Рональд М. Уизли (джен)

Несколько лет назад — кажется, так давно, что и вспомнить трудно — Рон мечтал, чтобы его заметили и запомнили. Не как очередного Уизли, не как брата Билла, Чарли, Перси или близнецов, а именно как Рона. И чтобы для него, именно для него в гостиной устроили вечеринку вроде тех, какие устраивают для команды, когда отмечают победу в матче или кубок сезона. Чтобы из Хогсмида — можно с кухни, но из Хогсмида круче — притащили сладости и сливочное пиво, чтобы его встретили аплодисментами, чтобы все хотели с ним поговорить...

Скорее всего, именно это ждет Мальчика-Который-Нашел-Василиска-И-Выжил, но Рона нынешнего это совсем не радует. Меньше всего ему сейчас нужен шум: у него есть задание от МакГонагалл, у Джинни, возможно, есть к нему разговор, у Гарри есть какие-то очень важные новости, а у Гермионы... ну, он не удивится, если у Гермионы для него не только план занятий составлен, но и сводка новостей за все время его отсутствия. Просто затем, чтобы он не чувствовал себя потерявшимся во времени и как можно легче влился в жизнь, и Рон даже готов с этой сводкой ознакомиться самым внимательным образом — просто потому что Гермиона старалась для него и нельзя дать ее труду пропасть, — но чуть позже. Сейчас ему нужно немного одиночества, чтобы собраться с мыслями.

Хорошо, что выписывают их утром: все однокурсники на уроках, можно тихонько собраться и мышью проскользнуть через общую палату. В самом больничном крыле, к счастью, до Рона никому нет дела: старшекурсник, весь обмазанный густым зельем от ожогов, просто спит; какие-то девчонки курса с четвертого сидят, отвернувшись от прохода, и на звук открывающейся двери вздрагивают и как-то съеживаются, явно не желая, чтобы их кто-то видел; вратарь Хаффлпаффа, полулежа на кровати, листает маггловский комикс. Только Дункан, стоящий у стола мадам Помфри, замечает его, и то лишь когда Рон подходит.

— Все в порядке, мистер Уизли? — спрашивает мадам Помфри, поднимая голову от своего журнала; в верхнем углу страницы крупно выведена дата — четвертое марта. А он помнит конец января...

— Да, спасибо.

— Тогда идите; новое расписание получите завтра утром у своего декана.

Завтра так завтра. Похоже, МакГонагалл решила подарить им день на размышления и повторение пройденного; Рон полагает, что в этом есть смысл. Ему и правда есть о чем подумать, а еще есть о чем поболтать с Дунканом без свидетелей.

Выйдя из больничного крыла, они, не сговариваясь, сворачивают в ближайшую нишу.

— Мы ничего особенного не видели, — у Дункана даже шепот чрезмерно громкий, успокаивает лишь то, что в коридоре сейчас никого нет. — Я шел мимо стены с надписью, увидел отражение чего-то желто-черного в латах, а потом ничего не помню... а ты?

— И я, — Рон моргает. Зачем вообще Дункану понадобилось это уточнять? Если только... — Тебе профессор МакГонагалл что-то поручила?

— Не прямо поручила, просто сказала, что тебе можно доверять в серьезных вещах. Понимаешь, в тот вечер, когда на тебя напали, в Хогвартс проник незарегистрированный анимаг...

— Это как?

В прошлом году, когда они лепили легенду для Квиррелла, Рон прочел "Историю Хогвартса", правда, почти все успел забыть. Запомнил только, что не так-то просто проникнуть в Хогвартс без приглашения или не имея на то права. Вот министр и попечители, к примеру, право имеют, а родители студентов — уже нет, их обязательно кто-то из профессоров должен пригласить. Но вот распространяется ли это правило на анимагов в звериной форме, он не помнит.

— Не знаю, профессор сказала, что его нашли уже мертвым. Возле стены с Наследником, — Дункан аж тараторить перестает, видимо, чтобы дать Рону проникнуться серьезностью ситуации. — Понимаешь, к чему я клоню?

— Теперь на этого анимага повесят всех собак, правильно? В смысле, все нападения.

