Просто быть рядом (джен)

Каждый ребенок мечтает о настоящей семье, жаждет любви и заботы родителей, из кожи вон лезет, чтобы заслужить похвалу отца и теплую улыбку матери. В большинстве случаев мечты детей осуществляются с их появлением на свет. Родители гордятся своими чадами, принимая их такими, какие они есть.

Гарри также мечтал о настоящей семье. Но почему-то исполнение желания сразу пошло наперекосяк. Мама и папа умерли, а за воспитание мальчика взялась сестра его матери и ее муж. И все бы ничего, ведь Гарри готов был дарить им всю свою любовь, отдаваясь без остатка, однако ни тетя, ни дядя не оценили стараний племянника. Они всегда были холодны с воспитанником, а порой резки и грубы, вечно сравнивая его с родным сыном Дадли и ставя того в пример. Непонимание отражалось на маленьком круглом личике малыша всякий раз, стоило Дурслям начать нападать на него. Почему они относятся к нему совсем не так, как к Дадли?

Подобное отношение — обычное явление? Дети долгое время заслуживают расположения взрослых, прежде чем те начнут их любить? Значит, кузен нашел к тете и дяде подход, а он нет?

И вот, покинув чулан под лестницей, Гарри тайно следил за Дадли, норовя выведать его секрет, но, кроме стандартных приемов — громких истерик и раздражающих капризов — младший Дурсль ничего не демонстрировал. Получается, что дядя и тетя любят визги и слезы? Рискнув попробовать, Гарри лишился ужина и был отправлен в чулан под замок.

После этого случая, мальчик серьезно задумался. Его не оставляло неприятное ощущение, будто дело не в испытаниях, которые ему нужно преодолеть, чтобы завоевать любовь тети и дяди, а в нем самом. Подозрения усилились, когда на детской площадке он наблюдал безграничную любовь и порой чрезмерную заботу каждого находящегося там родителя к своим детям. Видимо, дело действительно было в Гарри. Он никак не мог понять, чем заслужил такое отношение Дурслей? Несмотря на достаточно большой по меркам мальчика возраст (целых 6 лет!), вспомнить свои детские ошибки у него совсем не получалось.

Однажды Гарри решился подойти к тетке и прямо спросить ее. Если правда выяснится, возможно, получится исправиться и все-таки понравиться единственным родственникам. Наверное, все началось с писанья в постель. Его очень сильно ругали тогда. Но он больше так не делает, а значит, они в скором времени остынут и простят его!

— Тетя Петунья…

— Чего тебе? — недобро развернулась к нему худая высокая женщина с лошадиным лицом. — Не видишь, я занята!

В телевизоре в этот момент заиграла какая-то слащавая мелодия, и темноволосый мужчина пылко поцеловал стоящую перед ним женщину. Гарри скривился.

— Я хотел вас спросить…

— Спрашивай и проваливай, — в отличие от него миссис Дурсль пребывала в полном восторге от разыгранной сцены. — Если я правильно помню, ты еще не убрался на кухне, бездельник!

Нет! Он убрался! Только им опять не понравилось.

— Почему вы меня не любите? — грустно спросил Гарри. — В чем я виноват?

— В самом факте своего существования! В том, что моя сестра — твоя мать — померла вместе со своим неудачником-мужем, а тебя подкинули нам! А теперь уходи и не мешай смотреть мой любимый сериал!

Гарри дернулся, словно ему с разворота влепили пощечину. Несколько неуверенных шагов назад, подальше от этой женщины. Нет, это неправда! Все, что наговорила тетя…нет, она врет! Однако поступки и действия его родни говорили за себя, они только терпели присутствие Гарри, и как бы он ни бился, как бы ни пытался изменить ситуацию, все останется на своих местах. Забота…любовь…он никогда не узнает, каково это — быть любимым и нужным. В одно мгновение погасли самые яркие надежды, образы счастливых тети Петуньи и дяди Вернона, обступивших не менее широко улыбающихся Дадли и Гарри. Он не появится на их семейных фотографиях. Нет ему места на них.

Чувствуя, наворачивающиеся на глаза слезы, Гарри убежал в чулан, где весь оставшийся день проплакал в подушку, заглушая всхлипы и громкие рыдания. Да, он все еще был ребенком, однако детская наивность померкла, уступая место скрытности.

