Всегда и навеки (джен)

Возвращение в Чейдинхол немного приободрило Цицерона — было приятно просто находиться здесь, смотреть по сторонам и слушать гомон прохожих. Эти умилительные будни горожан и их житейские мелочи радовали глаз и слух. На короткий миг он смог ощутить себя одним из них, и это мимолётное чувство доставило удовольствие. Молодой имперец неохотно мотнул головой, сбрасывая с себя наваждение.

Он вернулся.

Лейавин остался позади в виде блеклых воспоминаний — тоскливое и угрюмое владение, где постоянно накрапывал дождь, как заговорённый. А Бравил… Бравил сейчас находился в упадке. Новый граф пока не был выбран, его кандидатуру ещё рассматривали в Совете. Жену Самуила Терентиуса же, в виде регентши, даже не выдвигали, несмотря на наличие несовершеннолетнего сына. Да, бунт подавлен силой, но продолжать портить отношения с жителями Бравила правительству не хотелось. Граждане графства требовали от императора совершенно новое лицо, никак не запятнанное фамилией бывшего хозяина земель. И к их голосу, по всей видимости, прислушаются и пойдут на уступки, закрывая глаза на большие связи семьи Терентиусов. Спокойствие в Сиродиле было важнее чьих-то амбиций. А пока город находился под надзором новоиспечённого командующего стражей, дабы бдить порядок среди жителей и устранять разгром, устроенный ими же.

Чейдинхол… Цицерон отсутствовал здесь всего несколько месяцев, а казалось, несколько лет. Наконец ему не придётся мотаться по затхлым тавернам в поисках сна. Теперь можно склонить голову в родном месте, не боясь за свою жизнь. Он мечтал, как встретится с тёмными братьями, и они допоздна будут рассказывать друг другу на перебой об увиденном или услышанном. А потом молодой ассасин улизнёт в купальни и будет торчать там до самой ночи, заснув в пелене пара, ибо такое случалось уже не раз, пока его не разбудит хозяин постоялого двора.

От воодушевлённых мыслей его отвлекли горожане, рьяно что-то обсуждавшие на улице, иной раз громко гогоча и эмоционально жестикулируя.

— Как вообще железные ворота могли сами открыться? Разве такое видано? — вопрошала пожилая женщина, прижав руки к груди.

— Не знаю, может механизм замка сломался?.. Зато сколько смеху было! Все на трибунах хохотали от получившегося представления! — ответил ей молодой имперец, самодовольно улыбаясь от уха до уха. Возможно, он даже был свидетелем обсуждаемого «представления», судя по собравшейся вокруг него толпе.

— И это, по-твоему, смешно? Шут чуть не погиб из-за несчастного случая. Представь себе скорбь императора, если бы всё закончилось плачевно, — вклинился в разговор тёмный эльф.

— Амиэля никто не заставлял, он сам вызвался объявлять бойцов. Ну… В смысле бойца и ту тварь, что чуть не вздёрнула его на рога, — парировал имперец.

— Это минотавр — чудовище, силе которого позавидует любой гладиатор! Удивительно, как шут вообще смог от него ускользнуть! — не думал униматься тёмный эльф. Цицерон же остановился возле них, как говорится, погреть уши.

— Ха! Такой ушлый тип, как Амиэль, всегда найдёт способ извернуться. Он умудрился запрыгнуть на стелу и не слезал с неё, пока боец не выбежал на арену и не отвлёк внимание твари! Сам видел!

— Можно подумать, что ты бы так не смог запрыгнуть, если бы перед тобой не замаячила скорая смерть… — недовольно проворчала пожилая бретонка. — Всё-таки весьма странен тот факт, что ворота загона сами открылись…

— Ой, да перестаньте! Всё же обошлось. Зачем вы драматизируете на пустом месте? — имперец закатил глаза, потрясая руками перед лицом, будто тем самым пытаясь вразумить оппонентов.

Дальше горожане лишь продолжили переливать из пустого в порожнее, посему Цицерон покинул их и направился в сторону Убежища.

— Но Амиэль и так довольно редко радует своим присутствием гладиаторские бои, и вдруг такое! — донеслось до слуха молодого ассасина, когда он уже отошёл на несколько шагов.

— Вот и я о том же! Может это кем-то подстроено? — подхватила пожилая женщина.

— Но позвольте… Не притягиваете ли вы осла за уши, пытаясь выдать желаемое за действительное? — разгорался самый настоящий спор.

