Рональд М. Уизли (джен)

На сей раз Хагрид хмур, но не мрачен. И, похоже, Гарри и Рона он в самом деле рад видеть.

Однако радость его тает, как снег на солнце, от первого же вопроса:

— Хагрид, а почему там, у загона, ты не заподозрил во мне одержимого?

— Разве я должен? — ворчит Хагрид, и в его ворчании вновь слышится эхо далекого обвала. — Я простой лесник, свое дело знаю, а все прочее меня не касается... Может, я о таких штуках понятия не имею, вот только что от тебя услышал.

— О каких "таких" штуках?

— Да об одержимости же! Или как ты там ее назвал...

Хагрид настолько неумело лжет, что даже немного стыдно вытаскивать из него информацию. Но надо. Ведь не заподозрить одержимого в странном мальчишке с изуродованной душой можно, не зная о самом явлении… или будучи железно уверенным, что одержимостью здесь и не пахнет. А откуда такая уверенность у Хагрида?

— Но ты узнал не только что, — подхватывает Гарри. — Помнишь, что ты мне в Косом переулке рассказывал про Сам-Знаешь-Кого? Что он мог не умереть до конца и все такое... Я тогда не знал про одержимых, но ты же именно об этом говорил? Он ведь как раз похож на тех, которые становятся паразитами — сильный, сумасшедший и злобный...

— Не буду даже спрашивать, кто тебе это все поведал, — мимолетный взгляд, брошенный на Рона, тяжел и сумрачен.

— Вообще-то, ты сам и поведал, Рон только объяснил, что к чему.

Вдох, выдох и еще вдох. Как переходить речку по скользкому бревну — идти назад бессмысленно, на месте топтаться опасно и бессмысленно вдвойне. И Рон делает шаг вперед:

— Я не просто так спрашиваю, Хагрид. После нашего разговора мне снился сон об одном из последних моих дел — мы как раз одержимого и ловили... Знаешь, моя память сейчас похожа на головоломку, кусочки которой разбросаны по комнате, и я ищу эти кусочки среди хлама, не представляя ни где они могут быть, ни даже как выглядят. Ни один кусочек не отыщется просто так, без причины — всегда что-то наводит на след... даже если я не знаю, что именно. И самое интересное знаешь что? Я должен знать, за какие крючки цеплялось то или иное воспоминание, что такого есть вокруг меня или во мне самом, чтобы правильно сложить картинку...

— А зачем?

Такой простой вопрос, но Рон теряется, не зная, что ответить. Будто со всего маху налетает на стену:

— В смысле — зачем?

— Допустим, раскопаешь ты всю свою прошлую жизнь. Что будешь делать с этим знанием? И так ли оно тебе необходимо? Тебе тяжело вспоминать, я же видел. Тот человек умер две тысячи лет назад, у тебя новая жизнь, с ним никак не связанная. Очень хорошая жизнь — у тебя чудесная семья и друзья тоже отличные. Так зачем ты рвешься воскрешать того, мертвого, вместо того, чтобы жить самому? — в таком изложении и вправду звучит как что-то странное, бессмысленное и ненужное. Но Рону будто предложили отрезать руку, и вдруг невыносимо тяжело становится выбирать выражения и сдерживать голос:

— А представь себе, Хагрид — р-раз! Что-то случилось — скажем, ты был тяжело ранен или долго болел. И из твоей памяти выпал огромный кусок, лет в сорок пять. Ты помнишь себя-школьника, а дальше — пустота, и вот ты уже взрослый, работаешь лесником. Однажды ты идешь по незнакомой улице и вдруг вспоминаешь по именам всех ее жителей, кто в каком доме живет, но понятия не имеешь, откуда это в твоей голове. Или получаешь письмо от незнакомца и хочешь бросить в камин, не читая, будто чувствуешь, что этот человек ничего хорошего не напишет... Захочешь ты вспомнить, что произошло с тобой за эти годы? Что ты делал, как жил, каким стал человеком? Откуда в твоей голове появились знания о местах, где никогда не был, и о людях, которых не встречал? Или решишь, что выпал кусок, да и черт с ним, можно жить дальше?

И вроде не позволил себе ни сорваться в крик, ни выругаться по-площадному, но в хижине повисает дребезжащая нервная тишина, даже Клык затихает, прижав уши.

Гарри смотрит сочувственно, но молчит. Молчит и Хагрид — не спрашивает, почему именно сорок пять, лишь долго-долго смотрит в потрескивающее дровами пламя.

