Награда от темноцветов (гет)

В предыдущей главе:

Гермиона наконец набирается храбрости поговорить с Северусом о том, что случилось на уроке окклюменции. Снейп, считая обсуждение столь деликатной темы неуместным в официальной обстановке, приглашает ее к себе. В его гостиной они долго беседуют о своих желаниях и потребностях. Гермиона узнает кое-что новое о самой себе, и оба убеждаются, что просто созданы друг для друга.

Гермиона сидела в кабинете Северуса, забравшись с ногами в глубокое кресло перед камином и положив на колени «Продвинутую трансфигурацию», открытую на 13-й главе. Глаза студентки были направлены в книгу, а вот мысли явно витали где-то далеко от предмета.

Снейп, за годы работы в школе научившийся замечать подобные вещи краем глаза, точно знал: Гермиона уже минут пять не переворачивает страницу. Обычно она листала учебники довольно быстро — Северус успел узнать ее привычки за последние недели, когда она почти каждый вечер приходила сюда готовиться к ЖАБАм. Подземелья были самым спокойным местом в школе, к тому же Снейп мог разрешить большинство вопросов, которые рождались у Гермионы при чтении учебных пособий. А если он не имел готового ответа, то к услугам студентки была вся его библиотека. Кроме всего перечисленного, Гермиона приходила просто для того, чтобы побыть рядом с ним — она так и сказала.

Сидя в глубокой задумчивости, девушка накручивала на палец прядь волос, выбившуюся из небрежного пучка, и Северус был уверен, что она думает вовсе не о правильном движении палочкой при трансфигурирующих чарах.

— Замечтались, мисс Грейнджер? — строго спросил он, вырывая студентку из грез. — Если бы сейчас шел урок зелий, то за такую рассеянность я снял бы как минимум десяток факультетских баллов.

Кто-нибудь другой на ее месте, менее искушенный в различении интонаций профессора, испугался бы угрозы в его голосе. А Гермиона обернулась к Северусу с теплой улыбкой.

— А я попросила бы тебя вместо этого назначить мне отработку, — нахально ответила она. — Но поскольку я сейчас все-таки не работаю с опасными ингредиентами, то мои мысли не должны тебя беспокоить.

— Смотря о чем они, — вопросительно сощурился Снейп.

— Уверяю, о самых невинных вещах. Я обдумывала последний урок окклюменции.

— Гхм… — Брови профессора приподнялись. — Вынужден напомнить, наш последний урок был каким угодно, но не невинным…

Гермиона зарделась. Да, если учесть все обстоятельства, то Северус прав. А на ее взгляд, гораздо интимнее сеанса окклюменции был последовавший разговор, в котором их отношения обрели определенность. Странным образом, внешне между ними не изменилось ничего, но в тоже время все стало по-другому. Теперь Гермиона четко видела то, что раньше было смутной дымкой догадок и фантазий, и разумом понимала то, что до сих пор чувствовала сердцем. Для рациональной гриффиндорки, которая всегда стремилась к предельной ясности во всем, за что берется, это значило несказанно много.

Она даже не задавалась вопросом, приятны ей новые открытия о себе самой или нет. Как ни оценивай себя, а факты таковы, каковы они есть. И сама Гермиона — такая, какая есть. А Северус — именно такой человек, который ей нужен: мудрый, опытный, ответственный; тот, на кого можно равняться и с кем можно обсудить любую безумную идею; тот, кто всегда будет стоять рядом с ней, не возвышаясь за ее счет и не принижаясь под ее напором; тот, кто поможет ей поднимать планку и брать новые высоты; тот, кто поддержит в минуты упадка сил.

Все размышления о будущем, которые начинались со слова «если», теперь начинались с уверенного «когда». Гермиона обрела уверенность в себе и увидела свет в конце тоннеля. Теперь она смело смотрела вперед, веря, что скоро найдет новую цель жизни.

Среди всех тех качеств, которые вернулись к Гермионе Грейнджер, была и жажда познания. И эта жажда не утолялась лишь подготовкой к ЖАБАм. Гермионе хотелось окончательно постичь окклюменцию.

