Крыса (гет)

Июнь 1919 года

Натали вернулась в гостиную. Она только что говорила по телефону со своей матерью.

— Полицейский проверил дом, где жила тетя. Там труп ее сиделки — он думает, она умерла от этого ужасного гриппа. Но тети нет.

Сиделка Руфи регулярно звонила Бьюкейтерам и отчитывалась о состоянии пациентки. Последний звонок был полторы недели назад, причем миссис Бьюкейтер показалось, что голос у сиделки был слабым, как у больной, и дышала она тяжело. С того дня из Нью-Йорка не было вестей. Мать Натали и она сама пытались дозвониться, но трубку никто не брал.

Кэл озабоченно потер подбородок. Картина вырисовывалась довольно скверная.

— Знаешь, я боюсь, дальше ее искать не имеет смысла. Руфь и в здравом уме дня бы не прожила на улице. Скорее всего, ее давно подобрали и похоронили, как неопознанный труп.

Неприятно было говорить такое о матери Розы, но увы, ничего иного предположить он не мог.

Натали зябко поежилась и отправилась в детскую. Каледон рассеянно посмотрел ей вслед.

Кажется, Натали почти смирилась, что близнецы были любимцами отца. Он вправду все больше ощущал к ним привязанность: они оба были его маленькими копиями. Темноглазые, упрямые, своевольные, они то вместе изводили нянек и старшего брата, то дрались из-за игрушек и дразнили друг друга. Но Каледон, несмотря на возмущение Натали, запрещал их наказывать. Глядя на то, как растут его дети в уверенности, что им все можно, он с особенной силой ощущал свою власть, свое положение хозяина. Тем более, оба знали, что папа — их защитник, и всегда встречали его радостными криками, прыгали, бросались на шею. И в это мгновение сердце переполняла глупая, беспомощная нежность.

Что до Стюарта, он научился вести себя прилично на людях, но оставался таким же непредсказуемым. Неделями он вел себя тихо, в основном сидя в своей комнате или слоняясь по саду, потом вдруг устраивал истерику, швыряя всем, что попадалось под руку, в Милли или мисс Бейкер, кричал и топал ногами. Порой он мог сильно толкнуть Кэлвина или Дороти. Разумеется, в таких случаях его наказывали как можно строже, и Натали нечего было возразить, ведь Стюарт того и заслуживал. После наказания Кэл всегда приходил и долго говорил с мальчишкой, объясняя, чем он на сей раз заслужил порку. Не то, чтобы он рад был видеть заплаканное лицо сына, совесть каждый раз немного щемила, но ведь это был его долг, как отца.

Единственное, что не нравилось Каледону — Натали не удавалось отучить нежничать с сыном. Если вся семья сходилась вместе и бойкие близнецы лезли матери на колени, она подзывала и Стюарта, обнимала его, прижимала к себе. Часто Каледон заставал их в саду вдвоем: Натали учила сына читать или что-то ему пела. И в комнату его, пожалуй, она заходила чаще, чем к близнецам. Это весьма раздражало, Каледон даже стал поощрять помощь Натали госпиталю, лишь бы она не тратила столько времени на старшего сына. Однако она продолжала возиться с мальчишкой даже несмотря на собственную усталость.

— Тебе стоит поберечь здоровье, — сказал ей наконец Каледон прямо. — Я же за что-то плачу деньги мисс Бейкер, она вполне может научить Стюарта читать.

— Мисс Бейкер пробовала, — возразила Натали. — Но ты же помнишь, чем все закончилось.

Ну конечно, Каледон помнил. Все закончилось грандиозной истерикой Стюарта, разбитым стеклом в книжном шкафу и первыми в жизни мальчишки розгами.

— Ну и что же? Мисс Бейкер не отступила бы, если бы ты не заупрямилась.

— И во чтобы превратился Стюарт через месяц?

Кэл только фыркнул.

— Ты, как всегда, драматизируешь. Это обычное воспитание мальчика.

— Которое ждет и Кэлвина, да? Или, может быть, тебя воспитывали так же?