Кстати — а сколько ему лет? От глаз разбегаются густым веером лучики мелких морщин, лоб расчерчен вдоль и поперек, но взгляд — ясный, умный, внимательный. Густые черные волосы и борода лишь слегка тронуты сединой, но это так себе признак: разменяв седьмой десяток, один останется черным, как смоль, а другой весь побелеет. Нет, Хагрид далеко не стар — и все же он работал лесничим, когда еще родители пошли в Хогвартс. Ему, пожалуй, к тем же семидесяти, и сорок пять лет для него — не целая жизнь, но все же срок немалый.

— Отчасти ты прав. Но ведь на твою жизнь не влияет — вспомнишь ты или нет... тебе уже никто не напишет с того света, и по знакомым местам не пройтись, разве что ты зачем-то поедешь в Рим. Разве не так?

— Будь так, я бы никогда ничего не вспомнил, это во-первых: в Риме я никогда не был. А во-вторых, единорог бы от меня все равно шарахнулся, только без своей памяти я бы сам перепугался до смерти и ничего внятного тебе не рассказал. Так что лучше я сам раскопаю свое прошлое и буду знать, что с ним делать, чем оно застанет меня врасплох. И вот сейчас мое прошлое и настоящее дружно понять не могут, почему ты не заподозрил во мне одержимого, хотя должен был в первую очередь. Так почему?

Вдох, выдох — но на этот раз колеблется Хагрид, а Рон и Гарри ждут ответа. Еще вдох, еще выдох, и Хагрид коротко взмахивает рукой:

— Хорошо. В Хогвартсе есть человек, который тем и занимается — отслеживает одержимых. Будь ты кем-то другим, не собой, ловчий бы об этом узнал еще в первые недели.

— И меня бы убили?

— Вот не знаю. Наверное, могут убить, если понятно, что человека не спасти... но ловчий мне не докладывается, а я в его дела не лезу и вам не советую. Ты, наверное, захочешь знать, кто это, но сказать я не могу — я Дамблдору слово дал, что от меня никто имени этого человека не узнает.

Рон улыбается: ай да Хагрид! "Я не могу сказать" и "от меня не узнаете" вместо "не пытайтесь выяснить". Судя по лицу Гарри, он тоже услышал и понял намек.

Ловчий Рону не так чтобы нужен — во всяком случае, сейчас. И одновременно ловчий ему необходим: пока Гарри и Гермиона будут заняты поисками, Рон успеет прочесть что-нибудь интересное про Древний Рим. Чтобы было о чем складно врать, когда в очередной раз спросят.

Было бы забавно, окажись ловчим сам Хагрид, но для того, кто должен отслеживать неладное в студентах, лесник слишком много времени проводит в уединении. По той же причине отпадает Филч, хорошо знакомый только с отработчиками.

Рон почти уверен, что ловчий — преподаватель. Причем такой, который ведет все факультеты с первого по седьмой курсы, то есть видит большую часть студентов постоянно. Биннса можно не считать — он призрак и колдовать не умеет, к тому же вряд ли вообще замечает, кто приходит к нему на историю магии. Защита от темных искусств проклята, профессора на этой должности не держатся больше года, а ловчий должен находиться в школе все время. Случись что — замену такому человеку будет сложно найти. Так что Квиррелл, нынешний профессор защиты, тоже не подходит.

— Я бы и Синистру вычеркнул, — комментирует Гарри. — Она же в небо смотрит, а не на учеников.

— Минус астрономия... Тогда остаются деканы.

Флитвик, декан Рейвенкло и преподаватель чар. Самый старший из деканов, учил остальных троих — поэтому наверняка пользуется у них определенным уважением и доверием. К тому же, почти вся школа его обожает, а кто не обожает, те признают, что он очень крут.

Если Флитвик — ловчий, ему, наверное, удобно собирать информацию. К кому из студентов нужно присмотреться, кто странно себя ведет... всеобщая любовь плюс авторитет у коллег позволяют ему без труда узнавать все обо всех факультетах: о своих студентах напрямую, об остальных — со слов их деканов.

Спраут, декан Хаффлпаффа, профессор гербологии. Вторая по старшинству, но для Снейпа и, возможно, МакГонагалл, вполне может быть авторитетом как бывший учитель. В школе Спраут любят почти так же, как Флитвика, хотя она и не выглядит крутой — вероятнее всего, именно "не выглядит". Глава Хаффлпаффа под стать своему факультету — уютная, толстенькая, с растрепанными седыми кудряшками и широкой улыбкой. Никак она не тянет на того, от которого лучше держаться подальше; наоборот, ей хочется довериться, рассказать о своих или чужих проблемах. Тоже очень неплохо для человека, которому по должности положено знать много и обо всех.

МакГонагалл, декан Гриффиндора, преподаватель трансфигурации. Студенты ее уважают, но — Рон вспоминает ее заиндевелый взгляд, — пожалуй, изливать ей душу желающих мало. Зато она заместитель директора, первая после Дамблдора фигура в школе. В ее руках сосредоточены большие полномочия, и любую информацию о студентах она может получить в два счета, потому что имеет право задавать вопросы и рассчитывать на ответы.

