На страницах пыльных книг (гет)

Пыльное мутноватое стекло расчертили морозные узоры, поползли, сталкиваясь и перетекая друг в друга, к самым краям деревянной рамы, застили собой унылый вид промерзшего насквозь города. Седрик преследовал взглядом уходящие под козырек узоры-стрелы, будто сам вычерчивал разветвляющиеся молниями кольца, и то отдалялся, то подавался вперед, обдавая дыханием хрупкое полотно. Снег выпал тонким слоем, смешался с грязью и некрасиво повис на скатах крыш, и все вокруг застыло, спасаясь от холодов. Вспыхнувший было мятеж рассосался сам собой, а на месте тюрьмы теперь стоял некрасивый квадратный холм, пустой и будто затянутый тусклой пепельной дымкой. Седрик смотрел на все это сквозь расчертившие стекло узоры, стоял со сцепленными за спиной пальцами и то и дело поглядывал на госпожу.

Принцесса Фобос сидела в кресле, укрыв плечи и ноги пледом и подперев ладонью щеку, щурилась, будто безуспешно пыталась что-то разглядеть, и цокала по столу длинными острыми ногтями. Наступила зима, и все больше казалось, будто она постепенно превращается в обледеневшую застывшую статую, полную холода и внутри, и снаружи. Госпожа больше не позволяла Седрику расчесывать свои волосы, не позволяла вовсе прикасаться к телу, и оттого все больше казалось, будто это кто-то чужой, занявший ее место.

Шаги туда-сюда нервировали его самого, но остановиться Седрик не мог, не мог перестать смотреть. В накрывших город сумерках все казалось призрачным и эфемерным, узоры на стекле были словно покрывающими душу шрамами, и в несуществующем отражении он будто видел оставленный на его щеке рукой госпожи уродливый алый отпечаток, во всеуслышание заявляющий о его безоговорочной верности. Седрик верил, готов был идти на шаг позади до самой могилы, однако только если бы сам лег рядом. Но госпожа шла в одиночестве, не обращая внимания ни на кого вокруг, и это именно Седрик был рядом с ней причудливыми узорами инея на стекле, неизменно исчезающими, чуть станет теплей.

Скрип тяжелого стула заставил Седрика вздрогнуть и прервать монотонное движение. Он обернулся, опустил руки, но успел увидеть лишь мелькнувшую в дверном проеме платину длинных волос госпожи. Она ушла, оставила его, будто Седрика и не существовало вовсе, и тяжелая дверь захлопнулась низким гулом на сердце. Седрик протяжно вздохнул, но тут же взял себя в руки, подобрался и подошел к столу. Там, прямо посередине, лежал вырванный из тетради листок, сверху донизу заполненный ровными, чуть наклоненными вправо буквами. Почерк Ее Высочества принцессы Элион мало отличался от почерка ее старшей сестры, но все еще был несколько по-детски пляшущим, с несколькими портящими лист помарками. Она писала на английском, земном языке, знание которого госпожа вложила Седрику в голову лишь на время, так что он теперь мог только рассматривать разные по размеру буквы и ровные уходящие вверх строчки.

Госпожа земной язык знала, будто изучала его с самого рождения, однако Седрик нисколько не сомневался, что знала она на самом деле все на свете. Говорили здесь и там почти одинаково, лишь иногда слова казались Седрику набором глупых булькающих звуков, а вот писали совершенно по-разному. Земные буквы, слишком простые и однообразные, Седрику ни капельки не нравились, и оттого он даже не пытался запомнить их, в глубине души считая все это ерундой. И Землю, и стражниц, и принцессу Элион в том числе, лишь мешающих госпоже занять причитающееся по праву место.

Глухой стук двери заставил сердце подпрыгнуть и упасть, заживший шрам на щеке обдало жаром, и Седрик обернулся, не успев отпрянуть. Он, впрочем, едва ли собирался, встретился с колючим болотно-зеленым взглядом госпожи и метнулся, успевая поймать ее до того, как она рухнула на пол. Тело ее оказалось легким, будто бы невесомым, голова тяжело опустилась на его плечо, и Седрик пропустил вздох. Принцесса Фобос дышала тяжело, размеренно и едва ощутимо, цеплялась за него тонкими длинными пальцами, а под глазами ее залегли густые черные тени. Словно тряпичная кукла, она навалилась на Седрика всем телом, коротко взглянула в глаза и презрительно хохотнула, выдавая собственную сущность с головой. Прохладное дыхание сорвалось с ее губ жалобным писком, и в следующее мгновение тонкие длинные пальцы болезненно впились Седрику в плечо.

Выполняя безмолвное указание, Седрик поставил госпожу ровно и замер, готовый поймать в любое мгновение. Она же привычным чуть надменным жестом откинула за спину волосы, поджала губы и вдруг протяжно выдохнула, становясь совсем маленькой и усталой.

— Я ведь почти закончила, — голос ее сливался с трепетанием свечи на столе, — так почему же теперь мне страшно?

Рыжеватые искорки отражались в ее колдовских зеленых глазах, делая их совсем темными, цвета ночного затянутого дымкой елового леса. Седрик поймал ее взгляд, склонил голову и опустился на колени, кончиками длинных волос касаясь подола ее светлого платья. Собственный вид, до отвращения безобразный и жалкий, отражался в мысах ее туфель.

