А&B, или Как Приручить Мародеров (гет)

Больничное крыло, утро после полнолуния

Для Ремуса самым любимым после полнолуния было просыпаться. Просто просыпаться.

Несмотря на дикую боль в изломанных порой костях, на многочисленные порезы, доходящие до абсурда кровопотери и разбитые физиономии друзей, неудачно попавшихся под руку, вернее лапу, Люпину, утро было самым лучшим событием после полнолуния. Даже если Ремус успевал натворить дел в период своего безумства, просыпаясь утром, он знал, что у него хотя бы есть шанс исправить содеянное. Это утро не было исключением.

Солнце заглянуло в окно, коварно пробралось своими длинными теплыми лучами за занавеску и ткнуло Ремуса прямо в глаз. Люпин попытался повернуть голову, но коварное светило упорно продолжало обливать юношу утренним светом, всеми силами выдергивая его из оков сна. Ремус глубоко вздохнул, с удивлением обнаружил свои ребра относительно целыми и наконец проснулся.

События прошедшей ночи всплывали в голове Люпина, как вареные пельмени — неохотно и вяло. Вот Эмили стоит совсем рядом с ним, вот она уходит, потом он чувствует, как начинает превращаться, открывается дверь, мелькает свет факела, чье-то испуганное лицо и... и дальше ничего. Ремус не помнил совершенно ничего. Радоваться этому или нет он не знал, но порой ему нравилось находиться в сладком неведении как можно дольше.

Он вздохнул еще раз, попытался пошевелиться и неодобрительно крякнул. В очередной раз мадам Помфри замотала его бинтами так, что Люпин стал похож на мумию-доходягу. Судя по крепости связывания, лекарша была искренне уверена, что Люпин рассыплется на части, не привяжи она его части тела друг к другу. Его медленные, сонные еще размышления прервал недовольный и до боли знакомый голос.

— Ремус Джон Люпин, — сказал этот голос с легкой хрипотцой и сделал паузу. — Ответь мне, пожалуйста, зачем и с какой конкретной целью ты плотоядно и совершенно несдержанно искусал Люциуса Абраксаса Малфоя?

Так умела говорить только Паркер — бесстрастно и безжалостно вытрясывая из тебя душу одним лишь взглядом, одной лишь интонацией и строгим выражением лица. Он даже знал, как она сейчас стоит — скрестив руки на груди и устремив на него свой ястребиный сверлящий взгляд.

Будущая профессор МакГонагалл, не иначе.

— Ремус, не притворяйся. Я знаю, что ты проснулся.

Ремус только усмехнулся — Эмили не менялась. Было так радостно слышать ее живой и здоровый голос сразу после тяжелого полнолуния, что смысл фразы до Ремуса дошел не сразу. Плотоядно и совершенно несдержанно искусал... Люциуса?!

— Что?! — взревел Ремус не своим голосом и резко сел на кровати. Тело, вопреки его опасениям, не протестовало и вообще никак не отреагировало на это движение — будто бы не было никакого подвала, цепей и превращения.

Подождите... Цепи, он же вырвал их из стены вместе с креплениями? Потом открылась дверь, и то испуганное лицо, что он вспомнил при пробуждении, было лицом Эмили.

— Ты в порядке?! — Люпин уставился на Паркер безумным взглядом.

— Нет, конечно. Ты разговариваешь с привидением, — скептически хмыкнула она и присела рядом с Люпиным на постель. Тот машинально вцепился в ее теплую руку и с облегчением осознал, что она все-таки жива. — Ты хоть что-нибудь помнишь? — куда более миролюбиво осведомилась Эмили.

— Нет, совершенно ничего. Я покусал Малфоя?

— Это не то, чем стоит гордиться, — Паркер покачала головой, наблюдая внутреннюю борьбу отразившуюся на лице Ремуса — гордость пополам с неуверенным чувством вины.

— Странно слышать это от тебя.

— Оставь свои колкости. Как ты себя чувствуешь?

— Подозрительно отлично. Мадам Помфри нашла новое лекарство?

— Не она — ты. Чужая кровь. Попробовав в полнолуние чужой крови, а именно человеческой, оборотень восстанавливает свои силы.

Люпин прикрыл глаза и со стоном откинулся на подушки. Вот только этого ему не хватало! Он, получается, теперь что — будет отцом для Малфоя?! Кошмар!

— Ты укусил его за зад, — как ни в чем не бывало продолжила Эмили, совершенно спокойно наблюдая за мучениями Ремуса.

— Что?! Да ты шутишь! — Ремус нервно рассмеялся, снова садясь на кровати. — Ты решила меня так разыграть, да?

— Отчего же? Все так и было. Ты укусил его. Буквально вонзился зубами в его привлекательный упитанный белый мохнатый зад. Я даже слышала, как бедняга жалобно и оскорбленно визжал.

Люпин ошалело смотрел на Эмили и пытался переварить информацию. Он покрутил ее и так и эдак, но что-то не клеилось. У Малфоя определенно не могло быть мохнатого зада, тем более белого. Тем более, привлекательного. Хотя...

— Я ничего не понимаю, — честно признался Люпин наконец и выжидательно уставился на Эмили.

Та только сочувственно вздохнула:

— Ну хорошо, болезный. Слушай.

— Э-э-э! Я тоже хочу! — из-за ширмы появился запыхавшийся Джеймс, а следом показалась и Лили.

Она выглядела уставшей и измученной, словно всю ночь не спала. Стоило им только оказаться в поле зрения Эмили и Ремуса, как Эванс неловко выхватила руку из хватки Джеймса, проигнорировав его обиженный взгляд.

— Мы бежали к тебе с пары Трансфигурации, старик. Вот и Питер тоже с нами.

Уставший гриффиндорец с залегшими под глазами тенями слабо улыбнулся Ремусу и присел на его постель рядом с Эмили. Петтигрю выглядел настолько убито, что Люпин сделал себе зарубку на будущее — расспросить друга, что с ним стряслось.

— А Блэк? — Ремус наконец-то понял, чего именно ему не хватало после пробуждения — язвительных замечаний с налетом надменности и «высокого» интеллекта.

Лица всех присутствующих на мгновение нахмурились.

— Потом, друг. Он почти в порядке, — напряженно выдал Джеймс и улыбнулся так криво, что стал похож на Хэллоуинскую тыкву с вырезанным на ней лицом. Люпин понял, что здесь творится что-то неладное, но Джеймс выглядел вполне спокойно, а значит, Сириус, по крайней мере, был жив.

— Эмили? — он повернулся к когтевранке. — Ты собиралась рассказать.

— Честно говоря, я знаю не очень многое, — начала та, когда все наконец-то оккупировали кровать Люпина, словно тот умирал от неизлечимой болезни, и это был последний час его жизни. — Я, пожалуй, начну с того, как вышла за ту многострадальную дверь из подвала. Я решила, что просижу там до рассвета — на случай, ну... на случай, если цепи и дверь не выдержат, и придется тебя сдерживать.

— А твоя... выходка перед этим? Она тоже должна была поспособствовать моей выдержке? — насмешливо изогнул бровь Люпин, наблюдая за покрасневшей Эмили. Джеймс хотел было влезть, но Лили хлопнула его по руке и отрицательно покачала головой.

