А&B, или Как Приручить Мародеров (гет)

Малфой-мэнор

Люциус смотрел, как Элиза медленно и, что главное, самостоятельно подносит ложку ко рту и осторожно слизывает с нее вязкую сероватую кашу. Он наблюдал за этим процессом с удивительной сосредоточенностью, будто голодающий, которому разрешено лишь смотреть, но не пробовать. Пусть все это и выглядело странно, но каждодневный ритуал кормления Элизы Малфой соблюдал неукоснительно.

Рядом с его бедром на тумбочке лежала волшебная палочка. Когда Элиза отказывалась есть сама, ему приходилось применять Империо. Он был не столь искусен в этом, как Мальсибер, и всерьез волновался за рассудок сестры при каждом применении. Но когда Элизу настигал очередной приступ истерики, и она забивалась в угол, отказываясь есть и пить, у Люциуса выбора не оставалось.

Сегодня она была подозрительно послушна и смотрела на кашу в глубокой фарфоровой чашечке без прежнего омерзения. Ее глаза день за днем наливались знакомым светом, она перестала плакать по ночам, не хрипела, больше не дрожала от холода в до чертиках протопленной спальне и даже иногда говорила: «Спасибо».

Люциус видел неуверенность в ее глазах и сам не мог понять, как все это с ними случилось. Куда исчезла ненависть и откуда взялась забота? Но когда Малфой смотрел на двоюродную сестру, он чувствовал лишь колкое болезненное ощущение, имя которому — беспокойство. И мысль о том, что теперь он может потерять еще и ее, отдавалось у него в голове грохочущим гулом.

Семью не выбирают — вот уж точно.

— Люциус, — раздался тихий голос, и Люциус сфокусировал взгляд на Элизе.

— Да? — почти ласково спросил он.

— Я жива?

Она исправно задавала этот вопрос раз разом, как мантру.

— Да. Ты жива, — он помолчал. — Ты пережила двойную дозу зелья, тяжелый истерический приступ, лихорадку и частичный паралич. Но ты определенно жива, Элиза.

Она молча прикрыла глаза, опустив руки на стеганое одеяло. Они были до ужаса исхудавшими, с синеватыми змейками вен под кожей и многочисленными следами от впившихся ногтей.

— Нужно доесть, Элиза, — сказал Малфой.

— Ты говоришь это каждый день… так?

— Всего лишь напоминаю.

Элиза вздохнула и почти решительно отодвинула от себя чашку.

— Что все-таки случилось?

Малфой дернулся. Он не знал, что она имеет в виду и помнит ли вообще о смерти мамы?..

— Я имею в виду, что случилось после того, как я нашла… ее… в спальне? — проницательно подсказала Элиза.

Малфой позволил себе едва заметный облегченный выдох.

— У тебя случился припадок, но лекари из Мунго с ним справились. Было сложно, — веско добавил он.

— Я останусь здорова? Смогу ходить и… все такое? — ее голос стал по-детски испуганным, и Малфой, не выдержав, коротко усмехнулся. Испуганная Яксли — настоящее чудо наяву.

— Конечно же да. Ты очень скоро встанешь на ноги, никаких непоправимых последствий не будет. Понадобится время… — Люциус прищурился. — Я хочу сказать, твой припадок имел несколько специфическую природу, так как ты волшебница.

— Вот как?

— Ты бессознательно направила всю свою магическую силу на мою мать в попытке исцелить ее. Но, как известно, мертвых исцелить невозможно, — голос у Малфоя был такой, словно он читал лекцию. — А потому вся та сила, что была направлена на нее, вернулась обратно. К тебе. Любая магия, любые чары должны быть использованы по назначению. Недопустимо призвать энергию и держать ее внутри слишком долго. Нам понадобились определенные усилия и время, чтобы выкачать магию из тебя. Ее было много…

— Я смогу колдовать? — резко спросила Элиза. Ее глаза остро сверкнули.

— Да… — он позволил себе выдержать паузу. Чуть-чуть мстительную. — Но полноценно лишь через некоторое время. Полагаю, через пару месяцев. Я понимаю, каково это — ощущать свое бессилие, да еще и находясь в чужом доме. Но мы с Нарциссой поддержим тебя.

Элиза смотрела очень недоверчиво, нервно теребя в руках одеяло и позабыв про чашку, опасно накренившуюся около ее колен.

— Слово Малфоя.

Элиза сглотнула и медленно кивнула. Доверия в ее глазах не прибавилось.

— Могу я спросить, почему? — почти шепотом сказала она.

— Ты переживала смерть моей матери страшнее и тяжелее, чем я. Это было искренне. И я ценю это. — Люциус чеканил слова, и было видно, с каким трудом они даются ему. Хоть он и репетировал эту маленькую речь в голове ни один раз, подбирая слова так, словно от этого зависела его жизнь. — Так или иначе, ты — моя семья. И я буду защищать тебя.

Он замолчал, а Элиза все ждала, когда он рассмеется ей в лицо, съязвит, скажет что-нибудь унизительное, но Люциус оставался недвижим и кристально спокоен.

— Спасибо, — Элиза низко наклонила голову. — Можно я посплю?

— Сначала доешь кашу.

— Хорошо.

* * *

Мальсибер-мэнор

Эмили мало представляла, почему Люциус перестал приходить к ней. Иногда ей казалось, что про нее забыли, и только домовики являлись ежедневно с едой, новым постельным бельем и стиранной одеждой. Это повторялось раз за разом, как какой-то дурацкий розыгрыш, в котором одинаковые события одинаково сменяют друг друга, вынуждая тебя сомневаться в реальности снова и снова.

У Эмили было время подумать о том, что она сделала с Малфоем, еще в Хогвартсе, когда он начал недвусмысленно намекать ей о чем-то «непоправимом». И он оказался отчасти прав. Исправить магическое воздействие было уже нельзя, можно было лишь купировать его, как какую-либо неизлечимую болезнь. Возможно, она смогла бы помочь ему тогда, через неделю или месяц после произнесения заклинания, но с каждым днем оно все глубже впивалось в Люциуса, и чем-то это напоминало действие замедленного яда.

Пожалуй, подумала Эмили, это действительно было слишком жестоко. Странно, что Люциус до сих пор не свихнулся.

Эмили не пришлось долго думать. Единственным выходом ей виделось зелье, которое нужно было бы принимать Малфою регулярно, чтобы подавлять свою вторую ипостась. И она с ужасом поняла, что очень хорошо знает состав зелья. До последнего ингредиента, до последней строчки в рецепте, до последней буквы.

Только вот оно предназначалось совсем не Малфою.

Эмили вынашивала в себе рецепт с того момента, как узнала о болезни Ремуса. Она считала, что из любой ситуации можно найти выход. Она ставила опыты, покупала ингредиенты в Косом Переулке, воровала их у Слагхорна, таскала запрещенные книги из библиотеки, списывалась с разными зельеварами, задавая им невинные с первого взгляда вопросы. Она искала, как умела только она.

И нашла.

Это зелье создавалось для Ремуса и только для него. Это зелье должно было укротить оборотня и позволить Люпину сохранять разум во время трансформации. Это было очень сложное, уникальное в своем роде зелье, еще непроверенное и необкатанное, но подающее множество надежд.

И теперь она должна была сварить его для Малфоя.

Представить себе что-то еще более ужасное Эмили не могла.

Если она не сварит зелье Малфою, тот отправит Ремуса в стаю к Фенриру без каких-либо угрызений совести. И если Ремус не погибнет, то сольется со своими сородичами в единое целое и однажды сойдет с ума от осознания того ужаса, что он сотворил, пока бегал под началом Сивого.

Если она сварит его Малфою, а тот сопоставит список ингредиентов с тем, что они изъяли у нее в Косом Переулке… Малфой никогда не был идиотом. Он сложит два и два или переговорит с Северусом, и тот сложит два и два. А потом он продаст Эмили Волдеморту, и она будет варить это пойло для всего зверья в округе. Поможет оборотням Сивого, которые еще не справились со своей второй ипостасью, убивать невиновных волшебников в полном сознании.

Оборотень, не способный контролировать своего зверя, чрезвычайно опасен, но это обыкновенный хищник, пусть и гораздо более смертоносный, нежели какой-нибудь тигр или рысь. Оборотень, полностью осознающий себя и способный контролировать свои действия — безжалостный, совершенный убийца.

Эмили знала, что сказал бы ей Ремус. Он сказал бы: «Не думай обо мне, подумай о других. Не вари зелье, лучше пожертвуем одним, чем тысячами возможных людей».

Но Эмили никогда не понимала, с чего ей думать о каких-то незнакомых «других», когда она должна помочь своему?

И она сварила зелье.

* * *

Перед Гонками в Мальсибэр-мэноре собрался весь цвет аристокартии, состоящий в основном из юных волшебников и редких дам, пожелавших сопровождать своих кавалеров.

Было сложно представить себе девушку, которая захотела бы любоваться предстоящим зверством. Но хватало лишь одного взгляда на Беллатриссу Блэк, чтобы понять, как таковая девушка выглядит.

Белла была очаровательна своей дикой, хищной красотой, живостью мимики и энергичной, несколько истеричной жестикуляцией. Она разговаривала отрывисто, словно выбрасывала из себя слова, как смертоносные заряды. На ней было черное, под горло платье с открытой спиной и вульгарным вырезом на пышной груди. При каждом движении грудь Беллы подпрыгивала, норовя и вовсе вырваться из оков ткани, и десятки мужчин самых разных возрастов очарованно наблюдали, как движутся ее соски под обтягивающей черной тканью. Белье Белла не носила с пятнадцати лет.

Белла была королевой вечера, совершенно затмевая собой красавиц семьи Буллстроуд и Кэрроу. Девушки смотрели на нее с едкой презрительной завистью, но стоило Белле лишь полыхнуть в их сторону черными страшными глазами, как малышки тут же сжимались и из элегантных лебедей превращались в дрожащих ласточек.