— Вы еще можете остановиться.

Удар, слишком слабый, чтобы причинить боль, хлестнул по щеке, и Седрик проглотил едва не вырвавшийся из горла смешок. Пальцы принцессы Фобос мелко подрагивали, так что она быстро спрятала их в рукаве, губы сделались тонкой белой линией на сероватом лице, а брови некрасиво нахмурились. Седрик вновь опустил голову, глянул на расчерчивающую собственное лицо алую полосу и скривился, прикрывая глаза.

— Я сделаю для вас все, что угодно, — каркнул Седрик, скрывая шипение в собственном голосе.

— Помоги мне, — приказала госпожа, и сердце снова пропустило удар.

— Нет, — отрезал он, глотая слюну, и приготовился к еще одному удару.

Однако вместо этого нечто обжигающе липкое коснулось макушки, запуталось в волосах и скользнуло по лицу, останавливаясь на щеке. Госпожа выплюнула смешок и расхохоталась хрипло и надрывно, ладонь ее горячим клеймом застыла у Седрика на щеке, а сам он замер, превратившись в каменное изваяние. Упоительная ласка длилась всего мгновение, ладонь исчезла со щеки, впуталась в волосы и дернула назад, заставляя Седрика вскинуть голову. Глаза принцессы сверкали в свете тлеющей свечи болотными огоньками, губы растянулись на узком лице, а брови все еще хмурились. Госпожа смотрела на него изучающе, точно копалась в мыслях, пальцы ее больно оттягивали волосы, однако Седрик готов был стерпеть все, лишь бы это заставило ее остановиться.

— О, Седрик, — в ее голосе звучала ядовитая насмешка, — у меня ведь нет никого ближе тебя. Ты знаешь обо мне даже больше, чем я сама. Ужасно раздражает.

Последние ее слова ударили по Седрику так, что потемнело в глазах, но он все равно заставил себя улыбнуться. Растянул губы в кривой усмешке, обнажающей острые змеиные зубы, и она удовлетворенно хохотнула, чуть ослабляя хватку.

— Я принадлежу госпоже, — выдохнул Седрик, чувствуя, как ударяет в сторону кончик хвоста.

Он предстал перед ней в своей самой уродливой форме, даже так, склонившись и сгорбившись, был почти с нее ростом, а она все смотрела, кусая губы и сверкая глазами, и было в ней что-то маняще темное, то, отчего Седрик теперь никогда не смог бы отказаться. Лишь однажды он признался себе, что безоговорочно и бесповоротно влюблен, и даже эта мысль казалась Седрику слишком бестактной по отношению к ней. С принцессой Фобос все было слишком, она была слишком холодной и ластящейся одновременно, а он от одного ее вида становился слишком жадным. Седрик желал ее всю, мечтал спрятать от целого мира и сложить этот мир к ее ногам, был зазнавшимся рабом, слишком уродливым для подобных мыслей, а она смотрела на него пристально, и была в ее глазах та самая искра, с которой она когда-то впервые приказала разделить с ней постель.

— Это я знаю, — шелестящий голос ее звучал насмешкой, ощутимо сводил с ума.

Седрик принадлежал госпоже, а не наоборот, и это осознание сводило с ума тоже.

— Не могу понять, — госпожа потянула его за волосы, разворачивая голову в сторону, звонко цокнула языком, — нравятся мне твои мысли или нет.

Седрик молчал, глядя ей прямо в глаза чуть снизу, и тоже не мог понять. Госпожа перед его лицом кривила тонкие бледные губы, сверкала колдовскими глазами и держала его, будто собаку на привязи, за смотанные в кулак волосы. Свободной рукой она коснулась натянувшейся рубашки на его груди, и Седрик пропустил вздох. Пальцы ее были невообразимо холодными, и он, едва ли осознавая собственные действия, схватил их и прижал к губам.

— А впрочем, — госпожа вырвала ладонь, отступила на шаг, сбрасывая с плеч путающийся в подоле плед, — мне плевать.

Холодный поцелуй обрушился на Седрика почти неожиданно, она рванулась вперед, прижимаясь губами к его губам, обвила руками шею и выдохнула. Седрик все еще был уродливым змеем, но она целовала его, прижимаясь теснее, так, что он чувствовал нарастающий жар ее кожи, будто в последний раз. Седрик не хотел думать, не думал вовсе, обводил ладонями изгибы спины, покрывал поцелуями шею и грудь, путался огромными пальцами в платиновых волосах и лишь мечтал о том, чтобы хоть на мгновение она принадлежала ему.

* * *

Крошечные липкие снежинки падали на стекло, таяли и скатывались вниз прозрачными капельками. Тусклое зимнее солнце отражалось от накрывающих небо облаков, путалось в редком белесом снегу и исчезало в извечной грязи под ногами поредевших прохожих. С наступлением холодов народу на улице стало совсем мало, а Элион буквально слышала, как нарастают шепотки из заколоченных наглухо домов. Сестра назначила ее коронацию на начало весны, и с каждым мгновением ожидания этот день становился все ближе. Впрочем, ждать времени у Элион не оставалось, бесконечные учителя посещали ее комнаты толпами, приходили с рассветом и уходили по темноте, заваливая горами домашнего задания. Учебы, казалось, было даже больше, чем в школе, но Элион удивительно нравилось. Она ощущала на себе бесконечные восхищенные взгляды, говорила столько, что в конце концов отваливался язык, а еще получалось у нее так легко, будто и знала она уже все на свете.

