За границами пустоты (гет)

Тоф ощутила прикосновение холодной воды, будто нырнула в плотном купальнике, всего на мгновение, а затем и это чувство тоже исчезло. Призывный вой бился прямиком в уши, но она никак не могла понять, откуда он доносился — верх, низ, право и лево казались решительно одинаковыми, будто вокруг надулся пузырь пустоты. Шум собственной крови в ушах, цокот маленьких камешков у самого дна и гулкое певучее эхо, прилипшее к коже мурашками, остались где-то позади, почти в другой жизни. Пустота рвалась и билась под веками, точно так могла вырваться прочь и затопить собой все вокруг, и оттого Тоф жмурилась крепче, не желая ее выпускать. Теплая ладонь Аанга крепко сжимала ее собственную, так что Тоф чувствовала его пульс в кончиках пальцев, и оттого дурацкая авантюра все еще чудилась ей фантастическим приключением. Пузырь их стремительно плыл, следуя зову, и иногда Тоф ощущала на коже мелкие брызги, проникающие сквозь него. Пустота вокруг них не была полной и окончательной, Тоф все еще ощущала на периферии чувств течение, подталкивающее их в нужную сторону, и вода, так же как и земля, которую она слушала безукоризненно, тоже слабо пела, вторя доносящемуся отовсюду призывному вою.

Признаться честно, Тоф думала, что перепугается до полусмерти, вцепится в руку Аанга и так и застынет незыблемым истуканом, однако за прошедшее время их путешествия, она, кажется, и впрямь научилась слушать. Что ж, она все еще была заперта в собственном незрячем теле, однако Тоф больше не была немощной: она перестала цепляться за зрение. Тоф все еще легко могла представить себе морское дно, усыпанное ракушками и кораллами, со стайками проплывающих рыб и юркими осьминогами, однако все это больше не имело значения. Тоф слышала течение, ощущала кожей разрезающих его рыб и могла плыть сама, пожалуй, не путая при этом верх или низ. Мир под водой оказался таким же решительно удивительным, как и мир под землей, и в следующий раз ей стоило расслабиться и позволить себе утонуть в движении ветра, а не глупо визжать и цепляться за Аанга изо всех сил. Впрочем, даже сейчас Тоф наслаждалась почти полетом: Аанг уверенно тянул ее вперед, управляла водно-воздушным коконом, окутавшим их второй кожей, и следовал таинственному подводному зову. Он, разумеется, тоже слышал его льющееся, затекающее в уши пение, от которого хочется разве что выдохнуть и разом отбросить все заботы. Словно колыбельная матери, оно убаюкивало, а вода качала их на руках, и нечто такое уютное и ласковое просыпалось внутри, отчего сердце гулко и размеренно колотилось.

Вынырнули они стремительно, так что Тоф едва ли заметила, что не дышала уже какое-то время, то ли по инерции, то ли оттого, что в их коконе закончился кислород. Воздух мазнул по лицу рывком, ударился в нос и наполнил легкие, и Тоф подавилась им, закашлялась и вцепилась в ближайшее, что попалось ей под руку. Плечи Аанга оказались худыми и жесткими, и Тоф повисла на них, силясь привести в норму дыхание, уткнулась носом ему в шею и только несколько мгновений спустя поняла, что тело его отчего-то сковала смущенная судорога. Щеки ее, впрочем, тоже налились удушающим жаром, а пальцы свело, так что разжать их теперь, кажется, не было ни единой возможности. Еще позже пришло осознание того, что они больше не в воде: Тоф сидела на шершавом нечто, напоминающем камень, и всем телом ощущала глухие, надежно скрытые толстой кожей удары огромного сердца.

— Аанг, — Тоф отпрянула от Аанга, прижала ладони к земле под ногами, не в силах поверить, — что это такое?

На ощупь земля была обыкновенной землей, каменистой почвой высокого пляжа, за которым высились деревья и начинались настоящие заросли. Однако Тоф чувствовала медленное дыхание, гулкие удары и призывную песню, растекающуюся теперь изнутри и снаружи, и оттого голова ее кружилась и подкашивались колени. Будь она зрячей, наверняка потеряла бы сознание от шока, потому что не могла даже вообразить нечто настолько громадное и в то же время абсолютно точно живое. Это животное медленно двигалось, рассекая море громадным телом, и Тоф ощущала брызги соленой воды на коже.

— Это черепаха! — просто ответил Аанг и рассмеялся. — Она одновременно находится в нашем мире и в мире духов, поэтому только те, кто занимался духовными практиками, могут услышать ее пение.

Он подал Тоф руку и помог подняться, направился куда-то вперед, вглубь зарослей, будто точно знал, куда стоит идти, но затем резко остановился, так что она едва не врезалась в него носом. Тоф отчетливо слышала, как на мгновение подскочил его пульс, почувствовала, как вспотели ладони. Она, оказывается, все еще держала Аанга за руку, и это казалось таким решительно правильным, что не хотелось ничего менять.

— Ты ведь никогда не обучалась у монахов? — тихо спросил Аанг, и Тоф помотала головой отрицательно. — Тогда ты тоже не должна была его слышать.

