Награда от темноцветов (гет)

В предыдущей главе:

За несколько дней до выпускного Гермиона начинает нервничать. Она не знает, чего Снейп ждет от их отношений после этого дня. Услышав, что он вовсе не собирается пропускать период ухаживаний, она в ответ признается, что хотела бы провести с Северусом все дни до своего отъезда в Австралию.

Снейп соглашается. Видя, что Гермиона нуждается в четких планах и договоренностях, он дает ей подробные инструкции — что делать на выпускном пиру и после…

К огромному облегчению организаторов, день пляжной вечеринки выдался погожим. Гермиона, конечно, могла бы наложить заклинание от дождя, но такие чары работают только до тех пор, пока волшебники, питающие их своей магией, находятся в абсолютно ясном сознании, а трезвость не входила в ее планы на этот вечер. Гермиона хорошо помнила, как уровень опьянения Драко и Гарри повлиял на зачарованные рождественские украшения на площади Гриммо, — и это было довольно забавно, но ливень в разгар вечеринки уж точно никто не сочтет забавным. Хорошо, что погода позволила организаторам не беспокоиться об этом.

Праздник был, как однажды по другому поводу выразился профессор Дамблдор, «большим секретом, который, разумеется, знает вся школа». Профессора делали вид, что не замечают отсутствия семикурсников в общежитиях после отбоя, а несколько младших учеников, которые пытались пробраться ночью на пляж и подсмотреть, что затевают выпускники, наткнулись на хитроумные защитные чары. Охваченные внезапной сонливостью, ребята развернулись и отправились по спальням.

В назначенное время начали прибывать гости. Почти все подходили небольшими компаниями, и только слизеринцы пришли одной большой гурьбой с одинаково настороженными лицами. Однако, когда другие студенты встретили их дружелюбными улыбками и предложили выпить вместе, а не достали из-за спин волшебные палочки, слизеринцы немного расслабились и ответили на приветствия. Завязались разговоры, а затем пунш, в который было от души добавлено огневиски, помог снять остатки напряжения. Вскоре ученики всех факультетов, оправдывая самые смелые надежды устроителей праздника, оживленно болтали, смеялись, делились забавными историями из своих хогвартских лет, заново переживали особенно яркие моменты (такие, как встреча Невилла с его боггартом) и сплетничали об учителях.

В какой-то момент, к огромной радости Гарри, слизеринцы согласились, что их декан действительно потворствовал своему факультету и был несправедливо строг к другим, особенно к Гриффиндору. Однако подопечные МакГонагалл были удивлены, услышав продолжение: в стенах слизеринского общежития профессор Снейп был так же взыскателен со своими студентами, как и МакГонагалл со своими, и наказывал их за каждый проступок не менее строго.

В ответ гриффиндорцы признали, что после войны их некогда самый ненавистный профессор очень изменился и, если не принимать во внимание его язвительность, он исключительно хороший учитель и герой, которым слизеринцы вправе гордиться.

По достижении этого консенсуса лед был окончательно сломлен, и принадлежность к факультету больше не играла роли: студенты сидели одной большой компанией, слушали записи группы «Ведуньи», смеялись, ели, пили и вслух мечтали о будущем. По мере того как пунш в котле убывал, градус веселья, напротив, возрастал — а вместе с ним и уровень шума. Музыка заиграла громче, Невилл, Симус и Джинни пошли танцевать. Остальные поспешили присоединиться к ним, и вскоре вечеринка стала такой же буйной и веселой, как знаменитый Святочный бал в год проведения Турнира трех волшебников.

К полуночи стемнело, вдоль пляжа зажглись факелы. Уставшие ребята расселись у костров, и чистокровок познакомили с маггловскими деликатесами — жареным зефиром и крученым хлебом. Несколько особенно смелых и нетрезвых участников празднества разделись до белья и прыгнули в озеро, разбудив гигантского кальмара и устроив догонялки.

Полумна превратила горсть гальки в разноцветные светящиеся шары и подвесила их в кронах деревьев вокруг пляжа. Оказавшись на своих местах, волшебные светильники принялись издавать ласковые мелодичные перезвоны, похожие на звуки ветряных колокольчиков.

