На страницах пыльных книг (гет)

Пожалуй, когда до Анны дошло, что он запросто читает ее мысли, было уже несколько поздно. Человек с гладким лицом продолжал мягко улыбаться, сложив перед собой руки, а у нее в голове крутилось странное слово, применение которому она никак не могла найти. Вокруг возвышались белоснежные узорчатые стены, за окнами плыли по бесконечному небу белые облака, и что-то будто звенело на самое ухо. Разноцветные сферы, Аурамеры, кружились точно в сломанном танце, хотелось поправить их, выстроить в правильный ряд, но вместе с тем трогать их было ни в коем случае нельзя. Но вовсе не потому что Анна может пораниться, а потому, что сами они могут попросту взять и сломаться.

Чем больше Анна думала об этом месте, тем, кажется, громче и невыносимее становился звон колокольчиков. Как будто они звенели над самым ухом, забирались внутрь и прорывали барабанные перепонки, оседая где-то внутри опустевшего черепа. Белые стены были невообразимо высокими, такими, что терялись и сливались друг с другом, а этот человек с гладким лицом все смотрел на нее, будто чего-то ждал. Аурамеры кружились в сломанном танце, были бледными и крошечными, так что казалось, сейчас рухнут и растворятся в блюде с кристально прозрачной водой. Анне не нравились эти шарики, не нравился белый цвет и звон в ушах, но было что-то, что ей непременно следовало сделать. Помимо того, конечно, чтобы заткнуть голосящий в голове целый ворох голосов чужих мыслей.

— Как твое имя? — все разом смолкло, стоило ее собственному голосу зазвенеть эхом по стенам.

Тишина накатила волной, навалилась, сбивая с ног, но Анна не упала. Даже не покачнулась, только моргнула, прекрасно зная ответ на только что заданный вопрос. Несколько минут назад он сказал, что в самой бесконечности нет ничего, что было бы ей неведомо, но на самом деле это не так. Как — Анна пока не могла вспомнить, противный звон чужих бесконечных мыслей все нарастал, а от вращающихся разноцветный сфер кружилась голова.

— Полагаю, ты знаешь его лучше меня, — он продолжал улыбаться, чуть прищуриваясь, и все еще парил в воздухе, едва отрываясь от белоснежного пола.

Анна кивнула, соглашаясь то ли с его словами, то ли с собственными промелькнувшими в гулкой какофонии мыслями. Она отчего-то точно знала, что этот человек не помнил собственного имени, ведь ему было даровано другое, никогда по-настоящему ему не принадлежавшее. Все вокруг было нескончаемо белым, даже их одежда как будто светилась прозрачной пустотой, а у Анны в голове что-то клацало и щелкало. Будто крутились неповоротливо заржавевшие шестеренки, сбрасывая с себя тысячелетнюю пыль. Вокруг нее был Кондракар, самый центр бесконечности, и она вернулась сюда слишком рано, будто кто-то подтолкнул ее специально, чтобы убрать с дороги.

Где-то вдалеке, но в то же время рядом громыхнуло, по гладкой воде прошла и исчезла мелкая рябь. Тот, чье имя Анна теперь знала, на мгновение сбросил улыбку и нахмурился, но всего один вдох спустя умиротворенно качнул головой. Кто-то прибыл сюда, так же, как и она, но в положенное время, и теперь нужно было встретить ее, принять с распростертыми объятиями. Анна даже на мгновение позавидовала этой женщине, потому что ее время уже пришло. Она была по ту сторону достаточно долго, а самой Анне не хватило времени даже на то, чтобы завести единственного настоящего друга.

Человек с гладким лицом неспешно развернулся, так что взметнулись полы его одеяния, и поплыл вперед, все так же сцепив в замок пальцы. Анна глядела ему в спину недолго, коротко обернулась на кружащиеся сферы и, поморщившись, бросилась следом. Она ведь на самом деле понятия не имела, куда ей следует идти и что делать, а он была единственным, что сейчас способен ее видеть.

— Химериш! — слово, которому Анна не могла найти применение, сорвалось с языка будто само собой.

Анна откуда-то знала, что он не помнил собственного имени, так что называть его так было бессмысленно, но тем не менее он на мгновение замер, будто оцепенев, коротко обернулся и одарил ее легкой, чуть грустной улыбкой. Она догнала его за несколько шагов, и тяжелая белесая дверь захлопнулась, сливаясь с такими же слепящими стенами. Чем дольше Анна была здесь, тем больше оттенков белого видела. Свет точно рассыпался радугой, оседал на стенах цветными капельками-стеклышками, и все казалось бледно-розовым, красным и золотым, как небо во время заката. Химериш двинулся дальше, стоило Анне настигнуть его, не проронил больше ни слова и будто и вовсе не придал значения сказанному имени, хоть она и была отчего-то уверена, что это не так.