— Белла, моя дорогая! — Эрнест Яксли, довольно-таки старый для подобных развлечений волшебник, летящим шагом устремился к Беллатриссе.

Она обернулась, кудри на ее голове, словно бы хохоча, запрыгали. Полные сжатые губы разошлись в широкой обольстительной улыбке, ноздри затрепетали, и вся она — от кончиков кожаных сапог до смоляной макушки — полыхнула неподдельной радостью.

Эрнест, отринув всяческие приличия, налетел на Беллу, заключая ее в стальные объятия. Она вжалась в него грудью, опутала руками и с наслаждением прошептала что-то в самое ухо, едва не касаясь его алыми губами. Эрнест рассмеялся сухим негромким смехом и наконец отодвинулся от Беллы, не спеша отнимать руки от ее плеч.

— Ты так удивительно хороша, Белла, — звучно произнес он. — Так юна, так прекрасна. Ты настоящее украшение нашего вечера, дорогая. Рудольфусу очень повезло.

— Ты все же нашел время прийти, Эрни, — Белла склонила голову.

Мало кто мог называть Эрнеста Яксли «Эрни» и мало кто мог позволить ему шептать что-то в самое ухо. У Беллы это получалось само собой.

Желторотые юнцы, которым маменьки запрещали спать с грязнокровками, а девушки их круга им не давали, пожирали Беллу глазами и протыкали Эрнеста ненавидящими взглядами. Впрочем, не было ничего, что могло бы причинить Эрнесту настоящую боль.

Однажды, по слухам, когда дед отрубил ему руку в наказание за воровство, юный Эрнест лишь расхохотался пуще прежнего и ударил деда культей, из которой била кровь. Руку в последствии прирастили на место, но больше родственники его не трогали. Они поняли, что это вид наказаний совершенно бесполезен.

— Грязнокровки уже готовы? — с интересом спросил Эрнест.

— Они, как и полагается, в Шервудском лесу, в клетках. Ноют и воют, и зовут мамочку, я сама проверяла этим утром, — Беллатрисса хохотнула. — Ты, что же, собрался заглянуть на наш маленький праздник жизни?

— Ну что ты, Белла! Такие глупости мне ни к чему. Все равно что смотреть на хомячков, пытающихся выбраться из-под Круцио, — Эрнест имел свой опыт общения с животными. — Я пришел лишь, чтобы увидеть тебя, дорогая.

Белла совершенно счастливо улыбнулась. Некоторые думали, что она влюблена в Эрнеста Яксли, но эти волшебники не видели того взгляда, которым она поглощает своего Лорда. Эрнест был лишь добрым другом, родственной душой, если хотите.

…А в личном кабинете младшего Мальсибера в это время проходило маленькое, незаметное совещание. Это была своеобразная традиция — собираться перед Гонками, чтобы обсудить стратегию, желаемых жертв, "игру" и просто похвалиться друг перед другом. Но это собрание не было похоже ни на одно из предыдущих.

— Я не желаю, чтобы Эмили Паркер участвовала в Гонках, — холодно произнес Малфой. — Я не вижу в этом совершенно никакого смысла.

— А я желаю видеть ее там, Люциус, — с нажимом повторил Энтони.

Они перебросились взглядами, смысл которых был понятен только им самим. Эйвери, Нотт и Розье внимательно следили за безмолвной дуэлью.

«Ты не говоришь, зачем тебе девчонка, и тем более не можешь признаться остальным, что она нужна тебе», — говорили глаза Мальсибера.

«Она задела тебя за больное, она не сломалась сразу, и ты хочешь загнать ее в угол», — отвечал ему взгляд Люциуса.

«Если не согласишься отправить ее на Гонки, придется сознаваться в своей маленькой слабости, Люциус. Или мне о ней упомянуть?..»

«Зачем тебе это, Тони? Если она погибнет во время Гонок, ты не сможешь взяться за нее лично. Какая тебе выгода?»

«Может быть, и не смогу, Люциус, но если я заговорю при всех, ты окажешься в очень невыгодном положении».

Люциус отвел глаза первым. Судя по заинтересованным взглядам остальных, они молчали довольно долго. Каждый знал, что Мальсибер не признает власти Малфоя над собой и желает занять его место. Но у Мальсибера еще не было возможности выслужиться перед Лордом, и все только и ждали, когда же буря наконец разразится.

Нотт и Розье было немало удивлены, что такой пустяк, как участие грязнокровки в Гонках, превратился в целое обсуждение. Эйвери выглядел так, будто что-то знал. Но он всегда так выглядел, чем немало нервировал большую часть Слизерина и своих родственников.

Энтони поднял вопрос об Эмили прямым текстом, и Люциус в тот момент чуть не рухнул со стула. Это был ответный выпад ублюдка на то, что Малфой не позволил Тони продолжать свои издевательства над девчонкой. Они оба находились в весьма невыгодных позициях. Люциус — потому что скрывал крайне неприятную тайну. Мальсибер — потому что скрывал происходящее от Лорда. Но Мальсибер был психом, и его действия иногда граничили с выходками умирающего безумца.

— Я не понимаю… — Эйвери облизал свои мерзкие губы и провел рукой по обмазанным гелем волосам. — Не понимаю, о какой девчонке идет речь и почему она заслуживает столько внимания. Но если так хочется, всегда можно найти компромисс, не правда ли?

Малфой уставился на Эйвери взглядом «заткнись, пожалуйста», но тот, словно уж, вывернулся из его захвата и улыбнулся уже Мальсиберу.

Компромисс. Нет, не так.

Компромис-с-с… Это было вторым именем Якоба Эйвери.

Когда он заговорил, Малфою показалось, что вместо лица у него голова змеи, и когда он открывает рот, в нем проскальзывает раздвоенный язык. Но это, конечно же, было просто воображением.

— Пусть девчонка участвует в Гонках, но на щадящих условиях. Пусть выживет. Скажем оборотням, что можно поиграть с ней, но не убивать ее. Чем не выход?

Мальсибер поднял брови и повернулся к Люциусу. Малфой ответил ему хмурым, рассерженным взглядом. Эйвери снова влез, когда его не просили. Вместо того, чтобы заставить Энтони прогнуться, теперь Люциусу придется прогибаться под Эйвери. Под его компромис-с-с.

— Устраивает, — холодно бросил он.

— И меня, — осклабился Мальсибер.

— Что-нибудь еще… важное? — Себастьян Нотт окинул их небрежным взглядом.

— Это все, — лучезарно улыбнулся Тони.

У Нотта полезли глаза на лоб.

— Все?!

— Совершенно верно.

— Мы собрались здесь исключительно для обсуждения какой-то там грязнокровки?

— Смотри глубже, Себастьян, — Эйвери сегодня явно вошел в раж. — Если грязнокровка обсуждается в нашем маленьком, но важном кругу, значит, она не какая-то. Значит, она кто-то.

Мальсибер смеялся живыми маслянистыми глазами, в то время как Люциус леденел с каждым новым словом.

— Действительно, — он вспорол воздух голосом, как ножом, — чем вызван столь удивительный интерес к этой девчонке, Тони? Ты чего-то не рассказал нам? Для чего ты держишь ее у себя в доме, для чего пытаешься отправить на Гонки? Уж не шпионка ли она? Можно ли доверять тебе, Тони?

Малфой начал говорить и замолчать уже не мог. Он понимал, что рискует, но это не имело никакого значения, потому что лицо Мальсибера вытягивалось с каждым новым вопросом все сильнее, и его рожа доставляла Люциусу практически физическое удовольствие.

— Я…

— Ты? — резко бросил Люциус, подначивая соперника.

— Я не понимаю, к чему ты клонишь, Люциус! — Мальсибер вскочил. Его глаза полыхнули злостью, и Малфой подумал, что сейчас он вполне способен сделать что-нибудь страшное. Энтони давно перестал контролировать свои порывы жестокости.

— Ни к чему. Просто мы все немало удивлены происходящей беседой. Но раз уж мы приняли решение, не будем больше об этом.

Люциус вышел из кабинета первым, чувствуя, как взгляд Тони жжет ему спину.

Этого он ему не простит.

Следующий его выпад против Люциуса будет уже серьезным, и лучше бы успеть подготовиться к нему заранее.

 

Когда Малфой без слов ворвался к Эмили в ее, то есть, не совсем ее домик, она как раз одевалась после душа. Он не стал ждать положенное по этикету время, а просто зашел внутрь ванной комнаты и начал говорить, пока Эмили испуганно натягивала на себя истрепанное платье. Но это было напрасно — ее тело интересовало Малфоя не больше, чем беременная самка жука-скарабея.

— Сейчас ты отправишься на Гонки в Шервудский Лес. Это достаточно жуткое место. Палочка будет с тобой, но это едва ли спасет тебя от Пожирателей, чистокровных придурков и оборотней. Если хочешь выжить, я помогу тебе, но не смей высовываться за пределы леса. Если ты попробуешь сбежать, тебя загрызут. В этом весь смысл игры, Паркер. Они скажут тебе иное, но поверь, единственный способ выжить — не пытаться бежать. Как только ты подумаешь об этом, тебя сожрут заживо.

Эмили ошеломленно смотрела в ответ, силясь понять, о чем речь. Малфой почти не готовился, и его ложь была невесть какой, но в глазах Эмили засквозило понимание и страх. Значит, она ему поверила. Ей не стоило этого делать, но кому еще здесь она могла верить? Она ведь была нужна ему, а значит, он не мог врать в вопросах ее безопасности.

Люциус рассуждал так, и это работало. Хорошо.

Краем глаза он посмотрел на дымящийся котел в центральной комнате. У зелья был слабо-зеленый оттенок, угли под котлом едва тлели, и часть ингредиентов в маленьких запечатанных коробочках все еще лежала рядом.