Шум вечеринки постепенно стихал, музыка негромко наигрывала для фона, а юные волшебники отдыхали, рассевшись у костров группами или парами, некоторые прилегли, положив головы на колени друзей. К рассвету большинство гостей вернулись в замок, на пляже остались только те, кто перебрал пунша и не смог дойти обратно до замка. В их числе были Гарри и Драко — они спали на песке бок о бок, сплетя руки…

Проснувшись несколько часов спустя от яркого света и невыносимо громкого щебетания птиц, тусовщики были приятно удивлены, но вместе с тем безмерно благодарны, обнаружив на столе рядом с погасшим костром батарею бутылочек антипохмельного зелья. Они так и не узнали, какой добрый дух сжалился над ними — не профессор зелий же, в самом деле! — но от души поблагодарили анонимного благодетеля за этот акт милосердия.

* * *

Ровно в полночь Гермиона вышла из камина в гостиной Северуса. Излучая странную смесь нервозности, возбуждения и предвкушения, она смущенно отряхнула платье от сажи и подняла глаза, обводя взглядом комнату. Тот, кого она искала, обнаружился сразу же. Мастер зелий сидел в своем любимом кресле напротив камина с книгой в руках и стаканом скотча на столике сбоку. При появлении гостьи он отложил книгу и пристально посмотрел на вошедшую.

Гермиона была сногсшибательна в красном платье с открытыми плечами. Когда Северус впервые увидел ее в этом наряде накануне, у него перехватило дыхание. Гермиона сбросила черную школьную мантию, их взгляды на мгновение встретились поверх толпы, заполняющей двор, и Снейп увидел дразнящий блеск в ее глазах: оба знали, что под гриффиндорски-алым платьем скрывается слизерински-зеленое нижнее белье. Она была великолепна, излучала счастье и силу, и в груди у Северуса разлилась гордость за свой вклад в образование этой невероятной, блестящей и талантливой девушки.

Прощальный сюрприз от выпускников поразил всех. Черные мантии все как одна взмыли в воздух, обнаруживая под собой разноцветные наряды молодых волшебниц и магов, превратились в стаю дроздов, скрылись в вечернем небе — и свидетели зрелища, ахая и охая на все голоса, громко зааплодировали. Начало новой традиции было положено. И никто, кроме Северуса и Гермионы, не знал ее подлинных истоков.

— Я пришла, — Гермиона озвучила очевидный факт срывающимся от волнения голосом.

— Ровно в полночь, как Золушка с бала, — кивнул он, вставая и медленно приближаясь к ней. — Пунктуальна, как всегда, и в обеих туфельках. Как королевский двор воспринял твой внезапный отъезд?

Уголки ее губ дрогнули, в глазах заплясали смешинки.

— Как Оглушающее заклятье. Когда я сказала, что спешу на свидание с профессором Снейпом, чтобы отметить событие в более интимной обстановке, у всех отвисли челюсти. Я не стала дожидаться, когда к ним вернется дар речи, чтобы не опоздать к тебе.

Гермиона хихикнула. Она не удивилась бы, узнав, что вся семья Уизли до сих пор стоит с дружно разинутыми ртами и вытаращенными в сторону камина глазами. Лица Лаванды и Рона после ее заявления были особенно примечательны — надо было прихватить с собой фотокамеру!

— Умница! — похвалил Снейп, улыбаясь так же хитро, как она. — Ты умеешь расставлять приоритеты. — Подойдя, он крепко обнял ее, зарылся носом в пышные волосы и удивился тому, как естественно для него это движение, будто он уже тысячу раз так делал. — Поздравляю с окончанием школы, Гермиона.

Она сомкнула руки на его спине, прижимаясь лицом к груди.

— Спасибо. Вот уж не думала, что буду ждать выпускного с таким нетерпением и при этом совершенно не думая об оценках…

Северус поднял руку и погладил Гермиону по щеке, неспешно наслаждаясь свободой исполнить свои давние желания.

— Я уверен, оценки у тебя будут превосходные, как всегда. Ты можешь гордиться собой. И я тоже никогда не ждал окончания года так, как в этот раз.

— Ты хорошо справлялся с ожиданием. Гораздо лучше, чем я, — сказала Гермиона с лаской в голосе.