Исходящий из большого зала свет ослеплял, окутывал и давил на плечи, и Анне страшно захотелось зажмуриться еще до того, как он показался взгляду. Химериш проплыл вперед, так и не опускаясь на пол, и Анна шагнула следом, лавируя между многочисленными разномастными существами. Народу здесь собралось действительно много, все приветствовали новоприбывшую, хлопали в ладоши и смеялись, а у Анны от их многочисленных голосов звенело в ушах. Она поначалу старалась лавировать между плотным скоплением людей, но это оказалось без надобности. Все вокруг расступались перед Химеришем, давали ему дорогу безоговорочно, и он одаривал этой своей снисходительной улыбкой каждого, на кого только бросал взгляд. Анна даже на мгновение позавидовала ему, и он вдруг обернулся, лукаво подмигнул и снова натянул на лицо бесстрастное выражение.

Ян Лин стояла прямо посреди огромной залы, со всех сторон окруженная уходящими вверх рядами вырезанных в камне скамей, и смотрела как будто точно Анне в глаза. Анна знала, что она тоже пока неспособна увидеть ее, но отчего-то от этого взгляда становилось тепло. Здесь вообще, казалось, не существовало ни холода, ни тепла, ни жажды, ни голода, один лишь белый свет посреди белого замка в центре бесконечности и белые одежды, окутывающие побелевшее тело. Каждый здесь присутствующий был мертв так или иначе, существовал бесплотным духом, безразличным мирским делам, так что Анна назвала бы Кондракар скорее сборищем теней, чем величайшей светлой крепостью. В конце концов, чтобы быть великим, ты должен быть жив, иначе всем становится на тебя совершенно плевать.

Звон невидимых колокольчиков раздался рядом, потянул Анну куда-то в сторону, и она крепко зажмурилась, не желая двигаться с места. Ей нельзя было уходить, она должна была стоять здесь, потому что из всех здесь собравшихся один лишь Химериш видел ее и был способен подтвердить, что Анна действительно существует. Гул вокруг сводил с ума, шепот переговоров сливался в дьявольскую какофонию, и у Анны страшно, как никогда при жизни болела голова. Что-то стучалось прямо в черепушку, будто старалось открыть несуществующую дверь, голоса вбивались в виски заточенными серебряными гвоздями, так что хотелось просто сесть, закрыть глаза и исчезнуть, сливаясь с бесконечной слепящей глаза белизной. В следующее мгновение, стоило Анне моргнуть, все стало белым на самом деле, пространство заволокла дымка, и грохот голосов оглушил, разорвал барабанные перепонки и выбросил под ноги сопливым девчонкам, возомнившим себя самыми сильными.

Их было четверо, потому что одна все еще сидела на Земле подле мертвого, бесполезного теперь тела, а Анне казалось, что помимо нее чего-то катастрофически не хватает. Они выглядели растерянными, все с одинаковыми, как у кукол, лицами, а за их спинами блестела, посылая Анне совсем другую улыбку, будто окутанная мраком тень. От ярких нарядов четверых из пяти стражниц слепило глаза похлеще чем от белого, они стояли здесь яркими кляксами, чужеродными и разобщенными, а где-то в далекой комнате кружились, едва поспевая друг за другом, Аурамеры, олицетворяющие данные им силы. Анне казалось, что она упала, но это было вовсе не так. Она всего лишь стала маленькой, совсем крошечной, едва ли видимой на кончике ногтя, а эти девочки с чужой силой возвышались острыми горными пиками, ощерившимися друг на друга.

Прохладная, едва ощутимая ладонь легла на плечо, и теплая ласковая улыбка вновь озарила все оттенками белого. Химериш улыбался ей, будто говорил без слов, и Анна понимала, внимала и делала, потому что никто другой пока не мог направить ее на более верный путь.

— Бабушка Лин! — взволнованно вскрикнула Вода, едва раскрыв круглые от удивления глаза. — Неужто мы все-таки умерли?!

Она застонала, накрывая лицо ладонями, но голос ее на самом деле звучал не очень-то расстроенно. Анне казалось, что она слышит каждую ее мысль, мельчайшее намерение, и от этого отчаянно чесались пальцы и хотелось смеяться. Земля толкнула подругу плечом, кивнула Ян Лин, приветствуя, но не произнесла ни звука, задавая вопросы одним взглядом. Огонь и Единение стояли, хлопая глазами и разглядывая все вокруг, и Анне казалось, что они взглядами вот-вот прожгут в белом камне дыру.

— Только я, моя дорогая, — Ян Лин шагнула вперед, и Анна попятилась, пропуская ее, — пока только я.

Голос ее звучал печально, но вместе с тем уверенно. Она отжила свое и не имела печалей, однако все же грустила о тех, кто будет о ней вспоминать. Анна, поймав на себе вопрошающий взгляд Химериша, моргнула и тихо ойкнула, принимаясь за исполнения наставления. Сейчас юные стражницы должны были собраться вместе, впервые в Кондракаре, центре самой бесконечности, чтобы силы их наконец стабилизировались, обрели баланс и засияли так ярко, чтобы окрасить цветами все белое, куда хватает глаз.