Сейчас же, укрытая вечерними сумерками, Элион сидела, расчесывая волосы пальцами, глядела в окно на безмятежный, усыпанный снегом квадратный холм, и думала, что зима здесь на самом деле в два раза короче земной. Летоисчисление в Метамуре казалось Элион странным, но она не спрашивала, просто запоминала, что сезоны здесь измеряются переменой погоды, а время почти никак не согласуется с земным. Например, рассказывала ей когда-то сестра, год на этой планете мог длиться пару сотен земных лет, а мог уложиться в несколько дождливых недель. Почему-то больше всего время совпадало осенью и в начале весны, когда вода застилала взор, а человеческая жизнь изменяла темп. Элион думала о том, сколько теперь времени прошло на Земле и как там Корнелия, но тут же отбрасывала глупые мысли, любовалась покрывающими стекла морозными узорами и вплетала в волосы магические цветы.

Сестра любила лилии и ненавидела розы, но сад ее был полон именно бутонов говорливых, шепчущихся между собой и разбалтывающих любые секреты роз. Невянущие даже зимой, они закрывали покрытые инеем лепестки и делались тише, но вовсе не замолкали. Элион то и дело гуляла в саду, потому что сестра разрешила ей делать что угодно, слушала краем уха и любовалась темным, нависающим над самой макушкой небом.

Сегодняшнее вечернее небо было темно-синим с исчезающей полосой бледно-лилового на горизонте, рассыпавшиеся по его полотну звезды казались крапинками серебряной пыли, а вьющиеся по ветру мелкие снежинки были растворяющимися прямо в воздухе чудесами. Элион перебирала волосы пальцами, расчесывая спутавшиеся за день косички, а положенный для этого дела гребень плясал прямо в воздухе легкий незамысловатый танец. Хотелось спать, Элион страшно устала за день, но отчего-то все равно упрямо сидела, вглядываясь в густеющую темноту за стеклом. Наверное, думала она, в Хитерфилде сегодня Рождество, и оттого чудеса чудятся ей даже там, где все и так насквозь пропитано ими.

Тихий скребущийся стук в дверь заставил ее вздрогнуть, и танцующий серебряный гребень со звоном рухнул на пол. Элион хлопнула глазами, фокусируясь на мерцающем свете плывущих под потолком огоньков, соскочила с мягких подушек и только потом вспомнила, что ей вовсе не нужно вставать, чтобы открыть дверь. Появившаяся в дверном проеме сестра обдала ее застывшую посреди комнаты фигуру насмешливым взглядом, а Седрик за ее спиной почтительно поклонился. Элион кивнула, давя улыбку, Фобос шагнула внутрь, и дверь за ее спиной тихонько захлопнулась.

— Я полагала, ты уже спишь, — ровный голос сестры мешался с бьющимся о камни стены ветром.

Она обвела комнату цепким колючим взглядом, присела на самый краешек разбросанных посреди подушек и приглашающе махнула ладонью. Валяющийся на полу гребень легко взвился в воздух, опускаясь на протянутую руку, и Элион послушно села рядом, устремляя взгляд на гуляющий по щекам сестры румянец и тонкие, чуть вздернутые в насмешливой улыбке губы.

— Не спалось, вот и встала, — соврала Элион.

Сестра понимающе кивнула, делая вид, что верит, и Элион улыбнулась, позволяя ей подхватить вьющиеся от кос волосы. Огоньки под потолком сменили цвет с серебристого на золотой, и комната вдруг превратилась в теплый кусочек лета. Элион любила зиму, игры в снежки и катающуюся на коньках Корнелию, но лето с его бесконечными днями, цветами и запахами завораживало, будто таило в себе куда больше тайн. Сестра казалась Элион платиной текущих ручейков и зеленью шелестящих лесов, но тонкие пальцы ее были обжигающе холодными, а розоватый румянец исчезал со щек всякий раз, стоило взглянуть на темноту за окном.

— Мне кажется, у меня ничего не получится, — призналась Элион, убаюканная легкими, почти невесомыми касаниями.

Серебряный гребень скользил по ее волосам неощутимо, потеплевшие пальцы сестры едва ли касались кожи, а Элион отчего-то хотелось большего. В детстве, думала она, мама часто обнимала ее на ночь, целовала в лоб и обязательно рассказывала сказку, а сестра лишь расчесывала волосы, скупая на слова и прикосновения, а потом уходила, оставляя за собой шлейф скопившихся на языке вопросов и покалывание волшебства на губах.

— Это не так, — качнула головой Фобос, и выражение на ее лице на мгновение сделалось мечтательным, — я тебе помогу.

