Всегда и навеки (джен)

Молодой убийца смотрел себе под ноги, разглядывая запылившуюся обувь, иногда провожая безразличным взглядом встречные камушки. Солнце давно проснулось, и тёплый свет просачивался сквозь одежду, согревая. Нет, бросая в жар. Или это уже заслуга самого Цицерона? Недаром он был так самонадеян, что ударился лицом в грязь с разбега. В любом случае уже ничего не попишешь. За что боролся, на то и напоролся — так, кажется, говорят?

«Приеду с помпой и вы мне все обзавидуетесь! — это его слова, и в них была доля правды. Он действительно приедет с помпой. Ну хоть в чём-то угадал. — Почему я обратился к нему на «вы»? Почему не заметил этого огреха и продолжил наш разговор? Потому что Амиэль приближённый Его величества? Потому что он Его любимчик? И этого понимания мне хватило, дабы изменить отношение к человеку? Нет, к жертве. Обычные граждане друг другу равны и общаются между собой соответственно. Простой люд привык не важничать, так как это привилегия богатых и знатных. Это грань, и я сам виноват, сам построил стену… Ведь я изначально видел перед собой не шута. Нет. Для меня это была тень императора».

Цицерон бросил хмурый взгляд на мужчину, что шёл рядом. Они вышли к старой части кладбища, главная дорога маячила впереди. Нужно было закругляться, здесь тело точно найдут. Ни секунды не мешкая, он рывком повернул шута к себе лицом, дабы после повалить спиной на землю и прикончить. Но все его действия были оборваны одной неуместной фразой.

— Не боишься? — серьёзно поинтересовался Амиэль, глядя прямо в глаза, чем сбил весь настрой.

«Да что не так с этим чудаком, давно бы отмучились — оба!»

— Чего я должен бояться? — с нескрываемой озлобленностью рявкнул Цицерон. Эти танцы вокруг да около ему уже поднадоели, он сполна глотнул позора и, скорее всего, какое-то время ещё будет оправляться в немом отрицании случившегося.

Однако жертве ещё хватало наглости издеваться над ним, по сути, смеяться в лицо собственной смерти. Откуда это взялось? Страх потерял или притворяется? Лицедей…

— Если всё всплывёт наружу, а ведь так оно и будет… — Амиэль спокойно убрал чужие руки со своей одежды. Пальцы нехотя разжались. — То первыми под раздачу попадёте именно вы. Конечно, Тёмное Братство никогда не пользовалось благосклонностью у императорской семьи и находилась вне закона, однако зачем портить отношения, что и так зиждутся на волоске? Не боитесь скандала, после которого вас всех просто сдует из Сиродила? Может, лучше согласишься на сделку? Иначе настоящий виновник так и останется в тени. Будет безнаказанно гулять по вашим костям, попросту перешагнув, использовав вас. И ещё… — мужчина нервно засмеялся — Честно, мне очень страшно. Но я стараюсь уверить себя, что всё закончится быстро. А вот как долго будешь мучиться ты?..

Цицерон молчал, смерив недоумённым взглядом человека напротив. Наглость — второе счастье.

«Ты так расхрабрился? Видимо, уже смирился с собственной смертью? Но всё-таки есть что-то, что гложет тебя… Поэтому ты никак не уймёшься?»

Конечно в чужих словах была доля истины, но шут не знал, в каком именно состоянии сейчас пребывает Тёмное Братство. Наверное для него это сборище опасных головорезов, разбросанных по всему Тамриэлю. И он обращается именно к нему, Цицерону, пытаясь запугать того беспощадным возмездием. Но увы, смерть Амиэля была для гильдии свежим воздухом, спасением, отсрочкой от этой самой пресловутой гибели. Однако откуда ему было обо всём этом знать?

Пора прекращать разговоры по душам. Иначе этот дурак ещё чего-нибудь наговорит, о чём Цицерону не хотелось и думать.

