ее. Важнее всего было то, что он согласился. А если внешней холодности ему будет достаточно, чтобы вернуть себе уверенность и ощущение контроля над ситуацией, то это просто отлично — на такие приемы студентка уже давно не обижалась, зная, что они лишь маскируют уязвимость Снейпа.

Послушавшись наставника, Гермиона весь остаток дня размышляла о новом щите. Придумав в свое время ледяную стену, она была безмерно горда своей изобретательностью, пока Северус не продемонстрировал, что монолитная, гладкая и с виду неприступная защита имеет свои слабые места.

Она вспомнила ощущение ментального контакта с Северусом: легкое касание ладони, разлившаяся по ледяной стене волна тепла — и Гермиона моментально сдалась. Щит растаял, и не успела она разобраться в ощущениях, как легилимент уже был внутри. Наверное, если бы он так же мягко, но настойчиво коснулся руками ее тела, а не разума, то она покорилась бы его желанию столь же быстро и безоговорочно…

Спохватившись, что опять витает в грезах, вместо того чтобы придумывать новую защиту, Гермиона строго заставила себя собраться.

Ширмы из белой ткани тоже казались ей неплохим изобретением, когда оно пришло на ум, — но вскоре Северус доказал, что ткань тоже бессильна против его вторжения. Требовалось что-то намного крепче… Два года тому назад, изучая пособия по окклюменции, она читала упоминания о том, что щитами можно не только обороняться от легилимента, но и устроить ему западню. Впитав вложенную нападающим магическую энергию, щит потом высвобождает ее, смыкаясь, — и легилимент оказывается заперт внутри. Но для такой хитрой операции щит должен быть очень и очень прочным…

Во время урока зельеварения следующим утром Гермиона, монотонно помешивая зелье в котелке, удрученно размышляла о том, что она пока не готова задействовать сложные стратегии — ей бы для начала просто выдержать атаку Снейпа… Но зато, пока она думала обо всем этом, ей в голову пришел образ весьма крепкого материала — и как ни искала начинающая окклюментка изъяны в своей новой защите, она неизменно убеждалась в ее идеальной прочности.

К вечеру ей уже не терпелось узнать, что придумает Снейп, столкнувшись с преградой. Гермиона пришла на занятие, горя от нетерпения. Профессор же, судя по виду, не разделял ее энтузиазма и держался подчеркнуто официально.

— Не забывай, — произнес Снейп учительским тоном, — о цели сегодняшнего занятия. Ты должна защититься от легилименции, то есть не дать мне увидеть ничего из своих мыслей, после того как я войду.

Он сидел в своем кресле, а Гермиона — на гостевом стуле по другую сторону стола. Похоже, сегодня Северус не планировал подходить к ней поближе и облегчать работу обоим. Гермиона подалась вперед, поставила локти на стол и подперла голову руками.

— А ты для начала войди, — с вызовом произнесла она, глядя в глаза наставнику.

Он слегка приподнял бровь:

— Надо же, какая самонадеянность…

— Я придумала новый щит. Очень крепкий.

— Неужели? Но если так, то ты должна понимать — мне придется вложить изрядную силу, чтобы преодолеть его.

Голос Снейпа выражал угрозу, но по глазам Гермиона видела, что ему отнюдь не хочется причинять ей боль.

— Понимаю, — твердо ответила Гермиона, не отводя взгляда. — Не сдерживайся. Я хочу точно знать, насколько прочна моя защита.

На лице Северуса отразилось удивление. Наверняка он задался вопросом, для чего ученице такая проверка, если Волдеморт мертв, а для защиты от любого менее кровожадного легилимента (надо же, Беллатрису можно назвать «менее кровожадной» по сравнению хоть с кем-то!) вполне достаточно ледяной глыбы.

А нужно это было для того, чтобы окончательно избавиться от страха перед пытками. Гермиона хотела быть полностью уверена в собственной безопасности, а уговоры самой себя, что война кончилась и больше никто ее не тронет, слабо помогали. Она хотела твердо знать, что способна выдержать допрос, и больше не просыпаться в холодном поту.

— Я знаю, что будет больно, — спокойно заверила она, видя сомнение профессора, — и готова к этому. Мне правда нужно испытать свою защиту.

Он, кивнув едва заметно, тоже подался вперед, облокачиваясь о стол, и поднял волшебную палочку.

— Что ж… — его рука была так же тверда, как взгляд. — Легилименс!

Гермиона почувствовала, что Северус растерялся, увидев результат ее изысканий. Это была стена из литой стали, гладкая и совершенно неприступная. Окклюментка даже ощутила его нерешительность, когда он подошел к преграде вплотную и провел по стене пальцами, ища хоть какую-нибудь неровность. Изъянов в стене не было. Этот щит не оставлял легилименту иного выбора, кроме применения грубой силы, и Гермиона собралась, готовясь выдержать удар.

Первая атака отозвалась слабой гудящей болью в голове: Северус ударил раскрытой ладонью, вложив умеренное количество магии. Он сделал это так хладнокровно, что Гермиона не поняла, жалеет он ее или экономит собственные силы. Она все-таки рискнула не отражать силу удара, а впитывать ее, чтобы стена укреплялась, а нападающий, наоборот, выдыхался. Снейп демонстрировал серьезность намерений, лупя по стене кулаками, все сильнее и сильнее. Он не надеялся в самом деле сломать сталь голыми руками, скорее хотел заставить Гермиону сдаться и убрать защиту, испугавшись боли.

Но жертва стойко выдерживала удары — и в руках легилимента материализовался из ниоткуда тяжелый молот. Удары им были гораздо мощнее, но Гермиона сквозь боль ощущала гордость за то, что она держится так долго. В реальности студентка, сидящая за столом напротив профессора, кажется, вспотела от напряжения, но Снейпу этот урок давался уж точно не легче, чем ей. Наверняка завтра у обоих будет раскалываться голова.

Северус ненадолго остановился, чтобы сменить оружие. Молот пропал, и вместо него возник огромный таран, который профессор каким-то неимоверным магическим усилием удерживал двумя руками над головой. Отойдя и плавно разбежавшись, он врезал орудие заостренным концом в железную стену. Преграда загудела, выгибаясь и дрожа, и… выстояла.

Да! Новой защите можно доверять! Гермиона понимала, что профессор не решится на удар еще мощнее, чем был последний, а ни у одного другого из живущих в мире легилиментов не хватит сил и мастерства повторить то, что сделал он.

Таран исчез. Снейп, теперь безоружный, медленно подошел к стальной стене и положил горячую ладонь на прохладную гладкую поверхность. Гермиона видела в этом жесте церемонное прощание с противником после поединка — и вместе с тем нечто заботливое, утешительное, адресованное уже не оппоненту, а ученице, младшей коллеге и, в конце концов, просто женщине. Постояв так немного, Северус прикрыл глаза, оперся о стену плечом, прильнул лбом — и Гермиона только теперь поняла, что он еле держится на ногах от усталости. Сейчас занятие окончится. Как бы она хотела обнять Северуса напоследок! Не в реальности, где царит неловкое ощущение хождения по краю, а именно здесь, где соприкасаются их обнаженные разумы, где нет места фальши, притворству и условностям…

Гермиона слишком поздно заметила, что материал ее стены меняется…

* * *

Снейп только что стоял упираясь лбом в стальную стену — и вот он уже летит вперед. За миг падения он не успел открыть глаза и понять, что случилось со щитом Гермионы, но почувствовал прикосновение теплой и бархатистой женской кожи, а вовсе не холодного металла.

Неожиданное ощущение было таким ярким и всепоглощающим, что у Северуса закружилась голова и по телу разлился жар. На ум снова пришла гипотеза о том, что представляет собой добровольная легилименция, и тело начало реагировать соответствующе — но Снейпу каким-то чудом удалось собраться и остановить поток ненужных ассоциаций.

Падение закончилось — и Северус, открыв глаза и поднявшись на ноги, увидел множество развешанных вокруг холстов, на сей раз вовсе не пустых. На экранах прокручивались отрывки воспоминаний Гермионы, и все до одного — о его собственной персоне! В одном «фильме» они с Гермионой целовались под омелой, в другом были показаны крупным планом его руки, поглаживающие луковицу лунного цветка, в третьем и вовсе разворачивались сцены из фантазий ученицы, а не воспоминаний — на самом деле ничего подобного между Гермионой и Северусом не было…

Снейп с надеждой бросился к холсту, на котором изображался кабинет зельеварения. Судя по внешности однокурсников Грейнджер, данное воспоминание было из числа детских и не угрожало опасными ассоциациями. Подойдя ближе, он с облегчением понял, что это первый урок зелий.

«Я не думаю, что вы в состоянии оценить красоту медленно кипящего котла, источающего тончайшие запахи, или мягкую силу жидкостей, которые пробираются по венам человека, околдовывая его разум, порабощая его чувства…» — размеренно произносил профессор Снейп из воспоминания, и испуганные первокурсники сидели смирно, затаив дыхание. Все, кроме одной. Лохматая голова обернулась назад, где стоял Снейп-наблюдатель, и маленькая Гермиона плутовски улыбнулась ему. Северус готов был аплодировать. Грейнджер обнаружила его присутствие сразу же.

Одиннадцатилетняя Гермиона снова повернулась вперед, к читающему лекцию профессору. Тот не замечал ее, целиком поглощенный Поттером. Она же жадно слушала его, совершенно очарованная то ли наукой, которую ей предстоит постигать в этих подземельях, то ли самим Снейпом. А он начал знакомство с того, что рявкнул на нее за поднятую руку, и шесть лет все продолжалось в том же духе: она изо всех сил старалась заработать похвалу профессора и понравиться ему, а он лишь сильнее раздражался ее настырностью: слишком длинными сочинениями, слишком точными цитатами из учебников, слишком строгим следованием рецептам, вечно реющей над классом рукой и подсказками Лонгботтому, будто обучить этого мальчика зельеварению было ее обязанностью, а не Снейпа.

Несмотря на вечную враждебность зельевара, его резкие замечания, снятие баллов и издевки, Гермиона всегда относилась к нему почтительно, видя в нем строгого, недружелюбного, но весьма компетентного учителя. Если она и обижалась на Северуса, то не за себя, а за Лонгботтома, который видел в профессоре Снейпе просто дьявола во плоти. Грейнджер просто не понимала всю степень угрозы, которую мальчишка представлял для окружающих, в том числе для нее самой. Доучить его до СОВ с полным комплектом конечностей стало для Северуса отдельной головной болью. Профессор с самого начала предупреждал, что Лонгботтома нельзя подпускать к котлу, но никто его не послушал.

Северус с интересом наблюдал, как воспоминания на экране сменяют друг друга и отношение Гермионы к нему с годами становится сложнее. Заподозрив, что профессор не тот, кем старается казаться, она стала внимательно наблюдать за ним. Уважение к знаниям и профессионализму было подкреплено уважением к Снейпу как личности, когда Гермиона сделала однозначный вывод, что ему можно доверять. В ее душе пробудились сочувствие к этому недооцененному человеку, беспокойство за него, благодарность за тщательно исполняемую миссию… И все это рухнуло в один день. Вернее, в одну ночь.

Узнав об убийстве Дамблдора, Грейнджер сначала не поверила своим ушам. Потом была шокирована. Потом злилась, причем не на Снейпа, а на себя — за то, что ошибалась в нем! А через несколько дней, переварив известие и успокоившись, собрав факты воедино, Гермиона попыталась объяснить для себя поступок профессора. Она, конечно же, не раскусила Снейпа одним щелчком, но пришла к выводу, что знает далеко не все; что поведение «изменника» имеет какое-то объяснение, кроме самого очевидного; что она не могла настолько ошибиться в нем. Два месяца тому назад, придя просить его о поцелуе, Гермиона сказала правду: она никогда не считала его предателем. Весь год, пока остальные боялись его, она боялась за него.

«Почему? — удивлялся Северус. — Почему ей был так важен я сам и мое благополучие? Зачем ей были нужны мое уважение или хотя бы похвала? Какое ей дело до мнения «сальноволосого ублюдка», «летучей мыши» и «грозы подземелий»? Почему?»

Но все эти клички в воспоминаниях Гермионы фигурировали при одних и тех же обстоятельствах: когда она выговаривала друзьям за их использование. Снейп из любопытства стал искать эпизоды неуважения к себе — и вскоре нашел кое-что.

Северус обнаружил себя на дороге, ведущей от школьного замка к площадке для квиддича. С поля доносился шум заполненных трибун, и Снейп сообразил, что ему нужно туда. Тропинка сужалась, петляла, была более каменистой и ухабистой, чем на самом деле: Гермиона пыталась сбить легилимента с пути. Но безуспешно: Северус дошел до преподавательской трибуны и наконец узнал, кто поджег его мантию в тот раз.

Грейнджер думала, что Снейп пытается сбросить Гарри с метлы, в то время как он делал совершенно противоположное: читал контрзаклятие, помогая Поттеру удержаться. Впоследствии, узнав, что Северус защищал философский камень, а все подозрения в его адрес были ошибочны, она горячо раскаялась в своем поступке. Это и положило начало ее доверию, уважению, а затем и другим чувствам.

Не дожидаясь ассоциаций с «другими чувствами», Северус прислушался к ноткам вины. Грейнджер снова пыталась помешать ему увидеть следующее воспоминание, и снова тщетно: цинично спланированная кража шкурки бумсланга предстала перед Снейпом во всех подробностях. До сего момента он был уверен, что, хотя в тайной варке Оборотного зелья без Гермионы никак не обошлось, в хранилище забирался Поттер.

Изготовить качественное Оборотное зелье было невероятным достижением для второкурсницы, даже такой способной, как Грейнджер. Северус знал о ее ошибке с волосом, но своими глазами ученицу в полукошачьем облике не видел. Поддавшись соблазну посмотреть хотя бы сейчас, он попробовал заглянуть в туалетную кабинку, где пряталась Гермиона, но она мощно захлопнула дверь перед его лицом. Северус усмехнулся, гордый стремительно растущими успехами ученицы в окклюменции.

Возмущение Грейнджер вызвало связь с другим воспоминанием, и на этот раз она не стала мешать легилименту смотреть. Северус увидел со стороны самого себя, насмешливо говорящего по поводу зубов ученицы, увеличенных заклятием Драко: «Изменения незначительны», — одновременно ощущая всю полноту чувств Гермионы в тот момент: обида, стыд, разочарование, боль.

Неужели его грубость настолько сильно задела ее? Даже если она переживала насчет своих крупных зубов, то можно ли принимать всерьез комментарии такого урода, как он? Ему ли критиковать чужую внешность? Та жалкая попытка самоутвердиться за счет ученицы заслуживала не ее обиды, а только смеха, ответной издевки… Злости, в конце концов! Именно этого он и добивался, подкрепляя имидж мерзавца, открыто потворствующего своему факультету, придирчивого к трем другим, а лично Поттера и его друзей прямо-таки ненавидящего. Все вокруг знали, что хамство зельевара — это просто черта его мерзкого характера, и никто не принимал его оскорбления близко к сердцу. Никто, кроме, как выяснилось, одной не в меру наблюдательной гриффиндорки.

Впрочем, разочароваться можно только в том, кого уважаешь, а обидеться — лишь на того, чье мнение тебе небезразлично. Так что нетипичная реакция Гермионы на его выходку имела объяснение. Горько расплакавшись, студентка убежала, и теперешнему Северусу захотелось взять те слова обратно. Он пожалел о них так же, как о брошенном в адрес Лили слове «грязнокровка».

Надо заметить, Грейнджер вовсе не считала его уродом, отыгрывающимся за свои комплексы на других! Снейп из ее воспоминаний разительно отличался от того, кого Северус имел сомнительное счастье видеть в зеркале. Темные глаза в восприятии Гермионы были глубокими завораживающими омутами, жидкие волосы — гладкими шелковистыми прядями цвета воронова крыла, а длинный крючковатый нос — благородным римским профилем. Она считала его чуть ли не красавцем, но внешность была не во главе угла.

Как Гермиона сама говорила, ее привлекали манеры Снейпа: легкая изящная походка, глубокий бархатистый голос, завораживающие движения рук… Она засматривалась даже на то, как он держит вилку за столом! Хмурая и угрожающая гримаса, при виде которой студенты обреченно ждали расправы, Грейнджер не пугала. Наоборот — Гермиона любила наблюдать за сменой выражений на лице профессора и угадывать, какие из эмоций настоящие, а какие наигранные.

Также она находила элегантным его старомодный стиль одежды, и особенно ее очаровывали длинные ряды мелких обтянутых тканью пуговиц на сюртуках. Фантазии о том, как эти пуговки поддаются одна за другой, были яркими и детальными — несомненно, от частых повторений. Гермиона всерьез задавалась вопросом, пользуется ли он заклинанием или ежедневно возится, застегивая и расстегивая их вручную.

А уж как ей хотелось расстегнуть эти пуговицы самой! Она грезила о том, что обнаружит под сюртуком и сколько еще слоев ткани ей придется преодолеть, чтобы добраться до кожи. Она фантазировала о том, гладкая у него грудь или покрытая темными волосами, и если последнее, то мягкие они на ощупь или жесткие. Она одинаково хотела как сама прикасаться к его обнаженному телу, так и ловить его прикосновения своей кожей, и чтобы его пальцы были так же ловки и бережны, как при обращении с нежными ингредиентами… Она думала о том, как его губы, обычно поджатые или искривленные в усмешке, станут теплыми и мягкими… Какое удовольствие способны подарить эти губы, касаясь разных участков ее кожи…

Мерлин правый! Северус, опомнившись, посмотрел по сторонам — и обомлел, поняв, где находится. Он так увлекся разглядыванием мыслей Гермионы, переходя от одного холста-экрана к другому, что не заметил, как зашел в ту область, к которой обещал никогда не приближаться.

Воспоминаний здесь не было — лишь мысли и фантазии. На каждом из холстов Северус мог наблюдать поглощенную друг другом парочку — себя и Гермиону — в разных позах и местах: на ковре у камина, в постели, в душе, на его рабочем столе, в студенческой лаборатории среди недомытых котлов… Яркие и детальные сцены (сколько же раз Гермиона рисовала их в воображении?!) не оставляли Снейпу простора для невинной ассоциации, за которую можно было бы уцепиться и найти дорогу обратно. Он пытался прислушаться к царящим здесь эмоциям и найти зацепку в них — но столь же безуспешно. Страсть, стыд, вина, страх разоблачения, азарт нарушения запретов, томление, снова страсть — все чувства неизбежно вели к картинкам того же толка.

К ужасу Снейпа, эти чувства усиливались, находя отклик в его душе, в памяти и — Мерлин помоги! — в теле. Возбуждение, которое он подавил, войдя в ее разум, вернулось стократно усиленным. А эта горе-окклюментка, прекрасно чувствуя его присутствие и его желание, заводилась еще сильнее — и омут ее страсти превращался в настоящий водоворот, затягивающий обоих.

Изображенные на холстах эротические сцены стремительно превращались в откровенное порно. Бесконечные Гермионы и Северусы лишались одежды, ритмично двигались, стонали, рычали и вскрикивали на все лады.

Северус во все глаза наблюдал со стороны, как он, абсолютно голый, энергично двигает бедрами, пристроившись позади стоящей на коленях Гермионы, а все ее облачение составляют лишь черная повязка на глазах и наручники, стягивающие руки за спиной… И тут студентке удалось каким-то чудом взять происходящее под контроль. На зрителя упало чистое белое полотно, опутало его и, упруго хлопнув, вытолкнуло из чужого разума.

* * *

Гермиона и Северус смотрели друг на друга, раскрасневшись и тяжело дыша, как будто действительно только что занимались любовью. Впрочем, уместно ли здесь «как будто»?

И прежде чем Снейп смог обрести дар речи и связать вместе слова извинений, студентка издала сдавленный звук и, вскочив как ужаленная, выбежала прочь из кабинета.

В предыдущей главе:

Занятия продолжаются, и Гермиона ищет такой ментальный щит, который отразит даже мощную атаку. Северус прилагает огромное усилие, но ее щиты выдерживают. А когда Гермиона опускает их добровольно и Снейп входит внутрь, то он увлекается разглядыванием воспоминаний и мыслей девушки о его собственной персоне. Он поздно замечает, что зашел слишком далеко, потерял ориентиры и оказался заперт среди сокровенных фантазий студентки.

Оба шокированы и смущены. Когда Северус наконец покидает разум Гермионы, она, краснея от стыда, убегает из кабинета.

Оставшись один, Северус заперся в личных комнатах, одним глотком осушил флакончик успокоительного и сразу же дополнил лекарство стаканом огневиски. Обычно он не злоупотреблял спиртным, поскольку не любил ощущение затуманенного разума, но сейчас требовалось притупить впечатления.

Даже после принятых средств у Снейпа не получалось окончательно смириться со случившимся. Он представлял, насколько ужасно Гермиона сконфужена тем, что Северус увидел ее интимные фантазии, но его собственные чувства сейчас были не легче.

Снейп проклинал свое легкомыслие, которое привело к непростительному преступлению. Обещание не касаться мыслей частного характера было нарушено самым жестоким и подлым образом из возможных, и причиной этого отчасти была податливость добровольно открытого разума. Обычно легилименту приходится прилагать усилия на протяжении всего сеанса, это похоже на плавание против течения. Гермиона же не сопротивлялась ни сознательно, ни бессознательно. Скорее наоборот: когда защита ученицы пала, то ее разум практически втянул Северуса в себя и поднес воспоминания на блюдечке.

Но Северус не искал себе оправдания. Он предал доверие Гермионы, воспользовавшись ее беспомощностью, так что неловкость и смущение, которые он разделял с ученицей, дополнялись огромным чувством вины. А вина усугублялась тем, что в сценах, нарисованных воображением Гермионы и подпитанных его собственными эмоциями, он делал по сути то же самое, что и при их просмотре! А именно — жестко злоупотреблял своим превосходством, наплевав на все приличия и на мнение партнерши. Увидеть себя в сокровенных фантазиях Гермионы деспотом и растлителем было омерзительно.

Старые предубеждения вернулись с удвоенной силой, подвергая сомнению все, что Снейп узнал за минувшие месяцы о Грейнджер и о себе самом, высмеивая глупую надежду, что теперь-то он якобы осознал свои ошибки и готов к отношениям, наполненным нежностью, любовью и заботой.

Северус, до этого года ничего не зная о серьезных отношениях на собственном опыте, судил о них на основе наблюдений за другими парами, начиная со своих родителей. С детских лет он усвоил, как выглядит любовь: мать всегда старалась угодить отцу, несмотря на его грубость, вспыльчивость, а в последние годы и жестокость. Она находила оправдания всем пьяным выходкам мужа, каждый раз верила его обещаниям больше не трогать ее, принимала извинения — а затем все повторялось.

В отношениях Лили и Джеймса он увидел, как ни странно, нечто похожее. Конечно же, с первого взгляда никто не сравнил бы юного чистокровного волшебника с маггловским алкоголиком и домашним тираном, но по сути Джеймс Поттер был таким же эгоистом, как Снейп-старший. Он так же плевал на чужие чувства и издевался над слабыми, чтобы потешить свое нездоровое самолюбие. Однажды, когда Лили попыталась отнять у Поттера любимую игрушку (то есть защитить Северуса), тот походя пригрозил ей заклятием. Также Джеймс не гнушался шантажом, чтобы вынудить Лили пойти на свидание, а еще он на протяжении целого учебного года заигрывал с Эванс, одновременно встречаясь с другой девушкой. И ни один из этих фактов не отвратил Лили от Поттера. Наоборот, когда она повзрослела, то оценила его самоуверенность и лидерские качества, хотя в детстве за то же самое называла будущего избранника хвастуном, задирой и задавакой.

Вся эта история, развернувшаяся от начала до конца на глазах Снейпа, еще раз убедила его в том, что женщинам нравятся в мужчинах сила воли и решительность. А Северус не располагал ни тем, ни другим: он был застенчивым, диковатым, неуклюжим мальчишкой, не умеющим осознавать и выражать свои эмоции.

Лили так и осталась его единственным другом, и он был столь благодарен ей за доброту и отзывчивость, что сам возвел ее на пьедестал. Северус многое прощал ей, боясь, что любое его слово поперек может поставить дружбу под угрозу. В какой-то момент Снейп задумался, не роет ли он себе яму излишней уступчивостью и не выглядит ли тряпкой в глазах Лили. Он сошелся со школьной компанией будущих Пожирателей смерти отчасти из-за того, что хотел впечатлить подругу и стать в ее глазах волевым взрослым мужчиной, а не слабаком Нюниусом.

Новый круг общения снова подтвердил представления Снейпа об отношениях между полами. Люциус никогда не поднимал руку на жену, но был внушителен и строг с нею как дома, так и на людях. Нарцисса не подвергала сомнению его авторитет и во всем соглашалась с мужем — образцовая жена в чистокровной семье. А Беллатриса, без памяти влюбленная в живое воплощение жестокости и власти, и вовсе была одинаково счастлива получить от обожаемого Лорда как похвалу, так и Круциатус.

Мечта Северуса заслужить авторитет среди Пожирателей смерти быстро сбылась. Успехи в зельеварении придали ему уверенности в себе и обеспечили высокое положение в кругах последователей Волдеморта. И теория о том, что женщины тянутся к власти и силе, нашла новое доказательство: молодым зельеваром, который научился скрывать все чувства за мрачной надменностью, начали интересоваться дамы. Его саркастичность, острый язык и немногословная загадочность усиливали их интерес. Чем больше он грубил и демонстрировал равнодушие к очередной желающей, тем сильнее разжигал ее страсть и тем острее были ощущения, когда женщина добивалась своего. После нескольких повторений по одному шаблону такие связи опротивели Снейпу.

Найдя в себе властность, Снейп отточил это качество, став преподавателем. Он так привык выглядеть внушительно и угрожающе, что со временем это перестало быть притворством и стало второй натурой. Но наслаждение своим могуществом для Северуса всегда кончалось там, где начинается физическое насилие. Он считал, что рукоприкладство — самая жалкая, самая недостойная форма демонстрации власти, а вид чужой боли у него, в отличие от Лестрейнджей и некоторых других слуг Темного Лорда, вызывал не удовольствие, а тошноту.

Но даже при том, что Снейп не причинил боли или унижения ни одной из своих женщин, в его постели неизбежно царила атмосфера насилия, грязи и порока. Все происходило по обоюдному согласию и к обоюдному удовольствию, однако Северус не мог отделаться от мысли, что он творит нечто неправильное и постыдное. А еще — что вряд ли он хотел бы проделывать нечто подобное с Лили.

Лишь спустя много лет Снейп понял: то, что он наблюдал в юной Лили, в своей матери и в партнершах по мимолетным романам, присуще не всем женщинам. Большинство на самом деле ценят мужчин, склонных к доброте, мягкости и уважению. Но Северус не умел быть таким мужчиной. Добрый и сильный, грозный и нежный, властный и в то же время деликатный? Это звучало невозможно. Кроме того, Снейп слишком привык к затворничеству. Он все еще не умел выражать свои чувства и считал, что предусмотрительнее скрывать их. Ничего, кроме слабостей, которыми может воспользоваться недоброжелатель, Северус в эмоциях не видел.

После Лили он отлично научился не подпускать к себе людей слишком близко. И благополучно не подпускал никого, пока Гермиона не влезла в его сердце без спроса. Оказывается, она давно видела в Северусе как раз такого мужчину, которым, как он думал, он никогда не будет. В его присутствии она находила утешение и чувство безопасности. Она уважала его, ценила его своеобразное чувство юмора, считала его хорошим человеком, благородным и заслуживающим доверия.

Все это было для Снейпа как гром среди ясного неба. Нарисованный Грейнджер образ, при всей его привлекательности, разительно отличался от того, как сам Северус воспринимал себя. И эта разница пугала: он чувствовал себя особенно старым и испорченным на фоне прекрасного Принца из грез юной девушки. Он не имел права разрушать ее невинность и веру в людей тем неизбежным моментом, когда она увидит темную сторону реального Северуса Снейпа.

Но, судя по увиденному сегодня, Гермиона давно познакомилась с его темной стороной, причем знакомство было приятным! Когда студентка пришла, чтобы признаться в своих чувствах к Северусу и попросить его о поцелуе — кажется, это было целую вечность назад… — то она обмолвилась в том числе и о влечении к его пожирательской мрачности. Тогда Снейп не воспринял ее слова всерьез, но теперь, зная, сколько места в ее фантазиях занимает подчинение его доминированию на грани насилия, не знал, что и думать.

А что, если он ошибся в ней?! Что, если она такая же, как другие женщины, и ее влечет к эгоистам вроде Джеймса, Люциуса и Снейпа-старшего? К таким мужчинам, которые делают все, что им заблагорассудится, не заботясь о последствиях?

Северус, как ни обидно признавать, кое в чем был похож на перечисленных. Он не мог похвастать безупречной репутацией или чистыми руками и тем более не назвал бы себя заботливым и бережным к чужим чувствам. Может ли он винить девушку за то, каким предстал в ее фантазиях? Даже оставляя в стороне право каждого воображать все, что вздумается, в конкретном случае Гермиона была близка к истине: по каким-то намекам, случайным жестам и неуловимым сигналам она довольно точно угадала его манеру предаваться страсти.

Снейп прикрыл глаза, мысленно запечатывая свежие воспоминания за барьером окклюменции. Нужно будет рассмотреть и проанализировать их позднее, когда он будет спокоен и непредвзят. А сейчас…

Северус вздохнул, пряча лицо в ладонях. Что ему делать прямо сейчас? Чем помочь сгорающей от стыда Гермионе? Как облегчить ее боль от предательства? Какая-то его часть рвалась немедленно поговорить с девушкой, горячо извиниться, поддержать ее. Но он не может показаться ей на глаза раньше, чем наведет порядок в своем разуме! И отмалчиваться, подвесив все в воздухе как есть, тоже невозможно!

Собрав все свое мужество, Северус взял пергамент и перо, чтобы написать Гермионе. Он долго сидел, глядя на чистый лист и подбирая слова. Снейп мог ударить словом, мог напугать, разозлить или спровоцировать. Он умел издеваться, высмеивать и карать. Но понятия не имел, как проявить искренность и попросить прощения. В конце концов, решив, что прямота — единственный выход, он обмакнул перо в чернильницу и начал писать:

Гермиона,

Я искренне сожалею о своем вторжении. Пожалуйста, поверь, этот поступок был ни в коей мере не умышленным. Ты доверилась мне, а я непростительно подвел тебя. Даже не смею просить твоего прощения, лишь хочу, чтобы ты знала: стыд, который ты наверняка сейчас испытываешь, — ничто по сравнению с моим стыдом и моей виной. Весь позор за случившееся исключительно на мне. А тебе стыдиться совершенно нечего.

Северус поставил под письмом свои инициалы и, взглянув на них, остро ощутил всю запутанность и невозможность их с Гермионой положения. Он видел интимные фантазии студентки, более того, был в них задействован. Эта студентка давно стала для него самым близким человеком на свете. Но при этом он не имеет права подписаться своим именем и даже не знает, как называются те новые отношения, которыми он столь дорожит и которые сейчас висят на волоске из-за его оплошности. Когда все успело так перепутаться?

Снейп позвал домового эльфа и велел ему отнести письмо мисс Грейнджер, а затем, глубоко вздохнув, достал из шкафа и поставил перед собой Омут памяти. Сбросив в чашу воспоминания о последнем часе, он нырнул в серебристую жидкость.

Северус вернулся через час с новым головокружительным открытием: он не ошибался в Гермионе, он ошибался во всем остальном.