— В смысле желаемое? Как вам вообще такое могло прийти в голову?! — донесся оскорбленный вскрик.

— Прекратите сейчас же! Как вы смеете наговаривать на эту женщину? Она вам в матери годится! Что за клевета?! Извинитесь сейчас же! — заступился еще один слушатель.

Голоса становились все тише по мере удаления от источников звука, а через несколько секунд окончательно смешались с шумом города.

Произошедшее в столице взбудоражило жителей. Но Цицерон не знал, как относиться к этой новости. Шут самого императора чуть не погиб в ходе несчастного случая. Если размышлять как убийца, то такое недоразумение в теории можно было подстроить. Но что случилось на самом деле, ему было неизвестно. Возможно, в Убежище знали об этой истории куда больше, посему молодой имперец поспешил по знакомой дороге вглубь города.

Спустившись по старой лестнице и стряхнув с себя колючки поросшего снаружи сорняка, Цицерон направился в покои Уведомителя, дабы оповестить о своём возвращении. Он хотел уже было постучаться, но голоса, доносившиеся по ту сторону двери, остановили его. Нехорошо было подслушивать. Такой поступок никого не красит, а если заметят… Но любопытство было слишком велико, чтобы ему сопротивляться. Совсем чуть-чуть! Да, понимание было, ему нет оправдания, а стыд опалил щёки краской, но отходить от двери он не торопился. На душе, перемешавшись со стыдом, разгорелся азарт, разогнав вспышку чувств на ещё большие обороты. Сердце непроизвольно стало колотиться чаще.

«Ах, мне бы с таким энтузиазмом за девками подглядывать в купальнях, а не вот это вот всё…» — иронично усмехнулся про себя Цицерон. Губы исказила кривая усмешка.

— Стоит ли нам соглашаться на это предложение?

— Когда висишь над обрывом, уже не важно за чью руку ухватиться, тут лишь бы выжить.

Это были Раша и Амузай. Это были их голоса.

— …семья разочаровалась в нас после того случая, но они пообещали тебе вновь стать лояльными? А вдруг эти посулы обернуться обманом? Раша чует подвох…

— А у нас много вариантов? Взгляни правде в глаза, у Тёмного Братства есть только один выход. И ты это прекрасно понимаешь. Нужно лишь доказать свою преданность, и очистить наше имя от того скандала, которому они даровали имя «предательство».

— Ха! Раша тогда ещё был котёнком… Подворовывал у зазевавшихся торгашей, а теперь Рашу обвиняют в том, чего Раша даже не совершал! И ты туда же Амузай! Говоришь мне об этом только сейчас!

— Не кричи. Я в том же положении, что и ты. А не писал, потому что такое нельзя доверять бумаге. Прости, если обидел. Но правда такова: теперь ответственность старого поколения на наших плечах.

— Ответственность… — послышалось недовольное кошачье шипение.

— Старое поколение Уведомителей с помощью нелицеприятного соглашения спасло коринфское Убежище. Наших братьев и сестёр прошлых лет. Теперь настал наш черёд защитить Тёмное Братство. В том положении, в каком мы находимся сейчас, без Слышащего, наш век быстро подойдёт к концу…

— Чего они добиваются? Чего от нас хотят?

— Ах, Раша… Какими бы не были их планы, меня в них не посвящали. В нас видят лишь инструмент, не более… Но судя по контрактам, которые нам предложили, планы весьма грандиозные. Так что скажешь?

— Ха! Что скажу? Свалился, как снег на голову… Обожди, дорогой брат. Сперва нужно решить, что делать с гробом Матери Ночи. Мы так завязли в проблемах и совсем позабыли о ней… Если так пойдёт и дальше, её мощи зарастут пылью и паутиной.

— У тебя есть какие-то идеи?

— Есть одна. Раша как раз хотел тебе о ней рассказать, но ты перебил, перевернув всё в голове Раши вверх дном.

— Я весь во внимании…

Цицерон отпрянул от двери, поняв, что стоит тут уже совсем не «немножко». И оправдать своё поведение любопытством можно было только со скрипом. Здесь уже было более уместно слово «наглость». Он как можно тише засеменил в жилые помещения, в надежде, что его ничего не выдаст. На щеках продолжал гореть пожар, хоть и не такой явный, как прежде. Глаза блестели злобой на самого себя, но дело сделано. Не слишком ли он поздно опомнился, чтобы винить себя? Над подслушанной информацией пока некогда было размышлять. Сейчас он был явно не в том положении.