— У меня большой опыт в том, чтобы приспосабливаться под обстоятельства и держать свои желания при себе, — вздохнул Снейп и дал еще немного воли второй руке, которая скользнула вверх вдоль позвоночника Гермионы и, проведя кончиками пальцев по шее, закопалась в ее волосы на затылке. — Но теперь я наконец-то могу сделать то, что давно хотел сделать… — Расставив пальцы, он плавно провел ими по ее затылку, а затем вниз, перебирая длинные локоны, ниспадающие, как шелковый водопад.

Гермиона, прикрыв глаза, тихо застонала, выражая то ли согласие с его словами, то ли удовольствие от его тихой невинной ласки.

— Ты сегодня просто сияла, — шептал Северус, вдыхая сладкий цитрусово-жасминовый аромат от ее волос. — Надо было видеть это эффектное волшебство, сначала с мантией, потом при аппарации с воды… Я не мог поверить, что ты вернешься ко мне.

От его близости, запаха, нежных касаний и теплого дыхания по коже Гермионы пробежала сладкая дрожь.

— Кажется, мы оба слишком часто сомневаемся, Северус, — шепнула она, не открывая глаза.

Бархатный баритон стал еще тише, выдохнув ей прямо в ухо:

— Но прямо сейчас я не сомневаюсь ни в чем…

— М-м-м… Я тоже… — Она повернула голову и коснулась губами его ладони. — Неужели я наконец дождусь твоего поцелуя?

— Уже дождалась.

Не убирая руки от ее лица, он склонился к ее губам.

Это было похоже на первый поцелуй в его кабинете — поначалу немного неуверенный, как смущенное приветствие губ, которые давно не встречались и теперь заново знакомились друг с другом. С того момента Северус и Гермиона стали намного ближе друг другу, оба твердо знали, чего хотят, но им было некуда торопиться.

Он провел языком по ее губам, мягко и чувственно, — и они разомкнулись в ответ. Гермиона приглашала смелее попробовать ее на вкус, и Северус с радостью принял это приглашение, наслаждаясь свободой больше не чувствовать вину за свои желания и поступки. Воодушевленный отзывчивостью на свои ласки, он крепко целовал ее, медленно и чувственно познавая шелковистую мягкость и пьянящий вкус ее сладкого рта.

Они долго стояли, растягивая удовольствие от прекрасного долгожданного момента. Вся нервозность Гермионы испарилась, сменившись жаждой почувствовать Северуса еще ближе. Но ее горячо блуждающие руки не нащупывали ничего, кроме ткани — тело любимого было тщательно скрыто от взгляда и прикосновения под многочисленными слоями одежды. К приходу гостьи он не снял ничего, кроме преподавательской мантии.

— Ты что, даже дома не снимаешь сюртук? — спросила Гермиона, проводя пальцами по воротнику.

— Обычно снимаю… — многозначительно прошептал Северус. — Но зная твою одержимость моими пуговицами, я не стал лишать тебя удовольствия расправиться с ними самостоятельно…

— Хорошая мысль, — мурлыкнула она, предвкушая скорое воплощение в жизнь одной из своих самых сладких фантазий, наверняка не единственной за предстоящую ночь. — И как можно было не влюбиться в такого умника?

Гермиона принялась расстегивать пуговки, и Снейпу оставалось только надеяться, что она не передумает, когда закончит со своим занятием и обнаружит, что ум — единственное, за что его можно полюбить. Он всегда немного стеснялся своей наготы, зная, что его телосложение не сравнится с мускулами спортсменов вроде Крама или Уизли.

Но Гермиона, похоже, не собиралась его ни с кем сравнивать. На ее лице, как обычно, были написаны все ее эмоции. Сейчас это были нежность и счастье, застенчивость в сочетании с решимостью.

Северус неподвижно стоял, позволяя раздевать себя, а Гермиона расстегивала с неторопливой торжественностью каждую пуговицу, включая те, что на манжетах. Ее робость была смыта радостью открытия, когда она наконец узнала, что прячется под самым «снейповским» предметом одежды. Неудивительно, что это был темно-синий жилет, а под ним — белая рубашка с высоким воротником-стойкой, который Гермиона замечала и раньше, выглядывающий самым краешком из-под туго завязанного черного галстука. Именно за галстук она принялась сразу после сюртука. К счастью, с ним было проще иметь дело, чем с современными моделями: это оказалась просто похожая на шарф лента шелковой ткани, обернутая вокруг шеи и завязанная спереди простым узлом.

