Мимезис (гет)

Бальный зал дома Гринграссов был полон разодетых в пух и прах людей, напоминая шкатулку, которая ломится от избытка драгоценностей.

«Почти все из которых — подделки», — подумала Джинни, бросив тревожный взгляд в окно.

В роскошном саду был разбит яркий разноцветный шатер, из которого доносились радостные детские крики — где-то там был и Альбус. Официально сегодня они собрались для того, чтобы поздравить с седьмым днем рождения маленького Гелиоса, сына Астории, ныне носящей фамилию Маклагген, бывшей однокурсницы Джинни, с которой за все годы учебы они и словом не перемолвились. Но, разумеется, все вокруг говорили исключительно о предстоящей предвыборной гонке. К счастью, Волдеморт сегодня не обращал на Джинни никакого внимания: он был окружен толпой волшебников, восхищенно внимающих каждому его слову.

— Миссис Поттер, видеть вас сегодня — настоящее счастье!

Джинни обернулась к высокому пожилому волшебнику в богато украшенной мантии.

— Добрый вечер, мистер Роули, — произнесла она, растянув губы в фальшивой улыбке.

— Должен сказать, мы искренне полагаем, что ваш супруг — это лучшее, что могло произойти с магическим миром, — елейным голосом произнес Роули. — Обещаем, он получит всю необходимую поддержку.

Джинни скользнула к собеседнику почти вплотную.

— Лучшее, говорите? — тихо произнесла она. — Неужели даже лучше, чем Лорд Волдеморт?

Роули шарахнулся от нее, как от прокаженной.

— Я никогда!.. — в его глазах плескался ужас, но шепот был подобен шипению разозленной змеи. — Никогда его не поддерживал! И понятия не имел, что это делал мой сын Торфинн! Да мне даже никаких обвинений никогда не предъявляли!

Джинни улыбнулась, холодно и насмешливо, но гораздо более искренне, чем раньше, однако, прежде чем она успела ответить, раздался громкий хлопок, и рядом возник домовой эльф Гринграссов.

— Беда! — пронзительно заверещал он. — Там, в шатре…

Дальше Джинни уже не слышала: вместе с остальными она кинулась в сад, туда, где проходил детский праздник. Ворвавшись в шатер, она увидела испуганных детей и Альбуса, который стоял в одиночестве, а над его раскрытой ладонью парил маленький светящийся шарик.

— Что тут происходит? — громко произнесла ворвавшаяся следом Астория. — Где Гелиос?

— Вот он, хозяйка! — пропищал эльф, указав ручкой на Альбуса. — Этот маленький господин заколдовать его! Флиппи пробовать исправить, но не смочь!

Астория побледнела и кинулась вперед, грубо вырвав разноцветный шарик из руки Альбуса. Джинни бросилась за ней, опоздав лишь на секунду. Они обе изумленно уставились на маленький шарик, в который был превращен именинник.

— Как ребенок мог сотворить столь сложное превращение? — громко прошептал кто-то в толпе. — Сколько ему, четыре?!

Астория взмахнула палочкой, шепча контрзаклятия, но ничего не произошло.

— О, Моргана-заступница! — тихо произнесла она и вскинула горящий гневом взгляд на Джинни. — Что твой сын натворил?! Что с Гелиосом?! Почему он не превращается обратно?!

Джинни беспомощно покачала головой, и, обняв Альбуса, прижала его к себе, защищая своего сына от чужих враждебных взглядов.

— Дайте-ка я посмотрю.

Джинни облегченно вздохнула, услышав голос Мины Эвермонд, — эта пожилая дама занималась не только политикой, но и была автором нескольких книг о заклинаниях. С палочки мадам Эвермонд одна за другой срывались разноцветные вспышки заклинаний. Мина нахмурилась:

— Мальчик жив, это несомненно. Но превратить его обратно не получается. Очень странно, совсем нетипично для стихийной детской магии…

Внезапно толпа зевак расступилась, пропуская Волдеморта, и впервые при виде него Джинни почувствовала облегчение. Подойдя к ним, он молча взмахнул палочкой. Разноцветный шарик взмыл в воздух и растворился в яркой вспышке. Астория вскрикнула, но мгновение спустя на землю рухнул ее сын, перепуганный, но целый и невредимый. Толпа зевак разразилась облегченными вздохами.