Но продолжать занятия с Северусом она считала бессмысленным: от его уроков ученица взяла все, что могла. Она уже увидела цельную картину себя самой и поняла, как рождаются мысли в ее голове. Путешествие по собственному разуму оказалось долгим, захватывающим, и Гермиона достигла его конечной точки. Больше не было никакого смысла впускать Снейпа для сеансов легилименции: у нее не осталось секретов, которые можно было бы скрывать на таких занятиях. Если понимание себя самой — это ключ к мастерству окклюменции, то Гермиона сейчас, образно говоря, держала свой ключик в руках, но не знала, как им воспользоваться. Именно над этим она и задумалась, отвлекшись от трансфигурации.

— Я имела в виду окклюменцию как таковую, — объяснила она Северусу, — а не… сам знаешь что. Получается, я уже дважды успешно помешала тебе увидеть то, что ты хотел.

Снейп кивнул, вспомнив дверь туалетной кабинки, захлопнувшуюся прямо у него перед носом. Обрывать на середине цепочку собственных воспоминаний — более сложный прием окклюменции, чем игнорировать подсказки, внушенные легилиментом.

— Верно. Это свидетельствует о том, что ты овладела искусством защиты разума.

— А я бы так не сказала. Чаще всего я не до конца понимаю, что делаю… — Гермиона не знала, как описать странное ощущение ускользающего смысла, как будто ты знаешь все буквы, но не можешь сложить из них слово. — Прятать воспоминания в последний момент совсем не то же самое, что заранее убрать их туда, где легилимент и не подумает искать. А ты почему-то всегда знаешь, в какую сторону идти за нужной информацией.

— Ориентиром мне служат твои яркие эмоции. Ты должна научиться приглушать их.

— Да, понимаю. Так же, как делаешь ты, превращая свой разум в пустыню. Но каким образом у тебя получается такое бесконечное ничто?

Очевидный ответ: «Не думать ни о чем», — Гермиона знала, но не понимала, как сделать это. Ведь даже если она не думает ни о чем особенном, то ее разум все равно не пуст!

Северус пожал плечами:

— Это просто визуализация. Такая же, как стена.

— Нет, — нахмурилась Гермиона. — Не просто визуализация. Если бы ты велел Гарри вообразить стальную стену, то долго бы она против тебя устояла?

— Конечно же, нет. Если бы речь шла только о воображении, то окклюментом был бы каждый второй. Окклюменция — нечто гораздо большее, так же, как магия — больше, чем глупое махание палочкой. Ключом к истинной магии является намерение, и твоя стена — результат мощного волевого усилия.

— А за стеной прежние холсты… — вздохнула Гермиона.

— Да, холсты. Но они станут для окклюмента настоящим лабиринтом, если он не сможет использовать эмоции как компас. Пустыня, холсты ткани, библиотека, лоскутное одеяло — все это лишь разные варианты визуализации. Для успешной защиты тебе нужно научиться всего-навсего одной вещи.

Гермиона встрепенулась и с надеждой спросила:

— Чему же?

— Тому, в чем Поттер потерпел фиаско. Освобождать. Свой. Разум.

* * *

Совет Северуса требовалось обдумать как следует, и Гермиона, надев пальто, шапку и туго завязав шарф, отправилась в то место, куда обычно шла в поисках тишины и одиночества — к берегу Черного озера. На поляне, которую летом заполняли студенты, сейчас не было ни души. Окружив себя согревающими чарами, Гермиона села на валун возле самой кромки воды лицом к озеру.

Вскоре она полностью расслабилась, появилось ощущение, что все ее мысли и заботы, покинув голову, улетают по ветру над поверхностью озера. И вдруг Гермиона поняла, что это и есть состояние свободного разума, а у нее перед глазами — идеальная визуализация! Теперь она сможет прибегать к окклюменции, вспоминая эту картину: зеркально ровная водная гладь с отражением облаков, иногда пробегающая по поверхности мелкая рябь с бликами света, тихий шорох волн, разбивающихся о берег.

Вода — самая подходящая стихия для окклюмента. Она, как и разум, может быть идеально спокойной или бурлящей, неприступно ледяной или ласково теплой. Ей нипочем любые атаки: сила удара рассеется, а оружие утонет, не причинив никакого вреда. В воде можно спрятать эмоции и воспоминания на такую глубину, куда не заглядывает даже солнечный свет. А поверхность водоема не выдаст легилименту ни малейшей подсказки, показывая лишь отражение того, что находится сверху.

