Крыса (гет)

Вступление в войну принесло Каледону новые заказы, доходы его росли. Некоторые проблемы обнаружились со стороны семьи. Натали и мама стали работать на Красный Крест. Насчет матери Кэл был спокоен: в благотворительности она всегда знала меру. А вот с женой пришлось поговорить. Гертруда, с которой они сближались все теснее, хоть и редко виделись, собиралась в случае чего отправиться ухаживать за ранеными в госпитале. Натали, кажется, это вдохновило, и пришлось предупредить ее, что у нее есть и другие обязанности.

— У Гертруды нет детей, а ты обязана заботиться прежде всего о них. Можешь щипать корпию, если хочешь, сворачивать бинты или чем там еще можно заниматься, что не отнимало бы много времени. И никаких военных, принятых на постой. Я слишком устаю и не готов терпеть в доме чужаков. Надеюсь, ты поймешь меня правильно.

Натали не стала спорить: она и сама знала, что дети требуют внимания матери. Дороти и Кэлвин росли, и Стюарт стал относится к ним, как сам Кэл относился к конкурентам. Но так как Каледон был на стороне близнецов, то он не мог позволить, чтобы старший сын обижал их. Между тем мисс Бейкер несколько раз жаловалась, что дети устраивают драки.

— Виноват не только Стюарт, — объясняла потом Натали. — Кэлвин и Дороти часто отбирают его игрушки.

— Так пусть делится. Я не хочу, чтобы он был плохим братом.

Натали поколебалась.

— Ты прав, но ведь и Кэлвин с Дороти не должны расти плохими братом и сестрой. Кэл, мне кажется, ко всем детям в семье следует относиться одинаково.

Она снова изрекала прописные истины, но Кэлу и представить было противно, чтобы он поставил Кэлвина и Дороти на одну ступень со Стюартом. Неуважение к ним казалось каким-то проявлением неуважения к нему лично. Тем более, из-за мальчишки, который так похож на...

— Не будь предвзята. Они еще ничего не соображают.

Его самого куда больше заботило, как же поступить с Гибсоном. Тот, как удалось выяснить, из Африки приехал с деньгами: вроде бы нашел там рубины. Деньги он вложил в небольшую сеть аптечных заведений. Сам он, правда, не имел отношения к лекарствам, но ими занимался партнер, старый товарищ Гибсона по колледжу.

Айзек, которого Кэл попросил о помощи, решил ухватиться за эту нить.

— Попробую подослать к ним своего человечка. Он может подсказать некоторые интересные способы заработка, а уж там...

— Если они ему поверят, — засомневался Каледон. — Этот Гибсон, как я понял, довольно осторожный тип.

— Разумеется. Но и этот мой знакомый — не идиот. И потом, когда пахнет большими деньгами, люди глупеют. Тем более, речь идет о муже молодой, красивой женщины. Она сама может быть сколько угодно бескорыстной, но разве мужу не захочется содержать ее, как королеву?

Да, сложно представить, чтобы такую женщину, как Гертурда, не захотелось осыпать драгоценностями. Но она, конечно, так глупо принципиальна, что нечестно нажитое богатство ее только оттолкнет.

Кстати, о нечестном: Дойл в начале мая все-таки отправился на заслуженный электрический стул. Пэнси еще до оглашения приговора муж от греха подальше увез в Нью-Йорк. Но и там этим делом тоже интересовались, будто бы своих преступников им недостаточно. Пэнси умудрилась найти газету со статьей о приговоре Дойлу, но затем, боясь мужа, бандеролью отправила ее Натали.

Статья была не с фотографией, а с рисунком. Натали посмотрела на него, и лицо ее погрустнело.

— Мне кажется, он все-таки был не виноват, Кэл. Как он смотрит... Наверное, он ждал, что Пэнси придет хотя бы в тайне. Хотел увидеть ее в последний раз. Да простит его Бог.

Каледон из любопытства взял присланную газету. Да, художник постарался изобразить мученика. Печальное лицо Дойла не выражало даже страха, только тихую боль несбывшейся надежды. Кэл глянул на подпись — и едва удержаться, чтобы не отбросить газету с отвращением. Эту подпись он узнал мгновенно, она клеймом горела в мозгу с той минуты, когда он нашел в сейфе портрет обнаженной Розы и был готов разорвать несчастный рисунок в клочья. Как и того, кто посмел видеть и запечатлеть Розу — такой. Кто посмел взять ее, не имея права даже поднять на нее глаза.

Все эти годы в глубине души он надеялся, что Доусона давно нет в живых. Мало ли что могло случиться там, среди всяких отбросов. А оказалось, эта падаль выжила. Да еще пристроилась на теплое местечко и теперь выжимает слезу из наивных читателей, изображая таких же крыс, как он сам, которых справедливость все-таки настигла.

Первым желанием Каледона было немедленно позвонить Айзеку, отыскать с ним Доусона и наконец устроить сладкую расправу, а потом замести следы. Но пришлось тут же остановить себя: Айзек не пошел бы на откровенное преступление. Да и Каледону вовсе ни к чему рисковать свободой, а то и жизнью. Может, если обстоятельства сложатся так, что отомстить удастся, не подводя себя под угрозу казни...

"Если только его не призовут на фронт и немцы не сделают все за меня". Удивительно: сейчас на его пути стоял Гибсон, Каледон хотел его устранить и был на многое готов, Гибсон даже не вызывал в нем уважения, как противник, но и ненависти тоже не вызывал. А при одной мысли о Доусоне Кэл чувствовал, что превращается в зверя.

Наверное, Каледон изменился в лице, увидев подпись на рисунке. Натали посмотрела на него пристально и испуганно, но ничего не сказала и унесла газету подальше.

...С годами Кэл все реже видел сны, но этой ночью увидел неожиданно яркий. Он оказался в узком коридорчике какого-то здания, про которое не сразу понял, что это, должно быть, школа для бедняков. Услышал знакомый, будоражащий голос, пошел на звук. Отворил: Гертруда стояла посреди класса и читала что-то, знакомое с детства:

— "Ибо Иоанн говорил Ироду: не должно тебе иметь жену брата твоего"*.

Было совсем рано, солнце только еще вставало за горизонтом. Розовые лучи озаряли фигуру Гертруды, ее волосы казались рыжими. Или не казались? Она повернула голову... Перед ним была Роза, победительно живая, строгая, непреклонная.

Каледон протянул к ней руки, но Роза только смотрела на него, закрыв книгу. А в классе перед ней среди учеников сидели Натали с детьми, и Лавджой, и Джулия. Они ничего не говорили, только смотрели с сожалением. Кэлу стало страшно одиноко, он почувствовал себя беспомощным ребенком и в этот момент хотел одного: быть рядом с родителями. Но он почему-то точно знал, что они не придут.

* Евангелие от Марка, 6:18.