Откинувшись на спинку кресла и глядя на огонь в камине, Снейп попытался успокоиться и разобраться в мыслях, которые роились в голове. Всего пару часов тому назад он думал, что Гермиона, вопреки тому, во что заставила его поверить, на самом деле испытывает влечение к худшему в нем, и задавался вопросом: неужели юная волшебница, так же как Лили и как его мать в свое время, по неопытности не понимала, куда ведет этот путь? Или наоборот, она, по примеру тех ведьм, которые прежде добивались внимания Снейпа, как раз таки желала поиграть с огнем? Но после просмотра воспоминаний он понял, что ошибочны обе версии.

Гермиона не похожа ни на Лили, ни на его бывших любовниц. Она, при необходимости способная проявить хладнокровие, чутка, добра и мягкосердечна. Девушка, едва ли не ребенком начавшая движение за права угнетенных существ, выросла и укрепилась в своих убеждениях. Она не потерпит жестокости, травли и издевательств ни в какой форме и уж точно не станет терпеть насилие над собой.

Им нужно о многом поговорить.

* * *

На следующий день Гермиона не явилась на урок зельеварения. А еще через день пропустила защиту от Темных искусств. Северус, заменявший Люпина, был уверен, что она заранее разузнала, кто будет вести урок, и не пришла именно из-за него. Гермиона точно не заболела: за трапезами в Большом зале каштановая макушка находилась на своем обычном месте, но ни разу за все эти дни Снейпу не удалось поймать взгляд студентки.

Обычно он не прощал прогулы, но сейчас был рад тому, что ему не придется видеть Гермиону в классе раньше, чем они встретятся наедине. Северус не знал, как он вел бы себя на уроке, и боялся, что попытки держаться как ни в чем не бывало будут либо недостаточно убедительны для окружающих, либо слишком убедительны для Гермионы. Снейп не отрицал, что он обеспокоен, а если быть до конца честным с собой — готов грызть ногти от волнения. Как Гермиона восприняла его письмо? Удалось ли Северусу донести свое раскаяние? Или вторжение разрушило все их шансы на совместное будущее? Ей по-прежнему стыдно показаться ему на глаза? Как она справляется со всеми проблемами, имевшимися раньше, после того как человек, ставший для нее опорой, жестоко предал ее доверие?

Он жаждал поговорить со студенткой, но считал невозможным давить на нее, пока она не готова. Поморщившись, Снейп вспомнил вечера, которые много лет назад проводил у портрета Полной Дамы, упрашивая каждого проходящего передать Лили просьбу выйти к нему и поговорить. И вот все повторяется… Разумеется, он не станет караулить ученицу в коридоре, но желание объясниться и попросить прощения было таким же острым, как тогда. Набравшись храбрости, Северус решил послать Патронуса. Вполне вероятно, что его сообщение услышит мисс Лавгуд, но это уже не имеет значения: похоже, когтевранка предвидела и то, что он собирается сказать, и все чувства Северуса задолго до него самого. Странным образом он доверял Лавгуд их с Гермионой тайну. Снейп взял волшебную палочку и произнес заклинание, привычно сосредоточившись на воспоминании, которое обычно использовал для вызова Патронуса. Голубоватая дымка вырвалась из кончика палочки, но не превратилась в лань, а зависла облачком, вращаясь и вытягиваясь поочередно в разные стороны, как будто раздумывая, какую бы форму принять.

Северус встряхнул палочкой, отменяя заклинание, и в ужасе посмотрел на то место, где клубился магический туман. Что случилось с его Патронусом? Неужели… защитник меняет форму?! У Северуса встал ком в горле. Каков Патронус Гермионы? Выдра, кажется? Ох, Мерлин, пожалуйста, только не это! Как будто мало ему самого факта, что облик Патронуса выставляет чувства мага на всеобщее обозрение! Северус всегда избегал прилюдно вызывать защитника. Уж лучше позволить дементорам высосать из себя всю радость, чем быть осмеянным за появление милой большеглазой лани! А теперь — еще хуже! — миленькой глазастенькой выдрочки!

И лишь во вторую очередь до Северуса дошла вся важность случившегося. Форма Патронуса не просто подхватывается у близкого человека, как простуда. Защитник реагирует на глубинные изменения в личности волшебника. То есть если Патронус Снейпа превратился в выдру, это может говорить только об одном: Северус по-настоящему любит Гермиону.

Мерлин правый! Снейп откинулся в кресле, выравнивая дыхание. Он не понимал, что ему делать с этим открытием: ликовать, изумляться или роптать. До этого момента слово на букву «л» Северус не произносил даже в мыслях. Да, Гермиона много значила для него, да, она привлекала его как женщина. Но получается, его чувства куда глубже, чем он думал! И теперь это невозможно отрицать. Он влюблен. Северус Снейп любит Гермиону Грейнджер.

Прикрыв глаза, он вспомнил ее черты лица, теплый взгляд, ласковую улыбку — и паника немного улеглась. Он расслабил галстук, чтобы отдышаться. Может, все не так уж и плохо? По крайней мере, сейчас есть надежда, что его чувства взаимны. Да, возможно, общество осудит профессора и студентку — но какая разница, что думают какие-то ханжи, когда умнейшая волшебница из всех, кого он знал, смотрит на него с такой нежностью? Перспектива всю оставшуюся жизнь иметь девчачьего Патронуса — небольшая цена за ее любовь. Осталось лишь познакомиться с новым защитником.

Произнося заклинание во второй раз, Северус сконцентрировался на образе Гермионы и вспомнил то тепло в груди, которое неизменно возникало от ее нежного взгляда. Серебристо-голубой дым из палочки, оказавшись ярче и гуще предыдущего, принял форму сразу же. Северус ошарашенно наблюдал за тем, как Патронус горделиво описывает круги под потолком. Это была вовсе не выдра. Ничего миленького или девчачьего в облике магического существа не было и подавно. Немного покружив, Патронус сел на подлокотник кресла, принял царственную позу и посмотрел на хозяина умным взглядом.

Глаза Снейпа увлажнились слезами радости. Он любит Гермиону Грейнджер. А его Патронус — орел.

Именно эту форму принял бы магический защитник, если бы первый раз Снейп не вызвал его вскоре после смерти Лили, когда он был раздавлен виной и видел выполнение данного ей обещания смыслом своей жизни.

Северус молча смотрел на серебристого орла, пока тот не рассеялся. Снейп довольно давно не вызывал Патронуса, так что сложно было сказать, что именно послужило толчком к смене облика. Те открытия в себе, которыми он обязан Гермионе? Или же лань исчезла сразу после войны, когда Северус выполнил клятву и стал свободен?

Неважно. Как бы там ни было, сейчас он свободен, влюблен, но главное — понял кое-что очень важное о себе самом. Северуса охватила непривычная легкость, ощущение гармонии и мира с собой.

Нет нужды подталкивать Гермиону — она сама придет, как только будет готова встретиться с ним, а также с собственными проблемами. Она сильная и храбрая, она не бросит его за допущенную ошибку и простит нанесенную ей обиду. Она не Лили. Он полностью доверяет ей.

В предыдущей главе:

Северус, терзаемый совестью, посылает Гермионе письмо с извинениями. Он считает, что обманул ее доверие, и в то же время шокирован увиденным в ее разуме. Пытаясь разобраться в своих чувствах, он пересматривает воспоминания в Омуте, и его осеняет догадка. Желая поделиться открытием с Гермионой, Снейп хочет послать ей Патронуса — но тот не может превратиться в лань! Северус думает, что его защитник постепенно превращается в выдру, и воспринимает это как доказательство своей любви к Гермионе.

Обеспокоенный как неминуемым афишированием своих чувств, так и перспективой иметь столь немужественного Патронуса, он сотворяет заклинание снова — и из кончика палочки вылетает орел.

Северус безмерно счастлив обрести собственного Патронуса и, следовательно, самого себя. Он решает не посылать Гермионе сообщение: пусть она сама заговорит с ним, когда будет готова.

Лишь после двух бессонных ночей и двух дней тщательного избегания Снейпа Гермиона набралась храбрости показаться ему на глаза. Подойдя к двери профессорского кабинета, она постучалась неувереннее, чем обычно, но короткое: «Войдите!» — прозвучавшее в ответ точно так же, как все предыдущие разы, придало ей решимости.

Открывая дверь, Гермиона чувствовала, что она как будто вернулась в тот миг, когда стояла на этом же самом пороге, в таком же состоянии, как сейчас: смущенная темой предстоящего разговора, не знающая, чего ждать от Снейпа, однако твердо настроенная довести задуманное до конца.

Но все сходства с первой встречей закончились, как только встретились их взгляды. Хмурая складка на лбу Северуса моментально разгладилась, и он встал навстречу гостье, откладывая перо.

— Гермиона… — мягко произнес Снейп, и его взгляд был… Она не поняла, что именно означало выражение, которое она впервые увидела на его лице: серьезное и одновременно расслабленное до безмятежности. Гермиона даже не смогла определить, хорошее или дурное сулит ей предстоящий разговор.

— У тебя найдется минутка? — спросила она.

— Разумеется.

Северус отодвинул на край стола стопку сочинений и превратил гостевой стул в мягкое кресло. Гермиона робко присела на предложенное без слов место и, опустив голову, начала:

— Прости меня…

— Что?! — возмущенно перебил Снейп. — Даже не думай! Просить прощения должен я!

Гермиона вскинула на него взгляд.

— Ты уже сделал это, — и тут же против воли ее глаза снова опустились. — Теперь моя очередь, для этого я и пришла к тебе. Не хочу, чтобы ты считал, будто я виню тебя или затаила обиду. Я же знаю, ты не хотел подглядывать: я ощущала и твое удивление, и желание выбраться из того места… А еще ты очень рассердился… — Гермиона спрятала горящее лицо в ладонях. — Господи, мне даже смотреть на тебя стыдно! А тем более говорить об этом! Это самый большой позор в моей жизни…

— Гермиона! Пожалуйста, прекрати! — взмолился Северус, борясь с желанием склониться через стол, взять ее руки в свои и отвести их вниз от лица. — Я не сердился, даже не думай! Я был… удивлен, растерян… А если и зол, то только на самого себя! Я никак не ожидал, что увижу такое… Хотя, наверное, должен был догадаться. Если бы не мои упорные попытки закрывать глаза на правду… — он раз за разом терялся, не зная, как подступиться к главному. — Твои мысли, которые я увидел, естественны. А если бы я не злоупотреблял окклюменцией, чтобы избегать неудобных вопросов, то обнаружить в тех мыслях себя самого не стало бы для меня неожиданностью.

Она опустила руки на колени, но головы не подняла, Северус видел лишь краешки алеющих щек.

— Ты был шокирован не только своим присутствием.

— А чем еще? Сюжетами? — спокойно уточнил он. Щеки студентки достигли насыщенного томатного цвета, и она судорожно кивнула. Северус покачал головой: — Нет. Я мог бы и раньше догадаться.

Удивление придало Гермионе храбрости, чтобы снова взглянуть на Снейпа.

— О чем? — спросила она.

Вместо ответа Северус поднялся из-за стола.

— Идем. Нам требуется более приватная обстановка, обсуждение данной темы в кабинете лишь добавляет неловкости. — Он сделал шаг, но остановился, заметив тень сомнения на лице спутницы. — Ты не против?

— Нет, нет! Просто немного неожиданно, — поспешно объяснила Гермиона, пока Северус снова не решил, будто он сделал нечто неприличное. — А тема не потеряет неловкости от того, что мы переместимся в другое место. Я просто подумала… Ведь приглашать меня в твои личные комнаты — тоже нарушение дистанции?

Она готова была дать руку на отсечение: никто из студентов за все время работы Северуса в Хогвартсе не бывал в его жилище. Поэтому ее и удивило приглашение: казалось, войти в личные комнаты профессора — все равно что увидеть его раздетым… После этого сравнения у Гермионы окончательно перехватило дух от ощущения интимности того, что сейчас случится. Но в то же время визит в комнаты Северуса не казался ей предосудительным после всего, что было между ними за последние месяцы.

— Нарушение дистанции? — переспросил Снейп. — Я напрасно обманывал себя, пытаясь сохранять эту дистанцию прежней. Крайне глупо было делать вид, что ты для меня всего лишь одна из студенток, а я — только твой профессор. Невозможно забыть все, что было сказано в тот вечер, прежде чем мы поцеловались. Глупо притворяться, что ничего не изменилось. А я притворялся. Но лишь в силу своей неопытности в любовных делах.

— Ты мне жалуешься на неопытность? — спросила Гермиона, поднимаясь из кресла. — Мне?

— Что ж, нам обоим придется прощать друг другу оплошности.

Северус открыл неприметную дверь в задней части кабинета и привел девушку в гостиную. Или это правильнее назвать библиотекой? Книжные полки тянулись до самого потолка, и Гермиона немного успокоилась, почувствовав себя в своей стихии. Быть окруженной знаниями в физически осязаемой форме — это само по себе давало чувство защищенности.

Тяжелый библиотечный запах бумаги и кожаных переплетов дополнился ароматом древесного дыма от большого камина, который Северус разжег взмахом палочки, пока гостья разглядывала помещение. Огонь, быстро разгоревшись, заманчиво и уютно подсветил пару глубоких мягких кресел с оттоманками.

Следующее заклинание хозяина сотворило шар света, подвесив его в абажуре стоящего между креслами напольного светильника, который выглядел точь-в-точь как современный маггловский электрический торшер, только без провода. Дополняли домашнюю обстановку ковер с длинным ворсом, журнальный столик, заваленный книгами, и уютно тикающие механические часы на камине.

— Симпатично… — скованно похвалила Гермиона, крутя головой по сторонам.

Снейп изогнул бровь, заметив ее удивление.

— А что ты ожидала увидеть? Голые стены, тусклые факелы, банки с отрезанными конечностями? — Он с усмешкой перечислял все слухи о своем жилище, которые когда-либо слышал. — Развешанные по стенам наручники, хлысты и пыточные зажимы? Гроб, в котором я сплю? Иногда мне кажется, что я переусердствовал с исполнением роли «грозы подземелий»…

Гермиона залилась краской, и Северус засомневался, не лишним ли было упоминание наручников. Но она быстро расслабилась и хмыкнула с непринужденным видом:

— Ничего подобного. Просто думала, что будет как-то… позеленее.

Собрание мебели и аксессуаров в комнате было довольно хаотичным, без соблюдения единой цветовой гаммы и стиля. Однако приглушенные оттенки древесно-коричневого и темно-синего, кое-где разбавленные пятнами бордового, создавали некоторую гармонию. Комната выглядела уютной и практичной, обустроенной для удобства хозяина, а не для того, чтобы впечатлять гостей.

Снейп покачал головой:

— Зеленого мне хватает в слизеринской гостиной. Его обилие быстро утомляет.

— Понимаю, — кивнула Гермиона. — Я могу сказать то же самое о гриффиндорском красном.

Северус, сбросив мантию, повесил ее на крючок у двери. Почему-то это обыденное действие привлекло внимание Гермионы. Сейчас Снейп был более раздетым, чем когда-либо при ней: прямо перед ее взглядом маячил сюртук с длинным рядом мелких пуговиц, фантазии о которых и спровоцировали недавний инцидент. Гермиона полагала, что облик Северуса будет менее строгим без длинной просторной мантии, которая делала грозным и внушительным каждое его движение, но ничего подобного не случилось: хозяин комнат стал разве что стройнее с виду, но оставался таким же чопорным, с идеально прямой осанкой.

Северус поймал на себе ее изучающий взгляд, едва заметно поморщился, и Гермиона поняла: он не знает, что в их ситуации более неловко — снять на ее глазах хотя бы один предмет гардероба или вести разговор на щепетильную тему, сидя перед ней облаченным так же, как на уроках.

Она остро ощутила, что они с Северусом ходят над пропастью — точно как в тот вечер, когда они за считаные часы узнали друг о друге слишком много, чтобы после этого просто разойтись каждый в свою сторону и жить как прежде. Вот и сейчас они видели друг друга насквозь, разделяли одни и те же страхи и слабости, боялись сделать неосторожный шаг. Несмотря на располагающую домашнюю обстановку, Гермиона все еще испытывала неловкость. И когда Северус предложил чаю, она охотно согласилась: чашкой можно было занять руки и взгляд. Смотреть в лицо Снейпу ей все еще было совестно.

Чай был приготовлен и налит двумя движениями палочки, и снова повисла напряженная тишина. Гермиона собиралась с силами взять быка за рога. В конце концов, это она настояла на продолжении уроков окклюменции, после того как Северус предельно ясно перечислил причины для того, чтобы завершить их. Конфуз на ее совести, а Снейп, как недвусмысленно следует из его письма, винит в случившемся только себя. Прочитав полное вины и боли послание, в котором говорилось, что Северус даже не надеется получить ее прощение, Гермиона расплакалась. Она прекрасно понимала, какого труда Снейпу стоило столь эмоциональное и откровенное высказывание.

— Северус, — тихо, но уверенно заговорила Гермиона. — Я хочу, чтобы ты знал: даже если бы я винила тебя за то, что ты увидел лишнее при легилименции, то несомненно простила бы. Но мне вообще не за что тебя прощать. Я сама пересекла черту.

Снейп пристально смотрел на свою собеседницу, которая героически боролась со стыдом. Вот уж кто гриффиндорка до мозга костей! Неважно, насколько ей трудно и страшно, она сделает то, что считает правильным. И так же по-гриффиндорски благородно и смело она готова взять на себя всю вину. Северус не ожидал от Гермионы чего-либо иного, однако поводов для ее самообвинений не понял.

— Какую черту? — озадаченно спросил он. — У всех есть фантазии.

— Да, но обычно ими ни с кем не делятся… Особенно с тем, кто фигурирует в этих фантазиях. А теперь у меня такое чувство, что я… как будто оклеветала тебя.

Северус в недоумении встряхнул головой. Ничего себе клевета — оказаться героем сокровенных грез юной привлекательной девушки!

— Гермиона, в своих мыслях ты вольна делать что угодно. И я не считаю оскорбительным для себя ни сам факт своего участия в увиденном, ни сюжеты, ни что-либо еще.

Гермиона наконец подняла взгляд от чашки и с надеждой посмотрела на него:

— Правда?

— Правда.

Ему тяжело давался этот разговор, но требовалось ответить откровенностью на откровенность. Чтобы справиться с волнением, он принялся ходить взад-вперед у камина, уставившись себе под ноги и не глядя на Гермиону.

— Ты говорила, что твой сексуальный опыт крайне небогат, — Снейпу приходилось усилием воли выталкивать из горла норовящие застрять слова. — Разумеется, я не могу сказать того же о себе. Но «богатство», которым я располагаю, более чем сомнительно: оно представляет собой довольно похожие одна на другую короткие необременительные связи, в которых никогда не шло речи о любви или хотя бы влюбленности. Я интересовал женщин только как молодой и потенциально могущественный темный маг из числа особо приближенных к Волдеморту. Они хотели через мою постель упрочить свое положение, войти в ближний круг и завести полезные знакомства.

— Но ведь были и такие женщины, которые искренне симпатизировали тебе? — возразила Гермиона. — Возможно, имидж мрачного и загадочного Пожирателя смерти играл какую-то роль… Но ведь не ключевую? Не могли же все эти женщины тянуться исключительно к власти?

Северус не совсем понял, что она имеет в виду: желание его любовниц через связь с ним дорваться до власти самим или же подчиниться его власти в самом прямом и первобытном смысле. Но в любом случае ответ был один и тот же.

— Могли. И тянулись. Те дамы искали острых ощущений, а не нежной привязанности. Они желали ровно того, что видели во мне: жесткость, властность, иногда даже жестокость. Им хотелось поиграть с огнем. Так что увиденное в твоем разуме вызвало у меня ощущение диссонанса.

— Диссонанса?

— Все, что ты говорила мне, и все, что я ранее наблюдал в твоих мыслях, свидетельствовало о твоем глубоком уважении ко мне, о том, что ты считаешь меня человеком чести, понимающим и деликатным. И вдруг в тех сценах, что открылись мне недавно, я снова обнаружил себя таким, каким видели меня те искательницы острых ощущений. Деспотом и садистом.

— Нет! — отчаянно воскликнула Гермиона. — Я не считаю тебя деспотом! Все не так!

Обстановка в ее фантазиях действительно была далека от романтической и деликатной. Северус вел себя требовательно и довольно грубо. Он проделывал такое, чего, конечно, никогда не сделал бы в реальности: по полной злоупотреблял своими полномочиями на отработках, прибегал к изощренным способам заткнуть студентке рот в буквальном смысле, жестко брал ее то на ученической парте, то на своем рабочем столе, применял плетки и наручники… Да, все это было! Но в устах Снейпа описание увиденного звучало превратно.

— Я не считаю тебя деспотом и садистом… Для меня ты по-прежнему человек чести, способный на понимание как никто другой!

Гермиона боялась, что он не верит ей и все безнадежно испорчено. Господи, что она наделала? Ну почему, почему ее воображение плюет на те глубокие чувства, которое Гермиона питает к любимому человеку, и рисует какие-то дикие разнузданные сцены? И как теперь объяснить ему, что эти фантазии рождаются в голове помимо ее воли? Что эти фантазии — лишь одна из многих-премногих граней, которые Гермиона видит в Северусе?

Услышав панические нотки в ее голосе, Снейп поспешил продолжить объяснение:

— Не бойся, я все понимаю.

Она посмотрела на него с недоверием. Что он имеет в виду? Неужели Северус действительно понимает, как можно уважать человека, полагаться на его благородство и при этом воображать его в образе насильника и извращенца?

— Правда? Но как, если я сама не понимаю этого противоречия?

Он мягко улыбнулся:

— Никакого противоречия нет. Здесь требуется то, что называется жизненным опытом. Любой опыт, даже негативный, в конечном счете полезен. Например, глядя с высоты собственного опыта на все, что я узнал о тебе, я понял, что ты жаждешь получить от меня.

— Да? И что же? — с надеждой спросила Гермиона.

Северус перестал мерить шагами комнату и встал напротив гостьи.

— Опору, — мягко сказал он, глядя прямо ей в глаза.

Северус хорошо понимал такую потребность у девушки, которая через несколько месяцев окончит школу. Он сам чувствовал в ее возрасте нечто подобное. В то время, когда Снейп уже поссорился с Лили, но еще не примкнул к Пожирателям смерти, он чувствовал себя бесконечно одиноким, ему не с кем было поделиться своим горем и своей виной в потере единственного друга. Необходимость выбирать жизненный путь пугала, и юный Северус многое отдал бы за то, чтобы иметь человека, который сможет поддержать, дать совет, понять и принять его со всеми слабостями. Ему, рано оставшемуся без родителей, нужен был старший товарищ, наставник — и, к несчастью, это место занял Люциус Малфой. Когда Северус попал в компанию приспешников Темного Лорда, то обрел покровительство друзей, ощущение единства и сопричастности к чему-то великому — но счастье иметь единомышленников было недолгим, а расплата — поистине ужасной. Нельзя допустить, чтобы нечто даже отдаленно похожее случилось с Гермионой.

— Тебе нужен тот, кто подскажет, что делать. Кто избавит тебя от сомнений и разделит с тобой бремя ответственности. Ты устала принимать решения за себя и за других. Тебе хочется на кого-то положиться, но при этом быть уверенной, что ты выбрала правильного человека — того, кто будет рад обрести власть, сумеет правильно распорядиться ею и никогда не злоупотребит. Тебе нужен тот, рядом с кем ты можешь позволить себе хоть немного побыть слабой и почувствовать себя защищенной.

— Да… — почти шепотом выдохнула Гермиона, распахнув глаза от изумления.

Северус был абсолютно прав. Он в нескольких фразах изложил все ее слабости, сокровенные желания и страхи. Она действительно безумно устала отвечать за всех вокруг, всех выслушивать, утешать и поддерживать, при этом не зная, что ей делать со своей жизнью. Как же она хотела, чтобы кто-то большой и сильный обнял ее, пообещал, что все будет хорошо, и сказал, что ей делать прямо сейчас! И надо же — человек, которого все считают черствым, безразличным и ничего не понимающим в людях, описал ее желания с потрясающей точностью!

— Откуда ты все это знаешь? — не удержалась она от вопроса. — Ведь не из своего опыта? Я очень сомневаюсь, что тебе знакома жажда полностью отдаться чужой власти…

— Полностью отдаться? Нет! — моментально отозвался Северус. — Я и так слишком долго плясал под чужую дудку. Больше не желаю слышать ничьих приказов. Я хочу сам принимать решения и нести ответственность за их последствия. Но твои чувства понятны мне, потому что когда-то я, так же как ты, был молод и не уверен в себе. К сожалению, в поисках жизненного пути я свернул не туда и послушал не тех людей. Гермиона, мы с тобой оба слишком долго были вынуждены идти против своей натуры и жить не своей жизнью. Меня принуждали подчиняться, тебя — решать за других.

Гермиона издала тихий горький смешок.

— Многие сказали бы, что командовать и контролировать все на свете абсолютно в моем характере.

— Те же, кто назвали бы тебя занудой и всезнайкой? — Северус скривил уголок рта. — Все гораздо сложнее. Да, ты стремишься к контролю, тебе хочется, чтобы все вокруг было логично, предсказуемо и подчинялось четким закономерностям. Тебя пугает хаос безумных страстей, мощных чувств и нелогичных поступков. Ты не любишь сюрпризов: они тебя не радуют, а пугают.

Гермиона кивнула. Да, снова все в точку. Безрассудность Гарри и Рона, их привычка не думая бросаться навстречу опасностям частенько вызывали у Гермионы желание панически рвать на себе волосы. Оба (особенно Рон, особенно в последнее время) жили эмоциями, и подруга не могла на них положиться.

— Но тот факт, что ты стремишься к контролю, не означает, что хочешь осуществлять этот контроль сама, — продолжал Снейп. — Раньше у тебя просто не было выбора: кроме тебя, некому было стать голосом разума для парочки сорвиголов. Ты взвалила на себя эту ношу по необходимости, а не по собственному желанию. Для прирожденного лидера ты слишком осторожна, я заметил это на первом же уроке. Ты ужасно боишься ошибиться.

— Ты уже говорил, — поморщилась Гермиона. — Помнишь, когда мы обсуждали, что я сделала с родителями?

— Да, и с тех пор я не переменил своего мнения. А ты, похоже, по-прежнему не совсем согласна? Тогда скажи мне вот что: почему тебе нравится зельеварение?

Гермиона уже готова была сказать: «Потому что это интересно», — или: «Мне нравится не само зельеварение, а преподаватель». Но вдруг она отчетливо вспомнила то чувство, которое овладевало ею всякий раз, когда она входила в личную лабораторию Снейпа. Это было чувство уверенности и безопасности, вызванное в первую очередь присутствием самого Северуса, но все-таки и предстоящим делом тоже.

— Потому что зелья предсказуемы, — ответила Гермиона, начиная понимать, куда клонит Снейп. — Если строго следовать рецепту, то все получится.

— Именно! — кивнул Северус, и в его голосе прозвучало такое одобрение, которого Гермиона никогда не слышала в свой адрес на уроках. — Тебе нравится уверенность, которую дают четкие правила и пошаговые указания. Все шесть лет ты варила зелья точно по рецептам, а я упрекал тебя за неизобретательность. Но и после моих замечаний ты не сомневалась в правоте авторов учебника.

Снейп немного преувеличил, сказав «не сомневалась». На самом деле Гермиона довольно часто подвергала сомнению написанное в книгах. Но вместо того, чтобы разрешить сомнения на практике, как поступали в свое время Северус и Лили, она отправлялась в библиотеку на поиски авторитетного источника, который подтвердил бы ее правоту. Закопавшись в книги, она из каждой скрупулезно выписывала цитаты, сопоставляла точки зрения разных авторов и на основе таких исследований писала длиннющие сочинения, в которых излагала что угодно, кроме собственного мнения.

Она боялась экспериментировать даже тогда, когда можно было заменить один безобидный ингредиент другим и в случае ошибки худшим последствием стало бы испорченное зелье. Точнее, для Снейпа на ее месте это было бы худшим. А сама Гермиона больше всего боялась замечаний, критики и плохих оценок.

— Ты всегда опасалась сделать что-то не так и потерпеть неудачу, — продолжал Северус. — Отсюда и твое настойчивое следование правилам.

— Однако я не раз нарушала школьные правила! И за это мне доставалось в том числе от тебя!

Снейп улыбнулся, встав прямо напротив нее:

— И что ты при этом ощущала?

Немного подумав, Гермиона поморщилась:

— Что так мне и надо.

— Любишь получать по заслугам? — тихо спросил он, склоняясь над ней.

Бархатистый нажим в голосе Северуса вызвал у Гермионы волну мурашек вдоль позвоночника, и она, вскинув голову, в упор посмотрела на собеседника. Был ли в его словах намек? Кажется, все-таки был… Северус слишком хорошо знает ее, а его глаза слишком многозначительно блестят, чтобы считать этот вопрос простым совпадением. Ему известно, что «наказание непослушной школьницы» — любимый сюжет Гермионы, и, кажется, он не только не осуждает ее, но и сам не прочь…

Она тяжело сглотнула, безотрывно глядя снизу вверх на Северуса. Мерлин помоги, что же этот мужчина творит с ней только взглядом и вскользь брошенным намеком?

А Снейп, вдоволь насладившись ее реакцией, тихонько хмыкнул, распрямляясь, и многозначительный огонек в его глазах погас. Он сел обратно в кресло и продолжил ровным тоном, как ни в чем не бывало:

— Ты по-прежнему пытаешься заслужить любовь, Гермиона. Ты думаешь, что вся твоя ценность для других заключается лишь в том, чтобы оправдывать их ожидания. Поэтому ты так яростно добивалась одобрения старших, в том числе моего.

— Я всегда уважала тебя, — возразила Гермиона. — Разумеется, мне было нужно твое одобрение.

— И мой скверный характер для тебя не имел значения, хотя любой другой ученик быстро махнул бы рукой на попытки услышать от меня доброе слово. Я не хвалил никого, не демонстрировал приязни ни к кому — однако ты не оставляла попыток стать исключением. В тебе есть природная склонность подчиняться авторитетам и при этом чувствовать себя не униженной, а защищенной. Ты искренне уважаешь знания и силу, они дают тебе ощущение безопасности и порядка.

Гермиона застыла с приоткрытым ртом. В свете этих откровений ей стала окончательно понятна природа собственного влечения к Северусу. И правда — вот чего ей не хватало в ровесниках! Все то, что ей нужно, может дать только кто-то более старший и опытный, способный указать путь, уберечь от ошибок и повести за собой.

— Не любым авторитетам! — уточнила Гермиона. — Амбридж я никогда не уважала!

Северус хохотнул:

— Я говорил об истинном авторитете, а не дурацких бумажках от Министерства с перечислением полномочий. Так что Амбридж не в счет. Насчет Локонса ты уже сама давно все поняла. А с чем у тебя ассоциируются другие учителя? Минерва, Ремус, Дамблдор, я?

— Знания, сила, безопасность, порядок, — повторила Гермиона недавние слова Северуса. — Да, ты всегда вызывал у меня эти ассоциации.

— Знаю, — сказал он и добавил немного самодовольно: — Поэтому тебе так нравилось добавлять «сэр» через слово.

Гермиона зарделась.

— Это просто предписанное школьным уставом уважительное обращение к профессору. А я действительно уважала тебя и хотела видеть от тебя хоть какое-нибудь уважение в ответ! Хотела, чтобы ты не считал меня такой же безнадежной тупицей, как всех.

— А я и не считал тебя тупицей. И мое уважение всегда с тобой.

— Всегда? Даже сейчас? — она внимательно всмотрелась в лицо Северуса, как будто проверяя его на честность.

— Разумеется. А что должно было измениться?