* * *

Исполненная азарта окончательно решить сложную задачу, Гермиона при каждой возможности упражнялась в освобождении разума: уйти в себя и не замечать ничего вокруг она могла хоть во время урока, хоть среди шума Большого зала за обедом. Обеспокоенные оклики друзей и замечания преподавателей не могли омрачить ее ликования от стремительно растущего мастерства.

Также она практиковалась каждый вечер перед сном — и вскоре обнаружила, что воображаемый вид бесконечной водной глади и мерный шум волн помогают ей быстро уснуть, а утром встать более отдохнувшей, чем раньше. Через неделю Гермиона, уверенная в своих новых умениях, захотела проверить себя. Не зная, как Северус воспримет просьбу заглянуть в ее разум, она пообещала себе в случае отказа больше не давить на него.

Наконец подвернулся удобный момент для разговора. Гермиона, тихо молясь о том, чтобы не получить урок терпения вместо столь желанного урока окклюменции, закрыла последний из образцов зелья, сваренного на утреннем уроке вторым курсом, сделала короткую заметку о качестве работы и направилась с заполненным пергаментом к Снейпу, который должен был поставить студентам оценки.

— Я хотела попросить, чтобы ты еще раз попробовал войти в мой разум, — тихо сказала она, оказавшись за его плечом. — Я нашла новую визуализацию, и… Очень хочется проверить, так ли она хороша, как я думаю. Если ты не против…

Северус дослушал сбивчивую просьбу и только после этого обернулся. Очевидно, Гермиона думает, что он боится повторения прошлого конфуза. Заглядывать в ее фантазии ему действительно не следует — хотя бы до тех пор, пока ситуация не изменится. Думая о том, что будет после «тех пор», Северус чувствовал, как по его телу разливается тепло. Он старался не слишком давать свободу этим мечтам.

— Ты уверена, что больше не позволишь мне зайти на запретную территорию? — спросил он, как будто оценивая риск нового происшествия. На самом деле Снейп и сам не попал бы в ту же ловушку второй раз, ему просто нужно было проверить настрой Гермионы.

— Абсолютно, — твердо ответила она. — Я научилась освобождать разум.

— За неделю? — скептически прищурился Северус. — По-прежнему стремишься к превосходству во всем?

Гермиона скопировала его беззлобную усмешку.

— Ага, и кто-то должен поставить мне «Превосходно».

Снейп уже не сомневался, что она действительно преуспеет в задуманном и подтвердит, что является по-прежнему понятливой, усердной и прилежной ученицей, жадной до новых знаний, решительной и упрямой. Северус был счастлив снова видеть в ней эти качества и не переживал о том, что они пробуждаются только для изучения окклюменции. Он был уверен: скоро Грейнджер примется с тем же рвением за другие сферы своей жизни.

— Полагаю, проверять стену ты больше не хочешь?

— Нет уж, спасибо! — хмыкнула Гермиона. — Еще один день с головной болью не даст ничего нового, я и так знаю, что умею возводить прочную защиту. Сегодня я хочу проверить освобождение разума.

— Хорошо, — сказал Северус и жестом предложил ей присесть напротив, в уже ждущее ее мягкое кресло. Он никогда не забывал трансфигурировать гостевой стул перед визитами Гермионы, зато пару раз забыл вернуть его к исходному виду, приведя этим в замешательство студентов, которые пришли в его кабинет с куда меньшим воодушевлением.

Гермиона была заметно удивлена быстрым согласием Снейпа: очевидно, она ожидала, что его придется уговаривать. Но Северус и не думал отнекиваться. Раньше он избегал близости из-за тяжелой неопределенности их отношений и из-за страха обнаружить в разуме Гермионы такое представление о себе самом, которому он никогда не сможет соответствовать. Но все эти опасения были развеяны недавним разговором.

Если Снейп и держался отстраненно рядом с Гермионой, то лишь потому, что она сама больше не утруждала себя даже видимостью рамок. У нее имелась неистребимая привычка выражать симпатию, доверие и благодарность через прикосновения, и если бы не усилия Северуса по сохранению дистанции, то она просто не успевала бы выпускать его из объятий. Его собственное желание прикасаться к ней росло день ото дня, но Снейп успешно справлялся с этим желанием. Тот визит студентки в его личные комнаты так и остался единственным, больше Северус не приглашал Гермиону к себе, чтобы обстановка кабинета удерживала обоих в рамках.

— Если ты не против, я бы тоже кое-что испытал, — предложил Снейп, приблизившись к Гермионе и встав напротив.