Когда галстук соскользнул на пол, высвобождая воротник, то Северус непроизвольно дернулся, но заставил себя стоять неподвижно и не останавливать Гермиону. Он до сих пор никого не подпускал к своей израненной шее, шрамы видели только целители в больнице Святого Мунго. Новая кожа, прикрывшая раны, была еще тонкой и болезненно чувствительной. И некрасивой. А Гермиона по-прежнему выглядела так, словно распаковывала дорогой подарок. Ее лицо не выражало ни брезгливости, ни жалости.

Почувствовав его напряжение, она проявила деликатность и не стала прикасаться к шее. Не задерживаясь на шрамах, взгляд Гермионы скользнул вниз вслед за ее руками, уже взявшимися за пуговицы жилета.

Дойдя до самого низа, она рассмотрела брюки. Они тоже оказались подчеркнуто старомодного фасона: высокая талия и откидной клапан спереди, держащийся на вертикальных рядах пуговиц слева и справа. Гермиона изумленно вскинула голову.

— Серьезно? — спросила она, задаваясь вопросом, не чересчур ли это. Хотя, надо признать, сидели штаны превосходно и Снейп в них не выглядел так, будто разоделся для роли в театре. Ему определенно подходила сдержанная элегантность викторианского костюма.

— Они удобные — коротко объяснил Северус, изо всех сил сохраняя непринужденность и стараясь не задумываться о том, что его пах изучают придирчивым взглядом. — Я считаю, что нельзя важные для мужчины части тела втискивать в узкие брюки по нынешней моде. Это вредно для здоровья.

По виду натянутой ткани Гермиона не сказала бы, что даже такой фасон сейчас достаточно просторен для Снейпа, но избавить его от тесноты так сразу ей не хватило духу. Чувствуя стыдливый жар на щеках, она оставила новооткрытые и тоже довольно соблазнительные пуговки на потом, ограничившись тем, что вытащила рубашку из-под пояса.

На этом предмете гардероба тоже был длинный ряд мелких пуговиц, и Гермиона сполна насладилась постепенным расстегиванием каждой из них, дюйм за дюймом открывая мужское тело. Наконец она добралась до разгоряченной кожи, с тихим восторгом окунаясь в близость и доверие этого мужчины, скрытного и замкнутого для всех, кроме нее.

Гермиона провела ладонями по его плечам, снимая одновременно сорочку и жилет, и почти благоговейно положила руки на грудь Северуса. Чувство близости пьянило, наполняло восхищенным трепетом. Она чувствовала ладонями, как колотится его сердце и подрагивают напряженные мускулы. Ее пальцы ласково огладили его кожу, пройдясь по всей груди и коснувшись тугих бугорков сосков, добрались до небольшой впадинки посередине и скользнули вниз, к плавному изгибу живота. Предаваясь этому неспешному чувственному исследованию, Гермиона безотрывно разглядывала тело Северуса.

Он был таким же бледнокожим, как Рон, но значительно худее. Несмотря на неразвитость мускулатуры, его плечи имели природную ширину, а грудь — четкие очертания, и все это придавало торсу весьма мужественный вид.

Грудь Северуса была покрыта черными волосками, которые сгущались на животе и уходили вниз соблазнительной дорожкой, скрывающейся под поясом брюк. Гермиона любовно провела кончиками пальцев вдоль этой линии — и на ощупь волоски оказались нежными, почти как пушок, а реакция Северуса не заставила себя ждать.

Отрывисто вдохнув, он резким, неожиданным движением перехватил ее руки и завел их ей за спину, сжимая запястья. Слегка вздрогнув, Гермиона подняла глаза и увидела на его лице нечто такое, чему она не находила названия. Это была не просто похоть или вожделение, как можно было ожидать, хотя и то, и другое, несомненно, присутствовало в гамме эмоций. Но было что-то еще… Страх? Смущение? Растерянность?

Северус задыхался. Воздух проталкивался в легкие с почти осязаемой болью, и у него не было никакого разумного объяснения происходящему. Просто… слишком остро, слишком невыносимо. Слишком пугают его неконтролируемые реакции на прикосновения Гермионы.