Сумерки за окном сгустились в темную непроглядную ночь, и только отсветы золотистых огоньков рассыпались по стеклу бушующим пламенем. Элион смотрела на сестру снизу вверх, видела собственное отражение в колдовской завораживающей зелени ее глаз и думала о том, что не хочет помощи. Элион вернули домой, научили колдовать и подарили настоящую, а не выдуманную семью, и теперь именно она хотела бы помочь осунувшейся от усталости сестре. Элион видела глубокие морщины вокруг глаз Фобос, сжатые в тонкую линию белые губы и острые плечи, заметные даже сквозь плотную ткань платья. Элион хотела помочь, но не знала, как, и оттого не спорила, делала все, что ей говорили, и готовилась занять чужое, казалось, по праву место.

— Мне не…

— Ты действительно быстро учишься, — перебила сестра, едва ли заметив ее слова, — не заставляй меня гордиться тобой раньше времени.

Она коротко рассмеялась, точно зазвенели колокольчики, и огоньки под потолком снова стали серебристыми. Окружающая их магия схлынула, словно навсегда исчезла, и отчего-то сделалось грустно. Элион медленно кивнула, не отрывая от лица сестры глаз, а руки той опустились на колени, путаясь в складках тяжелого платья. Серебряный гребень заскользил по волосам Элион сам собой, собирая их в аккуратную, чуть небрежную косу, и ветер за окном рванулся, застучал по стеклу, безуспешно пытаясь войти.

Слова ее, уже почти вырвавшиеся из горла, оборвали шум и копошение из платяного шкафа. Элион поморщилась, глядя на взметнувшиеся брови сестры, махнула рукой, но теплая ладонь остановила ее, накрыв запястье. Фобос совершенно по-детски хихикнула, прикладывая к губам указательный палец свободной руки, заговорщицки подмигнула и вдруг исчезла, оставляя ощущение цепкого прикосновения на запястье. Мгновение спустя из шкафа некрасиво вывалилась сначала Корнелия с остальными стражницами, а за ними осторожно высунул голову тот самый парень, которого Элион когда-то, словно целую вечность назад, застала в саду среди чересчур разговорчивых роз. И, вместо того, чтобы поклониться, он застыл, пялясь на нее неприличнейшим образом.

— Элион! — вскрикнула Корнелия, бросаясь к ней и замирая на полпути.

В этом странном пестром наряде и с крошечными болтающимися за спиной крыльями она совершенно не походила на привычную себя. В волосах у Корнелии запуталась паутина, одежда кое-где была грязной, и в общем она производила впечатление не старой подруги Элион, красавицы и страшной модницы, а сбежавшей с деревенского карнавала замухрышки. Элион фыркнула, поднимаясь с места, прищурилась, пытаясь определить, где именно спряталась сестра, и тоже застыла посреди комнаты. Остальные девчонки рассыпались по помещению, но пока молчали, давая двум бывшим лучшим подругам снова поговорить.

— Корнелия, — Элион кивнула, удивляясь, как легко сорвалось с языка ее имя, — рада тебя видеть. Надеюсь, хоть в этот раз ты пришла поддержать меня.

Это, конечно, было не так, обе они знали это прекрасно, и оттого Корнелия застыла, неловко раскрыв рот. Что она могла сказать ей, думала Элион. Элион не собиралась возвращаться в скучный серый Хитерфилд, где не существовало никакой магии, ведь здесь был целый мир лишь для нее одной. И даже если здесь случится что-то плохое, это будет ее собственный, а не чей-то чужой выбор.

— Именно об этом мы и пришли рассказать тебе! — сделала шаг вперед Ирма. — Фобос собирается…

Юбка ее была чересчур короткой, обнажающей пусть и скрытые полосатыми колготками ноги, и голый живот и глубокое декольте также не добавляли наряду практичности. Элион фыркнула себе под нос, воображая, кто мог бы создать подобный нелепый дизайн. А еще, что в лилово-зеленых нарядах лиловый — это, наверное, Метамур, а зеленый — Земля. Камень в королевском обруче, который ей показывала сестра, тоже был красивого лилового цвета.

Остановил раскричавшуюся стражницу половивший ей руку на плечо парень, которого в следующее мгновение кто-то назвал Калебом. Элион помнила, что видела в своих снах об этом мире и его тоже, но тогда он был прозрачной покачивающейся на воде лилией, трепещущей лепестками на слабом ветру.

— Фобос собирается, — Элион фыркнула, невольно оглядывая в поисках сестры каждый угол, — даровать этот мир мне. Потому что он уже мне принадлежит. Но я готова выслушать и вашу точку зрения.

Дрогнувшие под взмахом ее руки подушки образовали глубокое ложе, и Элион опустилась, вытягивая вперед ноги. Сестра всегда сидела именно так, когда ей было скучно, вытянув ноги и подперев щеку ладонью, и вглядывалась во всех пронзительным серо-зеленым взглядом. Ирма рассерженно фыркнула, но осталась стоять, сложив на груди руки, Хай Лин похлопала ее по плечу, но и у нее самой лицо было бледным и опустошенным, Тарани пожала плечами, оглядываясь на Калеба, а Вилл мотнула головой, пряча пальцы в широких лиловых рукавах. Висящие под потолком сферы отбрасывали на стены золотистые отблески, превращая их всех в горящих на костре ведьм.