На ее лице отразилось волнение.

— Что именно?

— Я хочу обойтись без палочки.

— Но… Ты ведь говорил, что беспалочковая легилименция более грубая и болезненная… — Гермиона нахмурилась еще сильнее.

— Мне вообще не придется применять силу, если ты не будешь поднимать щиты.

Если свежая теория добровольной легилименции верна, то он сможет легко проскользнуть в ее разум даже без палочки. С тех пор, как эта теория случайно родилась на первых уроках окклюменции, которые Снейп давал Гермионе, у него постоянно появлялись новые идеи, которые требовали проверки экспериментом. Один из таких вопросов, возникший у Северуса в числе первых, будет разрешен очень нескоро, но он обещает просто захватывающие перспективы…

Снейп склонился над Гермионой, упираясь руками в подлокотники ее кресла. Их лица оказались так близко, что отвести взгляд, прерывая контакт, обоим было попросту некуда. Северус редко приближался к кому-нибудь так сильно — разве что в случаях, когда он резко нависал над студентами, делая замечание. Положение, в котором он находился сейчас, было похоже на то, из которого он отчитывал наказанных, сидящих на этом же месте, но Снейпу и в голову не пришло такое сравнение. Гермиона реагировала на его вторжение в свое личное пространство совсем не так, как остальные студенты. На ее щеках проступил румянец, дыхание стало чаще, и Северус с досадой отметил, что ученице сейчас будет сложно избавиться от эмоций и освободить свой разум.

Значит, испытание будет серьезным. Но Снейп не отступит.

— Приготовься, — тихо произнес он и сразу же, не произнося заклинание вслух, нырнул в глубину зрачков напротив.

* * *

Северус стоял на пороге разума Гермионы. На пороге в буквальном смысле: первым, что он увидел перед собой, была высокая арка, похожая на те, которые ведут во внутренние дворики Хогвартса, но как бы парящая над землей. Точнее, над водой, поскольку земли здесь не было: внизу простиралось то ли Черное озеро, то ли другой водоем, такой же обширный и такой же темно-синий. Солнечный свет танцевал на мягко перекатывающихся волнах, гостеприимно маня к себе, как будто Гермиона мысленно просила Северуса нырнуть. На короткий момент его снова охватили непостижимые эмоции. От каждого знака, неприкрыто демонстрирующего полное доверие Гермионы, его переполняли страх, изумление и восторг.

В отличие от прошлого сеанса легилименции, когда Северус буквально ощущал, как входит в ее плоть, нынешний контакт никоим образом не напоминал секс. Наоборот — Снейп ощущал такое целомудренное и радостное благоговение, будто его допустили до святого таинства. Северус удивился столь неожиданной для себя ассоциации, ведь он был отнюдь не религиозен.

И тем более он не ожидал пришедшего к нему следом порыва. Возможно, оно было вызвано изображением водной глади? Или просто на доверие Гермионы требовалось ответить таким же доверием? Снейп почувствовал, что он должен раздеться, перед тем как нырнуть в глубину разума. Слой за слоем он избавился от своих защит, пока не оказался… Нет, не обнажен — тела у него сейчас не было — а полностью открыт. Так же, как Гермиона.

Он сглотнул вставший в горле ком, глубоко вдохнул и, закрыв глаза, прыгнул в воду «рыбкой».

Гермиона, вопреки волнению от близости нависшего над ней Северуса, сумела полностью сконцентрироваться на визуализации озера и успокоиться. Ее трепет выдавала лишь мелкая рябь на поверхности воды. Отказавшись от возведения стены, Гермиона вместо этого создала нечто вроде «прихожей» и ощущала бестелесный образ, которым стал Северус, где-то не внутри и не снаружи, а как бы на пороге своего сознания. Также она успела заметить момент его колебания перед полным погружением — наверняка Снейп вспомнил, чем кончился прошлый контакт. После того раза Гермионе стало абсолютно нечего скрывать от него, однако к повторению оба были не готовы.

Как ни странно, волнение Снейпа успокоило Гермиону. Она почувствовала, как поверхность ее озера разглаживается, мелкая рябь разбегается и исчезает, оставляя водную гладь абсолютно ровной, как Хогвартское озеро в особенно безветренный день. Но в воздухе витало ожидание, острое ощущение чужого присутствия — даже острее, чем во время предыдущих занятий.

