Сочельник (гет)

Как же тут холодно. И почему тогда я не додумалась надеть самую тёплую куртку, которая у меня была? Тогда было бы не так холодно. Как же меня это достало. Куча снега, на термометре -28, холод жуткий, а люди, словно заводные игрушки, носятся туда-сюда с кучей сумок и улыбками на всю рожу. Может, их греет собственное тупое, никому не нужное счастье, которое появилось непонятно откуда? Ах да, скоро же Новый год. Самый ужасный день в году. Прошу прощения, ОДИН из самых ужасных дней в году. Знаю, я говорю, как Гринч, но поверьте, я не собираюсь воровать ни Рождество, ни Новый год. Мне легче в этот день уехать на край земли, чтобы меня никто не трогал. Жалко, что это было невозможно.

Я прошла только половину пути до дома, а уже не могу нормально передвигать ногами. Они замёрзли настолько, что уже отказываются двигаться. Кажется, нужно перебороть себя и зайти в магазин погреться, встретившись с о-о-очень счастливыми людьми. Разве они не понимают, что своим видом причиняют боль тем, у кого, например, умерла собачка? Нет, у меня не умерла собачка, её у меня и не было никогда, хотя я хотела, но всё таки это как-то жестоко.

Я выбрала магазинчик, в котором было меньше всего народа. И, естественно, это был магазин зеркал. Шикарно, мне как раз не хватало посмотреть на свою унылую морду, чтобы моё настроение стало ещё хуже. Но при этом холод намного сильнее моего нежелания видеть, как я выгляжу, поэтому я зашла.

На удивление тут было очень мило. Странно, ведь я почти ничего не считаю милым. На стенах были бумажные обои, сильно напоминающие какое-то дерево. Так же там была куча полок с различными маленькими цветочками, книгами и ароматическими свечами, которые не были частью декора. Это придавало этому маленькому магазинчику уют. Интересно, часто продавцов спрашивают. сколько стоят горшок с алоэ или «Тайна Эдвина Руда» Чарльза Диккенса? Жалко, что он не успел её дописать, но это дало возможность существовать тысячам теорий, что тоже не очень плохо. На полу был постелен ламинат из бука. У противоположной стены стоял стол с кассой, а на стуле рядом сидела пухленькая пожилая женщина, читающая «Гордость и предубеждение». Здесь на удивление пахло довольно приятно, корицей. Я всегда её любила. Я влюбилась в этот коричневый порошок с того самого момента, как мама впервые приготовила булочки с корицей, и больше я с ним не расставалась. И, конечно же, здесь в хаотичном порядке, но так, чтобы ни один человек ни уронил бы их, стояли зеркала. Ни одно не было похоже на другое: они были разной формы, с разной окантовкой, различных размеров и всё такое. Их разнообразие даже немного поражало.

В один момент я встретилась взглядом со своим отражением. Опухшие циановые глаза с огромными мешками под ними, дреды медного цвета с панговыми кончиками, заплетённые в высокий конский хвост. Веснушки по всему лицу, пухлые щёки, словно у бурундука, которые успели покраснеть от холода. Пирсинг в носу, брови и полностью проколотые уши, в которые вставлены различные кольца и цепочки. Самый обыкновенный неформал. Самая обыкновенная я. Ничего не изменилось за это время. Я всё ещё я. Я, до сих пор ненавидящая жизнь.

Скорее всего, я очень долго смотрела на себя, ведь продавщица меня заметила и предложила помощь с выбором зеркала. Я вежливо отказалась и как можно скорее вышла из магазинчика, хоть и не согрелась до конца. Не хватало ещё, чтобы её убедили купить совсем не нужное ей зеркало.

Вскоре я пришла уже в знакомый район Олд-Оттава-Ист, а затем подошла к своему небольшому, бедному и уже требующем ремонта домику в конце улицы, куда обычно ни один человек не заходил. Я быстро поднялась по маленькой лесенке у входа и немного подождала у двери. Я каждый раз боялась открыть дверь и понять, что никому уже там не нужна. Боялась зайти и увидеть чемоданы. Боялась, что я перестану быть нужной единственным и самым близким людям, что я останусь одна во всём свете и уже больше никогда не смогу прийти сюда. Что меня уже никто не будет любить, и я вечность буду совсем одна. Я встряхнула головой, отгоняя дурные мысли, и медленно открыла дверь.