Постепенно мальчик разучился любить Дурслей, перестав гнаться за их расположением. Верить в сказки больше не хотелось, и, тем не менее, иногда Гарри позволял себе помечтать: когда-нибудь на порог дома №4 взойдет мужчина или женщина и заберет его далеко отсюда, туда, где ему улыбнутся и ласково погладят по волосам, где у него будет маленькая, но светлая комнатка, а не темный и тесный чулан.

* * *

Отношение Дурслей к нему не поменялось, наоборот, казалось, стало еще хуже. Пойдя в школу, Гарри еще раз убедился в бесполезности своих мечтаний, даже самых незначительных. Не попади он в один класс с Дадли, возможно у него и появился бы шанс с кем-то подружиться, а так это оказалось бесполезно с самого начала — кузен постарался на славу оговорить брата, и теперь никто не хотел не то, что дружить — просто поговорить с ним. Учителя тоже подозрительно смотрели на мальчика в поношенной и мятой одежде, обвиняя его во всех случающихся в классе неприятностях. Дурсли охотно подливали масло в огонь, жалуясь на непослушного племянника с дурной наследственностью. Школа перестала быть спасением от одиночества, превращаясь еще в одно место неприязни.

Только запираясь в чулане со старыми, сломанными солдатиками, Гарри успокаивался, погружаясь в мир придуманной им игры, оставляя там накопленную в течение дня обиду. Интересно, почему никто из взрослых не видит его настоящего? Почему все верят тете Петунье и дяде Вернону? А как же несносный характер Дадли? Подобные мысли обычно оканчивались ненавистными слезами и жалостью к себе.

Ничто не могло растопить ледяное сердце его родственников, даже болезнь. Гарри болел в одиночестве, лежа в чулане и глядя в потолок. Никто не приходил проведать его или померить температуру. Одна сомнительная таблетка от простуды, и мальчик был предоставлен сам себе. Ночи с повышенной температурой больше всего страшили Гарри. Он оказывался беззащитен перед кошмарными снами и совсем печальными мыслями, перед слишком дерзким желанием внимания к себе, чтобы легче пережить невыносимый жар горячего тела.

Проваливаясь в беспокойный сон, мальчик постоянно звал маму, хоть и знал, что она никогда не придет.

— Мамочка… — неродное слово снова сорвалось с языка. — Мама…забери меня отсюда!

А на следующее утро Гарри просыпался и вне зависимости от самочувствия, шел в школу, подгоняемый тетей или дядей, желающими поскорее избавиться от надоедливого присутствия племянника.

Хуже некуда? Гарри долгое время так думал, особенно если не успевал выздороветь за один день, пока с ним не случилась неприятная история, полностью перевернувшая отношение родственников к нему с ног на голову, причем по-прежнему не в лучшую сторону.

Ему едва исполнилось девять лет, когда с ним начали происходить странные вещи, объяснения которым мальчик, как ни старался, найти не мог, а спрашивать у тети и дяди не собирался. Зачем лишний раз провоцировать скандал? За жизнь, прожитую с Дурслями под одной крышей, он четко уяснил главное правило: смолчишь — целее будешь, и может быть, даже получишь на ужин заветную гренку с золотистой корочкой.

Тетя Петунья никогда не любила его торчащие в разные стороны волосы и постоянно делала замечание, стоило Гарри утром выйти из чулана. Но сколько бы племянник ни причесывался, волосы продолжали беспорядочно топорщиться на голове, раздражая все сильнее и сильнее. Не выдержав, миссис Дурсль загорелась навязчивой идеей отстричь у племянника треклятую шевелюру.

Всю ночь Гарри переживал, опасаясь реакции одноклассников на новую прическу, совершенно ему не подходящую. Заснув в страхе и проснувшись на следующее утро, мальчик изумленно уставился в зеркало, висящее в ванной, на свою…лохматую голову. Как будто и не стригся вовсе. Ярость тетки не знала границ в тот день, хоть Гарри понятия не имел, в чем именно виноват.