— Мы поговорим об этом потом, Люпин, — отрезала Эмили, потирая разгоревшиеся щеки ладонью. — Так вот. Я сидела там в ожидании полнолуния, слушала твое кряхтение, ворчание, скрипы, стоны, вопли...

— В общем, все, что делает добропорядочный оборотень в момент обращения, — прервал ее Джеймс. — Будем надеяться, что во время первой ночи любви, ты будешь вести себя ина...

— Джеймс! — одновременно прикрикнули на него Лили и Эмили.

— Так вот, — Паркер еще раз недовольно взглянула на Поттера и продолжила: — А потом я услышала шум со стороны коридора.

— Малфой, — констатировал Ремус, сопоставив два и два. — Это был он.

— Да. Этот с-с...слизеринец пожаловал ко мне в гости собственной персоной. И, что характерно, он совершенно не удивился, когда увидел меня там. Как и твоим воплям, доносящимся из-за стены.

— Он угрожал тебе? — обычно у Ремуса после полнолуния не хватало сил даже на то, чтобы открыть глаза, не то что злиться, но прямо сейчас он чувствовал себя абсолютно всемогущим. Особенно, если речь шла о Малфое, угрожающем Эмили.

— Нет. Он пришел «просто поговорить».

— Поговорить? — удивленно воскликнула Лили. — Я была уверена, что он не оставит тебя в покое, потому что... ну... ты понимаешь, — неловко закончила она, намекая на магглорожденность.

— Я тоже, — Эмили безразлично кивнула. — Я ожидала поединка или Круциатуса. Или банды слизеринских отморозков, следующих за ним по пятам — в общем, чего угодно. Но он просто пришел поговорить.

— И почему я в это не верю?.. — нехорошо протянул Ремус.

— Ты и тогда не очень-то в это верил, — фыркнула Эмили. — Ты же укусил его за...

— Я помню! — взорвался Ремус, недовольно глядя на лыбящегося Джеймса.

— Таким образом, он не нападал на тебя? — подытожила Лили.

— Не напрямую. Но он решил открыть дверь в подвал. Естественно, я не могла ему этого позволить. Последнее, что я помню, как он отшвырнул меня одним из своих темно-магических заклятий к стене, открыл дверь и очень быстро ретировался. Вернее, попытался. Ремус настиг его в конце коридора, и... — Паркер неуверенно взглянула на Джеймса с Лили и Питером, — и Малфой обратился в волка.

Люпин с минуту тупо смотрел на Эмили и под конец облегченно выдохнул:

— Так он анимаг...

— Да, — кивнула Эмили.

— Значит, мой укус не обратит его в...

— Нет.

Повисла напряженная тишина, в ходе которой каждый обдумывал наиболее волнующий его вопрос. Люпин пытался справиться с нездоровой эйфорией, возникшей после осознания того, что он не станет виновным в превращении Малфоя в ликантропа. Эмили злорадно представляла, как, наверное, сейчас мучается бывший слизеринец, который и присесть-то теперь не может. Джеймс и Питер раздумывали над тем, что надоевший всем ублюдок оказался весьма талантлив, если тоже не преминул обучиться анимагии. А Лили Эванс решала, стоит ли говорить друзьям, что она была в курсе анимагического факта Малфоевской биографии или нет? Пораздумав еще немного, она согласилась с доводами разума и предпочла промолчать. Адекватного объяснения своей осведомленности у нее все равно не было.

— И где он теперь? — с опаской спросил Ремус, порываясь выглянуть из-за ширмы, словно ожидал увидеть Малфоя на соседней койке.

— Ни малейшего понятия, — пожала плечами Эмили. — Вероятно, сбежал в свое поместье.

— На карте мы его не обнаружили, Лунатик, — добавил Джеймс. — Он исчез так же внезапно, как и появился.

— Он выживет? Я не сильно, э...

— Помял его аппетитный задок? — усмехнулась Эмили и хлопнула по ладони Джеймса, когда тот одобрительно поднял руку. — Я же говорю, я ничего не знаю о том, где он.

— Но там было мно-о-ого крови, друг. Очень много, — Джеймс посмотрел на Ремуса, ожидая его реакции. — Это не шутка. Мы бежали с Лили по коридору, и все буквально было залито красным — на полу, на стенах.

Люпин сглотнул, а Эмили сильнее сжала его руку.

— Мы думали, — надтреснутым голосом начала Лили и, почувствовав, как тускло и вяло она звучит, заговорила громче: — Мы думали, что-то случилось с Эмили. Она лежала там без сознания. На ней была кровь — она ударилась о стену головой. Ей повезло, что она отделалась только сотрясением.

Ремус взглянул на когтевранку — та выглядела вполне здоровой, даже бинтов не было — наверное, это Лили так мастерски сумела залечить рану за одну только ночь.

— Мы жутко перепугались. Я уже... — Джеймс жестко усмехнулся и сморгнул. — Я уже представил, как буду объясняться с тобой, друг. Паршивая ситуация была бы. — Джеймс помолчал и с виноватым выражанием лица закончил: — Возможно, мы бы отследили сукиного сына, но после увиденного это даже не пришло нам в голову. Мы растерялись, старик.

— Нас вообще не должно было быть в школе этой ночью, — вздохнула Лили. — Я имею в виду, в ее коридорах. Каким-то чудом мы умудрились дотащить Эмили до Больничного Крыла и не попасться на глаза мракоборцам.

— Ну почему сразу — чудом... — довольно протянул Джеймс и подмигнул Люпину. — Я эту школу как свои пять пальцев знаю.

— Да. Мадам Помфри жутко ругала нас за то, что мы покинули свои гостиные в полнолуние. А потом так же долго благодарила и причитала.

— В общем, — Поттер пожал плечами, — мы ничего не знаем о судьбе мохнатика.

— Я надеюсь, я не убил его, — мрачно подвел итог Люпин. Не то чтобы он был альтруистом, но одно дело проучить, а другое — убить.

— Это же Малфой, Ремус. Он не может сдохнуть так просто. Мы точно услышим о нем в ближайшее время, дай только срок.

— Почему он не тронул тебя? — спросил Ремус, меняя тему и поворачиваясь к Эмили. — У него был шанс.

— Он, вероятно, хотел, чтобы это сделал ты, — Эмили только пожала плечами. — Представь себе — ты просыпаешься утром и оказывается, что ты собственноручно, то есть, «собственнолапно» убил меня. Или обратил.

— Ты бы поступила именно так, будь ты на месте Малфоя?

Эмили ответила долгим ледяным взглядом, в котором было и согласие и обида от того, что Ремус произнес эти слова вслух.

— А что все-таки с Блэком? — послышался впервые за все утро хриплый тихий голос Питера. Паренек прокашлялся и посмотрел на друзей уверенней: — Где он?

Все, кроме Ремуса, вновь замялись, начиная смотреть кто в окно, кто в пол, кто в потолок.

— У Дамблдора в кабинете, — ковыряя пальцем простыню, робко ответила Лили.

— И что он там делает?

— Решается вопрос о его с Беатой отчислении.

* * *

Кабинет Дамблдора, утро

Дамблдор за последние пару суток ощутимо постарел. Это было совершенно неудивительно, учитывая то, что четверть учеников его школы составляли гриффиндорцы. Если в день собрания новых участников Ордена Феникса он был похож на утомленного жизнью старика, то теперь к усталости прибавилось глухое раздражение, окутавшее комнату плотным, готовым в любой момент лопнуть, пузырем. Дамблдор молчал, не улыбался и даже снял свои очки-половинки, утратив львиную долю образа «мудрого сказочного волшебника».