Понять, к чему клонит Дункан, нетрудно: раз труп нашли в замке, стало быть, защиту погибший как-то обошел, а раз он так удобно обнаружился возле места преступления, грех не воспользоваться случаем. Но вот что имела в виду МакГонагалл, говоря об одной оборванной жизни вместо четырех? Она солгала, и жертв василиска было пять — трое окаменевших, два трупа? Но зачем лгать, да еще так топорно и в лоб, почти наверняка зная, что Рон поговорит с Дунканом, и тот расскажет о втором погибшем? Или анимага убил не василиск... но тогда кто или что? Или профессор пыталась Рону на что-то намекнуть, как тогда, с ловчим?

— Ага, то есть уже повесили. Профессор говорит, так будет лучше для всех... не знаю, — Дункан очень по-взрослому вздыхает. — Мне кажется, она ради Джинни это делает...

— А что ты знаешь про Джинни? — "и еще интереснее, чего ты про нее не знаешь?"

Рон подозревает, что МакГонагалл еще и затем попросила для них отдельные палаты, чтобы сообщить каждому строго вымеренную порцию правды и ни словом больше. В самом деле, не стала бы она закладывать Джинни Филчу! Или при Дункане переходить на другой язык, даже если он в курсе дела — это же просто невежливо, в конце концов.

— Как я понял, ее околдовали. Причем не Империусом, а чем-то таким, что обычная проверка не выявляет, поэтому никто ничего и не понял, — Рон кивает, вспоминая, что даже Гул, почуяв неладное, не сообразил, в чем дело. — Она знала, кто стоит за нападениями, но не могла сказать, теперь вот себя винит...

Все верно, если исключить тот момент, что Дункан явно не знает о филактерии. Значит, слова МакГонагалл о четырех жизнях — не прямая ложь, а взвешенная правда, о которой стоит подумать в одиночестве...

— ...а ты?

— Что, извини?

— Я говорю, я не считаю, что Джинни виновата, а ты?

— А... нет, не считаю, — Рон совершенно искренен. "Все мы иногда совершаем ошибки... или даже преступления. И не всегда потому, что нас околдовали, даже чаще всего не поэтому". И ему нравится, что Дункан не торопится обвинять Джинни, хотя мог бы. — Спасибо тебе.

— А, да не за что. Я девчонок знаю — сперва встрянут во что-нибудь, а ты потом разбирайся... Моя сестра вечно какие-то приключения себе находит — что с этим поделаешь, не дуться же на нее...

Пока они выбираются из ниши и идут к башне, Дункан успевает рассказать не меньше семи историй о том, как они с младшей сестрой поочередно встревали в неприятности, и это было бы довольно интересно — кстати, рассказывает он здорово, Рон вот так не умеет, — но сейчас Рон слушает вполуха. В голове вертится какая-то мысль, а ухватить ее не выходит...

— ...и вот идем мы такие самостоятельные, отец рядом прыгает...

— Чего? — Рон очень плохо помнит Дунканова отца, только то, что лицо у него кривое. Но слово "прыгает" режет слух — может, потому что из знакомых Рону взрослых волшебников прыгает, и то почти незаметно, только Аластор Муди, но с ним-то понятно, у него полноги нет. — Как прыгает?

— Да у него просто рука парализована, а в звериной форме получается, что лапа. Поэтому ходит он, когда превращается, вот так — прыг-прыг, прыг-прыг, — Дункан машет ладонью, показывая "прыг-прыг".

— То есть твой отец анимаг? — уточняет Рон, и Дункан кивает. Неуловимая мысль как будто мелькает чуть ближе. — Слушай, извини за вопрос, но если твой отец умрет в звериной форме — что с ним станет?

Дункан пожимает плечами с таким лицом, что Рон чувствует себя очень тупым:

— Превратится в человека, конечно. Это как со всеми заклинаниями — после смерти носителя они прекращают действовать.

— А как тогда поняли, что в Хогвартс проник именно анимаг? Он же был уже мертв... — и если этот человек не занесен в реестр, узнать о его способности профессорам было просто неоткуда.