В следующий раз «невероятное» произошло, когда он, очень расстроенный минувшим днем в школе, играл в солдатиков. В тишину, разбавляемую тихим постукиванием игрушек о пол и приглушенным бормотанием телевизора на кухне, ворвался звонкий треск бьющегося стекла. Недоумевая, Гарри отложил солдатиков, собираясь посмотреть, в чем там дело, но тут в коридоре раздался громкий топот ног, и дверь резко распахнулась, пуская в темное помещение яркий свет и тень огромной фигуры дяди Вернона. Приглядевшись, мальчик испуганно отпрянул: озлобленное лицо дяди способно было напугать самого страшного злодея из фильмов ужасов, которых так боится Большой Дэ. Гарри не успел понять, насколько сильно он напуган — дядя схватил его за шиворот длинной рубашки огромной толстой рукой и выволок в коридор.

Сила рывка вышла слишком резкой, поэтому круглые запотелые очки слетели с носа мальчика.

— Дядя Вернон, что…

— Ах ты, неблагодарный сопляк! — взревел Дурсль, впечатывая племянника в стену.

— Подождите, я не понимаю… — несмотря на боль в спине, Гарри старался утихомирить бушевавшего родственника. Он никогда не видел того настолько взбешенным, и сейчас ему стало по-настоящему страшно.

— Ты разбил любимую вазу Петуньи, маленький урод!

— Нет! Дядя Вернон! — мальчик отчаянно замотал головой, с растущей паникой подслеповато смотря в расплывчатые бешенные глазенки дяди. — Это не я! Я все время сидел в чулане! Вы же сами…

— Все-таки кровь твоих отвратительных родителей проснулась и в тебе! — Дурсль будто не замечал мольбы в глазах племянника, призывающего его к здравому смыслу и капле логики. — Бедная Петунья так огорчится… Ну ничего, я выбью из тебя всю вашу дурь!

Металлический лязг, а затем удар. Гарри вскрикнул от неожиданной жгучей боли и схватился за задетую ремнем брюк руку, плотнее прижимаясь к стене, прекрасно осознавая, что это не спасет от гнева старшего родственника. Мужчину не остановили наивное недоумение и страх маленького мальчика, а даже…позабавили.

Вновь и вновь тяжелый ремень рассекал воздух, опускаясь на незащищенные места на теле племянника. Всхлипывая, Гарри сжался в комок, закрывая ладошками горящее и пульсирующее от боли лицо, по которому тоже умудрились попасть ремнем. Он пытался уберечь себя от ударов, однако дядя взрослее него и сильнее, ему не помеха жалкие детские потуги. Гарри не понимал. Глотая слезы и давясь рыданиями, мальчик совершенно не понимал, в чем виноват. Почему ему не поверили, если он говорил искренне? Как можно разбить вазу, находясь в чулане? Нелепость, граничащая с фантастикой.

Последний, самый болезненный удар повалил зареванного Гарри на пол.

— Еще раз что-то подобное выкинешь, Поттер, пожалеешь, что родился на свет! — спрятав ремень, дядя затолкал племянника обратно в чулан и запер дверь на замок.

Продолжая всхлипывать, мальчик вцепился в подушку, словно она была его спасителем. Тело горело, а в голове творился настоящий кавардак, постепенно расставляющий мысли по своим местам.

В одной книге, посвященной древним странам, он прочитал, что в Спарте младенцев со слабым здоровьем сбрасывали со скалы, дабы они не стали обузой в войне с другими городами. В военное время требовались исключительно здоровые и крепкие душой и телом мальчики, которые сумеют не только удержать оружие в руках, но и управлять им. Слабый ребенок приравнивался к женщине, бесполезной в бою и предназначенной только для рождения потомства — будущих солдат для армии. А слабый мальчишка…от него не было никакого проку.

Может, и Гарри в детстве был слабым, перенеся какую-то неприятную болезнь? Поэтому его ненавидят? Он обуза, от которой нельзя избавиться. Мир затухал в восприятии мальчика, закрашивая яркие краски блеклым серым цветом. Уж лучше бы он родился в Спарте и полетел со скалы, тогда бы о нем просто забыли, не успев возненавидеть за само его существование.

Крепко сжимая подушку, мальчик силился ощутить ласковые прикосновения мамы и папы и представить себе их заботу. Но подушка не умела говорить, не умела отдавать тепло, согреваясь только под его руками, не помогала ему вспомнить ту любовь, которую наверняка дарили ему родители перед гибелью. А так хотелось почувствовать ее — прямо сейчас, когда ломит тело, когда он так остро нуждается в поддержке, убедившей бы его, что он не урод и не зря родился на свет.