Спустившись вниз по лестнице, Цицерон обнаружил братьев и сестру за трапезным столом. Однако в комнате застыла немая тишина, и никто не притрагивался к еде. Все трое о чём-то думали. Каждый о своём.

— Неужели я теперь живу по соседству с мертвецами? Кто воскресил вас?! Какой колдун навёл на вас морок?! — засмеялся молодой ассасин, прислонившись к стене, и задорно разглядывая всех собравшихся. Широкая улыбка расплылась по лицу, в попытке спрятать страх, поселившийся в чёрных глазах, после утихшей злобы. Тучи сгущались, и все это ощущали.

— Цицерон! Ааа!!!

— Цицерон! Проказник проклятый! Зачем же так пугать?!

Смех и радость озарили светом жилые помещения. Они наперебой горланили ругательства друг другу вдогонку, задыхаясь от хохота. Грохот и бренчание тарелок со стаканами добавляли ко всеобщему гомону громких звуков. Эмелин во всём этом постеснялась участвовать, так как двое имперцев уже оказались в объятиях орка, и несмотря на подозрительный треск чужих позвоночников и крики двух людей опустить их на землю, Гарнаг продолжал кружить с ними в танце, абсолютно ничего не слыша за собственным смехом.

Цицерон не помнил, сколько прошло времени. За шумной беседой никогда его не замечаешь. Но всё веселье подошло к концу так же спонтанно, как и началось. На пороге возникли Уведомители, а на их лицах прослеживалось явное недовольство от происходящего.

— Развлекаемся? — поинтересовался Раша, хмуро улыбнувшись. Цицерон тут же вскочил со своего места, сам толком не осознавая зачем.

— Да мы тут просто… — замямлил орк, единственным глазом вопрошающе посмотрев на Понтия.

— Цицерон вернулся… — добавил Понтий, поймав на себе взгляд орка.

— Не желаете присоединиться к нам? — спросила Эмелин, указав рукой на свободную лавку.

— За приглашение, конечно, спасибо, — присев, поблагодарил Амузай. Раша опустился рядом. — Но нам нужно кое-что обсудить с вами…

— С нами? — босмерка озадаченно спросила за всех собравшихся братьев, что теперь с удивлением смотрели на только что вошедших.

— Раша рад, что ты здесь, Цицерон, — кивнул каджит личному убийце. — Можешь сесть, чего вскочил? — а тот вновь ощутил огонь на щеках. Риндир говорил, как в воду глядел: он, Цицерон, в самом деле слишком занудный. Другой бы и в ус не дул на его месте, ведь ничего противозаконного он не совершил. И догматы никогда не нарушал. Каким словом происходящее с ним тогда называется? — Цицерон! Сядь! — оклик Уведомителя вывел из раздумий. Все собравшиеся смотрели на него с едва скрываемым недопониманием.

— Д-да… — послушно опустился молодой имперец на своё место.

Весь вечер они просидели за обсуждением того положения, в котором находится Тёмное Братство. Гарнаг, Понтий и Эмелин доложили о тех скудных контрактах, которые им удалось найти. Цицерон лишь растерянно пожал плечами, вспомнив о неудаче в Бравиле и Лейавине, из-за чего на душе стало ещё тоскливей.

А закончилась эта беседа Матерью Ночи…

Посетить купальни у него так и не получилось. Молодой убийца сидел на полу возле своей кровати, в запылившейся с дороги одежде и помятым видом, уставившись на чистый лист из собственного дневника. У его ног валялись куртка и рюкзак. Сил не осталось, чтобы отчитывать себя ещё и за беспорядок. Грязная прядь рыжих волос упала на глаза. Он был сам на себя не похож.

«Они решат завтра…» — повторял он в уме. А после, глубоко вздохнув, написал на чистой странице следующее:

«Наступил новый год, прошло уже два месяца с того момента, как Мать Ночи прибыла к нам в чейдинхольское Убежище, а Темная Мать все еще не заговорила ни с одним из нас.

И посему Раша решил воскресить старую традицию Темного Братства — назначить Хранителя, стража, который должен будет всецело посвятить себя охране останков Матери Ночи. Оставшиеся члены Черной Руки вынесут свое решение завтра».