Зайдя в дом, я увидела уже знакомые кирпичные стены и ламинат из ольхи. Небольшую комнату, которая совмещает в себе гостиную и кухню. Полуразвалившийся диван, стоящий перед о-очень старым телевизором. Маленький столик, около которого уже два года стоят только три стула, а не четыре. Совсем убогая кухонька, что кажется, если начнёшь готовить, она вот-вот взорвётся, но пока она держится.

Из-за всего этого на мои глаза навернулись слёзы, которые быстро прогнал маленький мальчик, лет десяти, с чисто-оранжевыми кудрявыми волосами и глазами зелёного воска, который подбежал и обнял меня так крепко, как только мог, вызвав у меня улыбку. Пожалуй, мой младший брат Джошуа, которого все, кроме меня называли Джош — не знаю почему, но у меня бзик на полные имена, — единственный, кто мог вызвать у меня улыбку. А ведь раньше я часто это делала. Жалко, что всё поменялось, но быть как раньше уже не может. И никогда не будет, как раньше.

— Ари, боже, я так скучал! — чуть ли не пищал Джошуа, только ему и отцу было позволено называть меня Ари.

— Я тоже, пирожок, — я звала его так уже около четырёх лет после того, как он в шесть так наелся пирожков, что блевал потом неделю. Странно, но ему понравилось прозвище, и с того раза он просил называть его только так, что я и делала, если не злилась, — А почему это ты не в школе, маленький засранец?

Джошуа отошёл и немного покраснел, что выдавало его в том, что он собирался соврать. Но я не собиралась устраивать сцен сейчас, особенно по таким пустякам.

— Я просто приболел, утром плохо себя чувствовал. Вот и всё, честно.

— Странно, что в последний день учёбы перед новогодними каникулами ты вдруг заболел, — я подняла одну бровь, показывая, что ничуть не поверила его выдумке, в отличие от папы, Джошуа в ответ лишь сильнее покраснел.

Затем я подошла к холодильнику и посмотрела, что есть покушать.

— Хочешь кушать? — спросила я у Джошуа, ведь он мог просто забыть это сделать. Но когда повернулась и увидела брата сидящим за столом и с горящими глазами, то поняла, что он так же жутко голоден, как и я.

Выбор был небольшой: один пакет апельсинового сока, банка фасоли, несколько помидорок черри, половина куска сыра и несколько яиц. Я немного поискала по ящикам и нашла пачку макарон и батон белого хлеба. Было сложно что-то из этого сделать на троих людей, чтобы наелся каждый, но я так выкручивалась уже около полутора лет, так что мне не привыкать. Я поставила вариться макароны и села рядом с братом:

— Где папа?

— Он увидел, что в холодильнике пусто, и пошёл в магазин, но уже зависает так около часа, — ответил брат, невинно болтая ногами, свисающими со стула. Для своего возраста он был довольно низким, что делало его ещё милее.

Я промолчала, и мы оба молчали, пока макароны не доварились. Затем я нарезала помидоры, положила спагетти в тарелки и посыпала их сыром, который почти сразу расплавился, а после поставила тарелки на стол.

— Bon appetit.

— Боже, как же я скучал по этим макарошкам из ничего! — Джошуа начал звать их так, когда год назад я впервые их приготовила, когда у нас не было ничего, кроме макарон и сыра, и это название прилипло к ним, как мне кажется, навсегда.

Через какое-то время мы уже всё доели, и я помыла посуду. Я снова села за стол рядом с братом и смогла спокойно осмотреть дом, чтобы убедиться, что ничего не изменилось, что всё так же, как и было. Это успокаивало меня, давало надежду, что в ближайшее время моя жизнь не перевернётся с ног на голову, и всё будет более-менее хорошо. Но что-то изменилось, что-то не давало мне покоя, что-то было не так, когда я уходила в последний раз. Это заставило меня нервничать. Я начала осматриваться, пытаясь найти это что-то. Я была уверена, что это мне совсем не понравилось, но остановиться я уже не могла. И вскоре мой взгляд упал в фотографию в рамке, стоящую на кофейном столике у дивана. Фото со свадьбы. Фото мамы.

Меня словно ударили кувалдой, а добивать не стали. Сердце рухнуло в пятки, и я на какое-то время забыла, как дышать. Я словно оказалась в коконе, в полной темноте и без воздуха, отделённая от всего остального мира, медленно умирающая изнутри. Но я собралась с мыслями и вернулась к реальности, хоть и было бы лучше не выходить из кокона. Теперь я была жутко подавлена, мне хотелось разрушить весь дом, сломать всё то, что возможно сломать, и в то же время спрятаться под одеялом и реветь до того, как слезы полностью не закончатся в моём организме. Но вместо всего этого я спросила у брата, кивнув на фото:

— Что это, Джошуа?