Это ощущение было трудно выразить словами. Если бы Гермиону попросили описать его, она бы сказала, что человек, находящийся на пороге ее разума, не был ни профессором Снейпом, преподавателем и деканом Слизерина, ни Мастером зелий, ни бывшим Пожирателем смерти или членом Ордена Феникса. Он не был даже тем мужчиной, который пробуждал в ней разнообразные новые и захватывающие чувства. Нет, это был просто Северус. Просто человеческое существо, наделенное недостатками и комплексами, открытое и уязвимое. Крайне сдержанный, скрытный и гордый человек позволял ей видеть то, что он тщательно скрывал от всех остальных.

Когда он нырнул в ожидающий разум, ощущение контакта стало еще острее — как будто Северус моментально обрел физическое тело. Хотя вторжение было ожидаемым и даже желанным, Гермиону снова охватило волнение, распространяясь по ее сознанию, как круги по воде от брошенного камня.

Снизу, из темной синевы, поднялся мощный вихрь пузырей, вызванных прыжком Северуса, и он ожидал, что сейчас поток воздуха подхватит его и вышвырнет на берег, но нет — водоворот плавно успокоился. Кажется, Гермиона мысленно сообщала ему, что готова продолжить.

Северус ощутил плавное движение воды вокруг себя, похожее на ласковое поглаживание, лишенное, однако, сексуального подтекста. Бесконечная толща воды приняла Снейпа в себя так легко, словно здесь ему самое место. Было тихо и спокойно, не требовалось даже дышать. Теплая вода легко несла Северуса, придавая ему чувство невесомости, подначивая его раствориться в этом ощущении и забыть, зачем он здесь. На краткий миг ему захотелось навеки остаться в этом уединении, не имеющем ничего общего с одиночеством.

Решительно стряхнув с себя расслабленность, Снейп напомнил себе, где и зачем он находится. Он принялся активно грести руками и ногами — но плыл ли? Вокруг не было никаких ориентиров, ничего не могло указать ему путь.

Внизу толща воды уходила в непроглядную темноту — вероятно, там Гермиона прятала свои секреты, — и Северус нырнул глубже. Через какое-то время из воды стали проступать смутные формы. Или это была просто игра света и тени? Он не мог сказать наверняка.

Вдруг впереди мелькнуло что-то живое, яркое и подвижное. Маленькая рыбка? Что она означает? Воспоминание Гермионы? Эмоция? Мысль? Северус рывком потянулся к проблеску — но его пальцы сжались в пустой кулак: что бы это ни было, оно успело раствориться в темноте. Осмотревшись, Снейп обнаружил, что его окружает еще множество разноцветных существ: одни видны более четко, другие размыты; одни ярче, другие бледнее, были даже почти прозрачные, как медузы… Объединяло этих существ одно: ни одно Северус не смог поймать. Как он ни гонялся за цветными отблесками, они всегда успевали ускользнуть сквозь пальцы.

Наконец он решил бросить погоню за мимолетными образами и вместо этого достигнуть основ разума Гермионы — ведь у всякого водоема должно быть дно. Не нуждаясь в воздухе, Снейп погружался и погружался, а вода становилась темнее и темнее… Но немного света оставалось всегда. В этом озере-разуме не было абсолютно черных мест.

Впрочем, Северус усомнился в том, что это именно озеро. Скорее он нырял в океанскую впадину, уж слишком глубоко здесь было. Подумав об этом, Снейп мысленно усмехнулся — а чего иначе он ожидал? Гермиону можно назвать какой угодно, но не поверхностной.

Наконец, отказавшись от идеи достичь дна ее разума, так же, как раньше бросил погоню за стремительными мыслями-рыбками, Северус остановился, замерев в невесомости. Его грудь распирала гордость за успех ученицы. Ее защита поистине безупречна. Все, что он может сделать, — это остаться здесь еще ненадолго, чтобы насладиться спокойствием, теплом и чувством единения разумов, полюбоваться веселым мельтешением разноцветных морских существ, таких близких и таких недосягаемых в бескрайнем море безмятежности…

* * *

— Получилось! — было первым, что он услышал, вернувшись в реальность. Гермиона счастливо и гордо улыбалась, и Снейп не удивился бы, если бы студентка, вспорхнув с кресла, закружилась по кабинету пританцовывая.