Воздух явилась в неяркой вспышке, стоило Анне подумать о ней, оглянулась, раскрыла рот и бросилась на грудь закутанной в белое бабушке. Анна, говоря честно, понятия не имела, что только что сделала, но Химериш смотрел на нее одобрительно, а лицо его, казалось, стало еще более гладким. Время вокруг словно остановилось, хоть Анна и была уверена, что здесь его не существовало вовсе, солнечные блики, пробивающиеся сквозь облака, замерли витиеватыми узорами на стенах, и все вдруг рухнуло, покрываясь чернильными пятнами тьмы.

* * *

Астральная капля Фобос слушала неразборчивое щебетание не своей младшей сестры, тихо улыбалась и заплетала ее волосы в косы. Дождь яростно бил по стеклам, стекал по шершавым камням замка и впитывался в и без того переполненную влагой, но все еще мертвую землю. Небо затянулось черными тучами, время от времени вспыхивали яркие, разрезающие облака молнии, и прокатывался от горизонта до самого горла тугой, растекающийся по волосам гром. Элион, точно не она сотворила все это, радостно щебетала, рассказывая о своей жизни на Земле, а Фобос отчаянно хотелось свернуть ей шею.

Это дитя было глупым птенцом, едва научившимся раскрывать рот, чтобы принимать пищу, и все вокруг должны были тотчас же завалить ее червяками. Элион по-королевски вздергивала подбородок, глупо по-детски хихикала и перебирала в пальцах рукава платья, сутулясь и закидывая ногу на ногу. У астральной капли Фобос были все воспоминания оригинала, и этот ребенок был отвратительно похож на их мать, когда-то вычеркнувшую ее существование целиком. Элион так же улыбалась, была такой же до одури глупой, а еще зачем-то пыталась кого-то спасти. Фобос чувствовала это как покалывание на кончиках пальцев, и оттого хотелось зажмуриться и сбежать. Она знала, что оригинал достаточно жестока, чтобы прикончить саму себя, не моргнув и глазом.

— Так оборотни живут в северо-восточных лесах? — Элион склонила голову набок, глядя куда-то на разбушевавшуюся стихию. — Рик, то есть Седрик тоже оттуда?

Ее глаза были серыми, как затянутое тучами небо, сливались со вспыхивающими и гаснущими молниями, впитывающимися в землю, и смотрели куда-то гораздо глубже, чем какая-то волшебная копия могла достать. Астральная капля Фобос перебирала ее волосы, тщательно расчесывала и заплетала в косы, венчая гладкими тонкими обручами. Настоящая Фобос была где-то снаружи, но она знала, что оригинал всегда чувствует ее, следит за каждым ее действием. Она чувствовала себя скованной невидимыми кандалами, отчаянно хотела вырваться и свернуть маленькому беспомощному птенчику шею. Копия ненавидела все то же, что и оригинал, и сейчас с небес на землю падали, увенчанные тугими каплями, яркие молнии.

— Где он, кстати? — качнула ногой Элион, должно быть поняв, что она не собирается отвечать.

Фобос улыбнулась, качнула головой, поправила законченные косы. Элион эта прическа совершенно не шла, но руки двигались сами собой, словно следовали написанному кем-то сценарию, и сама она была не в силах остановиться. Гидеон молчаливым памятником самому себе стоял у дверей, заложив за спину руки, сверлил дыру в ее спине и, кажется, даже не дышал. Фобос чувствовала себя неуютно в подобной компании, хотела сбежать, уничтожая все на своем пути, но у нее совсем не была сил. Оригинал была слишком жадной, чтобы делиться с ней имеющимися и без того жалкими крохами.

— И где, — Фобос вздрогнула, когда ее ладонь перехватили, осторожно прижали к теплой щеке, — моя сестра?

Ужас прошелся по телу жаркой удушающей волной, сковал легкие и обвился вокруг головы тугим раскаленным обручем. Элион по-прежнему смотрела куда-то вдаль на бушующую над городом грозу, Гидеон молчал, не собираясь вступаться за нее, а Фобос могла прямо сейчас обхватить сведенными в судороге пальцами хрупкую шею.

Однако вместо этого она лишь мягко улыбнулась, погладила сестру по щеке и захлопнула ставни взмахом руки.

— Я всегда рядом с тобой, — прошептала она девчонке в самое ухо.

Порыв ветра ударил в узкое окно так, что трепыхнулись в наступившей темноте шторы, колючая щекотка прошлась вниз по позвоночнику. Фобос вздохнула, заправила выбившуюся неаккуратно прядь за ухо и склонилась ниже, касаясь губами ее щеки. Элион глядела на нее широко раскрытыми глазами, на щеках ее блуждал румянец, но не исходило от нее ни испуга, ни удивления. Будто птенчик с интересом глядел на лезущего прямо в его клюв червяка.