— Мне не сказали. Может, это потому, что он как-то смог обойти защиту, не повредив ее, а может, есть еще какие-то признаки, но я их не знаю, — и на лице у него написано, что действительно не знает. — Можно в библиотеке поискать, я как раз туда сейчас, а ты?

— Я нет... а тебе удачи.

Ему надо подумать, и он почти с облегчением прощается с Дунканом, дойдя до своей спальни.

Здесь ничего не изменилось, только на Роновой тумбочке больше нет клетки для крысы; Рон проводит рукой по пустому месту — пыли нет, не определить, но ему почему-то кажется, что убрали клетку давно, еще полтора месяца назад.

Одна жизнь вместо четырех... Незарегистрированный анимаг в тот же вечер и в том же коридоре найден мертвым, защита не повреждена... Скабберс?!

Мысль дикая и даже немного жуткая. Это что получается — в Норе столько лет жил чужак, а никто об этом не подозревал, даже Гул ничего не сделал?! С другой стороны, Гул-то как раз мог и сделать... молча, чтобы никого не беспокоить.

Рон снова вспоминает свой последний вечер и почему-то вопросы МакГонагалл.

"Вы постоянно носили крысу в кармане?"

"Ну да, он привык: Перси всегда его так носил, да и Чарли тоже. Скабберс влез мне на плечо, а потом в нагруднике что-то отразилось здоровое, желто-черное, и плечу стало очень тяжело, но обернуться я уже не успел..."

Вот откуда эта тяжесть: Скабберс умер, сидя у Рона на плече, и начал превращаться обратно... да, это жуткая теория, но она, по крайней мере, все объясняет. А еще ее довольно просто подтвердить — можно спросить у Гула, что именно он знал. Или у Гарри с Гермионой — если в Хогвартсе велось расследование, они точно в стороне не остались... и поговорить с ними опять же желательно без лишних глаз и ушей, то есть как можно скорее, пока никто не знает, что Рон выписался и его не пытаются засыпать вопросами. А поскольку его выписку наверняка держат в секрете, уже к концу дня об этом будет знать вся школа, так что действовать надо быстро, пока идут уроки.

По расписанию сегодня у второго курса гербология и зельеварение — ладно, это важно, это пропускать нельзя, — а вот после обеда идет история магии... Гермиона будет ворчать, конечно, что нельзя прогуливать уроки, но даже она согласится, что историю потом прочитать можно. А вот возможность наговориться от души представится им только через пару дней, когда шумиха пойдет на спад... а если прикинуть, сколько отработок светит Рону за полтора месяца на больничной койке — не считая задания от МакГонагалл! — и совместить все это с расписанием тренировок Гарри и подготовки Гермионы к экзаменам, возможно, ждать придется даже дольше.

— Извини, дружище, — бормочет Рон, складывая листок с расписанием и направляя палочку на сундук Гарри, — но ты на моем месте поступил бы так же. Алохомора!

— Рональд Уизли, ты просто... придурок! — шипит Гермиона, отвесив ему подзатыльник. И это после того, как от души повисела у него на шее! Воистину, не поймешь этих девчонок... — Ты понимаешь, как рисковал? Ты же мог погибнуть!

— Ну, я же не знал, что там будет василиск...

— Но ты точно знал, что это опасно, иначе не пошел бы сам! И... и вообще! — она начинает мерить шагами пустой класс. — Мы ходили к тебе на перемене, думали, тебя еще не выписали! Зашли в гостиную, в библиотеку! А ты, оказывается, все это время у класса истории ерундой маялся!

— Не ерундой маялся, а в засаде сидел, — а еще несколько часов пытался приступить к заданию МакГонагалл, но, во-первых, так ничего и не вспомнил — только зря исписал несколько листов — а во-вторых, Гермионе совершенно не нужно об этом знать. По крайней мере, сейчас.

— Это одно и то же! Еще и мантию у Гарри стащил!

— Не стащил, а одолжил, — флегматично поправляет Рон, уворачиваясь от нового подзатыльника. — Вот только что вернул, между прочим.

— С тобой невозможно разговаривать, — качает головой Гермиона, бессильно опускаясь на ближайший стул.

— Не разговаривай, — легко соглашается Рон, и Гермиона, фыркнув, демонстративно отворачивается. — Мне, кажется, потрясающие новости обещали...