Снейп, декан Слизерина, ведет зельеварение. Моложе остальных троих, любовью и доверием студентов — кроме слизеринцев, конечно, — не пользуется, власти не больше, чем у Флитвика и Спраут. Очень неудобно в таких условиях следить за ситуацией на всех факультетах, помимо своего собственного... разве что заиметь осведомителей, но как заручиться их лояльностью? Загнать в отработки, а потом помочь выпутаться? Нет, слишком сложно...

— А помнишь, что говорил Хагрид, когда мы к нему в гости пришли в первый раз? Снейп мечтает преподавать защиту от темных искусств, а Дамблдор ему не дает. Потому что Снейп зачем-то нужен в школе и рисковать им нельзя.

Рон этого разговора не помнит и все еще сомневается. С другой стороны, вычеркнуть Снейпа он всегда успеет.

— А ты что думаешь, Гермиона?

Она бросает беглый взгляд на список:

— У меня идея. Если ловчий обязан отслеживать одержимых, он непременно заметит, что три первокурсника вдруг заинтересовались этой темой. К тому же, мы с Гарри выросли у магглов и про одержимых даже знать не должны. Если мы попросим в библиотеке какую-нибудь книгу...

— ...ловчий заметит, заинтересуется и сам придет? План, конечно, хороший, но есть один момент, — который Рону совсем-совсем не нравится. — Ловчий заметит, заинтересуется, но сразу сообразит, что узнать об одержимости вы могли только от меня. И тут либо меня вызывают побеседовать, чтобы понять, как много я знаю об этом явлении — а знаю я очень много и могу нечаянно проговориться, — либо сразу пишут родителям. В обоих случаях мне придется пересказывать свою историю заново и в подробностях, а я не хочу.

В первую очередь потому, что с ловчим сказочка про Древний Рим, скорее всего, не прокатит — и исповедоваться придется несколько часов. Ладно, если ловчим окажется МакГонагалл или хотя бы Спраут — а если выворачивать душу придется перед Снейпом?

Рон не относится к профессору плохо или хорошо. Вообще никак не относится, будто его от Снейпа отделяет стеклянная стена в пару футов толщиной, и Рона это устраивает.

— Прости... я об этом не подумала. Но почему тогда ты назвал план хорошим?

— Вообще мне нравится идея поймать ловчего на живца. Просто наш интерес должен выглядеть как ложная тревога — скажем, нам жутко нравится учиться, и мы начитались всего подряд. Но придется действительно начитаться на несколько курсов вперед, чтобы выглядело правдоподобно. Так вы со мной?

Гарри и Гермиона смотрят на него, как на идиота. Лучший в мире ответ.

Библиотека Хогвартса с первого взгляда внушает благоговейный ужас. Со второго и третьего, впрочем, тоже — настоящий книжный лабиринт, тут самому бы не потеряться, не то что нужное найти. Хотя на самом деле — понимание приходит довольно скоро, — устроен этот лабиринт очень разумно и понятно. Ближе к выходу — книги для младших курсов: учебники по всем дисциплинам и то, что Гермиона называет "книгами для легкого чтения". Легкого чтения для первого курса набирается на два немаленьких стеллажа, а судя по рассказам братьев — чем старше курс, тем дополнительной литературы больше. Рона это слегка пугает, Гарри заставляет задуматься, Гермиону только подстегивает:

— Раз мы говорим о темной магии, для начала нужно просмотреть книги по защите. Наш учебник я уже выучила, там ничего нет, а вот в книгах для старших курсов может быть. И еще посмотрим историю и чары.

Она сияет, будто в руках у нее шикарно завернутый подарок, будто вот-вот развяжет ленточку — и увидит нечто восхитительное. Может, не сегодня и не завтра, и даже не через неделю, но точно увидит. Ведь не может в библиотеке волшебной школы чего-то не быть!

Но спустя три месяца и много, много книг — так много, что от строчек уже в глазах рябит — они втроем смотрят в учебник шестого курса. С желтоватого пергамента на них в ответ смотрит надпись: "Эти страницы открыты к прочтению только для студентов, сдавших СОВ по защите от темных искусств или имеющих особое разрешение преподавателя". И больше в книге вообще ничего нет.

— Так нечестно! — Гермиона вся красная от досады. — СОВ мы до пятого курса не сдадим, и разрешения нам никто не даст... и как же теперь наша легенда?

Она вроде бы ни к кому не обращается, но смотрит — как и Гарри — прямо на Рона. Как на бывшего, но все же взрослого, который обязательно найдет выход или подскажет что-то дельное… Рон захлопывает бесполезный учебник:

— Будем лепить легенду из того, что есть.