Беата сидела на стуле перед директорским столом, смиренно сложив руки на коленях и не отрываясь смотрела прямо на Дамблдора. Глубокий след от острых когтей на ее щеке придавал ей несколько колоритный и воинственный вид, несмотря на полный раскаяния взгляд. Что самое удивительное, раскаяние было искренним. Сириус сидел рядом, угрюмо уставившись в пол и подперев подбородок кулаком, и вяло водил носком лакированного блестящего ботинка по ворсу ковра.

— Это невыносимо, — наконец соизволил заговорить Дамблдор. Его взгляд устремился к Беате и обжег ее злыми холодными льдинками. — Невыносимо. Чем вы думали, мисс Спринклс? Поведайте мне, будьте так добры.

— Мозгом, сэр, — с убийственной честностью ответила Беата, вызвав подозрительный приступ кашля у Блэка.

Брови Дамблдора поползли вверх от удивления. Директор привык к выходкам подопечных своего факультета, но с наглостью Беаты он еще не сталкивался. По крайней мере, не в таких объемах.

— Правым полушарием или левым? — язвительно уточнил Дамблдор, грузно опускаясь в кресло, и вновь водружая очки себе на нос. От этого его лицо разом подобрело, и внутренне напрягшаяся Беата немного расслабилась.

— Левым, сэр.

— А что с правым? Уже не работает?

— Отказало, сэр.

Дамблдор уставился на Беату так, будто видел ее впервые в жизни.

— И что же... послужило причиной?

— А это у нее врожденное, — лениво пояснил Блэк, не поднимая головы. Он не боялся директорского гнева — просто не было сил.

— Ваша очередь отвечать еще не настала, мистер Блэк, — отрезал Дамблдор.

— Сэр! — вдруг воскликнула Беата, заставив отшатнуться и директора, и Сириуса. — У меня не было выбора, сэр! Когда бы еще мне представился шанс захватить в плен одного из оборотней?

— Как только я исключу вас из школы, мисс Спринклс, у вас будет бесконечное число шансов, ограниченное лишь количеством полнолуний.

Беата тут же смолкла, зябко обхватив себя руками, и откинулась на стуле, а Дамблдор продолжил говорить:

— Вы ушли в Запретный Лес одна, в разгар боя, бросив свою команду, бросив мракоборцев, доверившихся вам. Даже не подумав о друзьях и близких, коих ваша кончина могла бы расстроить. Не задумавшись о том, что будет, если не вы, а вас возьмут в плен, и применят все прелести легилименции. Вы поставили свое желание и свои цели превыше прочих, рискнув жизнью шестерых людей и собственной в том числе. Что вы на это скажете, мисс Спринклс?

— Ну... я со Слизерина... — неуверенно начала Беата, неловко разводя руками.

— АХ, СО СЛИЗЕРИНА?! — взревел Дамблдор, приподнимаясь из-за стола.

Сириус упал на спину вместе со стулом, Беата едва удержалась за столешницу, опасно покачнувшись назад, и изумленно уставилась на директора. В такой ярости она его не видела ни разу. Да и в ярости вообще. И, наверное, никто не видел. Ну только если Грин-де-Вальд...

— Вы — со Слизерина! Он, — Дамблдор обличительно указал пальцем на Блэка, — с Гриффиндора! И это — конечно же — просто обязано оправдывать все ваши кошмарные, не поддающиеся здравому смыслу выходки! Гриффиндорцы, безусловно, могут сколько угодно творить глупости, оправдываясь храбростью и импульсивностью! Слизеринцы могут сколько угодно подставлять своих и чужих, прикрываясь высокой целью! Однажды — однажды! — я был излишне мягок с одним из студентов. Однажды я простил ему многое, я поверил ему, я доверился ему. И теперь вы и вы, — Дамблдор поочередно ткнул пальцем в Беату и Блэка, — вынуждены воевать с ним!

Директор замолчал, яростно сверкая глазами, затем шумно выдохнул и, упав в кресло, начал массировать виски, полуприкрыв глаза.

— Зачем вам понадобился оборотень, мисс Спринклс? — вкрадчиво спросил он, будто говорил с неразумным дитя. — В качестве трофея?

— Никак нет, сэр. Мой отец, сэр, сообщил мне о том, сэр, что Лорд способен освободить оборотня от его проклятия, сэр, — громко и четко отрапортовала Беата, ощущая странную неконтролируемую дрожь в теле. — Я предположила, сэр, что если смогу взять в плен одного из особенно удачливых, сэр, то получу информацию об этом, э... процессе, и буду способна провести его сама. Сэр.

— Ясно. Если вы не прекратите говорить мне «сэр», процесс над вами проведу я. Правда, еще не решил какой. А что же предположили вы, мистер Блэк?

— Я предположил, что Беата, оборотни, полнолуние и Запретный Лес — это кошмарное сочетание.

— Беата, оборотни, полнолуние, Запретный Лес и вы — это сочетание многократно худшее.

— Об этом я не подумал.

— Как и всегда.

Разговор снова затих. Беата молча ждала решения своей судьбы, Сириус с интересом разглядывал Дамблдора. Так вот, что бывает, если довести одного из величайших волшебников своей эпохи до ручки. Сохатый будет завидовать.

— Я устал разбираться с этим просто невероятным количеством глупостей, которые совершаются, стоит только вам двоим оказаться рядом с друг другом, — начал Дамблдор. — Я не могу исключить вас, мисс Спринклс, из-за обещания, данного вашей матери и бабушке, а также из-за того, что мне необходима поддержка природных колдунов. Всех имеющихся. Я также не могу исключить мистера Блэка, ввиду его благородных намерений — полагаю, если бы не он, сейчас я бы разговаривал только с одним из вас или же с гробовщиком. С другой стороны, это был бы не самый худший вариант развития событий... Впрочем, о чем это я. Хочу сказать, что наблюдать вас вместе более не в моих силах. Мисс Спринклс, — директор задумчиво пожевал губу. Выглядело это так, будто он решал, стоит ли связать Беату сразу или все-таки подождать ее реакции на последующую фразу и затем оглушить. — Вы проведете ближайшие две недели в башне Когтеврана под непосредственным присмотром профессора МакГонагалл и ваших родственников, которые в соображениях защиты Хогвартса расположатся там же до окончания семестра. Все необходимые вам уроки будут проводиться в рамках персональной беседы с каждым преподавателем в отсутствие прочих студентов. Особенно студентов Гриффиндора. Особенно мистера Блэка.

Глаза Беата во время этой речи стекленели все больше и больше, угрожая и вовсе треснуть и разлететься колючими осколками. Сириус быстро накрыл ладонь Спринклс своей в успокаивающем жесте, за что немедленно получил острым локтем в живот.

— Вы же, мистер Блэк... будете находиться под денным и нощным присмотром мисс Эванс. Вам дозволено посещать все уроки и факультативные занятия в привычном порядке. Однако, вам не разрешается покидать пределы Хогвартса, включая также посещение Хогсмида, за исключением уроков Травологии и Ухода за магическими животными. Если матч по квиддичу все же состоится, вам также не разрешается на нем присутствовать. И если я, — Дамблдор опасно понизил голос, — еще хоть раз узнаю, что вы обернулись в свою анимагическую форму на территории школы...