Продолжая плакать, Гарри провалился в кошмар, именуемый дядей Верноном, с животным остервенением наносящим удар за ударом по его голому телу, сыпля унизительные оскорбления, и смеющимся над беспомощностью племянника.

С тех пор любая странность вызывала вспышку ярости у Дурслей, и всегда виноватым выставляли Гарри. Тетя обычно влепляла ему сильную пощечину и отправляла в чулан без ужина, дядя Вернон бил ремнем или один раз даже ногами, а Дадли во всю пользовался вседозволенностью и изводил кузена вне дома, нападая на него вместе со своими дружками.

Гарри начал панически бояться «невероятностей», пусть они случались редко, но их последствия пронизывали до дрожи сознание мальчика, заполняя страхом. Все волшебство, сопровождающее «их», пропадало, уступая место суровому наказанию, грозящему ему, если узнают родственники. И сегодня «невероятность» снова случилась: на перемене Дадли выловил кузена и попытался избить, однако Гарри исчез в самый разгар избиения и появился на заднем дворе школы.

Теперь он нарочито медленно шел домой, страшась разборок дома: а то, что они будут, не вызывало ни малейших сомнений. Дадли с удовольствием пожалуется родителям на очередное уродство Гарри, стоившее ему отбитой о стену руки. С тяжелым сердцем мальчик представлял себе последствия приукрашенного рассказа кузена. Все снова пропитается отчаянием и неумелой жалостью к себе, несколько раз всплывет легкая зависть к детям, чьи родители безоговорочно любят их, дарят подарки на день рождения и рождество, беседуют с ними за ужином о всяких мелочах. Но больше всего не хотелось испытывать на себе злость дяди. Это…так больно.

Мальчик затормозил возле дома, вглядываясь в окна, ведущие на кухню. Может, не стоит входить, пока его не хватились? Побродить где-нибудь? А что, если вернуться домой, когда родственники лягут спать? Вряд ли они будут за него волноваться.

Негромкое мяуканье привлекло внимание Гарри. Посмотрев на забор, он обратил внимание на лежащую на нем полосатую кошку, внимательно изучающую его. Мальчик несмело улыбнулся незваной гостье и, решившись подойти ближе, погладил ее по мягкой шерстке.

— Привет, откуда ты взялась?

Кошка мурлыкнула, подстраиваясь под его руку.

Разумеется, животные не умеют разговаривать, однако улыбка все равно сделалась шире. Просто потому, что кто-то, неважно, человек или этот милый зверек, захотели его послушать.

— А я, вот, из школы пришел…знаешь, я не очень хочу домой.

Его слова встретили плавным вилянием длинного гладкого хвоста, должно быть, ей очень нравились ласки.

— Я боюсь, что дядя рассердится на меня, потому что я сделал «невероятность», а он не разрешает «их» использовать. Если бы я знал, как «они» отключаются…

— Поттер!!!

Гарри дернулся, а кошка зашипела, наверняка напуганная громогласными воплями дяди Вернона.

— Иди сюда, щенок неблагодарный! Сейчас же!

Послышалось тихое шипение мохнатой гостьи. Гарри отвернулся от кошки и двинулся к стоящему на пороге рассвирепевшему Дурслю. Ноги налились свинцом, каждый шаг давался с трудом, словно невидимый барьер удерживал мальчика, оберегая от злобного родственника и преграждая путь. Жаль, что защита длилась недолго, ведь Гарри все равно дошел до дяди Вернона, полностью поглощенный промозглым страхом.

Все прошло по самому кошмарному сценарию. Гарри еще ни разу не чувствовал себя так плохо, как после этих побоев.

* * *

А потом…вдруг все изменилось. Жизнь Гарри потекла по новому руслу, выбрав иное направление пути. Несколько часов спустя в дом Дурслей заглянул одетый в странную одежду старик с длинной бородой — директор некой школы Хогвартс — Альбус Дамблдор. Мальчик смутно понимал, о чем говорил этот человек, в сознание закралось лишь его предложение навсегда покинуть дом №4 и начать жить с новым опекуном, которого седовласый старик выбрал для него. Гарри согласно кивнул головой, стараясь выдавить из себя улыбку. Было неправильно довериться незнакомому человеку, но откуда-то тот хорошо знал мальчика, и он рискнул поверить, кроме того…на него никто еще не смотрел с такой…заботой и волнением.