А дальше Джинни пришлось очень долго и витиевато извиняться перед родителями Гелиоса. Альбус и Волдеморт, словно сговорившись, хранили невежливое молчание. К счастью, Джинни удалось уладить конфликт.

— Ну и что, скажи на милость, это было? — сурово спросила она у сына, едва они оказались в тишине дома на Гриммо.

Альбус насупился и молчал, глядя в пол. Джинни тоже молчала, обуреваемая противоречивыми чувствами: ее сын применил неестественно сильное колдовство, недоступное детям его возраста. И Гелиос лишь чудом не пострадал. А ведь еще неизвестно, как настолько мощное волшебство отразится на самом Альбусе!..

— Я понимаю, что ты не специально, дорогой, — вздохнув, наконец-то сказала она. — Что ты не хотел: стихийную магию невозможно контролировать.

Волдеморт странно фыркнул, но промолчал.

— Они сказали, что я сделал что-то ненормальное, — тихо произнес Альбус. — Это правда?

— Нет! — воскликнула Джинни.

— Да, — одновременно с ней произнес Волдеморт.

Обернувшись, она обожгла его яростным взглядом, но, разумеется, это не произвело на Волдеморта никакого впечатления.

— Ты гораздо сильнее большинства своих сверстников — и это не то, чего стоит стыдиться, — продолжил он.

— Это как с парселтангом? — неуверенно спросил Альбус. — Не хочу быть особенным! От этого одни проблемы!

Джинни чуть не рассмеялась, увидев изумленное выражение на лице Волдеморта: ну конечно, для него подобная логика непостижима, а это заявление было так похоже на то, что мог бы сказать Гарри… Джинни почувствовала, как у нее в груди потеплело, словно там зажегся маленький огонек.

— Тебе не нравится быть лучшим? Не нравится, что ты — один из немногих, кто может говорить со змеями? — негромко произнес Волдеморт.

Джинни быстро шагнула вплотную к Альбусу, не сводя с Волдеморта напряженного и настороженного взгляда. Пусть только попробует…

Альбус неопределенно пожал плечами.

— Возьми меня за руку, — произнес Волдеморт, и Альбус, тут же просияв, кинулся к нему.

Джинни едва успела схватить сына за плечо, прежде чем Волдеморт аппарировал. Мир закружился и исчез. Джинни рефлекторно зажмурилась. Через мгновение, сделав вдох, она почувствовала запах хвои и прелой листвы. Открыв глаза, Джинни увидела, что они оказались в лесу. Землю устилал ковер опавших листьев, а между узловатыми корнями деревьев струился молочно-белый туман.

— Зачем ты нас сюда притащил?! — воскликнула Джинни, попытавшись закрыть собой Альбуса.

— Тебя я с собой не звал, — холодно ответил Волдеморт. — Только своего сына.

Он поманил Альбуса, и тот радостно кинулся к нему. Джинни дернулась вперед, чтобы остановить сына, но ее пальцы поймали лишь воздух.

— Быть особенным, быть лучше и выше других — это не только не плохо, Альбус, — негромко произнес Волдеморт, встав позади него и положив руки ему на плечи. — Это единственное, ради чего стоит жить. Жалеть о том, что магия в твоих венах слишком сильна, ограничивать себя на потребу бездарям — это удел глупцов и трусов.

— Я не трус! — воскликнул Альбус.

— Ну конечно, нет. Поэтому сейчас ты сделаешь то, на что способны только мы с тобой. Этот лес полон змей — позови их!

— Но они же спят, — неуверенно возразил Альбус.

— Это неважно — тебя они услышат.

Джинни шагнула вперед, но не успела: с губ ее сына сорвалось противоестественно низкое шипение. И Джинни остановилась, точно пораженная парализующим заклинанием.

Сперва ничего не происходило, но потом Джинни услышала тихий едва слышный шорох. Похожий на морской прибой он нарастал — медленно, но неотвратимо. Лес ожил: корни деревьев зашевелились, странно изгибаясь, и, приглядевшись, Джинни поняла, что со всех сторон к ним сползается множество змей. Никогда прежде она даже не думала, что в британских лесах скрывается так много этих тварей: за считанные минуты они покрыли полянку живым извивающимся ковром. Словно заледенев, Джинни смотрела на то, как змеи заползают на плечи ее сына, и, даже не зная парселтанг, она почти слышала, как они шепчут ему что-то, касаясь его кожи своими острыми раздвоенными языками.