Еще одно движение — и руки ее могли сомкнуться на тонкой, обманчиво беззащитной шейке. Фобос смотрела точно в серые как грозовое небо глаза, и у нее самой они были такие же отвратительные. В глазах юной принцессы бушевала гроза и взрывались над небом молнии, и все на свете становилось крошечным и совершенно нестрашным.

— Ваше Высочество, — прервал громыхающую тишину Гидеон, — вам давно пора спать.

Элион мотнула головой несогласно, отстранилась, убирая от себя ее руки. Фобос показалось, будто одна из сверкающих молний ударила точно в нее, пришпилила к влажной почве и исчезла, оставляя внутри выжженную насквозь дыру.

— Но я хочу дождаться ее, — Элион по-детски надула губы, склонила голову набок, — к тому же было бы жалко портить только что сделанную прическу.

Она поднялась, оставляя Фобос сидеть, и каблучки ее туфель зацокали по каменному полу. Фобос вздрогнула, когда на нее обрушилась еще одна молния, а за ней еще и еще, будто все они вдруг выбрали ее своей целью. Черные глаза Гидеона сияли в темноте, тугие капли били по стеклу и по стенам, и ничего на свете уже нельзя было переписать.

* * *

Калеб вел их вниз, петлял узкими лестницами и длинными коридорами и где-то в глубине души наверняка надеялся потеряться в этих полузабытых закоулках Заветного города. С их исчезновением все проблемы Меридиана решились бы разом, плохое стало бы хорошим, а зло превратилось в добро, и он даже готов был пожертвовать ради этого собственной жизнью. Впрочем, кажется, Фобос прекрасно ориентировалась в тех закоулках, где никогда не должна была бывать, так что, поддавшись бессмысленному влечению, Калеб рисковал разве что пропасть сам, так и не сделав ничего из того, что планировал. Он, честно говоря, никогда не собирался помогать этой женщине, одна только подобная мысль вызывала у него тошноту, но теперь, переступая через самого себя, Калеб вел ее и ее отвратительного спутника вниз только чтобы не остаться забытым всеми призрачным цветком, рано или поздно сгниющим в опустевшей миске с водой.

Шаги Фобос отдавались в тишине гулким цокотом каблуков, она ступала нарочито звонко, уверенно обходила неустойчивые, облупившиеся места и будто едва ли дышала Калебу в самый затылок. Под ее пронзительным взглядом ему было неуютно, так что мурашки приподнимали волосы на загривке, а ладони сами собой сжимались в кулаки. Калеб понятия не имел, зачем ей все это надо, но все еще послушно шагал, сомневаясь, что сможет встретить сегодня самого себя или того, кто нацепил на себя его личину. Признаться честно, он не был уверен, что Фобос не сделала этого самостоятельно только чтобы заманить его в ловушку и попасть в Заветный город, и от одной этой мысли запястья и шею сводило судорогой. Калеб слишком хорошо помнил преподанный ему в подземелье замка урок и вовсе не собирался делать ничего, что могло хоть как-то скомпрометировать его перед ней. По крайней мере прежде, чем в его руках окажется ее отрубленная голова.

— Пришли.

Дорогу им преградила цельная на вид каменная стена без единой щели или трещинки. Дальше, за ней, располагался временный лагерь беженцев из сопротивления, а Калеб прямо сейчас самостоятельно привел к ним ту, кого они боялись и ненавидели больше всего. Фобос стояла прямо за его спиной, дышала ему в затылок и продолжала молчать, будто сделалась призраком или ходячей каменной статуей. Еще дальше, на последней ступени лестницы застыл Седрик, и уж от его взгляда Калебу точно хотелось провалиться сквозь землю.

На плечо Калеба легла едва теплая ладонь, и он невольно вздрогнул, послушно отстраняясь. Она не должна была знать способ попасть внутрь, но отчего-то эта женщина, ухмыльнувшись и взмахнув руками, лишь прошептала что-то себе под нос. Ничего не происходило целое мгновение, а после, кажется, весь подземный город пришел в движение. Дрогнули, осыпавшись пылью, стены, расползлись широкие длинные трещины, загудело и засвистело, и кусок стены перед ними просто исчез, скрываясь в полу. Калеб невольно скосил глаза, но там не было ничего, кроме такого же ровного, идеально гладкого камня без единой трещинки или щелочки. Тот способ попасть внутрь, который он знал и использовали повстанцы, предполагал лишь открытие узкой щели, в которую приходилось протискиваться по одному, но Фобос, кажется, раскрыла перед ними парадную дверь.

— Жди здесь, — коротко бросила она, шагая вперед.