Гарри не помнил, как они добрались до нового дома, где мальчику теперь предстояло жить. Ему почудилось, или путь действительно занял не больше… пары секунд, но такого же не могло быть, верно? Он толком не успел представить себе нового опекуна и осмыслить причины, по которым тот согласился заботиться о нем. Мальчику с трудом верилось в то, что на свете действительно существуют люди, знающие его.

Увидев нового опекуна, Гарри сдавленно пискнул, крепче вцепившись в рукав мантии старика, словно прося защитить его от этого человека. Все несмелые мечты, всплывавшие в голове мальчика, разбились о ледяные стены отчуждения, окружающие встретившего их молодого мужчину. Незнакомец с самого первого момента появления внушал ужас: высокий, худой, узкое лицо с желтоватой кожей, и длинным, похожим на ястребиный клюв носом, с черными как ночь немытыми волосами, спадающими на лицо, он походил на… летучую мышь. Для более полной картины мужчине не хватало черной мантии, как у странного старика, но даже обычные черные брюки и темно-синяя рубашка, надетые на нем, придавали отпугивающий вид.

— Знакомься, Гарри, это Северус Снейп, профессор в Хогвартсе, про которого я упоминал, — лучезарно улыбнулся директор, делая вид, что не замечает замешательства мальчика. — Он любезно согласился позаботиться о тебе вместо твоих родственников. Я искренне надеюсь, что вы с профессором Снейпом найдете общий язык.

Гарри скептически посмотрел на старика.

Проведя всю сознательную жизнь с родственниками, ненавидящими его, мальчик хорошо научился распознавать скрытую неприязнь к себе. Глядя на молодого мужчину, Гарри явно различал исходящее от него недовольство и угрозу, причем его враждебность могла поспорить с ненавистью Дурслей и, честно сказать, мальчик затруднялся определить победителя в этой борьбе. Зачем же Дамблдор привел его к этому человеку, если тот испытывает к нему столь отрицательные чувства? Может это шутка или какая-то ошибка? Нет, не похоже.

Пока Гарри размышлял, взрослые закончили разговаривать, и директор, попрощавшись с обоими и пожелав им счастливого времяпрепровождения, ушел, весело что-то напевая себе под нос. Он и в самом деле оставил Гарри наедине с молодым мужчиной. Но почему? Неужели мальчик не заслуживает ничего, кроме презрения. Тоска защемила сердце, обматываясь вокруг него тонкими невидимыми нитями.

Замкнутый круг…

Гарри вновь блуждал по знакомой выцветшей дороге ненависти, изредка разбавляемой небольшими порциями детских надежд, однако рано или поздно путь все равно приводил мальчика к враждебности со стороны окружающих: Дурсли, школа, а теперь и новый опекун, в чьих глазах без сомнения читались все те же отрицательные эмоции.

Замкнутый круг, которому не будет конца…

— Итак, Поттер, перейдем сразу к делу, — профессор Снейп заговорил так неожиданно и тихо, что Гарри не сразу услышал его, а когда услышал, вздрогнул и весь обратился в слух.— Имейте в виду, я не был в восторге от идеи стать вашим опекуном, поэтому ваше пребывание в этом доме — вынужденная мера. Посмеете ослушаться, вернетесь обратно к своим ненаглядным родственникам и мне все равно, что скажет на это директор. Избалованных мальчишек, вроде вас, я терпеть не намерен, вам ясно?

— Д-да, сэр, — Гарри вжал голову в плечи, чувствуя себя абсолютно беззащитным перед этим мужчиной.

— Шуметь и разбрасывать где попало ваши вещи в этом доме также запрещено, поэтому даже не пытайтесь, иначе пожалеете, понятно? — Снейп внимательно следил за Гарри, снова и снова жалея и раздражаясь от того, что поддался на уговоры директора и позволил отпрыску Поттера появиться в своем доме.

Мальчик едва заметно кивнул и уставился в пол.

— Хорошо. Дальнейшие правила обсудим завтра утром, а сейчас отправляйтесь к себе в комнату и ложитесь спать. Надеюсь, вы в состоянии самостоятельно подняться на второй этаж и найти там вторую комнату слева?

Такой бурной реакции профессор не ожидал. Гарри резко поднял на него взгляд, и мужчина заметил в зеленых глазах явное недоумение и удивление.

— В чем дело, Поттер? — сердито поинтересовался мужчина. Маленький паршивец еще не видел своей комнаты, а уже чем-то недоволен? Какая наглость!