Значит, зелье может быть еще не готово. А даже если бы и было, Малфою было нужно не только оно. Ему нужен был рецепт. Он не собирался находиться в зависимости у какой-то пусть и чрезвычайно умной и вызывающей уважение, но грязнокровки.

Эмили смотрела на тот же котел и явно думала то же, что и Малфой. Это зелье было гарантией ее безопасности. И она прекрасно понимала, что пока рецепт при ней, Люциус над ней не властен. Но как только он заполучит его…

Они встретились глазами.

Она попытается сбежать, — промелькнуло в голове у Люциуса.

Стоит ли мне пытаться сбежать? — подумала Эмили.

Это был ее шанс, который мог обернуться ее проклятием. Она может погибнуть, как ей предрекает Люциус. И тут она вспомнила, что случится с Ремусом, если ее не станет, а зелье останется недоваренным. Если бы только она смогла выбраться и сварить это зелье для Ремуса первее, чем его настигнет стая Фенрира, дело было бы решено, но... Но какие у нее на самом деле шансы? И что если Малфой не лжет?

Эмили сглотнула, и ее лицо превратилось в каменную маску.

Нельзя думать о свободе, нельзя думать о побеге. Она будет действовать, как ей скажет Малфой, она не будет пытаться сбежать. Это исключено.

Люциус, наблюдая за переменами ее эмоций, только вздохнул про себя. Он смог ее убедить и обыграть. В очередной раз. Ему чертовски везло в последнее время, и это было плохим знаком.

Люциус отмел сомнения прочь, обхватил Эмили сильной рукой и трансгрессировал.

 

Первое, что Эмили услышала — чье-то поскуливание.

Она открыла глаза, которые отчаянно этому сопротивлялись, и сразу же напоролась взглядом на узкую высокую клетку с частыми прутьями. В ней свернулось что-то маленькое, отдаленно похожее на человеческую фигурку в рваном тряпье. Через мгновение она поняла, что это домовик в одежде. Очевидно, эльф получил свободу от предыдущих хозяев, но чистокровное общество ему этого не простило.

В следующей клетке жалась девчушка лет четырнадцати. Эмили наморщила лоб, вспоминая, где она могла видеть это лицо, и нашла отдаленное сходство с одной из учениц факультета Пуффендуй. Девочку было тяжело узнать, в большей степени потому, что глаза ее утратили всякое выражение разума. Страх сожрал ее мозг, и даже выживи она этой ночью, исцелить ее уже не получится.

Одинаковые серые клетки тянулись далеко вперед, теряясь между толстыми стволами деревьев, между которыми важно плавали откормленные светляки. В каждой сидели люди и нелюди всех возрастов и окрасов. Многие тряслись от ужаса, кто-то плакал, кто-то скулил, кто-то пытался выть, но бдительные надсмотрщики тут же прекращали истерику одной короткой вспышкой заклинания. Глаза некоторых заключенных были переполнены злостью, и их обладатели выглядели хуже всего. Из них пытались выбить желание жить и несколько перестарались в своих попытках.

Люциус коротким щелчком холеных пальцев подозвал одного из надсмотрщиков, что-то коротко и тихо сказал ему, вручил ее волшебную палочку — у Эмили перехватило дыхание — и трансгрессировал. Суровый мужчина с тяжелыми надбровными дугами, квадратным лицом и пробивающейся щетиной схватил ее за руку, протащив почти через всю освещенную часть лагеря, после чего втолкнул в одну из свободных клеток. В ней подозрительно пахло мочой и виднелись плохо отмытые следы крови. Видимо, кто-то умудрился довести своего надзирателя до ручки. Эмили глубоко вздохнула, она-то собиралась сидеть тихо как мышка.

— Выглядишь неплохо, — мрачно гаркнул мужчина, захлопывая клетку и запечатывая вход заклинанием. — Будешь вести себя тихо и сохранишь мордашку. До Гонок всего-ничего.

Надсмотрщик ушел, и Эмили жадно полыхнула глазами по сторонам. Нужно было оценить обстановку. Она повернула голову налево, к соседней, почти вплотную стоявшей клетке, и уставилась в разъяренные глаза кентавра. Бедняге пришлось свернуться немыслимым образом, чтобы влезть в свое вместилище. Заметив ее взгляд, он тут же отвернулся, и Эмили лишь поежилась.

Справа трепетала обожженными крылышками маленькая фея. Она выглядела хрупкой и совсем беззащитной, но в маленьких искристых глазах горела ярость, и надсмотрщики поглядывала в ее сторону с немалой опаской.

Выходит, и полукровки тоже участвуют во всем этом.

Неподалеку Эмили заметила волшебников, которые с явным интересом глазели на нее сквозь стальные прутья, и тут же отвернулась. Не все выдержали заточение, и эти выглядели так, будто собирались начать жрать самих себя от скуки.

Надсмотрщик оказался прав. Эмили толком не успела рассмотреть других гостей этого странного места, как повсюду, словно прожекторы, зажглись магические фонари. Пленники сразу зашевелились, кто-то закричал от неожиданности, кто-то начал бросаться на прутья своего узилища. Понадобились минуты, чтобы утихомирить особенно буйных, и только когда вокруг наступила абсолютная тишина, наполненная тихим ропотом и прерывистым дыханием, над лесом растекся медоточивый голос.

Голос Энтони Мальсибера.

Эмили дернулась назад, ударилась о клеть и вжалась в прутья, обхватив себя руками. Она думала, что смогла перебороть в себе этот страх, но он оказался чертовски сильным. Даже сильнее, чем раньше. Кентавр рядом с ней хрипло засмеялся, наблюдая за ней. Эмили пришла в себя лишь через какое-то время, пропустив совершенно бессмысленное вступление. И слава Мерлину.

— …чинается наш праздник! Вам будут возвращены палочки, вы будете выпущены на волю. Вы можете идти, куда вам вздумается! Можете остаться здесь или отправиться домой. Можете устроить в лесу пикничок или лечь спать под наиболее понравившимся деревом. Все просто. Мы отпустим вас, если вы сможете уйти. Дерзайте, мои милые!

Все, как и говорил Люциус. Обещанная свобода всем, кто сможет унести ноги.

Эмили захлестнула сладкая волна предвкушения, и ей понадобилось немалое усилие, чтобы добровольно подавить ее и заставить себя отринуть эту возможность. Люциус говорил, что это ловушка, и это в его интересах — сохранить ей жизнь. В его объяснении было множество спорных моментов, но сейчас не то время и не то место, чтобы предаваться размышлениям о лживости семьи Малфоев. Надо выжить.

Куда-то подевались все надсмотрщики, клетки разом распахнулись с чередой звенящих щелчков и перед каждой из них упало по волшебной палочке, будто кто-то невидимый сбрасывал их с воздуха. Только полумагические расы были лишены этой маленькой радости. Тем не менее, перед феей, что была справа от Эмили, упал ее мешочек с волшебной пыльцой, а перед кентавром его лук и колчан со стрелами. Это чем-то напоминало экзамен по ЗОТИ, только здесь не было любезных преподавателей и настоящая смерть выглядывала из-за каждого ствола дерева.

Эмили быстро оглянулась, подхватила волшебную палочку и бросилась в лес. В отличие от прочих, она была в куда лучшей форме, провела в неудобной клетке не так много времени и была предупреждена обо всем заранее. И теперь ей было необходимо найти убежище. Убежище как от врагов, так и от тех, кто теоретически должен был быть на ее стороне. Нельзя быть уверенным в том, что после дней, а может быть и неделей, проведенных в этом аду, кто-то сумел сохранить здравый рассудок. Здесь каждый был сам за себя.

— Эмили! Эмили Паркер!

Она пробиралась через густой лапник, когда ее окликнули со спины сразу несколько голосов. Эмили стремительно обернулась, выставила перед собой палочку и сжала губы. Она должна выжить любой ценой. Странным образом, мысль о Ремусе придавала ей храбрости. Тогда, на карьерном смотре в Лондоне, когда повсюду были ее сокурсники, она так боялась Пожирателей, что в первые минуты и пошевелиться не могла. А сейчас, одна посреди незнакомого леса, полного врагов, она совсем не боялась. Ей было ради кого драться.

Целая компания подростков примерно одного возраста выбралась из кустарника перед Эмили. Все они держали перед собой палочки, но на их лицах была надежда, а не страх.

— Эмили, я Оливия, с Когтеврана, — сказала самая старшая из них, выступая вперед. Она тяжело дышала, на ней виднелись порезы, следы от ожогов, лицо обезобразил огромный разноцветный синяк, но выглядела она внушительно.

Эмили вгляделась в ее отекшее лицо и кивнула сама себе, узнавая. За спиной тяжеловесной Оливии сжались два паренька, кажется, с Гриффиндора и Пуффендуя, и еще одна похожая на маленького зверька девчонка — как ни странно со Слизерина.

Заметив взгляд Эмили, она виновато улыбнулась:

— Я начала встречаться с магглорожденным, — она кивнула вбок на одного из мальчишек, — и Себастьян Нотт приволок нас сюда.

Они, похоже, не врали и даже хотели помочь.

— Мы заметили тебя рядом с Малфоем, и я припомнила, что ты с моего факультета. Вместе будет проще, — сказала Оливия, нервно оглядываясь назад, откуда раздавались крики и слышался звук ломающегося кустарника. — Надо торопиться. Ты с нами или нет?

Подростки пританцовывали на месте в нетерпении. Но они хотели помочь, и было сложно не ценить этого. Может быть, это была ложь и подлая ловушка, но Эмили просто не могла позволить себе не поверить еще им. Это было бы слишком. Эмили медленно кивнула.

Она ошиблась. Ей все-таки было страшно, и она хотела разделить свой страх с кем-то еще. Впервые за многие дни она была среди своих.