Северус, присев на край стола и скрестив руки на груди, смотрел на ее раскрасневшиеся щеки, горящие глаза и задавался вопросом: вызваны столь яркие эмоции успехом в окклюменции или ею до сих пор владеет то ощущение безоблачного счастья, полной гармонии и единения, которое они, несомненно, разделяли во время сеанса легилименции?

Такой опыт был ему в новинку. Северус чувствовал себя бодрым и отдохнувшим, как будто хорошо вздремнул. Похоже, расслабленность разума Гермионы передалась ему, но для Снейпа такое состояние было более чем непривычно. Еще раз тихо благословив свое умение хладнокровно анализировать новую информацию в любых условиях, он стряхнул с себя чуждое ощущение расслабленности, поднял ментальные щиты и заговорил сдержанным учительским тоном.

— Поздравляю, мисс Грейнджер! — Это прозвучало так же, как если бы Невилл Лонгботтом вдруг сварил годное зелье. — Теперь вы можете по праву называться окклюментом…

Заметив, что перестарался с наигранным голосом, он тепло добавил:

— И превосходным!

С учетом его неоспоримой компетентности, Гермиона понимала, что это комплимент высшего порядка. Теперь она досконально знала, как работает мозг этого сложного мужчины, и видела насквозь его уловки с внешней холодностью или грубостью. А после невероятной, волшебной, неописуемой близости, которая только что произошла, рефлекторный шаг назад и показной сарказм стали для нее ожидаемы и потому не обидны. Снейп по-прежнему боялся близости, особенно эмоциональной, и Гермиона винила в этом его несчастное детство. Наверняка его мало обнимали, ласкали, говорили ему нежные слова — и неудивительно, что он не умеет выражать свои чувства. По всей видимости, Гермиона вообще первый человек в его жизни, которого он подпустил так близко.

Ощущать его внутри себя было похоже… не на секс, а скорее на крепкие объятия, которые бывают после секса, смесь эмоциональной близости с физической. Опять же, нет ничего удивительного в том, что такое сравнение не пришло Снейпу на ум и что он сейчас тщетно маскирует растерянность за деловым тоном.

Это было потрясающее чувство. Гермиона все еще ощущала прикосновения Северуса к потаенным уголкам своего разума или, скорее, послевкусие ощущений — как отзвуки его голоса, когда он уже замолчал, или как его запах, который вспоминаешь, даже покинув подземелья. Гермионе не терпелось повторить занятие.

— Спасибо тебе! — улыбнулась она. — За науку. Я понимаю, тебе было трудно, и от этого твой вклад особенно ценен.

Гермиона могла бы сдержать проявление благодарности и избавить Северуса от неловкости и необходимости что-то отвечать. Но сейчас не сказать спасибо было невозможно, да и самому Снейпу пора бы научиться принимать слова благодарности.

— Пожалуйста, — напряженно выдавил он после короткой паузы.

Ну вот, так уже лучше.

— Может быть, выпьем чаю? — предложила Гермиона, сочтя, что привычный ритуал пойдет Северусу на пользу. — Хотя, честно говоря, повод заслуживает огневиски…

— Вот уж нет! — категорично отрезал Снейп, строго взглянув на нее.

Гермиона спокойно приняла отказ: по правде говоря, ей и не хотелось спиртного и вообще, гораздо охотнее она нарушила бы кое-какие другие школьные правила. Она подавила тяжелый вздох. Еще целых три месяца…

— А не пора ли тебе идти спать? — спросил Северус. — Время позднее.

Он по-прежнему внимательно следил за ее режимом сна и питания. Сама Гермиона, занятая подготовкой к экзаменам, частенько за пищей для ума забывала о пище телесной и о том, что тишина и покой вечерами в кабинете Снейпа все-таки не заменяют сон.

— Непременно пойду, — заверила Гермиона. — После того, как выпью чашку чая.

Подобный диалог происходил далеко не впервые. Если бы Северус не проявлял твердость, выдворяя студентку из подземелий, то она, наверное, спала бы на диванчике в его кабинете хоть каждую ночь. Но то, что в начале их новых отношений было приемлемо с большой натяжкой, теперь стало и вовсе немыслимым.