— Простите, сэр, но вы точно уверены, что мне на второй этаж? — тихо спросил Гарри, боясь ошибиться или неправильно понять услышанное.

— Уверен, еще вопросы?

— Сколько раз за ночь я могу выходить в туалет?

Вот этот вопрос застал Северуса Снейпа врасплох.

— Сколько надо, столько и выходите. Черт возьми, Поттер, что за странные вопросы?

— Простите.

Нет, поведение мальчика не походило на поведение избалованного ребенка. Мальчишка с самого начала выглядел зашуганным и каким-то дерганным. Когда Снейп говорил с Дамблдором чуть на повышенных тонах, он обратил внимание на то, как Поттер перестал их слушать и растворился в каких-то своих мыслях, как сжались маленькие кулаки и затряслись руки. Что-то не так было с мальчишкой. Хотя возможно, он просто привык к любви и роскоши, и поведение нового опекуна стало для него неожиданностью?

— Посмотрите на меня, Поттер.

Никакой реакции.

— Сейчас же!

Зеленые глаза неохотно поднялись, встречаясь с черными. Казалось, прошла вечность, прежде чем мужчина прервал зрительный контакт, выпуская Гарри из поля зрения, однако на самом деле не прошло и нескольких секунд. Мальчик испуганно следил за опекуном, не зная, чего от него ожидать. А вдруг он ударит его, как дядя Вернон?

Снейп молчал, неторопливо водя длинными пальцами по губам и о чем-то размышляя, затем устало вздохнул и снова поймал цепким взглядом напряженную фигурку подопечного.

— Пойдемте, Поттер.

Приблизившись к Гарри, мужчина осторожно взял его за руку. Мальчик удивленно посмотрел на опекуна, но тот игнорировал посланный ему взгляд. Может не стоит заострять на этом жесте внимания? Как и на тихих проклятиях, посланных Снейпом в адрес его родственников и директора. Он ведь ничего не знает о «большой любви» Дурслей к своему племяннику. Для всех, и для него в том числе, Гарри так и останется избалованным мальчишкой со странностями.

Шло время, и Гарри начал понимать, что жизнь под опекой профессора Снейпа нравится ему куда больше, чем жизнь с Дурслями. Нет, его отношение к Гарри нисколько не изменилось: профессор вел себя холодно и отстранено, его взгляд были полны презрения, а комментарии — яда. Мальчик все еще боялся мужчину, его обманчивого тихого голоса, таящего в себе скрытую угрозу такого масштаба, что громкие вопли дяди Вернона и близко не стояли. Одновременно со страхом в сердце мальчика поселились и теплые чувства, объяснение которым нормальный человек вряд ли бы смог найти. Но Гарри никогда и не считал себя нормальным, постоянно слыша от Дурслей, какой он моральный урод. Огромная благодарность наполняла маленького мальчика.

Все началось еще с первого дня пребывания Гарри в новом доме, когда Снейп позволил ему переступить порог его комнаты. Лишь одно это доброе дело подняло профессора в глазах мальчика, оставляя родственников далеко позади. У него никогда не было ничего своего, а теперь он владел не какой-то там потрепанной одежкой или сломанной игрушкой, а целой комнатой. Комната Гарри Поттера…как непривычно звучит. Но на этом добро, исходящее от нового опекуна не закончилось: перед тем, как дать мальчику возможность приготовиться ко сну, профессор Снейп смазал какой-то мазью те места на теле Гарри, по которым прошлись кулаки и ремень дяди Вернона. Интересно, откуда он узнал? И почему не оставил все как есть? Это и есть забота? Как же стало тепло на душе и так легко, будто паришь в воздухе.

Профессор Снейп не любил Гарри, но не переставал заботиться о мальчике в свое свободное время. Он специально для него составил распорядок дня, кормил три раза в день, покупал ему одежду, принадлежности для школы, а когда началась учеба, каждый раз сопровождал подопечного до самого здания и обратно домой, проверял его домашнюю работу. О большем мальчик и не смел мечтать. Опекун вел себя с ним словно настоящий родитель, идеально выполняя все обязанности. О чем еще мальчик мог мечтать? О любви со стороны Снейпа? Но забота давала Гарри уверенность в завтрашнем дне. Один неверный шаг, и любовь превратится в ненависть, а забота никуда не денется, верно? Гарри с удовольствием поддерживал порядок в комнате, а по возможности и в доме, лишний раз не попадался мужчине на глаза, готовил ужин, когда опекун задерживался на работе допоздна. Он очень старался не быть обузой. Не хотелось утомлять профессора, который за несколько месяцев сделал для него столько, сколько не сделали Дурсли, воспитывая племянника целых девять лет.