Группой они бросились прочь, выставив палочки и дергаясь всякий раз, когда вблизи раздавался подозрительный шум. Никто из них не был создан для войны, и курсы ЗОТИ, вспоминаемые сейчас с немалой любовью, все равно не могли подготовить их к такому.

— Слушайте, — Эмили задыхалась от быстрого бега. — Не спрашивайте, откуда я знаю, но мне сказали, что те, кто попытаются покинуть лес, погибнут.

— И ты поверила?

— У меня были свои причины доверять этому источнику.

— А если мы не попытаемся, то что? — Джастин, один из двух парней, бежал рядом.

— Я не знаю, но так мы сможем сохранить жизнь.

— Жизнь в плену? — он скривился. — К черту! Лучше сдохнуть при попытке сбежать, чем…

Его прервал вой. Вой задрожал в листве деревьев, заполонил собой лес, пропитал отчаянием ночной воздух и разлился повсюду, словно река, прежде чем стихнуть. Они остановились все одновременно как вкопанные.

Эмили медленно, с ужасом подняла голову к небу. Выплывшая из-за облаков удивительно красивая сегодня, красная луна была такой круглой, будто кто-то обвел ее циркулем.

Полнолуние.

В Хогвартсе она всегда отсчитывала дни до полнолуния Ремуса, тревожась за его жизнь и рассудок. Но бесконечные дни, проведенные в плену, заставили ее позабыть об этом.

— Бежим! — заорала Оливия и бросилась в противоположную от источника воя сторону. Все прочие сиганули за ней.

Они бежали быстрее прежнего, несмотря на страшную усталость и каждый думал, что смысла в этом бегстве больше нет.

Оборотни.

Это хуже, чем смертный приговор.

Это приговор для надежды. Они посмели поверить, что у них была возможность сбежать. Только вот все этой было лишь плохой злой шуткой. Их разыграли.

* * *

Регулус трансгрессировал в Шервудский лес вместе со всеми. Мать заставила его присутствовать здесь. Он сопротивлялся сколько мог во все предыдущие года, но в этот раз Вальбурга была более чем настойчива. Она даже — невероятно! — пригрозила младшему и любимому сыну розгами.

Слышать от маменьки такое было настолько немыслимо и странно, что Регулус больше не размышлял. Он послушно собрался, надев свой лучший охотничий костюм, взял коллекционный нож, подаренный отцом на прошлое день рождения, и положил в кожаный переносной футляр палочку.

Трансгрессировал он с Беллой, которая заявилась жаркая, умопомрачительно красивая и до вульгарного раздетая на порог их дома. Она поцеловала Регулуса в губы вместо приветствия, когда Вальбурга отвернулась, и тот зарделся до самых ушей. Сердце пустилось в пляс и даже в животе, кажется, что свернулось жгутом.

Регулус, как и многие мальчики-подростки, ужасно боялся восхитительную безумную Беллатриссу, но в тайне от самого себя мечтал о том, как здорово бы было облизать ее бархатную кожу… В такие моменты он даже забывал про Нарциссу-почти-уже-Малфой.

— Регулус? — его окликнул Эйвери. — Задумался о чем-то?

Он снисходительно улыбнулся, проследив взгляд младшего Блэка, который упрямо притягивался к Белле раз за разом. На нее многие смотрели, но она ни на кого не обращала внимания. Королева без короля.

— Нет, я… — Регулус низко опустил голову, но Эйвери лишь хлопнул его по плечу.

— Пора втягиваться в наш круг, приятель. Тем более, что и метка при тебе, — Эйвери ему подмигнул. — Расслабься, возьмись покрепче за палочку и найди себе какую-нибудь грязнокровную шлюшку. Им нравится, когда их трахают такие, как мы.

Регулуса замутило от этих слов. Если присутствие парней здесь он еще мог как-то оправдать, то заметное количество их спутниц ввергало его в шок. Девушки казались Регулусу такими прекрасными, чистыми созданиями, как Нарцисса, что запятнать их кровью и грязью этого места, он не представлял возможным.

— Кстати, твоя старая подружка будет здесь, — вторгся в его мысли Якоб. — Кажется, ее зовут Милли. Или Молли?

— Эмили? — мгновенно среагировал Регулус.

— А, точно. Эмили. Какое скучное имя.

Эйвери начал насвистывать дурацкую мелодию и, не обращая ни малейшего внимания на лицо Регулуса, ушел куда-то к пустующим сейчас клеткам. Прочие Пожиратели и просто гости рассредоточились по лесу, лениво доставая из украшенных футляров волшебные палочки и переговариваясь со звонким смехом и шутками. Дамы сменили обувь на удобные сапоги, но некоторые так и остались в вечерних платьях, лишь набросив на себя тяжелые меховые пальто и шубки, словно просто собирались прогуляться по ночному лесу со своими молодыми любовниками.

Регулус стоял совсем один, глядя перед собой невидящим взглядом.

Дул ветер, фонари-светляки покачивались из стороны в сторону вместе с многолетними высокими деревьями, вдали слышались отчаянные крики, чужой смех, вопли ужаса, звериное рычание и еще множество звуков, которые превращали это и без того недружелюбное место в настоящий ад.

И где-то там Эмили Паркер. Совсем одна.

Регулус не понял, что произошло и как давно он «отключился», но очнулся он, лишь когда чуть не споткнулся о какой-то корень. Он бессознательно перепрыгнул его и продолжил бежать. Он чувствовал себя охотничьей собакой, которых отец выпускал на поиски дичи. Только в этот раз он не загонял дикого кабана или неосторожного оленя. Он искал Эмили.

Он должен найти ее прежде всех.

Он должен спасти ее. Как в ту ночь на третьем курсе.

Он должен.

* * *

Когда они услышали этот жуткий звериный вой и ломанулись прочь, Оливии почти одновременно с Эмили пришла мысль, что бежать не имеет смысла. Необходимо спрятаться, или хотя бы найти подходящее место, чтобы держать оборону.

В этом Эмили тоже не видела смысла, но его все же было больше, чем в бессмысленном марафоне по ночному лесу, похожем сейчас на лабиринт ужасов.

— Наложим защитные чары, — бросила Оливия, и они начали по периметру плести заклинания. Слава Мерлину, ни Оливия, ни Эмили не пропускали уроков ЗОТИ и сейчас, несмотря на страх, способны были вспомнить необходимое.

Джастин и Кевин худо-бедно помогали им. Миранда, девочка со Слизерина, таскала лапник и еще какие-то травы, чтобы скрыть человеческий запах с помощью хвои. Эмили слабо верила в успех сего действия, но девчонке надо было хоть чем-то себя занять, чтобы не сойти с ума от страха и не сломаться.

Когда с подготовкой места было покончено, им всем ничего не оставалось, как сесть (ноги их не держали), прижавшись друг к другу спинами, выставить вперед одеревеневшие руки с палочками и ждать гостей. Это было самым страшным. Ожидание.

— Будем держаться вместе и все удастся, — тихо молвила Оливия.

— Если будем сидеть здесь, то никогда не уйдем из этого леса, — отозвался Джастин, впрочем не предлагая ничего конкретного.

— А если продолжим бежать, нас рано или поздно настигнут оборотни. Если они прыгнут на тебя со спины, ты не успеешь обернуться. А если встретить их здесь, во всеоружии…

Кевин при слове «во всеоружиии» меленько засмеялся. Смех пока еще был нервным, но в любую секунду норовил перерасти в истерический, и Эмили всерьез опасалась за его психическое здоровье. В последнее время ее окружает как-то слишком много психов.

Хруст, раздавшийся из-за разросшегося неподалеку дуба, произвел эффект спущенного курка. Они вжались друг в друга спинами пуще прежнего, стискивая во влажных ладонях палочки и готовясь кричать заклинания.

Но это оказался не оборотень, а всего лишь Пожиратель.

«Всего лишь».

Когда она начала думать так про Пожирателей Смерти?

Судя по облегченным вздохам, раздавшимся со всех сторон, ни она одна была почти рада новому гостю.

Пожиратель удивился, затем усмехнулся и пошел прямо на них. В его скользкой подлой улыбке было столько самолюбования и уверенности в победе, будто он не драться собирался, а просто сожрать принесенное ему блюдо. Пожиратель поднял руку, и ребята тут же зеркально взмахнули палочками.

Этот ублюдок был немало тренированным. Он выставил пару разных щитов, от одной атаки увернулся, другую отрикошетил собственным заклинанием. Еще парочку просто «выпил», поглотив своей магией. А Эмили так и не смогла произнести заклинания. Она смотрела на Пожирателя и видела лицо Мальсибера.

Это, черт побери, был не он. Этот Пожиратель был выше и массивнее, у него была щетина и темные волосы, подбородок с глубокой ямкой и огромный рост, но она видела Мальсибера. Она видела его повсюду.

Эмили, не понимая, что делает, страшно закричала, подхватила какую-то палку и бросилась вперед. Сейчас это казалось ей самым правильным — забить его до крови. Только так она сможет поверить, что он сдох — если увидит его проломленный череп и пустые глаза.

Пожиратель так удивился, что просто замер на месте. Все замерли. Это была совершенно убийственная затея — бросаться на вооруженного магией волшебника с обыкновенной палкой — но она сработала.

Палка взлетела в воздух и с подачи Эмили впечаталась в лицо Пожирателя. Мужчина зашатался из стороны в сторону, как подпиленное дерево, и наконец рухнул лицом вперед, чуть не навалившись на девушку. Она отступила на шаг, выронив свое оружие. Руки дрожали, внутри все трясло от осознания того, что могло произойти, не будь этот парень столь самонадеян. За спиной Эмили застыли ее товарищи по несчастью, ошеломленные и обрадованные. Кто-то, кажется, Миранда, мстительно пальнул в лежащего Пожирателя парой заклинаний для верности, отчего его череп треснул, словно скорлупа и разжиженный мозг начал вытекать на темную траву.