Он чувствовал, что вот-вот окончательно потеряет власть над собой, и не знал, чем это обернется, но подозревал, что чем-то ужасно сентиментальным и постыдным. Возможно, даже слезами. Придя в ужас от этой мысли, на волоске от того, чтобы узнать наверняка, к чему все-таки приведут дальнейшие бережные ласки, он жестко вмешался и перехватил инициативу, заведя руки Гермионы ей за спину и тем самым помешав ей дальше сеять хаос в его эмоциях. Как бы сильно он ни хотел дать ей волю освоиться и дойти до нужной степени раскованности — и до сих пор, кажется, все шло гладко и к полному удовольствию Гермионы, — ему отчаянно потребовалось взять верх.

Гермиона не успела понять, что вызвало такую перемену в Снейпе — а ее рот уже накрыли жесткие и горячие губы. Этот взрыв страсти не остался без ответа: она, обездвиженная и крепко прижатая к горячей груди, тихо застонала от моментального прилива желания.

Северус, хоть и наполовину одетый, чувствовал себя обнаженным как никогда раньше. Чтоб выровнять баланс, он нащупал застежку платья на спине Гермионы и расстегнул молнию до середины, ловя ртом еще один счастливый женский стон.

На миг выпустив ее заведенные за спину руки, он взялся за платье и спустил его с плеч. Ткань собралась на уровне локтей, поймав Гермиону в ловушку и лишая ее возможности продолжить исследование его тела. С еще одним поцелуем, чуть деликатнее предыдущего, он снова запустил ладонь в ее волосы и помог запрокинуть голову, чтобы их взгляды встретились. Северус хотел убедиться, что они хотят одного и того же, прежде чем перейти к открывшимся на обозрение богатствам.

Глаза Гермионы блестели, дыхание было частым и рваным, уж точно не от стыда или страха. У Северуса тоже перехватило дыхание при виде ее, взлохмаченной, разрумянившейся, с покрасневшими от жадных поцелуев губами — и определенно счастливой. Да, они хотели одного и того же.

Северус опустил взгляд ниже: вдоль нежной шеи, тонких ключиц, к вздымающейся груди. Соблазнительные округлости скрывались под зеленой тканью с серебристым кружевом, и Снейп мысленно похвалил себя за предусмотрительность: застежка на лифчике была спереди, как он и просил. Скоро он сполна воспользуется этим обстоятельством, но сначала вернет долг и уделит должное время знакомству с ее телом, открывшимся взору.

Гермиона не возражала ни против полуспущенного платья, обездвижившего ее руки, ни против того, что она оказалась зажата между телом Северуса и книжным стеллажом, ни против всего, что вытворяли его руки и губы, и тем более — против его решительного напора. В конце концов, не этого ли она хотела — целиком отдаться своим чувствам и мужчине, который их вызывает?

Она мечтала об этом моменте тысячи раз, и ни в одной из фантазий не фигурировала чепуха вроде свеч, лепестков роз и цветистых признаний в любви. Вся эта наигранная «романтика» вызывала у нее лишь неловкость и ощущение фальши, а близость с Роном порождала ассоциации с экзаменом, который нужно сдать без подготовки. Гермиона не держала обид на бывшего — откуда было ему, такому же неопытному, как она сама, знать, что делать и как понимать сигналы ее тела? Он просто-напросто не мог дать ей того, что сейчас она сполна получала от Северуса: возможность выбросить из головы все вопросы и сомнения, отдаться воле партнера и предоставить ему задавать тон и темп.

А темп оказался дразнящим и мучительно медленным. К тому моменту, как оба оказались полностью раздеты и Северус, подхватив Гермиону на руки, понес ее в спальню, у нее в голове не осталось ни одной внятной мысли, не говоря уж о сомнениях и возражениях.

Лидерство Северуса одновременно успокаивало и возбуждало в равной мере, и раньше Гермиона назвала бы такое сочетание невозможным. Отдавшись его воле, она могла полностью погрузиться в свои ощущения. Северуса не нужно было ни останавливать, ни поторапливать, ни подсказывать ему, что делать. Он прекрасно понимал реакции тела Гермионы и добивался от нее таких откликов, которых она сама от себя не ожидала.