Сзади послышался едва слышимый шелест, а когда Калеб обернулся, Седрик уже стоял, склонившись так низко, что концы его волос свивались на ступеньках кольцами, похожими на развалившихся где-нибудь на солнце змей. Он все еще чувствовал на себе пронзающий взгляд, но теперь отчего-то стал чуточку увереннее. Если у него все получится, можно будет расправиться с этой женщиной прямо здесь и прямо сейчас.

Стоило им пройти немного дальше, и дверь с таким же скрипучим грохотом появилась на месте, будто в одночасье отрезая любые пути отступления. Калеб не был уверен, слышали ли эти звуки в лагере, но в глубине души надеялся, что его товарищи уже приготовились к отражению нападения. Фобос, словно прочитав его мысли, громко усмехнулась, и Калеб почувствовал, как завязывается в животе тугой узел и ноют едва зажившие раны. Больше всего на свете он не хотел снова становиться цветком в ее саду, но Фобос все еще была единственной, кто мог вернуть его в первоначальное состояние.

Больше неприступных стен впереди не предвиделось, но Калебу отчего-то все равно казалось, что что-то не так. Его товарищи не могли не услышать пробравший Заветный город грохот, и уже должны были выйти им навстречу, чтобы не пропустить незваных гостей дальше. Так почему все еще было так тихо, так спокойно и так тревожно одновременно?

— Как легко твои приспешники тебя предали, — усмехнулась вдруг Фобос, останавливаясь.

Перед ней была закрытая дверь, но и она, кажется, не была для нее помехой. Из-за двери слышались громкие возгласы и смех, а громче всех смеялся как будто сам Калеб, воодушевленно рассказывающий остальным невероятные планы по свержению власти и перевороту. Моргнув, он вдруг увидел толпу людей впереди, внимающих каждому его слову, многих своих товарищей, улыбающихся и поддерживающих его, а еще высокий потолок и непривычно темные стены, покрытые точно ядовитым зеленоватым свечением.

— Они не мои приспешники, — снова моргнув, бросил Калеб, — мы лишь преследуем одну цель.

Фобос снова громко презрительно усмехнулась так, что люди внутри могли услышать, глаза ее ядовито сверкнули, а Калеб вдруг понял, что прекрасно видит в кромешной темноте тайных коридоров без магии или факелов.

— Отделить мою голову от шеи?

Голос ее звучал тихо и мелодично, и Калеб вздрогнул, как будто кто-то занес над его головой топор палача. Прежде, чем он успел распахнуть дверь и прекратить весь этот фарс, его схватили за руку и дернули назад. Фобос громко расхохоталась, складывая на груди руки, склонила голову набок и облизнулась, а громадные руки на плече и шее Калеба вдруг разжались. В ухо ударило шумное дыхание, темнота вдруг накатила, мешая видеть, а камни вокруг показались оглушающе холодными.

— Почему ты пришел только сейчас? — громогласным шепотом выдохнул Ватек ему в лицо.

В комнате за дверью смеялись, Калеб слышал это отчетливо, но не мог разобрать слов. Он чувствовал исходящее от стоящего слишком близко Ватека тепло, чувствовала на себе два скрестившихся взгляда и понятия не имел, что ему теперь делать.

— Что значит, только сейчас? — каркнул Калеб, понижая голос до свистящего шепота.

Он был здесь вчера и еще несколько дней назад, каждый раз они с Ватеком встречались, разговаривали и затем прощались, расходясь в разные стороны. Калеб говорил перед беженцами, рассказывал о своих планах, подбадривал каждого, а потом стены за ним неслышно смыкались, осыпаясь заглушающим остальные звуки грохотом. Заветный город встречал его и провожал как верного, любимого гостя, распахивал перед ним свои двери где бы то ни было, и не было здесь такого места, что оставалось для Калеба запретным.

— Какое трогательное воссоединение двух моих преданных слуг, — мурлыкнула Фобос.

Звук ее голоса резанул по ушам, а свет из открытой двери ослепил слишком надолго, чтобы Калеб успел увидеть самого себя. Что-то здесь было не так, и то ли он попался в вырытую для другого яму, то ли сам выкопал ее для себя. Все взгляды скрестились на них, послышался многоголосый рев, и прежде, чем Калеб успел осознать происходящее, кто-то пронзил его мечом.

* * *

К тому времени, как в еще одной слепяще-белой вспышке появилась Хай Лин, все они успели немного успокоиться. Странный лысый человек с татуировкой на голове велел им рассесться на подобии трибун и дождаться подруги, потому что объяснять все четырем из пяти не имело никакого смысла, а Ян Лин, кажущаяся теперь тоже какой-то неправильной, все улыбалась и гладила рыдающую Ирму по голове. Тарани бродила вокруг, Корнелия привычно закатывала от происходящего глаза, а Вилл казалось, что что-то еще непременно должно случиться. Но ничего не случалось, они все ждали неведомо чего неведомо где, будто запертые в клетке чьей-то искусной иллюзии. Вилл на самом деле понятия не имела, почему ей в голову пришло именно такое сравнение, но все вокруг напоминало один из тех найденных ими рисунков Элион, в самом углу каждого из которых обязательно пряталась едва приметная черная клякса-тень.