— По тому, как ты описываешь меня, портрет получается… довольно жалким. Я боюсь принимать простейшие решения. Я не способна позаботиться о самой себе. Я хочу, чтобы кто-нибудь дал мне четкие указания, приняв ответственность за возможные ошибки. Я хочу подчиниться кому-то старшему и авторитетному, уяснить правила и прилежно следовать им… Как я вообще надеюсь, чтобы ты воспринимал меня как взрослую, если при этом веду себя совершенно по-детски?!

— Тебе нравилось быть ребенком? — вдруг спросил Снейп.

— Не совсем, но в целом… Скорее да, чем нет, — ответила Гермиона после недолгих раздумий. — А что?

— Что именно тебе нравилось?

— Безопасность, забота. Возможность на кого-то полностью положиться. Детство — это когда все просто и понятно: есть черное и белое, «хорошо» и «плохо», нет ни полутонов, ни сомнений, ни трудных решений. И моя жизнь больше никогда не будет такой безоблачной…

Потеря родителей во многом усугубила послевоенные трудности. Детство Гермионы кончилось в одночасье, а тот факт, что это произошло по ее собственной вине, делал только хуже. Стерев себя из памяти мамы и папы, она перестала быть чьим-то ребенком, лишила себя безопасной гавани, в которую можно иногда возвращаться, чтобы отдохнуть от сложностей взрослой жизни.

— Нет ничего плохого в том, чтобы нуждаться в заботе, — мягко произнес Северус. — И в том, чтобы довериться чужим решениям, когда ты по любой причине не уверена в своих.

Неуверенность с ее лица никуда не девалась.

— Гермиона, ты совершенно очевидно не ребенок, — настойчиво продолжал Снейп. — Ты с честью перенесла то, что не каждому взрослому под силу. Ты умна, даже мудра, не по годам. Ты доказала, на что способна, и все знают: ты очень умелая и могущественная волшебница. Я ни на йоту не сомневаюсь, что ты можешь принять любое решение, которое потребуется. Да, это будет тяжело, но ты сможешь. Ты всегда была сильной, и твоя сила не исчезла безвозвратно, ты снова ощутишь ее со временем. А за нынешнее желание отдохнуть от ответственности тебя не осудит никто. Особенно я. Потому что я готов принять эту ответственность.

— Правда? — спросила Гермиона со смесью удивления, счастья и надежды.

Северус, видя ее готовность сейчас же передать ему бразды правления, почувствовал себя так, словно получил Святой Грааль. Он не привык к чужому доверию. Дамблдор на словах постоянно твердил, что доверяет Снейпу, а на деле хранил множество тайн от своего агента. Ученики опасались профессора, большинство коллег избегали его, и даже в Ордене Феникса почти все держались рядом с Северусом настороже — надо сказать, сам Снейп считал подобную осмотрительность разумной. От Темного Лорда и Пожирателей смерти тем более не приходилось ждать доверия. Лили? Да, она доверила ему жизнь своего сына — но лишь потому, что у нее не было выбора, а Долг жизни Северуса перед Джеймсом служил гарантией, что Снейп сдержит обещание.

Таким образом, Северус не смог вспомнить хоть одного человека до Гермионы, который полностью доверял бы ему, не требуя обетов или доказательств. И в этот миг — увидев исполненные надежды глаза прекрасной юной женщины, готовой без раздумий вложить в руки Снейпа свою судьбу, — он понял, насколько ему не хватало такой безусловной веры в него, веры в то, что если наделить Северуса властью, то он не злоупотребит ею и не уподобится ни своему отцу, ни Пожирателям смерти, ни Дамблдору.

— А ты не веришь? При всем том, что знаешь обо мне? — тихо спросил он. Пусть Гермиона не могла знать, как сильно он жаждет доверия, но она должна понимать, что Северус не откажет ей в просьбе. — Ты знаешь, что я за человек. Не все во мне было притворством. Я говорил тебе, что, в отличие от тебя, властен по своей природе.

Другая на ее месте, наверное, побоялась бы хоть на минуту доверить себя в руки Снейпа. Но Гермиона не была испугана. Она была возмущена.

— Это не вся правда! — горячо возразила она. — Ты умеешь быть и другим, не только властным! Терпеливым, мягким, понимающим. Я убедилась в этом на собственном опыте. Полумна права насчет темноцветов: как только я стала проводить много времени рядом с тобой, то почувствовала, что возвращаюсь к жизни и становлюсь такой же цельной, как была раньше. Я вовсе не упрощаю твой характер до властности и строгости. Ты гораздо сложнее.

— Знаю, Гермиона. Я сам все видел: твое мнение обо мне, твои эмоции и желания. После этого я понял кое-что очень важное. — Такая предельная откровенность вызывала у Северуса головокружительное чувство, которое могло стать его новым наркотиком. — Твои фантазии были бы совсем другими, если бы ты не доверяла мне целиком и полностью.

Именно в этом заключалось то самое откровение. Пересмотрев воспоминания в Омуте, Северус с внезапной отчетливостью осознал: нет никакого конфликта между его «темной» и «светлой» стороной. До того момента, как Снейп заглянул в сокровенные фантазии Гермионы, он был уверен, что она закрывает глаза на многие его поступки, приукрашивает его характер и видит лишь то, что хочет видеть. Он боялся, что она, такая благородная и целомудренная, просто не в состоянии понять, сколь существенную часть его личности составляет неприглядная сторона. Но оказалось, что Гермиона вовсе не витает в облаках неведения. Она легко воображала его властным и устрашающим, полностью отдавалась этой власти, но в то же самое время помимо возбуждения, похоти и уязвимости, глубоко в душе чувствовала полную безопасность и защищенность. Северус не сразу сумел услышать эти нотки в буре ее эмоций, потому что просто не знал, что можно одновременно испытывать настолько разные чувства.

Собственный опыт Северуса научил его тому, что доброта, открытость и эмоциональность — качества, присущие жертве, они не приводят ни к чему хорошему, а властность, высокомерие и озлобленность, наоборот, вызывают у окружающих уважение и трепет, даже если у тебя самого — чувство внутренней пустоты и боли. И вот оказалось, что Гермиона готова принять его целиком, не разделяя его душу по категориям «хорошее» и «плохое». И только осознав это, Северус понял, что качества, которые он считал взаимоисключающими, не являются таковыми. Сильный человек может позволить себе минуту слабости. Если ты строг и ворчлив, это не значит, что тебе вовсе незнакомы доброта и сострадание. А властность и доминирование не равны жестокости и насилию.

До сих пор Снейп бросался из одной крайности в другую — как он сам считал, по воле обстоятельств, притворяясь то одним, то другим. Но все это время он просто не знал о возможности компромисса. Северусу потребуется еще какое-то время для того, чтобы встроить новые открытия в свою жизнь, в свои взгляды и привычки. Но теперь он по крайней мере узнал, что это возможно. В конце концов, ему всего лишь 39, еще не поздно подумать о будущем. И все картинки будущего, рисуемые воображением Снейпа, включали Гермиону.

Тем временем сама Грейнджер огорченно нахмурилась.

— Ты говорил, что мы сейчас не можем быть по-настоящему вместе из-за разницы в возрасте и из-за неравных отношений. Но что будет дальше, если я не хочу ничего менять?

Северус качнул головой с легкой улыбкой: оказывается, не только он разбирается в других лучше, чем в себе самом, у Гермионы те же трудности.

— Не думаю, что ты хочешь всегда и во всем подчиняться партнеру или оставаться на положении ребенка, — уверенно ответил он. — Ты слишком независима и умна для этого. Ты прекрасно можешь сама позаботиться о себе. Кроме этого, в тебе несомненно есть творческая жилка, и если ты позволишь ей полностью проявиться, то достигнешь невероятных успехов. Ведь моя должность никогда не мешала тебе спорить со мной, если ты считала, что я неправ. Сейчас речь идет только об одной области отношений — той, в которой ты чувствуешь себя неуверенно из-за неопытности или же после неудачного опыта, — Снейп легонько усмехнулся, — к примеру, обретенного с каким-нибудь рыжим болваном. Говоря о разнице в возрасте, я не имел в виду, что ты слишком юна для меня. Наоборот, я хотел сказать, что я слишком стар для тебя. Я был уверен, что я безнадежно испорчен всем пережитым и наделен многочисленными недостатками.

— Был уверен? А сейчас?

Вместо ответа Северус с заговорщицким видом достал из рукава волшебную палочку.

— Экспекто Патронум! — громко и уверенно произнес он заклинание. Мощное серебристое свечение, вырвавшись из кончика палочки, моментально обрело форму.

— Орел! — выдохнула Гермиона, завороженно глядя, как величественная хищная птица описывает круги под потолком. — Он прекрасен! Но… как же лань?

— Мой Патронус изменился, — ответил Северус, тоже наблюдая за мощными взмахами крыльев нового защитника. — Ты, наверное, знаешь: это случается, если происходят существенные изменения в личности мага.

Гермиона тоже достала палочку и произнесла заклинание. Маленькая подвижная выдра пробежалась по воздуху, быстро крутя головой по сторонам и с любопытством поглядывая на двоих волшебников, как будто интересовалась, что от нее требуется.

— А мой такой же, каким был, — развела руками Гермиона, не зная, рада ли она этому факту. Свою выдру она любила по-прежнему, но вместе с этим ощущала, что в ней, как и в Северусе, произошли фундаментальные изменения. Те качества, которые демонстрировал магический защитник: любознательность, бодрость и оптимизм — Гермиона больше не чувствовала в себе, так что, по всем правилам, выдру должен был сменить кто-то более солидный, важный, взрослый.

— Вот именно! — ответил Снейп, сияя так, словно выдра служила доказательством чего-то уже известного ему. — Несмотря на все пережитое и на твое нынешнее самочувствие, ты та же, кем была: назойливая, упрямая, невыносимая всезнайка. Тебя не смог изменить сам Темный Лорд, а мою жизнь перевернула с ног на голову девчонка вдвое моложе меня. А теперь скажи, кто в нашей паре сильнее?

Лицо, выглянувшее к Северусу из-под густых волос, на сей раз было озарено теплой улыбкой.

— Спасибо тебе. Мне нужно хорошенько обдумать все, что ты сказал, но общий смысл я уловила. И… кажется, ты впервые назвал нас парой?

Снейп склонился ближе к гостье и ответил, глядя на нее в упор:

— Я бы сказал это раньше, если бы был достаточно честен с собой и не пытался пренебрегать своими и твоими чувствами. И ты так часто говоришь о прощении и втором шансе, что, кажется, я как-то незаметно поверил в такую возможность для себя. Да, Гермиона. Я готов начать новую жизнь. С тобой.

Они одновременно встали с кресел, и Гермиона подошла к Северусу вплотную, крепко обняла его и уткнулась лицом в грудь.

— Я рада, — прошептала она. — Больше чем рада. Ты как никто другой заслуживаешь другой жизни.

Он бережно обвил руками ее талию, привлекая к себе максимально близко. Опираясь подбородком на лохматую макушку, он какое-то время неподвижно стоял и глубоко вдыхал цветочный запах. Затем Северус мягко взял Гермиону за плечи и высвободился из ее объятий, однако не выпустил ее руки из своих.

— Гермиона… Я не имел в виду, что мы уже пара в полном смысле.

— Понимаю, — ответила она с безмятежной улыбкой, ее глаза блестели от влаги. — Но мы ведь можем и дальше быть друзьями?

— Друзьями? Нет, — моментально ответил Северус. — Между нами останется то, что уже есть… — Он выдержал паузу в полсекунды. — Большое чувство, платоническое, но гораздо более глубокое, чем дружба.

Северус не сказал «любовь» лишь потому, что хотел приберечь это слово до того дня, когда он будет иметь право, признавшись Гермионе в любви, поцеловать ее, подхватить на руки и дать полную волю всем желаниям. Однако знал: она прекрасно поняла его. Некоторые слова вовсе не обязательно произносить, чтобы они были услышаны.

В предыдущей главе:

Гермиона наконец набирается храбрости поговорить с Северусом о том, что случилось на уроке окклюменции. Снейп, считая обсуждение столь деликатной темы неуместным в официальной обстановке, приглашает ее к себе. В его гостиной они долго беседуют о своих желаниях и потребностях. Гермиона узнает кое-что новое о самой себе, и оба убеждаются, что просто созданы друг для друга.

Гермиона сидела в кабинете Северуса, забравшись с ногами в глубокое кресло перед камином и положив на колени «Продвинутую трансфигурацию», открытую на 13-й главе. Глаза студентки были направлены в книгу, а вот мысли явно витали где-то далеко от предмета.

Снейп, за годы работы в школе научившийся замечать подобные вещи краем глаза, точно знал: Гермиона уже минут пять не переворачивает страницу. Обычно она листала учебники довольно быстро — Северус успел узнать ее привычки за последние недели, когда она почти каждый вечер приходила сюда готовиться к ЖАБАм. Подземелья были самым спокойным местом в школе, к тому же Снейп мог разрешить большинство вопросов, которые рождались у Гермионы при чтении учебных пособий. А если он не имел готового ответа, то к услугам студентки была вся его библиотека. Кроме всего перечисленного, Гермиона приходила просто для того, чтобы побыть рядом с ним — она так и сказала.

Сидя в глубокой задумчивости, девушка накручивала на палец прядь волос, выбившуюся из небрежного пучка, и Северус был уверен, что она думает вовсе не о правильном движении палочкой при трансфигурирующих чарах.

— Замечтались, мисс Грейнджер? — строго спросил он, вырывая студентку из грез. — Если бы сейчас шел урок зелий, то за такую рассеянность я снял бы как минимум десяток факультетских баллов.

Кто-нибудь другой на ее месте, менее искушенный в различении интонаций профессора, испугался бы угрозы в его голосе. А Гермиона обернулась к Северусу с теплой улыбкой.

— А я попросила бы тебя вместо этого назначить мне отработку, — нахально ответила она. — Но поскольку я сейчас все-таки не работаю с опасными ингредиентами, то мои мысли не должны тебя беспокоить.

— Смотря о чем они, — вопросительно сощурился Снейп.

— Уверяю, о самых невинных вещах. Я обдумывала последний урок окклюменции.

— Гхм… — Брови профессора приподнялись. — Вынужден напомнить, наш последний урок был каким угодно, но не невинным…

Гермиона зарделась. Да, если учесть все обстоятельства, то Северус прав. А на ее взгляд, гораздо интимнее сеанса окклюменции был последовавший разговор, в котором их отношения обрели определенность. Странным образом, внешне между ними не изменилось ничего, но в тоже время все стало по-другому. Теперь Гермиона четко видела то, что раньше было смутной дымкой догадок и фантазий, и разумом понимала то, что до сих пор чувствовала сердцем. Для рациональной гриффиндорки, которая всегда стремилась к предельной ясности во всем, за что берется, это значило несказанно много.

Она даже не задавалась вопросом, приятны ей новые открытия о себе самой или нет. Как ни оценивай себя, а факты таковы, каковы они есть. И сама Гермиона — такая, какая есть. А Северус — именно такой человек, который ей нужен: мудрый, опытный, ответственный; тот, на кого можно равняться и с кем можно обсудить любую безумную идею; тот, кто всегда будет стоять рядом с ней, не возвышаясь за ее счет и не принижаясь под ее напором; тот, кто поможет ей поднимать планку и брать новые высоты; тот, кто поддержит в минуты упадка сил.

Все размышления о будущем, которые начинались со слова «если», теперь начинались с уверенного «когда». Гермиона обрела уверенность в себе и увидела свет в конце тоннеля. Теперь она смело смотрела вперед, веря, что скоро найдет новую цель жизни.

Среди всех тех качеств, которые вернулись к Гермионе Грейнджер, была и жажда познания. И эта жажда не утолялась лишь подготовкой к ЖАБАм. Гермионе хотелось окончательно постичь окклюменцию.

Но продолжать занятия с Северусом она считала бессмысленным: от его уроков ученица взяла все, что могла. Она уже увидела цельную картину себя самой и поняла, как рождаются мысли в ее голове. Путешествие по собственному разуму оказалось долгим, захватывающим, и Гермиона достигла его конечной точки. Больше не было никакого смысла впускать Снейпа для сеансов легилименции: у нее не осталось секретов, которые можно было бы скрывать на таких занятиях. Если понимание себя самой — это ключ к мастерству окклюменции, то Гермиона сейчас, образно говоря, держала свой ключик в руках, но не знала, как им воспользоваться. Именно над этим она и задумалась, отвлекшись от трансфигурации.

— Я имела в виду окклюменцию как таковую, — объяснила она Северусу, — а не… сам знаешь что. Получается, я уже дважды успешно помешала тебе увидеть то, что ты хотел.

Снейп кивнул, вспомнив дверь туалетной кабинки, захлопнувшуюся прямо у него перед носом. Обрывать на середине цепочку собственных воспоминаний — более сложный прием окклюменции, чем игнорировать подсказки, внушенные легилиментом.

— Верно. Это свидетельствует о том, что ты овладела искусством защиты разума.

— А я бы так не сказала. Чаще всего я не до конца понимаю, что делаю… — Гермиона не знала, как описать странное ощущение ускользающего смысла, как будто ты знаешь все буквы, но не можешь сложить из них слово. — Прятать воспоминания в последний момент совсем не то же самое, что заранее убрать их туда, где легилимент и не подумает искать. А ты почему-то всегда знаешь, в какую сторону идти за нужной информацией.

— Ориентиром мне служат твои яркие эмоции. Ты должна научиться приглушать их.

— Да, понимаю. Так же, как делаешь ты, превращая свой разум в пустыню. Но каким образом у тебя получается такое бесконечное ничто?

Очевидный ответ: «Не думать ни о чем», — Гермиона знала, но не понимала, как сделать это. Ведь даже если она не думает ни о чем особенном, то ее разум все равно не пуст!

Северус пожал плечами:

— Это просто визуализация. Такая же, как стена.

— Нет, — нахмурилась Гермиона. — Не просто визуализация. Если бы ты велел Гарри вообразить стальную стену, то долго бы она против тебя устояла?

— Конечно же, нет. Если бы речь шла только о воображении, то окклюментом был бы каждый второй. Окклюменция — нечто гораздо большее, так же, как магия — больше, чем глупое махание палочкой. Ключом к истинной магии является намерение, и твоя стена — результат мощного волевого усилия.

— А за стеной прежние холсты… — вздохнула Гермиона.

— Да, холсты. Но они станут для окклюмента настоящим лабиринтом, если он не сможет использовать эмоции как компас. Пустыня, холсты ткани, библиотека, лоскутное одеяло — все это лишь разные варианты визуализации. Для успешной защиты тебе нужно научиться всего-навсего одной вещи.

Гермиона встрепенулась и с надеждой спросила:

— Чему же?

— Тому, в чем Поттер потерпел фиаско. Освобождать. Свой. Разум.

* * *

Совет Северуса требовалось обдумать как следует, и Гермиона, надев пальто, шапку и туго завязав шарф, отправилась в то место, куда обычно шла в поисках тишины и одиночества — к берегу Черного озера. На поляне, которую летом заполняли студенты, сейчас не было ни души. Окружив себя согревающими чарами, Гермиона села на валун возле самой кромки воды лицом к озеру.

Вскоре она полностью расслабилась, появилось ощущение, что все ее мысли и заботы, покинув голову, улетают по ветру над поверхностью озера. И вдруг Гермиона поняла, что это и есть состояние свободного разума, а у нее перед глазами — идеальная визуализация! Теперь она сможет прибегать к окклюменции, вспоминая эту картину: зеркально ровная водная гладь с отражением облаков, иногда пробегающая по поверхности мелкая рябь с бликами света, тихий шорох волн, разбивающихся о берег.

Вода — самая подходящая стихия для окклюмента. Она, как и разум, может быть идеально спокойной или бурлящей, неприступно ледяной или ласково теплой. Ей нипочем любые атаки: сила удара рассеется, а оружие утонет, не причинив никакого вреда. В воде можно спрятать эмоции и воспоминания на такую глубину, куда не заглядывает даже солнечный свет. А поверхность водоема не выдаст легилименту ни малейшей подсказки, показывая лишь отражение того, что находится сверху.

* * *

Исполненная азарта окончательно решить сложную задачу, Гермиона при каждой возможности упражнялась в освобождении разума: уйти в себя и не замечать ничего вокруг она могла хоть во время урока, хоть среди шума Большого зала за обедом. Обеспокоенные оклики друзей и замечания преподавателей не могли омрачить ее ликования от стремительно растущего мастерства.

Также она практиковалась каждый вечер перед сном — и вскоре обнаружила, что воображаемый вид бесконечной водной глади и мерный шум волн помогают ей быстро уснуть, а утром встать более отдохнувшей, чем раньше. Через неделю Гермиона, уверенная в своих новых умениях, захотела проверить себя. Не зная, как Северус воспримет просьбу заглянуть в ее разум, она пообещала себе в случае отказа больше не давить на него.

Наконец подвернулся удобный момент для разговора. Гермиона, тихо молясь о том, чтобы не получить урок терпения вместо столь желанного урока окклюменции, закрыла последний из образцов зелья, сваренного на утреннем уроке вторым курсом, сделала короткую заметку о качестве работы и направилась с заполненным пергаментом к Снейпу, который должен был поставить студентам оценки.

— Я хотела попросить, чтобы ты еще раз попробовал войти в мой разум, — тихо сказала она, оказавшись за его плечом. — Я нашла новую визуализацию, и… Очень хочется проверить, так ли она хороша, как я думаю. Если ты не против…

Северус дослушал сбивчивую просьбу и только после этого обернулся. Очевидно, Гермиона думает, что он боится повторения прошлого конфуза. Заглядывать в ее фантазии ему действительно не следует — хотя бы до тех пор, пока ситуация не изменится. Думая о том, что будет после «тех пор», Северус чувствовал, как по его телу разливается тепло. Он старался не слишком давать свободу этим мечтам.

— Ты уверена, что больше не позволишь мне зайти на запретную территорию? — спросил он, как будто оценивая риск нового происшествия. На самом деле Снейп и сам не попал бы в ту же ловушку второй раз, ему просто нужно было проверить настрой Гермионы.

— Абсолютно, — твердо ответила она. — Я научилась освобождать разум.

— За неделю? — скептически прищурился Северус. — По-прежнему стремишься к превосходству во всем?

Гермиона скопировала его беззлобную усмешку.

— Ага, и кто-то должен поставить мне «Превосходно».

Снейп уже не сомневался, что она действительно преуспеет в задуманном и подтвердит, что является по-прежнему понятливой, усердной и прилежной ученицей, жадной до новых знаний, решительной и упрямой. Северус был счастлив снова видеть в ней эти качества и не переживал о том, что они пробуждаются только для изучения окклюменции. Он был уверен: скоро Грейнджер примется с тем же рвением за другие сферы своей жизни.

— Полагаю, проверять стену ты больше не хочешь?

— Нет уж, спасибо! — хмыкнула Гермиона. — Еще один день с головной болью не даст ничего нового, я и так знаю, что умею возводить прочную защиту. Сегодня я хочу проверить освобождение разума.

— Хорошо, — сказал Северус и жестом предложил ей присесть напротив, в уже ждущее ее мягкое кресло. Он никогда не забывал трансфигурировать гостевой стул перед визитами Гермионы, зато пару раз забыл вернуть его к исходному виду, приведя этим в замешательство студентов, которые пришли в его кабинет с куда меньшим воодушевлением.

Гермиона была заметно удивлена быстрым согласием Снейпа: очевидно, она ожидала, что его придется уговаривать. Но Северус и не думал отнекиваться. Раньше он избегал близости из-за тяжелой неопределенности их отношений и из-за страха обнаружить в разуме Гермионы такое представление о себе самом, которому он никогда не сможет соответствовать. Но все эти опасения были развеяны недавним разговором.

Если Снейп и держался отстраненно рядом с Гермионой, то лишь потому, что она сама больше не утруждала себя даже видимостью рамок. У нее имелась неистребимая привычка выражать симпатию, доверие и благодарность через прикосновения, и если бы не усилия Северуса по сохранению дистанции, то она просто не успевала бы выпускать его из объятий. Его собственное желание прикасаться к ней росло день ото дня, но Снейп успешно справлялся с этим желанием. Тот визит студентки в его личные комнаты так и остался единственным, больше Северус не приглашал Гермиону к себе, чтобы обстановка кабинета удерживала обоих в рамках.

— Если ты не против, я бы тоже кое-что испытал, — предложил Снейп, приблизившись к Гермионе и встав напротив.

На ее лице отразилось волнение.

— Что именно?

— Я хочу обойтись без палочки.

— Но… Ты ведь говорил, что беспалочковая легилименция более грубая и болезненная… — Гермиона нахмурилась еще сильнее.

— Мне вообще не придется применять силу, если ты не будешь поднимать щиты.

Если свежая теория добровольной легилименции верна, то он сможет легко проскользнуть в ее разум даже без палочки. С тех пор, как эта теория случайно родилась на первых уроках окклюменции, которые Снейп давал Гермионе, у него постоянно появлялись новые идеи, которые требовали проверки экспериментом. Один из таких вопросов, возникший у Северуса в числе первых, будет разрешен очень нескоро, но он обещает просто захватывающие перспективы…

Снейп склонился над Гермионой, упираясь руками в подлокотники ее кресла. Их лица оказались так близко, что отвести взгляд, прерывая контакт, обоим было попросту некуда. Северус редко приближался к кому-нибудь так сильно — разве что в случаях, когда он резко нависал над студентами, делая замечание. Положение, в котором он находился сейчас, было похоже на то, из которого он отчитывал наказанных, сидящих на этом же месте, но Снейпу и в голову не пришло такое сравнение. Гермиона реагировала на его вторжение в свое личное пространство совсем не так, как остальные студенты. На ее щеках проступил румянец, дыхание стало чаще, и Северус с досадой отметил, что ученице сейчас будет сложно избавиться от эмоций и освободить свой разум.

Значит, испытание будет серьезным. Но Снейп не отступит.

— Приготовься, — тихо произнес он и сразу же, не произнося заклинание вслух, нырнул в глубину зрачков напротив.

* * *

Северус стоял на пороге разума Гермионы. На пороге в буквальном смысле: первым, что он увидел перед собой, была высокая арка, похожая на те, которые ведут во внутренние дворики Хогвартса, но как бы парящая над землей. Точнее, над водой, поскольку земли здесь не было: внизу простиралось то ли Черное озеро, то ли другой водоем, такой же обширный и такой же темно-синий. Солнечный свет танцевал на мягко перекатывающихся волнах, гостеприимно маня к себе, как будто Гермиона мысленно просила Северуса нырнуть. На короткий момент его снова охватили непостижимые эмоции. От каждого знака, неприкрыто демонстрирующего полное доверие Гермионы, его переполняли страх, изумление и восторг.

В отличие от прошлого сеанса легилименции, когда Северус буквально ощущал, как входит в ее плоть, нынешний контакт никоим образом не напоминал секс. Наоборот — Снейп ощущал такое целомудренное и радостное благоговение, будто его допустили до святого таинства. Северус удивился столь неожиданной для себя ассоциации, ведь он был отнюдь не религиозен.

И тем более он не ожидал пришедшего к нему следом порыва. Возможно, оно было вызвано изображением водной глади? Или просто на доверие Гермионы требовалось ответить таким же доверием? Снейп почувствовал, что он должен раздеться, перед тем как нырнуть в глубину разума. Слой за слоем он избавился от своих защит, пока не оказался… Нет, не обнажен — тела у него сейчас не было — а полностью открыт. Так же, как Гермиона.

Он сглотнул вставший в горле ком, глубоко вдохнул и, закрыв глаза, прыгнул в воду «рыбкой».

Гермиона, вопреки волнению от близости нависшего над ней Северуса, сумела полностью сконцентрироваться на визуализации озера и успокоиться. Ее трепет выдавала лишь мелкая рябь на поверхности воды. Отказавшись от возведения стены, Гермиона вместо этого создала нечто вроде «прихожей» и ощущала бестелесный образ, которым стал Северус, где-то не внутри и не снаружи, а как бы на пороге своего сознания. Также она успела заметить момент его колебания перед полным погружением — наверняка Снейп вспомнил, чем кончился прошлый контакт. После того раза Гермионе стало абсолютно нечего скрывать от него, однако к повторению оба были не готовы.

Как ни странно, волнение Снейпа успокоило Гермиону. Она почувствовала, как поверхность ее озера разглаживается, мелкая рябь разбегается и исчезает, оставляя водную гладь абсолютно ровной, как Хогвартское озеро в особенно безветренный день. Но в воздухе витало ожидание, острое ощущение чужого присутствия — даже острее, чем во время предыдущих занятий.

Это ощущение было трудно выразить словами. Если бы Гермиону попросили описать его, она бы сказала, что человек, находящийся на пороге ее разума, не был ни профессором Снейпом, преподавателем и деканом Слизерина, ни Мастером зелий, ни бывшим Пожирателем смерти или членом Ордена Феникса. Он не был даже тем мужчиной, который пробуждал в ней разнообразные новые и захватывающие чувства. Нет, это был просто Северус. Просто человеческое существо, наделенное недостатками и комплексами, открытое и уязвимое. Крайне сдержанный, скрытный и гордый человек позволял ей видеть то, что он тщательно скрывал от всех остальных.

Когда он нырнул в ожидающий разум, ощущение контакта стало еще острее — как будто Северус моментально обрел физическое тело. Хотя вторжение было ожидаемым и даже желанным, Гермиону снова охватило волнение, распространяясь по ее сознанию, как круги по воде от брошенного камня.

Снизу, из темной синевы, поднялся мощный вихрь пузырей, вызванных прыжком Северуса, и он ожидал, что сейчас поток воздуха подхватит его и вышвырнет на берег, но нет — водоворот плавно успокоился. Кажется, Гермиона мысленно сообщала ему, что готова продолжить.

Северус ощутил плавное движение воды вокруг себя, похожее на ласковое поглаживание, лишенное, однако, сексуального подтекста. Бесконечная толща воды приняла Снейпа в себя так легко, словно здесь ему самое место. Было тихо и спокойно, не требовалось даже дышать. Теплая вода легко несла Северуса, придавая ему чувство невесомости, подначивая его раствориться в этом ощущении и забыть, зачем он здесь. На краткий миг ему захотелось навеки остаться в этом уединении, не имеющем ничего общего с одиночеством.

Решительно стряхнув с себя расслабленность, Снейп напомнил себе, где и зачем он находится. Он принялся активно грести руками и ногами — но плыл ли? Вокруг не было никаких ориентиров, ничего не могло указать ему путь.

Внизу толща воды уходила в непроглядную темноту — вероятно, там Гермиона прятала свои секреты, — и Северус нырнул глубже. Через какое-то время из воды стали проступать смутные формы. Или это была просто игра света и тени? Он не мог сказать наверняка.

Вдруг впереди мелькнуло что-то живое, яркое и подвижное. Маленькая рыбка? Что она означает? Воспоминание Гермионы? Эмоция? Мысль? Северус рывком потянулся к проблеску — но его пальцы сжались в пустой кулак: что бы это ни было, оно успело раствориться в темноте. Осмотревшись, Снейп обнаружил, что его окружает еще множество разноцветных существ: одни видны более четко, другие размыты; одни ярче, другие бледнее, были даже почти прозрачные, как медузы… Объединяло этих существ одно: ни одно Северус не смог поймать. Как он ни гонялся за цветными отблесками, они всегда успевали ускользнуть сквозь пальцы.

Наконец он решил бросить погоню за мимолетными образами и вместо этого достигнуть основ разума Гермионы — ведь у всякого водоема должно быть дно. Не нуждаясь в воздухе, Снейп погружался и погружался, а вода становилась темнее и темнее… Но немного света оставалось всегда. В этом озере-разуме не было абсолютно черных мест.