Толстая пятнистая тварь проползла в дюйме от ее туфель, и Джинни с трудом удержалась от того, чтобы не вскрикнуть. А тварей становилось все больше и больше, и, слушая шипящие звуки парселтанга, Джинни, внутренне холодея, вглядывалась в туман, подспудно ожидая, что вот сейчас…

— Василиска не будет, Джиневра.

Джинни резко обернулась, сбрасывая сковавший ее морок, — она даже не заметила, как Волдеморт оставил Альбуса и подошел к ней так близко. Вскинув голову, она спокойно встретила его холодный взгляд.

— Знаю, — произнесла Джинни, поразившись тому, как ровно прозвучал ее голос. — От наследия твоего предка остался только полуистлевший скелет.

— Вот главное наследие моего предка, — ответил Волдеморт, кивнув на Альбуса, опутанного медленно извивающимися змеями. — Чувствуешь ли ты свою силу? — произнес он, обращаясь к сыну. — Змеи безоговорочно подчиняются говорящим. Однажды ты сможешь использовать их против своих врагов.

— Или ты можешь попросить у них яд для целебного зелья, которое спасет чью-нибудь жизнь, — громко сказала Джинни.

Осторожно перешагивая через извивающиеся чешуйчатые тела, она приблизилась к сыну.

— Ни одна способность не делает тебя плохим, Альбус! Важно лишь то, как ты ее используешь, — произнесла Джинни, чувствуя, как насмешливый взгляд Волдеморта обжигает ей спину.

Альбус обернулся к ней, весь сияя радостным возбуждением:

— Это так здорово, мама! — воскликнул он, и Джинни поняла, что, увлеченный общением со змеями, он пропустил их с Волдемортом речи мимо ушей.

Альбус протянул к ней руку, вокруг которой обвилась тонкая темная змея:

— Давай возьмем ее! Она говорит, что ей тут очень холодно и одиноко!

— И что ты будешь с ней делать? — спросила Джинни, глядя на змею с затаенным отвращением.

— Дружить! — решительно заявил Альбус.

Джинни обернулась, с усмешкой взглянув на Волдеморта:

— Ну, если дружить, то тогда давай возьмем, — ответила она.

Легкое удивление, которое он не сразу успел скрыть, плеснуло на ее сердце сладким бальзамом.

— Пойдем домой, сынок, — произнесла она, чувствуя, что впервые вышла из схватки с Волдемортом победительницей.

* * *

— Сегодня мы собрались, чтобы обсудить проект закона о дошкольном воспитании и образовании, предложенный Главой Аврората мистером Гарри Джеймсом Поттером! — зычно объявил Кингсли.

Зал заседаний Визенгамота был полон людей. То тут, то там ярко сверкали слепящие магниевые вспышки фотокамер.

— Джинни, как хорошо, что я тебя нашла! — произнесла Гермиона, протиснувшись к ней сквозь толпу.

— Привет! Рада тебя видеть! О, Мерлин, Рон, и ты здесь! Какими страшными угрозами Гермионе удалось тебя сюда затащить?

— Лучше тебе не знать, — усмехнулся Рон, плюхнувшись в соседнее кресло. — Ух! Жуть, сколько здесь народу! Кажется, и впрямь будет что-то важное, да?

— Вроде бы, да, хотя я сама толком ничего не знаю, — ответила Джинни, равнодушно глядя на то, как Волдеморт легко поднимается на трибуну.

— В любом случае, этот закон очень важен для Гарри ввиду предстоящих выборов, — быстро прошептала Гермиона. — Да и в целом он будет очень полезен — не дело, что у волшебников до сих пор нет начальных школ, и большинство детей обучаются грамоте и счету на дому.

— Добрый день, дамы и господа! — произнес Волдеморт, одарив зал едва заметной, но крайне обаятельной улыбкой. — Признаюсь, идею этого закона я придумал давно, а проект разрабатывал очень долго, потому что эта реформа крайне важна для меня лично. Как многим из вас известно, после того как мои родители пали от руки Лорда Волдеморта, покойный директор Дамблдор отправил меня на воспитание к маггле Петунье Дурсль, сестре моей матери. Но сегодня я хочу рассказать о том, чего не знает почти никто: о том, как именно я провел свое детство. Видите ли, большинство магглов не принимают и боятся магии — и мои родственники не стали исключением. Они обращались со мной, как с опасной тварью, которая неведомым образом проникла в их дом. Поселили меня в чулане, который запирали на ключ, запрещали мне общаться с другими детьми, морили голодом. Более того, мой дядя искренне верил, что магию из ребенка можно выбить.