Дети учились убивать.

Эмили, пятясь спиной назад, добрела обратно до укрытия и рухнула на лапник, уставившись в ночное небо на круглую луну и часто-часто сглатывая. Страх рвался из нее наружу, а она пыталась затолкать его обратно. Потому что расплачься она сейчас, и от ее защиты не останется ровным счетом ничего. Страх погубит ее. Страх убивает.

Оливия все улыбалась, немного нервно, но с воодушевлением, белокурый Джастин бормотал что-то про гриффиндорский дух, а Миранда просто испуганно жалась подле своего парня и кривила губы в испуганной улыбке. Кевин уже хотел было подойти и похлопать Эмили по плечу, поздравить ее с «боевым крещением», но их прервали в очередной раз. Теперь это было то, чего они так ждали вначале.

Чужое ворчливое рычание раздалось с новой стороны. Вслед за ним показалась мохнатая оскаленная морда, странно вытянутая, облепленная грязно-серой шерстью. Оборотень прищурил бледно-желтые с черными точками зрачков глаза и пригнул лапы перед прыжком. Эмили видела его так отчетливо… А еще она точно знала — он все понимает. Он обратился, сохранив разум, и сейчас, собираясь разорвать на части детей, он отлично понимает, что делает. Наконец оборотень перевел взгляд на нее, жадно облизнувшись, и Эмили не выдержала.

Она заорала, подхватилась и бросилась прочь.

Кто-то кричал ей вслед, звал ее и умолял вернуться. Кто-то выкрикивал заклинания, кто-то пытался одолеть оборотня той самой пресловутой палкой. Но все это осталось позади, а вокруг был только лес, черные злые ветви и всполохи вражеской магии, похожие на смертоносные фейерверки.

Если бы Эмили знала, что оборотень никогда не тронет ее из-за запрета Люциуса, она была бы смелее. Если бы она знала, что ее присутствие — единственное, что удерживало его от расправы над четырьмя испуганными детьми, она бы осталась. Но она этого не знала. И потому бежала вперед со всех ног, не замечая, как по лицу текут горячие едкие слезы.

А где-то за ее спиной огромный серый зверь рвал на части четырнадцатилетнюю девочку по имени Миранда. Не потому, что она спуталась с магглорожденным.

А просто потому, что ему так захотелось.

* * *

Они прибыли в Шервудский лес одновременно. Беата трансгрессировала к южной границе, Мародеры к северной, Люциус к западной. Если бы сейчас они случайно пересеклись, они бы, наверное, здорово посмеялись такому совпадению. Если бы, конечно, были вообще способны смеяться.

Люциус первым ступил внутрь, переступая невидимую глазу магическую границу, и лес разом преобразился. Отовсюду виднелись вспышки света, слышались чьи-то крики, хруст ломающихся ветвей и выкрики заклинаний. Это было похоже на одну из Хогвартских вечеринок, устроенную в тайне от преподавателей. Только вот на этой вечеринке веселились одни лишь слизеринцы и то не все.

Мародеры крались в анимагической форме, полыхая звериными глазами и с нетерпением рыча, фырча и пища — кто как умел. Ремусу пришлось остаться в Блэкшире. Андромеда заперла его в винном погребе — единственном подземелье, которое было у дяди Альфарда, и Сириус мысленно попрощался с бутылками коллекционной амброзии, что хранились там.

Беата, выхватив палочку, не скрываясь шла вперед. Сухая хвоя под ее ногами проминалась, потрескивали хрупкие веточки, горько и чуждо пахла зажженная сигарета, зажатая меж зубов, но оборотней Беата не боялась. Только не сейчас, когда речь шла об Эмили Паркер.

Все они двигались к центру необъятного Шервудского леса. Казалось, что эпицентр безумия находится там, потому что черные человеческие и волчьи тени летели именно туда, и оттуда же приближались крики бегущих.

Регулус Блэк напротив бежал прочь вместе со всеми. Он, как гончий пес, пригнулся к земле, взяв след каким-то шестым чувством и несся вперед. Регулус не боялся ни своих, ни чужих — знал, что его никто не станет трогать без нужды. На руке горела черным пламенем метка Пожирателя, и для половины посетителей леса это было как клеймо «Свой».

Регулус останавливался лишь на краткие промежутки времени, чтобы проверить поисковое заклинание, нацеленное на чары Эмили. Он знал состав ее палочки, знал ее характер и привычки, и с легкостью настраивался на нужную «волну». Наверное, Ремус, если бы он был здесь, смог бы сделать нечто похожее. Но Регулус сильно сомневался, что Люпина пригласили на этот праздник жизни в такое-то время.

Магия Эмили, тускло-синяя с мутными черными прожилками, плыла в воздухе, подсвеченная заклинанием Регулуса, причудливо смешиваясь со всполохами чужих чар. Она то загоралась сильнее, то ослабевала совсем, и это значило, что время после произнесения Эмили последнего заклинания прошло предостаточно. Каждый раз, когда темно-синее марево вспыхивало вновь, Регулус то ли начинал молиться, то ли материться. Новое заклинание — значит, жива. Но оно же значит, что на Эмили напали, и нельзя было сказать, отразила она очередную атаку или нет.

Это было невыносимо, и Регулус пытался бежать быстрее. Легкие горели, дико кололо под ребрами и в боку, отчего-то ныла правая нога, и младший Блэк смутно чувствовал, как из где-то пробитой пятки хлещет кровь. Но все это было неважно.

Нужно было бежать дальше.

Лес становился тише и темнее. Регулус устал, и деревья перестали мелькать с такой скоростью, прожорливая, синеватая луна надменно проступала из облаков. Весь мир был сине-зеленым, перепутанный ветвями, объятый дымчатыми облаками и чужеродными голосами жертв и их мучителей.

Через некоторое время голоса отдалились совсем, магия Эмили стала едва заметной, все прочнее сливаясь с чернотой вокруг, и Регулус едва не заплакал от отчаяния, боясь потерять след. Он остановился только минут через двадцать, руки жутко дрожали, в ногах появилась страшная гнетущая тяжесть. Регулус согнулся, издавая кошмарные хрипы, в попытке восстановить дыхание. То, что он последние минуты принимал за цвет магии Эмили, оказалось лишь его больным воображением, иллюзией, придумкой. Он понял это, когда моргнул, и наваждение спало.

Он потерял след.

Луна вся словно вытекла на снег вокруг, и тот мерцал белым полотном. Был апрель, но лес стоял плотно, и снежный покров еще не везде успел сойти. Иногда он обрывался, сменяясь черной, непроглядной в ночи прогалиной, а потом снова выплывал из темноты, как большое белое облако.

Регулус обновил Поисковое заклинание еще раз и еще раз, и еще раз… но все было бесполезно. Эмили не применяла заклинаний чертовых полчаса или еще больше. Примерно в тот же момент Беата Спринклс также потеряла магию Эмили Паркер из виду, но ей было не до размышлений. Она наконец-то нарвалась на стаю оборотней, чего у нее так удачно получалось избегать, и была поглощена битвой.

Регулус разогнулся, вытер со лба пот, кровь с искусанных губ и оглянулся. Лес был совершенно одинаковым со всех сторон, и он не представлял с какой стороны может быть выход из него. Все, что оставалось, это перевести всю свою силу на Поисковое заклинание и прощупывать им каждый участок вокруг себя. Если Эмили поблизости, оно отзовется. В конце концов, этот лес просто не может быть бесконечным!

* * *

Эмили бежала вперед, наверное, уже целую вечность. Сначала ее гнал страх, потом она продолжала бежать по инерции и, лишь когда утихли голоса вдали, она заставила себя остановиться. Ее телу отчаянно нужен был отдых, и не было никакого смысла потерять сознание после столь долгой гонки.

Она не знала, что случилось с ее спутниками, плохо понимала, почему ее никто не преследовал и почему ни один оборотень не вышел ей навстречу. В этом всем проглядывалось что-то подозрительное, но Паркер не имела сил об этом думать. Хотелось упасть на землю, зарыться в опавшую хвою и просто заснуть. Может быть, навсегда.

Она в панике хлопнула себе по карманам, вспомнив про палочку, затем обнаружила ее в своей руке и едва не начала истерически смеяться. Казалось, этому чертову лесу нет конца. А может быть, он давным-давно закончился, и Эмили перешла границу, оказавшись в соседнем. На грани сознания вспыхнуло что-то про Ремуса и про Люциуса, в голове проплыл рецепт заклинания, начал смеяться Мальсибер, Северус что-то говорил ей…

Хрустнула ветка.

Эмили вскинулась, краткую секунду впиваясь опухшими от слез глазами в синюю черноту перед собой. Она не выдержала и закричала сорванным голосом:

— Кто здесь?

Кто бы это ни был, но он остановился.

Эмили показалось, словно в этой тишине, пришедшей на смену тихим шагам и хрусту хвои, промелькнула недоуменность. Это было так глупо, что она едва не начала смеяться вновь.

Темная невысокая фигура в полурасстегнутой куртке медленно вышла из чащи. Человек брел прямо на Эмили, его руки были опущены, и ни в походке, ни в жестах Эмили не видела ничего враждебного. Или ей так того хотелось.

Фигура выступила на прогалину, подсиненную лунным светом, и Эмили вздрогнула, вдохнув глубоко, с болезненным хрипом.

Регулус Блэк.

Ей казалось, что над нею подшутили. Кто-то с чертовски нездоровым чувством юмора сидит там, на облаках и дергает за одному ему заметные ниточки. Эмили медленно побрела к человеку навстречу, а тот шел к ней с таким же недоумением, недоверием и страхом поверить в чудо.

Они остановились друг напротив друга. Однажды, четыре года назад, они уже встретились в одном страшном глухом лесу. Однажды Эмили уже бежала прочь сломя голову по сухим ветвям, перепрыгивая через скользкие выгнутые корни, а на небе светилась полная луна. Она помнила тот ужас и помнила, кто пришел ей на помощь.