Снейпу такие напоминания давались нелегко: слишком он привык к компании Гермионы. Тишина подземелий после ее ухода становилась давящей, и вовсе не потому, что студентка непрестанно болтала, как боялся Северус, первый раз приглашая ее заниматься у него. Очень быстро он с большой радостью обнаружил, что Гермиона имела привычку полностью погружаться в чтение и не проронить ни слова за несколько часов. Но звуки ее дыхания и шелест книжных страниц умиротворяли его лучше любого зелья и заставляли чувствовать досадную пустоту, прекращаясь с уходом студентки.

Легко уступив желанию Гермионы задержаться, он взял волшебную палочку и щелкнул ею по круглому боку чайника, в очередной раз задаваясь вопросом, что за магия, не дающая ему сказать «нет», таится в этой девушке. Хорошо, если он будет задавать тон хотя бы в постели…

— А твои друзья до сих пор не задаются вопросом, почему ты проводишь почти все вечера в подземельях? — спросил он, садясь за стол.

Гермиона пожала плечами:

— Думаю, Гарри подозревает почему, но стесняется спросить. Рон считает, что я сижу в библиотеке: постоянное тисканье с Лавандой не оставляет ему времени, чтобы интересоваться моим местонахождением. В точности как на шестом курсе. Зато Драко, даже не видя моего отсутствия в гриффиндорской башне, все прекрасно знает.

— Ты рассказала ему?! — Северус был изумлен не самим фактом, что Гермиона раскрыла их секрет кому-то, а тем, что бывший враг стал для нее настолько близким другом.

— Никому я ничего не рассказывала! Драко сам обо всем догадался еще на Рождество. И с тех самых пор не прекращает шуточки и намеки, в том числе прилюдно. Удивляюсь, что никто до сих пор не уловил эти намеки.

— Это только ты достаточно общаешься со слизеринцами, — улыбнулся Северус. — Драко наверняка понимает, где проходит граница всеобщего прозрения. Он не хочет нам неприятностей.

— А он и не смог бы устроить нам неприятности, — пожала плечами Гермиона. — На любые расспросы я могу говорить чистую правду: я здесь помогаю тебе с зельями, твоими личными исследованиями, проверкой сочинений, а еще иногда занимаюсь подготовкой к ЖАБАм. Ничего предосудительного. А раскрывать каждому желающему свои мысли и чувства я не обязана. Единственный, кто знает, насколько у нас все серьезно, это Полумна. Но она-то наверняка знает, сколько у нас будет детей и на какие факультеты они попадут.

Северус поразился тому, как спокойно и обыденно Гермиона говорит о столь серьезных вещах. Не выдавая своих чувств, он покачал головой:

— Нет, как раз этого она не может знать. — И с непроницаемой серьезностью добавил: — Единственные существа в природе, способные точно предсказать будущее, — это длинноносые визгуны, а в северном полушарии они встречаются только в четные века.

Гермиона рассмеялась:

— То есть в ближайшие полтора года этих существ можно найти в Австралии? Прекрасно! Обязательно попробую расспросить их, когда поеду навестить родителей!

— Увы, разговаривают они только с овцами… — развел руками Снейп. — Впрочем, при некоторой маскировке их можно одурачить.

— Даже не буду спрашивать, откуда у тебя такие познания! — веселилась Гермиона. — Кстати о семейных визитах! Ты же так и не рассказал мне, как все прошло в Принц-хаусе!

И Снейп начал рассказывать. Встреча с тетей на каникулах прошла на удивление хорошо. С его слов, Онория Принц оказалась довольно грозной дамой — сдержанной, немного чопорной, но порядочной и благородной. Можно было подумать, что он описывает Минерву Макгонагалл.

— Мы поужинали, побеседовали. Или, скорее, она непрерывно допрашивала меня, но была чрезвычайно деликатна в этом. Старуха — слизеринка до мозга костей.

— И твои ответы ее удовлетворили?

Северус ухмыльнулся:

— Скажем так, я был очень аккуратен в формулировках.

Гермиона закатила глаза:

— Ничего себе семейный вечер! Оба ходят вокруг да около, распутывая двусмысленные ответы, выясняя скрытые мотивы — и все ради того, чтобы решить, считать ли друг друга родственниками. Я надеялась, все пройдет как-то более сердечно.

— И как же именно? — фыркнул Снейп. — Болтовня взахлеб, размахивание руками, слезливые откровения и признания? — скептически спросил он. — Мы с тетушкой были вежливы и почтительны друг с другом, а все допустимые соболезнования и извинения были выражены в мягкой форме. Мы слизеринцы, а не горячие гриффиндорцы.