По рядам зрителей пробежал взволнованный и возмущенный шепот.

— Не буду пугать вас чрезмерными подробностями, скажу лишь одно: если бы не стихийная магия, я сильно сомневаюсь, что смог бы выжить.

— О чем он говорит?! — тихо и неверяще произнесла Гермиона.

— Я был совсем один: я не знал о существовании магического мира, и мне не к кому было обратиться за помощью, ведь альтернативой жизни у моих родственников был приют. Тех, кто туда попадает, ожидает полное бесправие и абсолютная социальная незащищенность. Магглы искренне считают брошенных или осиротевших детей существами второго сорта, они учат их только элементарной грамотности, зато ежедневно заставляют ходить строем, видимо, воспринимая их исключительно как пушечное мясо для очередной кровопролитной войны. Кроме того, все эти организации находятся под неусыпным контролем церкви. Должен ли я объяснять вам, насколько жестоки адепты маггловской религии по отношению к маленьким волшебникам, попавшим к ним в руки?

Джинни слушала, затаив дыхание. «Если и есть среди магглов такие экземпляры, которых я презираю сильнее прочих, то это определенно священники», — вспомнилась ей фраза, брошенная им, когда он пытал отца Бенара. Могло ли быть так, что магглы своими руками создали своего главного врага? Джинни вспомнила идеально прекрасное, словно выточенное из мрамора, лицо шестнадцатилетнего Тома Риддла, его глаза, горевшие темным ледяным огнем. И ясно осознала, что нет: жестокость и пренебрежение окружающих, которые, безусловно, были в его детстве, лишь отточили его, придали необходимую огранку, но не магглы превратили юного Волдеморта в изощренное и могущественное чудовище — он был таким изначально, это была сама суть его личности, которую было невозможно ни изменить, ни исправить.

— Ежегодно в Британии умирает более тысячи детей. Только вдумайтесь в эту цифру. А теперь представьте, сколько среди них было маленьких магглорожденных, которые были убиты своими родителями или опекунами прежде, чем им пришло письмо из Хогвартса?

Джинни с трудом подавила совершенно неуместную кривую усмешку: ну надо же, «маленьких магглорожденных»!.. Интересно, как долго Волдеморт тренировался, прежде чем смог заставить себя это произнести?

— Но даже после одиннадцати лет эти дети все также остаются в опасности: ведь каждое лето они вынуждены возвращаться во враждебный к ним мир. Либо к своим враждебно настроенным семьям, либо в приюты — к голоду, побоям, зубрежке маггловских религиозных текстов и ежедневной военной муштре. Прошу вас, не подумайте, что я говорю вам это, потому что проникся магглоненавистническими взглядами! Это не так. Просто я считаю, что идеализировать наших соседей, считать их мирными, забавными и безобидными — это опасное и глупое заблуждение. И я не думаю, что мы имеем моральное право бездействовать, когда под угрозой находятся дети-волшебники. Возможно, сейчас вам кажется, что я преувеличиваю масштаб и серьезность проблемы.

Волдеморт легко взмахнул рукой, и на балюстраде, отделявший членов Визенгамота, с глухим звуком упала возникшая из ниоткуда толстая кипа пергаментных листов.

— Это все собранные мной свидетельства жестокого обращения с магглорожденными за последние сто лет: рассказы самих пострадавших, а также записи департамента магических происшествий и катастроф о стихийном волшебстве этих детей, проявившемся в рамках самозащиты. Уважаемый Визенгамот может ознакомиться с ними прямо сейчас, а господам журналистам я после заседания предоставлю копии.

Зал заполнился шорохом страниц и возбужденным шепотом зрителей. Джинни покосилась на Гермиону — та сидела, словно окаменев, судорожно вцепившись в подлокотники своего кресла. Ее напряженный взгляд был устремлен на Волдеморта. Он же ждал, спокойно и расслабленно оглядывая зал, напомнив Джинни дирижера, виртуозно управляющего вышколенным оркестром.

— Вы можете продолжить, мистер Поттер, — объявил Кингсли.

Как ни старалась, Джинни так и не смогла разобрать выражение его лица.