— О чём ты? А... Это фото со свадьбы мамы с папой. Мне оно понравилась, и я решил его поставить. А что? — на лице моего брата отобразилось полное непонимание происходящего, что меня жутко выбесило. Как он мог не понимать элементарных вещей!? Как он смел этого не понимать?!

— Сколько раз мне тебе говорить, что нельзя спускаться в подвал и вытаскивать оттуда что угодно, связанное с мамой?! Когда ты этого наконец-то поймёшь?! Ты что, настолько тупой, что не понимаешь, что от этого всего папе становится только хуже?! Почему ты такой жестокий?!

И тут пелена бешенства спала с моих глаз, и я увидела, что мой милый, вечно весёлый братишка стоит и плачет. И это я довела его до такого. Его сестра довела его до слёз, забыв, что он ребёнок. И я его ещё называла жестоким.

«Боже, я отвратительна. Может, реально лучше было бы просто взять и исчезнуть. Но это потом, сейчас нужно успокоить его. Исправить то, что я натворила».

Я опустилась на одно колено, чтобы быть примерно одного роста с Джошем, и обняла его. Я гладила его по волосам так, как раньше делала мама, что его успокаивало намного быстрее обычных обнимашек, а, когда он успокоился, я отошла и взяла фото.

На нём было фото со свадьбы папы и мамы. Он в чёрном смокинге, с бородой, приведённой в порядок, намного худее, чем сейчас, выглядел намного лучше, чем в настоящее время. Мама была в шикарном платье, с шикарными укладкой и макияжем, с шикарным всем, что у неё было. Она была шикарна. И они были такие счастливые.

«Надо прекратить смотреть на это чёртово фото, иначе я разревусь прямо перед Джошуа, чего допустить нельзя».

Я опустила фото, быстро спустилась в подвал, вернула фото на место и так же быстро поднялась наверх.

— Больше никогда не ходи в подвал, ладно?

Брат кивнул, и мы вместе какое-то время сидели на диване и разговаривали о школе. Впервые за ближайшее время я даже посмеялась.

Вскоре входная дверь открылась, и в дом зашёл полный мужчина, сорока двух лет, с коричнево-зелёными волосами, в которых проступала седина, и глубокими голубыми глазами. На нём была красно-чёрная рубашка в клетку, затёртые чёрные джинсы, тёмно-серая короткая дублёнка и серые замшевые броги. Его лицо было покрыто кучей морщин, которые не подходили его возрасту, и неухоженная борода. В его глазах была глубокая печаль, которую он пытался скрыть, но этого не выходило никогда.

«Боже, как же я скучала по папе».

Он увидел меня, и его глаза загорелись счастьем, хоть печаль и не пропала. Печаль не пропадала ни у кого из нас последние два года, и я его за это не винила. Он прекрасный отец, хоть и был погружён в горе и не мог работать пока никем, кроме механика, где платили жутко мало. Раньше он был прекрасным учителем начальных классов. Даже можно сказать, что это его призвание. Жалко, что больше он не мог там работать. Школы напоминали ему о маме, ведь именно там они познакомились и начали встречаться. А я на него и не давила. Он бросил всё: работу, друзей, свою жизнь, — лишь бы оберегать и заботиться о нас, его семье. Хотя ему нужно было восстанавливать свою личную жизнь и здоровье, о чём я ему и говорила, но он меня не слушал. Это меня огорчало, и мы часто из-за этого спорили.

Но сейчас, когда я увидела шок на его лице, сменяющийся счастьем, мне стало наплевать на всё: на то, что у нас столько проблем, что мы постоянно ссоримся: я любила папу, любила брата и буду делать всё, чтобы им было хорошо и чтобы они ни в чём не нуждались и как можно быстрее вышли из этого кокона печали.

— Ари? Ч-что ты тут делаешь? — в шоке спросил папа, я быстро подбежала и забрала пакеты, затем прошла и начала разбирать покупки.

— Это мой подарок тебе на Новый год, — я хмыкнула и почувствовала крепкие отцовские объятья, которые мне были так необходимы. Так же необходимы, как и мои объятья ему.

Папа сел на диван и включил первую попавшуюся программу по телевизору, а Джошуа ушёл в комнату. Я разобрала сумки в полной тишине, а, когда села рядом с отцом, он выключил звук и повернулся ко мне:

— Признавайся, кто заплатил за тебя залог? Неужели появился парень, готовый терпеть твою любящую приключения задницу?