— Ты пытаешься свой страх навязать мне? Глупо… Сейчас я отправлю твою душу к Ситису и тебе не придётся больше о чём-либо переживать, — поставил точку в их диалоге молодой убийца. Он толкнул шута и вместе с ним рухнул вниз, затерявшись в траве. Навалившись всем весом, Цицерон прижал жертву к земле, однако никакого сопротивления от Амиэля он не почувствовал. Хохот разорвал тишину. Раздражение опалило щёки краской. — Что смешного? — зашипел убийца, выхватив из ножен кинжал. Нервически поджались губы. Это было странное чувство, которое ему и раньше доводилось ощущать, но только самому, без лишних свидетелей. Никто и никогда ещё не высмеивал его со стороны, издеваясь над выбранными методами умерщвления. — Замолчи сейчас же… — закрыв чужой рот ладонью, пригрозил озлобленным голосом Цицерон.

«А может он и не надо мной смеётся?» — пронеслась мысль в голове, когда из глаз Амиэля потекли слёзы. Но истерический смех и не думал замолкать, пробиваясь сквозь чужие пальцы. От увиденного стало не по себе. Ярость и раздражение сменились непониманием. Молодой убийца поспешно одёрнул руку, та стала сырой. Этой секундной заминкой и воспользовался шут, закричав, что есть мочи:

— Мой император! Ваше величество! Я буду вам полезен! — пальцы убийцы, опомнившись от замешательства, вцепились в горло жертвы. После чего вторая рука вогнала клинок в грудь под рёбра по самую рукоять. — Я буду полезен… — уже тише повторил шут, застонав от боли, кровь хлынула изо рта. — Моя смерть предупредит… Вас… — хрипел голос у самого уха Цицерона. И снова хохот, но совсем слабый и немощный. В жёлтых глазах метался испуг и желание жить. Жуткая от красных подтёков улыбка исказила лицо Амиэля, застыв в предсмертной маске. — Отец…

Мужчина смолк.

Что есть силы, Цицерон дёрнул клинок на себя, желая поскорее покончить с контрактом и убраться с кладбища. Отпрянув от мёртвого тела, он осел рядом, глубоко дыша и собираясь с мыслями. Руки, перепачканные в крови, подрагивали, сжимая кинжал. Никакого восторга от содеянного не наступило. Перед глазами застыла пугающая алая улыбка на фоне разметавшихся во все стороны длинных чёрных волос.

В ушах стоял гул. Что шут кричал перед смертью? Почему так хохотал? Все слова вылетели из головы. Только губы и вопль, что вырывался из них, пронзили память, затмив всё остальное.

Цицерон вскочил и, не оборачиваясь к покойнику, быстрым шагом направился прочь, уже толком не осознавая содеянного. Не видя ничего вокруг. Ему казалось, что за ним гонятся проклятия, несказанные вслух Амиэлем. И ежели остановиться, то неминуемо случится что-то непоправимое. С чего он вбил это себе в голову, было решительно неясно. Но беспокойство овладело им до такой степени, что молодой убийца чуть ли не пустился в бег. Было жутко оборачиваться, первый раз в жизни он ощущал такой животный страх, доведший его до неконтролируемой паники. Агония, низводящая тело в дрожь до беспамятства, что-то подобное Цицерон чувствовал, совершив своё первое убийство.

«А это, последнее… — ворвалось в сознание, заставив остановиться. Ещё несколько шагов он пролетел, в попытке затормозить. — Что за наваждение?»

Сердце билось в бешеном ритме. Молодой имперец опёрся руками о колени, пытаясь отдышаться. Бурые пальцы сжимали кинжал, который он забыл вытереть об одежду жертвы по старой привычке. Ладони еще помнили жар чужой крови и прикосновения длинных волос. Будто покойник был рядом, и не как в том сне, а наяву, вызывая новую волну судорог.

«Если всё всплывёт наружу, а ведь так оно и будет…»

Цицерону хотелось схватиться за голову и закрыть уши. Будто бы это оградило его от голоса, звучащего внутри и не думающего замолкать.