— Благодарю, господин министр. Рукописный текст, разумеется, может быть очень информативным, но я убежден, что ничто не заменит слов живого человека. Поэтому прошу дать слово миссис Кэтрин О'Рейли.

К трибуне поднялась невысокая женщина, чьи рыжие волосы были щедро тронуты сединой.

— Миссис О'Рейли — уроженка Ирландии, — произнес Волдеморт. — Возможно, некоторые из вас этого не знают, но в маггловском мире Ирландия и Великобритания это разные страны, тогда как мы, к счастью, смогли ограничиться только отдельными командами по квиддичу.

По залу пробежали тихие смешки.

— Миссис О'Рейли — очень смелая женщина: она не побоялась лично прийти сюда, чтобы рассказать свою историю, — Волдеморт кивнул ей, уступив свое место за кафедрой.

— Всем добрый день! — произнесла она чуть звенящим от напряжения голосом. — Как уже сказал мистер Поттер, я родилась в Ирландии, в семье добрых католиков. Оба моих родителя были магглами. Мое детство было вполне обычным, и, несмотря на то что меня, моих братьев и сестру воспитывали в строгости, можно даже сказать, что оно было счастливым. Но однажды все изменилось. Мне было семь, когда у меня случился первый магический выброс. Это случилось на Рождество. Я очень хотела надеть ангела на верхушку праздничной елки, а мои старшие братья не давали мне этого сделать — обычная детская ссора, но я разозлилась. И ангел вспыхнул. На наши крики прибежал отец. Никогда прежде он не бил меня так сильно, как в тот раз. А потом он повел меня к священнику. Тот сказал, что я одержима дьяволом, и моя спокойная жизнь, мое детство закончились. С этого момента в любой неприятности моей семьи, большой или маленькой, была виновна именно я. Мои родители и святой отец всеми силами старались изгнать из меня демонов: проводили сеансы экзорцизма, заставляли меня часами читать молитвы, обливали святой водой. Но, разумеется, это не помогало: однажды проявившись, исчезать моя магия уже не желала. А потом мой брат сломал руку. Я не имела к этому никакого отношения — меня даже с ним рядом не было — но это было уже неважно. Отец объявил, что я — подменыш, отродие Сатаны, наложившее порчу на наш дом. И на следующий же день, едва рассвело, он отвез меня в Дублин. В печально известное среди магглов заведение под названием Прачечная Магдалины.

Миссис О'Райли немного помолчала, глядя куда-то вдаль, а затем продолжила, тихо, но в опустившейся на зал заседаний тишине, Джинни четко слышала каждое ее слово:

— Если бы я все еще верила в маггловский Ад, то, без сомнения, представляла бы его именно таким. Огромные котлы с кипятком, удушающая, невыносимая жара, едкий запах ядовитых моющих средств, из-за которого было невозможно дышать. Это место… там маггловские мужчины запирали неугодных им женщин: тех, что родили вне брака, были слишком свободолюбивы или слишком красивы. В первый же день в этом месте меня лишили моего имени, присвоив номер — семьдесят три. Так ко мне и обращались следующие четыре года, и, когда профессор из Хогвартса принес мне письмо, мне потребовалось немало времени, чтобы вспомнить о том, что Кэтрин — это я. Вся моя жизнь в приюте состояла из тяжелой работы и постоянных унижений. Нам внушали, что мы — существа второго сорта, греховные и больные, а наши надсмотрщицы, кажется, вообще не видели в нас людей. Или же напротив, прекрасно видели и наслаждались своей безграничной властью. Помню, когда я случайно разлила ведро воды в коридоре, монахини несколько дней заставляли меня есть с пола, словно животное. Умирали в этом месте очень многие: от избиений, от ядовитых испарений, от холода и болезней. Моя магия стала для меня и проклятием, и спасением: она защищала меня от смерти, но часто именно из-за нее я и оказывалась в опасности. Только на пятом курсе я тайком смогла сварить лечебное зелье и лишь тогда наконец-то избавилась от шрамов, оставшихся после побоев. Разумеется, читать мы могли только религиозные тексты, и первые месяцы в Хогвартсе я пребывала в постоянном ужасе, будучи уверенной, что в любой момент нас поразит молния, и небесное воинство низвергнет нас в огненную геенну. Но этого так и не произошло, и я поняла, что все рассказы магглов оказались ложью: они врали, говоря, что колдовство греховно, и врали, говоря, что со мной что-то не так, и я нуждаюсь в исправлении. Хогвартс стал моим домом, и я не могу передать тот ужас, который я испытала, узнав, что на лето мне придется вернуться в приют. Я была уверена, что я там умру. Я валялась в ногах у своего декана, умоляя ее позволить мне остаться в школе, хотя бы на правах домового эльфа. Разумеется, ей было меня жаль, но она не могла пойти против правил. И я вернулась в Прачечную, по рукам и ногам связанная законом об ограничении колдовства несовершеннолетних, никак не способная себя защитить.