Худенький бледный мальчик с доверчивыми красивыми глазами и теплыми руками.

С тех пор мальчик повзрослел, стал выше и уверенней в себе, и только глаза у него остались такими же — удивленными, доверчивыми, родными.

Эмили бросилась вперед, вжимаясь в Регулуса, и тот обнял ее ответ. Все также неуверенно, как и тогда в Запретном Лесу, но в этот раз в его объятии была не только забота, в нем чувствовалась надежность.

Эмили не понимала, плачет она или нет, не понимала, куда ее ведет Регулус, совсем позабыла про уговор с Малфоем, про оборотней и про себя саму. Все, что она чувствовала сейчас, все, что для нее существовало — это чужая теплая рука в кожаной куртке, мертвой хваткой, вцепившаяся в ее запястье.

Пару раз они, кажется, начинали бежать, подстегиваемые рычанием, раздающимся вдалеке. Пару раз Регулус обновлял чары невидимости и наколдовывал компас, и тогда Эмили завороженно смотрела, как покачивается над его палочкой тонко-голубая стрелка. Вокруг был только лес, холод и дикий лунный свет. Боже, как она ненавидела его сейчас!

Регулус все-таки вытащил ее из Шервудского леса. В последние минуты он бежал вперед даже тогда, когда Эмили спотыкалась и норовила упасть. Он бежал, не сбавляя темпа, словно его вела никому не видимая путеводная звезда. Когда одна из острых ветвей резанула Регулуса по уже разодранной куртке, затем полоснула по рубашке и приоткрыла лунному свету черную татуировку, Эмили на мгновение пришла в себя. Она чисто инстинктивно попыталась вырваться, вспоминая, как отвратительно такая же антрацитовая змея извивалась на руке Мальсибера, но Регулус не обратил на нее никакого внимания. И Эмили, совсем обессилевшая, выключилась вновь. Только ее ноги куда-то бежали, бежали, бежали…

 

Они сидели на склоне холма неподалеку от леса, дрожащие, измотанные гонкой и страхом. Кто-то вырвался из леса с дикими воплями, помчался вперед, а затем вспыхнул как спичка и, захлебнувшись криком, покатился по склону вниз. Раздался неестественно громкий хруст и звук смолк.

Регулус проводил человека безучастным взглядом. Всего лишь пару часов назад подобное зрелище вывернуло бы его наизнанку, но сейчас… Он отупел от ужаса, оглох к чужой боли и, кажется, утратил всякое сострадание. Ему было страшно от того, во что он превратился.

Эмили сидела перед ним, обняв хрупкие колени своими костистыми руками и уткнувшись в них подбородком. Она не плакала, просто смотрела в сырую землю перед собой и вяло шевелила губами, что-то кому-то рассказывая.

— Зачем?..

Вопрос Регулуса упал в тишину и мигом потонул в ней. Эмили никак не отреагировала, и Регулус, собравшись с силами повторил громче:

— Зачем они делают это? Почему их ненависть к грязнокровкам столь сильна? Неужели…

Он прервался на полуслове, когда Эмили начала меленько подрагивать в нездоровом, тихом смехе. Она тряслась вся — от кончиков пальцев, выглядывающих из рванных кед и до всклоченной макушки. Ее острые плечики подпрыгивали в такт смеху, и Регулус пришло на ум странное сравнение — Эмили будто бы дребезжала.

— Почему ты смеешься? — оскорбленно спросил он. — Почему…

— Ты действительно считаешь, — Регулус вздрогнул от ее хрипящего злого голоса. — Ты действительно считаешь, что войны начинаются из-за этого? — она подняла на него свои огромные дьявольские глаза и жутко улыбнулась. Выглядело это так, будто из темноты ее души выступила другая, страшная Эмили. — Ты думаешь, наверное, что религия, идеология и разные взгляды на мир — основа всех распрей? Думаешь, что нужно стравить между собой всех тех, кто начинает войну, чтобы они разобрались между собой, а мирных жителей не трогали?

Регулус смотрел в ответ наивными непонимающими глазами, похожий на молодого олененка. Он так старался быть взрослым и важным, что только сильнее казался маленьким мальчиком. Мальчиком, который верил в людскую честность, в человеческую справедливость и порядочность.

— Да, — очень неуверенно ответил он. — Да, я так думаю.

Эмили запрокинула голову назад и расхохоталась.

Она смеялась так громко и долго, что Регулус начал нервно поглядывать на лес — их могли услышать. Ее смех напоминал карканье воронья, выклевывающего глазницы трупам.

Она перестала смеяться так же резко, замерла и взглянула Регулусу прямо в глаза.

— У всех войн одна простая основа, Регулус. Власть и земли. Земли и власть. Но если у тебя нет армии — ты ничто. Но армии ведь нужна мотивация… Такие наивные, как ты, идут за Лордом с лозунгом чистокровности и умирают за него с горящими глаза. Такие, как Люциус и Мальсибер, прикрываются лозунгом как флагом. Им просто нужна власть. Право делать все, абсолютно все, что они захотят. Ты не можешь быть монстром просто так, Регулус. Ты должен как-то оправдать себя в глазах общества, чтобы такие вот глупые мальчишки шли за тобой. Верили в тебя.

Регулус смотрел на Эмили потухшими красивыми глазами. Его пухлая нижняя губа подрагивала, и лицо перекосилось, как бывает, когда пытаешься сдержать непрошенные слезы изо всех сил.

— А… она? Тоже?

Эмили поняла не сразу, о ком он говорит. Но когда поняла…

— Нарцисса?

Регулус порывисто кивнул.

— Она станет женой Люциуса Малфоя, — тихо произнесла Эмили. — Неужели ты думаешь, что она не понимает, на что подписывается?

Регулус прикрыл глаза, сжав руки в кулаки.

— И матушка?

— Я не знаю, Регулус, — Эмили пожала плечами. — Может быть, когда-то она верила во все это так же, как и ты. Может быть, верит до сих пор. Я не знаю.

Вальбурга Блэк было такой же, как и Люциус Малфой, если не хуже. Но Регулусу и так досталось этой ночью. Пусть у него останется надежда хотя бы на мать.

Регулус рухнул рядом с Эмили на пробивающуюся из черной земли траву. Он чувствовал себя ужасно и не знал, как выпутаться теперь из этого знания? Из черно-белого мир превратился в жуткую мешанину серых оттенков, в которых изредка и пугливо пробегали разноцветные всполохи. Как вспышки заклинаний в черноте Шервудского леса.

Черная метка на его руке горела от огромного количества Пожирателей поблизости, лишний раз напоминая, на какую дорогу он ступил. Но пути назад нет — Регулус чувствовал это ясно. Он вновь и вновь завидовал своему брату, у которого была свобода, такой редкий дар в чистокровных семьях. Но и свобода имеет свою цену, и Регулус не был уверен, что готов уплатить ее.

— Мне надо вернуться, — вдруг выпалила Эмили, неуклюже пытаясь вскочить на ноги.

— С ума сошла? — оторопел Регулус.

— Ты не понимаешь, — она махнула рукой куда-то прочь. — Малфой… Он… Ремус…

Регулус с ужасом смотрел на нее, силясь разобрать бормотание.

— Тебе нельзя возвращаться, — тихо прошептал он, подбираясь к Эмили поближе и мягко беря ее за руки. — Я не знаю, как ты попала к ним и зачем Мальсибер настоял на твоем участии…

При имени Мальсибера Эмили забила нешуточная дрожь, она начала хватать губами воздух, но толку от этого не было. Она в буквальном смысле задыхалась от страха. Регулус вскинул палочку и выполнил несколько коротких пассов. Эмили рухнула обратно на мокрую пожухлую траву, с хрипом втягивая воздух и вцепилась пальцами в свой лоб.

— Слушай, я прибыл на эти… Гонки по настоянию матери, я не имел никакого понятия о том, что здесь на самом деле творится. Эйвери трансгрессировал следом, крутился рядом и упомянул о тебе, и я сразу бросился на поиски.

Эмили теперь зажимала рукой рот, пытаясь не разрыдаться, и только судорожно кивала в такт словам Регулуса. Ее наконец-то прорвало.

— Как ты попала к ним? Почему нужно вернуться? Что за зелье, черт побери?!

Эмили замотала головой из стороны в сторону, отняла ото рта руку и тяжело вздохнула несколько раз. Когда она подняла голову, в ее темных отчаянных глазах снова появилось что-то жуткое, уверенное в себе и дикое.

— Малфой похитил меня. Вернее, Мальсибер похитил меня по его приказу. Он держал меня в своем поместье, использовал Империо, а потом пришел Малфой и потребовал зелье для себя. Чтобы я исправила то, что сотворила с ним. Он угрожал мне, что сделает что-нибудь с Ремусом, что отдаст его в стаю, если я не соглашусь или попытаюсь покончить с собой. Мне нужно вернуться к Малфою, понимаешь? — глаза Эмили нездорово заблестели. Она схватила Регулуса за предплечья, приподнимаясь. — Иначе Малфой что-нибудь сделает с Ремусом!

— Что он с ним сделает, Эмили? Ты спасена, я верну тебя домой, верну тебя к Ремусу. Верну, куда захочешь! Малфой не сможет просто так добраться до Люпина, если ты будешь рядом с ним, так?

— Малфой сказал, что тех, кто пытается выйти из леса, убивают! Если меня убьют… если…

— Они убивают всех, Мэл! Всех, Мерлин их побери! Но если ты чудом смог спастись, если смог сбежать, ты выживешь! Это же правила Гонок!