Впрочем, Северус усомнился в том, что это именно озеро. Скорее он нырял в океанскую впадину, уж слишком глубоко здесь было. Подумав об этом, Снейп мысленно усмехнулся — а чего иначе он ожидал? Гермиону можно назвать какой угодно, но не поверхностной.

Наконец, отказавшись от идеи достичь дна ее разума, так же, как раньше бросил погоню за стремительными мыслями-рыбками, Северус остановился, замерев в невесомости. Его грудь распирала гордость за успех ученицы. Ее защита поистине безупречна. Все, что он может сделать, — это остаться здесь еще ненадолго, чтобы насладиться спокойствием, теплом и чувством единения разумов, полюбоваться веселым мельтешением разноцветных морских существ, таких близких и таких недосягаемых в бескрайнем море безмятежности…

* * *

— Получилось! — было первым, что он услышал, вернувшись в реальность. Гермиона счастливо и гордо улыбалась, и Снейп не удивился бы, если бы студентка, вспорхнув с кресла, закружилась по кабинету пританцовывая.

Северус, присев на край стола и скрестив руки на груди, смотрел на ее раскрасневшиеся щеки, горящие глаза и задавался вопросом: вызваны столь яркие эмоции успехом в окклюменции или ею до сих пор владеет то ощущение безоблачного счастья, полной гармонии и единения, которое они, несомненно, разделяли во время сеанса легилименции?

Такой опыт был ему в новинку. Северус чувствовал себя бодрым и отдохнувшим, как будто хорошо вздремнул. Похоже, расслабленность разума Гермионы передалась ему, но для Снейпа такое состояние было более чем непривычно. Еще раз тихо благословив свое умение хладнокровно анализировать новую информацию в любых условиях, он стряхнул с себя чуждое ощущение расслабленности, поднял ментальные щиты и заговорил сдержанным учительским тоном.

— Поздравляю, мисс Грейнджер! — Это прозвучало так же, как если бы Невилл Лонгботтом вдруг сварил годное зелье. — Теперь вы можете по праву называться окклюментом…

Заметив, что перестарался с наигранным голосом, он тепло добавил:

— И превосходным!

С учетом его неоспоримой компетентности, Гермиона понимала, что это комплимент высшего порядка. Теперь она досконально знала, как работает мозг этого сложного мужчины, и видела насквозь его уловки с внешней холодностью или грубостью. А после невероятной, волшебной, неописуемой близости, которая только что произошла, рефлекторный шаг назад и показной сарказм стали для нее ожидаемы и потому не обидны. Снейп по-прежнему боялся близости, особенно эмоциональной, и Гермиона винила в этом его несчастное детство. Наверняка его мало обнимали, ласкали, говорили ему нежные слова — и неудивительно, что он не умеет выражать свои чувства. По всей видимости, Гермиона вообще первый человек в его жизни, которого он подпустил так близко.

Ощущать его внутри себя было похоже… не на секс, а скорее на крепкие объятия, которые бывают после секса, смесь эмоциональной близости с физической. Опять же, нет ничего удивительного в том, что такое сравнение не пришло Снейпу на ум и что он сейчас тщетно маскирует растерянность за деловым тоном.

Это было потрясающее чувство. Гермиона все еще ощущала прикосновения Северуса к потаенным уголкам своего разума или, скорее, послевкусие ощущений — как отзвуки его голоса, когда он уже замолчал, или как его запах, который вспоминаешь, даже покинув подземелья. Гермионе не терпелось повторить занятие.

— Спасибо тебе! — улыбнулась она. — За науку. Я понимаю, тебе было трудно, и от этого твой вклад особенно ценен.

Гермиона могла бы сдержать проявление благодарности и избавить Северуса от неловкости и необходимости что-то отвечать. Но сейчас не сказать спасибо было невозможно, да и самому Снейпу пора бы научиться принимать слова благодарности.

— Пожалуйста, — напряженно выдавил он после короткой паузы.

Ну вот, так уже лучше.

— Может быть, выпьем чаю? — предложила Гермиона, сочтя, что привычный ритуал пойдет Северусу на пользу. — Хотя, честно говоря, повод заслуживает огневиски…

— Вот уж нет! — категорично отрезал Снейп, строго взглянув на нее.

Гермиона спокойно приняла отказ: по правде говоря, ей и не хотелось спиртного и вообще, гораздо охотнее она нарушила бы кое-какие другие школьные правила. Она подавила тяжелый вздох. Еще целых три месяца…

— А не пора ли тебе идти спать? — спросил Северус. — Время позднее.

Он по-прежнему внимательно следил за ее режимом сна и питания. Сама Гермиона, занятая подготовкой к экзаменам, частенько за пищей для ума забывала о пище телесной и о том, что тишина и покой вечерами в кабинете Снейпа все-таки не заменяют сон.

— Непременно пойду, — заверила Гермиона. — После того, как выпью чашку чая.

Подобный диалог происходил далеко не впервые. Если бы Северус не проявлял твердость, выдворяя студентку из подземелий, то она, наверное, спала бы на диванчике в его кабинете хоть каждую ночь. Но то, что в начале их новых отношений было приемлемо с большой натяжкой, теперь стало и вовсе немыслимым.

Снейпу такие напоминания давались нелегко: слишком он привык к компании Гермионы. Тишина подземелий после ее ухода становилась давящей, и вовсе не потому, что студентка непрестанно болтала, как боялся Северус, первый раз приглашая ее заниматься у него. Очень быстро он с большой радостью обнаружил, что Гермиона имела привычку полностью погружаться в чтение и не проронить ни слова за несколько часов. Но звуки ее дыхания и шелест книжных страниц умиротворяли его лучше любого зелья и заставляли чувствовать досадную пустоту, прекращаясь с уходом студентки.

Легко уступив желанию Гермионы задержаться, он взял волшебную палочку и щелкнул ею по круглому боку чайника, в очередной раз задаваясь вопросом, что за магия, не дающая ему сказать «нет», таится в этой девушке. Хорошо, если он будет задавать тон хотя бы в постели…

— А твои друзья до сих пор не задаются вопросом, почему ты проводишь почти все вечера в подземельях? — спросил он, садясь за стол.

Гермиона пожала плечами:

— Думаю, Гарри подозревает почему, но стесняется спросить. Рон считает, что я сижу в библиотеке: постоянное тисканье с Лавандой не оставляет ему времени, чтобы интересоваться моим местонахождением. В точности как на шестом курсе. Зато Драко, даже не видя моего отсутствия в гриффиндорской башне, все прекрасно знает.

— Ты рассказала ему?! — Северус был изумлен не самим фактом, что Гермиона раскрыла их секрет кому-то, а тем, что бывший враг стал для нее настолько близким другом.

— Никому я ничего не рассказывала! Драко сам обо всем догадался еще на Рождество. И с тех самых пор не прекращает шуточки и намеки, в том числе прилюдно. Удивляюсь, что никто до сих пор не уловил эти намеки.

— Это только ты достаточно общаешься со слизеринцами, — улыбнулся Северус. — Драко наверняка понимает, где проходит граница всеобщего прозрения. Он не хочет нам неприятностей.

— А он и не смог бы устроить нам неприятности, — пожала плечами Гермиона. — На любые расспросы я могу говорить чистую правду: я здесь помогаю тебе с зельями, твоими личными исследованиями, проверкой сочинений, а еще иногда занимаюсь подготовкой к ЖАБАм. Ничего предосудительного. А раскрывать каждому желающему свои мысли и чувства я не обязана. Единственный, кто знает, насколько у нас все серьезно, это Полумна. Но она-то наверняка знает, сколько у нас будет детей и на какие факультеты они попадут.

Северус поразился тому, как спокойно и обыденно Гермиона говорит о столь серьезных вещах. Не выдавая своих чувств, он покачал головой:

— Нет, как раз этого она не может знать. — И с непроницаемой серьезностью добавил: — Единственные существа в природе, способные точно предсказать будущее, — это длинноносые визгуны, а в северном полушарии они встречаются только в четные века.

Гермиона рассмеялась:

— То есть в ближайшие полтора года этих существ можно найти в Австралии? Прекрасно! Обязательно попробую расспросить их, когда поеду навестить родителей!

— Увы, разговаривают они только с овцами… — развел руками Снейп. — Впрочем, при некоторой маскировке их можно одурачить.

— Даже не буду спрашивать, откуда у тебя такие познания! — веселилась Гермиона. — Кстати о семейных визитах! Ты же так и не рассказал мне, как все прошло в Принц-хаусе!

И Снейп начал рассказывать. Встреча с тетей на каникулах прошла на удивление хорошо. С его слов, Онория Принц оказалась довольно грозной дамой — сдержанной, немного чопорной, но порядочной и благородной. Можно было подумать, что он описывает Минерву Макгонагалл.

— Мы поужинали, побеседовали. Или, скорее, она непрерывно допрашивала меня, но была чрезвычайно деликатна в этом. Старуха — слизеринка до мозга костей.

— И твои ответы ее удовлетворили?

Северус ухмыльнулся:

— Скажем так, я был очень аккуратен в формулировках.

Гермиона закатила глаза:

— Ничего себе семейный вечер! Оба ходят вокруг да около, распутывая двусмысленные ответы, выясняя скрытые мотивы — и все ради того, чтобы решить, считать ли друг друга родственниками. Я надеялась, все пройдет как-то более сердечно.

— И как же именно? — фыркнул Снейп. — Болтовня взахлеб, размахивание руками, слезливые откровения и признания? — скептически спросил он. — Мы с тетушкой были вежливы и почтительны друг с другом, а все допустимые соболезнования и извинения были выражены в мягкой форме. Мы слизеринцы, а не горячие гриффиндорцы.

Гермиона усмехнулась: если Северус восхваляет в родственнице лучшие качества родного факультета и говорит «мы», противопоставляя это «мы» раздражающему его гриффиндорству, то это кое о чем говорит…

— Скоро ли ожидать воссоединения семьи?

— Нет нужды спешить с этим, пока Онория жива, — безразлично пожал плечами Северус. — Она отдала мне дядино завещание, и теперь я могу предъявить его в министерстве в любой момент. Дом станет моим, как только я подпишу бумаги и официально стану Принцем.

— Официально… — покачала головой Гермиона. — Знаешь, иногда реальность волшебного мира даже как-то разочаровывает. В сказках, для того чтобы стать принцем, нужно удариться оземь… Или чтобы тебя поцеловала прекрасная девушка…

Он хитро улыбнулся:

— К счастью, биться оземь мне не пришлось, хватило и второго средства.

Гермиона не сразу уловила намек.

— То есть ты признаешь, во-первых, что был в какой-то мере чудовищем, а во-вторых, что я прекрасна? — спросила она, прищурившись.

— Разве я сказал хоть что-то из этого?

— Как говорилось ранее, я понимаю слизеринцев лучше, чем другие! Так что могу заявить: да, ты сказал именно это! Хочешь проверить на зачарованном пере?

Северус вздохнул, возводя очи горе:

— Сегодня больше никаких проверок! — Отодвинув стул, он решительно поднялся из-за стола. — Но если тебе так уж важно, то да, смотреть на тебя не противно. Все? Довольна?

— Едва ли, — лукаво ответила Гермиона. — Я, конечно, очарована твоим мастерством изящного ненавязчивого комплимента… Но не мог бы ты высказаться… по-гриффиндорски?

— Нет, — припечатал Снейп.

— На кону стоит моя самооценка!

Гермиона не покривила душой: она действительно нечасто слышала комплименты своей внешности и хотя не считала себя уродиной, но «прекрасной» тем более не назвалась бы.

— Ты достаточно умна, чтобы и без лишних слов знать о моем отношении к тебе.

— Без слов, говоришь?..

— Гермиона! — предостерегающе воскликнул Северус, отступая на шаг, когда студентка многозначительно потянулась к нему.

— Ну пожалуйста!

Гермиона уже откровенно выпрашивала. Неужели ему так сложно сказать хотя бы «ты симпатичная»? Всем девушкам нужно слышать комплименты хотя бы изредка, а книжным червям, которых если и хвалят, то только за ум, — особенно. Безумно хочется узнать, что же думает Северус, глядя не нее?

— Право слово, ты меня в могилу сведешь, ведьма! — вздохнул Снейп с мученическим видом, затем перевел посерьезневший взгляд на собеседницу и тихо проговорил: — Ну разумеется, ты прекрасна. Твоя буйная грива полна страсти и лучится от мощи твоей магии. А еще ты такая маленькая и худенькая, что мне хочется завернуть тебя во что-нибудь мягкое и больше не позволить никому, никогда в мире причинить тебе боль. Твой взгляд по-детски доверчивый и прямой, но при этом полон мудрости и чуткости взрослой женщины, так что я не понимаю, сколько тебе лет в душе. Зато тело без всяких сомнений взрослое, одновременно сильное, мягкое и податливое при объятиях. А от твоей улыбки становится светлее даже в моих подземельях, она обладает каким-то магическим воздействием, по крайней мере на меня. У меня перехватывает дыхание всякий раз, когда ты смотришь на меня и улыбаешься.

— Северус… — выдохнула Гермиона, разрумянившись. — Ничего приятнее я в жизни не слышала! Твое умение делать комплименты просто совершенно! Если бы не чертовы школьные правила, я бы расцеловала тебя!

В один шаг она оказалась рядом с Северусом и встала напротив, запрокинув голову с очарованной улыбкой и затуманенным взором.

— Держи себя в руках, — скрежетнул зубами Снейп.

— Через три месяца я буду держать в руках тебя… — шепнула Гермиона, поднимаясь на цыпочки, и легко коснулась губами его щеки. — И целовать сколько захочу и как захочу. А сколько и как я буду хотеть после почти года воздержания — вообрази сам!

Оставив огорошенного Северуса обдумывать это заявление, она подхватила со стола свою сумку и покинула кабинет.

В предыдущей главе:

Гермиона наконец достигает полного успеха в окклюменции. Присутствие Снейпа в ее разуме на этот раз у обоих порождает яркие эмоции. После урока Северус и Гермиона беседуют за чаем о ее друзьях и его визите в особняк Принцев.

Следующие два месяца тянулись мучительно медленно. Гермиона, считая дни до выпускного, разрывалась надвое. С одной стороны, ей не терпелось дождаться момента, когда они с Северусом, перестав быть друг другу преподавателем и студенткой, смогут дать наконец волю своим чувствам и желаниям. С другой стороны, витание в грезах омрачал тот досадный факт, что она до сих пор не решила, что делать после школы, и с каждым днем неопределенность давила на нее все сильнее и сильнее.

Северус стал реже приглашать ассистентку в подземелья, сославшись на то, что теперь их частые встречи непременно дадут пищу для слухов: ведь всем очевидно, что больничному крылу под конец года не нужно столько зелий, чтобы требовалось варить их в две пары рук всеми вечерами напролет. Гермиона подозревала, что это объяснение содержало лишь половину правды. Наверняка для Северуса оставаться наедине с ней было так же невыносимо, как для нее самой. Совместная работа, обсуждение научных публикаций, молчаливое чтение в соседних креслах — все это было вполне невинно. Но в то же время растущее влечение настойчиво искало выход: эротическое напряжение окутывало пространство между профессором и студенткой даже во время самых несекусальных занятий вроде потрошения червей и выколупывания глаз жучков, и жар в теле Гермионы не мог охладить даже сырой воздух подземелий.

В последнее время она стала особенно остро реагировать на простое присутствие Северуса рядом. Она постоянно ловила себя на разглядывании профессора: когда он что-нибудь рассказывал, то плохо улавливала смысл его слов, целиком поглощенная движениями тонких, прекрасно очерченных губ; когда снимал сюртук и закатывал рукава рубашки, разгоряченный работой у кипящих котлов, — не могла оторвать взгляда от его предплечий, крепких, мужественных, с отчетливо прорисованными мышцами и выпуклыми венами. Руки Северуса по-прежнему очаровывали Гермиону, она обожала наблюдать, как он готовит ингредиенты, любоваться ухоженным видом ногтей и отточенностью движений. Когда Снейп замечал, что Гермиона пожирает его глазами, то молча вскидывал на нее суровый предостерегающий взгляд — и этим ограничивался, никак не комментируя поведение ассистентки.

Лишь однажды он выдал себя.

Они столкнулись в тесной арке между кабинетом и лабораторией. Вместо того чтобы посторониться и пропустить Северуса, Гермиона шагнула вперед и потянулась лицом к его коже, жадно вдыхая.

— Что происходит, мисс Грейнджер? — строго спросил Снейп в попытке призвать студентку к дисциплине. Но его голос, прозвучавший близко и напряженно, произвел совершенно противоположный эффект.

— Не могу удержаться… — простонала Гермиона, чувствуя себя как нюхлер рядом с кучкой золота, неспособный противиться зову инстинкта. Ее нос уже почти касался ключицы Северуса, выглядывающей из расстегнутого ворота рубашки. — Я обожаю твой запах…

— Гермиона! — прорычал он, добавляя нотку интимности, которую она слышала в каждом из тех редких случаев, когда он называл ее по имени. Никто другой не произносил ее имя так, как Северус, с особой интонацией сдерживаемого чувства.

Она знала, что должна остановиться, но не находила в себе сил на это, так что действовать пришлось Снейпу. Перехватив руки ассистентки, он легко развернул ее на месте, спиной к себе и лицом к стене арки. Наверное, это действие должно было выразить строгость и вернуть студентку к благоразумию… Но происходящее становилось досконально похоже на одну из тех «отработок», которые рисовало воображение Гермионы.

Ее пульс участился, а тело выгнулось назад, приходя в полное согласие с телом Северуса, которое тоже отказалось подчиняться хозяину и действовало своевольно. Через миг Гермиона была прижата к холодной кирпичной стене.

Оба вздохнули в унисон, впервые соприкоснувшись так плотно. Бедра Северуса с более чем красноречивым признаком возбуждения идеально прилегали к углублению между ягодиц Гермионы, а спиной она чувствовала жар его тела и учащенное биение в груди.

В подземельях стало жарко, и Гермионе понадобилось все ее самообладание, здравомыслие и навыки окклюменции, чтобы не прогнуть спину, требуя продолжения похотливым призывным мурлыканьем, как мартовская кошка.

Такое положение сохранялось, как ей показалось, целую счастливую вечность — но все-таки прекратилось. Северус, по всей видимости, тоже прибегнул к окклюменции, а поскольку его мастерство было несравнимо выше, чем ее, то именно Снейп остановился, сделав шаг назад.

Войдя в кабинет, он схватил со стола первый попавшийся свиток пергамента и начал изучать его с преувеличенным вниманием. О происшествии никто не заикнулся ни сразу после него, ни впоследствии, однако решение Снейпа сократить количество вечерних встреч, озвученное вскоре после щекотливого инцидента, было наверняка связано с ним.

А Гермиона просто не знала, что и как тут обсуждать. С одной стороны, мысленно она уже давно принадлежала Северусу, нисколько не сомневалась в своем праве целовать и трогать его так, как хочет, и определенно хотела продолжения страстных объятий. С другой стороны, у той стены она неожиданно ощутила, помимо всей бури других чувств, волнение и растерянность. В реальности все оказалось вовсе не так, как в грезах, и теперь перспектива скорой свободы в отношениях с любимым мужчиной не только приятно волновала ее, но и пугала неизвестностью.

Если быть честной до конца, то без пяти минут выпускница волновалась о неизвестности своего будущего в целом, а не только в личной жизни. День выпускного пира был для нее личным концом света. И теперь Гермиона вовсе не жаловалась на безволие, апатию и нежелание что-то решать, которые царили в ее разуме осенью. Она думала о выборе профессии и дальнейшего жизненного пути, причем довольно часто, только вот никаких плодов эти раздумья не давали. Студентка просто не знала, кем хочет быть.

Гермиона даже хотела махнуть на все рукой и предложить Северусу вместе остаться в Хогвартсе: ему — на прежней должности Мастера зелий, а ей — стать его подмастерьем. Такое решение обернулось бы еще одной отсрочкой, возможностью подольше побыть в родной стихии, где все понятно и знакомо. Гермиона бы полностью разгрузила Северуса от присмотра за практическими занятиями и проверки письменных работ, предоставив ему только чтение лекций, и у него появилось бы значительно больше времени для научных исследований, первым из которых стало бы восстановление памяти жертвам Обливиэйта… Но в тот единственный раз, когда они со Снейпом затрагивали тему карьеры, он был в сомнениях и говорил, что для него этот учебный год тоже станет передышкой, чтобы разобраться в себе и понять, чего он хочет. А вот принял ли Северус какое-то решение и что ответит на ее предложение остаться — Гермиона не имела представления.

Кроме того, она уже поняла, что отношения «наставник-ассистентка» не так уж отличаются от «профессор-студентка», и они неизбежно станут вносить лишние нотки в события и разговоры вне стен лаборатории и кабинета. При его природной склонности доминировать и ее склонности подчиняться все это грозит слишком явным перекосом. А все свои надежды четко разделять работу и личную жизнь Гермиона оставила у той самой кирпичной стены, где одно касание Северуса, неожиданно откровенное и требовательное, заставило ее вмиг забыть о том, где они находятся. Так что если она останется в Хогвартсе, то все неизбежно перемешается. Работа, разговоры об общих интересах и магических науках, обсуждение совместных научных исследований, споры о выдающихся (в обоих смыслах) студентах — невозможно оставить все это в кабинете, закрыв за собой дверь, а в личных комнатах говорить строго на другие темы! Получится какая-то странная двойная жизнь с одним и тем же мужчиной!

Наверняка Снейп хотел бы, чтобы она принимала столь серьезные решения, как выбор профессии, ориентируясь только на собственные интересы и планы, а не цепляясь за прошлое или за другого человека. Гермиона и сама знала, что это более правильно. Какой бы надежной опорой ни был для нее Северус, но она должна показать ему, что уверенно стоит на ногах сама, прежде чем начинать новые отношения — долгие, счастливые, здоровые и равноправные.

Что ж, при желании она могла бы преуспеть в зельеварении и получить звание Мастера… Но такого желания у нее не было: Гермиона не особо любила зелья, она всегда больше тяготела к теоретическим наукам и абстрактным понятиям, нежели к работе руками. Но как понять, какая из магических наук привлекает тебя больше всех, если ты всюду замечаешь их неразрывную связь: трансфигурация по сути всего лишь раздел заклинаний, а в зельях не обойтись без нумерологических расчетов! И что прикажете делать, если такой широкий круг интересов не требуется нигде, кроме аврората, а туда ты категорически не хочешь? Гермиона поделилась своими раздумьями с МакГонагалл, и та не смогла назвать ни одной должности, требующей обширных академических познаний, кроме… учительской. А Гермиона не хотела учить других, она хотела бесконечно учиться сама. Жаль, что нельзя сделать учебу профессией!

Стать библиотекарем? О да, Гермиона была бы счастлива поселиться в хранилище знаний! Но работа библиотекаря — хранить и чинить книги, а не читать их! Работа в какой-нибудь магической лавке или мастерской по изготовлению амулетов, целительство, канцелярская рутина в Министерстве магии — все это также не прельщало лучшую выпускницу курса. Гермиона была в полной растерянности, граничащей с отчаянием: однокурсники живо обсуждали свои планы и делились мечтами, а ей нечего было сказать в общей беседе.

Между тем до выпускного оставалось меньше двух месяцев.

Абсолютно неожиданное решение пришло к Гермионе прекрасным субботним утром в начале мая: студентку вдруг вызвала к себе профессор МакГонагалл. Гермиона провела в директорском кабинете добрых два часа и вышла оттуда другим человеком. У выпускницы захватывало дух от открывшихся перспектив в профессии, созданной как будто специально для нее. Ступая быстро и легко, словно ее несли огромные невидимые крылья, и витая мыслями в новообретенном будущем, Гермиона не замечала, куда идет, но нисколько не удивилась, обнаружив себя стоящей перед дверью владений Снейпа. И когда только она успела пройти через половину замка?

Северус был в лаборатории. Стоя спиной ко входу, он помешивал что-то в небольшом котелке.

— Я знаю, куда пойду после школы! — радостно выпалила Гермиона с порога, борясь с желанием закружиться по помещению.

К счастью, зелье не требовало пристального внимания. Быстро шепнув заклинание стазиса, Северус обернулся к Гермионе с вопросом в глазах. Вопрос сменился удивлением, когда ассистентка запрыгнула на пустую часть огромного рабочего стола и принялась болтать ногами.

— Не верю своему счастью!!!

— Заметно, — сдержанно прокомментировал Снейп, внутри горя от нетерпения. Что же привело девушку в такой восторг? Несколько минувших недель она ходила как в воду опущенная, избегала любых разговоров о будущем, критиковала любые предложения, отмахивалась от любых вопросов, была заметно встревожена — и Северус перестал поднимать тему выбора профессии, чтобы не давить на нее. Еще сегодня за завтраком она была угрюма, как обычно, и вдруг такая перемена! — Итак, интрига успешно создана. Может быть, расскажешь?

— После завтрака меня вызвали в кабинет Минервы. Точнее, не вызвали, а пригласили! Когда я пришла, там было двое визитеров из Министерства магии — и оказалось, что это не ее гости, а мои! Они приехали специально, чтобы предложить мне работу!

Северус удивленно поднял брови. Он работал в школе почти два десятка лет, но впервые слышал о том, чтобы служащие Министерства удостаивали выпускника личным визитом. Гермиона, конечно, из числа самых незаурядных выпускников на его памяти, если не в истории школы — но Министерство просто-напросто не практиковало такой способ найма! Еще больше его удивило то, что Гермиона с радостью приняла предложение от Министерства магии, обеспечившего ей массу малоприятных воспоминаний. Там, конечно, многое изменилось после войны, Шеклболт проявил себя как компетентный, неподкупный и добросовестный руководитель. Но большинство служащих по-прежнему представляли собой типов вроде Перси Уизли, безоговорочно чтущих порядок и продолжающих многовековые традиции. А Гермиона, хоть многие и считают ее занудой и буквоедкой, зачахнет там, где нужна исполнительность, а не новаторство.

— И какую же работу? — спросил Северус. — В отделе регулирования магических популяций?

Такая догадка пришла ему на ум первой и единственной. Может быть, талантливая выпускница собирается бороться за права обиженных и угнетенных, меняя систему изнутри, а не пытаясь свергнуть ее?

— Не угадал! — азартно покрутила головой Гермиона. — В отделе тайн! Я буду невыразимцем!

Снейп, подавившись следующим вопросом, изумленно заморгал. Теперь ясно, чему студентка так счастлива!

— Северус! Это же просто работа моей мечты! — продолжала она, спрыгивая со стола и принимаясь мерить лабораторию шагами. — И-де-ал! Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой! Невыразимцы работают во всех областях магии: от чар до зелий, от древних рун до нумерологии, от трансфигурации до истории магии. Это люди с широчайшим кругом знаний и интересов! В отделе ведутся научные исследования и… кое-какие практические проекты. С меня уже взяли обет неразглашения, так что подробно рассказать не могу, но поверь — я даже не представляла, что такая работа существует! У меня просто дух захватывает!

Место, которое будущие коллеги расписывали Гермионе два часа, было чем-то вроде маггловского научно-исследовательского института с той разницей, что науки магические. Невыразимцы восстанавливали забытые виды чар, разыскивали утраченные старинные артефакты, стремились постичь тайные связи пространства и времени, разгадать загадку жизни и смерти, изучить скрытые способности человеческого разума и так далее. Их исследования по большей части имели теоретический характер, но все разработки передавались в другие отделы, где на их основе создавались новые заклинания и магические предметы, писались новые законы. Услышав, что Гермиона владеет окклюменцией, наниматели пришли в восторг: им как раз очень не хватало специалистов в данной сфере магии.

— Невыразимцев часто привлекают в качестве экспертов другие отделы Министерства, но в основном они занимаются собственными, независимыми исследованиями. И результаты их работы задействованы во всех подразделениях! Даже сам министр обращается за консультациями в отдел тайн! Этот отдел, можно без преувеличения сказать, сердце Министерства магии!

Северус, ничего не ответив, скептически изогнул бровь. Если вспомнить политику Министерства в последние годы, то можно заподозрить одно из двух: либо все изыскания невыразимцев были ошибочны, либо Кингсли Шеклболт — первый министр, который действительно следует их советам.

— Получается, у тебя уже семь лет стажа невыразимца, — произнес он с подчеркнуто серьезным видом. — Корпеть над справочниками, вычитывать магические приемы, сопоставлять информацию из разных источников, делать выводы — и все ради того, чтобы дать мудрый совет парочке болванов, которые все равно отмахнутся от тебя и сделают по-своему…

Гермиона улыбнулась:

— У тебя, знаешь ли, тоже солидный стаж на этой безблагодатной ниве. Возможно, здесь скрывается какой-то парадокс? Обещаю: если я, работая невыразимцем, пойму, зачем люди спрашивают совета, которому не собираются следовать, то тебе расскажу первому!

— Я правильно понимаю, что ты уже дала согласие?

— Конечно! Предложения лучше, чем это, я не получу, потому что лучше просто некуда! — Гермиона снова начала в возбуждении ходить по лаборатории, взмахивая руками. — Я никак не могла решить, в какой из сфер магии хочу совершенствоваться, ведь все они…

— Все они важны и интересны, как же, как же! — закатил глаза Северус. — Из-за этого ты забила свое расписание уроков сверх возможного, и директор выпросил для тебя хроноворот в отделе тайн. Вероятно, уже тогда тебя взяли на заметку.

Гермиона зарделась:

— Да, мне сказали, что мое имя давно было в списке кандидатов. Его даже не вычеркнули после того, что мы натворили, защищая пророчество…

— Да уж, разгромить свое будущее место работы и уничтожить множество уникальных артефактов — отличное начало карьеры!

Гермиона беззаботно пожала плечами:

— Кажется, никто не собирается припоминать мне этот подвиг.

— И когда же ты выходишь на работу?

— Я хочу сначала съездить в Австралию, немного погостить у родителей. Так что, по-видимому, в августе. — Немного поколебавшись, Гермиона продолжила: — А жить буду, наверное, на площади Гриммо с Гарри и Драко…

Она не могла представить себе жизни без Гарри, самого родного человека на свете. А вот узнав, что Драко тоже собирается переехать на Гриммо, изумилась — зачем ему это, если в его распоряжении весь огромный мэнор? Но Драко сказал, что с родительским домом связано много плохих воспоминаний — и Гермиона сразу поняла его. Малфой-мэнор для тех, кто видел его в качестве штаб-квартиры кровожадного тирана, места для содержания пленных, для пыток и убийств, не скоро сможет стать чем-то другим. А Драко был вынужден какое-то время жить в доме при таких порядках! Неудивительно, что он хочет избавиться от напоминаний о том периоде.

В доме Гарри места для троих более чем хватало, и Гермиона была уверена, что друзья примут ее с распростертыми объятиями. Но она не знала, нужно ли говорить об этом Северусу, и если говорить, то как? Просто обмолвиться о переезде как о решенном деле или спросить его мнение? Позволение? Совет? Она не очень понимала, что будет между ними, когда кончится учебный год. Разумеется, и речи не идет о том, чтобы сразу съехаться! Она ведь не Лаванда или какая-нибудь другая волшебница, чей жизненный путь должен идти прямиком от школьной семьи через алтарь в дом мужа и там кончаться! Гермиону прельщали перспективы дальнейшего развития, ей хотелось научиться тому, чего не почерпнешь от хогвартских профессоров, — и вдруг все эти возможности ей поднесли на блюдечке!