— Азкабан? — грустно спросил Блэк.

— Только по решению Министерства Магии, мистер Блэк. К сожалению. Вопросы?

Беата открыла было рот, собираясь что-то сказать, но тут же захлопнула его и только сверкнула глазами.

Сириус пожал плечами, собирался было кивнуть, но его взгляд упал на подозрительно знакомый лист пергамента, сложенный в несколько раз.

— А... что это? — прежде, чем смог себя остановить, выпалил он.

— Это? — Дамблдор ласково улыбнулся и взглянул на Блэка поверх очков. — Это личная и неприкосновенная собственность Аргуса Филча, мистер Блэк. И если я узнаю, что данный, воистину ничем не примечательный лист пергамента исчез в неизвестном направлении... я приду с проверкой в гостиную Гриффиндора и лично перерою все личные вещи своих студентов. И вот тогда ваши друзья не скажут спасибо ни вам, ни мистеру Поттеру.

Дамблдор замолчал, безучастно глядя в нехорошо потемневшие глаза Сириуса.

Карта Мародеров теперь у этого старого ублюдка Филча!

Стоило оставить Сохатого на одну только ночь!

— Прекрасно, раз вопросов больше нет... — Дамблдор кивнул кому-то за спиной Блэка. — Профессор МакГонагалл проводит вас до башни Когтеврана, мисс Спринклс. А вас до Больничного крыла, мистер Блэк. Ваши друзья ждут вас там.

— Что с Паркер? — тут же встрепенулась Беата. — И с Динглом?

— Неужели вы вспомнили о своей подруге, мисс Спринклс? С ней все в порядке. Как и с моим старым другом. Вы можете идти.

Если бы Беата была драконом, она бы напоследок спалила кабинет директора дотла. Но получилось только поджечь портрет Финеаса Блэка, который тут же истошно разорался под одобрительный хриплый смех Сириуса. Дамблдор вздохнул и устало прикрыл глаза.

Неисправимы.

* * *

Башни Когтеврана, покои природных колдунов

— Идиотка, — жестко припечатала Ева, расхаживая по комнате туда-сюда, чем изрядно выводила из себя Беату, сидящую на желто-синем покрывале. — Безнадежная идиотка.

— Заткнись.

— Но она права, — пророкотал Медведь.

— А ты что вообще здесь делаешь? — вскинулась Спринклс. — Это спальня для девочек!

— Это твоя личная клетка, Спринклс, — фыркнула Ева. — А мы твои личные надзиратели. Уймись.

— Расскажи, сестренка, — неожиданно ласково сказал Медведь, — как все прошло?

— Хреново. Не видно? — Беата помолчала и снова атаковала Лису: — А ты! Как ты вообще допустила, чтобы это мохнатый придурок поперся за мной?

— Одна в Запретном Лесу, вокруг толпа оборотней и Сивый где-то неподалеку. Тебе нужна была помощь.

— Он мог умереть.

— Он и так почти умер, — фыркнула Ева. — Только смертник мог пойти в Лес в такую ночь. Вы двое безнадежных самоубийц. На что ты рассчитывала?

— Я бы почувствовала оборотня, с которого сняли проклятье. У них другая энергетика. Я поняла это по своему отцу. Оставалось немногое — найти ублюдка и расспросить его.

— О да, ведь оборотни в полнолуние так разговорчивы!

— Можно было дождаться утра! Связать его и применить легилименцию.

— А ты ей владеешь?

— Ну кто-то же ей владеет!

— Когда ты спуталась с Малфоем, — Ева присела на кровать, изящно перекидывая одну ногу через другую; оголившиеся почти до самого начала бедра ее совершенно не смущали. — Я подумала, что ты наберешься от него ума.

— Ты ошиблась. У Малфоя нечему набираться. — Беата помолчала, ежась под ироничным взглядом сводной сестры. — Расскажи, как все было? Вы отстояли границу?

— Я бы не сказала, что... — Ева пыталась подобрать слово. — Не сказала бы, что они особенно старались. Они словно пробовали нас на прочность. Я уверена, что если бы ваши Пожиратели — что за дурацкое название? — вступили в прямое взаимодействие, нам бы пришлось хуже. Но они просто прощупывали силы. Пустили в ход новообращенных, это чувствовалось. Кровожадных, яростных, но неопытных и глупых.

— А если бы... если бы они подготовились серьезно?

— Я не поставила бы на победу Дамблдора, — просто сказала Ева.

— Но мы будем здесь. Не дадим и прорваться, — буркнул Медведь. — Уж не сомневайся.

Ева хмыкнула, явно не разделяя альтруизм брата.

— Не смотри так язвительно, Эва, — недовольно сказал он и посмотрел на девушку, словно пытался продавить ее защиту взглядом. — И прикройся.

Ева только фыркнула и упрямо скрестила на груди руки.

— Мне не понравилось, как ты вела себя... там. — Медведь сам смутился от собственной прямоты.

Он знал, что контролировать Лису не представляется возможным, и научился прятать ревность внутри своей большой сильной души, но иногда... иногда он обижался.

— Теперь вы можете пожениться, — не удержалась Беата от подколки. — Когда Гвен не стоит над вашей душой и не читает нотации про запретные отношения инцеста.

Лисица гневно взглянула на Беату, сжала губы в тончайшую полоску и, рывком поднявшись, вышла за дверь. Ее — Еву Кавендиш! — обвиняли в наличии столь сильной привязанности?

Это у них с Беатой было общим. Они считали чувства слабостью, пусть и молчаливо одобряли их наличие в других. В других, но не в себе.

Медведь недоуменно пожал плечами, как всегда не особенно уловив цель очередного пассажа Евы.

— Не сердись на Эву, — сказал он и простовато улыбнулся. Его темные глаза потеплели, черты лица поплыли, словно камень дрогнул и начал оживать против всех законов природы. — Она вспыльчивая, ты же знаешь. Как ты.

Беата покачала головой и поднялась с кровати, с хрустом разминая руки.

— Что собираешься делать? — с интересом спросил Медведь.

— Делать? — Беата изогнула бровь. — Пожалуй, теперь мне нужно каким-то чертовым образом выползти из Башни Когтеврана и сгонять в Больничное крыло, к Паркер.

— Тебе нельзя выходить, — с ноткой удивления сказал Медведь, и Спринклс не смогла сдержать смешка. Ее брат был слишком прямым, слишком честным и слишком послушным.

Как он смог сохранить эти качества в такой-то семейке?

— А я и не собираюсь, — фыркнула Беата, подходя к стене с многозначительным видом. — Я просто буду долбать эту чертову стену, пока она не начнет разваливаться. Головой, если придется. Интересно, как долго эти очкастые когтевранские устрицы будут способны терпеть локальный апокалипсис в своем гнездышке? И как быстро они попросят переселить меня в другое место?

Скрипнула дверь — в проеме, прислонившись к косяку, стояла усмехающася Ева. Она с интересом ожидала последующих действий сестры.

Ведь женщины семьи Кавендиш всегда получали то, что хотели. Даже ценой собственной жизни.

* * *

Больничное Крыло, полдень

Когда ты один из А&В, нужно успевать очень многое, при этом двигаясь в самых различных направлениях — это что-то среднее между совмещением работы шпиона и журналиста.