Гермиона усмехнулась: если Северус восхваляет в родственнице лучшие качества родного факультета и говорит «мы», противопоставляя это «мы» раздражающему его гриффиндорству, то это кое о чем говорит…

— Скоро ли ожидать воссоединения семьи?

— Нет нужды спешить с этим, пока Онория жива, — безразлично пожал плечами Северус. — Она отдала мне дядино завещание, и теперь я могу предъявить его в министерстве в любой момент. Дом станет моим, как только я подпишу бумаги и официально стану Принцем.

— Официально… — покачала головой Гермиона. — Знаешь, иногда реальность волшебного мира даже как-то разочаровывает. В сказках, для того чтобы стать принцем, нужно удариться оземь… Или чтобы тебя поцеловала прекрасная девушка…

Он хитро улыбнулся:

— К счастью, биться оземь мне не пришлось, хватило и второго средства.

Гермиона не сразу уловила намек.

— То есть ты признаешь, во-первых, что был в какой-то мере чудовищем, а во-вторых, что я прекрасна? — спросила она, прищурившись.

— Разве я сказал хоть что-то из этого?

— Как говорилось ранее, я понимаю слизеринцев лучше, чем другие! Так что могу заявить: да, ты сказал именно это! Хочешь проверить на зачарованном пере?

Северус вздохнул, возводя очи горе:

— Сегодня больше никаких проверок! — Отодвинув стул, он решительно поднялся из-за стола. — Но если тебе так уж важно, то да, смотреть на тебя не противно. Все? Довольна?

— Едва ли, — лукаво ответила Гермиона. — Я, конечно, очарована твоим мастерством изящного ненавязчивого комплимента… Но не мог бы ты высказаться… по-гриффиндорски?

— Нет, — припечатал Снейп.

— На кону стоит моя самооценка!

Гермиона не покривила душой: она действительно нечасто слышала комплименты своей внешности и хотя не считала себя уродиной, но «прекрасной» тем более не назвалась бы.

— Ты достаточно умна, чтобы и без лишних слов знать о моем отношении к тебе.

— Без слов, говоришь?..

— Гермиона! — предостерегающе воскликнул Северус, отступая на шаг, когда студентка многозначительно потянулась к нему.

— Ну пожалуйста!

Гермиона уже откровенно выпрашивала. Неужели ему так сложно сказать хотя бы «ты симпатичная»? Всем девушкам нужно слышать комплименты хотя бы изредка, а книжным червям, которых если и хвалят, то только за ум, — особенно. Безумно хочется узнать, что же думает Северус, глядя не нее?

— Право слово, ты меня в могилу сведешь, ведьма! — вздохнул Снейп с мученическим видом, затем перевел посерьезневший взгляд на собеседницу и тихо проговорил: — Ну разумеется, ты прекрасна. Твоя буйная грива полна страсти и лучится от мощи твоей магии. А еще ты такая маленькая и худенькая, что мне хочется завернуть тебя во что-нибудь мягкое и больше не позволить никому, никогда в мире причинить тебе боль. Твой взгляд по-детски доверчивый и прямой, но при этом полон мудрости и чуткости взрослой женщины, так что я не понимаю, сколько тебе лет в душе. Зато тело без всяких сомнений взрослое, одновременно сильное, мягкое и податливое при объятиях. А от твоей улыбки становится светлее даже в моих подземельях, она обладает каким-то магическим воздействием, по крайней мере на меня. У меня перехватывает дыхание всякий раз, когда ты смотришь на меня и улыбаешься.

— Северус… — выдохнула Гермиона, разрумянившись. — Ничего приятнее я в жизни не слышала! Твое умение делать комплименты просто совершенно! Если бы не чертовы школьные правила, я бы расцеловала тебя!

В один шаг она оказалась рядом с Северусом и встала напротив, запрокинув голову с очарованной улыбкой и затуманенным взором.

— Держи себя в руках, — скрежетнул зубами Снейп.

— Через три месяца я буду держать в руках тебя… — шепнула Гермиона, поднимаясь на цыпочки, и легко коснулась губами его щеки. — И целовать сколько захочу и как захочу. А сколько и как я буду хотеть после почти года воздержания — вообрази сам!

Оставив огорошенного Северуса обдумывать это заявление, она подхватила со стола свою сумку и покинула кабинет.