Несколько подушек опустились у Корнелии за спиной, и она, оглядываясь на остальных, осторожно села, складывая на коленях ладони. Повисла долгая, свистящая ветром в окна пауза, и Элион почудилось, будто кто-то смеется ей прямо в ухо. Она сделала взмах рукой, призывая начать, наконец, говорить, и Корнелия снова растерянно оглянулась, словно просила у кого-то подсказки.

— Ты ведь помнишь, — она на мгновение запнулась, кусая губы и ломая пальцы, — как в детстве прибежала в слезах, когда я упала на коньках и сломала руку?

Им было тогда лет по семь-восемь, Корнелия только начала заниматься фигурным катанием, а Элион сидела у себя дома, смотрела на снег за окном и рисовала. О да, она помнила, как внезапно почувствовала укол в груди и побежала к матери, заливаясь слезами и раз за разом повторяя, что сестренке Корнелии больно. Еще Элион помнила, как побледнела тогда мама, пытаясь остановить ее и одновременно заваливая вопросами, и как быстро собрался отец, чтобы броситься лучшей подруге дочери на помощь. Когда они приехали, Корнелия беспечно болтала ногами и лопала конфету, но тут же тоже разревелась, стоило заметить плачущую навзрыд Элион.

Воспоминание заставило Элион улыбнуться, но улыбка наверняка вышла кривой и печальной, потому что с нынешней ситуацией история из детства не имела ничего общего.

— Сейчас, — продолжила Корнелия, стирая с собственного лица улыбку, — я чувствую, что тебе нужна помощь. Чувствую, что ты в беде, даже если сама этого не осознаешь.

Снег за окном усиливался, узоры инея покрывали стекло, а ветер все бессильно бился и бился, разбиваясь о стертые годами камни. Что-то неприятно кольнуло в груди, и Элион поморщилась, бросая быстрый взгляд на серебристые огоньки. Она пропустила момент, когда они уже пару раз снова сменили цвет и теперь обдавали комнату призрачным голубоватым свечением тусклого совершенно неволшебного солнца.

— Калеб подслушал разговоры ее слуг, того парня из магазина и человека-змея, — теперь голос Корнелии звучал громче, она больше ни на кого не оглядывалась, — Фобос собирается лишить тебя силы и убить на коронации!

Звенящая тишина накрыла комнату, даже сферы-огоньки на мгновение погасли, а после зажглись перемешанными друг с другом дождливо-серым и болотно-зеленым. Элион нахмурилась, чуть подаваясь вперед, и с языка ее сорвались будто чьи-то чужие слова:

— Так вот как это выглядит со стороны.

Гидеон обсуждал коронацию с Седриком, но Элион никак не могла представить, чтобы кто-то из них говорил о ее смерти. Нет, она знала, что не нравилась Седрику, потому что в его глазах была угрозой для сестры, но едва ли кто-нибудь из них желал ее смерти. Сестра ведь не просто так готовила ее, нанимала учителей и расчесывала ей волосы, рассказывая на ночь сказки?

— Что? — каркнула Элион, не в силах совладать с собственным голосом.

— Твоя обожаемая сестра собирается убить тебя, вот что! — повторила слова подруги несдержанная Ирма.

— Пожалуйста, давай вернемся на Землю, — Корнелия протянула к ней раскрытые ладони, — пойдем с нами домой.

Нечто лопнуло прямо в воздухе, осыпалось ей под ноги и истлело горящими искрами. Элион рвано вздохнула, холодный воздух обдал легкие и заставил растерянно заозираться. Сестра ведь пряталась где-то здесь, и она бы никогда не допустила подобного. Она ведь лично готовила Элион на место королевы, так зачем же делать это, если все равно собиралась убить?

— Вы врете, — выдохнула Элион, резким взмахом разбрасывая подушки, — вы врете, это неправда!

Витиеватый узор инея расползся по стеклу, рванул ветер, едва не выбивая окно снежной бурей. Элион подскочила на ноги, отступила назад и мотнула головой, не желая признавать очевидное. Кто вообще в здравом уме будет отдавать все появившейся из ниоткуда младшей сестре, якобы законной королеве, когда так долго держал все в своих руках? Серые и зеленые огоньки полопались один за другим, опадая под ноги мутными искрами, и комната погрузилась в темноту. Всего на мгновение, потому что тут же вспыхнуло яркое рыжее пламя, заблестело на стенах, затрепетало под потолком. Элион тяжело неровно дышала, сердце гулко стучало в груди, а все вокруг будто рушилось, ступенька за ступенькой приближая ее ко дну. Вот только, она совсем позабыла, Элион умела летать.

Ветер теплом мазнул по щеке, стирая горячие слезы, и истерика прошла, испарилась так же быстро, как и началась. Элион умела летать, она была сильной, и этот мир был только ее и ничьей больше сказкой. Фобос была доброй старшей сестрой, как фея-крестная для заблудившейся принцессы, и все здесь должны были быть на ее стороне. Все, кроме пытающийся разрушить ее счастье злодеек, некогда притворявшихся подругами.

— Это неправда, — качнула головой Элион, возводя руки к потолку.

Ветер свистел, летал по всей комнате, задирая платье и путаясь в волосах. Подушки кружили, неподалеку танцевал серебряный гребень, а Элион улыбалась, осознавая собственную правоту. Даже если Корнелия говорила правду, ничто не могло помешать ей создать свою.