Выведать все самые грязные подробности, вычленить из них наиболее вкусные и представить это нужным образом общественности, а после — незаметно уйти, мастерски заметая за собой следы. А если вокруг ничего не происходит и невозможно выцепить ни одного, мало-мальски привлекательного слуха, нужно создавать их самому. Сложнее, зато увлекательнее.

С тех пор, как Нарцисса частично вышла из игры, действовать стало гораздо труднее. Не говоря уже о развернувшейся войне, оборотнях, Пожирателях и слетевших с катушек слизеринцев. Приходилось пользоваться крайне нечестными, но проверенными способами.

Например, с помощью усовершенствованной амортенции, коей A&B споили весь слизеринский стол в прошлом году, можно было добиться преинтереснейших результатов. Использование такой штуки на уже влюбленных не представляло никакой опасности для их психики, зелье просто усиливало... некоторые желания.

И уж совсем никакой сложности не представляло подлить немного зелья в лекарство одному из прямых участников события. В конце концов, Ремусу Люпину давно пора было узнать, как это нехорошо — шантажировать своих исключительно честных и благородных соперников.

— Эмили, я... — Ремус вздохнул и уставился в окно. Он чувствовал в себе потребность извиниться, но не знал, с чего начать. Джеймс, Лили и Питер тактично удалились, почувствовав, что ребятам есть, что сказать друг другу, но разговор не клеился.

— Балбес.

— Что?

— «Эмили, я балбес». Помогаю тебе завершить фразу, раз уж ты забыл слово.

— И почему это я балбес? — возмутился Люпин.

— Потому что наивный добрый балбес. Беспокоишься по пустякам.

— Обращение мною Малфоя в... в ликантропа — это не пустяк.

— Ну это как посмотреть.

— Порой меня пугает твое равнодушие к подобным вещам.

— Точно. Ведь было бы куда лучше, если бы я волновалась за слизеринскую пиявку, правда?

— Ну... — Ремус задумался. — Нет, не было бы. Но ты передергиваешь.

Они замолчали, глядя в окно и пытаясь придумать новую тему для беседы. Мысли сумбурно толкались в голове, и ничего путного не получалось.

— Здесь никого нет, — вдруг уверенным тихим голос сказал Люпин и сам поразился собственной... смелости? И заодно мысли, которая так не к месту пришла в его голову, требуя того, чтобы ее немедленно озвучили.

— Что? — Эмили удивленно взглянула на оборотня.

— Только ты. Я. И все, — Ремуса наполняла какая-то дикая, никогда не свойственная ему настойчивость. — То, что ты начала тогда в камере... ты можешь сейчас это закончить.

В отличие от Люпина, у Эмили с мозгами явно все было в порядке. Она сглотнула и, схватив с тумбочки стакан с водой, залпом отпила из него. Привкус у воды был незнакомый, и Паркер списала это на лекарства.

В воздухе как-то неожиданно запахло хвоей, книгами и кофе.

Наверное, если бы ее мозг не подвергся сейчас действию улучшенной концентрированной амортенции, она бы сразу сообразила, чем именно опоила саму себя, но мысли, тяжелые и неповоротливые, ворочались в голове, как разбухшие бобы, медленно, но верно выстраиваясь в одном конкретном направлении.

— Я... я не понимаю, — сказала она, и это прозвучало почти, как писк.

— Да ну? — в голове у Ремуса что-то щелкнуло, и он почувствовал горячий азарт, поднимающийся от кончиков пальцев к голове жаркой волной. Его рука медленно и неотвратимо поползла вбок и накрыл ладонь Эмили.

Эмили в ответ молча смотрела и не делала попыток сопротивляться. Глаза у нее были пустые, мутные и темные, но Ремус и так уже различал ее с трудом — в глазах темнело.

Когтевранка подалась вперед, наклоняясь над Ремусом томительно медленно. И он снова почувствовал тот самый запах — запах прошлой ночи, запах полнолуния, запах желания. Все получилось очень быстро, неправильно.

Не так, совсем не так, как должны было бы. Но оттого не менее сладко.

Ремус очнулся где-то между первой и второй волной, захлестывающего его сумасшествия. Он будто бы вынырнул на мгновение, отчаянно пытаясь глотнуть спасительного воздуха, чтобы снова быть утянутым на дно. Одна его рука запуталась в волосах Эмили, и те черным пологом свесились по обеим сторонам от его лица, закрывая собой и свет, и весь мир в придачу. Второй рукой он больно сжимал ее за шею, и чувствовал, как дико и испуганно бьется жилка под кожей девушки.

Ее губы не были горькими, сладкими, кислыми, солеными... они просто были.

Здесь. Сейчас. Рядом.

Обжигающее дыхание, ледяные пальцы на его груди, ее бедра крепко обхватившие его за пояс. Эмили сидела сверху и жадно целовала его, кусая губы Ремуса почти до крови. Это вызывало в нем множество эмоций, но сильнее всего была... снисходительная насмешка.

Он был сильнее.

Что бы она не строила из себя всякий раз, не изображала, не пыталась доказать — он был сильнее.

Он был зверем. А она — девочкой, которая привыкла убегать от монстров. От своих собственных и от чужих.

Но в этот раз убежать не удастся.

Все это было неправильно, но остановиться Ремус уже не мог. Смог бы, если бы не был переполнен амортенцией, смог бы, если бы она сказала «Нет».

И она говорила, говорила... Но как. Так слабо, неуверенно, провоцируя. В конце концов, он же не железный!

Мантия полетела в сторону, разорванная одним мощным рывком, далее последовало платье небесно-голубого цвета. Такое невинное, нежное, и тем самым тоже — еще больше провоцирующее.

Ведь он — первый.

Вот что, наверное, чувствует Блэк всякий раз, когда просто берет то, что ему захочется. Он чувствует себя первым. Люпину такое выпадало нечасто.

Шелковое белье скользнуло под пальцами, и он на мгновение остановился. Но только на мгновение.

Куда-то подевались бинты, быстро и проворно снятые с него тонкими ручками Эмили. Приятно ныли царапины, оставленные на коже ее острыми маленькими коготками. Горели губы, по телу разлилось кошмарное дикое желание.

Второй раз она так просто не уйдет.

Мир снова замедлился и опять ускорился, но в этот раз многократно сильнее. Люпин сдавил Эмили за бедра, с диким удовлетворением осознавая, что останутся синяки, мягко приподнял ее и направил. Он видел, как она откинулась назад, как заострились ее темные идеальной формы соски, как она приоткрыла рот в безмолвном стоне.

А может быть, и не в безмолвном. В ушах шумел целый прибой, будто совсем рядом с ним — стоит лишь протянуть руку — бился о скалы непокорный живой океан. Этим океаном была эта непонятная, встрепанная, тяжело дышащая девушка. Его Эмили.

Когда она упала рядом с ним совершенно без сил, он протянул руку, обнимая Эмили за плечи и прижимая к себе. Темнеющие пятна крови на простыне вызвали в нем вялое беспокойство, которое почти сразу растворилось в его расслабленном размягченном сознании. Воздух в палате мягко мерцал, иногда завихряясь в радужные спирали. Так было однажды — когда Блэк и Джеймс накурили его травой. Но сейчас... сейчас все казалось таким естественным.

Раздавшиеся со стороны дверей шум и возня не сразу привлекли внимание Люпина — ему было настолько все равно, что пусть хоть сам Дамблдор пожалует к ним в гости.