Все время, пока Гермиона распаляется, Гарри благоразумно молчит, чтобы не попасть под горячую руку, и вид у него чуть отрешенный, будто мыслями он где-то очень далеко. Но когда Рон обращается к нему, он тут же сбрасывает оцепенение:

— Ага. Ты же знаешь про Скабберса? Ну, кто он?

Хороший вопрос.

— Не сказал бы. То есть я знаю, что он погиб и что он, оказывается, был анимагом... ну и все.

— Ага, анимагом. По имени Питер Петтигрю...

Гарри почти выплевывает это имя, но Рону оно ни о чем не говорит.

— И кто это?

— У отца в школе была компания — Сириус Блэк, Ремус Люпин и этот Петтигрю, так мне рассказали. После школы они продолжили дружить, Блэк, то есть Сириус, оказывается, стал моим крестным... а потом родители погибли. Вскоре после этого в Лондоне случился магический взрыв, по твоему профилю дело, — Гарри невесело хмыкает, комкая мантию-невидимку в руках, — погибли двенадцать магглов, а на месте преступления нашли палочку и останки Петтигрю. Ну и живого Сириуса, который то хохотал, как поехавший, то твердил, что это он во всем виноват, что он убил моих родителей...

— Его слова даже не проверили толком, хотя он явно был не в себе! — Гермиона аж забывает, что она с Роном не разговаривает, слишком уж она зла на авроров прошлого. — Решили, что это он предал родителей Гарри и убил всех этих людей, а теперь сам сознался, и просто посадили в тюрьму, представляешь? А Петтигрю все это время прятался...

Вот такое как раз представить очень легко, хотя и неприятно, и Рон договаривает:

— ...в Норе.

— Да. Я написала твоей маме, спросила у Перси — они тоже ничего не знали, и это на самом деле ужасно — рядом с вами вот так запросто жил убийца, а никто его не обнаружил. Чудо, что он не навредил никому! Знаешь, я даже с МакГонагалл говорила насчет того заклинания, которое она использует, чтобы выслеживать одержимых — мне показалось очень странным, что она не увидела Петтигрю, а оказалось, у этого заклинания очень небольшой радиус действия и оно плохо различает души животных и людей... ну, это она велела у тебя спросить после экзаменов, — тут же обрывает себя Гермиона. — И сказала, что пока рано об этом говорить, но мне стоит обратить больше внимания на теорию заклинаний — возможно, тогда я смогу понять, что в ее заклинании не так, и попробовать его усовершенствовать...

И опять ни слова о филактерии, отмечает Рон. Ай да МакГонагалл! Одного заняла семейной историей, другой подкинула интересную задачку для размышлений, третьему скормила, не называя имен, часть расследования... Ему страшно интересно, что в таком случае она наплела Филчу, но это узнать вряд ли получится, и он возвращается к главному:

— Получается, теперь, раз нашли мертвого Петтигрю, дело Блэка могут пересмотреть?

— Уже пересматривают; по крайней мере, удалось доказать, что маму с отцом предал не он. Пока его держат под стражей, но нам уже разрешили переписываться, — Гарри улыбается. — Он довольно странный, если судить по его письму, но не страннее тебя. Так что, возможно, у меня скоро появится крестный...

— Дружище, да это же отличная новость! — теперь очередь Рона лезть обниматься; впрочем, Гарри не против.

Это действительно потрясающая новость, лучшая за сегодня — и в очередной раз приходится признать правоту МакГонагалл: если повесить на погибшего Петтигрю всех собак, выиграют все. Гарри, мечтающий о любящей семье, получит крестного; этот самый крестный — свободу и честное имя, пусть даже изрядно пожеванное за одиннадцать лет; Джинни со временем тоже придет в себя, и Рон почему-то уверен, что его семье ничего не грозит. Потому что теперь, когда с помощью тщательно вымеренных порций правды МакГонагалл получила филактерию Волдеморта и обрывки памяти Муциана Аллиаса, ей как никому нужен Рон Уизли — причем нужен здесь, в школе, и чтобы не переживал за родных, а делал что должен.