Нечто обидчивое, совсем детское вспыхнуло внутри, и Тоф выдернула руку, отступила на шаг и поджала губы. Она не могла понять, почему это не должна была слышать пение черепахи, если заметила его первая? Какая была разница, занималась ли она духовными практиками, если черепаха пела, и она шла по ее зову, готовая распахнуть душу и остаться на маленьком клочке суши посреди моря, в котором решительно не могла разобрать, где верх, а где низ? Тоф слушала и хотела слушать и дальше, почти разбирала слова, похожие на мелодичный шепот ее старого языка, слишком быстро вытесненного призрачным знанием этого мира. Тоф понимала чужую речь с самого детства, а теперь едва ли разбирала слова, погребенная под распростершей объятия пустотой.

— Это ведь я первая услышала!..

Ноги внезапно подкосились, и Тоф рухнула на колени, едва не прикусив язык. Впрочем, ни капельки боли она не почувствовала, окунулась в высокую мягкую траву и зарылась в нее ладонями, сжимая пальцы от вспыхнувшей ярости. Сердце ее заколотилось, ладони вспотели, щеки облизал жар, и Тоф пискнула, неспособная закричать. Чернота перед глазами колыхнулась, громко расхохоталась и рухнула Тоф прямо на голову.

* * *

Когда Тоф вынырнула из разросшейся до размеров карликовой вселенной пустоты, день еще даже не думал клониться к вечеру. Впрочем, могло статься, что прошли уже целые сутки, потому что чувствовала себя Тоф отвратительно. В горле пересохло, так что невозможно было даже сглотнуть, руки едва поднимались и не было даже речи о том, чтобы сесть. Тело ее, всегда послушное, выверенное, точно часы, отказывалось слушаться, будто Тоф и впрямь стала той самой фарфоровой куколкой, с которой так часто сравнивали ее взрослые. В ушах у нее звенело, так что невозможно было расслышать даже шум собственной крови, а ноги и руки не касались земли. Тоф плыла в воздухе, однако воздух этот был теплым и немного жестким, пах солнцем и свежим ветром, а еще его-то сердце точно громко случало у нее под самыми пальцами. Аанг нес ее на спине, и сквозь его тело, невесомо соприкасающееся с землей, Тоф ощущала, что они все еще на спине черепахи, существующей одновременно в мирах людей и духов.

— Как себя чувствуешь? — Аанг, точно заметивший ее пробуждение, подбросил Тоф, перехватывая удобнее.

Он ни капли не запыхался, так что невозможно было заметить, насколько сильно он устал тащить ее на себе, и Тоф благодарно пискнула. В горле у нее все еще было сухо, точно в пустыне, и в качестве благодарности она не придумала ничего лучше, чем потереться щекой о плечо Аанга и подуть ему в шею. Должно быть, разум ее все еще не до конца пробудился, потому что в здравом уме она никогда бы такого не сделала — а теперь вовсе ни капельки не смутилась. Зато смутился Аанг, сердце его подскочило, а тело нагрелось, и Тоф блаженно хихикнула, удовлетворенная реакцией на легкую шалость.

— Ты потеряла сознание минут десять назад, — продолжил рассказывать Аанг, снова подбросив ее и перехватив под коленями, — я решил пройтись по острову, может смогу найти то, что так на тебя влияет. Чувствуешь что-нибудь?

О, Тоф чувствовала. Она все еще слышала песню, заунывный, загробный зов, впивающийся прямо в уши и накрывающий плечи теплой периной. Черепаха, король духов или кто там еще это был, пел для нее, звал ее, будто хватал за запястья и тянул на себя, и оттого Тоф казалось, что нечто внутри нее жмут и греют, точно клеймо на круп ставят. Вот только сказать она этого не могла, потому что язык все еще не ворочался, и потому лишь кивнула, изо всех оставшихся сил обхватывая Аанга за шею.

Ей было ужасающе, оглушительно страшно, потому что казалось, будто душу вынимают прямо сейчас — снимают с нее, словно костюм, пришедшийся вовсе не по размеру. Тоф дышала через раз, сжимала губы и считала удары собственного сердца и сердца Аанга, и бились они вовсе не в унисон. Попадающий в горло воздух казался горячим и холодным одновременно, темнота кружилась под веками, а пустота, занимающая теперь собой целый мир, смеялась и обнимала ее за плечи. Впрочем, так тоже было всегда, когда Тоф проваливалась в небытие, теряя связь с миром. Фан однажды сказывал, что в детстве, когда она серьезно болела, Тоф кричала и просила не забирать ее, потому что там страшно, а здесь у нее есть хоть что-нибудь. Будто зрение ее было платой за эту жизнь, отголоски которой она выдумала в собственной памяти. Да, в детстве Тоф определенно сходила с ума, и теперь повторялось почти то же самое. Ей было темно и страшно, руки и ноги не двигались, а Аанг нес ее на руках, точно Фан, баюкавший и напевавший песенку, отгоняющую злых духов.