Через некоторое время она, восстанавливая дыхание, крепко прижималась к нему, положив голову на его плечо и обнимая за грудь. Буйство карамельных кудрей рассыпалось по руке Северуса и подушкам, и он наслаждался близостью любимой, ее запахом и тем, как щекочут обнаженную кожу ее волосы. Это был совершенно новый для Снейпа опыт.

Он никогда ни с кем не лежал в обнимку, не привык выражать чувства прикосновениями. Родители никогда не были щедры на нежности, а женщины, с которыми он встречался раньше, подходили к делу рационально и сосредотачивались на ключевых частях тела, их ласки были возбуждающими, а не умиротворяющими.

С Гермионой все было иначе. Она водила пальцами по его груди нежно и невесомо, с таким обожанием, будто допущена в святая святых, — и это вызывало у Северуса замешательство на грани паники. Не требовались глубокие знания психологии, чтобы понять: такая реакция на невинные ласки любимой неадекватна. Раньше у него просто не было шанса оказаться в такой ситуации и обнаружить всю серьезность следов, оставленных в его душе детством и юностью.

Гермиона, не подозревая смятения Северуса, продолжала щедро осыпать его всеми эмоциями, которых он до сих пор никогда не получал в таком изобилии и, как следствие, не умел принимать: благодарность, откровенность, доверие, нежность и близость. И подсознание Снейпа, привыкшего на любое нарушение своих границ реагировать ответным нападением, зачастую несоразмерным, расценило ситуацию именно как вторжение, которое нужно пресечь. Шквал эмоций вылился в неконтролируемый порыв, продиктованный смесью страсти и смятения. Он вывернулся из объятий Гермионы, сжал ее запястья и перекатился, нависнув сверху.

Северус целовал ее жестко и требовательно, а она, ни на йоту не испугавшись резкой перемены, выгнулась навстречу, приветствуя такой поворот восторженным стоном и пылким ответом на поцелуй. Он же, мысленно благодаря Мерлина за то, как совпадают их с Гермионой вкусы по части доминирования и подчинения, продолжал в той же манере, чувствуя, как ее нетерпеливое желание становится тем сильнее, чем более настойчивыми делаются его ласки.

Девушка, которая когда-то делилась с ним переживаниями о том, что она слишком уравновешенная, сдержанная и аналитичная, чтобы испытать настоящую страсть, превращалась его руках в горячий податливый воск. Гермиона одинаково смело и самозабвенно доверяла ему как свой разум, так и тело. Погружаться в ее теплую шелковистую влагу, сливаться воедино, делить на двоих самое сокровенное и интимное — это было так же, как нырять в озеро ее разума. На сей раз к возвышенному трансцендентному опыту добавлялись плотские ощущения, и Северус, дойдя до пика удовольствия, уже не отличал верх от низа, плывя в счастливой невесомости потустороннего пространства, где не действуют правила и запреты, где самое невозможное кажется возможным. Это воодушевляло, ослепляло чувством полной свободы и собственного всемогущества. И чертовски пугало.

— Тебе хорошо? — шепнула Гермиона, глядя на него снизу вверх и обнаруживая совершенно незнакомое выражение на его лице.

Он нахмурился, и она улыбнулась знакомой вертикальной морщинке между бровей. Протянув руку, Гермиона нежно провела по ней пальцем. Теперь точно все хорошо. Как же сильно она успела полюбить его хмурый взгляд!

— Ты опять путаешь, кому из нас что говорить, — упрекнул он.

Ее улыбка стала шире.

— Прости, я не знала, что мы еще в той сфере, где ты командуешь.

— Нет, — ответил он, тяжело сглотнув, перекатился на спину и уставился в потолок. — Мы в той сфере, где я полный болван.

Гермиона, уловив его тон, посерьезнела.

— О чем ты? — спросила она, приподнимаясь на локте и бережно касаясь ладонью его груди.

Напомнив себе, что он обещал больше никогда не отдаляться от нее, Северус собрался с духом, чтобы сказать правду. Это было нелегко — заговорить, чувствуя себя обнаженным во всех смыслах.

— Я говорил, что мой опыт отношений с женщинами не очень-то богат. А все это… — он обвел плавным жестом их сплетенные тела и ее руку, лежащую прямо поверх его сердца, — несомненно называется отношениями. И мне немного страшновато.