Однако сердцу не прикажешь, особенно детскому, постоянно ищущему любви и поддержки. Мрачный профессор постепенно заменял Гарри отца, которого у мальчика никогда не было. Да и как может быть иначе? Редкие молчаливые вечера у камина (Гарри за учебниками, мужчина с какими-то своими книгами), попытки порадовать опекуна скромным ужином и чистотой в доме. Все это приносило Гарри огромную радость и одновременно сильно огорчало, ведь его не любили как собственного сына, о нем только заботились.

А еще Снейп воспринимал мальчика как…личность, а не как пустое место или прислугу. Гарри всегда мог обратиться к профессору за помощью, если он случайно поранился, ударился или подцепил какую-нибудь болезнь. При подобных проблемах опекун велел Гарри немедленно идти к нему, но мальчик понял это не сразу, на собственной шкуре испытав гнев профессора Снейпа.

* * *

Гарри рылся в кухонном шкафу, силясь отыскать хоть какое-нибудь лекарство от внезапно обрушившейся на него болезни. Легкое недомогание, проигнорированное вечером, переросло в сильный жар ночью. Было далеко за полночь, когда мальчик окончательно понял, что заболел. Однако будить опекуна он не решился, помня, каким уставшим тот вернулся из школы. Гарри знал, где хранились лекарства у тети Петуньи, возможно, профессор Снейп держит их там же? Собравшись с силами, мальчик спустился вниз, достал из чулана лестницу и отправился на кухню, даже не задумываясь о том, что имеет весьма скудные представления о лечении.

Ни в одном шкафу, ни на одной полке не нашлось таблеток или каких-то специальных сиропов. Видимо, мужчина хранил лекарства в другом месте, неизвестном Гарри. Что же теперь делать?

Разочарованный и слегка разозленный Гарри медленно закрыл дверцу последнего шкафчика, и тут кухню резко заполнил яркий свет. Едва не свалившись от неожиданности, мальчик покрепче вцепился в стремянку и тут же наткнулся на наигранно-равнодушный взгляд опекуна, наблюдавшего за ним с обманчиво-спокойным выражением лица. Но Гарри знал — профессор Снейп пребывает в ярости, и даже нелепого вида пижама, видневшаяся из-под наспех завязанного черного халата, не спасала положение.

— Так-так, мистер Поттер, не спим ночью? — нарочито растягивая слова, произнес Снейп. — У вас должна быть на это уважительная причина, если вы не хотите столкнуться с моим…неодобрением.

Мальчик вздрогнул, и это не ускользнуло от мужчины.

— Спускайтесь и объясните, почему я застаю вас в два часа ночи, копошащимся в кухонном шкафу?

С трудом передвигая ноги, Гарри слез с лестницы и, дрожа всем телом, повернулся к опекуну.

— Я вас внимательно слушаю, мистер Поттер.

Удивительно, как тихо звучал его голос! Дядя Вернон давно бы перебудил всех соседей криками о том, какой Гарри урод. Хотя в доме Дурслей мальчик и помыслить себе не мог хождение ночью вне своего чулана.

— Я…мне…я хотел…

— Не мямлите, Поттер, — раздраженно бросил Снейп. — Я задал вам четкий вопрос и ожидаю получить не менее четкий ответ.

— Я заболел, сэр, — вяло отозвался Гарри, начиная стучать зубами от холода. Или от страха. — Моя тетя всегда хранила лекарства в кухонном шкафу, вот я и подумал, что и вы тоже.

— Я кажется говорил вам в случае недомогания сразу же обращаться ко мне, — профессор приблизился к мальчику и приложил холодную ладонь к его лбу. — Или элементарные правила не для вас?

Гарри неистово замотал головой и отшатнулся от руки опекуна, по привычке ожидая подзатыльника или удара.

— Я не хотел тревожить вас по такому пустяку, сэр. Вы же устали и…

— Не вам судить, Поттер, — строго сказал мужчина, поплотнее запахивая черный халат. — Сейчас же идите в постель.