Они оба поняли, что пришли, когда Тоф дернуло вверх и вперед, и в то же время тело ее вовсе обмякло. Здесь призывная песнь звучала оглушающе громко, билась в висках током крови и путалась в пальцах, так что невозможно было разобрать ни единого звука. Разве что задубевшей вмиг кожей Тоф все еще ощущала тепло тела Аанга и его мягкие прикосновения, когда он укладывал ее прямо на землю. От странных ощущений щекотало горло и хотелось заплакать, но плакать Тоф не могла. Тело не слушалось, в ушах звенело, и она безуспешно вслушивалась в эхо чужого голоса, напевающего, казалось, прямо в висок. Тоф даже чувствовала теплое дыхание на собственной коже, такое приятное и ласковое, но исчезающее, стоит хоть капельку шевельнуться. Впрочем, пальцы ее все равно едва шевелились, так что ухватить призрачный ветерок вовсе не получалось, и Тоф продолжала безуспешно тянуться вперед, готовая перешагнуть что угодно, только чтобы поймать ощущение спокойствия, тепла и уюта.

Яркий свет ослепил внезапно, резанул по глазам, так что пришлось крепко зажмуриться и накрыть лицо ладонями, и Тоф, от неожиданности запутавшись в собственных ногах, рухнула на колени. В ушах у нее все еще протяжно звенело, но теперь от наступившей тишины, такой густой, что становилось страшно, отнимать от лица руки не хотелось, потому что даже сквозь пальцы мир теперь казался не пронзительно-черным, а ярко-красным, выкрашенным ее собственной кровью. Тоф глядела сквозь веки, вслушивалась в собственное дыхание и пыталась понять, что случилось, потому что по ощущениям вокруг не было решительно ничего. Она будто сидела посреди пустоты и даже себя ощущала, как надувшийся мыльный пузырь, внутри которого один только воздух. Здесь не было ничего и не было Тоф, но в то же время она была здесь, накрывала внезапно прозревшие глаза руками и видела цветные пятна вместо привычного черного ничего. Словно существовало в этом мире лишь то, что она могла видеть, а Тоф трусливо жмурилась и пряталась в осточертевшем глиняном коконе.

Она, пожалуй, могла бы просидеть так достаточно долго, если бы не странный звук, прозвучавший будто изнутри ее головы. Тоф дернулась словно на зов, но не узнала ни голоса, ни имени, которым ее позвали; яркий свет мазнул по глазам, и рука, закрывавшая лицо, упала ей на колени. В этом месте, похожем одновременно на воду и небо, и вправду не было ничего — до самого горизонта простирались высвеченные солнцем рыжие, красные, персиковые и розовые облака, отражающиеся в зеркальной глади под ногами. Облака клубились и перетекали одно в другое, образовывали причудливые фигуры и вовсе не двигались, наползая друг на друга барашками волн. Внизу же, стоило подняться, расходились под ногами круги, но не было ни брызг, ни ощущения влаги на коже. Тоф стояла посреди пустоты, которая больше не была бездушной и черной, и хотела визжать от восторга. Тоф видела небо до самого горизонта, яркий свет слепил, но не ослеплял, и она задрала голову и сделала пару шагов. Она понятия не имела, куда именно стоит идти, не было ни звука, ни запаха, ни каких-нибудь других ощущений, однако Тоф видела впервые за почти тринадцать лет, и это пьянило и сводило с ума. Совершенно неважно, что она оказалась в каком-то непонятном месте, может быть уже умерла, потому что такой легкости и свободы не было в ее теле уже очень давно. Словно бы Тоф вдоволь потянулась после долгого сидения на коленях, и теперь приятное покалывание сигнализировало, что липкое онемение вскоре окончательно пройдет. Только маленький колокольчик звенел в ушах, и, сколько бы Тоф ни трясла головой, единственный существовавший внутри нее звук никак не хотел исчезать.

— Тоф! — тихий, едва уловимый окрик врезался в затылок, и Тоф дернулась и взмахнула руками, удерживая равновесие.

Ни впереди, ни с боков от нее по-прежнему ничего не было, только растекалось бескрайнее небо, и Тоф, воровато оглядевшись, обернулась назад. Она хотела идти вперед, ноги буквально тянули ее куда-то в сторону бескрайнего горизонта, но в то же время маленькое кошачье любопытство уже проснулось и скребло коготками в груди. Маленький колокольчик звенел то с одной, то с другой стороны, и Тоф крутанулась на пятках, хлопнула в ладоши, но не смогла поймать заливистый звук. Теперь он звучал впереди, и она шагнула туда, покачнулась и шире расставила ноги. Казалось, чего-то отчаянно не хватает, но это было совершенно неважно — Тоф подпрыгнула и вскинула руку, но поймала разве что воздух. Так она и шла куда-то, манимая отзвуком колокольчика, пока ласковое уютное небо вновь не исчезло. Тоф вышла к маленькой узкой дверце, протиснуться в которую мог только ребенок, присела на корточки и дернула ручку. Из-за двери пахло молоком и немножечко медом, свет бил в глаза, точно она смотрела прямо на солнце, и Тоф уже готова была протиснуться внутрь, когда противный колокольчик снова зазвенел прямо у нее за спиной.