— Я выслушала вас, приняла ваши слова, — ветер ластился, и Элион повелевала им так легко, будто сама была опавшим в розовом саду лепестком, — теперь убирайтесь.

Она не смотрела ни на Корнелию, некогда бывшую ее лучшей подругой, ни на остальных девочек, ни тем более на Калеба, имеющего дурную привычку подслушивать чужие разговоры. Элион летала, будто всегда могла, и все ее желания исполнялись. Стоило моргнуть, и стражницы в самом деле исчезли, и все остальное очутилось на своих местах.

За окном давно наступила ночь, было темно так, что хоть глаз выколи — ничего не изменится, а Элион стояла посреди всего этого однообразного безобразия и оглядывалась в поисках давно исчезнувшей сестры. Фобос не было в комнате, возможно, с самого начала, но Элион все равно отчего-то хотела, как маленькая девочка, броситься ей в объятия и заснуть у нее на груди. Но вместо этого она осторожно приоткрыла дверь комнаты, оглянулась в поисках привалившегося к стене Седрика и качнула головой, чуть улыбаясь.

— Сестра ушла, — она высунула из покоев лишь нос, будто он мог увидеть творящийся несколько мгновений назад беспорядок, — подумала, надо сказать, а то будешь торчать здесь всю ночь, как бесхозное привидение.

Смешок вырвался из горла сам по себе, и Элион склонила голову набок, чувствуя, как перекатывается через плечо коса. Седрик моргнул, глянул на нее безразлично, и на мгновение на лице его появилось то ли раздраженное, то ли мечтательное выражение.

— Вот как, благодарю, — он низко поклонился, прижимая к груди ладонь, — доброй ночи, Ваше Высочество.

Кончики его длинных волос мазнули по полу, и Элион хихикнула, скрываясь в покоях и закрывая за собой дверь. Привалившись спиной к тяжелой створке, она устремила взгляд на открывающуюся за окном ночь, на вьющийся на ветру снег, и на все остальное, что совсем скоро будет принадлежать ей.

— Спокойно ночи, — выдохнула Элион, скрываясь с головой в темноте под одеялом.

* * *

Первая оттепель, мгновение, когда красивый, блестящий на тусклом солнце снег превратился в черную жижу липкой слякоти, наступил скорее, чем требовалось. Светлая и холодная зима, казалось, длилась всего мгновение, слишком быстро уступая место привычным для этого мира краскам. В замке собралась целая куча народу, главенствовал среди которых, безусловно, Эрмей, как самый приближенный к принцессе Фобос и единственный, кто умел находить с ней общий язык. Дни проходили в собраниях, переговорах и бесконечных уроках для Элион, а еще в вечерних раздумьях и созерцании. Фобос глядела в окно на пустой квадратный холм за городом, на черную от гниющих деревьев пустошь и на нависающее все ниже небо, с каждым днем делающееся темнее.

Застывшая снежным холодом вода потекла по крышам, застучала по карнизам и разлилась под ногами коричневым и серым, впитываясь в обувь и тяжелеющие подолы платьев. Завывающий ветер стучал в окна и было холодно так, что поджимались пальцы. Фобос куталась в шали и время от времени в Седрика, расчесывала Элион волосы по вечерам и считала оставшиеся до балкона шаги. Серебристый обруч с ядовито-лиловым камнем в центре по-прежнему обжигал руки, точно проклиная захватчицу, но теперь оказался точно по размеру то ли ее собственной, то ли старой-новой хозяйки головы. Элион была похожа на нее, словно Фобос смотрелась в зеркало, и оттого горечь на языке прокатывалась глубже, разъедая желудок. Маленькая пятнадцатилетняя принцесса прекрасно знала обо всех ее планах, в замке было слишком много ушей, чтобы хоть что-нибудь скрыть, особенно если скрывать не хотелось, заглядывала ей в глаза доверчиво и откидывала голову ей на плечо. Фобос не понимала этого ребенка, не желала касаться ее теплых рук и видеть легкомысленную улыбку, сколько бы Седрик не просил ее остановиться. Фобос боялась, само ее имя, как когда-то заметила Элион, на одном из земных языков означало «страх», и тьма все больше сгущалась в пыльных углах.

Оставшиеся крохи сопротивления готовили атаку во время коронации, прятались в Заветном городе, путались среди блуждающей по стенам и потолку тьмы. Калеб, словно самый верный слуга, сообщал о каждом их шаге, то ли окончательно смирившись, то ли продолжая вынашивать в дурной голове дурные планы. Фобос было плевать на него и всех остальных, плевать, даже если весь мир узнает о ее замысле. Стражницы, узнавшие секреты от подслушавшего разговор Седрика и Гидеона Калеба, рассказали обо всем Элион, и ее маленькая сестра, как самая сильная в этом мире волшебница, просто отмахнулась. Фобос хотела смеяться, хохотать, раздирая ледяным воздухом горло, но она лишь показывала одно заклинание за другим, читала на ночь вовсе не сказки и расчесывала волосы. Элион могла бы сделать что угодно, но пока едва ли осознавала границы собственной силы. Фобос, впрочем, не осознавала тоже, скованная напрочь переплетшимися белыми и черными нитями удушающей магии. У Фобос совсем не осталось собственных сил, а день коронации все приближался неумолимо и вожделенно, подобно рассвету в удушающе жарких объятиях.