Гарри ничего не осталось, кроме как подчиниться. Он ослушался профессора, проигнорировав введенные им правила, поэтому заслужил провести ночь без лекарства, отдаваясь в руки не знающей жалости болезни. А после его наверняка запрут в комнате или отправят в чулан к швабрам, ведрам и крысам. Достойное наказание для виновного.

Укрывшись одеялом, мальчик честно попытался уснуть, но ломота мышц, только-только начавшее саднить горло, горящее тело и расплюснутая как под тяжестью кирпичей голова не способствовали успешному засыпанию. То отбрасывая одеяло прочь, то укрываясь с головой, Гарри никак не мог найти удобное для себя положение.

Снова захотелось плакать.

Загнанные вглубь эмоции срывались с цепей, напоминая о своем существовании. Сколько раз Гарри уверял себя, что ему не важна любовь взрослых, что не имеет значения, читают ли ему сказки на ночь или нет, что переживать кошмары ему всегда придется в одиночестве. Желание быть принятым переполняло мальчика. В нем просыпалась острая тоска по родителям. Почему его не было с ними в машине в тот роковой день? Тогда бы ему никогда не пришлось выбирать между заботой и любовью, смиряясь со своим уродством и отдавая явное предпочтение заботе. А так ли это? Сердце жаждало любви, о которой Гарри почти ничего не знал.

Легкий скрип двери, ведущей в его комнату, напугал мальчика. Вытерев слезы краем простыни, Гарри выглянул из кокона, сотворенного им с помощью одеяла. Профессор Снейп уверенным шагом вошел в комнату и, остановившись возле изголовья его кровати, протянул ему флакон с какой-то жидкостью зеленого цвета.

— Пейте, Поттер.

— Что это? — спросил мальчик, переводя взгляд с флакона на опекуна.

— Лекарство от вашего недуга.

Гарри удивленно уставился на емкость с жидкостью, оказавшуюся в руках, но его поражал вовсе не цвет, а тот факт, что профессор принес ему лекарство, несмотря на проявленное им непослушание.

Неужели?..

Мальчик залпом выпил содержимое, морщась от горького привкуса лекарства.

Снейп протянул Гарри еще какую-то склянку.

— А это, чтобы быстрее уснул, Поттер, — ответил он, опередив новый вопрос Гарри.

Мальчик молча выпил гадкую на вкус жидкость и, скривившись, вернул опекуну флакон.

— Теперь засыпайте, — бросил Снейп, видимо намериваясь уходить. — Ваше наказание я озвучу завтра.

«Останьтесь, сэр, пожалуйста!» — хотелось попросить, если надо, умолять, даже дополнительное наказание не пугало. Лишь бы сгладить одиночество хоть на какое-то время…

— Спокойной ночи, сэр. — вместо этого тихо произнес Гарри и торопливо повернулся к стене.

Мальчик ненавидел эти свои слабости! Он всегда знал, что никому до него нет дела.

Погода часто плачет осенью, скучая по ушедшим теплым дням. Прозрачные слезы — дождевые капли, омывая землю, призывают погрустить вместе. Но кому какое дело, когда сидишь у весело потрескивающего на черных головешках огня в камине? И плевать на громкие стуки и завывания ветра, срывающего беззащитную листву.

Раздались тихие шаги, и едва уловимый глухой скрип. Но не от закрывающейся двери, а от ставящегося рядом с кроватью стула.

Это правда? Он не ослышался? Профессор Снейп действительно решил остаться с ним? Гарри не смел поверить, не желал поворачиваться и проверить, боясь разочароваться. Лучше слепо надеяться и ощущать, как душа согревается, наполняясь теплотой добрых чувств. Еще никогда Гарри не переполняло столько радостных эмоций. В этой, граничащей с правдивой реальностью фантазии он не был пустым звуком. Мерзкий недуг постепенно отступал на второй план, уступая место приятной сонливости. В лекарствах ли дело? Точного ответа он не знал, однако то спокойствие, которое испытывал мальчик, веря в оставшегося с ним опекуна, играло самую важную роль. Впервые в жизни Гарри чувствовал себя в полной безопасности. Он и в самом деле был счастлив.

— Спасибо вам, профессор, — едва ворочая языком, молвил Гарри, проваливаясь в пучину сна.

Ответом ему была тишина, разбавляемая все тем же глухим стуком и звуком удаляющихся шагов.