Извернувшись, она наконец-то поймала его, вытащила из собственного кармана, раскрыла ладонь и склонила голову набок. Колокольчик был медным, самым обычным, и теперь, когда он больше не звенел в ухо, стало отчего-то тоскливо и пусто. Тоф покосилась на дверь, все еще раскрытую настежь и манящую светом и приятными запахами, и, фыркнув, повесила колокольчик на воротник. Она была отчего-то совершенно уверена, что должно быть именно так, чтобы она могла щелкнуть по колокольчику ногтем и услышать переливчатый звон, зовущий домой.

— Тоф! — громыхнуло над головой, и она зажмурилась и ощутила вдруг дуновение прохладного ветерка на щеке.

Ей ни за что нельзя открывать глаза, подумала Тоф, но тогда она больше никогда не сможет увидеть безграничное небо со всех сторон, такое оглушительно яркое, что текут слезы из глаз. Тогда, подумала Тоф, она навсегда останется в темноте и будет блуждать в ней, пока не умрет. Тяжесть навалилась на плечи, в ушах зашумело, и Тоф уже почти распахнула глаза, чтобы в последний раз украдкой взглянуть на небо, как нечто налетело на нее, сдавило и стиснуло так, что почти хрустнули ребра.

— Тоф! — Аанг прижал ее к себе, точно тряпичную куклу. — Ты же слышишь меня, правда?!

Снова защекотало горло, в глазах защипало и опасно подкосились колени. Тоф попыталась отстраниться, но Аанг держал ее крепко, гладил по волосам и напевал что-то такое глупое, как песня той черепахи, из-за которой она дошла до самого неба.

— Аанг, я, — и Тоф всхлипнула, шмыгнула носом и разревелась, — оно было такое красивое!

Слезы ее текли по щекам неудержимым потоком, Тоф рыдала несдержанно, давилась собственным плачем, выла и цеплялась за ворот рубашки Аанга, а тот просто молча гладил ее по макушке. Тепло его дыхания путалось в волосах, и было что-то еще, нечто слишком неважное в данный момент, на что Тоф не обращала ни капли внимания. Впервые в жизни она оплакивала собственную слепоту, потому что потом, насколько бы плохо ей ни было, Тоф плакать больше не собиралась. Она должна была выплеснуть всю скопившуюся обиду на мир, родителей и мертвого брата, оторвать их от себя, как отрывают ребенка от материнской юбки, и оставить их здесь, посреди небесной восхитительной пустоты. Наверное, она даже могла бы представить такую же пустоту перед своими глазами, заменить ею черную слякоть, однако это будет потом. Сейчас Тоф оплакивала собственную старую жизнь, которая закончилась, не успев толком начаться.

— Можно я еще раз взгляну на него хотя бы одним глазком? — Тоф плакала и просила, прекрасно осознавая невозможность собственной просьбы.

Стоит ей распахнуть глаза еще хотя бы немножко, посмотреть на развернувшееся вокруг небо, и в отражающих рассвет облаках она навсегда и останется. Этот мир и это небо были ненастоящими, однако в глубине души Тоф все равно хотела остаться. Если бы не было Аанга и колокольчика, смятого и спрятанного в кармане, Тоф осталась бы, не раздумывая, вышла сквозь крошечную раскрытую дверь и исчезла, навсегда растворяясь в перистых облаках.

— Пойдем отсюда скорее, — Аанг покачал головой, так что дыхание его мазнуло по лбу, и потянул Тоф за руку.

Единственный крошечный шаг дался ей тяжело, но Тоф все равно, собрав всю решимость в кулак, рукавом вытерла слезы и оторвала ногу от ненастоящей земли. В той земле, на которой они стояли, не было жизни, тепла и мерного шепота, похожего на шелест дождя и бой барабанов. Вокруг было тихо настолько, что звенело в ушах, и, стоило сделать шаг, Тоф поняла, чего еще не хватало. Гулкий назойливый шум, преследующий ее с самого детства, тоже исчез, не было и шелеста дыхания прямо под носом. Заполошное, взбалмошное ее сердце не билось, разом став бесполезным камнем в груди, и Тоф даже потерла это место пальцами, приложила ладонь — тишина. Зыбкая и звенящая, тишина окутала разом, будто все на свете исчезло, стоило ей зажмурить глаза, и только ладонь Аанга все еще держала ее, не позволяла рассыпаться каменной пылью.