Джинни перевела взгляд на Волдеморта. Интересно, что он сейчас чувствует? Вызывает ли у него рассказ миссис О'Рейли хоть немного сочувствия или ненависть к магглорожденным в нем сильнее, и сейчас он злорадствует ее беде? Волдеморт слушал миссис О'Рейли, небрежно облокотившись о кафедру, и Джинни, которая хорошо его знала, могла с уверенностью сказать, что на его лице написано абсолютное ледяное равнодушие.

— Через год, забыв обо всех правилах приличия, я напросилась в гости к своим подружкам. Мне не отказали, но в те годы взгляды большинства магов были гораздо более консервативны, и родители моих приятельниц явно были не рады тому, что у них столь долго гостит какая-то «маггловка». Поэтому после третьего курса я отправилась в Лютный переулок и все свои последующие каникулы вплоть до совершеннолетия проводила именно там. Мне очень повезло, что я не стала добычей охотников за человеческими органами, но все прочие неприятности, которые могут произойти в подобном месте с юной девушкой, лишенной возможности колдовать, со мной случались. Но даже это было лучше того ада, который ждал бы меня у магглов, — произнесла миссис О'Рейли, оглядев собравшихся пристальным, полным вызова взглядом. — Я решилась рассказать вам свою историю, потому что знаю — она далеко не уникальна: многие дети продолжают страдать прямо сейчас, и им мы еще можем помочь.

Все собравшиеся хранили полное молчание, когда она спускалась обратно в зрительный зал.

— Я благодарю миссис О'Рейли за ее смелость, — негромко и очень серьезно произнес Волдеморт. — Она сказала очень правильную вещь: я думаю, мы обязаны сделать так, чтобы ни один из детей-волшебников больше не оказался в такой ситуации. Поэтому я предлагаю создать начальные школы-пансионы для магглорожденных, где бы они обучались с пяти до одиннадцати лет. Там они бы узнавали о мире, в котором им предстоит прожить всю жизнь, проникались бы нашей культурой. И были бы защищены от опасностей, которые им угрожают среди магглов.

— А как быть с теми, кто растет в хорошей, понимающей семье и любит своих родителей? — спросила Мина Эвермонд, сидящая по левую руку от Кингсли.

— Никто не мешает им поддерживать переписку и забирать своих детей на каникулы. Однако в том случае, если у преподавателей будут основания подозревать, что дома они подвергаются опасности, дети, разумеется, смогут оставаться в школе круглогодично.

— Все это, конечно, прекрасно, мистер Поттер, — произнес Освальд Шафик, — но кто будет за это платить? Реализовать такой проект за счет пожертвований невозможно. Предлагаете нам повысить налоги?

По залу пробежал приглушенный ропот.

— Ни в коем случае! Как вам известно, я считаю, что они и так слишком велики. Нет, я полагаю, что будет вполне справедливо, если магглорожденные сами будут платить за свое обучение. Очевидно, уже после окончания Хогвартса: мы могли бы ввести дополнительный налог только для них. Так они постепенно будут возмещать деньги, которые волшебное сообщество потратило на их обучение и социализацию. Разумеется, как только долг будет выплачен, дополнительный налог тут же будет отменен.

В толпе зрителей послышался одобрительный шепот.

— А если кто-то из магглорожденных после окончания Хогвартса не захочет работать или решит уехать в другую страну? — спросила мадам Эвермонд, с холодным интересом глядя на Волдеморта.

— Тогда получится, что граждане магической Британии двенадцать лет учили, кормили и лечили их из своего кармана, а они отказались вернуть эти деньги. Что это, как не воровство? А все мы знаем, какое наказание ждет воров — Азкабан.

Рядом с Джинни раздался судорожный вздох. Она быстро обернулась к Гермионе — подруга сидела, выпрямившись, точно натянутая струна. Она не отрывала взгляда от Волдеморта, и ее темные глаза горели жгучим, яростным огнем.