— Госпожа, — оборвал ее мысли свистящий голос Седрика, — Ее Высочество принцесса Элион стоит в дверях.

Тон его голоса заставил Фобос хохотнуть. Она взмахнула рукой, сбрасывая с плеч шаль, постучала ногтями по дереву письменного стола и щелкнула пальцами, заставляя покрывающие его бумаги исчезнуть.

— Вот как, — она качнула головой, отмахиваясь от попытавшегося вернуть шаль на место Седрика, — что же мешает принцессе войти?

Стоило последнему звуку сорваться с ее губ, и тяжелые двери распахнулись, ударяясь створками о стены. Элион по-детски хихикнула, комкая юбку платья, виновато пискнула и прошла внутрь, а двери за ее спиной теперь захлопнулись куда тише. Фобос, чуть поморщившаяся от ударившего по ушам звука, указала ей на свободное кресло, а Седрик понятливо испарился, исчезая во внутренних комнатах.

— Что-то случилось? — собственный голос показался ей вороньим карканьем, и Фобос постучала ногтем по пустому столу.

— Сестра, я слышала, — выпалила Элион, подаваясь вперед, и тут же прикусила губу, смиряя пыл, — слышала, вы перенесли коронацию.

Она вдруг перешла на вы, и Фобос невольно хохотнула, сцепляя на животе пальцы. Элион вздрогнула и забавно покраснела, заправила за ухо волосы и дернула себя за косичку. Сколько бы горничные не бились с ее волосами, каким бы заклинаниям Фобос ее не обучала, Элион все равно предпочитала дурацкие косички с нанизанными на кончики кольцами. Лоб ее обнимал блестящий на свету обруч, а платье смялось и задралось в районе груди, делая ее похожей не на будущую королеву, а на простушку из подворотни. Впрочем, стоило Элион вспомнить о собственной силе, небрежный образ ее кардинально менялся.

— Мириадель ведь с детства убеждала тебя в том, что магии не существует, — Фобос облизала пересохшие губы, меняя тему, склонила голову набок, — неужели ты до сих пор веришь ее словам?

Серое небо за окном опустилось ниже, где-то вдалеке громыхнуло. После короткой зимы снова начинался сезон дождей, и только после него должно было наступить такое же короткое теплое лето.

— Я не… я знаю, что мама пыталась защитить меня, просто, — подбородок ее опустился на грудь, Элион протяжно вздохнула, — магия шепчет внутри меня, но мне все еще кажется, будто я делаю что-то неправильно. Будто все это сон, а я вот-вот проснусь.

Гулкий порыв ветра прошелся по комнате, встрепал волосы и затих в клубящихся по углам тенях. Фобос вздохнула, смахнула с лица упавшие на лоб пряди и укоряюще цокнула. Маленькая девочка напротив нее сомневалась в самой себе, и это несколько раздражало. Элион сидела, опустив голову, будто вовсе не заметила порыва собственной силы, перебирала пальцами юбку и тихонько бормотала что-то себе под нос.

— Твою мать звали Вейра, — Фобос буквально выплюнула имя этой женщины, оправила складки на рукавах, — я ведь показывала тебе портрет.

— Я знаю, но…

— Пойдем, — отмахнулась от возражений Фобос, поднимаясь, — покажу тебе тот, что ты еще не видела. Заодно проведем еще одну репетицию.

Она протянула Элион руку, и та схватилась за нее так легко и крепко, что у Фобос на мгновение выбило из груди дыхание. Она хмыкнула, жестом отдавая Седрику приказ, и повела девчонку в самую дальнюю галерею, туда, где все портреты давно были накрыты плотной тканью, а со стен изысканным плетением спускалась паутина. Фобос ненавидела собственную мать, потому что мать ненавидела ее, проклинала и пыталась уничтожить. Эта женщина прокляла собственного ребенка забвением, так с чего бы теперь ей отвечать чем-то иным?

Маленькая теплая ладошка удобно устроилась в ее руке, Элион широко раскрытыми глазами смотрела по сторонам на стоящие у стен, будто настоящие рыцари, зачарованные доспехи, на скрывающие ветер узкие бойницы окон и серые, как небо над Меридианом, камни. Цокот их каблуков разносился по замку гулким эхом, стремился за ними туда, где никто не найдет, и только волшебные серебряные огоньки разбивали густую тень. Солнце постепенно садилось, приближаясь к острой линии горизонта, а тени сгущались, путаясь в волосах и дергая за подол платья. Узкая длинная галерея начиналась из ниоткуда и заканчивалась нигде, путаясь в завихрениях незримого лабиринта, вырастала вдруг массивными рамами задрапированных портретов, нависающих над головой и будто готовых свалиться от любого неосторожного движения. Это место Фобос нашла еще в детстве, когда в одиночестве блуждала по замку, после смерти матери перенесла сюда один из ее самых прекрасных портретов и так и оставила, запечатав в переплетениях древней магии. Все здесь было возраста первого Короля и Королевы, развеявшей Тьму, и так же поросло сказками и легендами.