Они побежали одновременно — просто рванули куда-то вперед, не разбирая дороги. Не было ветра, хлещущего по щекам, усталости и подскочившего сердца, однако Тоф чувствовала, что с каждым мгновением липкая тишина отступает. Кажется, она громко кричала, пытаясь разбавить «ничего» своим же присутствием, однако звуки тонули, погружались под воду и накладывались друг на друга. В какой-то момент их стало настолько много, что тишина лопнула, взорвалась пузырем, обдавая порывом свежего ветра, и Тоф, впервые в жизни запнувшись о камень, рухнула на колени. Аанг, руку которого она все еще крепко сжимала, приземлился рядом, ойкнул и медленно выдохнул, пытаясь восстановить сбившееся разом дыхание. У Тоф оно тоже забилось в горло, так что и слова не вымолвить, и сердце теперь колотилось примерно так же. Щеки ее наверняка раскраснелись, а волосы растрепались, однако Тоф не было до этого дела — она дышала и никак не могла надышаться. Воздух тяжелыми толчками поступал в легкие, заполнял их катастрофически медленно, и Тоф жадно пила его, как заплутавший в пустыне пьет чистую воду. Легкие жгло, а грудь распирало, и оттого, наверное, кружилась голова и подкашивались колени и локти. Тоф не пыталась подняться, о нет, она трезво оценивала собственное состояние, хоть трезвой ее саму назвать было решительно невозможно, однако желание обнять руками весь мир прочно засело где-то между бровями и билось жилкой на шее. Вместо этого, впрочем, Тоф хохотала — заливалась смехом так же, как недавно заливалась слезами, и вместе с ним, вырываясь из горла клекочущим кашлем, покидало тело зыбкое густое оцепенение.

Это было то самое место, где Тоф окончательно отключилась — небольшая полянка, окруженная редкими деревьями и кустами. Тонкий слой земли, поросшей травой, нисколько не скрывал того, что было здесь раньше. Внизу, между ними и панцирем черепахи, лежала каменная плита с высеченным рисунком, такая, какую могли сделать разве что люди. Тоф, едва отдышавшись, уже представляла, как древние маги, может быть предыдущие Аватары, один за другим, отделенные друг от друга разве что временем, вычерчивают рисунки на камне, который сперва водрузили на спину плывущей по воде черепахе. Это было удивительно настолько же, насколько нелепо, и Тоф прижалась ладонями к тонкой прослойке земли, зарылась пальцами во влажный песок и вздрогнула, наконец рассматривая всю картину.

Чуть дальше, почти у кромки скрипучих кустарников раскинулось бездыханное тело. То, что Тоф сперва приняла за камень или кусок рыхлой глины, потому что не было в нем ни капли живого, имело очертания человека и человеком же было совсем недавно. Теперь же оно лежало, раскинув в стороны руки и будто глядя на проплывающие облака, а ветер трепал одежду и разметал волосы, кое-где зацепившиеся за кусты. Образ этот неполный, нелепый до одури, был Тоф ужасно знаком, так что на мгновение сердце даже испуганно сжалось, а ноги сами собой едва не бросились прочь. Однако напасть она уже не могла, потому что не было, кажется, у нее рядом Аанга, способного вытащить даже из загробного мира.

— Это…

Ужас пробрал крупной дрожью, тошнота подступила к горлу, и Тоф ухватилась за Аанга. Так не должно было быть, в детской сказке никто не должен был умирать, так почему же теперь, скажите на милость, она лежала здесь бездыханным булыжником, а Тоф даже отвернуться никак не могла, потому что это было совершенно бессмысленно?

— Азула, — кивнул Аанг, подтверждая догадку, будто Тоф в самом деле могла заблуждаться, — думаю, она тоже слышала зов.

Признаться честно, Тоф не хотела знать, что случилось и как Азула дошла до того, что ушла в другой несуществующий мир. Самую малость, разве что, хотелось узнать, какой этот мир был у Азулы — тоже состоящий из бескрайнего неба или какой-то другой, более приземленный или более огненный. Сотня вопросов пронеслась в голове разом, и Тоф зажмурилась, изо всех сил стараясь не думать. В прошлом их было двое, она и ее единственная подруга, но ведь Азула не могла ею быть. Нет-нет, в этом мире Тоф была совершенно одна, а огненная принцесса, побежденная, свергнутая своей же семьей, пришла сюда по какой угодно причине — но только не потому, что знала ее. В ушах звенело, мысли спутались напрочь, и Тоф попыталась подняться: уйти подальше, только чтобы больше не чувствовать, не ощущать тяжелое присутствие мертвеца. Она даже смогла сделать пару шагов, прежде чем ноги ее подкосились, а Аанг, шагающий следом, удержал от падения. Впрочем, упасть и снова отключиться Тоф была совершенно не против, потому что казалось, еще немного — и ее вывернет наизнанку.

Тошнота слегка отступила только когда они вышли к берегу острова-панциря черепахи. В лицо ударил свежий соленый ветер, растрепал волосы, наверняка превращая их в самое настоящее спутанное перекати-поле, мазнул по щекам и скользнул по запястьям. Призывной песни Тоф больше не слышала, вместо этого ей приветливо напевали пенящиеся волны. Жарко палило солнце, касаясь лба и макушки вскользь, и можно было сделать вывод, что сейчас раннее утро. Где-то внизу спокойно билось сердце огромного существа, протекала по его жилам кровь, и оттого Тоф ощущала себя совсем маленькой. Никогда прежде она не встречала животного настолько громадного, и теперь, когда от потрясения ее отпустило самую малость, в груди клокотал восторг. Хотелось кричать о том, что она жива, обнять целый мир и расцеловать землю у себя под ногами, а еще снова поцеловать Аанга, обнять его руками за шею и слушать дыхание, рассеивающееся в волосах.