Все вокруг было белым и разноцветным одновременно, таким, что от красок рябило в глазах, в еще голова шла кругом от собравшихся в огромном зале существ. Вилл раньше не могла даже вообразить нечто такое же потрясающее, а теперь восседала в самом центре, грея ладони о вибрирующее сердце Кондракара. Ей отчего-то казалось, что кто-то сверлит ее затылок пристальным придирчивым взглядом, но, оборачиваясь, Вилл не видела за собственной спиной ни единой души.

Когда их наконец-то снова стало пятеро, нечто будто дрогнуло и пришло в движение. Хай Лин бросилась бабушке в объятия, Ирма громко всхлипнула, некрасиво хлюпая носом и вытирая слезы рукавом, а Корнелия презрительно фыркнула и отвернулась. Тарани, Вилл заметила это в самый последний момент, раскрыла рот, чтобы что-то сказать, а потом мыльный пузырь лопнул и испарился. На самом деле ничего не случилось, нечто взорвалось лишь у одной Вилл в голове, и лысый человек улыбнулся шире и зачем-то подал ей руку. Перед глазами замелькало, в ушах засвистело, и мгновение спустя все смолкло, будто ничего на самом деле и не было.

— Бабушка Ли-и-и-ин! — вопила в один голос с плачущей Хай Лин Ирма.

— Это место просто потрясающее! — восторгалась с открытым от восхищения ртом Тарани.

— Какая нелепость! — бурчала себе под нос Корнелия.

— Все ведь должно быть не так, — горячо шептал чей-то едва уловимый голос на задворках сознания, — когда уже настанет мое время?

Вилл часто моргала, глядя на протянутую руку, узкую и бледную, будто совсем неживую, а сердце на ладонях яростно пульсировало, освещая ее красноватым цветом разбавленной крови. Голоса вокруг сливались в кипящую, вытекающую прочь кашу, и Вилл отчаянно хотелось зажать уши и сделать так, чтобы все замолчали прямо сейчас. Звуков было слишком много, но чего-то все еще отчаянно не хватало, точно кто-то забыл повесить звезду на сияющую огнями новогоднюю елку.

— Ну же, дитя, — голос сменился другим, чуть более ярким и теплым, — позволь мне помочь тебе.

Моргнув, Вилл схватилась за протянутую ладонь, и все вдруг стихло, сделавшись таким, как было всегда. Сердце, вспыхнув напоследок, исчезло в ладони, запульсировло изнутри и затихло, оглушающий грохот сделался всего лишь гулом голосов вокруг, а ладонь, за которую она ухватилась, оказалась мягкой и теплой. Лысый человек с татуировкой на голове смотрел на нее сверху вниз и ласково улыбался, и Вилл пришлось моргнуть еще несколько раз, чтобы образ смутно знакомой женщины исчез из-за его плеча. Впрочем, женщина тоже, кажется, легко и тепло улыбалась, качала головой слегка укоризненно, а в глазах ее вспыхивала и гасла яркая многоголосая пустота.

Никто вроде бы не заметил ничего необычного. Даже время как будто замерло на мгновение, позволяя Вилл провалиться в небытие и вынырнуть, потому что Тарани все еще вращала любопытно головой, Ирма и Хай Лин утирали друг другу слезы, а Корнелия, не будь самой собой, глядела куда-то вверх. Лысый человек потянул ее на себя, и Вилл послушно поднялась, отряхивая юбку свободной рукой. Тепло его ладони приятно грело, яркий свет больше не слепил, да и диковинных существ вокруг разом стало как-то подозрительно мало. Не то чтобы Вилл была против, на самом деле у нее разбегались от разнообразия и великолепия глаза, но голова все еще неприятно кружилась и казалось, что еще шаг — и она упадет.

— Добро пожаловать на Кондракар, стражницы, — сказал лысый человек, отпуская руку Вилл.

Он не повышал голос, но все вокруг вдруг затихли, внимая его словам. Голос его разнесся эхом по огромному залу, отразился от стен и рванул в центр, будто верный пес возвращался к хозяину. Вилл вздрогнула от окатившей ушатом ледяной воды тишины, последовавшей за его словами, моргнула и скосила глаза на замеревших в объятиях Ян Лин Ирму с Хай Лин. Сердце внутри билось спокойно, тело стало легким-легким, будто Вилл могла взять и взлететь без всяких волшебных крыльев. Все вокруг больше не казалось одуряюще белым, рассыпавшись всеми цветами радуги, и во всем огромном зале с высокими трибунами-лавками не осталось никого, кроме них. И все равно Вилл казалось, будто кто-то стоит прямо за ее спиной и жарко дышит в затылок.

— Что, тот самый Кондра-как-его-там? — фыркнула Ирма, шмыгая носом и утирая со щек слезы.