Но это был не Дамблдор. Все было гораздо, гораздо хуже.

Голоса стали громче, занавеска на ширме отдернулась, и Ремус услышал резкий отчетливый вздох. Так вздыхают женщины, готовые вот-вот упасть в глубокий обморок.

— Господи, — МакГонагалл прикрыла глаза и отступила, пошатываясь. — Господи, я больше не могу работать в этой школе. Это буквально выше моих сил!

Казалось, что профессор сейчас расплачется. Женщина, не открывая глаз, на ощупь повернулась, ненароком оперевшись рукой на лицо сопровождавшего ее Сириуса и чуть не выдавила тому глаз. Да так и вышла из Больничного крыла, опасаясь наткнуться на еще одну озабоченную парочку.

Сириус был куда более привычен к подобного рода зрелищам. Он нахально присвистнул, окинув взглядом гибкое худое тело Эмили, остановил взгляд на стройных бедрах, потом перевел глаза вбок, туда, где начиналось менее притязательное и явно мужское тело Ремуса, показательно скривился и вышел, насвистывая. Стоило ему захлопнуть за собой дверь, как Блэк расхохотался в голос, прекрасно понимая, что его преотлично слышно внутри палаты.

— Твои друзья... — нехорошо начала Эмили, приподнимаясь на локтях и фурией нависая над Люпиным. — Это просто кошмар во плоти! И декан твоего факультета, кстати, тоже.

— И это мне говорит девушка, чья подруга при первом знакомстве уронила на меня шкаф. — Люпин оставался абсолютно безмятежным. Его вообще сейчас было сложно растревожить.

Друзья ежемесячно видели его без одежды в ночи перед обращением, не говоря уже о том бесчисленном количестве раз, когда он сам заставал то Сириуса, то Джеймса в объятиях очередной красотки, иногда и на своей кровати. Простыни он при этом безжалостно сжигал.

— Нам не хватает здесь только Дамблдора, — вздохнула Эмили и уже перекинула было ногу через Ремуса, собираясь слезть с кровати, когда позади нее послышалось бодрое:

— К черту Дамблдора! Здесь явно не хватает меня! — Беата ловко перемахнула через подоконник, врываясь в комнату без лишних прелюдий.

Эмили только закатила глаза, молясь Кандиде Когтевран, чтобы та дала ей силы выдержать это испытание. Ремус недовольно завернулся в простыню — Беату он все же стеснялся.

— Ну же, светик, не стыдись! — продолжала изгаляться та. — Открой личико!

— Все переврала, — вздохнула Эмили. — Что ты здесь делаешь?

— Меня выгнали из Башни Когтеврана.

— А что ты делала в Башне Когтеврана?!

— Я ломала там стену.

— О, Мерлин! — взорвалась Эмили и, подхватив свои вещи и выдернув из-под Ремуса покрывало, вылетела из палаты. — Невыносимо!

Больничное покрывало за ее спиной развевалось словно флаг. В этот момент она была пугающе похожа на МакГонагалл — с таким же строгим возмущенным лицом, жесткой походкой и взглядом готовой к прыжку львицы. И отсутствие одежды нисколько не умаляло ее воинственности.

— Мисс Спринклс! — прогремел откуда-то издалека голос МакГонагалл. — А что вы делаете в Больничном крыле?

Как и всегда, от зоркой и внимательной Минервы не укрылся факт наличия Беаты в неподобающем для нее месте.

— У нас тут оргия, профессор! — беззаботно отозвалась слизеринка. — Присоединяйтесь!

— Тебе не жить, Беата, — миролюбиво сказал Ремус, «тонко» намекая на бестактность девушки по отношению к своему декану. Особенно после увиденного МакГонагалл.

— И тебе доброго здравия, волчок, — ухмыльнулась та и резво сиганула обратно через окно.

Ремус тяжело вздохнул и откинулся на кровати. Что-то подсказывало ему, что это еще не конец.

Здесь точно не обошлось без А&В.

Осталось только чуть-чуть подождать, и вот тогда-то события развернутся с полной силой.

* * *

Большой зал, вечерний ужин

— Ты слышал, слышал? Говорят, МакГонагалл ворвалась в палату прямо во время... ну, ты понимаешь. А там Люпин и эта Паркер!

— Неправда! Говорят, там еще Блэк был и Спринклс. И они все вместе...

— Да не может быть такого!

— А тебе-то откуда знать?! Тебя там не было. А Спринклс с Блэком уже давно «того».

— А это ты откуда знаешь? Участие принимал?

— Да об этом вся школа знает! Ты как будто только что из спячки вышел. Помнишь, было дело, когда Малфой ходил мрачный и злой целые сутки, чуть Круциатусом не приложил одного первокурсника. Так вот это и было как раз после того, как Беата и Сириус... ну... того.

— Того? — раздался низкий хриплый голос за спиной мальчишки и тот, молниеносно обернувшись, наткнулся на ироничный взгляд Сириуса.

— Ой! — оба друга рванули в сторону, поскользнулись и распластались на полу под одобрительный смех Блэка.

— Детишки, — снисходительно бросил он, проходя внутрь зала. Махнув рукой Джеймсу, он опустился на скамью гриффиндорского стола рядом с другом.

— Сириус! Сириус, что случилось, расскажи! — тут же посыпалось со всех сторон.

Все знали, что Блэка и Спринклс вызывал к себе Дамблдор, после чего обоих студентов буквально конвоировали до гостиных, но дело было, пока большинство учеников торчали на занятиях, поэтому расспросить Блэка еще не успели.

Сириус окинул сокурсников снисходительным взглядом, затем, явно рисуясь, откинул со лба волосы и, выждав пару секунд, сказал спокойным насмешливым голосом:

— Меня не исключили.

Кажется, какая-то особо чувствительная третьекурсница на другом конце стола упала в обморок от переизбытка чувств, после чего была немедленно окружена стайкой обеспокоенно щебечущих подруг. Блэк отметил, что отчего-то вместо слов слышит только невнятное кудахтанье.

— Ко-ко-ко, — говорили они, и Сириус раздраженно закусил губу.

Не хватало голоса, полного ехидных насмешек, и горького запаха крепких сигарет.

Не хватало Беаты.

— Подробности, Бродяга. Подробности! Что тебе пришлось сделать, чтобы выкрутиться на этот раз? Пойдешь в рабство к Филчу?

— Нет, я продал ему тебя, — ровно ответил Сириус и, впившись зубами в непрожаренный бифштекс, скосил хитрые глаза на Джеймса.

— Он наденет на тебя ошейник с шипами и черный намордник, — раздался над ухом Поттера волнующий шепот. — А потом отшлепает своей твердой мужской ру...

— Спринклс! — Джеймс подскочил на скамье.

Кого-то рядом с богатым воображением вытошнило прямо в тарелку. Блэк умудрился одновременно выплюнуть мясо и подавиться.

— Тебе нельзя здесь находиться, — еще более бесстрастно произнес Сириус, отплевавшись и даже не повернувшись. Странное ощущение пустоты испарилось с пугающей скоростью, но показывать это парень не собирался. А еще что-то кольнуло внутри... беспокойство? Ей же нельзя здесь находиться.

— Ну... я пришла посмотреть представление. Ближайшие минут десять директорат будет слишком занят происходящим, чтобы отлавливать меня.