Но и жизни без Северуса она тоже не мыслила! Ей хотелось каждый вечер делиться с ним новостями о прожитом дне и каждую ночь познавать с ним новое в другом смысле… Но как все это устроить, если она будет жить у Гарри, а он останется в школе? Кстати, останется ли он в школе?

— Да, Гриммо — хорошая идея, — кивнул Снейп с огромным чувством облегчения.

Он опасался, что Гермиона снимет квартиру, как делают современные незамужние чародейки, и переживал за ее безопасность: на свободе оставалось довольно много беглых Пожирателей смерти, желающих свести счеты. А дом Блэков по-прежнему защищен Фиделиусом, и Гарри в случае чего заметит опасность.

— А ты? — спросила она, надеясь, что теперь-то Северус поделится своими планами, не боясь повлиять на ее решение. — Остаешься в Хогвартсе?

Снейп усмехнулся:

— Я объявил Минерве, что готов продлить контракт. Но на новых условиях.

— Ух ты! На каких же?

Улыбка Северуса стала самодовольной.

— Я последовал давнему совету одной всезнайки. Буду учить и зельям, и защите от Темных искусств, но только на уровне ЖАБА, а освободившееся время посвящу науке. А на выходных и в те дни, когда уроков нет, я не обязан присутствовать в замке.

— Всезнайка польщена! А что ответила директриса?

Северус хохотнул, вспомнив выражение плохо скрываемого любопытства на лице МакГонагалл, когда она услышала, что у заместителя впервые за полтора десятка лет появились какие-то дела по выходным. Но спросить напрямую начальница не отважилась: единственным человеком, который мог что угодно сказать Снейпу и о чем угодно спросить его, так и оставалась Гермиона; остальные его по-прежнему побаивались либо избегали.

— Она сказала, что на таких условиях я не смогу быть деканом. Похоже, надеялась, что это заставит меня передумать.

— Полагаю, не заставило?

— Конечно же, нет. Я сыт по горло маленькими хитрецами, дурацким зеленым шарфом на квиддичных матчах, разбором кляуз, утиранием соплей и разговорами о пестиках и тычинках.

— О пестиках и тычинках?! Серьезно? Ты преподавал на Слизерине… половое воспитание?

— Организовал преподавание, — подчеркнул он. — Девочек я сплавлял мадам Помфри, мальчикам раздавал копии маггловской брошюры, а противозачаточные зелья задавал и тем и другим для самостоятельного изучения. И каждый год объявлял, что если у кого-то будут вопросы личного характера, то можно подойти ко мне в приемные часы. Как ни странно, вопросов ни у кого ни разу не возникло.

Гермиона усмехнулась:

— Знаешь, что по-настоящему странно? Профессор МакГонагалл делала в точности то же самое!

У Северуса вмиг исчез самодовольный вид, он выглядел обиженно и растерянно, как будто сейчас воскликнет: «Так нечестно, она подглядывала!»

— Да ну?!

— Ну да! Ты не единственный умник в этом замке! — веселилась Гермиона. — Интересно, а Трелони как выкручивается? Можешь себе представить, как она своим загробным голосом вещает о сексе?

Северус нахмурился.

— Пожалуйста. Никогда. Не произноси при мне. Имя этой женщины и слово «секс» в одном предложении, — произнес он ледяным голосом, четко выговаривая каждый звук и морщась в паузах. — Даже окклюменция бессильна против воспоминания о том, как Сибилла, однажды перебрав ее любимого хереса на Рождество, воспылала ко мне страстью и более чем откровенно искала взаимности… — Снейп передернул плечами. — У этой женщины под шалями спрятано больше рук, чем у гигантского кальмара.

— Серьезно?! Профессор Трелони приставала к тебе? Хотела бы я это видеть! — хихикнула Гермиона. — Какое проклятие ты использовал?

— Поверь, это было не смешно, — скривился Снейп. — Уж не знаю, благодаря ее спиритическому таланту или таланту пить за троих, но, когда она вломилась в мою комнату, ментальные щиты у нее отсутствовали напрочь, так что все ее желания я видел как на ладони. Поэтому… Да. Конфундус. Я бы предпочел Обливиэйт на себя, не будь это опасно… Так что, пожалуйста, больше никаких шуток о Сибилле и сексе!

Гермиона, притихнув и сделавшись абсолютно серьезной, спросила полушепотом:

— Увидев мои желания, ты тоже хотел стереть себе память?

Северус изменился в лице и шагнул вплотную к студентке. В его глазах появился знакомый огонь, безотказно вызывающий ответный жар в теле у Гермионы.

— Ни на миг, — бархатисто проговорил он. — Я бережно храню эти картины, чтобы, когда ты сбежишь от меня с каким-нибудь смазливым юношей, согреваться ими, спасаясь от холода одиночества в этих подземельях.

— Нет, — ответила Гермиона, глядя ему в глаза и мысленно благодаря всех богов за то, что дар речи остался при ней. — Мне не нужен никакой смазливый юноша. И не будет нужен. У меня есть ты.

Северус не знал, смущенным или игривым был взгляд из-под полуопущенных ресниц, после которого Гермиона добавила:

— А у тебя есть я. Обещаю, в твоих подземельях больше никогда не будет холода одиночества. Я буду с тобой, Северус. Я покажу тебе все, что только можно, в мыслях и наяву.

Снейпу не хватало воздуха. У Гермионы определенно не было хватких кальмаровых щупалец, она вообще не прикоснулась к нему, но ее слова и взгляд притягивали с невероятной силой, провоцируя на ответ. Когда только она успела настолько осмелеть и наловчиться в искусстве соблазнения?

— Значит так, ведьмочка, — заговорил он бархатистым обволакивающим голосом, приподнимая пальцами ее подбородок, чтобы она запрокинула голову и оказалась лицом к лицу с ним. В ее глазах появилась неприкрытая надежда на поцелуй, но Северус, обманывая ее ожидания, говорил дальше: — Через шесть недель приходи ко мне с любыми предложениями, просьбами, фантазиями и всем прочим, что накопилось в твоей милой лохматой головке. Я с удовольствием все выслушаю, посмотрю и помогу воплотить в реальность, а потом еще от себя добавлю.

Гермиона тяжело сглотнула, поражаясь тому, как легко он взял верх и заставил ее почувствовать себя рыбкой на крючке. Да уж, Северус определенно не юноша, которым можно вертеть как хочешь, флиртуя и провоцируя. В таких играх он более искушен, чем ей когда-либо доведется быть. Кто бы мог подумать, что мужчина, которого все считают холодным нелюдимым затворником, не знавшим женской ласки, способен несколькими словами и одним взглядом заполнить девушку лавой предвкушения?

— Через шесть недель, — повторил он и убрал руку. — А до тех пор держите эти сокровища при себе, мисс Грейнджер, и соблюдайте устав школы. Если не хотите дисциплинарных мер.

Она, не опустив голову и не отрывая прямого взгляда, часто отрывисто задышала на последних словах. Похоже, «дисциплинарные меры» прозвучали для студентки не угрозой, а заманчивым обещанием. Совесть Снейпа запоздало проснулась с вопросом, какого черта здесь происходит, но он небрежно велел ей заткнуться. Северус сам не понимал, зачем он поддержал эту игру, каким образом обмен парой реплик вскружил голову им обоим и не пора ли решительно прекратить хождение на грани, заявив, что до конца года ему вообще не требуется ассистент.

Отступив от Гермионы, Снейп оперся на край стола и сложил руки на груди. К чести студентки, она сразу поняла твердость его настроя и взяла себя в руки. Скорее всего, Грейнджер воспользовалась приемами окклюменции. Уже через секунду ее лицо ничего не выражало.

— Да, сэр, — произнесла она, дыша свободно и ровно. — Мы не должны провоцировать друг друга на неподобающее поведение. Тем более что провокации все равно ни к чему не приводят, а только оставляют какое-то обидное ощущение. Я прекращу. Сразу после вас.

Снейп выгнул бровь:

— Я ничего такого не делаю.

— Еще как делаешь! — фыркнула Гермиона. — Северус, прекрати говорить со мной таким голосом и смотреть так, словно… Сам понимаешь, о чем я! Не подходи ко мне так близко! И не поднимай темы, которые я не могу обсуждать спокойно!

Он легонько кивнул:

— Хорошо. Но всего того же я жду от тебя…

Легкая интонация незаконченности звучала как приглашение продолжить пикировку, и Гермиона не знала, намеренно ли Северус произнес свою просьбу именно так. Она, конечно, с удовольствием флиртовала бы с ним дальше и пробовала разные средства из арсенала женских хитростей, о наличии которых у себя до сих пор не знала. Тот факт, что флирт точно останется невинным и безопасным, с одной стороны придавал ей уверенности — спровоцировать Северуса на что-то действительно неподобающее ей не под силу, — а с другой стороны, доводил до зубовного скрежета от неудовлетворенного возбуждения.

Гермиона, глубоко вдохнув, представила, как память о последних минутах вместе с лишними чувствами и желаниями покидает ее голову, скрывается в сундуке и запирается на огромный навесной замок, а затем сундук падает в озеро и плавно опускается на дно. Когда круги на воде разгладились и перед глазами остался только безупречно чистый простор, она легко вернулась к предыдущей теме разговора:

— Так что ответила директриса насчет идеи разделить преподавание?

— Преподавание? — рассеянно переспросил Северус, и Гермиона хихикнула про себя, обнаружив, что ему требуется больше времени, чем ей, чтобы собраться. — Минерва сказала, что это беспрецедентное решение. Но в конце концов ей не оставалось ничего, кроме как согласиться. Все козыри у меня на руках: учителя зельеварения уровня ЖАБА найти непросто, да и защиту у всех семи курсов вести некому, Люпин не потянет полную нагрузку. Гораздо проще нанять кого-нибудь для преподавания зелий младшим курсам. Гораций с легкостью назовет несколько кандидатов, а я поговорю с каждым и выберу лучшего.

— Думаешь, хоть кто-то подойдет под твои стандарты?

Лицо Снейпа омрачилось.

— Вряд ли, — печально кивнул он. — Видимо, мне придется проявить снисходительность, иначе не получится все обустроить и с чистой совестью вырываться из школы на выходные.

У Гермионы потеплело в груди. Северус хочет вырваться — благодаря ей и навстречу ей! А вот кстати о встречах…

— Где ты планируешь жить по выходным? — спросила она, стараясь не выдать голосом отчаянную надежду, что Снейп всерьез думал об их будущих отношениях и озаботился местом для свиданий. — В доме родителей?

— Мерлина ради, ни за что! — поморщился он. — Эту лачугу я ненавидел даже до того, когда Лорд вынудил меня целый год делить ее с Петтигрю! А после — и подавно. Я продал дом строительной компании, как только смог ровно держать перо после выздоровления. Полагаю, район уже снесли и сейчас вовсю застраивают заново.

— Тогда где?

— В Принц-хаусе. Восточное крыло в моем распоряжении.

— Восточное крыло? — воодушевленно спросила Гермиона, представляя себе ухоженный сад под стать Версалю и огромный дворец, утопающий в пышной зелени и цветах.

Северус с улыбкой покачал головой:

— Звучит роскошно, но на самом деле выглядит довольно скромно. Принц-хаус — двухэтажное строение в елизаветинском стиле, совсем небольшое по сравнению с Малфой-мэнором, хотя Уизли, например, разместились бы там вольготно. Моя родственница обходится всего двумя домовиками, которые к тому же не перетруждаются. То, что в нашем с Норой договоре именуется восточным крылом, представляет собой всего лишь гостиную, кабинет, две спальни и одну ванную комнату.

— Нора — это Онория?

— Да, она предложила мне называть ее по-семейному. Тетя не любит свое полное имя, оно кажется ей старомодным и вычурным.

Гермиона сказала бы, что родственница Северуса и сама, если судить по его рассказам, довольно консервативная и строгая дама, так что имя Онория ей подходит больше.

— Никогда бы не подумала, что ты захочешь жить с тетей.

Северус пожал плечами:

— У меня был выбор между обедами в Большом зале под гомон и чавканье сотни малолетних варваров и изысканными трапезами в тихом загородном поместье в компании аристократичной хозяйки. Как ты думаешь, долго ли я сомневался? Все почему-то уверены, что я обожаю свои подземелья, но на самом деле единственное, что мне здесь нравится, это тишина и условия для работы. Кстати, я попросил Минерву выделить мне другие комнаты в замке. Например, те, что положены преподавателю защиты: Люпин все равно каждый день сразу после уроков отбывает домой к сыну, а если ему потребуется переночевать в замке, то хватит гостевой спальни. Так что в подземельях теперь разместится учитель зелий, которого возьмут мне на замену.

— А как же твоя личная лаборатория?

— Попрошу Хогвартс соединить ее напрямую с моими новыми покоями.

— С теми, что на третьем этаже? В другом крыле? — уточнила Гермиона.

— Да. Этот замок способен на многое, если твое слово имеет для него значение. Например, в лазарет и директорский кабинет можно попасть за пару минут почти отовсюду. Можно не всем, разумеется, — уточнил Северус. — Тех любопытных смельчаков, которые захотят воспользоваться директорским тайным ходом, Хогвартс приведет куда-нибудь вроде запертого чулана для метел. А я, как ты помнишь, по мнению замка по-прежнему директор. Так что да — такую мелочь, как возможность попадать напрямую из библиотеки в лабораторию и обратно, он мне позволит.

— Что ж, комнаты Люпина и правда удобнее, — кивнула Гермиона, думая о том, что Северусу пойдет на пользу солнце за окном и свежий воздух. — Но твои банки с ингредиентами при дневном свете не будут производить должного эффекта на провинившихся.

Севрус небрежно пожал плечами:

— Зачарую окна так, чтобы они исчезали, когда в комнату входит посторонний.

Ничто из услышанного не развеяло сомнений Гермионы насчет места для встреч, и она спросила напрямую:

— А я смогу приходить к тебе в гости? Это не против школьных правил? Или ты будешь навещать меня на Гриммо? Как вообще у нас все будет устроено, если я буду жить у Гарри, а ты — у тети?

Северус уязвленно пояснил:

— Я не собираюсь жить у тети. Это не ее дом, напоминаю. Из моих комнат открывается великолепный вид на сад и поля за ним. А библиотека! Ты будешь прыгать до потолка, когда увидишь ее. Страсть Ирмы к книгам возникла не на пустом месте. И обстановка в доме довольно роскошна. Я не особо привык к подобному, но глупо отказываться, когда мне подносят на блюдечке принадлежащее по праву.

— А когда можно будет посмотреть? — спросила Гермиона, азартно надеясь, что ей не просто покажут библиотеку, угостят чаем и вежливо проводят.

— В нашем с Норой разговоре четко прозвучало, что мы будем уважать приватность и независимость друг друга. Я не гость в Принц-хаусе, а хозяин, пусть и не единственный. Это означает, что я могу приглашать кого угодно и когда угодно.

— Даже женщин?

— Почему «даже»? Гермиона, я взрослый мужчина, и Нора не будет шокирована тем, что у меня бывает гостья. Волшебный мир во многом сохранил викторианские нравы, но не застрял в пуританстве настолько, чтобы кто-то осудил отношения двоих свободных людей.

Гермиона, не скрывая волнения, задала следующий вопрос:

— А что скажет тетя, если узнает, что у тебя роман с бывшей студенткой, к тому же магглорожденной?

— Возражения с ее стороны были бы жутким ханжеством. Но их не будет: ни Принцы, ни семья ее родителей не входят в число «священных двадцати восьми». Нора при всей своей консервативности никогда не поддерживала идеологию превосходства чистой крови. А что до бывшей студентки… В нашей стране все волшебницы, которые моложе меня на четыре года и больше, учились у меня. Все до одной, — развел руками Северус. — Искать кого-то среди ровесниц? Это будут либо скучные и некрасивые старые девы, либо несчастные рано овдовевшие женщины. Разводы — практически неслыханное дело среди волшебников.

— Значит, твоя тетя легко примет меня? — спросила Гермиона с облегчением.

Северус ответил неожиданно серьезно:

— Нора не будет принимать тебя. Если она не будет искренне рада твоим визитам, то я съеду и найду себе другое место. Или напомню ей, что по завещанию дом принадлежит мне, а если ей что-то не по нраву, то пусть сама идет на все четыре стороны. Но не переживай — до такого не дойдет. Я уверен, что вы с ней прекрасно поладите. Кому нужно бояться, так это мне, единственному мужчине среди трех женщин в доме! Это еще не считая Минерву на работе!

Гермиона, спрятав улыбку, решила пока не пугать избранника сновидением Полумны, которым та поделилась на прошлой неделе. Конечно, не факт, что Полумна действительно ясновидящая, но Гермиона была бы вовсе не против того, чтобы сон подруги оказался вещим…

Как бы то ни было, будущее забрезжило светом надежды еще ярче.

Примечания:

оставшиеся 2 главы и эпилог(и) уже у бет. Любители читать законченное, скоро ваш выход)

В предыдущей главе:

До окончания учебного года остается два месяца, а Гермиона по-прежнему не знает, куда пойти после школы. Но тут в Хогвартс прибывают сотрудники отдела тайн, набирающие новые кадры. Гермионе предлагают стать невыразимцем, и она охотно соглашается. Она планирует поселиться на площади Гриммо вместе с Гарри, а Северусу тем временем предстоит переезд в родовое гнездо.

Свет полной луны, просачиваясь между деревьями на окраине Запретного леса и отбрасывая густые тени, падал полосами на каменистую тропинку, по которой шли двое в черных мантиях. До глухих и опасных мест было очень далеко, но Гермиона невольно старалась держаться поближе к Снейпу, уверенно идущему впереди.

Ночь идеально подходила для сбора росы с лунных цветков, которые распускались только в это время года и только в ясную ночь полнолуния.

Северус то ли знал эти места как свои пять пальцев, то ли отлично видел в темноте: он шагал одинаково быстро и непринужденно как по освещенным участкам тропы, так и по непроглядно черным. Гермиона еле поспевала за ним. Ее глаза никак не могли приспособиться к постоянному чередованию света и тьмы, поэтому ступать приходилось с опаской, перед каждым шагом проверяя опору на надежность.

Споткнувшись о корень, лежащий поперек тропинки и абсолютно невидимый в тени могучего ствола, Гермиона полетела вперед и обязательно упала бы, но ее вдруг удержала крепкая рука, которую Гермиона тоже не заметила, пока не наткнулась на нее.

— Осторожно, — предостерег Северус.

— Я ничего не вижу, — пожаловалась она. — А тени не могу отличить от ям.

Даже по голосу Снейпа она поняла, что он закатил глаза.

— Здесь нет ям, тропа совершенно безопасна. А когда ты увидишь целую поляну лунных цветков, то согласишься, что путь того стоил. Берись за мою руку, иначе мы до утра не дойдем.

Гермиона, обрадовавшись неожиданному предложению, ухватилась за протянутую ей ладонь. Она уже давно знала об ошибочности распускаемых студентами слухов, будто руки у профессора холодные и липкие. На пятом курсе она варила зелье, используя иглы сварля — безобидный ингредиент, при работе с которым не требуются перчатки. Но у Гермионы вдруг обнаружилась аллергия на иглы, и довольно сильная: ее руки распухали на глазах. На помощь пришел Снейп. Взяв ее ладонь в свою, он быстро прошептал нужное заклинание, а затем нанес на покрасневшую кожу бальзам от зуда, не зная, что все болезненные ощущения у студентки пропали в тот миг, когда ее руки коснулась его неожиданно теплая и гладкая кожа. Правда, все приятные эмоции, вызванные открытием Гермионы, улетучились, когда Снейп, закончив с первой помощью, снял с Гриффиндора десять баллов за глупость — как будто Гермиона знала о своей аллергии! Сейчас она понимала, что Северус злился от вынужденного физического контакта. В то время он был абсолютно неприступен, да и сейчас правила не изменились, просто она стала единственным исключением.

Большая ладонь, держащая руку Гермионы, была крепка и в то же время расслаблена, Северус не выглядел раздраженным ни на йоту, и со стороны их вылазка за ингредиентом выглядела как романтическая прогулка, тем более что пунктом назначения было прекрасное цветочное поле. Гермиона тайком хихикнула. Она гуляет при полной луне взявшись за руки с Северусом Снейпом! Жаль, рассказать никому нельзя!

Перестав бояться и положившись на поддержку Северуса, она непринужденно шла, наслаждаясь прекрасным моментом. Но момент, как и все хорошее, закончился до обидного быстро: между стволами впереди забрезжил яркий свет, и вскоре Северус и Гермиона вышли на широкую поляну.

Зрелище действительно впечатляло. Головки густо покрывающих поляну цветов, похожих на растущие кверху колокольчики, были заполнены прозрачной жидкостью, которая мерцала, как жидкое серебро, отражая лунный свет. Гермиона застыла, завороженная красотой, и стояла так минуту или две, пока Снейп не напомнил, зачем они пришли. Выпустив руку спутницы, он полез во внутренний карман мантии и достал два пустых стеклянных пузырька.

Сбор капелек росы из крошечных головок обещал быть довольно утомительным занятием. К счастью, цветы росли плотными скоплениями, так что можно было сесть на землю рядом с кустом и опустошить десятка три бутонов, а затем перейти на другое место и продолжать работать сидя.

Северус покосился на помощницу и почувствовал тепло в груди. Юная волшебница, собирающая ингредиент для зелья на залитой лунным светом жемчужно-мерцающей поляне, казалась сошедшей с картины. Для полноты образа не хватало только единорога поодаль. Рассудив, что сам он будет выглядеть куда менее привлекательно, сидя на земле с поджатыми ногами, Снейп указал волшебной палочкой на ближайший куст, прошептал заклинание — и стебли плавно вытянулись, подняв цветки на удобную высоту и не расплескав ни капли драгоценной жидкости.

— Хитрюга, — прокомментировала Гермиона, запрокидывая голову с широкой улыбкой. — И даже не рассказал мне, как это делается.

— Мне тоже никто не говорил о таком способе, — усмехнулся Снейп. — Я сам придумал его наутро после первого сбора лунной росы, когда не мог разогнуться от боли в спине. Тем и прекрасна магия — она дает полную свободу фантазии.

Волшебники приступили к работе и некоторое время молча заполняли свои флаконы, переходя от одного куста к другому, но постоянно держась невдалеке друг от друга. Северус за монотонной работой расслабился и не хотел разговаривать. А вот у помощницы, как ему показалось, было совсем другое настроение. Гермиона хмурилась и время от времени бросала на него встревоженные взгляды, как будто хотела спросить о чем-то важном, но не знала, как подступиться.

Надо сказать, такое ее поведение Снейп замечал не впервые. В последние дни Гермиона выглядела обеспокоенной, несколько раз начинала говорить ему что-то с вопросительной интонацией, а затем резко замолкала. Северус не имел ни малейшей догадки, что же гложет ассистентку. Вряд ли это результаты сданных экзаменов: он знал, что ответы Гермионы были блестящими, так что она должна смело рассчитывать на все «Превосходно» — разве что кроме защиты от Темных искусств — и наслаждаться заслуженными каникулами в ожидании оценок и выпускного пира, как и все ее однокурсники, которые, избавившись от бремени уроков и домашних заданий, отдыхали на берегу озера или резвились на квиддичном поле.

Склонный всегда ожидать худшего Снейп не мог отделаться от подозрения, что вопрос, тревожащий Гермиону, напрямую связан с его персоной. Она передумала, хочет отказать ему, но не знает как? Или это совсем уж паранойя на пустом месте?

— Да Мерлин же правый! — воскликнул он, поймав на себе очередной взгляд искоса. — Гермиона! У тебя уже несколько дней постоянно такое выражение лица, как было на уроках, когда ты хотела о чем-то спросить, но не решалась. Что бы это ни было — скажи наконец, пока мы оба не сошли с ума!

Гермиона залилась краской. Даже владение окклюменцией не смогло ничего поделать с реакциями ее тела, и Северус вовсю пользовался подсказками об эмоциях ассистентки, которые ему давал ее румянец и живая мимика. Но сейчас никакие подсказки не помогали Снейпу догадаться, в чем именно дело.

— Да полная глупость… — засмущалась Гермиона, отводя глаза.

— Уверяю, это будет не первая глупость, которую я услышу за свою жизнь. От тебя мне их нечасто доводится слышать, так что ты имеешь право еще на пять абсолютно бредовых идей, прежде чем я хотя бы на йоту усомнюсь в твоем интеллекте. Начинай.

Северус, закупорив свой флакончик и убрав его в карман, посмотрел на помощницу. Гермиона под его требовательным взглядом чувствовала себя как кролик перед удавом и не знала, с чего начать. Обычно такие вещи не планируют и не обсуждают их в подробностях, все получается как-то само собой. Но ей будет спокойнее, если Северус прямо скажет, чего он ожидает и к чему ей быть готовой.

— Что ж, — заговорила Гермиона, собираясь с духом. — Может быть, мне стоило спросить раньше, но я боялась выглядеть смешно в твоих глазах. Я постоянно думаю о дне выпуска… Я не знаю, как именно все случится, и очень переживаю из-за этого.

Северус нахмурился. Лучшая ведьма поколения нервничает оттого, что не знает, как проходит церемония прощания со школой? Это странно даже для такой любительницы четких правил и детальных инструкций, как она. Может быть, это не нервозность, а любопытство? Может, Гермиона надеется, что преподаватели готовят выпускникам некий большой сюрприз, который хранят в строжайшей тайне?

— Боюсь разочаровать тебя, но в Хогвартсе нет каких-то особенных традиций для выпускников, — ответил Снейп с облегчением от пустяковости вопроса. Однако где-то глубоко в душе у него оставалось подозрение, что вопрос вовсе не исчерпан. — На эту тему ведутся дискуссии, которые пока что не дали результата. Некоторые преподаватели считают, что окончание столь важного этапа в жизни юных волшебников стоило бы достойно отметить. Другие возражают тем, что чистокровные и магглорожденные выпускники окажутся в неравном положении: первые смогут пригласить родителей на праздник, а вторые — нет. Так что в школе просто ежегодно в последний день учебного года происходит прощальный пир для всех обитателей замка.

Гермиона почти забыла о своем смущении, шокированная редкой для Снейпа недогадливостью. Она в прострации наблюдала, как он вынимает из кармана новый пустой пузырек и продолжает собирать росу с магически подращенного куста, беззаботно рассказывая дальше:

— Ты наверняка знаешь, что выпускники, сдавшие экзамен на аппарацию, могут не дожидаться Хогвартс-экспресса на следующий день и покинуть замок сразу после прощального пира, если хотят. И на такой случай все же есть скромная церемония. Ее ввел Альбус в бытность свою директором школы. Полагаю, таким образом он хотел избавить выпускников от искушения продолжить празднование в Хогсмиде по-взрослому, а затем расщепиться при аппарации в нетрезвом виде.

— Да, я читала об этом в «Истории Хогвартса», — вставила Гермиона. В свое время она приобрела самое свежее издание, и нововведение Дамблдора было там отражено. — Выпускники идут к лодочной станции, чтобы пересечь Черное озеро на лодках и аппарировать по домам возле другого берега, где заканчивается зона действия запрета. Этот ритуал как бы замыкает круг, и выпускники покидают Хогвартс тем же путем, каким впервые попали сюда — по воде.

Северус кивнул, пряча усмешку. Разумеется, она читала об этом! «История Хогвартса» была для Гермионы святым писанием, и он не удивился бы, если бы она без запинки процитировала книгу от первого слова до последнего наизусть.

— Да, драматический эффект вполне в духе Альбуса. Впрочем, без комедии тоже ни разу не обошлось: каждый год какой-нибудь болван забывает наложить стабилизирующие чары перед аппарацией и опрокидывает лодку со всеми пассажирами.

— С моей лодкой такого не случится! — убежденно произнесла Гермиона. Она никому не даст испортить прекрасный и трогательный прощальный ритуал! А если повезет, то их выпуск положит начало еще одной традиции. В школе никогда не поощрялась дружба между факультетами, но те, кто год назад защищал Хогвартс плечом к плечу, ощущали особую сплоченность и хотели покинуть замок товарищами, а не врагами. Способ сделать это был придуман быстро, и уже пару недель компания семикурсников под предводительством авторов идеи — Гарри, Гермионы, Полумны и Драко — по секрету от всех занималась претворением плана в жизнь.

Первый в истории школы праздник, который соберет всех выпускников, готовых позабыть о межфакультетских распрях и от души повеселиться вместе, должен состояться ночью накануне официального пира — на берегу озера, в огромном восточном шатре, который создали из палатки, когда-то принадлежавшей семье Уизли, великолепные знатоки заклинаний Драко и Полумна.

Северус без подозрений и лишних вопросов выполнил просьбу Гермионы вернуть все те вещи, которые он оставил себе на хранение, и для тайной подготовки выпускного пригодилась не только палатка — например, кухонная утварь и посуда тоже оказались не лишними, Драко и Полумне осталось только размножить их. Невилл занимался заказом еды и напитков у Аберфорта, а активисты из числа магглорожденных вызвались раздобыть побольше зефира, чтобы жарить его на костре. Музыкальное сопровождение вечера обеспечит волшебное радио — через тот самый приемник, который в прошлом году был главным источником новостей для скитающейся по лесам троицы.

Вечеринка, конечно же, не останется незамеченной учителями и студентами, вопреки заглущающим чарам на палатке и прочим мерам предосторожности. Но организаторы праздника и не собирались держать свою затею в секрете до последнего — они ведь планировали основать новую традицию.

— Ну, если ты знаешь об аппарации с воды, то тебе осталось только решить, куда отправляться, — подытожил Северус, уверенный, что Гермиона с Гарри переместятся на площадь Гриммо, возможно, прихватив с собой брата и сестру Уизли, а Драко намерен сразу же отправиться прямиком во Францию к родителям.

— Все уже решено, — ответила Гермиона, и ее голос прозвучал кисло. — Молли ждет нас всех — меня, Гарри, Рона и Джинни — в Норе. Собирается устроить праздник в семейном кругу.

Отношения между Гарри и Джинни все еще были несколько натянутыми, но для Молли Уизли он оставался приемным сыном, и ни у кого даже не возникло мысли устраивать семейный праздник без него. Лаванда, официальная невеста Рона, тоже давно нашла общий язык с семьей и обязательно будет в Норе.

— Безусловно, — сухо кивнул Снейп. — Молли Уизли никогда не упустит шанса собрать у себя толпу и накормить до отвала.

— Я могу отказаться, — несмело продолжила Гермиона. — В том смысле, что… Мне было бы приятнее отметить окончание школы с тобой, и…

— Ни в коем случае! — перебил Северус, не дослушав. — Молли будет рада видеть вас всех вместе, так что иди с друзьями.

— Но…

— Никаких «но», Гермиона, — твердо ответил он. — Это ваш общий выпускной! Ты прошла с этими парнями огонь и воду, сражалась с троллем, заколдованными учителями, василиском, Пожирателями смерти и самим Темным Лордом! После всего этого нельзя просто помахать друг другу рукой и разойтись. Нужно достойно завершить один жизненный этап, прежде чем начинать другой. Так что иди на ваш общий праздник.

Гермиона решилась спросить о том, что давно мучило ее, напрямик:

— А потом? Мне можно будет вернуться в замок сразу после Норы? Или на следующий день? Или в ближайшие выходные? — Ее голос задрожал от волнения. — Ты говорил, что мы должны подождать с отношениями до того, как окончу школу. И вот, условие выполнено. Что теперь? Когда мы увидимся? Я не знаю, что у тебя на уме, не знаю, к чему мне готовиться! Это просто сводит с ума, так что, пожалуйста, просто расскажи мне о своих намерениях!

Северус удивленно сморгнул.

— О моих… намерениях? — встревоженно спросил он, переживая, уж не ожидает ли Гермиона предложения руки и сердца.