— Тоф, — будто прочитав ее бесстыдные мысли, Аанг тронул Тоф за плечо, и колючая волна жара расползлась от прикосновения его пальцев.

— Садись, — Тоф дернулась в сторону, поджала губы, потому что приказ прозвучал слишком уж резко, — я должна тебе кое-что рассказать.

Аанг повиновался без слов, уселся прямо на землю лицом в сторону восходящего солнца и приготовился слушать. Тоф чувствовала, как сосредоточенно он сжал кулаки, и оттого хотелось похлопать его по плечу. Ее собственная нервозность выражалась в поджатых губах и горящих ушах, и Тоф, напрочь ее игнорируя, села рядом, так близко, что могла чувствовать тепло кожи Аанга. Он же, повинуясь какому-то странному откровению, придвинулся ближе, подхватил ее руку и переплел пальцы, не позволяя сбежать. Впрочем, сбегать Тоф больше не собиралась, должна была только собраться с мыслями, чтобы рассказ ее не показался чередой беспорядочной выдумки.

— В прошлой жизни я могла видеть, — начала Тоф, и слова полились из нее бурным потоком, будто только и ждали, когда приоткроется плотно задраенный клапан.

Тоф говорила долго, перепрыгивая с одного на другое, сбивалась и начинала сначала, иногда останавливалась, осознавая безвечность воспоминаний. Рассказывала о родителях и погибшем брате, о лучшей подруге, школе и университете, о машинах и самолетах, песнях и колыбельной земли. Две ее жизни смешивались воедино, и Тоф больше не пыталась отделить одну от другой. Она была здесь и была там, смотрела на небо и вслушивалась в каждый шорох, и говорить об этом оказалось удивительно просто. Тоф была жива несмотря на то, что случилось, и жизнь ее рассыпалась разноцветным бисером под ногами — она могла пойти куда только хотела. И Тоф хотела — обойти всю землю, измерить шагами каждый остров и континент, пересчитать каждый камешек. Тоф, признаться, нравилось их маленькое приключение — за исключением той части, где они якобы спасали мир от народа огня. Дети, до сих пор думала Тоф, не должны были принимать в этом участия вовсе, тем более, что взрослые все равно все сделали сами, однако так они бы не встретились. Аанг бы остался с Катарой и Соккой на северном полюсе, а Тоф так и сидела бы в собственном доме сломанной фарфоровой куклой, пока отец не выдал бы ее замуж за какого-нибудь богатенького купца. Эта мысль не то чтобы удручала, потому что тогда, со вздохом подумала Тоф, ей было бы все равно: хоть она и периодически сбегала из дома, уйти самой по себе было бы слишком страшно. Тоф осталась бы, приняла злодейку-судьбу и умерла старой вредной старухой, у которой из развлечений разве что чужие сплетни. Да, тогда ей было бы решительно все равно, потому что до встречи с Аангом Тоф топталась на месте. Встреча с Айро, Лу и Зуко породила первые круги на спокойной воде, однако именно Аанг вызвал шторм — самую настоящую бурю, благодаря которой выстроенная годами плотина лопнула, точно мыльный пузырь.

— Так что такое балерина? — спросил Аанг бесконечную минуту спустя, и Тоф вскинулась, пытаясь вспомнить, откуда вообще взялось это слово. — Ты назвала меня так в нашу первую встречу.

Теплый влажный ветер мазнул по лицу, и Тоф нахмурилась, пытаясь сформулировать мысль. Солнце постепенно садилось, наверняка уже наступили сизые сумерки, а они все сидели, разговаривали о ее прошлом и точно совсем позабыли о несчастной Азуле, застывшей в едином мгновении. Не то чтобы Тоф было жаль ее, разве только немного, потому что она тоже была ребенком, заблудившимся в наставлении взрослых, однако Азула не могла не вызывать у нее никаких чувств. Смешавшиеся, они пульсировали в висках и тянулись к кончикам пальцев, так что, прислушавшись, Тоф, казалось, все еще могла услышать призывную песню. Она смешивалась с ветром и терялась в волнах, разбивающихся о черепаховый панцирь, и застревала у Тоф в волосах, превращаясь в крошечные колокольчики.

— Балет — это такой танец, — Тоф склонила голову набок, пытаясь сформулировать мысль, однако в голове так сильно шумело, что слова вовсе не складывались, — давай я лучше тебе покажу.

Вскочив, она крутанулась на кончиках пальцев, взмахнула руками и фыркнула, потому что навскидку получилось совершенно ужасно. Балериной Тоф называла Аанга за то, что тот не ходил, а скорее летал или танцевал, едва касаясь земли, но сама она никогда не умела чего-то подобного. Мама учила ее танцам, пыталась заставить кружиться, как лебедь по озеру, вот только Тоф куда интереснее было скакать и громко смеяться. Наверное, Тоф слишком боялась потерять единственную опору, связывающую ее с этим миром, и оттого не поднимала ноги достаточно высоко, зажималась и напрягалась. Вот только Аанг, точно не заметил ни капли ее неуклюжести, захлопал в ладоши и даже выкрикнул «браво», и Тоф вдруг почувствовала, как сильно горят ее уши. Она даже театрально раскланялась, пытаясь скрыть расцветшую улыбочку на губах, и все равно захихикала, сдавая себя с потрохами.