Сириус изогнул бровь, мельком взглянув на Спринклс — та уселась прямо на пол, мечтательными глазами уставившись куда-то в пространство между помостом с преподавателями и студенческими столами.

— Нехорошее предчувствие гложет меня... — протянул Джеймс и состроил трагичную гримасу.

— Ты не похож на взволнованного, — парировала Беата.

— Потому что я отчего-то уверен — в этот раз главными участниками представления будем не мы с Блэком, и даже не Малфой.

— А&В никогда не бывали предсказуемыми.

— Действительно, кому это знать, как не тебе? — саркастично отозвался Джеймс и подавился следующей фразой.

Прямо с потолка на каменный пол Большого зала в то самое пространство, в которое Беата неотрывно смотрела уже с пару минут, рухнуло нечто, напоминающее деревянную площадку. Площадка с кряхтением и скрипом разложилась, теперь напоминая собой раскрытую книгу с вертикально замершей посередине страницей. На этой «странице» студенты увидели белое полотно. Судя по всему, с другой стороны оно также присутствовало, так как профессора и Дамблдором с интересом уставились на невиданное приспособление.

Несколько учеников вскрикнули от неожиданности, когда на высокие окна Большого Зала сверху вниз рухнули тяжелые темно-синие шторы, не давая свету проникнуть внутрь помещения.

Блэк превосходно узнал этот материал — Вальбурга с Друэллой очень долго подбирали ткань для драпировки гостиной. Они заказали пару рулонов, но у торговцев произошла какая-то ошибка, и вместо двадцати квадратных метров Блэкам прислали чуть ли не все, что было на складе. Ткань было решено отложить до лучших времен и, очевидно, Нарцисса Блэк решила, что времена эти наступили.

Найдя среди слизеринцев лицо кузины, Сириус отправил ей презрительный взгляд, на что Нарцисса лишь еле заметно пожала плечами и надменно приподняла уголки губ в улыбке — мол, у тебя все равно нет доказательств.

Тем временем, с противоположных концов зала зажглись две яркие вспышки, и на белое полотно с двух сторон упали яркие лучи проекторов. Все было тщательно продумано таким образом, чтобы не только студенты, но и преподаватели смогли оценить новую проделку A&B.

Вместо ожидаемых колдографий проектор показывал лишь статичные картинки, что вызвало у многих студентов, рожденных в волшебных семьях, долю смятения и непонимания. Изображение на полотне было черно-белым и слегка подергивалось, придавая происходящему зловещий пугающий оттенок. Кромешная темнота и полная тишина выгодно завершали картину.

Кадр I

Раздался сухой щелчок, и на полотне появилось черно-белое изображение Больничного Крыла. Вывеска на здании гордо гласила:

«Добро пожаловать во всемирно известный Бордель Хогвартса!»

Вывеска перемигивалась разноцветными, судя по всему, огоньками, сверкая так, будто дело происходило не на территории Лондона, а в ночном Вегасе. По обе стороны от дверей замерли мигающие огоньками фигуры двух людей в полный рост.

Кадр II

Картинка вновь сменилась, и в зале послышались первые смешки. Теперь в кадре крупным планом застыли сияющие улыбки волшебников с входной вывески. Посреди экрана внушительными черно-белыми буквами проступила фраза:

«Неутомимые Бетти Принклс и Сир Блэйки приветствуют вас!»

Левая фигура «Бетти», одетая в странную комбинацию из пушистых белых панталонов и черных стикини с кисточками скалилась в кадр, зажав в редких зубах сигарету. «Сир Блэйки» слева выглядел немногим лучше — в обтягивающих черных меховых трусах, белом парике аля средневековый вельможа и стаканом виски в руке, усыпанной безвкусными вульгарными кольцами.

— Сходство необыкновенное, — тихо фыркнул кто-то из слизеринцев.

— А то, — еле слышным шепотом произнесла Беата за спиной Блэка. — Дизайн то я подбирала.

— Оно и видно, — мрачно констатировал Блэк.

— Что? — поперхнулся Джеймс. — Ты снова... — он понизил голос. — С ними? — Но Спринклс не ответила.

Кадр III

Изображение опять сменилось — теперь стало видно внутреннее пространство палаты. Повсюду была развешана мишура, плакаты с полуобнаженными девушками, призывно глядящими в камеру и разнообразные приспособления для различного рода... игрищ. Венчала композицию мадам Помфри — тоже в панталонах, почти полностью обмотанная мишурой, она с довольной улыбкой подмигивала зрителям. В отличие от фигур на входе, мадам Помфри была настоящей.

«Лучшие девочки — только у нас!»

Сириус быстро взглянул на преподавательский стол — лица учителей были скрыты в тени, но Блэк мог поручиться, что все градации красного можно сейчас наблюдать на лицах профессоров. И непонятно чего в них больше — смущения или злости.

— Помфри себе сама наряд выбирала, — хихикнула Беата, и мародеры только чудом удержали изумленные возгласы. Понять, говорит ли слизеринка правду или же так изощренно шутит, в темноте было невозможно.

Кадры замелькали быстро-быстро, создавая иллюзию открывающихся дверей, позволяя зрителю попасть в святая святых Борделя — а именно в комнату с кроватями.

Кадр IV

Черная надпись, выпрыгнувшая сверху экрана, гласила:

«Ложе разврата и наслаждения!»

А дальше последовали снимки запечатленных в Больничном Крыле студентов. Большей частью A&B выбрали относительно скромные фотографии лиц участвующих в «разврате и наслаждении». Кого там только не было! Буквально весь спектр школы — в основном, лидировали пятые и шестые курсы. Сириус, к примеру, увидел много знакомых женских и не очень лиц, и понял, что без смеха на эти физиономии, сейчас обезображенные «порывами страсти», смотреть больше не сможет.

— Смотрите, — кто-то громко шепнул с пуффендуйского стола. — Это же Нотт! А это... Ты спала с Ноттом, Грета?! А мне говорила! Подруга, называется.

И тут же со слизеринского:

— Ты спал с грязнокровкой, Нотт?!

Дружный хохот гриффиндорцев, пока еще сдерживаемый, был им ответом.

Пару раз мелькнуло лицо Снейпа, и тут же послышалось сочувственное:

— Да расслабься, Северус, все же знают, что это неправда. Да и девушки у тебя все равно не было.

Сказано это было совершенно искренне и беззлобно, отчего градус безнадежности высказывания возрос раз в сто, и Джеймс, не удержавшись, заржал в голос.

— Да-а-а... — протянул он, отсмеявшись. — Я и не представлял, насколько это место популярно. А в туалете или спальне не судьба? — Странный запах тлеющей одежды заставил Поттера заткнуться и обратить внимание на рассыпающиеся рукава, а уже после — на огненный взгляд Лили Эванс. — Я чисто гипотетически! — взволнованно прошептал он, но Лили уже отвернулась, явно не поверив ни словам, ни честным глазам Поттера.

Кадр V

«Коллекция лучших из лучших!»

— Что-то нехорошее я предчувствую, — задумчиво протянул Блэк, и голос его звучал непривычно смиренно.

— Увидел фразу «лучшие из лучших» и сразу подумал про себя, а, Блэйки? — горячо прошептала за его спиной Беата.

Но Блэк напряженно всматривался в серию быстро сменяющихся кадров, на которых попеременно появлялись лица Сириуса и Люциуса.