— Центр бесконечности! — пораженно выдохнула Хай Лин.

— Та самая крепость из сказок, что я рассказывала вам с самого детства, — ласково улыбнулась Ян Лин, подглаживая обеих девочек по волосам.

Что-то в груди кольнуло, и Вилл вздрогнула, крепче сжимая пустую ладонь. Корнелия нахмурилась и поджала губы, а Тарани, слишком увлеченная местной архитектурой, и вовсе пропустила сказанное мимо ушей. Лысый человек мягко, почти по-отечески улыбался, оглядывал каждую из них с нескрываемым интересом, и Вилл хотелось одновременно спрятаться от его взгляда и показать себя как можно лучше. Он парил над полом, едва касаясь белого мрамора кончиками пальцев, а длинный балахон казался отчего-то траурным одеянием. Бабушка Ян Лин была одета в такой же, и все существа вокруг, успевшие уже давно исчезнуть, тоже носили похожие.

Татуировка на лысой голове этого человека была похожа на сердце Кондракара, но отчего-то другое, будто более правильное. Розоватый шар окутывало едва уловимое свечение, а полумесяц охватывающего его крепления искривлялся на едва приплюснутых полюсах. Вилл никогда не сравнивала Сердце с планетой, особенно с Землей, но теперь ей вдруг показалось, что эта незамысловатая вещица, позволяющая им высвободить собственные силы — штука куда более неприятная, чем виделось на первый взгляд.

На мгновение Вилл показалось, что кто-то хихикнул ей в самое ухо, и она резко развернулась, встречаясь взглядами с белесой пустотой. Позади, да и нигде вокруг не оказалось никого, кроме них пятерых, бабушки Лин и этого странного парящего в воздухе человека. Сердце Вилл быстро забилось и стремительно успокоилось, перед глазами мелькнула и пропала искрящаяся тень, затягивающая непроглядной чернотой. Здесь совершенно точно не было больше никого, но в то же время тот, кто глядел ей в спину от самого дома мадам Рудольф, все еще не желал упускать ее из виду.

— Ты чего дергаешься, как будто тебе Фобос в ухо дышит? — резкий голос Ирмы ворвался в сознание вороньим карканьем, и Вилл вздрогнула, невольно отталкивая от себя ее руку.

Ирма смотрела на нее удивленно, тоже вертела головой, но никого, конечно, не могла увидеть.

— Я, — Вилл запнулась, тряхнула головой, — похоже, на сегодня с меня достаточно приключений.

Мерещится уже всякое, мысленно добавила она, растягивая губы в кривой улыбке. Ирма, удовлетворившись данным ответом, пожала плечами и отстранилась, возвращая все внимание членам семейства Лин. Тарани, наконец закончившая осмотр территории, глянула на Вилл обеспокоенно, но говорить ничего не стала, лишь зябко повела плечами. В этом месте не было ни тепла, ни холода, Вилл не ощущала ни голода, ни жажды, но все равно хотела поскорее вернуться, забраться под одеяло и спрятаться ото всех монстров и злодеев в родной теплой кроватке.

— Вы можете звать меня Оракул, — негромко сказал лысый человек, отвечая на чей-то вопрос, и голос его снова эхом разнесся по залу, — я призвал вас сюда, потому что пришло время.

Он лгал, Вилл чувствовала это нутром, будто кто-то шептал ей на ухо совершенно другие слова, но рот ее больше не открывался. Губы слиплись одна с другой, язык прирос к небу, а зубы превратились в цельный нерушимый камень, не позволяющий сделать вдох. Кто-то как будто обнимал Вилл за плечи, не позволяя двинуться, и тепло с основания шеи постепенно перетекало на позвоночник, туда, где из спины показывались тонкие стрекозиные крылья.

— Так стражницами могут быть и мужчины? — вырвалось из ее рта, будто некто другой произносил эти слова ее языком.

Оракул вдруг оказался близко, так, что Вилл не успела даже отшатнуться, опустился на пол и вдруг сделался с ней почти одного роста. Он мягко улыбнулся, рука его дрогнула, будто он собирался потрепать ее по волосам, но передумал в последний момент.

— В таком случае мы зовем их стражниками или стражами, — он качнул головой, сцепил ладони в замок за спиной, — стражи — это пять существ с любого уголка вселенной, которым дарована особая сила…

— То есть вы хотите сказать, что наша магия — не наша вовсе? — вскинулась, ощерившись неприветливой улыбкой, Ирма.

Она перебила его, помешала договорить, и Вилл захотелось одернуть ее, заставить помолчать, когда следует. Ирма всегда была такой, пусть они и не были знакомы достаточно долго. Она говорила слишком много и часто невпопад, смеялась и подшучивала надо всеми подряд, но вместе с тем погрязла глубоко в собственных комплексах.

— Это не совсем так, — Оракул развернулся к Вилл спиной, отошел, оставляя ее в одиночестве, — сила уже была в вас, мы лишь усилили ее достаточно, чтобы пробудить.