— Да. Относительно вечера, и меня, и… ну, ты понимаешь…

В этот момент у Северуса наконец-то спала пелена с глаз.

— Ты что, спрашиваешь, когда и при каких обстоятельствах мы с тобой… станем близки?!

Ответ «да» он увидел в ее глазах. Мерлин правый! Эта девчонка никогда не перестанет удивлять его! Такого разговора он не мог вообразить, особенно в тихой лунной ночи на поляне, усыпанной мерцающими цветами.

Снейп протянул руку помощнице. Она встала, воспользовавшись предложенной опорой, и замерла напротив него в ожидании ответа.

— Гермиона… — принялся он медленно подбирать слова, — из моего утверждения, что физическая близость со студенткой для меня недопустима, никоим образом не следует, что я собираюсь затащить тебя в постель в тот же день, как ты окончишь школу. Тебе не о чем беспокоиться — мы ведь никому ничего не должны, нам некуда торопиться…

— Некуда торопиться? — на грани отчаяния перебила Грейнджер, которая вообще-то хотела спросить не совсем об этом. — Да мы уже восемь месяцев никуда не торопимся! Я сыта этим по горло!

Гермиона была уверена, что если бы не легендарный самоконтроль Снейпа, то она бы давным-давно очутилась в его спальне. Некоторые щепетильные ситуации могли вполне естественно получить такое продолжение. Но теперь Гермиона не понимала, как все будет после того, как она покинет школу: где они с Северусом будут встречаться, может ли она положиться на волю случая или должна что-нибудь организовать? Горизонт предсказуемых событий ограничивался несколькими днями. Скоро множество сюжетов, которые она рисовала в воображении, станут неосуществимы. Впрочем, положа руку на сердце, они никогда не были особенно реалистичны… Особенно фантазии о безумных отработках…

— Готова броситься в омут с головой? — с сомнением спросил Северус. — А я хотел бы еще поухаживать за тобой: ходить на свидания, оказывать знаки внимания, постепенно сближаться… Ведь обычно так делается?

Гермиона растерялась.

— Обычно — да, но у нас особенный случай, — с расстановкой произнесла она в надежде на то, что логичная аргументация будет для Снейпа убедительнее любых эмоций. — Свидания нужны для того, чтобы получше узнать друг друга. Чем люди занимаются на свиданиях? В основном говорят: рассказывают о себе, спрашивают друг о друге, постепенно подбираются к более личным вещам, узнают вкусы и привычки друг друга. Думаю, мы можем смело утверждать, что для нас все это — пройденный этап. Я знаю о тебе все, что требуется, в том числе самое главное: ты нужен мне.

— Всезнайка моя… — нежно вздохнул он и замолчал, не найдя иного ответа.

— Пожалуйста, Северус! — взмолилась Гермиона. — Мы уже больше полугода нарезаем круги один вокруг другого! Через неделю после выпуска я уеду в Австралию, а потом переберусь к ребятам на площадь Гриммо. Я хочу провести с тобой все оставшееся до отъезда время, а не встречаться урывками то в выходные, то за ужином! Я хочу быть с тобой. Пожалуйста, не заставляй меня больше ждать.

Под весом ее доводов Северус усомнился в своем решении. Надо же: прекрасная юная девушка умоляет его провести вместе несколько дней и ночей — а он упрямится! Абсурд какой-то! Ведь Гермиона права: по сути, ухаживания давно позади, и они оба знают не только внешнюю сторону друг друга, но и то, что творится в потаенных уголках души.

— Хорошо, — уступил он. — Отправляйся в Нору и веселись с друзьями. А если захочешь уйти оттуда ко мне, то дай знать Патронусом, и я открою камин.

Камины Хогвартса по-прежнему не были подключены к сети летучего пороха из соображений безопасности, но директор (а замок воспринимал Снейпа именно как директора школы) имел право обойти этот запрет и подключить связь.

Северус видел по лицу Гермионы, что она, хоть и испытала облегчение, все же не была в полной мере удовлетворена его ответом. Он даже на миг пожалел, что научил ее окклюменции и теперь не может тайком подсмотреть, что беспокоит ее. Шестое чувство подсказывало Северусу, что дело в чем-то специфически женском и у него нет никакого пути понять, что тревожит Гермиону, кроме прямого вопроса.

— Гермиона, что такое? Твое поведение сбивает меня с толку. Ты уверяешь меня, что готова к продолжению, но в то же время так нервничаешь, что это демонстрирует твою полную неготовность! Я не понимаю!

Она залилась краской:

— Да, не понимаешь… Кажется, я опять все усложняю сверх необходимого. Мне не нужны долгие ухаживания, чтобы узнать тебя поближе, я и так знаю, чего хочу. В этом я полностью уверена. Но это не умаляет моего волнения от неизвестности…

Гермиона решилась быть честной до конца — до сих пор это было лучшей тактикой, и если она хочет, чтобы Северус развеял ее страхи, то он должен как минимум знать их.

— Мне почти двадцать лет, и у меня был только один парень, а твой опыт вполне соответствует возрасту. Я не знаю, каковы твои ожидания, и боюсь не оправдать их. Я переживаю о том, что ты разочаруешься во мне так же, как Рон, и все кончится!

— Что кончится? — неверяще переспросил Северус. — Наши с тобой отношения?! Ты что надумала, женщина? Что я провел последние восемь месяцев с единственной целью — добраться до твоих трусиков? Гермиона, это же просто абсурд! Ты никогда не разочаруешь меня! Я не собираюсь экзаменовать тебя и ставить оценку! Здесь невозможно ошибиться, так что прекрати накручивать себя.

— Ты же знаешь, я не могу! Наверное, я все еще слишком зависима от твоего мнения, но… Мне правда нужно, чтобы все прошло идеально, а я не знаю, что для этого делать!

— Пожалуйста, пообещай мне не искать справочную информацию на этот счет! — Северус содрогнулся, вообразив, как Гермиона, обложившись раскрытыми журналами и вооружившись пером, выписывает советы из статей вроде «10 способов порадовать своего колдуна», «5 поз, которые ты еще не пробовала» и «Идеальный минет». Именно такие заголовки украшали обложки выпусков «Ведьмополитена», которые он изымал у студенток старших курсов.

Подумать только — она до паники боится сделать что-то неправильно и разочаровать его! Никто до сих пор не демонстрировал волнения на этот счет, и самого факта, что впечатление Северуса так важно для Гермионы, было достаточно, чтобы крайне польстить ему. Но почему, почему она так не уверена в своей красоте и женственности? Это же просто нелепо, особенно если учесть, что Снейп и сам не Аполлон! Может быть, вся проблема из-за того, что Гермиона взрослела бок о бок с двумя мальчишками, не воспринимающими ее как девушку? А остальные однокурсники? Неужели все до одного представители мужского пола были так ослеплены ее интеллектом, что не замечали ничего другого? И насколько же плох был ее первый сексуальный опыт, если он заставил Гермиону окончательно поверить в свою непривлекательность?

— Гермиона. Посмотри на меня. — Она подчинилась, и Северус так же настойчиво продолжил. — Ты не обязана ни что-либо предпринимать, ни как-либо специально готовиться. Мы ведь договаривались, что в некоторых сферах я приму руководство на себя. И что ты позволишь мне все решать в тех случаях, когда сама не готова принимать решение и предусматривать последствия.

— Да, договаривались, — выдохнула она с заметным облегчением. — Что ж… Руководи. Что мне делать?

Северус снова оторопел. Он вовсе не имел в виду настолько буквальное руководство, но, похоже, Гермиону, когда она паникует, действительно могут успокоить только прямые указания. Хм, а из этого можно устроить небольшую игру! Снейп, конечно, не планировал, что эротические игры в их отношениях начнутся раньше, чем сами отношения, а избранница и вовсе воспринимает «инструктаж» абсолютно всерьез… Но можно попробовать!

Итак, каких указаний она ждет? О чем именно беспокоятся женщины на ее месте? Что надеть? Само собой. Какую прическу сделать? Пожалуй. Как поступить с волосами, гм, ниже головы? Господи, да как будто ему будет дело до такой ерунды, когда она окажется в его объятиях! Нет, уж на этот счет он не станет давать ей инструкций! Он, конечно, не прочь взять на себя главенство, но пока что не может похвастать большим опытом доминирования. Наверное, настоящему доминанту даже не закралась бы в голову мысль, что он тоже может разочаровать партнершу, а у Северуса такие опасения были, просто он справлялся с ними лучше, чем Гермиона.

— Хорошо, — наконец заговорил Снейп, тщательно обдумав свой ответ. — Вот чего я хочу: надень то платье, в котором ты планируешь пойти в Нору, прямо под школьную мантию и так иди на прощальный пир. А под платьем должно быть кружевное белье черного либо зеленого цвета, и чтобы бюстгальтер расстегивался спереди.

Пожалуй, предоставлять такой ассортимент цветов было немного жестко, но если Гермионе выбор придется не по вкусу, то это Северусу только на руку: досада заставит ее забыть о волнении. А застежка спереди избавит от заминок самого Снейпа, не разбирающегося в конструкциях современного маггловского нижнего белья. В остальном его мало заботило, во что будет облачена Гермиона, когда придет на долгожданную встречу — если все пойдет согласно его плану, то она вообще недолго будет оставаться одетой. Главной целью всех этих «инструкций» было лишь избавить ее от лишних тревог, немного познакомить со своими вкусами на будущее и настроить на нужный лад.

Кстати, маленькая шалость несомненно создаст соответствующее настроение и самому Северусу: весь вечер во время прощального пира он, глядя на Гермиону, будет представлять себе то, что спрятано под глухой форменной мантией, и мечтать хотя бы одним глазком увидеть платье. Впрочем, можно и увидеть!

— И еще, — продолжил Снейп. — Раз уж вы с друзьями так стремитесь основать новую традицию… — Глаза Гермионы испуганно округлились, и он коротко усмехнулся. — Разумеется, мне все известно о готовящейся вечеринке! Предвосхищая твои вопросы: нет, легилименцией я не пользовался, это всего лишь сказался двадцатилетний опыт шпионажа. Я не мог не заметить ваши бурные приготовления, происходящие прямо у меня под носом. Не волнуйся, я не стану препятствовать вашей затее, потому что поддерживаю ее. Наоборот, намекну слизеринцам, чтобы не отказывались от приглашений. Сейчас они относятся к вашей идее настороженно и тщательно ищут в ней подвох.

Гермиона изумилась:

— Подвох?! Почему сразу подвох?

— Это же слизеринцы, — пожал плечами Снейп. — Итак, раз уж вы задались целью оставить после себя новую традицию, то попробуй такую: когда вы все вместе выйдете из замка и направитесь к лодочной станции, сними школьную мантию, преврати ее в птицу и отпусти на волю.

— Зачем? — удивилась Гермиона.

Северус склонился к ней, как будто их могли подслушать, и шелковисто прошептал прямо в ухо:

— Потому что я хочу разглядеть и запомнить твое платье. Когда мы окажемся наедине, боюсь, времени мне не хватит. — И у Гермионы перехватило дыхание от столь неприкрытого нарушения уговора о рамках, которому оставалось действовать считаные дни. — Учителя, как обычно, выйдут проводить выпускников… Но никто, кроме меня, не будет знать, для кого ты это делаешь… Они увидят лишь красивый жест, демонстрирующий твое виртуозное владение магическими искусствами…

Отстранившись и прекратив дразнить ее, он продолжил уже обычным голосом:

— Покойный директор наверняка оценил бы всю символичность такого поступка: в буквальном смысле сбросить то, что делало тебя ученицей на протяжении семи лет, и выйти из черной ткани, как яркая бабочка из невзрачного кокона, готовая расправить крылья и устремиться вперед, во взрослую жизнь…

Северусу поэтичная метафора также пришлась по вкусу, да и на лице Гермионе он отчетливо видел одобрение. Она сосредоточенно молчала, задумавшись, и он без труда угадал направление ее мыслей: наверняка Гермиона собирается напомнить однокурсникам нужное заклинание и предупредить, чтобы все надели под мантии яркие наряды. Если так, то прощальная церемония в этом году будет гораздо интереснее всех предыдущих, которые посещал Снейп.

Если бы подобные распоряжения не были Северусу так же в новинку, как Гермионе, то он, возможно, вообще велел бы ей весь день ходить без трусиков… Эту занимательную идею обязательно надо запомнить на следующий раз! Снейп начинал входить во вкус, увлекаясь новой игрой.

— Волосы распусти, — приказал он, догадываясь, что это одна из главных ее забот и что чем больше Гермиона нервничает по серьезным поводам, тем сильнее ей хочется отыгрываться на всевозможных мелочах. — И никакой липкой гадости, чтобы сделать их «послушными» или чем-то в этом роде! — Слишком много часов Северус провел в грезах о том, как будут выглядеть ее буйные кудри, рассыпавшиеся по его подушке, и теперь ни за что не позволит лишить себя этого зрелища. — Ровно в полночь попрощайся с друзьями и приходи в мои личные комнаты. Я сниму защиту со своего камина и подключу его к сети летучего пороха на одну минуту, так что тебе стоит проявить пунктуальность.

Все распоряжения он произнес бархатистым властным тоном, и реакция Гермионы красноречиво подтверждала, что этот инструмент Северусу тоже стоит иметь в виду на будущее…

— Что мне сказать тем, кто останется в Норе? — хрипловато спросила она, покрываясь приятным румянцем возбуждения.

Снейп пожал плечами с показным безразличием.

— Что у тебя назначена более интимная встреча. Что ты торопишься в подземелья, чтобы отдаться там профессору зелий. Что ты безумно влюблена в него и ждешь не дождешься того момента, когда тебе наконец-то можно будет дать волю чувствам…

Ее глаза округлились.

— То есть ты не против, чтобы я сказала им правду?

— А это правда, Гермиона?

Северусу все еще с трудом верилось в реальность происходящего. У ног Гермионы лежит весь мир, ни один мужчина не скажет «нет» такой умной, доброй, красивой и отважной волшебнице, — а она не желает слышать ни о ком, кроме Снейпа! И он догадывался, что для друзей Гермионы, объяви она о своих намерениях и желаниях прямым текстом, это прозвучит еще большим безумием, чем для него.

Должно быть, она заметила тень неуверенности на его лице, потому что ее взгляд смягчился.

— Ты прекрасно знаешь, что это правда, Северус! Так что прекрати накручивать себя. — Она улыбнулась, дословно повторив его недавний совет. — Спасибо. Вот теперь я действительно с нетерпением жду дня выпуска.

— Я тоже, Гермиона… Я тоже!

В предыдущей главе:

За несколько дней до выпускного Гермиона начинает нервничать. Она не знает, чего Снейп ждет от их отношений после этого дня. Услышав, что он вовсе не собирается пропускать период ухаживаний, она в ответ признается, что хотела бы провести с Северусом все дни до своего отъезда в Австралию.

Снейп соглашается. Видя, что Гермиона нуждается в четких планах и договоренностях, он дает ей подробные инструкции — что делать на выпускном пиру и после…

К огромному облегчению организаторов, день пляжной вечеринки выдался погожим. Гермиона, конечно, могла бы наложить заклинание от дождя, но такие чары работают только до тех пор, пока волшебники, питающие их своей магией, находятся в абсолютно ясном сознании, а трезвость не входила в ее планы на этот вечер. Гермиона хорошо помнила, как уровень опьянения Драко и Гарри повлиял на зачарованные рождественские украшения на площади Гриммо, — и это было довольно забавно, но ливень в разгар вечеринки уж точно никто не сочтет забавным. Хорошо, что погода позволила организаторам не беспокоиться об этом.

Праздник был, как однажды по другому поводу выразился профессор Дамблдор, «большим секретом, который, разумеется, знает вся школа». Профессора делали вид, что не замечают отсутствия семикурсников в общежитиях после отбоя, а несколько младших учеников, которые пытались пробраться ночью на пляж и подсмотреть, что затевают выпускники, наткнулись на хитроумные защитные чары. Охваченные внезапной сонливостью, ребята развернулись и отправились по спальням.

В назначенное время начали прибывать гости. Почти все подходили небольшими компаниями, и только слизеринцы пришли одной большой гурьбой с одинаково настороженными лицами. Однако, когда другие студенты встретили их дружелюбными улыбками и предложили выпить вместе, а не достали из-за спин волшебные палочки, слизеринцы немного расслабились и ответили на приветствия. Завязались разговоры, а затем пунш, в который было от души добавлено огневиски, помог снять остатки напряжения. Вскоре ученики всех факультетов, оправдывая самые смелые надежды устроителей праздника, оживленно болтали, смеялись, делились забавными историями из своих хогвартских лет, заново переживали особенно яркие моменты (такие, как встреча Невилла с его боггартом) и сплетничали об учителях.

В какой-то момент, к огромной радости Гарри, слизеринцы согласились, что их декан действительно потворствовал своему факультету и был несправедливо строг к другим, особенно к Гриффиндору. Однако подопечные МакГонагалл были удивлены, услышав продолжение: в стенах слизеринского общежития профессор Снейп был так же взыскателен со своими студентами, как и МакГонагалл со своими, и наказывал их за каждый проступок не менее строго.

В ответ гриффиндорцы признали, что после войны их некогда самый ненавистный профессор очень изменился и, если не принимать во внимание его язвительность, он исключительно хороший учитель и герой, которым слизеринцы вправе гордиться.

По достижении этого консенсуса лед был окончательно сломлен, и принадлежность к факультету больше не играла роли: студенты сидели одной большой компанией, слушали записи группы «Ведуньи», смеялись, ели, пили и вслух мечтали о будущем. По мере того как пунш в котле убывал, градус веселья, напротив, возрастал — а вместе с ним и уровень шума. Музыка заиграла громче, Невилл, Симус и Джинни пошли танцевать. Остальные поспешили присоединиться к ним, и вскоре вечеринка стала такой же буйной и веселой, как знаменитый Святочный бал в год проведения Турнира трех волшебников.

К полуночи стемнело, вдоль пляжа зажглись факелы. Уставшие ребята расселись у костров, и чистокровок познакомили с маггловскими деликатесами — жареным зефиром и крученым хлебом. Несколько особенно смелых и нетрезвых участников празднества разделись до белья и прыгнули в озеро, разбудив гигантского кальмара и устроив догонялки.

Полумна превратила горсть гальки в разноцветные светящиеся шары и подвесила их в кронах деревьев вокруг пляжа. Оказавшись на своих местах, волшебные светильники принялись издавать ласковые мелодичные перезвоны, похожие на звуки ветряных колокольчиков.

Шум вечеринки постепенно стихал, музыка негромко наигрывала для фона, а юные волшебники отдыхали, рассевшись у костров группами или парами, некоторые прилегли, положив головы на колени друзей. К рассвету большинство гостей вернулись в замок, на пляже остались только те, кто перебрал пунша и не смог дойти обратно до замка. В их числе были Гарри и Драко — они спали на песке бок о бок, сплетя руки…

Проснувшись несколько часов спустя от яркого света и невыносимо громкого щебетания птиц, тусовщики были приятно удивлены, но вместе с тем безмерно благодарны, обнаружив на столе рядом с погасшим костром батарею бутылочек антипохмельного зелья. Они так и не узнали, какой добрый дух сжалился над ними — не профессор зелий же, в самом деле! — но от души поблагодарили анонимного благодетеля за этот акт милосердия.

* * *

Ровно в полночь Гермиона вышла из камина в гостиной Северуса. Излучая странную смесь нервозности, возбуждения и предвкушения, она смущенно отряхнула платье от сажи и подняла глаза, обводя взглядом комнату. Тот, кого она искала, обнаружился сразу же. Мастер зелий сидел в своем любимом кресле напротив камина с книгой в руках и стаканом скотча на столике сбоку. При появлении гостьи он отложил книгу и пристально посмотрел на вошедшую.

Гермиона была сногсшибательна в красном платье с открытыми плечами. Когда Северус впервые увидел ее в этом наряде накануне, у него перехватило дыхание. Гермиона сбросила черную школьную мантию, их взгляды на мгновение встретились поверх толпы, заполняющей двор, и Снейп увидел дразнящий блеск в ее глазах: оба знали, что под гриффиндорски-алым платьем скрывается слизерински-зеленое нижнее белье. Она была великолепна, излучала счастье и силу, и в груди у Северуса разлилась гордость за свой вклад в образование этой невероятной, блестящей и талантливой девушки.

Прощальный сюрприз от выпускников поразил всех. Черные мантии все как одна взмыли в воздух, обнаруживая под собой разноцветные наряды молодых волшебниц и магов, превратились в стаю дроздов, скрылись в вечернем небе — и свидетели зрелища, ахая и охая на все голоса, громко зааплодировали. Начало новой традиции было положено. И никто, кроме Северуса и Гермионы, не знал ее подлинных истоков.

— Я пришла, — Гермиона озвучила очевидный факт срывающимся от волнения голосом.

— Ровно в полночь, как Золушка с бала, — кивнул он, вставая и медленно приближаясь к ней. — Пунктуальна, как всегда, и в обеих туфельках. Как королевский двор воспринял твой внезапный отъезд?

Уголки ее губ дрогнули, в глазах заплясали смешинки.

— Как Оглушающее заклятье. Когда я сказала, что спешу на свидание с профессором Снейпом, чтобы отметить событие в более интимной обстановке, у всех отвисли челюсти. Я не стала дожидаться, когда к ним вернется дар речи, чтобы не опоздать к тебе.

Гермиона хихикнула. Она не удивилась бы, узнав, что вся семья Уизли до сих пор стоит с дружно разинутыми ртами и вытаращенными в сторону камина глазами. Лица Лаванды и Рона после ее заявления были особенно примечательны — надо было прихватить с собой фотокамеру!

— Умница! — похвалил Снейп, улыбаясь так же хитро, как она. — Ты умеешь расставлять приоритеты. — Подойдя, он крепко обнял ее, зарылся носом в пышные волосы и удивился тому, как естественно для него это движение, будто он уже тысячу раз так делал. — Поздравляю с окончанием школы, Гермиона.

Она сомкнула руки на его спине, прижимаясь лицом к груди.

— Спасибо. Вот уж не думала, что буду ждать выпускного с таким нетерпением и при этом совершенно не думая об оценках…

Северус поднял руку и погладил Гермиону по щеке, неспешно наслаждаясь свободой исполнить свои давние желания.

— Я уверен, оценки у тебя будут превосходные, как всегда. Ты можешь гордиться собой. И я тоже никогда не ждал окончания года так, как в этот раз.

— Ты хорошо справлялся с ожиданием. Гораздо лучше, чем я, — сказала Гермиона с лаской в голосе.

— У меня большой опыт в том, чтобы приспосабливаться под обстоятельства и держать свои желания при себе, — вздохнул Снейп и дал еще немного воли второй руке, которая скользнула вверх вдоль позвоночника Гермионы и, проведя кончиками пальцев по шее, закопалась в ее волосы на затылке. — Но теперь я наконец-то могу сделать то, что давно хотел сделать… — Расставив пальцы, он плавно провел ими по ее затылку, а затем вниз, перебирая длинные локоны, ниспадающие, как шелковый водопад.

Гермиона, прикрыв глаза, тихо застонала, выражая то ли согласие с его словами, то ли удовольствие от его тихой невинной ласки.

— Ты сегодня просто сияла, — шептал Северус, вдыхая сладкий цитрусово-жасминовый аромат от ее волос. — Надо было видеть это эффектное волшебство, сначала с мантией, потом при аппарации с воды… Я не мог поверить, что ты вернешься ко мне.

От его близости, запаха, нежных касаний и теплого дыхания по коже Гермионы пробежала сладкая дрожь.

— Кажется, мы оба слишком часто сомневаемся, Северус, — шепнула она, не открывая глаза.

Бархатный баритон стал еще тише, выдохнув ей прямо в ухо:

— Но прямо сейчас я не сомневаюсь ни в чем…

— М-м-м… Я тоже… — Она повернула голову и коснулась губами его ладони. — Неужели я наконец дождусь твоего поцелуя?

— Уже дождалась.

Не убирая руки от ее лица, он склонился к ее губам.

Это было похоже на первый поцелуй в его кабинете — поначалу немного неуверенный, как смущенное приветствие губ, которые давно не встречались и теперь заново знакомились друг с другом. С того момента Северус и Гермиона стали намного ближе друг другу, оба твердо знали, чего хотят, но им было некуда торопиться.

Он провел языком по ее губам, мягко и чувственно, — и они разомкнулись в ответ. Гермиона приглашала смелее попробовать ее на вкус, и Северус с радостью принял это приглашение, наслаждаясь свободой больше не чувствовать вину за свои желания и поступки. Воодушевленный отзывчивостью на свои ласки, он крепко целовал ее, медленно и чувственно познавая шелковистую мягкость и пьянящий вкус ее сладкого рта.

Они долго стояли, растягивая удовольствие от прекрасного долгожданного момента. Вся нервозность Гермионы испарилась, сменившись жаждой почувствовать Северуса еще ближе. Но ее горячо блуждающие руки не нащупывали ничего, кроме ткани — тело любимого было тщательно скрыто от взгляда и прикосновения под многочисленными слоями одежды. К приходу гостьи он не снял ничего, кроме преподавательской мантии.

— Ты что, даже дома не снимаешь сюртук? — спросила Гермиона, проводя пальцами по воротнику.

— Обычно снимаю… — многозначительно прошептал Северус. — Но зная твою одержимость моими пуговицами, я не стал лишать тебя удовольствия расправиться с ними самостоятельно…

— Хорошая мысль, — мурлыкнула она, предвкушая скорое воплощение в жизнь одной из своих самых сладких фантазий, наверняка не единственной за предстоящую ночь. — И как можно было не влюбиться в такого умника?

Гермиона принялась расстегивать пуговки, и Снейпу оставалось только надеяться, что она не передумает, когда закончит со своим занятием и обнаружит, что ум — единственное, за что его можно полюбить. Он всегда немного стеснялся своей наготы, зная, что его телосложение не сравнится с мускулами спортсменов вроде Крама или Уизли.

Но Гермиона, похоже, не собиралась его ни с кем сравнивать. На ее лице, как обычно, были написаны все ее эмоции. Сейчас это были нежность и счастье, застенчивость в сочетании с решимостью.

Северус неподвижно стоял, позволяя раздевать себя, а Гермиона расстегивала с неторопливой торжественностью каждую пуговицу, включая те, что на манжетах. Ее робость была смыта радостью открытия, когда она наконец узнала, что прячется под самым «снейповским» предметом одежды. Неудивительно, что это был темно-синий жилет, а под ним — белая рубашка с высоким воротником-стойкой, который Гермиона замечала и раньше, выглядывающий самым краешком из-под туго завязанного черного галстука. Именно за галстук она принялась сразу после сюртука. К счастью, с ним было проще иметь дело, чем с современными моделями: это оказалась просто похожая на шарф лента шелковой ткани, обернутая вокруг шеи и завязанная спереди простым узлом.

Когда галстук соскользнул на пол, высвобождая воротник, то Северус непроизвольно дернулся, но заставил себя стоять неподвижно и не останавливать Гермиону. Он до сих пор никого не подпускал к своей израненной шее, шрамы видели только целители в больнице Святого Мунго. Новая кожа, прикрывшая раны, была еще тонкой и болезненно чувствительной. И некрасивой. А Гермиона по-прежнему выглядела так, словно распаковывала дорогой подарок. Ее лицо не выражало ни брезгливости, ни жалости.

Почувствовав его напряжение, она проявила деликатность и не стала прикасаться к шее. Не задерживаясь на шрамах, взгляд Гермионы скользнул вниз вслед за ее руками, уже взявшимися за пуговицы жилета.

Дойдя до самого низа, она рассмотрела брюки. Они тоже оказались подчеркнуто старомодного фасона: высокая талия и откидной клапан спереди, держащийся на вертикальных рядах пуговиц слева и справа. Гермиона изумленно вскинула голову.

— Серьезно? — спросила она, задаваясь вопросом, не чересчур ли это. Хотя, надо признать, сидели штаны превосходно и Снейп в них не выглядел так, будто разоделся для роли в театре. Ему определенно подходила сдержанная элегантность викторианского костюма.

— Они удобные — коротко объяснил Северус, изо всех сил сохраняя непринужденность и стараясь не задумываться о том, что его пах изучают придирчивым взглядом. — Я считаю, что нельзя важные для мужчины части тела втискивать в узкие брюки по нынешней моде. Это вредно для здоровья.

По виду натянутой ткани Гермиона не сказала бы, что даже такой фасон сейчас достаточно просторен для Снейпа, но избавить его от тесноты так сразу ей не хватило духу. Чувствуя стыдливый жар на щеках, она оставила новооткрытые и тоже довольно соблазнительные пуговки на потом, ограничившись тем, что вытащила рубашку из-под пояса.

На этом предмете гардероба тоже был длинный ряд мелких пуговиц, и Гермиона сполна насладилась постепенным расстегиванием каждой из них, дюйм за дюймом открывая мужское тело. Наконец она добралась до разгоряченной кожи, с тихим восторгом окунаясь в близость и доверие этого мужчины, скрытного и замкнутого для всех, кроме нее.

Гермиона провела ладонями по его плечам, снимая одновременно сорочку и жилет, и почти благоговейно положила руки на грудь Северуса. Чувство близости пьянило, наполняло восхищенным трепетом. Она чувствовала ладонями, как колотится его сердце и подрагивают напряженные мускулы. Ее пальцы ласково огладили его кожу, пройдясь по всей груди и коснувшись тугих бугорков сосков, добрались до небольшой впадинки посередине и скользнули вниз, к плавному изгибу живота. Предаваясь этому неспешному чувственному исследованию, Гермиона безотрывно разглядывала тело Северуса.

Он был таким же бледнокожим, как Рон, но значительно худее. Несмотря на неразвитость мускулатуры, его плечи имели природную ширину, а грудь — четкие очертания, и все это придавало торсу весьма мужественный вид.

Грудь Северуса была покрыта черными волосками, которые сгущались на животе и уходили вниз соблазнительной дорожкой, скрывающейся под поясом брюк. Гермиона любовно провела кончиками пальцев вдоль этой линии — и на ощупь волоски оказались нежными, почти как пушок, а реакция Северуса не заставила себя ждать.

Отрывисто вдохнув, он резким, неожиданным движением перехватил ее руки и завел их ей за спину, сжимая запястья. Слегка вздрогнув, Гермиона подняла глаза и увидела на его лице нечто такое, чему она не находила названия. Это была не просто похоть или вожделение, как можно было ожидать, хотя и то, и другое, несомненно, присутствовало в гамме эмоций. Но было что-то еще… Страх? Смущение? Растерянность?

Северус задыхался. Воздух проталкивался в легкие с почти осязаемой болью, и у него не было никакого разумного объяснения происходящему. Просто… слишком остро, слишком невыносимо. Слишком пугают его неконтролируемые реакции на прикосновения Гермионы.

Он чувствовал, что вот-вот окончательно потеряет власть над собой, и не знал, чем это обернется, но подозревал, что чем-то ужасно сентиментальным и постыдным. Возможно, даже слезами. Придя в ужас от этой мысли, на волоске от того, чтобы узнать наверняка, к чему все-таки приведут дальнейшие бережные ласки, он жестко вмешался и перехватил инициативу, заведя руки Гермионы ей за спину и тем самым помешав ей дальше сеять хаос в его эмоциях. Как бы сильно он ни хотел дать ей волю освоиться и дойти до нужной степени раскованности — и до сих пор, кажется, все шло гладко и к полному удовольствию Гермионы, — ему отчаянно потребовалось взять верх.

