Рональд М. Уизли (джен)

Рон думает, что много знает о магглах. Он ведь живет совсем рядом с маггловской деревней, ходит в маггловскую школу, он сын Артура Уизли, в конце концов! Из рассказов папы Рон знает, что такое электричество — маггловская магия, которую получают из молний и используют везде, где не используют бензин. Правда, как это делается и любая ли молния для электричества подойдет, папа сам не знает. А ведь какой-нибудь маг мог бы заработать кучу денег на волшебных молниях. Сидел бы да колдовал, сколько надо, на проволочку — их вроде бы проволокой собирают, — ему нетрудно, а магглам польза. А то на одних грозах далеко не уедешь.

Рон знает, что магглы любят все ровно-квадратное, как по линейке, и широкие дороги, на которых хватает места всем — и людям, и машинам. Все это он даже видел вблизи — и думает, что маггловский мир его не удивит.

Он понимает, как ошибался, сразу, как только выходит из Дырявого котла на Чаринг-Кросс-роуд. Здесь все так, как он думал, и одновременно совсем иначе, Чаринг-Кросс отличается от полусонного Оттери, как Косой переулок от Норы. И от Косого переулка отличается, как...

— Смотрите, какой хорошенький! — Джинни дергает его за рукав, указывая на ближайшую витрину. За стеклом лежит раскрытая книга, прямо в снегу — в снегу?! И он не тает без магии? В магазине, выходит, холоднее, чем на улице? — и олененок в красном колпаке водит копытом по странице. Еще и качает головой туда-сюда, будто в самом деле читает.

— Пап, он точно не зачарован? Выглядит, как волшебный!

— А это настоящий снег? Там же должно быть жутко холодно!

— Конечно, он не настоящий, Рон. Присмотрись — видишь, он лежит клочками, и по краям у него очень тонкие нитки? Это просто такое украшение. Джинни, олень действительно сделан без магии...

Рон приглядывается и соглашается — да, в самом деле не снег. И правда — видно сквозь витрину, в глубине магазина люди стоят без шапок, в расстегнутых куртках, значит, там тепло, настоящий снег давно растаял бы. На улице он не успевает даже долететь до земли.

На них, прилепившихся к витрине книжного, не обращают внимания. Может, думают, что они приехали издалека. Джинни забрасывает папу вопросами, и он отвечает, а сам аж светится от гордости. Перси изучает карту, которую они вчера искали по всей Норе и еле нашли. Почему-то она оказалась в связке старых номеров Пророка. Рон крутит головой, разглядывая улицу и людей. Больше людей, чем улицу.

Магглы, они как... вот, он подобрал слово — как река, широкая и быстрая. Поэтому и строят дома по линейке и широкие дороги, огромные удобные русла для человечьей реки. И вместо мантий носят брюки и короткие куртки, чтобы ничего не цеплялось, не путалось в ногах, не мешало. Вперед! Скорее! А куда, зачем — дело десятое...

— Нам в ту сторону, — Перси наконец-то поднимает голову от карты. — Прямо и прямо, пока не дойдем до Грэйт-рассел-стрит, а там направо. Пап, может, пойдем уже? А то холодно стоять, а мы еще в музей хотели...

— Да, ты прав, — папа чуть смущен. Он бы, наверное, до завтрашнего утра тут застрять мог, рассказывая обо всем вокруг. — Джинни, если хочешь, я расскажу еще...

— Хочу!

Рон и Перси пожимают плечами: они, в общем-то, не против. Рон не знает, о чем сейчас думает Перси, но ему самому совершенно неинтересно, как работает магия из молний. Куда интереснее люди, которые ее приручили. Его тянет — не хочется и не нужно, а где-то посередине, — войти в реку людей, стать ее частью, стать как бы магглом. Хотя бы ненадолго, до музея.

Британский музей снаружи похож на древнеримский храм или дворец — те же колонны и треугольные крыши на них, — но гораздо больше. Значит, несколько дворцов поставили рядом. Внутри же он совсем не древний и очень маггловский — квадратный и светлый. Рон не узнает его ни снаружи, ни изнутри, и ему почти кажется, что зря они сюда пришли, но отступать поздно. Возможно, в музее он в первый и последний раз, и Темный — нет, не Темный, он сам себе не простит, если сейчас уйдет. Да и как можно уйти сейчас, когда папа уже покупает билеты?

Даже если ничего не выйдет... Рон почти наверняка знает, что ничего не выйдет, но упорно думает "даже", "если". Древняя Греция и Рим — двенадцать залов, так сказала смотрительница, и он обойдет их все.

Двенадцать залов, и зайдя в первый, Перси краснеет до корней волос и не знает, куда деть глаза. Джинни хихикает и чуть опускает голову, осматриваясь исподтишка. Папа улыбается натянуто, но у него тоже уши порозовели:

— Перси, Рон, Джинни... ничего такого в этом нет. Видите, магглы спокойно приходят сюда с детьми и младше вас?.. Но маме мы об этом не скажем, договорились? — Рону кажется, что папа предпочел бы прийти сюда с мамой... или один, но точно без них.

В первом зале их встречают статуи. Древние, потемневшие от времени, некоторые — без рук и голов. Наполовину утопленные в каменные плиты и сами по себе. В легких одеждах, не скрывающих почти ничего, и полностью обнаженные. Женщины очень красивые. Рону даже немного неловко оттого, что ему ничуть не стыдно их разглядывать.