«Вас всех просто сдует…»

— Замолчи! — вскричал убийца, но тут же опешил, уставившись на окровавленные руки. Он стоял посреди дороги в таком виде… Он стоял посреди дороги в таком виде?! В уме начало проясняться. Хохот оборвался в мыслях. В сознание проник шелест ветра, что гулял по высокой траве, и запускал свои пальцы в кроны деревьев. Птицы о чём-то громко спорили. Всё выглядело обыденно, будто ничего и не произошло.

Цицерон поспешил покинуть открытую местность и скрыться в густом лесу. Следовало привести себя в порядок, а потом уже всё остальное.

«Это такая шутка? Последняя шутка?» — рассеянно размышлял молодой убийца, поливая ладони из фляги водой. Обтёртый кинжал отправился обратно в ножны. Казалось, если смыть с себя кровь, то все невзгоды как рукой снимет. А беды окажутся надуманными. Однако шут смеялся последним, и этот факт не давал Цицерону покоя. Предсмертные слова не думали улетучиваться, постоянно вертясь на уме.

«Да нет же, соврал! Как есть соврал! А может это мне померещилось? Возможно… Вполне… — уговаривал он сам себя, лишь бы найти причину не верить собственным ушам. — А что скажет Раша, когда узнает?.. А ведь я знал, что нам подсовывают мутное дельце! Или показалось? Ничего шут не говорил. Просто предсмертный всхлип, не более. Да и мало ли кого он имел в виду… Просто так сложилось… Просто это моя бестолковая голова притягивает за уши, — Цицерон глубоко вздохнул: — Да и что в моей власти? Только чужая смерть».

Сам от себя не ожидая, он рассмеялся. Но довольно быстро опомнился и умолк. Не нужно привлекать шумом постороннего внимания. Даже если того и не было, следовало вести себя осторожно. Пора опомниться от чужого хохота. Это просто нервы. Всё объяснимо. Он переутомился, ведь всю ночь не спал, вот воображение и разыгралось. Такое бывает со всеми… И он, Цицерон, не исключение.

«Да, да… Просто помутилось в голове… Что же я тут прохлаждаюсь? Нужно брать ноги в руки и бежать без оглядки! Я и так здесь подзадержался…»

Все вещи были при нём, с самого начала он планировал нанять возницу после содеянного. Правда, молодой убийца рассчитывал со всем разобраться быстрее и выехать из Скинграда по утру, но, видимо, не судьба.

Обходными путями и тропами Цицерон обогнул патруль, поднявшись в гору. Прячась в тени деревьев, он миновал город и спустился к конюшне. Вымученная улыбка просияла на его лице, когда он увидел возницу и одиноко стоящую телегу с впряжённой лошадью. И только сейчас тревога на душе у молодого имперца поутихла, а когда Скинград скрылся за горизонтом, Цицерон ощутил бессильную лёгкость. Всё тело обмякло, а голова отказывалась думать, едва соображая.

«Наверное, это от переутомления я неправильно понял, плохо расслышал или ещё чего… Много, много чего…»

И совсем не верилось, что всё осталось позади: нет теперь больше Амиэля, шута Его величества; нет теперь и личного убийцы Уведомителя. На сцену вышел Хранитель Матери Ночи.

Цицерон достал из рюкзака дневник и ослабевшей рукой вписал туда всего несколько строк:

«Шут мёртв. Мой последний контракт выполнен. Ах, как он хохотал и хохотал. Пока не замолк».

Книга закрылась с тихим хлопком, и будто этот звук пробудил доселе молчавшего возницу.

— Кстати, слышал новость? — Молодой имперец молчал, тупо смотря перед собой. Лишь его брови слегка приподнялись у переносицы, тем самым выказывая скудную заинтересованность.— Объявили имя нового графа Бравила, представляешь? — с каким-то неведомым Цицерону восторгом поделился последними новостями мужчина норд. — Это Бедард Мотьер! Знаешь такого?..