— Одна из служанок называла этот коридор галереей призраков, — восхищенно распахнула рот Элион, задирая голову к высокому потолку.

— Она не врала, — усмехнулась Фобос, втягивая носом затхлый воздух, — все здесь заполнено давно забытыми привидениями.

Тяжелая драпировка, повинуясь легкому кивку головы, слетела с картин, рухнула под ноги и истлела пеплом от старости, обнажая яркое, как и в день создание, нутро. С картин смотрели застывшие аккуратными мазками лица, все неуловимо похожие, с яркими искрами в глазах. Их не было в книгах по истории, словно не существовало вовсе, большинство из них были детьми не старше Элион, но попадались и взрослые, изящные мужчины и прекрасные женщины. Глаза их непременно были полузакрыты, но взгляды словно следили, впивались со всех сторон, реагируя на движение и свет.

— Они как живые! — воскликнула Элион, осторожно касаясь краски на одном из портретов.

Несколько десятков пар глаз впились в них ненасытными взглядами и вдруг исчезли. На картинах остались лишь однообразные фоны и предметы мебели, но и те вскоре скрылись за упавшей на рамы драпировкой. Лишь один портрет, ближайший к входу-выходу, глядел на них глазами неживыми, но нарочито яркими, мягко покровительственно улыбался и будто размышлял о чем-то неважном. Мать никогда так не улыбалась, думала Фобос, а Элион лишь восхищенно смотрела, спрятав руки за спину и переминаясь с пятки на носок.

— Этот ее портрет отличается от остальных, — она склонила голову набок, задумчиво прикусила губу, — здесь она кажется такой… ненастоящей.

Ненастоящей, мысленно повторила Фобос, хохотнув. Она давно уже не злилась, не проклинала, просто так же тихо ненавидела, желая стереть с лица земли любое напоминание о ее существовании. Будто ее матери и в самом деле не существовало вовсе, будто все это время она и впрямь была ненастоящей.

Густая боль резанула в груди, на мгновение темнота полностью застила взор, превращая Фобос в еще одного потерявшегося в старинной галерее призрака. Она хмыкнула, впиваясь зубами в язык, сглотнула ядовитую капельку крови и обняла Элион за плечи. Тени вокруг сгущались, лились из опустевших рам сквозь скрывающую их тяжелую ткань, а лицо матери делалось все ярче и отвратительнее. Элион пискнула, оборачиваясь, моргнула и послушно пошла следом, щурясь от светящего в окна закатного солнца. Галерея окончилась нигде, растворилась, затерялась в коридорах замка, оставляя после себя больше вопросов, чем ответов. Фобос не знала, кем были все эти люди, как возможно написать такую живую картину, и кто спрятал их здесь, и ей, в общем-то, было плевать. Солнце садилось стремительно, отбрасывая на пустошь последние, словно крики о помощи, лучики, а тень клубилась и клекотала по-птичьему, встречая долгожданную ночь.

Остановились они лишь на высоком балконе, с которого открывался вид на город. Элион, словно восторгающийся всем подряд ребенок, приникла к перилам, свешиваясь и смотря вниз, а Фобос дышала тяжело и рвано, тщетно пыталась распрямить плечи и все безуспешно уродливо улыбалась, чувствуя пробегающий между пальцев холодок. Тонкая струйка тьмы скользнула по ногам, обдавая щиколотки жаром, еще одна спряталась в рукаве, прильнув к запястью. На коронации, когда Элион наденет корону, Свет развеет Тьму, погребет ее в толщах искрящейся на солнце магии, но прежде Фобос собиралась кое-что забрать. Она шагнула к остановившемуся в проходе Седрику, подхватила обжегший ладони обруч и окликнула Элион, приказав ей стоять смирно.

— А фанфары, речь и все остальное? — Элион обернулась, и ускользающее солнце рыжиной мазнуло по ее макушке.

— Это мы уже репетировали, — мягко улыбнулась Фобос, закрывая собой медленно опускающегося на колени Седрика.

Солнце закатилось, спряталось за горизонтом яркой мимолетной вспышкой, оставляя после себя разноцветные пятна у самой границы неба. В груди потяжелело, тугой комок провалился в живот и припаял ноги к каменному полу, не давая сделать заветный шаг. Фобос качала в руках разъедающий кожу обруч, последние лучики плескались в ядовито-лиловом камне, и подкашивались колени. Элион смотрела на нее широко раскрытыми глазами, серыми, как нависающее над головой тяжелое небо, размеренно дышала, когда обруч опускался на ее голову, и замерла так же, оцепенев застывшим на ладони видением.

Откуда-то сбоку раздался страшный, душераздирающий крик, ладони обожгло жаром, и Фобос, рвано вздохнув, водрузила корону на собственную голову. Успевшая скопиться внутри магия волной наполнила тело, ломая и выбрасывая прочь, а следом за ней еще одна сила оборвала дыхание, пеплом и кровью застила взор, заискрила на кончиках пальцев. Надрывный хохот вырвался из горла, Фобос распростерла руки, ощущая наполняющую ее мощь, и Тень накрыла тяжелым чернильно-черным покрывалом.