А больше здесь посмотреть не на что. Все чужое, как если бы в книжке смотрел. Только раз задребезжало в голове — на короткий меч в витрине — держал в руке, отчего-то кажется, что в левой... но похожий, не такой. Задребезжало и тут же исчезло. "Гладиус" — написано внизу на табличке, а Рон не помнит, чтобы тот меч хоть как-то назывался.

Наверное, хорошо, что он ожидал чего-то подобного. Ему даже почти не обидно.

Они выходят из музея почти последними; на улице темно и куда холоднее, чем утром. Но хоть снег перестал.

— Ну что, обратно едем на автобусе? — спрашивает папа, и все только кивают. Сил разговаривать уже нет.

Нужная им остановка далеко, через дорогу, и идти по подмерзшему асфальту тяжело. Рон знает, что дорогу надо переходить быстро, но Джинни от усталости еле волочит ноги, и он идет рядом, держа ее за руку.

Они почти успевают перейти дорогу, когда из-за угла выруливает машина. Выруливает так неловко, что даже Уизли сразу ясно — не успеет, не затормозит...

Рон видит краем глаза, что папа выхватил палочку и что-то колдует. Но видит и белое от напряжения лицо водителя, девчонку с розовыми волосами на переднем сиденье — съежилась вся... чувствует сквозь перчатку ледяные пальцы Джинни...

— Нет, стой!

...Против них с отцом — свора гоблинских морд, в темноте не видно, сколько... не время думать. У него в руках лопата, и заточенный край отменно режет глотки.

До тех пор, пока под очередным ударом гоблинского меча не переламывается черенок. Ржавая железка, а поди ж ты...

— Сдохни! — он бьет гоблина в грудь бесполезной деревяшкой, как копьем.

И на его крик откликается нечто. Прошибает насквозь, чудом не ломая ребра, затапливает нутро, шумит в ушах и рвется из рук — огненным шаром с хороший щит. Горящая палка летит наземь. Гоблин визжит и мечется, а на его место лезет другой — чтобы получить огня в мерзкую морду.

— Сдохни! — крик едва не обрывается кашлем, вонь горелого мяса и гоблинских тряпок бьет по горлу. Но гоблину хватает, он падает, катается по земле, пытаясь сбить пламя, и застывает с перерубленной шеей.

— Сдохни... — в глазах темнеет... или огонь вышел дохленький — он не понимает. Проваливается куда-то вниз, и над ним лязгают мечи и зубы... где-то очень высоко...

— Муциан! — это отец... это к нему...

"Все хорошо. Я не ранен", — он бы сказал, если бы мог...

— Перси, доведи его до скамейки. С магглами я поговорю, — велит отец... нет. Папа. Артур Уизли. Это его голос, но тон не его. Так говорил Арктурус Аллиас, его отец много веков назад... наконец-то Рон вспомнил его имя, и имена матери и младших тоже. Валерия, Маркус, Корнелий, Юлия. Муциан.

Рон послушно плюхается на скамейку. Папа идет к машине, что-то говорит водителю, а сам прячет палочку и поправляет рукав. Магглы будут помнить, что потеряли управление, но чудом успели затормозить и никто не пострадал...

— Вот и зачем ты вылез? Папа без тебя уже колдовал, он остановил бы авто! А скажи пожалуйста, как он будет объяснять магглам вот это? — шипит Перси ему в ухо, показывая на дорогу, на лоскут чистого сухого асфальта ярдов так в сто длиной. — Она выглядит так, будто снег с утра не шел!

— Заткнись, — неожиданно резко, почти зло велит Джинни, и Перси в самом деле затыкается. И это прекрасно. Рону лень сейчас оправдываться и препираться. У него самое лучшее на свете Рождество. Он вспомнил свое имя.

Дома перед сном он нарочно идет в ванную последним и долго смотрит на себя в зеркало.

Муциан Аллиас... что сказать, фамилия у него была самая та для аврора.⁽¹⁾ Звучит красиво, конечно. Но на Аллиаса Рон не тянет. Он помнит ту семью, сухих, темных и узловатых людей — теперь он на них даже не похож. И вообще, их давно нет. А он живет, и он — Уизли.

— Рональд Муциан Уизли, — бормочет он, и ему нравится, как это звучит.

Рон знает, что вообще-то он Рональд Билиус — даже второе имя ему досталось по наследству. Он об этом узнал, когда в школу пошел, и сперва жутко обиделся на родителей. А потом привык — тем более что для всех он был и остался просто Роном. И иногда Ронни — для мамы и тех, кто не боится получить в нос. Написанный на бумаге Билиус в его жизни не очень-то появлялся, и Рон о нем давно думать забыл.

Теперь у него есть второе имя, которое только его, по-настоящему его. И даже хорошо, что никто о нем не знает, кроме самого Рона. Он сам решит, кому и когда его доверить.

А Билиус пусть себе лежит строчкой в школьном журнале. Не самый плохой псевдоним.⁽²⁾

1) Alias — (англ.) псевдоним; (лат.) иначе, по-другому. Allies — (англ.) альянс.

Вернуться к тексту

2) Здесь была непереводимая хохма (/Bilius is/ not the worst alias), но великий и могучий ее слопал.

Вернуться к тексту