— Как думаешь, далеко отсюда до берега? — Аанг задал вопрос, вибрация голоса разнеслась по всему его телу, и Тоф вздрогнула, просыпаясь.

Щека ее все еще упиралась в плечо Аанга, так что Тоф могла почувствовать запах его одежды, а солнце, кажется, совсем уже село. Ветер дул со стороны воды (хотя вода была здесь со всех сторон разом), трепал волосы и целовал щеки колючим холодом, и Тоф поежилась, сбрасывая с себя липкую дрему. Она, должно быть, заснула прямо посреди разговора, а Аанг оказался настолько любезен, чтобы не будить ее сразу. Разбудить, впрочем, все же пришлось, потому что Тоф порядком продрогла — то ли жаркий летний денек перетек в холодную летнюю ночь, то ли они уплыли достаточно далеко, чтобы погода сменилась. Аанг, должно быть, тоже сильно замерз, однако тело его теперь казалось Тоф ужасно горячим, будто она прижималась щекой если не к батарее, то как минимум к полотенцу, только что снятому с электросушилки. Почему именно электросушилки, Тоф подумать не успела, захихикала себя под нос и обхватила руку Аанга своими руками.

— Для меня не существует мира за пределами черепахи, — Тоф фыркнула, поджала затекшие ноги и потянулась, — но если ты спрашиваешь, наверняка берега отсюда не видно. Эх, а я так хочу в уютную мягкую кроватку, а не ночевать на голой земле.

Протяжно вздохнув, Тоф поднялась, крутанулась на пятках и вытянула перед собой послюнявленный палец, пытаясь определить направление ветра. Спохватившись, что направление это ей ничего не дает, Тоф сунула руку в карман и деловито кашлянула в подтверждение собственных слов.

— Я думал, тебе нравится ночевать на голой земле, — Аанг поднялся следом и хихикнул.

— Моя мама выходит замуж за Хозяина Огня, значит я скоро стану принцессой, — Тоф деловито кивнула, будто без этого жеста Аанг мог бы ей не поверить, — хочу воспользоваться причитающимися привилегиями.

Судя по тому, что последние лучи зашедшего солнца лениво облизывали левый бок черепахи, плыли они на север. Тоф, признаться, понятия не имела, сколько проторчала по ту сторону мира, однако считала, что едва ли прошло больше суток. Остальные ребята наверняка уже принялись искать их, и задача им предстояла не слишком простая. У Аанга с собой не было даже планера, они нырнули в воду неожиданно и потому налегке, так что он не мог слетать на разведку и найти помощь. Оставалось либо снова плыть под водой, либо ждать у моря погоды, и на первый вариант Тоф пока была не согласна. Мысли ее все еще не обрели четкость и ясность, кроме того краем уха она все еще слышала, почти ощущала убаюкивающую колыбельную. Оставалось сидеть и ждать, надеясь, что ее не затянет в мир духов второй раз, а кто-нибудь из ребят все-таки додумается поискать их несколько севернее огненного архипелага.

О том, что место, куда ее затянуло, было миром духов, Тоф рассказал Аанг, когда следующие несколько часов они снова сидели на побережье, если можно было назвать так покатую спину поросшей растительностью черепахи. Аанг считал, что Азула ушла туда же, только из-за того, что ей не за что было цепляться, вошла в открытую дверь. Тоф не знала и не хотела предполагать, что ее ждало дальше, предпочитая вовсе об этом не думать, однако липкий ужас то и дело облизывал ступни. Ночью стало совсем холодно, однако уходить вглубь никто из них не хотел: Тоф пугала лежащая на поляне Азула, а Аанг в свою очередь беспокоился за нее.

— Аанг, — позвала Тоф, когда голова ее совсем перестала держаться ровно, — какого цвета небо сейчас?

Пораженный, наполненный радостью вздох оборвал ее полусонные мысли, Аанг дернулся, порываясь подняться, но вовремя вспомнил про почти лежащую на нем Тоф. Мгновение спустя, когда руки его обхватили ее за плечи, в уши ей, перебивая плеск волн и свист ветра, врезался раскатистый рык. Тоф тоже дернулась, однако от усталости ноги ее заплетались, так что с первого раза подняться не получилось. Аанг же, понявший, что его поддержка ей больше не требуется, подскочил к покатому краю настолько близко, что, казалось, ноги его вот-вот соскользнут, и с тихим бульканьем он исчезнет в воде. Тоф, нахмурившись из-за собственного внезапного беспокойства, фыркнула и потерла лицо, но контролировать ситуацию не перестала. Аанг замахал руками и закричал, привлекая внимание, и вскоре по приближающимся крикам стало понятно, что их заметили.