Я фыркнула и закатила глаза:

— Нет, господи, пап, не нужны мне никакие парни. Мне мужчин в семье хватает.

— Ну, может, тогда девушка? — явно с надеждой спросил папа. Он давно уже хотел, чтобы у меня кто-то появился. Он волновался за меня и не хотел, чтобы я сорвалась. Он понимал, что кроме семейной, мне нужна дружеская поддержка и ещё, желательно, любовь, чтобы я не ушла, как мама. Хотя у неё было всё и не было ни одной причины делать то, что она сделала.

— Па-а-ап... — эти разговоры мне уже немного поднадоели, но мне нравилась настойчивость папы.

— Ладно-ладно, в любовь ты не веришь, но, может, в дружбу хоть чуть-чуть? — не сдавался папа.

Тут я замолчала. Знала, что это плохо и нужно было сразу сказать «нет», но я задумалась. Я не знала, кем для меня является Джаспер Фримэн. Он был чем-то вроде друга, но мы явно не дружили.

«Да и этот странный его поступок, когда он за меня заплатил. На что он вообще рассчитывал? Что я упаду в его объятья? Зачем он вообще это сделал?»

Моё замешательство заметил папа и решил действовать:

— Так, всё, теперь ты от меня не отвяжешься, пока всё не расскажешь. Я жду, — он скрестил руки на груди, ожидая великой истории, по типу «Ромео и Джульетта». Было жалко его огорчать своей убогой историей.

— Ну, есть один парень, которого я встретила в камере. Он пристал ко мне тогда, желая общения, а после решил, что мы друзья, хотя это не так, и заплатил залог. И я не знаю, как на это реагировать.

В глазах папы зажёгся шипперский огонёк, который означал, что этот разговор нужно быстро прервать, иначе он сразу же начал бы готовить нам свадьбу, хотя даже не знал, кем является этот недо-друг. Если бы папа узнал, что это Джаспер, то явно запер бы меня в своей комнате и никуда бы меня больше не отпустил. Он хороший человек, но богатеньких недолюбливал, как и я. Особенно, если они этого не добились. Но что, если я ошибаюсь и Джаспер, наоборот, понравился бы папе. Что было бы тогда? Вдруг мы бы реально могли стать друзьями и всё было бы с тех пор хорошо?

«Так, Арианна, спокойно, отгоняй от себя эти бредовые мысли, иначе сойдёшь с ума».

— Та-а-ак, обо мне поговорили, теперь поговорим о тебе, пап. Приглянул себе кого-нибудь? — спросила я, откинувшись на спинку дивана.

— Нет, никто и никогда не заменит мне вашу маму. Да и мне этого не нужно, знаешь же.

— Нет, не знаю, пап. Ты понимаешь, что должен жить дальше и найти себе кого-нибудь.

— Птенчик, я люблю только твою маму. И буду любить только её. И никто другой мне никогда не понадобится, — папа погладил меня по спине, пытаясь успокоить, ведь знал, что я скоро взорвусь; в общем, это помогло.

Я немного отодвинулась и, смотря на свои ноги, тихо-тихо произнесла, надеясь, что папа не услышит:

— Но она умерла, её нет, и ничего тут не сделать.

Но папа услышал, он явно расстроился, это точно было не то, что он хотел услышать. Папа отсел от меня и попросил пойти в свою комнату, что я и сделала.

Зайдя в комнату, я увидела угольно-чёрные стены, которые красила вместе с папой, ламинат «Бук Бавария», двуспальную старую кровать под окном, заправленную чёрным покрывалом, около которых две тумбочки из массива дерева, которые уже разваливались, чёрный пушистый ковёр и тёмный письменный стол со стареньким ноутбуком, который мне подарила мама на мой четырнадцатый день рождения. Пожалуй, единственная светлая вещь в моей комнате.

Я села за стол и открыла ноутбук. Услышав знакомый звук включения, я немного успокоилась. Он помогал мне вернуться хотя бы на секунду в прошлое, когда у нас было всё хорошо, когда наш дом не разваливался и снаружи, и изнутри, когда мама была с нами. Но сейчас не прошлое. Сейчас это сейчас. И то, что было, уже не вернуть.

Я быстро открыла папку «Эссе» и создала документ Microsoft Word. Затем зашла на электронную почту, куда мне скинули тему выпускного эссе, которое могло открыть мне путь в университет. Ну, если только моё сочинение выиграет премию, как самое лучшее в этой чёртовой школе, где правят деньги.