Гермиона не успела понять, что вызвало такую перемену в Снейпе — а ее рот уже накрыли жесткие и горячие губы. Этот взрыв страсти не остался без ответа: она, обездвиженная и крепко прижатая к горячей груди, тихо застонала от моментального прилива желания.

Северус, хоть и наполовину одетый, чувствовал себя обнаженным как никогда раньше. Чтоб выровнять баланс, он нащупал застежку платья на спине Гермионы и расстегнул молнию до середины, ловя ртом еще один счастливый женский стон.

На миг выпустив ее заведенные за спину руки, он взялся за платье и спустил его с плеч. Ткань собралась на уровне локтей, поймав Гермиону в ловушку и лишая ее возможности продолжить исследование его тела. С еще одним поцелуем, чуть деликатнее предыдущего, он снова запустил ладонь в ее волосы и помог запрокинуть голову, чтобы их взгляды встретились. Северус хотел убедиться, что они хотят одного и того же, прежде чем перейти к открывшимся на обозрение богатствам.

Глаза Гермионы блестели, дыхание было частым и рваным, уж точно не от стыда или страха. У Северуса тоже перехватило дыхание при виде ее, взлохмаченной, разрумянившейся, с покрасневшими от жадных поцелуев губами — и определенно счастливой. Да, они хотели одного и того же.

Северус опустил взгляд ниже: вдоль нежной шеи, тонких ключиц, к вздымающейся груди. Соблазнительные округлости скрывались под зеленой тканью с серебристым кружевом, и Снейп мысленно похвалил себя за предусмотрительность: застежка на лифчике была спереди, как он и просил. Скоро он сполна воспользуется этим обстоятельством, но сначала вернет долг и уделит должное время знакомству с ее телом, открывшимся взору.

Гермиона не возражала ни против полуспущенного платья, обездвижившего ее руки, ни против того, что она оказалась зажата между телом Северуса и книжным стеллажом, ни против всего, что вытворяли его руки и губы, и тем более — против его решительного напора. В конце концов, не этого ли она хотела — целиком отдаться своим чувствам и мужчине, который их вызывает?

Она мечтала об этом моменте тысячи раз, и ни в одной из фантазий не фигурировала чепуха вроде свеч, лепестков роз и цветистых признаний в любви. Вся эта наигранная «романтика» вызывала у нее лишь неловкость и ощущение фальши, а близость с Роном порождала ассоциации с экзаменом, который нужно сдать без подготовки. Гермиона не держала обид на бывшего — откуда было ему, такому же неопытному, как она сама, знать, что делать и как понимать сигналы ее тела? Он просто-напросто не мог дать ей того, что сейчас она сполна получала от Северуса: возможность выбросить из головы все вопросы и сомнения, отдаться воле партнера и предоставить ему задавать тон и темп.

А темп оказался дразнящим и мучительно медленным. К тому моменту, как оба оказались полностью раздеты и Северус, подхватив Гермиону на руки, понес ее в спальню, у нее в голове не осталось ни одной внятной мысли, не говоря уж и сомнениях и возражениях.

Лидерство Северуса одновременно успокаивало и возбуждало в равной мере, и раньше Гермиона назвала бы такое сочетание невозможным. Отдавшись его воле, она могла полностью погрузиться в свои ощущения. Северуса не нужно было ни останавливать, ни поторапливать, ни подсказывать ему, что делать. Он прекрасно понимал реакции тела Гермионы и добивался от нее таких откликов, которых она сама от себя не ожидала.

Через некоторое время она, восстанавливая дыхание, крепко прижималась к нему, положив голову на его плечо и обнимая за грудь. Буйство карамельных кудрей рассыпалось по руке Северуса и подушкам, и он наслаждался близостью любимой, ее запахом и тем, как щекочут обнаженную кожу ее волосы. Это был совершенно новый для Снейпа опыт.

Он никогда ни с кем не лежал в обнимку, не привык выражать чувства прикосновениями. Родители никогда не были щедры на нежности, а женщины, с которыми он встречался раньше, подходили к делу рационально и сосредотачивались на ключевых частях тела, их ласки были возбуждающими, а не умиротворяющими.

С Гермионой все было иначе. Она водила пальцами по его груди нежно и невесомо, с таким обожанием, будто допущена в святая святых, — и это вызывало у Северуса замешательство на грани паники. Не требовались глубокие знания психологии, чтобы понять: такая реакция на невинные ласки любимой неадекватна. Раньше у него просто не было шанса оказаться в такой ситуации и обнаружить всю серьезность следов, оставленных в его душе детством и юностью.

Гермиона, не подозревая смятения Северуса, продолжала щедро осыпать его всеми эмоциями, которых он до сих пор никогда не получал в таком изобилии и, как следствие, не умел принимать: благодарность, откровенность, доверие, нежность и близость. И подсознание Снейпа, привыкшего на любое нарушение своих границ реагировать ответным нападением, зачастую несоразмерным, расценило ситуацию именно как вторжение, которое нужно пресечь. Шквал эмоций вылился в неконтролируемый порыв, продиктованный смесью страсти и смятения. Он вывернулся из объятий Гермионы, сжал ее запястья и перекатился, нависнув сверху.

Северус целовал ее жестко и требовательно, а она, ни на йоту не испугавшись резкой перемены, выгнулась навстречу, приветствуя такой поворот восторженным стоном и пылким ответом на поцелуй. Он же, мысленно благодаря Мерлина за то, как совпадают их с Гермионой вкусы по части доминирования и подчинения, продолжал в той же манере, чувствуя, как ее нетерпеливое желание становится тем сильнее, чем более настойчивыми делаются его ласки.

Девушка, которая когда-то делилась с ним переживаниями о том, что она слишком уравновешенная, сдержанная и аналитичная, чтобы испытать настоящую страсть, превращалась его руках в горячий податливый воск. Гермиона одинаково смело и самозабвенно доверяла ему как свой разум, так и тело. Погружаться в ее теплую шелковистую влагу, сливаться воедино, делить на двоих самое сокровенное и интимное — это было так же, как нырять в озеро ее разума. На сей раз к возвышенному трансцендентному опыту добавлялись плотские ощущения, и Северус, дойдя до пика удовольствия, уже не отличал верх от низа, плывя в счастливой невесомости потустороннего пространства, где не действуют правила и запреты, где самое невозможное кажется возможным. Это воодушевляло, ослепляло чувством полной свободы и собственного всемогущества. И чертовски пугало.

— Тебе хорошо? — шепнула Гермиона, глядя на него снизу вверх и обнаруживая совершенно незнакомое выражение на его лице.

Он нахмурился, и она улыбнулась знакомой вертикальной морщинке между бровей. Протянув руку, Гермиона нежно провела по ней пальцем. Теперь точно все хорошо. Как же сильно она успела полюбить его хмурый взгляд!

— Ты опять путаешь, кому из нас что говорить, — упрекнул он.

Ее улыбка стала шире.

— Прости, я не знала, что мы еще в той сфере, где ты командуешь.

— Нет, — ответил он, тяжело сглотнув, перекатился на спину и уставился в потолок. — Мы в той сфере, где я полный болван.

Гермиона, уловив его тон, посерьезнела.

— О чем ты? — спросила она, приподнимаясь на локте и бережно касаясь ладонью его груди.

Напомнив себе, что он обещал больше никогда не отдаляться от нее, Северус собрался с духом, чтобы сказать правду. Это было нелегко — заговорить, чувствуя себя обнаженным во всех смыслах.

— Я говорил, что мой опыт отношений с женщинами не очень-то богат. А все это… — он обвел плавным жестом их сплетенные тела и ее руку, лежащую прямо поверх его сердца, — несомненно называется отношениями. И мне немного страшновато.

— Почему? — с недоумением спросила Гермиона. Для нее как раз эта часть оказалась самой естественной: лежать рядом с Северусом среди смятых простыней, полностью голой, лохматой, вспотевшей и бесстыдно счастливой.

Снейп ответил, с трудом подбирая слова:

— Наверное, по той же причине, которая заставляла тебя переживать насчет предыдущей части. Я не знаю, чего мне ожидать и чего ожидаешь ты. Я понятия не имею, как вести себя, что делать и что говорить. Я боюсь разочаровать тебя и все испортить…

— Не разочаруешь и не испортишь, — решительно возразила Гермиона. — Ты уронил себя в моих глазах лишь один раз, и то давным-давно, когда я училась на четвертом курсе.

— Я не умею быть терпеливым, бережным и ласковым. И не знаю, как реагировать, когда эти качества проявляешь ты.

Гермиона склонилась и коснулась губами его щеки.

— Все ты умеешь, Северус, — тихо произнесла она. Ее глаза были полны тепла. — Начиная с того вечера, когда я пришла к тебе с признанием, ты все время был исключительно терпелив и бережен со мной. И ласков. Возможно, проявления этих чувств у тебя получаются своеобразными, и не каждая могла бы увидеть романтику в твоих поступках. Но я, лично я, не хочу букетов и стихов. Я предпочту книгу в качестве подарка и зелье, сваренное специально для моих волос, как знак внимания. Мне нравится твоя саркастичная и язвительная манера выражаться. Я уже давно не пускала в ход зачарованное перо, чтобы понять истинный смысл твоих слов. Я сама понимаю его. Так что просто будь самим собой.

Снейп вздохнул.

— В том-то и проблема. Я больше не хочу быть прежним. По крайней мере с тобой.

— А каким ты был прежде? Пожиратель смерти? Это всего лишь роль, которую ты вынужден был играть так долго, что вжился в нее и сам поверил, что это и есть твое истинное лицо. Злобный, придирчивый и ненавидимый всеми учитель? Ты уже перестал таким быть. Возможно, ты не заметил, но ученики больше не обижаются на тебя, даже гриффиндорцы. Гарри, Полумна, Драко, Минерва — все очень любят тебя таким, какой ты есть. А к моим манерам, вроде гриффиндорской излишней прямоты и сентиментальности, ты быстро привыкнешь. Я просто буду и дальше благодарить тебя за все на свете, прикасаться к тебе, обнимать и целовать до тех пор, пока ты не перестанешь чувствовать себя неловко из-за этого. А ты будешь указывать на мои ошибки и сразу же после этого говорить, что все равно любишь меня, пока я не перестану бояться неудач. Мы с тобой идеально дополняем друг друга: ты справишься с моими страхами, я — с твоими. С этого момента мы будем учиться друг у друга. И если все продолжится… — она с улыбкой повторила его жест, указывающий на смятые простыни и их наготу, — в том же духе, то обмен опытом обещает быть очень приятным.

— Если все продолжится в том же духе, я быстро заработаю физическое истощение и нервный срыв одновременно! — хрипло ответил Северус, силясь переварить услышанное. Возможно, ему и стоит научиться проявлению эмоций, но ведь не так, чтобы плакать при свидетелях! Некоторые позиции он не собирался сдавать. — Ты сама не знаешь, что творишь со мной, ведьма!

Гермиона хитро усмехнулась, запечатлела поцелуй на груди Северуса и той рукой, которая лениво покоилась на его животе, плавно скользнула вниз.

— А мне кажется, что знаю… — прошептала она, склоняясь к его губам.

Снейп снова опрокинул ее на спину и навис сверху.

— Я люблю тебя, — выпалил он, задыхаясь от огромного кома, вставшего в горле. Произнести эти слова было трудно и страшно, это давало болезненную уязвимость. Но он чувствовал, что надо.

Гермиона огладила пальцами его щеку, лоб, провела вдоль напряженной складки между бровей.

— Я тоже люблю тебя, — медленно и нежно произнесла она, безотрывно глядя на него быстро влажнеющими глазами. — Все будет хорошо, Северус. Я знаю.

Ком в горле растворился. Ничто не мешало дышать.

Совы прилетели, как обычно, во время общего завтрака в Большом зале. К столу преподавателей направилась невзрачная сипуха, явно принадлежащая почтовому отделению Хогсмида. Приземлившись на стол, птица положила крошечный белый конвертик перед молодой волшебницей, сидящей за служебным столом бок о бок с профессором зельеварения и защиты от Темных искусств Северусом Снейпом.

— Это от моей мамы! — взволнованно сказала Гермиона, механически протягивая сове угощение и одновременно увеличивая письмо. Птица брезгливо посмотрела на тост с джемом, встряхнулась, уронив на стол несколько перьев, и улетела без закуски.

— Надеюсь, на этот раз ничего неожиданного… — проворчал Северус, пока Гермиона быстро водила глазами по строкам письма.

Несколько месяцев тому назад во время семейного ужина в Принц-хаусе к Гермионе так же прилетела чужая сова — Гарри написал, что Джинни пропала. Лишь после двух месяцев тщательных поисков ее обнаружили в маггловской больнице: Уизли получила многочисленные травмы и полностью потеряла память. Гермиона, узнав об этом, немедленно взяла бессрочный отпуск в Министерстве и приехала в Хогвартс, чтобы помочь Северусу ускорить разработку Зелья Памяти. До тех пор проект был наименее приоритетным из всех, которые вел Снейп: Гермиона не была уверена, так ли ей нужно это зелье и готова ли она дать его своим родителям. Но теперь, когда лекарство понадобилось Джинни, Северус и Гермиона принялись за него вдвоем и работали не покладая рук.

— О нет! — дочитав письмо, воскликнула Гермиона. Она неподвижными глазами смотрела на листок с неверием на грани ужаса. — О Боже… Она не может… Мы должны остановить ее!

— Что-то плохое?

Северус насторожился и отложил столовые приборы. Гермиона не выглядела так, словно получила печальные новости. Но написанная на ее лице растерянность с оттенком вины тоже не предвещала ничего приятного.

— Даже не знаю… — пробормотала Гермиона. — Помнишь, я говорила, что моя мама пишет книгу?

Снейп кивнул:

— Конечно помню. Фэнтезийный роман о тайном сообществе английских магов.

Гермиона с каким-то извращенным удовольствием продолжала подкидывать матери новые и новые детали для книги: школа для маленьких волшебников, расположенная в старинном замке; спортивная игра на летающих метлах; спрятанные от чужих глаз деревни и городские районы… По сути Гермиона рассказывала о своих первых годах в школе, лишь немного изменяя кое-какие детали, а ее мать так легко подхватывала и развивала ее идеи, что это доказывало: память о дочери-волшебнице не исчезла, а только дремлет в глубинах ее разума.

Зелье Памяти должно было стать средством, способным вернуть воспоминания, связь с которыми потеряна в результате травмы или перерезана магически. Но лекарство еще не было готово. Сейчас, например, Гермиона и Северус отрабатывали новую идею, которая пришла в голову Гермионе: активировать зелье, опуская в него кусочек чужого воспоминания, как в Омут памяти, чтобы живые образы того, что пациент знал, но забыл, послужили для восстановления связи с собственными воспоминаниями.

— Да, совершенно верно. Так вот, книга почти готова, и мама получила ответ от редактора. Он написал, что Гарриета Миллер — слишком простое имя для юной волшебницы, и мама согласилась с этим доводом. Она пишет, что ей нравится мое имя, то есть то имя, которое я назвала ей, поэтому она немножко обыграла его, вспомнила «Зимнюю сказку» Шекспира, и главную героиню будут звать… — она сглотнула, — Гермиона Принц!

— Надеюсь, ты шутишь?!

— Ах, если бы! — простонала Гермиона. — Маме, видите ли, понравился мой совет сделать книгу романтичнее, введя в повествование принца, но она истолковала этот совет широко и решила использовать слово «Принц» как имя героини! По ее мнению, оно звучит волшебно и величественно.

Северус немного помолчал, а затем снова взялся за вилку и нож, пожал плечами и заметил:

— В этом с твоей мамой не поспоришь. Мне тоже нравится такое сочетание. И поэтому нужно как-то убедить автора вернуться к Гарриете Миллер, иначе нам с тобой грозят крупные неприятности от Министерства. Если твое настоящее имя появится в маггловской книжке, то виновными в нарушении Статута о секретности сделают нас.

— Мое настоящее имя?

— Да. Гермиона Принц. Или ты считаешь, что я должен отказаться от наследства и дать тебе фамилию Снейп?

— Ты что… Делаешь мне предложение?

— Если быть точным, то я предлагаю вместо того, чтобы нарекать твоим именем ведущего персонажа книги… — Склонившись к ее уху, он шепнул: — Тем более что мы оба знаем: ты предпочитаешь быть не ведущей, а ведомой, — а затем распрямился и продолжил прежним ровным голосом: — официально признать тот факт, что ты главная героиня в моей жизни. Не обещаю тебе «долго и счастливо», но могу предложить возможность всю жизнь сражаться с моими демонами, а также вести ежедневные битвы с Пожирателем смерти: за то, какой зубной пастой пользоваться: фабричной или сваренной самостоятельно, и какой тканью обтянуть диванные подушки: красно-серебристой тканью или зелено-золотой, и можно ли утаскивать его поношенные мантии…

Северус расписывал эти перспективы, сосредоточенно ковыряясь в своей тарелке и не решаясь поднять глаза на Гермиону. Что, если он поторопился с предложением? Что, если она не готова связать свою жизнь с немолодым брюзгливым колдуном, видящим все в мрачных тонах? Что, если…

От дальнейшего рисования пессимистичных сценариев Снейпа отвлек прыгнувший ему на колени груз, от неожиданности показавшийся тяжелее, чем обычно, и заставивший звучно крякнуть. Что-либо сказать Северус не успел: уже через мгновение его губы были заняты кое-чем приятнее ворчания.

Весь зал погрузился в тишину. Студенты разинув рты смотрели, как грозный профессор самозабвенно целуется со своей бывшей ученицей. Учителя зааплодировали, но Северус и Гермиона не замечали никого и ничего, кроме друг друга.

* * *

Несколько месяцев спустя

Северус отступил на несколько шагов назад, чтобы полюбоваться делом своих рук. Жена дрожала, привязанная кожаными наручниками к столбикам кровати по рукам и ногам, и, вероятно, уже умоляла бы, если бы могла. Его суровая маска сползла. Он оставался хорошим притворщиком, но иногда, в такие моменты, как этот — когда она смотрит на него с пьянящей смесью возбуждения, доверия и вожделения в глазах — ему было трудно сохранить маску. Лицо Северуса смягчилось, выражая вместо его извечной хмурости любовь и преданность.

Гермиона не поднимала щиты, когда они занимались любовью подобным образом, и это позволяло ему проникать в ее разум с той же легкостью, с какой он через некоторое время погрузится в ее теплое и ждущее его тело. Читая ее разум как открытую книгу, Северус мог убедиться, что он не заходит слишком далеко и не требует большего, чем она способна выдержать. Во время игр он нес полную ответственность за ее состояние. Ни разу он не почувствовал в ее сознании ничего даже близкого к страху. И все же продолжал смотреть — хотя бы ради того, чтобы насладиться ее эмоциями. Не мог отказать себе в этом удовольствии. Видеть все чувства Гермионы, которые он в ней вызывает, — это был его личный афродизиак. Ее доверие вызывало привыкание.

Упиваясь красотой ведьмы, он позволил своим губам и пальцам скользнуть по ее нежной коже, точно зная, где и как прикоснуться, чтобы ее легендарный постоянно занятый ум оказался опустошен от связных мыслей, чтобы она воспринимала только его голос и голос собственного тела. Он ничего так не любил, как видеть ее обезумевшей от страсти, слышать, как она задыхается, стонет и выкрикивает его имя в экстазе. И сейчас она была близка к такому состоянию.

— Самая прекрасная вещь, к которой можно прикоснуться… — шепнул он, склоняясь ближе и продолжая медленную сладкую пытку, подводящую жену к грани экстаза. — Знания в кожаном переплете…

* * *

Несколько месяцев спустя

— Гермиона! Здравствуй, дорогая! — радостно воскликнул с портрета Дамблдор, когда она зашла в директорский кабинет поздороваться с мужем. Гермиона вернулась из трехдневной командировки в Египет, где работала над исследовательским проектом с местным Управлением мифологии и волшебства.

— Да, здрасте… — рассеянно ответила она, не глядя на портрет. Ее вниманием целиком завладела огромная черная птица, сидящая возле директорского рабочего места на насесте, который когда-то принадлежал Фоуксу. — Северус! Что здесь делает ворон?

Ее супруг, с неохотой вернувшийся на должность директора школы с начала этого года, когда Минерва ушла на пенсию, отложил перо. Он по-прежнему не имел склонности к бурному проявлению эмоций, но хорошо знающий его человек заметил бы, как при виде жены потеплели его глаза, смягчились хмурые морщины и приподнялся в поллулыбке один уголок рта.

— Похоже, он здесь живет, — вздохнул Северус, обнимая севшую ему на колени жену.

— Меня не было всего три дня. Ты так сильно соскучился, что нашел себе новую компанию?

— По-твоему, я завел бы ворона в качестве замены тебе? — спросил он, изогнув брови и заправляя ей за ухо своенравный локон. — Нет, если бы мне нужен был кто-то похожий на тебя, то я завел бы карликового пушистика. Они тоже маленькие, лохматые, милые, послушные и забавно пищат.

— Я не пищу! — возмутилась Гермиона.

— Неужели? Даже так? — и он ущипнул ее за левый бок.

Гермиона взвизгнула, а затем расхохоталась, когда муж перешел к щекотке.

— Стоп! Хватит! Северус! Лучше поцелуй меня! Я соскучилась по тебе, в конце концов!

Он охотно выполнил просьбу. Супруги целовались так долго и самозабвенно, как будто хотели уложить все упущенное за три дня в те пятнадцать минут, которые оставались до обеда.

— Итак, откуда же эта птица? — снова спросила Гермиона, утолив жажду по ласкам мужа.

Северус пожал плечами:

— Я нашел его на Астрономической башне со сломанным крылом. Вечером сразу после твоего отъезда. Крыло я быстро вылечил, но этот балбес, похоже, решил, что он в долгу передо мной, и никак не хочет улетать.

— Решил, что он в долгу перед тобой? — переспросила Гермиона, задаваясь вопросом, не изобрел ли муж способ легилименции животных.

— Он упорно носил мне подарки: дохлых мышей, червяков и прочую добычу. Завалил мертвечиной весь подоконник. В конце концов я сдался, открыл окно и впустил его.

Предмет обсуждения пристально посмотрел на Гермиону со своей жердочки и, как ей показалось, гордо ухмыльнулся.

— Такое чувство, что он понимает каждое слово, — заметила она. — Вороны вообще очень умные птицы.

— Будь он умным, приносил бы мне тушки в хорошем состоянии, чтобы я мог использовать их в зельях.

— Так объясни ему, что тебе нужно. Вороны легко приручаются и быстро учатся новому.

Северус фыркнул:

— Как будто мне без него было некого учить!

— Если он тебе и вправду так не нравится, то зачем ты позволил ему остаться?

— А что мне нужно было сделать? Похоже, единственный способ доказать этой упертой птице, что она не мой питомец, — это убить ее.

— Однако ты не убил.

— Конечно нет! Это же ворон, убивать их — к несчастью! А я не хочу рисковать своим счастьем ради какого-то настырного крылатого балбеса.

— По-моему, этот балбес — твой фамильяр…

— Мой… кто?!

— А ты разве не знаешь? Фамильяры — это животные, магически связанные с хозяином. Обычно фамильярами становятся кошки, совы, крысы, жабы…

Значение слова Северус, конечно же, знал, просто ему в голову до сих пор не приходила идея обзавестись фамильяром. В детстве у него не было питомцев: отец не потерпел бы животных в доме, особенно магических, а в Хогвартсе зверек мог бы пострадать от рук Мародеров. Потом у Снейпа и без животных был достаточно длинный список тех, за кого он в ответе, и он еще не умел находить отдушину в эмоциональной привязанности к кому бы то ни было… А теперь?..

— … пауки, карликовые пушистики, змеи или вороны, — закончила перечислять Гермиона. — Пушистик тебе вряд ли подойдет, а вот ворон — самое то!

— Потому что это черный и свирепый с виду хищник?

— А еще потому что вороны умные и верные. Ты знал, что они моногамны? А своего партнера узнают по голосу?

— Ну не знаю, я вот свою узнаю по волосам…

— А еще твоим фамильяром могла бы стать летучая мышь… Хотя нет, это уже слишком! Все равно, что Драко завел бы хорька!

— Хорька? Что?

— Да так, ничего… Ну так как, ты оставишь его себе? Тогда для укрепления связи ты должен дать ему имя!

— Такое ощущение, что это он меня завел, а не я его. И уже сам укрепил связь. Не хотел бы я знать, как меня называет ворон!

— Может быть, Один?

— Один? Думаешь, мой фамильяр назвал меня именем бога войны и смерти?!

Гермиона закатила глаза.

— Если бы он так сделал, то тебе пришлось бы назвать его Хугин или Мунин, как одного из воронов Одина.

— И завести второго для комплекта? Ну уж нет, пусть сам будет Одином. Будет пугать первокурсников. Надо попросить Хагрида, чтобы научил его, какую добычу носить. Может, от него и правда будет какая-нибудь польза.

* * *

Около года спустя

— Северус, не ворчи! — с упреком в голосе сказала Гермиона. — Разумеется, ты примешь честь стать крестным отцом Джеймса Северуса. Если бы не твоя помощь, то Джинни и Питер вообще не пригласили бы нас на крещение. Потому что не было бы никакого крещения. Как и ребенка, собственно.

— Если бы я знал, что одиннадцать лет спустя по Хогвартсу будет бегать еще один Джеймс Поттер, то вообще не стал бы разрабатывать то зелье! — пробурчал муж.

— Стал бы. Потому что ты великодушен и милосерден, просто с виду колючий брюзга. И кстати, они еще не решили, дать ему твое имя в качестве второго или первого. Ты бы предпочел вариант Северус Джеймс?

— Боже упаси! Я предупреждал Джиневру, что, она называя ребенка в мою честь, делает ему только хуже, но она была непреклонна. Уж если она хотела таким образом выразить мне благодарность, то могла бы не выбирать в качестве другого имени Джеймс.

— Это было желание Питера. Так звали его дедушку, и он не в курсе тех ассоциаций, которые у волшебников вызывает имя «Джеймс Поттер».

— А ведь я начал было видеть хоть какие-то плюсы в ориентации Гарри и Драко! — продолжал недовольно ворчать Северус. — Думал, что хотя бы у них не будет потомства! И вот, пожалуйста — Драко Малфой вдруг женится на Астории Гринграсс и становится отцом! А Джиневра из всех магглов мира умудрилась выбрать того, который носит фамилию Поттер! Уму непостижимо! Они что, сговорились свести меня с ума?

— Поттер — распространенная у магглов фамилия, — спокойно напомнила ему жена. — И не делай вид, будто тебе не нравится Питер. Без него в нашей компании не было бы никого подходящего тебе по возрасту. А насчет женитьбы Драко ты и сам все знаешь: родители Астории настаивали на чистокровном зяте, и он решил помочь ей, чтобы эти снобы не выдали ее за нелюбимого.

— Уж лучше за голубого! — фыркнул Северус.

— Да, представь себе, лучше! Астория обо всем знала и выходила за него с открытыми глазами. Они давние и хорошие друзья, причем оба очень хотели ребенка. Драко и Астория — прекрасные родители для Скорпиуса и останутся таковыми. И ничего страшного, что мать живет в Малфой-мэноре, а отец — большую часть времени на площади Гриммо.

— И эти прекрасные родители, как и Поттеры, не нашли другого кандидата в крестные, кроме меня! У меня просто дежавю!

— Надеюсь, что история не повторится точь-в-точь и мальчики, Джеймс и Скорпиус, будут расти друзьями. Твое счастье, если у Джеймса волосы останутся каштановыми и он не будет внешне напоминать тебе того Джеймса Поттера.

— Да уж, именно это мне нужно для полного счастья! — саркастически усмехнулся Северус. — Цвет волос!

— У тебя какие-то претензии к каштановым волосам?

— Хватит напрашиваться на комплименты, ведьма! Ты прекрасно знаешь, что одна маленькая и настырная хозяйка таких волос делает меня самым счастливым человеком на планете!

— Ты уверен?

— Ну конечно же! Я женат на самой умной, самой красивой и самой невероятной женщине в мире. Благодаря ей я подружился с Мальчиком-Который-Выжил-Дважды, Джиневрой Поттер, в девичестве Уизли, и еще целой кучкой болванов, в которую затесалась в виде исключения Полумна Лавгуд. Я возглавил список лучших учителей Хогвартса, а наш последний научный проект обещает стать настоящим прорывом в зельеварении. О большем я не мог и мечтать — так что да, я очень счастливый и удачливый человек. Но все равно не понимаю, почему все вокруг считают, что я буду прекрасным крестным отцом!

— А некоторые считают, что не только крестным, но и просто отцом. Например, я…

Северус вперился в жену неверящим взглядом.

— Что?

Она улыбнулась:

— А еще я уверена, что твое счастье может стать еще полнее. Северус, у тебя впереди еще около полугода, чтобы выбрать мишень и отомстить кому-нибудь приглашением в крестные родители.

* * *

Около 9 месяцев спустя

— Какая же она красивая… — нежно ворковала Гермиона, держа на руках новорожденную дочь. — Я могу любоваться ею хоть целый день…

— Слава Мерлину, что она похожа на тебя! Иначе ты не захотела бы этого делать.

— Северус, не говори глупостей. То, что она твоя дочь, заметно с первого взгляда. У нее твои глаза и такие же темные волосы. Сейчас они гладкие, но вчера, честное слово, начали виться, когда она проголодалась и требовала еды поскорее!

— Выходит, ее волосы чувствительны к магии, как у тебя? И это проявилось так рано? Похоже, у нас растет могущественная колдунья.

— Причем злая, — усмехнулась Гермиона. — Смотри, как она хмурится!

Северус склонился над плечом жены.

— Ну разве так хмурятся? Иди-ка сюда, — он взял малышку на руки и принялся ходить по комнате, покачивая ее. — Смотри, принцесса, надо делать вот так, как папа… Нет, неправильно, это называется улыбка! Так ты никого не напугаешь, а только очаруешь всех мальчиков в округе! И если ты не разучишься так делать к тринадцати годам, то мне придется запереть тебя на Астрономической башне, чтобы уберечь от поклонников…

— Не запрешь, — заметила Гермиона. — Астрономическая башня нужна для занятий.

Северус фыркнул:

— Я директор или кто? Если я скажу, что Астрономическая башня закрыта и уроки будут проводиться в совятне, пока моя дочь не достигнет совершеннолетия, значит, так оно и будет!

Гермиона засмеялась.

— Северус, Рапунцель была блондинкой и не могла улететь из башни на метле. А наша дочь сможет.

— Если только не будет похожа на маму еще и в части таланта к полетам на метле. Точнее, полной бесталанности, — возразил он, оглядываясь на жену с усмешкой, и повернулся обратно к дочке. — Давай попросим бабушку написать продолжение истории? И ты будешь принцессой-воительницей. Про маму она уже написала, видишь?

Северус подошел к книжному стеллажу и указал на корешок книги:

— Джин Кэтрин Уилкинс, «Гарриета Миллер и камень мудрости». Я прочитаю тебе эту сказку, когда немного подрастешь. Мне очень нравится та глава, в которой героиня улетает верхом на драконе, стащив золотой кубок у страшной колдуньи. Но самый-самый любимый эпизод — когда она поджигает принца, потому что принимает его за злодея… Иногда даже самые умные волшебницы могут делать большие глупости…

* * *

Несколько месяцев спустя

Прорыв в зельеварении, целительстве и неврологии: Лонгботтомы здоровы!

Полумна Саламандер, специально для «Придиры»

Увенчалась успехом совместная работа знаменитого Мастера зелий Северуса Принца, его супруги — невыразимца и ученого Гермионы Принц, профессора травологии Невилла Лонгботтома и его жены — медиковедьмы Ханны Аббот, а также маггловского целителя Питера Поттера! Ученые сумели излечить авроров Фрэнка и Алису Лонгботтом, которые на протяжении долгих лет страдали от последствий заклятия Круциатус.