Натали пристально посмотрела ему в глаза. Ну, надо признать: Кэла воспитывали совсем не так строго. Конечно, его не баловали, не нежничали с ним. Его жизнь с самых ранних лет подчинялась строгому расписанию, его заставляли закаляться, бегать, ездить верхом, да и учителя, нанятые, чтобы подготовить его в школу, не давали поблажек. Причем все это устраивала мама, отец мог уделять сыну лишь пять минут в будние дни и полчаса в выходные. Но если Каледон всегда верил в свои силы и превосходство над окружающими, но во многом благодаря тому, что получил в детстве. Ведь каждую минуту он ощущал, что его семья особенная и что он любим.

То же самое воспитание он хотел бы дать и Кэлвину с Дороти. Со временем — пусть придется немного переступить через себя — он позаботиться, чтобы они усвоили правила приличия, однако не утратили веры в семью и гордости за принадлежность к ней, за то, что они его дети. Но Стюарт ведь был более сложным случаем.

— Нет, ко мне были мягче, но я ведь и не устраивал того же, что Стюарт. И Кэлвин, я надеюсь, так вести себя не будет. Он и сейчас не проявляет таких наклонностей.

— Каледон, открой глаза, — голос Натали изменился. — Кэлвин уже сейчас ужасно испорчен! Я люблю его так же, как Стюарта, но он и Дороти порой ведут себя ничем не лучше. Как ты можешь этого не замечать? Или... Ты замечаешь, но зачем-то нарочно разделяешь их? Я же вижу, ты ненавидишь Стюарта! Даже мой отец не относился так к Стивену, а ведь тот ему не родной и в детстве был несносным. Каледон... В чем причина на самом деле? За что ты возненавидел невинного ребенка, твоего собственного сына?

Она призадумалась.

— Наши дети отличаются только внешностью. Кэл, неужели я тебе так противна?

Тут он смог чистосердечно рассмеяться.

— Ну нет, нет. Ты моя милая маленькая женушка. И ты не сделала мне ничего плохого, а я не идиот, чтобы ненавидеть без причины. Выкинь из головы глупости.

Теперь и из-за Руфи у Натали прибавилось огорчений. Каледон посочувствовал бы жене, но, во-первых, его бизнес шел в гору, и ему некогда было отвлекаться. Во-вторых, он напряженно ждал, когда же наконец сработает план Айзека, Гибсон больше не будет стоять на пути Кэла к Гертруде.

Несмотря на занятость Каледона, на эпидемию, они виделись чаще, чем прежде: семьи ездили друг к другу в гости. После пикников и совместного отдыха на пляже осталось немало фотографий, и Каледон любил в тайне от жены их рассматривать. Как хороша была Гертруда в купальном костюме или в легком платье и широкополой шляпке! С каждым разом она казалась ему все желаннее, но приходилось сдерживать себя. Каледон вместо этого старался завоевать ее доверие, как друг, выслушивал ее мнение, поддерживал в спорах. Пару раз подарил ей коробку конфет. Она вроде бы стала больше доверять ему, держалась естественно и непринужденно. Гибсон оказался тем еще простофилей и даже не замечал, что у него могут вырасти рога.

...В тот же день, когда Натали узнала новости насчет Руфи, вечером, позвонила Гертруда. Каледон взял трубку, едва сумев скрыть замешательство и торжество.

У нее был глухой, тихий голос человека, оцепеневшего от ужаса.

— Стивена арестовали. Только что. Полиция его обвиняет в каких-то махинациях. Каледон, я не понимаю.

— Арестовали? Когда?

— Час назад его увезли. Был обыск. Стив говорит, что это какая-то ошибка... Может. это и вправду только ошибка?

"Да, да, получилось!"

— Не волнуйся. Знаешь, — Каледон понизил голос, — не хотелось бы говорить об этом при Натали. Я не хочу ее расстраивать раньше времени. Давай я приеду к тебе завтра, договорились?

— Приезжай, — голос Гертруды оборвался. — Мне слишком страшно одной.

Внутренне ликуя, Кэл положил трубку.