— Значит вы можете вернуть все обратно? — вскинула подбородок Тарани.

— Можем, — ласково кивнул Оракул, снова тепло улыбаясь.

На долгое мгновение в зале повисла гробовая тишина, и Вилл показалось, что кто-то совсем рядом оглушительно громко смеется. Однако никто из присутствующих не раскрыл и рта, а Ян Лин отчего-то помрачнела и прижала внучку к себе крепче.

Никто из них никогда не хотел этой силы, никто не желал рисковать жизнью ради спасения чужого и чуждого мира. Разве что Корнелия, презрительно фыркнув с сложив на груди руки, громко подумала, что ни за что не оставит Элион в беде. Вилл не была уверена, нужна ли Элион на самом деле помощь и была ли она в беде, но рот все еще предательски не открывался, словно кто-то другой плотно зажал его прохладными ладонями.

— Уверена, что Элион нужна помощь сейчас? — озвучила ее мысли Ирма, складывая на груди руки.

Если бы ей прямо сейчас предложили избавиться от этой силы, Ирма бы тоже отказалась. Они с Корнелией на самом деле были слишком похожи, чтобы быть настоящими подругами, и поэтому одна из них всегда пыталась поставить себя выше другой. Корнелия поджала губы и отвернулась, но промолчала, однако Ирма, кажется, не желала останавливаться. Она сделала пару шагов в ее сторону, остановилась, словно передумала, и возвела глаза к потолку, задумчиво причмокивая:

— Вы были лучшими подругами с детского сада, но ты первая ничего ей не рассказала.

— Элион имеет полное право на нас злиться, — поддакнула Хай Лин, выбираясь из бабушкиных объятий, — но мы все равно должны помочь ей.

— Миссис Рудольф ведь рассказала, что Фобос собирается сделать, — кивнула Тарани, — это меня пугает.

Оракул слушал их и продолжал ласково, немного задумчиво улыбаться. Он стоял к Вилл спиной, все еще сцепив ладони в замок, но она будто видела его гладкое белое лицо, татуировку сердца Кондракара на голове и светлые, почти прозрачные голубые глаза. Этот человек не собирался говорить им правду, некто все еще шептал Вилл на ухо, и она никак не могла перестать слушать. Чужой голос лился в уши липкой патокой, капал на плечи и сковывал руки. Темный огонек кляксы-тени блестел на резном подоконнике, а снаружи проплывало, лениво распадаясь на несколько других таких же, пушистое облако.

Хотелось домой, прижаться к маминой груди, и пусть она сколько угодно крутит романы со школьным историком. В конце концов Дин Коллинз уж точно не пришелец, собирающийся их убить, и он определенно лучше всяких там синекожих уродливых меридианцев. Если бы у Вилл сейчас спросили, хочет ли она оставить у себя данную ей сиу, она бы отказалась, не раздумывая. Но никто не спрашивал, она по-прежнему стояла посреди белоснежной пустоты, раскрашенной тысячей оттенков, обители мертвых и никогда не живых. Вилл чувствовала себя лишней, отчаянно хотела уйти, но не могла даже раскрыть рта или пошевелиться, чтобы открыть портал с помощью поглощенной сердцем печати Фобоса. Хотелось взять кого-нибудь за руку, прижать к себе пушистую ласковую белочку и спрятаться в вырытую среди разбросанных по комнате вещей нору, слишком уютную, чтобы делить ее с кем-то еще.

Все вокруг что-то обсуждали, говорили и говорили, и Вилл хотела бы заткнуть себе уши и свернуться клубочком, забравшись под одну из прекрасных, ужасно жестких на вид мраморных лавок. Ирма спорила с Корнелией, Хай Лин визгливо поддерживала то одну, то другую, а Тарани рассудительно кивала, рассказывая полузабытые всеми детали. Это правда, что Фобос хотела завладеть силой Элион, но и что с того, думала Вилл. Почему именно она должна бросать все, мчаться сломя голову в другой враждебный мир и рисковать жизнью ради девчонки, с которой и не знакома толком? Почему именно Вилл должна держать в ладонях обжигающий силой камень, готовый испепелить ее при едином неверном движении, когда остальные, кажется, просто развлекаются, играя в девочек-волшебниц, спасительниц мира?

Вилл просто хотела вернуться домой, стать самой обычной переведенной ученицей в новой школе, совершенно одной без друзей, но она отчего-то вынуждена была стоять посреди холодной бесконечности, выполняя приказы шепчущего в голове жаркого голоса.

Оракул вдруг оказался близко, так что она почувствовала его дыхание на кончике носа, и его едва теплая ладонь легла на лоб, невесомо согревая. Вилл вздрогнула, невольно подаваясь вперед, и в следующее мгновение он оттолкнул ее, нахмурившись и громогласно приказав:

— Прекрати!