Эмили долго смотрела на Регулуса, вгрызаясь в него взглядом, наполненным самым черным недоверием. В какую-то секунду ей показалось, что Регулус сейчас превратится в Мальсибера, как это происходило долгими днями в Мальсибер-мэноре, и что все это — злой розыгрыша Малфоя. Но Регулус отчего-то оставался собой, и в его глазах продолжала светиться забота.

— Малфой солгал мне? — выталкивая из себя слова, тихо спросила она.

— Конечно, он солгал тебе! — с негодованием воскликнул Регулус. — Это же, Малфой, Амели! Ты что, ждала от него предложения руки и сердца?

Он думал, что сейчас она улыбнется. Или хлопнет себя по лбу. Или скажет, какой дурой она была. Но Эмили просто смотрела на него снизу вверх ничего не выражающими широко распахнутыми глазами.

Что-то стало с ней, с его чудесной почти подругой, с его саркастичной, язвительной, самоуверенной Амели Паркер. Что-то сломалось в ней или переродилось, Регулус не знал, что, но ему было страшно за нее и он не понимал, что делать.

— Нам надо убираться. Я не знаю, что они сделали с лесом, но в него можно трансгрессировать, а обратно — нет. Я уже пытался, но ты, наверное, не помнишь. Но если мы отойдем достаточно далеко, где чары не действуют, я смогу перенести нас в любое место. Куда ты хочешь?

— Я хочу домой, — просто и тихо сказала она.

* * *

Их было пятеро, а Беата была одна. Чертовски поганый расклад.

Она продержалась минут десять, что было, с ее точки зрения, невиданным успехом и вообще, будь Гвендолин жива, она бы даже сказала что-нибудь менее презрительное про ее колдовские способности. Но под конец они все-таки одолели ее.

Магическое поле трещало по швам, напряжение было диким, и Беата чувствовала, как сгорает. Прежде чем уронить палочку в истоптанный, залитый кровью снег, она отключилась. Она не рассчитывала прийти в сознание, по крайней мере, не в этой жизни, но ее снова чертовски обломали.

Когда Беата очнулась, обнаружив себя в подтаявшей грязной каше со сломанной ногой и выпирающим ребром, она оказалась вполне себе живой. Исцарапанная волшебная палочка валялась рядом, а над лесом уже занимался рассвет.

Оборотни не тронули ее. Их целью было обездвижить опасную ведьму, чтобы та не нашла Эмили, и Спринклс немало подозревала, что ко всему этому руку приложил Малфой. Он не мог не предполагать, что она выяснит про Гонки и сложит два и два. Но если Спринклс он сохранил жизнь в память о былой дружбе, то Мародерам могло не повезти куда больше. Вряд ли Люциус стал бы щадить своих главных недругов, он никогда не был сентиментальным.

Беата попыталась приподняться на локтях, и ее ребро беспощадно сдвинулось вбок. Она по-волчьи взвыла от кошмарной боли и рухнула обратно в кроваво-снежную кашу. Все, что ей оставалось, просто смотреть вверх, на подсвеченное светлым небо. Рассвет растекался по небу желтыми и розовыми полосами и был совершенно прекрасен и чист. Скоро взойдет солнце, и обезображенный подлым сражением заповедник проступит во всех чертах.

Беата резко закрыла глаза. Кто-то пришел сюда, кто-то был рядом, и лучше ей притвориться мертвой, прежде чем она и в самом деле станет таковой.

— Нет нужды, дочка, — тихо сказал человек голосом, который Беата ненавидела.

Она распахнула глаза, повернула голову, силясь разглядеть гостя, и тот подошел ближе к ней, опускаясь рядом на корточки.

— Я залечу это, — тихо сказал он, проводя руками над ее ранами.

Беата зарычала, пытаясь увернуться, засучила ногами по земле и вновь взвыла от боли. Боль стала такой острой, словно кто-то ворочал ей спицей в сердце, но вот она начала утихать, постепенно спадая и через считанные минуты Беата обнаружила на месте торчащего ребра кляксу новой кожи.

— Какого хрена?! — она взвилась в воздух, чуть не поскользнулась и тут же отодвинулась еще дальше, принимая боевую стойку.

— Дочка…

— Назовешь так еще раз, и я засыплю твои же зубы тебе в глазницы, ублюдок!

Отец изрядно постарел, но остался таким же — длинноволосым, грязным, со страшной тоской во взгляде. Меховая шкура, наброшенная на голое тело, делала его похожим на дикаря.

— Я выпросил у Лорда отсрочку для тебя. Мне сказали, что ты будешь здесь. Я хотел поговорить, убедить тебя…

— Мне ничего от тебя не нужно, тварь!

— Да послушай же! Послушай… — он чуть не плакал. В глазах не было ни слезинки, но голос дрожал, и от этого почему-то щемило сердце. — Он ни перед чем не остановится! Я не прошу тебя следовать его идеалам, просто притворись, просто…

— Прогнись?

Оборотень скорбно вздохнул.

— Твоя мать избрала неверный путь, но ее переубедить уже не выйдет. А вот ты...

Беата резко подняла с земли палочку, к которой двигалась по десятой дюйма последние секунды, со звериной яростью бросила в отца первое пришедшее на ум заклинание и рванула прочь.

Она бежала и бежала вперед, не веря тому, что смогла оторваться, и старый страх возродился в ней. Нет смысла бояться оборотней при свете дня, но разве эти оборотни, сыновья Сивого, не способны обращаться даже под солнцем?

Ее отец стоял, скорбно свесив большие руки с угловатыми кулаками и смотрел на все еще покачивающиеся после Беаты ветви.

— Прости, дочка, но это решено, — тихо прошептал он, и сделал невнятный жест рукой.

Беата летела вперед, отмахиваясь от веток, хлещущих по лицу, а за ней легким уверенным в себе бегом скользили тени волков. Тени, которые преследовали ее всю жизнь и вот — наконец-то настигли.

Последнее, что она увидела, был Люциус Малфой в измятом костюме, поднимающий вверх палочку. Ей этот костюм показался жутко смешным, она даже хотела рассмеяться и сострить что-нибудь о манерах Люциуса, но не успела.

Усыпляющее заклинание невероятной силы настигло ее, волчьи тени прыгнули со всех сторон. Кто-то опутал ее волшебной веревкой, кто-то прикрепил на нее брошку, блокирующую магию, кто-то просто следил, чтобы она не очнулась. "Заговор? Это было подстроено?" — мелькнуло в голове Беаты, и она крепко заснула.

Родители на все готовы, чтобы спасти своих детей. Просто иногда дети не хотят, чтобы их спасали.

Но у Беаты выбора не осталось.

* * *

Мракоборцы прибыли в лес, как им было и положено — через минуту после того, как все чистокровные разбежались по домам. Министерство заключало сделку с влиятельными Мальсиберами раз за разом, Гонку за Гонкой, и число отлитых из золота статуй в главном холле пополнялось. Но совсем игнорировать происходящее они конечно же не могли.

— Что тут? — спросил старый мракоборец, безглазый и со шрамом, уходящим от брови к подбородку.

Его стажер наклонился над парнем со всклоченными черными волосами, приподнял кончиками пальцев разбитые очки, валяющиеся неподалеку, и вздохнул.

— Жив.

— Всех доставляйте в Мунго. И полукровок, и магглорожденных. Всех. Если найдете чей-то труп, тоже отправьте в Мунго.

— К чему это? — удивился стажер.

— Ребятки могут быть заколдованы или прокляты. Этой ночью заклятья летели во все стороны, сталкивались и перекрещивались, а их смесь могла дать неожиданный эффект. Пока целитель из Мунго не скажет, что они на самом деле подохли, я не стану в это верить.

— А если…

— Что?

— Если найдем тех, у кого метка на руке.

— Этих не надо в Мунго. Отошли их родителям и сделай вид, что не распознал в подростковой татушке клеймо Лорда.

Мракоборцы были просто солдатами, исполняющими поручения, но видеть разорванные трупы детей, которым Министерство отказалось помогать просто потому, что им заплатили… это было тяжелое испытание на крепость. И его приходилось выдерживать, потому что иногда простой силой ничего не добьешься. Иногда нужно быть терпеливым.

В тот момент, когда мракоборец-стажер наконец двинулся к нему, Джеймс Поттер, похожий на истыканный вилкой бифштекс, застонал и приоткрыл глаза. Он помнил, что свалился на землю первым, еще до Питера, и это страшно его бесило. Он помнил и то, как Сириус Блэк, словно бы превратившийся в адского демона, фехтовал палочкой, словно клинком. Они все были чертовски хороши вместе, но потом что-то произошло, что-то очень поганое… Какой-то человек в плаще, капюшоне, странный и страшный, излучающий саму смерть, появился впереди, и они отключились. Джеймс не вполне понимал, почему их пощадили, и от этой мысли ему становилось еще хуже.

— Смотрю, твоя башка сейчас взорвется, парень. Ты не думай, мы отправим тебя в Мунго, и все будет в порядке, — улыбнулся ему стажер.

Его наставник оттеснил его плечом и резко шагнул к Поттеру, рывком откатал рукав его рубашки, удовлетворенно хмыкнул и кивнул напарникам. Джеймс прошел проверку.

Прежде чем Сириус Блэк и Питер Петтигрю неподалеку пришли в сознание, Джеймс отрубился снова. Через час их переправили в Мунго, откуда они благополучно сбежали в Блэкшир еще через пару часов.

* * *

Эстель Паркер в безупречно белом, шифоном платье и в пушистых тапочках на босу ногу открыла дверь. И коротко, громко вскрикнула.

Через полчаса Эмили сидела в своей старой комнате под крышей, умытая, переодетая и закутанная в одеяла. Регулус сидел на кухне перед Эстель, пока та осторожно перевязывала ему руки, и тихо говорил.