В мою кровь выбросился адреналин, и я сильно занервничала. Я уже видела электронное письмо, которое решит мою судьбу. Я была уверена, что они приняли мою заявку на написание этого эссе. Одобряли даже заявки тупых каков, которые ничего не смыслят в литературе. Я волновалась о теме. Мне могло повезти, особенно, если бы выпали такие темы, как «Печаль» или «Смерть». В них я знала всё и написала бы сочинение максимум за два часа. Но вот такие, как «Любовь» или «Дружба», то нет. Легче раздолбить телефон и уйти тусить на какой-нибудь рок-концерт, чем пытаться разобраться в этом. Но я собралась с силами и нажала на письмо, открыв его. Я промотала ненужный текст, в котором меня поздравляли с одобрением заявки и объясняли правила, и остановилась на слове, заключённом в кавычки и написанном капсом:

«ЛЮБОВЬ»

Сердце снова рухнуло в пятки. Я была к этому не готова. Теперь я могу паковать чемоданы и ехать на вокзал, ведь там мне жить и останется. Это был единственный шанс поступить в университет, а теперь, всего из-за одного слова, все мои мечты рушились. Я открыла документ Word и зависла над пустым листком. Мне нужно успокоиться, я словила настоящую панику, которая мешала мне придумать даже начало.

Я быстро спустилась на первый этаж и приготовила себе чай с ромашкой, который купил папа, его уже не было, видимо, ушёл спать, и быстро вернулась в комнату. Отпив чая и глубоко вдохнув, я немного успокоилась и смогла написать хотя бы тему и автора эссе. Далее я просидела час, а на листе всё ещё ничего больше не появилось. В итоге я взбесилась и написала одну-единственную фразу, которая и показывала мои чувства. Ведь так и должно быть в сочинениях? Ты должен выразить свои чувства и эмоции, опираясь на что-то определённое. Поэтому моей фразой была:

«Любви не существует».

А после я захлопнула ноутбук. Я устала, и голова начинала уже болеть от такого насыщенного дня. Нужно было почитать, чтобы расслабить нервы, я взяла томик «Тихий Дон» и прилегла на кровать. Я читала примерно до 22:23, а после услышала звук оповещения на своём телефоне и решила проверить. Включив телефон, я увидела, кто мне отправил смс — «Богатенький придурок». Наверное, неправильно было так назвать Джаспера, раз он заплатил залог, но я не могла по-другому.

Богатенький придурок: Снова привет)

Вы: Что тебе от меня надо?

Богатенький придурок: Ничего, просто решил пообщаться

Вы: Откуда у тебя мой номер?

Богатенький придурок: Секрет ;)

Вы: Ты меня за дуру принимаешь? Зачем ты мне пишешь, придурок?

Богатенький придурок: Почему ты вечно меня обзываешь? Я же тебе ничего не сделал.

Вы: Потому что ты придурок-сталкер. ОТВАЛИ!

Богатенький придурок: Не отвалю. Я хочу подружиться и не собираюсь отступать. Так что хочешь ты или нет, но мы поговорим. И точка.

«Мы поговорим и точка?! Я что, его кукла?! Что он себе позволяет?! Так, Ари, спокойно, легче будет быстро поговорить с ним сейчас, и он отстанет хоть на немного».

Пришлось сходить за ещё одним чаем, чтобы успокоиться окончательно.

«Может, мне необходимы уже и таблетки?»

Богатенький придурок: Почему ты меня так ненавидишь?

Вы: Я тебя не ненавижу.

Богатенький придурок: Тогда почему ты так ко мне относишься, словно я кусок дерьма?

Вы: Потому что ты кусок дерьма?

Богатенький придурок: Пожалуйста, ответь нормально.

Вы: Просто мне не нужны друзья и общение. Особенно, если эти «друзья» из школы.

Богатенький придурок: Друзья нужны всем, даже самым одиноким одиночкам.

Джаспер доставал меня ещё до двух часов ночи, рассказывая о своей «превесёлой» и «пресчастливой» жизни в огромном особняке, где он может заниматься всем, чем угодно и чем он захочет, и его трогать никто не будет. Меня уже даже начинало тошнить, но он решил лечь спать. Я была благодарна всему на свете, что он решил лечь спать и отстать от меня. Надеюсь, Джаспер больше не будет донимать меня. Мне хватало проблем в жизни и без него. Так что я решила забыть всё, что было сегодня. Забыть то, что расстроила отца, ссору с Джаспером, после которой он так и не отстал от меня, забыть о том, что довела до слёз брата. Вычеркнуть этот день из своей жизни, как вычеркнула уже множество дней. Это я и сделала, а после заснула со спокойной душой.