Специалисты клиники Святого Мунго опробовали разработанный ими метод лечения, революционно сочетающий в себе зелье для восстановления поврежденных нервов и целительные чары. Он применялся к Лонгботтомам на протяжении трех месяцев и доказал свою поразительную эффективность.

По словам Ханны Аббот, которая руководила лечением, оба пациента не далее как сегодня были выписаны из больницы, чтобы продолжать выздоровление в Хогвартсе. Школьный лазарет расширен: в нем обустроены жилые комнаты, чтобы супруги Лонгботтом заново адаптировались к жизни, а ученые, чье изобретение спасло их, — продолжали наблюдение за ходом эксперимента.

Фрэнк и Алиса, знаменитые авроры, во время Первой магической войны подвергшиеся пленению и пыткам Пожирателей смерти и получившие серьезные повреждения мозга, провели в отделении долгосрочного ухода 25 лет.

«Это было прекрасно, но в то же время душераздирающе, — со слезами на глазах говорит Ханна Аббот, невестка пациентов. — Они как будто вышли из комы. Они ничего не помнят о пытках, а также страдают провалами в памяти относительно своего прошлого. Теперь наша первостепенная задача — вернуть Фрэнка и Алису к полноценной жизни, помочь им восстановить утраченные воспоминания и заново познакомить их с семьей».

Невилл Лонгботтом горд успехом, к которому команда шла более трех лет. Однако он не спешит приписывать все заслуги себе: «Достижением мы обязаны в первую очередь профессору Принцу, Гермионе Принц и доктору Поттеру. Гермиона первой высказала идею о применении легилименции, чтобы добраться до воспоминаний моих родителей. И, хотя такое предложение поначалу было раскритиковано целителями и даже дало «Ежедневному пророку» пищу для сплетен о том, будто Гермиона увлеклась Темными искусствами, средство в итоге было опробовано и стало основой терапии. Именно по ее настоянию к работе был подключен доктор Поттер, которого магглы называют, эээ, нервологом, это означает — специалист по нервам. Его вклад тоже оказался весьма значителен. Я буду всю жизнь благодарен профессору Снейпу… Ой, то есть профессору Принцу, за то, что он согласился помочь моим родителям и продолжал работу, невзирая на враждебность и подозрения, с которыми мама и папа восприняли его, вернувшись в реальность. Его опыт в зельеварении и ментальной магии, исследовательский энтузиазм, готовность сочетать магические науки с маггловскими — все это привело к такому результату, который я не могу назвать ничем иным, как чудом!»

Сам Мастер зелий отказался от комментариев. «Заслуга принадлежит преимущественно ему, — говорит его жена, не скрывая гордости за супруга. — Хотя вклад доктора Поттера в разработку зелья тоже весьма существенен. Время, решимость и упорство, которые мой муж вложил в этот проект, могут сравниться разве что с усилиями, приложенными Невиллом Лонгботтомом. Он не только сам вырастил редчайшие растительные ингредиенты для зелья, но и освоил легилименцию специально для излечения родителей. Никто, кроме него, не смог бы достучаться до их израненных разумов, чтобы наладить контакт и вернуть их к жизни».

Доктор Поттер, комментируя свою работу с волшебниками по исцелению повреждений магического характера, сказал: «Это был однозначно положительный опыт. Хотя я сожалею о том, что лечение, которое помогло Лонгботтомам, вряд ли может быть применено к пациентам-магглам, но очень рад, что мы сумели проникнуть в такие области медицины, которые обещают исцеление другим волшебникам, страдающим от похожих недугов. Это был долгий и трудный путь, полный ошибок, неудач и разочарований. От команды требовались упорство, терпение и открытость ума, чтобы выйти за привычные рамки и увидеть новые решения. Я могу лишь восхищаться изобретательностью профессора Принца и его жены. Они вернули к жизни не только этих двух, как все думали, неизлечимых волшебников. Несколько лет назад они с тем же упорством и неравнодушием помогали моей жене. Мы навсегда у них в долгу».

С того несчастного случая, о котором вспоминает доктор Поттер, и началось необычное сотрудничество волшебников и магглов. Несколько лет назад Джиневра Уизли, известная спортсменка, стала жертвой трагического происшествия в Лондоне. Вследствие травмы головы она потеряла память и оказалась в маггловской больнице, отрезанная от волшебного мира. Доктор Поттер был ее лечащим врачом, и юная незнакомка быстро стала для него больше, чем просто пациенткой. Когда Джинни Уизли наконец нашли, то профессор Принц и его ассистентка немедленно взялись за разработку зелья для восстановления памяти. Лишь через три месяца ученые достигли успеха и смогли помочь своей подруге, рядом с которой все это время оставался доктор Поттер. (См. заметку в выпуске «Придиры» № 9/24. А почитать эту романтическую и душераздирающую историю полностью вы сможете в будущей книге Миранды Мидж, которая написана на основе рассказов Поттеров и выйдет совсем скоро). Излечившись от темноцветов и полностью восстановив память, мисс Уизли спустя два месяца вышла замуж за доктора Поттера.

Автор этой публикации, работая над ней, посещал Хогвартс и бывал в гостях у всех ученых, приложивших руку к излечению Лонгботтомов. И не увидел ни малейших следов темноцветов ни в самом замке, ни на его обитателях и выпускниках. Эпидемия полностью остановлена.

* * *

Несколько месяцев спустя

— Тшшш, принцесса, мама спит, — шепнул Северус, наклоняясь, чтобы взять дочь из кроватки. — Твоя сестренка всю ночь отплясывала у нее в животике, и теперь мамочке нужно выспаться, иначе она будет ворчать весь день… Давай-ка возьмем свежий подгузник и пойдем в мой кабинет…

Северус был в восторге от удобств маггловского изобретения, с которым его познакомила Гермиона. Похоже, с семидесятых годов, когда он последний раз наблюдал жизнь магглов вплотную, наука совершила огромный рывок. Встроенный индикатор на попке дочери подсказывал, что подгузник пора сменить, а его собственный нос подтверждал этот факт.

С подгузником в одной руке и ребенком на второй Северус прошел через магический дверной проем, соединяющий Принц-хаус с директорским кабинетом в Хогвартсе. То есть с его кабинетом. Поначалу Северус не хотел во второй раз заступать на эту должность, и если бы проживание в замке было обязательным условием, то точно отказался бы. Но безбрачие учителей и директоров школы оказалось не обязательным требованием, а всего лишь совпадением последних десятилетий. Для тех педагогов, кто не готов поселиться в школе, отказавшись от семейной жизни и целиком посвятив себя воспитанию чужих детей, замок обеспечивал возможность быстро попадать на работу без использования каминной сети. Между кабинетом учителя и каким-нибудь местом по его выбору создавалась связь в виде магической арки. Пройти через нее могли только сам учитель и члены его семьи — и путь был так же надежен, как те секретные директорские ходы, о которых Северус давным-давно рассказывал Гермионе.

Всякий раз, когда к кабинету директора Хогвартса подходил посетитель, Северус чувствовал сигнал в виде легкого покалывания в теле, которое не доставляло больших неудобств, но было достаточно ощутимым, чтобы разбудить директора, если он спит. Однако ночных вызовов практически не случалось.

С лучами рассвета Северус вошел в кабинет и первым делом управился с самой неотложной на данный момент родительской обязанностью. Сочетание маггловских достижений в области средств детской гигиены с чарами исчезновения и очищения воздуха делали смену подгузника легким и быстрым делом. Закончив, он спустил дочь на пол, и она сразу же устремилась ползком к нижним шкафам, в которых хранилась всякая всячина, оставшаяся в наследство от Дамблдора. Северус не понял назначение ни одного из устройств и предметов, которые предшественник накопил в кабинете. Большинство из них даже не были по-настоящему волшебными, а просто загадочно выглядели и двигались сами собой, чтобы производить впечатление на студентов.

Афина тоже бывала неизменно заинтересована этими игрушками. Северус заклинанием открыл дверцу того шкафа, в котором держал безопасные вещи, и высыпал содержимое на пол. Вскоре дочь была погружена в собственные исследования. Сморщив лоб точь-в-точь как отец, она разбиралась, как устроены игрушки покойного великого мага — так серьезно и настойчиво, словно продолжала дело Северуса. Возможно, ее эксперименты могли дать новую информацию, поскольку она применяла методы, к которым отец не прибегал — например, попробовать предмет на зуб.

Северус занялся документами, накопившимися на столе. Некоторое время они были погружены каждый в свое дело, пока внимание отца не привлек настойчивый лепет дочери. Подняв взгляд от очередной бумаги, он обнаружил, что Афина стоит на четвереньках перед шкафом, опустив голову и заглядывая под него.

— Ба-да-да! — требовательно воскликнула девочка, пуская слюну. Ох уж, эти режущиеся зубки…

— Что такое, принцесса? — спросил Северус, но ответ дочери не добавил ясности.

— Ни-на! Ми-ма, ни! — эмоционально лепетала она, глядя на отца вопросительно и так серьезно, словно и правда хотела обсудить с коллегой результаты своих исследований.

Северус, встав из-за стола, подошел к шкафу, который привлек внимание Афины, и опустился на ковер рядом с ней. Ничего примечательного, кроме лужицы, которая образовалась от натекших младенческих слюней, он не увидел. Афина протянула ручку, указывая пальцем под шкаф, и чуть не шлепнулась, потеряв равновесие. Отец успел поймать ее.

— Осторожнее, тыковка.

Встав на четвереньки, он наклонился к полу и заглянул туда, куда указывала дочь. Пару секунд они стояли рядом в одинаковой позе и вместе смотрели в пустое пространство под шкафом. Повернувшись к Афине, Северус обнаружил на лице дочери озорную усмешку.

— Ты что, разыграла меня? — спросил он, изгибая бровь.

Она радостно булькнула и попыталась ухватить его за нос.

— Вот как? Что ж, юная леди, я не потерплю такой наглости! Вы будете сурово наказаны за свое коварство!

С этими словами Северус схватил дочку и опрокинул ее на ковер. Задрав подол ее рубашки, он уткнулся лицом в пухлый детский животик и мощно выдохнул, производя малоприличный, но веселый звук. Афина издала пронзительный счастливый писк, а затем — заливистый смех. Набрав воздуха, он сделал это снова. И снова услышал лучший звук в мире — звонкий и сердечный детский смех.

Разумеется, именно в тот момент, когда Северус ничего не слышал, в его кабинет должна была войти Минерва! Причем не одна, а в сопровождении ученицы — гриффиндорки с четвертого, кажется, курса.

— Северус… — произнесла она, растерянно моргая. — Кажется, вы не слышали мой стук… Что вы делаете на полу?

— Веду исследование, — ответил он со всем достоинством, какое было возможно в его положении, и поднялся на ноги — неспешно и важно, чтобы не выдать своего смущения. — Доброе утро, мисс… Бишоп?

Северус взял на руки дочь, которая продолжала пускать слюни. Ее рот был поистине неиссякаемым источником влаги — хоть сажай ее в теплицы Лонгботтома, чтобы поливала растения!

— Доброе утро, сэр, — произнесла девушка, безотрывно таращась на него. Как будто никогда младенцев не видела, честное слово!

— Полагаю, вы пришли узнать о судьбе своего заявления насчет отъезда домой на семейное торжество? Я подписал его. — Он взял бумагу со стола и протянул ее студентке. — Вот, возьмите.

— Спасибо, директор! Мои родители будут очень благодарны вам!

Она с улыбкой взяла заявление и развернулась к выходу.

— Мисс Бишоп… — окликнул Северус вслед, его голос стал требовательным, а глаза сузились. — Если до меня донесется хоть слово о том, что вы сегодня видели, то я буду безошибочно знать источник информации. И в таком случае мне придется исключить вас из школы.

— Северус! — ахнула Минерва, ошеломленная угрозой, противоречащей школьному уставу о дисциплинарных мерах и отдающей откровенным самодурством.

А студентка подавила смешок, и на ее лице было красноречиво написано: «Да пожалуйста — мне бы все равно никто не поверил!»

— Конечно, сэр, я все понимаю. Я сохраню увиденное в секрете.

* * *

Несколько месяцев спустя

— О, сова от Рона! Похоже, малыш родился! — С этими словами Гермиона отвязала от птичьей лапки письмо, вскрыла конверт и пробежала глазами по строчкам. — Точнее, малыши! Вчера ночью Лаванда родила двойню! Слышишь, Северус?

— Да-да, ура… — сонно ответил муж, дремлющий на диване. На его груди спала малышка Офелия, а Афина на полу играла в догонялки со своим карликовым пушистиком. — Еще одна пара близнецов Уизли. Надеюсь, к тому времени, когда они поступят в Хогвартс, я уже не буду директором.

— Это мальчик и девочка, Хьюго и Лили, — сообщила Гермиона, продолжая читать письмо.

Северус фыркнул:

— Лили? Серьезно? Что у за тяга к цветочным именам у этой семейки? Лаванда, Роза, Лили… Кто будет дальше — Азалия, Петуния? По крайней мере им хватило благоразумия назвать мальчишку Хьюго, а не Хлорофитум или Хеноринум…

— Не ворчи, — сказала Гермиона, подхватывая с пола Афину вместе с пушистиком и устраиваясь рядом с мужем и младшей дочкой на моментально увеличившемся диване. — Лили — это, скорее всего, дань уважения Гарри. Наверняка крестным отцом будет он. А поскольку второе имя девочки — Полумна, то и догадка насчет крестной матери у меня есть.

— Мерлинова борода! Получается, у наших детей будут общие крестные? То есть мы с Уизли станем в каком-то смысле родственниками? Чудовищно!

— Тебя и без того связывают деловые отношения с Лавандой, причем сотрудничество идет более чем успешно. Что тебя не устраивает?

— Не напоминай! — вздохнул Северус. — Это ты подбила меня запатентовать все зелья, которые я придумал для тебя, и разрешить их изготовление по франшизе! Если когда-нибудь клиентки «Секретов Лаванды» узнают, кто автор их любимой косметики, то Уизли разорится, а моя репутация будет разрушена навсегда!

Гермиона не смогла сдержать ухмылки, слушая «жалобы» мужа. Несколько лет назад Рон уволился из аврората, перейдя в магазин вредилок к брату, а Лаванда открыла по соседству лавку волшебной косметики и других «ведьминых радостей»: например, зелье, которое избавляло одновременно от храпа и от утреннего запаха изо рта. И множество других полезных средств, которые волшебницы — и, как следствие, их мужья — быстро оценили. Магазинчик процветал.

— Не узнают, — фыркнула Гермиона. — Ты предусмотрительно заставил ее поклясться на палочке, не забыл? Неспроста она назвала свою фирму «Секреты Лаванды»! И, сколько бы ты ни язвил, Лаванда очень уважает и ценит тебя, она не сказала о тебе ни одного дурного слова. Думаю, она выбрала имя для малышки в том числе и из уважения к тебе.

Северус озадаченно посмотрел на жену.

— Почему я должен хотеть, чтобы ее дочь звали Лили?

— Лаванда уверена, что Лили Поттер была твоей единственной настоящей любовью. Мне так и не удалось убедить ее в том, что вся душещипательная чушь в твоей биографии, которую издала Скитер, — выдумки автора. Лаванда верит каждому слову в этой книжке и думает, что у нас с тобой брак по расчету. Не мог же ты жениться на мне по любви, ведь ее супруг авторитетно заявляет, что я — ходячее сборище недостатков!

Северус хохотнул:

— Как я уже говорил, у некоторых людей мозг никогда не достигает фазы полного развития! — и покачал головой. — Хорошо, что мы на все лето уедем в Австралию показать бабушке и дедушке новую внучку. Если имя ребенка Уизли действительно задумано как знак уважения мне, то я изящно уклонюсь от обязанности стать крестным этого ребенка.

— Если это действительно так, то наш отъезд не заставит Лаванду изменить планы, — усомнилась Гермиона. — Она просто отложит крестины до нашего возвращения.

— Что ж, придется не возвращаться… Я слышал, окрестности Брисбена — неплохое место для жизни, а австралийцы — хорошие люди…

Гермиона рассмеялась:

— Это правда, но я все-таки предпочитаю австралийцам Нору и Ирму! Да и ты тоже, если мы переедем, будешь скучать и по родственницам, и по всей, как ты ласково называешь наших друзей, «кучке болванов».

— Разве что изредка, например, на Рождество и Новый год… — неохотно согласился муж. — Только не вздумай передавать Гарри и Драко, что я это сказал!

— Не переживай, я сохраню твой секрет так же, как и все остальные, — заверила его Гермиона, прижимаясь ближе и кладя голову ему на плечо, лицом к лицу со спящей малышкой.

Северус закопался рукой в ее волосы.

— А мне не так уж важно, где жить, — сказал он неожиданно серьезно. — Здесь или на другом конце света, в фамильном поместье, в Хогвартсе или где-то еще. Мой дом там, где ты.

Большой зал выглядел так же празднично, как всегда в этот день: сотни парящих в воздухе свечей, огонь в жарко пылающих каминах и длинные полированные столы, ожидающие блюд с угощением.

Директор сидел на положенном ему месте в центре преподавательского стола. Глядя на суету учеников, Северус почувствовал укол тоски: предстоящее Распределение станет еще одной вехой в его жизни, поворотным моментом, после которого жизнь изменится и начнется новая глава. Его младшая дочка стала школьницей и покинула Принц-хаус, где много лет они жили всей семьей, включая Нору и Ирму.

Все эти годы четверо детей и их бесчисленные питомцы оживляли старый особняк своей беготней, шумом и играми. А теперь, выпустив последнего птенца, опустевшее семейное гнездо погрузится в такую же тишину, какая царила в нем много лет до Северуса и Гермионы.

Магический ход из гостиной восточного крыла Принц-хауса в директорский кабинет в Хогвартсе продолжит работать, и Северус будет, как и прежде, проводить ночи дома с женой. Но детям он запретил пользоваться коротким путем, они останутся в школе до самых каникул и будут жить в общих спальнях, как все ученики. Северус представлял, как сильно Гермиона будет скучать по детям и с каким нетерпением будет ждать каникул Нора, ставшая им любимой бабушкой. Сам он, работая в Хогвартсе, будет видеть своих отпрысков ежедневно. Даже странно, что жена не озвучивала идею оставить работу в Министерстве магии и устроиться в Хогвартс, чтобы быть поближе к детям. После многолетней работы невыразимцем она могла бы преподавать почти любую из магических наук: древние руны, нумерологию и заклинания — с легкостью, а вот по зельям ей понадобится кое-какая подготовка, и надо бы обдумать, какая именно, — просто на будущее…

Двери в Большой зал распахнулись, и вошел Драко Малфой, заместитель директора и глава факультета Слизерин. Среди идущих за ним первокурсников Северус быстро нашел глазами свою дочь, такую же притихшую от волнения, как и все остальные.

Странно было утром ехать на вокзал Кингс-Кросс, чтобы посадить ее на Хогвартс-экспресс, когда проход в школу через кабинет отца занял бы не более минуты. Но Северус был уверен, что дочь должна прибыть в школу только вместе с однокурсниками и никак иначе. Долгий путь от Лондона до Шотландии на медленном старом паровозе, который когда-то был предназначен доставлять в Хогвартс магглорожденных студентов, а теперь стал единым для всех средством передвижения, давал время на то, чтобы прочувствовать разлуку с родителями, положить начало новому жизненному этапу, познакомиться с будущими сокурсниками без факультетской предвзятости, и был чем-то вроде обряда посвящения. Шесть часов между прощанием с родителями на вокзале и прибытием в школу становились первыми шагами к независимости будущего волшебника.

Эти шесть часов сегодня также пригодились Принцам, чтобы осознать: последний птенец вылетел из гнезда. Гермиона не имела права присутствовать на пиру, но Северус подозревал, что она пробралась в Большой зал, чтобы посмотреть на церемонию Распределения младшей дочери — уж очень похожа была возникающая время от времени в левом углу рябь на Дезиллюминационные чары. Наверное, если бы Северус потянулся туда с помощью легилименции, то смог бы подтвердить свои подозрения. После долгих лет практики и бесчисленных экспериментов супруги научились общаться через прямой контакт разумов так же легко, как с помощью слов.

Однако Северус решил изобразить неведение. Гермиона на вокзале уверенно и весело махала рукой через окно дочери, сидящей в вагоне Хогвартс-экспресса, и ничем не выдала, что у нее разрывается сердце. Вечером она, оставшись наедине с мужем, даст волю чувствам, и он уже приблизительно знал, как утешить ее.

Декан Гриффиндора Невилл Лонгботтом внес Распределяющую шляпу, и внимание директора снова вернулось к происходящему в Зале. Потрепанный головной убор допел новую песню, ужасно жизнерадостную, как и все последние годы: Шляпе давно не приходилось беспокоиться о школьном единстве. Лонгботтом назвал первое имя в списке: «Адамс, Каледония!» — и маленькая девочка с белокурыми косичками взволнованно подошла к табурету.

Северус вспомнил церемонию Распределения шесть лет тому назад, когда на этом же месте сидела Афина — немного взволнованная, но целеустремленная и твердо знающая, на какой факультет хочет попасть. Шляпе не потребовалось много времени на раздумья, и первая из потомков Северуса стала студенткой Когтеврана. Родители были правы, назвав дочь в честь богини мудрости. Имя подошло девочке идеально: довольно замкнутая, старательная и невероятно умная — сложно было сказать, от кого из них Афина Принц унаследовала эти черты. Она была похожа одновременно и на Гермиону, и на Северуса в детстве. На каком-нибудь другом факультете Афину, наверное, назвали бы занудой, но на Когтевране товарищи уважали ее за обширные знания. Как и Гермиона в ее возрасте, она проводила львиную долю свободного времени в библиотеке, где по-прежнему хозяйничала Ирма, с которой Афина всегда была особенно близка.

Северус, возможно, беспокоился бы за Афину из-за того, что она слишком отличалась от ровесников — это, по его собственному опыту, легко могло дать повод для травли. Но его дочь была слишком умной и одаренной ведьмой, чтобы стать жертвой чужих нападок. Она не страдала от проблем с самооценкой, держалась уверенно — и те, кто не понимал ее, считая странной, уважительно держали дистанцию вместо того, чтобы нападать открыто или пакостить исподтишка. Одного ее хмурого взгляда хватало, чтобы ее оставили в покое хоть однокурсники, хоть сестры и брат.

Вопреки той строгости, которую Афина демонстрировала в школе, дома она была совершенно другой. Этой манерой сдержанно вести себя с чужими и раскрываться только для близких она походила на отца. Ученики были бы шокированы, если бы когда-нибудь увидели директора Принца в домашней обстановке, окруженного семьей, смеющегося, всегда готового поддержать шутку или разыграть кого-нибудь. Вот и Афина, в Хогвартсе всегда тихая и задумчивая, оказываясь дома, преображалась: она хохотала, играла с братом и сестрами, по сто раз на дню ссорилась и мирилась с ними, а особенно привязана была к самой младшей из сестер.

Скорпиус Малфой и Джеймс Поттер, выросшие вместе с Афиной, стали ее лучшими друзьями, и это также значительно способствовало ее социальному положению. Оба мальчика были старше ее на год, но после того, как Афина, закончив первый курс Хогвартса, перешла сразу на третий, все трое оказались однокурсниками. Северус, видя друзей вместе, неизменно вспоминал Золотое трио. Афина и ее друзья не были так неразлучны, как Гермиона с Гарри и Роном — тем более что они учились на разных факультетах, — но всякий раз, попадая в компанию Скорпиуса и Джеймса, его рассудительная и прилежная дочь заражалась их идеями и охотно участвовала в проказах, а если их ловили, то с невинным видом утверждала, что все было вовсе наоборот: она хотела помешать мальчикам нарушить школьные правила! Прямо как другая маленькая всезнайка в ее возрасте.

Уже через год после Афины Распределяющая шляпа оказалась на макушке Офелии. Вторая дочь, которая теперь пошла на пятый курс и должна в этом году сдавать СОВы, внешне отличалась и от своей старшей сестры, и от обоих родителей. Она унаследовала стройность матери, темные волосы отца — и на этом сходство заканчивалось. Офелия была самой красивой в семье и знала это. Ее волосы лежали легкими волнами — всегда одинаково ровными, а не начинали буйно виться от сильного волнения, как у старшей сестры. Офелия пришла бы в ужас, если бы ее эмоции столь откровенно были выставлены напоказ.

Ко всеобщему удивлению, девочка оказалась голубоглазой — в дедушку по материнской линии. Но даже те люди, которые не знали о наличии в семье такой наследственности, никогда и в мыслях бы не обвинили Гермиону в супружеской неверности и не усомнились в том, что Офелия — дочь Северуса. Она была истинной слизеринкой — хитрая, умная, наделенная природным даром разбираться в людях и манипулировать ими. Также Офелия умела понравиться кому угодно и обладала безупречными манерами. Благодаря этим талантам она легко стала любимицей бабушки Норы и вила из нее веревки. К счастью, девочка имела чуткое сердце, иначе она могла бы стать могущественной темной ведьмой.

Из всех детей именно Офелию Северус понимал лучше, чем других, потому что ее образ мыслей и повадки были ему хорошо знакомы. Во всех спорах дочь и отец разделяли одну и ту же точку зрения, а Афина и Тристан обычно вставали на сторону Гермионы. Серена, маленькое солнышко, всегда брала на себя роль миротворца, старалась уладить конфликт и сохранить гармонию.

Афина не была очень общительной, ей хватало всего двоих друзей, зато очень близких. Офелия в этом отношении была полной противоположностью сестры: дружелюбная и приветливая со всеми, всеобщая любимица, она ни с кем не была по-особенному близка. На одном курсе с ней учились двойняшки Лили и Хьюго Уизли и второй сын Джинни и Питера, которого никто никогда не звал полным именем — Альберт Симус. Дети отлично ладили, но Гермиона с беспокойством замечала, что они не были настоящими друзьями.

Северус не до конца понимал, почему это огорчает жену. Офелия была самодостаточной и уверенной в себе. Если она ни с кем не сближалась так, как Гермиона в ее возрасте, то не потому, что ее отвергали, а потому, что сама предпочитала держаться на расстоянии. Также Северус не понимал, почему жена так твердо убеждена, будто всем нужны друзья. У него их никогда не было. Были люди, которые раздражали его меньше, чем остальные, и общество которых он находил терпимым. И был только один человек, которому Северус полностью доверял, который знал о нем абсолютно все: его секреты, чувства и мысли — и к которому он мог обратиться с любыми сомнениями и печалями. Конечно же, это была его жена.

Северус прекрасно видел, что Офелия тоже просто ждет своего человека. И, кажется, она уже знала, кто этот человек, хотя сам мальчишка не догадывался о своей будущей роли. Скорпиус Малфой. Сейчас разница в три года казалась ему пропастью, и он воспринимал Офелию как надоедливую младшую сестренку. Но ее это ничуть не расстраивало и не отпугивало, как ни странно. Она спокойно и терпеливо ждала, когда он прозреет, — будто это не Офелия, а Скорпиус был младше и ему предстояло дорасти до своей будущей избранницы. Она, казалось, была уверена в том, что он выберет именно ее, когда придет время. А если нет, то она сможет приложить некие усилия и все равно добиться своего. Порой Северус думал, что Полумна странным образом передала крестнице свой необыкновенный дар предвидения.

Он нашел глазами сына, который сидел, как всегда, рядом с сыновьями Полумны, Луканом и Лисандром Саламандерами. Тристан, полностью поглощенный оживленной беседой с друзьями, не следил за церемонией Распределения и не заметил взгляда отца на себе. Северус, смотря на сына, испытывал странное чувство: его маленькая копия сидела за гриффиндорским столом в окружении друзей.

Тристан, которого знали и любили на всех факультетах, выглядел точь-в-точь как Северус в детстве: те же прямые черные волосы, те же большие темные глаза и, к досаде отца, начинающий остро выдаваться длинный нос. Но сверстницы Тристана — четверокурсницы, которые только в прошлом году начали интересоваться противоположным полом, — все равно считали его довольно симпатичным. Возможно, роль здесь играли не общие с отцом черты, а отличия: ухоженный вид, приличная одежда, а главное — добрая улыбка, дружелюбие и легкий нрав, которые делали его душой компании. В придачу ко всему этому, Тристан был прекрасным игроком в квиддич. Северус не сомневался, что сын будет назначен старостой школы.

Несмотря на мощный от природы интеллект — тупиц среди Принцев никогда не было — Тристан не страдал от избытка академического рвения, а проще говоря, был ленив. Но благодаря быстрому уму он легко справлялся с домашними заданиями при минимуме усилий. Тристан был по-гриффиндорски честным и прямолинейным, и Северус гордился этими качествами в сыне, хотя несколько лет назад даже не подумал бы, что такое возможно. Глядя на сына, он видел как будто юного себя, но окруженного любовью, счастливого — и от этой картинки старые раны в душе исцелялись, наполняя счастьем и жизненной силой Северуса нынешнего.

Он любил всех своих детей, но рождение долгожданного мальчика в доме, где на тот момент Северуса окружали пять женщин: жена, две дочери, тетя и кузина, — вызвало у него новые и неизведанные чувства. Отец и сын вовсю предавались «мальчишеским радостям» вроде квиддича, магических дуэлей и всевозможных забавных штук из магазинчика Уизли.

Северус до этого был свидетелем Распределения троих своих детей, и все они отправились по разным факультетам. Поэтому, когда Лонгботтом объявил: «Принц, Серена!» — и младшая дочь Северуса нетерпеливо уселась на табуретку, он ничуть не удивился моментальному выкрику Шляпы: «Пуффендуй!» — едва волшебный головной убор коснулся карамельной макушки. Серена обернулась через плечо, одарила отца широкой улыбкой — и он не мог не улыбнуться в ответ.

Серена была такой же тихоней, как Афина, хотя и менее замкнутой: люди интересовали ее больше, чем книги. Ее доброта и отзывчивость не знали границ — этими чертами она определенно пошла в маму. В доме Принцев со временем собрался целый зверинец из подобранных Сереной животных, которых надо было спасать и лечить. Часто дети, заведя нового питомца, забывают о предыдущих, отдавая все свое внимание новой «игрушке» — но Серена была не такой. Ее любви и заботы хватало на всех. Да, его ласковая и миролюбивая малышка будет счастлива на Пуффендуе.

Офелия посмотрела на отца с вопросительной усмешкой, догадываясь о его смешанных чувствах по поводу того, что он стал отцом пуффендуйки. Также на ее лице виднелась гордость тем фактом, что Офелия осталась единственной на факультете отца и обожаемого крестного отца, Драко.

Тристан, наконец-то заметив, что сестренка прошла Распределение и шагает к столу своего новообретенного факультета, одобрительно показал ей большой палец. А старшая из сестер послала Серене воздушный поцелуй, заслужив несколько удивленных взглядов от товарищей по факультету.

Северус обвел взглядом Большой зал. Его грудь распирало от гордости и счастья. Этот год будет единственным, когда он сможет каждый день видеть всех своих детей в сборе. И все четверо сидели за столами разных факультетов. Больше никто не обвинит его в предвзятости.

Примечания:

От переводчика 09.12.2022:

Перевод завершен, спасибо всем причастным :)

Если кому-то важно, то страницу на фикбуке я потихоньку прикрываю и, чтобы не класть все яйца в одну корзину, дублирую работы, как свои, так и переводные, на АО3. Ник там — такой же, как здесь и везде.

С "корзиной" фанфикса все остается как было. Группа вк тоже продолжает функционировать.