Первой на землю спрыгнула Катара; Аппа завис в воздухе, потому что приземляться ему было попросту некуда. Первым делом она сгребла Аанга в охапку, а затем перевела взгляд на Тоф — он остро чувствовался каждой клеточкой кожи. Тоф уже и не помнила, что в последний раз они почти поругались, потому что нерешительность и упертость Катары вывели ее из себя, потому что еще минуту назад это было совершенно неважно. Теперь же воспоминания возвращались, а густой стыд расцвечивал щеки, и Тоф готова была уже сказать какую-нибудь колкость, но не успела вовремя открыть рот. Молчавший до этого Зуко спрыгнул на землю тяжело и устало, и Тоф вздрогнула, когда вибрация от его шагов прокатилась волной по земле. Где-то позади Сокка сыпал дурацкими шутками, пытаясь разбить напряженную атмосферу, но выходило у него откровенно паршиво. Он, судя по голосу, тоже ужасно устал, и теперь язык его заплетался, а внимание постепенно рассеивалось.

— Далеко же вы забрались, — прокомментировал Зуко, а Сокка из-за его спины насмешливо крякнул, тоже спускаясь на землю:

— Что это вообще за штука? Мы увидели остров, но пока летели поняли, что на месте он не стоит.

Участвовать в дальнейшем обсуждении Тоф не хотелось, однако Аанг уже принялся рассказывать, что черепаха — одно из самых древних существ на земле и является проводником между их миром и миром духов. Он, пожалуй, забрался слишком далеко со своими рассказами, потому что уже пару мгновений спустя Сокка замахал руками и потребовал выражаться яснее. Катара слушала молча, хотя Тоф все еще ощущала на себе ее взгляд — тяжелый и проницательный. Самой ей до одури хотелось поскорее свалить с этого дурацкого острова, потому что чем меньше сил у нее оставалось, тем отчетливее звучала заунывная песнь черепахи.

— Зуко, — заметив, что рассказ Аанга его нисколько не интересует, Тоф позвала Зуко прямо посреди разговора, — пойдем-ка со мной.

Она поманила его пальцем и, не дожидаясь реакции, сунулась прямо в кусты. Протоптанных дорожек на этом острове не было, одни сплошные заросли, опоясывающие небольшую поляну, но никого из них не смущала необходимость пробираться сквозь кусты и колючие ветки. Впрочем, в какой-то момент Зуко хотел вытащить меч из ножен, но Тоф остановила его взмахом руки — они почти дошли до нужного места.

Тело Азулы лежало там же, где и в прошлый раз, и положение его тоже нисколько не поменялось, однако Тоф все равно чудилось, будто она вот-вот встанет, посмеется над ней и бросится в драку. Внутри нее не было ни капельки жизни, к тому же кожа наверняка давно остыла, так что Азула теперь походила на кучу земли, и все же Тоф хотела верить. Непонятно во что и зачем, потому что Азула была их заклятым врагом, но верить было необходимо. К горлу Тоф подступила кислая тошнота, и она отвернулась, будто так могла хоть на мгновение сделаться еще больше слепой. Она слышала, как Зуко сбился с шага, как издал странный не то воющий, не то каркающий звук, и как заколотилось его сердце. Как странно, подумала Тоф, на поляне из трое, а сердец от ужаса грохочет исключительно два.

— Она лежала так, когда мы пришли, — зачем-то пояснила Тоф и тронула Зуко за локоть, — мне жаль.

В жалости Зуко не нуждался, и все-таки Тоф дождалась, когда, миновав первый шок, он, проигнорировавший ее слова, шагнет вперед. Дождалась, когда он опустится перед сестрой на колени, коснется ее кожи кончиками дрожащих пальцев, и только потом ушла, оставляя его наедине с собственным горем. Тоф немного завидовала Зуко, потому что он мог проститься с сестрой таким образом, увидев ее в последний раз, и в то же время радовалась. Ужас подкатывал к горлу густыми волнами, и Тоф представляла Фана — точно так же лежащего безжизненной грудой костей и остывшей плоти. Она не хотела бы видеть этого, не хотела ощущать безжизненную тишину в его грудной клетке. В последний раз Тоф встречала брата живым и оттого могла запомнить его таким навсегда, а у Зуко перед глазами навеки теперь отпечатается образ мертвой сестры.

Задумавшись, Тоф не заметила, как вышла на узкую полосу берега; бурное обсуждение прекратилось, так что ждали ее в натянутой тишине. Сама она, пожалуй, тоже не желала произносить ни слова, и Катару, ринувшуюся в сторону зарослей, пришлось останавливать Аангу. Он схватил ее за руку, и между ними повисла гнетущая, напряженная тишина, но все-таки Катара, вскинув руки, сдалась. Зуко они ждали недолго, или, может быть, Тоф только так показалось, однако вскоре он вышел и молча двинулся в сторону Аппы. Ношу его никто комментировать не решился, и вскоре они все, забравшись на всхрапнувшего Аппу, отправились восвояси.