Сириус с раскрытым ртом и гневным взглядом смотрит на Люциуса.

Люциус не менее злобно смотрит в ответ.

Сириус отталкивает Малфоя.

Малфой вцепляется в его руку, кусок простыни сполз с его белой мускулистой груди.

Блэк отчаянно вырывается и что-то кричит.

Люциус хватает Сириуса обеими руками, и складывается ощущение, что он тянет его на себя.

Сириус трясет головой.

Люциус что-то говорит Блэку, опасно приблизив свои губы к лицу гриффиндорца.

Для непосвященных выглядело это так, будто Малфой и Блэк были тайными любовниками и страстно, судя по выражениям лиц, мирились после долгой ссоры.

Беата рядом хохотала почти в голос.

— Классно я тогда вас подставила, да?

— Тебе не жить, Спринклс.

— Я же говорила, что отомщу, дружочек, — елейно произнесла она.

Джеймс тем временем сглотнул и отодвинулся от Блэка, с трудом удерживая серьезное лицо. Кто-то из гриффиндорцев принял все за чистую монету и смотрел на Сириуса широко раскрытыми изумленными глазами. Какая-то младшекурсница напротив расплакалась и сказала своей подруге: «Я-то думала, что хоть он нормальный!» Студенты на соседних столах вполголоса переговаривались и смущенно хихикали.

Блэк смотрел на экран настолько равнодушно, будто наблюдал за пасущимися овцами на зеленом лугу. Он с удивлением и облегчением отметил, что, кажется, выработал в себе непробиваемый иммунитет к выходкам A&B. В конце концов, чем бы дитя не тешилось.

— Сохатый, — недовольно буркнул он, — вот только не надо делать вид, будто ты поверил этому.

— Это называется качественный монтаж, Блэйки, — подсказала Беата и снова расхохоталась.

Кадр VI

«Лучшая пара этого сезона!»

Ремусу и Эмили отвели отдельную рубрику во всем этом безобразии. Монтажа здесь явно никакого не было, фотографии были свежими, не обработанными. Да это и не требовалось — снимки сплетенных вместе силуэтов Паркер и Люпина, видневшихся темными тенями сквозь просвеченную ширму больничной койки, даже несколько смутили младшие курсы — настолько, несмотря на отсутствие деталей, откровенными они были.

Сириус уж загляделся.

Надо же. Недооценили они Лунатика и Воблу, недооценили.

Кадры снова замелькали, теперь на каждом из них была соответствующая надпись. Оставалось только удивляться, как A&B удалось все это незаметно заснять.

* * *

«Гомосексуализм — что естественно, то не безобразно!»

Смонтажированные лица Люциуса и Сириуса друг напротив друга.

* * *

«Совокупление в экзотических местах — способ разнообразить сексуальную жизнь!»

Эмили и Ремус на больничной койке.

* * *

«Вуайеризм — это нормально!»

Лицо лыбящегося Блэка, глядящего на раздетых Ремуса и Эмили.

* * *

«Один — это одиночество. Два — это любовь. Три — всем бы такую крепкую дружбу!»

Беата, все те же раздетые Ремус и Эмили в одном кадре.

* * *

«Четыре — это свобода действий!»

Композиция из МакГонагалл, Сириуса, Эмили и Ремуса.

* * *

И последний завершающий кадр с ласково улыбающейся мадам Помфри, держащей в руках разнообразные склянки с зельями:

«Афродизиаки и «поддерживающие» настои — на любой вкус!»

«Только в Хогвартс-Борделе! Только в этом семестре! СПЕШИТЕ!»

* * *

Лучи проекторов резко погасли и тут же вспыхнули снова. На полотнах с обеих сторон застыла черная надпись:

«A&B продакшн. Одобрено Дамблдором».

Экраны погасли вновь, теперь уже окончательно, и наступила тишина.

Слышались неуверенные шебуршания, фырканья, смешки, которые тут же усиленно подавлялись их обладателями.

— Кхм, — раздался в темноте добродушный голос директора, и Беате показалось, будто кто-то заживо жрет ее ногу. — Весьма талантливо, эпатажно и артистично.

Темно-синие плотные шторы вернулись под потолок, с шумом сворачиваясь, и позволяя слепящему белому свету пролиться в зал, полный ошеломленных, ничего не видящих студентов, пытающихся понять, чего им сейчас хочется больше — смеяться или плакать.

— А я ведь на тех самых простынях лежал со сломанной ногой! — вдруг надрывно возопил какой-то гриффиндорский первокурсник, и зал тут же зашелся бесконтрольным громогласным хохотом, словно плотину прорвало. Напряжение спало, и студентов охватило веселое вседозволенное безумие.

Деревянная площадка вместе с экраном сложилась и, поднявшись в воздух, с грохотом унеслась куда-то в потолок.

Взгляды студентов встретились со взглядами преподавателей.

Смех умер.

— Я тоже, — вкрадчиво сказал Дамблдор, — там лежал.

И улыбнулся.

Столь массового бегства студентов из Большого Зала эта школа еще не видывала. Сириус, отпихивая от себя перепуганных сокурсников, оглядывался в поисках Беаты, но та явно смоталась раньше, пока все приходили в себя.

— Все, кто был запечатлен в этом восхитительном фильме, — прогремел голос поднявшегося Дамблдора, и бегущие ученики замерли в тех позах, в которых находились, словно их заморозили. — Все эти студенты, а также и преподаватели останутся здесь для... выяснения обстоятельств. И пожалуйста... кто-нибудь... — директор неуверенно крякнул, — позовите хозяйку борделя, что ли.

Секундное замешательство.

— Я имел в виду Мадам Помфри.

— Я ПОЗОВУ! — раздался слаженный хор нескольких десятков голосов, и столпотворение у дверей возобновилось.

— Не, друг, — фыркнул Джеймс, — меня в кадре не было, так что я пойду.

— Везучий сукин сын, — беззлобно сказал Блэк, машинально размышляя о том, что Поттер-то как раз должен был появляться там чаще, чем все вместе взятые. — Но трус.

— Ничего, — хмыкнул Джеймс и посмотрел пронзительным взглядом на Питера. — Хвост с Элизой составят тебе компанию. Они то не раз успели засветиться.

Питер покраснел до корней волос и, шмыгнув носом, опустил голову.

— Поттер! — звонко произнесла Лили. — Нам необходимо поговорить!

— Мисс Эванс! — прервал ее голос Дамблдора. — Вас, как старосту самого разбойного факультета, я тоже желал бы видеть здесь.

Эванс смутилась, а Джеймс попятился к дверям, не рискуя поворачиваться к Лили спиной. Виновато разведя руками в ответ на ее разгневанный взгляд, он скрылся в дверном проеме. В глазах его виднелось плохо скрываемое облегчение от того, что расправа откладывалась.

Сириус поднял глаза на Дамблдора, Дамблдор ласково улыбнулся гриффиндорцу и сложил руки на груди.

Сириусу стало страшно.

Он коряво улыбнулся в ответ и сглотнул.

Мир определенно был к нему слишком жесток.

«Настал час расплаты», — тоскливо проговорил внутренний голос в голове Блэка, и гриффиндорец устало закрыл глаза.

Понеслось.

_______________________________

Задать вопросы лично Мародерам и прочим героям фанфика можно здесь:

https://sites.google.com/site/aborhowtotrainyourmaraudersask/home

Все анонимно.