— Почему? — с недоумением спросила Гермиона. Для нее как раз эта часть оказалась самой естественной: лежать рядом с Северусом среди смятых простыней, полностью голой, лохматой, вспотевшей и бесстыдно счастливой.

Снейп ответил, с трудом подбирая слова:

— Наверное, по той же причине, которая заставляла тебя переживать насчет предыдущей части. Я не знаю, чего мне ожидать и чего ожидаешь ты. Я понятия не имею, как вести себя, что делать и что говорить. Я боюсь разочаровать тебя и все испортить…

— Не разочаруешь и не испортишь, — решительно возразила Гермиона. — Ты уронил себя в моих глазах лишь один раз, и то давным-давно, когда я училась на четвертом курсе.

— Я не умею быть терпеливым, бережным и ласковым. И не знаю, как реагировать, когда эти качества проявляешь ты.

Гермиона склонилась и коснулась губами его щеки.

— Все ты умеешь, Северус, — тихо произнесла она. Ее глаза были полны тепла. — Начиная с того вечера, когда я пришла к тебе с признанием, ты все время был исключительно терпелив и бережен со мной. И ласков. Возможно, проявления этих чувств у тебя получаются своеобразными, и не каждая могла бы увидеть романтику в твоих поступках. Но я, лично я, не хочу букетов и стихов. Я предпочту книгу в качестве подарка и зелье, сваренное специально для моих волос, как знак внимания. Мне нравится твоя саркастичная и язвительная манера выражаться. Я уже давно не пускала в ход зачарованное перо, чтобы понять истинный смысл твоих слов. Я сама понимаю его. Так что просто будь самим собой.

Снейп вздохнул.

— В том-то и проблема. Я больше не хочу быть прежним. По крайней мере с тобой.

— А каким ты был прежде? Пожиратель смерти? Это всего лишь роль, которую ты вынужден был играть так долго, что вжился в нее и сам поверил, что это и есть твое истинное лицо. Злобный, придирчивый и ненавидимый всеми учитель? Ты уже перестал таким быть. Возможно, ты не заметил, но ученики больше не обижаются на тебя, даже гриффиндорцы. Гарри, Полумна, Драко, Минерва — все очень любят тебя таким, какой ты есть. А к моим манерам, вроде гриффиндорской излишней прямоты и сентиментальности, ты быстро привыкнешь. Я просто буду и дальше благодарить тебя за все на свете, прикасаться к тебе, обнимать и целовать до тех пор, пока ты не перестанешь чувствовать себя неловко из-за этого. А ты будешь указывать на мои ошибки и сразу же после этого говорить, что все равно любишь меня, пока я не перестану бояться неудач. Мы с тобой идеально дополняем друг друга: ты справишься с моими страхами, я — с твоими. С этого момента мы будем учиться друг у друга. И если все продолжится… — она с улыбкой повторила его жест, указывающий на смятые простыни и их наготу, — в том же духе, то обмен опытом обещает быть очень приятным.

— Если все продолжится в том же духе, я быстро заработаю физическое истощение и нервный срыв одновременно! — хрипло ответил Северус, силясь переварить услышанное. Возможно, ему и стоит научиться проявлению эмоций, но ведь не так, чтобы плакать при свидетелях! Некоторые позиции он не собирался сдавать. — Ты сама не знаешь, что творишь со мной, ведьма!

Гермиона хитро усмехнулась, запечатлела поцелуй на груди Северуса и той рукой, которая лениво покоилась на его животе, плавно скользнула вниз.

— А мне кажется, что знаю… — прошептала она, склоняясь к его губам.

Снейп снова опрокинул ее на спину и навис сверху.

— Я люблю тебя, — выпалил он, задыхаясь от огромного кома, вставшего в горле. Произнести эти слова было трудно и страшно, это давало болезненную уязвимость. Но он чувствовал, что надо.

Гермиона огладила пальцами его щеку, лоб, провела вдоль напряженной складки между бровей.

— Я тоже люблю тебя, — медленно и нежно произнесла она, безотрывно глядя на него быстро влажнеющими глазами. — Все будет хорошо, Северус. Я знаю.

Ком в горле растворился. Ничто не мешало дышать.