— Она очень нестабильна, миссис Паркер. Насколько я знаю, она оказалась в плену у… у не самых хороших людей. Я нашел ее ночью в… одном лесу и… помог ей выбраться. Я не знаю сколько времени она провела у Ма… у не самых хороших людей, но…

Он постоянно прерывался, пытаясь подобрать нужные слова, и каждый раз Эстель только коротко кивала, словно могла читать его мысли. У нее были теплые тяжелые руки, и она не обратила никакого внимания на черную татуировку, доходящую Регулусу до локтя. Эстель не могла не знать, что это такое, но Регулус вернул ей живую дочь, и она не стала вдаваться в расспросы.

— Я не знаю, как объяснить все это, — наконец произнес Регулус тихим отчаянным шепотом, пытаясь заглянуть Эстель в глаза. Он чувствовал свою вину, сам не понимая, за что.

Эстель прекратила его перевязывать. Она подняла голову, взяла его лицо в ладони и по-матерински улыбнулась:

— Все будет хорошо, мальчик.

Потом она отпустила его, а Регулус впервые подумал, что так мать ему никогда не улыбалась.

Эстель поставила на плиту чайник, что-то достала их кухонных шкафчиков, ни на миг не переставая говорить. Регулус завороженно наблюдал, как она «колдует» на кухне, не применяя ни капли магии.

— Эмили — очень скрытная девочка. Конечно, я слышала про непростые времена, которые начались в… вашем мире. Тот страшный волшебник, что затеял все это, попытался добраться и до родителей учеников. Я имею в виду до нас, обычных людей. Ваш милый директор, Дамблдор, спрятал нас. Очень надежно, я хочу сказать. Но, веришь или нет, я что-то почувствовала вчера. Материнское сердце… Решила вернуться домой. Фрэнсис, мой муж, был против, запретил мне и думать о таком, но Эмили не отвечала на мои письма уже с неделю, а перед этим отвечала очень странно, будто и не она писала… Ну я и сбежала сюда из укрытия прошлой ночью. Фрэнсис, наверное, рвет и мечет. И с ума сходит, конечно же. Но я почувствовала, что нужна, потому вернулась домой. А через пару часов появляетесь вы и…

Эстель стояла к Регулусу спиной, усердно взбивая венчиком яйца для омлета. Все это время ему казалось, что она просто говорит, но теперь он заметил, как странно дрожат ее руки и спина, и как падают на стол маленькие сверкающие капли. На мгновение Эстель замолчала, и ее плечи поникли. Но она резво тряхнула головой, и кухня вновь наполнилась ее красивым грудным голосом, похожим на волнующийся океан, и суетливыми живыми движениями.

Регулус все еще не видел ее лица, не видел, как она говорит, и ему казалось, что этот голос происходит словно бы из ниоткуда.

— Я, наверное, плохая мать, — продолжала Эстель. — Раз не знаю, что творится с моей дочерью, раз ее приводят домой в таком виде, а я даже предположить не могу, что с ней случилось.

— Вы хорошая мать, — тихо сказал Регулус. — Правда. От моей матери сбежал ее старший сын, а она даже не попыталась вернуть его.

Эстель наконец-то повернула к Регулусу заплаканное лицо с потекшей тушью и благодарно кивнула.

— Ты добрый мальчик. У тебя на руке то, что не говорит о тебе ровным счетом ничего хорошего, но ты помог Амели, и я попробую поверить тебе. Она мне ничего не расскажет, а ты должен объяснить мне все. Абсолютно все. А потом мы решим, что делать с Амели, хорошо?

Регулус кивнул.

Все что угодно, только бы Эмили вновь стала самой собой.

 

Эмили сидела в своей комнате, обняв руками колени, и тупо смотрела в стену напротив. По стене вились цветочные узоры кремовых обоев, и это вызывало в ней необъяснимое умиротворение.

Они затаскали ее по врачам — отец и мать. По бесконечным докторам, по психологам, по психиатрам. Ей выписали тысячи таблеток. Бесконечные пестрые баночки с суровыми страшными названиями стояли повсюду, похожие на маленькие тотемы современного мира. На завтрак она пила пять разноцветных таблеток, через два часа еще одни овальной формы, на обед были капсулы, на ужин сомнительный порошок и, кажется, сироп. По ночам ей снились кошмары, и мать бежала сломя голову по лестнице при малейшем вскрике дочери. Эстель ни о чем ее не расспрашивала, но Эмили чувствовала, будто она знает абсолютно все, что творится в ее душе.

Еще к ней приходил Регулус. Они разговаривали часами. Вернее, разговаривал Регулус, а Эмили по большей части слушала, кося на него большими настороженными глазами.

Каждый день в дверь ломился Ремус, которого сопровождал то Джеймс, то Питер, то Сириус. Иногда с ними приходили Лили или Марлин, или Алиса, иногда какие-то когтевранцы. Беаты не было, но Эмили ничего не волновало. Она просто пила таблетки. Обычные, маггловские таблетки, которые делали так, чтобы она переставала чувствовать.

Ее мать не брала ни цветов, ни пирожных, ни книг, не передавала ей записок от друзей. Регулус сказал ей, что они могут быть прокляты, и Эстель согласилась. Она открывала дверь каждому гостю, терпеливо выслушивала его и снова и снова объясняла, что Эмили никого не хочет видеть. И это была правда.

Эмили лучше бы отрезала себе палец, чем согласилась предстать перед друзьями в таком виде. Это было что-то такое слишком страшное и сложное для нее. Это было все равно, что вывернуть истерзанную душу наизнанку перед всеми. И только Регулусу было дозволено быть рядом, потому что он был ее спасителем и исправно докладывал все новости Хогвартса. Ведь новый, последний семестр уже начался.

Вот и сейчас он сидел на кровати, болтая ногой, натянуто улыбался, пытаясь делать вид, что не замечает, как Эмили глотает очередные таблетки и говорил:

— МакГонагалл совсем свихнулась. Стращает нас ТРИТОНами, как будто мы первый раз слышим, что это такое. Кто-то попыталась намекнуть ей, что на дворе война, и нам всем глубоко плевать на экзамены, но она и слышать ничего не хочет…

Эмили отрешенно наблюдала из окна, как Ремус Люпин, с цветами и тортом наперевес, ломится в дверь, и как мама вновь выходит на порог. Как он злится, кричит, поднимает, голову и видит за отодвинутой шторой Эмили…

Эмили мгновенно отодвинулась прочь и решительно задернула тюль. Ремус жив, и это единственное, что ее волнует. А еще Регулус по ее просьбе передал ему пробный вариант зелья и, наверное, он сработал, раз после полнолуния Ремус выглядит так неплохо. Эмили заранее заготовила и спрятала в платье флакон с зельем, еще когда была в заточении. Она надеялась, что однажды сможет сбежать и передать Люпину пробный образец первее, чем его получит Малфой.

— …а Слагхорн ходит вокруг весь такой важный и пророчит всем оценки. Говорит, что я в жизни не получу ничего выше, чем «В» на экзамене. Сетует, что отчислили столько учеников, ведь среди них было огромное количество талантов. Но некоторых никто не отчислял, некоторые просто не вернулись после каникул. Испугались. Еще он хвалит Джеймса, Сириуса, ну и Рему… — Регулус осекся, торопливо взглянул на Эмили, и мгновенно переменил тему: — А Дамблдор ужесточил проверки мракоборцев и конечно усилил защиту школы. Он приходил и сюда, к твоей матери. Не знаю, о чем он с ней беседовал, но, кажется, он прислал к вам двух брутальных авроров для защиты. И…

— Я не могу его видеть, — резко сказала Эмили, парализуя взглядом злосчастную тюль.

— Что? — Регулус осекся.

— Ремус. Я не могу его видеть, — повторила Эмили. — Я так люблю его, что не могу его видеть. Меня тошнит от своей собственной слабости и от того, что я только что сказала, но я не могу. Я не могу. Даже притом, что сказал Малфой.

Регулус замолчал, подбирая слова.

— Он примет тебя любой.

— Я слаба. Мне снится Мальсибер, иногда мне кажется, что ты ненастоящий и все это — очередные галлюцинации. Внушения. Когда я думаю, что перестану пить таблетки, и чувства вернутся, меня колотит от страха. Мною снова можно будет управлять. Малфой будет меня шантажировать… Ремусом.

— Ты вылечишься от своего страха, Мэл. Мы будем работать над этим. Можно пойти к колдомедикам, а не к маггловским врачам… — Регулус скривился. Эстель и Фрэнсис категорически отвергли любое магическое вмешательство. — Ты сможешь. Ты все сможешь, Мэл.

Эмили обернулась.

У нее было худое, посиневшее лицо, впалые щеки и запавшие глаза с огромными черными кругами. Она улыбалась холодной, будто нарисованной улыбкой, и Регулусу на мгновение стало страшно. Она улыбалась и ничего не говорила. Вернее, не так. Она говорила что-то, но безмолвно, одними лишь горящими глазами и этой жуткой гримасой, растянутой на ее лице, но, как Регулус ни силился, он не мог понять.

Эмили потухла, вздохнула и медленно отвернулась, вновь приблизившись к окну.

Ремус Люпин с поникшими цветами и тортом все еще стоял перед дверью ее дома. Он опустил голову, сжав кулаки, и было непонятно, что он сделает в следующую секунду — вышибет дверь или уйдет прочь.

В дверь комнаты постучались. Эстель аккуратно приоткрыла ее, мягко улыбнулась Регулусу и сказала, обращаясь к дочери:

— Приходил милый Ремус. Он сказал, что будет ждать тебя хоть десятилетиями, пока ты не захочешь с ним увидеться. И что будет приходить каждый день.

В этот момент Ремус запрокинул голову и посмотрел прямо на Эмили. Он не мог видеть ее через занавеску с такого расстояния, только лишь силуэт, но он будто бы посмотрел ей прямо в глаза и одними губами сказал что-то.

«Я вернусь».

Эмили сжала губы.

Она того же обещать не могла.

---

Видео к главе: https://vk.com/video-72499916_171454760